Срок авансом

Джон Пирс. Грядущее Джона Цзе

Внезапно оказалось, что он сидит в другом кресле — упругом, удобном и словно изготовленном по его мерке. Когда он увидел перед собой письменный стол непривычной формы, то сразу догадался, что именно произошло. Когда же он посмотрел на человека, сидевшего за этим столом, и встретил взгляд, исполненный энергии и мудрости, то последние сомнения исчезли — он находился в грядущем. Потом, заметив, что на человеке напротив надет не лабораторный халат, а рубашка с непривычным узором и кургузая куртка и что в этой небольшой, мягко освещенной, серебристо–серой комнате нет ни единой машины, ни единого прибора или счетчика, он понял, что находится в своем грядущем, — в грядущем, которое он предсказывал, в которое неколебимо верил. Все окружавшее его ясно подтверждало, что контроль над феноменами ней установлен и что силы психики одержали решительную победу над грубыми физическими энергиями.

За эти секунды его жгучее желание поверить перешло в несокрушимую убежденность.

— Вы — пси–человек, — сказал он.

Кроудон глядел на Джона с растущим недоумением, которое сменилось самыми дурными предчувствиями. Нет, это, конечно, не Скиннер. Человек, сидевший в кресле перед ним, нисколько не походил на сохранившиеся фотографии. В чем была его ошибка? Он направил миллиарды джоулей энергии, необходимых для путешествия во времени, со всей точностью, выработанной за долгие годы исследований. Он, несомненно, сфокусировал свои лучи на том месте, где, по всем расчетам, следовало находиться кабинету Скиннера, примыкавшему к лаборатории, местоположение которой было твердо известно. И лучи коснулись человеческого тела. Но вот перед ним сидит этот странный субъект и говорит непристойности.

— Я не совсем пси–человек, — ответил Кроудон, — хотя и имею некоторое представление о пси.

«Какой нелепый синоним для слова «психолог»!» — подумал он. Правда, в материалах XX века ему попадался термин «мозгоправ», но чаще всего психолог в них именовался психологом. Прекрасная иллюстрация того, насколько письменный язык отличается от устного. И это доказывает, подумал он со злостью, которую нижестоящие порой испытывают к вышестоящим, что и светила исторической психологии способны ошибаться в вопросах лингвистики. Однако работа есть работа, даже если все и пошло не так, как хотелось бы.

— Боюсь, я не знаю вашего имени, — сказал он, обращаясь к человеку из прошлого. — Меня зовут Кроудон.

Он встал и, выполняя инструкции психологов, протянул руку приветственным жестом XX века.

— Я Джон Цзе, — ответил Джон, вставая и пожимая протянутую руку. — Это не совсем то, что пророчила правоверная наука моего времени. Но мне это нравится. Я ждал именно этого. Какой у вас век, Кроудон? Двадцать первый?

Кроудон был озадачен. Он ожидал растерянности и не сомневался, что объясниться с пришельцем окажется трудно, а то и совсем невозможно. Однако все получалось что–то уж слишком легко.

— Двадцать второй, — ответил он. — А точнее, сейчас двадцать седьмое марта две тысячи сто семьдесят восьмого года… тринадцать часов тридцать минут. — Помолчав, он спросил: — А вы пси–человек?

— Я физик–ядерщик, — ответил Джон. — Массачусетский технологический институт. Однако я издаю журнал, посвященный вопросам пси. Рассказы и статьи. Я и сам ставил кое–какие опыты на машинах Иеронима, — добавил он.

Первые его слова настолько оглушили Кроудона, что остального он просто не расслышал. Обиходные выражения одного столетия могут стать нецензурными в следующем. После атомной катастрофы 1987 года слова «физик–ядерщик» и «ядерная физика» стали грязнейшими ругательствами.

