Среди монстров

3. Настало время сеять хаос

Запах лавандового крема разнесся по спальне, и с каждым движением Мии, втирающей крем в руки, мягкие цветочные волны все больше заполняли пространство.

Нина лежала на расписанной индийскими узорами кушетке и смотрела в потолок. Из белоснежного он то и дело превращался в розовый с лепнинами по периметру, широкая кровать с тяжелым гобеленовым балдахином, украшенным золотой вышивкой, исчезала, а на ее месте возникала совсем другая – та, что была далеко от этого места и времени. Там, куда Нину отправляли волны лавандового запаха, была детская комната в мягких розовых тонах с тоннами плюшевых медведей и подушек с рюшами. Широкий гардероб содержал лишь девчачью одежду и школьную форму, а не секс-игрушки и костюмы для ролевой игры. Там не было ничего, что намекало бы на этот дикий извращенный дипломный проект, которому предалась та девочка в толстых очках, поившая невидимым чаем кукольный отряд.

Родители предопределили карьеру Мии за нее. Никаких вопросов о том, что ей нравится, или кем бы она хотела быть. Ребенку, рожденному в семье потомственных юристов, не из чего выбирать, он обязан идти по стопам предков. Но, как говорят, нашла коса на камень. И даже в столь интеллигентном роду с правильными понятиями о жизни и строгими убеждениями появился бунтарь, разрушающий многолетнюю безупречность фамилии. Неизвестно, каким образом Мии удалось вырваться из зацикленной петли, ведь ни ее брат, ни двоюродные братья и сестры не восстали против устоявшегося порядка, хотя юриспруденция была далеко не их мечтами. Наверное, здесь сработала та характерная особенность, что закладывается на генном уровне, и которую изучала Мия в рамках своей научной концепции. Мы не рождаемся пустышками, подобно бездушным куклам, мы уже в утробе снабжены работающим мозгом, а значит, и думать сами начинаем еще до того, как научимся осознавать происходящее в мире вокруг. Система ценностей и мировоззрения, что закладывают нам в мозг в раннем детстве, разумеется, формирует в нас ту личность, которой мы останемся до конца своих дней. Но если не брать в расчет то, что нам дано изначально, можно очень сильно ошибиться в этих ценностях. Видимо, Мия получила ген бунтаря, который доминировал над геном повиновения, и тем самым предопределил ее выбор профессии.

Мия грезила научной деятельностью и экспериментами над человеческой психикой, пусть и жестокими и даже сомнительными методами. Но она верила в свой успех, и его скорой реализации были подтверждения. Ее недавняя статья о влиянии порядка рождения детей на различия в родительском отношении к ним настолько понравилась научному руководителю профессору Богарту, что он немедленно опубликовал ее в университетском вестнике, а третьекурсники с кафедры детской психологии даже взялись провести эксперимент в доказательство ее выводов. И лишь научному руководителю Мии были известны источники этих прекрасных мыслей, что посещали голову студентки. Она откровенно рассказывала ему о том, что именно натолкнуло ее на ту или иную гипотезу, а профессор Богарт, если поначалу и был настроен достаточно скептически насчет ее затеи работать в борделе, все же быстро изменил свою точку зрения, после того, как Мия буквально завалила его своими неординарными теориями. Благодаря им профессор Богарт вышел в научных кругах из разряда закулисных менторов в лидирующие.

Многие исследователи да и просто психологи хотели познакомиться с Мией, имя которой стало мелькать столь часто, но она сама отказывалась от любезных приглашений Богарта посетить тот или иной симпозиум. Она чувствовала, что еще не все вычерпала из этого колодца разврата, чтобы идти дальше. А если она засверкает своим прелестным личиком в газетах и журналах, она потеряет своих клиентов и место в борделе. Никто не захочет встречаться с психиатром-проституткой, использующей клиентов для написания исследований. У клиентов борделя уже есть собственный психиатр и сюда они приходят не за очередным устранением дефектов в мозгу.

Нина к ним не относилась.

Она, вообще, мало походила на клиента, хотя Эрик и оплачивал все ее часы, проведенные у Мии. А таковых за последние две недели накопилось несколько десятков, и все потому, что с той заключительной сокрушительной победы над врагами, когда был отслежена и взорвана лаборатория, где варился Жгучий Карлик, компания, не вылезая из «Геенны», праздновала свой триумф.

Зачинщиком буйных гулянок, разумеется, был Дэсмонд. Он пристыдил друзей за их размеренные скучные жизни стариков и заставил после праздничного ужина завалиться в бордель вспомнить старые добрые времена. Всеобщее торжественное настроение от долгожданной победы не обошло стороной даже ярого консерватора Рудольфа, который не устоял перед юным очаровательным соблазном с ненастоящим именем Моник. Всю ночь компания проводила в разных частях «Геены»: в клубе, в казино, в сауне, в борделе, а на утро расходились по домам, чтобы выспаться, прийти в себя и следующей ночью продолжить кутеж. Мужчины признались, что скучали по этому чувству грандиозного праздника. Они ощущали себя вновь молодыми и полными сил, словно впитали в себя жизнь уничтоженной банды.

И хотя Нина присоединилась ко всеобщему празднованию гораздо позже из-за восстановления после болезни, она быстро влилась. Вот только единственное место, где дозволялось да и хотелось быть – была комната Мии, где она проводила все то время, в течение которого мужчины развлекались отдельно от нее. Не пристало молодой девушке сидеть в компании выпивших мужчин, к тому же под воздействием наркотиков и в окружении шлюх. Даже издалека за этим наблюдать не стоит, и Нина не сопротивлялась, ее вовсе не прельщало смущать всех своим присутствием. Они заслужили празднования победы, а веселиться они умели лишь одним способом – по-мужски.

Мия встретила Нину чрезвычайно радушно и приняла с огромным удовольствием. Разумеется! Ведь к ней пришла невероятно интересная особа с точки зрения психоанализа! Сколько проблем можно накопать в ней, сколько секретов раскрыть! К сожалению ли к счастью, Мия быстро поняла, что имеет дело с чем-то очень странным мистическим и даже опасным. И спустя неделю уже подвергала анализу не сложный юный организм, а самого настоящего убийцу.

– Был у меня один парень, с которым надо было изображать мертвеца. Я наполняла ванну льдом и лежала в ней минут десять, чтобы охладить кожу. А потом лежала с закрытыми глазами, не шевелясь и едва дыша, пока он работал надо мной. Когда я сказала ему, что тут попахивает некрофилией, он бросился убеждать меня в том, что ни разу не видел покойников в действительности. Потом я узнала, что у него даже есть жена и дочь, и он говорил о них очень нежно и трепетно. Он рассказывал, как они втроем кормят уток в городском парке каждое воскресенье, и даже устраивают по вечерам музыкальный оркестр. Он не маньяк и не убийца. Он просто почитает смерть. Он боится ее, но в то же время и любит, как бы демонстрируя тем самым свое подчинение ей, дает добровольное согласие умереть в свой час, в надежде, что она проявит милосердие и не будет жестокой. Даже когда я играла роль покойницы, ты бы слышала, сколько ласковых слов он шептал мне, как деликатно целовал и трогал! Он не ненавидел меня, как основная часть некрофилов, которые поедают мертвецов в знак протеста смерти. Он любил меня.

Нина повернула голову набок. Мия сидела за туалетным столиком и подправляла макияж.

– Хочешь сказать, я – некрофил? – удивилась Нина.

Мия засмеялась.

– Нет, разумеется! Я хочу сказать, что смерть всегда завораживала людей. Древние египтяне, например. Они, вообще, каждый день проживали плотно, вплетая в него свою грядущую смерть. Всю жизнь откладывали золото, посуду, одежду, детские игрушки, благовония для того, чтобы пользоваться всем этим в загробной жизни, потому что та потусторонняя жизнь была не менее важна нынешней реальной. Но в то же время невозможно относиться к ней ровно так же, как к настоящей. Потому что смерть, как бы ее ни приукрашали, остается смертью, и всякому существу присущ страх перед ней на бессознательном уровне, потому что она противоестественна нам, ведь мы живые.

Мия накладывала румяна и рассуждала.

– Возьми другой пример – инфекционная гангрена. Мелкие вредные вонючие бактерии пожирают плоть и тем самым распространяют некроз. Это такие же бактерии, что населяют мир вокруг, и прав у них ровно столько же, сколько и у других организмов. Но они же просто омерзительны! Как представишь, что какая-то непонятная дрянь поедает тебя заживо, мурашки пробирают от отвращения! Так же и со смертью. Это столь же нормальное явление, как и рождение человека. Но сколько не храбрись, страх перед ней никогда не исчезнет. На самом дне сознания всегда будет лежать понимание того факта, что ты никогда не сможешь с ней смириться, никогда не сможешь ее принять, ровно, как и этих плотоядных бактерий.

Мия поежилась, словно отмахиваясь от образов мерзких бактерий, и снова надушилась.

– И почему же я вижу мертвых? – спросила Нина, до сих пор не догоняя мысль Мии.

Та, наконец, развернулась на стуле и взглянула на девушку.

– Не этот вопрос важен, – начала она. – Никто никогда не даст тебе на него ответ, потому что это – паранормально. Но вопрос, который должен тебя волновать это – почему ты их боишься?

– Но я не боюсь мертвых!

– Ты боишься Монстров. Судя по твоим описаниям, они сами – ползающие трупы, что дает мне сделать такой вывод: в твоем сознании Монстры олицетворяют смерть.

Нина снова бросила озадаченный взгляд. Эта любительница науки говорила слишком много непонятных слов.

– Так ты видишь смерть, – объясняла Мия. – Ты видишь ее в образе Монстров. Если бы смерть была не явлением, а физически ощутимым объектом, то я бы сказала, что она приходит к тебе под видом Монстров. А уж почему именно в таком виде, а не в образе веселого гнома или единорога, думаю, ты и сама понимаешь.

Но по глазам собеседницы, не выражающим ничего, кроме полного замешательства, Мия поняла, что та ничего не поняла.

– Да ты взгляни на себя! Ты же просто символ горя, боли, несчастья! Ты видела смерть родителей, ты сидела в их луже крови! Ты провела в психбольнице почти всю свою жизнь!

– Но я и до смерти родителей видела Монстров! – возразила Нина.

Мия задумалась на секунду, но очередная гениальная догадка быстро зажгла лампочку в мозгу.

– Просто потому что твоя ненависть к смерти огромна, – ответила Мия.

– Я не боюсь смерти! – смело заявила Нина.

И это была правда. Уж в ее ли состоянии бояться смерти? Она видит ее каждый день, чует ее запах, слышит ее крадущиеся шаги. Она наблюдает иной раз по сотне картин умирающих людей на дню. Уж чего Нина боится, так это точно не смерть!

– А я не говорю про страх. Смерть тебя не пугает. Но ты ненавидишь ее. Ты видела огромное количество ее ужасных проявлений, аморальных, извращенных. Ты была свидетелем бесчисленного множества болезненных предсмертных агоний и жестоких убийств. Разумеется, тут любой человек наполнится омерзением к ней!

– И что же мне делать с этой ненавистью?

– Все исходит из тебя, Нина. Из твоего отношения к смерти. Да, эти образы кошмарны, чудовищны и невыносимы. Но только потому, что ты их такими видишь.

Нина бросила на Мию скептический взгляд.

– Я вижу, как мужчину расчленяют заживо! Разве ты не находишь это чудовищным? – прошипела Нина обиженно.

Мия закусила губу. Она еще не до конца изучила феномен Нины, но из того, что она уже знала, она сделала вывод, что Нина и вправду видела иной раз чересчур жестокие образы.

– Да. Это омерзительно и просто непостижимо, – согласилась Мия, понизив голос, неуверенная в том, а смогла бы она сама выносить подобные картины каждый день.

– Но вместе с тем сколько бы боли он не испытывал, сколько бы не вылил слез и не пережил страданий, мужчина умер. Он освободился от бренного тела, и его душа воспарила к богу, в небеса и в райские кущи и во все остальное. Он получил избавление, он стал свободным и теперь покоится на волнах безмятежности в блаженном мире, недоступном нам. Не его надо жалеть и оплакивать, Нина, а нас – живых, пребывающих в мире, переполненном насилием и бессмысленной жестокости.

Мия была ученым, она всегда находила конец загадкам, но поиск ее был беспристрастным и бескомпромиссным, не терпящим слабостей в виде сомнений «а что, если?». Ее ответ всегда был точным и неоспоримым, и не важно, что достигнув его в реальности, тебя искромсают, изувечат, ты потеряешь по пути всякое желание идти дальше, и, вообще, веру во все хорошее. Мия была безжалостна: ответ есть – иди к нему и не ной.

Почувствовав излишнюю суровость к человеку со столь хрупким внутренним миром, Мия встала с табурета и прошагала к Нине. Она жестом потребовала уступить ей место и легла рядом с Ниной на кушетку.

– Я думаю, если ты изменишь свой взгляд на смерть, перестанешь ненавидеть ее и примешь, как должное, Монстры перестанут иметь над тобой силу. Ведь, в конечном счете, Монстры – это не что-то отвлеченное и чужеродное тебе. Монстры – это и есть ты. Это та часть, которая отчаянно желает запугать тебя до чертиков и затащить на свою сторону.

Мия шептала, словно они лежали и секретничали где-нибудь под кроватью, пока снаружи их разыскивают родители.

– А что на той стороне? – также шептала Нина. – На стороне Монстров? Что будет, если я перейду на нее?

Мия тяжело вздохнула.

– Ты станешь одним из них.

– Но что это значит?

– Ты полюбишь смерть так же, как и они.

– Разве это плохо?

Мия завела за ухо локон волос с лица Нины.

– Вспомни, что я сказала тебе раньше. Ты живая, смерть для тебя противоестественна. Ты не можешь ее любить. Живое существо не может любить смерть. Это противоречит закону природы. Живой человек может полюбить смерть только в одном случае – когда сам ею становится.

– Имеешь в виду, когда человек умирает?

– Не совсем. Когда человек сходит с пути всего живущего, с пути созидания, и переходит на путь смерти – на путь разрушения.

Нина в очередной раз нахмурила брови, не понимая суть сказанного. Мия снова тяжело вздохнула.

– Убийцы любят смерть, Нина.

А через секунду добавила:

– Я думаю, если ты перейдешь на сторону Монстров, тебя охватит их жажда крови, и ты сама начнешь убивать.

***

В сумраках задымленного от кальяна и десятков выкуренных сигарет с травой небольшого приватного зала разноцветные лучи от стробоскопов и шаров едва пробивали плотные белесые клубы. Здесь отсутствовал трезвый разум и твердый взгляд. Здесь правили балом алкоголь, гашиш и кокаин. Они заглушали стеснение, заставляли забыться в меланхоличном бреду, отключали все защитные инстинкты и позволяли напряженным мускулам и отяжеленным от раздумий головам расслабиться.

На диванах раскинулись мужчины. Расстегнутые рубашки, ослабленные пояса, стеклянный взгляд и глупые смешки. Девушки в эротических нарядах, стремящихся открыть, как можно больше соблазнительных частей тела, танцевали посреди зала, возбуждая пьяных мужчин. Некоторые награждали приватным танцем или танцем на коленях, неизбежно перерастающими в секс.

Здесь нет реальности, все это – лишь сон наяву. Нет страхов, забот, терзаний, неловкости или смущения, а лишь туман в голове и тяжесть в конечностях, из-за которых ощущаешь себя всесильным и могущественным, точно самим богом, сотворившим собственную вселенную.

Наркотический угар продолжался уже две недели – настолько компания была измотана погоней за Пастаргаями. И казалось, конец пьяных вечеринок еще далеко за горами, а рак до сих пор не родился, чтобы свистнуть.

Воспользовавшись появившейся уже в сотый раз тошнотой, Эрик устроил себе перерыв и сидел в самом дальнем углу зала, покуривая обычную сигарету и распивая стакан воды, точно это был самый дорогой бурбон на свете. Ценность вещей – относительна, и Эрик снова удивился тому, как быстро стакан воды может стать дороже человеческой жизни.

К уединенному уголку прошагал Роберт: не более здоровый на вид. Кажется, он тоже достиг своего предела на сегодня.

Роберт плюхнулся в соседнее кресло. Эрик искоса оглядел друга: криво застегнутая рубашка, в паре мест прожженная пеплом, взъерошенные волосы, точно он проехал сотню миль на мотоцикле без шлема где-нибудь в тропиках, концы пояса на брюках свободно мотались при ходьбе, и, кажется, на нем был всего один ботинок.

– У тебя на шее пояс для чулок, – пробубнил Роберт, едва связывая слова друг с другом.

Эрик посмотрел на грудь и, действительно, на его шее болтался черный кружевной пояс от чулок. Наверное, его оставила африканка Элита. А может, та молоденькая Роксана. Она принята совсем недавно, но уже приобрела популярность в борделе.

– А на тебе два галстука, – Эрик бросил в ответ.

Роберт потрогал шею и, убедившись в правоте друга, тяжело вздохнул.

– Кажется, я сегодня чересчур сблизился с Рудольфом, – ответил он.

На секунду оба замолчали, а потом разразились хохотом. Уже много лет они не веселились так, как в эти дни, и, кажется, оба соскучились по такому веселью.

Эрик заботливо разделил другу дорожки, и тот принялся за процедуру возвращения рассудка из задворок мозга. Через пару минут глаза Роберта оживились, и он, наконец, более менее вернулся к реальности.

– Надо бы завтра связаться с Локком. Что-то он не очень доволен нагрузкой на коридор, – сказал Роберт и осушил стакан Эрика с водой.

– Да, пора бы нам как-то исправить уже эту проблему, – согласился Эрик.

– Тем более с Пастаргаями разобрались. Больше нас не потревожат.

Эрик промолчал. У него было свое мнение на этот счет.

– Как там Нина? – спросил вдруг Роберт.

Этот вопрос прозвучал странно из его уст, Роберт не питал к ней нежных чувств, но после всего произошедшего стал частенько его задавать. Казалось, Нина растопила его разгневанное сердце.

– В порядке. Вроде как, – ответил Эрик.

И не лукавил. Он и сам не знал подробностей. После того, как она пришла в себя, он вдруг поймал себя на мысли, что ему стало невыносимо находиться рядом с ней. Он переступил грань в тот вечер, и даже, несмотря на то, что это было сделано ради них обоих, сути это особо не меняло. Нина словно стала смотреть на него по-другому. Осуждающе, с укоризной. Хотя, может он все это сам себе надумал.

Как бы то ни было, последние две недели, он мало пересекался с ней, взгромоздив заботу о Нине на плечи Учтивого Карла и Фидо. Они крепкие, выдержат. Разумеется, они отчитывались Эрику о каждом ее действии, будь то завтрак или поход по нужде. Эрик стал своеобразным всевидящим оком незаметным для объекта слежки. Хотя в случае с Ниной нельзя с полной уверенностью утверждать, что она ничего не знала.

Роберт тяжело вздохнул.

–Все хотел с тобой поговорить, – произнес он.

– О чем?

– Ей нужна помощь.

Эрик даже подавился от удивления.

– Я рад, что ты, наконец, это понял, – сказал он, откашливаясь и постукивая по груди.

– Я серьезно! Она ведь сама по себе нормальная девчонка. Что за гадость в ней сидит?

Роберт был искренен, и каждая скула на его лице говорила о том, что он на самом деле переживает за Нину. И тут до Эрика дошло.

– А-а-а, ты тоже пообщался с Ними?

Роберт молча отвел глаза. Детали этого общения он оставит при себе. Уж слишком откровенное оно получилось, Эрик явно не поймет.

– Она как будто была не она. Словно ее заменили, – говорил Роберт, вспоминая хищнический блеск в ее глазах в ту ночь. – Но в то же время, это ведь была она… Что это такое?

Эрик откинулся на спинку кресла и уставился в никуда.

– Она называет это проклятьем, – ответил он.

– Может так оно и есть? – ухмыльнулся Роберт.

Эрик грустно улыбнулся.

– Не знаю. Но таблетки и уколы ей не помогли. Так что, может, самое время обратиться за помощью к вуду?

Дэсмонд разбил о голову очередную бутылку пива, чем вызвал фальшивые стоны восхищения от девушек, а потом схватил двоих и уволок на дальний диван. Вообще, больше всего шума всегда было от Дэсмонда, и эта его варварская неудержимость часто играла роль спасателя в неудобных беседах. Всегда можно было отвлечься на его выходки и перевести разговор в другое русло.

Вот только настойчивость Роберта была неизменна, и снова у Эрика закрались подозрения.

– Думаешь, от Них можно избавиться? – спросил Роберт.

Эрик тяжело вздохнул.

– Думаю, нет. Я думаю, Их можно только сдерживать. И я думаю, что Нина об этом знает, – тихо ответил он.

***

Фидо шел впереди, учтивый Карл замыкал троицу. Нина шла между двумя мускулистыми широкоплечими бойцами, изредка поглядывая вокруг. Ей встречались женщины разных возрастов, у каждого мужчины были свои предпочтения, и практически все их притязания удовлетворялись в этом месте. За последние дни работницы уже привыкли к странному завсегдатаю Мии, но странной она казалась не из-за своего пола, ведь гомосексуальные наклонности уже давно не редкость, а сам ее вид и факт того, что за ней стоял Эрик, вызывали вопросы и слухи. Нина была слишком юна замкнута и скрыта, и на роль новой пассии Эрика едва ли подходила. Нина старалась пропускать мимо чужие проносившиеся мысли.

Клиенты часто обращали на нее внимание и осматривали с ног до головы, словно она тоже была товаром. Но потом видели мощные груди телохранителей, обтянутые в черные футболки, и сразу теряли к ней интерес. Они забывали о ней за одну секунду, а вот образы, посетившие их при виде Нины, оставались с ней надолго, и от этих образов становилось тошно. Она участвовала в невероятно извращенных фантазиях, и эти картины трудно стереть из памяти по щелчку. Все эти низости, что она наблюдала в их головах, подкармливали Монстров, открывших еще один рычаг управления по мере взросления Нины. Секс и убийства – вот их основные инструменты, вот, что тащит Нину на их сторону, и ей предстояло научиться владеть собой, преодолевать скребущиеся желания пустить чью-то кровь и поддаться развращенным формам соития.

– Здорово! – поприветствовал Фидо бойцов, стоявших на стреме у дверей закрытой зоны для важных персон.

Двое бойцов окинули взглядом Нину и сразу поняли, в чем дело.

– Эрик внутри, – сказали они и расступились.

– Нина, жди здесь, – приказал Фидо.

По требованию Эрика Нину пускать за двери было запрещено. Уж слишком много там того, чего она видеть не должна. Пусть читает мысли, смотрит картинки в своей голове, но не видит этого в реальности. Почему-то Эрику тяжело было открыто демонстрировать свои пороки, несмотря на то, что Нина все равно знала о них из своих видений.

Фидо вошел внутрь. Фиксатор заставлял дверь закрываться очень медленно, и Нина все же уловила детали происходящего внутри.

Приглушенный свет, громкая музыка, клубы дыма от сигарет, громкий смех Дэсмонда где-то в глубине, и девушка с убранными в ракушку светлыми волосами и в одних лишь черных чулках в сетку с подтяжками. Стройная и загорелая, ее ногти сверкали стразами, а руки обвивали шею Эрика, на котором она сидела и недвусмысленно двигалась.

У Нины сперло дыхание, а в горле встал ком. Теперь она поняла, почему реальная картинка имела совсем другое влияние на нее чем та, что она видит в своей голове. Потому что как бы ты ни была уверена в реальности своих образов, для тебя они не перешли черту миров, они по-прежнему лишь там, в твоей голове в виде картинок и образов. Да, они происходят сейчас где-то в другом месте, но ты просто знаешь о них, но не наблюдаешь собственными глазами. Все равно, что знать, на пересечении центральной и второй улиц в булочной продаются свежие шоколадные круассаны. Ты просто знаешь об этом, представляешь круассаны в горячем бумажном пакете, пропитанном маслом. Ты знаешь, как они выглядят, какие они на вкус. Но если ты придешь в булочную и увидишь их собственными глазами, пусть даже в десятый раз, все равно круассан, что ты держишь в руке, отличается от того, что ты представляешь в голове. Просто потому что он – настоящий.

Также и с этой прелестной блондинкой, что сидела на Эрике и целовала его шею. В видениях Нины она была куда менее яркой и соблазнительной, чем сейчас воочию. И Эрик был менее реален в тех образах.

Перед самым закрытием двери и громким металлическим щелчком глаза Нины встретились с его взглядом.

И все.

Мир, открывшийся всего на пять секунд, снова закрыл свою дверь. Через минуту Нина поняла, что до сих пор не дышит. Она прижалась к стене и закрыла глаза, рисуя в воображении картину, которая по какой-то непонятной причине наполнила сердце грустью да так, что захотелось расплакаться и убежать.

Наконец, появился Фидо.

– Эрик разрешил подняться в паб, – сказал он.

Вот и попытка убежать от неизвестно откуда возникшей печали. Нина быстрым шагом пересекла коридор и главный холл борделя, и уже бежала прочь от этой раздражающей ванильной музыки, от полураздетых женских тел и изнывающих от похоти мужчин. Ей было неважно, поспевали ли за ней ее два верных пса, она хотела скорее вырваться из этого тошнотворного мира, который совсем недавно представлялся ей большой загадкой.

Нет тут загадок. Все достаточно прозаично и закономерно: порок во всех формах имеет под собой одну причину – тяга к власти. Будь то власть над деньгами или власть над людьми: все приведет в одни и те же места, подобно этой «Геенне». И с течением времени она не будет вызывать ничего кроме омерзения и чувства тошноты.

Преодолев бессчетное количество коридоров и лестничных пролетов, Нина, наконец, оказалась в задымленном пабе. Но и здесь она не нашла спокойствия. А как его найти, если все эти люди учувствуют в едином круговороте, перемещаясь из одного помещения с развлечениями в другое?

Голова пошла кругом, и Нина почувствовала, как задыхается.

– Мне нужно выйти, – выдохнула она.

Фидо оглянулся.

– Вон там за дверью есть балкон, – предложил он.

Нина тут же направилась к нему, назойливые телохранители не отставали.

– Я выйду одна, – сказала она.

– Эрик не разрешает тебе быть одной, – возразил Фидо.

– А мне наплевать на это правило! Я хочу побыть одна! Мне это нужно! – выпалила Нина.

– Мы не будем тебе мешать, просто постоим рядом, – поддержал товарища Учтивый Карл.

Нина злостно выдохнула.

– Я хочу выйти одна! – пыталась Нина достучаться до бойцов.

– Эрик приказал не отходить от тебя ни на шаг! – Фидо тоже был их упертых.

– Черт возьми, Фидо, ты понимаешь, что мне нужно тихое место! Место, где я не буду слышать ваши мысли! Я устала от этого нескончаемого гомона в голове!

Фидо молчал.

– Не заставляй меня лезть к тебе в голову и внушать делать то, что ты делать не хочешь, – пригрозила Нина.

Фидо переглянулся с напарником. Тот кивнул.

– Хорошо. Но мы будет стоять у двери.

Нина не ответила, резко распахнула стеклянную дверь балкона и вышла наружу.

Зимний воздух тут же обдал ледяной остротой и сдавил легкие. Голоса в голове моментально смолкли, и Нина впервые за несколько дней ощутила эту желанную пустоту в голове, которая приносила неописуемое наслаждение.

Легкие постепенно пришли в норму, и Нина сделала глубокий вдох, из-за которого в носу тут же заныли сосуды. Да и к черту вас! Нине необходимо побыть на свежем воздухе, вне стен этой порочной обители. Если честно больше она не находила в ней ничего увлекательного и захватывающего. Сплошные извращенцы с толстыми карманами, не знающие массу других способов развлечь свое тело и дух.

Нина почувствовала себя такой несчастной, что исказилась в лице и готова была разрыдаться.

Но даже здесь ей помешали сделать то, что она хочет.

– Слишком спертый воздух от сигар.

Мужской голос раздался так внезапно, что Нина чуть не вскрикнула.

Она была уверена, что находится здесь одна. Но оказалось, что этот узкий балкон был невероятно длинным и проходил вдоль нескольких залов, из которых на него вело шесть разных дверей. Мужчина, стоявший у перил, и с интересом наблюдающий за Ниной, вышел на балкон как раз из соседней.

– Простите? – растерянно произнесла Нина.

– Сигар слишком много, говорю. Даже глаза щиплет. Не понимаю, как это может нравиться, – пояснил незнакомец.

Нина пришла в себя и стала разглядывать мужчину. Он был чуть старше Эрика, приближался к пятидесяти годам, его аккуратно уложенные черные волнистые волосы перемежались с седыми локонами, отчего казалось, что на голове у него черно-белая радуга. Низкие брови домиком и губы, сложенные в легкую улыбку, изначально располагали к себе. Легкая щетина испещрена белыми островками седины в тон волосам на голове. Черный выглаженный костюм и туго завязанный черный галстук под самым подбородком были не к месту, ведь сюда люди приходят, чтобы расслабиться, или обсудить вопросы, расслабляясь. Но столь официозный вид здесь был непопулярен. Мужчина стоял возле самых перил и поглядывал на Нину искоса, слегка улыбаясь.

Но не его внешность привлекла Нину. Она даже поначалу не поверила своим ощущениям, но чем больше она вглядывалась в незнакомца, тем явственнее она чувствовала некую связь со своими снами. Такое часто бывало с Ниной, она много раз встречала людей, которые, так или иначе, присутствовали в ее вещих снах. Но этот случай был особенным, потому что от незнакомца веяло той непонятной тоской, что она ощущала от северных бойцов в армии Пастаргаев.

– Вы с севера, – произнесла Нина то ли вопросом, то ли утверждением.

Незнакомец ухмыльнулся, опустил голову и издал смешок.

– Вы услышали мой акцент, – произнес он хриплым вкрадчивым голосом. – Последний раз, когда кому-либо удалось расслышать мой северный акцент, было пятнадцать лет назад. Кажется, пора возобновить визиты к логопеду.

Мужчина говорил, посмеиваясь над самим собой, а потом развернулся к Нине и уже в открытую проявлял интерес.

От его взгляда, медленно оценивающего с головы до ног, вдруг стало так стыдно. Словно Нина стояла не в платье с пышной юбкой до колен и практически нулевым декольте, а в одних чулках с подтяжками, какие она только что видела на той девушке, что сидела на Эрике. Нина неосознанно скрестила ноги и поймала себя на мысли, что в следующий раз она пошлет Изи подальше и натянет на себя картофельный мешок.

– Город Варде на острове в Варенском заливе. Слышали о таком? – спросил мужчина с сарказмом.

Нина не смогла сопротивляться желанию узнать, что это за далекий город, который пахнет влажными опилками и тоннами морской рыбы, и на мгновение заглянула в его воспоминания.

Бескрайнее синее море и яркое солнце на изрезанном белоснежными пышными облаками голубом небе. Несмотря на солнечную погоду, ему холодно из-за сильного северного ветра, пробирает аж под куртку и толстый вязаный свитер. Он едет внутри тоннеля, ведущего на материк, его охватывает панический страх детства – быть затопленным в тоннеле, ведь он проходит точно под заливом. Морской порт на два десятка суденышек, в котором всегда пахнет свежей рыбой – здесь ее добывают немало. Узкие мощеные улицы со старинными одноэтажными домами, которым насчитывается не одно столетие. Холмы ближе к центру острова становятся совсем высокими, и зимой гулять там опасно из-за риска провалиться в глубокий овраг. И все это так явственно пахло ее снами, словно она когда-то гуляла в них по этим самым улочкам и набережной вдоль гавани, вдыхала соленый воздух с острым запахом сгнивших водорослей и поедала щедро сдобренную розмарином и чесноком копченую рыбу, выловленную всего пару часов назад.

Нину так увлекла эта картинка далекой отсюда загадочной холодной страны, что захотелось оказаться там в сию же секунду.

– Паб «Глобус» с бесплатной засушенной рыбой на закуску, церквушка со шпилем на побережье, в ясную погоду ее увидишь раньше, чем маяк, – тихо проговорила Нина, любуясь треугольной крышей белоснежной церкви с ровными рядами скамеек и скромным алтарем.

Незнакомец задержал дыхание, а через секунду на его лице растянулась такая широкая улыбка, которой он не одаривал никого уже много лет.

– Поверить не могу! – выпалил он в ошеломлении. – Здесь трудно встретить людей с севера, а мне повезло встретить того, кто был в моем родном городе! Невероятно!

Нина вдруг поняла, что сболтнула лишнего. Но искренняя радость одинокого человека от встречи с тем, кто побывал в его родных краях, благодатно улеглась на груди ответной радостью дающего человека.

– Виктор Хаммель, – мужчина протянул руку.

Нина опешила. Ни знакомиться, ни тем более дотрагиваться до кого-либо она не планировала.

– Я… Эрик Манн…, – Нина сглотнула, пытаясь подобрать слова, чтобы объяснить, кто она такая.

Мужчина нахмурил брови.

– Вы не Эрик Манн, – произнес он, хихикая.

Нина стала смотреть по сторонам в поисках чего-либо или кого-либо, кто мог бы вытащить ее из этой неловкой ситуации. Она не хотела обнадеживать человека дальше и врать о том, что она посчитала его городок с населением в две тысячи человек важным для визита и знакомства, а судя по его реакции, именно это его и обрадовало. Надо заканчивать этот фарс и возвращаться в бордель, уж лучше сидеть посреди извращенцев и пьянчуг, чем вот так жестоко пользоваться наивностью людей.

Внезапно, Нина что-то поймала. Какое-то мимолетное ощущение глубокой печали и горя, глубоко засевшие в душе Виктора, приложившего все силы для того, чтоб забыть, успокоиться и жить дальше. Но Нине было видно гораздо больше, чем ему, и она поняла, что нечто утраченное много лет назад, на самом деле все еще существует, и оно ближе, чем Виктор может себе представить.

– Та золотая брошь… гроздь винограда… с аметистами. Она все еще там. Застряла между половицами напротив удачливого капитана, – произнесла Нина.

Улыбка Виктора начала сползать, брови опустились, а глаза выражали немое замешательство.

– Что Вы сказали? – едва слышно спросил он.

Образы стали мелькать сильнее, голоса вернулись и теперь настойчиво твердили о каких-то непонятных и далеких отсюда вещах, событиях, людях. Голова снова закружилась.

– Простите, что-то мне не хорошо, – Нина сделала шаг назад и оступилась на каблуках.

Виктор хотел подхватить, но тут дверь распахнулась, и на балконе показался Фидо.

– Нина, что с тобой? Господин Хаммель? – Фидо удивился, увидев, что на балконе был кто-то еще. Сквозь стеклянную дверь он видел лишь Нину, и даже не предполагал, что все это время она была не одна.

– Фидо, – Виктор натянуто кивнул.

– Я хочу домой, – выпалила Нина.

Ее голова готова была взорваться от бесконечных картин и звуков, она нуждалась в длительном отдыхе, и не в клубе, не у Мии, и не на этом чертовом балконе.

– Идем вниз, – сказал Фидо.

– Нет! Веди меня домой! Иначе, клянусь, я убью тебя!

Нина говорила не всерьез, но Фидо, прекрасно наслышанный о ее талантах, вдруг замер и начал просчитывать варианты. Через минуту он сдался и сказал учтивому Карлу:

– Сообщи Эрику, что везем ее в апартаменты.

Учтивый Карл кивнул и достал из джинсов телефон.

Виктор Хаммель остался на балконе в полном недоумении, так и не узнав, кто эта девушка, когда она была в его городе, и каким образом узнала о том, что известно лишь ему и давно умершему человеку.

***

В этой стране царствовали холода. Соленые, влажные, снежные. Из-за моря осадков тут выпадало немеренно. Зимой снег покрывал толстым пластом весь полуостров, особенно на холмах, испещренных оврагами, там слой снега мог достигать трех метров, потому и ходить там в это время было опасно. Лето не радовало жарой, и температура едва дотягивала до восемнадцати градусов Цельсия, да и длилось оно не больше месяца. Все остальное время года коммуна находилась под управлением нескончаемого моросящего дождя, переходящего то в ливни, то в град. Климат здесь был малорадушным, а потому и людей жило немного, а гостей из других мест еще меньше, в основном это были рыбаки да геологи.

Нина сидит на огромном валуне диаметром в полтора метра не меньше, и наблюдает с высоты холма, как в бухту заходит гигантский рыболовный траулер. Его приезда ждут все, потому что он везет с собой около пятидесяти, одичавших от моря, и разбогатевших на очередном улове, рыбаков. Они заполонят городские пабы и маленькие гостиницы на целую неделю, выпьют тонны пива, щедро отблагодарят местных гостеприимных девушек, закупят сотни безделушек-сувениров для семей, и потом поплывут дальше своей морской дорогой.

Мимо Нины пролетает стая оголтелых чаек, учуявших навязчивый рыбный запах, и летит точно к траулеру, как на пирушку. Небо сегодня невероятно ясное, и даже солнечное, что для этих мест означает примерно следующее: оно поднялось на сорок пять градусов над горизонтом и едва греет землю. Залив простирается далеко за пределы видимости, зато городок, как на ладони. Вдалеке дымят две трубы алюминиевого завода, который едва ли является опорой промышленности городка. В этих землях, вообще, полная безнадега, нет пути вперед, одно лишь сумеречное выживание и ожидание иностранных моряков.

А еще Нина знает, что этот траулер привез не только рыбу. Зайдя в порт в Германии, он загрузил в свой трюм партию оружия и боеприпасов: американские винтовки, немецкие пистолеты, пулеметы из Ливии и разнообразные взрывчатые вещества. Целый коктейль, собранный со всего мира, который впоследствии переправится на нужды ИРА.

Нина знает это, потому что это известно двум парням, которые сидят перед ней на траве и следят за тем, как пришвартовывают траулер.

Парни – совсем еще юнцы, им не больше шестнадцати, но Нина чувствует огонь в их сердцах, такой мощный и прицельный, он разгорелся уже давно, и до сих пор ни на йоту не затух. Они полны решимости, бесстрашия и жажды мести – главной заводилы в их жизненных приключениях. Эти парни близки гораздо больше, чем друзья, теснее, чем братья, они объединены общей клятвой, которая ведет их вперед к намеченной цели, и они ни на секунду не сомневаются в собственной верности, как и в победе.

– Они перегрузят оружие на склад этой ночью, у нас будет два дня, – говорит черноволосый паренек, его куртка изрядно поношена и протерта от постоянных ночевок в подвалах и сараях, а старая вязаная шапка – явно девчачья.

Нина знает, что через два дня мимо залива будет проплывать контейнеровоз, на борт которого и доставят оружие для дальнейшей транспортировки повстанцам. Капитан корабля рассчитается наличными и на этом сделка будет завершена до следующей партии.

А еще Нина знает, что через два дня, русский командир контейнеровоза очень удивится, когда примет на борт двух подростков, но потом решит, что влезать в местные разборки он не намерен и рассчитается с ними за привезенное оружие. В конце концов, какая разница, кому платить? Товар-то на месте. А драки за обладание этого торгового сектора – правило в криминальных кругах, другого способа отвоевать себе место в ряду элиты нет. Поэтому капитан даже спрашивать не будет, что случилось с предыдущими торговцами.

– Скажи парням, что нападаем завтра рано утром, – произнес второй парень, чьи волосы играли на свету темной карамелью.

Первый с опаской взглянул на друга.

– Ты уверен?

В ответ русоволосый улыбнулся хищной улыбкой.

– Я еще никогда не был так уверен, как сейчас, – ответил он.

Этого ответа было достаточно для того, чтобы его напарник набрался твердой веры в правильности решения.

Он слегка поворачивает голову так, чтобы краем глаза увидеть сидящую позади них Нину.

– Все подслушиваешь? – спрашивает он знакомой интонацией.

Нина кутается в куртку от поднявшегося ветра.

– Ты же сам меня пригласил, – отвечает она.

И практически слышит движение его мышц от растянувшейся улыбки.

– Как тебя зовут? – спрашивает Нина.

– Я не вижу смысла в банальном представлении. Ты ведь не за этим сюда пришла.

– А для чего тогда ты вызвал меня?

– А разве я звал?

– Но я же здесь.

– Да, – задумывается он, – и это странно.

– Кто же тогда пригласил меня, если не ты?

Он поворачивает голову и смотрит на друга, смело взирающего на будущую добычу.

***

– Я хочу познакомить тебя с сыном, – произнес он.

Нина удивилась и даже задержала дыхание. На лице растянулась неконтролируемая улыбка. Наконец-то она становится частью семьи по-настоящему. Эрик доверяет ей настолько, что готов не просто представить ее сыну, а ввести Нину в жизнь маленького мальчика. Он будет знать ее, думать о ней и помнить до конца своей жизни.

Но вместе с тем Нина ощущала нечто совсем иное, отличное от ее скоропалительных выводов и наивных ожиданий. По мере изучения этого чувства, она все яснее осознавала, что причина, по которой Эрик решил познакомить их, не в его желаниях сделать Нину частью семьи. Более того, причина совершенно обыденна и проста, словно он в очередной раз хотел прочертить рамки их взаимоотношений. И как только Нина осознала это, до нее дошло, чем все это утро пах Эрик. Это был запах озлобленности и раздражения на нее – Нину. Ей не следовало заглядывать вчера туда, куда Эрик строго настрого запретил. Она будто нагло ворвалась в его интимное пространство, которое он так тщательно закрывал на сотню замков и тысячу засовов. Можешь хоть сколько копаться в его мыслях и воспоминаниях, в его ошибках и раскаяниях, но не смей лезть в его интимные отношения и тем более наблюдать! В тот момент, когда их глаза встретились всего на долю секунды, Эрик почувствовал себя, чересчур открытым, уязвленным, слабым, словно Нина обнажила его нутро, выставила напоказ его душу и прилюдно высмеяла.

Эрик был зол на Нину, и не собирался этого скрывать. И это казалось странным, потому что раньше его нисколько не смущал тот факт, что обо всех его любовных похождениях Нина уже знала все, что можно. Она могла даже назвать имя каждой однодневной женщины, пересчитать количество часов, что они провели вместе, и расписать целый календарь его жизни с комментариями о том, в какой день, и в какую его часть он был с той или иной женщиной в той или иной позе. И для Эрика это не было секретом, иногда он даже позволял себе обсудить с Ниной его интимные приключения и посмеяться. Но с каких-то пор это стало неуместным.

И Нина знала, с каких.

Чертовы Монстры пересекли черту, которой она страшилась, как раскаленного железа. Тот вечер она помнила смутно, потому что Монстры руководили ее телом, пока она заперлась в каморке сознания. Но очнувшись, Нина ощутила вкус Эрика на своих губах. Он сделал это для того, чтобы спасти ее, и, тем не менее, воспоминания о страстном моменте каждый раз захватывал дух и сжимал желудок в кулак. Нина впервые ощутила столь сильное физическое желание мужчины.

Они так и не поговорили о том, что произошло, и Нина знала, почему. Эрику было стыдно. Потому что он тоже ощутил сильное влечение к ней, и остановил себя неимоверной силой воли. С тех пор он намеренно охладел к Нине, чтобы больше не провоцировать ни ее дружков, ни себя самого.

– Он болен, – констатировала Нина.

Эрик тяжело вздохнул.

– Ретинобластома, – ответил Эрик.

Нина видела этого веселого мальчишку пяти лет в очках с заклеенной правой линзой, но никогда не испытывала по его поводу тревожных ощущений. Сын Эрика проживет долгую жизнь, и самые грозные опасения Эрика были напрасны. Эрик хотел услышать это от Нины, а Нина обязана давать ответы на его вопросы.

Автомобили въехали на парковочную зону возле одного из четырехэтажных домов в загородном жилом комплексе. До города было всего пятнадцать минут езды, а казалось, что они очутились в совершенно другом мире. Комплекс был расположен в окружении ельника, и потому здесь витал мягкий хвойный аромат. Цветастые детские площадки, зоны выгула собак, парковые аллеи и маленькое искусственное озеро. Казалось, этот рай был специально возведен для семей с маленькими детьми. Но насколько все это казалось уютным, благоустроенным и даже немного сказочным, настолько же чужеродным и неприязненным это было для Эрика. Он до сих пор не проникся семейным духом, заставляющим покупать газонокосилку и надувной бассейн.

Телохранители остались снаружи, по привычке подозрительно озираясь по сторонам, словно вон за той детской горкой мог прятаться целый отряд из врагов.

Эрик с Ниной прошли по лестнице на второй этаж и очутились в белоснежном холле, уставленном колясками и детскими велосипедами. Нину охватила легкая зависть от вида всех этих разноцветных железяк с колесами – у нее никогда не было велосипеда. Она даже не уверенна, умеет ли кататься на нем. Но в инвалидной коляске она – настоящий профессионал.

Эрик позвонил в дверь, и через секунду та распахнулась.

– Привет! Заходи скорее, у меня пирог подгорает!

Женщина даже не дождалась, пока гости войдут, и уже исчезла в просторах квартиры.

Эрик пригласил Нину вперед и зашел следом.

Нине квартира показалось уютной, несмотря на огромную площадь в сотню метров, для двоих тут места определенно хватало с излишком. Интерьер был выдержан в ослепляющих белых тонах, что придавало квартире еще больше объема. Разнообразные мягкие игрушки всех размеров, мозаики, фигурки солдатиков, автомобилей, даже длиннющая рельсовая дорога: все было разбросано по периметру квартиры. Кучи одежды, и женской и детской, свалены по углам гостиной. Где-то в глубине разрывалась от работы стиральная машина, на кухне дребезжали тарелки, хозяйка что-то натирала щеткой, а в воздухе раздавался аппетитный ванильный аромат, настолько густой, что даже были открыты форточки.

Эрик снял пальто и помог раздеться Нине.

– Садись в гостиной, – сказал он, а сам стал собирать кучи одежды и относить их к разгневанной стиральной машине, чья брань слышалась во всем доме.

Нина села на кожаный диван и стала оглядываться. Да, женщине представилась непростая задача наведения порядка в этом огромном царстве, ей бы не помешала помощь.

– Почему бы ей не нанять домработницу? – спросил Нина, пока Эрик собирал разбросанные на полу игрушки в большой контейнер.

– Нанимали. Но никто ей не подошел. Она слишком требовательна, любит делать все сама. Правда, не всегда успевает, как видишь, – ухмыльнулся Эрик.

Нина уже поняла, почему. И вопрос по этому поводу Эрик тоже задавал, правда, мысленно. Видимо, боялся собственных предположений. А Нина тем временем уже узнала, что этим утром после сообщения Эрика о предстоящем визите через пару часов, здесь был убран белый ковер с пятнами от красного вина. А широкий журнальный столик так назойливо пах чистящим средством, что казалось, будто Нине его засыпали в нос. Но запах рвотных масс от Нины не скрыть. Да и ванильный аромат выпечки и открытые форточки старались скрыть совсем другой запах. Так пахнет вся жизнь Эрика.

Но Эрик еще не задал этого вопроса, и Нина, играя по его правилам нарочитого соблюдения первоначальной договоренности, молчала, как самый честный партнер.

– Эрик, ты так удивил своим внезапным визитом, что я ничего не успела, – весело говорила женщина и, наконец, появилась из-за угла.

Ее глаза тотчас же наткнулись на сидящую на диване Нину, и фальшивая улыбка сползла с лица.

– Ты не говорил, что будут гости, – сказала она, тщательно скрывая раздражение.

Нина оглядела хозяйку. Это была высокая женщина около тридцати, достаточно фигуристая, с пышными формами. Ее длинные волнистые волосы были выкрашены в платиновый цвет, отчего пушились в разные стороны из-за процедуры обесцвечивания, ведь на самом деле она была брюнеткой, и густые черные брови доказывали это. Она была одета в клетчатую рубашку и джинсы, и это были единственные чистые вещи, что она нашла сегодня в шкафу.

Эрик, наконец, поднялся с пола.

– Нина, это Стелла. Стелла, это Нина, – представил он обеих.

Стелла скрутила недовольную гримасу и уставилась на Эрика.

– Я же просила тебя не приводить сюда своих пассий. Как ты объяснишь ее присутствие сыну? – злость в ее голосе перестала быть скрываемой.

– Нина – мой друг, и не более того, – ответил Эрик.

Недавний поцелуй невольно всплыл в памяти, и Эрик тут же замкнулся.

– Друг, ага, как же, – съязвила женщина.

– Стелла, заткнись. И позови моего сына, – резко оборвал ее Эрик.

Стела немного помедлила, а потом исчезла в глубинах квартиры. Не прошло и минуты, как послышались торопливые детские шаги.

– Папа!

Мальчуган так быстро пересек гостиную, что Нина даже не заметила, как малыш уже воткнулся в ноги отца и крепко обнял.

– А вот и мой супермен! – воскликнул Эрик и с легкостью поднял мальчика в воздух и закружил.

Темноволосый мальчуган звонко смеялся, расставив руки в стороны, изображая самолет. Эрик усадил сына на руках.

– Как себя чувствуешь? Больше не тошнит?

– Тошнит. Я пью другие таблетки. Теперь они желтые. И от них тошнит сильнее, – весело рассказывал мальчик.

– Ничего, потерпи, сынок. Скоро станет легче, – также весело ответил Эрик, хотя нотки грусти все равно не ускользнули от внимания Нины.

– Доктор выписал новый рецепт. Метотрексат больше не действует, – пояснила Стелла.

– Как дела в школе? – спрашивал Эрик, вытирая засохшие следы от шоколада на пухлой щеке мальчика.

– Я могу написать свое имя! – похвастался малыш.

– Уже? – наигранно удивленно спросил Эрик.

– Да! Хочешь, покажу?

– Может, позже? Я хочу познакомить тебя с моим другом.

Эрик опустил сына на пол перед Ниной.

– Бруно, знакомься, это – мой друг. Ее зовут Нина, – сказал Эрик, сев возле сына на одно колено.

– Привет, Нина! – воскликнул мальчик и протянул ей руку.

Нина улыбнулась столь взрослому жесту.

– Привет, Бруно. Рада познакомиться, – Нина не посмела проигнорировать столь смелое и в то же время невинное предложение о рукопожатии. Уж прикосновение ребенка точно не ошеломит ее больше, чем то, что она уже повидала.

Каштановые волосы Бруно достались от отца, это было заметно по тому, как они торчали волнами в разные стороны. Очки с залепленной правой линзой сползли на самый кончик носа, и он смешно задирал голову, не понимая, что надо поднять очки. Футболка с человеком-пауком была заляпана шоколадными пятнами, а флисовые синие трико, как поняла Нина, были выкопаны сегодня на дне корзины для грязного белья.

– Эй, Бруно, Нина хочет немного на тебя посмотреть. Мы же разрешим ей? – играючи спросил Эрик.

Мальчик задумался.

– А что она хочет увидеть? – спросил он в ответ.

Стелла подошла поближе, не понимая замысла Эрика.

– Она хочет посмотреть на твой глаз. Нина не верит, что ты не боишься этой злющей опухоли.

– Я нее нисколько не боюсь! – Бруно обратился к Нине.

– Это здорово, Бруно. А можно я посмотрю, какая она некрасивая и страшная? – подыграла Нина.

Бруно снял очки и продемонстрировал свой недуг. У него, как и у отца, были карие глаза, но из-за опухоли правый глаз приобрел зеленоватый оттенок, а зрачок застыл в одном положении, не расширяясь, не суживаясь, и внутри сверкало бельмо. Это была крайняя стадия ретинобластомы, и вопрос, на который Эрик хотел получить ответ, звучал так: будет ли операция по удалению глаза эффективной, как утверждают врачи?

Нина чуть нахмурилась и стала вглядываться сквозь мальчика.

Взгляд исподлобья, с которым незнакомка пялилась на ее сына, взбесил Стеллу не на шутку. Ее не волновало, кого пялит ее бывший муж, но когда какая-то шлюха трогает ее сына и подвергает непонятному осмотру, раздражало материнский инстинкт защитить своего малыша. Но в то же время Стелла боялась сказать что-то против, потому что Эрик был настроен весьма решительно, и сидел возле сына в полном молчании, пока эта тощая сука рассматривала ее сына.

– Мне жаль, Эрик, но глаз удалят, – произнесла Нина, наконец.

Эрик тяжело выдохнул.

– Но не в глазу причина, – продолжила Нина, – у него что-то здесь в позвоночнике, – Нина ткнула на поясницу. – И оно очень схоже с тем, что я вижу в глазу.

– Еще одна опухоль? – удивился Эрик.

– Да. Но она давнишняя.

– Врачи ничего не говорили про позвоночник, – опешил Эрик.

– Пусть проверят тщательнее.

Уверенных слов Нины было достаточно для Эрика, чтобы взорвать онкологический центр, если вдруг окажется, что его сын потеряет глаз из-за того, что какой-то недоврачишка пропустил один очаг опухоли, взрывчатки у Эрика уж точно хватит. Эрик знал, как быть настойчивым в своих требованиях. Слишком много боли и страданий пришлось пережить его сыну, а ведь ему всего лишь пять лет.

– Черт возьми, Стелла, своди его парикмахеру! – Эрик приглаживал лохматые волосы Бруно.

– Отведу, не переживай, – Стелла закатила глаза и снова направилась в кухню.

Эрик последовал за ней.

– Я переживаю, потому что ты ни черта не справляешься сама! Посмотри, во что превратилось это место!

Вдруг из криминального авторитета Эрик превратился в требовательного папашу с собственными взглядами на воспитание ребенка, хотя и видит его раз в неделю, а то в две, и уж кому и нужны нотации по родительской ответственности, так это ему.

Они скрылись где-то за поворотом, и ссора разведенных родителей продолжилась вроде бы и не перед ребенком, но от этого она не стала менее слышной.

– Я справляюсь! Просто твой визит внезапен! Мог бы хотя бы вчера вечером позвонить! – спорила Стелла.

– Ты прекрасно знаешь о нашей договоренности из-за твоих проблем! Я прихожу, когда захочу!

– Твои нравоучения меня уже достали! Нет у меня больше проблем! Я исправно сдаю для тебя кровь и мочу каждый месяц, несмотря на то, что это унизительно! Тебе всегда было наплевать на мои чувства!

– Надо было раньше думать о своих чувствах, пока была возможность образумиться! Я давал тебе слишком много шансов!

– Да иди ты к черту, Эрик! Я стараюсь изо всех сил! А все, что получаю взамен, это твои упреки! Хоть бы раз оценил мои старания!

Бруно ковырялся в миниатюрном автомобиле, пытаясь оторвать от него колеса, и что-то напевал себе под нос, пока его родители разносили друг друга на кухне. Нина удивилась, насколько легко ей слышать детские мысли и видеть его воспоминания. Нина даже не прикладывала усилий, образы лились сами, словно малыш желал поделиться ими с любым живым существом, которое могло бы исправить все то, что заставляло его грустить. Нина подозревала, что, скорее всего, залезть в голову к любому ребенку гораздо проще, чем к взрослому. Дети – как открытая книга, листай себе да и смотри картинки. Они не скрыты стыдом или смущением, ложью или страхами. Дети расскажут все, что захочешь, просто попроси. Но насколько они открыты для тебя, настолько же они уязвимы всему, что видят и слышат вокруг, и надо быть осторожным с содержанием, которое вливаешь внутрь детского мозга. Ребенок – это не другой вид организмов, дети – это будущие взрослые, и все его внутренне мироустройство будет ровно таким, каким его вылепят окружающие условия и люди. Нина знала больше остальных, каково это – страдать от ошибочных идей, заложенных в мозг в детстве.

– Научи меня писать твое имя, – произнесла Нина.

Бруно обернулся, и в его глазах читался восторг. Он молча схватил Нину за руку и повел в свою комнату.

Очередное пестрящее разными красками игрушечное царство с лилипутами: игрушками, самолетами и мультяшными фигурками. Нина закрыла дверь спальни, и родительская ругань исчезла в мире за дверью. Бруно усадил Нину на маленький игрушечный стул, в котором она еле поместилась, словно она превратилась в его ученицу, а сам встал перед детским мольбертом и начал вырисовывать фломастером кривые буквы.

– Это «Б». Как барабан, – объяснял он Нине.

А Нина слушала с наигранным интересом, параллельно ныряя все глубже в его жизнь, и главное в жизнь его матери.

– Это «Р». Как рак.

Проблемы Стеллы никуда не ушли, более того, они лежали тут в квартире в данную минуту, и будь Эрик настойчивее, он бы смог их найти.

– Это «У». Как…

– Утка, – подсказала Нина.

– Точно! Ты получаешь пятерку!

Нина радостно захлопала в ладоши.

– Это… – Бруно снова призадумался, вспоминая, какая буква идет следом, – «Н»! Как носок.

Если Эрик узнает, что Стелла взялась за старое, он отберет у нее Бруно. Нина это знала наверняка. Но вот чего она не знала – так это имеет ли она право сообщить Эрику о проблемах Стеллы, если он сам не спросит? И опять Нина возвращается к невозможно жестокой дилемме: говорить о проступке или нет? В законодательстве тот, кто наблюдает за злодеянием со стороны, заочно становится соучастником преступления. Ну, и как, скажите на милость, работать в таких условиях? Эрик своим соглашением заставляет Нину становиться пособником зла, а все из-за своего нежелания знать иной раз правду, видишь ли, они может слишком сильно ранить его чуткое сердце убийцы и наркоторговца. Но сколько бы Нина не пыталась найти решение этой дилеммы, все выводы неотступно подходили к одному бесспорному факту: Нина будет делать так, как прикажет Эрик, потому что ей невыносимо больно чувствовать его злобу на нее.

Внезапно Бруно опустил фломастер и потянул носом. Он плакал.

– Не хочу, чтобы маму опять забрали, – прошептал он.

И тут Нина поняла, что Эрик был до невозможности жалок со своим глупым страхом перед правдой. Вот – кто имеет значение, вот – для кого надо стараться изо всех сил, потому что твое решение, кажущееся пустяковым и незначительным, на самом деле, изменит весь мир этого малыша.

– Почему ты думаешь, что ее заберут? – спросила Нина.

Бруно стоял к Нине спиной и вытирал слезы.

– Потому что ее всегда забирают, когда она болеет, – ответил он.

Нина видела в его воспоминаниях, что, несмотря на недуг Стеллы, она всегда старалась быть любящей матерью, и у нее это получалось. Даже сильнейший угар не мог побороть стойкий материнский инстинкт, и если Стелла и давала слабину, то Бруно всегда был под ее контролем. Нина искренне завидовала Бруно, потому что его мать готова была оторвать голову всем, кто хоть пальцем прикоснется к ее сыну. Включая и голову Нины.

– Не волнуйся, мама останется, – сказала Нина.

– Ты обещаешь убедить папу? – Бруно повернулся к Нине и уставился на нее просящими глазами.

Нина сняла его очки и протерла линзы от влажных капель, а потом надела обратно.

– Обещаю.

– Я знаю, что ты поможешь. Ну… мне так кажется. Мне кажется, ты хорошая.

Бруно улыбнулся, и сердце Нины сжалось от болезненной тоски так, что слезы теперь набежали на ее глаза.

– Ты очень смелый, Бруно. И этим ты мне кое-кого напоминаешь.

– Друга? – с интересом спросил малыш.

Нина кивнула, потому что ком в горле мешал говорить.

– Ты скучаешь по нему?

Слеза скатилась по щеке.

– Очень, – прошептала Нина. – Она тоже верила, что я умею помогать.

Бруно вдруг убежал к угол комнаты и начал ковыряться в большом контейнере, наполненном игрушками, и через минуту возни подбежал к Нине обратно с победным триумфом в руке.

– Вот, возьми. Это тебе, – сказал он и протянул маленькую трубу. Фольга с узорами из блестящих звезд уже местами оторвалась и затерлась, где-то были следы от вездесущего шоколада, и сама труба была очень липкой.

– Что это? – Нина аккуратно рассматривала игрушку.

– Это волшебный глаз. Посмотри в него!

Нина не могла не повиноваться столь настойчивому приказу, не терпящему отказа, и посмотрела в трубу. Это оказался калейдоскоп. И сердце Нины снова защемило от немилостивой скорби. Тори часто носила с собой эту игрушку с разноцветными стеклышками внутри, которые складываются в пестрые радужные узоры, и они никогда не повторяются. Нина держала в руках память о Тори.

– Когда мне грустно, я смотрю в волшебный глаз. Он такой цветной, что грусть пропадает! Правда же? – Бруно все ходил вокруг Нины и выпытывал у нее согласие со своими словами.

Нина вновь не могла отказать, ведь калейдоскоп и впрямь завораживал.

– Твой волшебный глаз и впрямь чудесный! Но я не уверена, что могу его взять. Ведь тогда тебе не во что будет смотреть.

Бруно махнул рукой.

– Это мой старый глаз! Я сейчас смотрю вот в эту волшебную ракету!

Бруно подбежал к столу и указал на еще один калейдоскоп, правда поновее и явно дороже.

Нина улыбнулась мальчику и прижала игрушку к сердцу.

– Я буду беречь твой подарок, Бруно. От него и впрямь мир становится красочнее, – сказала Нина.

Бруно довольный ответом улыбался.

Внезапно дверь в детскую открылась, и в проеме показался Эрик.

– Нина, ну что?

Нина тут же встала со стула как по команде. Эрик был крайне возбужден, видимо перепалка с бывшей супругой прошла по плану.

– Мы тут просто играем, – выпалила Нина, словно убеждая разгневанного отца, что ничего плохого они тут не делали.

– Папа, ты уже уходишь? – грустно спросил мальчик.

– Эй, мой супермен! – Эрик словно вспомнил, что в детской комнате еще был и его сын. – Мне пора идти, но мы увидимся с тобой завтра в больнице, мой боец!

Эрик взял сына на руки и обнял.

Нина тут же поняла команду Эрика и проследовала в прихожую. Видимо, до ванильного пирога дело не дойдет, и живот обиженно заворчал.

– Ты – чертов эгоист, Эрик Манн! Ты всегда им был и так и остаешься и по сей день! – кричала Стелла, выходя из гостиной.

Ее рассвирепевшие глаза снова встретились с глазами Нины, и последняя опустила взгляд, не желая участвовать в их ссоре. Наивно полагать, что если не смотреть врагу в глаза, то становишься невидимым для него.

– Мне насрать, как долго он трахает тебя, дорогуша, но к моему сыну лезть не смей!

Стелла угрожала так убедительно, что от ее напора Нина прижалась к стенке и не двигалась.

– Стелла, заткнись, твою мать! – в коридоре показался Эрик.

– Не затыкай меня в моем доме! Может ты его и купил, но это не дает тебе право появляться здесь раз в месяц и устанавливать правила! Ты понятия не имеешь, каково это – иметь ребенка! Сделал дело, и все – он уже отец! А всю работу обязана делать я!

– Найми помощницу, черт тебя дери! Да хоть десять помощниц! Ты же сама этого не хочешь!

– Они все некомпетентны! Я не доверю каким-то шалавам моего сына!

Эрик гневно вдохнул и выдохнул, эта женщина выводила его из себя похлеще недавних разборок с Пастаргаями, а ведь те имели автоматы и гранаты.

– Нина?

Вопрос Эрика прозвучал так грозно, решительно и так непонятно поначалу, что Нина опешила, не понимая, чего от нее ждут. Но вся остальная часть вопроса читалась в его глазах. Пришлось признать неприятный факт – он его таки задал.

Взвесив все обстоятельства и возможные последствия, Нина вздохнула и ответила:

– Да. Она снова подсела.

– Что? – Стелла была ошарашена.

– Где? – гневно спросил Эрик, сверля Нину глазами.

– В наволочке подушки на кушетке в ее спальне, – ответила Нина.

Глаза Стеллы округлились до безумия.

– Что? Как? Эрик, я…

Но Эрик уже сорвался в спальню, Стелла побежала за ним вслед, окидывая Нину разъяренным взглядом. Имела бы она способности испепелять людей этим взглядом, от Нины бы уже осталась лишь горстка пепла.

– Эрик, постой! Эрик! Подожди! – умоляла Стелла по пути, от ее напыщенного гонора не осталось и следа.

Нина медленно натягивала пальто, намотала шарф, а потом прижалась спиной к стене и тяжело вздохнула. В проеме детской на нее смотрел глаз просящего малыша.

Было слышно, как в спальне Эрик потрошил подушки одну за другой. Стелла все это время причитала и умоляла остановиться, она даже бросалась на Эрика, но он отталкивал ее и продолжал искать. Подушка, про которую говорила Нина, валялась под очередной кучей нестиранной одежды. Эрик, наконец, понял, почему в квартире царил такой хаос – Стелла снова начала колоться.

Разворошив подушку, Эрик достал металлический футляр, внутри гремел многоразовый шприц и несколько доз с героином.

– Ах ты, лживая сука! – взревел Эрик.

– Эрик, пожалуйста! Я объясню!

Стелла вцепилась в рукав рубашки Эрика, но тот схватил их за запястья и грубо оттолкнул женщину так, что та повалилась на пол.

Эрик ворвался в холл полный ярости, казалось, он начнет крушить все, что попадается по пути. За ним бежала Стелла.

– Эрик, пожалуйста, выслушай! Я уже давно не кололась! Я клянусь тебе!

Эрик прижал женщину к стене и заорал прямо в лицо:

– Ах, значит, давно? Хорошо! Мы сейчас же едем в больницу, и ты сдаешь кровь и мочу на анализ! Что они покажут, скажи мне? Покажут, что ты чиста?

Стелла хотела было что-то ответить, но ее лицо снова исказилось в плаче.

– Я сдам через неделю, обещаю! – ответила она.

Но ее слова еще больше взбесили Эрика.

– Какая же ты мразь! Ты все продолжаешь лгать и лгать! Как же я ненавижу тебя!

Эрик снова кинулся в детскую. Стелла бежала за ним и продолжала умолять.

Но для разговоров было уже слишком поздно. Стелла использовала свой шанс показаться благоразумной, не устраивая очередной перепалки, и не обвиняя Эрика в чрезмерной требовательности. Увы, ее обман не сошел с рук.

– Бруно, одевайся! – рявкнул Эрик так, что Бруно дернулся и забился под кровать.

– Что ты собираешься делать, Эрик? Пожалуйста, не надо! Не забирай его! – рыдала Стелла.

– Заткнись! Слышишь? Заткнись, сука! Ты мне все уши прожужжала своим лживым дерьмом! Я устал, понятно? Я устал давать тебе шанс исправиться! Я оплачиваю все твои счета, все твои расходы, и прошу в обмен лишь завязать, а что получаю в итоге? Да я лучше найму целое полчище воспитателей и нянь для Бруно, чем оставлю его с тобой! Ты – не мать! Ты лживая дрянь и наркоманка! Не трогай меня!

Стелла продолжала рыдать и пыталась остановить Эрика.

– Я все сделаю! Все! Все, что скажешь, Эрик, только, пожалуйста, не забирай его!

– С меня довольно, Стелла! Я больше не собираюсь терпеть твои выходки! Бруно, черт тебя дери, одевайся!

– Хорошо, Эрик! Я снова лягу на реабилитацию, но ты ведь вернешь Бруно, после того, как я выйду? Ты ведь вернешь его? Эрик, пожалуйста!

– Стелла, ты оглохла? Отныне мне наплевать на тебя! Делай, что хочешь, но Бруно ты больше не увидишь!

Стелла зарыдала еще сильнее.

– Эрик.

Ровный спокойный голос, позвавший его, прозвучал так неестественно в этой какафонии всхлипов, рыданий и брани, что на секунду все стихли. Нина стояла в проеме детской.

– Оставь их, – тихо произнесла она.

– Это не твое дело, Нина! Иди в машину! – злостно бросил Эрик.

Но Нина была неотступна. Она ведь дала слово.

– Ты впал в крайность. Еще не все потеряно, – убеждала Нина.

Она чувствовала, что, несмотря на свой решительный настрой, Эрик все же ждал кого-то, кто скажет ему, что он не может взять Бруно с собой. Он до сих пор не был готов взять на себя ответственность родителя, отдаться ребенку, но признавать это вслух, разумеется, не желал.

– Стелла может сдавать анализы каждый день. Можешь сам нанять надежную домработницу, которая будет докладывать тебе напрямую.

Стелла смотрела на Нину, не понимая, что испытывает к ней в данный момент: ненависть или благодарность?

Эрик стоял посреди комнаты, разъяренный, всклокоченный, понимая, что проигрывает наперед. Но, тем не менее, он не собирался подавать своей бывшей суженной надежд.

– Стелла, я знаю, что возненавижу себя за слова, которые произношу в тысячный раз! Но я дам тебе последний шанс! И не дай бог, ты снова его профукаешь, лучше застрелись в тот же момент, потому что иначе я засуну тебя в самый дальний отсюда реабилитационный центр, где ты сгниешь заживо, потому что я не позволю тебе выйти из него!

Стелла так и замерла посреди комнаты, не веря в услышанное.

– Хорошо! Хорошо! Я обещаю! Я клянусь! Я не подведу! – лепетала Стелла.

Но Эрик не желал слушать ее очередные лживые клятвы и направился к выходу. В проеме двери его глаза встретились с глазами Нины, и ничего кроме злости, она в них не прочла.

– Бруно, попрощайся с отцом! – Стелла пыталась вытащить мальчика из-под кровати, она не хотела разъярить Эрика тем, что сын с ним не попрощается из-за нее. Вдруг он внезапно передумает? Ведь во всем, что произошло сегодня, виновата была лишь Стелла, и она это прекрасно понимала.

Уже на выходе Эрик позвонил телохранителям, и через минуту в квартире показались мощные фигуры Марселя и Авеля.

– Обыщите здесь каждый сантиметр! В ближайшие дни вы закреплены за Бруно и этой наркоманкой! – процедил он сквозь зубы.

Мужчины кивнули и тут же начали исполнять приказ, переворачивая всю квартиру вверх дном.

Эрик оставил бойцов в качестве эдакой двухкомпонентной домработницы до тех пор, пока не определится с тем, кого поселить с этой неуправляемой женщиной.

Эрик крепко обнял сына на прощание.

– Завтра в десять утра приведешь его в больницу! – бросил он.

– Да! Хорошо! Как скажешь! – кивала Стелла, утирая слезы, и держа мальчика возле себя так, словно Эрик мог выхватить его из рук супруги.

Эрик покинул квартиру, не дожидаясь Нину. Больше никаких ухаживаний вроде открытой двери и поданной руки. Нина вышла следом, тайно подмигнув Бруно, отчего тот улыбнулся и кивнул.

Обещание выполнено.

Улицы укутала зимняя ночь. В последнее время они стали холоднее и суровее. Это февраль готовился к визиту в здешние края. Снег перестал быть мягким и дружелюбным, спадающим легкими хлопьями, точно волшебные звезды. Теперь он был грубым, резким и нещадно хлестал ледяным северным ветром по лицу. Но даже таким Нина любила его, и не изменяла своей привычке выходить на террасу в апартаментах в одной лишь пижаме. В последнее время ее походы туда участились, и Эрик знал бы об этом, ночуй он дома. К сожалению, все это время Нина возвращалась домой в сопровождении Фидо и Учтивого Карла, Эрик же появлялся не раньше обеда. Нина скучала по нему, по их откровенным беседам и взглядам, но признаться в этом не смела. Она работает на его империю, и думать тут нечего.

В машине было тише, чем на кладбище. Хотя Нина никогда не была на кладбище, но ей казалось, что там кроме голодных ворон никто и ничто не издает звуков. Смерть их не любит.

– Это для тренировки его глаза. Упражнение для дифференцирования цветовой гаммы.

Голос Эрика прозвучал так глухо и сипло, будто внутренняя обшивка автомобиля поглощала все звуки.

Нина оторвалась от созерцания мира за окном и взглянула на Эрика. Он смотрел в окно и не желал встречаться с ней взглядами.

– Игрушка Бруно у тебя в руках, – пояснил Эрик.

Нина взглянула на блестящую трубу, что все это время вертела в руках и даже не замечала.

– А для него она способна изменять мир вокруг, – тихо ответила Нина.

Но над комментарием следовало подумать прежде, чем бросать его так смело, потому что он вновь распылил Эрика.

– Вот только не надо мне рассказывать о том, какой я плохой отец! Мне этого дерьма хватает от остальных!

Нина вздохнула.

– Я не это имела в виду.

Эрик осекся. Он тоже не хотел говорить того, что сказал. Он до сих пор был разгневан на свою бывшую жену, и теперь злость лилась изо всех щелей. Следовало прилагать неимоверные усилия, чтобы сдержать ее.

Эрик иногда поражался тому, насколько далекими могут стать два родных человека. Они со Стеллой прожили вместе два года прежде, чем узаконили отношения и у них появился Бруно. Они развелись, когда ему было два года. Эрик часто задумывался над тем, какой черт его дернул жениться и стать отцом. Он словно поддался какому-то немыслимому помешательству, давшему начало безумным мыслям вроде свадьбы и детей! Может, так на него влиял Рудольф со своей семьей, а может и Роберт со своей вечной любовью к Лидии. Может, все его заявления о том, что он прекрасно уживается сам с собой и ему никто не нужен, были не такими уж правдивыми? Может, в глубине души он тоже искал этого таинственного единения между двумя разными людьми?

Но потом все пошло прахом: те привычки Стеллы, которые поначалу ему нравились, вдруг стали раздражать; ее интересы и хобби стали казаться глупыми и недалекими; окончательную точку в отношениях поставила ее прочная зависимость от героина, которым они прежде забавлялись вместе. На самом деле причина окончательного расставания была не в ее зависимости от наркотиков, это был всего лишь повод. Причина лежала глубоко в самом Эрике: он жутко боялся поддаться привязанности к человеку, не знал, куда она его приведет. Эрика пугало потерять контроль над собой, потому что это – единственное, что всегда работает, как часы. Он всегда знает, чего хочет, так же, как и знает, что ненавидит. Потерять уверенность в самом себе стоило Эрику целой жизни. Не чувство юмора или жизнелюбие привело его на вершину. Он оказался тут благодаря своему рационализму, прагматизму и черствости в сердце.

И только Нина одним лишь своим присутствием перечеркивала все его убеждения. Эрик даже не заметил, как Нина вдруг стала важна для него, настолько же, насколько и остальные. И дело было не в ее даре или проклятье. Нина заставляла его пересмотреть свои взгляды на многие вещи, кажущиеся незыблемыми и абсолютными. Нина открыла в нем чувство сострадания к врагу, заставила увидеть в них таких же людей, как и он сам, задаться вопросом, а имеет ли он право так легко отнять жизнь человека, и, вообще, нужно ли это ему. Было ли это влияние Нины, или же неизбежное последствие его возраста? Абель часто говорил, что с годами Эрик все больше начнет задумываться о смысле жизни, о результате своих поступков, и неотвратимо подойдет к выводу, к которому приходит любой человек, стоящий на пороге смерти. Он будет сожалеть обо всем: о том, что сделал, и что не сделал.

И Эрик боялся нового себя, потому что не пристало наркобарону быть щадящим слизнем, преисполненным состраданием к людям. Такие в этом бизнесе не живут, они слишком слабы. Он знает это по себе, ведь так он и сметал прошлых стариков – их рука с пистолетом вдруг начинала дрожать. Эрик боялся оказаться на их месте. А потому он бежал от непривычных мыслей, бежал от собственной слабости и бежал от Нины. Он ненавидел себя за это, и что самое худшее – никак не мог это скрыть от нее.

– Я еду в клуб. Ты едешь? – спросил Эрик.

Самый сухой вопрос за сегодня. Его можно было задать множеством других разных способов: «Хочешь поехать со мной в клуб?», «А не желаешь ли снова повеселиться в клубе?», «Может, хочешь снова повидать Мию?». Но нет. Спросил, как отрезал.

Как пожелаешь, Эрик. Если хочешь отдалиться от нее, валяй, Нина и слова не скажет. Ты ведь весь такой самоуверенный, всегда знаешь, что делать и как поступить. Она будет играть в те правила, что ты сам напишешь, и даже слова не скажет против. Потому что она не может тебя потерять. Потому что ты нужен ей даже больше, чем она тебе.

– Я, пожалуй, останусь дома, – тихо ответила Нина.

Труба запачкала ее кожаные перчатки чем-то липким. Но Нине было все равно. Сейчас ей хотелось одного: заглянуть в волшебный глаз и изменить мир вокруг.

***

Когда в последний раз он приходил к себе домой, и находил там незнакомых людей да еще с винтовками в руках? Кажется, около десяти лет назад. Но тогда были абсолютно неуправляемые времена, страна словно пребывала на пороховой бочке и грозилась взорваться в любую минуту. Дележ территорий между крупнейшими наркодилерами породил целое наводнение из преступлений разных тяжестей. Людей похищали, пытали, убивали целыми кланами и семьями. Город в буквальном смысле горел от постоянных налетов и огнестрельных атак, бороться с которыми полиция была не в силах, точно с неконтролируемым природным катаклизмом. Люди, словно сорвавшиеся с цепи и изголодавшиеся по свежей крови хищники, истребляли друг друга безо всякой жалости и вменяемости. Ничто не могло положить этому конец, пока на горизонте не засиял настоящий достойный лидер и не положил конец бесконечной бойне.

Это был Эрик Манн со своей непотопляемой компанией из Роберта, Рудольфа, Дэсмонда и Марка. Но он не был кем-то вроде миссии, он был таким же завоевателем, как и остальные, и привел с собой армию. Более дисциплинированную, более сильную и более преданную. Он смог внести в хаос логику и установить порядок, распределив территорию ровно так, какой она сохранилась до наших дней. Он выделил сильнейших и мудрейших и разделил между ними пищу со стола, но это не означает, что он был милосерден. Всех несогласных с ним он подавил силой, и они до сих пор скреблись о фундамент его крепости, поверженные, ослабленные и снова изголодавшиеся по крови.

Виктор помнит, как он спасался во время штурма особняка своего босса Горана Деяна, в котором имел неудачу находится в тот момент. Кошмары о той ночи снятся ему до сих пор, и он по-прежнему не может противостоять убийцам даже в собственном сне. В ту ночь он словно очутился посреди самой настоящей войны: стены разбивались в пыль от гранат, свистящие пули градом обрушились на всех, кто был в доме и валил всех без разбора: бойцов, слуг, семью Горана. Налетчики убили даже детей, а их там было немало, потому что Горан свято блюл семейные ценности, а потому в особняке жили, по меньшей мере, семеро несовершеннолетних детей: его собственные, его сестры и брата. У Виктора до сих пор стоит перед глазами картина того, как пуля сражает пятилетнего Любомира прямо в висок.

Таков был этот мир: безжалостный, бескомпромиссный и просто страшный, в самом настоящем понимании этого слова. Виктор помнит, как в тот момент его впервые охватило ощущение того, что мы потеряли этот мир, он стал беспросветным от наших чудовищных злодеяний, мы наполнили его грехом смерти и отмыться от него невозможно. Виктор впервые молил бога наслать на человечество потоп.

Но потом пуля попала прямиком ему в грудь и прошла всего в каких-то двух сантиметрах от правого желудочка. Он упал точно замертво, так подумали убийцы, и это была их ошибка. Виктор пришел в себя уже в больнице, и с ужасом понял, что он жив. Он – единственный, кто молил бога о смерти в ту ночь, но бог – коварен, Виктор с тех пор ему мало доверял. Он оставил Виктора единственным человеком, помнящим ту резню, и, разумеется, спустя несколько дней самобичевания и сожалений, здоровое сердце Виктора требовало мести.

Он собрал всех бойцов, которые остались без босса, и в полной растерянности не понимали, что им делать, ведь свет их вождя безвозвратно погас, и направил их сердца по той же тропе капризной мести, которой следовало и его. Теперь вспоминая события прошлых лет, Виктор понимал, что именно в тот момент, когда он переродился в больнице, пришел его триумф.

Эрик Манн нанес удар по набирающему силы героиновому королю – Мерджиму Резару – выходцу из албанской мафии, которые всегда были тут как тут в криминальных конфликтах. Они точно стервятники нападали на воюющие стороны и отхватывали себе куски, пока те были заняты войной. Албанская мафия, такая незаметная и крохотная поначалу, буквально за два года стала одним из главных лидеров в торговле героином, хотя раньше промышляла лишь проституцией. Еще до их становления Эрик Манн сделал правильный прогноз об этих прытких ловкачах. И когда его предсказание сбылось, и албанская мафия невероятно быстро окрепла и вознеслась на вершину, Эрик приобрел собственную весомость. В криминальных кругах тут же сообразили, что он – единственный, кто умеет планировать стратегии врагов еще до того, как те подумают о них.

Эрик быстро сколотил собственный союз из таких наркодилеров, как Амелия Вронская, старик Абель, украинец Валентин Голубкевич, которого все именовали просто «Голубка» и никому тогда неизвестный либериец Адедайо Каин. Все они на тот момент были далеки от позиций лидеров, они скорее состояли в запасной лиге, тренирующей навыки и выполняющие точные пасы вне игры. Прогнозы Эрика снова были точными, поскольку эта запасная лига напустила своих бойцов на албанцев и разбила тех в кровавые щепки. Рынок героина тут же стал свободным, а перед видом столь могучей армии, даже самые отпетые наркодилеры отступили, и тогда-то Эрик и занял эту нишу прочно и основательно.

В то время, пока Эрик громил Мерджима Резара, Виктор удачно нанес удар по независимой кучке убийц – банде, отнявших бизнес его босса на свое горе. Голубка может сейчас отмахиваться, но в тот момент, когда Виктор напал на их притон, он точно слышал украинскую речь, да и внешность членов банды говорила сама за себя. Но, разумеется, учуяв запах большего куска, чем просто распространение героина в юго-восточной части города, Голубка отрекся от собственных бойцов, действовавших якобы втайне от него, и присягнул Эрику Манну. Как бы то ни было, Виктор получил обратно территорию Горана и начал готовиться к войне с новоиспеченным союзом, потому что героин – всегда был лакомым куском, именно поэтому на него обратил внимание Мерджим. Именно поэтому Мерджим был убит Эриком.

Но к удивлению Виктора, Эрик со своей армией «миротворцев» так и не появился на горизонте. И это снова был очень умный ход. Чем распространяться на такую вроде бы мелочевку, как район города, Эрик сконцентрировался на гораздо объемной цели. Он подмял под себя абсолютно все! Кокаин, героин, марихуану, даже настроил лаборатории для варки синтетики, и никто не посмел возразить ему! Анализируя его стратегию, Виктор понял, почему. Эрик умел поощрять и гладить по головке ровно, так же как и рубить эту головку с плеч. Он защищал союзников также рьяно, как и уничтожал предателей. Наркодилеры тут же смекнули, что лучше оставаться в его тени, если хочешь получить и хороший кусок, и остаться в живых.

Началась изматывающая и кажущаяся бесконечной борьба с противниками нового режима. Виктор тоже принял в ней участие, хоть и отдельно от Эрика. Он уничтожал тех, кому Эрик Манн был не по зубам, зато смелости хватило на атаку на Виктора. Но он тоже не лыком шит, а потому успешно реагировал на нападения и принимал контрмеры – за каждую нападающую на него банду, он уничтожал две. Если на него нападали объединившиеся банды, он в ответ уничтожал не только их, но и всех, кто хоть когда-либо было был замечен с ними в одном месте. Тем самым Виктор зарабатывал себе имя точно так же, как и Эрик Манн.

Так сложилось, что судьба Виктора и Эрика оказалась сплетена даже теснее, чем они ожидали. Расплодившиеся как грозди рябины по зиме многочисленные группировки стали редеть в своих рядах и своей численности, благодаря упорной борьбе Эрика и Виктора с мерзкими паразитами. Кто-то понял, что жизнь дороже пары тысяч долларов в кармане, кто-то этого не понял и погиб, кто-то ушел в подполье лелеять и взращивать свою месть, чтобы подать потом ее невероятно ледяной.

По окончании жестокого кровопролития мир наркотиков заработал по уже созданной схеме: старик Абель получил контроль над марокканским гашишем; либериец Адедайо Каин регулировал поставку колумбийского кокаина из Западной Африки, откуда получал его от своего папаши-наркодилера; Голубка и Амелия разделили контроль над марихуаной и синтетикой, Амелия поставляла синтетику из северных европейских стран, а Голубка – из Китая.

Именно тогда Эрик Манн впервые встретился с Виктором Хаммелем. Встреча двух мудрых людей, талантливых переговорщиков и заядлых стратегов, думающих наперед. Виктор до сих пор не понял, почему Эрик решил оставить его со всем нажитым, ведь он мог бросить вызов и в схватке бы определился сильнейший.

– Я не нуждаюсь в твоем снисхождении и жалости, – гордо заявил Виктор десять лет назад.

На что Эрик ухмыльнулся и ответил:

– Мы с тобой торгуем наркотиками. Мне уже нас жаль.

И тогда Виктор понял, что они с Эриком похожи гораздо больше, чем может показаться поначалу. Что-то было общее в их глазах, едва заметно тронутых гнилью печали, которая обещала разрастаться с каждым днем. Виктор осознал, что Эрик не пощадил его, а увидел в нем того, кто смог бы взять под контроль самую мощную и глубокую нишу, за которую погибло людей гораздо больше, чем за кокаин или синтетику. Эрик отдал ему героин. И лишь спустя несколько лет Виктор понял, что это был очередной умный ход Эрика Манна.

Эрик практически не торговал наркотиками. У него было несколько собственных полей в горах, выращивающих марихуану необычного сорта, так сказать, для особых ценителей. Лаборатории, изготавливающие всего понемногу и опять же высокого качества и только для тех, кто мог позволить себе таблетку экстази за двадцатку. Он ввозил в страну морфин, добавлял собственно-изготовленные прекурсоры и продавал героин под своей торговой маркой. Необыкновенно чистый, убойный и дорогой. Но это все было баловством.

