Сталин. Разгадка Сфинкса

IV~Флаг Ильича опускается

Первым документом, претендовавшим на конституционный акт, которым коалиционное, пока, правительство объявило о новом названии государства, была Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа. Она объявляла Россию Республикой Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, в ней также провозглашалось, что «Российская Советская Республика учреждается на основе свободного союза свободных наций как федерация Советских национальных республик».

Данной формулировкой акцентировался интернациональный дух нового режима. Октябрьский переворот являлся сугубо интернациональным по своей сути, он заключал в себе идею замены войны между соперничавшими державами войной классов. Однако суровая реальность развеяла беспочвенные иллюзии и, в первую очередь, в этом пришлось убедиться первому наркому по иностранным делам Троцкому. Последний ничтоже сумняшеся заявил, что выпустит «несколько революционных прокламаций, обращенных к народам мира». А потом якобы закроет свою лавочку, то есть наркоминдел, за полной ненадобностью.

Обращение большевиков к воюющим государствам с предложениями о мире без «аннексий и контрибуций» не возымело должного эффекта. Пролетарии этих стран также и не подумали взбунтоваться. Неизбежно начал складываться стереотип, впоследствии прочно закрепившийся в мышлении многих, о существовании антагонистических миров, непримиримо противостоящих друг против друга, мира капитала и мира пролетариата, предназначенных уничтожить друг друга. Свою лепту в формирование стереотипа внесло и столь вызывающее название как диктатура пролетариата.

В то же время, как совершенно справедливо отметил крупнейший западный советолог Эдвард Хьюлетт Карр, сам термин «диктатура пролетариата», использованный большевиками для названия режима, устанавливаемого ими в период гражданской войны, не содержал каких-либо конституционных характеристик. Он определял лишь господствующий класс, а не форму правления, посредством которой этот класс намеревался претворять властные полномочия. Партия же, как было разъяснено впоследствии, являлась авангардом, передовым отрядом, помогавшим осуществлять полновластное господство пролетариата, то есть рабочего класса — представителей, преимущественно, промышленных предприятий.

В провозглашенной в июле 1918 года Конституции РСФСР правом участвовать в выборах наделялись лишь те, кто «зарабатывает на жизнь, создавая материальные ценности, или занятые социально-полезным трудом», а также солдаты и инвалиды. Тем самым, фактически власть в стране как будто принадлежала трудящемуся люду или пролетариату.

Сразу после Октябрьских событий основной задачей в стране считалось установление диктатуры городского и сельского пролетариата, а также беднейшего крестьянства в виде мощной Всероссийской Советской власти. Ее целью было полное подавление буржуазии, уничтожение эксплуатации человека человеком и водворения социализма. Признавалось необходимым всю власть в центре и на местах сконцентрировать в руках Советов, которые должны были обеспечить подлинный революционный порядок.

Это сугубо идеализированное представление о власти не выдержало испытания действительностью. Стихийность движения, создавшая Советы на заводах и в деревнях по всей стране, означала, что их независимые действия никем не регулируются, не координируются и деструктивны с точки зрения нормального управления.

Партия левых эсеров, пользовавшаяся поддержкой крестьянства, была окончательно подвергнута остракизму и фактически объявлена вне закона в июле 1918 года.

Государство формируется затем на однопартийной системе, одновременно с разгоравшимся все сильнее пожаром гражданской междоусобицы. Идиллические и оптимистические настроения о светлом братстве коммуны вступили в разрыв с суровой практической реальностью.

По мере превращения из оппозиционной партии в правящую, то есть перехода от задач разрушительных к управленческим, в ней автоматически начинают цениться соблюдение закона и порядка.

Постепенно большевистская партия становится руководящим ядром правительственной и административной машины государства, вследствие ее монопольного положения.

Значимость ее лидера Владимира Ленина основывалась на исключительно моральном авторитете, а не на внешних проявлениях власти. Он слыл неформальным главой партии и руководителем страны. Вследствие этого невозможно отделить Ленина — руководителя партии, от Ленина — лидера государства.

«Государство — это мы», многозначительно объявил Ленин в заключительном слове по политическому отчету ЦК на XI съезде партии. Подразумевая под «мы» горстку партийцев. Причем представлял подобную ситуацию мерой временной и в некотором смысле вынужденной. Поскольку считал государство лишь аппаратом насилия и принуждения, а также был убежден в его непременном и скором отмирании.

Олицетворение же партии с государством привело к тому, что распри в руководстве партии дестабилизировали управление и грозили перейти каждый раз в общегосударственный кризис. Ярчайшим примером тому служит дискуссия о роли профсоюзов, сотрясавшая страну зимой 1920 года.

Весь январь месяц следующего года газета «Правда» печатала полемические статьи, в которых главные руководители партии высказывали диаметрально противоположные взгляды. Троцкий, впервые после Брест-Литовска публично выступивший против Ленина, потребовал непосредственного подчинения профсоюзов государству. Партия выпустила два номера специального «дискуссионного листка», чтобы способствовать более обстоятельному обмену мнений. Ленин забеспокоился, в брошюре «Кризис партии» он выступил с анализом лихорадки, сотрясавшей партийный организм, и в очередной раз предупреждал, что внутренние разногласия в партии будут использованы внешними врагами. Кронштадское выступление — серьезнейшая внутренняя угроза режиму, подтвердило резонность опасений Ленина и его категорических требований тесно сомкнуть партийные ряды.

В первые месяцы после Октября большевики были правящей, но все еще одной из нескольких партий. После лета 1918 года другие политические партии существовали как бы из милости. Их положение становилось все более рискованным, а, начиная с 1921 года, они практически исчезли. Уход или исключение из единственной оставшейся партии, естественно, означал, по меньшей мере, отстранение от всякой легальной политической деятельности. Поэтому впоследствии внутри партии неизбежно должны были усилиться разногласия, особенно острые из-за того, что не было другого канала, через который можно было бы выразить несогласие.

Съезд, формально высший партийный форум, собиравшийся ежегодно, стал слишком громоздким. Его значение неминуемо начало падать, вслед за упадком параллельного государственного органа — Всероссийского съезда Советов. Даже когда обсуждения происходили на съездах, настоящие решения готовились и принимались не там, а в более компактных партийных структурах.

Первоначально в Центральном Комитете, а затем в трех новых его органах. Политбюро, Оргбюро и Секретариат разделили его функции между собой и узурпировали все, кроме внешних атрибутов власти.

X съезд партии явился поворотной вехой на пути роста могущества партийного аппарата. Новые принципы партийной дисциплины требовали, чтобы член партии, и особенно член ЦК, лояльно подчинялся решениям партии, как только они приняты, в противном случае он подлежал высшему наказанию в виде исключения из ее рядов.

Впервые на съезде с достаточной степенью вероятности в назначениях на решающие партийные посты можно увидеть растущее влияние Сталина. Двое из членов нового Секретариата станут впоследствии его самыми преданными сторонниками (В.М. Молотов и Е.М. Ярославский), а изгнанное трио (Крестинский, Преображенский, Серебряков), соответственно, противниками. Эти сторонники Троцкого лишились мест не только в Секретариате, но и вообще не были избраны в ЦК.

Сталин с марта 1919 года, являвшийся одновременно членом Политбюро и Оргбюро ЦК РКП(б) не был главным действующим лицом в споре и извлек из дискуссии наибольшую выгоду, показав себя искусным политиком. После избрания его затем генеральным секретарем Сталин инициировал необходимость расширения так называемого Учетно-Распределительного Отдела (Учраспреда), ведавшего кадровыми перемещениями. Учраспред стал малоприметным, но могущественным центром контроля партии над государственными органами, политическими и экономическими.

Следовательно, еще до смерти Ленина была повсеместно признана и провозглашена власть партии над всеми сторонами политики, над всеми компонентами системы управления в России. И что характерно, подобное обстоятельство не нашло своего отражения в первых конституциях. То есть де-факто, но не де-юре, Российская коммунистическая партия (большевиков) давала жизнь, направление, движущую энергию любой форме социальной деятельности в стране, и ее вердикты были обязательны для любой общественной и полуобщественной организации. Любая значительная борьба за власть происходила уже в недрах партии. На высшем же уровне главная роль партии при окончательном определении политики была обеспечена верховной властью Политбюро.

Уничтожение организованной оппозиции большевизму после гражданской войны совпало с формированием наиболее значительной со времени Брест-Литовска оппозиции внутри партии. Острые разногласия продолжили свое существование, но они теперь сосредоточились внутри компартии. Одна партия вобрала в себя всю политическую жизнь страны, и с тех пор ее внутренние дела представляли собой важнейшую часть истории страны.

Одновременно же, в однопартийном государстве принципы партийного единства и дисциплины приобрели определяющий и, как оказалось впоследствии, трудно предсказуемый характер. Постепенно становилось легко и привычно расценивать другое мнение как выражение несогласия и нелояльности. От этого было рукой подать до объявления врагом народа.

Периодически партию начинают сотрясать разного рода «зачистки». Цифровые результаты чистки рядов РКП(б) 1921-1922 годов были впечатляющими. Исключили 24% партийцев и численность партии составила менее полумиллиона.

Строгие резолюции X съезда в марте 1921 года о партийной дисциплине, тем не менее, не переубедили внутрипартийную оппозицию, и смута не была устранена.

На следующем съезде было принято новое положение о партийных контрольных комиссиях и подразумевалось, что чистки из отдельного мероприятия должны превратиться в постоянный процесс.

