Сталин жил в нашей квартире. Как травмы наших предков мешают нам жить и что с этим делать

Предисловие О наших непростых семьях и при чем тут Сталин, который давно умер

Бывает, что пережитые предками тяжелые испытания сказываются на каждом последующем поколении семьи и существенно влияют на жизнь потомков. Такая причинно-следственная цепочка называется межпоколенческой (трансгенерационной) передачей. В книге, которую вы держите в руках, я расскажу о том, как происходит межпоколенческая передача травмы и как это может касаться каждого из нас.

Я психолог с 19-летним стажем, и в моей практике встречалось немало случаев, когда разные семьи, не осознавая этого, передавали следующему поколению опыт пережитых проблем и несчастий. При этом может передаваться как ресурс совладания с трудностями, если членам семьи удавалось их преодолеть, так и психическая травма, с которой в семье пока не удалось справиться до конца. Психическая травма – это след в душе, оставленный событием, которое было для человека ужасным, непереносимым. Человек продолжает существовать и как будто нормально функционировать, но пережитое событие оставляет его в стрессе, не дает почувствовать себя в безопасности, ухудшает качество жизни. Условия, при которых травма перестает передаваться по наследству, будут описаны далее. Эта книга основана на моей собственной истории: я расскажу о том, как я, потомок репрессированных, росла и развивалась в семье, на которую упала тень Сталина, и с чем мне пришлось столкнуться в родном доме. Приведу и много других примеров передачи проблем от одного поколения к другому внутри семьи – многие из них не имеют отношения к сталинским репрессиям. В семьях потомков жертв репрессий действуют аналогичные механизмы межпоколенческой передачи, поэтому советую прочитать книгу всем интересующимся данной тематикой в том или ином аспекте. Я считаю, что вопрос о наследии репрессий для нас чрезвычайно важен, так как сталинская эпоха оставила огромное количество травмированных семей.

С детства я мечтала написать книгу и жила, фантазируя, что должна угадать, о чем она будет – та самая, моя! У человека, выросшего в семье с межпоколенческой передачей травмы, могут возникать фантазии о своей миссии. Французский психоаналитик Серж Лебовиси сказал бы, что такому человеку родная семья «вручила мандат» (Лебовиси, 2007). Может, в моем случае это был мандат на то, чтобы рассказать правду о травмированной семье и о своей борьбе с трудным наследством? Идея книги формировалась нелегко и не один год. Несколько лет назад я узнала, что многие мои родственники и предки были репрессированы при Сталине. Стала искать информацию о репрессированных в моей семье, и события прошлого обрушились на меня, как лавина. Уже хотелось написать об этом, но я еще не знала, как сделать так, чтобы книга была полезна многим (а не только дала мне возможность излить душу).

Когда замысел был еще смутным, я поделилась им с давней институтской подругой. Услышав о «квартире, в которой живет дух Сталина», она спросила: «Твоими читателями будут подростки?» Сначала я удивилась: почему подростки? Потом вспомнила, что именно будучи подростком, в 13–14 лет, я все время сочиняла истории о привидениях. Писала рассказы в тетрадках, иллюстрировала и давала почитать тем, кому доверяла. Детство в родном доме было непростым периодом моей жизни, и интуитивным решением для меня стало удалиться в фантазии. Такое бегство иногда является формой психологической защиты ребенка, если реальная жизнь оказывается некомфортной или даже угрожающей. Вспоминаются герои известной серии книг К. Льюиса «Хроники Нарнии»: о детях войны, вывезенных из города, который постоянно бомбят. Эвакуированные, разлученные с родителями, они были, наверное, в ужасе, в смятении, боялись за родных, оставшихся дома. А мы, читатели, и не помним, что речь идет о Второй мировой войне, и вместо этого видим прекрасную сказку. В доме родственников дети находят портал – путь в волшебную страну. Нужно просто войти в платяной шкаф.

Иногда фантазии становятся способом психологического выживания – тогда они скрывают реальность, от которой человек бежит. «Хроники Нарнии» – сказки о борьбе добра и зла. Есть ли в них отголоски войны? Наверняка, хотя на первый взгляд речь идет совершенно о другом. В детстве мне тоже было трудно, и я придумывала рассказы о привидениях. Как отразилась реальность в этих историях? Сейчас я уже могу предположить. Я росла в доме, где жила, оставаясь скрытой, память о сталинских репрессиях. Если бы туда вошли призраки моих предков, если бы я могла увидеть их лица, спросить, как их зовут, что с ними случилось, почему мне о них не рассказывают… Но дух Сталина, посредством заданных им установок и сформированных привычек, не пускал в дом эти призраки. Люди и их судьбы оказывались стертыми из памяти. Это был дом не с привидениями, а как раз без привидений: их как ни зови – не дозовешься. Они вроде бы всегда рядом, толпятся за окном, за дверью – но не могут войти.