Главным финансовым источником для Эрика были его созданные с нуля и контролируемые им каналы поставок и таможенные коридоры. Он брал с дилеров плату за их пользование точно за проход по мосту, как в средние века. И ни у кого не возникло идеи создать собственные каналы или воспользоваться другими, потому что проходы Эрика были бесспорно самыми безопасными и эффективными. Если наркотики должны прибыть во вторник, они обязательно придут во вторник! Если за перевозку была установлена первоначальная цена, значит, она останется неизменной! Никаких проблем с полицией, военными, таможенниками и транспортировщиками. Всем этим грешили другие умники, рекламирующие свои услуги по доставке наркотиков. Дилеры теряли сотни тысяч на внезапных полицейских рейдах и жадности перевозчиков. И достаточно быстро сообразили, что уверенность и постоянство пусть и стоят дорого, зато эффективно успокаивают нервы, и можно жить в свое удовольствие и не кусать ногти от нервного напряжения.

Так Эрик Манн, практически не имея товара, стал его королем.

Возвращать те жуткие времена, когда кровь лилась по городским улицам, Виктору не хотелось, и не потому, что он их страшился. Виктор многое повидал за свои сорок два года, его отец служил балканской мафии, занимался рэкетом и разбоем, пока не погиб, когда Виктору было шесть лет, и уже тогда он понимал, что такое пытки и убийства. Сам Виктор участвовал в двух югославских войнах, а позже помогал Горану отвоевывать героиновый трафик в стране. Виктор не желал возвращаться в адово царство после стольких лет затишья и более менее стабильной гармонии в наркокругах. Был ли он союзником Эрика? Нет. Устраивало ли его нынешнее положение вещей? Да. Так он и жил.

До этого вечера.

Вот он стоит перед своим домом и видит незнакомых ему бойцов в черных пальто с автоматами наперевес, приветствующих его на его же собственном крыльце подозрительными лицами, словно это он здесь чужак, а не они. Кто бы ни ждал Виктора в его доме, у него должна быть веская причина на столь дерзкое вторжение.

Виктор дал команду своим двум бойцам, держащим незнакомцев на прицеле, опустить пистолеты и оставаться на улице контролировать обстановку. Двум другим он приказал следовать за ним, и смело направился в свой дом.

Проходя мимо бойцов в опасной близости, напряжение достигло критического уровня. Но те даже и усом не дернули и просто вежливо открыли дверь перед Виктором Хаммелем. В холле Виктор остановился, чтобы понять, куда идти дальше. Треск дров в камине определил направление, Виктор проследовал в гостиную, в которой горел разожженный неизвестным гостем камин. Столь уверенное хозяйничанье в его доме навело Виктора на невероятную мысль. Виктора охватило смутная догадка: он уже знает, кто сидит в кресле перед огнем. И эта мысль вызвала двоякие чувства.

– Ну, здравствуй, брат, – произнес гость и встал с кресла.

Виктор так и застыл. Он не видел это лицо почти двадцать лет, но даже сейчас узнал его, и едва ли верил собственным глазам. Зеленые глаза вспыхнули знакомыми огоньками неукротимости, лисья улыбка образовала складки возле таких же лисьих глаз, русые волосы цвета карамели все также уложены по бокам и волнами зачесаны назад, седина их не тронула, хотя он был старше Виктора, у которого уже вовсю расцвели седые пряди. Черный элегантный костюм смотрелся просто изумительно на его широких плечах. Томас был заядлым футболистом в прошлом, и по-прежнему мог похвастаться подтянутой спортивной фигурой.

Виктор опустил глаза и увидел на его пальце отцовский перстень-рулетку, который он поклялся носить до самого конца. Томас был верен клятве.

– Ты постарел, – произнес Томас. Его голос стал более хриплым и грудным, но остался таким же чарующе-холодным, будто он так и не нашел свою потерянную давным-давно душу.

– Да и ты слегка сдал, – ответил Виктор.

Томас ухмыльнулся.

– Что сказать? Время не щадит никого.

Томас вернулся в кресло и жестом пригласил Виктора присоединиться, словно это Виктор был у него в гостях, а не наоборот.

Томас потянулся к шкатулке на столе, в которой ровным рядом лежали кубинские сигары. Пор Ларранага. Томас никогда им не изменял. Он, вообще, был человеком привычки. И сейчас он, как и прежде, размеренными движениями выбрал сигару, срезал концы гильотиной, зажег спичку, потому что верил, что сигары надо поджигать лишь деревом, и медленно раскуривал. Виктор следил за его движениями и словно вернулся в прошлое, когда они вот так сидели в своем первом, отвоеванном у местной банды, доме, курили сигары и разрабатывали следующие шаги на пути к престолу.

– Так значит, это твоих рук дело? – Виктор нарушил затянувшееся молчание.

Томас не отреагировал.

– Та банда с Севера. Пастаргаи. Это был ты.

Томас лишь слегка улыбнулся, но продолжал смотреть на пылающие бревна.

– Довольно самонадеянно было думать, что одолеешь Эрика Манна кучкой бойцов.

Томас продолжал молчать и медленно потирать лоб пальцами.

– Или это твоя очередная недосягаемая моим посредственным умом уловка?

Виктор взял сигару из шкатулки и поводил ею под самым носом, вдыхая тяжелый древесный аромат, отправляющий в прошлое. Виктор больше нигде и никогда не курил эти сигары. Они слишком сильно напоминали о Томасе. Но теперь он здесь, и нет смысла отрицать реальность. Виктор срезал концы сигары гильотиной, и этот жест так точно описывал конец его спокойной жизни, который он просек еще до того, как Томас произнес первое слово. Виктор медленно закурил.

Через несколько минут гостиную наполнил густой аромат кубинского табака, сладковатого, пряного и такого тяжелого. Они как ничто лучше служили метафорой самого Томаса ван дер Мейера.

– Ты никогда не обладал посредственным умом. Твой ум острый, глубокий и изощренный, – ответил Томас.

Виктор уже и забыл, насколько неторопливо Томас изъяснялся. Словно он производил в мозгу сложные квантовые исчисления, продумывал чертежи космического зонда и вспоминал число пи до двух триллионов одновременно.

– Но вот пользуешься ты им довольно посредственно.

Виктор хмыкнул. Томас нисколько не изменился, он лишь еще больше углубился в свой поиск совершенства и неуязвимости.

– Пусть так. Объясни, что за новый наркотик, который ты пытался распространить.

– Да так, глупость. Наживка для народа. Они должны думать, что я могу предложить им нечто новое, чтобы пойти за мной. Старые темы ровно как и старые методы, в борьбе с чем-то новым они неизменно проигрывают.

– Однако, Эрик разнес тебя старым добрым методом: заявился в дом и всех убил. Да еще и нашел лабораторию в Арнеме. Он практически добрался до тебя. Его разведчики уже вовсю прочесывают север, и скажи мне, зачем они это делают, если знают, что Пастаргаи уничтожены?

Томас молчал и лишь изредка втягивал табачный дым.

– Они ищут тебя. Они знают, что за Пастаргаями стоит кто-то гораздо более умный и искусный. Потому что сам план изначально был довольно обнадеживающим, но вот уродливое исполнение загубило все шансы. Кого ты нанял?

Томас улыбнулся так, словно весть о провале веселила его.

– Не торопись хоронить Пастаргаев. Память о них живет в бунтарях, которые увидели в них знак спасения. А Карим в это время уже связывается с генералами мелких армий. Я всего лишь дал ребенку печенье, а потом забрал половину обратно. Как ты думаешь, что сделает ребенок, вкусивший сочной сладкой мякоти, и знающий, что там за моей спиной я прячу в руке оставшуюся половину?

Виктор понял, что план Томаса на самом деле все еще работал, более того, он следовал точно намеченным целям. Томас всегда был тонким психологом. Он сначала долго наблюдал за врагами, потом, изучив их привычки, образы мышления и страхи, он запутывал врагов в своей безумной игре, где все казалось абсурдным и нелогичным, а потом настолько точно просчитывал шаги врагов наперед, что те непременно попадали в скрытую ловушку.

Новый дешевый и достаточно сильный наркотик, что Томас запустил на рынок, медленно, но верно нашел себе тех, кто уже очень давно ждал чего-то нового, чем можно вскружить головы покупателей и с помощью него выйти на новый уровень. А кто жаждет выйти, наконец, из тени? Разумеется, те, кто изголодался по достойной жизни, кто волею судьбы и руками Эрика Манна был заперт в уличных клетках, пока господа пировали в роскошном замке. Несколько месяцев успешных продаж заставили несостоявшихся дилеров вновь обрести надежду и поверить в представившийся шанс на возвращение на вершину. И как только вера их окрепла, а намерения обрели реальную физическую силу, Томас отобрал у них святыню, на которую они молились, на алтарь которой возложили свои души. А что может быть ужаснее, чем потерять надежду во второй раз? Ничего! Томас знал, что этим миражом, этой пустышкой вроде чудесного наркотика, способного вернуть былую славу и тонны денег, он достаточно раздразнил изголодавшихся собак, чтобы они начали выходить из нор и отчаянно бросаться в бой, принося себя в жертву. Нет человека сильнее, чем того, которому нечего терять.

Виктор почувствовал горький вкус от попавшего в рот листочка табака. Приносящий наслаждение дым, оказывается, состоял из горьких кусочков, раздражающих язык. Виктор понял следующий шаг Томаса, и рана в груди вдруг заныла спустя столько лет.

– Мне нужен мой дом, – произнес Томас, – ведь он у тебя есть?

Вопрос Томаса прозвучал так, что на него мог быть только один ответ.

Да. У Виктора был дом для своего друга детства. Такое обещание они дали друг другу, когда были еще совсем юнцами. Виктор поклялся ждать прихода Томаса столько, сколько понадобится, и когда он, наконец, придет, все будет готово для его войны.

Вот только спустя столько лет Виктор забыл об этом ожидании, его жизнь стала спокойной и даже монотонной. Виктору нравилось это, хоть оно и было странным, потому что в юности он думал, что никогда не насытится этим опасным азартом в смертельной игре на выбывание в иной мир. Печальная гниль в его глазах разрослась по всему телу и достигла сердца и того места, где у Виктора должна быть душа. Он достиг того порога, после которого печаль превращается в чувство глубокого раскаяния за содеянное, и в сожаление за то, что невозможно исправить.

Неприступный дом в горах, который Виктор купил еще тридцать лет назад, все это время пребывал в запустении, и надеялся так же, как и Виктор, что таким и останется до его смерти. Но от судьбы не уйдешь, ровно, как и от Томаса ван дер Мейера.

– Мои люди отвезут тебя, как только скажешь. Там надо бы прибраться, – ответил Виктор.

– Ничего страшного. Ты же знаешь, в своих кущах я люблю наводить порядок.

Томас улыбнулся и загадочно взирал на Виктора. Последний прекрасно понял намек.

Ветер за окном протяжно завывал, требуя, чтобы его впустили внутрь. Но в этом доме уже пребывал один ледяной ураган, собравший свои силы, и норовивший вот-вот вырваться на свободу.

Томас затушил сигару о фарфоровую пепельницу и встал с кресла. Он снял черное драповое пальто со спинки, неспешно натянул его на костюм и обмотался шарфом. Ему пора наводить порядок.

Виктор встал с кресла, но провожать друга не стал.

– Ты ведь готов? Ты собираешься войти в игру? – спросил Виктор.

Томас улыбнулся своей загадочной улыбкой и с вызовом взглянул на Виктора.

– Разумеется, мой брат. Я для того сюда и приехал. Настало время сеять хаос.

***

– Ну, как тебе?

Восторженный голос Изабеллы с уверенностью заявлял, что она довольна своей работой.

Нина смотрела на отражение в зеркале, и ей очень нравилась эта девушка. Ее медные волосы струились мягкими волнами до середины оголенной спины. Платье начиналось на пояснице, и, несмотря на то, что оно было безумно прелестным и даже пикантным с глубоким вырезом декольте и длиной до колен, а обтягивало Нину так, что на ткани не образовалось ни одной складки, Нина знала, что оно не подойдет для грядущего праздничного ужина.

– Чувствую себя голой, – откровенно призналась Нина.

Мия, сидевшая в кресле и распивающая шампанское, громко хмыкнула. Изабелла скрутила губы в злобную трубочку.

– О боже! Дайте ей махровый халат, и она будет чувствовать себя комфортно! – разозлилась Изабелла.

– Платье очень красивое, правда! Но оно не для меня, – Нина пыталась ублажить разгневанную женщину.

– Еще как для тебя! Посмотри на этих пухлых девочек! – Изи потрясла Ниниными грудями. – Они наконец-то появились и хотят отпраздновать свое возрождение в лапах какого-нибудь мужика!

На этот раз Мия откровенно расхохоталась. Изабелла ходила вокруг Нины и заставляла последнюю устраивать карусель вокруг своей оси.

– Ей не нужен мужик, у нее есть Эрик, – вставил Мия и перелистнула страницу модного журнала, которых в магазине валялось в огромных количествах.

– Кстати, где этот жеребец? Почему ты сегодня без него? – Изабелла расстегнула молнию сбоку и стала стягивать с Нины платье.

Нина чуть покряхтела, пытаясь не растянуть сей шедевр, выставляющий ее груди напоказ, и чуть погодя, ответила:

– У него много работы.

– Ха-ха! Работы! – Мия даже подавилась игристым напитком. – Он дни напролет пропадает в клубе.

– Вот же кобель! – выругалась Изи.

– Не то слово. Бросает ее мне, как ребенка, с которым надо сидеть, пока взрослые дяденьки развлекаются.

– Не обращай внимания, дорогуша! Все мужики – одинаковые! И они все – ходячие безмозглые пенисы! У них ничто больше не работает так точно и метко, как их ваньки!

– Ваньки? – не поняла Нина.

– Ага! Ваньки-встаньки!

Мия снова расхохоталась теперь уже на пару с Изабеллой.

– Мия, кто из компании подходит нашей куколке больше всего? – Изи плюхнулась в кресло рядом с Мией.

– Даже не знаю, – размышляла Мия. – Она вся такая мягкая воздушная и хрупкая как безе, что я бы, наверное, сказала Марк! Определенно Марк!

Нина стояла в нижнем белье посреди примерочной, пока женщины беззаботно обсуждали глупости.

– Не знаю. Мне, кажется, ей наоборот нужен кто-то сильный прочный твердый, как Роберт, – Изи окинула Нину измеряющим взглядом.

– Ей нужно кое-что другое твердое…

Женщины снова расхохотались, привлекая внимание парочки напыщенных покупателей, морщивших нос от столь дерзкого проявления эмоций.

– Плюнь на Эрика, он всегда был самолюбом! Относись к нему как…даже и не знаю…столько всего на ум приходит: мешок с деньгами, мускулистое тело, стоячий член и бесплатный кокс! Но ни в коем случае ни как к мужчине, способному любить. Он не знает, что такое любовь. Он знает только, как брать, отнимать и присваивать. Он недалеко ушел от примитивного варвара. Хотя должна признать, эта его дикая напористость чертовски возбуждает, – Изи причмокнула от воспоминаний.

– Но он умеет любить, – тихо произнесла Нина, – он очень любит сына.

Изабелла встала с кресла, сняла с вешалки очередное платье и протянула его Нине.

– Потому что сын – это его собственность, ведь он сам его породил. Это иного рода любовь. А я говорю про любовь к совершенно чужому человеку. Когда постигаешь это удивительное загадочное чувство единения с человеком, о существовании которого ты раньше даже не подозревала. Фактически он тебе никто, но ты готова убить ради него и принести саму себя в жертву, лишь бы сделать его счастливым. Вот, о каком чувстве я говорю.

Изи помогла Нине залезть в платье и застегнула молнию на спине.

– Не знаю, почему, но мне кажется, что у тебя получится научить его любить такой любовью. Любовью дающей, и не требующей ничего взамен.

Изи произнесла эти слова со всей серьезностью, глядя Нине прямо в глаза, и Нина не прочла в них ничего, кроме искренней надежды. Изабелла всегда говорила открыто, и Нине это нравилось.

– А вот это очень даже в твоем целомудренном стиле, – Мия даже встала с кресла и обошла Нину вокруг.

Нине не нужно было смотреть на себя в зеркало, она уже чувствовала, что это платье – именно то, что нужно: плотное кремового цвета платье-футляр с длинными рукавами и декольте-лодочкой. Подол был чуть выше колен, но те времена, когда она их стеснялась, уже ушли, и Нина с удовольствием взирала на саму себя в отражении. Изи подобрала черные кожаные туфли, и образ Нины к грядущему празднику был завершен.

Изабелла снова исчезла среди рядов магазина в поисках аксессуаров, которым она придавала первостепенную важность, а Нина так и продолжала стоять перед зеркалом и любоваться своим отражением, вспоминая свой самый первый день, когда очутилась в этом элегантном и до жути помпезном царстве Изабеллы. Тот синюшный скелет в зеркале давно исчез, и на его месте стояла вполне нормальная девушка с легкими формами и может быть все так же с оттенком нездоровой синевы на коже. И лишь глаза оставались неизменными на протяжении долгих лет.

Взгляд Нины привлекло нечто неестественное, что не должно присутствовать в отражении, потому что просто не может находиться здесь в магазине. Нина увидела Арнольда позади себя. Он сидел на полу, опершись о стену. На нем была странная одежда, очень плотная и дутая, что еще больше придало объема его широкой фигуре. Его лицо было измазано черной краской, а в руке он зажал какой-то коробок.

Нина медленно обернулась и теперь целенаправленно шла туда, откуда он прибыл к ней в таком виде. Он не просто так тут появился. Нина чувствовала этот горький азарт, источающий жгучие искры. Он испытывал его в тот день на побережье, когда поймал ее в петлю и был уже готов пустить ей пулю в лоб. Да. В тот день он пах ровно так, как пахнет сейчас.

– Что ты делаешь? – спросила Нина.

Мия тут же взглянула на Нину, а через минуту ее глаза наполнились озабоченностью, потому что Нина говорила со стеной.

– Что ты задумал? – снова спросила Нина у стены.

Мия поняла, что к девушке вернулись галлюцинации, о которых она неохотно рассказывала.

Нина наклонилась к стене, словно увидела какой-то едва заметный след на ней, и хотела разглядеть поближе.

– Я вижу тебя, – прошептала она невидимке.

Мия подошла к подруге и аккуратно дотронулась до плеча. Нина выпрямилась и взглянула на Мию. В ее глазах читалась тревога, а нахмуренные брови говорили, что она была чем-то обеспокоена.

– Позови Фидо! – выдохнула она словно от страха, – Скорее!

***

Четверо Мужчин в черно-белой камуфляжной одежде ловко преодолели бетонный забор высотой в три метра. Все они имели армейскую подготовку, а потому бетонная стена не была для них преградой. Они очутились посреди густой полосы деревьев шириной в пару сотен метров, плотная темень ночи и сугробы снега скрывали их силуэты среди кустов и березовых стволов. Они мелкими перебежками продвигались сквозь лесопосадку, то и дело замирая от раздававшихся тут и там звуков: крик ворона, хруст ветки, далекий мужской смех. Единственное огнестрельное орудие, которое у них было при себе – автоматические пистолеты Кольт на восемь патронов и две запасные обоймы у каждого. Автоматы слишком громоздки и шумны для операции, которую они собирались выполнить. Это скорее была диверсия, чем прямая атака, и пройти она должна была, как можно тише и внезапнее.

Арн присел возле толстого пня и дал команду бойцам замереть: впереди виднелся сетчатый забор, а за ним блестела в свете ясной луны их цель – железная дорога. Арн несколько минут высматривал окрестности в поисках бойцов по ту сторону забора. Но, как он и предполагал, эта точка была довольно далека от грузового терминала с платформами, а потому все, что контролировало здесь проход на зону вокзала от незаконного проникновения – хлипкая сетка Рабица. Довольно смешное препятствие для бывших морских пехотинцев.

Арн дал команду Ивару и Ральфу приступать к прорубанию прохода. Оба бойца, чьи лица были замазаны черным гримом, тотчас же подкрались к забору, достали из карманов брюк кусачки и принялись кромсать толстую проволоку. Арн и Магнус в это время следили за обстановкой. Иной раз Арн давал команду шепотом остановиться, когда ему казалось, что кто-то шел вдоль путей, разведывая обстановку. Но воображение играло с Арном шутки, а может, бойцы Эрика просто не заходили так далеко от разгрузочной платформы. Среди его бойцов тоже были халтурщики, но их доводы были вполне вразумительны: кому придет в голову атаковать поезд? Это тебе не автомобиль!

Наконец, через десять минут напряженного и аккуратного прорубания стальной проволоки, проход был готов. Арн пошел первым, за ним последовали остальные. Пришлось пригнуться по самую землю, чтобы ненароком не напороться на какого-нибудь чересчур дотошного мышцастого верзилу. Маленький отряд Северян медленно продвигался вдоль рельс, выслеживая каждый шорох вокруг.

Наконец, впереди завиднелись фонари разгрузочной платформы, на которой курили и дружно смеялись четыре бойца с автоматами наперевес. Арн дал знак своим солдатам остановиться и лечь на землю, те немедленно повиновались. Арн должен был удостовериться, что обстоятельства позволяют перейти к самой важной части плана, а потому сосредоточенно разглядывал расположение бойцов возле платформы. Он насчитал еще двоих у ее основания, снующих туда-сюда вдоль рельс, имитируя тщательный дозор. Еще трое сидели на посту на крыше рядом стоящего терминала, там же был установлен угрожающего вида пулемет. Четверо ребят стояли у входа в терминал. Расклад был жестким, и у Арна был всего один шанс уйти отсюда живым – сделать все незаметно.

– Все! Устанавливаем здесь! – шепнул он своим бойцам.

Трое мужчин тут же достали из рюкзаков заранее изготовленные взрывчатки: шесть скрепленных вместе патронов, наполненных тротилом и гексогеном. Босс всегда доставал лучшие игрушки для своей маленькой армии, и этот военный динамит не был исключением. Он находился на вооружении национальной армии, и достать его было нелегко.

Арн же пополз вдоль рельс ближе к платформе, чтобы установить свою порцию взрывоопасного подарка врагам, как можно ближе к ней. Может удача улыбнется, и его усилия утащат на тот свет парочку несмышленых бойцов Эрика Манна.

Арн задержал дыхание и аккуратно прикрепил динамит точно к шпале, затем активировал приемный передатчик и пополз обратно.

Все четверо вернулись к сетчатому забору и скрылись по ту сторону за деревьями и кустами. Они не могли отойти дальше, поскольку сигнал исчезал где-то на середине лесопосадки. Но никто из них не хотел уходить, ведь они только что провели грандиозную работу, и ее результат должен быть запечатлен в их памяти.

Каждую неделю поезд приходил в разное время во избежание запланированных налетов. Но вот день вычислить труда не составляло. Обычно дилеры Вронской и Голубки сами распространяли среди клиентов информацию о поступлении новой партии товара. Поэтому Арну с его бойцами оставалось только выжидать появление транспортника.

Равнодушная зимняя ночь обдавала легким ветром и пощипывала ноздри. Иней скапливался на бородах мужчин, съежившихся в тени стволов, слившихся с черно-белым пейзажем вокруг. Ночь была потрясающе звездная, а луна еще никогда не казалась такой близкой к земле и такой соблазнительно теплой посреди этого сурового мороза. Но этот холод был Арну нипочем. Он родился в снегах и провел в них большую часть своей жизни. Как ни странно, но самые холодные ночи он пережил в опустевших иракских городах, когда он служил в этой жестокой многообразной стране, где ночи ледяные, а день жарит так, словно ты курица в духовке.

Томас всегда учил Арна отправляться в самый эпицентр военных конфликтов. Только в пекле Арн мог выковать себя. Только когда смерть обступает тебя со всех сторон, ты переродишься и постигнешь мудрости, которая приведет тебя к самому себе, к истинному я. Перечисляя в уме те места, в которых он оказался по воле Томаса, Арн понял, что был очень близок к своему новому рождению.

Прошло уже около двух часов ожидания, но ни один мужчина не пошевелился. Теперь все зависело от их упорства и выдержки, они ни за что не выдадут себя хотя бы мелким треском ветки или хрустом снега! Когда часы ожидания перевалили за три, Арн почуял, что его клонит в сон. Вздремнуть быстрым пятиминутным сном было обычным делом для солдата, сидящего в окопе. Он не уснет глубоко, и проснется от едва уловимого шороха, а организм, обманутый тем, что отдохнул, наполнится всплеском энергии, пусть и ненадолго, но достаточно, чтобы продолжить ждать.

Арн съежился сильнее и положил подбородок на грудь. Сон напал очень быстро.

– Что ты делаешь? – произнесла она.

Девушка с серебристыми глазами стояла точно перед ним посреди сугробов и спящих деревьев, и она так соответствовала этому пейзажу своей бледной кожей и невероятно светлыми глазами.

Арн был в своем уме, чтоб понять, что это всего лишь сон. Но она стояла перед ним такая четкая и живая в бежевом платье до колен с длинными рукавами. Арн готов был поклясться, что чуял аромат ее духов, пахнущих летней дождливой свежестью, и слышал скрип ее черных кожаных туфель на высокой шпильке, думая в сонном бреду, как должно быть холодно стоять в них на снегу.

Девушка медленно наклонилась и уставилась ему точно в глаза. Он совершенно точно помнил, что ее длинные волосы – цвета темной меди, но здесь в глуши они казались нарочито огненными и даже переливались темным золотом.

– Я вижу тебя… – хрипло прошептала она.

Внезапно Арн проснулся.

– Арн! Арн! Ты слышал? – звал Магнус.

Арн проморгал глазами, приходя в сознание, и удивленно уставился на мужчину.

– Ты тоже ее слышал? – тихо спросил он.

– Что? – не понял Магнус, но уже через секунду махнул рукой. – Поезд! Кажется, он едет! Я слышал стук колес!

Сонное состояние как рукой смыло, когда Арн прислушался и, действительно, услышал стук колес о стальные балки.

– Всем приготовиться! – тут же дал он команду.

Нервы защекотали, как сумасшедшие, в животе скрутился кулак, а дыхание сперло от предстоящей задачи. Главное, чтобы сигнал дошел! Главное, чтобы сработал детонатор!

Арн буквально чувствовал напряжение своих товарищей, которые как дрессированные собаки готовы были кинуться в атаку по щелчку. Стук колес нарастал, поезд медленно приближался, и вот уже первый вагон-локомотив проехал мимо затаившихся диверсантов. Шесть пар глаз уставились на Арна в ожидании команды, каждый держал палец на спусковой кнопке радиовзрывателя. Надо было, чтобы поезд оказался над всеми четырьмя взрывчатками сразу, так его уничтожение будет наиболее эффективным.

И когда Арн просчитал необходимое время, за которое поезд проехал от их точки до терминала, Арн кивнул бойцам.

Сигналы дошли исправно до всех передатчиков.

***

Эрик ворвался в офис так, словно там пытали тысячу невинных детей. Амелия со своими двумя помощниками Морицем и Сашей, которые стояли позади своей патронессы, сидела напротив Валентина «Голубки» со своим сыном Юрием. Роберт, Рудольф и Дэсмонд также были там, а кроме них и главный генерал Эрика Макс и двое других бойцов – Бернат по кличке «Медведь» и Константин по кличке «Гранит».

– Эрик! Каково черта произошло? – Амалия воскликнула вместо приветствия.

Женщина даже вскочила с дивана, настолько ей было невыносимо ожидать Эрика здесь, пока ее дилеры трясли с нее обещанный товар.

Эрик окинул ее взглядом хищника и прошагал за массивный дубовый стол, и встал во главе всех собравшихся.

– Макс, говори.

Но Макс извиняющимися глазами указал на Медведя и потер горло.

– У Макса связки воспалились, уже четвертый день не может говорить. Я расскажу вместо него с твоего позволения.

Эрик молчал, опершись ладонями о столешницу, в нетерпении ожидая, когда уже его начнут посвящать во все произошедшее. Хмурые брови и напряженные губы говорили о том, что ему абсолютно наплевать, кто рассказывает, главное уже начни!

– Товарняк прибыл точно по расписанию. Ребята уже стояли на грузовой платформе в ожидании разгрузки, но потом раздались четыре взрыва подряд. Мы осмотрели пути и нашли остатки от детонаторов. Ублюдки скрылись где-то среди деревьев, потому что сигнал ловил на сотню метров не больше. Дизельное топливо загорелось и взорвало к чертям абсолютно все. Ладно, хоть наши не пострадали, во время сообразили смыться.

– Смыться говоришь? Весь мой товар был в том поезде! Уж лучше бы твои ребята сдохли вместе с ним! – Амелия метала злобные взгляды по присутствующим.

– Эрик, это что диверсия? – спросил Голубка со своим режущим ухо акцентом.

Дэсмонд сморщился. Он ненавидел славянский акцент, а потому и неприязнь к этому лживому украинцу у него была непроизвольной. Хотя, как сказать. Дэсмонд больше всех настаивал на том, что этот плешивый – тот еще перебежчик. Во времена дележа территорий этот обрюзгший сальный тип пытался играть сразу на нескольких территориях.

– Вы все уничтожили? – спросил Эрик у бойцов, игнорируя панику партнеров.

– Все до последнего. Ни копы, ни журналюги не прознают.

– Я уже проинформировал наших в отделе, они позаботятся о следах взрывчатки, – вставил Марк.

– Эрик! Так какого черта? Что это было? – Амелия была неугомонна.

– Это были долбанные Пастаргаи, Амелия! – ответил Эрик.

– Ты же их всех уничтожил, разве нет?

– Мы не нашли Карима. Скорее всего, он собрал людей и пошел в новую атаку, – предположил Роберт.

– Да неужели? Что-то он слишком быстро их набрал. У него там печатный станок, что ли, клонирующий людей? – съязвила Амелия.

– Слушай, поубавь тон! Твои женские истерики делу не помогут! – отрезал Роберт.

– А я не собираюсь помогать! Я плачу семьдесят процентов с прибыли, чтобы быть уверенной, что сегодня я получу свой долбанный мет с марихуаной! А в итоге получаю шиш! Что прикажешь мне говорить клиентам?

– Ты можешь всегда купить альфу у меня. Я сделаю тебе пяти процентную скидку, – ухмылялся Голубка.

– Ой, Валь, соси!

– С удовольствием! Было бы что, – Голубка поиграл бровями, поглядывая на Дэсмонда.

Тот лишь закатил глаза от презрения. Этот сальный мудозвон когда-нибудь схлопочет пулю Дэсмонда.

– Но она права. Эрик, что же получается, ты не справился с ними? Эта кучка недоумков снова устроила тебе сюрприз, как тогда с гашишем? – Голубка затянулся сигаретой и окидывал Эрика подозрительным взглядом.

– Уж не знаю, о чем вы тут ребята думаете, но мне эта версия кажется маловероятной! Скажу вам два слова: Седые Головорезы и бригада Драгоша!

– Это четыре слова, – поправил Голубка.

– Это пять слов, тупица ты абортивный! – ответила Амелия.

Голубка лишь откровенно смеялся над истеричной женщиной.

– Я понял, к чему ты клонишь, Амелия. И нет! Ты не посмеешь на них нападать! – отрезал Эрик.

– Твою мать, Эрик! Эти вонючие деревенщины мне каждый день докучают! Они уже у меня вот здесь сидят! – Амелия провела по горлу.

– Я бы загнал ей туда, что потолще и послаще, – Голубка снова подмигнул Дэсмонду.

Ей богу, этот слизень напрашивается.

– Но Амели права, Эрик. Они каждый месяц пытаются обокрасть нас на марыч (марихуана). Одних успеваем отстреливать, вторых – нет, и теряем товар. Это вредит бизнесу. Невозможно работать в такой напряженной обстановке.

– Я сказал, никаких вооруженных конфликтов! – Эрик даже ударил кулаком по столу, – у нас нет доказательств их причастности и до тех пор, пока мы их не получим, я запрещаю развязывать кулаки, вам ясно?

Голубка кивнул, его сын вторил отцу.

– Амелия, тебе ясно? – переспросил Эрик.

Лицо Амелии перекосилось от ненависти и презрения, но она не могла идти Эрику наперекор, а потому лишь кивнула и продолжала нервно жевать губу и настукивать каблуком по мраморному полу.

– Что прикажешь делать с моими клиентами? – с наигранным терпением спросила женщина.

– Воспользуешься страховкой. Рудольф, свяжись с Бенедиктом и Ксавьером, пусть предоставят Амелии компенсацию из наших запасов.

– Понял, – кивнул Рудольф.

– Я тоже потерял марыч! – Голубка никогда не упускал возможности откусить кусок для себя.

– Все тебе будет, – Рудольф ответил за Эрика, уверенный, что тот уже готов взорваться.

– Идите! Я буду держать вас в курсе, – бросил Эрик.

Амелия вышла первой, за ней семенили ее два бугая, Голубка шел следом и что-то объяснял сыну по-украински, отчего Дэсмонду захотелось прикончить обоих.

Эрик устало опустился в кресло, друзья разместились на диванах.

– Эрик, как думаешь, что это было? – спросил Рудольф.

– Да что тут думать? Карим, мать его, узкоглазый! – выплюнул Дэсмонд.

– А мне всегда казалось, что он мало похож на азиата, – вставил Марк.

– Это не Карим! Это слишком круто для него! – Эрик сказал с таким напором, который не терпел противоречий.

– Но что они хотели этим доказать? – спросил Роберт.

– Что-что? Скомпрометировать еще один наш коридор! – ответил Дэсмонд.

– Что-то маловато усилий они приложили для этого. Ну, и взорвали они пути, это же железнодорожная развязка, там еще двенадцать путей для товарняков! – не согласился Роберт.

– Тут что-то не так. Нутром чую, – тихо проговорил Эрик.

– А что говорит Нина? – спросил Марк.

Эрик тяжело вздохнул.

– Пока ничего.

В комнате воцарилось молчание точно минута памяти веселому празднованию победы над Пастаргаями. Оказалось, ничего еще не кончено, Пастаргаи вышли на новый уровень. Война была в самом разгаре.

***

– Я вот, что тебе скажу. Эрик ослабел. Он похерел и слишком размяк от хорошей жизни. Он перестал видеть своим метким глазом потенциальные угрозы, – сказала Амелия, прикуривая с рук Голубки.

Оба партнера стояли в проулке недалеко от входа в офис.

– Не знаю, он до сих пор кажется уверенным и … как это… слово по-вашински? За целью идет!

– Целеустремленный?

– Точно!

Амелия сделала такую глубокую затяжку, что выкурила сразу половину сигареты.

– Мне наплевать, сколько он там компенсирует! Моя репутация пострадала! Клиенты не идиоты, они сразу распознают таблетки Эрика! Они подумают, что я недостаточно компетентна, чтобы поддерживать собственный товар! И что потом? Когда после этой вкусноты я снова предложу им пресный сухарь? Что они скажут? – спросила Амелия.

– Поревут, поревут, а потом смирятся с тем, на что денег хватает. Так всегда было. Не парься!

– А я говорю, что надо восстановить наши имена! Нам надо разобраться с этими пентюхами! Только ты и я!

Голубок окинул Амелию оценивающим взглядом, пытаясь раскусить искренность ее намерений. И весь ее боевой настрой говорил о том, что она не шутила.

– И что ты предлагаешь? – осторожно спросил Голубка

Амелия бросила окурок на землю и затушила носком ботинка.

– Заявиться к Драгошу и Головорезам и перестрелять всех к чертовой матери! Избавить нас от проблем раз и навсегда старым дедовским способом!

Голубка призадумался.

– А ведь довольно амбициозно, – сказал он. – Ты знаешь, что за все это время мы кормили своей работой лишь репутацию Эрика? А могли бы подкормить свою.

Амелия смотрела на него хмурым взглядом.

– Я имею в виду, если мы разделаемся с двумя бандами, остальные намотают на ус, что не только Эрик тут – гроза всех морей, но и сами мы по отдельности способны постоять за себя.

Амелия жадно вдохнула воздуха.

– Давай, не будем торопиться! Надо все обдумать! Разработать план и только потом действовать! Согласен?

– Абсолютно!

Но у Голубки и впрямь было семь пятниц на неделе. Сегодня он скажет, что согласен, а завтра… А завтра, он может поторопиться и выдать твои идеи за свои, а потом нежиться на лаврах.

***

Карим неистовствовал.

Акром и Малик лишь молча сидели в гостиной, с опаской взирая на нервозные похождения раздраженного шефа. Он прошагал уже, наверное, километров тридцать со вчерашнего вечера, и конца этому паломничеству не было видно.

Карим все чаще поддавался атакам гнева. Он то и дело останавливался, бросал бранные слова в воздух, иногда сметал какую-нибудь несчастливую мелочь со столов, вроде газетниц, телефонов, пластмассовых стаканов, и продолжал ходить туда-сюда.

– Это я должен был быть там! Он должен был послать меня! – изрек он уже в сотый раз.

– Карим, остынь! В таком состоянии у тебя голове не возникнет ни одной нормальной идеи! – снова взывал к спокойствию Малик.

Но Карим словно оглох. Он подошел к столу, где лежал целый арсенал из таблеток и ампул кетанола, закинул горсть таблеток и проглотил, не запивая. Он уже давно жевал их, как леденцы.

Босс отправил на задание Арна! Это несправедливо! Карим создал целую сеть, наладил каналы, взрастил точки продаж практически с нуля. А что получил взамен? Томас отшвырнул его как надоедливую шавку и продолжил войну так, словно никакого Карлика не существовало! Но ведь благодаря нему они все смогли оказаться тут! Детище Карима позволило им выйти из тени и громко заявить о своей силе, подорвать авторитет Эрика Манна и успешно растить бизнес. Да, он потерпел поражение, но это не значит, что он проиграл! Дай ему еще шанс, и он завоюет город новым наркотиком, он будет настойчив как танк, безжалостен как машина, но сокрушит врагов и вознесет себя на самый верх, лишь дай ему еще один шанс!

Но вместо этого Томас избрал непонятный путь, ведущий совсем не туда. Путь диверсий и скрытых ударов. Что он добьется им? Как люди заговорят о нем, если не будут знать, что за всем этим стоит он? Карим был уверен, что стратегия Томаса ошибочна, и вскоре он это осознает. Вот только они потеряют очень много драгоценного времени к моменту его просветления. За это время Карим бы успешно развернул очередную сеть продаж, усилил ее бойцами во стократ, и приносил немалую выручку.

Эти Северяне всегда были слишком изощренными. Может, потому и теряли свою свободу страна за страной, отдаваясь в руки демократов, как слабаки. Карим начал понимать, что он отдался в руки не тому, кому следовало. Возможно, ему стоит вернуться к себе и позволить Карлику гулять на других улицах, в далеких отсюда краях? Только бы достать денег на новую лабораторию.

Этим утром Арн сообщил об успешном проведении операции, и хвастал ею так, словно построил Великую Китайскую Стену. Тоже мне, достижение! Ни перестрелок, ни гранат, ни риска. Прокрасться точно трусы, трясясь от страха попасться врагу на глаза, и подобно непослушным детишкам нашкодить за его спиной. Разве это по-мужски? Чем тут хвастать? Задача легче легкого! И это невероятно бесило Карима, потому что Томас явно был доволен работой Арна гораздо больше чем то, что сделал за этот год Карим. Это несправедливо! И Карим вновь и вновь возвращался к мысли бросить всю эту затею и уехать со своим Карликом в другие плодородные земли. Уж слишком многое он отдал Томасу во имя того, чего не понимал.

– Почему бы не поговорить с Томом откровенно? – предложил Акром.

Карим лишь раздраженно фыркнул.

– Ты думаешь, это так легко? Просто поговорить с Томом. Да, ты – гений, мать твою!

Карим, наконец, за долгое время опустился на стул.

– С Томом так просто поговорить невозможно! Надо знать, чего требуешь и что готов отдать взамен!

– Но ведь это твой товар! – спорил Акром.

– В тот день, когда я пришел к нему, он перестал быть моим, – тихо ответил Карим.

Был бы он девчонкой, то расплакался бы из-за того, как с ним обошлись. Завлекли, воспользовались и отбросили, как старую испорченную вещь. Но в силу привычки и глупых надежд вроде «а вдруг пригодится», оставили при себе. И вот он валяется тут в пыли и затхлости забытый, заброшенный, не смеющий сбежать от нерадивого хозяина. И в этом была основная проблема – Карим боялся Тома.

Он нутром чуял, что Томас его так просто не отпустит. Томас видел нечто слишком важное на кону, ради чего будет истреблять всякий риск промаха. А убегающий Карим в этой ситуации – никто иной, как дезертир, знающий множество секретов.

Карим понимал, что не сможет уйти от Томаса до тех пор, пока тот не отпустит его сам, пока не удостоверится, что отныне Карим не представляет угрозы. И Карим очень боялся того, что этот момент затянется с прибытием надолго.

Карим продолжал играть свою роль. Его лицо – лицо Пастаргаев. И Карим понимал, что этой диверсией Томас словно заявлял во всеуслышание: «Смотрите! Карим жив! После столь грандиозной облавы Эрику Манну так и не удалось добраться до него!» И Карим еще никогда не чувствовал себя настолько униженным! Его игра велась в его отсутствие! Все, что Томасу было нужно – это его имя, его фигура. Но сам Карим стал пустышкой. Дальше балом будет править не он.

Он закрыт здесь в конспиративной квартире в пригороде, и она гораздо просторнее и комфортнее всех его предыдущих укрытий. Тут даже есть кровать, и холодильник всегда забит едой. Но почему-то от этих удобств Карим еще больше ощущал себя обманутым и преданным. Все эти мелочи, ублажающие его физические потребности имели под собой одну цель – заставить его забыть о своих планах и стремлениях. И с каждым проведенным здесь днем с кабельным телевидением и горячей ванной положение вещей все больше раздражало его. Он готов был снова оказаться в своей подземной коморке с непрекращающимся гулом проезжающих наверху тяжелых фур, вдыхать запахи заплесневелых труб и старой канализации, променять нормальную пищу на хот-доги и литры газировки, лишь бы вернуть себе свое детище – Жгучего Карлика. Лишь бы снова взяться за его развитие и вдохнуть в него жизнь, претворить в реальность, потому что он настолько гениален, настолько прекрасен, что просто обязан купаться в людской любви.

Карим вдруг поймал себя на мысли, что он еще никогда не был так похож на Северян, как сейчас, готовый принести себя в жертву ради собственной идеи.

***

Звонок телефона разорвал тишину, царившую в кабинете уже второй час.

– Я сделала, как ты просил, – раздался в трубке басовитый голос Амелии, – подкинула ему идею напасть на Седых и Драгоша.

– И? – ответил Эрик.

– Не доверяю я ему. У него точно появился какой-то план.

Эрик тяжело вздохнул.

– Спасибо, Амелия. Глаз с него не спускай, но сама не лезь. Ставь меня в известность.

– Как обычно.

Эрик отключил звонок и грузно откинулся на спинке кресла, от чего оно натянуто завыло.

Что бы там ни казалось со стороны, Амелия всегда будет самым верным солдатом в армии Эрика. Она будет кричать на него, бранить тысячей нецензурных слов, может, даже пощечину влепит, но все это будет не более чем спектакль длиною в десять лет. Фарс, цирк и ничего не значащее зрелище. Их договоренность играть на публику была заключена практически с самого начала. Амелия была своеобразным катализатором предателей. Благодаря ее потрясающему актерскому таланту она вывела на чистую воду большое количество слабых звеньев в их рядах, а Эрик с удовольствием их устранил. И самое главное, этот тандем продолжал работать эффективно.

Черед Валентина Голубки был неизбежен. Он был неплохим компаньоном, и его вклад в дела компании был ощутим. Голубка умел сходиться с нужными людьми за пределами страны, увеличивая тем самым прибыль с продаж. Но насколько хорошим он был торговцем, настолько же ненадежным был партнером. Голубка никогда не выпятит грудь под град пуль, защищая общее дело, как это сделала бы Амелия, Каин и остальные. А потому в нестабильные времена он становился непросто слабым звеном, но даже опасным, ведь он знал много того, что могло бы скомпрометировать компанию.

Если бы Эрик был одним из Пастаргаев, он бы в первую очередь рекрутировал Голубку в свои ряды. Это было бы несложно.

Амелия заразила мозг Голубки легкой паникой, и теперь его жизнь зависела только от его самообладания.

Эрик вдруг поймал себя на мысли, что мысленно молит украинца выстоять против бравого соблазна заявить о своей независимости, потому что его мощь мнима и проигрывает наперед. Эрик размажет его одним лишь движением мизинца. Но падение Голубки означало для Эрика нечто большее, чем просто предательство. Оно станет символом начала краха. Именно так бы восприняли эту новость остальные банды. Ситуация станет шаткой, баланс начнет трясти, и Эрику вновь придется отстаивать свою честь, а это непременно связано со смертью. Глупцы уверятся в собственных силах и бросятся в атаку, а Эрик будет вынужден спустить курок. Но Эрику так не хочется брать на душу новые людские жизни. Будет ли когда-нибудь конец этим кровавым расправам?

Неприметный неважный и даже ничтожный Голубка вдруг вышел на авансцену и значил сейчас гораздо больше, чем обычный дилер. Он стоял на одном конце балансирующих качелей, и от его следующих решений зависело сохранение равновесия.

***

Его дыхание ровное и монотонное, как само время. Сердце выбивает умеренный ритм в шестьдесят ударов в минуту. Он находится в привычном состоянии легкого транса, сосредоточенный на небольшой круглой части мира, просматривающейся сквозь снайперский прицел. Он знает эту работу. В Ираке он целыми сутками лежал на крышах зданий под палящим солнцем без еды и воды, без малейшего движения, которое могло выдать его перед врагом. И когда наступал решающий момент, он поражал цель четко и без шансов для жертвы выжить. В отряде его прозвали «Тень», потому что так же, как тень он существовал в жизни, но был неуловим. Его пули достигали мишень, сражали ее намертво, доказывая тем самым его близкое присутствие где-то в округе, но поймать его так никому и не удалось.

Сегодня его ждала та же работа, та же мишень, тот же азарт, как и в любой другой горячей точке, где он воевал. Пейзаж и окрестности могли меняться, погода и оплата разнились из раза в раз, но задача всегда оставалась одна и та же – поразить цель с расстояния в два километра. Он был одним из немногих в мире стрелков, умевших поражать мишень на столь далекую дистанцию с одного выстрела, он был талантливым снайпером, и в мире наемников стал бы одним из самых высокооплачиваемых профессионалов, если бы не его вымуштрованная преданность хозяину.

Арн еще раз высчитал поправки на ветер: два метра в секунду – ветер слабый. Арн быстро решает в уме задачу по баллистике, вспоминая табличные значения поправок на ветер, поправок на деривацию, округляет значение до дистанции в две тысячи метров и переставляет шкалу на полделения, щелкнув один раз барабаном для перемещения средней точки попадания. Ему нужно целиться в плечо, чтобы попасть точно в голову.

Арн оторвал взгляд от прицела и посмотрел направо. Один из его самых верных товарищей Магнус лежал на земле, заняв позицию в десяти метрах от Арна, и также сосредоточенно вглядывался в маленькую линзу, на конце которой ожидала своего участия смерть. Они затаились посреди деревьев на одном из многочисленных холмов в этой местности в сорока километрах к юго-востоку от города. Поблизости нет ни одного обжитого клочка земли, лишь холмистая степь да разбросанные повсюду сосновые рощи. Идеальное место для того, чтобы спрятать целый грузовой склад под открытым небом.

Словно почувствовав взгляд Арна, Магнус посмотрел на того в ответ. Их взоры выражали решительность и непоколебимость, какую только могут демонстрировать северяне. Это – ответственная миссия. С нее должен начаться хаос. А потому эти двое не имели шанс на проигрыш.

Начался легкий снег, воздушные белоснежные хлопья оседали на лежачих на земле мужчинах, покрывая тех легким невесомым призрачным ковром. Но ни один из них не дрогнул и даже пальцев не размял, готовясь к предстоящей миссии.

Ключевой момент приближался. Арн понял это по тому, как забегали люди на погрузочном складе. Они ждали приезда цыганского барона – Драгоша, который всегда лично проверял качество доставленного товара, и это шло только на руку всей операции.

Арн перевел прицел чуть левее от набирающей обороты суеты и увидел свет фар, пробивающийся в ночи. К складу приближался конвой из трех внедорожников, они подпрыгивали на кочках грунтовой дороги, не обращая внимания на ямы. Драгош обожал джип «Вранглер», который мог выбраться даже из болотной трясины, и всякий раз получал удовольствие от прыгающей езды, расхваливая достоинства своих коней. Его цыганская самоуверенность сегодня отнимет у него жизнь. Не стоило приезжать сюда самому в эту ночь. Ты даже представить не можешь, какую значимую роль уготовил для тебя Томас. Твое имя навсегда закрепится на устах миллионов людей, потому что именно тебе суждено стать началом конца. Возможно, ты не так хотел бы запомниться потомкам, но, как и за многих, сегодня за тебя выбор сделал Томас.

Джипы въехали через ворота на склад почти впритык к погрузочным платформам, где в больших металлических контейнерах их ждало целое химическое конфетти из Китая, спрятанное в нитях ярких узорчатых ковров.

Валентин наблюдал за разгрузкой контейнеров и дымил сигаретой. Это был один из многочисленных складов Эрика, куда по его же коридору прибывала китайская химия, которой в компании заведовал Валентин. Фактически Валентин взял этот склад в бессрочную аренду, поскольку ни для чего другого он не использовался, а потому работал лишь каждую третью неделю месяца, пока дилеры Голубки разбирали доставленный товар по точкам продаж. Синтетика редко становится предметом дележа и споров, слишком много мороки за относительно невысокую прибыль, по крайней мере, недостаточную для того, чтобы рисковать собственной жизнью. Более того, за десять лет торговли этой дрянью Валентин поднаторел во многих деталях производства и доставки синтетики, став чуть ли не профессором в этой области. Вдвоем с Амелией они разработали и эффективно претворяли в жизнь широкую сеть распространения синтетики не только в городе, но и за его пределами, и мало кто мог с ними посоревноваться в более прибыльном способе заработка на синтетике. Единственные, кто постоянно докучал им, это банда Седых Головорезов, состоящая преимущественно из чехов, проживающих на территории Амелии, а также бригада Драгоша – цыгане и проклятье Валентина. Но ни с первыми, ни со вторыми Эрик не разрешал вступать в открытые конфликты, аргументируя свое решение тем, что слишком сильные лидеры стоят за этими мелкими сошками. И пытаясь спасти одну партию товара, можно было развязать целую войну, стоящую куда дороже, чем одна партия синтетики.

Бойцы Голубки снимали контейнеры с грузовиков и выставляли друг на друга, и за час работы на складе выросли длинные металлические контейнеры высотой полтора метра. В каждом таком контейнере лежало по шесть толстых ковров с восточными орнаментами. Дилеры так и разбирали потом товар в коврах, а таблетки вырезали из нитей уже на точках продаж. Так было безопаснее и быстрее, потому что в каждом ковре было по пять килограмм вшитых пилюль, и на то, чтобы вырезать их все, уходило по два дня.

Всего в этот вторник прибыло семнадцать грузовиков, и работы на ближайшую неделю было предостаточно. Сейчас на складе находилось около двадцати бойцов с автоматами наперевес, которые выгружали контейнеры. Почти половину из привезенного товара заберет бригада Драгоша, и барон уже был на подъезде к складу, чтобы в очередной раз самому лично пересчитать количество ковров, а также лишний раз поиграть у Валентина на нервах.

– Пап, получается?

Юрий дернул Голубку за рукав и выпустил изо рта сигаретный дым.

Голубка оценил художества сына и ответил:

– Да нет же! Вот, смотри, – отец снова затянулся и выпустил три дымных кольца. – Видишь? Щелкай небом, языком помогай.

В морозную ночь сигаретный дым смешивался с паром и кольца получались мутными, но все равно достаточно отчетливыми. Но вот у Юрия получалось обыкновенное облако.

Сын Валентина Юрий хоть и был всего шестнадцати лет отроду, но уже старался подражать отцу во всем. Они даже ходили в одинаковых синих костюмах и бежевых пальто, точно разновозрастные близнецы. Но Валентину нравилось такое поклонение, и он уже знал, кому передаст основную часть своего бизнеса.

У Валентина было семеро детей от разных женщин, и Юрка был средним и самым любимым. Когда он родился, Голубке стукнуло уже пятьдесят семь. Голубка всегда обожал детей, и с возрастом эта любовь только росла. Он чувствовал, что даже, будучи в седьмом десятке, он все еще хочет нянчить молокососов и жевать их малюсенькие пятки, выдувать воздух им в нежные пузики, а также вдыхать аромат молочных головок с щекочущими мягкими волосиками. Младшенькой Анюте было всего три года, и каждый раз при виде этого маленького чуда в ярко-розовом шифоновом платьице сердце Валентина наливалось сладостным счастьем, хотелось носить ее на руках и никогда не отпускать. Юрка уже подрос, а ведь еще совсем недавно пускал под себя коричневые массы и смеялся беззубым ртом. А теперь взгляни на него: девяносто килограммов зрелости и мужества выпускают неуклюжие облачка пара, пытаясь доказать, что в этот раз ему, наконец, удалось поравняться с отцом в умении хотя бы курить правильно.

– Балалайка это, а не кольцо! – смеялся Голубка. – Языком, говорю, помогай!

Малец усердно пыхтел, наклоняя голову то вправо, то влево, будто это могло как-то подсобить. Его зализанная набок светлая челка уже растрепалась, а пальцы замерзли на морозе. Еще и снег начался, как назло, мерзкие хлопья бесцеремонно разрушали кучки дыма, делая невозможным создание ровных колец. От усиленных стараний закружилась голова, и Юрка, наконец, бросил попытки научиться столь непостижимому искусству.

Послышался громкий свист.

– Все, хорош дурачиться. Держи ухо востро, Юрка! И смотри, как папка бизнес делает! – Валентин выплюнул сигарету и затоптал в снег.

Через сетчатые ворота склада въехали джипы бригады Драгоша. Юрий уже много раз видел их, и был знаком с самим Драгошем. Последний год отец постоянно брал сына с собой на встречи, постепенно вводя парня в закрытый криминальный клуб. И ни для кого не было секретом, кто станет преемником Голубки в недалеком будущем.

Голубка сплюнул перед собой, хотя уже давно избавился от сигареты. От этой банды хотелось плеваться в буквальном смысле. Если бы процесс изрыгания рвот не был бы таким неприятным, то Голубка бы несомненно исходился рвотой при каждой встрече с ними. Уж очень они его измучили за эти годы. Оно и понятно, эта бригада доставляла хлопот ровно столько же, сколько приносила прибыли. И Валентин не знал, что лучше: их постоянные попытки свергнуть Голубку или же их огромные заказы на китайскую химию, которую Голубка продавал им в таком количестве, что даже продавцы героина завидовали.

Три джипа, как обычно. Голубка дал незаметный знак своим людям на складе быть начеку, никогда не знаешь, что учудят эти цыгане.

Из джипа высыпали бойцы и сам Драгош. Потертая кожаная куртка и изношенные джинсы, которым было уже не меньше пяти лет, растрепанные сальные черные волосы, свисающие волнистыми паклями в разные стороны, точно их не расчесывали уже три столетия, и как всегда, солнечные очки. Зимой. Ночью.

Голубка закатил глаза.

Цыган, украинец и восточный ковер – обычный третий вторник месяца.

– Валентин! – громко и радостно объявил Драгош, разведя руками, точно завидел давнишнего приятеля.

Драгош всегда располагал своим нарочито сердечным приветствием с улыбкой, настолько широкой и искренней, что казалось, будто он – сам Иисус. Но Валентин вел с ним бизнес уже одиннадцатый год и давно перестал покупаться на эти дешевые трюки.

– Юрка, привет! Ты, не знай, еще подрос? Скоро папку перещеголяешь!

Юрий улыбнулся и потупил взгляд. Отец пока что не разрешал Юрию участвовать в беседах, даже ответить на приятный комплимент было нельзя. Отец был очень суров в этом плане. Он тщательно готовил сына к будущей роли, и ослушаться его каралось очень жестоко. Валентин не часто поднимал руку, она была тяжелой у него, и после первой оплеухи второй еще долго будешь бояться.

Драгош завел пучок своих волнистых, длинных и неизменно сальных волос за ухо, в котором, как и полагалось хозяину, красовалась толстая золотая серьга. Валентин всегда поражался умению цыган сочетать несочетаемое. Их огромные особняки украшены радужной детской лепниной, в новом «Бентли» сидения были выделаны ковром с орнаментами, Драгош не мылся, наверное, месяцами, но вот золотую серьгу с ярким красным рубином он точно полировал каждый день.

Внезапно Драгош сделал выпад вперед, точно собирался атаковать Голубку, но реакция бойцов всегда быстрее, и они тут же скооперировались и встали перед Валентином плотной стеной.

Драгош громко рассмеялся.

– Как всегда в форме! Как всегда в готовности! – воскликнул он. – Люблю я тебя за это, Валька! Значит, и товар сегодня здесь в полном объеме!

– В полном… за вычетом неустойки! – ответил Валентин.

Улыбка Драгоша немедленно исчезла, атмосфера в ту же секунду превратилась из позитивной и жизнерадостной в напряженную и смертельно опасную. Бойцы с обеих сторон напряглись, готовые начать бой по одному лишь щелчку. И, несмотря на то, что цыгане приехали всего на трех машинах, количество бойцов было примерно одинаковое. Потому что цыгане никогда не сядут в машину впятером. И к этому Голубка тоже никак не мог привыкнуть. В одном джипе Драгоша могло поместиться семь, а то и восемь, мужчин. В этом было отличие цыган от многих банд: они были худыми и жилистыми, но вот сил у них было не занимать. Валентин зачастую чувствовал себя рядом с ними неловко из-за выпирающего спереди настоящего мужского, как он любил оправдываться, живота. Но даже если бы он был одной с ними весовой категории, он бы никогда не сел в машину с людьми в таком количестве. С некоторых пор Валентин понял, что проще принимать этих цыган, как они есть, безо всяких попыток понять их и уж тем более проследить какую-либо логику в их поведении. Ее просто не было.

Юрий, стоящий позади отца, задержал дыхание, хотя даже он понимал по своему маломальскому опыту, что это – стандартный сценарий развития событий с цыганами. Отец постоянно штрафует их за что-либо, Драгош делает вид, что это его задевает, хотя он, наверняка, всегда в курсе не только того, за что ему выставляют пени, но и самого размера неустойки. Поэтому Юрий старательно прятал улыбку, наслаждаясь тем концертом, что Драгош разыгрывал каждый месяц. Юрий знал, что все, как всегда, обойдется, и до разборок так дело и не дойдет. Юрия разрывало двоякое чувство: с одной стороны ему, как и всякому мужчине в его семье, хотелось хоть разок стать участником настоящих криминальных разборок. Такие бои сразу поднимают твой рейтинг, ты превращаешься в легенду, как отец, но с другой стороны, перестрелки наводили естественный страх, ведь никому не хочется умирать.

– Ты получишь на пятьдесят килограммов меньше за ту же стоимость! – сказал Голубка.

– Мы так не договаривались! – Драгош состроил гримасу обиженного мальчика, хотя ему было уже около пятидесяти.

– Твое отрепье снова атаковало моих людей, и они потеряли пятьдесят доз марыча!

– Но это были не мои люди! – Драгош, как и принято цыганам, наигранно жестикулировал, словно рисовал в воздухе какие-то гипнотические заклинания, пытаясь повлиять на решение Голубки.

– Давай не дури здесь! У нас есть уговор, я даю тебе скидку на синтетику, а мои люди торгуют марихуаной на твоей территории. И каждый месяц-два на них нападают и пытаются ограбить! Это – твоя территория, а значит, и люди – твои! Поблагодари своего бога, что никто из моих людей не пострадал! Мое терпение не вечное, Драгош! И я предупреждал тебя об этом!

– Да ты совсем совесть потерял! – возмутился Драгош и вскинул руки в умаляющем жесте.

– Пятьдесят доз – пятьдесят килограмм! Хочешь избежать потерь – приструни своих людей! Или у тебя кишка тонка?

– Я за любовь и мир! Я не стреляю и не режу никого за просто так!

– А за пятьдесят килограмм?

Воцарилась тишина.

Драгош явно впал в раздумья. Юрий довольно улыбнулся, гордый за умения своего отца вести достойный диалог даже с такими неадекватными представителями криминального мира.

Но все это был театр. Валентин прекрасно знал, что Драгош пытается водить его за нос. Потому что на цыганских землях не бывает беспорядков или бардака. Там все подчиняется строгой иерархии, и когда кто-то решает напасть на базу Голубки, это все делается с прямого приказа Драгоша, который просто не умеет вести честный бизнес. В который раз Голубка помянул Эрика чертом, потому что из-за него Голубка не может сам приструнить этого грязного вонючего ублюдка. Черт! Хоть бы раз он пришел на встречу мытым!

Снова Голубку обуяла ярость от обиды за то, что ему достались эти отбросы! Десять лет назад он был счастлив получить себе кусок этой вонючей обители, и даже гордился тем, что контролирует синтетическую часть наркорынка. Вот только со временем любому человеку становится мало того, что он имеет, привычное начинает претить, и от его обладания уже не испытываешь того удовольствия, как раньше. Это – естественный процесс. Хочется перемен и расширений. Голубка с удовольствием подмял бы под себя всю территорию бригады Драгоша и сам бы толкал свою химию.

Но Эрик всегда был жестким в этом вопросе и не позволял Голубке вступать в конфликт с цыганами. Эрик говорил, что никто не справится с цыганами, кроме них самих, а значит, они никогда не примут себе в главари кого-то вне их крови. Голубка бы поспорил с ним. У него было достаточной огневой мощи, чтобы запугать этих актеришек до такой степени, что они бы испражнялись по его команде!

И в этот вечер Голубку, как никогда, объяла жажда цыганской крови, поэтому он разместил-таки свою огневую мощь по периметру склада. Дополнительные двадцать бойцов спрятались между контейнерами и грузовиками, в смотровых вышках и гравийных насыпях. И Валентин был готов в любой момент дать команду на поражение. От осознания того, что Голубка идет наперекор компании и сам вершит свою судьбу, у него захватывающе сосало под ложечкой, отчего начинало вериться в свое бесстрашие и всесилие.

Вот он – сам Драгош. Застрели его сейчас, и цыганский табор останется без лидера. Голубка бы с легкостью воспользовался такой возможностью, въехал бы в город на конях как победитель, а потом бы подчинил себе целую территорию, разместил там своих людей, чтобы никто и пикнуть не мог, и заявился бы к Эрику уже достойным партнером. Того глядишь, и получил бы под свое управление что-нибудь еще. Кажется, Абель там не справляется со своей гашишной частью рынка.

За всеми этими размышлениями и фантазиями Голубка и не заметил, что у него уже как десять минут есть отличный шанс дать команду своим людям убрать Драгоша и его людей. Все пройдет быстро и практически без потерь, ведь фактически бойцов Валентина в два раза больше. Но Голубка по-прежнему стоит и смотрит на живого Драгоша, и рука даже не тянется из кармана, чтобы дать этот злополучный судьбоносный сигнал. Голос Эрика продолжал настаивать в голове:

«Цыгане не примут босса не своей крови. Ты не справишься. Тебя убьют, как только ты дашь первую слабину. А ты ее обязательно дашь. Все дают. Даже я».

– Ладно тебе! Не злись, черт возьми! Голубушка моя! – запел Драгош и уже надел свою привычную улыбку.

Голубка тут же вышел из раздумий.

– Такой уж народ у нас! Падок на легкую добычу! Но я всегда говорю, что Валентин – нелегкая добыча! Хребет в щебень размелет, только разозли его! Но придурков у меня хватает, не суди, Валек! – радостно восклицал Драгош.

Голубка перебирал золотую зажигалку в кармане пальто, пытаясь набраться решимости принять выбор самому. Уж слишком долго за него этот выбор делает Эрик.

– Гордись, Юрка, папкой своим! Он у тебя точно скала! Неприступный и непоколебимый, черт возьми! Мне бы таких в свою бригаду! Эй, Валь, а не хочешь на полставки ко мне, а?

Драгош всегда сам шутил, сам смеялся, даже если шутки были донельзя глупыми. Вот только смех его и вправду был заразителен. Вот и Юрий улыбнулся, не устояв перед обаянием цыгана. И хотя отец много и часто рассказывал о его подлости, все-таки актер он был от бога.

– Пусть будет без пятидесяти килограмм! Все равно будешь пихать их на моей территории, того гляди, кто-то снова нападет на твоих и отберет!

Голубка тут же округлил глаза.

Но Драгош уже звонко смеялся.

– Шучу! Шучу! Видел бы ты свое лицо сейчас! Иди сюда! Хорош прятаться за своими бегемотами!

Драгош растолкал своих людей и вышел вперед.

Это был традиционный жест заключения сделки.

Это был последний шанс Голубки дать команду своим спрятавшимся бойцам, прежде чем он подойдет так близко, что окажется в зоне поражения. Он понимал, что его бойцы ждут знак.

Помедлив секунду, Голубка все же понял, что не в силах переступить через наказ Эрика и в очередной раз беззвучно выругался на свою немочь. Он уже сбился со счета, в который раз он организует здесь попытку покушения на Драгоша. И каждый раз приказ Эрика сильнее его амбиций.

Ладно, может, в следующий раз ему хватит сил. Его же никто не торопит, можно попытаться и в следующий месяц.

Черт с ним, с этим цыганом!

Голубка вышел из-за стены своих бойцов и подошел к Драгошу.

– Псих ты конченый, Драгош! – выплюнул Голубка.

– Ва-а-а-аля!

Драгош снова рассмеялся и прыгнул на Голубку, обняв того с такой силой, что было непонятно то ли задушить хотел, то ли ребра пересчитать. Но Голубка был в два раза крупнее этого дохляка, а потому так и стоял с обреченным видом, словно облитый дерьмом. Хотя не так далеко от правды это и было. Драгош вечно благоухал какими-то нечистотами. Драгош слез с Голубки и крепко ухватился за руку.

Голубка всеми силами пытался сдержать эмоции от столь хваткого рукопожатия.

– Сын у меня скоро родится, Валь! – смеялся Драгош.

– В курсе я, – тихо буркнул в ответ Голубка и не мог не заметить, что потеплело у него в душе при мысли о ребенке, пусть даже и не его.

Такое вот странное у них было партнерство. Они пытались убить друг друга уже одиннадцатый год подряд. Но в то же время слали друг другу открытки с поздравлениями о прибавлении в семействе. Три года назад Драгош даже подарил новый красный «Мерседес», когда у Валентина родилась Анюта. Правда, через неделю на точку Валентина снова напали, украли весь запас марихуаны и убили двоих человек. Пересчитав потери, Валентин понял, что это и был новый «Мерседес».

Они ругались на складе, Драгош выпячивал обиженную губу за то, что его снова наказывают количеством таблеток, потом радостно соглашался на сделку и обещал остановить нападения на точку Голубки. А потом все начиналось сначала. За десять лет этот замкнутый круг стал привычным.

– Куплю ему что-нибудь на эти пятьдесят килограммов, – Голубка подмигнул.

Драгош расхохотался. И Голубка позволил себе улыбнуться.

– Имя-то выбрал? – спросил Валентин.

– Сашко будет у меня!

Странный резкий хруст. Голова Драгоша наклонилась набок. Брызги окропили лицо Голубки. Он почуял запах крови.

Драгош завалился набок и упал замертво.

Из черного отверстия в виске сочилась темная жидкость, окропляя белоснежный снег в багровый цвет.

– Какого черта! – воскликнула Амелия, сосредоточенно вглядываясь в бинокль.

Она затаилась со своими людьми на небольшой холмистой возвышенности в нескольких сотнях метров от склада, откуда прекрасно просматривался каждый его угол. И все это время она, как и приказал Эрик, наблюдала за процессом сделки, пытаясь уберечь Голубку от неверного шага.

Но вот вроде они заключили сделку, и тут что-то пошло не так.

Амелия отняла бинокль от глаз, потому что и без него все, что происходило дальше, было предсказуемым.

На складе разразился гром выстрелов, люди забегали в суматохе, пытаясь укрыться от смертельных искр. Цыгане немедленно открыли огонь по людям Голубки, те в свою очередь открыли ответный, и вот уже через несколько секунд на складе появились первые трупы.

– Откуда стреляли? Ты видел, кто стрелял в Драгоша? – воскликнула Амелия. – Кто-нибудь видел, кто это был?

Амелия впала в привычную истерику и уже орала на своих восьмерых бойцов, которые также, как и она вооружились биноклями и оценивали обстановку.

– Я не видел!

– Я не успел!

– Я ни черта не понял! Все произошло так быстро!

Бойцы рапортовали в унисон.

Амелия лишь еще больше разозлилась от бесполезности своих мужчин.

– Амелия, что нам делать? – спросил один из них.

Амелия в отчаянии наблюдала за событиями на складе, у нее затряслись руки от того, что она не могла им помочь.

– Ничего не делаем! Эрик приказал не вмешиваться! И мы с места не встанем, пока стрельба не прекратится!

Голос Амелии был тверд и ровен. Она никогда не пойдет поперек приказа Эрика.

А в это время на складе не смолкал пулевой град, крики людей вторили разрывающим снежную ночь выстрелам. Бригада Драгоша оказалась под прицелом со всех сторон. Затаившиеся по периметру бойцы Голубки палили из невидимых укрытий.

Цыгане быстро сообразили, что это – западня: можно сколь угодно прятаться, но вспышка от вырывающихся из стволов пуль видна всегда. Поняв, что достать затаившихся невидимых бойцов невозможно, цыгане сосредоточили атаку из Калашниковых по тем стрелкам, что находились перед ними. Цыгане пытались достать их главаря, чтобы отомстить за смерть своего.

Голубка полз среди контейнеров, чувствуя, как горит правый бок. Пуля все-таки задела его, но он практически не чувствовал боли, кажется, пуля прошла навылет. Отец пытался найти Юру. В начавшейся сумятице они все попрыгали кто куда, лишь бы уйти с линии огня.

Валентин был настолько обескуражен убийством Драгоша, пытаясь сложить в уме все части непостижимой головоломки, что потерял драгоценные секунды и схватил пулю. И сейчас, ползая по снегу, Голубка пытался понять, когда же он дал знак или какой жест он сделал, что могло быть воспринято его людьми как знак открыть огонь. Но, анализируя вновь и вновь ход переговоров, Голубка все больше осознавал, что он ни разу не дал промаху. Он все это время держал руки в карманах пальто, и вытащил ладонь только для рукопожатия. В то время как знак стрелять был совершенно четким – надо было зажечь сигарету своей золотой зажигалкой.

Наконец, впереди показались знакомые брюки синего цвета, как и брюки Голубки. Его умиляло, что сын любит одеваться маленькой копией отца. Юрий, вообще, из всех детей испытывал самую сильную привязанность к отцу.

– Юрка! – крикнул Валентин и пополз к сыну.

Боль в боку становилась все интенсивнее.

Достигнув сына, Валентин потерял дар речи и даже забыл, как дышать.

Перед ним лежал его любимый сын. Пуля раскурочила мальцу шею, разорвав артерию, и тот умер почти мгновенно. Его рука так и застыла на шее, он до последнего цеплялся за жизнь, пытаясь остановить кровотечение.

Потрясенный Голубка заревел. Громко, неистово, до потери голоса. Но за перестрелкой его никто не слышал. Никто не услышал отцовскую боль от потери сына. Никто не кинулся к нему на помощь, никто не попытался его успокоить. Все были заняты войной, которую Валентин развернул сам. Может, он и не подавал знака, но он расположил двадцать дополнительных бойцов на складе, которые повторили за тем самым первым неизвестным выстрелом. Из-за этого загадочного первого выстрела умер шестнадцатилетний пацан.

Он даже ни разу не садился за руль, и ни разу не пробовал спиртное, послушно ожидая совершеннолетия, к которому Голубка готовился даже больше сына. Он представлял, как организует безумную громкую вечеринку, которая будет продолжаться целую неделю, где его сын будет напиваться дорогим коньяком и пробовать самых разных дорогих девочек. Голубка всем своим трем сыновьям организовывал подобные безумные Дни рождения. Но Юрка был особенным. И его День рождения должен был быть особенным.

Валентин продолжал рыдать, как раненое чудовище. Его любимый Юрка. Свет его очей. Лежит на снегу в луже собственной крови. Такой смелый, такой бесстрашный и всегда мягкий и добрый! Его любимый Юрка! Его надежда и единственная перспектива.

Осознавшие свой проигрыш, цыганские бойцы пытались забраться в джипы и скрыться со склада. Но никому из них не дали уйти. Всех девятнадцать цыганских бойцов уложили рядом с их мертвым бароном. У них, вообще, не было шансов выбраться со склада живыми в эту ночь.

Все стихло. Стволы остывали, как и трупы. Мягкие легкие хлопья снега укрывали горячую кровь, изливающуюся из тел, и превращались в багровую кашицу.

– Идемте! – приказала Амелия.

Бойцы вышли из укрывающей их рощи и бегом направились к эпицентру трагедии. Их встретили подозрительными взглядами и даже заряженными стволами. Но седой ежик Амелии невозможно не узнать, а потому их быстро пропустили через ворота, и они рассеялись по складу для оценки обстановки. Бойцы Голубки встречали Амелию недоверчивым взглядом, оно и ясно, ведь ее не должно быть здесь, но никто и слова не сказал, ведь она – одна из боссов.

Ватные штаны характерно шуршали при каждом ее шаге, толстая куртка из военного камуфляжа увеличивала объемы Амелии так, что со спины она казалась одним из своих телохранителей.

– Где Валентин? – хриплым голосом крикнула Амелия.

Никто не ответил. Бойцы пожимали плечами, кто-то немедленно ринулся на поиски.

Амелия присоединилась.

Она нашла Голубку по его кровавому следу на белом снегу, ведущему между рядами контейнеров.

Валентин сидел на земле, прислонившись спиной к контейнеру. На коленях он держал труп своего сына.

Амелия осторожно подсела к обоим.

Амелии понадобился лишь один взгляд, чтобы понять, что никто из двоих не выживет. Она тяжело вздохнула.

Валентина ранили точно в печень, и уже ничто его не спасет, поскольку время безвозвратно упущено. Голубка умирал. Голубка вскоре присоединится к своему драгоценному Юрке.

Амелия подозвала к себе своих двух бойцов, чтобы перенести отца с сыном в машины и увезти.

Валентин открыл глаза и туманным взором взглянул на Амелию.

В глотке у него забулькало, когда он пытался сказать что-то.

– Тише, тише, – прошептала Амелия и присела возле мужчины.

Голубка сглотнул подступающую кровь и прохрипел:

– Это не я… это был не я…

– Что ты хочешь сказать? – не понимала Амелия.

Голубка снова откашлялся и сглотнул.

– Не я знак подал… это был не я…

По спине Амелии тут же пробежал холодок.

– Пуля вошла в правый висок… у меня не было там людей… там негде спрятаться… это был не я…

Последние слова Голубки были услышаны Амелией, и он затих навсегда. Голова Валентина медленно сползла набок, глаза застыли, грудь перестала двигаться.

Амелия медленно встала, она все поняла.

– Быстро забираем обоих и уходим! – приказала она своим бойцам. – Мы до сих пор под прицелом!

***

В комнате стоит запах гари. Она открывает глаза и понимает, что комнату охватил черный едкий дым, из-за которого тяжело дышать. Кажется, в доме пожар. Сквозь плотную ядовитую завесу она видит желтые звезды на потолке. Жасмин, Аврора, Глеб. Они по-прежнему наблюдают за ней и охраняют ее сон этой ночью. Но от токсичных выбросов продуктов горения щиплет глаза, и она едва их различает в темноте. Надо срочно выбираться из дома.

Нина встает с постели и идет к двери. Она оборачивается напоследок и удивляется, как она поместилась в свою детскую кровать! Но ведь это – сон, здесь предметы теряют размер, помещения – объем, а жизнь – время.

Она бредет по коридорам дома, спускается на первый этаж. Она знает, что в доме никого нет. Этот сон не о ее прошлом, он о том, что грядет. Здесь нет никого кроме нее и вечных спутников, перемещающихся за ней в образе теней. Их бессилие проникнуть в эти сны всегда казалось странным. Их словно что-то не пускало сюда, как будто возникал невидимый заслон, сквозь который они никак не могут пройти и обрести плоть.

Это – особенные сны. Поэтому Нина знает, кто ждет ее здесь.

Нина выходит из дома в одной лишь сорочке, ступает босыми ногами по заснеженным пустынным улицам. Зимняя ночь совсем непохожа на зимнюю. Холод проиграл огню в борьбе за лидерство, и голодное пламя охватило все вокруг.

Нина осматривается. Нет, это не ее дом горит. Горит целый город. Вдалеке на горизонте здания полыхают красными языками, небоскребы охвачены пламенем, люди кричат о помощи, и, не дождавшись ее, исчезают в безжалостном огне, который, кажется, достиг самих небес. Нина стоит посреди дороги напротив своего дома детства и наблюдает за тем, как огненная стихия захватывает все больше домов и уже с жадностью перекидывается на ее. Жар выбивает стекла на втором этаже с такой силой, что осколки осыпают Нину с головы до ног. Прощайте, Аврора, Глеб, Жасмин. Черный дым становится интенсивнее, и вскоре языки пламени добираются до каждой комнаты, до каждого угла и каждого воспоминания, что теперь остались там навсегда, похороненные под кучей пепла.

Вскоре Нина понимает, что пламя поглотило все вокруг. Это уже не город, это – целый ад, растянувшийся от горизонта до горизонта. Преисподняя, окрашенная во все оттенки красного и желтого. Ядовитая гарь разъедает ноздри, легкие распирает от невозможности дышать, здесь больше нет чистого воздуха, вместо него лишь вонь, зола и боль, и с каждой секундой температура все больше стремится вверх.

Он стоит точно перед ней. Спиной, как всегда. Ему тоже жарко, он сбросил, наконец, бессменное пальто, и Нина видит проступающую сквозь белоснежную рубашку вспотевшую спину с играющими мышцами. Он – точно зверь, готовящийся к последнему атакующему прыжку. Его волосы цвета карамели теперь еще ярче отливают огненными оттенками янтаря.

– Не бойся, – произносит он своим холодным бесстрастным голосом.

Нина делает шаг к нему.

– Это – сакральный огонь. Это огонь во имя новой жизни. Он сожжет город в пепел. Не оставит от него ничего.

Нина делает еще один шаг.

– Но потом, точно феникс, город возродится. Очищенный, обновленный и еще более прекрасный.

Нина замирает, остановившись точно за его спиной. Она даже может коснуться его, если захочет. Она так близка, что способна разглядеть каждую нить полотна его влажной рубашки, она вдыхает его запах. И он необыкновенный. Тяжелый древесный аромат, такой теплый и согревающий, но в то же время горький, и от него першит. Нина чувствует во рту горький кусочек и снимает с языка частичку табачного листка. От него веет океаном и пальмами, а еще дымом палящего автомата и ненасытной жадностью.

Никогда они еще не были так близко друг к другу, это – кульминация.

Нина готова задать вопрос, для которого, наконец, пришло время.

– Почему я так часто вижу тебя?

Он ухмыляется и, немного погодя, отвечает:

– Я задаю себе тот же вопрос.

– Я хочу увидеть твое лицо…

– А я – твое…

Нина понимает, что они оба не могут увидеть лица друг друга по неизвестной причине. Возможно, еще слишком рано? А может, они недостаточно стараются?

– Дай мне свою руку, – просит она.

Он опускает голову вниз и разглядывает ладони.

– Ту, что много значит для тебя, – добавляет она.

Они оба знают, что Нина хочет увидеть необычный перстень.

Во сне они никак не могут увидеть друг друга, но странным образом они знают друг о друге все самое важное.

– Тогда ты – свою, – отвечает он.

Нина разворачивает руку запястьем вверх и смотрит на шрам. Это – след от детской челюсти. Он довольно глубокий, время неспособно его залечить. Но в то же время Нина понимает, что это – не ее шрам. Этот след она оставила на руке Мики перед тем, как он застрелил ее мать. Этот шрам она оставила для него, как опознавательную метку. Она найдет его по этому следу.

Он тянет свою правую руку назад, Нина тянет свою левую – вперед. Они впервые прикасаются друг к другу. Осторожно и легко.

Он внимательно изучает шрам от детских зубов, проводя по нему пальцем, отчего сердце тут же начинает ныть забытой болью. Она же рассматривает невероятной красоты и затейливости перстень в виде рулетки с надписью «Игрок». Она крутит ее и слышит, как воет его сердце.

Так они и стоят до окончания сна: держа друг друга за руки, не в силах увидеть ни лица друг друга, ни имен. Этих важных символов на руках им достаточно.

Достаточно, чтобы понять, насколько близко они подобрались друг к другу.

Достаточно, чтобы понять, как близок теперь конец.

4. Новый союзник

Эрик сидел за рабочим столом в офисе и наблюдал за началом краха своего идеального мира. Уже второй день по новостям показывают все новые телесюжеты о том, как в юго-восточной части столицы в районе Новачи разразились беспорядки, причина которых была, чуть ли не скопирована с кинохроник войны мафиозных авторитетов пятнадцатилетней давности. Убит барон местной криминальной ячейки.

Эрику необходимо изобрести план по возвращению ситуации в прежнее русло. И это должен быть чертовски хороший план. Гениальный. Потому что цыгане не успокоятся, пока не отомстят убийцам.

Проблема в том, что убийца барона Драгоша был убит самим Драгошем/ И это превращалось в наисложнейшую дилемму, потому что с одной стороны, Драгош отомщен, но с другой стороны, народ горевал и желал излить свою боль в очередном акте мести. Поэтому погромы начались с местного боулинг-клуба, под которым скрывалась точка продаж Валентина Голубки. Вчера ранним утром туда заявилась группа мужчин в лыжных масках, вооруженные автоматами и коктейлями Молотова. Через час от клуба осталась лишь куча сожженных развалин и шесть трупов. Это были бойцы Голубки, которые пытались вывезти оставшиеся заначки наркодилера, но, к сожалению, не успели.

Амелия постаралась на славу. Она вывезла всю семью Голубки подальше от города в одну из конспиративных квартир за сотню километров от столицы. Мориц и Саша – ее первые заместители – организовали зачистку склада, на котором произошла трагедия: вывезли трупы, товар, а потом послали людей в боулинг-клуб для вывоза личных вещей и эвакуации работников, которые до сих пор не знали о том, что Голубка погиб. Те работники, что постоянно трудились на территории Голубки и которых знала в лицо вся цыганская братия, были первыми в списке мести, а потому их также вывезли из района вместе с семьями и запрятали по всем возможным норам на то время, пока Эрик не урегулирует проблему и не остудит пыл жаждущих крови.

Когда цыганам стало известно о гибели предводителя, они взвыли всенародным ревом и немедленно потребовали наказать виновных. Но когда они заявились по всем известным адресам, где проживали работники и родственники Голубки, и никого не нашли, их гнев достиг предела. Начался массовый поджог всех квартир, домов, заведений, где хоть раз появлялся тот, кто так или иначе был связан с Голубкой. Бригада неистовствовала и выжигала следы деятельности Голубки, стирая с лица земли любое упоминание о нем, предавая огню его имя, впечатанное в недвижимость, автомобили и людей. За два дня в Новачах погибло уже двадцать три человека. Но самое страшное заключалось в том, что это было лишь начало.

Сегодня днем Амелия принесла очередную порцию мрачных новостей, которые Эрик предвидел и ожидал. Бригада покойного Драгоша объединилась с Седыми головорезами, и они вместе напали на один из ее складов. Ее бойцы не были готовы к такой многочисленной армии. Банды даже привезли с собой зенитную пушку образца сороковых годов. Бог знает, откуда они ее взяли! Дьявол знает, какое еще тяжелое вооружение лежит запасами в этом тайнике! Амелия приказала бойцам бросить потерянный склад, расположение которого изначально обрекало его на гибель: он находился точно на границе районов Амелии и Седых головорезов, его стены не выдержат натиск полсотни бойцов. И, тем не менее, Амелия уже начала нести потери в человеческих единицах.

Новачи горели, и полиция не могла справиться с беспорядками. Непонятным образом количество бунтующих резко увеличилось в разы за последний день. Цыганский путч был подхвачен не только головорезами-чехами, постепенно и остальные банды юго-востока присоединялись к погромам и кровопролитию. И если правоохранительные органы не понимали, почему зараза разрасталась, то Эрику, как и остальному криминальному миру, было все предельно ясно: началась цепная реакция.

Начался кошмар Эрика.

И кто бы мог подумать, что будет достаточно лишь одной смерти какого-то цыганского барона! Не зря Эрик всегда делал большие ставки на него. Цыгане были изворотливыми пройдохами. Они обрастали связями через браки, знакомствами со всеми маломальскими бандами – через одолжения. Они успешно обогащались мелкими доходами со всех сторон и всех сфер. Их политика была эффективной именно за счет мелкой многосторонней прибыли, потому что рано или поздно бандитские стычки стирали самых слабых и неудачливых, и тогда цыгане теряли партнера. Но эта потеря мало сказывалась на семейном доходе, ведь оставались еще десятки других. Их стиль ведения бизнеса был еще хорош тем, что открывал им двери во многие бандитские дома, и потому они всегда были в курсе последних событий и сплетен.

Но, несмотря на их способности извлекать выгоду из каждого знакомства, цыгане никогда не строили планы по свержению империи Манна. Потому что цыгане никогда не стремились к большим богатствам, жадность была им чужда. Эрик знал их достаточно хорошо и представлял цыган больше как относительно безобидных хиппи – дети любви с пышными свадьбами, безмерной привязанностью к детям и вечной традицией кровной мести за несправедливо убитого родственника. От любви произошли, и к любви же стремились. Они всегда являлись сторонниками мирных договоров, нежели силы. Они стремились сеять добро на своих землях, пусть даже странными и противоречивыми методами.

Но большинство их партнеров были совершенно других полей ягодами. Не только Седые головорезы, но и Мобы, Армия Януша, восточные азиаты Ва Чин, турецкая семья Ариф, Армянская сила и еще многие другие малочисленные группировки, которые по одиночке больше походили на ясли-сад с гранатами в руках. Вместе же они составляли гремучую неуправляемую смесь, на подавление которой потребуется огромное количество ресурсов, как оружейных, финансовых, так и человеческих. И именно эта смесь сейчас разливалась по Новачам и поджигала метр за метром.

