США – угроза миру

Юрий Емельянов

США – угроза миру

400 лет американских войн против народов земного шара

Введение

"Разве вы меня боитесь? Неужели я представляю для вас угрозу?" Эти вопросы задала школьная преподавательница из города Балтимор в ходе дискуссии, которую мы, члены советской делегации, вели с американцами в апреле 1982 года о том, какая из наших стран угрожает миру. Спор шел в ту пору, когда президент США Р. Рейган называл Советский Союз "империей зла" и грозил ему "звездными войнами".

Действительно, трудно было представить, чтобы худенькая, невысокая молодая особа в очках, которая гостеприимно принимала нас в своем небольшом домике и с восторгом говорила о популярном в ту пору в США фильме "Москва слезам не верит", представляла собой угрозу для ее гостей – крепких мужчин и не менее крепких женщин, а уж тем более для могучего Союза Советских Социалистических Республик. Учительница прибегла к своему аргументу, потому что и слышать не хотела о том, что ее родина может представлять угрозу для нашей страны. С жаром отвергая обвинения в агрессивном поведении собственной державы, она в то же время не желала слушать о том, что получилось из-за того, что многие американцы доверчиво воспринимали оценки и планы своего президента в отношении нашей страны. В ту пору для многих американцев встреча с советским человеком немедленно вызывала в их сознании представление о страшной угрозе для их жизни.

О том, что страх перед внезапным и сокрушительным нападением СССР давлеет над американцами я убедился еще в первые же дни своего первого приезда в США в сентябре 1959 года. Когда городской трамвай в Вашингтоне спустился в подземный тоннель под площадью "круг Дюпона", я увидел на стенах указатели "shelter" ("бомбоубежище"). Такие надписи я видел в Москве лишь во время войны. Позже я узнал, что в ходе регулярно проводимых учебных тревог на случай нападения СССР в такие бомбоубежища прячутся люди.

Позже на приеме в советском посольстве миссис Кинг, сестра известного американского писателя Томаса Вулфа, рассказала нам, что всякий раз, когда мимо ее дома проезжала с воем сирены полицейская машина, каждый раз, когда по телевизору диктор тревожно заявлял о "чрезвычайном сообщении" (хотя обычно после этого следовала коммерческая реклама), у нее ёкало сердце и она думала, что СССР напал на Америку. Потом я убедился, что миссис Кинг была не одинока в своих страхах. Узнав, что я из СССР, нью-йоркский таксист, который вез меня на вокзал осенью 1977 года, сразу же показал мне на крыши небоскребов и предупредил, что на каждой из них будут сидеть его соотечественники и стрелять в нас, когда мы вторгнемся в Америку.

А через месяц тогдашнего пребывания в США я добрался до Сан-Франциско и в гостинице этого калифорнийского города смотрел трансляцию военного парада на Красной площади 7 ноября в день 50-летия Великой Октябрьской социалистической революции. После месяца пребывания в США я уже невольно воспринимал мир отчасти глазами американцев и мог живо представить себе, что чувствуют жители этого солнечного штата при виде парада советской военной мощи. В тот день в Сан-Франциско было около 20 градусов тепла. Я же видел, как по Красной площади, по которой мела метель, неслись танки. Диктор с неподдельной тревогой в голосе вещал: "На параде были показаны новые танки Т-72, которые взяты на вооружение всеми странами Варшавского договора". Танкисты, стоявшие в башнях танков и, казалось, слитые с броней, разом поворачивались к Мавзолею Ленина. Казалось, что этим людям ни по чем мороз, ни по чем любые преграды. Сейчас они на Красной площади, но завтра они на той же скорости ворвутся в Западную Европу, а потом окажутся и в теплой Калифорнии. О том, что подобные мысли господствовали в умах американцев, свидетельствовали мои беседы по поводу этой передачи.

Страх перед СССР сочетался с твердым убеждением многих американцев в том, что их страна не может представлять собой угрозу для кого бы то ни было. Напротив, вера в то, что США является олицетворением миролюбия, добропорядочности, справедливости и других замечательных качеств, что, увидев Америку и американцев, любой человек не может этого не признать, составляло и составляет существенную сторону массового сознания значительной части американского населения. Вопрос, который задали мне в США в первые же часы после моего первого приезда в эту страну, звучал так: "HOW do you like it here?" ("КАК вам здесь нравится?"). Нажим на слово "как" предполагал, что вопрошавший не сомневался в моей положительной оценке, а его интересовала лишь степень моего восторга перед увиденным. Потом этот вопрос был повторен бесчисленное количество раз.

Потом я смог неоднократно убедиться в том, как болезненно реагируют многие американцы на любые критические замечания в адрес своей страны и как нередко они формировали свое отношение к иностранцам в зависимости от того, как те реагировали на американские реалии и американскую массовую культуру. Например, некоторые американцы испытывали недоумение, а то и неподдельную обиду, если их иностранные гости не разделяли шумного энтузиазма на матчах по бейсболу или баскетболу. Те же советские люди, которые коллекционировали записи американских исполнителей, автоматически получали оценку "прогрессивных" людей. «Американским» следовало восхищаться и желательно в превосходной степени.

Нет сомнения в том, что для положительных оценок многих сторон жизни в США есть веские основания. Красочная природа многих уголков этой страны, таких как Ниагарский водопад, леса Новой Англии и Пенсильвании, Великий каньон реки Колорадо, залив, в котором расположен Сан-Франциско, Беркли и другие города, не может не вызвать восхищения. В то же время путешественник по Америке может восхититься и тем, как эта богатая природа была превращена в край высокоразвитой цивилизации. Даже с борта самолета можно увидеть, что просторы Среднего Запада и многие другие штаты Америки представляют ныне из себя бескрайние обработанные поля, пересеченные ровными автострадами. За этими полями стоят огромные города, начинающиеся жилыми коттеджами и венчающиеся небоскребами деловых кварталов. Именно в США появились первые в мире здания, которые, устремились высоко вверх и стали "скрести небо". США стали пионерами и в создании современного урбанизированного комфорта, сделав его массовым. Превращение Америки в край высокоразвитой экономики с ее фермами, заводами, научно-исследовательскими центрами и лабораториями, страну удобной жизни для значительной части населения. – плод труда миллионов американцев – высоквалифицированных, трудолюбивых рабочих и фермеров, находчивых изобретателей и талантливых ученых.

В то же время здесь нелишне сказать о так называемом "законе Шляпентоха", о котором я узнал от его автора, известного советского, а затем американского социолога в его доме в Ист-Лэнсинге в январе 1988 года. Комментируя замечание его старого друга и коллеги В. В. Шубкина о том, что его вынудили эмигрировать, Владимир Шляпентох решительно заявил, что это не так. Он поведал, что в течение лет тридцати, с ранней юности только и мечтал, как сбежать в США. После 8 лет пребывания в США он не разочаровался в своем решении и с гордостью упомянул о своем профессорском положении, выпущенных восьми книгах и авторитете в социологических кругах страны. Однако даже этот человек, так долго стремившийся осесть в Америке, признал, что его переезд означал не только обретение того, к чему он стремился, но и немалые потери.

По своей привычке ученого Владимир Шляпентох вывел свой закон: "То, что хорошо в США, плохо в СССР. То, что плохо в США, хорошо в СССР". "Например, – пояснял автор "закона", – в СССР плохие дороги и автомашины. Но они превосходны в США. Однако, в СССР хорошее метро и хорош хлеб, а во многих городах США, как правило, отвратительное метро и хлеб безвкусен. В США многие лица среднего класса имеет свой домик, а в СССР большинство людей схожего положения имеют лишь двухкомнатную квартиру. Однако в СССР квартплата и стоимость коммунальных услуг ничтожны, а выплаты за дом, электричество и прочее в США весьма обременительны. Американские магазины заполнены в изобилии самыми разнообразными товарами, а в СССР все еще царит "дефицит" многих нужных вещей. В то же время, в отличие от США, где постоянно растет число убийств и других преступлений, а на многих улицах опасно появляться особенно с наступлением темноты, в СССР гораздо ниже уровень преступности и городские улицы практически безопасны". Особые нарекания у социолога вызвали его американские коллеги. "Часто они чудесные, милые люди, но как они не интересны! Они ничего не знают, кроме своей профессии и своего дома. И не хотят ничего знать! Как я скучаю по своим новосибирским друзьям! Какие у нас были умные, интересные беседы!"

Следует учесть, что эта беседа состоялась 20 лет тому назад и к настоящему времени после распада СССР и коренных перемен в России "закон Шляпентоха" утратил свою актуальность. И все же из него следует, что в американской жизни немало такого, что может стать объектом острой критики и даже отторжения.

Правда, познакомившись со множеством американцев за последние полвека, я мог усомниться в правильности категоричного суждения Шляпентохом о "неинтересности" американцев. Не считал я и то, что многие мои друзья и знакомые из США, включая, разумеется, и учительницу из Балтиморы, представляли собой угрозу для окружающих. Они ничем не напоминали ни героев американских фильмов, которые без тени сомнения разряжали свои огнестрельные оружия в своих врагов, или постоянно устраивали мордобои. Не были они похожи и на персонажей, которые забивали насмерть приемных детей из России или со школьных лет приучались стрелять по своим одноклассникам как по куропаткам.

Как правило, мои друзья и знакомые оказывались мирными, трудолюбивыми людьми, знатоками своего дела, доброжелательными, остроумными и гостеприимными, готовыми помочь незнакомому человеку, находчивыми в решении запутанных вопросов, излагавшими мысли четко и по делу. Я не раз мог убедиться в том, что знаменитая американская деловитость, о необходимости которой для нашей страны я слыхал еще в детстве, является замечательным качеством во многих житейских ситуациях.

Привлекательными качествами у многих моих американских друзей и знакомых была внутренняя собранность и связанная с ней та черта характера, которая на английском языке называется "to be mentally alert" (буквально "чтобы ум был начеку"). Я не раз наблюдал, как это состояние сознания проявлялось в умении трезво оценивать обстановку, свои возможности и быстро находить наиболее оптимальные решения. Поражало, например, как быстро и толково американцы могли составить программу пребывания своих гостей, с учетом их индивидуальных пожеланий и распределить их по разным местам жительства и машинам, на которых они должны были ехать. Я невольно сопоставлял это качество с тем, насколько труднее и медленнее решали подобные проблемы в Европе и как, например, вопрос о том, как развезти 4 людей по разным домам на 3 машинах превращался в почти неразрешимый предмет долгой и вежливой дискуссии в Британии.

Привлекателен и американский оптимизм. Достаточно увидеть лица бодро спешащих утром на свою работу американцев и американок с неизменными полуулыбками на лицах, чтобы понять, почему, отвечая на вопросы социологов, подавляющее большинство из них говорит, что они "счастливы" и даже "очень счастливы" (хотя дальнейшие распросы показывают, что у тех же людей имеется немало жизненных проблем). Признать, что ты несчастлив, что ты не доволен своей работой, своим жильем, своими друзьями, и т.д. – значит расписаться в собственном банкротстве, а американцы, как правило, готовы бодро преодолевать трудности, прежде чем придти к таким печальным выводам.

Многие семейные пары, как правило, старались поддерживать такой же оптимистический, бодрый тонус в своих отношениях, по крайней мере, на людях. Данные опросов свидетельствовали, что две трети американцев говорили о том, что они "очень счастливы" в браке, а свыше 29% – "достаточно счастливы". Лишь 3% признавались, что они "не очень счастливы" в своей семейной жизни. Но пока разводы, случающиеся в США так же часто, как и во многих урбанизированных странах, не убивали браки, я видел, как многие американцы свято берегут семейный очаг, заботятся о благополучии и уюте своего дома. обожают и балуют своих детей, поддерживают семейные традиции и весело проводят семейные праздники, а также Рождество и День Благодарения.

В то же время постоянная мобилизованность сознания, настрой на поиск оптимального решения заставляли моих знакомых сравнительно легко менять место жительства, работу, а порой даже религиозную конфессию. И это при том, что церковь всегда играла значительную роль в жизни американцев, в том числе и в поддержании их "состояния быть начеку". Я помню услышанную мною в январе 1960 года в Вашингтоне суровую проповедь пастора, который долго пропесочивал столичных чиновников за их формализм и бездушие, их неумение видеть человека за цифрой. Умение критически взглянуть на себя, свою жизнь и постараться улучшить свои достижения – также одна из типичных черт многих американцев. А поэтому там так популярны не только религиозные книги и передачи, но и всевозможные самоучители, а также книги добрых советов о самосовершенствовании.

В то же время собственные личные впечатления, очерки и воспоминания различных авторов, встречавшихся с американцами, чтение американских газет, журналов, художественных и нехудожественных произведений, изучение социологических исследований, убеждали меня в том, что вместить разнообразные черты этого народа в узкие рамки однозначных оценок немыслимо. Как и всякий народ, американцы различны по степени наличия у них положительных и отрицательных качеств. Как и во всяком народе, даже в наиболее типичном американском типаже нередко проявлялось сочетание трудно совместимых качеств.

