Сталин. Схватка у штурвала

1. И завещал Ильич однажды…

Теперь кончается разговор о времени. Он был долгим и обстоятельным, но добрую половину книги пришлось ему отвести, чтобы понятнее было, какое наследство досталось Сталину. Та самая обезлюдевшая, разоренная, полыхающая пожарищами страна, где все, все, все пришлось начинать сначала. А многое — создавать впервые, потому что ничего подобного прежде не было.

После того мутного потока, что несколько лет хлестал со страниц перестроечных газет и с экранов, в сознание многих оказались прочно вбиты даже не какие-то критические материалы о жизни и деятельности Сталина, что было бы еще понятно (у кого не бывает недостатков, кто не дает повода для критики?), а выдумки, мифы, сплетни и басни, ничего общего не имевшие ни с реальным Сталиным, ни с историческими событиями.

Многим как-то трудно осознать, что подавляющая часть этих басен — запущенных в обиход ещё во времена Хрущёва — была вызвана к жизни несколькими насквозь шкурными соображениями, прямо-таки вынуждавшими Никиту к самой дикой и нелепой лжи…

Во-первых, он стремился к абсолютной власти, но чувствовал себя неуверенно: как-никак был далеко не самой крупной фигурой из ближайшего окружения покойного вождя. Самосохранения ради следовало отодвинуть, унизить, оклеветать, сломать более крупных.

Отсюда прямо-таки автоматически вытекает «во-вторых»: давно известно, что самый простой и надежный способ укрепиться — представить себя светлым рыцарем в сверкающих доспехах, не щадя жизни борющимся с грязью и мерзостью прошлого правления. Вдолбить стране, что прежде все было невероятно плохо, даже ужасно, что все делалось не так, неправильно — но вот теперь пришел гигант мысли и отец партийной демократии, намеренный исправить все недостатки, разоблачить все преступления и семимильными шагами повести страну в светлое будущее.

Иного пути у Хрущева просто не было. Во всем, что касалось нормальной работы, он был бездарен и косорук. Профессиональный партаппаратчик, и не более того. Вся его многолетняя «работа» — это старательное выполнение указаний свыше — и доведение их, в стремлении выслужиться, до полного абсурда. Как это было в период «большого террора», когда не кто иной, как Хрущёв, стахановскими темпами перевыполнял план по арестам и расстрелам (свидетельств предостаточно).

Реальным делом — промышленностью, транспортом, сельским хозяйством, наукой, разведкой — всегда занимались другие, кто угодно, только не Хрущёв. В Отечественную войну, будучи членом военных советов ряда фронтов, он прямо причастен к серьёзнейшим провалам вроде Киевской катастрофы.

Но вот язык у него всегда был хорошо подвешен, не отнять единственного, хотя и несколько сомнительного достоинства. И фантазия работала. И хитрости хватало. А потому «дорогой Никита Сергеевич» (был холуйский «документальный» фильм с таким названием, я его ещё застал, будучи школьником) вместе с почуявшими выгоду подручными в два счета сочинил устный роман в стиле «хоррор» — о злодее всех времен и народов Сталине, всю сознательную жизнь одержимом жаждой власти, из-за чего якобы он и проливал реки крови, уничтожая честнейших, невиннейших людей (речь, понятно, в первую очередь шла о старых большевиках из «ленинской гвардии», красных маршалах и прочих представителях элиты).

Ну а дальше подключились и молва, и склонность принимать на веру самые дурацкие выдумки, и извечное стремление людей к разоблачениям всего и вся. В особенности когда речь идет о персонах крупных. Как давным-давно подмечено в другой стране, для лакея его хозяин никогда не будет великим человеком. В полном соответствии с этой поговоркой действовал и Хрущёв, лакей по натуре…

Собственно, сам он мало что выдумывал — в основном заимствовал фактуру для посмертных разоблачений Сталина у Троцкого, немало в своё время написавшего против Сталина всякого вздора. Этого тоже как-то не принимают во внимание, полагая, будто Хрущёв всё придумывал сам…

Доходило до форменной шизофрении. В 1961 г. на очередном съезде КПСС, когда обсуждали вопрос о выносе Сталина из Мавзолея, на стороне тех, кто это предложение внес, оказалась старая большевичка Дора Лазуркина, лично знавшая Ленина. И заявила она следующее: «Вчера я советовалась с Ильичем, будто бы он передо мной как живой стоял и сказал: мне неприятно быть рядом со Сталиным, который столько бед принес партии».