Зачем же их звать? Может, лучше не ворошить прошлое? Но я чувствовала: я нашла наконец то, что нужно. Меня постоянно преследовала мысль, что я должна «избавиться от чар», поскольку с детства чувствовала себя как будто заколдованной. Я росла робкой. Вроде не хуже других, но как будто в оковах. С возрастом застенчивые люди становятся смелее; стала смелее и я. Но представление, что я какая-то «не такая», никуда не делось. Я не могла понять, что же не так с моей родительской семьей. Все вокруг считали ее хорошей и благополучной. Но мне было ужасно неловко, если кто-то из друзей или одноклассников приходил к нам, я стеснялась своей квартиры, не любила говорить о родителях и, даже будучи уже взрослой, долго еще боялась мамы.

Что сделало меня такой? Что с нами было не так? Я искала разгадку, а ключи к ней оказались там, где я совсем не ожидала их найти. На самом деле я задумывалась о своей семье задолго до того, как узнала ее трудную историю. Как-то раз в гостях у институтской подруги зашел разговор о детстве, и я сказала, что была очень плохим ребенком. Мама подруги удивленно спросила: «В чем же ты была плохая?» И тогда я первый раз в жизни усомнилась в этом. Раньше мне всегда казалось само собой разумеющимся, что я – несчастье для своей образцовой семьи.

Вскоре после этого случая нашелся первый ключ к разгадке тайны. Мне на глаза попалась статья в журнале, точнее, отрывок из книги Робин Норвуд, где перечислялись признаки женщин, которым не везет в любви. Первый признак – эта женщина выросла в неблагополучной семье, где ее эмоциональные потребности не удовлетворялись (Норвуд, 1994, 2019). Я считала родительскую семью благополучной и не стала бы это читать… Но мне было 28, и уже можно было с уверенностью сказать, что в личной жизни мне не везет. Тогда я вдруг подумала: может, это и вправду обо мне? Нашла эту книгу, стала читать… Через два года я обратилась к психологу; позже начала учиться на психолога сама.

С тех пор прошло много времени, но всего шесть лет назад я получила второй ключ к разгадке тайны. В тот год накануне 9 Мая мне вдруг захотелось поискать деда по материнской линии в интернете, в базе данных участников войны. Мне всегда говорили, что он пропал без вести. Я внесла в поисковую строку фамилию, имя и отчество, и дед сразу обнаружился… в базе данных жертв политических репрессий. Он не пропадал без вести; его арестовали на фронте по «сталинской 58-й» («антисоветская агитация»). Я привыкла считать свою маму человеком с невыносимым характером и, с тех пор как выросла и покинула родной дом, по возможности избегала общения с ней. Но когда я узнала, что она – дочь «врага народа», мне стало очень жаль ее. Тогда я задумалась о том, что истории семей моих родителей имеют отношение к тому, какую семью построили они сами и как в ней теперь живется. Конечно, все это было взаимосвязано. Как психолог, я знала, что это должно быть связано.

Тогда я начала живо интересоваться историей предков, почувствовав, что здесь и кроется разгадка. Стала строить первые предположения о том, какие признаки пережитого родственниками и предками я видела ребенком в родной семье. Таких признаков оказалось очень много! Чем лучше знаешь историю семьи, тем отчетливее видишь, что именно в ее жизни повторяется. Словом, именно тогда я и заинтересовалась межпоколенческой передачей травмы. И однажды мне попался не то чтобы еще один ключ, но очень хорошая поддержка в пути, на который я уже ступила. Мне снова вовремя подвернулась нужная книга: Бетани Уэбстер, «Обретение внутренней матери» (Уэбстер, 2021). Благодаря ей мои мысли стали приходить в порядок, и это дало возможность сделать еще один решительный шаг. Я прочитала, что отношение матери к дочери зависит от состояния ее собственного «внутреннего ребенка». На ее поведение с дочерью влияет пережитое ею самой в детстве в собственной травмированной семье. Я уже предполагала, что мамин детский опыт повлиял на то, какой матерью она стала. Как оказалось, Бетани Уэбстер написала именно о том, что я давно иллюстрировала примерами в своей книге, но пока еще не обозначила ясно. Травмированная мама иногда бывала ребячливой, как будто пыталась, хотя и с запозданием, получить нормальное детство, которого недополучила. Временами она испытывала панику, но чаще вела себя как абьюзер. Уэбстер отмечает: у травмированной матери дочь начинает чувствовать то, что чувствовала в детстве она сама. При этом происходит обмен ролями: я представляла для мамы ее саму в детстве, а мама выступала в роли собственной матери и вела себя агрессивно. Также иногда мать видела во мне агрессора и жаловалась, что я на нее «нападаю» (то есть она снова становилась ребенком, а я представлялась ей матерью-абьюзером). Уэбстер написала именно об отношениях матери и дочери, и я была поражена тем, как она понимает мою историю. Я почувствовала огромное облегчение; раньше мне казалось, что такая сумасшедшая ситуация была только в моей семье, что больше этого не испытал и не знает никто. Полученное подтверждение, что в жизни такое случается, причем очень часто, заставило меня перестать сомневаться и описать свой опыт.