На XII съезде партии было объявлено о расширении функций Центральной Контрольной Комиссии (ЦКК). Дела о членах партии, попавших в качестве подследственных в судебные органы и ГПУ, проводил специальный следователь с полномочиями от ЦКК. Партиец до поры до времени оказывался еще вне юрисдикции обычного судопроизводства.

В то же время ЦКК, члены коего избирались съездом, равно как и члены ЦК, фактически ставился в условия ему конкурентные. Так выполнение воли больного Ленина по уменьшению риска раскола партии напротив увеличивали шансы на размежевание.

Осенью 1920 года большевистскую Россию посетил великий английский писатель и общественный деятель Герберт Спенсер Уэллс. Собственно, он побывал лишь в Петрограде и Москве и не мог увидеть всей гнетущей панорамы колоссального упадка, постигшего некогда могучую империю. Однако Уэллсу, приезжавшему в царскую Россию перед самой войной, представилась хорошая возможность сопоставления с картинами былого. Все увиденное в двух большевистских столицах, а также дорожные неурядицы, позволили доброжелательно настроенному в целом писателю-провидцу с полным основанием выразить свои впечатления в литературном труде, с весьма красноречивым заголовком — «Россия во мгле».

Когда Уэллс встречался с Лениным, у вождя пролетариата еще сохранялись иллюзии на скорую мировую революцию. Незадолго до этого в Москве завершился II конгресс III Коммунистического Интернационала (Коминтерна). На международном форуме присутствовало 217 делегатов из разных стран. На нем делегатами, сторонниками большевиков-коммунистов торжественно провозглашалось, что повсеместно существует революционная ситуация.

Поэтому Уэллс, повествуя о встрече, отмечает, что через весь их разговор проходили две основные темы. Одну линию вел сам писатель. Ее суть заключалась в следующем: Как Ленин представляет себе будущую Россию? Какое государство он стремится построить?

Другую линию настойчиво проводил Ленин: Почему в Англии не начинается социальная революция? Почему не уничтожается капитализм и не создается коммунистическое государство? Эти темы переплетались, сталкивались, разъясняли одна другую. Герберт Уэллс как бы скептически вопрошал: Что дала социальная революция? Насколько она успешна? Ленин страстно отвечал: «Чтобы она стала успешной, в нее должен включиться западный мир. Почему это не происходит?»

Уэллс откровенно признал впоследствии, что в споре ему пришлось очень трудно, вследствие изумившей англичанина ленинской эрудиции. Ленин показался писателю истым профессором, во всяком случае, он беседовал с ним «быстро, с увлечением, совершенно откровенно и прямо, без всякой позы, как разговаривают настоящие ученые».

Во время диспута, касавшегося множества вопросов, оппоненты не пришли к единому мнению. Отнюдь не случайно, отметив наличие в России сил созидательного характера, Уэллс прозвал Ленина кремлевским мечтателем. Он был твердо убежден, что без действенной помощи извне в большевистской России произойдет окончательное крушение последних остатков современной цивилизации. Но в целом Ленин произвел сильное впечатление на Уэллса, не в пример своему визави. Ильич в частном порядке пренебрежительно назвал писателя всего лишь заурядным филистером.

Он поведал, в частности, Уэллсу, невзирая на призыв присутствовавшего при встрече коммуниста Ротштейна к дипломатической сдержанности, о намерениях некоторых американских деловых кругов приобрести концессионные права на эксплуатацию природных ресурсов Дальнего Востока.

Переговоры русских с американцами велись посредством инженера Вашингтона Б. Вандерлипа, прибывшего в Москву через Копенгаген. С последним Уэллс уже познакомился. Они вместе проживали в Москве в особняке для гостей правительства. Где Вандерлип обосновался задолго до него. Суть миссии американца Уэллс толком не уяснил. Вандерлип же не обсуждал с ним свои дела и лишь раза два осторожно заметил, что они носят строго финансовый, экономический и отнюдь не политический характер.

В отличие от американца, Ленин ставил во главу угла политический интерес, что и предопределило их провал. В конце октября Вандерлип уехал на родину с проектом договора, не получившем поддержки ни со стороны своего правительсва, ни влиятельных финансовых групп США.

Весной 21 года он вновь приехал в Москву, мотивируя сменой президентов. В Америке очередным главой Белого дома стал журналист Уоррен Гардинг. На этот раз Ленин, однако, не принял незадачливого предпринимателя, сославшись на усталость и недомогание.

Вандерлип преувеличил заинтересованность Гардинга в торговле с Россией, что очень скоро обнаружилось. Но Ленин не оставил попыток сближения с американцами, а также явно утопичных намерений стравить на почве бизнеса империалистов. О чем откровенно отписал Чичерину: «Разъяснено ли Вандерлипу, что мы могли бы сдать американцам в концессию громадные нефтяные площади (Баку, Грозный, Эмба, Ухта) и этим бы Америка побила Англию?)».

Вопреки незадачливому Вандерлипу, его более молодому соотечественнику Арманду Хаммеру повезло в России значительно больше. Он приехал туда почти следом за ним и также яркими красками, подобно Уэллсу, живописует в своих мемуарах предельно неприглядную обстановку того времени. Будучи не в восторге от русской неделовитости, Хаммер не отказался, тем не менее, от представившейся ему возможности съездить на Урал.

По прибытии туда, предпринимателю особенно рельефно высветилась вся чудовищная нелепость положения. На Урале земля хранила величайшие сокровища мира — платину, изумруды, асбест, медь и почти все известные минералы. Однако люди не могли воспользоваться ими даже для того, чтобы спастись от голодной смерти.

Республику Советов, далекую от преодоления последствий многолетних непрерывных войн и смут, летом 21 года настиг сильнейший продовольственный кризис, в определенной степени инспирированный властями. Огромная часть населения страны была охвачена голодом, буквально опустошившим районы Поволжья и Казахстана. Число нуждавшихся в спасении от голодной смерти и болезней исчислялось десятками миллионов человек. В Башкирии голодало 92% населения, только за один месяц (февраль 22 года) там умерло от голода 47 778 человек, сообщалось в Бюллетене наркомз-драва РСФСР.

Отчаявшиеся крестьяне во многих местах брались за оружие. Особенно большого масштаба приобрело восстание на Тамбовщине под предводительством А.С. Антонова. На усмирение взбунтовавшихся мужиков Троцкий отправил наиболее боеспособные красные соединения под командованием Тухачевского. К тому времени знаменитый анархист батько Нестор Махно был уже разбит на Украине и подался за границу. Участь Антонова оказалась гораздо печальнее…

Между тем, Ленин, помимо подавления крестьянских восстаний железной рукой, не только прямо поспособствовал голоду, но и не принял действенных и оперативных мер по его ликвидации. В феврале 20 года он одобрял действия Сталина по уменьшению продразверстки на Украине. Но спустя год, вождь слал телеграммы за телеграммой во все концы с категорическими требованиями немедленной отгрузки хлеба, «в целях хотя бы некоторого смягчения продовольственного кризиса в центре».

Тем самым, «в порядке боевого приказа напряжением всех сил», продукты были выкачаны с периферии. Ленина поддержала вся верхушка партии, за исключением Сталина. Он единственный написал письменный отказ на намерении Ленина еще более усилить нажим на сибирских крестьян в преддверие X съезда партии. Дзержинский, Каменев, Молотов и Троцкий лишь расписались на ленинском предложении.

Ленин не дал возможности Американской администрации помощи (АРА), а также знаменитому полярнику Фритьофу Нансену, главному уполномоченному Красного Креста, оказать экстренную помощь умиравшим россиянам. Во всех западных инициативах он усматривал, прежде всего, лишь козни капиталистов.

Предложения Нансена, в одном из писем Сталину, он окрестил «наглейшими», а Молотову, в частности, собственноручно писал 11 августа 21 года: «Тут игра архисложная идет. Подлость Америки, Гувера и Совета Лиги наций сугубая. Надо наказать Гувера, публично дать ему пощечины, чтобы весь мир видел, и Совету Лиги наций тоже… P. S. Нужны тонкие маневры. Ряд мер, особо строгих. Гувер и Браун наглецы и лгуны. Условия поставить архистрогие: за малейшее вмешательство во внутренние дела — высылка и арест».

При малейшем упоминании о каких-либо подвижках в сторону либерализации политического режима Ленин приходил в неистовство, обрекая на голодную смерть сотни тысяч соотечественников. Параллельно он хватался за любую сомнительную и рискованную возможность приобретения продовольствия. Как в случае апелляции к рыбакам Аральского моря ввиду удачного, по слухам, промыслового сезона.

А также истории с юным американцем Хаммером, который сполна использовал представившийся шанс завязать деловые отношения с загадочными и ненавистными большинству капиталистов большевиками. Он заключил бартерный контракт с Екатеринбургским Советом. Хаммер обязался незамедлительно поставить зерно в обмен на кожи, меха и другие товары.

На этот факт немедленно обратил внимание Ленин и по возвращении пригласил его к себе. При чем неизвестно почему он считал миллионера Юлиуса Хаммера якобы отца и компаньона Арманда Хаммера родственным по духу — коммунистом. Американец возвратился из поездки на Урал, в Москву, на исходе октября и был поражен произошедшими в ней разительными переменами. В открывшихся повсеместно магазинах появились добротные товары, люди буквально оживились и стали, соответственно, более деятельными.