Тот, кто решит, что к бабушке позвали психиатра, крупно ошибется. Реакцией зала, как зафиксировала стенограмма, были «бурные, продолжительные аплодисменты».

(«Просто, по-моему, ведьма какая-то, — возмущался по этому поводу опальный В. М. Молотов. — Во сне видит, как Ленин ругает Сталина!»)

По большому счёту, вся подобная «критика», все «разоблачения» примерно по такому рецепту и сработаны. Беда лишь в том, что выдумки и сплетни зажили самостоятельной жизнью в качестве «исторических свидетельств», о которых «все знают». Потому что при достаточно долгом повторении любая ложь как-то незаметно превращается в святую истину. Ведь все знают!

Но вот что интересно: стоит только изучить любую из многочисленных завлекательных легенд вдумчиво и серьезно, опираясь на источники и сообщения свидетелей, как любая сказка мгновенно рассыпается, словно карточный домик…

Возьмём пока что один-единственный, довольно известный пример. Давным-давно «все знают», что в начале двадцатых годов в Грузии расследовалось так называемое «дело с мордобоем»: некие старые большевики решительно выступили против набиравшего силу культа личности Сталина и его тиранических наклонностей. Один из этих смельчаков, товарищ Кабахидзе, прилюдно назвал Серго Орджоникидзе «сталинским ишаком», за что Серго его беззастенчиво избил. Расследовавшие это дело Сталин и Дзержинский всячески выгораживали сталинского прихвостня Серго. Дело дошло до Ленина, который взял его на особый контроль, расследовал лично и устроил всем троим серьёзную головомойку.

Это так сказать, «верхний слой», для широкого пользования. Менее известно — но это опять-таки «все знают» — что руководство грузинских большевиков (поголовно старые партийцы, верные ленинцы, испытанные бойцы) тогда же не дало в обиду своего товарища Кабахидзе, самым энергичным образом защищая его перед Сталиным. Тот, сатрап и параноик, затаил на них нешуточную злобу и в тридцать седьмом расстрелял по вымышленным обвинениям, обвинив в мифическом «национал-уклонизме».

Так выглядит легенда.

Правда, как выясняется, не имеет с ней ничего общего. Абсолютно ничего!

Историк, доцент МГУ В. А. Сахаров в противоположность нашей перестроечной интеллигенции не демократические газеты штудировал, а предпринял поиски в архивах. И отыскал подлинные свидетельства двух очевидцев склоки: Рыкова (тогда члена Политбюро ЦК РКП(б)) и члена Центральной Контрольной комиссии компартии Грузии Ртвиладзе.

Осенью 1922 г. в Тифлисе, на квартире Орджоникидзе, где все и разыгралось, шел поначалу самый безобидный разговор, в котором участвовали трое вышепоименованных и большевик с дореволюционным стажем Акакий Кабахидзе. В конце концов он стал горько сетовать, что материальное положение рядовых партийцев и сейчас не поправилось — зато товарищ Серго за казенный счет содержит лошадь, на которой и разъезжает по делам. Судя по тональности, упреки напоминали неприкрытую базарную склоку: мы, мол, революцию делали, кандалами гремели, кровь проливали и вынуждены теперь шлепать пешком по грязи. А товарищ Серго, зазнавшийся и зажравшийся, на лошадке разъезжает, как старорежимный князь. За что боролись?!

И это всё, из-за чего возник конфликт! Ни словечка о Сталине и его методах работы! Сыр-бор разгорелся из-за этой несчастной лошади. Которая, добавлю от себя, была для Серго Орджоникидзе, конечно же, не роскошью, а средством передвижения: он занимал видные посты, у него было немало серьёзных и важных дел, как тут без лошади? Не «роллс-ройс», в конце концов…

Серго сгоряча заехал товарищу Акакию в ухо. Товарищ Акакий дал сдачи. Присутствующие, при поддержке жены Рыкова, их кое-как растащили, попросили Кабахидзе уйти по-хорошему, а Серго долго успокаивали — с ним случилась форменная истерика, очень уж нервы были расшатаны к тому времени, внутри партии бушевал долгий и острый конфликт, и Серго был в гуще событий…