Разумеется, все знали, что на свете существуют такие вещи, как ядерная физика. Ею даже пользовались. Но в мире, который психологи–практики создали заново из хаоса ядерных разрушений, люди избегали столь непристойных слов, как «физика». А «физик–ядерщик» — это было даже хуже, чем «специалист по реакторам». Сам Кроудон называл себя натурфилософом. Ради интересов общества приходится делать то, что делает он, но зачем давать своей профессии похабные названия?

Разумеется, этого вульгарного сквернослова следует как можно скорее отправить в его собственный век. Но это потребует нескольких часов подготовки. Ведь прежде его помощники должны будут проверить аппаратуру, которая занимает десяток комнат вокруг благопристойно пустого кабинета и целомудренно скрыта от посторонних глаз за стенами, точно водопроводные и канализационные трубы. Да и не повредил ли приборы чудовищный разряд энергии, столь бессмысленно вырвавший Джона Цзе из далекого прошлого, которое ему вовсе не следовало покидать?

Но как бы то ни было, он очутился тут. И его надо представить Координатору. Резиденция Координатора находилась весьма далеко от этих промышленных трущоб, куда были изгнаны мощные натурфилософские установки. Кроудон сказал Джону, что им нужно отправиться в другое место, они встали и вышли из кабинета (расположенного на первом этаже) в тихий переулок. Кроудон грустно оглянулся на здание, которое они только что покинули. По виду этого здания, казалось, никак нельзя было догадаться ни о его назначении, ни о том, что оно скрывало внутри. Пришельцу из другой эпохи и в голову не пришло бы заподозрить что–нибудь неладное — этот, во всяком случае, не заподозрил. Но он–то, Кроудон, знает все и несет на себе печать отверженности.

Кроудон уже успел набрать вызов с указанием места назначения, и менее чем через минуту перед ними остановился пустой автомобиль, запеленговавший его передатчик. Дверца распахнулась, и Кроудон сделал Джону знак садиться. Как только он сам сел рядом с Джоном, дверца захлопнулась и автомобиль тронулся в путь.

Джон нашел, что салон удобен и просторен. Двигался автомобиль бесшумно, и нигде не было заметно никаких признаков мотора — ни приборной доски, ни рычагов.

— Какая энергия его движет, Кроудон? — спросил Джон. — Какой у него мотор?

Это не было вопиющей непристойностью, но все–таки подобные вещи незнакомым людям не говорят. Кроудон растерянно уставился на него, не зная, что ответить.

— Пси, конечно! — безапелляционно заявил Джон, восторженно улыбаясь.

У Кроудона полегчало на душе.

— Да, мы, в сущности, так это и воспринимаем, — сказал он.

Эвфуизмы — вещь путаная, но, как бы то ни было, прикладная психология охватывает широкую область — например, оформление в соответствии со вкусами потребителя. Да и сами психологи прибегают к помощи натурфилософии, хотя лишь малых, низших ее отраслей — так сказать, кибернетических приспособлений.

Джон погрузился в блаженную задумчивость. Несомненно, этот мир победоносного пси сознательно отыскал в прошлом его — пророка, уже тогда провозглашавшего истину.

— Вы искали в прошлом именно меня? — спросил он.

«Только этого не хватало!» — подумал Кроудон. Он и так уже мучился из–за своей неудачи, а тут еще приходилось объяснять, что это перемещение во времени было досадной ошибкой.

— Не совсем, — объяснил он Джону. — Мне был нужен пси–человек по фамилии Скиннер. Мы считаем его провозвестником нашей цивилизации. После атомной катастрофы (он поперхнулся на этих мерзких словах) пси–практики сплотили остатки человечества воедино. Они основали нашу цивилизацию, заложили основы нашей культуры. Мы все почитаем Скиннера как первого создателя их искусства. И я не понимаю, — добавил он как мог мягче, каким образом селектор сфокусировался на вас.