Начинала действовать новая экономическая политика, регламентированная декретом Совнаркома от 9 августа 1921 года. Повстречавшийся вскоре после приезда с Лениным, Хаммер был очарован вождем мирового пролетариата. Он уверяет, что Ленин обладал замечательной способностью предельно концентрироваться на предмете разговора. Вождь пролетариата вызывал у собеседника ощущение, что его мнение имеет огромную ценность. Однако предприниматель упускает из виду то обстоятельство, что Ленин нуждался в Хаммере больше, чем последний в нем. Для лидера, находившегося на грани катастрофы страны, это был вопрос жизни или смерти. Хаммер же рисковал лишь своим кошельком, и то не сверх всякой меры. Вследствие тогдашнего мирового экономического кризиса цена пшеницы на биржах Америки упала до рекордно низких отметок.

Ленин не только одобрил сделку Хаммера с Екатеринбургским Советом, но и обещал всемерное содействие, а также, в сущности, навязал ему асбестовую концессию на Урале. Инвестиции в это дело не сулили мгновенную прибыль. Ленин же руководствовался своими соображениями. Члену президиума ВСНХ Л.К. Мартенсу вождь-очковтиратель отписал: «Пусть фиктивная, но концессия… Нам важно показать и напечатать…, что американцы пошли на концессию. Политически важно».

На другой же день после встречи с Лениным, молодого американского бизнесмена перевезли в комфортабельнейший особняк для гостей правительства, расположенный напротив Кремля, на другом берегу Москвы-реки. В свое время там размещали Герберта Уэллса и мистера Вандерлипа. Отныне крысы и прочая живность предыдущего московского жилища Хаммера, гостиницы с громким названием «Савой», могли присниться ему лишь в кошмарном сне.

Один из пионеров американский предпринимательства в Советской России провернул за девять лет довольно крупные сделки. При этом существует мнение, что Хаммер хорошо пограбил Россию. Он не без юмора повествует о том, как в 1922 году в Новороссийский порт прибыли из Америки первые пятьдесят тракторов. Сорганизовавшись, колонна железных коней во главе с Хаммером отправилась в Новороссийск. Их появление, якобы, вызвало панику, живописует удачливый бизнесмен. Население приняло трактора за танки и ударило в набат. Но вскоре все прояснилось, и приготовлениям самообороны был дан отбой.

В 1925 году положение кардинальнейшим образом начало меняться. Довольно выгодным экспортно-импортным операциям Хам-мера был положен конец. Нарком внешней торговли Л.Б. Красин предложил ему найти другую прибыльную область деятельности. Что Хаммер осуществил незамедлительно, наладив оперативно выпуск карандашей и перьев. К концу 1929 года помимо карандашной фабрики у Хаммера было еще четыре предприятия.

Однако Хаммеру пришлось принять предложение русских о выкупе государством его концессионных прав, до истечения срока их действия. Цена была назначена справедливая, признается предприниматель. Но высокоприбыльного бизнеса, единственной причины его пребывания в СССР, он лишился. Хаммер резонно винит в этом Сталина и, естественно, в отличие от Ленина, не страдает избытком к нему чувств.

Находившееся практически в безвыходном положении большевистское руководство во главе с Лениным вынужденно сформировало новую концепцию перехода к социалистическому обществу. Внедряя НЭП, они замышляли лишь временное тактическое отступление от своей стратегической цели. От ленинского категорического утверждения о том, что в недалеком будущем в общественных нужниках будут стоять унитазы, изготовленные из чистого золота, пришлось отказаться.

В новой экономической политике денежная система была признана необходимой. Для ее стабилизации была нужна твердая валюта. Таковым в качестве стандарта долженствовал стать советский червонец, на основе презираемого большевистскими ортодоксами желтого металла. Для стимуляции деятельности крестьянства вводился продовольственный налог на сельзохпродукты, впоследствии ставший денежным. Ускорить снятие товарного голода, естественно, можно было лишь разрешив, с определенными ограничениями, частную собственность, а также передав на правах концессии иностранному капиталу советских промышленных объектов.

Вместе с тем большевики усиливали рычаги государственного регулирования товарно-денежных отношений. Сохранялась правительственная монополия на внешнюю торговлю. Учреждались инструментарии долгосрочного планирования наподобие Госплана и ГоЭлРо.

В недалеком будущем противоестественное сочетание социалистических (планово-государственных) и капиталистических (рыночных или частнособственнических) подходов в экономике неизбежно должны были сказаться.

На X съезде РКП(б) Сталин выступал с докладом «Об очередных задачах партии в национальном вопросе», выступлением, казалось бы, не самым остроактуальным.

В его сообщении, а также заключительном слове явственно прослеживается, по меньшей мере, два императива: многочисленности наций, народностей и настоятельного требования «считаться с особенностями быта» их чиновничеству Советской страны.

Сталин акцентировал внимание на том, что существовать отдельно «без государственного союза советских республик, без их сплочения в единую военно-хозяйственную силу, невозможно устоять против соединенных сил мирового империализма ни на военных, ни на хозяйственных фронтах». Отсюда, кавказец, невзирая на неполадки со здоровьем, разного рода склоки и интриги, последовательно действует в направлении создания сильного союза республик, попутно высказываясь по другим вопросам.

23 августа 1921 года «Правда» публикует статью Сталина «Партия до и после взятия власти» — конкретную программу действий «партии в нынешний период ее развития». «Из партии переворота внутри России, — констатировал Сталин — РКП превратилась в партию мирного строительства. Именно поэтому она исключила из арсенала пролетариата ставшие теперь уже ненужными в России такие формы борьбы, как забастовку, восстание. Раньше можно было обойтись без знатоков военного и хозяйственного дела, ибо работа партии была по преимуществу критическая, а критиковать легко…», многозначительно присовокупил кавказец. «Теперь партия не может обойтись без знатоков дела, — категорично высказался Сталин, имея в виду разного рода специалистов, -…Без этого строить нельзя».

Он весьма четко и доходчиво обрисовал задачи партии в областях внутренней и внешней политики в тот период времени, а также неотложных мер по укреплению экономики государства.

Политическое поражение Троцкого на съезде партии в марте 1921 года на которое он обрек себя сам, значительно усилило позиции Сталина в ЦК. В следующем году, в апреле, состоялся XI партийный форум с неизбежными пертурбациями в верхушке. Сталина выбрали на нем членом Секретариата и в знак признания старшинства в новом секретарском трио (остальными членами были Молотов и В.В. Куйбышев) присвоили ему титул Генерального.

Центральной партийной машины сам Сталин непосредственно не создавал. Когда он вступил в должность генсека, то оказался во главе обширного, хорошо функционировавшего аппарата ЦК, сформированного за пять лет усилиями Свердлова, Крестинского, Молотова.

С момента избрания его генсеком, кавказец, очевидно, окончательно ощутил в себе силы стать единоличным лидером. В то же время нет веских оснований полагать, будто у него случился конфликт с терявшим физические силы Лениным. Разногласия с ним были чуть ли не обыденным делом в среде большевистских вожаков разных калибров. Стало чуть ли не модой оппонировать Ленину по самым разным вопросам, а также писать ему длинные исповедальные письма с выражениями всех своих сомнений и колебаний, а также претензий и упреков.

Ильич, что являлось одной из отличительных черт характера, никогда не гнушался столь же пространно ответить и подбодрить упавшего духом сотрудника либо союзника, которых он считал ценными. Даже на весьма существенные попреки, чуть ли не обвинения, Ленин не обижался и протягивал в ответ руку, объясняя их единственно состоянием «большого нервного раздражения и переутомления». Подобным образом он оценил состояние дипломата Иоффе (в конечном счете, сошедшего с ума) в период подавления восстания в Кронштадте и в качестве образчика стойкости назвал Сталина.

Последний, довольно часто навещавший больного Ленина, опубликовал в сентябре 22 года в «Правде» заметки о пребывании вождя на отдыхе. Лаконичные строчки буквально искрятся доброжелательностью в отношении серьезно хворавшего Ленина. Одновременно, Сталин с фотографической точностью запечатлел хаос мыслей, скрывавшихся за черепной коробкой вождя, о чем более подробно ниже.

Однако было от чего закружиться голове даже у более опытного и искушенного правителя. Финансовая система, суть кровеносная для любого хозяйственного организма, продолжала пребывать в расстроенном состоянии. Острая нехватка твердой валюты исключала шансы на быстрый подъем промышленности.

Правда, уцелевшее от голода крестьянство, начало подавать признаки жизни и, ввиду благоприятных погодных условий, страна вроде бы была обеспечена хлебом.

Незавидное положение государства усугубляла монополия на внешнюю торговлю, установленная декретом СНК от 22 апреля 1918 года и неоднократно подтверждавшаяся постановлениями правительства. Переход к НЭПу и некоторое увеличение торговых связей с заграницей диктовали необходимость внесения изменений в законодательство по внешней торговле.

Дебаты в большевистском руководстве по данному вопросу начались в конце 21 года и продолжались целый год. Против позиции Ленина — сохранения статус-кво, выступили Сокольников, Бухарин, Пятаков. За ослабление монополии внешней торговли высказывались Сталин, Зиновьев, Каменев…

Самым важным итогом 22 года, помимо окончательной утраты Лениным дееспособности, явилось образование Союза Советских Социалистических Республик (СССР) — государственно-правовой консолидации России без остова самодержавия. И вновь не обошлось без жарких дискуссий, вылившихся в крупный скандал, отягощенным рукоприкладством, когда темпераментный Орджоникидзе ударил по лицу своего земляка А.А. Кобахидзе. Справедливости ради надо отметить, что Кобахидзе спровоцировал вспыльчивого Серго оскорбительным выражением и обвинением в коррупции.