Это всё, что тогда произошло! И если бы Кабахидзе не кинулся жаловаться с базарными воплями: «Старого большевика до смерти убивают!», дело тем и кончилось бы, поскольку, согласитесь, яйца выеденного не стоило: один мужик ляпнул не то, другой дал ему по шее, потрясли друг друга за грудки и разошлись…

Но Кабахидзе начал кляузничать, а грузинское руководство раздуло этот мелкий инцидент до небес — у них тогда шла долгая и ожесточенная склока с Москвой, о сути которой чуть позже, и тут уж всякое лыко было в строку…

Комиссия из Москвы и в самом деле ездила в Тифлис. Но Сталина там и близко не было: послали Дзержинского, Мануильского и Мицкявичюса-Капсукаса. Они быстро разобрались, что имеют дело с форменной ерундой без малейшей политической подоплёки, — так и доложили, вернувшись.

(Даже сегодня, замечу в скобках, «прегрешение» Серго не тянет и на пятнадцать суток — драка была обоюдная, как принято выражаться, «на почве личных неприязненных отношений».)

И наконец, в обширных архивах нет ни единого клочка бумаги, свидетельствующего о том, что Ленин придавал «грузинскому инциденту» значение и обращал на него особое внимание. У Ленина тогда была масса дел поважнее — вопрос о монополии внешней торговли, бюджет 1923 г. и т. д.

Так рождаются сказки, не выдерживающие мимолетного соприкосновения с научным анализом и архивными изысканиями…

Теперь присмотримся ближе к «национал-уклонистам». Их насчитывалось с дюжину, но главными были Мдивани, Кавтарадзе, Цинцадзе, Окуджава (отец знаменитого барда).

Что же это была за публика и какими делами славна?

Сталин говорил как-то по поводу тех, кто особых усилий не прилагает, но любит приходить на готовенькое: «Вообще-то я должен сказать, что в период победоносного восстания, когда враг изолирован, а восстание нарастает, нетрудно драться хорошо. В такие моменты даже отсталые становятся героями».

Эти слова прекрасно характеризуют партайгенацвале Мдивани, Окуджаву и прочих. В семнадцатом году они себя совершенно никак не проявили в качестве несгибаемых большевистских борцов за народное счастье. Наоборот. Они смирнехонько сдали Тифлисский арсенал взявшим власть в Грузии меньшевикам и несколько лет сидели тихонько, как тараканы за печкой, пока меньшевики творили, что хотели — например, кроваво, с артиллерией подавляли выступления за автономию осетин, абхазцев и аджарцев…

Их поведение самым решительным образом изменилось, когда в Грузию вошла Красная армия. Очень быстро как-то само собой получилось, что «тараканы запечные» заняли едва ли не все высшие посты в партийных и советских органах Грузии, став верховной властью.

И тут уж они развернулись на славу!

Во-первых, они, как могли, оттягивали предоставление автономии Южной Осетии, Аджаристану и Абхазии. Мдивани, в частности, положил немало трудов, чтобы вывести Цхинвали из состава Осетии, поскольку, по его глубокому убеждению, это был исключительно грузинский город, а осетинам в качестве столицы сойдет и деревушка поплоше…

Во-вторых, они устроили из Грузии этакий заповедник «раньшего времени», как выражался незабвенный М. С. Паниковский. В 1922 г. там как ни в чем не бывало обитали в своих обширных имениях князья и царские генералы, графы вроде Кученбуха — полными хозяевами. Доходило даже до того, что они не давали новой власти проводить дороги по своей священной и неприкосновенной территории. И, что гораздо важнее, продолжали, как будто на троне всё ещё восседал Николай, драть с крестьян все царские дани, поборы и прочие экономические повинности! Так было…

В-третьих, «национал-уклонисты» на полном серьезе намеревались создать на территории Советского Союза, в который входили, свою собственную микросверхдержаву, изолированную от всей остальной страны. Для начала они закрыли границы, объявив, что отныне на территорию Грузии не допускаются «беженцы», т. е. все, кто возымел желание туда переехать. Грузия предназначалась исключительно для грузин. В марте 1922 г. за подписью Махарадзе (как председателя ЦИК) и Окуджавы (зам. предсовнаркома) разослали всем примыкающим республикам и областям обширную телеграмму-манифест, подробно разъясняющую все правила введенной Грузией самоизоляции. Попутно там же декларировалось, что отныне грузинское гражданство теряет всякая грузинка, рискнувшая выйти замуж за «иностранца» (т. е. — не грузина по крови).