Разумеется, никто из них и не думал отстаивать честь и память погибшего Драгоша. Но вот воспользоваться его смертью, дабы оправдать свою агрессию громкими заявлениями о незаслуженной смерти бригадира, было прекрасной возможностью, наконец, выйти из тени и нанести долгожданный удар. Особенно когда имеется спонсор – таинственный меценат, щедро делящийся оружейным арсеналом.

На диванах сидели Рудольф, Марк и Дэсмонд. Трое самых приближенных бойцов стояли вокруг. Взор каждого устремлен на огромный телевизор размером с полстены, отчего казалось, что эти бандиты с лицами, закрытыми банданами, бросают зажженную горючую смесь прямо сюда в кабинет.

Наконец, Рудольф не выдержал тяжести молчания и заговорил:

– Мы не можем оставаться в стороне. Нам необходимо что-то предпринять!

Все тут же взглянули на Эрика в ожидании гениального решения от него. Он всегда знает, как выйти из передряги, и из этой найдет выход. Он же – Эрик Манн! Нет такой проблемы, которую он не мог бы решить!

На самом деле Эрик всегда боялся столкнуться с подобной задачей, когда недовольные соберутся в массы и пойдут походом против его компании. Своей гениальной головой он так и не нашел другого исхода, кроме как полного истребления бунтарей. Ему удавалось держать их под контролем приличный срок, но гнев когда-нибудь достигнет границ и перельется через край, этот процесс не обратить. И сейчас Эрик осознал, что эта проблема всегда нависала над ним, он просто закрывался от нее, старался не думать и забыться, будто это могло отсрочить наступление кризиса. За последние десять лет он так и не смог найти другого решения. И теперь судорожно размышлял прямо на поле боя, разрабатывал стратегию и пытался предугадать последствия. Он отчаянно не хотел проливать реки крови, пусть даже мятежники сами напрашивались. Он понимал, что должен быть умнее, хитрее и эксцентричнее. Топором всегда успеешь помахать.

Но до сих пор Эрик не был готов предложить что-либо. Потому что сам не до конца понимал, что произошло там на складе. Он не знал, кто стал зачинщиком перестрелки: Голубка или невидимки, о которых он рассказал Амелии перед смертью? Все прекрасно знали об амбициях Голубки, и о постоянных рискованных атаках бригады, которые ежемесячно изводили его одними и теми же попытками грабежей, подобно надоедливым комарам в летнюю ночь – не успокоятся, пока не насосутся вдосталь. Эрик запрещал предпринимать активные меры против наглецов, и это невероятно раздражало Голубку до такой степени, что четыре года назад он впервые обмолвился о серьезных намерениях избавиться от столь бестолкового барона, того глядишь, сменщик его окажется смышленее. Но Эрик знал, что цыганская группировка – это змей с количеством голов, равным количеству членов банды. А потому рубить с плеча здесь не получится. Это не только не изменит ситуацию, но еще и усугубит ее.

И если честолюбие Голубки оказалось сильнее разума, и он начал пальбу, то Эрику придется дорого заплатить, чтобы откупиться от смерти Драгоша перед цыганами, ведь это – его прямой долг, поскольку Голубка, как и остальные крупнейшие наркодилеры, находился под его началом, а значит, и ответственность за их действия нес он. Но даже если Эрику удастся подобрать денежный эквивалент душе Драгоша, цыгане не забудут о подлости Голубки, и будут вменять Эрику вину за допущенную трагедию. Стул продолжит расшатываться. Эрик лишь оттянет время.

Но если Голубка не соврал и перестрелку начал кто-то другой, то Эрику необходимо представить неопровержимое доказательство сего факта. Вкупе с ним цыгане бы получили щедрую сумму в качестве сострадательного жеста, и приложили бы усилия для ликвидации развернувшихся мятежей, дабы уладить казус и вновь встать под флаг Эрика Манна. Проблема в том, что это не остановит бунт. Поскольку даже цыгане не в силах успокоить наболевшее самолюбие своих партнеров. Цыгане хоть и сдадут назад, остальные банды за ними не последуют, пока есть щедрый спонсор.

В итоге получалось так, что какой бы сценарий ни развернулся, положение Эрика и компании расшатано. Пастаргаи, или то, что от них осталось, или тот, кто за ними стоит, подкармливают огневую мощь бунтарей, а потому до тех пор, пока Эрик не найдет этот первоисточник, он будет бороться с последствиями, а не с самой причиной заразы.

В этом и была вся суть проблемы: Эрику необходимо принять не одно решение, он обязан воевать сразу по нескольким фронтам.

Эрик одновременно ненавидел и восхищался тем, кто создал для него эту задачу. Это был чрезмерно продуманный шахматный ход, который поставил под удар сразу несколько фигур Эрика, и теперь Эрик должен был выбрать, какой фигурой пожертвовать ради спасения остальных. А может, есть какой-то ход ва-банк, который поставит самого противника в такое же положение выбора?

– Эрик! – снова позвал Рудольф.

– Нет у меня ответа. Пока что, – тихо проговорил Эрик.

– Может, послать наших бойцов к границам территории Амелии хотя бы? – предложил Марк.

– Банды не сунутся дальше, пока не удостоверятся, что им под силу взять ее территорию, – ответил Эрик.

– А когда они это поймут? – не унимался Марк.

– Когда тот, кто стоит за Пастаргаями, убедит их в этом, – ответил Дэсмонд.

Все присутствующие понимали, что им позарез нужно найти этого таинственного руководителя. И все они также понимали, что они понятия не имеют, где искать.

И как назло, Нина тоже молчала.

Дверь распахнулась, и в офис ворвалась Амелия.

Вид ее был ужасен. Она не спала вторые сутки, и потому всегда идеально причесанный залакированный еж, теперь упал и торчал в разные стороны, тушь размазалась под глазами еще вчера, а от одежды, которую она не меняла с самой перестрелки на складе, уже начал отдавать дурной запашок пота и немытого тела. Но ей было наплевать на свой вид, потому что она больше остальных сейчас находилась под ударом. Ее территория – следующая в списке захватчиков. Она уже потеряла троих бойцов, а это всегда глубоко ранило ее. Она ненавидела смерть. Особенно незаслуженную. А ее бойцы смерть не заслужили! Может, Амелия и была мужиком в женском обличье, но природу не обманешь, она – женщина, и она наделена материнским чувством, который противится любой форме войны.

– Амели! – воскликнул Эрик.

Он даже вскочил со стула при виде нее.

– Привет, мальчики. Прохлаждаетесь здесь? – буркнула женщина.

У нее сел голос, и оттого вид ее стал еще более измученным.

– Ты принесла мне что-нибудь? – Эрик тут же перешел к делу.

– Не просто что-нибудь. А самое настоящее, мать твою, чудо!

И с этими словами Амелия громко стукнула чем-то металлическим о стол Эрика.

Тот немедленно взял в руки принесенный полиэтиленовый пакет и принялся рассматривать содержимое.

– Что это?

– Что там?

Мужчины тут же окружили стол.

– Это – стандартный крупнокалиберный патрон, – объясняла Амелия, – создан для крупнокалиберных снайперских винтовок с дальностью выстрела до двух километров. И угадайте, с какого расстояния он был выпущен?

Никому и угадывать не нужно было.

– С двух километров, – произнес Макс своим надрывным хриплым голосом.

– Не меньше! Эта хрень пробила череп Драгоша насквозь и застряла в противоположном виске!

– Почему их две? – Дэсмонд перехватил пакет из рук Эрика.

– Вторая Валина, – прискорбно констатировала Амелия.

Эрик посмотрел на женщину так, словно проверял, не врет ли она. Этот факт менял многое.

– Наш судебный патологоанатом, сказал, что пуля так разворошила Валину печень, что удивительно, что он не помер на месте!

– Сучьи выродки! – выругался Дэсмонд.

– И это не все!

Теперь Эрик взглянул на Амелию с тревогой. Что может быть еще хуже?

– Судя по характеру раны на шее Юрки, его тоже прошило этим гигантом. Но пуля прошла на вылет, и, по всей видимости, лежит сейчас где-то на складе. У меня ее нет! Я не осматривала местность, пока мы Вальку забирали. Я и представить не могла что-то подобное! – застонала Амелия.

Раздался совместный тяжелый вздох.

– Все хорошо, Амели. Этого будет достаточно, – успокоил Эрик.

– Эти ублюдки все подстроили! – выругался Марк.

– Они убили Драгоша, чтобы началась перестрелка. А потом убрали главных свидетелей, которые бы доказали всем, что они не спускали с цепей своих псов. Они позволили бандам самим сделать выводы, которые лежат на поверхности, – подытожил Рудольф.

– Чертовы гении! – выругался Макс.

– Если бы Амелии не было там, Пастаргаям бы все сошло с рук. Никто бы и не заметил, подлог! Никто бы не стал осматривать тела! – сказал Марк.

– Эрик, нам необходимо немедленно связаться с цыганами, пока не пролилось еще больше крови! – настаивал Рудольф.

Эрик следил за пакетом с окровавленными патронами, переходящим из рук в руки, и безучастно кивнул. Он не был столь обнадежен, как остальные, потому что даже такой факт имел малое значение в том хаосе, что возник, как по щелчку зажигалки. Но он понимал, что его людям необходима эта надежда. Они должны верить в то, что отбелив свое имя, они получат огромное преимущество в борьбе за порядок, ведь кто станет спорить с правдой?

Заметив отсутствие энтузиазма в Эрике, Рудольф принял командование на себя, ведь кто-то должен демонстрировать боевой дух!

– Амелия, забери трупы из морга и готовь к транспортировке на территорию бригады. Нужно собрать, как можно больше бойцов…

– Нет, – перебил Эрик, – если Амелия покажется там, до переговоров дело не дойдет.

– Тогда кого слать? – не понимал Рудольф.

Эрик виновато взглянул на друга, и тот все понял.

– Пошли Абеля, – ответил Эрик. – Место Драгоша занял его двоюродный брат Лоло. Абель много лет назад сотрудничал с его отцом.

Эрик не хотел рисковать жизнью Абеля, но таков был мир этого бизнеса. Здесь каждый день рискуешь своей жизнью, а если не хочешь, то лучше смени поле деятельности. Говорят, индустрия моды испытывает недостаток в новых концепциях. Рудольф понимал законы наркобизнеса лучше остальных, ведь он рос в семье наркодельцов в четвертом поколении. И как бы он ни любил и ни боялся за жизнь дяди, законы наркобизнеса он переписать не в силах.

Рудольф едва заметно вздохнул и сказал:

– Тогда я поеду с ним.

Эрик понимающе взглянул на Рудольфа, он ожидал этих слов, и кивнул.

– Так! План есть! Бегом собираем отряды! Бронежилеты обязательны! Гранаты, Калаши, Люсильду: все пакуем, мать вашу! Сейчас все серьезно! Это вам не прошлогодний детский сад! – Дэсмонд тут же взял на себя командование бойцами.

Рудольф схватил со стола мешок с патронами и последовал за остальными.

– Эрик, я должна вернуться к себе! Мне надо укрепить позиции! – обратилась Амелия, пока на заднем фоне бойцы удалялись из офиса под матерные возгласы Дэсмонда.

– Ты никуда не поедешь, – отрезал Эрик.

– Там мои ребята! Там мой дом и мой товар! Там моя территория! Я не буду отсиживаться, пока над ними висит угроза! – запротестовала Амелия.

– Ты останешься здесь до тех пор, пока Абель не уладит вопрос с бригадой. Когда они публично объявят о невиновности Голубки, ты вернешься к себе с полусотней моих бойцов.

Амелия нахмурилась в тревоге.

– Они не успокоятся да? – спросила она, и голос, дрогнув, выдал ее страх.

– Бригада, может, и успокоится. А вот остальные – нет. И так уж случилось, что твоя территория граничит с территорией Голубки. А потому готовься, пупсик, в ближайшее время тебе придется несладко.

Эрик сел в кресло и продолжил смотреть новости. Амелия направилась к дверям и, уже было покинула кабинет, но вдруг развернулась и произнесла.

– Эрик, ты должен найти того, кто за этим стоит! Жизнь тебя к этому и готовила. Это – твоя финальная битва.

Женщина вышла, оставив Эрика в одиночестве следить за продолжением краха его империи.

Все заявления Рудольфа о том, что судьба неспроста послала Эрику человека со сверхъестественными способностями, вдруг перестали казаться смешными.

***

Телевизор тихим голосом диктора передавал вечерние новости. Он, скорее, работал фоновой заставкой, чтобы наполнить апартаменты жизнью, чем выполнял свою первостепенную функцию. Последние два дня телевизор, вообще, не выключали, внимательно следя за развитием перемен в криминальном сообществе. Практически все, что передавали репортажи из районов беспорядков, подтверждалось и проплаченными людьми из полиции. Разве что серьезное вооружение нарушителей тщательно скрывалось от глаз обеспокоенных граждан. Они вряд ли хотят знать, что каким-то невероятным образом в городе свободно гуляют автоматы и гранаты. Банды с таким напором и с такой скоростью развернули боевые действия, что только и оставалось поражаться объемам их накопленного гнева и арсенала. Хотя компания прекрасно понимала, откуда идет эта оружейная подпитка. На одной лишь силе воли не выживешь, в войне всегда нужны солдаты и оружие. В войне вера проигрывает материальным ресурсам, что бы там не придумывали в героических эпосах.

Громкий и резкий храп заставил Роберта выйти из полусна. Оказалось, он не заметил, как уснул на диване перед щебечущим экраном.

Громогласный храп повторился. Роберт медленно повернул голову и увидел, что Фидо также не смог сопротивляться Морфею, и, запрокинув голову на спинку кресла, уснул с открытым ртом, из которого то и дело пытался вырваться танк или динозавр. Фидо храпел так громко, что можно было подумать, где-то поблизости проезжает целый артиллерийский дивизион, сотрясая стекла в окнах.

Роберт взял диванную подушку и запустил в лысого здоровяка. Но от удара тот лишь поморщил нос и продолжил руководить танковой дивизией.

Черта с два Роберт поспит этой ночью. Честно говоря, никто из них не мог спать последние два дня. Они рисковали тем, что утром могли проснуться в совсем другом мире с новым президентом и переименованной планетой – настолько плохи были их дела. Ни на секунду нельзя было убирать руку с пульса.

Большую часть времени члены компании проводили в офисе в «Геенне». Но здесь в апартаментах Эрика непременно дежурил кто-то один с небольшим отрядом бойцов. Нину в любую секунду могли посетить видения, и оставлять ее одну никак нельзя.

Последние двенадцать часов была очередь Роберта. Как и следующие двенадцать часов. И Роберт не мог дождаться, когда они закончатся. Сидеть здесь прохлаждаться, пока ребята в офисе пытаются справиться с грузом проблем, заставляло Роберта чесаться в буквальном смысле от бесполезности его времяпровождения. Тем более он ненавидел находиться рядом с Ниной. В отличие от Эрика он не мог проводить с ней так много времени, потому что его никак не покидала навязчивая мысль о том, что все то время, пока они рядом, она инспектирует его мозг и узнает все больше секретов.

Он видел Нину всего пару раз за сегодня. И был рад, что Нина уловила его дикое стремление избавиться от ее компании. Хотя, если подумать, тут никакого дара ясновидения не надо, чтобы понять его попытки избегать с ней встреч. Он закрылся в кабинете Эрика. Когда зуд от ничегонеделания доставал по самый край, он покидал апартаменты и делал обход бойцов, расположившихся по периметру здания: двое дежурили в холле на этаже апартаментов, остальные пять – в фойе первого этажа. Когда его пробирал голод, он хватал первое, что попадалось в руки из холодильника, и снова прятался в кабинете. Он понял, что смешон, когда на столе собрались три упаковки печенья, кожура от банана и банка из-под консервированного горошка, который он так и не сумел открыть, потому что консервный нож в кабинете отсутствовал, а лишний раз выходить в кухню и рисковать встречей с Ниной не хотелось.

А он точно знал, что она бродит там за дверьми, точно призрак в поисках его души. Потому что ближе к вечеру, когда он в очередной раз покинул кабинет, чтобы сделать обход и свистнуть из холодильника что-нибудь съестное (и не в консервной банке!), он нашел на кухонном столе большое блюдо с запеченными в соевом соусе овощами. Это было любимое блюдо Нины, и сегодня она приготовила его на весь отряд бойцов. Включая Роберта. Тогда он сообразил, что его попытки избегать с ней встреч, казались смешными не только ему.

Очередной всплеск храпа взбесил Роберта не на шутку. Он пошарил рукой возле дивана на полу и нашел пульт от телевизора, а потом с силой швырнул им в Фидо. Но телохранитель был точно толстокожий бизон, только заикнулся разок и продолжал сладко спать.

Вот же везунчик!

Роберт понял, что спать они смогут только по очереди, а потому встал с дивана. Тело тут же пожаловалось на столь короткий сон в неудобном положении. Роберт размял поясницу, потер шею, сделал пару прогибов. Массаж бы ему не помешал сейчас! При этих мыслях ему вспомнились тонкие холодные пальцы Лидии, которыми она часто мяла его закостенелую спину и шею, и от этих прикосновений он получал неописуемое удовольствие. Своими сильными пальцами Лидия могла зацепиться за кость и вывернуть органы наизнанку.

Роберта вдруг снова обуяла невероятная тоска по потерянной возлюбленной, и он вспомнил, насколько он одинок. К горлу подступил ком при воспоминаниях о тех приятных моментах прошлого, которых уже никогда не вернуть и никогда не повторить. Потому что она безвозвратно утеряна, его невеста, его надежда. Кем бы она ни была, каких бы жестоких ошибок ни наделала, она заставляла Роберта чувствовать это спасительное единение, которого боится одиночество. Он был не один.

Он был не один…

Роберт мотнул головой, отгоняя мерзкие попытки депрессии завладеть его рассудком, и энергично прошагал на кухню, будто его бодрый настрой наводил страх на траурную хандру, и она с истеричным криком убегала за угол, где ожидала более подходящий момент для атаки.

Роберт зарядил кофемашину зернами, водой, поменял фильтр уже, наверное, двадцатый за этот день, потому что Фидо был самым настоящим кофейным чудовищем. У него, наверное, даже вместо мочи – американо. И как после всего этого количества кофеина, он так легко засыпал? Пора бы ему перейти на зеленый чай.

Через пару минут Роберт уже хлебал горячий крепкий кофе и курил сигарету, смешивая ароматы табака и горечи во рту. Он взял рацию и от нечего делать снова начал проверять бдение бойцов в здании.

– Учтивый Карл, проверка связи, – сказал он в рацию хриплым голосом и тут же откашлялся.

Через пару секунд рация ответно зашумела:

– Холл на связи, все тихо, – ответил Учтивый Карл.

Позиция Учтивого Карла с напарником – холл на этаже апартаментов.

– Что у нас в фойе? – снова спросил Роберт.

Ему ответил Авель:

– Все в порядке, продолжаем наблюдение…

А через секунду добавил:

– Не помешало бы подкрепиться.

Роберт прекрасно понимал ребят. Они дежурят здесь с самого утра, и им необходимо не только поесть, но и просто сменить обстановку и позицию. Быть телохранителем – чертовски сложная работа. Ты обязан находиться в боевой готовности все время дежурства, и это невероятно изматывает, а значит, и глаза постепенно затуманиваются, и реакция ухудшается.

Роберт проговорил в рацию:

– Рокируйтесь, как сами решите. Но Фидо мы потеряли.

И словно в ответ Фидо издал очередное хрюканье.

Через десять минут в апартаментах появились два бойца: Тоби и Медведь. Тоби – бывший морской пехотинец низкого роста и миниатюрной комплекции с четкими итальянскими чертами. Он палил из ружей так метко, что мог участвовать в цирковых представлениях, где стрелок с закрытыми глазами пронзает яблоко на голове каскадерши. Медведя на самом деле звали Константин, это была двухметровая скала мускулов, за которым могла спрятаться вся компания сразу. Он обладал невероятным нюхом на угрозу, и мог предугадать атаку за несколько секунд до ее свершения. Хотите, назовите это фантастической интуицией, хотите – выдрессированным до совершенства навыком спецназовца.

Мужчины тут же принялись опустошать запасы холодильника и кофемашины.

– Есть какие-нибудь хорошие новости? – спросил грудным голосом Медведь, жуя сэндвич вперемешку с пиццей и овощами прямо с блюда, и запивая кофе.

– Амелия извлекла одинаковые снайперские патроны из Драгоша, Голубки и его сына. Сам решай, хорошая это новость или плохая, – безучастно ответил Роберт.

Бойцам не потребовалось много времени, чтобы догадаться о вмешательстве третьей стороны. И вроде это доказывало невиновность Голубки в смерти Драгоша, и это было хорошо. Но в то же время они никак не могли найти этого невидимого загадочного противника, и это было плохо.

– Наши прочесывают город на пару с полицией сутками напролет, но все безрезультатно. Нигде нет следов Пастаргаев или тех северян, что работают на них, – произнес Тоби с забитым ртом.

– Я думаю, если они и найдут что-либо, то это будет либо подстава, либо чудо, – сказал Роберт.

– Эти парни и вправду призраки. И если за тем, что творится в Новичах, стоят они, то у нас серьезные проблемы, – буркнул Медведь.

– О, поверь, это точно они. И да, у нас крупные неприятности, парни, – откровенно признал Роберт.

Вдруг зашуршала рация, заставив парней напрячься, даже Фидо проснулся от взволнованного голоса Учтивого Карла, раздающегося из-за помех:

– Роберт, ответь срочно!

Роберт немедленно вскочил и схватился за рацию.

– В чем дело?

– Выйди в холл сейчас же!

Роберт сорвался с места, за ним тут же ринулись Медведь с Тоби, а также просыпающийся на ходу, точно по тревоге, Фидо. Они достали пистолеты из наплечных кобур и в несколько прыжков оказались в холле с лифтами, где дежурил Учтивый.

Что-либо объяснять не пришлось, все и так было ясно.

– Ты уж лучше как-нибудь сам здесь, – произнес Карл.

Роберт понимающе кивнул и убрал пистолет обратно в кобуру.

Нина в одной лишь короткой белоснежной шелковой сорочке стояла посреди холла и неотрывно следила за цифрами на табло лифта. Волосы растрепаны, точно она совсем недавно металась на подушке в кошмарных снах. Ее кожа блестела потом на свету, она тяжело дышала, ее раскачивало из стороны в сторону, словно она вот-вот норовила упасть. Лампочка вызова лифта горела ярким красным огоньком.

Роберт, как можно тише и медленнее, подошел к Нине почти вплотную, готовый поймать ее в любую секунду, если она вдруг надумает потерять сознание прямо здесь. Она выглядела донельзя изможденной и больной.

– Нина, – осторожно позвал Роберт.

Нина продолжала стоять, покачиваясь, и смотреть на сменяющиеся цифры на табло. Лифт поднимался, и было очевидно, что это она вызвала его. Вопрос напрашивался сам собой: куда она решила сходить ночью в одном лишь неглиже?

– Нина, что ты делаешь? – снова спросил Роберт.

На этот раз Нина нахмурилась, не понимая, услышала ли она что-то, или ей показалось. Она медленно повернулась и уставилась на Роберта. Он сразу же понял, что с Ниной далеко не все в порядке. Капилляры в глазах раздуло, отчего казалось, будто ее глаза налились кровью. По бледному лицу пот катил градом, ее пробивала легкая дрожь, а разум, совершенно точно, бродил где-то посередине миров.

– Нина, пойдем в постель. Тебе надо поспать, ты неважно выглядишь.

С этими словами Роберт приобнял Нину, чтобы сопроводить в спальню, и его тут же охватил панический страх.

– Нина, ты же вся горишь! – выпалил он в растерянности.

Мощный жар охватил хрупкое тело девушки, казалось, температура ее тела достигала не меньше сорока градусов по Цельсию. Никогда еще Роберт не прикасался к столь горячей плоти. Казалось, еще чуть-чуть и пот начнет испаряться прямо с поверхности тела. Он всерьез заволновался.

– Вызвать Эрика? – спросил Фидо. Он всегда звал Эрика, когда Нина вела себя странно.

Роберт думал. Он не хотел отвлекать Эрика пустыми тревогами. Нельзя же вызывать его из-за всякой странности, которая с ней происходит. Роберт надеялся, что в силах сам справиться с недугом Нины. Все-таки он уже немало знает о ее болезни.

– Мне очень жарко, – выпалила Нина, задыхаясь.

Роберт тут же вспомнил о том, что рассказывал Эрик про ее голые вылазки на улицу. Он часто находил Нину на балконе в одном лишь пеньюаре, когда она жаловалась, что ей слишком жарко, чтобы оставаться в квартире. Ей непременно нужно было вырваться на свежий воздух.

– Пойдем на террасу, – тут же сообразил Роберт.

Но Нина замотала головой.

– Нет… этого мало… увези меня, – Нина говорила короткими фразами на выдохе, словно ей не хватало воздуха, и она вот-вот норовила отключиться.

– Увезти? Но куда? – не понимал Роберт.

Нина тяжело дышала. Пот стекал с ее лица ручьями, будто она уже несколько часов качала железо в спортзале.

– Я покажу… – только и выпалила Нина и стала заваливаться.

Роберт тут же подхватил ее хиленькое тельце и поднял, словно она весила чуть больше домашнего кота. Двери лифта открылись, и Роберт, не теряя ни секунды, зашел внутрь.

– Вы оба, хватайте куртки, и бегом за мной! – приказал он Фидо и Учтивому Карлу. – Остальные, продолжаете дежурить здесь!

Двери лифта закрылись, и Роберт остался один на один с девушкой, пылающей жаром.

– Нина, куда мы поедем? – тихо спросил он.

Нина безвольно висела на его руках и тяжело дышала. Казалось, что ее тело разгорается все больше с каждой минутой.

– Туда, где холодно…

Нина произнесла эти слова уже в полузабытье, где терялась граница между реальностью и сном. Она закрыла глаза и позволила разуму улететь далеко в пространство и время.

– Куда я еду, Тори?

– Я покажу тебе… ты узнаешь это место!

– Я была там?

– Мы обе там были! Ты оставила меня там, помнишь? Я там и жду тебя все это время. Идем скорее!

Роберт выбежал из лифта к удивленным взорам своих бойцов в нижнем холле.

– Роберт, чем помочь?

– Позвонить Эрику?

– Мы с тобой?

Спрашивали обступившие его со всех сторон бойцы.

– Все остаетесь здесь. Распределитесь по позициям и продолжайте вахту! Открой мою машину!

Роберт раздавал приказы на ходу. Бойцы проводили Роберта до машины, припаркованную у самого входа, помогли усадить Нину на переднее сидение, и через минуту Роберт уже вырулил на центральную улицу.

Уже в машине Роберт сообразил, что на улице не месяц май, а чертова февральская зима с самыми настоящими морозными ночами, когда температура опускается ниже двадцати пяти градусов. А Роберт в одной лишь рубашке в заледеневшей на морозе машине с больной девчонкой в сорочке. Да уж. Роберт не умеет принимать решения в обстановке, требующей быстрых решений и незамедлительных действий. Паника сносит его мозги напрочь.

Поэтому он судорожно жал кнопки кондиционера и выставлял все параметры на максимум. У него заледенели пальцы, стучали зубы, а облачка пара изо рта свидетельствовали о том, что машина прогреется не скоро. Роберту было наплевать на пробирающий под рубашкой холод. Он беспокоился за состояние Нины. Но вовсе не потому что, Эрик голову ему оторвет, если с Ниной что-то случится. Хотя ему нравилась его голова. Роберт то и дело поглядывал на Нину, дремлющую, прислонившую голову к стеклу, и молился, чтобы его решение везти Нину ночью непонятно куда оказалось верным. Эрик всегда говорил, что Нине не помогут стандартные наборы первой помощи, и лучшее лекарство – это выслушать ее и понять, чего она хочет, а потом дать это. Так что, Эрик, не возмущайся потом.

Зазвонил телефон.

– Роберт, мы за тобой. Куда мы едем? – это был Фидо.

Отличный вопрос! Но он понятия не имеет!

– Просто езжайте за мной и не отставайте, – ответил Роберт, поглядывая на спящую Нину.

– Надо предупредить Эрика, – не унимался Фидо. И оно было понятно: Фидо и Учтивый Карл больше всех остальных проводили времени с Ниной, и стали практически ее личными телохранителями. Разумеется, они за это время привязались к девчонке.

– Как поймем место назначения, предупредим, – ответил Роберт и сбросил звонок.

Впереди виднелась дорожная развязка, сортирующая поток машин по четырем сторонам света.

– Нина, мне нужно знать, куда ехать, – громко объявил Роберт.

Длинные платиновые волосы пахли персиком, и на ощупь они были такими же мягкими, как кожица зрелого фрукта. Нина мягко проводила пальцами по густым ароматным чащобам и медленно плела из них толстую косу. Свежий бриз обдувал мягкими прохладными волнами, оставляя соленый привкус на губах. Они зарыли пальцы ног в песок, а набегающие холодные волны старательно откапывали их обратно, унося за собой щекотливые песчинки.

– Налево, – вдруг произнесла Нина.

Роберт уже был готов к команде Нины. Давно, наверное, целую вечность назад, она также строила маршрут, спеша на помощь к Марку. Роберт сделал резкий поворот и автоматически взглянул в зеркало заднего вида: Фидо с Учтивым Карлом не отставали.

– Смотри! Это – пеликан! – воскликнула Тори.

Нина посмотрела вперед и увидела, как большая белая птица с огромным клювом приземлилась на выступающий из воды камень. Она энергично дергала головой и заглатывала только что пойманную добычу.

– Правда, он смешной? – Тори заливисто смеялась и хлопала в ладоши.

Нина смотрела на красавицу Викторию, такую настоящую, такую живую, будто они и не прощались вовсе.

– Зачем я еду сюда? – спросила Нина, продолжая заплетать волосы Тори.

– Ты уже знаешь, зачем, – беззаботно ответила подруга.

И это была правда. Нина была готова найти ответ на самый главный вопрос, и для этого ей понадобится очень много сил, а значит, и тело ее будет гореть таким пламенем, которое она еще никогда не испытывала. Зимний холод с таким напряжением не справиться. Ей нужно что-то ледяное.

– Мне очень страшно, Тори…

Тори, наконец, оторвалась от созерцания морской глади и повернулась лицом к Нине.

– Ты должна это сделать.

Ее лицо, необычайно красивое и такое настоящее, словно Нина и вправду могла дотронуться до нее в реальности. При жизни лицо Тори искажалось непрекращающимся тиком, спазмирующим практически все лицевые мышцы: она улыбалась, хмурилась, беспорядочно моргала, уводила губы из стороны в сторону, отчего было сложно понять ее эмоции. Но Нине никогда не нужны были глаза, чтобы понять чувства Тори.

Во сне Тори была абсолютно здорова и тем прекрасна.

– Направо на развязку, – произнесла Нина.

Роберт тут же взял нужный курс.

Он всю дорогу то и дело бросал обеспокоенные взгляды на Нину. Ее голова прислонена к стеклу, глаза закрыты, и казалось, что она спала. Но это было не так. Она ни разу не пропустила нужный поворот. Она одновременно была в сознании и вне его.

Когда воздух в машине прогрелся, и Роберт, наконец, мог чувствовать свои пальцы, он нехотя выключил обогреватели. Потому что тело Нины продолжало гореть. Когда машина выехала на ровное пустое шоссе, Роберт умудрился извернуться и достать из-под заднего сидения автомобильную аптечку. Он одновременно следил за дорогой, рулил и открывал замки чемоданчика, а через несколько минут достал градусник и уже зажал его Нине под плечом.

– Я знаю, Нина. Тебе всегда страшно нырять на самое дно, испытывать свои лимиты и встречаться с Ними. Но ты должна… – говорила Тори, глядя точно ей в глаза, точно ей в душу.

– А что если однажды я сломаюсь? – Нина почти шептала. – Что если я стану одной из Них?

Тори протянула руку и мягко погладила подругу по щеке.

– Значит, таков будет твой выбор. Ты сама его делаешь… Только ты.

Нина придвинулась к Тори и положила голову ей на плечо. Они вместе следили за исчезающим в тумане горизонтом и слушали резвые крики чаек, где-то за облаками.

– Ты почти у цели Нина… Он ждет тебя…

Голос Тори растворялся в тумане, который постепенно захватывал видение, пока не осталось ничего. Тогда сон прекратился.

Уже прошло около получаса с того момента, как они выехали из апартаментов, и Роберт, наконец, начал догадываться, куда Нина вела их. Они выехали за пределы города по южной автостраде и сейчас продвигались по шоссе, ведущему вдоль морского побережья.

Роберт знал этот пригородный район с коттеджами, выстроенными в ряд вдоль берега, с выходами на длинный пляж. Он тянулся практически на пятьдесят километров и упирался в бухту с яхтами. Когда-то давно целую вечность назад Роберт присматривал здесь дом для совместной жизни с Лидией, но окончательный выбор пал на более близкий пригород. Теперь все это казалось каким-то невероятным сном, несбыточной мечтой или плодом фантазий. Лидия мертва. Дом продан. И Роберт снова один на один с судьбой.

– Сверни…

Роберт так увлекся очередным монологом страдающего от одиночества холостяка, оплакивающим свое несчастное существование, что даже не сразу сообразил, что Нина дала очередное направление.

Впереди был съезд, ведущий к одному из многочисленных пляжных островков.

Фонари здесь не светили, все электричество на общественных клочках пляжа отключали на зиму за ненадобностью, а потому Роберт вел машину в кромешной темноте. Он без стеснения включил фары дальнего света и рулил по петляющей дороге, спускаясь все ниже к пляжу.

Наконец, впереди показалась заснеженная площадка для парковки автомобилей. Роберт сделал последний крутой поворот и остановился точно посередине площадки.

Нина тут же открыла глаза.

– Надо подождать парней, они везут куртки… куда ты?

Роберт не успел договорить, как Нина открыла дверь и вышла из автомобиля. Роберт выскочил следом.

– Нина! На улице мороз! – только и крикнул он.

Но Нина не слышала его. Она ступала босыми ногами по снегу и, казалось, даже не замечала ледяного холода вокруг.

От вида того, как Нина в одной лишь короткой сорочке ступает по снегу, у Роберта сжались челюсти.

А Нина уже спускалась по ступеням, направляясь на пляж со скоростью лани, словно она и не умирала от жара минуту назад. Роберт бежал следом.

Несмотря на то, что асфальт был покрыт снегом, пляжный песок был чист, потому что никогда не замерзал.

Нина уже ступала по холодному песку, когда вдруг остановилась и обернулась.

– Я должна побыть одна, – сказала она.

Роберт не мог не заметить перемены в ее состоянии. Испарина исчезла, глаза выражали настойчивость, голос спокойный и, вообще, Нина приободрилась. Что было неудивительно, ведь в такой мороз взбодрится даже Санта Клаус.

– Я не могу оставить тебя! – настаивал Роберт.

Еще чего не хватало! Вокруг кромешная тьма, и грохот волн, а еще минус двадцать и, вообще, зима!

– Я должна побыть одна, – повторила Нина.

Облачка пара, вырывающиеся из ее рта, так рьяно контрастировали с тонкой шелковой сорочкой.

Нина развернулась, уверенная в том, что Роберт услышал ее и не станет преследовать, и направилась вперед к самой кромке моря.

Роберт так и застыл на месте, зажав в кулаке маленький предмет, что Нина обронила на ходу.

Роберт взглянул на показатели градусника: сорок три и четыре.

Это невозможно! Температура в сорок два градуса является смертельной для человека. Но глядя на то, как отдаляется белая сорочка в темноте, Роберт понимал, что все людское чуждо Нине.

Она – не человек. Она – чудо.

***

Время наводить порядок. Порядок во всем: и дома, и в целом мире.

Прошел практически месяц с тех пор, как он въехал в свою новую обитель здесь на холмах. Этот дом пустовал почти тридцать лет, и Томас стал первым его жильцом. Ему это нравилось. Он физически ощущал пустоту и девственность дома. Он здесь первый из всех живущих ступает по мраморным полам, трогает стены из рельефного камня, и дышит нетронутым воздухом. Он всегда должен быть первым во всем.

На протяжении всего месяца здесь велись интенсивные работы по обновлению интерьера: тридцать лет все-таки немалый срок для таких конструкций. Особняк состоял из трех этажей с четырехметровыми потолками, в огромной гостиной этажи совмещались, создавая по-настоящему королевский зал.

Дом был построен на холмистой местности, а потому пестрел разнообразными выступами, мансардами и балконными террасами. На уровне второго этажа к дому примыкал широкий бассейн, залитый прямо в скалистый выступ. Между кромкой бассейна и пропастью у подножия холма проходила лишь метровая тропинка, выложенная мраморной плиткой. С этой высоты открывался потрясающий вид на город вдалеке.

В доме было до двадцати разных комнат, переделанных в спальни, кабинеты и тренажерные залы. Томас всегда разрешал бойцам проживать под одной с ним крышей, но вовсе не потому, что одиночество претило ему, он наоборот находил в нем покой и возможность основательно подумать над очередным планом по захвату целого мира. Соседство с бойцами исходило скорее из практических соображений.

На территории в два гектара, принадлежащей особняку, также размещался отдельный небольшой дом для бойцов и личного штата Томаса, состоящего из двух садовников, которые уже вовсю облагораживали окрестности, расчищая завалы снега. Престарелый дворецкий Вальтера, который до сих пор в свои семьдесят с небольшим лет продолжал активно управлять хозяйствами Томаса на протяжении вот уже тридцати лет, и две служанки, которых Вальтер везде возил с собой. Ингрид и Кристин – единственные женщины во всем этом мужском царстве, такие же призраки, как и сам старик Вальтер, подтверждающие свое существование лишь ежедневно сменяющимися полотенцами и бельем, кухонными ароматами и отсутствием пыли даже в самых отдаленных местах и неиспользуемых комнатах. Таков был заведенный много лет назад порядок в каждом доме Томаса. И это четкое распределение обязанностей и строгая северная выдержанность работников были столь же стабильными, как и их верность.

Весь интерьер особняка был выдержан в стиле минимализма. Ничего яркого и бесполезного, все должно иметь смысл. Вся восточная сторона особняка была выполнена из стеклянных стен, таким образом, дом просыпался с восходом солнца, которое естественным образом освещало дом изнутри. Томас любил огромные пространства, а свет всегда делает их шире.

Мебель была под стать дизайну: сдержанная, эргономичная, без малейшего намека на декор. Упрощенный до элегантного минимума камин в гостиной со свисающими над ним гигантскими каменными плитами создавал впечатление высокотехнологичной пещеры с маленьким аккуратным пламенем.

И весь дом был наполнен холодными серыми тонами, оттенков которых здесь можно было насчитать до нескольких сотен тысяч.

Этот дом в полной мере отражал весь внутренний мир Томаса: суровость, хладнокровие, бесчувственность.

Томас стоял в тускло освещенном кабинете и смотрел в окно. Там вдалеке яркими разноцветными огнями в ночи горел город. Его город. Он принадлежит ему по праву. Томас любил предаваться наблюдению, это занятие помогало сконцентрироваться и отшлифовать план до безупречного состояния. Город словно дразнил его своей мнимой недоступностью, грозил затащить в силки обманом и уничтожить. Томас должен быть осторожным, но не терять напористость, он должен идти вперед, предугадывая сразу десять следующих шагов противника. За свою жизнь он отлично поднаторел в этой шахматной игре, и эта партия должна была стать фееричной и заключительной.

Томас не верил в предначертанную судьбу или злой рок. Он был уверен, что пишет свою историю своей же рукой. Нет бога, нет дьявола. Есть лишь люди. Каждый наделен потенциалом изменить мир, и лишь сильнейшим это удается. Томас верил в удачу. Он верил, что удача всегда на стороне бесстрашных. Таких, как он. Поэтому он держал в руке грязный, вонючий, дотертый до дыр вязаный шарф в черно-красную полоску и понимал, что ему снова представился шанс.

Дверь в кабинет издала тихий щелчок и открылась. В проеме показался Арн. Он беззвучно прошагал к Томасу и остановился, выжидая разрешения заговорить.

– Что ты узнал? – раздался ровный хриплый голос.

– Немного.

Арн всегда был честен с Томасом, не старался прикрыть свои промахи и ошибки, это было бы глупо, а иной раз смертельно. Томас обладал нестандартным мышлением. Никогда не угадаешь, что он увидит в том или ином провале: непростительную ошибку или же неожиданно представившийся шанс на успех?

Арн протянул несколько фотографий. Движения Томаса были такими же размеренными и уверенными, как и его голос. Он взял фотографии и начал сосредоточенно разглядывать каждый миллиметр на них.

– Она появилась у Эрика недавно. По крайней мере, летом прошлого года никто не замечал ее рядом с ним.

– Кто она?

– Неизвестно.

Томас разглядывал худенькую девушку, вышагивающую рядом с Эриком в окружении телохранителей. По внешнему виду Томас сразу сделал вывод, что она не является его родственницей, у них не было ничего общего в чертах, что передавались по генетическому коду. Эрик был выходцем западных народностей с квадратной челюстью, острым прямым носом, волевым подбородком, высокого роста и с густыми каштановыми волосами. Девчонка же имела больше общего с ближним севером: слишком бледная кожа, не предрасположенная к загару, волосы совершенно точно отдавали рыжеватостью, хотя истинный цвет был спрятан под краской, тонкие губы, впалые щеки и невероятно огромные светлые глаза, о которых Арн мог рассказывать часами.

Это определенно была она. Вторженец в сны Томаса. Незваный и в то же время желанный таинственный гость. Она появилась в его снах осенью. Спустя время Томас осознал интересный факт: она появилась ровно в тот момент, когда Пастаргаи начали игру. Какова вероятность того, что ты увидишь одну и ту же незнакомку в двух снах подряд? А в трех? А в шести? Кто-то бы подумал, что он рехнулся. Другой бы искал ее лицо на обложках печатных изданий, упаковках еды и рекламных плакатах, желая объяснить ее навязчивые появления вбросом информации из окружающей действительности в подсознание, которое вставляет эти образы в сны. Но Томас… Томас обладал нестандартным мышлением и необъяснимым чутьем на правду и ложь. Девчонка была настоящая. Такая же реальная, как и он сам.

Томас практически каждый день заставлял Арна пересказывать историю с нападением на Эрика на набережной. И каждый раз Арн смущенно повторял один и тот же набор нелепиц, из-за которых он чувствовал себя психом. Рана на предплечье разверзлась перед его глазами, он не только наблюдал за тем, как хлестала кровь, но и чувствовал ее теплоту, запах. Но как только он поставил существование раны под сомнение, она исчезла. Все то время, что Арн пересказывал вновь и вновь необъяснимую галлюцинацию, Томас теребил шарф, которым Арн пытался остановить иллюзорную кровь. Этот шарф принадлежит ей.

Он видел его во сне. Ее руки были привязаны к кровати этим самым шарфом. Но на момент сна Томас даже не знал о его существовании. Как это объяснить?

Она снова приходила этой ночью. Он увидел шрам на ее запястье, но почему-то в нем крепла твердая уверенность в том, что этот шрам остался не на ее руке. Она показала что-то очень важное для нее, что-то, что Томас должен отыскать. Он не знает, откуда эта уверенность, и откуда эти мысли, ведь она ни словом не обмолвилась. В обмен на это откровение в виде шрама он показал ей свою тайну. Он никогда ни с кем не делился с ней, нося этот острый нож точно в своем сердце. Эта тайна, это бремя, это проклятие было только его, и никому не под силу ни понять его глубины, ни узреть значимости, ни тем более облегчить. Но на долю секунды ему вдруг показалось, что она сможет понять. И как только эта гнусная мысль зашептала о своем присутствии, Томас проснулся, желая разорвать связь между ними. Желая вернуться в привычную жизнь. Желая убить надежду в зародыше.

Его трон – бесстрастие, его скипетр – суровость, его корона – хладнокровие. А сам он – уже давно мертвец, а значит, страх смерти не имеет над ним власти.

Томас проснулся чуть за полночь и не сомкнул больше глаз. Он провел в кабинете всю ночь, вспоминая о ней, размышляя о ней, ожидая Арна. И вот сейчас он смотрит на фотографии, где запечатлено ее лицо, которое он никогда не видел во снах, и его охватила четкая уверенность в том, что он, наконец, нашел ее.

– Скажи, Арн. Ты веришь в чудеса? – вдруг спросил он.

Арн смотрел на Томаса, неуверенный, правильно ли расслышал вопрос. Но Томас не ошибался в словах. А Арн обладал чутким слухом снайпера.

– Не в те чудеса, вроде хождения по воде… – Томас говорил больше сам с собой, – Веришь ли ты в нечто мистическое? Ты веришь в то, что существует нечто за гранью твоего реального мира? Мира, что ты можешь осязать, пробовать на вкус, контролировать. Веришь ли ты в существование того, что не можешь объяснить?

– Как же можно быть уверенным в том, что невозможно объяснить? – не понимал Арн.

– О, а тебе и не нужно быть в этом уверенным. Ты можешь просто верить в то, что оно есть… без объяснений, без логических обоснований… просто верить, – Томас практически шептал, продолжая разглядывать девушку на фотографиях.

Арн долго молчал. Он пытался собрать разрозненные мысли в кучу, и найти подходящие слова для того, чтобы описать очередной набор нелепиц. Странным образом, Томас придавал этим нелепицам огромную важность. Арн откровенно признался:

– Я верю, что с этой девкой не все так однозначно. Ребята собирают разные слухи о ней: кто-то говорит, что она – очередная пассия Эрика, другие – что она дочь загадочного могущественного авторитета. Но никакого предположения недостаточно, чтобы в полной мере описать то, во что я верю.

Томас едва заметно улыбнулся. Он всегда гордился Арном за тот образ мышлений, что сумел воспитать в нем. Он практически описал то, что испытывал сам Томас.

– Ты узнал ее имя?

– Да.

Томас задержал дыхание. Загадка близилась к своему логическому концу.

– Ее зовут Нина.

Томас удовлетворенно улыбнулся. Он, наконец, познакомился с ней.

Вдалеке забрезжил красный рассвет первыми живительными лучами солнца, которые стремились поскорее отогреть землю и ее обитателей, обещая скорое отступление холодов и приход долгожданной весны.

– Нина… – шепотом повторил Томас.

Он провел пальцами по ее лицу на фотографии.

– Здравствуй, Нина.

***

Раздался телефонный звонок с мелодией григорианских песнопений.

– Эрик, – в трубке раздался голос Рудольфа.

Сон тут же, как рукой сняло. Оказывается, Эрик задремал прямо за своим рабочим столом в офисе. Он уже давно остался здесь один на один со своими думами, остальные разбрелись по заданиям.

– Мы отдали им Драгоша, – добавил Рудольф.

– Как все прошло? – спросил Эрик, прогоняя сонливость из голоса.

– Как ты и предсказывал. Цыгане сами осмотрели тела и пули. Они принесли извинения. Их посыльные уже разъехались по всему району с новостями. К утру все руководители банд будут оповещены о невиновности Голубки.

Эрик тяжело вздохнул.

– Это нам мало поможет, – ответил Эрик.

– Лоло тоже так сказал. Он говорит, что фитиль к пороховой бочке зажжен. Они сейчас беседуют с Абелем один-на-один, и это хороший знак.

Эрик молча согласился. Разговоры тет-а-тет всегда свидетельствовали о том, что лидер серьезно относится к делам и готов вершить высокий бизнес, тот, что решается за закрытыми дверьми, подальше от мнимого народа. Ведь за закрытыми дверями балом правит откровенность, и она не может не идти им на руку.

Эрик знал, что Лоло был старше Драгоша, и он относился к бизнесу более ответственно, более обдуманно. Эрик откровенно жалел о том, что у цыган сохранялся прямой порядок наследования власти, ведь Лоло был сыном брата бывшего барона, а Драгош – сыном самого барона. Если бы Лоло изначально стал бароном, всего этого кошмара, наверняка, удалось бы избежать. Но власть Лоло мог заполучить только лишь в случае добровольного отречения от нее Драгоша. Ну, или в данной ситуации, в случае его смерти. К счастью, первый сын Драгоша был несовершеннолетним, а потому власть он потерял в силу сложившихся обстоятельств. Настало время правления ветки Лоло. И оно к лучшему. Локти малыша Пэтэра останутся чистыми от крови.

– Приезжайте в офис после встречи. Мне надо знать, как использовать Бригаду Лоло, – сказал Эрик.

– Без вопросов! Как закончим, я позвоню.

Связь оборвалась.

Эрик устало повалился на спинку кресла. Голова уже гудела от не покидающих ее мыслей, а может, из-за отсутствия полноценного сна. Пошел уже третий день бессонницы Эрика. От количества выпитого кофе дрожали пальцы, и появилась нездоровая одышка. Эрику необходим был отдых, как бы он ни упирался.

Но как мог он отключиться в момент, когда его детище умирало у него на глазах? Он много раз предрекал гибель своей империи, но это предсказание всегда казалось каким-то недостижимым, нереальным. Как невозможность того, что ты выйдешь на улицу за продуктами, а в следующую секунду умрешь от упавшего сверху цветочного горшка. Или как невероятность того, что твой самолет попадет в сильную турбулентность и разобьется. Этого просто не может быть! Это не может случиться со мной! С другими – да! Но не со мной!

Но горшок таки убил его, и самолет разбился. И теперь он сокрушался о том, что не был более осторожен, и не относился к потенциальной угрозе со всей серьезностью.

Однако, Эрика разрывало двоякое чувство. С одной стороны, наблюдать за сокрушительными событиями, что он предсказывал много лет назад, было больно. Но с другой стороны, захватывающе. Именно потому, что он их предвидел. Как ни крути, Эрик был прирожденным стратегом, и как в любом стратеге в нем жил этот садистский азарт, обожающий сложные перипетии и лабиринты, из которых он должен найти выход. Спустя столько лет его кажущийся с виду дохлым дух авантюризма ликовал от предстоящей схватки. На столе засияла новая шахматная партия, правила те же, и исход из нее тот же: ты либо станешь еще более легендарным и великим, либо умрешь.

Снова зазвонил телефон. На этот раз запела Дива.

– Эрик, мы на побережье, – прозвучало в трубке.

– Что? – не понял Эрик и взглянул на часы. Полтретьего ночи.

Слушая в трубке сбивчивый рассказ Роберта о том, что Нину снова охватил небывалой опасности жар, Эрик уже взял ключи от машины и бросился прочь из офиса.

В машине он вбил в навигатор координаты, что передал Роберт, и помчался на зов друга.

С Ниной что-то происходило, и это было неспроста. Как и Эрик, Нина сильнее остальных переживала все происходящее, но на более чувствительном и эфемерном уровне. Она определенно что-то уловила и пыталась разглядеть. Когда кто-то или что-то посылало ей видения особой важности, реакция ее организма была всегда одинаковой: ее бросало в жар от попыток узреть глубину образов. Но этот раз был особенным. Нину еще никогда не охватывал жар такой силы. Эрик поймал себя на эгоистичной мысли о том, что ему настолько необходимы ответы, что он даже не задумался о тех страданиях, сквозь которые Нине приходится идти ради этих ответов. Как бы Эрик ни пытался отмахнуться от напрашивающихся выводов, он не смог переубедить себя в обратном: его охватило глубокое чувство вины перед Ниной. Одышка вдруг стала интенсивнее, Эрик буквально ловил ртом воздух. Кажется, у него развивается тахикардия. Он еще никогда не чувствовал себя настолько старым.

Через час он уже был на месте, пытаясь разобраться в самом сердце ночной мглы в хитросплетениях многочисленных дорожек, ведущих к пляжу, и вскоре, наконец, нашел нужную. Впереди он различил свет фар двух автомобилей, Эрик поехал к ним точно к маякам. Кое-как припарковав машину, Эрик побежал к Роберту, который уже вышел из машины навстречу другу.

– Где она?

– Вон, на берегу, – указал Роберт в сторону пляжа.

Эрик подошел к стальным перилам, ограждающим парковочную площадку от пляжа, и глаза его расширились от шока.

– Она же практически голая! – воскликнул он, готовый разорвать Роберта в клочья.

– Она не взяла ни куртку, ни ботинки, – объяснял Роберт, и, предвосхищая следующий вопрос, тут же добавил. – И она просила не тревожить ее, пока она не закончит.

Эрик буквально заныл от отсутствия возможности действовать. Он ненавидел моменты ожидания, они могли тянуться целую вечность! Эрик громко вздохнул и смирился с участью. Он мог только наблюдать за сверкающей в ночи белоснежной сорочкой, сидящей на одном из забытых деревянных лежаков.

К этому времени из машины показались Фидо и Учтивый Карл и встали позади Эрика, вцепившегося в перила.

– Эрик, она знает, что делает. Сколько раз мы заставали ее на балконной террасе посреди дождя или мороза, – хрипло объявил Фидо.

– Да, Эрик. Давай, позволим ей сделать то, что она умеет, – согласился Роберт.

– У нас в машине есть пончики и термос с кофе, – предложил Карл.

И его глупое и даже детское предложение показалось заманчивым.

Мужчины подкрепились скромными запасами кофеина и сахара, а потом разбрелись по машинам и продолжили ждать.

Эрик сидел рядом с Робертом, в машине тихо играла джазовая музыка, не позволяя им забыться сном. А Нина по-прежнему сидела у самой кромки воды и смотрела в ночную мглу перед собой, туда, где море давало знать о своем присутствии накатами волн и далекими огоньками яхт и катеров.

Она чувствовала его. Он был где-то совсем рядом. Словно за невидимой, но плотной стеной. Протяни руку и ты дотронешься до него, но в то же время он был недостижим. Эта стена между ними все никак не рушилась, какие бы усилия Нина не прилагала. Она отчаянно вглядывалась в густой мрак, сосредотачивая все свои мысли, желания и стремления отыскать его в этой черноте. Иногда ей казалось, что она слышит его зов, но это были отзвуки прибоя где-то о скалы. Иногда ей казалось, что он стоит точно позади нее, и она даже ощущает его дыхание на своей спине, но это был лишь холодный зимний ветер.

Все эти сны, что она видела на протяжении многих месяцев, вели к нему. Он особенный, исключительный и очень сильный. Он был точно снежный вихрь, нещадно хлещущий по лицу и телу своими острыми стеклянными льдинками. И он все ближе подкрадывался к ней, а она осторожно шла ему навстречу. Он нес с собой ароматы, характерные только для него, для его жизни, для его судьбы. Он пах хвойными рощами, порохом, горящим поленом, источающим дым через трубу, апельсином и гвоздикой, варящимися на плите, тяжелый древесный запах сигар был особенно настойчивым и густым. Но больше всего он, разумеется, пах смертью, которая окружала его точно аура. Он нес ее с собой уже так давно, что она прочно укрепилась в его сердце, поработила душу и стала его неотъемлемой частью. Ее ни за что не вытащить из глубинных нор нутра, он не может жить без нее, как бы абсурдно это ни звучало. Он не может жить без смерти. Так же, как и Нина. И эта схожесть пугала ее.

Нина все больше понимала причину, по которой она чувствовала его уже так давно, из такого далека. Они оба – мертвые души, потерянные среди живых. Смерть забрала их человечность, оставив им лишь месть в сердцах, которая движет ими до сих пор. Она лежит где-то очень глубоко, они даже забыли о ее существовании, но это не значит, что ее нет. И сейчас Нина, как никогда яснее и четче, ощущала этот болезненный колкий комок, гирею осевший на груди, воспевающий о тяжести ее существования по причине того ненавистного палача, что одним лишь коротким движением пальца отнял у нее не только родителей, но и ее саму. Он забрал ее душу. Он изуродовал ее рассудок. Он искалечил ее тело. И ушел праздновать свою победу. Он праздновал до сих пор, пока Нина изнемогала от страданий, от невыносимой боли утраты, от пожизненного траура.

Вот, что объединяло их. Нина чувствовала в том незнакомце такую же уродливую мучительную пытку, что бессовестно кромсала его разум и остатки гниющей души. Боль, спрятанная под стальным хладнокровием и беспощадной невозмутимостью.

– Хочу узнать твое имя…

– А я – твое…

Он тоже желал найти ее, и прилагал все усилия со своей стороны. Возможно, он тоже ощущал эту некую связь, не поддающуюся объяснению, и просто существующую между ними так естественно и неотвязно, каждый раз, возвращая их друг к другу, точно дразня мнимой обманчивой близостью.

– Как думаешь, что она ищет? – Роберт прервал молчание, почувствовав, как его клонит в сон.

– Как всегда, что-то очень важное, – ответил Эрик и посмотрел на часы.

Время приближалось к пяти утра, а Нина и не думала выходить из транса, затянувшегося на целую ночь.

– Почему бы нам просто не послать бойцов и не разобраться со всеми силой? – спросил Роберт.

– Ты говоришь, как Дэсмонд, – упрекнул Эрик.

– Наверное, потому что я больше не вижу опций. Я не знаю, как можно договориться с таким количеством недовольных. Что можно предложить им, чтобы они успокоились?

Правда в том, что Эрик тоже не знает. Он пытался найти ответ, перебирая массу альтернатив для бунтарей, лишь бы разрешить конфликты мирным путем. Но все больше склонялся к идее того, что это невозможно. Потому что не было среди них того лидера, который объединил бы их, который заставил бы услышать смысл его слов, заставил бы узреть логику и подчиниться. Тот, кто разжег эту войну, вовсе не стремился к контролю над маргиналами, он так же, как и Эрик, понимал, что это невозможно. Они все слишком разношерстные и слишком тупые, и у них слишком большое самомнение, далекое от объективности. Они – толпа язычников, верящих в разных богов, и по той же причине – обреченные на поражение в борьбе между собой. Таинственному врагу удалось объединить их лишь одним предлогом – все той же жаждой наживы и величия, что и руководит всеми людьми во все времена человеческой истории. Но величия добиваются единицы. Такие, как Эрик. Такие, как его невидимый враг. Он направит слепую ярость беснующихся банд на империю Эрика, точно пешек, стоящих на первой линии. Он будет жертвовать ими направо и налево, все ближе продвигаясь к королю. И когда придет момент, он сам сделает ход, он начнет рубить всех важных фигур от слона до королевы, пока не останется лишь слабый беззащитный король.

Потому Эрик стоял перед большой проблемой: на него надвигалась волна разгневанных изгоев, вооруженных огневой мощью до зубов, с легкой руки загадочного врага. Эрику необходимо вести очень тонкую и продуманную далеко наперед игру, дабы успешно воевать на обоих фронтах. Он должен отбить ходы пехоты, и расчистить путь к долбанному королю. И ему позарез необходимо найти его позицию в кратчайшие сроки. Невозможно воевать с призраками.

В машине заиграли религиозные песнопения.

– Да, Рудольф, – ответил Эрик.

– Эрик, мы только закончили. Нам необходимо встретиться с тобой немедленно. У Абеля есть важная информация, – Рудольф говорил быстро и в голосе слышались радостные нотки.

– Понял тебя. Пока езжайте по домам. Не могу сказать, как скоро буду.

– Все хорошо? – Рудольф явно забеспокоился.

Эрик тяжело вздохнул.

– Это Нина, – только и ответил он.

И этого было достаточно для того, чтобы Рудольф понял, что канал Нины также усердно работал, как и все они, в последние пару дней.

Эрик оборвал связь и передал Роберту все, что сказал Рудольф.

– Уж лучше бы новости, действительно, были хорошие. Нам они позарез нужны, – ответил Роберт.

Эрик лишь молча кивнул. На некоторое время в машине все стихло. Пока Роберт снова не нарушил тишину.

– Как она?

Эрик посмотрел на маленькую белую точку впереди.

– В последнее время без рецидивов. Панические припадки бывают редко.

– Как ты справляешься?

– Ну, ее начинают мучить навязчивые галлюцинации, и главное во время ее остановить, чтобы не споткнулась о что-нибудь. В такие моменты она не видит ничего реального вокруг. Лишь то, что показывают ей эти чудики. Пару недель назад она забилась под журнальный столик в гостиной, думая, что это холодильник в морге, где ее заперли эти ублюдки.

– Черт возьми, они и вправду настолько реальны для нее! И что ты делаешь в таких случаях?

– Просто говорю с ней. Рассказываю что-нибудь из своей дерьмовой жизни, чтобы она поверила, что не только ей хреново в этом мире. Когда она позволяет дотронуться до нее, значит, галлюцинации отступают, и тогда жди судорог. Обычно они длятся не более трех-четырех минут, после чего она проваливается в долгий сон.

В такие моменты Эрик всегда держал голову Нины на коленях и мягко поглаживал ее по лицу, надеясь, что через нежные прикосновения она почувствует всю его любовь к ней и быстрее захочет вернуться из кошмара в реальность. В последний раз он даже мысленно признавался ей в любви, не зная, слышит ли она его. Но после того, как она пришла в себя после сна, она не подала виду, что эти значимые для него слова как-то повлияли на нее. Возможно, она не слышала их, а может, просто не помнит. А может, она все прекрасно слышала и помнила, но просто не захотела это обсуждать. И третий вариант очень сильно ранил Эрика. Поэтому он предпочитал в него не верить.

– Но ей стало легче после лечебницы? – спросил Роберт.

Эрик грустно ухмыльнулся.

– Я молюсь, как бы ей не стало хуже здесь. Ян был прав, я сам не понимал, во что ввязывал ее.

– Да брось ты! Она хотя бы узнала, что такое нормальная жизнь. Выбралась из палаты, подальше от санитаров и шизиков. Больная атмосфера лечебницы не может влиять на нее положительно.

– О, да. Она определенно далека от докторов и санитаров. Она ближе к трупам и моргу, чем когда-либо.

Роберт отчетливо слышал этот печальный сарказм в голосе Эрика, и впервые заметил перемены в друге. Эрика будто мучила совесть, и Роберт едва верил этому факту, потому что когда дело казалось бизнеса, Эрик готов был отдать на закланье даже самого себя, не говоря уже о ком-то из друзей. Теперь же Эрик то ли и вправду старел, то ли задумался, наконец, о чувствах других людей. Роберт вдруг понял, какую важную роль Нина играла в жизни Эрика, хотя последний даже и не догадывался об этом.

– Раздумываешь над тем, чтобы вернуть ее обратно? – тихо спросил Роберт.

Эрик вздохнул, но закачал головой.

– Я не могу. У нас договор.

– С Яном?

– С Ниной.

Роберт закивал, вспомнив что-то о покровительстве взамен ответов.

– А что именно ты должен сделать для нее? – не понимал Роберт.

– Научить бороться с недугом.

– С этими монстрами?

Эрик вдруг задумался.

– Я все больше начинаю понимать, что не в монстрах дело, – начал он. – Всему вина – ее желание отомстить. Она пока не до конца осознает его силу, но это желание огромно. Я вижу его в каждом ее жесте, в каждой фразе, в каждом взгляде, когда она в припадке. Она может сколь угодно стараться похоронить это желание мести, забыть, запереть где-то глубоко в душе. Но так только хуже. Оно будет болеть как запущенный порез, пока рана не загниет и не разразится гангрена, от которой можно избавиться лишь ампутацией. И я все думаю, что эта ее вторая личность питается этим скрытым чувством неотомщенности, заставляя Нину все больше страдать и каяться в собственных попытках забыть о мести.

– В нас всех живет месть. Мы не можем просто так отпустить ее, – поспорил Роберт.

– Неужели? – Эрик недоверчиво взглянул на Роберта. – Нина убила Лидию – ведь так ты утверждал совсем недавно?

– Это была не Нина! – возразил Роберт и вдруг снова почувствовал, как в груди заныла тупая боль.

– Ты уверен? – Эрик снова выразил скепсис. – А может, ты просто захотел ее простить, но не смог признать этого и просто свалил всю вину на ее монстров?

Роберт не ответил. Он лишь отвернулся и уставился в противоположное окно.

– Задумайся над этим, Роберт. Сила прощения велика. И я начинаю понимать это только сейчас, когда вижу, как Нина мучается от того, что не может простить и отпустить того ублюдка с миром.

Снова стихло.

– Как же ты научишь ее прощать, если сам в своей жизни никогда этим не занимался? – настало время для скепсиса Роберта.

– Понятия не имею, – буркнул в ответ Эрик.

И удивился тому, насколько все усложнилось. Когда он заключал с ней сделку, ему казалось, что он вступает в легкую игру, где он получает ответы на любые свои вопросы, а взамен покупает ей шмотки и золотые украшения, водит в рестораны и развлекает, как может. Но все обернулось гораздо серьезнее, чем казалось изначально. Он пообещал ей помочь бежать, но бежать, как выяснилось, надо не от монстров, а от самого настоящего дьявола, с которым он сам живет рука об руку вот уже сорок лет. И только сейчас ему удалось узреть этого дьявола в безобидном и даже справедливом, как ему всегда казалось, правиле мщения. А удастся ли Нине? Как донести до нее важность прощения, если он сам не может похвастать обладанием этого дара?

В поисках ответов Нина все больше ныряла на самое дно, но она находила там не только ответы для Эрика, с каждым погружением она приближалась к тому забытому, захороненному желанию мести, и Эрик рисковал грандиозно провалить свою часть сделки. Он часто ругал себя за то, что не узрел этого дьявола в Нине раньше, когда она рассказывала о том, как защищала каких-то детей в лечебнице, мстила за друга, за мальчика Конрада, отстаивала жизнь Софии, с которой даже не была знакома. Как же Эрик мог быть так глух и слеп?! Сколько времени он потерял? Сколько битв за душу Нины он проиграл?

– А что будет, если вы оба выполните свою часть сделки?

Вопрос Роберта вытянул Эрика из размышлений, и тут же окунул в еще более мрачные.

– Разойдемся, – жестко ответил он. – Она пойдет своим путем, мы пойдем своим. Или ты думаешь, она захочет участвовать в кровавых побоищах всю свою жизнь?

Роберт понуро опустил голову, словно Нина единственная из них всех была свободной, она могла уйти в любое время. А он повязан нерушимой клятвой, и до конца жизни ему пребывать в этом бизнесе, окружении, темпе жизни. С верными друзьями, но в то же время одиноким.

– Без нее все будет уже не так, – тихо произнес Роберт.

Эрик не мог не согласиться.

Вдалеке забрезжили первые лучи рассвета, резко прочертив линию на горизонте, отделяя синеву моря от синевы небес. Яркий оранжевый диск медленно поднимался из-за стены времени и пространства, объявляя свою очередь на небосвод. Он словно восклицал по-доброму: «Ну, что? Замерзли? Сейчас я вас отогрею!»

Яркий свет ослепил Нину на мгновение, озарив ее видения ярким искрящимся светом и едва заметным теплом.

И в этот момент она вдруг нашла его!

Он стоял в темноте и наблюдал за восходом солнца точно так же, как и Нина. Она услышала его сердцебиение, почувствовала запах его духов: навязчиво древесный острый тяжелый и жесткий, как монолитная каменная плита, свисающая над маленьким островком огня.

Он держит Нину в руках, подносит к лицу и вдыхает ее аромат, он смотрит на нее с разных ракурсов, в разные моменты ее жизни за плечами Эрика. Он улыбается. Он доволен. И он жаждет встречи с ней.

«Нина…»

Она слышит его низкий стальной голос, точно режущий металл.

«Здравствуй, Нина…»

Она стоит рядом с ним, почти касаясь его. Она хочет дотронуться до него, развернуть и, наконец, увидеть его лицо. Но не может. Потому что она не может контролировать свое тело, ведь это – не ее тело. Она – не она.

«Каков твой приказ, Томас?»

Нина задает вопрос и стоит, вытянувшись стрункой в ожидании ответа.

Внезапно он поворачивается к ней лицом, но на него снова падает тень. Она видит лишь, как его глаза горят ярким негаснущим огнем, искры которого так схожи с теми, что то и дело разгораются где-то очень глубоко в ее собственной груди.

«Свяжись с нашим старым другом».

Приказ прозвучал, и Нина удаляется.

Огонь в его глазах преследует ее до конца видения, сливаясь с ослепляющими отблесками небесного светила, которое уже полностью выкатилось из-за горизонта и смело отвоевывало все больше пространства на небосводе.

– Томас… – шепчет Нина, – Томас… Томас.

Она повторила его имя еще несколько раз, чтобы зацепиться за него, но связь безвозвратно оборвалась, и она больше не чувствует его.

Крик первой проснувшейся чайки ознаменовал жизнь. Нина очнулась ото сна и почувствовала, как у нее медленно леденеют ноги, а холод заставляет кожу покрыться гуськом.

Эрик обрадовался рассвету. Уж чересчур долгой показалась эта ночь. Он вышел из машины и понял, насколько он застыл за эти часы. Тело ломило от отсутствия движений на протяжении пяти часов и теперь требовало немедленной зарядки. Роберт завидев, как Эрик разминал спину и конечности обзавидовался до появления слюны, и поспешил за другом.

Спустя несколько минут разминки, после которой их тела запели «Аллилуйя!» они подошли к перилам, продолжив наблюдение за босой юной девушкой в сорочке, одиноко сидящей на покореженном от воды и заброшенности лежаке.

Вдруг Нина встала. Роберт и Эрик напряглись. Неужели дождались?

И вправду через пару секунд Нина развернулась и зашагала обратно к машинам. Эрик тут же побежал ей навстречу, скидывая с себя куртку. Роберт семенил следом.

Они встретились на середине пляжа, Эрик немедленно набросил на нее куртку, видя, что жар отступил, и теперь она дрожала от холода. Ее волосы, слипшиеся от пота в мелкие пакли, теперь развевались собранными жгутиками на ветру. Ее глаза сверкали серебром ярче обычного, а на осунувшемся лице появились синева и морщины от усталости.

– Нина, идем скорее в машину, – сказал Эрик и приобнял ее.

Но Нина уперлась, охваченная желанием, как можно быстрее, донести важную новость.

– Я знаю, кто он, – произнесла она.

Сердце Эрика тут же наполнилось радостью. Роберт тоже поддался духу оптимизма.

– Я знаю, кто нам нужен, – добавила Нина.

***

Он прибыл ближе к обеду, не торопясь с приездом. Он заметил за собой, что в последнее время, вообще, не хочет здесь появляться, но клятва, данная много лет назад, была сильнее его воли. Так уж они были устроены: слово для них значимее обстоятельств, потому они и не разбрасывались им, стараясь клясться в том, что действительно было ценным и священным. Но даже с таким требовательным подходом было невозможно оценить свое отношение к данной клятве наперед. Например, на сорок лет.

Монолитные стальные ворота тихо пропищали и медленно раскрыли свое нутро. Автомобиль въехал на территорию особняка и вскоре припарковался на одной из площадок, где стояла целая армия бронированных джипов.

Виктор вышел из машины и не мог не поразиться тому, с какой быстротой это место хорошеет. Строительный мусор уже давно вывезли, и особняк засиял новыми красками, и самое главное – жильцами.

Виктор приобрел этот комплекс тридцать лет назад, и с тех пор ни разу здесь не был. Его нисколько не тянуло в эти края. Они заставляли его думать о том, о чем он предпочел бы забыть. Опять-таки, если бы не клятва.

Томас провел здесь настоящую программу реновации. Он заменил все деревянные перила алюминиевыми, врезал в восточные стены окна с пола до потолка, отчего стены теперь казались стеклянными, установил солнечные панели на крыши и водокачку с резервуаром на тысячу кубов, сделав комплекс полностью независимой системой. Виктор понимал, что это – не предел. Томас планировал создать из этого места неприступную крепость.

Снега в горах всегда выпадает больше, чем в городе, но садовники Томаса знали свое дело, и вся территория комплекса была вычищена вплоть до промерзшей земли, и уже даже обставлена милыми карликовыми хвойными деревьями. Казалось, что дом всегда был обжит, а не пребывал в долгом одиночестве.

На крыльце его встретил сам Арн.

– Он ждет тебя в гостиной, – прогремел боец, сразу перейдя к делу.

Виктор зашел в дом. И только очутившись внутри, он словно нырнул далеко в прошлое. Томас всегда любил выдержанный минимализм, холодные тона, практически полное отсутствие всякого декора, эргономичная мебель, простые фигуры и максимум дневного света.

Мужчина прошел в просторную гостиную с невероятно высоким потолком. Посреди сооружен настоящий шедевр минималистического стиля: широкие монолитные каменные плиты свисали с потолка практически до пола, где под самым их основанием горел огонь. Этот потрясающий камин Виктор помнил всегда, скорее всего, именно из-за него он и приобрел этот дом. Он был уверен, что его другу понравится это произведение искусства.

Томас сидел на одном конце гигантского, под стать размерам гостиной, углового дивана с блестящим алюминиевым каркасом и черной текстильной обивкой, рассматривая очередную порцию фотографий от разведчиков.

Завидев друга, Томас едва заметно улыбнулся.

– Здравствуй, Виктор.

Томас встал с дивана и поприветствовал товарища крепким рукопожатием, а потом жестом пригласил присоединиться. Виктор сел в кресло напротив Томаса.

Следуя установленным правилам уже много лет назад, они дождались, пока Вальтер поставит перед гостем полностью сервированный поднос с кофе, и удалится.

Все это время Томас молча продолжал разглядывать фотографии. Виктор наблюдал за не менее молчаливым стариком, и отметил про себя, что время подъело седых волос старика, прилежно зачесанных назад. Его длинный острый нос стал еще длиннее, и теперь он больше смахивал на орлиный клюв. Вальтер слегка усох, но не потерял горделивую осанку и напыщенную важность, с которой он даже кофе подавал, словно это самое значимое событие на всем белом свете.

Наконец, долгий процесс подачи и разлива кофе завершился, и старик исчез также бесшумно, как и появился.

Виктор отпил первый глоток и понял, что скучал по этому великолепному сорту кофе. Томаса всегда окружало все самое лучшее.

– Ты встречался с нашими албанскими друзьями? – спросил Томас.

Виктор поставил чашку и ответил:

– Да.

– И что они говорят?

– Они не согласны. Требуют больше денег.

Томас растянулся в довольной улыбке.

– Ну, разумеется, – тихо ответил он, разглядывая фотографии.

– Они понимают, какая ставка на кону, потому их требования вполне резонны.

– Тебе придется переговорить с ними еще раз. Цену не меняй. Но в этот раз пообещай отдать им героин, – спокойно ответил Томас.

Виктор задержал дыхание.

– Ты шутишь, – выпалил он. – Я не отдам им дело всей моей жизни!

Томас медленно оторвал взгляд от фотографий и уставился на Виктора. Может, для других его взгляд показался бы равнодушным, отстраненным и даже безжизненным, но не для Виктора. Он выучил повадки и малозаметные жесты своего друга наизусть.

– Ты всегда довольствовался лишь частью от целого, не так ли? – произнес Томас то ли вопросом, то ли утверждением.

Виктор молчал, но продолжал сохранять невозмутимость. Томас не имеет над ним власти. Они вместе начинали этот путь, а значит, права имели одинаковые. Хотя иногда Виктору казалось, что пути их давно разошлись и Виктор намного отстал от своего товарища по амбициям.

– Я думал, ты по-прежнему хочешь получить власть над всем рынком. Чем она тебе претит? – спросил Томас.

Виктор молчал. Он не собирался играть с Томасом в его игры.

– Каков тогда твой интерес в предстоящей войне, если не дележ территории? – продолжал Томас.

– Беспошлинные коридоры во все стороны света, – тут же ответил Виктор.

Улыбка Томаса была как всегда сдержанна, но затронула глаза, отчего в уголках образовались мелкие морщинки. Виктор понял, что Томас доволен искренне.

– А теперь узнаю моего друга, – Томас закивал и, наконец, положил фотографии на стол. – Это немало. Но, тем не менее, это ведь не все.

– Этого мне будет достаточно. К тому же, мой брат займет трон, а значит, я обеспечу себе спокойную старость.

Томас поставил локоть на подлокотник и уперся указательным пальцем в висок.

– Я услышал тебя, – ответил он через минуту. – Но в данный момент мне нечего предложить албанцам, кроме героина, за который они борются уже пять десятилетий.

– Ты можешь согласиться на их условия и заплатить больше.

– Я не могу козырять своим капиталом, они быстро смекнут, что я – крупный игрок.

– А ты разве не хочешь заявить о себе, как о мощном игроке?

– Не сейчас. Они должны недооценивать меня. Это – основа успеха.

Повисло молчание, но Виктор был неприступен.

– Мне не нравится эта идея. Придумай, что-нибудь получше, потому что я не отдам героин, – повторил он.

Томас снова улыбнулся. На этот раз без морщинок в уголках глаз.

– Ты не отдашь его взаправду. Пусти им пыль в глаза. Обмани перспективами. Соблазни синицей в руках.

Виктор немного поразмышлял, и понял, что обмануть албанскую мафию он в силах.

– Можно отдать им одну партию в качестве задатка. Очередная придет через неделю, – произнес Виктор, просчитывая задачу в уме.

– Вот и отлично, – согласился Томас. – Когда я займу место Эрика, албанцы тебя больше не потревожат. И ты останешься со своим героином стариться в любви и согласии.

Томас встал и прошагал к стеклянной стене, где на тумбе лежали неизменные Пор Ларранага. Он привычно долго раскуривал сигару, разглядывая пейзаж, открывающийся отсюда с высоты холмов: город вдалеке жил своей насыщенной жизнью, и где-то там ненавистный Эрик планировал свои ходы так же, как и Томас здесь.

– Есть у меня еще одна задача для тебя. И только ты можешь с нею справиться, – произнес Томас, стоя спиной к сидящему в кресле другу.

Томас надолго смолк, словно оценивал, правильный ли делает выбор.

– Возьми фотографии со стола, – наконец, произнес он.

Виктор взял небольшую пачку черно-белых фотографий и стал разглядывать одну за другой. По мере того, как он продвигался от первой фотографии к последней, у него бешено заколотилось сердце, и он знал почему. На всех снимках была она. Виктор вдруг осознал, что не хочет получать от Томаса это задание.

– Я хочу, чтобы ты узнал о ней все, что только можно узнать. Эрик все время держит ее при себе. И она – невероятно ценна. На улицах никто ничего о ней не знает. Арн смог добыть лишь ее имя.

«Нина», – пронеслось в голове Виктора.

– Нина, – произнес Томас, точно прочитав мысли друга. – Подкрасться к Эрику так близко, можешь только ты.

Виктор смотрел на фотографию, где Нина, точно сошедшая с картинок из его головы, в коротком белоснежном пальто, бархатных полусапожках стояла возле Эрика и смотрела на него преданными глазами собаки. Такими невероятно большими и светло-серыми, что казалось, будто у нее отсутствовала радужка, и имелся лишь зрачок.

«Золотая гроздь винограда. Она застряла между половицами напротив удачливого капитана», – то и дело проносилось в его воспоминаниях. Ее голос такой тихий и дрожащий, беззащитный и прекрасный.

– Постарайся, не подать виду, что интересуешься ею. Это очень важно, – говорил Томас, глядя вдаль. – Это очень важное задание. И оно должно быть выполнено.

Последней фразой Томас уничтожил любой шанс на оплошность. И Виктор тут же понял, насколько ценна эта девчонка. Он не знал, почему Томас заинтересовался ею, чем она привлекла его, и откуда, вообще, прознал о ней. Но вот Виктор знал ее и знал, почему она привлекала Виктора, и почему он тоже давно ищет встречи с ней.

Потому что на следующий день после того странного разговора с незнакомкой, он отправил бойцов, базировавшихся неподалеку от его родного горда Варде, в тот паб «Глобус», где висела картина «Удачливого капитана». Его бойцы расколотили весь пол в щепки в поисках вожделенного предмета. И они нашли ее. Золотая брошь в виде грозди винограда с двенадцатью аметистами, принадлежащая его дочери. Она лежала между половицами под слоем пыли и грязи, и ждала, когда ее найдут больше десяти лет.

Теперь, когда Томас объявил о своем интересе к девушке, Виктор осознал, что она представляет чрезвычайную ценность.

***

Виктор приближался к городу, когда у него зазвенел телефон. На экране высветилось имя, от которого Виктор чуть не выпустил руль из рук, но быстро опомнился и сбавил скорость. Совпадений в последнее время было столько, что он начал верить в какой-то божий умысел во всей это истории.

– Эрик, – произнес Виктор в трубку.

– Добрый день, Виктор. Давно не слышал от тебя ни единой весточки, – голос Эрика был все таким же бодрым и настойчивым.

– Да, это точно. Последний раз я звонил тебе, чтобы поздравить с рождением сына шесть лет назад, – Виктор высчитывал в уме.

– Нам нужно встретиться с тобой сегодня же, – произнес Эрик тоном, не терпящим отказа.

Кажется, все этим днем так и пытаются помыкать Виктором.

– К чему такая спешка, и о чем будет разговор?

Виктор не был одним из наркодилеров Эрика, он был сам по себе, а значит, и подчиняться первому не был обязан. Все эти десять лет они работали как равнозначные партнеры. Виктор пользовался безопасными коридорами Эрика и оплачивал полную стоимость услуг без каких-либо скидок, причитающихся его наркодилерам, а потому Эрик не имел силы над распространением героина. Разумеется, Виктор никогда не наглел и не разевал рот на большие пространства или объемы, потому что был в меньшинстве. Эдакий гордый воин—одиночка.

– Нам надо поговорить об одном нашем общем знакомом, – произнес голос Эрика с толикой угрозы.

Спина Виктора взмокла, и он понял, что каким-то волшебным образом Эрик прознал не только о его связи с последними событиями, но и выяснил, что Виктор имеет прямой доступ к Томасу.

Вся игра вдруг встала с ног на голову. Виктор остановил машину на обочине в двадцати километрах от въезда в город. В его голове шестеренки работали с такой скоростью, что если бы у его головы были крылья, она бы взлетела с силой турбореактивного двигателя.

Если Эрик знает о связи Виктора с Томасом, значит, понимает что Виктор – одна из прямых угроз его империи, а отсюда следует, что сейчас его в городе ожидает целый отряд из головорезов Эрика, которым не составит никакого труда расправиться с его людьми и убить его самого. Но перед этим Дэсмонд-Вояка приложит максимум усилий и сноровки, чтобы заставить его выдать всю информацию о Томасе и его планах.

Виктор может развернуться и во всеуслышание встать на сторону Томасу с его грозной северной армией, потому что теперь от него нет никакого прока в тактической игре – его шпионаж раскрыт. И в скором времени открытое противостояние неизбежно, а значит, реки крови и тысячи трупов заполнят город гораздо раньше, чем рассчитывал Виктор.

Так уж сложилось, что по прошествии стольких лет Виктор потерял то сокрушительное стремление, ведущее его вперед через человеческое горе и смерть, и, бог свидетель, он все силы прилагал к тому, чтобы если уж и не избежать кровопролития, то хотя бы сократить его количество.

Внезапно, Виктора озарила и третья опция. Эрик не напал на него исподтишка, а ведь мог выследить его в городе и напасть, а далее по протоптанной дорожке: стул, веревка, Дэсмонд и многообразие пыточных орудий. Но нет. Эрик предлагает диалог. А значит, он хочет что-то предложить. Что если пути Виктора и Томаса и впрямь разошлись больше, чем они оба предполагали?

Вся эта история казалась Виктору набором бессмыслиц: Томас интересуется девчонкой Эрика, девчонка Эрика говорит о личных вещах Виктора, о которых знает лишь он сам, а Эрик предлагает беседу вместо того, что пытать предателя. Может, есть где-то на этом шоссе дыра в параллельный мир, в которую он, сам того не зная, въехал какое-то время назад?

Виктор понял, что молчит уже больше минуты. Эрик все это время выжидательно молчал в ответ, уж он-то прекрасно понимал, какие механизмы сейчас работают в мозгу Виктора – инстинкт самосохранения чистой воды.

– Хорошо, но мы встретимся на моей территории, – ответил Виктор.

– О, да, я знаю. Мы уже ждем тебя в ресторане в твоей Башне.

Виктор сбросил звонок и понял, что Эрик сделал новый ход в игре. Самый настоящий ход конем: вроде по прямой, но в самый последний момент резкий поворот в сторону. Сам того не осознавая, Виктор вдруг повысил рейтинг своей фигуры.

Башня Виктора это тридцатиэтажный пятизвездочный отель со всеми удобствами для элитной публики: здесь есть и казино, и роскошные магазины и ресторан. Целая вселенная на небольшом клочке земли, скрывающая истинный доход владельца. В криминальных кругах гостиницу с названием Хаммель-Гарден называли просто Башней.

Виктор подъехал к главному входу, вышел из машины, бросил ключи одному из клерков, который тут же узнал господина Хаммеля, и искренне удивился, что тот не воспользовался одним из торцевых входов, которыми всегда пользовался, дабы избежать встреч с гостями. Господин Хаммель очень торопился и, кажется, волновался.

Уже внутри возле входа его встретили телохранители. Причем и его и Эрика. Восемь накачанных громил, мышцы которых проступали даже сквозь пиджаки, все в боевой стойке, готовые вытащить пистолеты по первой же команде. Четверо бойцов Эрика занимали позиции возле входной двери, закрывая своими телами путь к отступлению. Бойцы Виктора стояли в противоположном конце холла рядом с лифтами, готовые расчистить перед боссом путь к пожарным выходам, которые наверняка, тоже охранялись бойцами Эрика.

Но все это заметил лишь Виктор – бывший военный. В остальном же отель кипел рутинными делами: клерки на ресепшене встречали гостей дежурными улыбками и возгласами «Добро пожаловать в Хаммель Гарден!», портье возили тележки с чемоданами, с полсотни гостей, ожидающих регистрацию въезда и выезда, беззаботно развалились в многочисленных диванах и креслах и мило беседовали, не подозревая, что висели на волоске от шальной пули.

Виктор тут же вскинул голову, выпрямил спину и изобразил сущее спокойствие и максимальную уверенность, которую только мог изобразить. А потом решительным шагом направился в ресторан.

На входе к нему тут же подбежал метрдотель Фердинанд – пятидесятилетний австриец, который работал здесь с первого дня открытия, и уже стал одним из самых лояльных работников Виктора.