— Я находился в Гарварде, где ожидал одного правоверного ученого в его кабинете, — ответил Джон. — Насколько мне известно, вокруг на много миль не было ни одного пси–человека. Но подумайте вот о какой возможности: предположим, решающий фактор тут — симпатия, эмпатия [симпатия — здесь внутреннее сродство; эмпатия — излучение духовной энергии]. Предположим, что вокруг меня существует, выражаясь условно, симпатически–эмпатическое поле. Это могло сбить фокусировку вашей машины…

Кроудон смотрел на него в полном недоумении. Хотя он и сам был натурфилософом, слова этого (брр!) физика из прошлого были ему абсолютно непонятны. Большая часть физических книг была сожжена после катастрофы, а остальные хранились в закрытых фондах из–за своего нецензурного содержания. О подобных вещах можно было говорить только эвфуизмами. «Ну–ка, ну–ка, — подумал он. — Эмпатия… это что–то связанное с дисбалансом, кажется так? Или это энтропия? Но что тогда симпатия?» Кроудон решил не тратить времени на бессмысленные головоломки.

— Право, не знаю, — произнес он вслух. — Мы, разумеется, проведем расследование. И тщательно взвесим ваше предположение.

Кроудон был достаточно сведущ в психологии, о чем свидетельствовали его заключительные слова.

Но Джон думал уже о другом.

— Этот пси–человек, которого вы искали… — начал он.

— Скиннер, — подсказал Кроудон.

— Так что же сделал Скиннер? — спросил Джон.

Кроудон досадливо поглядел на него.

— Работал с голубями [Скиннер — американский профессор, психолог, ставивший опыты над голубями; см. его статью «Обучающиеся машины» в журнале «Сайентифик америкэн» за 1961 год о применении теории обучения к голубям], — ответил он коротко.

Глаза Джона остекленели. Перед ним распахнулись новые горизонты. Значит, в его время большинство исследователей ней шло неверным путем! Они работали со столь сложным объектом, как человек. Но наука всегда начинала с простейшего и лишь затем переходила к сложному. Перед его умственным взором встало сияющее видение — голуби–телепаты! Но если возможно телепатическое общение с голубями, то почему не с амебами? И в случае успеха — ясновидение, телекинез, телепортация… весь этот мир, который сейчас его окружает. Но тут ему пришлось отвлечься от своих грез автомобиль остановился перед длинным рядом металлических дверей в глухой стене.

— Тут мы выходим, — объяснил Кроудон. — Телепортация в резиденцию Координатора.

Кроудон не был психологом и не осознавал полностью всей эвфуистичности своего мира. Для него слово «телепортация» было названием крупнейшей корпорации его страны. «Телепортации» принадлежала сеть автоматических транспортных туннелей с ракетами дальнего следования, охватывавшая весь его мир. Пассажир так же не думал о силах, приводящих систему в действие, как не думал он о канализационной сети, скрытой под мостовыми городов. Он просто входил в полутемное купе, садился в мягкое кресло в коконе из упругой пластической массы и терпеливо переносил неприятные ощущения, возникавшие при ускорении и торможении. Кроудон и не подозревал, что когда–то это название было значащим словом.

На Джона телепортация произвела наиболее сильное впечатление из всего, что он успел увидеть за время своего визита в грядущее. Ускорение он воспринял не как физическую, а как психическую нагрузку. Когда он вышел из купе в приемную Координатора (координаторам полагались личные телепортационные станции), он был вне себя от восторга. И даже на несколько секунд утратил дар речи.

Войдя в кабинет раньше Джона, Кроудон шепотом предупредил Координатора, что Джон — физик–ядерщик и отчаянно сквернословит. Координатор был человек с широкими взглядами, весьма тактичный и, разумеется, психолог. Он держался с Джоном безупречно и даже находил в себе силы сочувственно улыбаться в ответ на то, что, на его взгляд, было непристойным бредом. И время от времени произносил ничего не значащие, но любезные слова. Мысли же его были заняты совсем другим: он соображал, что можно сделать со столь странным существом. Когда же Джон выразил желание отправиться с помощью телепортации на Марс, Координатор окончательно убедился, что перед ним сумасшедший.