Такие милые, приятные люди, истинные большевики… Буквально несколькими днями позже они начали «разгрузку» Тифлиса — «инородцев», в первую очередь армян (с которыми меньшевистское правительство Грузии в свое время развязало нелепую и бессмысленную войну), под штыками вели на вокзал, сажали в телячьи вагоны и вывозили за пределы Грузии.

В 1981 г. мне довелось беседовать на Урале со старым армянином. Он был тогда мальчишкой и прекрасно помнил, как его с родными, соседями и друзьями вели на вокзал в кольце вооружённой охраны, как оскорбляли и издевались. Даже через шестьдесят лет он отзывался о грузинах, мягко скажем, без особого дружелюбия…

Напоминаю: Мдивани, Окуджава, Махарадзе и прочая шобла были в Грузии руководителями большевиков и Советской властью!

Шум в партии поднялся страшный. Тогдашние большевики, конечно, вызывают отторжение своими отрицательными чертами — жестокостью, фанатизмом, нетерпимостью к малейшему инакомыслию. Но была у них и положительная черта, которую лично я в этих людях уважаю: они были лишены и намека на шовинизм и искренне полагали все существующие на планете народы равноправными братьями. Как хотите, а это в людях следует уважать.

В общем, партия при таких экспериментах в области строительства отдельно взятой сверхдержавочки, где «высшей расой» были бы грузины, а все остальные — недочеловеками, взвилась на дыбки, рыча, как рассерженный медведь. На XII съезде партии Мдивани с компанией все припомнили: и «декрет о разгрузке», и новации касаемо браков грузинок с «иностранцами», и подавление автономий, и то, как они добивались, чтобы батумские нефтепромыслы денационализировали и отдали в концессию американской «Стандарт Ойл» (я, конечно, уверен, что это решение Мдивани, Окуджава и прочие проталкивали совершенно бескорыстно. Как и идею открыть в Тифлисе частный банк известного финансового авантюриста Хоштарии, тогдашен) Березовского. Бескорыстно. Какие же еще могут быть мотивы?).

Вот эти закидоны и получили тогда название «национал-уклонизма». Сталин говорил на съезде в своем докладе по национальному вопросу: «Возьмем Грузию. Там имеется более 30 % негрузинского населения. Среди них армяне, абхазцы, аджарцы, осетины, татары. Во главе стоят грузины. Среди части грузинских коммунистов родилась и развивается идея — не очень считаться с этими мелкими национальностями: они менее культурны, менее, мол, развиты, а посему можно и не считаться с ними. Это есть шовинизм — шовинизм вредный и опасный, ибо он может превратить маленькую грузинскую республику в арену склоки. Впрочем, он уже превратил ее в арену склоки» (И. В. Сталин, собр. соч. т. 5, стр. 249–250).

Положа руку на сердце — вам не кажется, что это написано о сегодняшней Грузии? Разве что у власти там не коммунисты, а Саакашвили (армянин по происхождению, кстати. У грузин нет и не было имени Саак. Саак — армянское имя!)

Есть у проблемы и ещё один немаловажный — а быть может, и самый важный аспект. «Национал-уклонисты» отнюдь не ради эмоций устраивали всю эту заварушку. Они отказывались входить в состав так называемой Закавказской федерации по гораздо более весомым причинам… Сталин на том же съезде вскрыл этот механизм и назвал вещи своими именами: «Дело в том, что узы федерации Закавказья лишают Грузию той доли привилегированного положения, которое она могла бы занять по своему географическому положению. Судите сами. Грузия имеет свой порт — Батум, куда притекают товары с Запада. Грузия имеет такой железнодорожный узел, как Тифлис, которого не минуют армяне, не минует Азербайджан, получающий свои товары из Батума. Если бы Грузия была отдельной республикой, если бы она не входила в Закавказскую федерацию, она могла бы некоторый маленький ультиматум поставить Армении, которая без Тифлиса не может обойтись, и Азербайджану, который без Батума не может обойтись… Затем, тут есть ещё и другая причина. Тифлис — столица Грузии, но в нем грузин не более 30 %, армян не менее 35 %, затем идут все остальные национальности. Вот вам и столица Грузии. Ежели бы Грузия представляла из себя отдельную республику, то тут можно было бы сделать некоторое перемещение населения — например, армянского из Тифлиса…» (И. В. Сталин, собр. соч. т. 5, стр. 253).

