Срочно, секретно, Дракону…

Грозовое лето

Над Москвой клубились грозовые облака. Человек с рубиновыми шпалами в петлицах гимнастерки цвета стали, с орденом Красного Знамени на груди сидел за двухтумбовым письменным столом. Перед ним лежала выборка из донесений с пограничных застав о провокационных действиях японо-маньчжурской солдатни на дальневосточной границе.

Вертя в длинных пальцах красный граненый карандаш, человек читал:

«В Посьетском районе, в полутора километрах северо-восточнее пограничного знака № 11, группа японо-маньчжурских солдат численностью в 30 человек перешла границу Союза ССР и засела в камнях. Заметив приближающийся советский пограничный дозор, японо-маньчжурские солдаты открыли по нему ружейно-пулеметный огонь…»

«Японский отряд численностью около одной роты, перейдя границу Союза ССР, произвел нападение на советский пограничный наряд у Рассыпной пади в Гродековском районе. Встретив, однако, должный отпор, японский отряд был вынужден удалиться на маньчжурскую территорию…»

«Маньчжурский быстроходный катер, следуя вниз по Амуру в районе Джалинда, Перемыкино, Бекетово, Толбузино, Ваганово, шел в советских водах, причем команда вела наблюдение за советским берегом…»

«Ниже нашего хутора Бейтоново на Амуре с маньчжурского плота был обстрелян наш берег…»

Человек, изучающий сводку, жирными штрихами отчеркивал абзацы и, постукивая карандашом по краю стола, насвистывал мелодию марша из нового кинофильма «Если завтра война». Усмешка скользнула по его сухому, горбоносому лицу кавказца. Устремления организаторов провокаций были куда как очевидны: накалить и без того взрывоопасную атмосферу до критической точки. А там уж все пойдет само собой: полетит самолет, застрочит пулемет, загрохочут железные танки…

Полуобернувшись, человек посмотрел в окно, за которым клубились, густели и наливались чернильной синевой грозовые облака, и задумался о том, что не давало ему покоя все последние недели, — о «Командоре».

Два месяца назад поступила от «Командора» радиограмма:

«Дракон сообщает, что командование Квантунской армии ввело запрет на пролет гражданских самолетов над железнодорожной станцией Бинфан и ее окрестностями. Район станции Бинфан, находящейся к югу от Харбина, объявлен запретной зоной третьей степени секретности. Подробности через неделю, при очередном сеансе связи».

Эта короткая радиограмма говорила сама за себя: раз появилась новая запретная зона, к тому же еще строжайше засекреченная, следовательно, японцы создают какой-то новый объект, несомненно, военного назначения.

Однако через неделю «Командор» не вышел в эфир. А потом в Центр поступил номер газеты «Харбинское время». Набранная мелким шрифтом заметка в рубрике «Местные происшествия» сообщала: «В камере предварительного заключения сыскной полиции повесился Павел Летувет, старший буфетчик трактира «Зарубежье», арестованный по подозрению в незаконной торговле спиртными напитками». И невдомек было анонимному хроникеру, что эти его три строчки слепой нонпарели — эпитафия «Командору».

О том, что старший буфетчик трактира «Зарубежье» Павел Летувет это и есть «Командор», знали всего лишь несколько человек, и только здесь, а больше — нигде и никто в целом мире.

Невозможно было даже на долю секунды принять на веру версию о том, что такой человек мог опуститься до мелкого гешефтмахерства горячительными напитками. И уж конечно же, быть не могло, чтобы он вот так, за здорово живешь, сам, по своей доброй воле, ушел из жизни. Ни у кого в Центре не было ни малейшего сомнения в том, что мнимое самоубийство «Командора» — японская сказочка, рассчитанная на простофиль.

Редко кому удается изо дня в день ходить по лезвию ножа и ни разу не оступиться. «Командор», вероятно, на чем-то споткнулся. И ему накинули петлю на шею.

«Значит, прямых улик против него не имелось — были только какие-то подозрения, причем, по-видимому, очень смутные, — подумал человек. — А из этого следует…»

Из этого следовало, что Дракон пока вне всяких подозрений, а стало быть, и вне опасности. В противном случае японцы не стали бы убирать «Командора». Ликвидировав его, они собственными руками оборвали единственную ниточку, которая могла бы вывести их на Дракона. Потому что радиосвязь с Центром Дракон поддерживал только через «Командора».

Но ведь и Дракон лишился теперь возможности оперативно выходить на связь. Несомненно, он пошлет связного, и рано или поздно станет известно, зачем понадобилось японцам закрывать доступ в район станции Бинфан. Однако…

Однако донесение разведчика, как заключение врача о болезни, всегда тем ценнее, чем раньше его получишь. Это во-первых. А во-вторых, — полагаться лишь на связных — значит то и дело искушать судьбу.