Узаконить отношения РСФСР с как будто независимыми национальными республиками было поручено комиссии во главе со Сталиным. Комиссия разработала проект резолюции, которым предусматривалось вступление Украины, Белоруссии, Азербайджана, Армении и Грузии в Российскую федерацию на правах автономных республик. Против чего яро выступил лишь ЦК КП Грузии, ратуя за непременное сохранение «всех атрибутов независимости».

Ленин немедленно поддержал позицию грузин, выступив против идеи об автономизации национальных республик и объявив войну великодержавному шовинизму. На состоявшемся 5-6 октября пленуме ЦК мнение Ильича (не присутствовавшего на форуме партии) по этому вопросу возобладало. Но в отношении ослабления монополии внешней торговли были сделаны определенные подвижки. Призвав на помощь Троцкого, слабеющий Ильич все же одержал вверх в затянувшейся борьбе вокруг монополии внешней торговли.

12 декабря Ленин выслушал Дзержинского, доложившего о результатах расследования грузинской склоки. На следующий день он провел двухчасовую беседу со Сталиным, которая оказалась последней. Приступ болезни, последовавший 16 декабря, явился началом периода окончательного ограничения активности. Принимать непосредственного участия в политических делах, невзирая на все усилия, он больше никогда не сможет.

21 декабря Ленин как будто с разрешения профессора О. Ферстера продиктовал Н.К. Крупской небольшое письмо Троцкому с выражениями удовлетворенности исходом борьбы за сохранение монополии внешней торговли и пожеланием «продолжать наступление». На следующий день Каменев прислал Сталину записку, в которой сообщал, что ему ночью звонил Троцкий и проинформировал о послании Ленина. Генсек откликнулся мгновенно, посоветовав Каменеву не суетиться и выразив недоумение организацией переписки с Троцким «при абсолютном запрещении Ферстера». Одновременно, Сталин позвонил супруге вождя Крупской. Он невежливо обошелся с ней и грозил санкциями партийной контрольной инстанции. Причем по свидетельству сестры Ленина «Н.К. этот разговор взволновал чрезвычайно: она была совершенно не похожа на себя, рыдала, каталась по полу и пр.». Оправившись, 23 декабря Крупская апеллировала к Каменеву и Зиновьеву в связи с тем, что «Сталин позволил себе вчера по отношению ко мне грубейшую выходку». Общими усилиями неприятный для всех действующих лиц инцидент был вроде бы заглажен. При этом Ленину, вероятно, стало о нем известно тотчас же.

Спустя несколько дней принимается декларация об образовании СССР, решающий вклад в формирование которого внес Сталин. Явными признаками признания его заслуг явилось право выступления на последнем Всероссийском съезде Советов, об объединении Советских Республик. И предоставленного ему сразу же на I съезде Советов СССР 30 декабря 1922 года права зачтения торжественного доклада «Об образовании Союза Советских Социалистических республик». Советский Союз образовали РСФСР, Украина, Белоруссия и Закавказская СФСР (включала Грузию, Армению, Азербайджан).

Но в начале марта 1923 года случай, с якобы незаслуженно грубым обращением генсека с Крупской, видимо, по инициативе последней неожиданно получил свое продолжение. Ленин продиктовал дежурному секретарю короткую записку Сталину, помеченную грифами «Строго секретно» и «Лично», но посланную в копии Каменеву и Зиновьеву В записке Ленин ставил Сталина перед выбором. Представить исчерпывающие извинения за грубость в отношении Крупской, или порвать между ними отношения. Когда до Сталина довели ленинский ультиматум, он незамедлительно предпочел первый вариант, не дошедший до адресата.

Одновременно с запиской генсеку Ленин черкнул Троцкому послание, где просил его взять под защиту грузинское дела в ЦК, утратившего свою актуальность. Он апеллирует безуспешно, а также настаивает на отправке в Грузию телеграммы (в преддверие тамошнего второго съезда ЦК партии) с осуждением грубости Орджоникидзе и «потачками Сталина и Дзержинского». Судя по недоуменному тону текста записки Сталина, он явно успел подзабыть о стычке с женой Ленина и своим «старым партийным товарищем».

«Я считал своим долгом смотреть за тем, чтобы режим проводился. Мои объяснения с Н. Кон. подтвердили, что ничего, кроме пустых недоразумений, не было тут да и не могло быть». Впрочем, резюмировал генсек, если для сохранения отношений необходимо взять назад какие-то якобы обидные выражения, «я их могу взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя «вина» и чего, собственно, от меня хотят».

На очередном форуме партии (на котором так и осталось неосуществленным намерение Ленина, как уверяла Крупская, разгромить Сталина политически), кавказец выступал с организационным отчетом и тезисами «Национальные моменты в партийном и государственном строительстве», одобренными ЦК. Они вызвали изрядные многодневные споры на секции съезда по национальному вопросу.

Тем не менее, позиция Сталина, спокойно и взвешенно приводившего свои аргументы возобладала. В частности, он несколько утрированно и категорично объявил об определенном столкновении наций и народностей. Однако «из-за того, что одна культура выше другой, нельзя принижать значение местной культуры, наоборот, ее надо развивать и поднимать». Относительно меньших народов Сталин веско заявил: «научно национальными меньшинствами признаются такие группы, которые не имеют своей территории», которые вкраплены в другие территории. «Если вы думаете сюда причислить узбеков, ошибаетесь, у них есть своя территория. Если вы думаете причислить сюда киргизов (генсек имел в виду преимущественно казахов), ошибаетесь, у них есть своя территория. Надо иначе формулировать…»

Наступило лето, и большинство высокопоставленных цэкистов уехало на юг отдыхать и лечиться, оставив Сталина буквально разгребать авгиевы конюшни текущих дел. Одновременно, предъявляя ему претензии за проявление как будто бы своеволия при решении самых пустяковых вопросов. На что потерявший терпение, в конце концов, Сталин несколько меланхолично приписал в одном из писем Бухарину и Зиновьеву. «P.S. Счастливые вы, однако, люди: имеете возможность измышлять на досуге всякие небылицы, обсуждать их и пр., а я тут тяну здесь лямку, как цепная собака, изнывая, причем я же оказываюсь «виноватым». Этак можно извести хоть кого. С жиру беситесь вы, друзья мои».

Полная недееспособность Ленина увеличила раздоры среди руководителей государства. Троцкий и другие вновь и вновь возвращаются к совершенно иллюзорным перспективам экспорта революции.

Кризисная ситуация в Германии летом 1923 года превратно истолковывалась как исключительно предреволюционная. Разрабатывался даже план мобилизации частей Красной Армии, если будет необходимость, для оказания военной помощи как будто восстававшему германскому пролетариату. Более чем подавляющее большинство из числа высшего руководства вместо решения насущнейших проблем страны озабочено, в первую очередь, личными амбициями и выступлением с малоконструктивными инициативами.

По приезду из Кисловодска Троцкий незамедлительно выступил с шумными демаршами. Скандал разразился на первом же пленуме ЦК партии. Протестуя против расширения состава РВСР за счет членов ЦК (в том числе Сталина), Троцкий демонстративно покинул зал заседания. За ним следом была послана целая делегация, однако смутьян проигнорировал уговорщиков и не вернулся на пленум. После чего настрочил членам ЦК и ЦКК длинную петицию с претензиями спекулятивного содержания.

Подчиненные следуют примеру своих вождей, невзирая на строгие запреты о недопустимости применения методов фракционной борьбы. 46 далеко не рядовых партийцев направляют в Политбюро ЦК письмо, ставшее программой оппозиции. Подпись Троцкого отсутствует, но вдохновителем так называемой платформы 46-ти был именно последний. Поднялся изрядный переполох, вынудивший большинство членов Политбюро прибегнуть к контрмерам.

Троцкий официально был признан «центром, вокруг которого собираются все противники основных кадров партии». Тут уж пошла «писать и гулять губерния» в полную мощь.

А Президиум ЦКК счел необходимым созвать в кратчайший срок объединенный пленум, «на котором должны быть поставлены возбужденные Троцким вопросы». На пленуме виднейшие члены партии и представители 10-ти крупнейших парторганизаций практически единодушно осудили Троцкого и его сторонников. Но последние отнюдь не успокоились. И вновь среди партийных функционеров разгорелась жаркая дискуссия, в которой Сталин не остался в стороне.

Выступая от себя лично 2 декабря на расширенном собрании Краснопресненского райкома РКП(б) города Москвы, он авторитетно заявил, что «дискуссия — признак силы партии». Далее выступавший обстоятельно проанализировал причины споров о внутрипартийной политике. Сталин предупредил собравшихся о неотъемлемом наличии некоторых внутренних элементов, разъедающих партию, и о том, что «с другой стороны нас обволакивает новая атмосфера зарождающейся и растущей буржуазии, которая еще не так сильна, но которая уже сумела побить некоторые наши кооперативы и торговые органы в деле внутренней торговли».

В завершение генсек вновь предостерег партийцев от крайностей: «…обсуждение вопросов необходимо, дискуссия нужна, но нужны и пределы дискуссии», предохраняющие от «вырождения в дискуссионный клуб».

