СССР в осаде

Введение

Под влиянием победившего в холодной войне Запада ныне это явление подается как результат вторжения России во внешний для нее мир, как попытку Москвы завладеть контрольными позициями во второй половине 1940-х годов как в Европе, так и в Азии. Ничего не может быть дальше от правды, чем такое изображение периода, последовавшего после окончания Второй мировой войны.

Прежде всего следует сказать, что любой серьезный историк неизбежно по ходу анализа Второй мировой войны делает вывод, что колоссальный конфликт создавал грандиозный силовой вакуум в Европе, и у всех наблюдателей исчезали сомнения в том, что мощь России и ее потенциал становились первостепенными факторами складывающейся в результате войны международной системы. Так, в частности, полагал американский президент Рузвельт. Он говорил, что Россия более не может рассматриваться как аутсайдер мировой политики. В сложившейся ситуации Рузвельт считал Советский Союз не неким социалистическим авангардом, а геополитическим фактором, имеющим свои интересы. Рузвельт подчеркивал важность государственных императивов, а не роль идеологии. Он считал ложным постулат, что жесткая внутренняя политика неизбежно ведет к жесткой внешней политике. Не видя в России революционный авангард, Рузвельт создал так называемую «ялтинскую аксиому» – Великий военный союз мог продолжать действовать и после окончания Второй мировой войны, подчиняясь нормам поведения, приемлемым для всех сторон. Рузвельт знал, что после окончания войны СССР будет поглощен задачами восстановления и будет отчаянно нуждаться во внешней помощи, ценя при этом стабильность, порядок, мир. Самый выдающийся президент США в ХХ веке считал предотвращение взаимного недоверия одной из главных своих задач.

Довольно рано Рузвельт пришел к умозаключению, что новые советские границы включат в себя часть польской территории, Бессарабию, балтийские государства и часть Финляндии. Он знал теперь, что российское влияние проникнет глубже в Европу. В таких обстоятельствах было бы бесполезным противостоять непосредственным целям Сталина, поскольку в его силах было завладеть этими землями при любых обстоятельствах. Лучше было постараться смягчить характер советского влияния. «Единственным практическим курсом было бы попытаться улучшить ситуацию в целом». В том же духе Рузвельт пришел к умозаключению, что «мир нужно видеть таким, какой он есть; Россия обеспечит интересы своей безопасности вокруг своих границ. По некоторым вопросам было бы не только бессмысленно, но и, собственно, опасно принуждать Россию следовать американской воле».

«Двуязычие» было характерно и для Черчилля, чье сознание буквально делилось надвое. Это было заметно для непосредственного окружения. Лорд Галифакс в 1942 г.: «Не могу не восхититься быстрыми переменами фронта Уинстона в отношении России. За предложение Идена найти компромисс со Сталиным он назвал его всеми словами от собаки до свиньи, а сейчас предлагает президенту [Рузвельту] сделать подобное же предложение Сталину». После встречи в Москве в 1944 г. доктор Моран заметил, что премьер-министр «кажется раздвоенным между двумя линиями действий… В один час он готов просить президента создать общий фронт против коммунизма, а в течение следующего часа он готов просить Сталина о дружбе. Иногда эти линии сменяют друг друга с поразительной быстротой».

Мы видим, как два главных западных политика ХХ века в конце концов приходят к выводу, что Россия нуждается в «поясе безопасности». Однако окончание Второй мировой войны подорвало связующую нить коалиции – ненависть к германским и японским агрессорам. Осталось ли нечто, что могло спасти великий военный союз на долгие мирные времена, в процессе строительства нового мира? С неделями и месяцами второй половины 1945 г. становилось ясно, что один из членов коалиции – Соединенные Штаты – решил идти собственным путем, реализуя свое видение мира будущего. Вашингтон поставил перед собой весьма амбициозные задачи: остановить сдвиг мировых сил влево, возвратить состояние дел в мире максимально близко к довоенному, ворваться на рынки освобожденных от влияния Германии и Японии государств, сделать ООН инструментом своих полицейских акций. Кто стоял на пути непомерных амбиций США, не желая взять на себя роль сателлита? Только одна страна – Советский Союз, возвышавшийся в новой мощи между руин Германии и Японии.

И если Советский Союз принес максимум жертв на алтарь общей победы, то Соединенные Штаты пожертвовали в только что закончившейся войне значительно меньше. Их территория не пострадала, а молодое поколение вернулось домой к невиданным высотам благосостояния. Редко в мировой истории одна страна получала такое неслыханное могущество – на фоне обессиленной Западной Европы, лежащей в ядерном пепле Японии и рухнувшего социального порядка в Восточной Европе. Всякое равновесие разрушилось, США безусловно доминировали в мире.