Прекрасный специалист своего дела мог быть поразительно неосведомленным относительно многих предметов, казалось бы элементарно необходимых для общего кругозора. (И здесь В. Шляпентох был отчасти прав. Ошибки в географических названиях, исторических событиях и именах великих людей делают не только рассеянные американские президенты, но и многие рядовые американцы, стремящиеся не слишком обременять свой ум теми знаниями, которые они не считают особо нужными в их каждневной жизни и работе.) Приветливый, щедрый и добродушный человек мог неожиданно проявить капризную раздражительность, мелочную расчетливость, а порой и нетерпимость. (Возможно это следствие стрессов, которым по данным социологических обследований чуть ли ежедневно подвержено большинство американцев в условиях современных ритмов жизни.) Творческая смекалка и трезвость ума иногда поразительным образом соседствовали со слепым подчинением общепринятым шаблонам поведения и повторением расхожих суждений, что в конечном счете могло приводить к поразительным ошибкам. (По поводу конформизма американского общества сокрушались многие писатели США и его не раз исследовали американские социологи.) Но ведь сочетания противоречий в национальном характере обычны для любого народа мира и, как правило, не представляют собой угрозу для других народов.

Разумеется, учительница из Балтиморы, как и те, кто ссылаются на случаи насилия в американских общественных местах, неправомерно предлагали (или предлагают) судить о нации в целом по качествам отдельных ее представителей. Однако, прежде всего надо учитывать, что возможности управлять национальным государством у различных представителей одной нации неравны. Те американцы, которые восхищались советскими фильмами и были готовы принимать у себя советских людей в 1982 году, когда президент США называл нашу страну не иначе, как "империей зла" и готовил против нее "звездные войны", не имели ни малейшего доступа к рычагам управления Америкой. Но и те американцы, которые стреляют по прохожим, как охотники по диким птицам, также не имеют возможности управлять США.

Также ясно, что, являясь совокупностью людей, страна, народ, а также класс, партия или иной человеческий коллектив, имеют качественные отличия от отдельных людей, из которых они состоят. Вне зависимости от добрых черт людей, из которых состоят коллективы, социальные группы, нации, последние могут совершать деяния, представляющие угрозу для других групп людей и целых народов и которые творят лишь редкие люди, да и то часто в безумном состоянии. Но и обратное также верно: отдельные люди не могут совершить многих замечательных созидательных дел, которые под силу лишь людским коллективам (предприятиям и учреждениям, классам и партиям, народам и странам). У коллектива, в том числе такого, как целая страна, и отдельной личностью разные способы организации и разные уровни деятельности.

В то же время между любым коллективом людей, в том числе любой нацией, и отдельным человеком есть немало схожего. Как и отдельный человек, нация рождается, живет и умирает. (Просто ее жизнь обычно длится дольше жизни многих поколений людей.) Как и отдельный человек, нация имеет свои характерные потребности, свои виды занятий, в которых она особенно преуспевает. У нее есть свои идеи и заблуждения, свои сильные моральные качества и свои моральные изъяны. Точно так же, как невозможно существование совершенно идеальных или абсолютно порочных людей, вряд ли есть на свете совершенно идеальные или абсолютно порочные нации.

Как и отдельный человек, нация имеет свою память, но может забывать свое прошлое. Как и отдельный человек, нация может радоваться своим достижениям и гордиться своими достоинствами. Однако порой, как и отдельный человек, целая нация может незаметно для себя преодолевать зыбкие грани между законной гордостью своими своими успехами и бахвальством, между удовлетворением своей праведной жизнью и выставлением на показ своих добродетелей, забывая при этом о своих неблаговидных делах. Такая искаженная и избирательная память порождает преувеличенную самооценку как у отдельного человека, так и у нации.

О том, что отдельные люди часто забывают о своих неблаговидных поступках, следует из притчи о Христе и блуднице. Лишь после слов Христа каждый из фарисеев вспомнил о своих грехах. В ряде поучений Христос указывал на формальное исполнение фарисеями религиозных правил и их самолюбование своим внешне правильным поведением. Мысль о том, что гордыня – источник всех пороков присуща многим религиям мира.

Очевидно, что этот человеческий порок, имеющий древнюю историю, жив и ныне. Трудность его преодоления в том, что гордец всегда может указать на очевидные свидетельства своих достоинств и добродетелей, зачастую признаваемые окружающими людьми. Нередко эти достижения – следствие немалых усилий человека, которыми он в душе тяготится, если исполнение общественных правил и обязанностей для него не является естественной потребностью, а превратилась в тяжелую повинность, выполняемую через силу, формально. Компенсацию за трудные для него усилия внешне добродетельный человек нередко находит в самолюбовании и похвальбе перед другими. Неизбежным следствием этого является его ощущение своего превосходства над теми, кто пренебрегает этими общественными обязанностями и правилами, презрение к ним, а иногда и лютая ненависть к таким людям. Чем с большим трудом исполняет человек тяжелые для него правила и обязанности, тем больше он ненавидит тех, кто нарушает их: именно поэтому фарисеи собирались закидать камнями блудницу.

Парадоксальным образом, чем больше достижений у гордеца, тем больше вероятность, что он поставит себя выше окружающих, тем реже он будет считаться с мнением и интересами других людей. Не случайно, в "Новом завете" так много говорится о спесивых и заносчивых, хотя и внешне праведных фарисеях.

Гордец считает, что возвышение над другими и право судить других – это лишь справедливая компенсация за его трудовые усилия, а порой и лишения, понесенные им в ходе обретения успехов и добродетелей. Не получая же этой компенсации, гордец может пойти на путь жестоких, аморальных, а то и преступных действий. Известно, что многие обитатели тюрем обладают большими достоинствами и сильными качествами. Они могли бы оказаться весьма полезными членами общества, если бы не их завышенная самооценка и неумение учитывать интересы других людей.

Специалисты по проксемике, то есть учению о восприятии человеком пространства, знают, что люди, склонные к асоциальному поведению, имеют преувеличенное представление о своем "личном пространстве": они словно окружены невидимым воздушным пузырем огромных размеров, который они рассматривают как свою личную собственность. Объясняя, почему они начали драку, хулиганы нередко уверяют, что "к ним полезли", хотя на самом деле физическое приближение к ним других людей не представляло угрозы для их безопасности. Самомнение органично соединяется с преувеличенным страхом за собственную безопасность и одновременно с агрессивностью поведения.

Гордыней могут быть заражены целые классы, убежденные в своих якобы естественных правах на высшее положение в обществе, социальные прослойки, вроде фарисеев, политические партии и группировки, узурпирующие власть в обществе. Схожим может быть и поведение целой нации. Убежденность в превосходстве своей нации над другими народами, уверенность, что пока нация "вкалывала", другие народы "прохлаждались", пока нация соблюдала суровые предписания морали и общественного поведения, наводила порядок дома и на городских улицах, другие народы погрязали в лени и разврате, пока нация добивалась огромных достижений в развитии хозяйства, науки и искусствах, другие народы довольствовались убогой, примитивной и нищей жизнью в силу своей ущербности, порождает у нации в целом и ее представителей ненависть к другим народам, убежденность в своем праве игнорировать права других народов, покорять их, навязывать свои "правильные порядки", грабить их и уничтожать. Как и среди отдельных людей, порочные поступки наций часто являются невольным следствием их сильных качеств, порождающих слепую уверенность в их собственном совершенстве.

Слепая самоуверенность, рожденная успехами, зачастую приносит немало бед и отдельному человеку, и целому народу. Упование на те методы, которые однажды принесли успех, ведет к их консервации, порождает категоричность в суждениях, прямолинейность в решениях, жесткость действий. Формальным может стать даже самоконтроль, вроде бы установленный над своим поведением и который также становится предметом гордыни. Поверхностные, нередко лицемерные осуждения собственных ошибок лишь создают иллюзию исправления их, а на деле закрепляют уверенность в своей собственной правоте.

В то же время постоянное самовосхваление порождает некритическое отношение к своим успехам, иллюзорную уверенность в "полном и окончательном" достижении преследуемых целей, в обретении вечного иммунитета от различных напастей, подстерегающих прочих людей. Между тем несчастье, как правило, подстерегает человека, нацию или иную человеческую организацию в тех областях, в которых имеются наиболее яркие примеры их достижений и они считаются надежно защищенными от всяческих бед. (Например, физически крепкий от природы и закаленный человек может пренебречь разумной осторожностью и стать жертвой тяжелой болезни, первоначально спровоцированной нелепой простудой). Автор данной книги долго считал, что он всегда проявляет исключительную дотошность в воспроизведении исторических фактов, пока к своему стыду не обнаружил вопиющие описки и даже фактические ошибки, допущенные им в ряде своих публикаций. Компания, гордящаяся своей прозорливостью и своим богатством, может совершить чудовищную ошибку и в одночасье разориться. Страна, верящая во всесилие своей армии, непревзойденной по своему техническому уровню, может проиграть войну технически слабому противнику, достоинства которого она проигнорировала и к борьбе с которым она не была готова.)

Гордыня убеждает человека, коллектив людей и целую нацию в том, что, формально соблюдая правила человеческого общежития или правовые нормы, а также повторяя ритуальные заверения в своей честности, праведности и иных добродетелях, они навечно обрели иммунитет от злых и неправедных поступков. Именно по этой причине общество с изумлением узнает о чудовищных преступлениях внешне порядочного человека, а история знает немало примеров того, как нации, известные своими великими достижениями в развитии человеческой культуры, творили вопиющие преступления по отношению к другим народам: для этого достаточно обратиться к многочисленным примерам из истории древних или современных стран.

Отдавая отчет в том, что руководство страны нередко находится в руках определенных классов, элитарных групп и даже отдельных людей, в то же время нельзя считать, что национальные бедствия или преступления, совершенные нацией – это следствие лишь неразумных действий невежественных или преступных руководителей. Любой коллектив (в том числе класс, партия, нация) не отгорожен непроницаемой стеной от отдельных его представителей. Многочисленные невидимые нити связывают сыновей и дочерей страны со своим народом. Каждый сын или дочь своего народа имеет не только личные идеи и ценности, но и является носителем коллективных, в том числе общенациональных идей и ценностей, которые зачастую радикально отличаются по своему содержанию от личных идей и ценностей. При этом иногда для идейных ориентиров и ценностей, которые разделяет значительная часть нации, характерны национальный эгоизм и ограниченность, а то и шовинистическая спесь. Гитлер и его приспешники вряд ли смогли осуществлять порабощение и уничтожение народов мира, если бы не имели поддержки в подобных социально-психологических установках, разделяемых значительной частью германского народа.

Известно, что подавляющее большинство немцев справедливо верили в несомненные достоинства германского национального характера и великие достижения германской нации. Однако справедливая гордость за эти достоинства и достижения, не сдержанная постоянной самокритичностью, стала почвой, на которой возмущение грабительским Версальским миром переросли в ненависть к другим народам, презрение к ним, убеждение во второсортности других народов, своем праве отнимать у других стран их земли, порабощать и уничтожать их население.

Объяснять историю Германии 1933 – 1945 годов лишь роковым влиянием геополитических и расистских теорий, которые разделяли нацистские вожди, было бы неверно, так как при этом игнорировалось широкое распространение давних шовинистических настроений среди германского народа. До сих пор в мире многие не могут понять, каким образом народ Шиллера и Гёте, Бетховена и Баха мог совершать агрессивные захваты и проявлять крайнюю бесчеловечность. Скорее всего, идеи агрессии и порабощения других народов возникли не на пустом месте.

Мои родители, пробывшие первую половину 30-х годов в Германии во время работы советских рабочих и инженеров на заводах Круппа по советско-германскому соглашению о научно-техническом сотрудничестве, много раз рассказывали мне о своих впечатлениях от этой стране и ее народе в переломные для той страны годы. Как правило, рабочие и служащие металлургических заводов, а также другие их знакомые по Эссену, в котором они жили, были замечательными тружениками, специалистами своего дела, добрыми семьянинами и ходили регулярно в церковь. Их аккуратность, собранность, дисциплинированность и организованность вызывали восхищение у советских людей, работавших с ними. Как и многие тогдашние немцы, они отличались сентиментальностью, были честны и скрупулезны в выполнении своих обязательств. Они имели неплохое образование и были знакомы со многими достижениями немецкой культуры.