На очередной конференции РКП(б), состоявшейся в конце второй декады января нового года, ярые дискуссионеры потерпели сокрушительное политическое поражение.

А спустя нескольких дней поступило известие о физической кончине Ленина, которое явилось сильным стимулом для соискателей вакантного кресла главы государства.

По общераспространенному мнению Ленин умер вследствие перенесения трех инсультов, нанесших сильные удары его мозговому кровообращению и, в конечном счете, приведших к летальному исходу.

В конце мая 1922 года случился «первый приступ болезни Ленина, приведший к частичному параличу правой руки и правой ноги и расстройству речи». К середине июня наметилось улучшение в состоянии здоровья вождя пролетариата. Осенью он вернулся к работе, хотя было совершенно очевидно, что силы Ильича серьезно подорваны. Но консилиум в составе профессоров О. Ферстера, В.В. Крамера и Ф.А. Готье разрешил Ленину приступить к работе с 1 октября. В конце ноября эскулапы «предписывают Ленину неделю абсолютного отдыха». 7 декабря он вынужден покинуть заседание Политбюро ЦК, а затем уехать в загородную резиденцию Горки. Откуда через четыре дня возвращается в московскую квартиру.

13 декабря отмечаются два приступа болезни. «С большим трудом, — записано в истории болезни Ленина, — удалось уговорить Владимира Ильича не выступать ни в каких заседаниях и на время совершенно отказаться от работы. Владимир Ильич, в конце концов, на это согласился и сказал, что сегодня же начнет ликвидировать свои дела».

16 декабря наступает «резкое ухудшение в состоянии здоровья Ленина». А в ночь с 22 на 23 декабря наблюдается «дальнейшее ухудшение в состоянии здоровья Ленина: наступает паралич правой руки и правой ноги». Однако Ленин в тот же день просит врачей разрешить ему продиктовать стенографистке в течение пяти минут один якобы необычайно важный вопрос. А затем требует, дабы ему было дано право ежедневно, хотя бы в течение короткого времени подобного общения с дежурными секретарями.

4 февраля 23 года у Ленина побывал немецкий профессор Ферстер, «который наговорил ему много приятных вещей, разрешил гимнастику, прибавил часы для диктовки статей», чем Ильич остался весьма доволен.

Неделей спустя тот же Ферстер сильно расстроил больного, категорическими запретами на газеты, свидания и любую политическую информацию. (Очевидно, ему досталось от Сталина за чрезмерно оптимистическую оценку состояния Ленина).

25 февраля доктор A.M. Кожевников записал, что Ленин утром «читал и разговаривал о делах… Вечером читал и диктовал больше часа».

На исходе первой декады марта произошел новый приступ болезни вождя, приведший к усилению паралича правой части тела и потере речи. В «Известиях» печатается сообщение об этом факте, а также о том, что правительство признало необходимым начать «публикацию медицинских бюллетеней о ходе болезни Ленина»…

Таков краткий, весьма поверхностный и далекий от полноты анамнез — история заболевания Ленина, недуг которого был обусловлен, несомненно, психогенными причинами.

Ключом к его разгадке служат патетические слова Крупской на траурном заседании съезда Советов: «Сердце его билось горячей любовью ко всем трудящимся, ко всем угнетенным (выделено мной — М.А.). Никогда этого он не говорил сам, да и я бы, вероятно, не сказала этого в другую, менее торжественную минуту».

То есть исключительная ленинская целенаправленность на одной проблеме, которой так восхищался Карр, была суть идеей-фикс.

Борьба со всеми мыслимыми и немыслимыми поработителями трудового люда все больше и больше овладевала сознанием Ленина, превратившись, в конечном счете, во всепоглощающую манию. Еще в молодости он изрядно настрадался от болей в области желудочного тракта. Обратившись однажды за консультацией к одному крупному швейцарскому специалисту, Ленин был поражен его диагнозом. В вашем болезненном состоянии повинен ваш мозг, то бишь нервы, безапелляционно объявил врач. Следовательно, напряженная умственная деятельность усугубляла физические недомогания и была ему практически противопоказана.

Ильич намеренно чуждался больших и малых человеческих хобби и увлечений, коими так полон мир людской и которые так расцвечивают порою жизнь. В школьные годы ему очень нравилось кататься на коньках, но он слишком уставал — хотелось спать после этого. Посему юный Володя Ульянов забросил коньки. После возвращения из Сибири он перестал играть в шахматы — игра слишком увлекала и отнимала много времени. Однажды Ильич загорелся изучением латинского языка и вновь бросил. Так как равно как и в других случаях, увлечение латынью мешало другим, основным занятиям.

После октябрьского переворота он признавался Горькому, что не может часто слушать классическую музыку: «…действует на нервы, хочется милые глупости говорить и гладить по головкам людей, которые, живя в грязном аду, могут создавать такую красоту. А сегодня гладить по голове никого нельзя — руку откусят, и надобно бить по головкам, бить бесжалостно, хотя, мы в идеале, против всякого насилия над людьми…» (выделено мной — М.А.).

Следовательно, Ленину мир представлялся исключительно негативными красками — черными, в лучшем случае, темно-коричневыми. Вероятнее всего он бессознательно воображал себя своего рода мессией. Всадником апокалипсиса на белом коне, призванном сражаться со злом, именуемом эксплуатация пролетариата, до победного юнца.

Внешне смехотворным, но если вникнуть довольно жутковатым выглядит настоятельное намерение Ильича воспрепятствовать, в марте 18 года «в телеграфном ведомстве» такому распределению «рабочего времени: 24 часа дежурства и затем три дня отдыха». Он грозно вопрошает: «Какие меры, когда и кем приняты для прекращения такого явно неправильного и недопустимого распределения работы». Ленин явно усмотрел в подобной практике нещадную эксплуатацию трудящихся.

В конечном счете, после непрестанного напряжения не выдержала психика вождя, вследствие чего нарушилось мозговое кровообращение, что исключительно пагубно сказалось на физическом состоянии, а затем уже произошел полный распад личности.

Чем больше времени проходило с тех пор, как Ленин взвалил на себя неподъемную для него ношу — управление огромным государством, тем сильнее истощался его, в общем-то, крепкий организм.

Видный партиец Н.А. Угланов оставил свидетельские показания о состоянии Ленина спустя без малого месяц после октябрьского переворота. «Он был страшно измучен, еле держался на ногах, в истоптанных щиблетах и измятом пиджачке», тем не менее, выступил с зажигательной речью на заседании рабочей секции Петроградского Совета.

В декабре 17 года Крупская пожаловалась Коллонтай, что Ильич плохо спит и явно переутомлен физически. Он все больше напоминал испорченные часы, механизм которых исправно тикал, но стрелки разбегались в разные стороны. Вскоре Ленин уже сам все чаще сетует на физическое изнеможение и потерю сна. Как ни странным донельзя может показаться, но ранения, нанесенные террористкой Каштан, очевидно в какой-то степени помогли ему отдохнуть психически.

8 ноября 1919 года «Ленин читает приглашение сотрудников и членов ЦК РКП(б) прийти на вечер, посвященный второй годовщине Великой октябрьской социалистической революции; пишет ответную записку с благодарностью и извинениями за то, что не может прийти в связи с заседанием Совета Обороны и переутомлением».

В биографической хронике за 1920 год отмечается: «Февраль, между 10 и 16. Ленин болен и по настоянию врачей находится на постельном режиме». Но это не означает, что он наслаждался ничегонеделаньем. Здоровье Ильича заметно ухудшалось с каждым прожитым месяцем, неделей, днем. В письме иностранцу Вандерлипу Ленин открыто жалуется, что прошедший съезд партии «отнял у меня так много времени и сил, что я теперь очень устал и болен».

Через 9 месяцев, 6 декабря 1921 года, он в прямом смысле начеркал, в частности, такие строки Горькому: «Очень извиняюсь, что пишу наскоро. Устал дьявольски. Бессонница. Еду лечиться». В тот же день он написал Молотову: «Уезжаю сегодня. Несмотря на уменьшение мной порции работы и увеличение порций отдыха за последние дни, бессонница чертовски усилилась (выделеномной — М.А.). Боюсь, не смогу докладывать ни на партконференции, ни на съезде Советов».

Сильное нарушение сна — весьма грозный симптом серьезного истощения нервной системы. Однако, хотя с 6 декабря по 13 января 22 года Ленину положено отдыхать в Горках, он весьма активно занимается трудом, если можно назвать таким термином его деятельность. Лечащий врач обязывает Ильича обратиться в Политбюро ЦК партии с просьбой о продлении отпуска на две недели. Он формально дисциплинированно подчиняется требованию медика, но продолжает упорно гнуть свою линию.

31 декабря ввиду состояния вождя на заседании Политбюро в очном порядке принимается решение: «Предоставить В.И. Ленину 6-недельный отпуск с 1 января 1922 года с запрещением приезжать в Москву для работы без разрешения Секретариата ЦК (выделено мной — М.А.). С обязательством назначить определенный один час в день для переговоров по телефону по наиболее важным вопросам».

Ленин вынужден уехать в некий совхоз около подмосковной деревни Костино. А затем отправляется в Корзинкино близ села Троицке-Лыково Московского уезда, в котором живет до 25 марта. Он плохо уживается в московской глубинке (по причине неких «анекдотов») и строит планы лечения и отдыха своей семьи на Кавказе.