Три цели стояли перед новым Вашингтоном как перед самопровозглашенным центром мира: проблема самостоятельности большого и победоносного Советского Союза; создание плотины на пути левых сил в мире с сохранением базовых основ прежнего порядка; замена западноевропейского колониализма новой международной системой, базирующейся на Организации Объединенных Наций.

В пику СССР встали три элемента американского самосознания:

• Идеология и политика президента В. Вильсона («вильсонизм»), выработанная еще после Первой мировой войны. Вильсонизм, основа американской внешней политики в ХХ веке, стремился ликвидировать прежнюю основу мировой политики – баланс сил, раздел мира на сферы влияния и т. п., а вместо нее спроецировать на мир американские ценности – ценности либерального общества.

• Своеобразная интерпретация советских целей. СССР представили образом мирового революционного центра, мессиански направленного на мировое могущество. Теоретики, придерживающиеся этой точки зрения, жили (до признания Америкой Советского Союза) в латвийской столице Риге, поэтому такая интерпретация получила название «рижской аксиомы»; именно «рижская аксиома» заложила основание антикоммунистического консенсуса в 1945–1949 годах. Один из апологетов «рижской аксиомы» – Чарльз Болен пишет в 1949 г.: «Я убедил себя и всех тех, кто целенаправленно работает над проблемами отношений с Советским Союзом, что причины противоречий между Советским Союзом и несоветским миром проистекают из характера и природы советского государства, его доктрин, а вовсе не из-за ленд-лиза или займов». Взгляды подобного рода исключали возможность дипломатического разрешения проблем, они делали такие попытки опасными, ибо противостояние в холодной войне представлялось как генетически предопределенное революционным, мессианским характером Советского Союза.

Такая доктрина являлась выражением американского отношения к внешнему миру. Если американские интересы оказывались касающимися всего мира, то проявление любой советской активности за пределами границ СССР виделось угрозой Америке. При этом любая форма компромисса представлялась «умиротворением» – дурным словом после Мюнхенского сговора 1938 г.

В Восточной Европе, более чем в каком-либо другом регионе американцы усмотрели опасность того, что они назвали советским экспансионизмом. Между тем для непредубежденного наблюдателя было достаточно ясно, что именно война окончательно и бесповоротно уничтожила традиционные восточноевропейские политические и экономические структуры, и ничто, что Советский Союз мог сделать, не в силах было изменить этого факта, ибо не Советский Союз, а лидеры «старого порядка» в Восточной Европе сделали этот коллапс неизбежным. Русские могли работать в новых структурных ограничениях самыми различными способами, но они не могли выйти за пределы новой реальности.

Более осведомленные, чем кто-либо относительно своей слабости в случае конфликта с Соединенными Штатами, русские пошли достаточно консервативным и осторожным путем повсюду, где могли найти местные некоммунистические группы, согласные на отказ от традиционной политики санитарного кордона и антибольшевизма. Они были готовы ограничить воинственных левых и правых, и, принимая во внимание политическую многоликость региона, они питали не больше, но и не меньше уважения к не рожденной еще функциональной демократии в Восточной Европе, чем американцы и англичане продемонстрировали в Италии, Греции или Бельгии. Ибо ни американцы, ни англичане, ни русские не желали позволить демократии возобладать где-либо в Европе за счет важнейших стратегических и экономических интересов. Русские не намеревались большевизировать в 1945 г. Восточную Европу, если они могли найти альтернативу.

Если бы это было не так и Сталин стремился бы распространить социализм на всю Евразию, то он, как минимум, готовил бы соответствующие правительства для потенциальных кандидатов от Норвегии до Турции. Между тем все правительства, с которыми он в конечном счете имел дело, выпестовывались независимо или в совсем других местах. Показателен пример Эдварда Бенеша. Не был «старой заготовкой» Болеслав Берут, не говоря уже о послевоенных министрах венгерского, румынского, болгарского и прочих правительств.

Америка же предвосхищала восточноевропейским странам положение зависимых от западноевропейского центра государств. США считали Восточную Европу участником мирового разделения труда на положении поставщика самых примитивных продуктов и сырья. Свобода и демократия были своего рода «вторым эшелоном» соблазна; первым был допуск на рынки развитых стран.

То, что «старый порядок» уже совершил самоубийство в Восточной Европе и Восточной Азии, практически не принималось вашингтонскими стратегами во внимание. Лишь интервенция извне спасла капиталистический порядок в ряде оккупированных стран. Американцы и англичане создали прецедент в Италии в 1947 г. На виду у всего мира американцы уничтожили совместный характер Союзных контрольных комиссий в надежде на то, что мощь Запада сдержит революционные перемены и создаст контролируемую Западом демократию.

