Средневековый Восток

Глава 6 Средневековая Индия до ислама

Средневековая политическая структура Индии не знала таких империй, как Маурийская или Кушанская. Характерной для нее со времен Гуптов (IV–VI века) была постоянная неустойчивость власти, которая находила свое отражение в кратковременности и откровенной слабости династий и государств, в сосуществовании и постоянной междоусобной борьбе нескольких одинаково слабых политических образований. Едва ли не каждое из них при случае легко членилось на фактически автономные районы и княжества, в свою очередь, ожесточенно боровшиеся между собой.

На севере страны после Гуптов в конце VI века наибольшим влиянием пользовалось государство Гауда с центром в Бенгалии. Расширившись за счет завоеваний в Ориссе и Магадхе, это государство при энергичном правителе Шашанке пыталось подчинить себе всю долину Ганга, но, столкнувшись с сопротивлением со стороны государства Стханешвара в районе Джамны, вынуждено было отступить. Когда к власти в Стханешвара пришел Харша, он подчинил себе всю северную часть Индии.

Государство Харши просуществовало недолго — примерно столько же, сколько управлял им сам Харша (606–646). Он имел неплохую по тем временам армию, щедро покровительствовал буддизму (при нем был отстроен знаменитый монастырь-университет в Наланде) и пытался даже установить связи с далеким Китаем. Однако эфемерность его государства наглядно видна из зафиксированного в китайских хрониках эпизода. В 647 году, уже после смерти Харши, в его столицу прибыл китайский посол Ван Сюань-цэ. Враждебно встреченный, этот далекий чужеземец трезво оценил обстановку, собрал в пригималайских районах небольшое войско из тибетцев, непальцев и, присоединив к нему своих спутников-китайцев, сумел не только разбить армию преемника Харши, но и увез последнего в Китай в качестве пленника. После этого государство Харши распалось[9]. Начался длительный период раздробленности и междоусобиц, осложненный радикальными изменениями в Северной Индии.

Еще на рубеже V и VI веков в Северо-Западную Индию волна за волной стали прибывать кочевые и полукочевые племена белых гуннов (эфталитов) и гурджаров, нашествие которых, собственно, и привело к распаду державы Гуптов. Осев на значительной территории — в Синде, Раджастане, Гуджарате, Мальве, — эти воинственные племена в ходе сложного процесса метисации с местным населением и энергичной аккультурации образовали новую этнополитическую общность — касту раджпутов. На протяжении VII–VIII веков раджпутские князья в Гуджарате (название происходит от гурджаров) не только укрепили свои позиции и создали хорошо организованное войско, но и сумели отразить нашествие арабов, вынужденных ограничиться лишь завоеванием Синда в 712 году. Гуджаратское государство Пратихаров объединило вокруг себя практически все раджпутские земли, затем подчинило район Доаба (междуречье Ганга и Джамны) и центральные земли Северной Индии. В борьбе за Доаб Пратихары вели непрестанные войны с другим крупным североиндийским государством — княжеством Палов с центром в Бихаре и Бенгалии. На протяжении VIII–IX веков Доаб не раз переходил из рук в руки, пока государство Палов не вынуждено было уступить.

Рубеж X и XI веков был отмечен новой волной вторжения мусульман. Махмуд Газневид разграбил большую часть Северной Индии и увез с собой немалые ценности. Результатом этого нашествия были присоединение к Газневидскому султанату части долины Инда и распад державы Пратихаров на мелкие раджпутские княжества, наиболее значительные из которых вели, как и заметно ослабевшее государство Палов, войны с усиливавшимися в это время государствами Южной Индии.

Юг Индии, особенно густо покрытый джунглями Декан с его многочисленными племенами, вначале заметно отставал в своем развитии от севера. Однако в первые века нашей эры здесь уже возникло немало самостоятельных государственных образований, часть которых укреплялась быстрыми темпами. Сложившиеся еще в III–IV веках государства Паллавов и Пандиев не только вели борьбу между собой, но и успешно противостояли сначала Гуптам, а затем Харше. Позже возникшее в VII веке в южной части Махараштры княжество Чалукьев начало энергично теснить Паллавов. Именно Ча-лукьи отразили попытку Харши завоевать Декан. Но главная забота как Чалукьев, так и Паллавов, сводилась к тому, чтобы держать в повиновении местных князьков, стремившихся к независимости. Это, естественно, обусловливало слабость и нестабильность этих государств.