— Телепортация не обслуживает Марс, — сказал он после неловкой паузы.

Затем Координатор отвел Кроудона в сторону и сказал вполголоса:

— Либо этот человек и раньше был помешанным, либо шок вызвал у него тяжелое душевное расстройство. Отвезите его в Классификацию к психологу–клиницисту. Я позвоню и предупрежу, чтобы кто–нибудь задержался, — добавил он, взглянув на часы. — Потом отправьте его назад в его собственное время.

«И мне, право, все равно, попадет он туда или нет», — с горечью подумал Координатор.

Телепортация доставила упоенного восторгом Джона в Классификацию, где хорошенькая служительница (на самом деле это была медсестра) надела ему на голову шапочку, обвешанную проводами, и попросила покрепче сжать металлические ручки кресла.

— Ну, а теперь расслабьтесь, — сказала она и вышла в соседнее помещение настроить лучеуловитель.

Через пять минут она вернулась и проводила Джона в кабинет, почти совсем пустой. Только письменный стол, кресло перед ним и человек за столом. Психологу пришлось задержаться после работы, чтобы принять Джона.

— Э… гм… мистер Джон, — сказала сестра, — это… э… пси–человек Миллер. Он вам поможет, — добавила она мягко.

Психолог Миллер сделал Джону знак сесть в кресло у стола. Он очень устал и даже поддерживал голову ладонью, пока проглядывал энцефалограмму Джона через окошечко в крышке стола. «Как облечь все это в слова?» недоумевал он.

— У вас бывают периоды возбуждения, — сказал он наконец. — Вы всегда уверены в себе. Вы многословны. Ваши убеждения (он содрогнулся) идут вразрез с общим направлением вашей культуры.

Это было лишь бессмысленное хождение вокруг да около, и он решил не продолжать.

— На вашем месте я бы обратился к врачу, — сказал он. — Есть… а… э–э… некоторые указания на гормональный дисбаланс. Вот примите штучку, и он протянул своему посетителю прозрачный тюбик с сахарными таблетками.

Джон застыл в благоговейном изумлении. Этот человек, только прижав руку ко лбу и сосредоточившись, сумел узнать так много! Глаза Джона увлажнились при этом доказательстве могущества силы пси. Он взял предложенную таблетку и рассеянно разжевал ее. Его охватило ощущение блаженного покоя.

— Примите и вы, — предложил он Миллеру.

— Почему бы и нет? — сказал Миллер и проглотил двойную дозу эвфорина. День и без того выдался тяжелый, а тут еще это…

Заключительная часть визита Джона в грядущее прошла словно в блаженном сне. Телепортация, автомобиль, кабинет Кроудона — и вот он уже в той самой комнате его собственного мира, из которой его так внезапно вырвали. Он выбежал на улицу — скорее на самолет, на поезд, скорее, скорее! Лишь бы почувствовать под пальцами клавиатуру пишущей машинки и начать редакционную статью, уже рождавшуюся слово за словом.

Он писал:

«Мы живем в мире, который ученые–ортодоксы отказываются видеть, а увидев, отказываются признать, отказываются поверить собственным глазам.

И все же за последние сто лет и в этой среде находились мужественные ученые, удостоверявшие пси–свойства многих одаренных людей. Они видели неопровержимые доказательства левитации и телепатии.

Теперь благодаря тому, что мне пришлось пережить, я узнал, что сейчас среди нас есть человек, уже сумевший установить телепатический контакт с голубями.

Мы живем на исходе бесплодной эры в истории человечества, но семена грядущего уже прорастают в земле. Это именно то грядущее, которое предсказывали те из нас, кто лишен предвзятости, кто истинно восприимчив. Мертвящая рука научной ортодоксальности не в силах надолго задержать…»