– Господин Хаммель! Здесь Эрик Манн с компанией! Они сказали, что Вы ждете их, но я не получал никакого приказа… – выпалил мужчина, его зализанные набок редкие волосы даже отклеились от залысины из-за стресса.

Но Виктор его перебил.

– Все в порядке. Возвращайся к работе.

– Да, сэр.

Эрик занял самый центральный стол на двенадцать персон посреди ресторана. Так нагло, смело и так предсказуемо – Эрик открыто демонстрировал угрозу. Виктор сосчитал восемь бойцов компании по периметру ресторана, и двенадцать своих. Несмотря на монотонный гул беспечных разговоров и смех посетителей, коих тут насчитывалось не меньше тридцати-сорока, атмосфера в зале была напряженной до уровня пятьсот по стобалльной шкале.

Виктор глубоко вдохнул и вызвал из своих глубинных недр всю смелость и бесстрашие, которые только там нашел. Самоуверенность очень быстро нашла путь к его нервной системе, успокоив ритм пульса и лимфатическую систему. В конце концов, это – его дом, а они здесь – гости. И прав, как и сил, у Виктора здесь больше.

– Добрый день, Эрик, – произнес Виктор, подойдя к столу.

Он обвел взглядом всех присутствующих.

– Рудольф, Роберт, Дэсмонд, Марк, – кивнул он каждому. – Надеюсь, вы заказали баклажаны на чечевичной подушке от шеф-повара. Это – хит сезона у нас в ресторане.

– Засунь ты себе свои баклажаны поглубже в …

– Дэсмонд! – осадил Эрик друга.

Виктор самодовольно ухмыльнулся и сел напротив компании. Вид у них был донельзя измученным. Еще бы! За последние три дня им пришлось несладко!

Глаза Эрика покраснели от недосыпа, волосы растрепались, проступила щетина, и, вообще, он больше смахивал на больного бешенством, чем на обычного человека. Виктор изучал взгляды мужчин, и каждый из них готов был испепелить его по команде. Ну, если бы они, конечно, умели испепелять взглядом. Как много бы потеряла оружейная индустрия, если бы люди убивали друг друга лишь силой мысли!

– Давай начистоту, – начал Эрик, – нам нужен твой друг.

Виктор ответил не сразу.

– Какой друг, Эрик? У меня их немало.

– Давай без игр тут, – оскалился Дэс.

– Простите ребят, но мне нужно имя, чтобы понять, о ком идет речь.

Виктор задержал дыхание. Это было решающим моментом, который четко обозначит, как много известно Эрику, и как глубоко пробрались его кроты.

– Томас ван дер Мейер, – без тени сомнения объявил Эрик.

Вся самоуверенность Виктора вмиг испарилась. Кроты Эрика прорыли не просто глубоко, а до самого дна! Потому что имя Томаса было известно лишь самому ближайшему окружению. Для остальных он был призраком.

По реакции Виктора Эрик сразу понял, что дар Нины в очередной раз не подвел.

– Почему я никогда не слышал о нем? – спросил Эрик.

Виктор понял, что позиции Томаса вдруг резко начали падать, и так уж распорядилась судьба, что Виктору выпал шанс выйти из заварушки невредимым, если он правильно разыграет свою партию. Шахматы на троих, слышали когда-нибудь о таких? Потому что сейчас они совершенно точно играют втроем против друг друга. Говорят враг моего врага – мой друг. Но Виктор бы поспорил. Они тут все враги, они могут заключить временный союз ради скорейшего устранения третьего, а могут и не заключать и палить сразу по всем фронтам. Результат всегда будет один и тот же. В живых останется лишь одна сторона.

– Где он? – Эрик начал терять терпение от молчания этого предателя.

– Что он пообещал тебе? – спросил Роберт.

Но Виктор имел и свой козырь в рукаве, и более того – личный интерес. Не ради Томаса он пришел сегодня сюда, и не ради Эрика, и даже не ради себя. Он готов прыгнуть в кроличью нору ради своей дочери. Он должен найти ее, и сейчас он не имел права отказываться от загадочного шанса, что предоставила ему судьба.

– А где Нина? – вдруг спросил Виктор.

Он моментально оценил реакцию каждого из присутствующих на его вопрос. Они были в легком замешательстве. Кроме Эрика. Его обуял тщательно скрываемый гнев.

– А при чем здесь Нина? – медленно произнес Эрик.

Что ж, похоже, каждый из них в последнее время отчаянно старался вырыть тоннели до самого ядра.

– Мне она интересна, – ответил Виктор без толики обмана.

Друзья начали переглядываться между собой. Кроме Эрика. Он сверлил Виктора яростным взглядом. Виктор висел на волоске. Он не сможет долго играть на ревности мужчины. Леска порвется от чрезмерного давления, необходимо предложить что-то взамен, снизив тем самым давление.

– Нина поглощена женскими занятиями, как и подобает всякой девушке, – медленно растянул Эрик.

Виктор ухмыльнулся, пригнулся к столу и прошептал:

– Что-то я очень сильно в этом сомневаюсь.

– Что ты хочешь сказать? – Эрик терял терпение.

– Только то, что она мне интересна. И я хочу с ней поговорить.

– А не хочешь сожрать собственные яйца?!

– Дэсмонд, заткнись! – Роберт и Рудольф осадили друга в унисон.

– Черта с два! Ты что здесь в сутенера решил поиграть?! Да я всажу тебе пулю в твой поганый рот, если ты еще раз произнесешь ее имя! – Дэсмонд разошелся не на шутку и вытащил из кобуры Барак.

Как по команде все находящиеся в зале бойцы, а их около двадцати, вытащили свои пистолеты и уже целились в противников.

Тут же раздались женские визги. В ресторане началась суматоха. Испуганные посетители бросились толпой к выходу, сшибая на ходу сервированные столы, тарелки покатились по полу, бокалы один за другим разбивались вдребезги каноном. Люди толкали друг друга, официантов, стараясь поскорее уйти с линии огня. И лишь лояльный Фердинанд спрятался за своей стойкой, не желая покидать рабочий пост раньше положенных десяти часов вечера.

Виктор был взбешен. Конечно, его торговля героином не была таким уж секретом. Но он никого не беспокоит, пока посетителей в его Башни не начнут расстреливать в упор. А этот день определенно скажется на его репутации далеко не в лучшую сторону. И эта ярость пробудила в Викторе ту уверенность, с которой он десять лет назад отвоевывал свое место в криминальном мире.

– Хочешь получить Томаса? Организуй мне встречу с Ниной наедине! – прошипел он.

Глаз Эрика дернулся. Он был все ближе к срыву, а его ладонь все ближе к рукоятке Хеклер и Коха подмышкой.

– Она ведь не просто девчонка, да? Она представляет огромную ценность, верно? – продолжал Виктор, цитируя слова Томаса.

Мужчины продолжали беспомощно переглядываться, и лишь Эрик не отрывал взгляда от торгаша.

– Я – героиновый король, Эрик. Не забыл? Ты сам наделил меня такой властью. За мной стоит немало людей. Было бы неплохо иметь такого союзника, как думаешь?

– Да у нас союзников в десять раз больше твоих! – ухмыльнулся Роберт.

– Не в количестве дело, а в их силе и верности! Томас разбил вас пригоршней бойцов, закопавшихся так глубоко в улицы, что их не отличишь от мусорного дерьма!

– Ну, и кого же ты можешь нам привести из своих суперсоюзников? – скептически спросил Рудольф.

Виктор улыбнулся. Судьба умеет шутить.

– Албанскую мафию, – отрезал он.

На минуту в ресторане все стихло.

– Да они тебе голову оторвут, прежде чем ты к ним подойдешь! А потом вернут себе героиновую власть, что ты с Гораном отнял у них, – сказал Роберт.

– Я не разбрасываюсь пустыми заявлениями, ты прекрасно это знаешь, Роберт. Я уже встречался с ними сегодня. И я знаю. Я смогу их привести!

Снова наступило молчание. Эрик понял, как и все остальные, что Томас ищет поддержку у сильных игроков. И одним из сильнейших сегодня на арене была албанская мафия. Заручившись ее поддержкой можно было очень быстро разрешить конфликт, ведь их представители крутят шарниры во всех районах отверженных. Они редко вступали в сопротивление, стремясь уладить споры связями и влиянием, а потому они могли в считанные секунды задушить любой бунт в зародыше. Или наоборот разжечь из мелкого недовольства настоящую войну, подкупив, подговорив, пообещав одними лишь словами. Это кардинально меняло расположение сил, и решительность компании вдруг резко пошла на убыль.

– Все, что я прошу, это встречи с Ниной. Наедине, – произнес Виктор.

Эрик продолжал сверлить Виктора такой силой ярости, что казалось, у него глаза из орбит полезут. Наконец, Эрик тяжело вздохнул и поднялся со стула.

– Мне жаль, Виктор, что ты выбрал не ту сторону. Потому что придет момент, и я убью тебя, – заключил Эрик и вышел из-за стола.

Компания один за другим последовала за лидером. Дэсмонд, как всегда, в своем стиле смачно харкнул прямо на стол перед Виктором. Чертов псих!

***

– Он блефует, – сказал Рудольф, крутя сигарету в пальцах – жест, означающий его неуверенность.

Роберт стоял рядом. Кажется, он забыл о том, что тоже зажал сигарету между пальцами уже десять минут назад, потому что он не сделал ни одной затяжки, и теперь сигарета превратилась в столбик пепла, который вот-вот норовил отломиться.

– А вдруг нет? – сомневался Роберт.

– Он зажат в тиски, и, разумеется, пытается выбраться из них всеми способами, – Рудольф старался найти аргумент на каждый выпад Роберта.

– А вдруг нет?!

Роберт терял терпение.

– Это же Хаммель! Самый прямолинейный откровенный смельчак с кишкой толщиной с анаконду! – настаивал Роберт. – Что если этот Томас и впрямь рекрутирует албанцев?

Рудольф не мог возразить предположениям Роберта, потому что сам допускал вероятность наихудшего развития событий.

Мощь албанской мафии известна по всему миру. Федералы плачут от бессчетного количества провальных попыток задержать преступников с поличным. Интерпол сыплется проклятиями из-за умения албанских боссов прятаться так глубоко, словно они были пришельцами из параллельного мира. Управление ООН по борьбе с организованной преступностью ежегодно находило все новые схемы взаимодействия албанских авторитетов с наркомафиями на всех континентах. Они распространялись по всему миру, как полчища голодной саранчи. Тридцать лет назад албанская мафия контролировала почти половину героинового трафика с «балканского маршрута» до начала нового передела территории, затянувшегося на долгое десятилетие, пока к власти не пришел Эрик Манн с компанией. Столица с выходом к морю для албанцев была лакомым кусочком, и Мерджим Резар, которого албанская мафия послала на захват власти над героином в этой стране, немедленно приступил к активным действиям. В один удачный момент основной героиновый наркодилер Горан Деян был убит, и тогда Мерджим понял, что настал его час. Но не тут-то было. На него обрушился Эрик со своей свитой, а Виктор Хаммель благополучно подсобил, разобравшись с новым бандформированием. Мерджим Резар был убит, и албанцы проиграли в войне. В соответствии с соглашением между Эриком и Виктором героиновая власть досталась последнему при условии использования коридоров Эрика, который, подобно бухгалтеру в козырьке и с сигаретой в зубах, вел счет количества поступающих на территорию страны наркотиков.

Албанцы отступили, но не навсегда. Они продолжали налаживать все новые контакты с Ближним Востоком, с колумбийской наркомафией, строили новые лаборатории, распространяя свою власть за океаны. С позиции наемников и курьеров турецкой наркомафии, коими они начинали в восьмидесятых годах прошлого столетия, когда было создано Албанское сепаратистское движение в Югославии, они выросли в самый настоящий мафиозный клан, создавая неразрывную семейную цепь производителей и дилеров. Сила их была велика, и одной из причин неудач правоохранительных органов во внедрении оперативников в клан была тщательно продуманная политика браков. Они связывали своих детей брачными узами с влиятельными представителями криминального сообщества в разных странах: Пакистан, Китай, Йемен, Южная Америка.

Кроме того, нельзя забывать тот факт, что руководители албанской мафии были выходцами из армии, и участвовали во многих сражениях, бушующих на территории Восточной Европы, особенно в кровавых беспорядках в Косове. Но очень скоро они поняли, что убийство людей во имя демократии может стать идеальным прикрытием для создания наркобизнеса. Они быстро смекнули, что военное положение стран принесет высокую прибыль, если наладить маршрут наркотрафика через зону боевых действий, которую никто не контролирует, ведь централизованное государство распалось, тебя некому ловить, и некому судить. Помимо этого, военное положение давало огромное преимущество – статус беженца, с которым можно легально въехать практически в любую страну. Так война сама создала албанский преступный синдикат.

И вот этих профессиональных убийц, контролирующих «балканский наркотрафик», с влиятельными связями на трех континентах Томас хотел завербовать в свои ряды. А Эрик мог упустить единственный шанс заполучить их под свой флаг из-за банальной ревности.

Рудольф и Роберт стояли на крыльце семейного кафе дяди Абеля и все больше страшились надвигающейся угрозы, пока Эрик вел беседу с Абелем внутри.

– Мы можем попробовать…

– Не смей! Даже не произноси это вслух! – Рудольф тут же перебил друга.

Но этой истерикой он лишь подтвердил тот факт, что тоже раздумывал над тем же вариантом.

– От нас ничего не убудет, если мы просто попытаемся! – настаивал Роберт.

Он и сам не заметил, что перешел на громкий шепот.

– Как ты себе это представляешь? Мы засунем Нину в багажник и отвезем Виктору? – Рудольф нервно сплюнул на сигарету, потушив окурок, и выбросил в урну. Ему пришлось сделать пять шагов до нее, но у него не было выбора – дядя Абель терпеть не может, когда мусорят на его территории.

– Мы можем поговорить с ней, объяснить ситуацию, – не унимался Роберт.

Он видел, что Рудольф – на его стороне. Его просто надо было убедить в правильности и даже необходимости этой затеи.

– Она и слушать не станет, когда мы скажем, что пытаемся провернуть дело за спиной Эрика!

– Откуда ты знаешь? – в глотке Роберта запершило от надорванного шепота, которым он пытался выразить настойчивость. – Эта девка – далеко не наивная дурочка, как кажется с первого взгляда! Она сама сказала, что нам нужен Хаммель!

С этим Рудольф поспорить не мог. Не вязалось что-то: Нина утверждает, что видит Виктора в рядах их будущей армии, но Эрик так и не смог договориться с ним. Почему видения Нины идут в разрез с происходящим? Может, должно произойти еще какое-то событие? А может, Нина, наконец, ошиблась? Возможно, ли, вообще, такое? Насколько стабильно работает ее «канал»?

Бог – свидетель, Рудольф всегда клялся в верности Эрику, и никогда не нарушал этот обет. Но последний раз, когда они участвовали в подобной заварушке, был десять лет назад. Рудольф был молод, хотя, кажется, десять лет – небольшой срок. Но, тем не менее, за эти десять лет он обзавелся семьей, у него изумительная жена и две прекрасные дочки, о которых он обязан заботиться, и подвергать их столь великим рискам он, ну, никак не мог! Страшные картины сами лезли в голову, он насмотрелся на них в те времена, когда они активно нападали на наркодельцов, истребляя их целыми семьями. Они прорывали путь к богатствам, славе и величию. Они не жалели никого. А теперь сами встали на место своих жертв, и теперь настала очередь их врагов не щадить своих противников.

Рудольф отчаянно пытался найти компромисс с самим собой. Он не собирался идти против воли Эрика. Он всего лишь прощупает почву тщательнее, глубже. А решение Эрик всегда принимал сам. И в этот раз примет сам. Рудольф всего лишь поможет принять верное. В конце концов, Хаммель просит лишь об одной встрече с Ниной. Неужели эта встреча дороже семьи Рудольфа?

– Хорошо, – тихо прошептал Рудольф.

Роберт прижался к другу настолько, что они почти соприкасались лбами. Они собирались организовать заговор, а потому лишние уши в беседе необходимо исключить. Рудольф оглядел периметр за спиной Роберта: посетителей в кафе нет. Роберт осмотрел улицу за спиной Рудольфа: шестеро бойцов стояли у припаркованных на обочине джипов и подозрительно озирались вокруг.

– Давай поговорим с ней, – шептал Рудольф, – объясним ситуацию, и открыто выложим все факты.

Роберт кивнул.

– Но решение она примет сама! – добавил Рудольф.

Роберт снова кивнул.

Он достал телефон и направился к джипу. Необходимо звонить Нине сейчас, пока Эрика нет с ней рядом.

***

Марк сосредоточенно высчитывал квадраты и то и дело поглядывал на Нину, сидящую напротив него. Его опасливый взгляд словно выслеживал в ее лице подсказки, но она смотрела на него стеклянными глазами простодушной воблы, которая всего лишь плавает себе тут в поисках хлебных крошек.

– Я знаю, что ты пытаешься сделать, – произнес он на манер супергероя, раскусившего план главного злодея.

Нина состроила гримасу непонимания.

– Ты хочешь запугать меня, – продолжал Марк, – ты хочешь отнять у меня все! Растоптать! Уничтожить!

Нина продолжала смотреть на мужчину, недоумевая.

– У тебя каменное сердце! Твоя холодность не знает границ! Твое бесчувствие заставляет меня…

– Марк, хватит паясничать, делай ход! – Нина устало закатила глаза.

Он уже в третий раз разыгрывал сцены из каких-то кинофильмов, в которых обязательно обвинял ее в жестокости. Еще бы! Она уже потопила три его двухпалубных корабля и определила местонахождение главного – четырехпалубного.

Зазвонил телефон Марка.

– Привет, Ангел! – послышалось в трубке.

– Привет, Роберт! – ответил Марк.

– Как у вас дела?

– Играем в «Морской бой».

– Здорово!

– Не совсем, – поспорил Марк. – Ты когда-нибудь играл в «Морской бой» с телепатом? Знай, это – бесполезное занятие!

– Ты сам выдал мне местоположения кораблей! – Нина тут же запротестовала.

– Но я тебе их не показывал! – возразил Марк.

– Ты постоянно на них смотришь и думаешь об их позициях! – не унималась Нина.

– А как я могу на них не смотреть, когда они лежат прямо перед моими глазами?

– Марк! – серьезный тон Роберта выдернул Марка из спора. – Дай мне Нину.

Марк даже растерялся на несколько секунд. Роберт никогда не разговаривал с Ниной один на один, и, уж тем более, по телефону.

– Мне кажется, он влюбился в тебя, – сказал Марк, протягивая телефон Нине

– Я все слышу, идиот! – крикнул Роберт в трубку.

– А я знаю! – ответил Марк, хихикая.

Он воспользовался паузой и пошел на кухню за очередной порцией шоколадного мороженого. Ему нравилось проводить время с Ниной. Они смотрели его любимые кинофильмы, готовили яблочные кексы, но самое главное – говорили обо всем, о чем он не мог говорить с остальными.

Марк – гей. И из всего окружения лишь Нина знала этот секрет, и верно хранила его. Марк и представить не мог, как это приятно снять с души груз невероятных размеров, передать его другому человеку и увидеть понимание в его глазах. Она не высмеяла, не похвалила, не сделала даже акцента на этом факте, и Марк был безмерно благодарен ей за это. Он никогда не сможет открыться друзьям о своих предпочтениях, в нем сидела слишком сильная уверенность в том, что этот факт навсегда изменит их отношения. Нет, друзья не отвернутся от него, и даже изобразят искреннее удивление от того, что он так долго хранил молчание. Но они совершенно точно будут смотреть на него иначе.

Нина была особенной. Она знала причины, по которым Марк стал таким, какой он есть. Она видела его корни, и ей даже не пришлось что-то объяснять, она прочувствовала все, что чувствовал он в детстве. Она словно побыла в его шкуре и прожила в ней всю его жизнь от начала и до сегодняшнего дня, и потому у нее не возникло ни одного вопроса, ни удивления, ни даже интереса к его персоне. Марк смотрел на Нину и видел в ней свое отражение, он видел себя. А ведь зеркалу вы не задаете вопросов.

– Роберт, – произнесла в трубку удивленная Нина.

– Привет, Нина. У меня к тебе серьезный разговор. – Роберт сразу перешел к делу.

Нина слышала, как он тяжело вздохнул, набираясь смелости заговорить.

– Мы не смогли договориться с Виктором, – выпалил Роберт.

Нина искренне удивилась. Этого не может быть! В том видении, что посетило ее на побережье, она четко видела, как Виктор стоит с Эриком плечом к плечу. Их глаза выражали решительность и волю, объединяющую мужчин единой целью. И не столько была важна для Нины сама цель, как примирение двух авторитетов и их желание воевать на одной стороне. Томас потеряет Виктора, Нина видела это совершенно точно. Потому что Эрик и Виктор, плечом к плечу, стояли точно напротив Томаса, и невидимая черта разделяла соперников. Его глаза горели огнем хищника, он хотел разорвать глотки обоим, Виктора он планировал убивать медленно за его предательство.

Но все это Нина видела лишь в далеких образах, что обитают в мире грез. Перейдут ли они через барьер, станут ли реальными, Нина никогда не могла знать наверняка. Она может определить лишь характер вероятности: высокая, низкая, точная или отдаленная. Нина не умеет писать судьбу, она лишь предсказывает возможный исход, и каждый человек мог в любую секунду изменить ход событий, образы немедленно исчезнут, а им на смену придут новые.

Тогда где же они? Почему она не чует перемен, если вдруг все, кажется, сошло с уже прочерченной тропинки?

– Что произошло? – тихо спросила она.

– Виктор просит встречи с тобой.

И тут Нина все поняла. Ничего не изменилось. И новых образов не появится, потому что они до сих пор шли по тому же предначертанному пути. Виктор не отказал, он просто выдвинул встречное требование. И оно испугало Нину. Чего он от нее хочет?

– А что Эрик? – спросила Нина.

– Он против, – резко ответил Роберт.

Нина замерла. Вот, почему они не договорились. Эрик не хотел отпускать Нину на встречу с Виктором. А вот почему – это был уже другой вопрос. И он был крайне интересен Нине.

– Чем же я могу помочь в таком случае? – осторожно спросила Нина, боясь ответа.

– Ты знаешь чем.

Нина закрыла глаза. Дышать вдруг стало тяжело, под грудью органы сжались в один тугой ком, спина взмокла от пота, а виски пронзила острая боль. Она не хотела этого делать! Она не может пойти наперекор Эрику! Она делает только то, что он прикажет. Он говорит поесть – она ест, он говорит подышать свежим воздухом – она идет на террасу, он просит прочесть чьи-то мысли – она читает, и когда он требует не вмешиваться – она слушается его. Она не может допустить даже малейшую возможность непослушания.

– Я не могу, – прошептала она.

На другом конце связи Роберт громко вздохнул.

– Нина, если это из-за Эрика, то, пожалуйста, подумай еще раз, – произнес он, сдерживая то ли злость, то ли мольбу.

И Нина подумала еще раз. И пришла к тому же выводу, что и секунду назад. Она не может перечить Эрику! Да что тут обсуждать? Ты сам, Роберт, не имеешь право замышлять что-то за спиной Эрика! Если ты не согласен с его решением, то будь добр, приложи все силы для того, чтобы донести до него разумность и обоснованность своих идей! Используй логику, красноречие, хитрость! Но не поступай ему наперекор у него за спиной, точно обиженный гордец, слишком высокомерный для того, чтобы тратить силы и время для переубеждения! Это – очередной поступок труса, это – предательство.

– Я не заставляю тебя принимать решение сию же секунду, – говорил Роберт, не дождавшись ответа Нины. – Подумай, поищи ответы там… где ты их ищешь. Но помни, что времени у нас в обрез. На нас надвигается самая настоящая катастрофа. И любой пустяк может сыграть решающую роль!

Металлическое ведро громко стукнулось о стеклянную поверхность журнального столика. Этот резкий железный звон выдернул Нину из размышлений. Марк принес ведро мороженого и тут же принялся раскладывать коричневую ледяную массу по мискам.

Нина вернула ему телефон.

– О чем говорили? – Марк ехидно поглядывал на Нину.

Нина молча приняла из его рук холодную миску с ее любимым десертом: Марк всегда посыпал для нее мороженое орехами в цветной глазури.

– Позвал тебя на свидание? – пошутил Марк и захихикал.

Нина наиграно улыбнулась.

– Что-то вроде того, – тихо ответила она.

***

В тускло освещенном подвале кафе, в котором за последние тридцать лет изменился разве что цвет стен с коричневого до болотно-зеленого, Эрик сидел за столом с Абелем, который рассказывал важные новости, что получил от Лоло – нового бригадира цыган.

– В беспорядках цыгане больше не участвуют, они теперь больше как наблюдатели, нежели активисты, – говорил Абель. – Так вот, благодаря их политике «держаться со всеми на коротком поводу», Лоло кое-что узнал об истоках оружия, что поступает сейчас на юг города.

Эрик внимательно слушал старика, не перебивая.

– Имя Акром тебе что-нибудь говорит?

Эрик напряг память и уже через секунду ответил:

– Так звали сподручного Карима.

– Тогда я думаю, мы нашли твоих Пастаргаев.

Эрик даже воспрянул духом от столь щедрого подарка судьбы.

– Лоло говорит, что поставщики оружия связываются только с Бекир Арифом, который и распространяет винтовки по районам.

Эрик прекрасно знал Бекира. Вот уже двенадцать лет он возглавлял группировку из турков-киприотов под названием «семья Ариф», промышляющая мелкими партиями кокаина и марихуаной.

– Бекир Ариф обмолвился, что познакомился с Акромом три года назад. Этот малец пришел к нему тогда со своим боссом, чье описание подходит под Карима, про которого вы мне рассказывали. И этот лысый имел на руках новую формулу синтетического наркотика, выведенную его пакистанскими друзьями. Они предложили Бекиру спонсировать распространение таблеток.

– У них не было лаборатории, – предположил Эрик.

– Ни лаборатории, ни сырья, ни рук. Лишь голая формула и океан энтузиазма.

Эрик ухмыльнулся. Он уже понял, какой ответ получили эти двое от Бекира. Он не понаслышке знал, во что выливается варка синтетического наркотика, ведь он сам занимался этим. Здесь нужны немалые производственные мощности. По совету Йоакима Брандта Эрик поручил Винсу разобрать формулу Жгучего Карлика, и он был весьма неплох. Проблема в том, что химические прекурсоры для его производства должны быть отменного качества, а для их синтеза необходима профессиональная лаборатория. Сварить Карлик дома или в подвале невозможно.

Эрик видел фотографии лаборатории в Арнеме, куда их привел след Карима. Прежде чем стереть ее с лица земли, бойцы тщательно зафиксировали на пленку все оборудование, что имелось там. Эрик сделал вывод, что с таким оснащением в каждой смене должны были работать не менее восьми человек, количество получаемого необычного «розового стекла», которое перерабатывалось в красивые карликовые формы, было до пяти килограммов в день. Это был недешевый наркотик по себестоимости. Но продавали его дешево. Когда его позиции на рынке укрепились бы, то и цена подскочила бы не меньше, чем в три раза. Уже тогда Эрик понял, что спонсор Карима невероятно щедр.

– Бекир не стал рисковать немалыми вложениями, и отказал парням. Могу только представить его удивление, когда через три года эти таблетки разошлись здесь таким тиражом, что метамфетаминчикам и не снилось даже.

– Откуда у него появились деньги для организации производства?

– Бекир говорит, что они нашли спонсора далеко на севере, возможно, даже за Балканами, потому что кто-то из них обронил название Ольстера.

Эрик перестал дышать.

– Ольстер? – переспросил он.

Абель довольно закивал.

Причина многолетнего спора и тысяч жертв терактов, Ольстер – причина рождения Ирландской Республиканской Армии. Эрик понял, почему он никогда не слышал имя Томаса ван дер Мейера. Потому что тот был далеко не наркоторговцем, а скорее оружейным бароном. Но зачем ему вмешиваться в наркобизнес? Может, его жадность подталкивает осваивать новые горизонты?

Эрик никогда не стремился обогащаться торговлей оружием, хотя многие его коллеги шли по рискованному пути совмещения наркотиков и оружия. Для транспортировки оружия можно пользоваться теми же коридорами, по которым провозят наркотики. Это было выгодно, но тем опаснее. Всегда есть гласное правило – не перегружай коридор, он может не выдержать натиска правительственных служб. Уж слишком многим ведомствам придется давать взятки, ведь к Управлению по контролю за оборотом наркотических веществ, сюда прибавятся многочисленные антитеррористические организации, службы по контролю за оборотом оружия, федеральные службы безопасности и еще многие другие, для которых ты становишься лакомым кусочком, на который можно в любой момент списать все свои нераскрытые дела, и получить медаль за заслуги перед отечеством. И ты можешь сколь угодно и в каком угодно размере подмасливать продажных чиновников, это не обезопасит тебя от грандиозных рисков быть раскрытым перед общественностью.

– Спасибо, Абель. Информация и вправду ценная. Теперь я хоть знаю, где искать корни короля, – произнес Эрик в задумчивости.

– Но это не все загадки, – казалось, с растущим удивлением в глазах Эрика, увеличивалось наслаждение старика ошеломлять Эрика дальше. – Бекир, спасибо Господи за его любопытство, произвел некую разведку в тех краях и узнал, что никто не торговал Жгучим Карликом на севере. О нем слышали в паре мест, но на большой рынок, он так и не попал.

Эрик снова ухмыльнулся. Этот план казался ему все изощреннее.

– Он сварил его специально для нас, – заключил Эрик.

– Нет. Он сварил его специально для тебя, – поспорил Абель.

Эрик вдруг осознал, что кто-то последние три года разрабатывал план по уничтожению его империи. Это решение не было принято спонтанно, мол, а пойдемте, завоюем еще один престол, нам же нечего делать! Нет, кто-то составлял очень глубоко продуманную стратегию по абсолютному уничтожению империи Манна, и созданию новой на его руинах.

– Значит, они вернулись через три года и снова пришли к Бекиру? После того, как он им отказал? – удивился Эрик.

– Бекир сам с ними связался, когда узнал в Жгучем Карлике ту проклятую формулу. Видимо, тот, кто руководит Пастаргаями, решил довериться в руки своего дальнего родственника. Пакистанцы, турки, хакасы: они там все повязаны родственной кровью.

– Лоло нашел, откуда поступает оружие?

– Нет. Ему было не до того. Он пытался справиться с желанием своей братии отомстить за Драгоша. Но теперь он на нашей стороне, и приложит все силы для того, чтобы проследить за грузовиками.

Эрик был несказанно рад, что в той непредсказуемой клоаке банд, больше походящей на кипящий бульон из остатков протухших копченостей, у него появился свой человек. Теперь, благодаря Лоло, Эрик мог хотя бы примерно представлять, что происходит в захваченных районах, какие цели и какой настрой царит в рядах агрессоров.

Но больше всего Эрика обнадеживал тот факт, что он, наконец, приблизился к позиции короля противника на шахматной доске. Теперь он знал, где искать и куда целится. Томас вдруг перестал казаться непреодолимой угрозой.

Когда Эрик вышел из кафе Абеля, на улицу уже спустились сумерки. Эрик оглядел окрестности района Абеля, и на секунду вернулся в прошлое, когда искал в здешних помойках помощь выжить. Он искал пропитание и выброшенную одежду преимущественно, и понятия не имел, что судьба подарит нечто большее. Он нашел здесь друга, обрел настоящую семью, пока его кровные родители доживали свой бесполезный век в парке трейлеров в двух милях отсюда. Его отец скончался, когда Эрик был в отсидке с Робертом, а мать исчезла сразу после смерти старика. Эрик не прилагал усилий найти ее. Говорят, она перебралась под крышу собутыльника отца в трейлер по соседству. Эрик не проверял. Он, вообще, думал о родителях, скорее как о сожителях, которых ему подкинула жизнь, будто у нее не было выбора, мол, и такие сойдут.

Теперь же, осматривая выстроенные в ровную шеренгу пятиэтажные панельные дома, истерзанные временем и перестрелками прошлого, с новыми магазинчиками, парикмахерскими и приличными кафе и даже банковским отделением – учреждением, которому в первую очередь пришел бы конец здесь тридцать лет назад, Эрик все больше задавался вопросами о том, что же случилось с его родителями такого, отчего они предпочли выйти за грань нормальной жизни и обречь себя на гибель от зависимости. Зависимость, которая помогала им уйти от реальности, забыться невменяемым сном и, наплевав на нравственные принципы общества, отдать ей верность до смерти.

Эрик точно старел. Потому что никогда еще его не посещала жалость к родителям-алкоголикам, избивавшим сына до полусмерти.

А может, причина была совсем в другом. Нина часто уходила в мир фантазий, разумеется, отличный от того, куда уходили его родители при каждом запое, но вот причина у них могла быть схожей. Не только во время припадков, но и в обычных состояниях, Нина что-то искала в невидимом мире, слушала, наблюдала, изучала образы, пытаясь ответить на собственные вопросы, и Эрику дико хотелось узнать ее вопросы. Чего ей не хватает? Или кого? Какая неполноценность заставляет ее искать ответы в нереальном мире?

Роберт и Рудольф вышли из машин, в которых уже заждались друга, и подошли к нему на крыльцо. Эрик медленно закурил сигарету, и поймал себя на мысли, что он настолько измотан, что даже забыл сегодня покурить. Будто сигареты были какой-то пилюлей, которую необходимо принимать ежедневно.

– Эрик, какой у нас план? – спросил Рудольф.

Эрик глубоко затянулся, закрыв глаза, и выдохнул дым через нос. Почти трое суток без сна, наконец, начали действовать на организм в физиологическом аспекте. Мышление Эрика стало заторможенным, и он практически вынужден был сначала ответить на вопросы вроде «кто он?, где?, когда и как здесь оказался?», прежде, чем отвечать на столь сложные вопросы Рудольфа.

– Свяжитесь с Амелией, пусть возвращается в свой район. Отправь с ней Марселя с полусотней бойцов. Пусть следят за обстановкой и возьмут район под такой контроль, словно там объявлено военное положение, мать их! – устало ответил Эрик.

Никотин впрыснул в кровь немного своей ярости, снабдив Эрика энергией, которой, совершенно точно, хватит ненадолго.

– Я позвоню ей, – сказал Рудольф.

– И нам необходимо обзавестись друзьями на севере, – чуть менее энергично продолжил Эрик.

– Где именно?

– Ольстер.

Роберт присвистнул, Рудольф выпучил глаза.

– Так далеко у нас никого нет, – обреченно выдохнул Роберт.

– Значит, надо найти, – спокойно ответил Эрик. – Пока не поймем, кто такой этот Томас ван дер Мейер, ни черта у нас не выйдет. Чую, он любит играть в прятки. Скорее всего, руководит всегда через посредников, вроде Карима, потому ему удается так долго оставаться в тени. Я больше, чем уверен, что и наши доблестные правоохранители ничего не знают о нем.

– Если это так, то мы понятия не имеем, кто ему друг, а кто враг. Мы словно слепые кролики на солнце, куда ни подайся, можем наткнуться на волка, – сказал Рудольф.

– Потому нам и нужен стопроцентный друг в северных краях.

– Виктор Хаммель с севера, – бросил Роберт.

И тут же получил в ответ разъяренный взгляд Эрика. Ну, а что еще тут сказать? Виктор Хаммель – идеальный кандидат! Он тоже с севера, лично знает Томаса, скорее всего, дружба их насчитывает много лет. Зачем лезть так далеко в неизведанные края, когда тот, кто им нужен, находится практически в центре города?

– Если ты еще раз произнесешь его имя, я тебя убью! – злостно ответил Эрик.

Мужчины громко вздохнули и переглянулись за спиной босса, мол, заговор остается в силе.

– Виктор – не жилец. И я позабочусь об этом, – ответил Эрик и выбросил сигарету в урну, попав в нее с пяти метров.

Они разбрелись по машинам, и вскоре джипы разъехались по разным сторонам.

Эрик понимал, что план его не идеальный, и Роберт прав: Виктор Хаммель – простое решение, которое находится прямо под рукой. Прими его и сэкономишь массу проблем и времени, ведь получишь союзника, который знаком с Томасом непосредственно, а значит, может раскрыть многие тайны относительно этой загадочной фигуры.

Но, во-первых, Эрик не любил простые решения. Они словно изначально объявляли во всеуслышание о подвохе, таящемся за их спинами. А во-вторых, и Эрику было нелегко признать это, он не желал отдавать Нину в пользование другому, пусть даже на один вечер, на один час. Она – его регалия, и пользоваться ею, как бы грубо это ни звучало, имел право только Эрик. Никто другой. Даже никто из его друзей.

Эрик пытался объяснить столь откровенное чувство собственничества по отношению к Нине практическими причинами и пользой для бизнеса. Ведь для того он и нанимал ее: она должна находить слабые места, анализировать обстановку, выявлять угрозы, координируя тем самым действия компании. Вот только Эрик не мог не заметить, что ровно столько, сколько она делает для компании, она делает и лично для Эрика. И вопросы, на которые он требует от нее ответы, зачастую касаются его самого, а не бизнеса. Так что это объяснение не совсем годилось. Все больше Эрик приходил к выводу, что ему пора перестать обманывать себя и признать, что его желание запереть Нину в комнате с единственным ключом от замка, который будет в его руках, позволяя лишь ему навещать узницу, диктовалось далеко не заботой о бизнесе. Это была чистейшей воды ревность.

Представить Нину с Виктором наедине отдавалось такой жгучей болью в сердце, что он готов был часами колотить боксерскую грушу, лишь бы заглушить ее. Эта ревность заставляла стискивать зубы до хруста, щипать кожу на руках до костей и рычать, точно озверевший лев, только бы справиться с неконтролируемым бешенством, яростно мечущимся в груди.

Нина принадлежит ему и только ему!

***

Нина оторвалась от чтения очередной книги по психологии, которыми ее завалила Мия, уверенная, что Нине необходимо поднять уровень академических знаний по шизофрении. Будто Нина и без этого не знала о своих проблемах. В каждой книге говорилось об одном и том же: причины шизофрении сводятся к нарушению нейробиологических механизмов в мозгу, зачастую обусловленных генетической предрасположенностью. Но ни в одной в одной из книг не было указано, что вместе с заболеванием пациенты наделяются способностями к мыслечтению и предсказыванию будущего. Хотя Мия обещала и по этому вопросу снабдить научной литературой.

Нина слушала, как открылась входная дверь, шаги простучали по коридору, и в гостиной показался Эрик. Кажется, с сегодняшней напряженной для Нины ночи, после которой она очнулась, проспав двенадцать часов, прошла целая вечность. Вот только Нина чувствовала себя хорошо и даже бодро, а Эрик, словно постарел на десять лет.

Трехдневная щетина, грязные волосы, синева под глазами и неприятный запашок с костюма, смешавший в себе табак, бурбон, пот и грязь, били тревогу в колокол: «Кто-нибудь, вырубите этого психа!».

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Эрик по обыкновению.

И этот вопрос прозвучал из его уст донельзя глупо, как если бы преступник, обреченный на смертную казнь, поинтересовался у палача, хорошо ли он позавтракал.

– Эрик, может, я прозвучу сейчас, как ты, но тебе необходимо поспать, – ответила Нина.

Эрик грустно улыбнулся.

– Ты голоден? – спросила Нина.

Эрик долго молчал, прежде чем ответить:

– Даже и не помню, голоден ли.

А потом прошагал на кухню, где свалился на табурет без сил.

Нина отложила книгу и прошла за ним. Она разогрела картофельную запеканку, вытащила из холодильника порцию салата, и заварила ягодный чай, который пила единственная во всем их окружении. Хотя совсем недавно Учтивый Карл тоже проявил интерес к красному напитку, и теперь Нина замечала, как треугольные пакетики в упаковке исчезали со скоростью бегемот-пьет-три-чашки-за-раз в день.

Эрик не мог не заметить иронию, бросающуюся в глаза, как песок в пустыне. Нина и Эрик вдруг поменялись местами, и теперь она заботилась о его комфорте.

Нина села напротив и молча ждала, пока Эрик уплетал ужин.

– Где Марк? – спросил Эрик, жуя.

– Спит в гостевой комнате, – ответила Нина.

Эрик усмехнулся.

– Вот так, оставляешь их наблюдать за тобой, а кончается тем, что это ты за ними присматриваешь.

Нина улыбнулась.

Она все не решалась задать вопрос, который мучил ее с самого звонка Роберта, и все надеялась, что Эрик сам заведет разговор об этом. Но вскоре Нина поняла, что этого не случится, а потому собрала всю свою смелость в кулак и завела тему сама.

– Что с Виктором Хаммелем? – спросила она вкрадчиво.

Эрик сделал вид, что невероятно занят жеванием стручковой фасоли, как будто это была резина, а не хрустящий овощ. Но жевать до бесконечности невозможно, а потому пришлось ответить:

– Не срослось, – ответил он.

Столь немногословный ответ Нину не устраивал.

– Но я ясно видела, что он с нами, – Нина пыталась вытянуть из Эрика побольше информации. – В видении у меня была стойкая уверенность, что ты с ним…

– Нина, оставь! – вдруг резко перебил Эрик.

И тут же пожалел, что прозвучал так громко и грубо.

– Просто не вышло у нас с ним! Такое бывает!

С этими словами Эрик встал из-за стола и начал раздраженно собирать тарелки. Он счищал остатки еды, когда почувствовал легкое щекотание в мозгу, и тогда его охватила паника. Он резко обернулся и закричал:

– Нина! Не надо лезть ко мне в голову! Не сейчас! Не сегодня!

Нина съежилась от его крика и тут же опустила глаза.

– Прости, – защебетала она, – не буду.

Эрик отвернулся, пытаясь унять гнев. Совесть тотчас же загрызла внутри, обвиняя его в том, что он слишком жесток с Ниной. Но у него нет иного выбора! Она не должна прознать о том, что произошло сегодня в ресторане у Виктора, и более того, о том, какие выводы Эрик сделал позже.

– Лучше, я уйду, – проговорила Нина извиняющимся тоном и тихо скрылась из виду.

Эрик яростно швырнул тарелки в раковину и разозлился еще больше, когда ни одна из них не разбилась. Он запрокинул голову, желая заставить перетечь мозговую жидкость туда, где из нее бы вышел прок. Потому что сейчас от нее нет пользы, мозг лишь вредит. Наверное, ему и вправду необходимо выспаться.

Эрик боялся, что Нина с легкостью прочтет его мысли и чувства, что охватили его в тот момент, когда Виктор заговорил о ней. Черт, он был готов искромсать этого сукиного сына прямо там посреди его вычурного мира с накрахмаленными салфетками и натертыми до блеска бокалами.

Виктор задел струну, о существовании которой Эрик даже не подозревал до недавнего времени, и натянул так сильно, что у Эрика в буквальном смысле заныли нервы.

Так что пусть он накричал на нее, пусть она обидится на его грубость, но она не должна узнать о его чувствах!

Так бы оно и произошло, если бы не тревожный звонок Роберта. Нине и не нужно было ничего узнавать от Эрика, ей было необходимо лишь удостовериться в правоте Роберта. У них был шанс, у них был выход, но Эрик сам не хотел им воспользоваться, подобно бунтующему подростку, который совершает глупые нелогичные поступки назло родителям.

Но причина, по которой он вел себя неразумно, заключалось вовсе не в бунте, и Нина испытала двоякое чувство к тому, что узрела в Эрике в ту долю секунды, прежде чем он разорвал связь своим паническим криком. Эрик не желал делиться ею. Он хотел, чтобы она принадлежала лишь ему. Поначалу Нина испугалась его отношения к ней, как к рабыне его прихотей, которой запрещается глядеть куда-либо кроме ее хозяина. Но она почувствовала, что под этим хозяйским отношением к ней скрывалось нечто гораздо запутаннее и прекраснее. Сама того не замечая, Нина едва заметно улыбалась, пока шла вдоль коридора, направляясь в спальню, где спал Марк.

Она тихо прокралась мимо кровати, где Ангел мирно дремал и что-то бубнил во сне, и взяла с ночного столика его телефон.

Она тысячу раз попросила прощения у Эрика за этот звонок и за те слова, что собиралась произнести.

Роберт ответил не сразу. Кажется, на заднем фоне шумел душ.

– Марк, что случилось?

– Роберт, – прошептал женский голос с легкой хрипотой.

– Нина? – Роберт удивился.

Нина снова вернулась к мыслям об Эрике. Она верна тебе, Эрик. Она любит тебя. И это значит, что она всегда будет заботиться о твоем благополучии. Она даст тебе не то, что ты хочешь, а то, что тебе нужно. В этом и заключается смысл любви.

– Я согласна, – прошептала она.

Роберт молчал несколько секунд, и Нина даже подумала, что он не расслышал. Но потом он ответил:

– Спасибо, Нина. Я организую встречу завтра вечером.

Связь оборвалась, оставив Нину в ночной тишине с неразличимым бурчанием Марка.

Нина смотрела на три изломанных трупа, устроившихся в ряд на софе возле окна. Они сидели неподвижно, словно являлись частью картины. Но Нина слышала Их шепот, Они были в предвкушении завтрашних событий, и Нина не понимала, почему. Ведь она не собиралась убивать Виктора Хаммеля.

Или собиралась?

***

Роберт уже скурил четыре сигареты подряд, а трясучка в руках все никак не успокаивалась. В какой-то момент его идиотские попытки побороть нервы никотином показались смешными, потому что сейчас его успокоит лишь пуля с транквилизатором. А нервничать стоило серьезно.

У него было всего два часа на то, чтобы выкрасть Нину и вернуть обратно до возвращения Эрика. Рудольф с Дэсмондом отвлекли Эрика необходимостью провести этим вечером собрание с дилерами, так сказать, разъяснить обстановку, успокоить и удостовериться, что шарниры бизнеса крутятся, как надо, и сюрпризов не ожидается. Как раз сейчас Эрик уже был в «Геенне» под присмотром друзей, которые должны были предупредить Роберта о возвращении Эрика.

Роберт хитростью избавился от постоянно дежурящих возле Нины бойцов, и оставил Марка в апартаментах Эрика контролировать ситуацию. Роберту не пришлось долго уговаривать Дэсмонда и Марка в верности своих выводов и необходимости этого плана. Никто из друзей не был согласен с вариантом, что избрал для них Эрик. Фактически он даже не спросил их мнения. А стоило. Потому что оно кардинально отличалось от его решения. Эрик хотел убить Виктора, а остальные – извлечь выгоду из партнерства с ним. Они хотели воспользоваться шансом, прощупать его и понять, действительно ли Виктор им нужен, или же вектор Эрика верный. Когда они узнали, что Нина тоже пополнила ряды заговорщиков, их уверенность возросла во стократ. Ведь телепат не может ошибаться.

В любом случае от них не убудет, если они всего лишь попытаются пойти по тому пути, что прорисовывался перед ними четкими линиями. К тому же, Эрик даже не узнает о встрече Нины и Виктора, если все пойдет по плану, если они успеют вернуть Нину обратно домой до приезда Эрика, и если Нина, вообще, останется в живых после этой наспех организованной встречи.

Роберт давал себе пощечину каждый раз, когда паника заводила его мысли в тупик, где с Ниной случалось что-то плохое. Она ведь шла на встречу с криминальным авторитетом, который играет в игры с Эриком и Томасом! Виктор – такой же убийца, как и они все! Почему Роберт должен быть уверен в том, что Виктор не заподозрит угрозу и не возьмет Нину в заложники, или, что еще хуже, вовсе не избавится от нее?

Роберт успокаивал себя тем, что угрозу над собственной персоной Нина бы разглядела, ведь это – ее будущее, уж его-то она всегда видит четко. По крайней мере, должна.

Роберт сделал пару глубоких вдохов и посмотрел на пасмурное небо, такое серое и грязное, какое бывает ранней весной. Скоро люди начнут страдать от бесконечных снежно-дождевых осадков и гололедицы, потому что погода вступит в типично женский цикл «сегодня люблю – завтра ненавижу», а улицы затопит в хлипкой черной массе, как и всю жизнь Роберта и компании, если они срочно не решат проблему с албанским подкреплением.

Дверь начала вращаться, и через секунду Нина вышла из здания. Роберт не смог контролировать себя и медленно оглядел девушку с ног до головы, не в силах оторвать взгляда от ее наивного великолепия. Она была в облегающем платье алого цвета длиной до середины бедра, классическое черное полупальто и замшевые туфли в тон. Она собрала волосы в аккуратный пучок сзади, и впервые воспользовалась ярко-красной помадой, подчеркивающей белизну кожи и поразительно серебристые глаза.

Всем своим видом Нина уверенно заявляла, что она знает, что делает. И Роберт благодарил ее за столь явную твердость.

Роберт молча открыл дверь джипа и помог Нине сесть внутрь. Впереди сели два бойца из личной свиты Дэсмонда – одни из самых свирепых, как вспомнилось Нине. Роберт обошел машину и сел возле Нины. Через минуту джип уже направлялся к Башне Виктора Хаммеля.

Они ехали в абсолютной тишине. Лишь дворники нарушали ее своей борьбой с тающими снежными хлопьями. Оба сосредоточились на важной миссии, у каждого была своя. Роберт должен был сохранить заговор втайне от Эрика. А Нина… Она и сама не знала, что она должна сделать. Они все так отчаянно стремились организовать встречу с Виктором за спиной Эрика, что мало задумывались над тем, а что именно Виктор хочет получить от этой встречи? И сможет ли Нина дать ему это? Нина все больше понимала, что это полностью ее забота – впечатлить Виктора Хаммеля и заставить его перейти на их сторону. Нина поймала себя на мысли, что ради Эрика она готова пойти на риск.

В животе захватывающе посасывало, как будто ей предстояло спрыгнуть с двадцатиэтажного здания с дырявым парашютом, заменить который уже не было возможности. Да еще и крепежи его визгливо пищат и вот-вот рассыплются в прах, проржавевшие насквозь. Нина пыталась унять этот страх, трясущий фундамент ее самообладания, но удавалось это с трудом. Она вдруг осознала, что ей так не хватает Эрика, который непременно успокоил бы и сказал, что все будет хорошо. Иной раз ему и говорить ничего не нужно, его самоуверенность настолько тверда и невероятно дерзка, что Нина практически физически ощущала ее в себе. Она была странная на ощупь, сладкая на вкус, и от нее сдавливало дыхание так, будто воздух был не нужен, потому что ощущаешь себя настолько неуязвимым, что физические законы перестают действовать на тело.

Но вместо этого Нина ощущала лишь подавленность Роберта. Горькая, дымящаяся, жгучая удрученность, от которой хочется поскорее избавиться, которую надо лишь пережить, как визит к стоматологу: с каждым просверленным миллиметром эмали становится все больнее, но в то же время ты все больше продвигаешься к концу. Роберт ждал конца этого вечера, чтобы забыть как нечто несущественное и не нуждающееся в запоминании. А все потому, что он не знал, что именно произойдет этим вечером. Куда он везет ее? На ужин? Или в постель к врагу? А может даже не в постель, а просто на верную смерть? Он спрятался от собственных устрашающих предположений за ее способностями видеть наперед, не удостоверившись в том, а видит ли она что-либо в этот момент. Наверняка, видит, думал он, ведь она сидит здесь в машине такая спокойная и как всегда холодная, и ничто не выдает в ней волнение. Значит, все в порядке. Все будет в порядке.

– Ведь все будет в порядке?

Вопрос Роберта вывел Нину из легкого транса и даже слегка удивил своей нелогичностью. Наверное, Роберту было необходимо услышать подтверждение его надежд. Но разве Нина могла их дать? Она сама понятия не имела, что произойдет в следующую пару часов. Странным образом все, что было связано с Томасом ван дер Мейером было непредсказуемым. Плотная стена тумана не позволяла заглянуть по ту сторону, Нина могла идти лишь на ощупь.

– Я понятия не имею, – прохрипела Нина в ответ.

А что он хотел услышать? Да, Роберт! Ты все делаешь правильно! Ты выкрал ее из-под носа Эрика, чтобы передать ее на время другому убийце, решившему провести эксперимент, по результатам которого варианты: остаться в живых, остаться невредимой или умереть – одинаково возможны.

– Я думал, ты видишь все, – Роберт не желал верить во внезапное исчезновение ее способностей, уверенный, что она поступает так ему назло. Все же странные у них были отношения. Они ненавидели друг друга, и в то же время испытывали какую-то привязанность, даже нужду в этой близости.

Но все было до невозможности тривиально. Нина, действительно, не знала, чем закончится этот вечер.

– Я вижу очень много вероятностей, и все они имеют одинаковые шансы сбыться, – быстро проговорила она, чтобы поскорее избавиться от назойливых вопросов Роберта и погрузиться обратно в свои переживания.

Роберт молчал. Он мало знал о ее способностях. Эрик был бы тут кстати.

– Так это работает. Я вижу варианты, и иногда их очень много, рассказывать их всех заняло бы так много времени, что возникли бы новые вместо них, мне пришлось бы начинать заново, и это повторялось бы по кругу.

Нина взглянула на Роберта.

– А ты думал, все так просто: вы задаете вопрос, и я отвечаю? Это было бы незаслуженно легко.

По мере приближения к месту встречи тревога в груди Роберта росла, и уже практически достигла того пика, когда единственным правильным решением кажется бросить эту попытку лезть на рожон и отступить. Нина чувствовала нарастающую тревогу Роберта, и впервые пожалела этого грозного мужчину, который долгое время хотел ее убить.

– Мы все делаем правильно, – тихо произнесла Нина.

Роберт взглянул на нее с едва заметным чувством благодарности.

– Я хочу, чтобы ты осталась жива, – твердо заявил он.

Нина улыбнулась.

– Я тоже этого хочу.

Башня Виктора вынырнула из бесконечной череды небоскребов, и Нина увидела в ней Эверест. Ее собственная вершина, которую необходимо покорить. Если она не справится, ее покорением займется другой гораздо более мощный игрок, настолько мощный, что может влиять на ее сны.

Бойцы притормозили, и вскоре машина была припаркована возле одного из торцевых запасных входов, где их уже ждали два телохранителя Виктора.

– Помнишь про кнопку? – шепотом спросил Роберт, когда оба бойца вышли из джипа и заняли оборонительные позиции, подозрительно уставившись на двоих противников.

Нина засунула руку под платье и нащупала кнопку тревоги, примотанную к бедру, практически у самого паха. Эта проклятая кнопка оставила нехилую вмятину на внутренней стороне ее бедра. Но Дэсмонд сказал, что ослаблять крепление ни в коем случае нельзя, иначе его прощупают сквозь платье. Он рассказал, как террористы используют подобные бандажи, наматывая их на голое тело, и пряча в слоях целые разобранные бомбы, чтобы пронести их сквозь рамку и личный досмотр в аэропортах.

– Если почуешь малейшую угрозу, жми две секунды, мы тут же получим сигнал и придем за тобой! – Роберт повторял инструктаж.

Нина кивнула.

Выйдя из машины, Нина уставилась на высотное здание, чья верхушка терялась в сумраке снегопада. Эверест ждал.

Они вчетвером подошли к ожидающим бойцам. Те молча открыли дверь, и компания зашла внутрь, спрятавшись от мокрого снегопада. Они прошли через подсобные помещения и остановились возле служебного лифта, который уже ждал их с открытыми дверьми.

– Разве встреча не должна пройти в ресторане на первом этаже? – спросил Роберт слегка взволнованный.

Один из телохранителей Виктора арийской наружности ответил:

– Господин Хаммель ждет гостью в своих апартаментах в пентхаусе.

Роберт тут же запротестовал.

– Мы так не договаривались!

Боец развернулся к Роберту и ответил:

– Либо так, либо никак. Таков приказ господина Хаммеля.

Его коллега тоже повернулся к четверке лицом, словно ожидая решения с их стороны.

Роберт был в ярости. Он всегда и везде ожидает подвоха, и Эрик часто критикует его за подобные сомнения. Что бы он сказал сейчас?

Роберт взглянул на Нину, ища у нее подсказки, словно предоставляя ей самой принять решение. И тут он понял, что Нина уже пребывала в трансе. Роберт знал этот ее взгляд в никуда: она смотрела в пол, не моргая, и задержав дыхание, будто оно мешало слышать едва уловимые звуки потустороннего мира. Она изучала окрестности, людей и возможные сценарии развития событий. Роберт часто задумывался, а что она слышит в этот момент? Далекие разговоры? Мысли? Намерения? А может, она пытается различить запах крови в ближайшем будущем?

Через пару секунд Нина пришла в себя. Бойцы Виктора так и не поняли, что только что была произведена полуминутная разведка всего периметра Башни. Нина посмотрела на Роберта и легонько кивнула.

Она и вправду не чувствовала для себя угрозы здесь, хотя оба бойца наводили страх даже на Роберта, который не выпускал ни на секунду мысль из головы о том, что его оба Макаровы висят под плечами, заряженные и готовые сеять смерть во имя хозяина. Странным образом Нина ощущала лишь твердое спокойствие. Ее дар подсказывал, что здесь все благоволит ее пребыванию, будто ее ждали здесь уже несколько сотен лет.

Нина зашла в лифт. Один из бойцов последовал за ней, вставил ключ в отверстие в стене и набрал шестизначный код на панели доступа, а потом тут же вышел.

Роберт незаметно для бойцов напомнил знаками про кнопку тревоги. Нина улыбнулась.

«Все будет хорошо», – прошептал ее голос в голове Роберта.

Двери лифта закрылись.

Нина взглянула на экран с панелью доступа: горела цифра тридцать один. Тридцать первый этаж. Даже если ей удастся нажать на кнопку, прежде чем Роберт доберется до нее, она уже будет мертвее мертвых.

Нина сделала глубокий вдох, отгоняя глупые страхи, и настроилась на предстоящее задание. Она должна заполучить Виктора Хаммеля. Он нужен Эрику, как никто другой!

Время тянулось как густая карамель. Ход цифр казался все медленнее по мере приближения к вершине горы, точно давали последний шанс одуматься.

«Я делаю это для Эрика. Это все для Эрика», – шептала Нина сама себе.

Наконец, лифт мягко остановился, и двери открылись.

Нина сразу оказалась в гостиной. И эта откровенная смелость Виктора – не прятаться за семью замками, как любил Эрик – еще больше придала уверенности в том, что она идет не на битву, а на беседу.

Нина прошла в просторный зал. Здесь было очень уютно, Нина сразу отметила этот факт каждым сантиметром своего замерзшего тела. В горящем камине трещали поленья, и Нина быстро согрелась. Она осмотрела богато обставленное помещение: Виктор был приверженцем классического стиля. Интерьер выполнен в теплых коричневых и бежевых тонах, изысканная мебель правильных форм из натурального дерева, точеные ножки диванов и стульев-кресел с атласной обивкой, люстра и настенные бра больше похожие на ювелирные изделия, изливающие мягкий свет. Виктор словно хотел согреться после детства и молодости, проведенных в северных холодах – так бы Нина описала интерьер его апартаментов. Виктор сильно замерз. И всю свою жизнь пытался отогреться.

Нина сняла полупальто и положила в одно из кресел.

Посреди гостиной накрыт стол. Марк прав: Роберт пригласил ее на свидание. На свидание с врагом. Эх, знал бы Ян, в каких приключениях ей приходится участвовать, не поверил бы!

Она почувствовала его появление еще до того, как он предстал перед взором. Вибрации от его присутствия были неповторимыми, как и вибрации любого другого человека. Он вновь принес с собой далекие северные запахи, от которых кожа покрылась гуськом.

Их глаза встретились, и ее сердце забилось как бешеная белка в колесе. Это он! Он нам нужен! Он должен быть на нашей стороне!

– Сегодня последний февральский день Тихо Браге, – произнес Виктор.

Он приближался к столу размеренной походкой, руки в карманах брюк, оценивая Нину взглядом.

– Ты знаешь об этом?

Нина молчала.

– На севере есть такое поверье о неудачных днях в году. Они называются дни Тихо Браге. В эти дни нельзя заключать сделки. Они непременно окажутся провальными, – пояснил он.

– Я не заключаю сделки. Ты заключишь ее с Эриком, – ответила Нина.

– Так уж сложилось, что от тебя зависит, заключу ли я сделку с ним, вообще.

Они смотрели друг на друга и вспоминали тот день, когда судьба внезапно свела их в «Геенне». Тогда никто не подозревал, что встреча получит продолжение.

– Почему позвонил Роберт, а не Эрик? – спросил Виктор.

– Потому что Эрик не знает об этой встрече, – откровенно призналась Нина. Она чувствовала, что может заполучить Виктора только искренностью и разговорами без утайки.

– А-а-а, заговор? – Виктор растянулся в улыбке.

Нина молчала. Его глаза продолжали осматривать каждый сантиметр ее тела. Она не смутилась, не заерзала плечами, не опустила глаза, хотя очень этого хотелось. Она просто знала, что с Виктором должна вести себя уверенно и бесстрашно, точно символ воюющей стороны, на которой оказалась по воле случая. Виктор хочет видеть ее такой, она это чувствовала. Он хочет быть уверенным в силе Эрика, а значит, и Нина должна доказать, что обладает не меньшей силой. Поэтому она позволила Виктору оценить ее с ног до головы. Изи как-то прочла ей целую лекцию о том, как терпеть этот изучающий мужской взгляд, смакующий каждую часть твоего тела так, словно уже вытворяет с ним немыслимые вещи.

– Роскошно выглядишь, – Виктор, наконец, вынес вердикт.

Нина промолчала.

Он жестом пригласил Нину за стол, она согласилась. Виктор поднял крышки с тарелок, и запах розмарина и цитрусов разлились в помещении, вызывая слюнки. Виктор открыл бутылку красного вина, Нина не препятствовала, хотя кроме воды и разбавленных соков не могла пить ничего иного из-за желудочной язвы. Еще одна медаль за двенадцать лет на антипсихотиках.

Так они и сидели молча минут пять, просто глядя друг на друга, пытаясь понять, кто находится перед ними, пытаясь раскусить ложь и страх. Никто не притронулся ни к еде, ни к вину, ужин скорее был дополнительным антуражем к этой «теплой» обители. Они пришли сюда за вполне определенной целью, и игры тут не нужны.

– Нина, – наконец, произнес Виктор, – ты – загадка для многих. Даже для того, кто никогда с тобой не встречался.

Нина сразу поняла, о ком он говорил.

– Я знаю, чем ты интересуешь меня. Я представляю, чем ты интересуешь Эрика. Но вот почему ты интересна моему другу, я понять не могу. Окажи любезность, развей миф. Чем же ты особенная?

Нина смотрела на Виктора в упор, тщательно подбирая слова.

– Я даю ответы, – произнесла Нина.

– Это не особенность, – поспорил Виктора. – Многие умеют это делать. Достаточно лишь заплатить.

– Я даю ответы на особенные вопросы.

– Например, где находится брошь?

Нина взглянула на Виктора и нырнула глубже в его прошлое. Кажется, она поняла, чего от нее хотел этот мужчина.

– Я послал моих ребят в тот паб. И я крайне удивлен тем, что они и впрямь нашли ее. Они вскрыли половицы возле картины «Удачливый капитан». Они чуть было не упустили ее, настолько она была засыпана пылью и землей. И никто никогда бы не нашел ее без столь точной наводки.

С каждым произнесенным словом Нина все явственнее ощущала, как в Викторе растет недоверчивость.

– Она очень дорога тебе. Я хотела, чтобы ты заполучил ее, – искренне ответила Нина.

Настороженность Виктора продолжала расти.

– Как ты узнала? – спросил он, потирая указательным пальцем нижнюю губу, выражая озадаченность.

– Ты зол?

Нина не отрывала взгляда от мужчины, изучая образы, что он неосознанно посылал ей.

– Я раздражен.

– Почему?

– Потому что не люблю, когда меня дурят!

Нина видела в образах ту, что так глубоко исполосовала его сердце своим безразличием и обидой.

– Ну, так задай вопрос, что мучает тебя, – предложила она.

И Виктор задал:

– Ты знала ее?

– Я никогда не встречала ее в жизни.

Это был более правдивый ответ на его вопрос. Нина не может сказать, что не знает ее, потому что за последние несколько минут она узнала о ней ровно столько, сколько было известно Виктору. А в следующие пару минут узнает то, что осталось скрыто от его глаз.

– Тогда как ты объяснишь, что ты нашла ее брошь в богом забытом месте спустя пятнадцать лет?

– Ты сам мне показал.

Виктор нахмурился.

– О чем ты говоришь?! – он начинал терять терпение от непрекращающихся загадок.

– Ты сам показал мне вашу последнюю ссору, после которой она покинула город, и ты потерял ее навсегда.

Глаза Виктора выражали полное недоумение. Он едва верил услышанному. Как она может знать об этом? Откуда? Кто ей рассказал? В тот вечер он разругался с дочерью в пабе в последний раз. Она вырывалась из его рук, и в одно резкое движение брошь слетела с ее трикотажной кофты, а дочь вылетела шеметом в ночь. Он больше не видел ее с тех пор.

Нина не могла сама быть свидетелем тех событий, она в то время была совсем ребенком, если допустить, что она, вообще, присутствовала там. Потому что в городе живет не более двух тысяч жителей, и всех их Виктор знает лично!

– Кто он? Расскажи мне о нем, – Нина вдруг сменила тему.

Виктору понадобилось несколько минут, чтобы совладать со своим замешательством, гневом и вернуться в игру с таинственной девчонкой.

– О ком ты? – спросил он.

– Тот игрок… с перстнем. Расскажи мне о Томасе.

И снова Виктор был крайне удивлен тем, что ей даже известно о бесценном сокровище Томаса – перстень-рулетка.

– Ты его знаешь?

– Я никогда не встречала его в своей жизни.

Виктор усмехнулся. Эта девчонка, действительно, умеет вести игру.

– Я вижу его иногда. Только очень плохо. Все никак не могу его разглядеть.

Виктор едва улавливал смысл ее речей. Они были чудаковатыми. Такими, как и она сама.

– Странным образом, он тоже ищет тебя, – ответил Виктор.

На этот раз ухмыльнулась Нина.

– Но ты нашел меня раньше и теперь хочешь узнать мне цену, – произнесла она, то ли вопросом, то ли насмешкой.

Виктор довольно улыбнулся.

– Вдруг продешевлю? – подмигнул он.

Но Нина, отбросив игры, поставила ситуацию ребром:

– Не продешевишь. Ты все проиграешь.

Виктор напрягся. А Нина наклонилась над столом и произнесла:

– Есть у меня ответы и для тебя. Вот только тебе придется сделать выбор, который решит твою судьбу. Что скажешь, Рони? Крутанем рулетку?

Виктору стало жутко. Эти слова точно были вырваны из его прошлого. В ее серебристых глазах он увидел своего самого близкого человека на свете. Своего брата, который много лет назад также спрашивал у него ровно с таким же горящим азартом в глазах:

«Ну, что, Рони? Крутанем рулетку?», – стальной низкий голос Томаса не с такой хрипотцой, какой он обладал сегодня, прозвучал из далекого прошлого.

Судьба часто заводила их в тупик, из которого можно было податься в любую сторону, потому что все они были одинаково неизвестны и рискованны. И в такие безнадежные моменты они вверяли свои жизни воле рулетки-перстня.

Виктор вдруг резко вспотел, затылок пронзило острой, но легкой болью. А клубок стальных змей в ее глазах завораживал точно блики солнца на миллионе маленьких зеркал.

– Я могу рассказать о ее судьбе, о том, что с ней стало. Я могу отвести к ее могиле. И даже более того… я помогу попрощаться с ней, – тихо проговорила Нина.

Виктор сосредоточенно боролся с каким-то наваждением, которое укутало его неосязаемым туманом, но все никак не мог отмахнуться от непонятного чувства, словно он принял малую дозу наркотика: голова слегка кружилась, голос Нины точно раздавался возле самого уха, ее глаза смотрели прямо ему в душу, а сам он наполнялся странным убеждением в том, что все, что она говорит – правда.

Как это произошло? Почему он стал верить ей? Так подсказывала ему интуиция, которая в эти минуты стала настолько явной и практически физически ощутимой, словно вышла из его тела и превратилась в отдельного Виктора, твердящего теперь самому себе, что ей необходимо верить? Или же он поддавался какому-то чужеродному влиянию, настолько мощному, что он перестал контролировать свои мысли?

И пусть сейчас рационализм был ему неподвластен, Виктор помнил о его существовании, а потому понимал, что вера словам странной незнакомки не имеет логических оснований. Вот только Виктор в буквальном смысле не мог принять этот ясный факт, словно он перестал контролировать собственный мозг. И это было донельзя нелепо и парадоксально: он поступал так, как поступать, ну, никак нельзя, но он просто не мог совладать с самим собой! Может, так начинается Альцгеймер?

– Я даю необычные ответы, – продолжал ее голос. – Это нечто большее, чем просто слова.

Она точно шептала ему в центр мозга, настолько отчетливо он слышал ее голос в своей голове.

– Что скажешь, Виктор? Ты готов отдать все, что у тебя есть, в обмен на Габриэлу?

Виктор чувствовал, как голову распирало, словно у него созревала опухоль внутри, невероятно холодная и плотная, готовая взорваться в любой момент. А перед глазами мелькали образы далеких дней, когда его малютка-дочка каталась у него на шее, заставляла плести ей косы, обижалась, когда он отказывался ехать в парк аттракционов. Вот она уже далеко не малютка, а юный бунтарь с черными ногтями и синими волосами кричит о том, как она его ненавидит, и запирается в комнате. И раз за разом воспоминания возвращали его в тот последний день, когда он потерял ее навсегда из-за своей трусости и эгоизма. Он миллион раз прокручивал в голове тот момент, когда ее спина исчезает в снежной ночи, а он стоит на пороге паба и наблюдает за тем, как она уходит, уверенный в том, что ей всего лишь на всего надо остыть, как и всегда. И миллион раз он мог представить, как бежит за ней в снегопад, останавливает, просит прощения и обещает сделать все, что она просит в обмен на то, чтобы она осталась. И ровно столько же раз фантазия заканчивается горьким отчаянием от того, что он не в силах изменить произошедшее: он не побежал, он отпустил ее, и он потерял ее навсегда.

Глаза увлажнились, хотя он уже давно перестал плакать по ней. Просто сегодня эти воспоминания были настолько четкими и яркими, словно вовсе не были картинами из прошлого, а происходили прямо здесь и сейчас.

Он кивнул головой.

Нина медленно встала из-за стола, обошла его и остановилась совсем рядом с Виктором.

– Я должна предупредить. Как только я дам тебе ответ на твой вопрос, ты не захочешь меня отпускать. Я принадлежу Эрику, пообещай, что позволишь мне уйти, – произнесла она.

Виктор не понял предостережение, ему было все равно сейчас. Он отчаянно желал узнать о том, где провела его дочь последние годы, где она потерялась, где она окончила свою столь короткую жизнь. Он легонько кивнул, не вдумываясь в обещание, о котором вскоре пожалеет.

– Привет, пап, – вдруг прозвучал голос его дочери, такой же звонкий и в то же время мелодичный. Она также шепелявила, как и раньше.

Виктор смотрел на дочь и не понимал, как это возможно. Она стояла точно там, где всего секунду назад стояла Нина.

– Габриела?! – Виктор не верил своим глазам.

Он поднялся со стула и приблизился к дочери настолько, что мог разглядеть каждую пору на ее лице. Она нисколечко не изменилась с того момента, как он видел ее в последний раз, когда ей было пятнадцать. Ее русые волосы, точно как у матери, распущены до пояса, на ней кружевное платье, что он привез ей из далеких заморских краев. Виктор разглядывал дочь, понимая, что это – не она. Его дочь исчезла пятнадцать лет назад, и он не смог ее найти. Он знает, что она мертва, потому что однажды перестал чувствовать с ней эту особенную невидимую связь, благодаря которой родители всегда знают о благополучии ребенка. Это – не она! Это – не его Габи! Это все мираж, обман, иллюзия. Но она такая точная и правдивая! Даже веснушки на лице все до одной и шрам на подбородке, когда она упала с велосипеда в пять лет, а вот проколы в брови от пирсинга, которым она удивила его в тринадцать, вот родимое пятно в виде лошадиной подковы на плече. Он всегда верил, что она обречена на долгую и счастливую жизнь, благодаря этому знаку судьбы.

Виктор взял ее лицо в руки так нежно и осторожно, словно дуновение ветра могло заставить ее испариться.

– Габи, ты ли это?

Дочка улыбнулась так застенчиво и грустно.

– Это ты? Это, правда, ты? Я не понимаю! Как это возможно? – шептал Виктор и продолжал крутить ее голову в руках, осматривать руки, ладони, исследуя каждый сантиметр ее тела, желая найти подвох, обман, неточность в ее копии.

Но он не знал, что не сможет найти погрешность в ее образе. Потому что он смотрел на то, что создал его собственный мозг из воспоминаний и фантазий. Нина всего лишь вытянула их из невидимого мира и сделала реальными для него. Он смотрел на собственного призрака.

– Я не смогу остаться насовсем, – произнесла она осторожно.

Виктор утер слезы и закивал.

– Да, да, конечно! Я понимаю!

Виктор обнял дочь, или то, чем она была сейчас, и так они и стояли, пока он не поборол свой плач.

– Я пришла, чтобы ты сказал мне все, что не успел тогда, – прошептала она ему прямо в ухо.

Виктор не мог больше контролировать себя, и слезы полились реками. Он уткнулся в ее шею, и чуть не рассмеялся. Она даже пахла сладким ароматом малины, это были ее первые духи, которые он подарил ей. Кажется, тогда ей было около семи лет. Конечно, позже она пользовалась различным дорогим парфюмом, которым он баловал ее. Но почему-то именно эти дешевые детские духи в маленькой розовой пластиковой бутылочке ему запомнились сильнее всего. Его дочь была словно собрана из осколков воспоминаний, что он хранил о ней.

– Все хорошо, пап. Я не уйду, пока ты не закончишь.

Габи гладила отца по спине, успокаивая его рыдания.

– О, Габи! Я столько должен сказать тебе!

Виктор, наконец, выпустил дочь из объятий и снова начал осматривать ее лицо, руки, плечи, но уже не для того чтобы проверить ее подлинность, а для того, чтобы впечатать в мозг каждый момент с ней, запомнить каждую секунду.

– Прости меня, детка, – выдавил мужчина из себя, – за все прости. Я – плохой человек.

Габриэла утерла его щеки от слез.

– Ты – не плохой человек. Просто, так ты меня любил, – сказала она.

Но Виктор замотал головой.

– Это я во всем виноват. Я … исковеркал тебя… испортил…

– Перестань себя винить!

– Ты бы не сбежала тогда!

– Но ведь я бежала не от тебя, – упорствовала дочь. – Я хотела стать самостоятельной. Я хотела стать такой же сильной, как и ты. Хотела, чтобы ты гордился мной.

– Я и без того любил тебя!

– Но мне этого было мало, – ее нежный мелодичный голос ласкал его душу.

Виктор всхлипнул, поборов, наконец, яростный поток чувства вины, что охватила его так настойчиво и разяще, словно устала валяться где-то на задворках сознания в пыли, забытая хозяином. А теперь вдоволь разгромив, разрушив, разбив в щепки его самообладание, жестоко истыкав кинжалом его душу, снова уходила на покой.

– Я не уберег тебя, – прошептал он.

– А разве можно уберечь от всех превратностей судьбы? Таков был мой путь. И никто не виноват. Просто так случилось.

– Где ты? – спросил Виктор, боясь ответа.

Габи опустила глаза, словно ей было стыдно, и тихо ответила:

– Кладбище Святого Себастьяна недалеко от Зальцбурга.

Виктор снова поддался слезам.

– Как это произошло?

Казалось, Габи сама не хотела вспоминать о том моменте. Она нахмурилась и ответила через некоторое время.

– Передозировка. Я утонула в ванной.

– О, Габи!

Виктор снова обнял дочь, будто это было в силах помочь ей утешиться.

– Скажи, ты ведь не специально!

– Нет! – Габи посмотрела отцу в глаза, чтобы он увидел в них искренность. – Это была случайность!

– Габи, пожалуйста, ответь честно!

– Я говорю правду! Я не собиралась убивать себя!

И это в действительности было так. Нина отчетливо чувствовала те эмоции, что обладали девушкой в тот момент. Может, она и не была счастлива, но и покончить жизнь самоубийством не намеревалась. Нет, Габриэла не была доведена до такого состояния. Нина знала это наверняка. У Габи была обычная жизнь, которую ведут многие подростки.

Она убежала из дома и долгое время путешествовала. Ей пришлось туго, потому что она не могла пользоваться кредитными карточками отца, ведь он непременно выследил бы ее. В общем-то, и частые разъезды были причиной слежки отца. Габи постоянно перемещалась, сменила внешность, отрезав длинные густые волосы почти под самые корни, и выкрасив в черный цвет. В бесконечных поисках себя и своего места Габи подсела на наркотики. По иронии судьбы, ее жизнь отняло то, что приносило прибыль отцу.

За полгода до смерти Габи обосновалась в Зальцбурге, где устроилась барменом в ночной клуб. Нине показалось, что поиски Габи подходили к концу, и жизнь ее становилась все более размеренной: она сняла маленькую квартиру на пару с подругой – транссексуалом Катриной, которая работала танцовщицей в том же клубе, где работала Габи. Нина чувствовала, что внутренний дух бунтаря стал сдавать позиции, все больше уступая место трезвому разуму. Вскоре Габи даже задумалась о получении образования – она хотела стать учителем младших классов, она испытывала невероятно сильное влечение к малышам.

И тем печальнее был ее конец от передозировки. Габи не планировала смерть. Она даже не задумывалась о ней. Нине была знакома такая нежданная-негаданная смерть. Почему-то ее излюбленными жертвами всегда становились люди добрые успешные и с планами в головах. Иногда смерть бывает чересчур жестокой, сражая таких нужных миру людей.

Габи вколола плохо рассчитанную дозу героина в бедро и легла в ванную всего на десять минут, больше у нее не было, потому что через час необходимо выходить на смену в клубе. Этот ритуал был частым, и ничто не предупреждало о несчастье. Габи не смогла побороть навалившуюся дремоту, возносящую ее на небеса в прямом смысле слова, и уснула. Навсегда. Скорее всего, она ушла под воду и даже не заметила, как утонула. Потому что Нина не видит самый последний момент ее жизни.

– Это случайность, пап. Прости меня, – прошептала Габи, слезы навернулись на ее прелестных раскосых глазах зеленого цвета.

Виктор нежно провел пальцами по щеке дочери, съедаемый совестью за то, что не был все это время рядом с Габи. Она хотела стать самостоятельной, выйти из-под его опеки и доказать не только отцу, но и всему миру, что она достойна пребывать на бренной земле. Но Виктор был слишком сильно к ней привязан, желание обладать ею сыграло разрушительную роль, он сам отдал ее в лапы смерти.

Габриэла сделала шаг к отцу, а потом рукой заставила его опуститься обратно на стул. Он не желал отпускать ее руку, он еще не был готов отпустить ее.

– Посиди со мной. Как раньше, – вдруг попросил он.

Габриэла снова одарила его грустной улыбкой, а потом села к нему на колени и обняла.

– Спой мне ту песню про лунный свет, – попросила Габи.

Виктор радостно улыбнулся. Он крепко обнял Габи и стал покачиваться из стороны в сторону, напевая колыбельную. В детстве малышка Габи часто засыпала вот так, сидя на его коленях, пока он пытался издавать правильные французские картавые звуки:

– При лунном свете, мой друг Пьеро,

Одолжи мне своё перо, чтобы слово записать.

Моя свеча погасла, нет у меня огня.

Открой мне свою дверь, ради Бога.¹

Кажется, он и сам стал засыпать от собственного пения, потому что голова его вдруг стала легкой и начала воспарять куда-то высоко. Холодный железный шар в мозгу сдувался, уступая место трезвому рассудку.

– Я никуда не ухожу, пап. Я всегда здесь, – прозвучал голос Габи издалека, ее рука легла ему на грудь. – Я всегда буду здесь.

Ее шепот становился все тише и тише, пока не исчез вовсе. Габи исчезла вместе с ним.

Нина встала с колен Виктора и, слегка покачиваясь, вернулась на свой стул. Она боролась с невидимым туманом, загоняя его обратно в параллельный мир иллюзий и воспоминаний. Нина понимала, что язва отомстит ей за это, но она отпила пару жадных глотков вина, поскольку после подобных путешествий ее мучила нестерпимая жажда.

Отвратительно пойло – сделала Нина заключение о вине за четыре сотни долларов. Она сморщилась от горькой жидкости, пахнущей спиртом и орехами, но жажда отступила.

Через пару минут Виктор тоже пришел в себя. Он открыл глаза, словно только проснулся, и ошеломленный уставился на Нину.

Она была готова к его вопросам о ее даре. Они всегда задают ей одни и те же вопросы после того, как все заканчивается.

– Это ведь не правда? Ты все это выдумала? – спросил он, наконец.

Нина удивилась, что Виктор не задал вопросы вроде «как ты это делаешь?», или «что это было?», или «что еще ты умеешь?». Он сразу перешел к главным.

– Это – правда, – ответила она.

– Тебя не было там, ты не можешь знать, как она умерла.

– Я всегда знаю о смерти все. Я могу сказать, какого цвета у нее были ногти на ногах, и сколько сережек она носила в левом ухе. Я могу назвать точное время смерти и описать погоду за окном. Я даже могу сказать, о чем она думала в последний момент.

Виктор сглотнул.

– И о чем же она думала? – спросил он хриплым шепотом.

Нина глубоко вдохнула и произнесла:

– О том, что у нее прокисло молоко в холодильнике, и перед работой ей надо заскочить в магазин через дорогу.

Виктор застыл, сраженный столь жестоко-комичным фактом.

– Она не хотела умирать, Виктор. Это была случайность.

Виктор смотрел на Нину выплаканными глазами, сквозь которые изливалась измученная душа. Он был опустошен, и в то же время не мог не заметить загоревшийся крошечный огонек надежды где-то в зарослях его разросшегося до пределов чувства вины. Его дочь не хотела умирать. Он не убивал ее. Он не довел ее до суицида. Но все же он потерял ее.

В миллионный раз обвинив себя в ее побеге, он вдруг понял, что фитилек надежды по-прежнему горит, и это было невероятно! Виктор как будто заново наполнился жизнью.

–Никто не виноват в ее смерти, – Нина прервала молчание.

– Нет. Я виноват. Я должен был следить за ней, – Виктор сидел с закрытыми глазами, точно боялся увидеть обвинение в ее взгляде.

– У каждого человека свой путь. Ты не можешь контролировать людей, – спорила Нина.

– Но я должен был уберечь! Это мой родительский долг!

Виктор повысил голос, желая убедить Нину в собственной вине.

– Иногда происходят события, которых невозможно избежать. Не стоит искать в них причину или виновных. Они просто неизбежны, – заключила Нина.

Виктор хотел бы снова предаться самобичеванию, было что-то спасительное в этих попытках обвинить себя в смерти дочери. На каждый его аргумент Нина находила новый, опустошая запасы причин ненавидеть себя, которые Виктор накопил за все эти годы. Они словно играли в теннис, перекидывая мяч друг другу, и с каждым ударом силы его иссякали, и партия грозила подойти к концу. Тот, кто не отобьет мяч, проиграет, и все больше Виктор понимал, что это будет он.

Нина встала из-за стола, обозначая конец ужина.

– Вина долго гложет тебя, но ты ее не заслужил. Тебе необходимо найти прощение, – спокойно говорила Нина, будто они обсуждали что-то рутинное и банальное, как, например, что приготовить на ужин.

– Моя дочь мертва! Некому прощать меня, – произнес Виктор, хороня себя заранее.

И в то же время моля Нину про себя очистить его имя, оправдать, обелить.

– Я говорю о тебе. Ты должен простить себя сам, – также невозмутимо ответила Нина и вышла из-за стола.

Она подошла к креслу, где оставила полупальто, когда Виктор снова заговорил:

– Ты просто не знаешь, что я с ней делал.

Его голос осип на половине фразы, его вторая половина заставляла молчать о согрешениях, но чувство вины было сильнее желания хранить секрет дальше.

У Виктора были не простые взаимоотношения с дочерью. Они были извращенными. Виктор спал с собственной дочерью.

Нина взяла в руки пальто и повернулась к Виктору.

– О, нет, Виктор. Я знаю… я все знаю, – ответила она.

И она произнесла это так просто и так бесхитростно, словно не видела в его ошибках ничего гадкого или омерзительного. Она даже смотрела на него без злости или обвинений, без капли сострадания или хотя бы толики сочувствия. В ее взгляде было такое выражение, словно, вообще, ничего трагичного не произошло.

В который раз Нина убедилась, что любовь имеет много форм. Генерал избивал Дэсмонда до полусмерти, но в то же время любил пасынка. И эта любовь выражалась в желании военного максимально подготовить мальчика ко взрослой жизни, в которой встречается насилие, боль, предательство. Где сильный пожирает слабого, где сила правит над состраданием. Генерал заботился о будущем Дэсмонда, он хотел, чтобы его сын никогда не испытывал страха. Разве это не любовь? Пусть она выражалась спорными методами, но она диктовалась чистейшей заботой о мальчике.

Нина любит Эрика. И да, она, наконец, смогла признаться себе в этом. Но разве ее любовь не аморальная? Эрик – убийца. Он отнимает жизни ради собственной выгоды, ради бифштекса на тарелке. Он обменивает живые души на бездушные предметы комфорта и роскоши. Он понимает, что из-за наркотиков гибнут люди, пусть даже они сами делают выбор, но ведь он осознанно продает народу смертельный соблазн. Он знает, чем это может кончиться, но закрывает глаза, предпочитая думать о постройке нового ночного клуба в соседнем городе, чем о тысячах загубленных жертв. Но Нина любит его, и сама не понимает, почему.