Именно нежелание видеть полный крах старого, довоенного порядка, а также стремление ограничить сферу влияния Советского Союза в послевоенном мире заставило Соединенные Штаты отказаться от подлинно простого, сурового и жесткого мира с Германией и Японией. К концу войны влиятельная часть американской элиты пришла к той точке зрения, что полный крах Германии и Японии послужит на пользу только России. Влиятельные американские политики пришли к той точке зрения, что остаточная германская и японская мощь могут понадобиться для уравновешения советской мощи. В этом смысле Вторая мировая война стала казаться американскому правительству трагической ошибкой, потому что империалистические Германия и Япония стали казаться предпочтительнее в качестве спутников в будущем, чем СССР.

Был ли Советский Союз с его специфической идеологией и политической системой причиной распада мира победителей на блоки и начала холодной войны? Чем больше мы узнаем о процессе возвышения США, тем значительнее сомнения в такой демонизации Советской России. Трудно не согласиться с, возможно, лучшим западным исследователем данного вопроса Дж. Л. Геддисом: «Не многие историки готовы отрицать сегодня, что Соединенные Штаты были намерены доминировать на международной арене после Второй мировой войны задолго до того, как Советский Союз превратился в антагониста». Представляя исследовательский центр «РЭНД корпорейшн», американский аналитик К. Лейн не без основания утверждает, что «Советский Союз был значительно меньшим, чем это подавалось ранее, фактором в определении американской политики. На самом же деле после Второй мировой войны творцы американской политики стремились создать ведомый Соединенными Штатами мир, основанный на превосходстве американской политической, военной и экономической мощи, а также на американских ценностях». Несогласие огромного мира с абсолютным доминированием США и повело мировое сообщество к холодной войне.

Резюмируем. В конце Второй мировой войны в Вашингтоне утвердились несколько аксиом. Первая. Европа после периода 1914–1945 гг. ослабла радикально и надолго. Центр мира переместился за океан; американцы утвердятся на всех континентах и предложат свои решения основных проблем от Филиппин до Греции. Новый американский интервенционизм получит массовую поддержку в США.

Второе. США заполнят вакуум, образовавшийся после крушения Германии и Японии. В Европе американскими сателлитами станут союзники и жертвы Германии. Поражение же Японии выдвинет вперед в Азии сателлита американцев Чан Кайши и всех потенциальных партнеров воинственного Токио по «великой азиатской сфере сопроцветания». Тихий океан превратится в американское озеро, а окружающие народы будут получать от американцев все – начиная с конституции и кончая долей американского рынка.

Третья аксиома: Россия, ощутившая благоприятные стороны ленд-лиза, будет смиренно ждать помощи и в более широком смысле. Она будет строить свою безопасность на основе дружественности Америки, у нее не будет альтернативы следованию в фарватере США. Ослабленная чудовищными испытаниями, Москва вынуждена будет пойти на любые уступки при решении германского вопроса, на Балканах, в Польше, на Дальнем Востоке. А иначе ей не видать экономической помощи при восстановлении страны, не получить весомой доли репараций из Германии. Она лишится полностью влияния в таких странах, как Иран, и не получит прежде обещанной помощи в турецких проливах.

Четвертая аксиома. Атомное могущество нивелирует любые попытки подорванных войной великих держав восстановить долю мирового баланса. Отсталой стране, такой как Россия, понадобятся многие десятилетия для создания своего «абсолютного» оружия, русским не под силу пройти путь американской науки 1939–1945 гг., требующий чудовищной концентрации ресурсов и адекватных научных кадров. Атомная бомба станет неоспоримым аргументом американской дипломатии, тем «козырным тузом», который поможет Америке во всех спорных вопросах.

Такой американский анализ послевоенного мира оказался упрощенным. Предлагать американские рецепты развития по всему миру окажется накладно и, как покажет Вьетнам, невозможно даже для такого гиганта, как Америка. Без согласия США великий Китай пошел своим путем в 1949 г., Индия в 1950-е годы, колониальные народы в ходе деколонизации 1960-х годов. В заполнении германо-японского вакуума примут участие другие народы, для которых американские решения не выглядели оптимальными. Ценя экономическую помощь США, Россия все же не соблазнится обменять ее на независимость. Атомное оружие оказалось эффективным как научное изобретение, но не показало ожидаемой эффективности в дипломатических дебатах.

Двойной стандарт, когда свои интересы священны, а чужие едва ли не бессмысленны, породил холодную войну. Ради силового противостояния Москве Америка не только разрушила в конце 1940-х годов союз военного времени, но пошла на немыслимые меры: заново вооружила Германию, создала Североатлантический союз, постаралась осуществить контроль над мировым экономическим развитием.

Именно России (а не противостоящей стороне) пришлось ликвидировать барьеры между двумя мирами, подписав в 1990 г. Договор об обычных вооружениях (лишавший ее безусловного превосходства на европейском театре), распустив Организацию Варшавского Договора, уничтожив Совет экономической взаимопомощи, объединив Германию, – чтобы снова, теперь на рубеже ХХ и XXI веков, убедиться в том, что не антикоммунизм, а геополитические интересы превалируют в американском мышлении.