Как видим, Мдивани с компанией хотели просто-напросто выкроить себе в составе СССР этакий привилегированный оазис — с этнически однородным населением, где всеми правами обладают лишь чистокровные грузины, а все прочие их лишены… Вам это не напоминает кое-какие европейские эксперименты второй половины тридцатых? С измерением черепов и «Законом о чистоте расы»?

Знаете, что самое примечательное? Добиваясь для Грузии самого привилегированного положения, для Российской Федерации Мдивани, Окуджава и компания предлагали кое-что совсем другое!

Они внесли проект ликвидации РСФСР!

Точнее говоря, «немедленный переход к системе разложения РСФСР на составные части, превращение составных частей в независимые республики».

Тот самый двойной стандарт, который «на холмах Грузии» торжествует и сегодня. На территории Российской Федерации любое, даже самое крохотное национальное меньшинство имеет право организовать собственную независимую республику. На территории Грузии и речи быть не может не то что о независимых Осетии, Абхазии и Аджарии, но даже о малейшей автономии…

Мдивани с Махарадзе озвучили эту идею на том самом XII съезде…

И получили по сопатке — качественно и обстоятельно. Против них в первую голову выступили даже не русские — грузины Сталин и Элиава, армянин Микоян, азербайджанец Ахундов и многие другие, от Енукидзе до Фрунзе. Поддержал грузинских новаторов лишь татарин Султан-Галиев — но неприятие идеи Мдивани было столь всеобъемлющим и яростным, что даже Троцкий, на поддержку которого «национал-уклонисты» рассчитывали, отмолчался…

Безоговорочно победила точка зрения Сталина. РСФСР никто не собирался раскалывать на три десятка независимых республик. И Мдивани со своими партайгенацвале так и не смогли построить тот самостийный грузинский Эдем для избранной расы, о котором мечтали.

За что они Сталина возненавидели на всю оставшуюся жизнь — и боролись против него со всей ожесточенностью. Какая бы оппозиция ни гуртовалась впоследствии, на каком бы партийном съезде ни вспыхивали дискуссии, какие бы подпольные заговоры ни плелись — повсюду оказывались Мдивани, Окуджава и прочие. Они спелись с Троцким, продолжали поддерживать с ним связь, когда он оказался в эмиграции, — а заодно и с бывшим меньшевистским президентом Грузии Жорданией, обретавшимся в Париже.

В тридцать шестом году эту компанию Сталин наконец-то достал…

А ещё через двадцать лет Хрущёв сочинил сказочку о безвинных грузинских коммунистах, чистых как родник, верных ленинцах, поплатившихся жизнью исключительно за то, что они «боролись против тирании Сталина»… За что они кончили жизнь в расстрельных подвалах, я вам только что рассказал. Все документы сохранились. Живых свидетелей я ещё застал в молодости… Стенограммы XII съезда вполне доступны.

Кстати, о жестокости Сталина…

Нельзя отрицать, что, начиная с определенного времени, он и впрямь был жесток. Но именно что — с определенного времени, под давлением непростых жизненных обстоятельств, ожесточавших людей до предела.

Сначала — и очень долгое время — Сталин числился не среди «ястребов революции», а как раз среди «умеренных». Можно утверждать со всей уверенностью, что поначалу он был вовсе не жесток. В это можно не верить, но факты — вещь упрямая. Прямо-таки закономерность: если в руководстве большевиков кто-то выдвигает самое мягкое, компромиссное решение, заранее можно утверждать, что это — Сталин.