Тем поразительнее были некоторые рассказы кадровых крупповских рабочих, когда они делились своими мыслями о международной жизни или о своем отношении к другим народам. Не раз эти люди высказывали мнение о несправедливости распределения земли между странами. Они полагали, что у Германии недостаточно территории. В то время, как у Советского Союза, говорили они, показывая на географическую карту, одна шестая частью земной поверхности и СССР просто обязан поделиться с Германией своими землями. Некоторые же рабочие, повоевавшие на Западном фронте, рассказывали, каким мучительным казням они подвергали взятых в плен сенегальцев, только потому, что у них была черная кожа. При этом рассказчики не испытывали чувства стыда за свои былые преступления. Разумеется, они слыхом не слыхали ни про расистские теории Гобино и Чемберлена, ни про геополитические труды Хаусхоффера, взятые на вооружение нацистской партией. До конца 1932 года они не поддерживали Гитлера и лишь на последних выборах в рейхстаг стали голосовать за нацистов.

Казалось, что их знания и личные добродетели, их знания о великих поэтах, композиторах и ученых Германии, а также другие достоинства их народа превратно преломлялись в их национальном самосознании и лишь убеждали их в своем превосходстве над другими народами. В то же время шовинистические установки, которыми было пропитано национальное самосознание, исходили из того, что грабить другие народы – справедливо, мучить представителей других рас – дозволительно, поскольку другие расы якобы являются низшими.

И все же вряд ли стоит делать далеко идущие выводы на основе некоторых высказываниях отдельных рабочих-сталелитейщиков. Вряд ли подобные отдельные проявления националистических настроений и даже дикого расизма объясняли переход многих немцев, в том числе и рабочих на сторону Гитлера. Более вероятно, что главную роль в этом роковом выборе сыграла такая положительная сторона немецкого народа как любовь к порядку и их отвращение к хаосу.

Как и мои родители, многие советские люди всегда отмечали поразительную аккуратность и педантичность немцев в исполнении своих трудовых обязанностей и ежедневных домашних дел. Многие советские воины запомнили способность немецкого солдата привести в идеальный порядок свой окоп. Те, кто побывал в Германии в середине 1945 года, поразился с каким упорством немцы стали разбирать руины и восстанавливать страну. Поразительный пример того, как в разгар ожесточенных боев в Берлине в апреле 1945 году немец шел в точно назначенный срок на чисто профилактический прием к зубному врачу, привела писательница Елена Ржевская.

Восхищение таким поведением вместе с тем порой смешивалось с недоуменным удивлением. Мой отец однажды беседовал с одним немецким физиком, рассказавшем о том, как в годы войны он заработался и не пошел ночевать в дом, стоявший в десятках метрах от его лаборатории. Было уже утро и он, по устойчивой привычке начал бриться, чтобы не появиться перед домашними с небритым лицом. Раздался рев самолета, а затем послышался страшный грохот. Ученый сразу понял: его дом уничтожен американской бомбой. Решение, которое принял физик звучало неожиданным для моего отца: "Если я человек, то я добреюсь!" Он сначала методично добрился, а потом пошел смотреть на развалины собственного дома, под которыми погибла его семья.

Порой же подобный культ порядка приводил к явно неадекватным действиям. Еще в 1932 году в своей беседе с писателем Эмилем Людвигом

И. В. Сталин привел пример того, как большая группа социал-демократов опоздала на съезд партии только потому, что на платформе не оказалось кондуктора, которому следовало сдать билеты. Это преувеличенное уважение к существующему порядку поразило Сталина и других российских революционеров. В известной степени эта черта проявлялась и во многих ситуациях, мешавших социалистам, а затем и коммунистам Германии осуществить революцию.

Как справедливо показывает Василий Галин в своей книге "Политэкономия войны. Тупик либерализма", традиционный страх миллионов немцев перед хаосом и стремление обрести порядок любой ценой во многом объясняли их готовность подчиниться власти Гитлера. В дальнейшем же результаты политики Гитлера убеждали немцев в том, что организованная и упорядоченная Германия противостоит разрушительным силам хаоса и успешно одолевает их. Вплоть до поражений на советско-германском фронте миллионы немцев верили в превосходство немецкого порядка под руководством своего фюрера.

История свидетельствует о том, что германский народ был далеко не уникален в своем превращении из созидателя в беспощадного агрессора. Словно повторяя сюжет фантастического рассказа Р. Стивенсона про превращение добропорядочного доктора Джекилл в порочного мистера

Хайда, а затем обратно, многие народы планеты, известные своими созидательными достижениями и добрыми нравами, в ходе мировой истории не раз оборачивались в чудовищ, совершая грабежи, насилия и разрушения по отношению к людям иной национальности, расы или веры. А затем эти монстры обретали свою прежнюю праведную ипостась в своей родной, домашей среде. Правда, в отличие от рассказа Стивенсона снадобье, с помощью которого совершались эти парадоксальные трансформации, состояло из национального эгоизма, шовинистической веры в собственное превосходство над другими народами и было замешано на некритической оценке собственных реальных успехов, неоспоримых достоинств и несомненных добродетелей.

Свершались ли подобные превращения с Соединенными Штатами Америки? Или же любые сравнения США с нацистской Германией и чудовищным мистером Хайдом вздорны и неуместны? Для этого надо рассмотреть историю Америки с первых же ее страниц.

Часть I. Рождение Америки

Глава 1. Почему архиепископ Геннадий боялся 1492 года?

В конце XV века среди русских православных иерархов распространилось убеждение в том, что в 1492 году наступит конец света. К такому выводу они пришли, исходя из того, что на основе библейских представлений в 1492 году завершалось 7-е тысячелетие со дня основания мира. Судя по переписке новгородского архиепископа Геннадия, его в то время беспокоило лишь одно обстоятельство: почему Господь не предупреждает людей Своими знамениями о наступлении конца света. Некоторые люди на Руси ожидали, что в этом году произойдет временное воцарение Антихриста, другие были уверены, что сразу же случится Второе Пришествие Христа. В обстановке ожидания неминуемых потрясений было написано немало "покаянных стихов". В одном из "покаянных" стихотворений того времени, приводимом в книге С. В. Перевезенцева "Тайны русской веры", говорилось:

"Окаянный и убогий человече

Век твой кончается и конец приближается,

А суд страшенный готовитеся.

Горе тебе, убогая душе,

Солнеце ти есть на заходе,

А дене при вечере,

И секира при корени".

Однако конца света не состоялось. А 1492 год был ознаменован в мировой истории другим событием: после долгого плавания экспедиции Колумба на запад (то есть в сторону заходящего солнца, которое символизировало конец человечества в "покаянном" стихотворении) был открыт Новый Свет, получивший затем название Америки.

Скорее всего, Колумб и его спутники не знали о тревожных предсказаниях русских православных иерархов и вряд ли испытывали страх перед 1492-м годом. Иначе они не предприняли бы столь рискованного путешествия.

Ведь им впервые предстояло пересечь огромную Атлантику. Помимо открытия нового континента, Колумб совершил подлинный рывок в освоении планеты, сумев пересечь Атлантический океан напрямик, а не путем от Исландии к Гренландии, а затем к Канаде, которым за полтысячелетия до него плыли викинги.

Правда, человек не впервые пересекал океанскую гладь: еще в древние времена просторы Тихого и Индийского океана были покорены разными народами Азии и Америки. Но, если до экспедиции Колумба люди плавали, как правило, лишь по морям, являвшимися заливами Мирового океана, то Колумб открыл эпоху трансокеанских путешествий. Если прежде немалые выгоды от пересечения морских просторов по прямой (через "средиземные" моря) или с помощью каботажного плавания получали города и страны, имевшие выход к морскому побережью (а потому они богатели, становились центрами влиятельных держав), то теперь неизмеримо большие выгоды обрели те страны, которые имели наиболее близий выход к мировым океанам.

Неслучайно, сначала Испания и Португалия, расположенные на выдвинутом в Атлантический океан Пиринейском полуострове, а затем Англия, Франция и Голландия, расположенные в северной части Атлантики, заняли видное место в развитии трансокеанских сообщений. Беспрепятственная перевозка товаров судами в страны или из стран, к которым прежде вели лишь пути либо по суше, либо по морю вдоль изрезанной линии континентов, приносила огромные прибыли. Португальские купцы приобретали пряности в Индии и на Молуккских островах по ценам в 200-250 раз более низким, чем цены в Лиссабоне. Португальский король и пайщики Торговой палаты (купцы и португальские феодалы), имевшие монопольное право на торговлю в Азии, получали прибыль в 700-1000 процентов.

Невиданные прибыли извлекались не только за счет торговли. Ринувшиеся в Америку испанские и португальские конквистаторы в поисках несметных богатств Эльдорадо, вскоре на захваченных ими американских землях возродили рабовладение. Стремясь извлечь максимум прибыли из серебряных рудников, их испанские владельцы подвергали индейцев нещадной эксплуатации. На рудниках четверо из пяти индейцев умирали в первый же год работы. Католический священник Молина рассказывал, что дороги и пещеры вокруг рудников в Мексике были так усеяны трупами и скелетами индейцев, погибших от голода, что там трудно было пройти, не ступая по человеческим костям. Испытавая нехватку в рабочей силе, испанские колонизаторы устраивали охоту за рабами.

Однако обогащением и территориальными захватами Испании и Португалии, разделившим в 7 июню 1494 года в испанском городе Тордесильяс земной шар между собой, не ограничились последствия путешествия Колумба. Слова "Новый Свет", которыми стали называть американский континент, можно было использовать и для обозначения всего мира, открывшегося перед взорами европейцев после 1492 года и последовавших затем великих географических открытий. Казалось, что купол, который в соответствии с представлениями простых людей покрывал плоскую Землю, лопнул, и перед взором европейцев открылась Вселенная, пугающая своей беспредельностью во времени и пространстве. Невозможность довольствоваться видимым, стремление проникнуть за пределы очевидного и открыть законы, скрытые за поверхностью проявлялись в самых разных движениях человеческой мысли и деятельности людей.

Немецкий философ и историк Освальд Шпенглер писал: "Почти одновременно и в глубине совершенно тождественным образом имели место открытия Нового Света, кровообращения и коперниканской мировой системы". В открытии Леонардо да Винчи кровообращения, утверждал Шпенглер, "заключено глубокое сходство с одновременным открытием Колумба; это победа бесконечного над материальной ограниченностью наличного и осязаемого". Великие географические открытия послужили мощным импульсом для переосмысления сложившихся представлений европейцев. Отрывшиеся новые горизонты мира, позволявшие художникам и композиторам создавать образы на принципиально новой пространственной основе, раскрыли перед философами, математиками, естествоиспытателями невиданные прежде возможности для открытий.

Подтвержденное путешествиями Колумба и его продолжателей представление о шарообразности Земли не только изменило представление о том, что далеко, а что близко. Незыблемое представление о том, что находится наверху, а что внизу, рухнуло, после того, как было доказано существование антиподов на земной поверхности. Представление о том, что на земной поверхности может быть только один центр, оказалось ошибочным. Такой центр мог оказаться где угодно, а поэтому претензии столиц прежней окраины цивилизации на роль мировых полюсов могли быть оспорены. Казалось, что неподвижная прежде Земля вдруг пришла в движение, которое было частью еще более сложных движений планеты и солнечной системы в космосе. Понимание истинной формы мира, его движущих сил были достоянием лишь людей, приобщенных к образованию, и намного усиливало обладателей таких знаний.

Осознание шарообразности Земли и ее вращения вокруг Солнца согнуло плоскостное изображение мира и соединило его противоположные края, сделав его замкнутым на Земле и бескрайним во Вселенной. Открытие огромных континентов за пределами знакомых морей, превратившее некоторые европейские страны в великанов, одновременно резко уменьшило относительные размеры Земли, сделав ее песчинкой в просторах космос. Осознание этого последствия великих географических и астрономических открытий стоило Джордано Бруно жизни. Утрата Землей своего главного положения во Вселенной подрывало веру в господствующее положение незыблемых прежде центров земной власти.

Открытие истинной формы и размеров Земли, ее места в Солнечной системе заставляли мыслящих европейцев пересматривать незыблемые догмы. В своих работах француз Мишель Монтень и голландец Эразм Роттердамский отвергали суеверия и фанатизм, утверждали основы рационалистического мышления. Итальянец Бернардо Телезио, автор книги "О природе вещей сообразно их собственным принципам", основал философскую академию, в которой, в противовес средневековому аристотелизму, пропагандировалось опытное изучение природы. Решительно отвергая схоластику и призывая к опытному изучению природы, испанец Хуан Луис Вивес учил: "Путь познания ведет от чувств к воображению, а от него к разуму".

Новые открытия заставляли пересматривать основы мировоззрения на основе рационализма. С одной стороны, рационализм доказывал абсурдность нелепых средневековых представлений о мироздании. С другой стороны, диалектическое восприятие реальности, характерное для ряда философов античности, оказалось отброшенным в угоду механистическим представлениям на природу и человеческое общество.