Виктор любил свою дочь. Габи любила отца. И эта любовь тоже была дикой. Виктор никогда не принуждал свою малолетнюю дочь вступать с ним в интимную связь, это было обоюдное решение. Если, конечно, можно так утверждать в отношении десятилетней девочки, коей была Габи, когда они впервые переступили черту. И может, Габи и не винила отца в растлении, и даже искренне любила его всем сердцем, но ее внутренне духовное равновесие было пошатано, потому что ранняя сексуальная связь, никогда не проходит без последствий для психики. Так что, в каком-то смысле Виктор прав, обвиняя себя в том, что его дочь мотало из стороны в сторону, как неваляшку, в результате чего она посчитала лучшим выходом – побег в неизвестность.

Нина была Габриэлой несколько минут, и ей удалось прочувствовать всю полноту внутренней и с виду незаметной тревоги, которая заставляла девушку срываться с места и бежать с насиженных мест. Габи не понимала, что ее гнало, предпочитая думать о слежке отца, которая уже спустя год стала мнимой. Но Нина прекрасно знала, от кого бежала Габи. От самой себя. Так же, как и Нина от своих Монстров. Мия говорит, что Они – ее часть, но ты ведь не можешь разорваться надвое, а значит, и убежать от Монстров невозможно. И Габи сколь угодно могла бежать от собственных призраков: обвинение, стыд и ненависть к самой себе. Но все это было бесполезно, потому что они бежали вместе с ней, как тени, неотрывно и неотступно. Рано или поздно ей пришлось бы сразиться с ними. К сожалению, выбор перед Габи не предстал.

В этот момент Нине вдруг вспомнилась София. И сердце снова завыло нестерпимой болью за Йоакима Брандта. Нина закусила губу от ядовитого чувства несправедливости, съедающего ее душу каждый раз, когда она вспоминает о нем. Нина открыла завесу тайны о судьбе дочери перед Виктором. Но она не сделала того же самого перед Йоакимом. А чем он хуже? Нину мучила совесть за то, что она не сможет облегчить боль отца от незнания того, что же случилось с его дочерью. Он никогда не найдет ее, если Нина не отведет его к ней. К ее утонувшим останкам. Нину вдруг снова обуяла ненависть к Дэсмонду, которого, как она понимает, она не сможет простить. Он поместил ее в эти рамки, а любовь к Эрику не позволяет из них выйти.

И поэтому переживания Виктора Нине казались преувеличенными. Теперь он знает, что случилось с его дочерью, он нашел ее конец, и неизвестность его больше не терзает. Пора отпускать боль, ведь уже никак не изменить произошедшее. Прошлое написано несмываемыми чернилами. Можешь сколь угодно рыдать и молить бога о прощении, а можешь просто идти дальше. Это – жизнь. В ней случается много катастроф и столько же счастливых событий, иногда происходят и мерзкие извращенные дела, но и совсем другие – прекрасные и радостные. Нельзя винить себя в бедах всю свою жизнь, не для того они случаются с тобой, чтобы ты горевал до смерти. Это – урок, его необходимо выучить и двигаться дальше, использовать его по жизни и получать следующие уроки. Нельзя задерживаться на каком-то одном иначе он теряет всякий смысл. Ты зацикливаешься на одном месте и не можешь двигаться вперед, в то время, как мир несется дальше. Он не будет тебя ждать, и если ты отстанешь, то даже не вспомнит о тебе и похоронит под слоем времени. Нужно сделать всего лишь первый шаг. Хотя это может показаться невероятно трудной задачей, но как только ты осилишь его, мир протянет тебе руку и поможет бежать дальше.

Хватит, Виктор. Пора бежать дальше. Твои монстры терзали тебя слишком долго.

***

В переговорной, которая стала неизменным местом встречи дилеров с Эриком и компанией, как всегда витал густой туман от сигарет, еще больше затемняя освещение, которое и без того было достаточно тусклым здесь. За круглым столом сидели все шесть дилеров, а также Эрик с Рудольфом и Дэсмондом. Марк пожелал остаться с Ниной, Эрик был не против. Он давно заметил между этими двумя какую-то особенную связь, которой Эрик часто завидовал. Иной раз он замечал, как они переглядывались, а потом улыбались друг другу, беззвучно насмехаясь над чем-то в уме, и тогда Эрик понимал, что они снова общаются мыслями, и это заставляло чувствовать себя неловко. Эрик, вообще, ненавидел, когда Нина утаивала от него что-то, но молча терпел. В конце концов, не может же он обладать властью и над ее мыслями. Она должна иметь какое-то личное пространство, куда Эрику вход закрыт.

Роберт сказался больным. И Эрик знал, что он врет. Скорее всего, Роберт просто хочет отдохнуть от навалившейся кутерьмы дел, он всегда был самой ленивой задницей в их кругу. Сколько раз уже он вот так бросал их решать дела, а сам валялся дома в обнимку с бутылкой виски и стекающими на подушку слюнями. Но Эрик уже привык, и даже был рад, что Роберт вошел в привычный рабочий ритм, как и пару лет назад, пока отношения с Лидией не стали похитителями его души. Тем более сегодняшняя встреча не несет каких-либо изменений или решений. Они собрались, чтобы узнать о текущих делах, напомнить о неисчезающей угрозе атаки Пастаргаев, и просто, чтобы напомнить друг другу о важности их союза.

– Эрик, не могу ничего обещать. Ольстер – слишком далеко. Наши связи туда не дотягивают, – сказал Ксавьер.

Его ярко алые волосы теперь переливали огненно-оранжевым цветом.

– Мне нужно, чтобы дотянули. Я хочу накопать на этого Томаса столько, сколько возможно! Он знает о нас слишком много, в то время, как мы не знаем ни черта! – настаивал Эрик.

– Мы приложим всевозможные усилия, Эрик, – обещал Бенедикт.

Обращение Эрика к Иксу и Бену было неспроста. Они – единственные, кто имели хоть какие-то отношения к северным странам. Особенно дорогой была их бабуля – любительница метадона. Эрику даже казалось, что этой женщине о синтетических наркотиках известно больше, чем внукам.

И все же больших надежд Эрик не испытывал. Такой лазутчик, как Томас, слишком крупный игрок для дилеров вроде Икса и Бена. Если они что и прознают, то это такие же слухи, какие бродят о нем здесь. Тактика Томаса была чертовски продуманной и мощной: он никогда не появлялся на арене и действовал исключительно через посредников. А потому никому, кроме самого Томаса, неизвестны ни его сбережения, ни запасы оружейной мощи, ни даже сферы ведения бизнеса. Его честолюбие было скрытым до предела, граничащего с прозрачностью. Сила воли у таких людей невероятно сильна, и терпение выдрессировано настолько, что если бы оно продлевало жизнь, то он бы помнил времена динозавров. Эрик никогда не встречал подобных людей, но слышал об их существовании. По крайней мере, читал в книгах. В основном фантастических.

– Что там с гашишем? – Эрик перешел на следующий важный вопрос.

Старик Локк сегодня замещал Абеля. Оба мужчины практически одного года рождения все еще занимались налаживанием поставок марокканского гашиша с тех пор, как предыдущий путь был уничтожен усилиями Пастаргаев.

– Первая партия по новому коридору из порта Сафи отбыла четыре дня назад. Завтра ожидаем в порту Кадиса, – ответил старик Локк.

Это был пробный заезд по абсолютно новому организованному Эриком коридору. Путь был долгим и ресурсозатратным. Но он метил на место одного из прочнейших коридоров доставки гашиша из Марокко в Европу. Для Эрика стоимость коридора отходила на второй план, если его безопасность была практически стопроцентной. А в случае с коридором из марокканского города-порта Сафи до испанского порта в Кадисе так и было.

Теперь гашиш паковали в контейнеры с канатами и мешками прямо на джутовой фабрике в Сафи, оттуда грузовики доставляли контейнеры на борт круизного лайнера компании «Сан Хуан де Диос», открытой специально для работы на новом гашишном коридоре. Дважды в месяц компания организовывала круиз из Касабланки с заходом в Сафи до Кадиса и Гибралтара, и обратно. Пассажировместимость круизного лайнера – двадцать два человека, а в потайных отсеках трюмов вмещалось до нескольких тысяч килограммов гашиша. Так, под видом одного из сотен круизов вдоль берегов прекрасной страны Марокко и испанского побережья, гашиш перевозился до Кадиса, где во время двухдневной стоянки судна, контейнеры выгружали и уже оттуда сухопутным путем доставляли сюда к Абелю.

Эрик вложил немало усилий для создания очередного коридора, и еще больше – финансовых средств. Но сценарий окупаемости всегда был одинаков: через полгода коридор станет стабильным, Эрик объявит о нем перекупщикам, которые уже знают о проведении в настоящий момент пробных заездов, и после этого Эрик начнет сдавать его в аренду. Трафик гашиша будет восстановлен.

– Отлично, – ответил Эрик. – Следи за каждым подозрительным событием: пусть то бессмысленные пересуды, слухи, чихи и пыхи. Я должен знать обо всем!

– Разумеется, – кивнул Локк.

Телефон Эрика слабо пискнул. Это было сообщение от Мии:

«Нина спустится?», – гласило оно.

Эрик нахмурился, не сразу сообразив, что именно его озадачило в сообщении.

– Эрик, а что будем делать с долей Голубки? – спросил Зибор.

Эрик слушал вопрос вполуха, отвечая на сообщение подруги или любовницы Нины, что из двух он точно не знал. Нина твердит, что они просто разговаривают, ведь Мия изучает психологию, а Нина – самый настоящий псих. Мия уверяет, что они просто разговаривают, ведь Мия пишет диссертацию, и Нина дает невероятно ценную пищу для размышлений. И во всех этих четко придуманных, отработанных и выученных наизусть фразах, Эрик слышит лишь «ла-ла-ла». Не очень-то верилось ему в их научные причины. Он часто замечал, каким взглядом Мия смотрит на Нину. И поверьте его опыту, это далеко не взгляд ученого или подруги!

Помимо статуса их отношений Эрик также не знал того, с чего вдруг Мия решила, что Нина сегодня в «Генне», о чем он собственно и спросил жрицу любви.

– С китайской синтетикой и марихуаной мы пока будем разбираться сами, – ответил Рудольф, видя, как друг застопорил внимание на смартфоне.

– Как насчет Амелии? – высказался Куба. – Можно было бы поручить все ей.

– У Амелии и так проблем выше крыши. Она укрепляет позиции в своем районе, ей надо быть начеку ежесекундно, – ответил Эрик, читая очередное непонятное сообщение Мии.

«О, прости. У нас здесь Фидо».

Эрик почуял что-то неладное. И хотя он не мог похвастать интуицией, это была скорее прерогатива Нины, все же подсознание твердило ему, что не все на своих местах. Он понял предыдущий вывод Мии, потому что если Нина и посещала бордель, то под пристальным наблюдением Фидо. Но это не значит, что телохранитель не мог посещать его в другие часы своего отдыха. Бойцы очень любили проводить время в борделе, и Эрик был только рад тому, что они снимают напряжение в проверенном месте.

Но что не укладывалось в голове Эрика, так это – почему Учтивый Карл сейчас сидит в пабе на рабочей смене? Один из них: Фидо или Учтивый Карл – всегда должен быть с Ниной! Это неотложное правило, которое нельзя нарушать. И Эрик был уверен, что он объяснил его четко.

Вывод напрашивался один. Эрик набрал номер Марка.

– Привет, Эрик! – голос Марка был слегка напряжен, Эрик понял это сразу.

Марк, вообще, не умел врать. Он словно открытая книга с часто моргающими глазами и нарочито энергичным голосом, когда пытается обмануть. Эрику нравилось его неумение лгать. Марк и впрямь был Ангелом.

– Привет, Марк. А где Нина?

Если бы Эрик умел впадать в транс, подобно Нине, он бы почувствовал, как напряглись мышцы на спинах Рудольфа и Дэсмонда, а если бы их уши умели превращаться в локаторы, то сейчас они бы уже щекотали Эрику нос.

Оживленная беседа между дилерами о событиях в Новачах продолжалась уже без участия Рудольфа и Дэса.

– Она в душе! – ответил Марк.

Эрик пытался уловить подозрительно звучащие нотки в голосе друга, но общий гомон, царивший в переговорной, перекрывал громкость связи.

– У вас все хорошо? – спросил Эрик.

– Все отлично! Когда собираешься обратно?

Эрик взглянул на часы, время подходило к полуночи.

– В течение часа. Передай Нине, чтобы не ждала меня.

Он знал, что Нина ложилась спать примерно в одно и то же время: десять часов вечера. Двенадцать лет отбоя по часам выдрессировали ее сознание на всю оставшуюся жизнь. И Эрик находил это невероятно милым. Нина словно до сих пор была ребенком. Вот только за последние месяцы она необыкновенно похорошела, и давно перестала напоминать больного затравленного пациента психлечебницы.

Эрик вдруг поймал себя на мысли, что вспоминает о Нининой улыбке, такой редкой и тем ценной. Сегодня утром он застал ее в спальне: она сидела к нему спиной на софе возле окна в черном пеньюаре, так резко контрастирующем с ее белоснежной кожей, и расчесывала мокрые волосы. Она едва слышно напевала какую-то песню и смотрела в окно. И эта картина так заворожила его, что он не мог ни сдвинуться с места, ни окликнуть ее. Он просто смотрел на нее и получал от этого неописуемое удовольствие.

Что с ним происходило? Почему он начал так глубоко скучать по ней? Когда он стал настолько зависим от нее?

Эрик мотнул головой, отгоняя непривычные мысли, сотрясающие его нутро вопросами, и вроде бы хотел вернуться в ключ беседы, вот только его чутье продолжало крутить задом прямо перед его носом и настойчиво смердеть.

Марк не мог отпустить Фидо с дежурства, потому что никогда не нарушит правил Эрика. А правило всегда гласит одно и то же с самого первого дня, что Нина живет под его крышей: Фидо и Учтивый Карл – закрепленные за ней телохранители, один из них всегда должен находиться рядом с Ниной. Тогда почему они вдруг решили, что сейчас это правило не действует?

Озадаченность Эрика ясно выражена на его лице, настороженность Рудольфа тоже ясно выражена на его лице, а Дэсмонд от напряжения схватился за рукоятку ствола подмышками. Дэсмонд всегда хватался за ствол, когда чувствовал себя некомфортно. Пистолет – крест в его религии.

И подобно заключительному взмаху топора, который уже нанес несколько ударов трескающемуся бревну, телефон Эрика снова пискнул.

«Пообщалась с Фидо. У него выходной. Извини за беспокойство. Передавай Нине привет!» – писала Мия.

И тут Эрика как ошпарило. Какого черта?!

Он резко встал из-за стола и почти бегом направился к выходу. Рудольф и Дэсмонд поняли, что их план пошел коту под хвост, одному только богу известно, каким образом. Где они просчитались? Кто их выдал?

– Я думаю, совещание можно заканчивать. Как всегда на связи двадцать четыре на семь! – быстро проговорил Рудольф коллегам и метнулся за Эриком, который уже исчез за дверьми переговорной.

Эрик быстрым шагом добрался до паба. Возле барной стойки расположились четыре бойца, чья позиция сегодня была пабом. Среди них стоял Учтивый Карл.

– Карл, ты что здесь делаешь? – спросил негодующий Эрик.

Учтивый не сразу понял вопроса Эрика. Он сразу определил, что босс в ярости, но вот причина ему была не ясна. Он ответил слегка удивленным тоном:

– Я здесь на смене.

– А кто с Ниной? – недоумевал Эрик.

Карл долго моргал, а потом выдал:

– Фидо должен быть.

– Тогда скажи мне, пожалуйста, какого черта Фидо сейчас отдыхает в борделе?! – ярость Эрика набирала обороты.

Бойцы напряглись. Не часто Эрик повышает на них голос.

– Прости, Эрик, но я не знаю. Роберт позвонил сегодня днем и сказал, что ты поменял нам смены с Фидо, – объяснял Карл.

– Он сказал что?! – взорвался Эрик. Его глаза готовы были выпрыгнуть из орбит.

– Что сегодня я дежурю в «Геенне», а с Ниной останется Фидо.

Глаза Эрик налились кровью. В его мозгу механизмы работали с такой скоростью, что их практически было слышно. Он вдруг все понял, но никак не мог уложить события в логическую цепочку: Роберт сказался больным, а потом обманул бойцов. Рудольф вдруг предложил провести сегодня собрание дилеров, а Нина принимает второй душ за день! Слишком много неточностей и совпадений.

Эрик развернулся к двум друзьям, которые до недавнего времени еще были его друзьями, а сейчас превратились в подозреваемых. И одного лишь взгляда ему было достаточно, чтобы понять выражение их лиц.

Это были лица людей, которые поняли, что облажались.

***

Роберт снова полез в карман пальто и чуть не заныл, когда пальцы нащупали пустую коробку от сигарет. Он выкурил все двадцать за один вечер! Кажется, у него появились серьезные проблемы с никотиновой зависимостью. Когда все закончится, он припомнит свой потенциальный рак легких этому ублюдку Томасу!

Роберт сидел в кресле в небольшом пустынном холле, окруженный четырьмя бойцами, которые, ни на секунду не ослабили стойку готовности и взирали друг на друга с недоверчивостью хищников. Роберт посмотрел на часы. Прошел уже час. Времени на возвращение домой все меньше. Но Рудольф пока не звонил, а значит, встреча дилеров идет полным ходом. К тому же Рудольф знает, как потянуть время. Он любит читать проповеди. Он научился этому у священника своего прихода. А наркоторговцы очень любят успокоить свою совесть и поуповать на бога обо всем зле, что происходит на планете. Например, торговля наркотиками.

Поэтому Роберт тяжело вдохнул чистый воздух, будь он не ладен, и продолжил ждать.

Черт возьми! Почему так долго? О чем они там разговаривают? Что, вообще, там происходит? Может, он уже давно убил Нину и заворачивал сейчас в мешок?

Роберт незаметно достал из кармана небольшой радиомаяк, настроенный на частоту кнопки тревоги, закрепленной на бедре Нины. Но тот молчал. Красный огонек, мигающий один раз в восемь секунд, говорил о том, что батарейка маяка настолько новая, что если бы она была произведена живым организмом, то еще очищалась бы от плаценты. А зеленый огонек твердил о том, что радиосвязь с кнопкой тревоги работает исправно. Роберт тяжело вздохнул. Может, Нина не успела ее нажать?

Нет, Эрик все же прав. Это стремление прогнозировать худшие варианты когда-нибудь сведет Роберта в могилу от инфаркта. А если не инфаркт, то рак легких его доконает. В любом случае его смерть будет на совести ублюдка Томаса. Конечно, его совесть никак не отреагирует на смерть Роберта, и скорее всего, даже поздравит, но, как говорит Рудольф, Господь всем воздаст. И тебе, ублюдок, тоже!

Вдруг лифт начал движение. Бойцы тут же всполошились. Роберт вскочил с кресла. Наконец-то! Момент истины! Странно, но Роберт ни разу не задумался над тем, к какому заключению придет Виктор после встречи с Ниной. Роберт только и думал о том, чтобы Нина осталась в живых. И эта мысль стрелой пронзилась в мозгу Роберта, отчего тот едва не застонал. Когда мысли о Нине перекричали мысли о бизнесе?

Лифт остановился. Роберт задержал дыхание. Двери открылись, и оттуда вышли здоровая и невредимая Нина, и Виктор за ней следом.

Роберт тут же кинулся Нине на встречу, едва контролируя свою радость.

Он обнял Нину, будто не виделся с ней тысячу лет.

– Ты в порядке? Все хорошо? – спросил он, осматривая ее голову.

Он не совсем отдавал отчет своим жестам. Ему инстинктивно требовалось выказать заботу – настолько его снедала совесть перед ней.

Нина по обыкновению молча кивнула и отошла в сторону, оставив двух мужчин решать вопрос о сделке.

И только теперь Роберт заметил, насколько подавлен был Виктор. Он совершенно точно плакал, краснота и припухлость глаз выдавала его. Его брови домиком выгнулись еще больше, и из-за этого печаль на лице стала настолько явной, что он мог даже посостязаться в ней с Пьеро.

Они стояли молча с минуту и смотрели друг на друга, общаясь взглядами.

Виктор будто спрашивал, не привиделось ли ему все это. А Роберт беззвучно отвечал, мол, извини, сами через это прошли, и не менее травматично. Они до сих пор не привыкли к ней.

Наконец, Виктор медленно протянул руку.

– Передай Эрику, что у вас будет албанская мафия, – произнес он.

Роберт ликовал. Но его вид остался невозмутимым и хладнокровным.

Роберт крепко пожал руку новому партнеру, тщательно скрывая свой бурный восторг.

Четверка визитеров вышли из здания в сопровождении Виктора и его двух бойцов. Снегопад прекратился, и теперь тающий снег превращал улицы в грязные реки.

Уже когда Нина садилась в машину, Виктор окликнул ее.

–Нина!

Она обернулась.

Он стоял на крыльце и все не мог решиться задать вопрос, хотя его так и распирало.

– Кто ты? – наконец, крикнул он.

Вопрос, на который никто никогда не сможет дать ответ. Что она могла сказать? Она ведь и сама не знала, кто она, для чего она, и почему судьба наделила ее этими способностями, применение которым она не всегда находит правильно.

Нина задумалась, и через мгновение ответила:

– Спутник смерти.

Другого объяснения у нее не было, ведь Нина всегда присутствует там, где была смерть, где она есть, и где будет. Ей в пору было самой надеть черный плащ с капюшоном, взять косу и ходить по жилищам и собирать души. Но она может делать так только на Хэллоуин, и вместо душ собирать конфеты.

Виктор провожал взглядом джип, выруливающий из переулка, пока тот не влился в общий скорый поток центрального шоссе и не скрылся из виду. Нина была права, он чертовски не желал ее отпускать.

Роберт был счастлив. Давно он не испытывал подобные моменты искренней радости от верно принятого решения. Он пошел против воли Эрика, чего никогда не позволял себе, и победил! Он обожал такие моменты, когда Эрик сомневался в верности предложения Роберта, а потом оказывалось, что Роберт прав. И сейчас Роберт готов был танцевать сальсу ночь напролет. Они заполучили Хаммеля! Они заполучили албанскую мафию! Выкуси, Томас! Как тебе такой шахматный ход?

– О чем говорили? – спросил Роберт довольным тоном.

Нина вздохнула.

– Как всегда о ваших проблемах, – ответила она.

Роберт засмеялся. И вправду, о чем еще можно говорить с экстрасенсом, если не о проблемах?

– Мне кажется, ты бы стала успешным психотерапевтом, – искренне заметил Роберт.

– Не думаю. Я довела твою невесту до суицида. Психотерапевтам такое не прощают.

Всю радость Роберта, как волной смыло.

– Вот, зачем ты так? – сражено спросил он.

Нина смотрела в окно, не желая встречаться с ним взглядом. Она поругала себя за очередной укол в сердце Роберта. Она и сама не знала, почему поступала с ним так. Каждый раз, когда он становился к ней чуть ближе, она со страхом отпрыгивала назад, или, что еще хуже, метала кинжалы ему в душу. Почему-то ее охватывала злость, когда он забывал о том, что еще недавно винил ее в смерти Лидии, а теперь пытался наладить с Ниной контакт. Иногда она ловила себя на мысли, что искренне хочет стать к нему ближе, но в то же время ненавидела его за то, что он не понимал причину, по которой она так поступила с Лидией. Роберт предпочел свалить всю вину на Монстров, а не понять отвратительность поступка Лидии. Этим Роберт и раздражал Нину, которая всегда стоит на страже покоя невинных жертв человеческой алчности и садизма. Роберт просто не понимал Нину.

Зазвенел телефон. И Нина обрадовалась разрядившему обстановку звонку.

Роберт взглянул на экран: это был Рудольф. В отличие от Эрика Роберт не ставит на рингтон глупые мелодии, он все-таки взрослый мужчина, а не дите! Роберт посмотрел на часы: до дома пятнадцать минут пути, не больше. Они успевают.

– Привет, Рудольф! Мы уже выехали… что? Погоди, погоди! О чем ты? Как?

Нина наблюдала за Робертом и по мере того, как бледнело его лицо, догадка доходила и до ее мозга. Никакого дара ясновидения не надо, чтобы понять, что произошло. Роберт не просто запах, а засмердел страхом с такой силой, словно в него летела ядерная боеголовка.

Он медленно отнял телефон от уха, ему даже не хватило сил сбросить звонок. Его вид победителя смыло с такой скоростью и так безвозвратно далеко, что Нина готова была избить его за столь идиотский план.

– Он узнал! – выпалила она. Кажется, она даже позволила себе повысить голос, что, вообще, было для нее нехарактерно.

– Да! Он, мать его, узнал! – разбито ответил Роберт и закрыл глаза.

Нина с силой ударилась головой о подголовник сидения. Хотелось бы ей, чтобы он был железным.

– Может, сразу страну покинуть? – промямлил Роберт.

И всерьез ведь раздумывал над этим планом, но решать надо немедленно, потому что они едут прямо в пасть к дракону.

Нина едва верила ушам! Этот кретин еще смеет шутить!

– Черт возьми, Роберт! Всего один план! Один надежный план – все, что требовалось от вас! И вы даже с этим не справились!

Роберт выпучил глаза на Нину. Он думал, что его больше ничего не сможет ошеломить сегодня. Но Нину впервые охватила самая настоящая женская истерика! Она нервничала не меньше Роберта, фыркала и плевалась, и совершенно точно материла его в своих мыслях. А знаете, как он понял это? Да потому что она – телепат! И в данную секунду она нисколечко не скрывала свои мысли от Роберта!

Роберт поразился тому, насколько богатым матерным лексиконом обладала эта девушка, но быстро понял, их источник: все эти фразы они постоянно слышат от Дэсмонда, так что он может смело ставить пятерку Нине за выученный урок.

Да, Нина неистовствовала! Потому что сейчас в апартаментах ее ждет разъяренный Эрик, который прознал о ее предательстве! Ей наплевать на то, что он сделает с ней или с ребятами. Ее охватил чудовищный стыд за то, что она даже не попыталась поговорить с Эриком, переубедить его, дать возможность Виктору доказать свою полезность. И почему? Потому что он накричал тогда на нее и отрезал всякие попытки донести до него необходимость этой встречи. Да и, в конце концов, это должны были сделать его четыре верных вассала, в сообразительности которых Нина теперь сомневалась не на шутку! Они не только не смогли убедить Эрика в необходимости Хаммеля, но и провалили план удержать в тайне сегодняшнюю встречу! Как, вообще, на них можно полагаться?!

Всегда сдержанная невозмутимая и слегка высокомерная Нина теперь сидела, охваченная обидой и ненавистью. И Роберт внезапно осознал, что она – не какой-то пришелец из далеких миров, она – девушка, поддающаяся стандартному набору женских эмоций. Он вдруг перестал смотреть на нее, как на что-то загадочное и таинственное. Роберт сделал поразительное открытие для себя: Нина – живой человек, почти такой же, как и он.

Еще долго Нина пребывала в ярости от сложившихся обстоятельств, но потом поняла, что все настолько потеряно, и нет никакой возможности исправить случившееся, что действительно, в такой ситуации только и остается шутить да смеяться.

Роберт незаметно достал телефон и отправил сообщения своим нерадивым друзьям:

«Нина в ярости. Мне кажется, она планирует нас убить».

Джип подъехал к главному входу здания. Нина вышла из машины и чуть не завыла: джип Эрика был припаркован чуть подальше. Он и вправду там ждет ее для разговора о том, как посмела она предать его.

Роберт шагал впереди с видом победителя, идущего на эшафот. Нина плелась следом с понурыми плечами и трауром на лице. Так они и дошли до апартаментов: смирившиеся со своей участью, точно террористы-смертники.

Зайдя в апартаменты, Нина не успела пройти в гостиную, как в холле показался разъяренный Эрик. За ним остальные трое раздосадованных мужчин. Он стремительно набросился на Роберта.

– Ах, ты, сукин сын! – заорал Эрик и обрушил на Роберта кулаки.

Роберт отразил удар, подставив локоть. Эрик тут же нанес удар слева в брюшину, Роберт согнулся от дикой боли, но оборонительную стойку не ослабил. Перехватив очередной несущийся на него кулак Эрика, Роберт схватил его запястье и провернул руку до хруста в плече. Эрик заорал, но сразу же врезал свободным кулаком Роберту точно в нос. Послышался смачный хруст, кровь тут же брызнула из сломанного носа, залив белые рубашки обоим соперникам.

– Эй-эй-эй!

– Стой!

– Хорош!

Мужчины тут же бросились разнимать друзей. Но не тут-то было! Они, казалось, забыли о том, насколько Эрик становится неконтролируемым в подобных припадках гнева. Он превращался в безумца со сталью вместо костей и горючим в венах. В такие минуты он словно становился неуязвимым психопатом, который крушил кости врагов налево и направо, и никакая пуля его не брала. Эрик отлично поднаторел в драках, он обучился превращать свою лютую ярость в физическую силу, когда выживал в тюрьмах и на улицах.

А потому даже толпе из пяти мужчин придется продемонстрировать нехилую сноровку и напор, чтобы остановить Эрика Манна.

Дэсмонд подлетел к дерущимся первым, он попытался завести руки Эрика за спину, но тот был готов к подобному приему, а потому, едва почувствовав чужие руки на плечах, резко развернулся и выдал три сокрушительных удара по солнечному сплетению. Дэсмонд тут же упал на колени. Такая атака надолго вырубала способности легких сделать вдох.

Пока остальные пытались добраться до Эрика, он уже успел снова сцепиться с Робертом в мертвой хватке. Роберт выдал пару ударов Эрику по ребрам, тот ответил еще парой по скулам Роберта. Рудольф и Марк накинулись на Эрика с обеих сторон, Макс и Учтивый Карл, наконец, образовали заслон между двумя боссами. Вчетвером им, наконец, удалось сдержать силу Эрика, хотя тот продолжал лягаться, пинаться и изворачиваться.

И вроде битва была остановлена, вот только Роберт тоже обладал самолюбием, и он не мог оставить это унижение неотомщенным. Ярость закипела в его крови, и вот он подобно носорогу несется на кучу сплетенных рук и ног, в которой проступает торс Эрика. Роберт втыкается головой под дых соперника, удар такой неожиданный и такой сильный, что даже четверым мужчинам не удалось удержать Эрика в руках. Роберт буквально вырвал его из рук бойцов, протащил на голове в гостиную, и вместе они свалились на стеклянный стол.

Эрик рухнул на столешницу, та разбилась вдребезги, осколки точно брызги фонтана разлетелись по гостиной. Роберт упал вместе с Эриком, и оба потеряли связь с реальностью на несколько секунд.

Их хватило четырем мужчинам, чтобы подняться с пола и разнять соперников, пока они не пришли в себя. Макс с Карлом стащили Роберта с Эрика, Рудольф и Марк подняли с пола последнего.

Через минуту оба пришли в сознание и сидели на расстоянии десяти метров друг от друга: Эрик на диване в гостиной, Роберт – на табурете в кухонной зоне, а между ними четверо мужчин наготове.

– Я прикончу тебя, ублюдок! – взревел Эрик.

– Эрик, это был общий план! – возразил Рудольф.

– А, общий, значит? Решили сговориться за моей спиной, потому что посчитали меня недостаточно умным для всех вас?

– Дело не в этом! Виктор Хаммель нужен нам…

– Заткнись, Рудольф! Слышишь? Заткни свой поганый рот!

Эрик кричал, испепеляя взглядом каждого, кто был здесь. Предатели! Изменники! Вот, как отплатили ему за то, что он вытащил их задницы из вонючих трущоб! Воткнули кинжал в спину того, кто помог им зарабатывать миллионы, кто вознес их до самой верхушки наркоэлиты, кто сделал их правителями целого, мать его, мира!

– Мы всего лишь хотели урегулировать все мирным путем! – настаивал Марк.

– Виктор ведь знает Томаса! Он – ценный источник информации! Избавиться от него – все равно, что выкинуть неиспользованный гандон! – выпалил в своем репертуаре Дэс.

Тут же обвиняющие взгляды обратились на него со всех сторон.

– А что? – не понимал Дэс укорительных взоров. – Давайте, прежде чем выбрасывать, засунем его в…

– Дэсмонд, заткнись! – хором бросили Эрик, Роберт и Рудольф.

Дэсмонд тут же обиделся, вытащил из кобуры пистолет и стал начищать его кухонным полотенцем.

– Ну, а ты что стоишь там и молчишь?! – закричал Эрик.

Его гневный взор обратился на Нину, которая все это время стояла возле лестницы, подальше от места схватки.

–Ты бы все равно не услышал меня, – ответила она тихим дрожащим голосом.

– Не услышал бы? Ты сама сделала этот вывод?

Он вдруг подскочил к ней с такой скоростью, что Нина даже сделала шаг назад в попытке убежать. Карл с Максом тут же кинулись следом.

Но Эрик уже приблизился к Нине настолько, что она видела каждую дрожь мускула на его лице. Он сжимал и разжимал кулаки, и Нина чувствовала, что вот-вот норовит схлопотать пару ударов от него. Никогда она еще не испытывала такого страха перед Эриком.

– Эрик, оставь ее! – воскликнул подоспевший Рудольф.

Он ненавидел, когда мужчина поднимал руку на женщину. Это самый отвратительный и самый низкий поступок, который только может совершить мужчина.

– Мы заставили ее! – вступился Марк.

– Да конечно! – рассмеялся Эрик. – Не надо мне рассказывать сказки здесь! Я эту девку знаю лучше вашего! И прекрасно понимаю, что это, скорее, она вас заставит делать то, чего вы не хотите, а не вы – ее!

Нина попыталась вразумить Эрика, донести до его воспаленного буйством мозга, что уже не на что злиться, ведь они справились, ведь видение стало завершенным точно таким, каким она видела его тогда на побережье.

– Эрик…

– Заткнись!

Он перебил Нину так грубо и так свирепо, что она вжалась в плечи и опустила глаза, не желая больше дразнить его зверя.

– Живо иди к себе в комнату! – процедил он сквозь зубы.

Нина развернулась и поспешила по лестнице наверх, сдерживая плач обиженной девушки, и ругая себя за то, что она стала такой сентиментальной! Сказал бы ей кто-нибудь так в лечебнице, она бы вмиг отправила его к санитарам в карцер! Но Нина настолько разнежилась под крылом Эрика, что при виде его вся ее злость куда-то исчезала.

Мужчины сидели на диванах в гостиной вокруг разбитого стола уже около получаса, и до сих пор никто не произнес ни слова. Потому что никто не знал, как решить возникшую ситуацию. Тут и решать-то нечего. Все зависело от Эрика. Сколько времени ему понадобится, чтобы отойти. День? Неделя? Тысяча лет? Как любит говорить Нина, прошлое не изменить, иди вперед и пиши свою жизнь дальше. Но как Эрик мог продолжать, когда он узнал, что больше не может никому доверять?

– Албанцы будут на нашей стороне, – Роберт набрался смелости сам нарушить молчание.

И все с облегчением вздохнули, когда Эрик не заткнул его.

– Виктор написал, что готов поговорить с тобой в любое время. Только назови час, – дополнил Роберт.

Он говорил, прижимая окровавленное холодное полотенце к сломанному носу, кровь с которого стекала на бежевый ковер, навсегда уничтожая его пригодность.

Карл стоял чуть позади сидящего Эрика и наблюдал за тем, как капли крови на его спине все больше разрастались по белой рубашке. Эрик не замечал, что у него до сих пор в спине торчали осколки стекла.

– Эрик, прости, – произнес Роберт.

– Да, Эрик, прости нас, – жалостливо повторил Марк.

Эрик сидел, продолжая сверлить взглядом одну точку – загаженный Робертом ковер в гостиной. Этот мудазвон еще и мебель ему испортил.

– Но хочешь ты слышать это или нет, я рад, что Хаммель теперь на нашей стороне, – добавил Роберт.

Он смело выразил точку зрения всех: и свою, и Рудольфа и Дэса с Марком. Те времена, когда Эрик сам принимал решения, подошли к концу. Так должно было случиться. Это вовсе не значит, что теперь каждый сам по себе, вопреки мнению Эрика. Это значило, что они тоже искренне переживали за дело всей жизни и боролись за него всеми средствами. Раньше они беспрекословно принимали курс Эрика, хотя иной раз также возникало недопонимание, и они просто делали шаг назад, позволяя Эрику вершить судьбу так, как ему заблагорассудится, хотя видели иной путь, более логичный и менее затратный. Теперь же Роберт словно обозначил новую веху в их бизнесе и в их отношениях. Он превознес дело выше их дружбы. Он превознес дело выше Эрика.

Идиотская ситуация: сидеть и смотреть на человека, которому практически в открытую заявляют о потере доверия, и наблюдать за тем, как он справляется с этим. Поэтому Роберт осторожно встал, выругался про себя на боль от усилившейся пульсации в носу, и захромал в сторону выхода.

Этот знак был понят всеми, а потому за ним также медленно удалились Рудольф, Дэс и Марк. Последний подошел к Эрику и положил руку на плечо.

– Это не только ради тебя и нас. Это ради Нины тоже, – тихо произнес он.

Когда в гостиной стихло, Эрик вдруг ощутил глубокое одиночество. Ровно такое, как полгода назад, когда не было ни Карима с Пастаргаями, ни Томаса с Хаммелем, ни Нины. Когда очередное заключение успешной сделки, он праздновал в компании бурбона, потому что друзьям было не до него. Как быстро все перевернулось с ног на голову! Теперь они шли впереди него, а он плелся сзади, подобно старому, ненужному в стае волку. Его обуревали двойные чувства: с одной стороны он был невероятно взбешен их предательством, но с другой стороны – гордился их рвением защитить бизнес любой ценой. Это значит, что он смог донести до них идею того, что это не просто огромные деньги, это – целая история, это – их жизнь, и ее необходимо уважать, какой бы кровавой и жестокой она ни была. Правда, как бы он ни хотел порадоваться за их эдакое становление настоящими самостоятельными воинами, горечь от того факта, что они впервые посмели действовать за его спиной, имела невероятно долгое мерзкое послевкусие.

Эрик медленно встал с дивана, чувствуя, как набухают те места, куда Роберт приложил удары, и осторожно поплелся в спальню.

– Эрик, мы вызовем Левия, – сказал Учтивый Карл.

Но Эрик не ответил. Ему было наплевать. Он был слишком поглощен трауром по своей утерянной власти.

***

Нина нарочито сильно скребла салфетками по лицу, смывая яркий самоуверенный макияж, точно он был всему виной. Алые губы перестали казаться великолепными и соблазнительными, а красное облегающее платье она уже давно бросила на пол и теперь топтала его с удовольствием садиста.

Эрик несправедлив! Пусть, сколько хочет, говорит об измене, но это не доказывает его правоту! Он слишком самонадеян и это делает его слепым. Он должен давать пространство для обсуждения решений, а не ударять кулаком по столу и заявлять, что мы сделаем так, и никак иначе. Его друзья выросли, повзрослели, окрепли и набрались того же мужества и бравости, подражая Эрику, и это должно вызывать лишь гордость, а не ярость от того, что они вдруг научились принимать решения сами. С возрастом воевать на поле все сложнее, и каждый стремится к размеренной спокойной жизни. Они лишь пытаются избежать лишнего кровопролития.

Но все же Нина признавала, что и она была в чем-то не права. И в этом была вина того чувства, что зародилось в ней недавно и теперь с каждым днем разрасталось все насыщеннее. Она не знает, в какой момент увидела в Эрике нечто большее, чем просто друга. Это чувство наваливалось постепенно, как нарастающая гроза, а потом однажды разразился ливень, и Нина стала думать об Эрике и фантазировать. И ей было невероятно больно, когда в моменты наиболее осязаемой близости, он отскакивал от нее, точно обжегшись. Он словно боялся ее, предпочитал держаться на расстоянии, и когда чувствовал, что она подкралась чуть ближе, пусть даже он сам ее подпустил, тут же делал шаг назад, сохраняя привычную дистанцию.

Нина пошла на поводу своей обиды. А ведь могла потратить время и усилия, но объяснить Эрику необходимость принятия другого решения, так сказать, сгладить углы куба и вручить Эрику ровный и приятный на ощупь шар.

Написанного не вернешь. Беги дальше.

Нина стукнула себя по голове. Она уже сама себя бесит этой фразой.

Она облачилась в атласную пижаму и уже готовилась к отходу ко сну, как в дверь робко постучали. Нина была удивлена визитером, и сама открыла дверь, уже зная, кто там.

Учтивый Карл стоял на пороге, и лицо его было озадаченным.

– Нина, он не подпускает к себе Левия, – буркнул великан.

Нина нахмурилась.

– А я-то что? – не понимала она.

Карл переминался с ноги на ногу, а потом ответил:

– У Эрика глубокие проколы на спине, сам он не зашьет. Но никого не подпускает к себе. Я подумал, может, ты… это самое… как тогда меня в пабе…ну, помнишь?

Каждый раз Нину раздражало до трясучки, когда эти гиганты не могли произнести обычное слово, будто оно придало бы им вид идиотов. Она загипнотизировала тебя тогда в пабе. Отбрось трусость и признай уже этот факт! Нина умеет гипнотизировать – это факт.

Нина набросила халат и последовала за Учтивым Карлом.

Возле двери в спальню Эрика стояли Левий и Макс.

– Доброй ночи, Нина. Ребята почему-то думают, что у тебя получится убедить Эрика впустить меня и осмотреть его раны.

Левий, как всегда с белоснежными завитушками на голове и пышными усами и бородой такой же белизны, что так контрастировала с цветом его кожи, стоял с неизменным серым чемоданчиком в руках. Левий не знал о ее способностях. Слухи, разумеется, доходили до него, но Нина за свою короткую жизнь повидала уже сотни людей в белых халатах, которые не верили в существование того, что нельзя объяснить с научной точки зрения. Поэтому он воспринимал Нину, как простую девушку, живущую под одной крышей с Эриком. Немного невзрачную худую и бледную, может, но о вкусах ведь не спорят.

Нина глубоко вздохнула и тихо нырнула в спальню Эрика.

Она редко бывала здесь. Может, даже всего пару раз. Слишком интенсивные образы витают в этой комнате, и они ей не нравятся. Здесь побывало очень много разнообразных женщин, и все они были нагими. Даже запах крови с ботинок Эрика был не столь насыщенным, как призраки женщин.

Она нашла его в ванной комнате, где он стоял перед зеркалом над раковиной и пытался заклеить кровоточащие раны пластырем. Это было бесполезным занятием, потому что кровь очень быстро заливала спину, и пластыри просто слетали, что еще больше раздражало Эрика, а потому атмосфера была накаленной.

Он увидел ее отражение в зеркале и тут же перестал проводить какие-либо манипуляции, не желая, чтобы она была свидетелем его новых неудач.

– Я не хочу видеть тебя сейчас, – произнес он ровным голосом.

Ярость уступила место злости, теперь он мог хотя бы контролировать эмоции. Но он был так внутренне выжат тем буйством, что, казалось, у него уже просто не осталось сил на какие-либо чувства.

– А я могла бы залезть к тебе в мозг и заставить впустить Левия, – тихо пробормотала Нина в ответ.

Эрик поник, опустил плечи, голову и сражено ухмыльнулся.

– Но я не хочу этого делать, – добавила Нина.

Эрик продолжил ворошить аптечку, доставая оттуда все новые мотки пластыря. Кровь залила его брюки и уже стекала на кафель.

Нина зажала всю свою храбрость в кулак и подошла к Эрику. Металлический запах ощущался явственнее и гуще. Нина практически слышала, как ее вторая ненавидимая половина хищно оскалилась и облизнулась. Монстры тут же выбрались из головы и заходили по ванной, как тараканы. Они заползали на стены, потолок, а на полу устроили целый хоровод вокруг ее ног, слизывая кровь с ног Эрика.

Нина зажмурилась и сконцентрировалась на запахе йода. Этот аромат из далеких дней в лечебнице обеззараживал не только раненную плоть, но и рассудок Нины, уничтожая Монстров, точно микробов.

– Ты не должна была этого делать, – наконец, произнес Эрик.

И Нина была несказанно рада тому, что он переступил через себя и все же заговорил с ней. Монстры тут же затихли, потому что все внимание хозяйки переключилось на Эрика.

– Ты не должна вмешиваться. Ты не должна что-то решать. Уговор касался только лишь вопросов и ответов, не больше!

Эрик говорил и в то же время орудовал ножницами и пластырем, вырезая все новые куски клейкой ленты. Он не смотрел на Нину. Как он и сказал, он не хотел ее видеть.

– Ты можешь рассказывать, отвечать, предсказывать, читать мысли, предупреждать и все остальное, что тебе позволяет твой дар. Но не более! Ты не имеешь право предпринимать какие-либо действия или что-то решать!

Его голос все больше набирал силу и звучал грознее с каждым предложением. Вдруг он дернул рукой в сторону.

– Твою мать! – выругался он.

Теперь еще и палец стал жертвой его ярости. Он неосторожно отрезал пластырь и порезал палец, с которого тоже начала капать кровь, точно символ полного краха.

Эрик взбесился и швырнул все в раковину с такой силой, что ножницы скользнули вдоль мраморных изгибов, инерция подбросила их вверх и, сделав кульбит, они со звоном приземлились на кафельный пол.

Эрик запрокинул голову и глубоко вздохнул. Его волнистые волосы вились еще больше от пота, что покрыл его лицо и тело, борющееся с кровопотерей.

Нина присела, подобрала ножницы, испачканные кровью, и вернула на столешницу.

– Нет, Эрик, я не согласна, – тихо произнесла она.

Эрик обернулся и впервые взглянул на нее. Его ошеломление было более чем очевидное. Но Нину оно не смутило. Пора высказать все, что она думает об их отношениях.

– Все зашло слишком далеко, – начала она. – Я слишком многое видела. Я слишком многое знаю.

Нина почувствовал, как глаза стало распирать от накатывающих слез. Она сглотнула и задержала дыхание, успокаивая готовящиеся к срыву нервы.

– И ты слишком много значишь для меня, чтобы неподвижно наблюдать за твоим поражением…

К концу фразы голос все же подвел, и она закончила ее шепотом.

Эрик застыл и смотрел на Нину, будто был каменной статуей, а не живым человеком. Нина не смела ответить таким же настойчивым взглядом. Она опустила глаза, пряча предательские слезы, и пытаясь почувствовать эмоции Эрика.

Там были изумление, растерянность, неловкость и даже страх. Но то чувство, что она иногда ощущала в нем, особенно в те моменты, когда он был наиболее нежен и заботлив с ней, она не находила. Он запер его так глубоко и так крепко, что ей показалось, будто она проиграла битву за его любовь.

Эрик отвернулся, оставив ее без желанного ответа. Нина выдохнула, отпуская напряжение, место которого тут же заняло отчаяние и невообразимая печаль.

Слова, которые значили для нее ровно столько, сколько и сама жизнь, были встречены молчанием, как будто ничего не произошло. Жизнь продолжалась, за дверью продолжали ждать Левий с телохранителями, а раны Эрика продолжали кровоточить. Он сейчас слишком уязвлен и оскорблен, чтобы вытерпеть очередной акт помощи, пусть и необходимый по медицинским показателям. Его гордыня и самолюбие были ранены также глубоко, как и его спина, и так уж совпало, что то, что поможет его физическому телу, еще глубже ранит его дух.

– Я могу зашить их, – произнесла Нина, уверенная, что Левий сюда сегодня не попадет.

Эрик ответил спустя минуту:

– Ты же не пробовала ни разу.

– Меня зашивали не меньше твоего. И если я не пробовала, это не значит, что я не знаю, как.

Может, Эрик решил все же пойти навстречу Нине, она так неутомимо желала вернуть его расположение. А может, он просто начал слабеть от потери крови, но он отложил возню с пластырем, подтянул табурет и сел.

Нина умела зашивать раны. Просто никогда не делала это физически. Это еще одна сторона ее мрачного таланта: она не только умеет находить кровь во времени и пространстве, или знает тысячи разных способов умерщвления людей. Ты не можешь любить кровь, не любя ее дом родной, а потому Нина знала анатомию на уровне профессора. Она без труда объяснит не только расположение органов и назовет все двести шесть костей, но и расскажет о том, как легче всего вывернуть суставы, где перерезать артерию, и какие органы проткнуть, чтобы убить человека.

Вкупе с медицинским образованием санитара, полученного экспромтом за двенадцать лет в психбольнице, она вполне могла устроиться медсестрой в какой-нибудь медицинский центр. Ну, или патологоанатомом в морг.

Нина вытащила из аптечной сумки хирургические нитки и иглу, одела латексные перчатки и приступила к занятию, которым санитары занимались с ней ежемесячно, а то и еженедельно.

Три раны, неглубокие. Эрик уже вытащил осколки стекла, а потому ей оставалось лишь наложить швы. Нина выбрала самый длинный разрез, около пяти сантиметров, под правой лопаткой и обработала вокруг йодом. Она впервые прикасалась к телу Эрика, и если бы не столь кровавая причина, то оба получили бы удовольствие.

Нина шила довольно быстро, будто оттачивала мастерство годами, хотя так оно и было, просто оттачивала она его чужими руками. Прокол, трижды обмотать нитку вокруг зажимов с иглой, затянуть узел, повторить два раза и отрезать нить. И так, пять швов на одну рану. Остальные были чуть короче.

Эрик стойко терпел боль, хотя Нина была уверена, что он уже ничего не чувствовал. Он измотан и ослаблен. Он просто сидел на табурете и ждал, когда Нина закончит.

Ей понадобилось около пятнадцати минут, и вскоре спина Эрика обрела первозданный вид. Ну, почти что. Нина наложила стерильные повязки и принялась убирать кровавый бардак. Она залила все пятна крови чистящими средствами в таком количестве, будто смывала гудрон. Но это было необходимо, чтобы успокоить остервенелых Монстров в голове. Она ожесточенно натирала пол, столешницы, раковину, и даже не заметила, как посвятила этому занятию в три раза больше времени, чем зашивала Эрика. Что сказать? Вылечить душу всегда сложнее и дольше, чем вылечить тело.

Когда Нина вышла из ванной, Эрик уже лежал в кровати и спал. У него даже не было сил переодеться, он свалился в грязных брюках, и даже не задумался о том, что они пачкали постельное белье кровью.

Нина собралась уходить, когда вдруг услышала шепот Эрика.

– Нина,– позвал он, – останься со мной.

Сердце Нины ушло в пятки от этого едва слышимого зова. В груди разлилось непонятное тепло, а легкие, казалось, увеличились в два раза и открыли второе дыхание. Эта простая фраза сняла груз чудовищной массы с души, ведь Нина услышала в нем то сокровенное чувство, так тщательно прятанное Эриком за семью замками.

Он произнес это в полусне, освободившись от физической боли и завываний уязвленного достоинства. Это был тот Эрик, которого Нина так сильно любила, и который исчез на некоторое время, испугав своей длительной пропажей. Но вот он вернулся, он никуда не уходил, он всегда рядом с ней. Просто ему надо помочь вылезти наружу.

Нина откашлялась и ответила:

– Прости, Эрик, не могу. Тут слишком много образов.

Он не ответил, продолжая пребывать в дремоте. Нина выскользнула из спальни и тихо закрыла за собой дверь.

Эрик открыл глаза, и невероятная опустошенность захватила его сердце: Нина бросила его, хотя он так отчаянно нуждался в ней.

5. Затишье перед бурей

По пустынным улицам спящего города в морозную мартовскую ночь шесть мусоровозов с зелеными кузовами городской компании по переработке отходов продвигались вереницей посреди района Новачи. Правда они не принадлежали мусороперерабатывающей компании, а всего лишь были копией настоящих мусоровозов, да и в кузове лежали далеко не отходы. Очередная партия оружия прибыла точно по расписанию с глубоко законспирированного склада где-то далеко за городом, о котором не знал даже Карим. Он всего лишь руководил транспортировкой с тридцатого километра на севере и до конечного пункта назначения в Новачах.

Мусоровозы один за другим въехали на территорию мебельной фабрики и остановились точно у погрузочных платформ. Из ведущего мусоровоза с пассажирского сидения вылез Карим.

Его отполированная лысая голова сияла в свете уличных фонарей, черная кожаная куртка скрывала перевязанное бандажом плечо. Из соседних грузовиков вышли его сподручные: Акром и Малик. Они окинули периметр подозрительными взглядами, привычно ища врагов.

Бекир Ариф стоял на балконе второго этажа, куда с улицы вела стальная лестница. Он уже давно ожидал приезда Карима. Как только грузовики припарковались, Бекир дал своим людям знак начать разгрузку.

В ту же секунду кузова раскрыли свои недра, и работники потянулись за деревянными ящиками, ожидающими своих новых хозяев. Еще одна посылка с далекого севера, уже вторая за прошедший месяц, и далеко не последняя.

В ящиках лежали замотанные в пузырьковую пленку автоматы АК, штурмовые винтовки М16, пистолеты-пулеметы УЗИ, австрийские Глоки, а также разнообразные ручные гранаты и несколько ручных многозарядных гранатометов для ведения ближнего боя в условиях города.

Карим понаблюдал за процессом разгрузки несколько минут, а потом направился к лестнице, ведущей в офис Бекира.

Карим уже был здесь однажды три года назад, и с тех пор мало, что изменилось, как на самой фабрике, так и в его офисе. Он больше напоминал скромный уголок частного бухгалтера, забитый шкафами с папками, сметами и чертежами. На столе у него красовался толстый монитор времен девяностых, а за спиной портрет бывшего президента. Эта комната словно была дырой в прошлое, и время в ней не умело идти вперед.

Бекиру было почти шестьдесят, но выглядел он моложе. Довольно сухощавый, как и все представители восточноазиатской крови, как заметил Карим по своим двум помощникам. Редкие черные волосы прилежно зачесаны назад, широкие глаза и густые черные брови, стремящиеся соединиться на переносице, а на одной из впалых щек красовался уродливый шрам от пули девятого калибра – подарок с прошлого передела территории пятнадцать лет назад. Из-за этого ранения он полностью потерял верхние зубы на правой стороне челюсти, и теперь хвастал целым состоянием из золотых коронок во рту.

Потертая куртка из дермантина, возможно, знавала времена инквизиции. Она была истерта абсолютно во всех местах, даже на тех, которые не подвергаются воздействию: отвороты лацканов, боковые вставки. Карим всегда находил здешнюю обстановку вкупе с сидящим за рабочим столом, заваленным каталогами мебели, Бекиром, крайне удручающей. И будущее Бекира представлялось беспросветным и загнивающим посреди рухляди и пыли. Будущее, которое ожидало и его мебельную фабрику, вытесняемую с рынка гигантскими конгломератами, чья мебель больше походила на конструктор ЛЕГО – ее мог собрать даже ребенок.

Карим посмеялся над самим собой: как он мог прийти к этому человеку три года назад? Кому он собирался доверить своего Карлика? Этому ничтожеству? С этой стороны судьба, действительно, преподнесла ему подарок в лице Томаса, пусть он и воспользовался им, как шлюхой. Он хотя бы заставил его Карлика обрести фанатов и сиять на улицах, пусть и недолго, главное, что Карим понял: его формула – отличный товар.

Карим сел в скрипучее кресло напротив Бекира и достал сигарету. Они сделали, по крайней мере, три длинные затяжки, прежде чем перешли к делу. Это – единственное, что импонировало Кариму: Бекиру была присуща такая же размеренность и неторопливость, как и Кариму.

– Подумал я над твоим предложением, – начал Бекир, – нравится оно мне.

Карим снова обратил внимание на то, что всем нутром ненавидит этого старика, в этот раз за его акцент. Он прожил здесь сорок лет, неужели нельзя избавиться от такой мелочи?

Карим заметил, что с проклятым плечом стал раздражительным и придирчивым, будто оно постепенно превращало его в ворчливую старуху, обвиняющую голубей и солнечный свет в своем дискомфорте. Но если бы хоть кто-нибудь побыл в шкуре Карима хотя бы пять минут, то наверняка, встал бы на его сторону: ноющая тупая боль, стреляющая иглами до самых костей, при любом резком движении, уже стала привычной. Но возбужденные нервные окончания никак не желали повысить болевой порог и пойти с Каримом на сделку. Его собственное тело бунтовало против желаний Карима, и тот подавлял мятеж кетоналом в количестве трех ампул и упаковки таблеток в день. Может, когда все закончится, он устроит себе отдых где-нибудь у тибетских монахов, которые научат его контролировать боль.

Но сейчас Карим вел двойную игру, и как никогда ему необходимо быть начеку и демонстрировать любезности, чтобы обрести союзников. Поэтому он успокоил злобу на мерзкого старикана, и произнес:

– Это значит, что ты согласен?

– Я сказал, что он мне нравится. Но он непомерно амбициозен. Что заставляет тебя верить в успех?

– Его практическая безупречность и мой напор.

– План не безупречен. Ты хочешь убить Эрика Манна. Сама идея уже обречена на провал, – поспорил Бекир, бросая оценивающий взгляд на Карима, точно ожидал от него более весомых аргументов.

– Лучшего шанса не представится. В течение месяца нам поставят почти сто пятьдесят единиц оружия, у нас хватит людей на каждый автомат. Это – целая армия. И вместо того, чтобы ожидать приказ о нападении, мы можем его опередить и присвоить заслугу себе. Если банды узнают, что это мы убрали Эрика, мы обретем власть огромных масштабов.

– Да, но махать саблями всегда легче, чем восстанавливать порядок после драки. Я не спорю, с такой армией убрать Эрика будет нетрудно, но удержать его империю тебе не под силу, – заметил Бекир.

– Мне наплевать на то, что станет с империей Манна, я продолжу работать над возвращением Жгучего Карлика.

Карим был одержим идеей могущества собственного дитя. Он верил, что будущее – за синтетическими наркотиками, которых варщики создают в лабораториях подобно богам, творящим целый мир. Химики опустились на самое дно, добрались до самой сути и выстраивали молекулу за молекулой, преобразовывая материю в нечто прекрасное и сладостное. Ученые уже изучили воздействие различных веществ на мозговые рецепторы на нейронном уровне. Человек, наконец, перестал задавать вопросы вроде «почему шоколад доставляет больше удовольствия, чем яблоко?», потому что ученые нашли центр удовольствия в мозгу, а химики научились стимулировать допаминовые рецепторы. Теперь вопрос звучал не «почему я получаю удовольствие?», а «как мне получить больше удовольствия?».

Карим знал, что если доработать Жгучий Карлик, отшлифовать его до совершенства, Карим станет новым повелителем кайфа.

– Твоя формула, действительно, хороша. Но героин и кокаин – классика. Никакая синтетика с ними не сравнится, – сказал Бекир, вырвав Карима из мечтаний.

Карима снова охватила злость на Бекира из-за его устаревших взглядов.

– Ты просто не знаешь, насколько хорошей можно сделать синтетику, – поспорил Карим. – К тому же, я заберу лаборатории Эрика со всем имеющимся там высокотехнологичным оборудованием. Я отполирую формулу настолько, что она станет новой легендой.

Бекир улыбнулся. Ему нравилась самонадеянность этого метиса, она заражала. К тому же, Бекир уже ошибся однажды насчет него, и упустил куш огромных размеров. И эта ошибка заставляла Бекира грызть локти до самых подмышек. Он не желал больше оказываться в дураках из-за своей трусости. Если план Карима претворится в жизнь, и он убьет Эрика Манна, то многие банды сразу вознесут его на свой пьедестал. Империю Эрика разорвут на части, разделят между голодающими, и Бекиру тоже хотелось оказаться на стороне победителей и оторвать свой кусок. А план Карима, действительно, был продуман так, что казался вполне осуществимым.

– Где ты планируешь напасть на Эрика? – наконец, спросил Бекир.

Карим сделал глубокую затяжку, а потом медленно выпустил дым.

– Скажи, Бекир, ты веришь в удачу?

– В нашем бизнесе удача – плохой советник.

Карим улыбнулся, уставившись на догорающий окурок между пальцами.

– Раньше я тоже так думал, – ответил он. – Но потом судьба свела меня с одним человеком. Мне кажется, с самым жестоким человеком в мире. Он верит в удачу и без толики сомнений отдается в ее руки. И знаешь, что? Я еще ни разу не видел, чтобы он проиграл.

Карим боялся Томаса, и страх этот был каким-то животным, внутренним на инстинктивном уровне. Он не мог этого объяснить, но одного лишь взгляда Томаса хватало, чтобы нервы Карима завыли в унисон, а сердце превратилось в барабанщика под барбитуратом. И Карим не уставал удивляться философии Томаса, которая просто не вязалась с его холодными расчетами и четко продуманными стратегиями, предсказывающими шаги врагов далеко наперед. Томас верил в провидение. Не в судьбу. Но во что-то, что благоволит сильным духом и бесстрашным. Поначалу Карим смеялся над столь наивными предрассудками, но спустя три года наблюдений и службы Томасу он заметил, что удача и впрямь на его стороне.

– У нас есть еще месяц на сборы, – ответил Карим. – И в этот раз я тоже хочу отдаться на волю удачи. Я верю, что она сама подкинет нам подходящий момент для удара.

Бекир смотрел на Карима и пытался оценить шансы на победу этого предприятия. Но как бы он ни старался найти подвох или новый аргумент в пользу провала, он все больше начинал верить в жизнеспособность плана Пастаргая. В ближайший месяц им доставят дополнительные винтовки и гранатометы, количество членов мятежных банд более чем достаточно для формирования армии. У Эрика просто не окажется стольких союзников и бойцов, чтобы подавить бунт невероятного размаха. Эрик даже не подозревает о том, сколько недовольных породил его режим. Армия из сотни бойцов имеет много шансов расправиться с Эриком Манном, а потом победители разделят устоявшийся бизнес и будут сами вершить законы в стране. Бекир понимал, что на их век выпал немыслимый шанс – появился загадочный благотворитель, щедро одаривший их оружием для восстания. Бекиру честно было наплевать на личность мецената. Такие всегда найдутся, тем более, когда речь идет о государственных переворотах. Что уж тут говорить об организации очередного дележа территорий между криминальными ячейками? Кто знает, может Господь, наконец, благожелательствует Бекиру, и пришло его время занять более достойное место в мире, чем мебельная фабрика с торговлей кокаином по мелочи?

– Хорошо, Карим. Я согласен. Давай соберем армию, – наконец, произнес Бекир.

Карим растянулся в довольной улыбке, точно поймав мужчину на крючок.

Они крепко пожали руки, обозначая рождение нового союза, который определенно впишется в историю.

Карим вышел из офиса и остановился на балконе. Он вдохнул прохладный ночной воздух, пахнущий просыпающимся морем, и наблюдал за тем, как работники выгружали ящики и отвозили их вглубь склада, где те будут ждать свой момент триумфа.

Ночь была прекрасна. Свежа и тепла одновременно. Суровые зимние холода отступали, и уже начали дуть южные ветра. Просыпающаяся от зимы природа заставляла Карима тоже чувствовать новое рождение.

Карим медленно спустился по лестнице, зажег новую сигарету и остановился возле Акрома и Малика, которые все то время, что ждали Карима, руководили выгрузкой ящиков.

– Что он сказал? – спросил Акром.

Карим бросил на Акрома улыбающийся взгляд, выражающий коварное удовлетворение, слова были не нужны.

Бекир Ариф согласился выполнить роль генерала созревающей армии. Он вступит в контакт со всеми бандитскими патронами, волею судьбы оказавшиеся у подножия империи Эрика. Они соблазнятся большим количеством бесплатного оружия и поведут батальоны своих бойцов на войну. Они слишком слепы и бесконечно тупы, чтобы задуматься над источником огневой мощи и его праве на профит. Они – подобно стервятникам накинутся на столь долго закрытые для них райские кущи, и станут рвать на части всех и вся без разбора и жалости. Они принесут анархию и посеют хаос на улицах, движимые лишь жаждой наживы. Их гнев копился чересчур долго, и терпению подошел конец.

Томас даже не подозревает о планах Карима, и это доставляло Кариму неописуемый восторг. Он обманул самого Томаса! Обвел вокруг пальца этого заносчивого напыщенного сукиного сына, который уверен в том, что все пляшут под его дудку. Как бы не так! Карим украдет план Томаса прямо у него из-под носа, пока Томас собирается наращивать ресурсы три месяца. Карим считал, что то количество оружия, который Томас планировал завести в город по прошествии трех месяцев, будет излишним, напасть на Эрика Манна можно и с меньшим войском. Сдержанность Томаса и его длительные тактические расчеты подведут его в этот раз, потому что Карим опередит его. Он возьмет командование армией в свои руки и станет ее маршалом. Пусть она будет меньше, но она будет достаточной и она будет его. А когда Эрик Манн сойдет, наконец, со сцены после столь длительного выступления, банды увидят над его трупом именно Карима. Томас не сможет совладать с решением народа.

– А что решим с Бекиром, когда все закончится? – спросил Акром.

Вопрос был резонным, но имел лишь один ответ. Бекир Ариф – единственный, кто точно знает, что оружие поставляет не Карим, его величие будет скомпрометировано. И таинственность Томаса здесь сыграет только на руку. Благодаря его играм в прятки, его заслуги можно приписать себе. Кто ж ему поверит, если он никогда не появлялся на арене? После боя цветами закидывают гладиатора, а не его хозяина. Поэтому при таком раскладе Бекир представлялся проблемой, очерняющей репутацию Карима. Отказ Бекира три года назад сыграл роль дополнительного гвоздя в его собственный гроб. Карим не был злопамятным, но если бы Бекир принял его в тот раз, то Пастаргаям не пришлось бы связываться с Томасом, который использовал их и выбросил на помойку. Такой удар по чести Карим не прощает.

Бекир Ариф умрет, как только с Эриком Манном будет покончено. И тогда ничто не помешает Кариму стать новым королем.

***

Француз тщательно выверял густоту каждого локона, что накручивал на горячие щипцы. От волос исходил густой пар, словно щипцы поджаривали их, как на сковороде. Но потом готовый локон превращался в идеальную крупную спираль, каких уже набралось около двадцати по всей голове, и в заключение француз обильно распылял лак на расчесанные локоны, распуская лоснящиеся нежные кудри по спине.

– Уф, поменьше парниковых газов, Вивьен! – Изи яростно замахала руками в воздухе, избавляясь от душащих брызг.

– Волос – густой и непослушный, ma сherie! Нужна сильная фиксация, чтобы прическа дожила до конца вечера! – запротестовал француз и тут же облил голову Нины дополнительной порцией спрея.

Даже сидевшая рядом, Мия забилась в кашле, а она ведь ночи напролет проводила в борделе, залитом дымом от сигар и сгорающих ароматизированных палочек.

Изи наносила Нине макияж в ярко-розовых тонах, Мия красила ногти в насыщенный черный цвет, а Вивьен работал над романтичной кукольной прической. И Нина вдруг поймала себя на мысли, что еще никогда в жизни к ней не прикасалось одновременно такое количество рук.

Самые яркие и насыщенные образы Нина получала посредством физического контакта. Они могли затуманить взор настолько, что Нина переставала видеть реальный мир вокруг. Но вот прошло уже семь месяцев с тех пор, как Нина перестала принимать антипсихотики, и сразу три человека дотрагивались до нее, не доставляя особых проблем. Чудесным образом Нина сама регулировала потоки видений, и обрела своего рода контроль над болезнью. С каждым одоленным образом Нина находила, что бороться с ними становится все легче. Эрик был прав, когда говорил о том, что природа не даст ей то, с чем она не сможет справиться. Борьба с Монстрами стимулировала силы Нины, воспитывала ее и укрепляла, как солдата, прошедшего путь от офицера до полковника. Да, борьба была сложной и страшной, но Эрик всегда был рядом, и Нина справлялась, благодаря его поддержке.

Конечно, припадки продолжались, но Нина не могла не заметить, что их периодичность спадает. Если в лечебнице она подвергалась им по два-три раза в месяц, то в последнее время их частота уменьшилась до одного рецидива в три недели, а то и дольше. Но упорству Монстров следовало отдать должное, Они не переставали предпринимать все новые попытки заполучить ее рассудок, стирая реальность перед глазами, и рисуя фантазии взамен.

На прошлой неделе Нина ползала вдоль гостиной, думая, что находится под бетонным завалом, откуда тщетно пыталась найти выход на поверхность. А вокруг лежали трупы задохнувшихся взрослых и детей, обрубки тел с вывалившимися наружу органами, и, разумеется, реки крови – как подливка к блюду. Нину охватила привычная паника клаустрофоба, она была заперта в своем собственном сознании, страх и ужас были единственными ее компаньонами. Но Эрик был рядом. Он всегда с ней рядом в такие минуты. Хотя в прошлый раз Нина совершенно точно помнит, что в начале припадка, когда галлюцинации только начинали захватывать сантиметры пространства вокруг, Эрик отсутствовал в квартире. Скорее всего, Фидо позвонил ему, ведь это была его первоочередная обязанность – информировать Эрика о новом рецидиве, к которым Фидо на пару с Учтивым Карлом уже давно привыкли.

Нина пришла в себя лежа на полу в гостиной, ее голова лежала на бедрах Эрика. Он поглаживал ее лицо и успокаивал:

– Все хорошо, Нина. Возвращайся. Молодец. Еще чуть-чуть. Осталось совсем чуть-чуть. Ты почти дома.

Всякий раз ему удавалось достучаться до ее разума, пребывающего в неизведанном темном мире. Она слышала его голос в потемках, и это было поразительно, потому что никому еще не удавалось найти ее в параллельном мире кошмаров. Лишь Зорий Йокин однажды смог достучаться до нее, но он до конца не осознавал, с чем имел дело, и в итоге тот сеанс погубил доктора. В отличие от него Эрик верил в реальность Монстров, он вступал с ними в диалоги, на всякую угрозу сыпал угрозами в ответ, и в тоже время призывал Нину перестать бояться. Его зовущий в темноте голос беспрестанно повторял:

– Нина, ты не там. Ты сейчас дома. Пожалуйста, вернись ко мне.

Монстры злостно огрызались на его зов, выли, точно хищники в предвкушении кровавой охоты, запугивали Нину грозными выпадами и обещаниями медленно убивать ее, если она ослушается Их. Но голос Эрика продолжал шептать:

– Они боятся тебя ровно настолько, насколько ты им позволяешь. Они невластны над тобой, Нина. Это ты – их хозяин, а не Они – твои. Возвращайся, Нина. Я здесь и жду тебя.

И она шла на его голос. Ей было страшно, но она делала шаг за шагом, вырываясь из сна, наполненного чудовищами и человеческим горем. Пока, наконец, пелена не сходила с глаз, и лицо Эрика не проступало в тумане, приветствуя ее в реальном мире.

После припадков Нина немедленно проваливались в длительный сон. Спокойный и глубокий, где кошмары были лишь кошмарами, а не обманчивой копией действительности.

И все чаще Нина понимала, что останься она в лечебнице, безумие овладело бы ее рассудком. Лекарства лишь замедляли ход течения болезни, выигрывая время, которое врачи растрачивали впустую. Никто не вел беседы с ней во время галлюцинаций, они просто кололи транквилизаторы, насильно отправляя мозг в сон, запирая ее разум еще глубже в кошмар. Они бы не помогли ей. Они бы позволили Монстрам одержать верх.

Нина ухмылялась, когда осознавала, что все, что ей нужно для борьбы с недугом – это близкий друг, который, бросив все дела, примчится на ее зов о помощи. Ей нужен был тот, кто заставит ее поверить в то, что она не одинока. До лечебницы этим другом была ее мать. Теперь же – Эрик.

Несмотря на ее предательство, Эрик вернулся домой, как только позвонил Фидо. Он продолжал выполнять уговор, даже, когда Нина была недостойна его помощи. Он вернул ее сознание в реальность, хотя мог предать так же, как и она его. Печальное событие прочертило непреодолимую пропасть между Эриком и всеми остальными. И его бескорыстная поддержка лишь усугубляла угрызения совести. Как бы Нине хотелось оказаться на одной с ним стороне!

– Мия, у нее должен быть нежный образ! К черту твой черный лак! – возмутилась Изи.

– К черту твои розовые губы – вот, что я скажу тебе! – не менее дерзко ответила Мия.

– По мне так весь ее образ – полнейший крах! – вставил Вивьен.

И все четверо тут же весело рассмеялись. Потому что каждый хотел внести свою лепту в праздничный образ Нины и сделать из нее сногсшибательную малышку в столь важный день. Но каждый из них был неуступчив. Они не смогли договориться о едином стиле, поэтому кремовое платье с вышивкой на лифе и пышной юбкой из шифона до колен дополнялось черными ногтями и ванильным макияжем с малиновыми губами, а распущенные кудрявые волосы пытались сгладить несовместимые по стилю детали образа.

Сегодня у Нины День рождения. И это был ее первый День рождения за двенадцать лет. В лечебнице ей не устраивали праздников, иногда она даже сама забывала о том, что неделю назад ей прибавился еще один год. В лечебнице время остановливалось, словно она находилась под влиянием колдовских чар. Нина не замечала, как росла. Чтобы высчитать свой возраст, ей приходилось производить в уме математические вычисления, вспоминая нынешний год и свой год рождения.

Неудивительно, что об этом Дне рождения тоже вспомнила не Нина. Три дня назад Марк открыл сей факт. Оказалось, он ждал дату, как ребенок – подарок на Рождество. И последний месяц планировал украшения, буфет и развлечения для вечеринки. Возможно, сейчас не совсем подходящее время для праздника. Несмотря на то, что, благодаря усилиям Йоакима, полиции удалось нормализовать ситуацию с беспорядками в Новачах, все равно следовало готовиться к новому удару. Затишье перед бурей коварно неизвестностью первой атаки. Но даже во время войны надо находить время для веселья. Оно заставляет вспомнить, что жизнь прекрасна и за нее стоит бороться.

С раннего утра Марк хозяйничал в апартаментах. Он руководил четырьмя бойцами, украшавшими гостиную шарами, гирляндами и разноцветными лентами. В обед приехали работники кейтеринговой компании, которые накрыли два больших шведских стола с разнообразными закусками и блюдами, небольшой открытый бар с ведром пунша и шоколадным фондю. Марк грустно заметил, что скромных вечеринок за последний год прибавилось. То ли дело раньше! Они веселились так громко и бесстыже, что однажды к ним даже приехали пожарные из-за чрезмерного злоупотребления пиротехническими средствами внутри квартиры Дэсмонда. Теперь же вечеринки больше напоминали будничные бранчи с сендвичами и игристым вином, а не пышные празднования.

И даже сегодняшний настрой и рвение Марка показались компании излишними и неуместными в виду нависшей угрозы, на что Марк в кои-то веке решил воспользоваться своим положением (как-никак он тоже был одним из боссов) и послать всех подальше с нытьем и пессимизмом. Нина, как никто другой, заслужила праздника! С таким аргументом поспорить не смогли, и потому четверо ста двадцати килограммовых бойца надували шары гелием в идиотских колпаках – участь, ожидающая всех гостей.

– Нина, ты просто прелесть! – воскликнул Марк, когда наряженная девушка вошла в разноцветную гостиную.

Мужчина немедленно водрузил ей на голову золотую корону из картона.

– Ого! Я не узнаю это место! – удивленно вскинула брови Нина.

– Идем, покажу! Вот здесь – место для складывания подарков, – рассказывал Марк, водя Нину по зонам. – Здесь место для танцев, это столы-буфет, это бар, но тебе сюда нельзя. Здесь у нас фруктовый пунш – его тебе тоже нельзя…

Нина блюла строгую диету из-за хронических заболеваний пищеварительной системы, которыми ее наградила терапия антипсихотиками. Ее рацион был схож с рационом онкобольных, и проще было перечислить то, что ей можно употреблять в пищу, чем то, что запрещено.

А потому Нина оглядела обилие блюд на щедро заставленных столах, облизнулась при виде ярко-красного пунша с плавающими в нем ягодами, представляя, что он должен быть очень вкусным, и направилась к столу со свеженарезанными овощами и фруктами. Честно сказать, ее мало беспокоила еда, а к алкогольным напиткам она испытывала стойкое отвращение. Она никогда не забудет, во что выливается опьяненный спиртом мозг и попытки считать с него мысли. Свежий шрам посередине лба ясно напоминал ей о том вечере.

– А где Эрик? – осторожно спросила Нина.

Марк замялся. Было видно, как ему не хотелось отвечать на вопрос.

– Он у себя в кабинете. Но он точно выйдет, когда придут гости! Не переживай! – подбодрил Марк.

Нина наигранно улыбнулась. Последнюю неделю Эрик тщательно избегал ее, и она не надеялась, что даже сегодня он сделает исключение. Он слишком уязвлен, и видеть кого-либо из череды предателей желания не испытывал.

Вскоре гости стали прибывать пачками. Первыми пришли Роберт и Рудольф, который явился не один, а с женой, и этот факт отразился теплом в груди Нины. Рудольф словно принимал Нину в свой семейный круг.

– Нина, Рудольф сказал, что ты очень расстроилась, когда твой шарф был утерян, – говорила Зарина, как всегда прекрасная и неотразимая в атласном платье цвета аквамарина, – поэтому я подумала, что ты захочешь получить ему замену.

Зарина протянула коробку, в которой Нина нашла вязаный шарф и митенки в одной цветовой гамме теплых тонов. Нина была растрогана очередным подарком, изготовленным специально для нее, и прижала его к сердцу. Он стал еще дороже и ценнее, когда она осознала, что это – первый подарок на День рождения за последние двенадцать лет.

Нина смотрела на эту невероятно красивую женщину с черными волосами, убранными в пучок, с большими карими глазами и пухлыми красными губами, которая из кожи вон лезла, чтобы понравиться всем людям на планете и сделать им приятное. Эдакая Мать Тереза с честолюбивыми амбициями. Нина училась не замечать огрехи в характерах окружающих людей, они не обязаны быть идеальными, ведь Нина сама не ангел. Рудольф обожает супругу, и Нина уважала их любовь, пусть она и была не до конца искренней.

Угол, который Марк предназначил для подарков, вскоре запестрел десятками свертков и коробок в разноцветных обертках, и каждый подарок Нина прижимала к сердцу, стараясь впечатать их себе в душу.

– Почему ты не хочешь открыть их и посмотреть, что внутри? – не понимала Мия, вертя в руках коробок, перевязанный голубой лентой с названием одного из самых дорогих ювелирных домов.

– Потому что как только я их открою, они перестанут быть подарками, – смущенно ответила Нина.

Как бы Мие не хотелось заглянуть, что же лежит в коробке от Роберта, пришлось подчиниться воле именинницы и положить его обратно.

Через некоторое время здесь собрались около двадцати гостей. Помимо близких друзей, пришла Амелия с помощником Сашей, старик Абель с сыном Давидом, даже доктор Левий нашел время, хотя Нина была уверена, что он здесь, скорее, из-за практических соображений – людские скопища всегда сопряжены с риском для сверхчувствительности Нины. Также здесь были трое дилеров – по одному с каждого направления деятельности: Бенедикт, Куба и Марик, которых Нина раньше видела лишь мельком. А также телохранители, которые хоть и были на дежурстве, но пополнили радужный угол цветастыми коробочками.

– Хватит пить грудное молоко! Тебе исполнилось восемнадцать! Соблюдай традицию! Вот, держи! – Бенедикт вручил Нине бутылку пива и открыл крышку одной лишь силой ладони.

Нина оглядела коренастого мужчину с обесцвеченными до снежной белизны волосами. Это был приятный мужчина с яркими голубыми глазами и мощной челюстью, а в ширине плеч мог соперничать с самим Медведем. К тому же от него часто пахло ароматическими свечами с запахом ванили, которые горели в комнате Мии в борделе, из-за чего Нина изначально испытывала к нему расположение.

– Мне нельзя, у меня язва откроется, – возразила Нина.

Бенедикт, который уже успел прихлопнуть четыре бутылки пива, и был навеселе, огорченно взглянул на девушку.

– Вот же не свезло! – воскликнул Бенедикт. – А вино?

Нина отрицательно покачала головой.

– Херес?

Качание головой.

– Малага?

– Даже не знаю, что это.

– Квас?

– Бен, свали, – Роберт поспешил Нине на помощь.

– Что же ты пьешь? – воскликнул Бенедикт.

– Воду, – смущенно ответила Нина, – иногда даже с лимоном!

Бенедикт уставился на нее так, будто она сморозила какую-то глупость.

– Но это же скукотища какая! Не пить, не нюхать! – грустно констатировал Бен. – Зато тебе уже можно законно убивать! Пойдем с балкона постреляем!

– Это всегда противозаконно, Бен, – не унимался Роберт.

– Ну, ты понял, что я имею в виду!

Теперь Нину могли законно засудить за убийство человека, и Бенедикт искренне радовался за нее. Давным-давно он сам с нетерпением ждал, когда достигнет совершеннолетия, чтобы попасть на доску розыска в полицейском участке. Теперь он висит на доске подозреваемых в ФБР и чертовски гордится этим.

– А как насчет проституток, а? Теперь ты можешь снять проститутку! – не унимался Бен.

– Это тоже противозаконно, Бен.

Процедил сквозь зубы Роберт, помешивая трубочкой лимон в стакане с водой.

– Да ну вас! Скукотища с вами! А я пойду, сниму одну.

И с этими словами громила направился к Мие. Хотела бы Нина оказаться рядом, когда Мия ответит ему что-нибудь язвительное и дерзкое в своей манере. Сегодня она – не работница борделя, сегодня – она такой же гость, как и он. Хотя Нина не могла не заметить чуть более близкую связь между этими двумя. Бенедикт был одним из ее постоянных клиентов, и Нина уверенна, что иногда они даже встречаются вне территории борделя.

– Как тебе вечеринка? – спросил Роберт, забрав из рук Нины пиво, и протянув взамен стакан с водой.

Нина по обыкновению кивнула. Она провела пальцем по носу Роберта, залепленному пластырем, и улыбнулась. Перелом уже срастался, припухлость спала. И от недавней драки остались лишь крупные фиолетовые синяки, растянувшиеся от носа до скул, и уже поддавшиеся процессу рассасывания.

– Отлично. Марк старался, – с этими словами Роберт сдвинул дурашливый колпак чуть набок.

Нина посмеялась над этим жестом, и тоже сдвинула свою бумажную корону на левый бок.

– Эрик, все не выходит? – спросил Роберт.

Настроение тут же упало. Нина покачала головой.

Эрик весь день провел в своем кабинете. Нина, вообще, практически не видела его целую неделю, ровно с тех пор, как зашила его раны и оставила в спальне. Но Эрик вовсе не объявил бойкот компании. Он успокоился уже на следующий день и решал текущие вопросы с ребятами, четко обозначая, что готов общаться только на рабочие темы. Нина не могла предложить ему таковых, а потому оказалась в, своего рода, безмолвном вакууме.

– Он отойдет, просто дай ему время, – утешал Роберт. – Эрик не умеет долго держать злобу на близких. Это – единственные люди, которым он не умеет мстить.

Нина взглянула на Роберта пристальным взглядом.

– В отличие от тебя, не так ли? – загадочно спросила она.

– О чем ты? – не понял Роберт.

– Завидуешь ему?

– В чем?

– Он умеет прощать, отпускать гнев и злобу, выгонять их из сердца и идти дальше, облегченный от груза обиды.

Роберт смотрел в глаза Нины и уловил движение клубка ртутных змей.

– К чему ты ведешь? – осторожно спросил Роберт.

– К Фиалке, – ответила Нина без прикрас.

Сердце Роберта сжалось в комок размером с репейник, такой же колючий, но только твердый как камень.

– Узнала, значит? – прошептал он с толикой злости.

– Со временем я всегда узнаю обо всем. Вы сами показываете мне ваши несчастья.

– Я не собирался им делиться! Это ты влезла ко мне в голову и начала ковырять то, что я давно забыл!

– Разве?

Роберт заметил осуждение в ее серебристых глазах.

– А может, вы все-таки хотите поделиться своим страданием, хотите, чтобы вас выслушали и помогли унять боль? Может, поэтому иногда я вижу многое, а иногда ничего?

Роберт закусил губу.

– Это не твое дело, Нина! Хватит лезть в мою жизнь! Не суйся в мои проблемы!

Роберт в ярости огрызнулся и потер лоб, пытаясь совладать со злостью. Ну, не может эта девка вести с ним обыкновенные светские беседы! Вечно ей надо достать его по самый край!

– Я часто думаю о себе, как о священнике, давшем клятву хранить тайну исповеди, – тихо начала Нина. – Я могу слушать и смотреть, но не могу говорить об этом. Все, что я узнаю, я должна хранить в тайне.

Роберт заметил легкую печаль, тенью осевшей на лице Нины.

– Но что если я вижу, как твоя ненависть медленно убивает тебя? Что если в одном из вероятных будущих, я вижу, как злоба ведет тебя к трагедии и даже смерти? Не стану ли я соучастником преступления, не предупредив тебя о ее опасности?

Слова Нины ввели Роберта в замешательство. Она разложила факты так, что он увидел в них картину глазами Нины, и она казалась ему логичной. Возможно, если бы у него было время подумать над ответом, он нашел бы его, не менее здравый, чем ее аргумент. Вот только она смотрела на него пронзительным взглядом серых глаз, которые уже видели его согласие с горьким смыслом.

– Знаешь, почему ребята завидуют тебе? – тихо спросила Нина, – Потому что у тебя у единственного из них есть мать.

И это была правда, пусть даже Агнет была ему приемной матерью. Родители Эрика умерли уже давно, он особо не горевал по ним. Но вот отсутствие родительской заботы всегда лежало грузным камнем где-то глубоко в его душе. Марк был сиротой, но те крошечные воспоминания о матери, что остались в его голове, были наполнены светлой радостью. Дэсмонд, также был сиротой с воспоминаниями о целом наборе приемных мам-пап. А Рудольф лишился родителей в раннем возрасте, и его дядя Абель взял опеку над ним. Забыв о мачехе, Роберт словно вписал себя в их сиротский круг.

– А знаешь, почему я завидую тебе? – снова спросила Нина.

Роберт даже застыл от удивления. Нина завидует ему?

– Потому что у тебя у единственного из нас есть мать, – ответила она.