Именно Сталин в свое время предлагал войти в социалистическое правительство Керенского в качестве одной из фракций. Именно Сталин, как уже упоминалось, разруливал грозивший перейти в вооруженное столкновение конфликт меж Петросоветом и Военно-революционным комитетом. Именно Сталин, когда обсуждался вопрос о судьбе Учредительного Собрания, предлагал не применять к нему репрессии, а отсрочить созыв. Однако тогда победила точка зрения Ленина и Троцкого. Вызвали Железнякова с его анархистами, «Учредилку» разогнали, а по демонстрации в её защиту резанули из пулёметов…

Любопытно, что Сталин (как и многие близкие к нему люди — Фрунзе, Ворошилов, Котовский) во время Гражданской войны совершенно не замечен в репрессиях против мирного населения. Факт многозначительный после того, что нам сегодня известно о деятельности на Дону Свердлова и Колегаева, о подавлении Тухачевским и Антоновым-Овсеенко крестьянских восстаний, когда заложников расстреливали целыми деревнями, а укрывшихся в лесах обрабатывали ядовитыми газами. Ничего подобного за Сталиным нет. Известно, что он жестокими мерами наводил порядок на фронтах — в Петрограде во время наступления Юденича, на Урале, когда красные отступали перед колчаковцами, в Царицыне, где налаживал оборону и поставки продовольствия. Но всё это — исключительно меры по укреплению армии, неизбежные в любой стране во времена военных неудач. Да и здесь Сталину далеко до Троцкого с его знаменитыми расстрелами каждого десятого.

Вот разве что знаменитые «царицынские баржи», о которых столько писано-говорено…

Когда Сталин руководил обороной Царицына (а также всеми делами гражданского управления), начальником штаба тамошнего военного округа был бывший полковник Носович, присланный на этот пост с мандатом Троцкого. Попутно, параллельно со своими официальными обязанностями, у Носовича была и вторая, совершенно неофициальная должность — он был одним из руководителей готовившего переворот белогвардейского подполья. На этой второй, потаенной, должности Носович, благодаря царившей до приезда Сталина неразберихе и бесконтрольности, увлеченно трудился добрых два месяца.

В конце концов чекисты его арестовали вместе с другими попавшими под подозрение. Узнав о неприятностях своего протеже, Троцкий добился его освобождения. Носовича выпустили: против него не было твердых улик, одни подозрения. Оказавшись на свободе, Носович, не будь дурак, решил более не искушать судьбу и дёрнул к белым.

Остальным не так везло. По приказу Сталина были расстреляны участники заговора — инженер Алексеев, два его сына, много бывших офицеров. Заговор реально существовал — об этом позже писал в своих мемуарах сам Носович. Кроме белых в нем были замешаны эсеры и все три иностранных консула, обретавшихся тогда в Царицыне: французский, американский и сербский.

Алексеев с сыновьями были заговорщиками реальными, как и некоторые из казнённых. Но какое-то их количество было все же ни в чем не замешано и под расстрел пошло по чистому подозрению…

Это и есть та знаменитая «царицынская баржа», о которой упоминается там и сям, как о доказательстве «зверств» Сталина.

Но тут есть свои примечательные нюансы. Даже публикаторы, упоенно предающиеся самой бездоказательной и яростной критике Сталина, никогда и нигде не приводили точную цифру расстрелянных понапрасну. Даже не пытались взять устраивающие их числа «с потолка» — и это во времена перестроечного словоблудия, когда нисколько не заботились ни о логике, ни об убедительности доказательств, сплошь и рядом высосанных из пальца.

Это неспроста. Напрашивается подозрение, что где-то в архивах все же значится точное количество безвинно казненных, оно, надо полагать, невелико, и любители сенсаций знали, что могут оказаться в неловком положении, высасывая цифры из пальца… Другого объяснения решительному нежеланию обойтись без цифр попросту нет.

Что тут скажешь? Конечно, расстрел невиновных никого не красит. Однако нужно, никого не оправдывая, всё же понимать ситуацию. Шла война, вдобавок — гражданская, со своими специфическими правилами и законами. На любой подобной войне, в каком бы уголке света она ни происходила, были, есть и, полагаю, будут подобные безвинные жертвы. Существует некий «военный психоз», толкающий людей на необдуманные поступки вроде скорой расправы. Есть воспоминания, как в Англии во времена второй мировой волокли в каталажку безвинных хозяек домиков на побережье — кому-то бдительному показалось, что бельё на просушку они вывешивают «особым образом», подавая тем самым, дескать, сигналы немецким агентам, наблюдающим в бинокли с подводных лодок. Есть воспоминания, как в Польше во времена сентябрьского разгрома 1939-го толпа набросилась на человека, который… вытряхивал песок из сапог, колотя голенищами по земле. Он, дескать, подавал таким образом сигналы… немецким самолётам. Пока он не снял сапоги, самолетов не было, а как только он начал стучать голенищами по земле, самолеты и налетели. Шпион поганый!