Пародоксальным образом крушение примитивных и диких представлений о мире, расширение и углубление человеческих знаний о Вселенной и ее устройстве сопровождалось насаждением новых жестких схем. Даже гениальному Ньютону, совершившему грандиозные открытия физического мира, Вселенная представлялась в виде громадного часового механизма, который был некогда пущен в ход. Впоследствии борец против средневековых бредней и популяризатор физики Ньютона выдающийся просветитель Вольтер исходил, что необходимость событий определяется лишь "прямыми линиями", а "небольшие боковые линии" не играют существенной роли.

Размышляя о том, насколько возросли возможности человека после географических открытий, мыслители вновь возвращались к представлениям древних греков о человеке как мере вещей. Однако это не было простым возвращением к идейным установкам морских цивилизаций. Гуманистические идеи эпохи Великих географических открытий исходили из принципиально более сложной природы человека. Скульптурные и живописные образы Микеланджело и Леонардо да Винчи, герои Шекспира и Сервантеса раскрывали гораздо глубже сложную и противоречивую человеческую натуру по сравнению с образами, созданными самыми лучшими творцами античности Фидием, Мироном и Праксителем, Эсхилом, Софоклом и Еврипидом. В отличие от мыслителей античности и европейского Средневековья европейские гуманисты эпохи географических открытий отразили освобождение человека от власти гнетущих сил слепого рока.

В то же время следование античной культурной традиции, в соответствии с которой в центре мира ставился человек, означало, что покоритель Мирового океана получал в свое распоряжение не морской бассейн, почти полностью замкнутый сушей, а всю планету. Была ли такая ответственность по силам людям? На смену трагедии рока приходила гамлетовская драма выбора и решения. Лучшие творцы западной культуры тех лет указывали на глубокое противоречие между перспективами, открывшимися перед человеком, и несовершенством его природы.

Понимание глубоких противоречий человеческой природы и одновременно осознание огромных возможностей, открывшихся перед людьми после великих открытий, заставляло пересматривать представления о человеческом обществе и его устройстве. Некоторые мыслители считали, что теперь человеческие отношения и общественный порядок должны быть решительно перестроены на принципах равенства и братства. Томас Мор пишет книгу "О наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопия". Остров, описанный Мором, находился, по его словам, вблизи от Нового света. В это же время Томаззо Кампанелла создал свой труд "Город Солнца". Так возникли первые сочинения утопического социализма.

Однако порожденные захватывающей картиной Нового Света, открывшегося перед европейцами, утопические планы создания общества всеобщего равенства и братства вступали в конфликт с жестокой реальностью тех лет. В то же время было очевидно, что феодальный строй, сохранявший раздробленность стран Европы и анархию своевольных баронов, стал вопиющим анахронизмом, препятствующим движению европейцев к покорению новых миров. Централизованное государство, поощряющее развитие хозяйства, науки, техники, культуры, открывающее простор предпринимательской инициативе и движению товаров, становится идеалом в работах ряда европейских теоретиков XVI века.

Ускорение общественного развития стало несовместимым с идеалом Средневековья – богомольным человеком, смиренно выполнявшим заветы христианской веры и поучения священников. Идеологи новых учений о человеческом обществе ориентировались на мотивы и стимулы захватчиков чужих земель, богатств и народов. Необыкновенно возросшие возможности покорителей Земли не укладывались в сложившиеся представления о морали и праве.

Как и всегда в мировой истории движение вперед сопровождалось и утратами. Раскрепощение человеческого сознания от власти ошибочных представлений сопровождалось и крушением идейных принципов и моральных норм, направленных на сдерживание эгоизма отдельного человека и отдельного народа. Историк и политический деятель Италии Франческо Гвиччардини считал, что основными движущими силами истории являются эгоистические побуждения людей. Поставив во главу угла беспринципный практицизм, он считал, что для достижения поставленной цели следует приспосабливаться к сложившимся обстоятельствам. Эгоистические мотивы и неразборчивость в средствах, по мнению Ф. Гвиччардини, следовало поставить на службу единого централизованного государства, управляемого аристократической элитой.

Как и Гвиччардини, Никколо Макиавелли исходил из того, что в основе общественного развития лежит столкновение корыстных интересов, проявляющихся в социальной, классовой борьбе. Выступая за централизованное управление обществом, он полагал, что республиканский строй в наибольшей степени отвечает задаче соединения динамичных сил в едином национальном государстве. Отвергая традиционные моральные установки, Макиавелли допускал использование любых средств для достижения государственных целей: насилие, убийство, обман, предательство, клятвопреступление. Эти идеи логично вытекали из прямолинейного рационализма нового времени.

Позже в XVII эти идеи получили воплощение в учении англичанина Томаса Гоббса, провозгласившего: "Человек человеку волк" и утверждавшего, что в обществе царит принцип "война всех против всех". Гоббс решительно отвергал идею равенства людей, считая, что она лишь порождает непрерывные конфликты.

Разрушение устоев традиционной морали, потрясенных географическими открытиями, вызвал кризис католической церкви. Мартин Лютер, Ульрих Цвингли, Жан Кальвин и другие вожди Реформации выступили за отказ от вековых догматов католицизма. Они утверждали, что для спасения своей души человек не нуждается в посредничестве церкви, что спасение достигается не добрыми делами, а внутренней верой каждого. С одной стороны, принцип "оправдания верой", сформулированный М. Лютером, был направлен против гнета католической иерархии, охранявшей неприкосновенность феодальных порядков.

С другой стороны, протестантизм фактически позволял каждому верующему самому решать вопросы относительно того, что является истинным, духовным, моральным, греховным, а что нет. Исповедь Богу в присутствии священника заменялась чтением Библии. Объявление вождями Реформации Библии единственным источником истины позволило многим протестантам обращаться к наиболее архаичным текстам "Ветхого завета", в которых обман, насилие, жестокость и поголовное уничтожение целых народов объявлялись богоугодными делами, и таким образом находить оправдание своим аморальным и преступным деяниям. В Европе возникали многочисленные христианские секты, каждая из которых претендовала на свое "единственно правильное" толкование учения Христа.

Освобождение Реформацией паствы от власти Римского папы в то же время сопровождалось насаждением нового духовного гнета нетерпимых пастырей протестантизма. Кроме того, и в этой области человеческого развития прогресс сопровождался утратами и даже движением вспять. П. Я. Чаадаев имел определенное основание утверждать, что "Реформация вернула мир в разобщенность язычества, она восстановила основные индивидуальные черты национальностей, обособление умов и душ, которые Спаситель приходил разрушить. Если она ускорила развитие человеческого разума, то она в то же время изъяла из сознания разумного существа плодотворную, возвышенную идею всеобщности".

Другой стороной протестантизма было направление человеческой деятельности к погоне за наживой. Макс Вебер писал: "Полная интенсивной религиозной жизни эпоха XVII века… завещала… безупречную чистую совесть… сопутствующую наживе".

Возможно, ощущение тех грандиозных потрясений, которые созревали к концу XV века и грозили перевернуть все сложившиеся общественные устои, заставляли иерархов русской православной церкви думать о конце света. Предсказанная ими дата этих событий лишь случайно совпала с годом открытия Америки. Но вероятно, если бы они могли заранее узнать и оценить все последствия путешествия Колумба, они бы также были в смятении и говорили о приходе царства Антихриста.

Глубокие перемены в общественном мировоззрении не могли не отразиться на состоянии общества. Казалось, что эпидемия беспощадного уничтожения огромных масс людей, которой были поражены конквистадоры в Америке, была перевезена в Европу и охватила этот континент. XVI век вошел в историю многих европейских государств как время царствования королей, отличившихся массовыми репрессиями. Источником повышенной жестокости стала погоня за прибылью, захватившая страны и народы Европы. По требованию власть имущих в Англии вводились беспощадные законы против тех, кто оказался не нужен новым богачам, завладевавшими земельными участками для ведения прибыльного скотоводства. Миллионы англичан становились нищими и английский король Генрих VIII, вошедший в историю как пример неординарной жестокости, приказал бичевать "работоспособных" бродяг и нищих и прибегать к бичеванию, в случае вторичного задержания за бродяжничество. В случае третьего нарушения закона виновный подлежал казни. В царствование этого короля в стране было казнено около 100 тысяч бродяг.

В это столетие Западная Европа раскололась на два лагеря – протестантской Реформации и католической Контрреформации. Отдельные страны оказались ввергнутыми в гражданские религиозные войны, сопровождавшиеся крайними проявлениями нетерпимости и фанатизма. Войны между католиками и протестантами унесли многие сотни тысяч жизней в Западной Европе. В истории Нидерланд и Бельгии столетие открытий памятно как годы репрессий герцога Альбы (1567 – 73), во время которых были сожжены тысячи протестантских "еретиков". ХVI век связан во Франции с религиозными войнами между католиками и гугенотами (1562 – 1594), одним из эпизодов которой явилась кровавая резня во время Варфоломеевской ночи 1572 года. В истории Англии и Испании этот век известен массовыми сожжениями на кострах "еретиков" во время правления Марии Кровавой (1553 – 1558) и Филиппа II (1556 – 1598).

За религиозными репрессиями и войнами нередко стояли глубокие социальные и классовые причины. Об этом свидетельствовала кровопролитная крестьянская война в Германии 1524 – 25 гг., только при подавлении которой погибло свыше 100 тысяч человек. Многие из обострившихся социальных противоречий были спровоцированы великими географических открытиями.

Открытие Америки вызвало колоссальные потрясения и в экономике Европы. Приток драгоценных металлов (только с 1503 г. по 1650 г. в Испанию было ввезено из Америки свыше 181 тонны золота и 16 886 тонн серебра) вызвал падение цен на них и одновременный рост цен на другие товары. С середины XVI до середины XVII века цены на различные товары выросли в целом в 2 – 2,5 раза в Англии, Нидерландах, Франции, Италии. Так называемая "революция цен" распространилась на Восточную Европу,

Россию и Османскую империю. При этом уровень заработной платы наемных рабочих заметно отставал от роста цен. Так во Франции в течение XVI века цены выросли на 150%, а заработная плата лишь на 25%. К середине XVII века в Англии выросли на 250%, а заработная плата только на 75%.

С одной стороны, такие изменения в ценах привели к ухудшению положения потребителей. Особенно пострадали наемные рабочие. С другой стороны, от "революции цен" выиграли свободные крестьяне и мелкие арендаторы, так как с падением стоимости денег фактически уменьшились размеры феодальной ренты, а доходы от продажи на рынке сельскохозяйственных продуктов возросли. В зоне устойчивых урожаев свободные крестьяне быстро обогащались. Выгадали от "революции цен" и промышленники, получившие возможность меньше платить наемным рабочим. Эти последствия вторжения золота и серебра, награбленного испанцами в Америке, создали условия для быстрого накопления капиталов как в промышленности, так и в сельском хозяйстве.

Позже Карл Маркс и Фридрих Энгельс писали в "Манифесте Коммунистической партии": "Открытие Америки и морского пути вокруг Африки создало для подымающейся буржуазии новое поле деятельности. Ост-индский и китайский рынки, колонизация Америки, обмен с колониями, увеличение количества средств обмена и товаров вообще дали неслыханный до тех пор толчок торговле, мореплаванию, промышленности и тем самым вызвали в распадавшемся феодальном обществе быстрое развитие революционного элемента". Этим революционным элементом стала буржуазия, формировавшаяся с глубокой древности.

Древнейшие торговые и финансовые кланы, издавна контролировавшие морские торговые пути, теперь брали под свой контроль трансокеанскую торговлю. Говоря о преследованиях, которым подвергались евреи в ряде стран Западной Европы, писатель Лион Фейхтвангер в своем романе "Еврей Зюсс" сделал знаменательную оговорку: "В городах, на побережье Средиземного моря и Атлантического океана жили евреи вольно и богато. Они сосредоточили в своих руках обмен товарами между Востоком и Западом. Они наладили торговлю с Южной и Центральной Америкой. Открыли путь в Бразилию. Положили начало сахарной промышленности в Западном полушарии. Заложили основу для развития Нью-Йорка".

Вместе с международной еврейской буржуазией трансатлантические пути осваивали и представители христианской буржуазии различных конфессий – протестантской и католической. При этом христианская мораль католиков легко приносилась в жертву, когда речь шла о прибыли, а новая протестантская мораль, возводившая погоню за прибылью в культ, оправдывала любые жертвы, в ходе этой погони.

Один из авторов "Манифеста" Карл Маркс привел в своем главном труде "Капитал" цитату неизвестного автора статьи в журнале "Квотерли ревью", процитированной Т. Дж. Даннингом в книге "Профсоюзы и забастовки" (1860). Объясняя природу капиталистических производственных отношений, а заодно зависимость между нормой капиталистической прибыли и человечностью, автор писал: "Капитал избегает шума и брани и отличается боязливой натурой. Это правда, но это ещё не вся правда. Капитал боится отсутствия прибыли или слишком малой прибыли, как природа боится пустоты. Но раз имеется в наличии достаточная прибыль, капитал становится смелым. Обеспечьте 10 процентов, и капитал согласен на всякое применение; при 20 процентах он становится оживлённым, при 50 процентах положительно готов сломать себе голову, при 100 процентах он попирает ногами все человеческие законы, при 300 процентов нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы. Доказательство: контрабанда и торговля рабами". (Впоследствии эта цитата стала приписываться Марксу.)