Намерение так и не осуществилось, ибо Ленин как будто опасался, что из дальней поездки не вышло одно утомление, «ерунды и сутолоки да склоки вместо лечения нервов». «Найдите человека внимательного к мелочам, — заключал свое послание Ильич Орджоникидзе — и пусть он сделает поаккуратнее». О каких мелочах растолковывал придирчивый вождь кавказцу, что он подразумевал под «анекдотами», осталось неясным.

Возможно, Ленин добивался сходных с европейскими, наподобие швейцарских, условий бытового комфорта. «Зацикленный» на борьбе с капиталистами Ильич с преступно-легкомысленным небрежением относился к своему здоровью. Когда специально приехавший в Москву из Петрограда, не позднее 12 сентября 1918 года, Горький впервые повстречался с Лениным в России, он еще плохо владел рукой и едва двигал простреленной шеей. На выражения сочувствия литератора вождь пренебрежительно махнул здоровой рукой: мол, на войне как на войне.

Удивительно, но он так и не удосужился извлечь все пули, засевшие в теле вследствие покушения. Один из кусочков свинца был извлечен в больнице 23 апреля 1922 года. В связи с чем Ленин как-будто припозднился с ответом на замечания по поводу работы заместителей по СНК. «Я извиняюсь за опоздание моего ответа, вызванное возней с извлечением пули», — непринужденно объявил Ильич Сталину, в преамбуле своего послания.

Весьма характерными для умственно неполноценного человека, каковым с некоторого времени был Ленин, является чрезмерная забота о благе близких ему лиц и ближайших сотрудников. Весьма многочисленные депеши выражают его неподдельную озабоченность их здоровьем.

В начале июля 1921 года Ленин категорически не одобрил стремление Орджоникидзе оторвать Сталина от отдыха. А спустя две недели он осведомлялся у него о состоянии здоровья Сталина и заключения врачей об этом. И лишь затем уже переходил к делам. Судя по всему, Ленин заботился о здоровье своих сотрудников не от избытка человеколюбия, а из соображений преимущественно утилитарных. Они нужны были ему в качестве орудий для претворения в реальность его сумасбродных планов. Нередко Ильич вполне конкретно давал об этом знать своим сотрудникам письменно, называя их организмы «казенным имуществом».

24.06.22 года Ильич после врачебной консультации задержал наркома здравоохранения Семашко и, в частности, настоятельно просил передать членам ЦК: «Обязать через Политбюро т. Сталина один день в неделю, кроме воскресенья, целиком проводить на даче за городом». Любопытно, что 13 июля, во исполнение его воли, Политбюро обязало Сталина «проводить 3 дня в неделю за городом».

Одновременно, Ленин плохо осознавал, что его собственный организм все больше выходит из строя, хотя осведомлялся у невропатолога профессора Л.О. Даркшевича, не сходит ли он с ума. Последний успокоил больного, заверив, что у него ничего нет, кроме «простого переутомления мозга».

В то время как к декабрю 1922 года в нем произошли уже необратимые изменения, ибо улетучились последние остатки душевного равновесия. Ленин вновь и вновь порывается работать и работать, не воспринимая никаких аргументов. С большим трудом его выдворяют из Москвы в Горки, но он не унимается и очень скоро возвращается.

Подобно заезженной пластинке, Ленин постоянно обращается к вопросам предстоящего пленума ЦК, съезда Советов и другим делам. В их числе распределение работы между заместителями председателя СНК и СТО, а также набившая оскомину монополия внешней торговли.

По свидетельству М.И. Ульяновой — родной сестры Ленина, 16 декабря с вождем случился сильнейший истерический припадок: он разразился горькими рыданиями. Постоянно находясь в крайне угнетенном, депрессивном состоянии больной все чаще подумывает о суицидальном уходе из жизни. Он просит самых близких к нему лиц, в том числе Сталина, оказать ему услугу в обеспечении сильнодействующим ядом.

18 декабря пленум принимает решение, на котором настаивал Ленин по вопросу о государственной монополии на внешнюю торговлю. На нем также решено сообщить вождю, по согласованию с медиками, текст резолюции. Специальным постановлением пленум возлагает на Сталина «персональную ответственность за соблюдение режима, установленного для Ленина врачами».

Через два дня Крупская, нарушая строгий врачебный и партийный запрет, записывает излияния своего мужа, адресованные Троцкому, по потерявшему актуальность вопросу о монополии внешней торговли. Сталин, разъяренный безответственным поведением Крупской, обрушивается на нее с площадной руганью. Он понимает, что Ленину в его состоянии необходим абсолютный покой, только в подобном случае шансы на спасение оставались. И очень скоро у Ленина случился второй инсульт…

Как известно, любая болезнь практически неизлечима, если психика человека функционирует ненормально (все болезни от нервов). В клиническом случае с Лениным врачами явно была выбрана неверная тактика лечения. Пациенту, в первую очередь, необходимо было постараться обеспечить как можно более полный покой на ранней стадии и отрешить от дел. То есть попытаться подправить психику больного, а затем уже приниматься за его физическое состояние. Впрочем, вероятнее всего, они стремились к подобному, но недостаточно настойчиво. Ограничились полумерами, что никогда ни к чему хорошему не приводило. Мало кто из эскулапов понимал истинный характер заболевания Ленина. Иначе они не давали бы столь смелые прогнозы, как, например, 21 марта 1923 года. В тот день у Ленина случился как никогда многочисленный консилиум с участием вновь приглашенных заграничных профессоров.

После всестороннего обследования и подробного обсуждения истории болезни европейские медицинские светила дали заключение, которое в свете последующих событий выглядит форменным издевательством.

«…Признавая правильным применявшееся до сих пор лечение, консилиум находит, что болезнь эта, судя по течению и данным объективного обследования, принадлежит к числу тех, при которых возможно почти полное восстановление здоровья. В настоящее время проявления болезни постепенно уменьшаются…»

Свою лепту в ухудшение здоровья Ленина внесла его супруга, не предприняв действенных мер по «отключению» мужа от повседневной текучки. Крупская явно не понимала всей тяжести состояния Ильича.

16 декабря 22 года, когда Ленину стало заметно хуже, она сообщила по телефону секретарю Л.А. Фотиевой, что выступать на съезде Советов он не будет. На вопрос Фотиевой о самочувствии Владимира Ильича, Крупская ответила: «Средне, по внешности ничего, а там сказать трудно» (выделено мной — М.А.).

В начале следующего 1923 года она не предприняла действенных мер, дабы воспрепятствовать супругу в умственной деятельности, создав дополнительные проблемы коллегам по партии. Особенно характерен пример с материалом «Как нам реорганизовать Рабкрин», публикация которого разрешилась исключительно партийным ареопагом.

А через день после того, как в «Правде» была напечатана статья Ленина, 11 «наличных членов» Политбюро и Оргбюро ЦК РКП, в том числе Сталин, отправили секретное письмо губкомам и обкомам, с предельно деликатным разъяснением некоторых ее положений. По прошествии более чем восьмидесяти лет после опубликования, многосложные дебаты по данному материалу кажутся смехотворными. Однако, вслед за сломанными копьями, сиречь перьями, вскоре полетели головы дебатеров…

Исключительно по недомыслию Крупская сообщила полуживому Ильичу о грубости, допущенной в отношении к ней Сталиным. А также проинформировала Ленина о предстоящем втором съезде компартии Грузии. Засим она попыталась воспрепятствовать МА. Володичевой в передаче записки оскорбленного вождя адресату с требованиями сатисфакции. Сталин догадывался, что мозгом Ленина все больше овладевает мрак, поэтому он иносказательно выразился об этом Володичевой. Это говорит не Ленин, это глаголет его болезнь, сказал кавказец, прочитав адресованную ему записку вождя претензионного характера. Надо полагать, Володичева прекрасно поняла потаенный смысл дипломатичной фразы Сталина.

В середине марта Крупская напомнила Сталину о его обещании достать цианистый калий в качестве крайнего средства для ухода из жизни мучившегося вождя. Об этом 21 марта генсек письменно проинформировал членов Политбюро и заявил, что у него не хватит духа выполнить просьбу Ленина…

Сохранилось письменное свидетельство видного партийца Е.А. Преображенского, адресованного Бухарину, о стороннем восприятии доживавшего последние месяцы вождя пролетариата. Руководствуясь невесть какими соображениями, Преображенский летом 1923 года неоднократно посещал Горки.

«Старик (то есть Ленин — М.А.) находился тогда в состоянии большого раздражения, продолжал гнать даже Ферстера и др., глотая только покорно хинин и йод, особенно раздражался при появлении Н.К., которая от этого была в отчаянии и, по-моему, совершенно зря, против желания. И все-таки к нему ходила».

То ли из праздного любопытства Преображенский вновь потащился в Горки, на сей раз с Пятаковым, «не зная точно, как себя держать» и кого он, в сущности, увидит. То, что он увидел, весьма потрясло Преображенского. Ему «стоило огромных усилий, чтоб сохранить взятую мину и не заплакать, как ребенку». Вождь, именем которого пугали взрослых закаленных мужчин, представлял собой ужасающее и вместе жалкое зрелище. Поскольку его возили на каталке, и он не мог говорить, лишь издавая порою мало понятные звуки.

«В нем столько страдания, но не столько страдания в данный момент. На его лице как бы сфотографировались и застыли все перенесенные им страдания за последнее время». От вида Ильича застывала кровь в жилах у самого мужественного субъекта.