Это, наверное, один из самых драматичных видов межпоколенческой передачи травмы в семьях. Мать относится к дочери так, как когда-то относились к ней. Дочь, испытав то, что когда-то испытывала мать, в свое время будет воспитывать собственного ребенка и с большой вероятностью тем же способом передаст травму ему. Книга Бетани Уэбстер не об отцах и сыновьях, но мужчины, конечно, тоже могут получать в наследство межпоколенческую травму и передавать ее дальше. Это трудная тема. Да, иногда травмированный человек может стать абьюзером. Травмированным людям в жизни труднее, чем тем, к кому судьба была более благосклонна. Часто они – очень непростые люди, и их семьи – непростые семьи.

Травма передается следующему поколению множеством способов: в действии, в словах (вербально), без слов (невербально); в эмоциональных реакциях на конкретные темы, затронутые в разговоре; в постоянном избегании каких-либо тем; в повторении из поколения в поколение одного и того же типа семейной проблемы. Иногда даже в возникновении одной и той же болезни. Что общего во всех этих видах передачи? Во-первых, все это – попытки справиться с чем-то невыносимым. Во-вторых, при таких попытках обычно избегают разговоров непосредственно о травме, потому что они мучительны. В-третьих, проблема, о которой не говорят, никуда не исчезает и передается неосознанно. В результате дети травмированных родителей живут в двух мирах: это одновременно собственная жизнь современного ребенка и история его родителей (Болебер, 2010). Так в жизни детей повторяются семейные ситуации, о которых они даже не знают. Люди часто думают, что если о тяжелых событиях в семье не говорить, то они не будут влиять на детей и внуков; между тем происходит ровно наоборот. Сохранение информации в тайне создает стресс как постоянный фон, на котором разворачивается жизнь семьи.

Конечно, проблемы, подобные рассматриваемым в этой книге, бывают не только в семьях потомков репрессированных. Но исторический период, массово травмирующий население страны, значительно увеличивает количество несчастных семей, создаваемых несчастными людьми. Наследие ранних лет СССР и сталинских репрессий до сих пор очень плодородная почва для произрастания множества личных и семейных проблем. Поскольку говорить о причинах этих проблем по-прежнему не любят, и на уровне общества, и в семьях создается впечатление, что они взялись «ниоткуда». Но говорить важно, и лучше знать, чем не знать.

Все мы заслуживаем счастья. Чтобы история семьи не тянула нас на дно, а становилась источником благополучия, полезно понять, что именно передано нам семьей и предками. Я надеюсь открыть читателям путь к лучшему пониманию себя: откуда и почему мы такие, какие есть, – одновременно слабые (потому что раненые) и сильные (потому что закаленные). Тогда мы сможем лучше узнать свои сильные стороны и эффективнее их использовать, а также принять и понять себя со своими слабостями и научимся лучше их контролировать. Следовательно, научимся быть в мире с самими собой. Я покажу, как сама постепенно пришла к этому, изучив историю родной семьи и постаравшись понять свой детский опыт. В книге использованы и чужие примеры; но имена в них вымышленные, все совпадения имен случайны.

Итак, начнем. Я назвала главы по районам родного города Пятигорска, в которых жила в детстве и юности, чтобы обозначить периоды жизни в родной семье, когда постепенно передо мной разворачивалась «картина» пережитого этой семьей. «Картина» пока в кавычках, потому что в детстве я остро чувствовала жившие в семье страх и стресс, но не знала, где их источник. Именно так чувствуют себя люди в семьях, где есть серьезные тайны.

Первый район – поселок Свободы. Конечно, Сталин уже тогда «поселился» с нами и твердо намеревался никогда не расставаться. Мы были квартирантами в очень тесной саманной времянке (маленькой пристройке к хозяйскому дому). А Сталину было не привыкать. Он с советскими людьми и не в таких местах жил.

Прежде чем продолжить, хочу обратить ваше внимание на задания в конце глав. Они маленькие и не обременительные. С каждым выполненным заданием понимание роли межпоколенческой передачи в вашей жизни будет улучшаться, и у вас, возможно, появятся идеи о том, как двигаться по этому пути дальше.

Вот первое задание.