Ничем не сдерживаемое стремление к наживе заражало целые страны. Правящие классы стран, расположеных на Атлантическом побережье и вблизи от него, но вступивших в борьбу за трансокеанские дороги позже держав Пиринейского полуострова (Великобритания, Нидерланды, Франция и другие) стояли перед нелегким выбором. Опоздав к разделу мира, они не желали мириться со своим второстепенным положением, довольствуясь остатками с барского стола Испании и Португалии.

Однако, чтобы воспользоваться своим выгодным положением на стартовой линии Атлантического побережья, эти страны должны были пойти на трудные, но необходимые радикальные преобразования. Глобальная экспансия требовала создания мощного флота, в том числе военного. Для прибыльной трансокеанской торговли была необходима высокоразвитая промышленность, выпускающая массовую товарную продукцию. Промышленное развитие было невозможно без создания высокопроизводительного товарного сельского хозяйства. Кроме того, быстрое продвижение в хозяйственном развитии предполагало научно-технический прогресс и расцвет культуры, а этому препятствовала власть светских и церковных феодалов.

Как и на морской стадии развития цивилизаций, когда наибольшего успеха добивались страны, которые поставили морскую торговлю под контроль централизованной власти, для развития трансокеанской экспансии потребовалось создание абсолютистской монархии. Хотя монарх страны был высшим феодалом, сосредоточение всей власти в стране в руках верховного правителя позволяло покончить с феодальной раздробленностью и привилегиями автономных баронов. Лучше выражая общегосударственные интересы, неограниченные правители национальных стран могли поощрять развитие промышленности.

Развитие абсолютизма в Англии ярко проявилось в правление Генриха VIII (1509 – 1547). Усилению королевской власти способствовали разрыв Генриха с Ватиканом и провозглашение себя главой английской церкви. Дальнейшее укрепление абсолютизма в Англии произошло в ходе почти полувекового правления Елизаветы I (1558 – 1603). "Королева-девственница" уверенно закрепила за британской короной обширные владения в Новом свете.

Тогда еще никто не догадывался, что эти и другие события после первого путешествия Колумба 1492 года, радикальным образом изменившие географические границы европейских держав, а также экономику, социальную жизнь и сами представления о мире, в значительной степени определят судьбу и характер будущей американской нации. Смелость и отвага первооткрывателей Нового света, их решительный отказ от устаревших представлений о мире, желание перестроить общество на рациональных основах убеждали их в своем превосходстве над другими народами. Они не замечали, что провозглашаемые ими христианские добродетели на деле прикрывают их алчность и жестокость по отношению к людям иной расы, национальности, культуры. Эти противоречивые качества были во многом характерны и для тех, кто оседал на американских землях.

Глава 2. "Святые отцы" или "коварные убийцы"?

Большинство современных американцев являются предками англичан. Как подчеркивал Уильям Фостер, "англичане были в те времена первоклассными пиратами и первоклассными работорговцами… Когда Англия… занялась грабежом Америки, она стала действовать подлинно людоедскими методами, типичными для капитализма на заре его юности – отнимать у Испании плоды ее "трудов", используя для этого в качестве главного оружия морской разбой. Первое место среди знаменитых английских пиратов и работорговцев принадлежит Фрэнсису Дрейку. За успешные пиратские набеги королева Елизавета наградила его дворянским титулом… С Дрейком состязались в славе такие видные пираты, как Джон Хоукинс, сэр Уолтер Рейли, сэр Генри Морган, капитан Кидд, Томас Кавендиш и множество других. Начиная с 1565 года они… грабили города в испанских колониях и испанские суда во всех морях и океанах, независимо от того, находилась ли Англия в это время в состоянии войны или мира с Испанией. Подсчитано, что в царствование королевы Елизаветы английские пираты принесли своей стране доход в 12 миллионов фунтов стерлингов – огромная сумма по тем временам. Английский пиратский флот, действовавший в Карибском море, послужил основой военно-морского флота Великобритании. Во время своих набегов пираты захватли многие Вест-Индский острова – Багамские, Барбадос, Ямайку и другие – и использовали их как базы для своих набегов".

Один из этих флибустьеров и авантюристов – сэр Уолтер Рейли, казненный, в конечном счете, испанцами за пиратство – предпринял в 80– годах XVI века попытку основать первую английскую колонию на североамериканском континенте в Вирджинии. Правда, тогда эта попытка закончилась неудачно.

Так как Британия опоздала к дележу Америки, ей достались земли, расположенные далеко от империй инков и ацтеков, богатых золотом и серебром. Правда, впоследствии выяснилось, что потомки британцев не прогадали от своей доли американского пирога. Территория, на которых разместились восточные штаты США и южная Канада от Галифакса и Милуоки до восточного Техаса, относится к регионам наиболее удобным для ведения сельского хозяйства. Как и в средней полосе Западной Европы, здесь можно было получать большие и устойчивые урожаи в силу равномерного распределения осадков в течение года и редких засух. Поскольку же голландские колонии в Северной Америке и принадлежавшая сначала французам Канада также вскоре перешли в руки английских колонистов, то весь регион, где можно было собирать идеальные урожаи, оказался под их контролем. Однако на первых порах эти преимущества новых земель никто не замечал, так как колонисты были больше озабочены поиском золотых месторождений, а не земледельческим трудом.

Новый американский народ рождался под воздействием тех перемен в мире, которыми была отмечена эпоха Великих Открытий. В Америку прибывали те, кто был энергичен, смел и отважен, кто не робел перед океанской стихией и перед трудностями освоения неизведанных краев. Из Западной Европы в Америку приезжали те, кто тяготился сложившимися там порядками и сложившейся рутины, те, кто в погоне за прибылью искал новых решений в организации жизни на новых землях, не считаясь с традиционной моралью и даже с человечностью. Среди них было немало людей, преступавших законы общества и отсидевших тюремные сроки.

Из Европы в Америку уезжали также сторонники новых религиозных течений, для которых было характерно неприятие былых норм католической церкви и уверенность, что они сами могут истолковывать библейские тексты. Они были склоны видеть в Америке ветхозаветную Землю Обетованную. Здесь в Америке они хотели воплотить свои отчасти религиозные, отчасти утопические представления об идеальном общественном устройстве.

Последний раз, когда видели в живых сэра Хэмфри Джилберта, одного из английских первооткрывателей американских земель, он, стоя на палубе своего корабля, читал "Утопию" Мора. В этой связи американские историки С. Э. Морисон и Х. С. Коммаджер замечали: "Каждая группа английских колонистов от Массачусетса до Джорджии руководствовалась утопическим идеалом для Америки, который стал популярен после "Утопии" Мора".

Для некоторых утопические идеи обретали религиозную окраску. Основателями одной из колоний английских поселенцев в Америке стали пуритане, являвшиеся английскими кальвинистами. Учения Кальвина отличалась среди прочих протестантских направлений крайней нетерпимостью к своим противникам, мелочного и придирчивого надзора за поведением паствы. Кальвин учил, что с "еретиками" надо расправляться мечом. По его настоянию был сожжен выдающийся ученый Сервет, казнены многие другие люди, обвиненные в ересях. Кальвинстов отличали бесстрашие, упорство в достижении своих целей, трудолюбие, расчетливость, переходящая в скопидомство, уверенность в своей "предызбранности" и "непогрешимости", поклонение к богатству и презрение к бедным.

Последние принципы, характерные для кальвинизма, представляли собой решительный разрыв с основными положениями христианства, отвергавшего "избранность" богатых и презрение к бедным. Чтобы объяснить это противоречие на одном из кальвинистских форумов в 1609 году был принят следующий догмат: "Хотя и говорят, что Бог послал сына для того, чтобы искупить грехи рода человеческого, но не такова была его цель: он хотел спасти от гибели лишь немногих".

Членов пуритан-кальвинистов из секты, которая, в конечном счете, выехала в Америку, именовали по-разному: "сепаратистами", "независимыми", "диссидентами", "конгреционалистами". Как отмечал советский историк Л.Ю. Слезкин, в этой секте "поддерживалась строгая дисциплина… Во время проповеди мужчины и женщины сидели на деревянных скамьях, разделенные проходом (как у ранних христиан-евреев, которым они вообще стремились подражать)… Проповедь состояла в чтении отдельных стихов из Библии. Их толковал и комментировал пастор… Вечерняя служба заключалась главным образом в обсуждении (только мужчинами) тех мест из обеих частей Священного писания – Ветхого (древнееврейского, дохристианского) и Нового (Евангелия и др.) – которые интересовали прихожан и были им непонятны".

Вероятно, стиль жизни этих людей, их мышление и речь были близки к описаниям пуритан из одноименного романа Вальтера Скотта. Их привычка по каждому поводу цитировать "Ветхий завет", обнаруживать сходство между их противниками и ненавистными древним евреям моавитянами, эдомитами и другими народностями, их злобная нетерпимость к любым отклонениям от принятых ими правил, превращало членов этой конфессии в конфликтных обитателей в любом человеческом обществе. Поэтому неудивительно, что их последовательно изгоняли из различных городов и стран.

Жесткий догматизм и нетерпимость пуританства отражали их претензию на собственную исключительность, превосходство над другими людьми, а также эгоистическую требовательность по отношению к окружающему миру. Объясняя смысл пуританского движения, американский историк В. Л. Паррингтон писал: "В крепнувшем день ото дня английском пуританском движении тесно переплетались между собой богословие и политика. Необходимо иметь четкое представление о тех общественных силах, которые предпочитали ради собственной выгоды рядиться в пуританские одежды. Иначе смысл происходившего в те дни будет утрачен в тумане словопрений вокруг Библии, а некоторые деятели… покажутся сварливыми богословами, погрязшими в бесконечных спорах по поводу не стоящих выеденного яйца теологических тонкостей и абсурдных догматов… Если мы заменим устаревшие выражения современными эквивалентами, снимем налет богословия и заострим внимание на политическом и экономическом аспекте борьбы, мы без особого труда обнаружим, что новым учением, к которому на ощупь пришли эти первые пуритане, была ставшая впоследствии широко известная естественно-правовая теория". Эта теория оправдывала и возвеличивала индивидуализм предпринимателя, "разумный эгоизм" дельца, который якобы гармонично сочетался с интересами общества.

Паррингтон подчеркивал: "Отнюдь не будет ошибкой рассматривать пуританскую революцию как главным образом восстание талантливой буржуазии, растущие коммерческие интересы которой требовали большей свободы, чем та, которую соглашались предоставить ей самовластный король и земельная аристократия".

Вследствие религиозных преследований в Англии члены этой секты пуритан бежали в конце XVI века в Голландию и поселились в городе Лейден. Но и в Голландии эти последователи христианской секты, во главе которых стоял проповедник Робинсон, вызывали осуждение со стороны местных протестантов. Как писал Л. Ю. Слезкин, "свободное обсуждение священных текстов рассматривалось ими как невежественное посягательство на смысл божественных откровений. Вызывало насмешки пение паствы Робинсона, ибо пела она по слуху и без специальной подготовки. Ученики и соратники Робинсона, наоборот, были уверены в том, что наиболее точно следовали Священному Писанию, решительно порвали с "папизмом".

При этом они фанатично верили в свою "избранность" для проповеди и утверждения "истинной веры", в свою "святость". Их религиозная убежденность и соблюдение ими "христовой дисциплины" позволяли конгрегации завоевать значительный авторитет и… сильно ее расширить. Но те же качества, особенно по мере растущего у "святых" чувства "избранности", вели постепенно от независимости их церкви к ее изоляции, вызывали недоброжелательство к ней менее строгих сепаратистов, особенно голландских кальвинистов, среди которых они жили". В то же время убеждение в своей "избранности" позволило членам секты именовать себя "святыми".

После начала Тридцатилетней войны (1618 – 1648) последователи Робинсона решили покинуть Европу и в Америке обрести "Новый Ханаан". С ведома английских властей и по соглашению с английскими купцами сектанты погрузились на борт судна "Мэйфлауэр", который 5 августа 1620 года отправился через Атлантический океан. Как отмечал Л. Ю. Слезкин, из 102 пассажиров на борту корабля, "около половины были "святые", остальные "чужаки" – колонисты, завербованные купцами в Англии. В Америку "чужаков" влекло желание заново и лучше устроить жизнь и ни в коей мере – утверждение "истинной веры". Однако всех пассажиров "Мэйфлауэра" объединяло то, что никто из них не принадлежал к привилегированным слоям английского общества. Среди них насчитывалось мало даже относительно состоятельных людей, особенно среди "чужаков"".