В середине VIII века один из мятежных княжеских родов — Раштракуты — сумел свергнуть правителей государства Чалукьев, а спустя столетие с небольшим князь из Чалукьев восстановил эту династию, хотя и ненадолго. В свою очередь, тамильское княжество Чолов в конце IX века разгромило государство Паллавов и захватило их земли, а в 910 году та же судьба постигла государство Пандиев. В результате возникло государство Чолов, объединившее под своей властью почти весь Тамилнад. Усилившиеся Чолы вели активную борьбу с Раштра-кутами, а после успешных войн с северо-индийскими Палами государство Чолов стало сильнейшим на юге Индии. Под его господством оказались даже Цейлон и Мальдивы, а в зависимости от него — Чалукьи и индонезийское государство Шривиджайя, куда Чолы направили свой военный флот. В начале XII века Чолы контролировали всю Южную Индию и частично даже потеснили раджпутов в Гуджарате. Но уже к концу этого века держава Чолов распалась. После этого в Тамилнаде восстановили свою власть князья из дома Пандиев, а некоторые княжества государства Чалукьев обрели независимость.

Длительные периоды децентрализации и краткие эпохи централизации вынуждали индийское общество постоянно быть готовым к структурной перестройке. На практике это привело к тому, что в каждом государстве непротиворечиво сосуществовали две зоны и, соответственно, две формы управления.

Первая сводилась к автономным и полуавтономным образованиям типа княжеств, где радже или махарадже по традиции принадлежала вся или почти вся полнота власти. В этих преимущественно небольших княжествах раджа выступал в качестве высшего правителя своих подданных: от него в конечном счете зависело, как распорядиться рентой-налогом, который взимался с населения и за счет которого существовали верхи княжества. Чаще всего одна часть дохода шла в казну раджи, а другая — его воинам-вассалам, получавшим от него ненаследственные наделы, а точнее, право взимать с местного населения определенной территории фиксированное количество налога в свою пользу. Сам раджа всегда был наследственным правителем, а его вассалы, как правило, — только условными владельцами пожалованного им дохода, так что право наследования для них сводилось к праву передавать свою должность наследнику. Что же касается связей княжества с внешним миром и, в частности, с тем государством, в состав которого княжество было включено (если это вообще имело место), то эти связи чаще всего ограничивались небольшой символической данью и обязательством поставлять воинов. Во всем остальном княжества пользовались системой иммунитетов, что делало их практически независимыми государствами в государстве.

Вторая зона находилась под непосредственной властью центра. Она обычно делилась на области-наместничества, губернаторами которых чаще всего назначались родственники правителя государства. Функционально власть наместника-губернатора была близка к положению раджи: он почти монопольно ведал в вверенном ему районе налогами, судом и войском. Но, в отличие от раджи, губернатор был лишь назначаемым и сменяемым чиновником, ответственным перед центром, где возглавлявшийся правителем административно-бюрократический аппарат определял его права и полномочия.

Вчерашнее княжество, усилившись и расширившись за счет соседей, легко трансформировалось в более крупное государство, в котором вновь завоеванные территории частично (если это были княжества) сохраняли прежнюю автономию. Остальные же земли, где не было устойчивой традиции наследственной княжеской власти, равно как и земли самого трансформировавшегося в большое государство вчерашнего княжества, оказывались под управлением центра и превращались в области и наместничества. И наоборот, слабо централизованные и лишенные крепких административных традиций государства при неблагоприятных для них условиях распадались на части, причем в результате этого не только княжества с устойчивой наследственной властью раджи, но и многие наместничества превращались в самостоятельные политические образования типа княжеств с наследственной властью вчерашнего губернатора-наместника.

Легко убедиться в том, что, несмотря на кажущийся вполне феодальным по характеру антураж с князьями и вассалами, перед нами вовсе не феодалы в европейском значении этого слова. Правители и главы полуавтономных и тем более автономных княжеств (а только они, правители и раджи, были наследственными владетелями) — это, скорее, верховные распределители благ различного масштаба. Все же остальные, включая и губернаторов областей-наместничеств, не говоря уже о воинах-вассалах или чиновниках-служащих, и по статусу, и по способу существования были государственными служащими без права передавать свой статус и доход по наследству.

Конечно, случались и исключения. В частности, полунаследственный статус имели, видимо, воины-раджпуты — вассалы раджпутских князей. Здесь решающую роль играли, как следует полагать, не столько статус, сколько принадлежность к касте воинов. Но тут необходимо обратить специальное внимание на всю систему каст и крестьянской общины, ибо то и другое были факторами, существенно корректировавшими всю внутреннюю структуру традиционного индийского общества.

Восходящая к древнеиндийским варнам и освященная индуизмом система каст издревле служила основой социальной структуры Индии. Принадлежность к той или иной касте была связана с рождением человека и определяла его статус на всю жизнь, которая крайне редко вносила поправки в жесткую схему. Наиболее жестким был наследственный статус брахманов: его трудно было утратить, даже когда брахман переставал быть жрецом и занимался иными, гораздо более мирскими делами, но еще труднее, практически невозможно было обрести. Что же касается вайшьев и шудр, то разница между ними в иерархии статусов с древности постепенно уменьшалась и ко времени, о котором идет речь, была уже невелика, а вот грань несколько изменилась: к вайшьям стали преимущественно относить торговцев и ремесленников, а к шудрам — земледельцев. Сильно возросла доля внекастовых изгоев — неприкасаемых (хариджан, как их стали называть позже), выполнявших наиболее тяжелые и грязные работы.