Роберт стоял ошеломленный тем, как Нина всего за пару минут перевернула его устоявшуюся картину взаимоотношений с матерью с ног на голову. И тем печальнее казались ее слова, что она объединила себя с наркоторговцами, доказывая, что, несмотря на то, гадкий ли ты человек, плохой ли, безвинный ли, добрый, им одинаково больно от того, что их бросили в детстве. Неважно, по какой причине: намеренно или по воле судьбы. Факт в том, что они остались одни, без поддержки, без опоры, без бога, который помогает познавать мир и законы выживания в нем. Не было никого, кто ответил бы на их вопросы о жизни. Они должны были приспосабливаться сами. Теперь они выросли, но детское одиночество до сих пор пребывало внутри них. Оно преобразовалось в скрытую депрессию, внутреннюю ненависть к несправедливостям судьбы и в бесконечную зависть к тем, кто получил в детстве любовь бесплатно.

– Ты ведь знаешь, что она сделала. Ты видела, что случилось с Виолеттой! Как за такое можно простить? – Роберт попробовал использовать последний аргумент в свою защиту.

Но Нина уже знала, что он так скажет, а потому ответила, не задумываясь:

– Она ведь не со зла. Она не замышляла ничего подобного. Это был несчастный случай. И поверь, горюет она гораздо больше твоего. Виолетта была ее родной дочкой.

– Фиалка была не менее дорога мне, пусть мы и были сводными! – протестовал Роберт.

Нина вдруг позволила себе дотронуться до него. Она положила руку ему на грудь и прошептала:

– Я слышу ее боль, и она бездонная. Потому что она потеряла не только Виту, но и тебя. Она упустила двух детей.

Нина оставила Роберта наедине со своими мыслями. Она была уверенна, что засадила прочные семена прощения в его душе, и возможно, исцеление уже началось.

Роберт ненавидел Нину. Она опять сделала это! Она опять влезла в его мозг, разворошила дерьмо и вытащила то, что он думал, уже забыл. Но оказалось, боль никуда не делась. Он запер ее поглубже, чтобы не слышать ее вой, и завалил тридцатью годами жизни. Чем же он выдал себя, что Нина решила, будто его что-то гложет? Конечно, объективно ответить на этот вопрос Роберт не мог, но он был уверен, что его жизнь прекрасна, черт подери! Причина – Нина, и никак иначе! Она без спроса лезет в его воспоминания и находит старые раны, а потом начинает скрести по швам напильником, пока они снова не начнут кровоточить! Разве можно избавиться от них насовсем? Разве забыть о них – не значит излечиться?

Разверзнувшаяся бездна скорби и невыносимой печали, вырвавшиеся на свободу, кричали «нет!» И Роберт почти засмеялся от собственного бессилия спастись от нахлынувшей горечи. Разве он избавился от нее, просто забыв? Вот же она! Как будто и не изменилась за эти тридцать лет. Но что тогда ему делать, Нина? Как избавиться от вечной муки?

Роберт опустился на табурет и сложил руки на столе, точно проигравший в битве. Нина уже дала ответ. Прощение – вот, что вылечит его раны. И тут Роберта, словно громом поразило. Он вспомнил мальчика Конрада и понял причину своего равнодушия к нему. Роберт знал, что тогда друзья шептались за его спиной, удивленные его безразличием к судьбе сына Лидии, которого она бросила умирать на больничной койке. Роберт вдруг осознал, что его холодность к Конраду вызвана вовсе не тем фактом, что он никогда не встречался с ним. Причина была в том, что участь мальчика была схожа с участью его сестренки Виолетты, и Роберт рефлекторно дистанцировался от него, чтобы Конрад не напоминал о Фиалке – так он называл ее любя, и не бороздил старые раны. Роберт предпочел забыть. Ему вдруг стало тошно от самого себя. Вот она – смерть, о которой говорила Нина: он сам убивает в себе человечность из-за собственной трусости.

Роберт вспомнил, что пытался найти мать, когда бизнес расцвел, и ребята впервые основались в офисе в центре города. Кажется, это было лет пятнадцать назад. Но дом его детства, как и весь район с захудалыми одноэтажными домами снесли к тому времени, и сегодня на их месте стоит торгово-развлекательный центр вкупе с многоэтажными офисами. Тогда Роберт понятия не имел, где искать мать. Но сегодня с его связями и влиянием это – дело десяти минут. Вот только он даже десять минут не хочет тратить на нее – настолько сильна его ненависть.

В другом углу гостиной разворачивалась еще одна сцена с невыясненными отношениями. Амелия оставила Сашу беседовать с дилерами, а сама прошагала легкой походкой к Дэсмонду.

– Пора бы нам с тобой выяснить кое-что, оболтус.

Дэсмонд вжался в плечи от одного только голоса Амелии, обращенного к нему.

– Марк, свали, – жестко приказал он другу.

Тот немедленно послушался и оставил двоих решать серьезный вопрос. От взора Дэсмонда не скрылась ухмылка Ангела, которой он одарил этих двоих. За нее Марк еще получит, пообещал себе Дэсмонд, и медленно обернулся.

Седой хрустящий от геля ежик Амелии торчал в разные стороны из-под цветастого колпака, который носили все гости. Она подводила верхнее веко жирной полосой синего карандаша, в каждой ушной раковине у нее было по семь разнообразных серег, мужеподобный стиль в одежде вкупе с полусапожками на шпильке, а также бесконечное нахальство и стремление получить свое – вот и вся Амелия. Ей было уже далеко за пятьдесят, и сухая морщинистая кожа лица лишь подчеркивала ее возраст, и даже больше – выдавала ее прочную зависимость от табака.

– Привет, Амелия, – тихо буркнул Дэсмонд и с опаской огляделся по сторонам в поисках нежелательных ушей.

– Ох, значит, Амелия? – воскликнула женщина, передразнивая с легким отвращением. – Теперь что, будем на «Вы» разговаривать, месье недоумок?

– Хватит, меня обзывать! – прошипел Дэсмонд, продолжая озираться. Но, кажется, гости были заняты.

– Заткнись и слушай сюда, дурень! – Амелия ткнула пальцем ему в мускулистую грудь. – Из-за всей это истории мы будем видеться чаще, а значит, мне придется чаще терпеть твою тупую физиономию. И я предлагаю тебе перестать меня избегать, месье мудозвон!

Дэсмонд продолжал делать вид, будто не видел собеседника, и вообще, не понимал, кто с ним разговаривает, привидение что ли?

Амелия взбесилась не на шутку и пнула мужчину точно в голень. Дэсмонд пискнул и согнулся пополам, но тут же выпрямился обратно, озираясь вокруг. Он дико боялся, что его застукают за чересчур длительной и подозрительной беседой с этой женщиной с членом вместо вагины.

– Смотри на меня, когда я говорю с тобой! – зашипела на него Амелия. – Или тебе больше нравится, когда я шепчу тебе на ухо, пока ты прикован к моему столу?

Глаза Дэсмонда расширились от страха. Прошло уже полтора года, а он до сих пор пребывал в шоке от того, что эта старуха вытворяла с ним после одной из пьяных вечеринок, когда дьявол попутал его мозги, и он оказался с ней в одной постели. Правда, постелью это не назовешь. Амелия оказалась любительницей доминировать. Она облачилась в черный латекс, вставила ему в рот кляп и приковала к чудо-столу, который можно было вращать и закреплять под самыми разными углами. Всю ночь Амелия заставляла Дэсмонда пресмыкаться перед ней самыми извращенными способами, о которых он только слышал. Она даже пописала на него!

Но самое ужасное для Дэсмонда было то, что в какой-то момент он начал получать от этого удовольствие.

Но ведь это идет вразрез со всей его мужественностью, которая так и пропирает сквозь облегающие мускулы футболки! Такому опасному мужчине, как Дэсмонд не должно нравиться стоять на коленях перед бабой в латексе и облизывать ее ноги! Мужчина не должен получать удовольствие, когда баба избивает его плетью! И уж тем более мужчине не может нравиться секс с силиконовой пробкой в заднице! Уж в чьей заднице и должна быть эта пробка, так это в бабской! Но никак не у Дэсмонда!

Но Амелию не обманешь. Она заметила наслаждение на его лице, когда он рухнул на пол без сил после той ночи. И на протяжении всех полутора лет напоминала Дэсу о его мольбах не останавливаться.

Но Дэсмонд, придя в себя на следующий день, протрезвел и пал жертвой социальных условностей. А потому постарался забыть обо всем, что произошло в доме Амелии, как о кошмаре, и больше не допускал подобных рецидивов мужественности.

– Расслабься! Не собираюсь я шатать твой пьедестал мужлана! – продолжала Амелия. – Но помни, так, как я, никто тебя не ублажит! Будь взрослым мужиком! Уж если понравилось, признай это, и приходи! А то ведешь себя, как влюбленный мальчишка! Еще косы мне подергай и юбку позадирай, кретин!

Дэсмонд откашлялся и заговорил тихим голосом:

– Ни черта мне не понравилось, ясно?! Хватит шутить надо мной и выставлять в невыгодном свете!

Тут Амелия расхохоталась на всю мощь голосовых связок. Дэсмонд тут же ответно съежился. Ну, все! Теперь они точно стали объектом внимания остальных. Теперь друзья снова будут мучить его вопросами и шушкаться за спиной.

– Ой, не могу! – кричала Амелия. – В невыгодном свете! Ой, Дэс! Ой, перестань, идиот!

Она продолжала смеяться до тех пор, пока не увлажнились глаза, и ресницы не оставили отпечатки туши под нижним веком.

– В невыгодном свете ты был, когда я связала тебя и уложила себе на колени. А потом отшлепала плеткой и укусила в левую ягодицу! – ответила Амелия.

Шрам от ее укуса на заднице тут же зачесался, словно соскучился по маме.

– Ладно, Дэс. Я все сказала. Но если вдруг вспомнишь о том, как весело нам было, то выбрасывай эту свою мужланскую браваду и приходи ко мне. Я наглажу твою попку, а потом выдолблю по самую простату!

Амелия подмигнула любовнику и удалилась, оставив Дэсмонда-Вояку, Грозу огнестрелов и главного палача империи Эрика Манна в полном ошеломлении, будто его только что прилюдно изнасиловали.

Марк присел к Нине на диван подальше от гостиной зоны, где собралась основная масса гостей.

– Все хотел у тебя спросить, что между этими двумя происходит?

Марк указал на Амелию и Дэсмонда, который явно чувствовал себя неловко, точно женщина отчитывала его за что-то. Их взаимоотношения всем казались странными. Дэсмонд не умеет молчать, за словом в карман не полезет, у него всегда на все есть язвительный ответ или матерный комментарий. Но когда дело касалось Амелии, он будто терял способности дать отпор, и просто слушал ее, опустив глаза, и поджав хвост. Более того, он позволял женщине откровенно хамить и глумиться над ним. Как такое возможно? Дэсмонд не умеет терпеть ни издевательств, ни безобидных шуток над его персоной! А Амелия умудряется откровенно облить его дерьмом и уйти не просто живой, а с таким надменным высокомерием, точно Дэсмонд занимал положение раба.

Нина смотрела в свой стакан с водой, не желая заново просматривать фильм под названием «Ненормальные сексуальные предпочтения Дэсмонда и Амелии». Хотя в окружении Нины водилось такое огромное количество извращенцев, что она перестала понимать, что есть нормальное, а что – разврат. В этом отношении Нина понимала стремление Мии работать в борделе под управлением мафии: здесь можно накопать информации не только на дипломный проект, но и на научно-исследовательскую работу и докторскую диссертацию.

– Дэсмонд не желает признавать, что находит Амелию привлекательной. А Амелия уже давно знает о его интересе, и пытается вызвать его на откровенный диалог, – аккуратно сформулировала Нина, и в принципе была недалека от правды.

Марк удовлетворенно закивал. Он и сам давно предполагал подобный расклад.

– Да, открыто признаться в увлечении, которое окажет влияние на репутацию, всегда нелегкое решение, – ответил Марк.

Нина незаметно огляделась по сторонам и, удостоверившись, что никто не подслушивает, произнесла:

– Я думаю, тебе не стоит бояться признаться о своих … предпочтениях, – сказала она, запнувшись.

Марк ухмыльнулся.

– Я не боюсь признаться. Но они все равно будут смотреть на меня по-другому, – ответил он, сбавив громкость голоса.

Нина озадаченно посмотрела на Ангела.

– Ты же понимаешь, что здесь нет твоей вины. У тебя было трудное детство, – прошептала она.

– Да, согласен, что есть в этой теории смысл. Но помни, что обо всем, что тогда произошло, знаешь только ты.

Нина кивнула. Она и не собиралась делиться столь сокровенными тайнами Марка. Он – их хозяин, и лишь он вправе решать их открытие или сокрытие.

– Мы все скрываем, кто мы есть на самом деле, – вдруг произнес Марк. – Взгляни хотя бы на Дэсмонда.

После того, как Амелия оставила его в совершенно озадаченном состоянии, он словно пытался разрешить какую-то невероятно сложную головоломку в мозгу. А решив ее, вздохнул полной грудью, и направился обратно к Амелии. Спустя пару минут он уже танцевал вокруг женщины, пытаясь впихнуть ей в декольте между грудями огромный грейпфрут.

– Он – неуравновешенный псих и, вообще, больной на всю голову.

Нина даже усмехнулась открытому осуждению Марка, ведь они с Дэсом ближе, чем кто-либо другой в их компании.

– Но он скрывает свою неприглядную сторону – он очень скучает по отчиму. Как бы он его не ненавидел, сколько бы издевательств не вытерпел от Генерала, он любит его. И я уверен, что вспоминает о нем со скорбью. Это стало особенно заметным после того ужина, когда ты сказала, что старик тоже любил его.

Нина знала, что Марк прав. Он всего лишь озвучил ее собственные мысли, которые в отличие от мыслей Марка не были догадками, а правдивыми фактами. Дэсмонд надел на себя личину бравого солдата, бесстрашного воина и отважного героя, несущегося впереди всего войска, и он не мог развеять эту легенду такой глупостью, как тоска по отчиму. Дэсмонд должен быть сильным, как скальный утес, и не поддаваться никаким эмоциональным волнениям.

Когда Дэсмонд заявлял о том, что ненавидит отчима всей душой, Нина видела, что скрывалось под этой ненавистью. Дэсмонд проецировал самого себя на Генерала, ведь он вырос в такого же жестокого и свирепого бойца. Поэтому Дэсмонд испытывал злость на свои собственные слабости, которые не до конца искоренил из него Генерал. Не в отчиме было дело, а в Дэсмонде, допускающем девчачьи нежности, вроде веры в любовь.

Последние несколько месяцев Дэсмонд исправно посещал психотерапевта, и Нина полагала, что он решился подойти к Амелии, именно благодаря упорной психологической борьбе с недугом безумия. Кто знает, может сердце Дэсмонда когда-нибудь оттает, душа излечится, и он поверит в то, что способен быть любимым.

– Или возьми Роберта, – продолжал Марк.

Нина взглянула на Роберта. Тот по-прежнему сидел на табурете за кухонной барной стойкой, как его оставила Нина полчаса назад, но теперь беседовал с Сашей, хотя Нина чувствовала, что интереса к диалогу он не испытывал.

– Роберт пытается убедить всех в своем намерении завести семью, отдаться детям и жене, – говорил Марк. – Если ты думаешь, что инцидент с Лидией его остановил, ты глубоко заблуждаешься. Недавно он даже намекнул, что готов взять кота из приюта, лишь бы дома его ждало живое и теплое существо. А на самом деле он, как никто другой здесь, привязан к Эрику, и узы преданности невероятно крепки! Пусть даже и случилось недопонимание с Хаммелем, и Эрик увидел в Роберте созревающего соперника. Это не так. Роберт очень тяжело переносит их конфликт. Я больше чем уверен, что в минуты катастрофы Роберт закинет подальше всю свою семью вместе с котами и собаками и помчится спасать Эрика. Просто потому что Роберт – не Роберт без Эрика.

Нина был согласна с Ангелом. Взаимоотношения Эрика и Роберта гораздо запутаннее, чем кажется со стороны. Роберт отчаянно пытается доказать, что больше не нуждается ни в Эрике, ни в бизнесе. Но в то же время немедленно возвращается, как только над компанией нависает угроза. Эрик, в свою очередь, упорно настаивает на том, что Роберт не выживет без детища, которое они создали и взрастили. Оба лукавили. Оба пытались свести все дороги к бизнесу, в том время как истинная причина заключалась в том, что они не хотели терять друг друга. Их дружба окрепла настолько прочно, что стала конкурировать с общим бизнесом. И теперь понять, чем они вероятнее всего пожертвуют, стало невозможно.

Нина видела чуть глубже Марка. Не последнюю роль в их отношениях сыграл поступок Роберта двадцатипятилетней давности, осознанный и вызвавший раскаяние в ту же секунду свершения. Роберт и сам не подозревал, насколько им руководило чувство вины и стыда в дружбе с Эриком.

– А вот – Рудольф, – Марк перешел к следующей жертве анализа.

Нина перевела взгляд на мужчину, которого в компании расценивали, как самого рассудительного и сдержанного. Рудольф беседовал с Абелем и Левием, и мягко обнимал жену за талию – хоть постер для семейного магазина делай.

– Рудольф, – повторил Марк. – Наш религиозный праведник. Ты в курсе, что он построил церковь в квартале дяди? А еще он регулярно жертвует приходам кучи денег, а на воскресных мессах сидит в первых рядах и поет гимны наизусть. Он спонсирует группу религиозных исследователей в университете богословия. Он даже пост держит каждый год. Примерный семьянин, из кожи вон лезущий, чтобы доказать свою праведность.

– Какой же у него секрет? – спросила Нина, уже знающая ответ наперед. Но ей безумно хотелось услышать это из уст Марка. Она испытывала ощущение чего-то вероломного, ехидного от того, что Марк рассказывает о негативных аспектах характеров друзей.

– Лицемерие, – отрезал Марк. – И по мне так он хуже нас всех! Как только появляются угрозы ему, его семье, его личному комфорту – он первым берется за нож и кромсает всех без разбору. Ты скажешь, что это естественно – инстинкт самосохранения, защита семьи и тому подобное. Все бы так, если бы не одно но: Рудольф – любитель диалогов и взвешенных решений, теряет свою невозмутимость и забывает о слове божьем лишь при намеке на малейший вред его персоне и комфорту. Он даже обсуждать ничего не будет, а просто пристрелит, и дело с концом. Но такой подход не касается других: компании, бизнеса, друзей. Там он готов жертвовать другими. Ты знаешь, что они с Дэсом ведут счет количества убитых? Угадай, кто лидирует!

– Дэсмонд, – ответила Нина, не задумываясь.

– А угадай, кто идет следом? Наш праведный святоша!

И снова Марк точно прочел мысли Нины. Она любила Рудольфа и его милую семью, но их наигранность на публику и чрезмерная лесть отравляли воздух ядовитыми испарениями. Весь клан Рудольфа и Абеля – настоящее средоточие иезуитов. Гибкие моральные принципы и индивидуальный подход к личным моральным решениям – вот, что царило в их семействе. Попытки Рудольфа искупить свои грехи пожертвованиями огромных размеров казались отчаянными и безнадежными, потому что их не хватит богу, чтобы забыть о беспочвенных и необоснованных актах агрессии, которыми злоупотребляла его семья ради спасения своего уюта.

– В тот день в переулке, – вспоминал Марк со скорбью, – я знаю, что он был там.

Голос Марка стал тихим до шепота.

– Он позволил им закончить, потому что не был готов к атаке. В следующий раз он следил за мной, вооружившись кастетами и битой. Только тогда он расправился с ними. И я в бесконечном долгу перед ним, потому что если бы не он, я не знаю, где бы я закончил.

Нина молчала, не зная, что добавить, но понимая боль Марка.

– Может, я требую чересчур много, – говорил он. – Но я продолжаю задавать себе один и тот же вопрос: если бы в переулке была его жена, медлил бы он? Или бросился бы с голыми руками на ублюдков, не задумавшись над тем, что идет на верную смерть?

Марк посмотрел на Нину и грустно улыбнулся.

– Таков он – наш Рудольф. Он будет жертвовать только ради себя и ради своего комфорта.

Нина знала это. Как бы ни было странным, но именно Рудольф казался Нине наиболее потенциальным предателем среди пятерых друзей.

– Надо же. Тебе никакого дара ясновидения не нужно, ты и без него видишь все довольно четко, – произнесла Нина.

– Ага, – закивал Марк довольно, отогнав мрачные размышления. – Но ты не дала закончить. Остался Эрик.

Нина вжалась в спинку дивана, потому что эта тема была слишком личной для нее.

– Наш Эрик – убежденный холостяк. И брак ему чужд, и женщины нужны только в потребность, и ребенок ни к чему. Весь такой прям мужчина из мужчин в квадрате.

С этими словами Марк изобразил наигранную демонстрацию бицепсов, чем рассмешил Нину.

– А сам ведь смотрит на тебя таким взглядом, словно ты мороженое, тающее на жаре. Тебя надо срочно засунуть в морозильник! Но ты такая вкусная, что он не хочет с тобой расставаться, и не хочет ни с кем делить. Поэтому он тоже лезет в морозильник вместе с тобой и сидит там, заледеневший и полуживой, но зато ты в порядке. Он и сам не замечает, насколько ты стала дорога ему.

– Я просто работаю на него. Не больше.

– Ой, да не прикидывайся! – Марк махнул рукой. – Ты сама больше меня знаешь о том сумбуре, что творится у него в голове, когда он думает о тебе!

Нина зажмурилась от стеснения. Она попыталась обмануть Марка, но вышло донельзя глупо и по-детски. Не могла придумать ложь получше?

– Просто, я не хочу говорить об этом, – произнесла она извиняющимся голосом. – Он сильно обиделся на меня.

– Люди всегда требуют больше от тех, к кому они неравнодушны. Это закон. И чем сильнее симпатия, тем выше требования. Сама посуди, – Марк повернулся к Нине, – обиделся бы он на свою бывшую жену Стеллу, если бы она сдала его с потрохами врагу? Нет! Он бы даже усом не повел в ее сторону, потому что она значит для него не больше, чем нянька для Бруно.

Нина тяжело вздохнула.

– Если бы вы были героями кинофильма, то уже давно плавали бы в лодке посреди озера с лебедями, и предавались бы страсти перед горящим камином, – печально добавил Марк. – Но мы живем в мире жестокого бизнеса, который неизбежно влияет на каждого из нас, и тем осложняет взаимоотношения.

– Хотелось бы мне, чтобы все было проще, – устало произнесла Нина.

Марк взглянул на именинницу и раскрыл плечо.

– Иди ко мне, – сказал он подбадривающим тоном.

Нина улыбнулась и тут же прильнула к нему на плечо. Марк мягко обнял девушку и прислонился к ее голове.

– Ведь ты, Нина, тоже скрываешь, кто ты есть на самом деле, – говорил Марк, накручивая на палец ее волосы. – Могла бы ты признаться нам всем о своей неприглядной стороне без уверенности в том, что после этого мы продолжим общаться с тобой, как ни в чем не бывало?

Нина смотрела на гостей, на друзей, на подруг, беззаботно обсуждающих всякие глупости, и понимала, что позиция Марка имеет железобетонное основание. Нет, она бы не призналась им в том, что она – убийца. Этот факт прочно осел бы в их мозгах и породил плотную стену между Ниной и остальными. Стену из испуга, недоверия и страха. Так чем же ее тайна значительнее тайн остальных, если они все воздвигнут такие же стены в их отношениях?

– Не спорю, это было бы честно – признаться друг другу, ведь мы все друг друга любим. Но в этом-то и парадокс: мы скрываем себя, потому что не хотим создавать неудобств, нарушать устоявшийся круг, в котором каждому спокойно. Мы заботимся о комфорте друга, не смея взваливать на него свои проблемы. Я думаю, в этом и проявляется наша любовь.

Нина слушала Марка и все больше осознавала, насколько тщательно он изучил своих друзей и Нину. А ведь он не умеет заглядывать в человеческий мозг и анализировать воспоминания и мысли в отличие от Нины. Интересно, каких бы успехов он добился, имей ее способности?

Марк был прав: не все тайны нужно раскрывать, честность должна быть соразмерна тому, сколько правды человек готов принять. Марк – гей, Дэсмонд – слабак, Роберт – зависим от друга, Рудольф – предатель, Эрик – влюблен, а Нина – убийца: давайте, оставим эту огромную тайну нераскрытой.

***

Эрик провел в кабинете весь день. Неделю назад он слушал жалобный рассказ Роберта о том, что тому пришлось провести в этом же кабинете почти сутки, потому что он не хотел встречаться с Ниной из-за ее вечных попыток проинспектировать его мозг. Эрик откровенно поругал друга за подобное идиотское поведение. А сегодня Эрик сам превратился в идиота.

Он слышал, как квартиру готовили к празднованию, как Марк руководил разметкой пространства, как женщины с Вивьеном смеялись в спальне Нины. Но выходить не хотел, правда, по причине более веской, чем была у Роберта: Эрик не хотел встречаться, вообще, ни с кем. Слишком сильно они злили его своим весельем, а ведь прошла всего неделя с той драки, после которой он до сих пор носил швы на спине. По заключению Левия, Нина зашила неплохо, и переделывать доктор не стал. И этим Нина еще больше бесила Эрика – ей все никак не удавалось дать ему четкий повод для ярости.

Предательство – очевидно, но оно принесло Виктора. Эрик получил ранения, но Нина залатала их. Может, хватит уже не делать ошибок?

Сегодня был ее День рождения, но ощущение праздника не коснулось Эрика, хотя он приготовил для нее подарок на всякий случай, если вдруг захочет сделать ей приятное. И в моменты, когда он уже готов был пойти ей навстречу и отпустить злость, перед глазами вставала картина того злополучного вечера: Нина в соблазнительном облегающем красном платье, с алыми губами и очаровательным взглядом серых глаз – она была прекрасна, она возбуждала. Именно в таком образе она предстала перед Виктором Хаммелем, пытаясь завладеть его душой. И это воспоминание вновь и вновь распаляло ярость Эрика, готового пристрелить мерзавца, точно он замарал и обесчестил нечто божественное и великолепное. Эрик не был готов простить Нину, пусть даже ее сердце никогда не являлось предметом договора.

Каким бы жалким Эрик не казался сам себе, но когда собрались гости и из гостиной раздавались веселый смех, музыка и периодические тосты, Эрик лежал на диване и жертвенно страдал от несправедливости, точно надутая плаксивая девчонка. Он был слишком сильно оскорблен, чтобы смотреть в глаза дилерам и друзьям. И хотя первые, вообще, не знали об истории с Виктором Хаммелем, а вторые – боялись гнева Эрика и страдали от угрызений совести, Эрик все равно чувствовал, что в произошедшем есть только его вина. На корабле много работников: радисты, мотористы, навигаторы и матросы. Они все выполняют важную работу, без которой судно не поплывет. Но ответственный за эффективность судна несет лишь один человек – его капитан. Так какой же из Эрика капитан, если его команда возмутилась, а он не смог сдержать бунт?

Зазвонил телефон. Это была музыкальная тема имперской армии из «Звездных Войн». Звонил Макс, дежуривший в холле перед апартаментами.

– Макс, что там? – деловито ответил Эрик.

– К нам пришел гость, но его нет в списке, – прохрипел боец.

Похоже, Эрик проводил с Ниной слишком много времени, потому что нутром почуял, кто был этим нежданным гостем.

– Это – Господин Хаммель, – добавил боец.

Эрик сжал телефон до хруста. И чей это был хруст: телефона или его ладони – понять сложно. Корпус смартфона – стальной, но когда речь заходила о Викторе, кости Эрика тоже превращались в сталь.

– Что нам делать с ним? – спросил Макс, слушая в ответ лишь тишину.

Эрик попытался сесть, но швы на спине тут же натянулись, и он мысленно обматерил всех виновных в их появлении. Кряхтя, Эрик все же сел на диване, проклиная Виктора за такую дерзость: он заставил Эрика снова окунуться в размышления вместо того, чтобы валяться и ничего не делать, пока не закончится вечеринка за дверьми.

Наконец, он произнес:

– Пусть ждет. Я сам выйду.

Черта с два он пустит этого подонка в свой дом.

Эрик еще долго сидел, думая над тем, а хочет ли он встречаться с ненавистником, и, может, дать тому пощечину и послать подальше. Но в итоге он понял, что оттягивать разговор больше нельзя. Виктор с этой стороны оказался мудрее, сам явившись к нему на порог, точно предлагая перемирие. Хотя именно Эрик должен ходить к нему и просить помощи, а не наоборот. Но Виктор на то и считался воином-одиночкой в среде наркоторговцев, он вел тактичную политику и умел переступать через гордость ради общей цели. И этот факт тоже взбесил Эрика. Кажется, все вокруг него вдруг стали рассудительнее, сдержаннее и взрослее.

Эрик не без труда поднялся с дивана, осторожно размял затекшую спину и смиренно вздохнул. Пора покидать депрессивную берлогу. Перед тем как открыть дверь, Эрик прислушивался несколько минут. Он бы не хотел пересечься с кем-либо, это непременно вызовет массу вопросов, а визит Виктора Эрик планировал оставить в тайне. Нечего обнадеживать друзей возможным перемирием. Поняв, что в коридоре чисто, Эрик вышел из кабинета. Коридор вел к входной двери в обход гостиной, и Эрик был несказанно рад, что смог незаметно покинуть апартаменты.

– Где он? – спросил Эрик у Макса и Медведя, карауливших холл с лифтами.

– Вон в кресле у окна, – буркнул Медведь в ответ.

Возле высокого окна стояли два кресла и журнальная тумба – своеобразный уголок отдыха на этаже. Виктор сидел в черном драповом пальто, и всем своим видом давал понять, что зашел ненадолго. Рядом с ним стоял его телохранитель арийской наружности: светлые волосы, лисьи голубые глаза. Эрик припоминал его имя – Герард. Он был самым верным псом Виктора, и работал на него практически столько, сколько Эрик помнил самого Виктора.

Эрик прошагал к ненавистному человеку и сел в кресло напротив.

– Добрый вечер, Эрик, – Виктор как всегда старался быть деликатным. Даже с человеком, который хотел его убить.

Эрик промолчал, выражая ответную любезность своим враждебным взглядом.

– Я понимаю твое расстройство. Я бы тоже был опустошен, если бы моя женщина отправилась на встречу с другим мужчиной у меня за спиной, – произнес Виктор без застенчивости.

И в этот момент Эрик пожалел, что вышел к нему на беседу, потому что шансы устроить здесь кровопролитие резко возросли.

– Поэтому я сразу перейду к делу, – Виктор решил перестать тянуть кота из мешка и вместо этого резко вытряхнуть мохнатого. – Я провел переговоры с албанцами, и они в игре. Как ты помнишь, в городе отсутствуют албанские ячейки, мы с тобой избавились от них тринадцать лет назад. Поэтому придется потесниться чуток и пригласить их на нашу территорию.

– Ты верно спятил? – Эрик не смог промолчать и выбросил реплику, подобно пощечине.

Он понимал, что как только они впустят албанцев на свой рынок, те превратятся в назойливых мух, а потом вырастут в москитов размером со слона. Они уже заполонили каждую страну на этом континенте и даже за его пределами, подобно неконтролируемой чуме, от которой не существует антибиотиков. Есть только смертельная инъекция. Последнюю Эрик вколол Мерджиму Резару.

– У тебя нет выбора. Либо албанцы будут с тобой, либо с Томасом. Поверь мне, они не останутся в стороне.

Виктор говорил сдержанно и мягко, но в то же время тон его был бескомпромиссным.

Эрик же готов был взорваться от невозможности сойти с тропы, что прочертили ему обстоятельства и чертова судьба. Он ненавидел идти на поводу, он всегда старался найти нестандартное решение, которое никто не ожидает. Тактика сюрприза всегда работала Эрику на руку. Вот только, сколько бы он ни размышлял, сколько бы планов ни прорабатывал, все сходилось к единому знаменателю, и он сейчас был перед его глазами. Эрик хотел выть от того, что весь мир восстал против него.

– И взамен ты отдашь им героин? – Эрик ухмыльнулся.

Потому что знал, что больше Виктору нечего предложить. Албанцы всегда хотят лишь героин, и Эрик был уверен, что именно героиновый трафик они потребовали в оплату их преданности. Этот приморский город с портом всегда был лакомым кусочком для наркоторговцев.

Но Виктор ухмыльнулся в ответ, такой же знающий себе цену, как и Эрик.

– Томас предлагает им мой героин, – ответил он.

– Тогда почему бы им не заключить сделку с Томасом? – Эрик не скрывал скептицизма и откровенно язвил. – Что же у тебя есть такого, чего нет у Томаса?

Виктор спокойно выдержал сверлящий ненавистью взгляд Эрика и ответил:

– У меня есть ты.

Эрик нахмурился, не совсем понимая, к чему клонит Хаммель.

– Вдобавок, зачем мне предлагать им героин, если я могу предложить им оружейного барона?

И тут Эрик, наконец, начал прорисовывать в голове план Виктора, который выложил все карты на стол:

– Расклад таков: они могут выбрать Томаса с героиновым трафиком через страну и торговать под его управлением, либо они могут плюнуть на героин и получить разветвленную оружейную сеть, раскинувшуюся по всей Европе вплоть до африканских стран, Китая и Южной Америки.

Эрик даже задержал дыхание. Так вот какой он – загадочный Томас. Эрик предполагал, что Томас – крупная шишка, и теперь Виктор подтвердил его догадки.

С позиции албанцев здесь и думать нечего. Эрик бы сам выбрал место оружейного барона, контролирующего поставки практически во всем мире. Героиновый трафик через его страну казался каким-то куском туалетной бумаги из переработанного сырья в сравнении с целой пачкой трехслойных рулонов.

Эрик быстро смекнул и задал следующий по важности вопрос:

– А тебе-то какая выгода со всего этого? Ты мог остаться с Томасом, албанцами и заполучить все.

Виктор вздохнул:

– Возможно, я прозвучу как старик, но мне не хочется отдавать героин. Это мой бизнес, мой путь, и дело моей жизни. Я не готов отдать его в руки ненасытной мафии. Они сделают из него дойную корову и пристрелят, когда он исчерпает свои силы.

Эрик понимал чувства Виктора, который говорил о деле своей жизни, как о дите, которого сам же и породил. И это отчасти так и было. Виктор, как и Эрик, вложил много сил и времени в развитие трафика, закопал в фундамент своего бизнеса немалое количество людей, зачернил свою душу и обрек ее на вечные адские муки, и отдать это все просто так в одну секунду, было кощунством, растратой, богохульством. Эрик внезапно вспомнил, как много общего у него с Виктором. Когда тринадцать лет назад Эрик добровольно отдал ему власть над героином в стране, он увидел в Викторе человека, очень напоминающего себя самого. Может, то была интуиция, а может, хорошо выведенные расчеты, но Эрик доверился Хаммелю, и не прогадал.

Эрику вдруг представилась курьезная картина будущего, в котором они вдвоем спустя еще сорок лет сидят возле горящего камина, вспоминая дни молодости.

– Почему я? Почему Томас решил убрать меня? Чем я ему насолил? – спросил Эрик, успокоившись.

Виктор улыбнулся наивности Эрика:

– Тем, что не торгуешь оружием.

Ответ Виктора был прост, как день.

– Поэтому мы и оказались с тобой на одной стороне, – говорил Виктор, опустив глаза, точно стыдясь следующих слов. – Мы с тобой слишком правильные для этого бизнеса. Они – саранча, гнездятся на плодородных землях, опустошают их и перелетают на новое. А мы с тобой – монахи. Ратуем за справедливый ограниченный дележ, взращиваем новые плоды, сохраняя экосистему для будущих поколений. Таким, как мы, не место в этом бизнесе, но волею судьбы мы в нем оказались.

Эрик заворожено слушал, как Виктор произносил его собственные мысли вслух. Похоже, все вокруг научились читать его мысли.

Но Виктор говорил от чистого сердца, и подбирал ровно те же слова, какими бы и Эрик выразился. Он всегда чувствовал нечто большее, чем просто жажда наживы и стремление к власти. Он ощущал какое-то внутреннее обязательство нести ответственность за все, чего касался его бизнес: люди, город, страна. Эрик даже усмехнулся подобным мыслям, ведь он никогда бы не назвал себя патриотом, но его нынешние действия говорят об обратном. Он уничтожил почти сотню вторженцев, несущих на дулах автоматов новую разрушительную власть Пастаргаев. Эрик отстаивал не только свою жизнь, но и жизни своих родных и близких, а также каждого жителя в стране, не пропуская на ее территорию оружие и чересчур опасные наркотические бленды. Он только дал слабину, как Новачи заполыхали под разрушительным безумием деградантов и садистов, что он оттеснил подальше от города.

– Я построил свой дом, насадил деревьев с целый лес, вырастил честных работников и помощников, – продолжал Виктор откровенничать. – А Томас хочет все это уничтожить. Прошло слишком много времени, наши пути разошлись. И мне очень жаль, что так сложилось. Потому что он – мой названный брат. И я люблю его. Но я не могу принести в жертву свой дом ради его счастья. В конце концов, он ведь может построить его в другом месте. Но так уж сложились обстоятельства, что он пришел в мой огород с лопатой и винтовкой.

Виктор сделал паузу, собирая решимость в кулак.

– Я знаю его. Он не отступит. Эта война не может кончиться переговорами или капитуляцией. Она кончится смертью: либо его, либо нашей с тобой. Так что давай отстоим наш дом родной.

Снова возникла долгая пауза, необходимая мужчинам осмыслить серьезность затеи. От гнева Эрика не осталось и следа, когда он понял, что встретил единомышленника, который понимает его гораздо глубже, чем близкие друзья. Нина была права: Виктор Хаммель нужен им.

– Откуда ты знаешь его? – спросил Эрик.

– О, у нас долгая история, – печально улыбнулся Виктор. – Мы росли вместе, я знаком с ним с десяти лет, мы очень многое пережили. И дали друг другу много клятв.

Виктор говорил тихо, будто стыдясь грядущего предательства тех самых клятв. Удивительно, как кардинально время способно изменить мировоззрение.

– Я расскажу тебе все о его стратегиях, приведу наглядные примеры тактик, ты узнаешь о его запасах оружия и хитростях.

Виктор сделал паузу, а потом изрек то, что сжало сердце Эрика в комок:

– Но мне все больше кажется, что рассказать об истоках его безумия, сможет только Нина.

Эрик даже перестал дышать на некоторое время. А потом вспомнил свои первые впечатления о Нине, и даже посмеялся над тем, что теперь все эти паранормальные способности, он воспринимает как обыденное явление.

– Чем она убедила тебя? – спросил Эрик.

Виктор тяжело вздохнул.

– Моей Габи.

От Эрика не ускользнула скорбь в его голосе. Он помнил, что у Виктора была дочь, и она пропала много лет назад.

– Ты нашел ее? – спросил Эрик.

Виктор едва заметно кивнул.

– Я ездил к ней на могилу.

– Соболезную, – участливо произнес Эрик.

Виктор снова едва заметно кивнул. Он отправился на встречу с дочерью тем же вечером неделю назад, дабы не терзаться никакими сомнениями: ни о судьбе Габи, ни о способностях Нины.

Спустя четыре часа Виктор стоял посреди кладбищенской захудалой коморки, в которой разбуженный дулом автоматов сторож искал имя Габриэлы Хаммель. Виктор мысленно поблагодарил ее друзей, которые похоронили девушку под собственным именем, дабы облегчить поиски родственникам. Сторож указал сектор, в которой находилась могила, и Виктор вместе с тремя бойцами отправился на встречу с дочерью.

Могила заросла можжевельником и густым бурьяном, но гранитная плита была достаточно высокой, чтобы увидеть вырезанное имя.

Виктор сам выкопал сорняки и привел могилу в свежий вид, а потом прощался с дочерью до самого рассвета. Но даже этого времени было недостаточно, чтобы успокоить боль.

Эрик прервал затянувшуюся паузу:

– Ты должен знать, для Нины ее способности – это проклятье, а не божье благословение.

Виктор взглянул на Эрика взором, затуманенным воспоминаниями:

– Так же, как и наш бизнес для нас, не правда ли? – ответил он прискорбно, точно уже оплакивал их жизни.

Эрик словно смотрел на свое отражение в зеркале: нутро одно и то же, только оболочки разные. Виктор, как никто другой, понимал внутренне смятение Эрика, которое он не демонстрировал никому из своих друзей. Виктор понимал его не то, что с полуслова, а с полувзгляда. Их бизнес и впрямь был сродни проклятью, вот только выйти из него уже ни у кого из них не было сил.

Эрик только сейчас заметил подарочный сверток, лежащий возле бедра Виктора. Тот сразу заметил интерес Эрика и вытащил небольшой коробок.

– Передай Нине с праздником, – протянул он Эрику.

Тот посмотрел сначала на коробок, потом на Виктора и ответил:

– Идем, отдашь сам.

Виктор улыбнулся. Кажется, его только что приняли в семью.

Эрик провел его в апартаменты, где играла веселая музыка, и слышался гомон голосов вкупе с дружным смехом.

Поначалу никто и усом не повел, когда оба мужчины вошли в гостиную. Первым их заметил Марк и тут же выключил музыку, запустив цепную реакцию. Его ошеломление на лице было более, чем очевидно, а потому остальные проследили за его взглядом, совершенно точно заметившем либо призрака, либо Годзиллу. Через несколько секунд удивленные взгляды всех гостей уставились на Эрика и Виктора, стоявших бок о бок. В гостиной повисло неловкое и очень долгое молчание.

Нина не была исключением, и недоумевающее смотрела то на Виктора, то на Эрика, пытаясь уловить их эмоциональные вибрации и мысли.

Наконец, Нина вышла из ступора и прошагала к обоим. Она светилась от радости.

– Добрый вечер, Нина, – поздоровался Виктор. – С Днем Рождения.

Он протянул ей маленький коробок.

– Спасибо, – ответила Нина, взглянув на Эрика, точно спрашивая разрешения на получение подарка.

Нина хотела положить коробок к остальным, но почувствовала его огромную важность, едва дотронувшись. И она не могла поверить собственным ощущениям! Чтобы развеять сомнения, она аккуратно сняла обертку и открыла коробок.

Она выдохнула от наполнившего сердце счастья и вытащила золотую брошь в виде грозди винограда с двенадцатью красными аметистами.

Нина взглянула на Виктора, чтобы удостовериться в его намерении.

– Я последовал твоему совету. Мне пора идти дальше, – ответил мужчина на ее вопрошающий взгляд.

Нина улыбнулась и прижала брошь к груди.

– Я буду беречь ее память, – поклялась Нина.

И всеми силами впечатала образ Габриэлы в свое сердце.

Трогательный момент для двоих, и непонятный остальным, продлился еще пару минут, а потом Марк воскликнул:

– Кто-нибудь, дайте Виктору шампанское! Эрик, хватай бокал! Остались только вы двое, кто не поднял тост за Нину!

Гостиная тут же оживилась. Вернулась музыка, бормотание голосов, зазвенели бокалы и радостные возгласы гостей.

Нина была счастлива от того, что последний на сегодня тост поднят вовсе не за ее здоровье и благополучие, как пытались уверить гости. Нина почувствовала, что в сердцах они подняли бокалы за только что заключенный союз ради победы в предстоящей войне.

***

Огонь затухал.

Четыре огромные каменные плиты, свисающие с шестиметрового потолка почти до самого пола, будто стремились обрамить огонь со всех сторон света, но им не хватило всего пары метров, чтобы поглотить его. И пламя, точно дразня гигантов, потрескивало в небольшом углублении прямо под ними. Вальтер дважды хотел добавить поленьев, и оба раза Томас прогонял его. В гаснущем пламени Томас находил нечто завораживающее своим логичным концом. Завершение естественного процесса, неизбежный итог, фатальность.

Томас хотел увидеть, как умирает огонь.

Томас сидел в кресле напротив камина, и то и дело проверял телефон. Но ни сообщений, ни звонков не поступало. Виктор, что же ты задумал, старина?

Поведение Виктора было странным, но отнюдь не внезапным. Томас просчитывал все возможные сценарии развития событий: приятные, нежелательные, вероятные и непредотвратимые. Побег Виктора он относил к нежелательным, но вероятность их от этого не уменьшалась.

Виктор мог испугаться. Томас всегда видел в братце осторожного дельца, не рискующего, когда шансы на победу становятся равными проигрышу. В этом было главное отличие между ними: Томас рискнет, даже когда шансы на победу – нулевые. Потому что удача на стороне отважных. В последний момент все могло перевернуться с ног на голову, и победа, успех которой считался нулевым, превращалась в абсолютную. Поэтому Томас не отбрасывал ни одного потенциально живого плана, перепрыгивая с одного на другой по ходу развития событий.

От Виктора нет вестей уже две недели при том, что он жив-здоров, как докладывает Арн.

– Может, Виктор всего лишь осторожничает? – как-то предположил Арн.

На что Томас усмехнулся наивности бойца.

– Не разочаровывай меня, – ответил Томас.

И больше от Арна он таких глупостей не слышал.

Совершенно точно, что Хаммель намеренно разорвал связь с Томасом, и возможных причин на то было две.

Первая: Виктор вышел из игры. Томас испугал его возможной потерей героинового трафика, в которого Виктор был влюблен чуть ли не платонически. Еще одно отличие между двумя братьями: Томас никогда ни к чему не привязывался, считая, что это лишь создает ненужные проблемы. К чему эти связи? К чему любовь? Потешить свое либидо и только. А жертвуешь взамен неоправданно многим.

Виктор стал отцом в шестнадцать лет, и с тех пор Томас вел наблюдение за экспериментом под названием «Эмоциональная несостоятельность Виктора Хаммеля». Томас всегда был против любых человеческих взаимоотношений, выходящих за рамки деловых. Выгода – вот единственный верный стимул, укрепляющий твой фундамент на века. Все эти чувства и переживания лишь ослабляют внутренний каркас, лишают тебя хладнокровия и нарушают эмоциональное равновесие, без которых невозможно оценить ситуацию скрупулезно и объективно. Но Томас не лез в жизнь Виктора, и играл лишь роль наблюдателя.

Прошло много лет, и вот Виктор, поддавшийся власти чувств, испытывает тягу уже не к чему-то одушевленному и живому, а к своему предприятию. По меркам Томаса это приравнивалось к сумасшествию. Но эксперимент продолжался, и Томасу было невероятно любопытно узнать, чем же закончится жизнь этой лабораторной крысы. Может, она даже захочет умереть ради абстрактного понятия чести.

Если Томас был прав и Виктор, действительно, покинул игру, то сейчас он должен запереться в своей Башне и наращивать ресурсы для обороны, потому что представляет, каких масштабов грядет война. Томас откровенно смеялся над подобным вариантом. Он бы никогда не навредил Виктору только потому, что тот пал жертвой собственной трусости. Томас от всей души, если таковая имеется в его бренном теле, пожелает Виктору успехов в будущих свершениях и оставит в покое доживать отпущенный Виктору век. Они были братьями, пусть и названными. Братьями, давшими клятвы верности друг другу. А клятва для Томаса значила все. В этом мире все слишком нестабильно и зыбко. Понятия истина и ложь, правильно и ошибочно потеряли статус незыблемых принципов. И чтобы удержаться за что-то, необходимо самому построить островок – дать клятву – единственное, что рассудит в споре.

Фактически Виктор ее не нарушил. Он принял Томаса и вложил все, как ему кажется, возможные ресурсы в будущую победу братца. И если вдруг сейчас он решил уйти в сторону, что ж, так тому и быть. Томас не будет препятствовать.

Но если причина молчания Виктора была иной, то Томас будет вынужден вписать смерть Виктора в разряд непредотвратимых следствий его предательства – наказание за нарушение данной клятвы.

Томас не хотел думать об этом, но просто не мог совладать с собственной характерной чертой – допускать вероятность любого сценария. И во втором сценарии Виктор перешел на сторону Эрика Манна на свою беду. Томас понимал, что Виктор узрел огромную важность в участии албанской мафии в будущем конфликте, поскольку только дополнительная мощь перевесит чаши весов, вопрос лишь в том, на чьей чаше она окажется. Поэтому Томас предполагал, что Виктор мог предложить героиновый трафик албанцам в обмен на верность Эрику Манну, но это становилось бессмысленным, учитывая его невероятную привязанность к гениально обустроенному, как Виктор сам считал, плану ввоза и реализации героина в стране. Но что же в таком случае Виктор мог предложить Эрику и албанцам? Ответ заставлял Томаса широко улыбаться, искренне гордясь размахом партии, что Виктор предпринял в игре.

Виктор мог предложить им самого Томаса.

Но Виктор, неужели ты готов играть по-крупному?! Это же не в твоем стиле! Ты – человек рассудительный, осторожный и, откровенно говоря, боязливый. Как же ты смог решиться на все это?

Ни в одном из предположений Томас не был уверен, а потому продолжал выжидать и наблюдать. До основного нападения оставалось еще два с половиной месяца, быстрее Томас не сумеет ввезти достаточное количество оружия на территорию города. Точных цифр о времени нападения и количестве бойцов Томас не передавал Виктору, а значит, контроль над временем на стороне Томаса. Только ему решать, когда придет подходящий момент. А что Томас умел больше всего – так это ждать. Он прождал тридцать пять лет, прежде чем приехал сюда.

В данный момент Карим следит за пополнением припасов на складе в Новачах. Он продолжает грезить своим Жгучим Карликом, Томас обещал вернуть наркотик на улицы города после того, как получит власть над ним. Карим согласился, и Томас был доволен тем, что заткнул нытье хакаса хотя бы на некоторые время. Все идет согласно плану.

Огромное место в размышлениях Томаса было уделено ей. Таинственная незнакомка. Она, наконец, обрела имя. Нина. Кто же ты?

Чуть больше двух недель назад, как раз в период, когда Томас видел Виктора в последний раз, дав ему важное задание, Арн принес новости, которые показались Томасу приятными, но с долей подвоха. Агенты, ведущие слежку, донесли, что Виктор встречался с Ниной в своей Башне. Встреча длилась около часа. Но вот, что интересно, согласно данным слежки приставленных агентов, Эрика они не заметили. Томас был заинтригован тем, что Эрик отпускает девчонку на встречу с одним из главных криминальный авторитетов города. Девчонку, которую ни на секунду не отпускает от себя. Томас никак не мог раскусить отношения между этими двумя: Эрик и девчонка из снов Томаса. Девчонка, которая вдруг оказалась реальной.

И вроде Виктор выполнял лишь задание Томаса узнать о ней побольше, но уж слишком простым оказалась задача, для которой Томас предсказывал время длиной в несколько недель. Почему все прошло так просто? Виктор позвонил Эрику и сказал, эй, а можно я с ней встречусь? Нет, было здесь нечто необъяснимое, не поддающееся логике Томаса, а значит, неправдоподобное. Томас просто еще не нашел верное заключение.

После того, как Виктор перестал выходить на связь на протяжении трех дней, Томас велел установить слежку и за ним. Вот только понимал, что это – дело не из легких, потому что Виктор знает тактики слежения бойцов Томаса наизусть. Виктору не предоставит труда запутать агентов и улизнуть с радаров. Но мы все совершаем просчеты, может, и Виктор вскоре даст слабину. Невозможно быть бдительным всегда.

Поленья в камине треснули в последний раз. Томас наблюдал за тем, как пламя становится все меньше и меньше, пока огненная змейка не выпустила заключительный пучок слабых искр в воздух, и не потухла. Ночной мрак моментально накрыл последний островок света в гостиной. И Томас провалился в сон, ища встречи с гостьей его грез.

***

Роберт залпом допил кофе, который уже успел остыть, пока он впопыхах заканчивал утренний туалет. Он выбежал из ванной с двумя заклеенными порезами от бритвы – при похмелье руки у него тряслись, как заведенные. Он на бегу надевал пуловер и завязывал шнурки, ругаясь на судьбу, что именно ему выпала незавидная доля быть сегодня нянькой для Нины.

Он уважал равноправие, и каждый из ребят дежурил рядом с Ниной примерно одинаковое количество времени. Даже Дэсмонд в последние недели допускался до таких вахт. Казалось, Нину отпустила злость после того неадекватного поведения, что он учинил в прошлом году. Но сегодня Роберт, как никогда, хотел провести время дома, хотя бы до момента, пока не выспится.

Накануне он вернулся из борделя поздно ночью и был изрядно пьян, а потому сейчас чувствовал себя отвратительно, и неудивительно, что он проспал.

Машина ждала внизу уже полчаса, и Роберт ругал все, на чем свет стоит, что Нине приспичило отправиться на шопинг в десять утра! Кто, вообще, таскается по магазинам до обеда?

Одолев, наконец, шнурки на ботинках, Роберт набросил куртку, рассовал по карманам все, что сгреб с журнального столика, куда обычно складывал гаджеты, надеясь, что среди кучи хлама будут ключи и телефон, и выбежал из апартаментов.

В отличие от сибаритствующего Эрика с пентхаусом в центре города, Роберт жил в спальном районе с малоэтажными домами, больше подходящим молодым семейным парам, нежели холостякам. Это был закрытый квартал с круглосуточной охраной и закрытым для посторонних въездом. Посреди района располагался огромный парк с водоемом, по утрам захваченный бегунами, а в остальную часть дня – женщинами с колясками. Густые лесопосадки пестрели по всему кварталу, и создавалось впечатление, что местное население живет не в городской черте, а где-нибудь в далеком пригороде.

Роберт сбежал по лестнице, джип Эрика стоял точно напротив входа, за рулем – Учтивый Карл, на соседнем сидении – Авель. Роберт прыгнул на заднее сидение, и машина тронулась.

– Извини, что заставил ждать, – выдохнул Роберт.

Нина улыбнулась, поприветствовав Роберта взглядом.

Нина, наконец, заменила теплое пальто на легкие ветровки и тренчкоты. Первый весенний месяц подходил к концу, снег в столице сходил очень быстро, благодаря теплым ветрам с юга. Деревья уже вовсю распускали первую зелень, возвращающиеся птицы наполняли округу нескончаемыми задорными трелями, а жители города сменяли толстые угрюмые наряды на легкие веселые цветастые куртки и костюмы, точно копируя поведение цветущей флоры. И Нина хотела быть одной из них.

– Почему ты не позвала Марка? – спросил Роберт, исследуя карманы куртки, пытаясь понять, что именно он прихватил с собой впопыхах. Достав из кармана маленькую пепельницу, Роберт заметил озадаченный взгляд Нины.

– Нет, кролика там нет, – ответил он и бросил пепельницу на сидение.

– Мне захотелось провести время с тобой, – откровенно призналась Нина.

Роберт издал смешок и вытащил из кармана красные кружевные стринги.

Лицо Нины приобрело укоризненное выражение.

– Что? Это – мои! – возмутился Роберт, смущенно запихивая трусы обратно.

Нина уставилась в окно.

– Не думаю, что я отличный партнер для шопинга, – произнес Роберт, решив прекратить инспекцию содержимого карманов, дабы больше не становиться объектом насмешек.

Нина проигнорировала его замечание.

Поняв, что жаловаться – бесполезно, Роберт достал телефон и вступил в переписку с Марком. Узнав, что Нина предпочла отправиться по магазинам с Робертом, Марк был крайне уязвлен, ведь он – единственный из них обладает чувством стиля и вкусом. Роберт ответил, что удивлен не меньше друга, тем более, узнав, что Марк весь день свободен. Нина хочет провести время с Робертом. И одна эта идея казалась смешной и бредовой. Но вот они едут, и Нина, кажется, совсем не шутит.

Так они ехали в полном молчании около получаса, пока Нина не нарушила его.

– Ты умеешь плавать? – вдруг, спросила она.

Роберт оторвался от телефонной переписки с Марком, который от обиды разделывался у себя дома с ведром мороженого.

– Эм, да, – ответил Роберт задумчиво.

Он привык к странным вопросам Нины невпопад.

– А как ты научился?

– Ох, – Роберт посмеялся, вдаваясь в воспоминания, – отец научил меня. Помню, он толкал меня в бассейн и смотрел, как я барахтался. А потом водил передо мной палкой, за которую я мог ухватиться, когда почувствую, что больше не могу сопротивляться воде и начинаю тонуть.

Роберт вспоминал уроки, которые многим покажутся жестокими. Но так учили плавать многих детей. Роберт вспоминал об отце с любовью, ведь тот всегда был рядом и ни на секунду не отвлекался от сына, ожесточенно борющегося с водной стихией.

Отец Роберта был сантехником практически всю свою жизнь. Это был мягкий веселый и даже беззаботный человек, работающий сам на себя, потому что не признавал рабство любой формы. К таковым он относил и труд, оплачиваемый компаниями-работодателями. Отец сам кормил семью, сам выплачивал налоги, и сам контролировал свой заработок, что часто становилось камнем преткновения между супругами. Родная мать Роберта скончалась при родах, отец быстро женился на Агнет, потому что не мог воспитывать пацана сам, ведь он работал частным образом.

Несмотря на то, что Агнет старалась принять мальчишку, как родного сына, это удавалось ей с трудом. Себя не обманешь, чужой ребенок – это чужой ребенок, ты либо примешь этот факт и заставишь себя полюбить его, либо у вас ничего выйдет. С Робертом получился второй вариант.

Мальчик быстро узнал, что Агнет – его приемная мать, и неприязнь к мачехе возросла тут же во стократ. Их громкие ссоры и беспрестанные обвинения стали нормой в доме. Отец не желал вмешиваться, он был слишком занят заботами прокормить семью.

Когда Роберту было восемь, у отца обнаружили рак поджелудочной железы, тогда все стало совсем печальным. Отец слег на долгие месяцы, Агнет работала сиделкой в доме престарелых, и теперь на ее плечи свалилось финансовое обеспечение семьи, а вместе с такой ответственностью, она получила и роль главы семьи. Агнет перестала бояться замечаний мужа, который дни напролет проводил в постели, и поднажала на телесные методы воспитания мальчика.

Именно тогда Роберт нашел спасения на улицах. Он убегал из дома, участвовал в грабежах и групповых разбоях. Отец соблюдал беспрестанный постельный режим, слушая, как Агнет и Роберт снова и снова устраивают скандалы после того, как она забирала его из полицейского участка.

Они едва сводили концы с концами, и эта непрекращающаяся нужда толкнула пацана в крепкие объятия бандитизма, обещавшего легкую наживу при должной расторопности и хитрости. Для родителей Роберт стал неконтролируемым, потому что перестал видеть в них защиту, и остался один на один со всеми жизненными проблемами.

Спустя год химиотерапии отец пошел на поправку. Это был единственный счастливый год. Роберт соблазнился надеждами и поверил, что все налаживается. Отец хоть и встал с постели, но еще не мог подвергаться физическим нагрузкам, а потому Роберт взял мужские обязанности на себя. Он стал проводить больше времени дома и даже переступил через гордость и помогал Агнет с домашними хлопотами, когда она просила прочистить трубы или подлатать шифер на протекающей крыше. Роберт дал шанс родителям восстановить доверительные семейные отношения, потому что уличная жизнь мало прельщала его, она скорее была необходимостью, чем желанием.

Вскоре обнаружилось, что Агнет беременна, и Роберт впервые испытал нежные чувства к мачехе, когда она сообщила, что у него будет сестренка. Роберт много фантазировал о ней, представлял, как научит ее ходить, построит для них двоих домик на дереве, в гараже уже пылились доски, из которых можно его соорудить. Роберт станет ее защитником, и сделает все, чтобы вытащить ее из губительной нищеты. Он станет для малышки тем самым фундаментом, которого ему не хватало самому.

К сожалению, ремиссия отца продолжилась недолго, и за две недели до родов, отец умер. Роберту было всего десять лет.

Тогда мальчик вдруг понял, что ничего не изменилось. Мир по-прежнему жесток, он по-прежнему одинок, и то же проклятье одиночества приветствовало его сестренку в этом мрачном мире. Виолетта, как и Роберт потеряла одного родителя, еще не открыв глаз.

Общее горе, вопреки стандартным утверждениям, нисколько не объединило Роберта и Агнет, а лишь ожесточило скандалы обвинениями и упреками. Агнет винила Роберта, что он загнал отца в могилу своими криминальными выходками. Роберт обвинял мачеху в бездушии и эгоизме, из-за чего он никогда не видел в ней настоящую мать. И лишь малышка Виолетта, или как ласково называл ее Роберт, Фиалка, становилась объектом примирения. Роберт клялся, что вытащит сестренку из проклятой нужды, и навсегда станет ей надежной опорой и защитником.

– Я хочу сделать сегодня то же самое, – произнесла Нина.

Роберт вырвался из воспоминаний и взглянул на Нину, совершенно не понимая, о чем она говорит.

– Хочешь научиться плавать? – предположил Роберт.

– Не совсем.

– Ты умеешь плавать?

– Понятия не имею, я никогда не пробовала, – беззаботно ответила Нина.

– Так что же ты хочешь? Посетить бассейн? Если хочешь, можем заехать. Я покажу…

– Ты не понял, – перебила Нина, – я хочу толкнуть тебя в бассейн.

Роберт уставился на Нину в озадаченности.

– Если это – какая-то игра, то я не совсем понимаю ее правила, – сказал Роберт.

И только сейчас Роберт заметил, что они едут по необычному маршруту. Эрик разрешал Нине посещать лишь несколько определенных магазинов в целях безопасности. Никаких торговых центров и больших скоплений людей, только частные бутики и фамильные дома. Эрик даже создал список магазинов с адресами, куда Нина могла ездить в сопровождении телохранителей.

Но сейчас они ехали в районе, далеком от любого из разрешенных мест. Роберт так увлекся перепиской с уязвленным достоинством Марка, что не заметил, как они уехали далеко на север и сейчас продвигались по заключительному дорожному кольцу – дальше начинался пригород.

– А где мы? – не понял Роберт.

Джип сделал еще пару витков, и въехал на улицу с четырехэтажными домами, построенными по технологии быстрого каркасно-панельного возведения – бум в строительной сфере, охвативший город около тридцати лет назад. В то время основная часть построек на прибрежных районах пришла в ветхое состояние, и согласно разработанному правительством плану реновации, сразу четыре района трущоб были сравнены с землей. Жильцов переселяли вот по таким кварталам, в которых дома возводились со скоростью звука. В течение десяти лет вся прибрежная часть города, населенная малоимущими, откровенными бедняками, целыми группами бомжей, и занятая самовозведенными трейлерными парками, была отстроена заново. Районы, где уровень преступности был самым высоким в городе, превратились в офисные кварталы, гостиничные комплексы и многочисленные торговые центры, а также жилье стоимостью, доступной лишь представителям элиты. Трейлер детства Эрика также попал под прицел кранов с металлическим ядром для сноса, как и захолустный одноэтажный сарай, в котором жил Роберт.

И как только Роберт понял, где находится, он с опаской взглянул на Нину.

– Она там, – подтвердила Нина догадку Роберта.

Он пытался найти ее много лет назад, но остановился, когда понял, что его дома детства больше не существует в природе. Словно судьба сама закрыла двери в прошлое, и Роберт с облегчением принял ее решение. А оказалось, что его мачеха, как и остальные десятки тысяч жильцов, перебралась на север в эти панельные кварталы.

Роберт тут же начал обильно потеть, сердце заколотилось бешенным ритмом, а руки, трясущиеся с похмелья, задрожали еще энергичнее. Нина, что же ты делаешь?

– Я знаю, ты сейчас снова скажешь, что это – не мое дело, – начала Нина. – Но так уж сложилось, что ты встретил человека, который умеет заглядывать в будущее. И этот человек твердо уверен, что сейчас тебя надо снова столкнуть в бассейн, чтобы ты научился плавать.

Роберт тяжело вздохнул и закрыл глаза.

– Нина, какого черта ты это делаешь? – устало произнес он.

Как же его достала наглость Нины совать свой нос везде, где ее не ждут! Дэсмонд был прав, надо было пристрелить ее, когда у них был шанс.

– Мы можем уехать в любой момент, – произнесла Нина. – Ты продолжишь жить, зная, что твоя мать по-прежнему жива. Может, не совсем здорова, но, тем не менее, жива.

От слуха Роберта не ускользнуло ни слова, и он обеспокоенно взглянул на Нину.

– У тебя осталось совсем мало времени для того, чтобы она услышала, что ты прощаешь ее, – Нина подтвердила его догадки. – Поэтому мы можем остаться, и ты, наконец, вычистишь свою болезненную язву.

Роберт смотрел на Нину, не понимая, что испытывает сейчас. Он был зол, и даже взбешен, и в то же время озадачен и сокрушен. Роберт стукнул головой о подголовник сидения и зажмурился, будто собирался прыгать с парашютом.

– Как ты ее нашла? – тихо спросил он.

Нина улыбнулась.

– Ну, знаешь, я не только Пастаргаев могу найти, но и гораздо более важных людей.

Роберт никак не мог решиться. И самое ужасное – то, что ни один из трех сидящих в машине, не пожелал помочь ему сделать выбор. Роберт снова почувствовал груз ответственности на плечах за последствия его решения. Роберт готов был кричать и биться в истерике от того, что не может поступать так, как ему хочется! А хотелось ему одного – чтобы его мачеха мучилась от чувства вины до конца жизни! Она должна каяться, должна знать, что он ненавидит ее за все, что она сделала.

Но в то же время слова Нины о скорой смерти матери пробудили в нем непонятно откуда взявшееся сочувствие. Вот он – конец ее жизни, о котором Роберт так грезил. Почему же он не испытывает удовольствия от того, что она скоро умрет? Почему он вместо ненависти вдруг испытывает к ней жалость? Почему теперь, когда конец так близок, он вдруг захотел поговорить с ней?

– Квартира два бэ. Ты найдешь ответы на все свои вопросы там, – произнесла Нина, поставив точку в череде вопросов, сумбурно заполонивших голову Роберта.

Нина достала из сумки очередную книгу, на этот раз про психосоматические расстройства, которая тоже входила в список обязательной литературы для прочтения, составленный будущим профессором – Мией, и всем своим видом показала, что она не только закончила разговор, но и знает, какой выбор сделает Роберт.

Почувствовав себя в дураках, Роберт в очередной раз смирился с участью, что приготовила ему судьба или Нина, и перестал тянуть время.

Он резко открыл дверь

– Роберт!

Вдруг позвала Нина.

– Прежде чем уйдешь, запомни: ты для меня – целый мир. Ты нужен мне. Ты нужен нам, – произнесла Нина.

Не понимая ее слов, Роберт вышел из машины и быстро захлопнул дверь, будто отрезал путь назад. Раздраженный очередной победой Нины, он направился к парадной двери. Ей богу, эта девка скоро схлопочет от него!

Довольно приятный чистый холл и лестничные пролеты, немного потрепавшиеся от времени, но исправно ремонтируемые коммунальными службами. Кто-то даже украсил парадные окна горшками с комнатными растениями: герань, фикус, гвоздики. Упорные попытки молодежи разрисовать стены нецензурными надписями тут же встречали столь же неотступный напор жильцов или работников, которые закрашивали рождавшиеся время от времени зачатки анархии, словно люди больше не желали возвращаться в тот кошмар тридцатилетней давности, когда твоего соседа могли изрубить в фарш за долг букмекерам или барыгам.

Нужную квартиру он нашел на втором этаже, и простоял перед ней десять минут, не решаясь постучать. Что он увидит, когда откроется дверь? Будет ли это дверь в прошлое? Захочет ли мачеха ударить его, как раньше? Захочет ли Роберт крикнуть, как ненавидит ее всей душой?

Нужные ответы за дверью. Надо только постучать.

И Роберт постучал.

Дверь открыли не сразу. Роберт затаил дыхание, когда показалась хозяйка квартиры.

– Да? – произнесла женщина.

Ее редкие черные волосы полностью поседели, но скудный хвостик, собранный заколкой возле шеи, остался неизменным. Она невероятно похудела, осунулась, плечи поникли, и она немного горбилась, словно груз прошедших лет давил ее к земле. Щеки впали и слегка обвисли, хотя она всегда хвасталась высокими подтянутыми скулами. Уголки глаз, словно тоже поддались силе гравитации, и сползли вниз, отчего верхние веки слегка закрыли глаза в утомленной манере.

Она была одета в розовую форму медсестры, которая определенно была ей велика. Неизвестная ему болезнь заставила мачеху сильно похудеть.

Агнет нахмурилась, когда мужчина с признаками перелома носа и оставшимися от синяков желтыми пятнами на щеках стоял на пороге и молчал уже на протяжении минуты. Ее мозг, как и мозг другого нормального человека, пытался найти объяснение странному поведению незнакомца. И вскоре ее глаза слегка расширились от удивления, когда память извлекла картинки тридцатилетней давности, а аналитическая способность мышления сопоставила с ними знакомые черты незнакомца.

Так они и стояли друг перед другом в полном молчании и ошеломлении, разглядывая друг друга и пытаясь понять, правда ли это, не ошиблись ли они.

Наконец, Агнет молча отошла, приглашая Роберта внутрь. Он принял это приглашение.

В двухкомнатной квартире пахло лекарствами. И как бы Агнет не старалась завуалировать этот запах огромным количеством комнатных цветов, ей не удалось. В квартире было светло и в целом приятно. Все здесь говорило о том, что хозяин – пожилая рукодельница. Роберт никогда бы не подумал, что Агнет умеет создавать подобные шедевры. Она связала чехлы для диванных подушек, коврики, чехлы на кухонные стулья, в кресле лежал связанный из толстой пряжи плед, в соседней комнате на кровати – огромное покрывало, также созданное умелыми руками мастерицы, а на столах – связанные скатерти-дорожки. Агнет любила вязать спицами и крючком, а также вышивала разные картины нитками, бисером, пайетками. Вышитые картины с пейзажами и животными висели на стенах. Квартира пестрела разноцветными произведениями рукоделия, и Роберт не мог насмотреться на них. Каждое ловило его взгляд мелкими деталями и ровными узорами. Роберт вынырнул из созерцания лишь, когда услышал свисток чайника, тогда он понял, что разглядывал работы Агнет не меньше пятнадцати минут.

Агнет заварила ароматный с бергамотом чай и расставила чайный сервиз с рисунками букетов цветов. Роберт узнал, что помимо вязания Агнет увлекается растениями и цветами, и, скорее всего, горшки с цветами в подъезде – ее рук дело.

Мачеха сняла со стула пушистого рыжего кота, положила его в кресло, погладила и даже поцеловала. Но тот будто и не заметил, что что-то произошло, и продолжил самоотверженно спать. Агнет указала Роберту на освободившийся стул.

Они пили чай в полном молчании. Почему-то никому не хотелось начинать разговор. Агнет пододвинула пасынку миску с вареньем, и Роберт вдруг улыбнулся.

– Кабачковое? – спросил он.

Агнет посмотрела на Роберта и улыбнулась.

– Кабачковое, – довольно подтвердила она, словно только что получила комплимент.

Роберт заметил, что ее голос стал гораздо тусклее, ниже и обрел чуточку хрипоты.

Роберт зачерпнул ложкой и причмокнул от вкусноты. В детстве он мог есть ее варенье половниками – одна из немногих вещей, что он любил в мачехе.

– Теперь добавляю немного апельсинов, так гораздо вкуснее, – рассказывала Агнет.

В те времена они не могли позволить себе такую роскошь, как фрукты. Кислые зеленые яблоки росли на лужайке перед соседним домом – вот и вся экзотика.

– Где ты работаешь? – спросил Роберт.

– В хосписе Святого Михаила, здесь недалеко. Пешочком десять минут, – ответила мачеха.

Роберт внезапно понял спешку Нины вытащить его из постели. Судя по всему, мать готовилась к скорой рабочей смене, и уже облачилась в форму.

Сервизные чашки были маленькими для Роберта, а потому он быстро выпил ароматный чай. Агнет налила еще, заметив, что Роберт уплетает варенье за обе щеки. Прямо как в детстве.

– Сиделка? – спросил Роберт.

– Медсестра. Я закончила курсы, когда ты сидел, – ответила Агнет.

– Следила, значит.

– Я всегда слежу за тобой, насколько получается, – откровенно призналась женщина.

Роберт вдруг почувствовал теплоту в груди. Хотя, может, это был горячий чай.

– Чем ты больна? – спросил он.

Рука Агнет с чашкой замерла возле рта.

– Да, брось. И невооруженным взглядом заметно, – сказал Роберт.

Агнет отпила чай, сделала паузу и заговорила.

– Рак, как и у твоего отца, – начала женщина. – Началось с матки. Шесть лет назад ее удалили. Но метастазы затронули молочные железы. В прошлом году отрезали вторую грудь.

Роберт понял, почему Агнет показалась ему невероятно худой. В молодости у нее была объемная грудь. Просто Роберт был в том возрасте, когда мальчишки еще не обращают внимания на подобное. Теперь же вместо грудей была плоскость.

– А теперь что? – спросил Роберт.

Агнет слегка улыбнулась и ответила:

– Теперь все хорошо.

Роберт тут же замотал головой.

– Я знаю, что ты по-прежнему больна. Где теперь метастазы?

Роберт, не моргая, смотрел на мачеху. Поначалу она удивилась столь уверенному тону пасынка, но все же сдалась. Он всегда был умным мальчиком.

– Правое легкое, – ответила женщина.

Пробили часы, и Роберт чуть не поперхнулся, когда услышал пение кукушки. Он посмотрел на кухонную стену, и чуть было не засмеялся. Он ненавидел эти часы! В детстве они так громко орали, что могли посреди ночи разбудить покойника. Роберт пригляделся и удостоверился, что это – и впрямь часы детства. Только уже слегка облезлые, и маятник потускнел. Даже кукушка постарела, потому что теперь она пела гораздо тише. Хотя, скорее всего, мать просто отнесла их в ремонт, не в силах больше просыпаться от страха перед наступлением птиц-мутантов.

Роберт ухмыльнулся, когда понял, что назвал Агнет в мыслях матерью. Этот факт снова разверз ноющую рану, и боль охватила измученную душу. Роберт пришел сюда, чтобы поставить точку многолетней ненависти, но прежде он должен удостовериться, что Агнет страдает не меньше, чем он.

– Ты вспоминаешь о ней? – спросил он, разглядывая чаинки в чашке.

Агнет набрала воздуха в легкие. Она ждала этот вопрос, и была готова поговорить о том, что доставляло страдания им обоим.

– Конечно, помню.

– Расскажи, что произошло.

– Ты знаешь, что произошло. Ты слышал эту историю десятки раз, – устало произнесла женщина.

– Я хочу, чтобы ты рассказала ее еще раз, – настаивал Роберт тоном, не терпящим возражения.

В кухне воцарилось молчание. Агнет тяжело вздохнула, и начала:

– Я пришла с восемнадцатичасовой рабочей смены. Я была очень уставшей, не в состоянии думать четко, моя внимательность была затуплена. Я отпустила соседку Марту, она была недовольна тем, что ей пришлось сидеть с Витой на четыре часа дольше. Я приготовила обед, накормила Виту и уложила ее спать рядом с собой. Я проснулась ближе к шести часам вечера, Виты рядом не было, и я пошла ее искать. Когда я обнаружила дверь на задний двор открытой, я выбежала на улицу. Вита лежала в воде на дне бассейна. Я вытащила ее, но она была мертва уже два часа, так сказали приехавшие на вызов врачи скорой помощи.

Агнет говорила спокойно, без эмоций, словно пересказывала эту историю уже в тысячный раз, и она превратилась в обыкновенный рассказ об ужасах войны, которые давно перестали вызывать у людей слезы.

Так же, как и у Агнет и Роберта – никто не пустил слезу, но это не значит, что они очерствели за эти долгие годы или забыли о Виолетте. Нет, просто страдания, вызванные смертью девочки, уже настолько изъели их сердца, что от них ничего не осталось. Нет ни сердца, ни души. Пустые телесные оболочки, в которых жизнь уничтожена чудовищным горем.

– Ты всегда винил меня в ее смерти, – Агнет нарушила молчание.

– Потому что ты не доглядела! – обвинил Роберт.

– Я была измотанной.

– Это не оправдание.

– Нет, но это – важное обстоятельство.

– Ты не должна была отпускать Марту!

– Она не была нянькой. Она сидела с Витой по просьбе. У меня не было денег нанимать кого-либо.

– Ты должна была положить Виту в кроватку!

– Но не положила, потому что Вита не умела засыпать в кроватке одна. Ее нужно было переносить в кроватку, когда она засыпала.

– Ты должна была проверить, заперты ли двери!

– Я должна была проверить, заперты ли двери, – повторила Агнет таким же спокойным голосом, но глаза все же увлажнились.

Роберт замолчал, словно добившись чистосердечного признания от женщины, но та и не пыталась отрицать свою вину.

– Я должна была. Но я не проверила. Я должна была сделать многое, но не сделала.

Женщина смотрела в чашку, скрывая глаза. Но Роберт заметил, как по щеке Агнет потекла слеза. Она тут же смахнула ее.

– Хочешь, чтобы я признала это? Тебе станет легче?

Роберт молчал.

– Я виновата в смерти Виты. Никто другой, только я.

И как бы Агнет ни старалась сохранять невозмутимость, голос ее выдал. Трясущиеся руки ее выдали. Постоянное проглатывание слез тоже были не на стороне притворства. А беспрерывное теребление скатерти на столе завершали образ плохой актрисы.

– Ну, а где был ты, Роберт?

– Не переваливай это на меня! – тут же огрызнулся Роберт.

– Почему? Потому что тебя никогда не было рядом? Потому что ты предпочитал воровать, грабить, торговать наркотиками, а не сидеть дома с сестренкой, пока я работала?

– Я тоже пытался обеспечить нас!

– Нет, Роберт. Ты пытался убежать от нас. Тебе всегда было проще обвинить меня во всех бедах нашей семьи. Ты бы с удовольствием повесил на меня и смерть твоей матери, если бы я знала твоего отца в тот момент!

– Ты сама создала ад из нашего дома! Ты была до невозможности авторитарной! Все должны были слушаться тебя и делать так, как ты хочешь! Ты не терпела малейшего непослушания и возражения! С тобой невозможно было договориться, потому что ты патологически неспособна идти на компромисс!

– Да, Роберт, ты всегда только и делаешь, что ищешь виноватого. Ты всегда изображаешь из себя жертву. Жертва мачехи, жертва нищеты, жертва обстоятельств и судьбы! Тебе не хватает смелости признать, что ты – жертва самого себя!

Потревоженный перебранкой толстый рыжий кот, вдруг запрыгнул на стол между Агнет и Робертом, точно вопрошая «А чего вы разорались в моем королевстве?».

Агнет нежно взяла кота и вернула на пол.

– Мы все рождаемся не там, где нам хотелось бы, – продолжала женщина. – И мы все обязаны драться за лучшее место под солнцем, но разве в этом есть виновные? Ты видел во мне лишь источник всех проблем, всех твоих бед и несчастий. Но что мешало тебе оставаться у постели отца, пока я работала по две смены подряд, чтобы оплатить наши счета? Что мешало тебе помочь мне по дому, пока я занималась Витой? Ты сам бежал подальше от дома, подальше от нас, подальше от семьи и обременений. И ты бесился от того, что тебе приходилось возвращаться вновь и вновь ради сестры.

– Была бы возможность, я бы забрал ее с собой! – огрызнулся Роберт.

– Но ты не забрал! И не важно, по какой причине. Ты не забрал, но и не оставался! Ты удобно жил посередине. Ты делал, что хотел, а потом вдруг возвращался спустя четыре дня и обвинял меня в том, что я все делаю не так!

Роберт вдруг понял, что не может придумать аргумент в свою защиту. Но он упорно старался найти оправдание себе, потому что не мог допустить и мысли о том, что Агнет – права. Вот только в голову не лезло ничего, кроме воспоминаний о том, как он, будучи членом уличных шаек, наводил ужас на район и постоянно становился объектом преследования полицейских. Роберт пришел сюда, чтобы заставить Агнет страдать сильнее, но вместо этого она заставила его самого задаться вопросами о правильности своих убеждений.

– Ты только и делал, что винил и убегал. Тебе всегда было проще убежать, Роберт. Скажи, разве не это ты сделал, когда Вита умерла?

Глаза Роберта вспыхнули яростью. Он готов был накинуться на женщину и исколотить, как она раньше поднимала руку на него самого. Но тело его прилипло к стулу, будто восстало против его воли, потому что слова мачехи всколыхнули детские воспоминания о том, как он в слезах бежал из дома после того, как карета скорой помощи увезла мертвое тело его сестренки. Он был уничтожен, убит и выпотрошен тем, что подвел ее, не смог защитить от свирепости судьбы, потому что сам бросил Фиалку на произвол. Но в то же время он был эгоистично рад, что разорвал все связи с домом, и теперь свободен.

– Ты любил Виту, я знаю, что любил, и ты старался для нее. Но признай, ты почувствовал облегчение, когда ноша спала с плеч, когда тебе больше не нужно было возвращаться.

– Не говори так! – яростно процедил Роберт сквозь зубы.

– Господь свидетель моих грешных мыслей, я испытала облегчение, когда отец твой отошел в мир иной, потому что мы бы не справились! Я бы не справилась! Я бы не справилась с инвалидом, с маленьким ребенком и подростком-бунтарем! Господь послал мне испытание, и я не справилась. Я потеряла всех, и даже потеряла тебя, хотя ты был жив.

Агнет больше не могла сдерживать эмоции, и слезы залили лицо.

– Хочешь услышать, насколько мне больно? – продолжала Агнет.

Роберт не был уверен, что хотел.

– Мне больно настолько, что я трижды пыталась свести счеты с жизнью. Но еще больнее от того, что в самый последний момент я не решалась. Я не справилась даже с таким легким заданием!

Женщина встала из-за стола и прошагала к мойке. Она повернулась к Роберту спиной и утерла лицо кухонным полотенцем.

– Если вдруг тебе показалось, что я виню тебя в чем-то, будь уверен, это не так. Я никогда не обвиняла тебя Роберт. Ни в чем не обвиняла. Это все – только мои ошибки.

Агнет обернулась и, взяв в себя в руки, произнесла то, что хотела сказать пасынку в течение двадцати пяти лет:

– Прости меня, что я не справилась. Прости, что подвела тебя. Жизненные препятствия оказались сильнее, я проиграла.

Роберт опустил глаза. И хотя он получил то, что хотел, извинения мачехи не принесли покой в его душу. Все оказалось гораздо сложнее. Агнет указала на его собственные огрехи, которые он вдруг увидел так четко и бесспорно, что прощение теперь ему нужно просить у самого себя.

– Я рада, что ты добился всего, чего хотел. Я рада, что ты – единственный из всех нас выбрался из той жуткой жизни. И я горжусь тобой.

Другими словами, Агнет гордилась тем, что Роберту удалось убежать, ведь он так этого хотел.

Роберт вдруг наполнился жалостью к женщине, смело принявшей столь массивный груз вины на свои хрупкие плечи. Агнет больше не казалась Роберту жестокой женщиной с тяжелой рукой, после которой на теле оставались синяки. Бездонное чувство вины уничтожило не только ее жизнелюбие, но и съело матку, груди, а теперь уничтожало легкие. Вечные муки совести, подобно чуме, жадно пожирали тело бедной женщины.

Роберт вдруг увидел все так ясно и отчетливо, что захотелось выть. Засунуть бы это осознание ему в голову в те времена, когда жестокие удары судьбы колотили по их маленькой ослабленной семье, точно пушечными ядрами. Роберт убегал. И он до сих убегает от проблем и опасностей. Эрик называет это трусостью, Роберт – разумной осторожностью. И как понять, где проходит эта грань? Как понять, когда трусость переходит в разумную осторожность?

Совершенно точно, что тогда он поступил трусливо и даже подло, оставив женщину один на один тягаться с напастями, когда им всем следовало объединиться и отражать атаки вместе, стоя бок о бок, будучи уверенными в крепости плеча друг друга. Но почему же он бросил их? Потому что видел в Агнет лишь соперницу в битве за любовь отца? Видел в ней врага, стремящегося избавиться от Роберта, как от отброса? Роберт сам выдумал себе в голове образ Агнеты – обидчика, создал дьявола в воображении, пойдя на поводу ущемленного самолюбия. И в итоге Роберт сам загубил свою сестру.

И эта мысль словно провалилась из мозга до самой диафрагмы, Роберту стало тяжело дышать, и он запаниковал. Как же так? Он бросил малышку Фиалку. Он оставлял ее раз за разом, оправдывая свое отсутствие сомнительными заработками. Он пропадал неделями в то время, как его мачеха спала по три часа в день ради них троих. Как это вяжется с образом чудовища, что он создал в мозгу о ней? Как же ты был глуп, Роберт! Почему ты просто не остался?

Очередной панический криз напал на Роберта, когда ему открылись глаза на истинные причины его стремлений покинуть бизнес. Он пытается убежать не от наркоторговли, не от криминального бизнеса – это все отголоски его совести, которая ноет в той самой ране, что он пришел сюда очистить. Его грызет совесть за то, что он предпочел бизнес семье, за то, что он бросил Фиалку, ради грязных денег. Поэтому он испытывает отвращение ко всему, что делает. Поэтому он хочет избавиться от участия в продолжении того дела, что загубило его сестру.

Роберт заплакал, когда понял, что Агнет права. Когда умерла Фиалка, всего на долю секунды он ощутил облегчение. Оно позволило ему бежать дальше с таким ожесточенным рвением, что он бесстрашно решился составить Эрику компанию в отсидке – поступок, на который он больше не решится никогда.

Но Роберт бесстыже заревел, когда понял, что он испытал облегчение, когда умерла Лидия.

С глаз Роберта словно сошла пелена. Его тщетная попытка убежать от Эрика и компании в виде женитьбы была обречена на провал с самого начала. Все зашло слишком далеко, он укоренился в деле, они впятером стали новой семьей с крепкими связями и обязательствами такой же силы, что и кровные родственные узы. Роберт сам себя загнал в ловушку: он не мог убежать от новой семьи и в то же время ненавидел ее за смерть предыдущей семьи, за смерть Фиалки.