21 ноября 1620 года "Мэйфлауэр" бросил якорь у американского берега. Хотя до этого в Вирджинии уже существовала английская колония, именно пассажиры этого корабля стали считаться "отцами-основателями" американского народа и те, кто претендовал на древность своего рода, потом старались доказать, что их предки прибыли на "Мэйфлауэре". Место, где высадились путешественники, получило впоследствии название Плимут.

В тот же день путешественники (или как их принято называть "пилигримы") составили Соглашение, которое гласило: "Именем Господа, аминь. Мы, нижеподписавшиеся, верноподданные нашего могущественного суверенного государя Якова, Божьей милостью короля Великобритании, Франции и Ирландии, защитника веры и проч., предприняв во славу Божью – для распространения христианской веры и славы нашего короля и отечества – путешествие с целью основать колонию в северной части Виргинии, настоящим торжественно и взаимно перед лицом Бога объединяемся в гражданский политический организм для поддержания среди нас лучшего порядка и безопасности, а также для достижения вышеуказанных целей; а в силу этого мы создадим и введем такие справедливые и одинаковые для всех законы, ордонансы, акты, установления и административные учреждения, которые в то или иное время будут считаться наиболее подходящими и соответствующими всеобщему благу колонии и которым мы обещаем следовать и подчиняться. В свидетельство чего мы ставим наши имена".

Впоследствии это соглашение стало считаться первым законодательным актом Америки, заложившим основы американской конституции. Выступая на праздновании 300-летия со дня прибытия пилигримов на торжественном заседании в городе Провиденс, директор департамента истории Института Карнеги профессор Джон Франклин Джеймсон говорил: "Мы собрались здесь отметить зачатки американского самоуправления, первое проявление в Новом Свете духа добровольного объединения, духа подчинения большинству, духу демократии, который с тех пор завоевал континент… Поистине не избранный ли мы народ? Я хочу, чтобы мы сделали всегдашней привычкой думать о нашей собственной истории, как о священной истории". Как подчеркивал Л. Ю. Слезкин, "эта точка зрения… утвердилась и отстаивается до сих пор". Слезкин признавал, что "чтимое американцами имя "отцов-пилигримов" и наличие в воззрениях пилигримов религиозного мессианства использовалось и используется для претензий на особую роль Америки".

Хотя сначала прибывшие не решались высаживаться на берег, опасаясь диких зверей и "диких" индейцев, им вскоре пришлось налаживать отношения с местным населением. Правда, сначала индейцы унесли оставленные белыми без присмотра инструменты, но другие индейцы помогли вернуть их. (Хотя индейцы вызывали у пилигримов панический страх, иных посягательств на их собственность и тем более на их жизнь со стороны туземцев не произошло.) А вскоре вождь одного племени Массасойта подписал с руководителями общины соглашение, по которому индейцы обязались не нападать на колонистов, возвращать вещи, если таковые будут украдены, и помогать друг другу в случае нападения на них противников племени или колонистов.

Владевший английским языком индеец Сканто, по словам Слезкина, стал "ангелом-хранителем" новых колонистов: "Сканто стал их постоянным переводчиком, посредником и проводником. Он научил их сажать маис, ловить рыбу, охотиться и делать тысячу других дел, необходимых для жизни среди дикой природы". Когда собрали первый урожай, то выяснилось, что "маис, посаженный под руководством Сканто, уродился хорошо, европейские культуры (пшеница, горох) – плохо… Решили устроить "День благодарения". Он состоялся в октябре 1621 г. Пригласили Массасойта и других гостей. Индейцы принесли с собой пять оленьих туш. Обедали, состязались в стрельбе, танцевали". (К сожалению для колонистов Сканто вскоре после этого праздника умер, простудившись во время одной из торговых экспедиций колонистов в глубь страны.) С 1863 года день Благодарения стал национальным праздником США. В этот день американцы не работают, вспоминают первых поселенцев из Плимута, а за столом принято есть индейку, подобную тем птицам, что были съедены на празднике 1621 года.

В ту пору колонист Эдвард Уинслоу писал в Англию: "Бог соблаговолил внушить индейцам большой страх и любовь к нам… Сейчас среди индейцев царит мир, которого не было прежде… Мы ходим по лесу столь же спокойно и столь же безопасно, как на главных дорогах Англии. Мы принимаем их запросто в наших домах, а они дружески одаривают нас олениной".

Однако эти идиллические отношения между белыми и индейцами продолжались недолго. В 1622 году прибыла новая группа колонистов на кораблях "Сван" и "Чарити", которая обосновалась в Массачусетской бухте возле деревни Уэссагассет. В то время как жители Плимута пополнили свои скудные продовольственные запасы продуктами, полученными путем их обмена бус и ножей, жители Уэссагассета проедали еду, привезенную из Англии, а земледелием не занимались. В результате они стали умирать от голода. Некоторые из них в поисках пищи разбрелись по лесам, при этом некоторые погибли, а другие нашли приют у индейцев.

Очевидец этих событий Томас Мортон писал об индейцах Массачусетса: "Я нашел индейцев Массачусетса более гуманными, чем христиане, и они были гораздо гостеприимнее… Мой опыт подтверждает следующее: чем больше дикарей, тем больше гостеприимства, чем больше христиан, тем хуже вас принимают, и это может подтвердить всякий беспристрасный колонист".

Однако колонисты приняли доброжелательное отношение индейцев за признак слабости и вопиющим образом злоупотребили их гостеприимством. В поисках пропитания жители Плимута во главе с капитаном Майлзом Стэндишем направились в Массачусетс. Здесь, по словам Мортона, они похитили с индейской могилы украшавшие ее бобровые шкуры. Такие шкуры они рассчитывали продать с выгодой английским купцами. Вождь индейской деревни выразил англичанам свое возмущение. Тогда Стэндиш и его солдаты стали стрелять по индейцам. Их вождь был ранен.

Тем временем колонисты Уэссагассета уличили одного из своих товарищей в ограблении лесного склада индейцев. Он был казнен колонистами. Однако, как писал Мортон, такие ограбления происходили не раз, чем были естественно возмущены индейцы. Вождь Массасойта сообщил в Плимут, что индейцы из некоторых племен решили перерезать белых "за причиненный ими вред и несправедливость". Они предлагали Массасойта присоединиться к ним, но тот, будучи верным договору, отказался от этого.

Тогда, как писал Мортон, напуганные сообщениями о "заговоре индейцев", плимутцы приехали к индейцам Массачусетса "якобы для торговли". Во время обеда, когда хозяева угощались привезенной гостями свининой, "не подозревая какой-либо западни", англичане неожиданно набросились на них и закололи всех "их же собственными ножами". Одного из оставшихся в живых повесили. После этого они уехали, ничего не сообщив о случившемся колонистам из Уэссагассета. Мортон писал: "Если плимутские колонисты действительно желали добра" колонистам Уэссагассета, "почему они не арестовали индейцев и не подождали прихода других англичан?… Дикари Массачусетса, которые не ведали, откуда и для какой цели пришли те люди, но знали о совершенном ими беспричинном зле, стали с тех пор называть английских колонистов "вотавкенанге", что на языке дикарей означает "коварные убийцы", или "головорезы"; и это наименование перешло также на тех, кто приезжал туда позже с добрыми намерениями".

Узнав о случившемся, вождь соседнего племени приказал своим соплеменникам напасть ночью на селение колонистов Уэссагасета. Многие из них были перебиты. А вскоре капитан Стэндиш во главе плимутцев отправился в торговую экспедицию к индейцам. В ходе одной из таких экспедиций произошли ссоры Стэндиша с индейцами. В одной из них Стэндиш лично зарезал индейца Ватавамата. Вслед за ним были убиты другие индейцы. Затем один индеец был схвачен и повешен.

В ответ индейцы на другой день обстреляли плимутцев из лука. Завязался бой. Белые загнали индейцев в болота и добивали их там. Позже все эти события были воспеты как подвиг капитана Майлза Стэндиша и его людей и никем иным, как поэтом Лонгфелло, который прославился своей замечательной поэмой "Гайавата". Описывая совет колонистов, на котором многие предлагали поладить с индейцами миром, американский поэт так изобразил выступление капитана Стэндиша:

"Слово тут взял Майлз Стэндиш, Плимута военачальник.

Глухо из горла его вырывались гневные звуки:

"Что! Здесь хотят воевать молоком и сладкой водицей?

Разве белок стрелять на церкви поставлена пушка?

Нынче пора из нее нам дьяволов бить краснокожих!

Есть один лишь язык, дикарям неразумным понятный,

Это язык нашей пушки, огня и железа!"

Поэт с восторгом описал жестокую расправу Стэндиша над индейцами, заключив свой рассказ словами:

"Вот как в первом бою победил отважный Майлз Стэндиш.

Весть об этом доставили в Плимут и вместо трофея -

Голову павшего недруга. Мрачно лихой Ватавамат

С крыши строенья взирал, что было и храмом и фортом.

Все, кто видел его, ликовали и Бога хвалили".

Пушка, поставленная в церкви, голова индейца, водруженная на церковной крыше, религиозные молитвы и песнопения в честь вероломной и жестокой расправы – так сочетались в Плимуте убежденность в "святости" колонистов и их беспощадная жестокость по отношению к местному населению, к тем, кто помогал им в трудную минуту и спасал их от голода.

Позже стала известна версия, отличная от объяснений Лонгфелло и Мортона и объяснявшая подоплеку провокационного поведения "святых" жителей Плимута в отношении своих соплеменников в Уэссагассете и их расправы с индейцами. Историк Дж. Уиллисон утверждал, что цель операции плимутцев состояла в том, чтобы избавиться от конкурентов, поселившихся в Уэссагассете. Своей жестокой расправой с индейцами они спровоцировали нападение последних на эту колонию, а затем устроили новую бойню индейцам под предлогом предотвращения их "заговора". Так реализовывался на американской земле закон нового времени: чем выше уровень прибыли, тем больше пренебрежения проявляет капитал к морали и человечности.

Глава 3. "Хороший индеец – это мертвый индеец"

Плимут не был первой колонией англичан на американской земле. Такой колонией была Вирджиния. В оде, написанной в 1606 году по случаю ее основания, Вирджиния была названа "Земным раем". Основатели колонии собирались обратить индейцев в христианство, найти золотые россыпи, открыть северо-западный проход вокруг американского континента, производить "все потребительские продукты Европы, Африки и Азии и обеспечивать потребности всех видов производств, пришедших в упадок", обеспечить жилье для английских безработных. Однако, как констатировали историки Морисон и Коммаджер, "почти все пошло не так". Золота не нашли. Большинство новых поселенцев были бывшими преступниками, не способными к труду, а честным ремесленникам оказалось нечего делать в новой колонии. Провозглашенное столицей колонии селение Джеймстаун оказалось рассадником малярии. Через два года после основания колонии из 104 ее жителей, лишь 53 остались в живых.

Оставшиеся были спасены индейцами. По свидетельству колонистов, "Бог, видя нашу крайнюю нужду, соблаговолил растрогать индейцев, и они принесли нам зерна, правда, недозрелого, чтобы поддержать нас, хотя мы более ожидали, что они нас уничтожат". Но это зерно скоро кончилось.

Позже в США был воспет капитан Джон Смит, который смог сплотить колонистов Вирджинии в их борьбе за физическое выживание. Как писал Л.Ю. Слезкин, Джон Смит, "научившийся говорить на языке индейцев, предпринял спасительный шаг: он отправился к ним за продуктами, захватив для обмена безделушки и хозяйственный инвентарь, в том числе особо ценимые ими топоры… Индейцы удивились дерзости капитана и, не усматривая в небольшой экспедиции угрозы для себя, пропустили ее в свои владения".

Джон Смит вспоминал, что индейцы "дружно торговали со мной и моими людьми, не более сомневаясь в моих намерениях, чем я в их". В первой индейской деревне, которую посетили колонисты, в обмен на предложенные им предметы индейцы были готовы дать лишь немного кукурузных зерен. По словам Слезкина, "Смит с презрением отверг то, что он считал жалкой подачкой, и англичане во главе с капитаном напали на хозяев, от неожиданности в страхе бежавших. Ворвавшись в деревню, колонисты поживились из индейских запасов и нагрузили ими свою лодку. Индейцы, оправившись от первого испуга, бросились на пришельцев. Завязался жестокий бой, во время которого пал, сраженный Смитом, носитель тотема. Видя в этом дурное предзнаменование, индейцы отступили. Через некоторое время за возвращенный им тотем они принесли англичанам большое количество продуктов. К Смиту прониклись уважением и ужасом, что сильно помогло капитану в его дальнейших предприятиях".