Ленин знал и ценил кавказца, как «человека твердого, стального, чуждого всякой сентиментальности». Однако и у Сталина был свой предел прочности. Догадываясь об истинном состоянии Ильича, он не рисковал, вследствие этого, показываться ему на глаза…

Смерть Владимира Ульянова (Ленина) произошла 21 января 1924 года, за несколько дней до открытия II Всесоюзного съезда Советов. Ильич прожил неполные 54 года — последние шесть с небольшим из которых он считается правителем России.

В ее историю и всего остального мира Ленин вошел, как один из самых безжалостных разрушителей всех атрибутов российского самодержавного режима и яростных ниспровергателей буржуазно-демократического образа жизни. В его бытность на россиян обрушились неслыханных масштабов страдания и бедствия: голод и холод, болезни и смерти. Тем не менее, до сего времени можно найти немало неистовых поклонников «самого человечного» из людей.

Преподобный Ильич являлся в высшей степени специфическим доктринером и своеобразным демагогом. В его мышлении всегда присутствовали элементы иррационально абстрактные. Одним из незыблемых ленинских постулатов было категорическое отрицание полезности крупного частного капитала для широких народных масс. Он был также твердо убежден, что все зло в этом «лучшем из миров» творится из-за безжалостного угнетения чиновниками и богачами трудового люда, как будто бы абсолютно лишенного возможности присоединиться к этим сливкам общества.

Вне всякого сомнения, Ленин был деспотом, тираном и диктатором, но весьма необычным. Он облачался в тогу ученого, от владычества которого предостерегал столп анархизма Михаил Бакунин.

«Дайте ему управление, — заявлял Бакунин, — и он сделается самым несносным тираном, потому что ученая гордость отвратительна, оскорбительна и притеснительнее всякой другой. Быть рабами педантов — что за судьба для человечества. Дайте им полную свободу, они станут делать над человеческим обществом те же опыты, какие, ради пользы науки, делают теперь над кроликами, кошками и собаками» (выделено мной — М.А.).

Как отметил многозначительно итальянский философ и писатель Умберто Эко, надо весьма опасаться подобного рода пророков и деятелей, расположенных «отдать жизнь за истину» или за какую-то пусть внешне самую заманчивую идею. «Обычно они вместе со своей отдают жизни многих других. Иногда — еще до того, как отдать свою. А иногда — вместо того чтоб отдать свою», — заключил мысль именитый ученый.

Ленин был в первую очередь теоретик, то есть мыслил весьма часто отвлеченными категориями, в отрыве от реальной действительности. Так, получив в 1917 году в Швейцарии весть о падении царизма, он вбил себе в голову, что у народа буржуины якобы украли победу, лишив власти. В то время как нормальным людям в сущности все равно кто взялся за бразды правления, лишь бы им жилось максимально комфортно.

Заполняя после Октябрьского переворота биографическую анкету, Ильич в графе «профессия» лаконично сообщил — литератор. До 1917 года он более всего действительно занимался публичными теоретическими изысканиями. В сущности, Ленин своими литературными опусами в тот период времени занимался интеллектуальным терроризмом. Всех тех же, кто попадал в сферу его непосредственного общения, вождь пытался методом убеждения подчинить свой воле. То есть предпринимал агрессивную мозговую атаку или производил своеобразное зомбирование личности. Только очень волевой и многоискушенный человек мог устоять перед знаменитым ленинским обаянием и не поддаться, тем самым, его пагубному влиянию.

Ленин был субъектом без общепринятых человеческих моральных принципов и обладал к тому же огромным даром внушения на ум, восприимчивый к его аргументам. Естественно, он буквально пленял своего визави кажущейся простотой общения и силой аргументов.

Несомненно, в юношестве на Ленина очень сильно повлияла казнь старшего брата Александра. То есть в борьбе против ненавистного ему российского самодержавия присутствовали личные мотивы. Печальная участь брата послужила будущему вождю пролетариата также предостережением. Акты экстремизма были небезопасны для жизней самих организаторов и исполнителей террора. Поэтому Ленин отказался от них как от якобы малоэффективных способов революционной борьбы.

Весьма характерен простодушный рассказ Крупской об оценке, данной Лениным отдельным произведениям американского писателя Джека Лондона. Она читала как-то больному вождю некоторые рассказы Лондона. Ленину весьма понравилась новелла последнего

— «Любовь к жизни», повествующая о яростной борьбе человека за выживание в экстремальной ситуации. В этом «триллере» двуногое существо одерживает вверх в драматичной схватке над четвероногим хищником — волком. Но другой рассказ Ильичу не понравился, как якобы насквозь пропитанный капиталистической моралью. Он засмеялся и махнул рукой в знак неодобрения.

Честь, порядочность и верность своим обязательствам — эти понятия были для него буржуазными, то есть неприемлемыми.

П.Д. Мальков, некоторый период времени возглавлявший комендатуру Смольного и Кремля, отмечал в своих мемуарах, что Ленин лишь казался простым и добреньким. Фактически «Ильич умел, когда надо, быть властным и суровым. Он мог, как мало кто другой, одернуть и поставить на место любого».

«Из всех людей, которых я знал, — прибавлял Мальков, — вряд ли кто другой мог так спокойно, не повышая голоса, одной-двумя фразами, скупым жестом осадить кого угодно, подчинить своей стальной, несокрушимой воле».

Считается, что Ленин являлся чуть ли не записным демократом, так как он предпочитал решать практически все вопросы коллегиально, причем с непременным письменным оформлением. На самом деле, будучи дипломированным юристом, вождь пролетариата всегда, на всякий случай, желал иметь под рукой документ для подстраховки. Помимо этого здесь проявлялся бюрократизм и излишняя склонность к бумаготворчеству Ильича.

Все ссылки на демократизм и коллективизм принятия решений при Ленине и тому подобное, более чем несостоятельны. В его бытность велась всего лишь извращенная игра в плюрализм мнений. При тотальном господстве одной правящей партии с марксистской идеологией не может идти и речи о демократическом централизме. Под этим словоблудием или казуистической фразеологией маскировался самый изощренный деспотизм. Правда, в своем стремлении постоянно опираться на мнение коллектива, к примеру, ЦК партии, Ленин был искренен, что и подкупало многих. Но, с другой стороны, оно же порождало огромное количество совершенно ненужных проблем и приводило к неоправданной волоките и проволочкам.

Решение сугубо технических либо незначительных вопросов занимало у Ленина порою львиную долю времени. Даже беглое прочтение многочисленных ленинских распоряжений позволяют сделать вывод, что он был весьма и весьма посредственным организатором и администратором. Ильич слишком «разбрасывался», пытаясь «объять необъятное». То есть в практической деятельности старался отреагировать на любое самое малосущественное обращение, адресованное ему лично.

Жестокие сражения еще не закончились, безнадежно исковерканы судьбы многих, обоюдное кровопролитие достигает своего апогея, однако Ленин озабочен претензией некоего Рыбкина на реквизицию ЧК велосипеда. Он находит время собственноручно начертать в три адреса строгие телеграммы. Мало того, менее чем месяц спустя Ильич возвращается к этому вопросу. Он достаточно сурово вопрошает гомельского предгубисполкома: «Если велосипед Рыбкина был взят на время восстания, то почему он не возвращен после? Предупреждаю, что за отписку без достижения делового результата и без исправления ошибки буду привлекать к ответственности».

В силу его характера (отзывчивости ко всем и всем, якобы нуждавшимся в помощи), у Ленина начисто отсутствовала способность отрешиться от повседневной текучки и сконцентрироваться на решении важнейших вопросов. Уже к концу 20 года бедолага почти совсем зарапортовался и фактически расписывается порою в своем бессилии. То есть неспособности осмысленно и грамотно владеть управленческими рычагами в огромной стране. Он пишет управделами СНК Н.П. Горбунову: «Нашел у себя на столе прилагаемую бумагу. Не знаю от кого. Делом этим я очень интересуюсь. Чувствую себя совсем больным от бессонницы и прошу Вас поэтому понаблюсти за этим делом…» (выделено мной — М.А.).

Ленин частенько поругивал своих ближайших помощников, того же Горбунова, Малькова и секретарей и даже снисходил до постовых комендатуры, но это также свидетельствует о его неумении организовать работу.

Тотальная электрификация стала одним из «пунктиков» вождя. В том же декабре месяце двадцатого года он пишет две хаотичные записки Г.М. Кржижановскому, где уверяет, что «надо теперь же выработать план освещения электричеством каждого дома в РСФСР». Посредством применения электричества Ленин намеревался также решить проблему крестьянства с тягловой силой при пахотьбе. Он непрестанно муссировал в СТО вопрос изготовления неких электропахотных орудий (электроплугов) и явно неохотно отказался от этой абсурдной затеи. На которую ушло почти два года и было затрачено много средств и материалов.

Любознательный диктатор интересовался всем, вплоть до конкурсов на изготовление термосов, от полуведерных до 5-ведерных и вполне серьезно занимался вопросом изготовления из древесных опилок сахара.

О слабости Ленина в делах хозяйственных, помимо военных, ярче всего свидетельствует история с увеличением продуктивности Эмбинского нефтяного района. Данный проект постройки нефтепровода и железной дороги Александров Гай — Эмба получил сокращенное название Алгемба.