Роберт в ловушке. Ему никогда из нее не выбраться. И участь его не хуже участи мачехи. Ее съедают метастазы. Роберта съедает невозможность обрести покой. Они оба никогда не будут счастливы. Она – из-за невозможности искупить вину. Он – из-за замкнутой петли раскаяния.

Чем все закончится? Может, Роберт подобно мачехе, не выдержит масштабов внутреннего самобичевания и возьмет в руки лезвие, чтобы закончить свою проклятую жизнь? Может, о таком конце предупреждала Нина, говоря о том, что его ненависть ведет к его смерти?

Роберт вдруг стал таким пустым, словно сама жизнь не захотела больше пребывать в его теле и упорхнула. Роберт перестал видеть цель. Он перестал видеть значимость вещей. Он сидел на стуле, безвольно опустив руки, словно проиграл битву с судьбой, прямо как его мачеха.

– Хочешь узнать, что помогает мне держаться и жить дальше? – тихо спросила Агнет.

Роберт оторвал взгляд от чашки в цветочек и медленно перевел его на женщину. Как много у них общего теперь! Он настолько же разбит, уничтожен и мертв, как и она. Одинаково красные выплаканные глаза, отрешенность на лице и отсутствие желания жить объединили их, наконец, спустя много лет в одну семью. Агнет смотрела куда-то за спину Роберта.

– Мистер Аурелио, – произнесла Агнет с отсутствующим взглядом.

Роберт проморгал глаза, точно отгоняя наваждение. А придя в себя, нахмурился и уточнил:

– Это – психиатр?

Агнет тоже очнулась от кошмара и уставилась на Роберта ответным хмурым взглядом.

– Нет, это – кот, – пояснила она.

И с этими словами подняла с пола пушистого и толстого рыжего кота, который все это время терся о ее ноги, выпрашивая что-нибудь вкусненькое, точно он заработал поощрение за долгий упорный сон, а противная хозяйка не выполняет условий оплаты. Она обняла кота, который тут же занял удобное положение, сложив лапки ей на плечи.

– Я нашла его котенком, провалившимся в уличный слив канализации. Он был жутко больным и замерзшим. Он бы утонул, если бы никто не вытащил его оттуда, ливни в те дни были сильными, – по ходу рассказа Агнет гладила кота, который довольно мурчал у нее на груди. – Я не сразу прониклась к нему заботой. Лечила и кормила с бутылочки как-то механически, просто, чтобы он выжил. Знаешь, как матери кормят новорожденных – они не дают себе отчет при каждом кормлении, что спасают малыша от голода, а просто кормят по часам. Также и я.

Агнет вернулась на стул напротив Роберта, Мистер Аурелио тут же устроился у нее на коленях, требуя продолжения ласк.

– Но однажды я проснулась ночью и увидела, что он спит рядом. Хотя я всегда оставляла его на лежанке в углу гостиной. Он был очень маленьким и сам забираться на кровать не умел – она была слишком высокой для него. И чтобы забраться ко мне, ему пришлось придумать план. Он запрыгнул на кресло, с него – на тумбу, а оттуда на кровать. И я больше, чем уверена, что он пытался не один раз. Так вот тогда я поняла, что это пусть маленькое, но все-таки живое существо с разумом, так нуждалось во мне, что самоотверженно проделало нелегкий путь, просто чтобы уснуть рядом.

Кот, уставший от ласк, запрыгнул на стол и начал обнюхивать чашки.

– Тогда я поняла, что для него я – целый мир. Я нужна ему не только для еды и ласк, но и просто, чтобы быть рядом. Мне нужен был кто-то, кто нуждался бы во мне. Кто-то, для кого я буду значить целый мир!

Роберт затаил дыхание.

– У тебя есть кто-то, кому ты нужен? У тебя есть кто-нибудь, для кого ты – целый мир? – спросила Агнет.

Роберт выдохнул и закрыл глаза.

«Прежде чем уйдешь, запомни: ты для меня – целый мир. Ты нужен мне. Ты нужен нам».

Роберт закрыл глаза рукой, не веря, что это происходит на самом деле. Нина увидела все вплоть до настоящего момента. Нина знает о его угрызениях совести, о его бесконечной петле, в которой он запер сам себя, и о его настолько жестокой разбитости, что желание жить покинуло его.

Зачем он тебе такой, Нина? Как он может быть для тебя целым миром? А как эта убитая горем женщина, наполненная презрением к самой себе, смогла стать целым миром для кота?

Роберт смотрел на наглую морду, слизывающую остатки варенья с его ложки, и все больше понимал смысл сказанных слов. Нина нуждается в Роберте, потому что он помогает ей бороться с болезнью, открывать горизонты, но самое главное – он помогает ей верить в силу прощения. Эрик говорил о том, что навязчивые галлюцинации вызваны невероятно сильным желанием мести, запрятанным глубоко в душе Нины. И теперь она будто проводит некий эксперимент, заставляя всех вокруг прощать врагов и обидчиков, словно давая испробовать незнакомый фрукт другому, прежде чем съесть самой. В таком контексте, прощение, столь необходимое Нине самой, и вправду играло роль целого мира. Мира, свободного от кошмаров.

Роберт вздохнул и погладил кота, который стал своеобразной метафорой самого Роберта. Такой же рыжий и такой же значимый для потерянной в жестоком мире женщины. Мистер Аурелио немедленно стал обнюхивать ладонь незнакомца.

– Где ты наблюдаешься? – спросил Роберт.

Агнет смотрела то на Роберта, то на кота и, кажется, глаза ее тоже засветились слабым огоньком надежды.

– Больница Брашова, – ответила женщина.

– В понедельник ляжешь в Центральный исследовательский центр, – отрезал Роберт.

– Я не прошу у тебя помощи, – ответила Агнет.

– А я и не предлагаю. Я констатирую факт.

Женщина промолчала. Она не привыкла получать подачки, она всю жизнь справлялась с невзгодами сама. Она была сильной и гордилась этим. И приказной тон пасынка сыграл важную, пусть и наигранную, роль в принятии помощи.

– Хорошо. Но у меня есть просьба, – произнесла Агнет.

Роберт взглянул на женщину, тщательно скрывая свои намерения выполнить все, что только попросит эта отважная женщина.

В машине становилось жарко из-за ожесточенного спора между двумя телохранителями. Нина пыталась сосредоточиться на книге, но эти два подобия мужчин не оставляли ей выбора, и она волей-неволей была втянута в конфликт.

– Я тебе говорю, не меньше метра! Вот столько было! – Авель раскрыл руки в высоту, изображая метр.

– Это невозможно! По всем физическим, аэродинамическим показателям! – спорил Карл.

– Да тут не в аэродинамике дело!

– Дело всегда в аэродинамике, когда речь идет о полетах!

– Здесь вопрос преодоления силы тяжести! Я же не говорю про горизонтальный полет, мать твою!

– Преодоление гравитации – вот, о чем ты говоришь!

– Да какая разница?

– Огромная! В их случае это – невозможно! Черт возьми, это же не ракета! – Карл начинал выходить из себя.

Авель, наконец, повернулся к Нине и, покрасневший от спора, попросил:

– Нина, ну, скажи ему! Я ведь не обманываю!

Нина устало закатила глаза.

– Я не растрачиваю свои силы на всякую ерунду, – заявила Нина.

А через секунду добавила:

– И нет, Карл, он не врет. Авель, действительно, видел пингвина, вылетающего из воды на метровую высоту.

– Ага! – Авель стукнул бойца в плечо.

– Но это – невозможно! Пингвины не умеют летать! – не унимался Учтивый.

– Они крыльями создают пузыри в воде и таким образом получают ускорение, которое помогает им преодолеть сопротивление воды, – сказала Нина.

– Я ж говорю! Как ракета! Пиу! – Авель показал в воздухе выстрел.

Внезапно дверь в машину открылась, и Роберт плюхнулся на заднее сидение.

Три пары глаз удивленно уставились на Роберта. Вернее на то, что он держал в руках. Толстый рыжий кот смотрел на озадаченных людей с презрением короля, который не понимал, что эти людишки забыли в его машине.

– Что? – спросил Роберт.

Бойцы тут же отвернулись, скрывая ехидные улыбки. Но по их дергающимся плечам Роберт понял, что скоро в их среде пойдут слухи о его невменяемости.

– Что? – повторил Роберт, на этот раз, глядя на Нину. – Ей не с кем его оставить, пока она будет лечиться в медицинском центре! А Мистеру Аурелио идет уже шестнадцатый год, и он требует особого ухода! – серьезно заявил Роберт.

И тут бойцы разразились громким хохотом.

– Я вас убью, – злостно прошипел Роберт.

Нина лишь улыбалась, как всегда, но в этот раз улыбка, действительно, выражала довольство.

– Не кролик, конечно, но все же, – произнесла она. – Ты же, как раз, хотел завести кота.

Роберт тут же вперил в нее подозрительный взгляд.

– Кто тебе это сказал? – злобно спросил он.

Нина тут же отвернулась, поняв, что чуть не выдала откровенные разговоры Марка.

– Никто. Ты же знаешь, я читаю мысли, – ответила Нина, пряча взгляд.

Бойцы продолжали смеяться, и Роберт решил воспользоваться их занятостью, чтобы тихо поинтересоваться у Нины:

– Сколько ей осталось?

Нина взглянула на Роберта и улыбнулась. Она погладила толстощекую мордочку рыжего кота и ответила:

– Теперь достаточно.

Роберт облегченно вздохнул. Центральный исследовательский центр онкологических заболеваний столицы славился по всему континенту. Дорогостоящее обследование и практически беспроигрышное лечение заработали прочные позиции. Эрик лечил в нем сына, и недавно сообщил, что после наводки Нины о новой опухоли, разрастающейся в позвоночнике, врачи немедленно приступили к лечению мальчика. Бруно уже шел на поправку, и его второй глаз стал видеть лучше.

Внезапно Роберт понял искусно продуманный план Нины. Она не сказала Роберту о том, что в борьбе с болезнью только помощь Роберта продлит жизнь матери. Нет. Нина заставила его переступить через собственную ненависть и отправиться на разговор с Агнет осознанно и добровольно. Она хотела доказать ему, что он сам хотел простить ее, и никто его на это не вынуждал.

Нина уловила во взгляде Роберта немую благодарность и даже нечто большее.

– Карл, поехали, – попросила Нина.

– Куда? – боец, кряхтя, утирал слезы.

Нина снова потеребила макушку Мистера Аурелио и ответила:

– Видимо, в зоомагазин.

6. Тут пришла любовь…

Амелия обмоталась полотенцем вокруг талии и вышла из ванной. Она смерила взглядом обнаженные мускулистые тела Саши и Морица, затерявшиеся между белоснежными простынями, и причмокнула от удовольствия. Она обожала их огромные накачанные руки и мышцастые торсы, а подтянутые половинки попок напоминали ей дыни с нежной мякотью. Она не могла назвать их задницами. Это определенно были попочки. Амелия любила кусать их и шлепать, они издавали такие сочные хлопки, что Амелия разгорячалась еще больше.

Пока ее помощники спали на широкой кровати, Амелия переоделась в хлопковое кимоно и отправилась на кухню готовить завтрак своим мальчикам.

Отношение Амелии к мужчинам было двоякое. С одной стороны она презирала и даже в какой-то степени ненавидела их, воспитанная временем подъема феминизма, когда женщины, наконец, вышли из тени и смело заявили миру о своих равных с мужчинами правах. Она чувствовала свое превосходство над ними, видела в них лишь средства достижения собственных целей. Но с другой стороны, Амелия не могла найти достойную замену их ласкам и заботе о ней. Можешь сколь угодно забавляться с искусственными членами, но с настоящими они никогда не смогут сравниться, и от досады Амелия лишь закусывала губу на этот счет.

Но даже будучи зависимой от их причиндалов, Амелия хорошо устроилась в осознании собственного могущества, забавляясь сразу с тремя мужчинами одновременно.

Двое продолжали спать после бурной ночи и бесстыже храпеть. Когда-нибудь она их всех отправит в клинику сна, чтобы им исправили, наконец, их кривые носоглотки. А вот третий, самый свеженький из всех, опередил ее и маячил между плитой и кухонным столом, бурча себе под нос ругательства, от которых краснели даже самые заядлые тюремщики.

– Гребанный омлет, чтоб ты сдох, белковая сволота!

Амелия тихо подкралась к столу и наблюдала за тем, как Дэсмонд неуклюже возил стальной лопаткой по тефлоновой сковороде. Амелия сжала зубы от скрипа, с которым уничтожался предмет ее кулинарного быта. Но Дэсмонду было простительно не знать мелочей, вроде запрета использовать металлические приборы на тефлоне. Честно сказать, Амелия была удивлена даже тем фактом, что Дэсмонд стоял за плитой. Одному лишь богу известно, что его сподвигло на это.

Пискнул тостер.

– Да заткнись ты, железа кусок!

Горячие хлебцы показались из черных отверстий, соблазнительно зазывая: «Смотрите, какие мы румяненькие!».

– И вы идите к черту в зад!

Когда Дэсмонд отрезал большой ломоть сливочного масла и приготовился бросить его на раскаленную сковороду, Амелия поняла, что кому-то сейчас не поздоровится, и поспешила на помощь.

Кусок масла соскользнул с ножа и с громким шипящим звуком упал на сковороду. В ту же секунду обжигающие искры устроили побег и напали на голый торс Дэсмонда.

– Ах, ты ж сучара подсыльная! – завопил мужчина.

Сильные руки обхватили его талию и вытолкнули за пределы шипящей зоны готовки.

Амелия немедленно сбавила огонь, схватила нож и начала водить куском масла по раскаленному металлу, успокаивая брызги.

– Что ты хотел приготовить? – спросила она.

– Гренки твои дебильные! – выругался Дэсмонд, растирая обожженный торс.

Амелия улыбнулась. Дэсмонд хотел сделать ей приятное, приготовив ее любимый завтрак: омлет, гренки с чесноком и тосты с клубникой. Это что-то новенькое! Кажется, их отношения перешли на новый уровень.

На протяжении последнего месяца Дэсмонд гармонично вписывался в узкий круг любовников Амелии. Саша и Мориц были не только ее первыми помощниками, но и удовлетворяли ее изощренные увлечения групповыми занятиями сексом. Теперь к ним присоединился еще и Дэсмонд. Первый его опыт совместного овладения одной женщины тремя мужчинами он получил под жестким наркотическим опьянением. Он практически ничего не помнил на утро после бурной ночи, и даже испытал легкий шок, проснувшись в объятиях Морица. Когда он различил на большой кровати четыре спящих тела, а нога Морица была запрокинута на его талию, как обычно это делают девушки, Дэсмонд в панике скатился с кровати на пол и разбил лоб о прикроватный столик.

Амелия потом долго приводила его в чувство после пережитого ошеломления. В тот же момент она поняла, что Дэсмонд страдает от сильной наркотической зависимости. Нет, разумеется, все они в бытность их профессии иногда балуются наркотиками. Но ключевое слово здесь – иногда. Дэсмонд же превосходил их всех в количестве и частоте употребления дурманящих средств. Тогда Амелии стала открываться болезнь Дэсмонда. Она и раньше знала, что он – безумец, но списывала это на излишнюю вспыльчивость. Оказалось, все гораздо глубже.

Пережитые в детстве травмы исказили психику Дэсмонда, и он стал неуправляемым. Все боялись его. Дэсмонд наводил страх на окружающих своими садистскими замашками. Но Амелия понимала, что в первую очередь Дэсмонд опасен для самого себя, и потаканием своей ярости он лишь быстрее убивал себя. Амелия ненавидела его неизвестных родителей, бросивших мальчика в приюте, презирала почившего отчима-садиста. Дэсмонд называл его методы воспитанием духа бойца, Амелия – чудовищным извращением. Рассказы Дэсмонда о детстве приводили ее в ужас, материнский инстинкт наполнял сердце жалостью к тому мальчугану, которого подвергали столь жестким «воспитательным» пыткам, и она чувствовала, что должна помочь ему.

За последний месяц Дэсмонд и Амелия сблизились так, как никогда за все время их знакомства, и последняя жалела о том, что это не произошло раньше. Амелия взяла на себя ответственность за спасение израненного рассудка Дэсмонда. И возможно, ее методы спасания вроде группового секса тоже не назовешь нормальными, но чутье Амелии подсказывало, что она на верном пути, а ее чутье подводило редко. Она выстроила в уме план, согласно которому ей предстояло взять каждое уродливое увлечение Дэсмонда и перевернуть его с ног на голову. Фактически она просто поменяла местами ведущего и ведомого, и показала Дэсу, что его даже самое изощренное пристрастие может перейти из разряда «отвратительного» в разряд «приятного», если только он побудет в каждой обувке.

У Дэсмонда были проблемы в сексе. Амелия знала об этом, но детали от нее скрывали. И Эрик молчал. Ответы она нашла, как ни странно, у его новой пассии – девчонки с невероятно большими серыми глазами, которые буквально сражали мужчин к ее ногам. Да что уж тут говорить, сама Амелия иной раз чувствовала себя рядом с ней не в своей тарелке. Нина туманно рассказала о том, что наивысшее сексуальное удовлетворение Дэсмонд получает только вместе со смертью. Амелия не совсем поняла девчонку, но Нина не собиралась раскрывать секрет, похоже, он, действительно, был ужасен. Тогда Амелия приняла решение перевернуть все верх дном, и убить самого Дэсмонда в буквальном смысле.

Она душила его, когда он кончал.

Смешно звучит, но с этого началось его исцеление. С тех пор Амелия только и делала, что переставляла местами фигуры – ставила Дэсмонда в совершенно противоположный угол ринга, туда, где он ни разу не был.

Любишь забавляться сразу с четырьмя девчонками? Получай трех мужиков на одну женщину! Любишь забавляться с пленниками, наделяя их ролью боксерской груши? Становись грушей для Амелии, она бьет не слабее тебя! В ссорах она осыпала Дэсмонда такими побоями, что он начинал визжать, но ударить в ответ не мог. Здесь препятствием служило его обожание этой женщины. Странным образом, Амелия стала единственным человеком, которого Дэсмонд боялся. Он так думал. Амелия же была уверена в том, что он путает страх с неким подобием любви, когда боишься не предмет обожания, а боишься нанести ему вред.

Но самое главное, Амелия познакомила Дэсмонда с миром медитаций. Поначалу он воспринял их более чем отрицательно, использовал самое эффективное мужское орудие – высмеивание женских занятий. Но после пары подзатыльников уселся к ней на коврик и начал работать с дыханием. Амелия сама начала медитировать всего несколько лет назад. Один из ее бывших любовников – бизнесмен из Шанхая как-то водил ее в залы на тренировки медитативных техник. Любовник давно канул в лету, а приверженность к трансу, йоге и ароматизированным свечам осталась надолго. Вот и Дэсмонд, кажется, спустя месяц начал познавать секрет медитативных техник, и становился спокойнее с каждым днем, пусть и на немного. Недавно он признался, что во время одного из упражнений он вспомнил, что Генерал подарил ему на тринадцатый День рождения открытку со словами «Горжусь тобой, сын». Правда Дэсмонд мало придал внимания тому факту, потому что поверх открытки лежала гроздь гранат, с которыми они потом тренировались весь день. Но почему-то теперь, когда Дэсмонду уже далеко не тринадцать, кусок картона казался ему гораздо более значительным. Помогла ли медитация открыть дверь к запертым воспоминания, хорошим воспоминаниям о приемном отце, Дэсмонд не знал, да это и не было важным для него. Сам факт того, что Генерал умел делать приятные вещи, вести себя, как любящий отец, заставили Дэсмонда задаться вопросом: а все ли было ровно так, как он представлял себе в голове? Может, он, будучи измотанным тренировками и ненавистью к отчиму, забыл все то хорошее, что Генерал делал для него? Может, все было не так безысходно и безнадежно в его детстве, как ему запомнилось?

С того мимолетного воспоминания Дэсмонд стал усиленнее практиковать йогу, пытаясь нарыть в своей памяти еще любопытных моментов. Амелия была уверена, что он нароет там много приятного, и, возможно, в один день простит Генерала, отпустит свою ярость и распрощается с остервенелым безумием. В конце концов, Огнестрел-Дэсмонд тоже всего лишь человек. Ему не чуждо понятие любви и привязанности, а значит, и познать всепрощение ему по силам.

На последней встрече в ресторане Рудольфа Эрик сказал Амелии, что заметил прогресс в поведении друга. Было ли то результатом занятий с психологом или проживания Дэсмонда в доме Амелии, неизвестно. Но Эрик поблагодарил ее и просил продолжать в том же духе. Оказалось, что вопреки всеобщему суждению Эрик не стремился подпитывать ненависть Дэсмонда ради бизнеса, ему вовсе не нужен робот-убийца для выполнения жестоких приказов, Эрику нужен был здоровый друг. Эту перемену в Эрике Амелия заметила недавно. Кажется, на него тоже действовала эта загадочная Нина. Странная теплота разрасталась на груди женщины, когда она почувствовала, что работает с Ниной в тандеме, и успокаивает мятежи в душах их мужчин.

– А кажется, что ты хотел приготовить самого себя, – пошутила Амелия, растапливая масло на сковороде.

– Давай, давай, шути над бедным Дэсом! Я из-за тебя ожоги получил!

Дэсмонд бросил полотенце и исчез в ванной.

– Что за крики?

В проеме двери появился сонный Мориц. Каштановые волосы растрепаны в разные стороны, на левой груди и плече огромная татуировка желтоглазого орла с африканскими орнаментами так гармонично смотрелись на смуглом мускулистом теле. Амелия лишь мельком взглянула на помощника, но заметила на нем спортивные боксеры Дэса. Кажется, Мориц до сих пор не понял, что надел чужую вещь. Честно говоря, в этом доме проживало трое мужчин примерно одинаковой комплекции, и она сами путались в одежде.

– Дэсмонд готовил завтрак, – ответила Амелия, хихикая.

Мориц сонно закивал.

– Он еще жив?

Амелия рассмеялась и продолжила жарить гренки.

Мориц направился в ванную.

– Три, два, один, – просчитала себе под нос женщина.

– Какого хрена ты делаешь? – раздался громкий крик.

Амелия снова прыснула от смеха.

– Хочу поссать! – ответил Мориц.

– Да я не об этом! Какого черта ты надел мои трусы? – орал Дэс.

Пауза. Видимо, Мориц, наконец, изучил боксеры на себе.

– Ой, да ладно тебе! Трахать одну женщину это нормально, а надеть одни трусы это преступление? Ты все равно уже подцепил от меня герпес! – ответил Мориц.

– Да это разные вещи!… стой… чего я подцепил? Чего ты делаешь? Не смей! Тут есть еще один туалет! А-а-а! Дебила кусок!

Амелия лишь глубоко вздохнула. Одни и те же распри каждое утро. Она уже начала чувствовать себя нянькой в детском саду.

– Амелия, скажи ему! – разъяренный Дэс вбежал обратно в кухню. – Он в моих трусах срет там прямо передо мной!

– Эн-нет, мальчики. Разбирайтесь сами. Я в этом не участвую, – Амелия воздела руки вверх и сконцентрировалась на гренках пуще прежнего.

– Каждое утро одно и то же, не можете поделить ванную. Тут их еще четыре на обоих этажах! – сказал Саша, зевая и входя в кухню, укутавшись простыней по самый подбородок.

– Ты это своему братцу скажи! Он вечно ходит за мной, как привидение! – ругался Дэсмонд. – А ну сними мои трусы, падла!

Дэсмонд снова кинулся в ванную и теперь забарабанил в запертую дверь кулаками.

– Прости, Дэс, но душ мешает мне услышать твои требования о сдаче трусов! – крикнул Мориц из-за двери.

Мужчины продолжали перебранку еще несколько минут.

– Неужели не могла их развести? – произнес Саша, сидя за столом над чашкой дымящегося кофе. Он уже давно понял игры Амелии.

– И пропустить этот традиционный ежеутренний спектакль? Шутишь?

Амелия снова захихикала. Она поставила на стол общие тарелки с блюдами и, облизывая пальцы, села за стол.

Через десять минут все четверо молча вкушали завтрак, как ни в чем не бывало.

– Омлет сегодня бесподобен. Такой изумительный запах гари я еще никогда не пробовал, – сказал Мориц с набитым ртом.

– Да пошел ты, гнида!

– Мориц, перестань! Дэсмонд, твой омлет и вправду очень вкусный, – сказала Амелия и демонстративно проглотила большой кусок.

– Я и говорю – бесподобный. Мне кажется, о него сигарету можно зажечь!

Дэсмонд не сдержался и швырнул в Морица жаренным тостом.

– Клубничку не забудь, – подшутил Мориц.

И тут же получил клубникой в глаз.

Теперь ухмыльнулся Саша.

– Тебе смешно да? Конфуций хренов!

За вечное терпение и талант усмирять конфликты между этими двумя детьми, Сашу постоянно называли какими-нибудь именами философов.

– Дэс, уймись, – перебила Амелия. – Мориц, сегодня надо принять партию товара с территории Голубки.

– Я помню. Они прибудут к обеду в грузовиках со стиральными машинами, – ответил Мориц.

– Я тоже поеду, – добавил Саша.

– Нет. Ты нужен мне здесь.

– Бригада и Головорезы остаются угрозой, несмотря на договоренности. Обстановка еще не остыла, – возразил Саша.

– Именно поэтому с Морицем поедет Дэсмонд, и Мориц купит ему новые трусы взамен украденных! – ответила Амелия.

– Я не крал, – сказал Мориц с забитым ртом. – Нельзя украсть то, что выкинули под кровать!

– Опять начинаешь, – вздохнул Саша.

Дэсмонд сощурил глаза и ехидно заговорил:

– Шути, шути, пока можешь. Зубы свои сегодня почистил?

Мориц застыл и даже перестал жевать. Дэсмонд заулыбался.

– Что ты сделал с моей зубной щеткой? – Мориц сразу догадался, к чему клонил Дэс и запаниковал.

– Скажем так, почистил пару своих промежных герпесных мест!

– Ах, ты сукин сын!

Мориц набросился на Дэсмонда через стол. Толчок стола выбил из рук Саши чашку с кофе. Амелия снова воздела руки в воздух и встала из-за стола со словами:

– Главное не разбейте мой китайский фарфор!

После чего покинула кухню.

Саша сидел на стуле возле опрокинутого стола и наблюдал за тем, как двое полуголых сорокалетних мужчин начищают друг другу репу, катаясь на кафельном полу в кухне.

Сегодня он даст им побольше времени, чтобы помять друг друга, того гляди, на одного мужчину в доме станет меньше. Честно сказать, их тут что-то расплодилось.

К обеду Мориц с Дэсмондом уехали на задание по приему синтетики. Последний месяц Дэсмонд активно участвовал в делах Амелии – приказ Эрика, который хотел иметь собственные глаза в процессе налаживания новой сети торговли на территории почившего Голубки. Саша не уставал поражаться тому, как быстро Мориц и Дэсмонд нашли общий язык. Несмотря на постоянные подколы и задирство, Амелия часто ставила их работать в пару. Мориц и Дэсмонд быстро остывали и, как ни в чем не бывало, продолжали эффективно решать дела в отработанном дуэте. Это поражало в Амелии: она каким-то неведомым женским чутьем ощущала, где конфликту не быть, а где он неизбежен. Может, в этом тоже состояла доля ее успеха на поприще? Она была единственным дилером—женщиной за столом Эрика Манна, и это было грандиозным достижением – иметь доверие самого Эрика.

У самой же Амелии сегодня была запланирована встреча с новым бригадиром цыган, и на эту встречу она взяла Сашу. Ни для кого не секрет, что он ярче выделялся из всех ее помощников. Серьезный, ровный. Мало, что могло его возмутить и вывести из себя. Он постоянно пребывал в каких-то думах, и в те моменты, когда Амелия отсутствовала по каким-либо причинам, именно Саша принимал решения. В нем видели достойную замену Амелии. Но честно сказать, Сашу никогда эта похвала не прельщала.

Саша остановил джип на обочине перед малозаметной вывеской «Прокат автомобилей», за которой виднелся захудалый магазин с выстроенными в длинную шеренгу поддержанными автомобилями. Амелия вышла из машины и огляделась. Это был хорошо охраняемый жилой район с четырехэтажными домами и плотными рядами зеленых деревьев. Раньше здесь жил Голубка со своей семьей. Теперь – цыгане. Они быстро заполонили столь приятный атмосферный уголок в Новачах и уже добавляли радужных цветов в квартал: разноцветные навесы над балконами, палатки, торгующие фруктами, овощами, выпечкой, цветами и языческими атрибутами. Но опытный глаз Амелии сразу замечала слишком накачанного продавца фруктов, подозрительно озирающуюся по сторонам продавщицу цветов, чересчур большое количество жильцов на этажах, проводящих время на балконе посреди рабочего дня. Все эти магазинчики возведены для отвода глаз. В них день и ночь дежурят телохранители Лоло.

Амелия рефлекторно втянула воздух полной грудью. С тех пор, как в Новачах воцарился более менее порядок, визиты Амелии на бывшую территорию Голубки сопровождались традиционным глубоким вдохом. Словно это место освободилось от чумы и теперь пахло позитивными переменами. Разумеется, бунты еще вспыхивали то тут, то там, но цыгане с людьми Амелии быстро затыкали рот анархистам. В конце концов, это все – территория Амелии, а она – женщина, а у женщин на кухне должна царить безупречная чистота.

После смерти Валентина его территория перешла под командование Амелии. В этих обстоятельствах многие представляли именно Сашу на пьедестале нового управителя, и удивлялись, почему Амелия медлит с принятием этого решения. Ведь оно было очевидным – Амелия назначила бы сюда своего ставленника, Эрик одобрял этот выбор заведомо, и их тандем быстро бы создал здесь структуру управления, сходную с той, что царит на территории Амелии. А женщины – очень педантичны, когда дело доходит до воссоздания системного порядка. К тому же Голубка особо не задумывался над хитросплетениями в торговле наркотиками, а потому и правление его было небрежным. В любом случае, вопрос пока что висел в воздухе, и путь, который избрала Амелия, пусть не совсем ясный и понятный, все же был утвержден.

На время избрания нового дилера на место Голубки его территория управлялась Амелией при помощи Лоло – цыгана практически одного с ней возраста, который унаследовал право бригадира после смерти любимого Драгоша. Лоло в сравнении с покойным кузеном выгодно отличался от последнего возрастом, нажитой мудростью и главное – спокойным нравом. Именно он усмирил бригаду и весь народ после жестокого убийства их вождя, а также заставил довериться в руки Эрика Манна и его дилерши, которые, согласно заявлениям Лоло, хотят лишь мира и спокойствия. А кто этого не хочет сегодня? Тем более после предоставленных доказательств участия третьей стороны, с которой Эрик в настоящий момент вел войну, цыганам ничего не оставалось, кроме как убедиться в правильности выводов Лоло. Теперь цыгане стали бравыми солдатами в армии Эрика, и усмиряли беспорядки настолько, насколько им позволяли силы и мощности. Благодаря ним в Новачах снова стало более менее безопасно. Благодаря цыганам Амелия может беспрепятственно въезжать в Новачи без телохранителей и дышать глубокой грудью. Ее жизнь охранялась самой бригадой.

Саша и Амелия прошли в магазин, после чего на двери тут же сверкнула табличка «Закрыто». Внутри их уже ждали. Четверо цыган с автоматами наперевес жестом пригласили их в заднюю комнату. Амелия с Сашей уже были в этой переговорной. Раньше здесь восседал Голубка, со смерти которого осталось много нерешенных задач, и работы впереди было с целый воз и тележку.

– Амели, дорогая! Приветствую!

Лоло по привычке встал из-за круглого стола и подошел к женщине. Они трижды поцеловались. Амелия уже привыкла к этой традиции, когда Лоло обхватывал ее лицо своими мощными руками и крепко целовал в щеки. Вот прям целовал! Не какие-то там показательные поцелуйчики на светских раутах, а самые настоящие! Смачные, громкие, горячие, слюнявые! Были они какими-то искренними, и Амелии они нравились.

– Саша! – Лоло подошел к мужчине и расцеловал его так же, как и женщину.

Сашу, разумеется, такая нежность смущала гораздо больше, чем Амелию.

Лоло представлял собой высокого статного мужчину с гладко выбритой головой и одной золотой серьгой в ухе. Он носил одну и ту же коричневую кожаную куртку, возраст которой, наверное, был равен возрасту Саши. Синие джинсы и натертые до блеска черные туфли. Несмотря на поношенность одежды, Лоло всегда выглядел опрятно и пах стиральным порошком. Это отличало его от собратьев, душившихся дешевыми одеколонами так, что глаза щипало. Эта умеренность и чистота тоже говорили многое о старике, и вызывали к нему симпатию.

За стол к ним троим сел сын Лоло – Януш, более подозрительный, чем его отец, но, тем не менее, такой же сдержанный и терпеливый. Высокий, худощавый со светлой копной волнистых волос и пронзительными голубыми глазами.

Когда все четверо расселись, двери в скромную переговорную закрылись, и начала вершиться судьба города.

– Что с синтетикой? – Амелия привычно закурила и начала ход переговоров.

– Мы продолжаем налаживать отношения с бывшими клиентами Голубки. Не все нам доверяют. История нашего рода не может похвастаться благородством, как хотелось бы. Люди боятся нас, боятся, что мы подсунем подделку, – ответил Лоло.

– Но ты же этого не допустишь?

– Я лично слежу за разгрузкой товара и фасовкой. Каждый день мои люди вместе с моим сыном обходят точки продаж и проверяют качество.

– И, тем не менее, рецидивы случаются, – вставил Саша.

– Те ребята – молодняк, еще не до конца осознают всю серьезность бизнеса, – ответил Януш за отца.

Неделю назад люди Амелии сообщили о трех пострадавших, оказавшихся в больнице из-за острого отравления некачественным ЛСД. Такие истории сильно били по репутации. И если цыганам было откровенно наплевать на нее – они всегда наживались единоразово, мало задумываясь над будущим, уповая на то, что бог пошлет работу и пропитание – то Амелию такой расклад не устраивал. Также как и Эрика.

– Однако, последствия катастрофические, – тон Амелии был хладнокровен и напорист. – Эрик Манн не потерпит подобного. Эрик Манн не торгует опасной дрянью.

– Мы учли все наши ошибки, и теперь контроль за качеством усилен, – оправдывался старый цыган.

– Этого недостаточно, Лоло, – парировала Амелия, – если ты хочешь решать дела на территории, тебе нужно смотреть в перспективу и решать проблемы еще до их появления, а не ждать последствий, чтобы выучить урок и изменить схему.

– Да, Амелия, согласен. Но ты тоже дай нам фору. Мы никогда не занимались наркоторговлей по-крупному. Для нас это – нечто новое, ответственное, и ошибки неизбежны. Главное, что мы не теряем напор и стараемся из всех возможных сил, – ответил Лоло.

И тут же взглянул на Сашу. Последний сразу понял, какой сейчас последует вопрос.

– В этой связи позволь спросить, почему ты не поставишь нам в командование кого-нибудь из твоих людей?

С этими словами две пары цыганских глаз уставились на Сашу.

Амелия проследила за их взглядами, но предпочла оставить вопрос без ответа.

– Нам бы пригодился человек с опытом из первых рядов. Дела пошли бы куда быстрее, – встал Януш на сторону отца.

Амелия стряхнула пепел на блюдце и ответила:

– Потому что вижу в нынешних обстоятельствах отличную возможность испытать твою бригаду. Вы так долго и упорно нападали на точки Голубки, громко заявляя, что справились бы не хуже, чем он. Вот ваш шанс. Докажите Эрику, что вы стоите ваших слов. А для меня это – чистой воды эксперимент. Я так или иначе наведу здесь порядок.

Саша опустил глаза, не желая встречать непонимающие, а то и сочувствующие взгляды партнеров. Он и сам не понимал, чем не угодил Амелии, и почему она не хочет поставить его здесь управленцем. Это казалось логичным решением.

– Я представляю последствия того, если мы не справимся. Цыган отбросят обратно в трущобы, и все вернется к прежним условиям жизни, – кивнул Лоло. – Но что если мы справимся? Неужели Эрик посадит за свой дилерский стол цыгана?

Януш вперил взгляд в женщину, и в нем читался открытый вызов и скептицизм.

– Не посадит, – откровенно призналась женщина и сделала глубокую затяжку, – но я оставлю эту территорию за собой, и вы будете работать на меня.

Януш взглянул на отца. Оба кивнули, соглашаясь с таким раскладом. В конце концов, оба понимали, что всю историю их лживого рода не исправить парой удачных сделок. Придется год за годом доказывать верность флагу Эрика, чтобы хотя бы допустить вероятность переговоров с ним напрямую. Работа на Амелию – это следующая ступень в развитии имени Бригады Лоло, это больший заработок, это больше уважения, и Лоло не собирался терять этот шанс.

– Продолжайте работать с доверием населения. Прояви креатив, заставь людей поверить в ваши искренние намерения очистить свое имя от клейма лживых алчных проходимцев. Тебе необходимо вернуть всех клиентов Голубки, и доставать новых. Не теряй бдительность и напор в контролировании своих точек продаж. Я знаю, вы не убиваете своих, но показательные порки всегда уместны и эффективны. Тебе необходимо заставить своих людей безоговорочно подчиняться твоим приказам. При должном упорстве твоя работа даст плоды. Главное, не оплошай серьезно, – советовала Амелия.

Лоло и Януш опустили глаза и медленно кивали, словно записывали в уме слова мудрой женщины, которая уже не одну территорию выстроила в рабочую торговую сеть.

В переговорную вошла жена Януша. Пухлая женщина в цветастом платье с длинной черной косой, от нее всегда пахло жаренными пирожками. Она поставила на стол поднос с чайником и чашками и беззвучно удалилась.

Подкрепившись горячим ароматным чаем с мятой и домашними кексами, обстановка слегка разрядилась.

– А правда, что Эрик переманил к себе албанцев? – спросил Януш, чувствуя, что Амелия слегка расслабилась и из нее можно вытянуть долгожданные сплетни.

Амелия лишь в очередной раз поразилась тому, насколько быстро распространяются слухи. Ты только приходишь с работы домой, а твои соседи уже знают, что завтра шеф тебя выпорет за несданный отчет, хотя ты сам еще туфель не снял.

– Это все на уровне переговоров. Мы скоро встретимся с албанцами, – ответила Амелия.

Лоло довольно закивал.

– Ну, если вы заполучите в свои ряды албанскую мафию, у этого вашего барона не останется ни единого шанса!

Януш тоже закивал в предвосхищении.

– Да, все было бы чудесно, если бы это было так легко, – с толикой грусти произнесла Амелия.

Пробыв еще с полчаса в каморке, и обсудив оставшиеся моменты, Амелия с Сашей оставили цыган и направились к джипу.

На улице Амелия снова закурила, подставляя лицо лучам весеннего солнца. Последние месяцы выдались напряженными, и чем-то напомнили времена пятнадцатилетней давности, когда весь устрой претерпел крах, и все покатилось в тартарары. Когда все это закончится, Амелия уедет в полугодовой отпуск куда-нибудь на остров в океане, чтобы погреть свои старческие кости. И хотя для своих шестидесяти лет она вполне хорошо сохранилась, организм не способен обмануть биологические часы.

Амелия была худой, спортивной, продолжала носить высокие шпильки и отращивать ногти размером с целый палец, но внутри уже чувствовалось наступление какого-то старческого желания уйти на покой. Амелия никогда не была замужем, у нее нет детей, и все, что она оставит после себя – это стул за столом Эрика Манна. Кто-то жалел ее за сложенную таким образом судьбу, кто-то наоборот восхищался. Но Амелия имела собственное мнение: если бы у нее была возможность начать все сначала, она бы не поменяла ни секунду в своей прожитой жизни.

Амелия начала свой криминальный путь еще на школьной скамье, когда организовала закрытый клуб из школьниц, оказывавших сексуальные услуги за плату. Амелия сразу стала Мамкой. У нее был целый отряд из парней, служивших охраной для девиц, она сама участвовала в драках и побоищах, когда очередной клиент распускал руки или отказывался платить. Не закончив и девяти классов, Амелия бросила школу, дом и отправилась покорять более прибыльные вершины. Она никогда не жаловалась на родителей, она происходила из обычной семьи, отец – фрезеровщик в автосервисе, мать – кухарка. Но с самого начала Амелия чувствовала, что ей чего-то не хватает. Какое-то угнетение давило на нее, она чувствовала, что занимает совсем не то место в жизни, какое должна. Чистой воды амбиции толкнули ее на поиски, и она нашла то, что искала.

Амелия начала бизнес с борделя в городе. В таких местах неизбежно идет распространение наркотиков, как дополнительный доход, и тогда Амелия открыла для себя новую сферу заработка, как оказалось, весьма прибыльную. Уже к тридцати годам ей принадлежал целый квартал, где она контролировала распространение марихуаны и солей. На этом этапе она сдружилась с Абелем, который продавал гашиш по соседству. Если бы Рудольф был более любознательным, он бы узнал, что Амелия и Абель даже какое-то время забавлялись друг с другом.

Когда начался передел территории пятнадцать лет назад, Амелия не дремала и, воспользовавшись всеобщей суматохой, ослабившей многочисленные банды, наносила удар за ударом, отвоевывая все новые кварталы в свое ведомство. Ее напор очень импонировал Эрику, набравшему обороты со своей стороны. Положительные отзывы от Абеля завершили дело, и Амелия получила половину Новачей – территория в тридцать шесть кварталов – невиданная щедрость от Эрика Манна и огромная задница с геморроем, запором, язвами и кучей дерьма. Южная часть города была одной из самых проблемных и опасных, здесь обитало столько отрепья, что проще было сжечь все напалмом. Вторую половину Новачей получил Голубка. Условие Эрика было простым: наведете порядок, получите в беспроцентное пользование. И следующие два года Амелия вычищала свою кухню от бунтарей и подстрекателей, затыкала рты недовольным и устраняла самых красноречивых и смелых мятежников. Голубка успешно копировал методы Амелии, на что Амелия лишь закатывала глаза: ну, что взять с тупых мужиков?

В команде с людьми Эрика методы Амелии принесли успех, а также место за столом дилеров империи Манна. Она с Валей получили контроль над марихуаной и синтетикой в Новачах. И пусть Голубка незаслуженно получил место среди первых, Амелия смотрела на это скорее как на заботу об умственно отсталом братце, который достался ей волею судьбы.

В таких насыщенных жизненных перипетиях Амелии было не до семьи и уж тем более не до детей. Ее бизнес – ее детище, и она невероятно гордилась им и собой.

– Почему ты не назначишь меня твоим управленцем здесь? – наконец, спросил Саша.

Весь последний месяц он только и ждал этого приглашения от Амелии. Да что он? Все ждали! Все были уверены, что Амелия так и поступит. Но она медлила и тем самым удивляла даже Эрика.

Амелия взглянула на Сашу таким пристальным и острым взглядом, что он пожалел о своем вопросе.

– Ты, правда, хочешь знать? – спросила она в ответ.

Саша сглотнул. Нет. Он не хотел знать.

Амелия облокотилась на автомобиль, держа сигарету возле задумчивого лица.

– Я не перестану повторять, Саша, что тебе здесь не место, – наконец, произнесла женщина.

Саша снова вспомнил все ее редкие слова о том, что он живет не своей жизнью. Почему-то для Амелии было важно, чтобы каждый человек нашел свой удел, свое место под солнцем, прямо как она в свое время. Она вышла из комфортной среды, где могла пойти по стопам своих родителей – рядовых рабочих, получить профессию вроде парикмахера или даже ветеринара. У ее родителей хватило бы средств обеспечить ее образованием. Но у Амелии невероятно сильно развито внутреннее самоощущение, она никогда не металась в выборе, она всегда знала, чего хочет, и смело шла к объекту вожделения. Дэсмонд занял нишу, которая подходила ему, как никому другому. Мориц занимается тем, что у него получается лучше всего. Но вот Саша… Амелия не уставала повторять, что Саше среди них не место.

– Это все, – Амелия обвела руками вокруг, – это – не твой мир. Ты попал сюда по какой-то жестокой ошибке. И я до сих пор не понимаю, почему ты все еще здесь.

Саша молчал, позволяя женщине высказать все, что у нее накопилось насчет него.

– Ты – слишком добрый и … чистый для всего этого дерьма. Ты слишком наивный. Ты веришь в благодушие людей, веришь в добро. А честность для тебя – девиз всей жизни.

– Хочешь сказать, я не умею принимать верные решения?

Амелия закатила глаза.

– Нет, Саша. Ты меня не слышишь!

Амелия затушила сигарету об урну и выбросила.

– Если бы ты был глупым, тебя бы не прочили на мое место, – сказала она, глядя ему в глаза. – Ты ведь слышишь, что они говорят. Они все ждут тебя. И я уверена, ты справишься с делами. И справишься так хорошо, как никто другой не сможет! Возможно, даже лучше меня!

Саша потупил взгляд. Он знал, что Амелия не лукавит.

– Но это – не твое, – продолжала Амелия. – Я же вижу, что это не то, чем ты хочешь заниматься. У тебя были планы, были мечты, но потом что-то произошло, и ты оказался здесь. Но не в этом проблема. Дерьмо всегда случается. Просто по какой-то причине ты решил остаться здесь.

Саша взглянул на Амелию и поразился тому, насколько сильно у нее развита интуиция. Она всегда старалась казаться женщиной с духом мужика. Вечно резкая, твердая, упрямая. Но чувствительность у нее истинно женская. Она подкралась к самой сути Саши, и вот-вот готова найти ответ и разоблачить Сашу. Возможно, она уже знает ответ, просто выжидает.

– Хочешь откровенности? Давай! – Амелия выпрямилась, словно бросила вызов. – Я прямо сейчас назначу тебя здесь своим заместителем, если ты это попросишь. Но перед этим ты должен ответить на мой вопрос.

Саша напрягся.

– В чем смысл для тебя быть здесь? Почему ты до сих пор здесь?

Ее пронзительный взгляд словно пригвоздил Сашу, и тот не смог уйти от ответа.

– Из-за тебя, – ответил он и даже не моргнул.

Оказалось, что он нисколько не удивил Амели. Да. Она уже давно его раскусила. И ей это не нравилось. Ее первый помощник не просто работает на нее, не просто получает зарплату. Он работает с ней, живет с ней, он словно стал ее мужем, ребенком, защитником одновременно. Все это видела лишь Амелия, и никто другой. Саша был не таким, как Мориц, и совершенно отличался от Дэсмонда. Саша по-настоящему боготворил женщину, готов был кинуться к ней по первому же зову, броситься на путь сражающей пули ради Амелии, но вовсе не из-за денег или места под благоприятным солнцем, а просто ради нее, ради чувства, что испытывал к ней. И это пугало Амелию. Потому что никто никогда в ее жизни не был с ней просто из желания. Она привыкла к стремлениям людей нажиться, получить выгоду из отношений материальную ли моральную, но главное – выиграть. Саша же был другим.

Амелия долго смотрела на своего помощника. Хотела бы она ему сказать, как она обожает его за эту его доброту и непосредственность. Она любит его больше всех. Больше Морица, больше Дэсмонда. Саша для нее стал неким подобием собственного дитя, безвинного, доверчивого, бесхитростного. И в этом была проблема. Амелия не переживет, если с ним случится что-то плохое. Она не хотела брать его жизнь под свою ответственность, потому что боялась нанести травму собственному сердцу. Как человек, потерявший любимую собаку, пройдут года, прежде чем он сможет взять в дом новую. Рана от потери заживает долго, и бередить ее новой ответственностью сродни медленной пытке.

– Я – недостаточный стимул для того, чтобы оставаться здесь, – наконец, произнесла она.

– Мне его достаточно, – поспорил Саша.

Но Амелия даже воздела руку вверх, затыкая его.

– Нельзя делать человека своим смыслом жизни, – говорила она. – Человек – слишком хрупкое существо, чтобы зацикливать на нем свою суть. В любой момент человек может изменить своим принципам, может изменить тебе, может понять, что больше не хочет тебя видеть, может умереть, в конце концов. Человек слишком нестабилен, чтобы делать его своим смыслом. Такой смысл очень легко потерять, и тогда ты начнешь умирать.

– Что же ты предлагаешь? Жить ради денег, как Мориц? – Саша был недоволен аргументом Амелии, но, как всегда, сохранял невозмутимость даже в споре.

– Ради денег, ради власти, ради карьеры, ради собственного развития! Ради того, что невозможно отнять у тебя! Ради того, что ты сам можешь контролировать. Ради того, что зависит только от тебя.

Это был ее долг – сместить ориентир Саши с нее на что-то иное. Саша был слишком зависим от Амелии, она сама в этом виновата. Она не раскусила его мотивы в самом начале, не порвала эту связь, когда разрыв был бы еще не таким болезненным. Но все зашло слишком далеко, и теперь отогнать Сашу от себя было неимоверно трудно. Но в этом то и состоит долг каждого родителя – научить ребенка самостоятельности, независимости, умению принимать собственные решения. Как бы ни рвалось сердце – не бежать ему на помощь, когда он упадет. Со скрипом зубов побороть в себе желание успокоить его, когда он плачет от пореза. Ребенок должен уметь сам справляться со своей болью, со своими проблемами. Амелия смотрела на Сашу и с каждым днем в ней крепла уверенность, что эту зависимость Саши от нее необходимо искоренить. Вот только Амелия пока не знала как.

– Черт, Саша! Если бы я не любила тебя так сильно, я бы, не задумываясь, поставила тебя на место Голубки на следующий же день после его смерти! Но я не могу! Я не могу с тобой так поступить! Не могу пользоваться твоими чувствами ради собственной выгоды. Моя бы воля – отправила бы тебя подальше отсюда. Но ты ведь не уйдешь. Ты как тень бродишь за мной. И что ты только нашел в такой старухе, как я?

Амелия так преисполнилась злостью, что оборвала разговор на середине, не желая больше обсуждать ноющую мозоль. Она открыла дверь джипа и исчезла внутри.

Саша молча обошел джип и сел на водительское сидение. Через минуту джип покинул цыганский квартал.

День протекал размеренно и по плану. Дэс и Мориц вернулись ближе к вечеру с хорошими новостями: партия китайской альфа-ПВП прибыла в полном объеме и без опоздания, и уже разъезжалась по точкам продаж. С этим синтетическим наркотиком пришлось туже всего, потому что им занимался только лишь Валентин, Амелия держалась от китайской дряни подальше. Но оказалось, что у этого наркотика тоже есть поклонники, и Эрик принял решение не сотрясать город дополнительными толчками недовольства от требующих наркош и оставить все максимально так, как было при Вале. Поэтому в кратчайшие сроки Амелии пришлось узнать, что это за синтетический дружок и продолжить партнерство с китайскими дилерами, снабжая город альфой.

Трое мужчин провели пару часов в тренажерном зале, где Мориц по обыкновению высмеивал танец Дэса на боксерском ринге, сравнивая его с девчачьим, а Дэс, в свою очередь, набивал на теле Морица новые синяки. Дэсмонд не владел талантом красноречия, но в совершенстве владел талантом выставлять жесткие удары.

После душа в раздевалке мужчины обсудили планы на вечер:

– Мне надо появиться в штабе, – так Дэс привычно называл офис Эрика.

– Привези свежих сплетен! – Мориц обтирался полотенцем.

– Хрен тебе черствый с корочкой, а не сплетни, оболдуй, – ответил Дэсмонд, на что тут же схлопотал полотенцем по заднице.

– Саш, может, съездим в итальянский ресторан? Амелия давно там не была, – предложил Мориц.

Саша застегивал рубашку и наблюдал за тем, как Дэсмонд напяливает новые розовые боксеры, которые ему, видимо, купил Мориц. Эти два придурка, действительно, стоят друг друга. Розовые боксеры, черт возьми.

– Я, пожалуй, останусь дома, – ответил Саша.

Мориц и Дэс переглянулись за его спиной. Мориц нахмурил брови, вытянул пальцами веки, изображая китайца, а Дэс начал изображать поклоны в честь мудреца.

– Идиоты, – выдохнул Саша и пошел к выходу.

Громкий смех подшучивающих мужчин заполнил раздевалку.

Вечером Саша остался один. Мориц повез Амелию на ужин, Дэсмонд отправился в свой родной дом. Саша устроился в кабинете Амелии. Ему нравилось проводить здесь время в одиночестве, тут почему-то думалось лучше.

Амелия обожала читать. Она читала все подряд, начиная от дешевых любовных романов, заканчивая психологическими практиками и упражнениями для женщин. Поэтому просторный светлый кабинет был уставлен книжными стеллажами с пола до потолка. Посреди располагалась читальная зона, состоящая из двух диванов и удобных кресел, в которых читающий просто тонул. Амелия частенько засыпала в них с книгой на груди, тогда Саша переносил ее в спальню. Никто больше этого не делал. Только Саша. Потому что остальные не часто бывали в этой «библиотеке», как они называли ее кабинет. Так что забота о комфорте Амелии возлагалась, как всегда, на «Конфуция».

Саша сидел в кресле в полной тишине и с единственным торшером, горящим возле него. Он потонул в кресле ровно настолько же насколько потонул в своих думах о жизни, о словах Амелии. И все больше приходил к выводу, что Амелия к нему несправедлива. Он – не маленький мальчик, который не знает, куда податься, и кем он хочет стать. Саше уже почти тридцать пять, он давно научился принимать решения, и сейчас он, как никогда, был уверен в том, что любовь может, и должна(!) быть стимулом для человека. Иначе, как можно жить в мире, где человеком руководят алчность и стремление к собственной выгоде? Деньги? Власть? А как же альтруизм, Амели? Милосердие? Сострадание? Искренняя страсть? Когда материальные ценности превзошли духовные? Именно этому учит Амелия с высоты своего пьедестала длиной в шестьдесят лет. Да, она взобралась выше всех, она владеет неповторимой мудростью, и ей можно громко заявлять о том, что именно независимость от привязанности к человеку помогла ей занять столь значимый пост. Но в то же время Саша уже давно заметил грусть в ее глазах. Одиночество тяготило ее, и даже трое мужчин не могли вывести ее из этой депрессии длиною в жизнь. Стоит ли оно того?

Саша был стойко убежден в том, что каждый человек приходит на землю для одной конкретной цели – что-то изменить. И почему-то он был уверен в том, что его задачей являлась трансформация Амелии. Странно это, конечно. Амелия уверена, что должна отогнать Сашу подальше от себя. Саша же уверен, что наоборот должен притянуть ее к себе, как можно ближе, и изменить ее мировоззрение. Может, он просто все это выдумал себе? Может, нет никаких целей и предназначений, а все, что они представляют из себя – это упрямых людей, не желающих идти на поводу друг у друга?

Одно Саша знал наверняка: он не отступит от Амелии, какими бы колючими вениками она его ни гнала прочь. Она не пропадет без него, но вот жизнь Саши без Амелии уже будет пустой. Прости, Амели, но не тебе выбирать смысл жизни для него. И своим смыслом он сделал тебя.

***

– Нина, поторапливайся!

Донельзя занятой голос Эрика крикнул откуда-то из-за пределов спальни.

Изабелла закинула в чемодан косметичку и набор расчесок. Если бы не Изи, Нина бы никогда не узнала, что девушка должна иметь, по меньшей мере, четыре вида разнообразных щеток и гребней. Изи, вообще, посвятила Нину в целый мир ненужных, но важных предметов в женском обиходе. Например, щетка для языка, как вам? А силиконовые подкладки для грудей, чтоб они стояли в позиции «всегда готова»? Гелевые подушечки для дистального отдела стопы, чтобы ноги не затекали в туфлях на высоком каблуке? Последнее, что убило Нину, это трусы-наклейка, которые представляли из себя, действительно, наклейку и ничего больше! Они предназначались для платьев с экстремальными разрезами и прозрачными кружевными вставками по бокам. Такие платья Изи тоже засунула в гардероб Нины, и последнюю пугало, что Изи когда-нибудь заставит их надеть.

Благодаря надзирательству Изабеллы, Нина сделала заключение, что сегодня женщине не достаточно надеть лишь платье. Она должна засунуть во все скрытые от глаз места силиконовые вставки, подушечки, увеличители, подтягиватели и закончить клейкой тканевой полоской вместо трусов.

Мия не меньше Изабеллы упорствовала в обучении подопечной. Только на работнице борделя лежала другая, не менее значимая миссия – косметика. Когда Нина раньше думала, что косметичка представляет собой маленькую сумочку с помадой и зеркальцем, она тоже глубоко ошибалась. Оказывается, нанесение макияжа превратилось в целый научно-художественный процесс, а от двадцати трех видов кисточек Нина, вообще, впадала в истерику.

Но ладно, если бы проблема была в одном лишь макияже. Оказывается, в этом мире люди жутко не хотят стареть и всеми силами пытаются замедлить естественный ход вещей. Благодаря усилиям Мии, косметичка Нины представляла с собой три большие сумки, которые можно было таскать вместо рюкзака. В них лежали десятки кремов, сотни моющих средств для каждой части тела и, наверное, на каждый орган, а также тысяча предметов декоративной косметики. Большинству этих тюбиков, бутылей и баночек Нина даже не могла найти применение, они просто заводили ее в тупик. Умыть лицо водой уже недостаточно. Сначала надо умыться молочком, потом пенкой, потом тоником, нанести маску, и только после этого нанести три вида крема: под глаза, на жирные участки и на все остальное.

Если бы Нина жила с будущим профессором по психологии по имени Мия, то она получала бы неуд ежедневно, потому что она бесстыдно нарушала законы сохранения свежести и красоты.

Поэтому когда Изи закончила собирать ее в дорогу, Нина едва не заскулила: огромный чемодан и дорожная сумка, в которую можно засунуть целую панду.

Замешательство Эрика, наблюдающего за тем, как на лестничный пролет выехал чемодан на колесиках, а потом появилась Изи с дорожной сумкой на плече, заставило Нину виновато опустить глаза. А что ты хотел, когда отдавал Нину в руки этого гиганта моды и стиля?!

Возглас ошарашенного Эрика, был понятен Нине, потому что она с ним солидарна, вот только попробуй объяснить это Изабелле.

– Какого черта! Мы же остановимся там всего на ночь! – Эрик даже развел руками в стороны, чтобы яснее продемонстрировать свое негодование.

– Эрик, уймись! Это – ее первая поездка! – тут же парировала Изи и дала знак Фидо и Марселю снести сумки вниз.

– Это – тридцати минутная поездка до отеля в центре города! – упорствовал Эрик.

– Вы остановитесь в отеле!

– Он даже не за пределами города!

– Вы останетесь там на ночь!

– И утром приедем обратно!

– Ни черта ты не понимаешь в женском величии, эгоцентрик хренов! – выругалась Изи.

Эрик взбесил ее не на шутку.

– Мацать нас за нежные подтянутые попки вы, значит, в очередь выстраиваетесь! А как чуток заглянуть за кулисы, так кровь из глаз брызжет!

Эрик хотел было сказать этой упертой женщине, что он думает о ее прекрасной попке, но рядом была Нина, и поэтому пришлось молчаливо терпеть, пока телохранители увозили багаж.

– Если бы сейчас был девятнадцатый век, то сегодняшний вечер для Нины был бы выходом в свет! Раньше этого дня ждали всю жизнь не только девушки, но и все общество! – не унималась Изи.

– Она выходит в этот твой свет постоянно! Это – не первый ее вечер!

– Да ты ж ее ни на шаг от себя не отпускаешь! Дай девке повеселиться!

Эрик не нашелся, что ответить.

– Ага! Значит, я права, – Изи тут же схватилась за этот факт.

Эрик лишь вздохнул. Да, Изи была права. Эрик редко возил Нину по каким-либо местам, кроме «Геенны». И если вдруг это происходило, то не позволял ей отходить от него, и Нина превращалась в верного призрака, следовавшего за хозяином. Ей запрещалось разговаривать с людьми, и можно было только наблюдать, как посетителю музея – можно смотреть, но не трогать. А поездки в клуб уже давно прекратили казаться ей интересными и захватывающими, какими они были в первый месяц. Быть постоянным клиентом Карена за баром в пабе или в борделе у Мии больше напоминало день сурка: скучный и однообразный без единого намека на что-либо новое.

В этот же раз все было несколько иначе. Причина, по которой Нина воспринимала грядущее торжество с таким воодушевлением, была смешна и в то же время жалостлива. Нина получила официальное приглашение от Виктора Хаммеля. Это была открытка из пропитанного парфюмом дорогого картона с узорами из позолоченных нитей, которая каллиграфическим стилем букв приглашала Нину на празднование Дня города и уверяла, что ей будут несказанно рады этим вечером в Башне «Хаммель-Гарден».

Эрик заметил восторг в глазах Нины, когда она получила открытку, она ведь даже ни разу в своей жизни писем не получала! А тут роскошная открытка, больше похожая на шедевр искусства, чем на обычное приглашение.

Прием, организованный Виктором в своей Башне, в честь Дня рождения города был официальным. Как Йоаким и обещал, все новостные издания от газет до телерепортажей, внесли предстоящий вечер в список утвержденных мэрией мероприятий, организованных на всей территории столицы в ближайшие пару дней. На прием были приглашены многие чиновники и представители администрации, официальные лица правоохранительных ведомств и различных министерств, а также проплаченные журналисты, в чьи обязанности входит написание похвальных статей и рецензий, как о самом праздничном вечере, так и о личности Виктора Хаммеля. Йоаким дал четкую команду телерепортерам, ведущим трансляцию торжественной вечеринки, упомянуть невзначай о присутствии на церемонии Эрика Манна. Столь открытый посыл о том, что Эрик вписался в поклонники Хаммеля, внесет окончательный раскол в бунтующие на юге бандитские массы, которые быстро поймут, что позиции Эрика окрепли с поддержкой Хаммеля.

Нина готовилась к приему целую неделю. Изабелла устроила настоящий показ мод, и каждый день водила Нину в бутик, чтобы продемонстрировать новые поступления. Вся столица праздновала, и все хотели нарядиться в платья от знаменитых дизайнеров и кутюрье. Этот праздник воистину обогатит индустрию моды. Охотниц за одежными сокровищами было не счесть, и Изи приходилось чуть ли не с ором и драками вырывать у консультантов наряды для примерки. А когда дело дошло до туфель Изи разнервничалась настолько, что подумала, будто ее хватил инфаркт. Но оказался всего лишь остеохондроз.

С этой стороны Эрик понимал переживания женщины, которая хотела, чтобы Нина в этот вечер выглядела идеальной. Даже Эрик был заинтригован ее нарядом, ради которого было убито столько нервных окончаний.

Эрик понял, насколько Нине важно выйти из его тени и поблистать хотя бы один вечер, получать комплименты не от знакомых мужчин, а от новых, и, в конце концов, почему бы не позволить ей завести чуть больше подконтрольных друзей? Эрик, действительно, слишком серьезно относится к ее секретности, которая, разумеется, имеет под собой весомые основания безопасности. Но не стоит усердствовать и закрывать Нину от всего мира, тем более вечеринка состоится на территории Хаммеля, а значит, ей ничто не угрожает, ведь в здании будут находиться сразу две армии бойцов.

– Бог с вами, – Эрик махнул рукой.

Изи тут же захлопала в ладоши и повернулась к Нине.

– Ты все помнишь? Как только приедете в отель, тут же зови Мию, она отдаст платье сотрудникам, чтобы его выгладили. Вивьен приедет к четырем!

Нина находила забавным то, что Изи переживает за предстоящий вечер больше самой Нины. Если бы Изабелла по-прежнему была одинокой, то она отправилась бы с Ниной вместе, но с недавних пор эта роскошная женщина стала невестой бизнесмена, который вел ее на вечеринку в мэрию. Изабелла была, наконец, счастлива, что ухватила себе огромный кусок денежного пирога, и она готова на все ради того, чтобы оставить этот кусок у себя во рту. Во всех смыслах.

– Нина, нам пора! – повторил Эрик.

Изи крепко обняла Нину, будто, в самом деле, провожала в далекую поездку.

– Изи, мы увидимся с тобой уже завтра утром на бранче, – посмеялась Нина.

– На котором ты расскажешь мне все гадкие подробности, что произойдут сегодня вечером. Знаю я эти приемы с извращенцами-толстосумами!

Подруги распрощались на ходу, и вскоре Нина прыгнула в автомобиль, направляющийся в Башню Виктора, который ждал скорого приезда всех членов компании.

Планирование предстоящей встречи с Замиром Куштимом полностью легло на плечи Виктора, как хозяина дома. Это была ответственная задача, поскольку необходимо скрытно доставить в отель целый отряд албанцев из десяти человек. Виктор знал тактики следопытов Томаса, а потому приезд албанцев будет оригинальным и неожиданным в высоко конспиративной форме с благословения всеобщей суматохи вокруг отеля в столь знаменательный вечер. Они прибудут не раньше десяти, когда прием будет в самом разгаре. Тогда никто не заметит исчезновение Эрика и Виктора из банкетного зала. Встреча с Замиром пройдет в одном из просторных конференц-залов отеля на третьем этаже, который будет охраняться не хуже, чем свита президента.

Армейское мастерство и опытность Дэсмонда, как всегда, применили в разметке плана Башни для распределения боевых единиц. Основная часть бойцов сосредоточена на первых трех этажах. Дополнительные отряды будут дежурить на этажах, где разместятся члены компании после окончания официального торжества, чтобы продолжить неофициальную часть. Даже в столь напряженные периоды никто не отменял закрытые вечеринки, не правда ли?

Виктор надеялся, что все пройдет, как по маслу, и обе стороны сумеют договориться об условиях сотрудничества. В их положении необходимо всеми силами притянуть албанскую мафию на свою сторону, и эта задача возлагалась под ответственность гения переговоров – Эрика, которому придется использовать самые сливки таланта, чтобы донести разумность своих идей до Замира и заставить его принять условия сотрудничества. Уверенность Эрика в успехе была абсолютной. Они не могут проиграть. Они – матерые, искусные и проверенные временем торговцы, к тому же на их стороне немалый козырь – червонная дама с медными волосами и экстраординарными способностями. Довольно игр в шахматы, сегодня – день покера.

Если переговоры пройдут быстро, то они все смогут насладиться праздничным салютом, заключающим торжественный вечер в час ночи. Всех гостей пригласят на крышу отеля, откуда откроется потрясающий вид на фейерверк, выпущенный с центральной городской площади.

Отъезд албанцев Виктор запланировал на следующий день, когда улицы и дороги будут заполонены людьми и транспортом, чтобы албанцы затесались в общую толпу выписывающихся гостей, и отправились восвояси тем же методом маскировки.

В сущности, Башня Виктора этой ночью возрастет в стоимости сразу на несколько нулей, поскольку станет средоточием криминальных личностей и авторитетов первостепенной важности, за головы которых правоохранительные органы охотятся уже несколько десятилетий на средства из карманов налогоплательщиков. И эти карманы еще не скоро перестанут питать отряды международных и государственных специальных служб, созданных для голов империи Эрика Манна.

В семь часов вечера Башня «Хаммель-Гарден» начала приветствовать прибывающих гостей для торжественного приема, начало которого состоится в восемь. Высотная гостиница сияла ярким светом десятков прожекторов, установленных снаружи здания на выступах разной высоты, придавая строению объем и пышность, что создавало вокруг атмосферу праздничного блеска и роскоши.

Автомобили один за другим подъезжали к главному входу, высаживая гостей в сверкающих нарядных платьях и черных смокингах. Сотрудники отеля облачены в яркие наглаженные парадные униформы, градус доброжелательности повышен, благодаря приподнятому и даже слегка эйфоричному настроению. Внутреннее убранство холла, ресторана и главного банкетного зала сияло безупречным стилем интерьера, над которым всю последнюю неделю трудилась целая команда организаторов, дизайнеров и оформителей. Длинные шведские столы, изобилующие самыми разными блюдами и закусками, выстроились вдоль стен. В зале то тут, то там возникали сказочные ледяные скульптуры, поражающие воображение своей точностью и искусством исполнения. Знаменитые мастера резьбы по льду создали настоящие шедевры из ледяных глыб: деревья, розовые кусты, лозы винограда, и целый зимний сад из ледяных скульптур, где очарованные виртуозностью работ гости фотографировались, дабы оставить скоротечную красоту льда в памяти. На сцене уже правили балом музыканты в белых смокингах, подыгрывая аккомпанемент обаятельной певице в ярком красном платье с глубоким декольте, флиртующей одним лишь взглядом с гостями, заворожено наслаждавшихся ее блюзом.

Ближе к началу официальной программы празднества в зале собралось около трехсот гостей, среди которых немало сотрудников мэрии, различных министерств, и даже два представителя Парламента страны, и если бы не активные развлекательные мероприятия аниматоров этот прием ничем бы не отличался от ежедневных собраний в кулуарах власти, кроме разве что ярких нарядов.

Официанты в накрахмаленных рубашках, ослепляющих белизной и твердостью, сновали между гостями и предлагали напитки. Гости весело обсуждали новости, смеялись над глупыми шутками, делали друг другу наигранные комплименты. И вроде бы здесь царила размеренная атмосфера, присущая обычным снобистским сборищам с выдрессированными улыбками и выученными наизусть любезностями. Но опытный глаз сразу бы заметил, что здание просто нашпиговано бойцами в черных костюмах с наушниками в одном ухе.

Присутствие телохранителей и службы охраны всегда само собой разумеется на подобных мероприятиях, вот только не в таком количестве. В банкетном зале было, по крайней мере, пятьдесят бойцов, около тридцати дежурили в холле, еще около двадцати – снаружи, и это – только те, что были на открытом поле, так сказать. А сколько их пряталось в служебных помещениях, наблюдающих за обстановкой с экранов, подсоединенных к камерам слежения! Они готовы выбраться из нор с вооружением солдата по одному лишь щелчку. Но гостям об этом знать ни к чему. Пусть веселятся и пьют шампанское, пока над их головами бандиты будут решать судьбу страны.

В дверь постучали. Нина ждала этого звука уже почти час. Она встала с кровати, поправила платье и пригладила волосы, скрученные в идеальную ракушку умелыми руками Вивьена. А потом прошагала к двери походкой невесты, идущей к алтарю.

Ей вдруг стало смешно от собственного девчачьего и тем нелепого поведения – она словно готовилась к свиданию, и вот, ее кавалер, наконец, прибыл.

Нина открыла дверь. Эрик уставился на Нину, она – на него. И оба дали себе время рассмотреть каждую деталь во внешнем облике друг друга. Нина одета в платье нежного синего цвета длиною чуть ниже колен с юбкой из летящего тюля. Туфли на высокой металлической шпильке, которой можно проткнуть кевларовый жилет. Волосы ниспадают мягкими локонами по спине, макияж постельных тонов и украшения с миниатюрными бриллиантами. Эрик не смог сдержать довольную улыбку. Он целый день ждал этого момента, чтобы оценить старания двух женщин, и увидеть, наконец, из-за чего такой сыр-бор. И он увидел Нину такой, какой она всегда нравилась Эрику. Без красных губ для Виктора, без чересчур обтягивающих платьев, в которые Изи обожала облачать Нину. Сегодня она была скромной нежной и целомудренной девушкой. Принцесса, которую должен защищать ее белый рыцарь.

Эрик, как всегда, неотразим. Нина даже задержала дыхание от его великолепия. Волосы уложены назад мягкими волнами, черный костюм сидит, как влитой. Нина никогда бы не подумала, что черный цвет может блестеть, но казалось, будто костюм Эрика был, действительно, настолько вычищен и выглажен, что в буквальном смысле сиял на свету. Белая рубашка со стоячим воротником, перевязанным бабочкой завершал строгий элегантный образ. Легкие пикантные детали в виде золотых запонок и неизменного мужского парфюма, который Нина обожала. Она запомнила много запахов за свою жизнь: те, что огорчали, те, что вызывали ненависть, те, что заставляли плакать. Но запах Эрика будет напоминать лишь о ласке и заботе.

– Мы такие красивые! – воскликнула Нина и закрыла щеки руками.

Эрик засмеялся.

– Ты выглядишь… бесподобно, – произнес он с легким смущением.

А потом достал из-за спины прозрачную коробку, в которой виднелись маленькие цветочные композиции.

– У меня тут есть кое-что, – начал он. – Изабелла дала, и она убьет меня, если мы их не наденем.

– Что это?

– Бутоньерки.

– Для чего они?

– Ну, ни у тебя, ни у меня не было в жизни выпускного бала. Поэтому, почему бы не устроить его сейчас?

Эрик говорил и чувствовал, как начинает краснеть из-за глупости, что несет. Нет, не Изи его убьет, а скорее он – ее!

– И бутоньерки – это обязательный атрибут выпускников, – закончил он.

Нина взяла в руки коробку и открыла. Аккуратные букетики из розовых роз были перевязаны белыми атласными лентами.

– Какая глупость! – воскликнула Нина.

Но все же вытащила букетики. Эрик показал, как и куда Нина должна закрепить букет в петлицу на его пиджаке. А потом надел браслет с цветами на руку Нины.

Она долго рассматривала браслет на руке, а потом произнесла:

– Ты прав, Изабеллу пора прикончить.

Эрик рассмеялся, а потом выставил вперед локоть и довольно предложил:

– Пойдем?

– Секунду!

Нина исчезла в номере и обратно появилась с теплым палантином в тон платью и маленьким клатчем. Эрик услышал привычный грохот пилюль внутри сумочки, и этот звон окончил сказочные чары и вернул их в мало примечательное настоящее, где Нина – сидит на таблетках, а Эрик встречается с представителем мафиозного клана.

Нина обхватила Эрика за локоть, и они двинулись к лифту.

Виктор поселил их на этаже под собой, поскольку сам Виктор жил в пентхаусе. На этаже было всего два люксовых номера. Эрик поселился с Ниной в один двойной номер с раздельными спальнями, другой же – был занят бойцами. Ночевка в неизвестном месте уже не пугала Нину, как раньше, когда она пряталась от образов в шкафу, и теперь даже захватывала. Впервые за долгое время Нина перестала бояться чужих людей и незнакомых пространств.

Когда они спустились на первый этаж, и двери лифта открылись, их встретили радостные возгласы друзей.

– Наконец-то!

– Не прошло и года, мать твою!

– Нина, добрый вечер. Отлично выглядишь.

И молчаливый Роберт, перенявший привычку Нины кивать вместо слов.

Все в своем репертуаре. Нина оглядела мужчин в смокингах, даже Дэсмонд облачился в костюм, и смущенно принимала комплименты в свой адрес.

– Вот ты и попала в мир богемы, от которой блевать хочется!

– Дэсмонд, перестань, – сказал Рудольф.

– В самом деле, Дэс! Нина больше твоего знает, насколько это общество воняет гнилым ханжеством, – вставил Роберт.

– И ненасытной жадностью, – добавил Рудольф.

– И непомерным самомнением, – вставил Марк.

– И проститутки тут чересчур дорогие! – выругался Дэсмонд.

Группа из напыщенных четырех гостей в возрасте за семьдесят смерила компанию презрительными взглядами из-за столь грубых слов, не понимая, кто находится перед ними.

– Кстати о гнилостном обществе! Расскажи-ка мне о новом помощнике мэра, хочу узнать, сколько из него можно выжать в нашу пользу, – Марк отвечал за создание и укрепление связей компании с представителями разных властных структур, а потому Нина ему пригодится, как никому.

Марк повел Нину в банкетный зал, куда стягивались гости. Торжество скоро начнется.

– Пошли выпьем и трахнем кого-нибудь! – Дэсмонд стукнул Роберта по плечу.

Тот закатил глаза.

– Дэсмонд, ты – зверье! – сказал Роберт, хотя мысль Дэса показалась не такой уж и плохой.

– Что?! Мне надо разрядиться перед встречей с албанцами!

Друзья направились к дверям зала, когда появился Виктор. Эрик заметил его и отстал от друзей.

– Как устроились? – вежливо поинтересовался он.

Эрик смерил быстрым взглядом вид Виктора, после чего мысленно цокнул и произнес про себя «холенный щегол!». Виктор умел выглядеть представительно и важно, равно, как и умел обольщать людей своим взглядом просящей собаки с бровями домиком. А его седые пряди, ровно уложенные между черными волнистыми локонами, добавляли ему возрастной импозантности. Щегол – одним словом!

– Замир выехал. Будет через два часа, – сообщил Виктор.

Эрик кивнул.

– Готов? – спросил Виктор.

Эрик смерил Виктора взглядом победителя, и Виктору не понадобился словесный ответ.

– Ну, что? Пойдем, очаруем мир? – предложил Эрик.

И они вместе направились в зал выполнять важную миссию по созданию послания целому миру о том, что они теперь вместе, и лучше вам с ними не связываться.

В течение следующих двух часов Эрик с Виктором обходили довольных гостей, напоминая своим видом о существовании тайных обязательств, связующих политиков и наркоторговцев. Эрик услужливо приветствовал свои подпольные шарниры, жал им руки, раздавал комплименты, а также мельком рассказывал о том, что все идет, как надо и причин для беспокойств, вызванных недавними беспорядками в Новачах, нет, потому что мир наркотиков, как и прежде, под контролем компании Манна. Были здесь министр внутренних дел, заместитель начальника главного полицейского департамента, несколько первых помощников военных ведомств, а также руководитель таможенной службы. При виде Эрика, сопровождаемого Виктором Хаммелем, удовлетворенная улыбка немедленно растягивалась на лице, потому что чиновники сразу понимали, что эти двое объединились в выгодный и практически неуязвимый тандем. Это означало, что в ближайшее время проблемы уменьшатся до приятного уровня, ведь всегда легче контролировать одну единицу, чем множество. В подкупных политических кругах уже давно желали видеть наркоторговую власть в одних руках или хотя бы в совместных, это укрепляло шарнирную конструкцию в тонких местах, и сокращало головные боли, а уж как это полезно для сердца!

Эрик с Виктором, словно ходили посреди гостей и успокаивали их нервное напряжение, как мощное седативное средство, от которого люди заражались надеждами на более мирное будущее. Выполняя договоренность с Йоакимом, Эрик и Виктор мелькнули перед телерепортерами, которые якобы нечаянно взяли их в ракурс, и сказали пару слов:

– На торжественном приеме в честь Дня города, устроенном в одной из известнейших гостиниц столицы «Хаммель—Гарден», присутствует множество гостей первой величины, – рассказывала репортер с канала СиЭнЭс в ярком атласном платье цвета спелой вишни. – Мы видим представителей министерства образования и социальных комитетов, работников правоохранительных ведомств. Прием также посетили крупные бизнесмены нашей страны.

Именно в этот момент в кадре всего на пару секунд появились Эрик с Виктором, беседующих друг с другом с нескрываемыми улыбками.

– А теперь мы пообщаемся с председателем Объединенного Комитета Начальников Штабов Исайей Харманом. Добрый вечер, генерал! Расскажите, какие успехи совершил за этот год Комитет!

Женщина протянула длинный микрофон перед высоким подтянутым седовласым мужчиной со статной осанкой и широкими плечами. Генерал, несмотря на свое военное происхождение, тоже облачился в черный смокинг, и строгий наряд невероятно шел ему. Генерал уже был в годах за шестьдесят, но продолжал активно работать, как неутомимый вол, заряду его энергии завидовали многие товарищи.

Но некоторые зрители по другую сторону экрана не слушали прекрасных слов Генерала об успешной внешней военной политике страны, выразившейся в продуманном оперативно-тактическом управлении войсками в зоне боевых действий на Востоке. Они не могли прогнать из головы картину того, как Виктор Хаммель весело беседует с Эриком Манном и даже дружески хлопает того по плечу. Новый союз огромной силы вселил страх в сердца самых слабых бандитских боссов, которые стали задумываться о возросших рисках продолжения бунта.

Но если бы они только знали, что это – не конец плохих новостей! Никто и не подозревал, что Эрик размахнулся настолько, что пригласил албанскую мафию в свой дом.

Виктор продумал схему сокрытия приезда представителей албанской мафии до мельчайших подробностей. Он знал методы маскировки и наблюдения бойцов Томаса.

рошел целый месяц с тех пор, как Виктор уехал из холодного особняка и больше не возвращался, как и не подавал никакие знаки о скором возвращении. Томас давно все понял, и сегодняшним вечером, когда он увидит репортажи по телевизору, он подпишет Виктору смертный приговор. Потому Виктору пришлось быть хитрее самого себя, дабы затмить орлиный глаз агентов Томаса, наблюдающих за Башней со всех углов.

Поэтому, когда к одному из торцевых входов гостиницы подъехал очередной двухэтажный автобус с артистами шоу-балета, никто и не заподозрил, что среди нескольких десятков танцоров и гимнастов, высыпавших из него, есть представитель грозного албанского клана. Смеющиеся артисты, разукрашенные ярким гримом с затянутыми пучками на затылках и прилизанными гелем волосами, несли на себе толстые чехлы, из которых торчали яркие цветные перья, шляпы и прочие аксессуары для перфоманса. Среди этой плотной массы мужчин и женщин, обтянутых в черные лосины и купальники, шагали и десять парней в черных куртках, точно сами были танцорами трупы. Для пущей убедительности мужчины тоже несли чехлы, скрывающие их лица, вот только содержимое чехлов несколько отличалось от тех, что несли танцовщицы. Внутри чехлов лежали автоматы и пистолеты личной охраны Замира Куштима, который уже спустился с автобуса и, окруженный веселящимися гимнастками, прошагал ко входу.

За дверьми пути танцоров и бандитской группировки расходились, ко всеобщему сожалению.

– Надеюсь, мы встретимся после выступления! – просила молодая девушка с наклеенными розовыми ресницами длиной десять сантиметров.

Обвороживший ее своей животной мужественностью один из помощников Замира, подмигнул ей и ущипнул за ягодицу.

– Даже не сомневайся! Сегодня ночью мы повеселимся, как надо, моя королева! – прорычал он.

– Наше выступление с двенадцати до половины первого! Приходите посмотреть!

– Ты увидишь, насколько я гибкая!

Девушки перебивали друг друга, сверкая своими талантами перед растекающимися, как горячий мармелад, самцами, которые уже и думать забыли о предстоящей серьезной встрече.

Наконец, бойцы Виктора, среди которых был и Герард, провели группу мужчин запасными ходами в подготовленный конференц-зал на третьем этаже. Телохранители Замира разбирали на ходу чехлы и экипировались кобурами с оружием. Разумеется, они шли не на разборки, а на обычную дискуссию, но даже, несмотря на то, что здание было нашпиговано бойцами, Замир должен был иметь личную свиту, это – закон.

Ни Виктор, ни Эрик не были против присутствия огнестрельных орудий во время переговоров, хотя в основном это всегда запрещалось. Но компания понимала опасения мужчин, приехавших издалека на пока что вражескую им территорию, и чтобы умаслить их нервные окончания, албанцам было разрешено взять с собой пистолеты.

Группа мужчин прошагала по длинному коридору, где также выстроились очередные отряды бойцов, охраняющие периметр вокруг места встречи. Это был небольшой зал с затемненными пуленепробиваемыми окнами и длинным столом на двадцать мест посередине. Ежедневно здесь проводились бизнес-встречи и деловые переговоры, а вот теперь и криминальные авторитеты доросли до дипломатических диалогов. Индивидуальные бутылки с водой – обязательный атрибут деловых встреч – стояли посередине стола перед каждым креслом, и были совершенно неуместны и даже нелепы в подобных обстоятельствах. Они словно смотрели на всех вокруг и вопрошали: «А чего вы тут все забыли?» Бутылки впервые станут свидетелем криминальных разговоров.

Эрик с компанией уже ждали здесь, заняв места с одной стороны стола. Помимо пятерых мужчин, здесь был, разумеется, Виктор, а также Амелия, рядом с которой сидела и Нина. Женщина сглаживала столь броскую деталь – присутствие молодой девушки, больше похожей на выпускницу школьного бала с бутоньеркой на запястье, чем участником мафиозных заговоров. Взрослые мужчины не любят вести переговоры в присутствии малолеток, но Эрик понимал, что Нина сегодня необходима, как никогда.

Двери открылись, и Замир Куштим предстал перед хозяевами бала. Это был мужчина среднего телосложения с убранными в низкий хвост волосами до плеч. В обоих ушах сверкали золотые серьги в виде маленьких, но толстых колец, худое вытянутое лицо с поджатыми губами говорили о волевом характере, густые напряженные брови с чуть прикрытыми глазами выражали беспрестанный аналитический процесс в мозгу, ищущий врагов, подвох и просто подозрительные детали. Он был ненамного старше Рудольфа – самого взрослого члена компании. Во время прошлого раздела территории, когда погиб наставник Замира Мерджим Резар, он занимал должность одного из его первых дельцов, продающих героин уличным перекупщикам. Теперь же он был одним из самых приближенных членов одного из мафиозных албанских кланов. Неудивительно, что именно Замира прислали урегулировать возникший вопрос со страной, из которой он когда-то был изгнан.

– Ох, я как будто открыл дверь в прошлое! – воскликнул Замир, увидев ожидающих его людей.

Замир занял кресло точно напротив Эрика, его трое сподручных сели рядом, шестеро бойцов встали за креслами, и устремили хищные взоры на своих коллег по другую сторону стола.

Замир медленно оглядел каждого из присутствующих и произнес:

– Ну, и постарели же вы все.

Никто не ответил. Слишком сильная неприязнь была у всех к этому мужчине, хоть и не личная, а скорее клановая. Сам Замир был неплохим человеком, но он занимал другую сторону, пусть и не вражескую, но, тем не менее, соседнюю.

– О, Амели! – глаза Замира вспыхнули легкой давно забытой симпатией. – Готовишь себе преемника? Твоя протеже?

Замир внимательно изучал Нину, скромно уставившуюся взглядом в бутылку с водой, которая лучше всех понимала ее ощущения в данный момент.

– Еще одна лесбиянка в мужских кругах, – Замир сделал заключение и закатил глаза.

– Женофоб! – тут же ответила Амелия, то ли вставая на защиту Нины, то ли всех сильных женщин планеты.

– Конь в юбке!

– Я не ношу юбки, болван!

– А то яйца вылезут?

– Завидно, что девки выбирают мои яйца, а не твои?

Замир посмеялся. Амелия нисколько не изменилась.