В ходе своих дальнейших экспедиций Смит попал в плен к индейцам. Позже утверждалось, что индейцы чуть не убили Смита, но за него вступилась любимая дочь вождя индейских племен Паухэтана – Покахонтас. Вследствие ли этого, или же по иным причинам, но, по словам Смита, индейцы обращались с ним "со всей возможной добротой… Чем больше мы знакомились, тем лучше друг к другу относились". Индейцы даже раскрыли Смиту свой план нападения на Джеймстаун.

Вернувшись целым и невредимым к колонистам, Смит продолжал свои экспедиции к индейцам для пополнения продовольственных запасов Джеймстауна. Вскоре, под руководством индейцев, колонисты научились сами сеять кукурузу и стали питаться ею.

От полного экономического краха Вирджиния была спасена благодаря созданию плантаций по выращиванию табака. Несмотря на яростное сопротивление английского короля Якова I курению, привычка к табаку распространялась в Англии. Производство вирджинского табака быстро росло, а вместе с тем увеличивался приток капитала и новых эмигрантов в Вирджинию.

Хотя преступники, как подчеркивал Слезкин, составляли немалую часть среди первоначального населения Вирджинии, в дальнейшем "они далеко не составляли большинства населения колонии, не они задавали тон… Многие из них вовсе не были преступниками в современном понимании слова. То были просто обездоленные люди, никому никогда не причинившие вреда, сами пострадавшие и за это наказанные (согнанные с земли "бродяги", "нищие", не находившие работы). Колония заселялась главным образом теми, кто надеялся поправить свое положение или спастись от голода, преследований и лишений, кто имел мужество искать счастье в Америке, кто рассчитывал получить там землю".

Между тем отъезд капитана Смита в Англию показал, что отношения между колонистами и индейцами покоились на шаткой основе. Доктор богословия Уильям Симмондс вспоминал: "Теперь мы поняли, что означало потерять капитана Смита: вместо зерна, провизии и другой помощи от дикарей мы получали только смертельные раны от их дубинок и стрел". Дело в том, что вместо обмена продуктами колонисты стали все более откровенно грабить индейцев. В 1611 году под руководством губернатора колонии Дейла англичане ворвались в индейскую деревню Апаматук, убили несколько ее жителей и разграбили ее дома.

Такие налеты повторялись. Во время одного из них колонисты захватили в плен Покахонтас, которая заступалась в свое время за Смита. Удерживая в заложниках любимицу индейского вождя, англичане навязали индейцам выгодные для себя соглашения. (Впоследствии Покахонтас крестили, назвав Ребеккой. Она вышла замуж за англичанина Джона Ральфа и приехала в Англию, где вскоре умерла от оспы.)

Тем временем колонисты Уэссагассета уличили одного из своих товарищей в ограблении лесного склада индейцев. Он был казнен колонистами. Однако, как писал Мортон, такие ограбления происходили не раз, чем были естественно возмущены индейцы. Вождь Массасойта сообщил в Плимут, что индейцы из некоторых племен решили перерезать белых "за причиненный ими вред и несправедливость". Они предлагали Массасойта присоединиться к ним, но тот, будучи верным договору, отказался от этого.

Соглашения, которые стали заключать англичане с индейцами, превращали их в подданных и данников британской короны: с началом урожая индейцы должны были пополнять склад поселенцев кукурузой "в качестве дани, за что они будут получать ножи и топоры". Однако эти соглашения были разорваны внезапным нападением индейцев 22 марта 1622 года на английское поселение. 347 мужчин и женщин были убиты. Уцелел лишь Джеймстаун. Как указывает Слезкин, непосредственным поводом для нападения индейцев 22 марта 1622 года стала гибель индейца на ферме колониста Моргана. Индейцы считали, что их соплеменник был убит белыми колонистами.

Комментируя это событие, американские историки пишут о "вероломстве" индейцев. Однако английские историки, писавшие по свежим следам этих событий 250 – 300 лет назад, говорили об "отпоре" индейцев, их "мести". Объясняя причины "индейской мести", Л. Ю. Слезкин напоминает о вероломных нападениях колонистов, в том числе и во главе с Джоном Смитом на индейские деревни. Историк замечал: "Доброжелательство индейцев, их гостеприимство отмечали все первые английские путешественники в Америку. До начала раздоров, спровоцированных колонистами, они не раз спасали последних от голодной смерти… В течение 10 лет после основания Джеймстауна потенциально силы индейцев превосходили силы англичан. Будь первые более сплоченными, менее простодушными, сознавай они последствия чужеземного влияния, Джеймстаун мог, вероятно, погибнуть, как погибла первая английская колония Рэйли на острове Роанок".

Выстояв перед лицом голода и укрепившись на новой земле, колонисты, стали расширять свои владения и селиться там, где им хотелось, не считаясь с древними племенными обычаями индейцев. Слезкин писал, что под натиском колонистов: "индейцы отступали в глубь страны, на места, менее удобные для ведения привычного им хозяйства и образа жизни. По неписанным, но твердым законов аборигенов, каждое племя имело свой точно определенный регион оседлости и миграции, где его члены занимались земледелием, охотой и рыболовством. За пределами этого региона обитало другое племя, защищавшее свою землю. Таким образом индейцы, отступавшие от англичан, независимо от своего желания, провоцировали и так нередкие межплеменные войны".

Фактически первые колонисты своими захватами земель вызвали цепную реакцию разрушения в мире, в котором до их прихода границы племен были нерушимы в течение многих веков. Та "теория домино", которой с середины ХХ века, американские политики пугали свою страну в связи с событиями в Индокитае, а затем в других регионах мира, на деле давно была реализована американскими колонистами в войнах против индейцев: каждое вытесняемое колонистами племя словно костяшка домино "падала" на другое племя. Как подчеркивает Слезкин, межплеменные войны ослабляли "и без того раздробленные силы, противостоящие чужеземцам".

В ответ на резню 22 марта 1622 года началась настоящая война по истреблению индейцев. Английский историк У. Робертсон писал: "Все мужчины взялись за оружие. Кровавая война против индейцев началась.

Все были проникнуты стремлением уничтожить всю расу, не считаясь с возрастом. Поведение испанцев в южных частях Америки было открыто принято в качестве образца для подражания; и, подобно испанцам, невзирая на принципы веры, чести и гуманности, которые регулируют враждебные действия между цивилизованными нациями и умеряют ярость, англичане считали допустимыми все, что угодно для достижения своей цели". После этого произошло то, что историк Беверли назвал "тотальным истреблением индейцев" под "удобным предлогом".

Робертсон так описал последующие боевые действия против индейцев: "После нескольких месяцев безрезультатного преследования тех, кому удалось скрыться в лесах, англичане сделали вид, что готовы заключить мир, заверяя в своих добрых намерениях и забвении зла. Они уговорили индейцев вернуться на старые места (их письма хранятся и их действия это доказывают) и сеять на прежних полях вблизи англичан…" Когда же индейцы вернулись и уже ожидали нового урожая, англичане, как писал Робертсон, "неожиданно напали на них, изрубили в куски тех, кто не смог убежать, а потом полностью уничтожили их посевы". Кроме того, во время мнимого заключения мира англичане угостили индейцев отравленным вином, в результате чего умерло около 200 человек.

Оценивая происшедшие события, капитан Джон Смит, которого до сих пор считают образцом дружелюбного отношения к индейцам, писал: "Если раньше мы колебались очищать землю от густого леса, который и им-то не был особенно нужен, то теперь мы можем захватывать их собственные обработанные поля и их дома, которые находятся в лучших местах страны. Кроме того, оленей, индюшек и другой дичи станет гораздо больше, если мы изгоним дикарей из страны… Кроме того, их легче будет цивилизовать, завоевав, чем мирным путем". Смит рекомендовал англичанам, по примеру испанцев, заставить индейцев выполнять "самую тяжелую работу, сделать их рабами", а самим жить, "пользуясь плодами их труда".

Американский этнограф Рут Бенедикт писала: "Англичане хотели получить земли индейцев, но без индейцев. Первые королевские дарственные грамоты на землю в Новом Свете даже не содержали упоминания о коренном населении, жившем на этой земле, словно речь шла о совершенно необитаемых пространствах. Поселенцы всячески старались как можно скорее создать для себя такое приятное положение". У. Фостер писал: "Белые колонисты превосходили индейцев жестокостью; они поголовно вырезали всё мирное население – мужчин, женщин и детей; пытали пленных, сжигали их на кострах, скальпировали". Политика истребления местного населения исходила из принципа, который впоследствии сформулировал американский генерал Фил Шеридан: "Хороший индеец – это мертвый индеец."

Порой истребление индейцев превращалось в военные кампании. Была развязана война 1675 – 1677 года колоний Новой Англии против индейского племени наррагансетов во главе с так называемым королем Филиппом (он был сыном Массасойта, спасшего первых переселенцев из Англии от голодной смерти). Такие войны велись до полного уничтожения индейцев того или иного племени. В ходе войны 1711 года было практически уничтожено племя тускарора. Такая же судьба постигла многих из племени чероки в ходе военной кампании 1759 года. Только в 1723 году власти Массачусетса выплатили 100 фунтов стерлингов в виде вознаграждений за скальпы индейцев. Власти Пенсильвании платили 130 испанских долларов за скальп мужчины старше 12 лет и 50 долларов за скальп индианки.

В то же время подлинная история первых лет английских колоний оказалась скрыта под слоем позднейших американских легенд, в которых идеализировались первые колонисты, особенно капитан Смит, организатор не только торговли с индейцами, но и грабительских походов против них, и демонизировались индейцы. Об их спасении белых от голодной смерти забывали. Зато постоянно твердили об их жестокости и вероломстве. Рассказ же о Покахонтас, использованной белыми в качестве заложницы, превратили в сентиментальную историю, достойную "мыльной оперы".

Как отмечал Л. Ю. Слезкин, несмотря на жестокий террор, "индейцев не удалось сделать рабами, как то рекомендовал Смит. Они сопротивлялись порабощению и не могли жить в неволе, быстро погибая, лишенные свободы". Тогда колонисты стали завозить в Америку африканских рабов.

Так задолго до провозглашения независимости США было положено начало геноциду индейских племен и угнетению негритянского населения, продолжавшемуся и в дальнейшем и что стало причиной возмущения многих передовых мыслителей XVIII века. Отдавая должное трудовым усилиям американцев, А. Н. Радищев писал в 1789 году: "Леса бесплодные и горные дебри претворяются в нивы плодоносные и покрываются стовидными произращениями, единой Америке свойственными или удачно в оную преселенными. Тучные луга потаптываются многочисленным скотом, на явству и работу человеком определяемым. Везде видна строящая рука делателя, везде кажется вид благосостояния и внешний знак устройства".

В то же время русский гуманист обращал внимание на тех, кто выполнял значительную часть тяжелого труда и находился в порабощенном состоянии: "Но кто же столь мощную рукою нудит скупую, ленивую природу давать плоды свои в толиком обилии? Заклав индейцев…, опустошив Америку, утучнив нивы ее кровию ее природных жителей…, единовременно, злобствующие европейцы, проповедники миролюбия во имя Бога истины, учителя кротости и человеколюбия, к корени яростного убийства прививают хладнокровное убийство порабощения приобретением невольников куплею. Сии-то несчастные жертвы знойных берегов Нигера и Сенегала, отринутые своих домов и семейств, переселенные в неведомые им страны, под тяжким жезлом благоустройства вздирают обильные нивы Америки, трудов их гнушающейся. И мы страну опустошения назовем блаженною для того, что поля ее не поросли тернием и нивы из обилуют произращениями разновидными. Назовем блаженною страною, где сто гордых граждан утопают в роскоши, а тысяч не имеют надежного пропитания, ни собственного от зноя и мраза укрова. О, дабы опустети паки обильным сим странам! дабы терние и волчец, простирая корень свой глубоко, истребил все драгие Америки произведения!"

Нелишне напомнить, что эти строки русский мыслитель написал в своей книге "Путешествие из Петербурга в Москву", в которой было высказано немало горьких слов по поводу положения крепостных крестьян в родной стране. Единственная зарубежная страна, которая вызвала у Радищева еще большее возмущение своим обращением с людьми, была Америка.

Глава 4. Войны за пушнину и шкуры

Парадоксальным образом алчное предпринимательство сочеталось в новых колониях с суровой религиозностью. В колонии Массачусетс был введен закон, по которому человек, отрицавший существование Святой Троицы, подлежал смертной казни. В городе Салеме (штат Массачусетс) в 1691-92 гг. состоялся процесс, повлекший за собой казнь девятнадцати женщин по обвинению в колдовстве и сношениях с дьяволом. (Позже эта история была описана в пьесе А. Миллера "Салемские колдуньи").