Уникальная по форме, варново-кастовая система не только оказалась эффективной альтернативой слабой политической администрации (а может быть, и наоборот: ее уникальность обусловила слабость государственной администрации — для чего нужна сильная административная система, если нет ее низового звена, если низы живут по законам саморегулирующихся кастовых принципов и общинных норм?), но и успешно компенсировала ее слабость, хотя такого рода компенсация никак не способствовала политической стабильности государств в Индии. Впрочем, общество от этой нестабильности не страдало — этим традиционная Индия выгодно отличалась и от исламских государств, и от дальневосточных, где кризис государства неизменно отражался на благосостоянии общества.

Причина в том, что варново-кастовая система при любых политических пертурбациях успешно сохраняла статус-кво в нижних этажах общества. Конечно, обществу не было без-различно, идут войны или нет; от них индийские низы, как и везде, страдали немало. Но если говорить о верхушечной борьбе за власть, то она не отражалась заметно на основной массе индийцев. Здесь играла важную роль традиционная индийская община, построенная на основе все той же варново-кастовой системы.

Вообще общинная форма организации земледельцев универсальна. Спецификой Индии был не сам факт существования общины, пусть даже и крепкой, а то место, какое эта община заняла в социальной и экономической структуре общества. В определенном смысле можно сказать, что структура индийской общины и ее внутренние связи были нерушимым микрокосмом индийского общества, которое, в свою очередь, как макрокосм копировало эту структуру.

Традиционная индийская община в ее средневековой модификации являла собой, особенно на юге, сложное социальное образование. Территориально она обычно включала в себя несколько деревень, иногда целый округ, организационно объединенные в нечто единое целое. В каждой из деревень были свой староста, часто и общинный совет (панчаят), а представители каждой деревни, старосты и члены панчаята, входили в общинный совет всей большой общины. На севере страны, где общины были более мелкими, они могли состоять из одного крупного села и прилегающих к нему нескольких небольших деревень и иметь одного старосту и один общинный совет, который нередко избирался из числа земледельцев одной доминирующей в данной местности касты.

Внутренняя жизнь общины строго регулировалась нормами общинного распорядка и кастовых взаимосвязей. Она подчинялась принципу джаджмани, суть которого сводится к жестко обязательному порядку во взаимообмене продуктами и услугами, между членами разных каст. Представители высших каст имели, согласно джаджмани, неоспоримое право пользоваться за гроши услугами выходцев из низших каст и тем более неприкасаемых, к которым следовало при этом еще и относиться с презрением. И что характерно: такое право никем и никогда не подвергалось сомнению. Так нужно, это норма жизни, закон жизни. Это твоя судьба, такова твоя карма — с таким сознанием жили и кастовые верхи общины, и кастовые и внекастовые низы ее.

На практике принцип джаджмани означал, что каждый член общины — будь он земледельцем, батраком, богатым брахманом, ремесленником, презираемым убойщиком скота или мусорщиком, прачкой и т. п. — словом, каждый на своем месте и в строгом соответствии со своим кастовым положением должен был не только четко знать свое место, права и обязанности, но и неукоснительно выполнять все то, что вправе ожидать от него другие. Собственно, именно это делало общину саморегулирующейся и жизнеспособной, почти не зависящей от контактов с внешним миром. Вне системы джаджмани в общине были только частноправовые сделки типа аренды или найма батрака. Все остальное было туго завязано традиционной системой взаимных обязательств в строгом соответствии с кастовыми обязанностями и положением каждого из тех, кто жил в общине.

Руководил сложной системой внутренних связей общинный совет, который разбирал также жалобы, вершил суд, выносил приговоры. Важную роль в совете играл староста, престиж которого был высок, да и доход обычно тоже. Для внешнего мира, и в частности для административно-политической и фискальной системы государства, именно староста был и представителем общины, и агентом власти на местах, ответственным за выплату налогов и порядок.

Своего рода вариантом общинно-кастовой системы была и организация индийских городов. В городах касты играли, пожалуй, еще большую роль, чем в общинной деревне — по крайней мере в том плане, что общины здесь обычно были однокастовыми, то есть целиком совпадали с кастами, будь то цех представителей какого-либо ремесла или гильдия торговцев. Все ремесленники и торговцы, все трудовое население города строго делилось на касты (касты ткачей, оружейников, красильщиков, торговцев растительным маслом, фруктами и т. п.), причем представители родственных или связанных друг с другом каст и профессий нередко объединялись в более крупные специализированные корпорации-шрени.

Индийское ремесло — ткацкое, ювелирное и др. — славилось на весь мир. Торговые связи соединяли индийские города со многими странами. И во всех этих связях решающей была роль каст и корпораций городских ремесленников и торговцев, регулировавших всю жизнь своих членов, от нормирования и качества продукции до судебных разбирательств и пожертвований в пользу храмов.