— Дракону никак нельзя без радиста, — вслух сказал человек.

Он уже знал, что в Харбин направлялся Сергей. Он был резервным радистом, с недавнего времени обосновавшимся в Шанхае. Вообще-то на него имелись особые виды, планировалось, что его рация по мере надобности будет использоваться для радиоконтактов со штабом китайской Красной Армии. Но для того чтобы переправить в Харбин радиста из Москвы, ушло бы много времени. А за противником нужен глаз да глаз. Так что кандидатура Сергея оказалась в конечном счете единственно приемлемой.

Дело было за легендой.

Сотворение правдоподобной легенды — задача не из легких. Как бы она ни походила на быль, все равно, по внутренней своей сути, легенда не что иное, как плод фантазии. Между правдоподобием и правдой, между легендой и былью всегда остается зазор. Пусть сведенный до минимума, пусть даже такой, про который можно сказать: «Комар носу не подточит», но все-таки — зазор. Из этого неизбежно следовало: ни один самый удачливый разведчик не может быть застрахован от того, что враги не нащупают самое уязвимое место в его легенде — стык между правдой и подделкой под правду.

Естественно, что и легенда, которую в экстренном порядке подготовили для Сергея, не была страховым полисом, обеспечивающим от любой превратности судьбы.

В Шанхае легальным прикрытием служила должность разъездного торгового агента китайского филиала одной весьма солидной берлинской фирмы. Директор филиала — по соображениям чисто коммерческим — время от времени оказывал добрые услуги. Когда Сергей — разумеется, из Берлина — написал в Шанхай, что он не прочь бы послужить верой и правдой делу процветания германской коммерции на китайской земле, то директор филиала ответил любезно, что уважаемому просителю повезло: именно сейчас в филиале открылась вакансия — должность коммивояжера, или разъездного торгового агента.

Так Сергей легализовался в Шанхае. Но вот не прошло и года, а от директора филиала потребовалась новая услуга.

— Герр Вальтер, вы не могли бы оказать нам еще одну любезность? Помнится, вы как-то говорили, что коммерция словно море. В море — то штиль, то ураганы, то приливы, то отливы. В коммерции — то все идет как по маслу, то вдруг того и жди банкротства, то прибыль, то убытки. Так разве не можете вы именно теперь, на данном отрезке времени, попасть в полосу некоторых финансовых затруднений?.. Вероятно, никого не удивит, если вы, блюдя интересы фирмы, сократите штатное расписание на одну единицу. Да, да — ту самую, о которой вы сейчас подумали!.. Но как человек, известный своей гуманностью, вы, естественно, не допустите, чтобы молодой, подающий надежды торговый агент оказался — учтите, по вашей вине! — в положении жертвы кораблекрушения. Вы мучительно ломаете голову: как помочь бедняге, оставшемуся за бортом вашего корабля. И вдруг вспоминаете, что в Харбине дислоцируется родственное предприятие — фирма «Кунст и Альбертс», радеющая многие голы о процветании германской коммерции на маньчжурской земле. Вот где сможет развернуться и показать в полной мере, на что он способен, молодой, энергичный коммивояжер! И вы, подняв телефонную трубку, просите, чтобы вас связали с Харбином… Что? Фирма «Кунст и Альбертс» и ваша — давние конкуренты? Но ведь коммерция словно море. И как воды двух не сообщающихся друг с другом потоков в конце концов стекаются в одно и то же море, так и доходы двух конкурирующих фирм сплошь и рядом поступают в конце концов в один и тот же банк и даже почему-то оказываются на одном и том же текущем счете.

Такой, вернее, примерно такой разговор состоялся месяц назад в оккупированном японцами китайском городе Шанхае. Теперь Сергей с рекомендательным письмом в кармане, пожалуй, уже должен добраться до Харбина.

Пожалуй?.. Это слово между разведчиками не в ходу. Начальству не доложишь:

«Сергей, пожалуй, уже в Харбине».

Центр и его руководство должны знать точно: в Харбине Сергей или он еще не прибыл в Харбин.

Предположим, что Сергей в Харбине. Тогда вопрос: почему он не выходит на связь?

А если с Сергеем, чем черт не шутит, что-то стряслось по дороге? Например, недоразумение при проверке документов на маньчжурской границе?..

«Вряд ли… Сергей, пожалуй, уже в Харбине», — успокоил себя человек, которому через полчаса надлежало быть с докладом у начальника управления.

«Да, пожалуй…» — повторил про себя человек со шпалами в петлицах и снял с рычага телефонную трубку.

— Есть новости, товарищ Климов? — набрав номер, спросил он. — Так что же вы… сами мне не позвонили?

Человек с внешностью типичного кавказца резко приподнялся на стуле.

— Немедленно жду вас у себя! — с командирскими нотками в голосе прокричал он в микрофон и бросил трубку на рычаг.