Пуритане связывали свои общины железной дисциплиной. Нерадивый слуга, вызвавший раздражение у хозяина, или сын, ослушавшийся родителя, наказывались плетьми у позорного столба. Более же серьезные проступки карались клеймом и смертной казнью. Поэтому когда обнаружилось, что героиня романа Н. Готорна "Алая буква" Гестер Прим "изменила" своему исчезнувшему старому мужу и оказалась матерью незаконного ребенка, пуритане выставили ее публично на эшафот и заставили всю жизнь носить алую букву "А" – начало слова "Adulteress" (прелюбодейка).

Подчеркивая жестокость пуританских нравов в штате Массачусетс, В. Л. Паррингтон в то же время писал: "Пуританин и янки – это две стороны одной и той же медали… Пуританин являлся наследием Старого света, порождением суровой идеологии английской реформации. Янки был детищем Америки, порожденным конкретными экономическими условиями". Помимо воздействия пуританства на общественное сознание, подчеркивал Паррингтон, "другим явлением… было развитие торгашеского духа… Едва обосновавшись на новой земле" руководители Массачусетса "пустились в коммерческие предприятия: строили корабли для торговли с Вест-Индией, занимались рыбным промыслом у берегов Ньюфаундленда, отваживались в погоне за барышом на далекие путешествия. Способные, предприимчивые люди, не питавшие особой склонности к отвлеченному мышлению, прекрасные администраторы, которые, заботясь об общественных интересах, не забывали и о собственных, они не потерпели бы, чтобы в выношенные ими планы совали нос докучливые и неопытные люди … Наделите теперь этих людей религиозным пылом и представлением о том, что они призваны нести в мир праведность, предоставьте им возможность осуществлять свою программу без каких бы то ни было помех со стороны соперников, вооружите их руководством, до тонкости разработанным искусным создателем религиозно-политической системы, и вы поймете, что результат мог быть только один: их Утопия неизбежно должна была найти воплощение в монолитном теократическом государстве, где власть находилась бы в руках аристократии – избранников Божьих".

Паррингтон замечал: "Позднейшие критики пуританства рассматривают теократический эксперимент, предпринятый в Массачусетсе, как нелепую затею повернуть вспять колесо истории и перекроить англичан на диковинный древнеиудейский лад. Однако самим создателям теократии предпринимаемое ими представлялось совсем в другом свете – для них это было попыткой претворить в жизнь грезившуюся им Утопию и создать на "земле обетованной" самый совершенный на свете общественный строй".

Отстаивая свои чисто меркантильные интересы, английские колонисты объясняли свою беспощадную эксплуатацию природы и негритянских рабов, истребление индейцев требованиями строя, отвечавшего букве и духу Ветхого Завета. Этими же идеями они руководствовались и в борьбе со своими конкурентами по захвату американских земель.

Помимо англичан на земли Северной Америки претендовали Франция, Голландия, Испания и Швеция. Голландские колонисты осели в устье реки Гудзон, основав здесь Новые Нидерланды. Столицей голландской колонии стал Новый Амстердам, построенный на острове Манхэттен. Его границей стала стена (wall-уолл). Примыкавшая к ней улица получила название Уолл-стрит.

Первыми конкурентами голландцев стали шведы, о чем с изрядной долей юмора поведал американский писатель Вашингтон Ирвинг в своей шутливой "Истории Нью-Йорка". По словам писателя, губернатор Новых Нидерланд Питер Стюйвесант, или Питер Твердоголовый, "ощущал невыносимую жажду воинской славы, которая бушевала в его сердце… и которую ничто уже не могло утолить, кроме завоевания всей Новой Швеции". В ходе стычки между шведами и голландцами, которую В. Ирвинг иронично сравнил со сражениями Троянской войны. Хотя в ходе нее, по словам писателя, "с обеих сторон не погиб ни один человек", шведское воинство во главе с губернатором Рисингом было побито. Новая Швеция стала голландской.

Больше жертв с обеих сторон было в стычках голландцев с индейцами. Как и английские колонисты, голландцы проводили политику истребления индейцев. По словам американских историков Морисона и Коммаджера, один из голландских губернаторов Вильям Кифт "исходил из того, что, если голландцы не истребят индейцев, то случится прямо противоположное. А потому он хладнокровно напал на племя речных индейцев, хотя они были дружелюбно настроены из-за того, что они опасались ирокезов. Но эти индейцы не захотели, чтобы их истребили и оказали столь упорное сопротивление. Голландцам потребовалась помощь из Новой Англии, прежде чем они осмелились выходить за пределы Уолл-стрит".

Тем временем в 1643 году английские колонии (Плимут, Массачусетс, Коннектикут и Нью-Хейвен) образовали конфедерацию Новой Англии. Они объединились для общей борьбы против голландцев, французев и индейцев. Через 10 лет колонии едва не начали войну с голландцами из-за взаимных претензий на территории, богатые пушниной. Морисон и Коммаджер подчеркивали, что вопрос о пушнине, тесно связанный с "индейским вопросом", играл доминирующую роль для американских колоний: "Он занимал главное место в ходе борьбы за Запад; он был ведущим фактором в английской внешней политике в ходе войны 1812 года, а потом в борьбе за Орегон и верховья Миссури. Это было не только международное соперничество, но беспощадное соревнование между людьми одной страны в бизнесе, не признающем этических норм… По мере того, как поступление пушнины из того или иного региона истощалось, трапперы и торговцы перемещались на запад, где они вступали в соперничество с испанцами за индейскую клиентуру".

Герой пяти романов Фенимора Купера – благородный траппер и друг индейцев Нэтти Бампо – вряд ли был типичным охотником тех лет. Алчные и грубые трапперы стремились отстрелять как можно больше зверья, не считаясь с возможностями живой природы и интересами местного населения. В то же время купцы, предлагая индейцам за шкуры и мех убитых зверей немудрящие промышленные изделия, толкали их на истребление фауны родных лесов. В погоне за мехом и шкурами, из которых изготовлялись кожаные изделия, колонисты разных стран проникали в глубь страны, где их интересы сталкивались. Первая война Новой Англии с голландской колонией чуть не разразилась в 1653 году из-за прав на территории, где велась охота.

Вскоре стало очевидно, что в этом соперничестве все преимущества на стороне Англии, так как общее население Новых Нидерланд – не более 7 тысяч, что было в 10 раз меньше населения Новой Англии. Соответственно английские войска были многочисленнее голландских. Поэтому когда летом 1664 года английский флот появился у берегов Нового Амстердама, а его командир приказал городу капитулировать, губернатор Новых Нидерланд Питер Стюйвесант вынужден был подчиниться преобладающей силе. Новый Амстердам был переименован в Нью-Йорк, а многие бывшие голланские подданные стали родоначальники ряда американских семей, в том числе таких признанных аристократических фамилий, как Рузвельты, ван Бурены, Вандербильды и так далее.

Английские колонии продолжали расширяться. По мнению Морисона и Коммаджера движущими силами дальнейшей экспансии на американский континент были следующими: "Английские торговцы и владельцы кораблей, желавшие заполучить новые области для торговли и эксплуатации; придворные и политиканы, стремившиеся поправить свои пошатнувшиеся состояния с помощью колониальных имений; религиозные сектанты, которые хотели найти новые прибежища для их единоверцев". По оценке историков первые две группы сыграли главную роль в захвате Каролины, которая первоначально была захвачена испанцами.

После реставрации монархии в Англии новый король Карл II предоставил патент на владение прибрежной территорией между 31 и 36 градусами северной широты группе дельцов и политических деятелей, близких к трону Стюартов. После этого по инициативе сэра Джона Коллетона, владевшего богатыми плантациями в английской колонии Барбадос, и лидера партии вигов в Британии Энтони Купера, был основан в 1670 году город Чарльстон. В 1683 году группа французских гугенотов, проживавших в Англии, и группа шотландцев основали – Порт Рояль. Испанцы попытались дать отпор пришельцам из Британии и захватили Порт Рояль, но их вскоре выбили оттуда. Так была создана новая британская колония – Каролина, в дальнейшем разделенная на Северную и Южную.

В течение XVIII века американские колонии были не раз втянуты в войны, которые велись между европейскими державами (война Аугсбургской лиги против Франции 1689 – 1697 гг., война за испанское наследство 1702 – 1713 гг, война за австрийское наследство 1745 – 1748 гг., Семилетняя война 1754 – 1763 гг.). Колонисты поддерживали эти войны и нередко выступали инициаторами новых территориальных захватов. Так жители Массачусетса просили британское правительство завладеть французской Канадой, а собрание Южной Каролины направляло петиции в Лондон, доказывая необходимость расширения Каролины до Миссисипи, так как "половина канадской торговли мехом и шкурами идет этим путем".

Хотя по мере своего продвижения в глубь континента колонисты всех европейских держав истребляли индейцев, они в то же время продолжали использовать их в своих интересах в качестве добытчиков меха и шкур, а также для нападения на своих соперников по грабежу Америки. Так, правительство короля Людовика XIV подстрекало союзные французам индейские племена к нападению на английские колонии. В свою очередь в Южной Каролине обосновалось племя ямаси, которое, под руководством британских колонистов, совершало набеги на испанские земли. В ходе своих набегов индейцы этого племени даже угоняли индейцев из племен крик и чероки. Тех продавали в рабство в Новую Англию.

Особенно острый характер приняли военные действия на американской земле между Францией и Англией в ходе Семилетней войны. В ней принял участие и будущий первый командующий американской армии Джордж Вашингтон. На стороне французов выступали индейские племена.

После серии неудач англичане стали теснить французов и индейцев и, наконец, вступили в Квебек. По миру 1763 году Канада была передана англичанам.

Семилетняя война нанесла огромный урон для индейского населения Америки. Уильям Фостер писал: "Война с французами и индейцами… имела гибельные последствия для самой сильной и многочисленной группы индейских племен, обитавшей на Востоке и Среднем Западе Северной Америки – алгонкинов, которые кочевали на всем пространстве от Лабрадора до Скалистых гор и от Гудзонова залива до залива Палмико. Эта многочисленная группа племен, воевавшая в союзе с французами, насчитывала сотню племен, говоривших на сорока различных наречиях своего языка. В нее входили микмаки, оттавы, делавэры, кикапу, поттавотоми, чейени, крики, черноногие, арапаги, оджибвеи и др. Алгонкинов постигло двойное несчастье: они потерпели поражение в войне, а затем при заключении мирного договора (в Париже в 1763 г.) их бросили на произвол судьбы их побежденные союзники-французы. В результате эти многочисленные племена были в значительной степени рассеяны. Пытаясь спасти индейцев от разгрома, вождь алгонкинов Понтиак объединил под своей властью несколько племен – оттавов, микмаков, чиппеуа, виандотов и др. – и в течение нескольких лет мужественно, но безуспешно вел арьергардные бои. Он захватил на Среднем Западе все форты, за исключением форта Питт и Детройта, который он безрезультатно осаждал в течение нескольких месяцев в 1769 году".

По мере того, как граница колоний откатывалась на запад, колонисты покоряли и истребляли индейские племена. В своем романе "Последняя граница" Говард Фаст писал: "То, что мы называли "границей" было подобно гребню волны, когда надвигается прилив… На краю этой волны всегда находились индейцы, люди, сражавшиеся за свои дома и свой образ жизни".

Частые войны с другими колониальными державами, непрекращающиеся столкновения с индейцами, создали в колониях обстановку постоянного вооруженного конфликта или ожидания такового. Понятие "граница" обозначало не только линию британских владений в Америке, а значительную полосу, в которой проживало население в западной части колоний. Здесь строились форты, которые могли противостоять внезапному нападению противника. Да и за пределами фортов мирное население было вооружено, чтобы отразить нападение или совершить таковое против возможного противника. Поскольку же линия границы проходила не столь уж далеко от Атлантического побережья, то получалось, что значительная часть колонистов, не вступая в ряды армии, все же ощущали себя "пограничниками", защищавшими с оружием в руках свои земли от других европейских конкурентов, и сражавшимися с индейскими племенами.

Жители поселений на берегах Атлантики также постоянно ожидали нападений военно-морских кораблей враждебных государств. Здесь также были сооружены прибрежные форты, а мирное население также было готово к бою. Сознание, что американцы живут в зоне риске формировало особый кодекс поведения, в котором применение вооруженной силы стало нормой, наряду с алчным предпринимательством, религиозной суровостью, верой в свою избранность.

Глава 5. Масоны, создатель "Фигаро" и последствия выстрелов в Лексингтоне и Конкорде

Захват англичанами Канады привел к тому, что в их руках оказалась значительная часть Северной Америки. Морисон и Коммаджер писали: "Исключив французов из континентальной Америки, британское правительство взяло на себя бОльшую ответственность, чем могла с ней справиться. Одним махом британские владения в Северной Америки удвоились, а раса, отличающаяся по языку и религии, вошла в состав империи. Возникли и трудно разрешимые вопросы отношений с индейцами, торговли пушниной, распределения земли, военной и политической администрации… История последующих 25 лет связана с попытками найти решения этих проблем".