Признав малоэффективной перевозку остродефицитного топлива в бурдюках и прочих емкостях на лошадях, ишаках, верблюдах сквозь барханы пустынь Западного Казахстана, Ленин санкционировал строительство ударными темпами силами частей Туркестанского фронта под командованием М.В. Фрунзе и местного населения. 17 января 20 года Ильич лично телеграфировал Фрунзе, дабы он в соответствии с указаниями Троцкого развил «революционную энергию для максимального ускорения постройки дороги и вывоза нефти». Прожект постоянно находился под ленинским контролем, о ходе работ главным ответственным лицам предписывалось докладывать каждые две недели. Ленин призывал не жалеть на него средств — «не стеснять формальностями в отпуске денег и закупках Главкомгосора для Алгембы».

Город Грозный был освобожден красными 25 марта 1920 года одновременно с Майкопом. Нефтяные промыслы были целы и находились в полном порядке. Прошло еще два месяца с тех пор как Орджоникидзе вкупе с С.М. Кировым (Костриковым) и А.И. Микояном въехал на бронепоезде в нефтеносную столицу России — Баку, а Ленин продолжал слать депеши к быстрейшему завершению Алгембы.

В последующий период он несколько угомонился, но лишь еще через десять месяцев было принято решение СТО о прекращении строительства нефтепровода, а строительство железной дороги с ударного темпа переведено на обыкновенный. Итог бессмысленной эпопеи под названием Алгемба характерен для некоторых глобальных большевистских строек: колоссальный расход трудовых и сырьевых ресурсов без конечного результата. Не был построен не только нефтепровод, но и нужная во многих отношениях железная дорога.

Правда, в тот период времени главные железнодорожные магистрали страны находились в таком запущенном состоянии, что до локальных не было никакого дела. В правительстве даже официально ставились вопросы о закрытии некоторых из них. Впрочем, возможно, для Ленина какой-либо результат в проекте Алгемба не был суть важен. В первую очередь, он предполагал занять конкретным трудом высвобождавшихся красноармейцев. Именно в самом начале 20 года в СНК и Политбюро ЦК дозрело решение «об использовании воинских частей на хозяйственном фронте», так как конец ожесточенной гражданской междоусобицы был не за горами и кормить массу вооруженных людей даром большевистские вожаки не собирались. Совершенно невозможно представить, что случилось бы в обозримом будущем, не умри Ленин сразу же после внедрения новой экономической политики.

На XI партийном съезде в 1922 году он произвел определенную сенсацию своими сверхжесткими заявлениями. В основном докладе вождь сказал, что НЭП — отступление, трудная военная операция, требующая особой строгости дисциплины. Объяснив, что жестокость необходима не только против внешних врагов, но и «по отношению к некоторым внутрипартийным нашим делам», Ленин, в сущности, угрожал внутрипартийной оппозиции пулеметным огнем, тем самым, признаваясь в своей неспособности руководить кроме применения методов исключительно репрессивного характера. К благу для России его песенка была уже спета, и на авансцену выдвинулся Сталин.

Противопоставление: Ленин и Сталин

Взаимоотношения Сталина с Лениным имели место в течение почти двадцати лет. Срок достаточно большой и, естественно, в отдельные периоды они были разными. Сокрушительный бег времени постепенно улетучивал пылкую юношескую восторженность кавказца. По мере того, как он набирался жизненного опыта, а также конспиративно-революционной деятельности, отношение к Ленину не могло не претерпеть эволюционных изменений.

И все же, несмотря на отдельные эпизодические разногласия, временами довольно значительные, Владимир Ульянов (Ленин) навсегда остался для Сталина подобием эталона политика. До конца жизни он называл себя учеником великого Ленина. Хотя, безусловно, Сталин, имевший другой психологический тип характера, в корне от него этим отличался. Очевидно, над кавказцем довлел ленинский успех 1917 года.

По мнению Сталина, Ленин совершил тогда замечательный подвиг — пришел к власти на Матушке-Руси. Причем не только захватил политическое первенство, но и сумел удержаться на троне в огромной стране, изобиловавшей доморощенными наполеонами. Его всеобъемлющая преданность идее вместе с личным бескорыстием и неприхотливостью, являлись образцом для подражания Сталину.

Что и побудило сомневающегося и более благоразумного Сталина возобновить в 1917 году фактически прерванное сотрудничество. Прерванного до такой степени, что Ленин успел забыть настоящую фамилию Сталина, что было ошибочно посчитано как свидетельство малой значимости кавказца. Фактически же, лыко в строку необходимо поставить Ленину, ввиду его невнимательного, до пренебрежения, отношения к ценнейшему сотруднику. Сталин не озлобился на Ленина и коллег на то, что, взяв обязательство всемерно содействовать организации побега, его оставили прозябать в такой глуши. А сами вполне беззаботно проживали в гораздо более цивильной части света.

Вопреки общераспространенному мнению, он не отличался мстительностью и злопамятностью, но и серьезных обид не забывал.

По многим параметрам Ленин и Сталин существенно разнились. Последний, в отличие от Ленина, не питал склонности к чрезмерному теоретизированию и не парил высоко в облаках, а был вполне земным человеком, знавшим жизнь не по книгам и понаслышке.

Как проницательно отметил в 1937 году немецкий писатель Лион Фейхтвангер, Сталин близко знаком с нуждами крестьян и рабочих и «действительно является плотью от плоти народа».

Еще одним обстоятельством существенно отличается Сталин от Ленина. Он не боялся взять лично на себя ответственность за принятие какого-либо решения. Главным образом поэтому на Сталина приклеили ярлык тирана.

В многочисленных излияниях Ленина он весьма часто искал рациональное зерно при принятии решений. В меру своего разумения, Сталин использовал порою некоторые не вполне отчетливо продуманные ленинские высказывания.

Поскольку кавказец был преимущественно человеком практических действий, ему пришлось конкретизировать теоретическое наследие Ленина в соответствии со своими убеждениями.

Относительно последних, несомненно, у Ленина они практически отсутствовали. Главным принципом Ленина было отсутствие каких-либо убеждений, кроме жгучей ненависти к «эксплуататорам».

Он не был аскетом в строгом соответствии со значением этого определения, но к своей частной жизни Ленин относился с полным пренебрежением. Фигура Сталина выглядит в этом отношении более человечной. Однако не только в отношении отказа от небольших житейских удовольствий Сталин не следовал ленинскому примеру. Главным отличием между ними являлось то, что Сталин в отстаивании национальных интересов России действовал намного более последовательно и принципиально, чем достопочтимый интернационалист Ильич.

Исследователи, уверяющие, что Сталин не преминул бы покуситься в будущем и на Ленина, довольно близки к истине. Их пути все больше и больше расходились, поскольку Сталин в первую очередь думал о благе России и своих соотечественников.

Ленин же не уставал печься преимущественно о нуждах пролетариев всех стран, а также знакомых ему лиц, которых не обязательно считал полезными. Характерный для него случай произошел в бытность относительной дееспособности.

Прослышав о болезненном состоянии эмигранта Мартова, Ленин попросил Сталина послать ему некую толику валюты. Кавказец практически оскорбился и довольно невежливо воскликнул: «Чтобы я стал тратить деньги на врага рабочего дела! Ищите себе для этого другого секретаря».

Сестра Ленина узнала о данном эпизоде со слов других, но сомневаться в нем не приходится. Как и в том, что Ильич был крайне обескуражен. Однако виноват он сам, поскольку неудачно выбрал неподходящий объект для пересылки денежной помощи.

Та же Мария Ильинична вполне категорически (публично и конфиденциально) отвергла утверждения оппозиции о полном «разрыве Ленина со Сталиным в последние месяцы жизни В.И.»

Во время наиболее острой фазы кризиса с Крупской, Сталин «имел очень расстроенный и огорченный вид» и просил Ульянову при случае заверить Ильича в своем неизменном расположении.

Как ни бывал Ленин раздражен поведением Сталина, он был вынужден мириться с отдельными замашками и привычками, как-то табакокурение, которое Ильич не переносил.

В сентябре 1921 года, разногласия, имевшие место в среде руководства Петроградской парторганизации, достигли наивысшей точки. Как всегда, главным миротворцем оказался Ленин. Основных спорщиков вызвали в ЦК и до официального разбирательства была осуществлена приватная встреча с оппонентами Зиновьева на квартире Сталина.

«Во время нашей беседы, — записано у Угланова, тогдашнего секретаря Петроградского губкома партии, — т. Сталин ходил по комнате и курил все время трубку. Владимир Ильич, посмотрев на т. Сталина, сказал: вот азиатище — только сосет! Тов. Сталин выколотил трубку…».

Резюме раздела

Еще не успело затихнуть эхо от сражений в Крыму, как страну постигло очередное ужасное бедствие: от голода умерло не менее 5 миллионов россиян.

Из числа высшего руководства лишь один Сталин предпринимал упреждающие его реальные акции.

В условиях полной разрухи НЭП представлялся частью большевиков панацеей от всех бед. Избрание кавказца генсеком партии симптоматично. К тому времени ЦК РКП(б) полностью доминировал над другими главными властными структурами -ВЦИК, СНК, включая их гибрид СТО.

Председатель последних — Ленин, по причине перманентно ослабевавшего здоровья, а также все более обнаруживавшейся неспособности четкого руководства, постепенно терял бразды правления. Он все больше становился фигурой скорее номинальной, но достаточно влиятельной, чтобы провести угодные ему решения.

Не назначив официально правопреемника, Ленин не столько оставлял вакантным пост лидера страны, сколько вынуждал своих ближайших сотрудников биться над проблемой поиска курса, предназначенного радикально улучшить положение страны.