Пока эти двое играли в перебранку, Нина выполняла свою часть плана, и прислушивалась к невидимым голосам, звучащим в мыслях визитеров, пытаясь определить, имеют ли они какой-либо заговор против компании в данный момент. Разумеется, какие-то собственные планы насчет предстоящей сделки были в албанских головах, но Нина больше искала связь с их таинственным врагом, руководящим бандами на юге, точно марионеткой.

Виктор много рассказывал об искусности и непредсказуемости Томаса, который мог быстро соскочить с вроде бы надежного плана, и прорисовать новый, руководствуясь логикой понятной лишь ему. Поэтому нельзя было исключать, что Томас уже завербовал албанцев на свою сторону, и вся эта встреча превратилась в фарс.

«Кажется, все чисто», – прозвучал в голове Эрика шепот Нины.

Она не только не чувствовала присутствие Томаса вокруг Замира и его команды, но и не видела каких-либо намеков на срыв сделки. Замир пришел сюда с четкой целью, и намерения его были тверды.

Эрик едва заметно кивнул Виктору, сидящему рядом. Тот понял знак, но не удержался и бросил мимолетный взгляд на Нину, которая продолжала созерцать стол перед собой, пребывая в трансе. Виктор постепенно осваивал возможности Нины, но не был уверен, что ко всей этой паранормальной ахинее, вообще, можно когда-нибудь привыкнуть. Даже Эрик до сих пор чувствовал себя не в своей тарелке от того, что на свете существуют такие люди.

– В наших краях есть клиника, где таким, как ты пенисы пришивают. Дать адресок? – Замир продолжал подначивать Амелию.

– А что? У тебя там скидка постоянного клиента?

– Вы закончили? – Эрик, наконец, остановил перепалку.

Кажется, Замира жутко задевали способности некоторых женщин обходиться без сильного мужского плеча. И прочих мужских конечностей.

– Твои кумы послали тебя сюда с определенными условиями, я хочу их выслушать, – произнес Эрик.

Замир пристально взглянул на Эрика с легкой улыбкой.

– Сначала расскажи, что там с этим таинственным торговцем оружия, – ответил он.

– Его место – на кону, это – все, что тебе нужно знать, – ответил Виктор.

Заговорил один из помощников Замира:

– Нам интересно, как этот человек заставил объединиться вас двоих. Вы же всегда работали порознь.

Помощник Замира с черной пышной шевелюрой, подстриженной на манер боба, и в шелковой цветастой рубашке, какие обычно и любят все их сородичи, был гораздо крупнее своего босса. И свой достаток он подчеркивал не только массой тела, но и массой золотых цепей вокруг шеи и левого запястья.

– Это – Анвар, мой кузен, – представил Замир, как бы между прочим.

– Увидели новые перспективы сотрудничества, – ответил Эрик на вопрос Анвара.

– Или серьезную угрозу, – заметил Замир.

– Ты можешь играть в укадай-ку, сколь угодно. Мы собрались здесь, чтобы обсудить не причины перемен, а условия сотрудничества, – сказал Эрик.

– Причины всегда важны. Мы понятия не имеем, во что ввязываемся! – буркнул третий помощник.

Это был мужчина с пышными волнистыми волосами скорее темно-рыжего цвета, чем черного, как у его собратьев. У него было широкое открытое лицо и большие голубые глаза, а также пышная растительность на голове. Он словно объединял в себе черты обоих кузенов: черная кожаная куртка, как у Замира, но атласная рубашка с ярким принтом и золотые украшения, как у Анвара.

По тому, как еще сильнее поджал губы Замир, Эрик понял, что помощник только что невольно выдал их собственные опасения насчет всего происходящего, чем разозлил лидера.

Албанцы пребывали в сомнениях, но не потому, что не знали, чью сторону занять, а потому что еще не до конца приняли решение, стоит ли им, вообще, ввязываться.

Эрик тут же просчитал в уме, какие варианты рассматривает албанская мафия. Скорее всего, они раздумывают над планом наблюдателей, которые будут следить за войной со стороны, а потом введут свои отряды, когда обе стороны начнут подыхать от изнеможения. Точно полицейская кавалерия – всегда появляется в конце фильма, когда разборки подходят к концу, и можно расправиться с остатками сил воюющих сторон без особого труда. В таком случае куш они получат вдвойне выгодный: наркоторговца и оружейного барона.

Вот только этот план изначально обречен на провал, просто албанцы еще не поняли этого.

– Что мы получим, если встанем на твою сторону? – наконец, спросил Замир.

– Место оружейного барона с готовыми надежными коридорами транспортировки, а также доступ к оружейным складам во всех частях света.

Глаза Анвара не удержались и поползли вверх. Остальные трое изо всех сил старались сохранить невозмутимость. Да уж, этим четверым еще придется многому научиться у компании Эрика, члены которой были чемпионами в покере, и сидели с каменными лицами.

– Что ж ты сам не возьмешь их? – скептически бросил Замир.

– Я не торгую оружием, – жестко произнес Эрик в ответ.

– Ах, да, – закивал Замир. – Ты же у нас – гуманный торгаш. Наркотики убивают медленно, а ружье с одного выстрела.

Замир посмеялся.

– Именно, – серьезно сказал Эрик.

Смех Замира тут же стих, будто он понял, что посмеялся над самим собой.

В зале стало настолько тихо, что Эрик практически слышал, как скрипят извилины Замира, пытающегося просчитать варианты. Эрик словно сам следил за логическими цепочками, что выстраивал албанец.

Выгода от пребывания на стороне Эрика велика. Торговые оружейные коридоры в современной политической обстановке, когда скрываться от правоохранительных органов становится все сложнее, подчиняются прямой зависимости «сколько чиновников подкупишь – настолько удачливее твой бизнес». Недостаточно посчитанные суммы взяток, а также неправильные схемы подкупа вели к полному банкротству или за решетку. Торговля оружием – минное поле, по которому ходишь с закрытыми глазами и прощупываешь почву носком ботинка. Поэтому проверенные временем прочные пути продажи и транспортировки становились не только прибыльным бизнесом и спасали жизнь в буквальном смысле, но и превращались в своеобразную корону. Фактически мудрые оружейные бароны владели целым миром, переправляя винтовки, автоматы, пулеметы и гранаты с континента на континент для растущих, как грибы после дождя, национально-освободительных армий. Таким образом, торговцы оружием сами решали, где посеять хаос и организовать войну для обогащения собственных банковских хранилищ.

Спрос на оружие рос в арифметической прогрессии, алчность людей – в геометрической. А потому основной заботой торговца оружием становилась скрытность деятельности. Все хотят заработать. И властные структуры – не исключение, они подобно стервятникам налетали на нелегальные формы бизнеса и сдирали куски прибыльного мяса вплоть до скелета. Чтобы не пасть жертвой их жадности и сохранить крупную выручку, приходилось применять немало смекалки и изворотливости во время налаживания нужных контактов с военными и политиками. Но самое главное – это уметь предвидеть на несколько шагов вперед. Потому что, несмотря на выгодное сотрудничество и безграничный доступ к любым боеприпасам на планете, покупатели и посредники все равно являются врагами для продавца и ждут, когда тот подставит им спину. Выживать в подобных условиях удавалось единицам.

И судя по тому, как быстро в местные столичные районы прибыли автоматы в количестве, которое полиции конфискует до сих пор, кто-то и впрямь носит ту самую невидимую корону.

В то же время Замир понимал, что если они встанут на сторону оружейного барона и разгромят империю Эрика, то Томас позволит им забрать лишь героиновую долю рынка. В сравнении с целой оружейной сетью, где она является чупа-чупсом, героиновый трафик – ненужная палочка.

– Проблема в том, что у нас с тобой давний конфликт, – наконец, произнес Замир.

– Ты убил Мерджима Резара! – недовольно выплюнул третий помощник.

Замир устало вздохнул.

– Это – Эрмир. Мерджим был сыном двоюродного племянника его отца, – пояснил Замир.

В зале стихло, лица мужчин были озадачены.

– Это как? – Марк нарушил молчание.

– Значит, внучатый племянник, – пояснил Роберт.

– Внучатый племянник Мерджима или Эрмира? – тоже не понимал Дэсмонд.

– Мерджима! – ответил Роберт.

– Не-не-не, там же еще дядя есть, это – другое колено, – вставила Амелия.

– Отец Эрмира? – не понимал Рудольф.

– Мерджима! – ответил Роберт.

– Тогда получается, у отца Эрмира был двоюродный племянник, и Мерджим был его сыном? – спросил Марк.

– А такое бывает?

– Тогда кем Мерджим приходится Эрмиру?

Албанцы озадаченно наблюдали за бурно дискутирующей компанией, пытающейся разгадать сложно запутанную близость родственных связей между давно усопшим Мерджимом и сидящим нынче здесь Эрмиром.

– Ну, нет же, смотри! – Дэсмонд даже ударил кулаком по столу в ответ на очередное предположение. – У Эрмира есть отец, у отца был дядя.

– Или тетя.

– Да какая разница? Заткнись! У отца был дядя. Ну, или тетя, у них был сын.

– А почему не дочь?

– Я убью тебя, Собески, если еще раз собьешь меня с мысли! – выругался Дэс.

Роберт устало закатил глаза.

– Короче! – Дэсмонд снова ударил по столу, призывая к тишине. – У отца был дядя. Ну, или тетя. У них был сын или, мать ее, дочь!

– Ее мать? – не понимал Марк.

– Да не мать! А мать ее! Выругался я! Не беси, Марк, иначе схлопочешь пулю после Роберта! – взревел Дэс.

Марк поднял в воздух руки в жесте сдающегося.

– Так вот! У отца был дядя, ну, или тетя, у них был сын или дочь! А у этого сына еще был сын! И Мерджим был сыном сына того сына! Сечете?

Лица мужчин выражали то задумчивое отрешенное выражение, когда в уме пытаешься помножить сорок пять на пятьдесят три. Или когда просчитываешь формулу выхода спутника на геостационарную орбиту. Ну, или когда пытаешься вспомнить, выключил ли газ в квартире перед уходом.

– А Эрмир-то где в этой цепочке? – Марк уже вспотел.

– Эрмир сын того отца!

– Отца в каком месте?

– Да в самом начале! Самый первый отец! Сначала идет отец с Эрмиром, а потом вся эта херня! – объяснял Дэсмонд.

В зале снова наступило молчание. Задумчивые выражения лиц с открытыми ртами заявляли, что они все страдают аутизмом. Даже албанцы пытались понять эту глубоко запутанную родственную связь. Кажется, они впервые задумались над сложностью их родственных отношений.

– Ну, так ведь? – Эрик не выдержал и спросил у Замира.

Тот посмотрел на Эрмира. Эрмир хотел было что-то сказать, но в итоге лишь пожал плечами.

– У нас большие семьи, мы и сами не всегда понимаем, кем приходимся друг другу, – смущенно ответил Замир, пытаясь закончить разговор, компрометирующий их гордость за кровные узы.

– Но тогда получается, ты должен быть очень старым. Старше Мерджима, – предположил Роберт.

– О, нет, отец женился в третий раз на моей матери, когда ей было шестнадцать, так что я достаточно молод, – открыто признался Эрмир, тоже слегка смущаясь всей это головоломке.

– Значит, у тебя много братьев и сестер? – предположил Рудольф.

– О, да! У меня их девять! А в прошлом году родился еще один братик, – было видно, как Эрмир обожал рассказывать о своей семье.

– О! Поздравляем!

– Ты, должно быть, очень рад!

– Как назвали?

– Ты его, наверное, любишь больше всех!

– Давайте вернемся к нашим баранам! – Замир прервал обмен любезностями между двумя группировками. Они все-таки еще были в разряде конфликтующих!

Мужчины стихли. Кажется, Эрмир даже обиделся на своего босса за то, что он не дал рассказать побольше о малыше Джованни.

– Да, ты что-то говорил о том, что я убил… – Эрик попытался вспомнить, на чем они в итоге остановились, но понял, что без имен не обойтись. – Короче говоря, я убил Мерджима.

Эрмир удовлетворенно кивнул.

– В те времена умерло много людей, и если вы хотите разобраться с кровной местью, то нам тут проще перестрелять друг друга, – ответил Роберт.

– В тех разборках с Мерджимом погибла половина моей семьи, – добавил Рудольф.

– Вот именно! А не один ваш двоюродный сын племянника соседа…

– Дэсмонд, замолчи, – оборвал Эрик.

Но Дэсмонд и не смог бы продолжить, он уже забыл, кто там кому приходился.

– Мы все здесь друг другу братья, – огрызнулся четвертый представитель албанцев.

– Это – Джак, – представил Замир.

Джак – единственный из всех был лысый, и вместо волос на голове у него были вытатуированы черные узорчатые линии, создающие причудливый орнамент.

– Так же, как и мы, – ответил Эрик Джаку.

– Мы хотим получить здесь свои точки, – Замир решил перейти в напор.

– Исключено, – тут же ответил Эрик.

– Нам нужен местный рынок, – напирал Зарим.

– Вам нужен выход в море, – поправил Эрик.

– На черта нам лезть сюда, если мы не получим территорию?

– Вы заберете оружие и всю заграничную территорию для его реализации.

– То есть ты предлагаешь нам влезть в войну и не получить местную территорию? Это – бред.

– Я не предлагаю вам влезать в войну, я вас нанимаю.

– Эрик Манн, ты – сукин сын, всегда в своем репертуаре! Ни метра не уступишь от своей земли!

Эрик промолчал.

– Проблема в том, что мы воюем только за нашу землю, мы не наемники.

– Неплохо бы ими стать, когда такой куш на кону.

– Черта с два, Эрик! Нам проще не влезать и дождаться, пока вы друг друга тут кромсаете. У тебя нет столько оружия, сколько у этого барона. А солдат всегда найдется, дай только винтовку. Так что твой враг долго продержится, а мы подождем и посмотрим, кто из вас в итоге выйдет победителем.

– Хотите отсидеться, значит.

– А чем невыгодно? – ехидно спросил Замир.

– Я рад, что ты заметил это.

Как только Эрик произнес эти слова, Замир понял, что сел на крючок.

– Мы и впрямь долго продержимся. Наше противостояние затянется на многие годы, потому что он будет нанимать боевиков, я буду нанимать солдат. Мы постоянно будем искать новых партнеров и заключать новые союзы. Конфликт будет продолжаться до тех пор, пока кто-нибудь из нас не даст слабину и не будет уничтожен. И тогда победитель получит все: и территорию и оружие. Вот только вас в списке победителей не будет.

Замир застыл, сверля Эрика ненавидящим взглядом. Вечно этот мерзавец получает то, что хочет.

– Настоящая проблема для вас заключается в том, – продолжал Эрик, – что мы в вас не нуждаемся, вы для нас – всего лишь желательный партнер. Мы всегда можем найти других. Более сообразительных и расторопных, видимо.

– Но все же мы – желательны. Первым делом ты обратился к нам.

– Совершенно верно. Мы хотим закончить конфликт, как можно быстрее. С албанской мафией это возможнее, чем с кем-либо другим. Поэтому в качестве нашей благодарности за ваш вклад, вы получите все, что имеет этот барон.

На минуту молчание снова укрепилось в своей власти. Замир судорожно перебирал оставшиеся аргументы в свою пользу, но они рассыпались в прах, когда он понимал, что они могут потерять все, если продолжат давить на хрупкий каркас выстраиваемого соглашения. Замир все больше осознавал тот факт, что в данной ситуации Эрик скорее не блефует, а умело перетасовывает свои карты, таким образом, что какую бы комбинацию он ни собрал, он все равно останется в выигрыше. И если Замир воздержится от участия в партии, то он не получит ровным счетом ничего. Чтобы откусить себе кусок от результата предстоящей войны, в интересах албанцев поскорее разобраться с одним из соперников. И так уж складывалось, что больший куш лежит на стороне Эрика.

Но Замир тоже был горделивым человеком, и плясать под дудку Эрика после того, как он изгнал их семьи из города, было подобно обливанию дерьмом самих себя. Что скажут о них другие представители криминального мира? Подумают, что теперь каждый сможет подтираться албанцами, которые готовы простить братоубийство ради наживы? Чтобы избежать очернения репутации, Замир должен войти в город с флагом своего клана, словно приглашенный в свои владения, которые у них отобрали на незаконных основаниях.

Эрик слышал мысли Замира, и они ему не нравились. Этот идиот грозил сорвать весь план своим чрезмерным самомнением, и поставить под удар всех, включая самого себя. Но у Эрика всегда есть козырь в рукаве, и буквально несколько секунд назад он получил еще один, благодаря усилиям выпускницы со школьного бала.

– Это – щедрая оплата, – произнес Эрик, вырывая Замира из губительных размышлений. – Особенно в свете последних неудач на вашем горизонте.

Замир бросил на Эрика подозрительный взгляд.

– О чем ты? – спросил он.

Эрик выдал на одном дыхании:

– О слаженной работе спецслужб, которые внедрили к вам своего агента пятнадцать лет назад. Он пробрался в самый центр вашей мафиозной лозы с двадцатью кланами, а два месяца назад нанес удар.

Глаз Замира нервно дернулся.

– Вам он известен, как Бехар Тачи. Ты даже приглашал его в свой дом, в семью своего кума. Скажи, ты счастлив, что не твой клан пострадал? Потому что если да, то это никак не вяжется с разговорами о братской любви.

Если бы Замир со своими тремя сподручными не были так ошеломлены, они бы заметили легкие признаки удивления на лицах мужчин, сидящих напротив. Потому что члены компании Эрика понятия не имели, о чем он говорит.

Виктор сообразил быстрее всех и едва заметно повернул голову, взглянув на Нину. Она сидела, как ни в чем не бывало, вот только ее глаза были закрыты и слегка подергивались. У Виктора захватило дух. Значит, Эрик не врал, когда рассказывал о ее способностях видеть то, что сокрыто от глаз других. Она прямо сейчас передавала Эрику информацию, что откопала в мозгу албанцев.

– Вы потеряли целый клан, а вместе с ним один из каналов поставки героина. Это почти пятнадцать процентов от балканского маршрута. А теперь всеми силами пытаетесь скрыть свой провал от ваших партнеров.

Эрик сделал паузу, чтобы албанцы вспомнили о том беспрецедентном крахе, что постиг одну из семей, и который грозил нанести непоправимый ущерб их репутации. Они уже потеряли десятки миллионов. А в ближайшее время из-за уничтоженной целой ветви, лишатся сотни покупателей, потому что поставки оружия замедлятся критически.

– Разве ты не видишь, что тебе улыбнулась удача? Вам позарез нужны новые коридоры. И так уж сложились обстоятельства, что я могу отдать их вам даром, – закончил Эрик.

Албанцы перестали играть роли невозмутимых бесстрашных статуй и откровенно переглядывались, пытаясь привлечь внимание Замира своими страхами в глазах. Их лидер же, в свою очередь, игнорировал зовущие на помощь взоры, и сам сверлил Эрика таким яростным взглядом, что если бы он умел им метать ножи, тело Эрика бы уже висело на стене, пригвожденное сотней кинжалов.

– Нарыл, значит, – тихо проговорил Замир.

Эрик не ответил.

– Может, ты еще и поспособствовал аресту наших братьев?

– Мне, вообще, до вас дела нет. У меня своих проблем хватает. Я навел справки…совсем недавно.

Нина едва слышно откашлялась. Виктор взглянул на девушку. Она уже сидела, как ни в чем не бывало, и с любопытством осматривала мужчин напротив. Кажется, сеанс передачи завершился.

– В вашей огромной семье, – продолжал Эрик, – сейчас время внутренних разладов и подозрений. Это понятно, ведь никогда еще спецагенты не пробирались так глубоко. Теперь вы в каждом видите врага. Может, ты бы смог объединить вашу семью надеждой на возврат утраченных позиций, предложив им новые готовые и прочные, как камень, каналы поставки оружия?

Эрик пытался добавить меду в бочку дегтя, чтобы расположить к себе доверие албанцев.

– Мы – не враги вам сейчас, Замир. Мы предлагаем вам сотрудничество выгодное обеим сторонам, – поддержал Виктор.

Замир вздохнул и сложил локти на столе.

– Мы приглашаем вас разделить общую прибыль, победив врага быстро и с минимум потерь, – добавил Роберт.

Замир изучал мужчин напротив, пытаясь раскусить хоть малейший намек на западню. Но их лица выражали лишь убежденную настойчивость и веру в правоту.

– Ты – ловкий сукин сын, – наконец, произнес Замир. – Я всегда буду это повторять. Как же далеко проползли твои кроты? – произнес он с некоторой усмешкой, словно пораженный в очередной раз неизвестно каким образом достигнутой победой Эрика Манна.

Эрик промолчал.

– Ладно, черт с тобой, – выдохнул Замир. – Но как только все закончится, ни ты, ни Виктор, ни один из ваших партнеров не притронутся к тому, что лежит у этого барона в кладовке! Все будет принадлежать нам! И ты это гарантируешь своей жизнью!

Эрик кивнул.

– Я даю тебе слово. Ты заберешь его каналы и связи, получишь доступ к складам и мое благословение, – подтвердил Эрик.

– Да пошел ты, – рассмеялся Замир.

Эрик улыбнулся.

Напряжение в атмосфере тут же спало. Мужчины расслабились и откинулись на спинки кресел. Бойцы размяли затекшие от боевых позициях ноги. Нина раскачивалась в кресле, уже зная наперед, что ей здесь больше делать нечего.

– Что тебе нужно для начала? – Замир перешел к соглашению.

– Завтра сотня твоих бойцов должны разместиться в конспиративных квартирах на юго-востоке, – тут же отбарабанил Эрик, словно заучил текст перед встречей.

– А что на юго-востоке? – спросил Анвар.

– По имеющейся информации именно туда идут поставки оружия, а значит, и пламя всколыхнет оттуда, – ответила Амелия, пострадавшая от мятежа больше всех сидящих здесь.

– У нас есть двадцать бойцов в городке в трех часах езды отсюда, завтра к обеду они будут здесь, – буркнул Эрмир.

– Этого недостаточно, – возразил Дэс.

– Это для начала. Мы пришлем больше после того, как я встречусь с кумами. Каждый клан выделит тебе бойцов, – ответил Замир.

– Отличных бойцов, а не фуфло зеленое! – тут же заметил Дэс.

– Само собой разумеется, – подтвердил Джак.

– Но самое главное, мне нужно оружие. Много оружия, – произнес Эрик со всей серьезностью.

– Этого добра мы тебе хоть сколько достанем, – протянул с улыбкой Анвар.

– Первоклассного, а не фуфло зеленое!

– Да ты задолбал! Мы уже поняли!

– Расценки знаешь. Если хочешь новое, влетит в копейку, – сказал Замир, бросая на Эрика коварный взгляд, мол, насколько он готов оценить свою жизнь?

– Знаю я расценки. И ты сделаешь мне отличную скидку, – произнес Эрик тоном, не терпящим отказа.

Как бы Эрик не хотел, но придется выложить огромные суммы для наращивания арсенала.

Замир ухмыльнулся.

– Кто бы знал, да? Что спустя тринадцать лет ты сам будешь закупать оружие, которое выметал из страны с таким рвением! Добро пожаловать в наш круг, Эрик Манн!

Замир с довольной улыбкой раскачивался в кресле с руками на затылке. Может, он и не получил сегодня то, что хотел, но морально Эрика задел нехило.

Эрик вдруг почувствовал невероятную печаль в груди из-за того, что встал на одну ступень с теми, от которых так хотел отличаться. Того гляди не за горами торговля людьми и переправка оружия террористическим группировкам. На что еще его вынудит судьба, проверяя его убеждения на прочность?

– Ну, что? Дела завершили, пора бы и повеселиться! – довольно произнес Анвар.

Он жутко разнервничался за время беседы, и сейчас ему необходима компания сладких девочек, обещавших поразить его своей гибкостью.

***

Ведущий развлекательной программы объявил со сцены, что уже полночь, и до долгожданного грандиозного фейерверка, для которого гостей пригласят на крышу Башни, остался всего час. А пока гостям предлагались танцы и выступления гимнастов на трапециях и канатах, свисающих с потолков. Бескостные артисты выгибались в различные фигуры и комбинации, чем вызывали восторг искушенной публики.

А пока Замир и его компания расположились в отдельном маленьком банкетном зале, где был накрыт не менее роскошный и экзотический фуршет, а лучшие работницы «Геенны» развлекали гостей своими формами и смелым флиртом. Виктор устроил даже небольшую развлекательную программу с факирами и воздушными гимнастками, танцующими на полотнах. Компания Замира была более чем ублажена подарками и оказанным вниманием, и возможно, даже в какой-то момент албанцы выразили сожаление, что не являются частью империи Манна. Он умел устраивать шоу.

Замиру не пришлось долго объяснять принятые меры предосторожности: выезжать из Башни ночью невозможно в виду высокопрофессиональной слежки, организованной по их души одним из самых опасных оружейных баронов. Поначалу Замиру не приглянулась эта идея, но когда он узнал, что вся компания вместе с Эриком стала своего рода заложниками Башни этой ночью, он расслабился и решил полностью отдаться первобытным грехам. Согласно плану Виктора, массовый отъезд гостей и артистов, которые также проведут ночь в Башне, состоится около полудня. В это же время Замир отправится восвояси с той же группой танцоров на двухэтажном автобусе.

Поэтому на оставшуюся ночь бандиты слились в единую толпу с гостями и праздновали не столько День города, сколько очередной шаг к окончательной победе в грядущей схватке.

Удостоверившись, что Замир со своей компанией весело проводят время, Эрик вернулся в банкетный зал, где возле одного из баров его друзья вместе с Амелией и Сашей закидывали наперегонки рюмки одну за другой. Когда из горла Марка фонтан янтарной жидкости хлынул обратно, его тут же подняли на смех.

– Не твое это занятие, сосунок! – Амелия хлопнула мужчину по спине, пока тот откашливался.

– Я вот не пойму! – начал Дэсмонд. – Почему нельзя уже сейчас заявиться к этому Томасу и разнести там все к его мертвой матушке!

– Опять ты за свое, – вздохнул Рудольф.

– Виктор знает, где прячется этот сукин сын! Давай взорвем его сверху! – восклицал Дэсмон.

Он уже заметно надрался и, как всегда, самообладание и логика отключались первыми.

– Говори тише, не пугай людей словами про взрывы, – Роберт с опаской оглядел гостей вокруг.

Сегодня люди боятся террористов, как раньше боялись СПИДа.

– Томас – не дурак, он уже давно съехал, – ответил Рудольф.

– Но мы даже не проверили! Надо заявиться туда и все разнести к его чертовой матушке! – снова повторил он.

Ребята не могли не заметить перемену в жаргоне Дэсмонда. Казалось, с некоторых пор он старался быть деликатнее в выражениях. Амелия лучше всякого мозгоправа.

– Виктор рассказал про полевые укрепления и вооружение на территории, – сказал Роберт.

– Этот гавнюк развесил с сотню камер слежения и заминировал лес вокруг особняка, – добавил Саша.

– Параноик хренов! – выругалась Амелия.

Она ненавидела кукольников, которые никогда не замарают свои руки кровью. Они слишком надменны и брезгливы, чтобы самим пускать кишки. Они будут насылать марионеток и дергать за ниточки, подобно тому, что произошло в Новачах.

– Не удивлюсь, если мы приедем, а там нас встретит танк и зенитка! – выплюнул Роберт.

Компания получила снимки со спутника несколько недель назад, благодаря все тем же обильно смазанным шарнирам – подкупленным военным. Теперь они каждую неделю присылали новые снимки, следя за изменениями на территории с особняком. И, судя по ним, особняк пустовал.

Но понять, какое вооружение стоит на страже территории, понять сложно. Виктор много раз твердил о том, что Томас – опытный солдат разведки, он умеет прятаться под камуфляжем. Холмистую местность он выбрал неспроста – к нему можно подобраться лишь с двух сторон, и эти два подъезда охраняются так, будто этот путь ведет к самому богу. И если ступишь не туда, то очень быстро к нему отправишься. Так что Роберт был прав в своих опасениях насчет танка и зенитного орудия. Виктор даже на такое чрезмерное вооружение готов был сделать ставку.

– Меня напрягает, что из-за этого нам приходится якшаться с албанскими выродками, – выругался Дэсмонд.

Это бесило всех, но деваться некуда. Когда албанцы пришлют дополнительных бойцов и оружие, созданная армия сможет нанести удар. Придется копить арсенал на манер Томаса, и сделать это быстрее, пока он не решился атаковать.

– Почему бы ему не уехать уже восвояси, он ведь знает, что мы знаем о нем! Он знает, что Виктор рассказал нам все! – воскликнул Дэс.

– Потому что он готов к открытой схватке, – ответил незаметно подошедший Эрик.

Ребята тут же замолчали, точно их поймали с поличным. Эрик пристально оглядел мужчин и повернулся к Дэсмонду.

– Опять ноешь? – резко спросил он.

– Всего чуточку, – оправдывался Вояка.

– Эрик, каков расклад с Замиром? – спросила Амелия.

Эрик опрокинул стопку виски, причмокнул и ответил:

– Он связался со своими ближайшими отсюда бойцами. Завтра вечером они уже будут здесь. Амелия на тебе их размещение в квартирах Новачей.

– Без вопросов.

– И надо, чтобы кто-то проконтролировал этот процесс, – Эрик оглядел друзей.

– Я могу! – тут же выпалил Дэсмонд, едва Эрик закончил фразу.

Друзья, как по команде опустили глаза и прикусили губы, сдерживая улыбки. Эрик тоже подавил улыбку и ответил:

– Хорошо. Вы оба завтра займетесь отрядом.

Друзья уже давно поняли, что происходит между этими двумя, и никто не собирался препятствовать их новоиспеченным отношениям. Казалось, Дэсмонд даже стал как-то спокойнее с тех пор, как Амелия взяла его безумие под свое шефство. Уж не знай, чего она с ним делала, что помогало контролировать его буйство. Но это работало, и потому друзьям оставалось лишь хихикать над их смешными попытками скрыть свою связь.

– А что потом? – спросил Марк.

– Завтра вечером после собрания с кумами Замир даст ответ о количестве бойцов, что они предоставят. Их отправят немедленно вместе готовыми запасами оружия со складов, – ответил Эрик.

– То есть фактически нам осталось лишь найти Томаса? – спросил Рудольф неуверенно.

– Да, – твердо ответил Эрик.

Друзья вздохнули. Это был вздох облегчения и тревоги одновременно. С одной стороны, противостояние с Томасом близилось к концу. Но с другой – схватка, к которой они столько готовились, тоже была не за горами, а битва обещает быть кровавой и ожесточенной.

– Надо подключить больше ресурсов для его поисков, – произнес Саша.

– Здесь нам поможет Йоаким, – произнес Эрик. – Он уже поспособствовал созданию рабочей группы федеральных агентов, которые будут следить за поставками оружия на юг города. Они отследят их пункт отправления, и найдут место обитания северян, некоторые из них имеют прямой доступ к Томасу. Виктор подскажет, на чей именно сесть хвост, чтобы он привел точно под его крышу.

Друзья активно закивали. План все больше превращался из надежды в четкое расписание, где действия имели точное время выполнения. Конец был близок.

– А где Нина? – спросил Эрик.

– Вон, где зимний сад, – указал Марк.

Эрик тотчас же оставил друзей, которые вернулись к новому раунду игры «пей или блюй», и направился к одиноко сидящей девушке.

– Нина, тебе уже пора в номер, – сказал Эрик, подойдя к Нине, сидевшей на табурете возле бара и следящей за виртуозными вращениями гимнасток под потолком.

– Но я думала, я смогу увидеть фейерверк! – опешила Нина.

– Посмотришь из окна.

Эрик сказал, как отрезал. Но его требования диктовались искренней заботой о Нине. Праздник подходил к концу, атмосфера стала накаляться выпившими гостями, которые с каждой минутой все меньше контролировали свой опьяненный рассудок. Разумеется, Эрик не желал видеть Нину в подобном окружении.

Нина же была более чем опечалена распоряжением Эрика, появившегося перед ней из ниоткуда и разрушившего веселье. Улыбка тут же сползла с лица Нины, она даже опустила голову и поникла в плечах. Кажется, она едва не заплакала.

Реакция Нины не осталась незамеченной, и тогда Эрика вдруг осенило. Он и вправду почти не позволяет ей веселиться. Она сидит в квартире днями напролет, пока Эрик решает дела. Она подобно собаке встречает его на пороге с глазами полными немого вопроса «Почему ты так долго? Я умирала тут от тоски!». Он словно держал ее в клетке, из которой она могла выглядывать наружу лишь с балконной террасы. Кому такое по душе? Ему вдруг вспомнились слова Изи о том, что у Нины сегодня первый настоящий выход в свет, как бы по-дурацки это не звучало. Но она ведь права. Нина готовилась к вечеру всю неделю, выбирала наряд и прическу до потери сознания, этот вечер значил для нее даже больше, чем ее недавний День рождения. И что в итоге? Она провела на свободе всего несколько часов, и он снова гонит ее в заточение. Эрик ненавидел зоопарки, считая жестоким держать вольнолюбивых зверей взаперти. И то, как он относился к Нине, было еще одним несправедливым похищением прекрасного существа из дикой природы.

Нина отработала с албанцами на славу. И все, что он дает ей в благодарность, это смотреть на фейерверк из окна номера в отеле? Это великолепное платье достойно большей участи, чем пара часов на публике и целая ночь в шкафу. Ему предназначалась жизнь длиной, как минимум до утра, в течение которой Нина будет чувствовать себя исключительной.

Эрик вдруг почувствовал отвращение к самому себе. Он только и делал, что брал и брал от Нины, и не давал ничего существенного взамен. Когда же он стал таким эгоистичным? После того, как Нина выследила целую сеть Пастаргаев со складами и автомобилями, болезнь свалила ее на целую неделю, а потом все, что она получила взамен – это ночи с Мией в борделе на протяжении двух недель, пока он сам развлекался в компании друзей ночи напролет, а днем отсыпался, чтобы следующим вечером продолжить кутеж. И что в это время делала Нина? Она покорно плелась рядом с ним, принимая свою жалкую участь ожидания, пока они все навеселятся.

Уныние на лице Нины почти физически охватило щеки Эрика, которые заполыхали огнем от стыда перед ней. Чертов эгоист! Пользуешься ею, как платком, забывая о нем каждый раз, как вернешь в карман пиджака, пока снова не простудишься, чтобы обмазать им свои сопли и засунуть обратно.

Нина покорно взяла с соседнего табурета палантин и клатч и встала.

– Я только с Мией попрощаюсь. Она скоро уйдет с Бенедиктом, – смиренно произнесла Нина, пряча слезы обиды от Эрика.

И уже сделала шаг в сторону, как Эрик схватил ее за руку. Нина удивленная обернулась. Эрик посмотрел в ее красные глаза и вдруг произнес:

– Пойдем!

И тут он потащил Нину сквозь толпу пьяных гостей. Он передвигался так быстро, что Нина едва поспевала. Они вышли в холл, а потом направились к одному из запасных выходов.

– Куда мы идем? – спросила Нина, когда они вышли на улицу.

Ночь была прохладной, поэтому Нина укуталась в палантин, и стояла перед Эриком, обеспокоенно взирая на него.

– Довольно скучной жизни! Пора идти навстречу приключениям! – воскликнул Эрик.

Он схватил ее за руку и побежал по тротуару. Нина бежала рядом, не понимая, куда они торопятся. Она обернулась на ходу, изучая озадаченные взгляды бойцов, дежуривших у входа. Они смотрели на отдаляющуюся парочку и не понимали, что им нужно делать.

Они добежали до поворота на центральную улицу и прислонились к зданию Башни.

– Знаешь, как Виктор избавляется от слежки? – вдруг спросил Эрик.

Нина лишь вопросительно взглянула на него в ответ. Он вел себя чудаковато, и это одновременно пугало и интриговало Нину.

– Он ездит на общественном транспорте! – ответил Эрик.

И с этими словами он резко сорвался с места и потянул Нину за собой. В этот раз он прибавил скорости, и Нина чувствовала, что вот-вот подвернет лодыжку на своих каблуках-убийцах. Черт, если бы она знала, что Эрик устроит забег этой ночью, она бы не то, что не подумала над сменой обуви, а просто осталась бы дома пить чаек с пончиками.

Они бежали около минуты, пока Нина не поняла пункт назначения – возле остановки стоял автобус, и, кажется, он ждал их, потому что пассажиры давно расселись внутри, а двери все еще были открытыми.

Наконец, они добежали до передних дверей и запрыгнули на ступени. Водитель закрыл двери и тут же тронулся с места.

Эрик вручил водителю оплату за проезд, и они с Ниной прошагали к свободным сиденьям в середине. Они громко кряхтели, пытаясь восстановить дыхание после пробежки. Эрик взглянул на Нину: щеки раскраснелись, волосы слегка растрепались по потному лицу. Сам Эрик выглядел не лучше. Кто бы мог подумать, что легкая пробежка на сотню метров уничтожит вмиг их безупречный вид. Но так даже лучше. Эрик подустал от своей официально-деловой маски. Хотелось закинуть ногу на ногу, развязать идиотскую бабочку и закурить косяк.

В автобусе было немало людей. В эту ночь жители праздновали День города, и общественный транспорт будет работать круглые сутки, чтобы люди могли перемещаться от одного места празднования до другого. Сегодня было запланировано много мероприятий, и хотелось побывать на всех.

– А как ты узнаешь, что нам удалось оторваться от слежки? – тихо спросила Нина, оглядывая незнакомых людей вокруг.

Она избавилась от колик в боку и теперь сосредоточилась на вопросах второй важности. Она прекрасно представляла, как они рискуют, путешествуя без телохранителей, и все, чем они вооружены – это ее убийственный взгляд и два Глока подмышками Эрика. Слабая защита от профессиональных бойцов, учитывая, что своим взглядом Нина не пользовалась уже почти два года и понятия не имела, работает ли он или заржавел. А магазин пистолетов имеет в общей сложности сорок шесть патронов. Вроде немало, но и Эрик – не снайпер.

– Очень просто! У меня же есть летучая мышь, – ответил Эрик и подмигнул Нине.

Та лишь вопросительно поглядывала на него.

– Давай же, включай свои радары! – уточнил Эрик.

И тут Нина сообразила, что она и есть летучая мышь. Что ж, почему бы и нет? Нина с легкостью определит любого, кто наблюдает за ней, этому она научилась еще в лечебнице, чтобы скрываться от глаз медработников, пока она заставляла гнусных личностей заниматься самовредительством. Все, что касалось Нины, она находила мгновенно, это было логично. Она знала, кто о ней думает, вспоминает, смотрит на нее или представляет. Найти хозяина образов, в которых Нина видит саму себя, довольно просто.

Нина погрузилась в легкий транс на несколько минут. Эрик внимательно осматривал пассажиров автобуса. Здесь было около тринадцати человек, и никто не походил на потенциального агента разведки. Если они и есть, то только вне автобуса. А таковых найдет Нина.

Наконец, спустя пару минут она произнесла:

– Вроде, все чисто.

Эрик улыбнулся Нине как-то странно, дерзко и смело, словно бросал вызов. Он, как будто бунтовал против системы своей нахальной выходкой, он вышел на улицы с протестом и отважно объявлял всему миру, что больше не хочет быть заложником собственных предосторожностей и страхов. Сколько можно прятаться за живыми щитами и бетонными стенами? Почему бы не плюнуть в лицо нависшей угрозе, заключившей его в собственную тюрьму? Вот Эрик разгуливает по улицам города, откровенно насмехаясь над Томасом со всеми его изощренными схемами и чертежами. Эрик бросал вызов Томасу – такому же заложнику своих фобий, мол, а тебе слабо? Ведь Томас тоже сидит в своей норе и не желает высунуть носа, потому что город под наблюдением Эрика.

Очень быстро этот нездоровый авантюризм охватил и Нину. И они уже вдвоем ехали в автобусе и глупо улыбались, поглядывая на окружающих людей, удовлетворенные тем, что шалость удалась. Пассажиры не подозревали, кто ехал сейчас рядом с ними, потому что все облачились в нарядные одежды, и Нина с Эриком котировались в данной обстановке.

– А куда мы едем? – спросила Нина

– Как насчет того, чтобы оторваться по полной?

– Как это?

– Ну, безо всякого лоска, блеска и шика?

Через пятнадцать минут они сидели в неприглядном круглосуточном кафе, затерянном посреди жилых кварталов, и ели бургеры с картошкой фри, запивая колой.

– Должна признаться, такой стиль веселья мне по душе, – кивала Нина с набитым ртом.

– Иногда я скучаю по таким местам, – признался Эрик.

Это кафе они с друзьями часто посещали в годы азартной молодости, когда только завоевывали свое место в криминальных кругах. С тех пор здесь поменялся разве что антураж, да официантки. Здесь было всего около десяти столиков на двоих и четыре дивана возле окна. Владельцы освежали интерьер новыми обоями в стиле ретро, современными витринами и кассовым аппаратом. В остальном все осталось прежним: истертый паркет, потрепанная мебель и даже меню и вкус бургеров. Будто спустя двадцать лет здесь все еще работал тот же престарелый повар Вилли.

В кафе было пусто, жители не желали проводить праздничный вечер в захудалой забегаловке. Но, тем не менее, чтобы не бросаться в глаза своим вычурным видом, Эрик снял пиджак с кобурой, бабочку, расстегнул рубашку и взъерошил волосы. Он также спрятал дорогие часы, чтобы не стать прицелом уличной шпаны, которая обитала в подобных кварталах все время их существования.

Они забрались не очень далеко от центра, но, тем не менее, достаточно, чтобы очутиться в параллельной вселенной, где уличные разборки мелких банд по-прежнему становились темами новостных колонок в местных газетенках.

– Ты – молодец, – внезапно произнес Эрик.

Нина подняла брови в знак вопроса, потому что рот ее был чересчур занят для разговоров.

– Во время ты про того спецагента рассказала, – пояснил Эрик. – Я уж думал, что Замир так и упрется своей гордостью.

Эрик услышал шепот Нины, когда Замир разглагольствовал о святости кровных уз и неизменной мести за их обрывание. Уже столько времени прошло, а Эрик до сих пор не привык к тому ощущению, когда чужой голос шепчет в голове. Это все еще казалось каким-то диким и даже наводило легкий страх. А потом перед глазами стали вспыхивать образы, как далекие воспоминания. Будто Эрик сам был героем тех событий, когда Бехар Тачи сдал сразу восемнадцать человек во время облавы, произведенной правоохранительными службами на одном из албанских складов, где заключалась очередная сделка по продаже большой партии героина. Эрик словно сам стоял в рядах албанского кума.

Он еще не до конца понимал, как работает дар Нины видеть глазами чужих людей. Она словно могла подключаться к сознанию людей по цепочке. Скорее всего, Замир или кто-то из его помощников находился в близкой связи с одним из тех, кого повязала полиция. Самое интересное, что человеку необязательно было знать в деталях, что произошло на складе. Он выполнял функцию передатчика, через которого Нина подключалась к сознанию нужного свидетеля событий и наблюдала за произошедшим его глазами. Это и поражало Эрика: как далеко Нина способна видеть? На сколько голов растянется максимальная цепочка, при которой возможен такой паранормальный сбор информации?

Нина говорила, что ее способности не работают, как часы, и зависят от многих факторов, поэтому единое правило для них не написать. И Эрик был чертовски рад, что в этот день ее дар или проклятье не подвел компанию.

– Я так и не поблагодарил тебя, – вдруг произнес Эрик.

– За что? – спросила Нина, выковыривая кусочек салатного листа между зубов.

– За Виктора.

Нина опустила глаза. Они мало говорили друг с другом с того вечера, и сегодня, наверное, вели самый долгий разговор за последний месяц. Эрик даже не присутствовал на праздновании ее Дня рождения – настолько он был оскорблен. Они появились с Виктором почти под самый конец вечеринки, и даже тогда Эрик не остался дольше, чем на один тост. Они уединились с Виктором в кабинете, и больше Нина их не видела.

– Спасибо. Ты поступила правильно.

Нина отпила колу через трубочку, и ледяной холод пронзил зубы.

– Я бы поступила правильно, если бы убедила тебя в его необходимости, – ответила она.

– О, я думаю, вряд ли бы я тебя услышал.

Эрик посмеялся над самим собой.

– Иногда я бываю ослеплен злостью или завистью. Как и любой нормальный человек, – признался Эрик.

– Для того у тебя есть друзья, чтобы вразумить, когда ерунду творишь.

Эрик засмеялся.

– Когда же это я еще творил ерунду? – смеялся он.

Нина жевала картошку и вспоминала:

– Когда наложил своих экскрементов в бумажный пакет и хотел подложить его на порог начальника отдела полиции и поджечь.

Эрик расхохотался.

– Эй, но тот увалень сам напросился!

– Тебя бы снова посадили, если бы не Роберт!

Эрик закрыл лицо руками.

– Он измазался моим дерьмом, когда отбирал тот пакет! – хохотал Эрик.

– А ты вместо благодарности выбил ему зуб!

– Хорошо, хорошо! Я понял! Ты изучила меня вдоль и поперек!

Это произошло, когда он только вернулся со второй отсидки, ему было лет шестнадцать. Начальник полиции сменился, и тут же взял Эрика на свой прицел. Последнему, разумеется, такой надзор доставлял массу хлопот и раздражал не на шутку. Роберт, как всегда, был рядом. Вечно трезвый Роберт.

– Да, ребята всегда были рядом, – произнес Эрик мысли вслух.

Он и сам заметил, с какой грустью произнес последнюю фразу. Он вдруг вспомнил разговор с Робертом на пляже, когда Нину снова бросило в жар. Они впервые разговаривали о том, когда настанет момент, в который Нина решит уйти. Как бы Эрик ни хотел, чтобы Нина всегда была с ним рядом, он понимал, что ее здесь держит лишь договор. И, к сожалению Эрика, этот договор имел срок действия. В тот день, когда Томас будет уничтожен, Нина исчезнет. И, черт возьми, как же Эрику не хочется ее отпускать!

– А что насчет тебя? – спросил Эрик.

Нина ковыряла картошкой в кетчупе, делая вид, что не понимает, о чем он говорит. Хотя его вопрос висел в воздухе, потому что она постоянно читала его мысли.

– А что насчет меня? – спросила она с сущим безразличием.

– Когда все это закончится, ты останешься?

Эрик уже привык говорить с Ниной прямо и в лоб. И надо сказать, ее начинало раздражать, что люди учатся у нее вроде полезным привычкам, но потом как-то переиначивают их. Так, Нина научила Тори не стесняться себя и признать, кто они есть на самом деле. Вот только эти усилия были, скорее, направлены на застенчивость Тори, чтобы она не боялась говорить о себе, как об инвалиде. Но потом Тори открыто называла Нину убийцей, и это было не очень приятно.

Теперь же Эрик снова обратил оружие Нины против нее. Она сама выдрессировала в нем привычку быть с ней откровенным, потому что скрывать что-либо от ясновидца – глупое занятие. В итоге, он сидит перед ней и ждет ответ на вопрос, который она никогда не желала услышать.

Нина вдруг почувствовала, что наелась. Хотя, скорее всего, эта сытость была обязана легкому нервному возбуждению.

Как объяснить Эрику, что она – не одна из них? У нее нет обязательств перед их бизнесом, и причина, по которой их пути сошлись – Пастаргаи. Они – не вечны, и скоро Эрик соберет бойцов и уничтожит их. А вместе с ними положит конец договору с Ниной.

– Однажды придет день, когда ты больше не будешь нуждаться в моих способностях, – произнесла Нина тихим голосом.

И это была правда. Во множестве возможных будущих Нина практически везде наблюдала за их жизнями порознь. По той или иной причине все складывалось так, что они расставались. Зачем скрывать от Эрика то, о чем он и сам догадывается?

– Но это не значит, что я не буду нуждаться в тебе, – ответил Эрик.

Нина удивленно взглянула на Эрика. Он впервые говорил с ней так откровенно и даже интимно. Он никогда не позволял себе подобные нежности, хотя Нина много раз замечала их искры у него в мозгу. И чем ближе становилась развязка с Пастаргаями, тем ярче сверкали проблески его любовных чувств. Он хотел с ними делиться и в тоже время сдерживался, потому что память, раз за разом, возвращала его к изначальному уговору: Эрик обратился к Нине за помощью, чтобы избавиться от назойливых птиц, Нина дала обещание ответить на все возможные вопросы по ходу борьбы с ними. И вот они вышли на финишную прямую, хотя еще чуть меньше года назад, она казалась недосягаемой. И сейчас Эрика, как никогда, желал оттянуть победу, несущую расставание.

– В мире есть много людей, которым пригодятся мои способности, – сказала Нина, не совсем уверенная в верности подобранных слов.

Нина до сих пор не постигла смысл своих способностей. Для чего они даны ей? Спасать людей от смерти, изменяя их судьбу? Или все же дарить людям покой, обрывая длительные страдания, как с Тори? Проведя с Эриком неполный год, она приблизилась к ответу, но он все еще был где-то там. За пределами этого маленького бандитского мира.

Эрик смотрел на нее взглядом, наполненным грустным протестом, но в то же время он не смел ей возразить, смирившись с путем, который она избрала для себя сама.

Он обещал помочь ей бежать, и она побежит дальше. Он дал ей слово, и не нарушит его. Но как бы ему хотелось, чтобы она передумала! Как бы ему хотелось попросить ее остаться! Вместо этого он спросил:

– Закончила?

Его нарочито веселый тон показался Нине грустным, но она вытерла рот салфеткой и довольно кивнула.

– Отлично! Потому что вечер на этом не заканчивается!

Они встали из-за стола и снова выбежали в ночь. Нина была так счастлива, что улыбка не сходила с лица. Эрик впервые проводит с ней время не где-нибудь взаперти, а на улицах города, словно у нее и вправду было свидание! Лишь они вдвоем, и никого больше.

Нина хотела поскорее встретиться с Изи на бранче, чтобы рассказать об этой необычной ночной прогулке. Нина уже представляла, как будет рассказывать о том, что Эрик катал ее на автобусах и кормил бургерами с картошкой, и с каждым пересказанным событием челюсть Изи будет падать все ниже, пока выражение лица не превратится в шокированную гримасу. Разумеется, Изабелла не поймет восторга Нины, потому что такие свидания для Изи неприемлемы, лет так с десяти. А вот Нина, напротив, получала удовольствием от каждой секунды, что Эрик держал ее за руку, когда они шли на автобусную остановку, когда он обнимал ее, чтобы согреть, и когда смотрел на нее так, словно она была единственным человеком на всей планете.

Они снова сидели в автобусе, окруженные незнакомцами. Нина лежала на плече Эрика, он нежно обнимал ее, их головы соприкасались. Каждый думал о своем. Эрик пытался унять пустоту в груди, которая выла легкой печалью расставания, словно он уже прощался с Ниной, и в то же время корил себя за то, что так назойливо раздражает сам себя далеким событием. Наверное, он просто понимал, что с каждым днем эта тоска будет выть громче и напористее, напоминая о неотвратимом прощании.

Нина же слушала мысли людей вокруг и вспоминала, как тяжело ей было в самом начале оказаться в большом городе. Когда-то она не могла находиться в помещении даже с двумя людьми. А теперь без особого труда путешествует по неизвестным местам, окруженная чужаками, и с легкостью противостоит волнам образов. Они перестали быть сумбурными, порывистыми, неодолимыми. Теперь Нина могла вертеть ими в руках, отгонять ненужные, приближать увлекательные, точно искусный гончар с глиной. Но самое главное, Нина научилась пресекать ужасы. Раньше она не могла бороться с ними. Кровавые насильственные картины обладали мощью, которую Нина не могла преодолеть, а потому наблюдала за кошмарами, не в силах оторвать взгляд, как бы ни хотела этого. Монстры словно тыкали ее лицом в человеческие трупы, заставляя испробовать смерть всеми органами чувств. Нина была слишком слаба, чтобы дать отпор. Но все менялось стремительно. Она с каждым днем набиралась сил и смелости обуздывать разъяренных питомцев, и вот заметила, что шепот Их стал слабеть.

Следующая остановка ночного путешествия – огромный парк, расположенный вдали от центра. Парк располагался на холмах, и ландшафтные дизайнеры искусно обыграли столь богатую почву для фантазий. Многочисленные дорожки превращались в длинные лестницы и перекидные через овраги мосты. Густые лесные островки прерывались зонами для пикника, на которых, несмотря на ночь, расположились сотни людей: молодые пары и даже семьи. Они сидели на одеялах и смотрели в небо, словно чего-то ждали. А небо и вправду было завораживающим: миллиарды звезд радостно приветствовали людей, по которым тоже соскучились за все эти долгие пасмурные зимние ночи.

Эрик вел Нину вдоль длинных дорожек, выложенных узорчатой тротуарной плиткой и освещенных белым светом фонарей, пока они не оказались перед просторной мраморной площадью с архитектурными памятникам в стиле модернизма. Замысловатые фигуры заставляли ломать голову в попытках понять послание, скрытое в их символах. В них не было логики, они просто приковывали взгляды людей неразрешимыми загадками. Посреди площади располагался огромный фонтан с не менее причудливыми и запутанными рельефами. Его включали, как только сходил снег, а потому массивные ручьи изрыгались из недр каменного гиганта и опаляли прохожих ледяными брызгами. Вдоль площади выстроились скамьи, которые тоже были заняты людьми, но Эрик вел Нину дальше.

Там вдалеке, где кончалась мраморная плитка площади, открывался захватывающий вид на город с высоты холма. Эта смотровая площадка была одним из туристических мест, откуда днем можно разглядеть все высотные здания, античные башни и современные небоскребы. Около десяти вендинговых биноклей с купюроприемниками установлены вдоль края площади для того, чтобы люди могли рассмотреть каждый уголок городского пейзажа. Весь город был, как на ладони, от горизонта до горизонта. А за ним простиралось бесконечное море, изрезанное огоньками буев, частных яхт и прожекторами маяков, установленных по краям бухты.

– Отсюда наблюдать за фейерверком гораздо лучше, поверь мне! – сказал Эрик.

Он улыбнулся такой широкой улыбкой, какую Нина еще не видела. Казалось, он сам был в восторге от происходящего, подобно десятилетнему мальчишке.

Эрик потянул тянул Нину через площадь, когда внезапно ее нога застряла. Нина оступилась и охнула. Эрик тут же поймал ее на лету, а потом взглянул на причину внезапного препятствия.

Высокая металлическая туфельная шпилька попала точно в маленькое отверстие крышки канализационного люка, предназначенное для вставки спицы. Нина провалилась каблуком в дыру, и, сделав шаг, резкий рывок полностью оторвал каблук от туфли, и теперь тот торчал в крышке.

– Вот же черт! – воскликнула Нина, взглянув на испорченную туфлю.

Эрик нагнулся и вытащил из люка металлический каблук.

– Изи меня убьет! – сокрушено произнесла Нина.

– Скорее заставит меня купить еще одни, – ответил Эрик.

Нина сама удивилась, как ей передалась эта любовь Изи к вещам. Нина часто поражалась женщине. Это же всего лишь бездушные предметы, как можно их любить?! Но вот она только что уничтожила безумно красивую и бесстыдно дорогую обувь, и готова устроить им пышные похороны, подобно печально погибшим питомцам.

Но более насущная проблема заключалась в том, что каблук был девять сантиметров в высоту, и Нина в одну секунду превратилась в инвалида.

– Как же мне теперь ходить? – удрученно воскликнула Нина и посмотрела на ноги.

Длина ее ног различалась ровно на высоту каблука. Поломанная туфля превратилась в плоскую лодочку, отчего приходилось стоять с одним согнутым коленом.

– Все поправимо, надо просто отломать второй каблук, – тут же нашел решение Эрик.

Он помог Нине снять уцелевшую туфлю и принялся расшатывать каблук. Спустя две минуты неотступных усилий, когда его лицо раскраснелось, а руки вспотели и на них вздулись вены, Нина произнесла:

– Не так-то просто, как казалось, да?

Эрик смерил язвительный комментарий Нины взглядом убийцы, но тот не помог ему справиться с туфлей.

– Вот же хрен собачий! – выругался он.

– Попробуй также в отверстие засунуть!

Эрик последовал предложению Нины, опустился перед люком и вставил каблук в отверстие. Нина почувствовала на себе несколько обозленных взглядов, обусловленных поспешными выводами. Издалека прохожим казалось, будто пара вандалов пытается осквернить городскую достопримечательность и создать угрозу общественности. Хотя со стороны их можно было принять и за вампиров, отчаянно стремящихся поскорее спрятаться от грядущего рассвета в канализационных безднах.

Через пару сильных рывков, каблук все-таки поддался, и Эрик довольный вручил Нине вторую лодочку.

Она задорно рассмеялась.

– Оставь себе на удачу! – сказала она Эрику, протягивающему ей сломанный каблук.

– Может, мне его еще на шею повесить? – съязвил он.

– Один – тебе, один – мне. Просто чтобы запомнить этот вечер!

Эрик не хотел обидеть Нину, какой бы глупой идея ни казалась. А потому засунул длинную острую шпильку в карман брюк.

Они подошли к широкому гранитному парапету, разделяющему границу помоста площади и обрыв, успев занять оставшиеся свободные места, и свесили ноги над пропастью. Внизу холм резко обрывался, и с этой стороны он больше напоминал утес. Но дальше пологий склон мягко выравнивался с остальной местностью, пестревшей густой растительностью и подлесками, соединяясь с пышной лесной частью парка внизу. Вдоль парапета выстроились люди, готовые лицезреть чудо.

Эрик смотрел на тысячи разноцветных городских огней, вспоминая, каким город казался отсюда тридцать лет назад. Все было не таким величественным и угрожающе громоздким. Город скорее имел тот внешний вид, который сегодня ассоциируется с пригородами. Удивительно, как быстро идет время, и как стремительно оно меняет все вокруг.

Компания начинала бизнес с прилавка под навесом, потом перебралась в кафе, дальше они присвоили маленькое старое двухэтажное здание, служившее в далеком прошлом игровым домом с парой комнат для проституток, и только через шесть лет вложили деньги в строительство знаменитого клуба «Геенна». На строительство ушло три года, а потом начался крупный передел территории между бандитскими группировками, который затянул открытие досугового центра. Когда долгая пятилетняя война закончилась, и Эрик с компанией стали новыми королями, вечеринка открытия «Геены» была фееричной. Они праздновали целый месяц, и это – была самая безумная и беспредельная вечеринка, которую Эрик только помнил.

Эрик грустно улыбнулся, когда понял, что спустя десятилетия его окутала тоска по трущобам и уличной жизни с бургерами и ночевками в подвалах. Наверное, потому что правила там были проще. Ты либо плохой, либо хороший, ты либо враг, либо друг. Не было таких промежуточных состояний, когда ты мог играть на обе стороны и при этом считаться нормальным. Тебя бы пристрелили обе стороны, как самое мерзкое отрепье, даже отвратительнее их самих. А сейчас все стало чересчур запутанным, и никто не поможет понять, что правильно, а что нет. Если бы они обсуждали сегодняшнее соглашение двадцать лет назад, то открытое заявление албанцев о том, что они раздумывают, чью сторону им выбрать, расценивалось бы, как приказ открыть огонь.

С возрастом обстоятельства обрастали длинной шерстью и густым подшерстком, скрывающие четкие грани скелета, и размывающие точные понятия условностями. Если бы кто-нибудь десять лет назад сказал Эрику, что он будет работать с албанцами, Эрик бы пристрелил такого провидца.

Эрик пытался заметить изменения в городском облике, но все больше понимал, что стоит поискать изменения в самом себе. Время меняет не только мир вокруг, но и головы людей, ломая приоритеты, коверкая принципы и переворачивая убеждения с ног на голову. Отбросив бизнес, и взглянув на личную жизнь Эрика, можно смело заявить, что еще пару лет назад Эрик бы и не подумал сбежать из-под надзора собственных телохранителей и покинуть безопасный периметр, чтобы просто погулять. Фактически он положился лишь на одного человека, пусть и обладающего необычными способностями. Эрик рискует собственной жизнью, чтобы просто доставить Нине удовольствие от пребывания вне заточения.

Эрик вдруг понял, насколько Нине удалось изменить его взгляды. Он перестал бояться привязанности, как огня, и смело признавал, что Нина смогла убедить его в том, что любовь вовсе не означает кражу свобод и приношение жертв. Когда ты любишь, ты сам охотно отдаешь все, что у тебя есть ради того, чтобы сделать любимого человека счастливым. В этом и крылась собственная выгода – Эрик получал удовольствие, наблюдая за тем, как Нина радуется его вниманию.

Эрик поскорее отбросил подобные размышления. Он сам заводил себя в тупики подобными думами.

– А что насчет Томаса? – спросил Эрика внезапно.

Ему необходимо кардинально сменить тему, на что лицо Нины тут же посерьезнело.

– Я ничего не могу рассказать о нем, – ответила она виновато.

Она упрекала себя в слабости, потому что не могла ответить на самый важный вопрос, что задавал не только Эрик, но и она сама. Почему ей так сложно найти дорогу к Томасу? Почему она до сих пор не увидела о нем чего-то внятного? Почему она до сих пор не видит его лица, хотя напрямую общается с его названным братом? Кто же даст образы о Томасе, если даже Виктор не в силах?

Нина постоянно изучала воспоминания Виктора, но те времена, когда он тесно работал и жил вместе с Томасом были туманными, и лицо Томаса всегда скрыто.

– Почему ты не видишь его? – интересовался Эрик.

Нина тяжело вздохнула.

– Я не знаю. Я еще никогда не испытывала подобное.

– Что именно?

Нина подбирала слова, чтобы объяснить Эрику свои ощущения.

– Я знаю, что он есть, я чувствую его присутствие. Но я никак не могу увидеть его четко. И это странно.

– Почему?

Эрику нравилось расспрашивать Нину о ее способностях, хоть она и не любила рассказывать.

– Потому что… чтобы развеять туман, нужно долго концентрироваться на том, что хочешь увидеть. Чем больше энергии я трачу, тем быстрее все проясняется. Рано или поздно усилия дают результат. И тогда Они начинают шептать.

Эрик слушал непонятные речи, к которым уже привык, а прохожий бы и не понял, о чем они. Эрик не смел перебивать, осознавая, насколько интимные вещи она рассказывает. За такую откровенность ее вторая половина убивала любопытных.

– Но с Томасом все иначе, – закончила Нина.

– Туман не рассеивается?

Нина задумалась на секунду. Дело было не только в том, что между ней и Томасом нерушимая плотная стена. Сами Монстры вели себя загадочно. Там, где был Томас, не было Монстров. И Нина не понимала, почему.

– Не то, что Монстры не шепчут. Они… они как будто не хотят ничего говорить о нем.

– Они боятся его?

Нина покачала головой.

– Нет, это определенно не страх. Это что-то другое. Например, Монстры боятся тебя. Я помню, что Они боялись маму. Они не любят Яна. Презирают Марка. Но вот Томаса… Они словно еще сами не поняли, что испытывают к нему.

Эрик болтал ногами над обрывом и держал Нину за руку, точно боялся, что она сорвется. Хотя она часами сидела на перилах балконной террасы на полусотенном этаже, и зачастую он даже не был в курсе.

– Как ты думаешь, с чем это связано?

Ох, Эрик, тебе кажется, она знает все ответы, но ты задаешь уже десятый вопрос о Томасе, а Нина практически ни в чем не уверена наверняка, что касается этой таинственной личности. Нина долго думала прежде, чем дать ответ.

– Я думаю, это потому что он – сильный.

Эрик напрягся.

– В смысле он очень влиятельный?

Нина чуть мотнула головой.

– Нет. Он сильный вот тут, – с этими словами она постучала указательным пальцем по виску.

– Умный? Сообразительный? Хитрый? Красивый? Это же все – я.

Нина улыбнулась и взглянула на Эрика. Он редко был таким шутливым и задорным, чаще изображая из себя сурового и напыщенного лидера. Она позволила себе дотронуться до его лица и завести за ухо волнистую прядь, выбившуюся из массы товарищей.

– Ты силен сердцем, – сказала она. – Твое сердце очень горячее и… живое…

Нина пыталась выразить словами то, что ощущала внутри Эрика, чей духовный мир был, как зеленая лужайка в середине лета с кучей насекомых, грызунов и даже лосей с лосятами.

– А вот Томас… – Нина запнулась. – Он как будто не умеет чувствовать.

Эрик нахмурился.

– Словно у него нет души, – почти прошептала Нина и испугалась того, насколько четко она описала чужака.

Эрик встречал таких людей. Они жестоки и бескомпромиссны. Они либо становятся изгоями, либо бесстрашными захватчиками. Томас – одиночка. И тем он был опасен – его действия невозможно предугадать, и он это знает.

Виктор сказал, что после того, как они разъехались по разным уголкам, Томас исчез. Таков был его план. Он выходил на связь с Виктором сам. Однажды он молчал почти три года. Но Виктор внимательно следил за переменами в сфере торговли оружием, и он четко видел следы Томаса – призрака, гремящего цепями.

– Почему он стал таким? – спросил Эрик.

Нина пожала плечами. Даже Виктор, знавший его с десяти лет, не мог сказать, что повлияло на ребенка, который уже в таком раннем возрасте разрабатывал изощренные планы убийств местных бандитов.

– Я не знаю, – выдохнула Нина. – Он не показывает мне. Он очень сильно защищает свои воспоминания. Иногда я вижу какие-то обрывки его памяти во снах. Но там такой сумбур. Мне не хватает деталей, чтобы соединить все воедино.

Эрик гордился самоотдачей Нины, которая не переставала следить за Томасом даже во сне.

– Виктор как-то сказал, что ты сможешь понять истоки его безумия

Нина обеспокоенно взглянула на Эрика. Он словно возложил на ее плечи огромного мамонта и стоял спокойно курил в стороне, пока она исходила потом от груза и ответственности. Но если бы Нина сказала, что это не так, она бы пыталась обмануть себя. А как телепат может обмануть самого себя, если он умеет читать не только свои мысли, но и чужие? Нина понимала, как много от нее ждут, и она не имела права обмануть их надежд.

– Когда я пытаюсь нырнуть глубже в его сознание, мне становится страшно, – откровенно призналась Нина.

Эрик обеспокоенно взглянул на нее.

– Почему?

– Я боюсь, что… – Нина сглотнула, – что захочу там остаться.

Вдруг откуда-то с центра города в небо взлетели искры. Яркие резвые огни оставляли за собой дымовой след. Достигнув пиковой высоты, они чуть замедляли ход, а потом взрывались оглушительными хлопками. Разноцветные взрывы разных форм осветили ночное небо фантастическим светом. Зеленые, красные, синие, оранжевые кометы разрывались гигантскими сферами, которые трещали, шипели, стреляли, пополняя свои армии новыми сферами. Сказочное зрелище казалось бесконечным. Люди восхищенно кричали, аплодировали, дети визжали от восторга, счастливые отцы фотографировали семейства на фоне знаменательного события, влюбленные пары целовались. А салют все продолжался. Уже около сотни залпов вознеслись к небесам, разорвали ночной мрак и оглушили всех жителей празднующего города.

Мерцающие огни приковывали внимание людей около пятнадцати минут, после чего зрелищная концовка с миллионами искр ослепила зрителей под громкие крики толпы. Казалось, загудел весь город, когда гигантский желтый сноп искр разлетелся во все стороны, точно забил огненный фонтан.

Наконец, в небе все стихло. На земле люди, словно переняли безумие горящих и взрывающихся небес, и устроили экзальтированный рокот. Послышались хлопки пробок шампанского, и народ продолжил гуляния.

Эрик посмотрел на Нину, она – на него. И они долго сидели, просто держась за руки, глядя друг другу в глаза.

– Не хочется, чтобы этот вечер кончался, – произнесла Нина.

Фейерверк был заключительным мероприятием, ставившим точку в торжественных программах в честь Дня города. И он словно оканчивал и вечер Нины с Эриком. Чудесный вечер. Без друзей, партнеров, опасений и угроз. Лишь они вдвоем и целый мир вокруг.

– Согласен, – тихо ответил Эрик, – мне тоже не хочется возвращаться туда.

Руки Нины были ледяными, и он понял, что она замерзла. Но она самоотверженно продолжала не замечать холод, чтобы продлить вечер еще хотя бы на пару секунд.

И снова Эрик принял спонтанное решение. Сегодня он был в ударе!

– Пойдем! – позвал он уже в третий раз за вечер.

Он снова потащил Нину через толпу, планируя визит в очередное необычное место. Им не хотелось возвращаться в свой мир. Так почему бы не провести хотя бы ночь вдали него?

Им понадобилось около двадцати минут, чтобы выйти из необъятных чащоб парка. Они шли по тротуарам вдоль дороги, на которой не осталось ни одного трезвого водителя в эту ночь. Из проезжающих машин то и дело доносились пьяные крики людей, поздравляющие незнакомых прохожих с праздником. Из некоторых машин торчали флаги фанатских клубов, развевались цветные ленты, пассажиры жгли бенгальские огни, высунувшись из окон автомобилей. Оставалось надеяться, что их водители остаются трезвыми.

Они прошагали еще несколько кварталов, когда Эрик остановился.

– Так, посмотрим, – он вытащил из карманов брюк бумажник и стал пересчитывать купюры.

Его спонтанные решения были романтичны, но мало продуманны. Он не мог пользоваться кредитками, потому что следопыты Томаса могли их проследить, а потому оставались только наличные. Эрик Манн – владелец наркоимперии, и пользоваться бумажками вместо платиновых карт – безумие для человека такого статуса, а потому и наличных денег у него практически не было. Есть в этом что-то ироничное – иметь в бумажнике кучу электронных денег, но без возможности пользоваться ими.

А потому он пересчитал свои гроши, и погрустнел. Но потом вспомнил, что бывали моменты, когда он, вообще, жил без денег. Он спал в переулках под картоном и ковырялся в мусорных баках в поисках съестного. Когда он вдруг размяк и стал зависеть от денег?

Он тут же сообразил, где они могут провести ночь на ту мелочь, что осталась после ужина в кафе и поездок на автобусе.

Через несколько минут они стояли перед потрескавшейся от времени и осадков табличкой «Отель Патриша». Это был не отель. Это был захудалый сарай в четыре этажа, который просто обязан стоять следующим в городской очереди на снос, как и весь благоухающий канализацией квартал. Казалось, нырни он еще глубже в упадок, и по тротуарам будут бегать радиоактивные крысы.

Захудалая гостиница домашнего типа занимала ровно один подъезд ветхого здания, с которого штукатурка отрывалась кусками размером с голову. Заколоченные окна соседнего подъезда наводили еще больший страх. Честно говоря, Эрик бы выбрал ночь под картоном, чем место больше похожее на обитель привидений.

Эрик, изображая швейцара, нарочито галантно открыл обветшалую дверь и витиеватыми жестами пригласил Нину внутрь. Девушка рассмеялась и, как и подобает благовоспитанной леди, присела в знак благодарности, и вошла.

Внутри, однако, интерьер обнадеживал. Стены исправно красили в ядовитый зеленый цвет, чтобы скрыть разрастающуюся плесень в углу. Гниющий линолеум, кажется, врос в пол, и его уже невозможно заменить. Плетеная газетница с обилием глянцевых журналов выбивалась из общей атмосферы угнетения и безнадеги, но изучив ее поближе, Нина поняла, что журналам, как минимум четыре года. Стойка с администратором пустовала, и Эрик щелкнул по звонку.

Из комнаты за стойкой высунулась недовольная женщина, видимо сама Патриша. И вправду, кому взбредет в голову явиться в отель посреди ночи?

Это была грузная женщина в обтягивающем розовом топе и леопардовых лосинах, и одежда ее в буквальном смысле облегала каждую складку мясистого тела. Ее обесцвеченные до желтого цвета короткие волосы были закручены в три поролоновые бигуди на макушке, а лицо покрыто таким количеством грима, что она могла побороться в нем с мимом.

– Вам повезло! – буркнула женщина, тряся вторым и третьим подбородками.

Эрик не смог сдержать усмешку, узнав о своем везении.

– На праздник съезжается много туристов, все гостиницы забиты под завязку! Вам повезло, что у меня осталась пара свободных номеров! Но они могут кончиться в любой момент, так что оплачивайте быстрее!

– Милая, ты слышала? Нам улыбнулась удача! – Эрик обратился к Нине.

Та смотрела на администратора с застывшим выражением искусственной доброжелательности, и эта маска сглаживала выражение ужаса на лице и истеричный смех.

Положив на стол сумму, в три раза превышающую настоящую стоимость номеров, Эрик заявил:

– Нам нужна самая новая комната.

Хотя Нина уже окрепла для того, чтобы спать в незнакомых местах, наполненных образами, Эрик переживал, что здешние картины прошлого могут травмировать не только ее, но и Эрика, который на своем веку повидал ужасов гораздо больше. Наверное, жизнь готовила его именно к этому событию – ночь в отеле Патриши.

– Ремонт в гостинице был проведен семь лет назад, тут все номера новые! – тут же буркнула милашка Патриша.

– Видите ли, у моей подруги аллергия на клопов. И если вдруг ее схватит отек от укуса, нам придется вызывать скорую и, скорее всего, санэпидемстанцию.

Эрик говорил деликатно со своей обворожительной улыбкой, которая работала даже на Роберта и, наверное, на самого бога. Поэтому у Патриши не было выбора, ведь она подкуплена со всех сторон: во-первых, ей щедро заплатят; во-вторых, давно подобные пупсики не радовали ее своим обаянием; и, в-третьих, штраф от эпидемиологической станции обанкротит бизнес.

Патриша так быстро выдернула купюры из рук Эрика, что тот и не заметил. А потом взяла ключ из ящика стола и позвала:

– Идемте, птенчики.

Узкая круговая лестница, в которой не разойтись и двум людям, вызывала клаустрофобию. Когда они поднялись на пятый этаж по скрипучим ступеням с ковровым покрытием, у Нины закружилась голова. На этаже размещался лишь один номер, поскольку это была переделанная в жилое помещение мансарда. В холле тускло горел один настенный светильник, наверное, для того, чтобы не увидеть где-нибудь под ногами труп бомжа. Наконец, Патриша открыла дверь, и они оказались в светлой и довольно милой комнате.

Двуспальная кровать и кресло в углу – весь интерьер номера, но здесь была отдельная ванная комната с душем, и это уже радовало. Как бы хозяйка гостиницы ни старалась завуалировать старость здания чистым бельем и крашеными стенами, запах сырости и старой канализации перечеркивал все ее старания.

Эрик осмотрел потолок, пытаясь прикинуть, окажутся ли они этой ночью под его завалами – крыша здания определенно была прогнившей. Нина осмотрела атмосферу комнаты, пытаясь найти страшные образы, которые помешают сну.

– Есть еще одна комната под этой, – прохрипела женщина.

– О, нет! Спасибо! Эта подойдет! – тут же воскликнула Нина.

Хозяйка вставила ключ в щель и скрылась за дверью.

– Надеюсь, тут никто не решился свести счеты с жизнью, – пошутил Эрик.

– Здесь нет. А вот в комнате под нами определенно есть труп… висельник, кажется, – беззаботно произнесла Нина.

Эрик выпучил на нее глаза и нервно похихикал.

Но каким бы страшным и даже опасным для здоровья ни было это место, оба были рады тому, что не вернутся этой ночью в снобистский отель. Словно Башня Хаммеля была символом всех проблем и тревог.

Нина закрылась в ванной комнате, желая смыть уличную грязь с голых ног. Ее туфли с открытым носом совсем не были предназначены для подобных путешествий.

Эрик снял пиджак и бросил в кресло. Он вытащил оба пистолета из кобуры и положил на тумбу возле кровати. Потом достал телефон и начал читать гневные сообщения Роберта, поражаясь количеству новых матерных слов, появившихся в его лексиконе. Нет, Роберт не мог до такого додуматься. Он точно просил консультаций у Дэсмонда.

– Они, наверное, ужасно волнуются, – произнесла Нина, выйдя из ванной босиком.

Она распустила волосы, и голова буквально стонала в экстазе, освободившись от плена шпилек и заколок. Нина сама была готова стонать от удовольствия, массируя уставшую голову, если бы Эрика не было рядом.

Он стоял возле окна и держал в руках телефон. Нина понимала, что ничего хорошего он там не прочтет. Она встала рядом и посмотрела в окно.

Мансарда была хороша тем, что возвышалась над остальными малоэтажными домишками этого района, и Нина созерцала пейзаж из старых крыш с антеннами и трубами. Большинство окон были темными, скорее всего, жители гуляют этой ночью до утра. Хотя, наверняка, есть и такие, кто остался дома и спал, как нормальный человек.

– Они всегда знают, где я. Мы отслеживаем друг друга по ДжиПиЭс, – ответил Эрик на беспокойство Нины.

Эрик пытался успокоить Роберта, твердя в сообщении, что они в безопасности. Но они все уже так давно живут под пристальным взглядом бойцов, что в буквальном смысле не представляют свои жизни без них. Эрик надеялся, что смог донести до Роберта опасность его затеи прислать патруль к Эрику. Если кто-либо из бойцов приедет сюда, агенты Томаса точно найдут их. Нет ничего проще, чем следить за черным бронированным джипом.

– Спасибо за вечер, – произнесла Нина.

Эрик улыбнулся и отложил телефон, не желая больше читать гневные обвинения Роберта в беспечности.

– Я и сам рад, что мы так повеселились.

Они стояли возле окна, опираясь на раму, и наблюдали за тихой улицей. Где еще можно найти столь беззвучное место в их жизнях?

– Главное, чтобы никто не караулил нас здесь.

Нина поняла, что Эрик говорит про врагов, и покачала головой.

– Здесь никого нет, – твердо заявила она, – они все там.

Оба взглянули на виднеющиеся далеко небоскребы. Где-то среди них была Башня Виктора, чьи прожекторы прорезали ночное небо до самой луны.

Странное ощущение охватило Эрика. Он словно вырвался на пару часов из собственной жизни и вселился в другого человека, живущего в здешних местах с облезлыми домами, ржавыми автомобилями на обочине и маленькими квартирками с тонкими стенами, через которые слышишь, как храпит сосед. Нина права. Здесь никого нет. Здесь нет его жизни, она вся там посреди мерцающих огнями высоток. Там его друзья, его враги, его жертвы и его тревоги. А здесь стоит совсем другой Эрик, Эрик из параллельной жизни. Наверняка, у него есть свои заморочки и хлопоты, вроде, попасть после офисной работы на школьное собрание сына, завезти горячего хлеба соседке, выгулять собаку и отложить немного денег с жалованья на новую машину. Почему-то Эрик из фантазий со всеми своими проблемами казался настоящему Эрику счастливее.

– Нина, прости, что тебе приходится видеть столько жестокости, – внезапно произнес Эрик.

Может, он просил прощение у Нины, а, может, и у самого себя.

Нина посмотрела на него и тотчас же ощутила его скорбь по ушедшей возможной жизни, отличной от нынешней, и, разумеется, лучшей. Так уж мы устроены, мы уверены, что в параллельных мирах мы живем лучше, потому что не хочется верить, что горе преследует нас по пятам, и от него невозможно скрыться.

Нина тоже часто представляла, какой могла бы быть ее другая жизнь, где родители до сих пор живы, где нет болезненной части биографии с психбольницей, где она не является частью жестокого мира наркоторговли, и где она никогда не видела смерть.

– Когда Ян отпускал меня, он говорил о том, что твой мир ужасен, – говорила Нина. – Я знала, что так оно и есть. Он жуткий, и мне было сложно адаптироваться.

Невольно всплыли воспоминания о самом первом дне, когда с ее помощью был найден разноглазый Альберт, и Дэсмонд замучил беднягу до смерти. Это чудовищное приветствие характеризовало весь новый мир. Нина поняла, во что она ввязалась, и что ей предстоит пройти и побороть в себе, чтобы Монстры не вырвались на свободу в столь злачном для Их жестокости месте.

– Но потом твой мир подарил мне Мию, – Нина даже улыбнулась слегка. – Она поделилась со мной множеством идей о том, кто я, что есть моя болезнь, и как можно бороться с ней. В больнице никто до таких мыслей не додумался.

Эрик вопросительно взглянул, требуя продолжения:

– Я поняла, что неважно, где я, или с кем я. Это не имеет значение. Главное то, во что я сама верю, что считаю ценным, и чем хочу дорожить. Все зависит только от меня.

Эрик слушал, не перебивая.

– Тебе покажется это бредом, потому что я сама не вполне понимаю, как это произошло. Но оказавшись здесь, в мире, где столько крови и боли, я лучше поняла свою болезнь. Теперь я знаю, что Монстры – это не что-то чужеродное, как вирус, который атакует тебя извне. Монстры – часть меня. Это – я. Просто это часть, которая не должна победить. Поэтому я держусь за тебя, Эрик. Ты для меня проводник, который ведет через горы трупов и не дает мне оступиться. Когда ты рядом, я перестаю бояться. Когда ты рядом, Они молчат.

Нина дотронулась до стекла, на котором кто-то когда-то оставил отпечаток руки, надеясь, что его обнаружат в будущем. Нина хотела бы сказать этому далекому посланнику: «Да! Я получила твое сообщение! Я нашла его!» Но отправитель никогда не узнает об этом, и тогда Нина задавалась вопросом: почему она увидела его, почему он важен? Потому что та девушка узнала в тот день, что ожидает первенца? Тогда кто захотел увидеть этот далекий образ: Монстры или Нина? Какая часть забралась далеко в паутину времени и вытащила эту добрую картину? Конечно же, добрая Нина. Монстры такое не показывают. Вот если бы у девушки случился выкидыш или, будучи беременной, ее сбила машина, то такое Монстры с удовольствием бы продемонстрировали. Но как бы Нине хотелось верить, что она может их перевоспитать! Она хотела думать, что научит Их быть добрыми. Папа учил их быть добрыми, рисуя добрые картинки. Нине хотелось надеяться, что в один день они перестанут быть Монстрами, и превратятся в Ангелов. И вместо убийств Они будут спасать.

– Я надеюсь, что сама смогу перестать Их бояться. И тогда ты мне больше не понадобишься, – прошептала Нина, отрывая ладонь от невидимого отпечатка.

Эрик вдруг поддался, стремительно налетевшему порыву, и дотронулся ладонью до ее щеки. Нина сначала удивилась, но потом улыбнулась.

– Помнишь, когда ты в первый раз дотронулся до меня? – спросила она.

Эрик усмехнулся.

– Ты закричала на меня, чтобы я не трогал тебя, – вспомнил он, смеясь.

Нина дотронулась до его большой и слегка огрубевшей ладони у нее на щеке.

– Теперь я хочу, чтобы ты никогда меня не отпускал, – прошептала она.

Эрик больше не мог сдерживаться. Он притянул Нину к себе и поцеловал.

Он был с ней так нежен, словно она была хрустальным шаром, который сломается от легкого давления. Но, тем не менее, он был настойчив, потому что, так же как и она, не хотел отпускать ее.

Возбуждение нарастало, и в какой-то момент Нина чуть отстранилась, словно оценивая, нравится ли ей новый уровень их отношений. И всей душой и телом она кричала «Да!».

Эрик понимал ее взгляд, хотя она ни слова не шепнула ему в мозг. Подсказки были не нужны. Он завел руки ей за спину, нащупал молнию на платье и медленно потянул вниз.

Нину переполняли смешанные чувства. Был там и стыд из-за того, что она впервые оказалась перед мужчиной в кружевном белье, и наслаждение тем, что она могла так сильно возбудить мужчину, и тонна желания чувствовать на себе его тело.

Он целовал ее шею, плечи, грудь. Его осторожность все больше уступала жесткому напору по мере роста возбуждения. Он оставил нежности, поддавшись страсти, заставляющей его скорее заполучить желаемое. Он не церемонился с бюстгальтером и просто сорвал его и тут же припал к грудям. Он мял их и жадно облизывал, и даже укусил сосок, не желая контролировать вырвавшийся пыл. Но Нина и не хотела, чтобы он останавливался. Она прижималась к его горячему телу, стараясь слиться с ним воедино. Она прижимала к себе его голову, когда он целовал ее груди, торс, живот.

Он резко встал с колен и вырос перед ней, судорожно расстегивая рубашку, жадно целуя ее губы, не желая разрывать контакт. Избавившись от рубашки с такой силой, что запонки разлетелись и закатились, невесть куда, Эрик легко поднял Нину, и она обхватила его горячий торс бедрами. Они вместе рухнули на кровать, и перешли точку не возврата.

Эрик был напористый, неугомонный и беспощадный. Раз озверев, он брал свое без компромиссов. А Нина лишь беспрекословно утоляла его голод, слушая его мысли и фантазии. Ему не нужно произносить вслух ни слова, она и так поймет его. Когда он захотел войти в нее, она сжала руки на его ягодицах и надавила. Когда он схватил ее за шею, она обхватила его большой палец и начала сосать, вызывая его стоны. Когда он хотел услышать ее крик, она кричала.

Эрик был грубым и даже иногда жестоким, но Нине это нравилось, и она продолжала твердить ему в мыслях, чтобы он продолжал еще и еще. Он кусал ее плечи, она царапала его спину. Он жадно впивался губами в ее рот, она готова была отдать ему каждый кусочек языка и тела, лишь бы их единение никогда не кончалось.

Они не могли насытиться друг другом всю ночь, раз за разом начиная новый раунд, словно соперничали на выносливость. Эрик вертел ее хрупким телом, как хотел, Нина охотно подчинялась его приказам, и он любил ее в таком множестве поз, что в какой-то момент она даже потеряла ориентацию в пространстве.

И только когда забрезжил рассвет, оба рухнули без сил, засыпая с признанием на губах:

– Я люблю тебя, Нина.

– И я люблю тебя, Эрик.

И целый мир за пределами старой комнаты в обветшалом отеле потерял всю свою ценность.

Примечания

1

Au clair de la lune, Mon ami Pierrot,

Prête-moi ta plume Pour écrire un mot.

Ma chandelle est morte, Je n’ai plus de feu ;

Ouvre-moi ta porte, Pour l’amour de Dieu.