В общем, у войны свои суровые законы. Оправдания им нет, но понимать эту жестокую закономерность необходимо.

Что любопытно, Носович в своих статьях, опубликованных тогда же в белоказачьем журнале «Донская война», дал Сталину не то что объективную, а самую комплиментарную характеристику. Дословно: «Надо отдать справедливость ему, что его энергии может позавидовать любой из администраторов, а способности применяться к делу и обстоятельствам следовало бы поучиться многим».

Это практически совпадает с оценкой Сталина, которую уже в наши дни дал профессор Гарвардского университета Адам Улам, автор капитальной книги «Большевики»: «У него было два ценных качества, необходимых политическому деятелю. Сталин умел учиться и обладал чувством времени. Он был типичным ленинцем, но без тех внутренних противоречий и следов западных социалистических традиций, которые до конца жизни преследовали Ленина».

К сожалению, профессор тут же пишет, что «из всех учеников Ленина только Сталин был фанатиком». Сдается мне, это — не более чем умственные метастазы XX съезда, обосновавшиеся в мозгах не одних лишь наших земляков. Хотя бы потому, что Улам тут противоречит сам себе: фанатик как раз не умеет учиться и не обладает чувством времени. Ярчайший пример — Троцкий, классический фанатик: именно он в 1940 г., за считанные месяцы до смерти, по-прежнему увлеченно повторял устаревшие догмы двадцатых годов о неизбежности мировой революции под предводительством пролетариата, хотя жизнь этим пыльным тезисам решительно противоречила…

Вот об этом и нужно в первую очередь поговорить — о потрясающей, беспримерной, достойной самых хвалебных эпитетов работоспособности Сталина. Не принимая его как личность, политика и идеолога, критикуя его преступления (а они были, смешно отрицать), тем не менее всякий противник просто обязан отдать должное Сталину как великому трудоголику. Быть может, величайшему пахарю всех времен и народов. Нелепо отрицать, что Наполеон был великим полководцем. Столь же нелепо отрицать, что Сталин умел работать, как никто.

Он приходил на пустое место — и в считанные месяцы там, фигурально выражаясь, возникало исправно функционирующее здание, построенное с нуля.

Так было сразу после революции, когда именно Сталина назначили наркомом по делам национальностей.

Другим повезло больше — они, собственно, приходили на готовое. Наркому по военным и морским делам Троцкому было не в пример легче: уже существовали всевозможные генеральные и главные штабы, органы управления армией и флотом, склады с вооружением и амуницией, здания, системы связи, документация, и, главное, огромное количество генералов и офицеров старого времени, которые с ходу, без малейших колебаний, не за страх, а за совесть начинали работать с новой властью (вспомните, что писал генерал Потапов).

Примерно так же обстояло с наркомами иностранных дел и финансов: были сложившиеся структуры со зданиями, архивами, сейфами. Конечно, старый чиновничий аппарат сплошь и рядом от сотрудничества с большевиками уклонялся, но это было уже второстепенным делом, вопросом техники — найти новых сотрудников, способных вскрыть сейфы и разобраться в документации.

Нельзя сказать, чтобы очень уж трудно пришлось и наркому путей сообщения: вокзалы, водокачки, вагонные депо и стальные магистрали остались на своем месте, саботажник еще может выбросить в сортир ключ от сейфа или перепутать папки с документами, но паровоз он в кармане не унесет и рельсу не утащит, чтобы насолить большевикам…

Сталину пришлось гораздо труднее: ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего министерство по делам многочисленных национальностей Российской империи, в природе ранее не существовало. У Сталина был только мандат в кармане — то есть клочок бумаги с тусклой машинописью и смазанной печатью, чуть ли не из подметки вырезанной. Сохранились воспоминания первого — и долгое время единственного — сотрудника Сталина в новорожденном наркомате Станислава Пестковского о том, как создавали новое учреждение. Нашли большую комнату, стол, пару стульев, написали на большом листе бумаги название нового наркомата. Мимоходом Пестковский поймал за рукав в коридоре Смольного старого товарища Сенюту и без формальностей назначил его «заведующим канцелярией Наркомнаца». На собственные деньги заказали в городе бланки и печать, ухлопав до копеечки все, что нашлось в карманах. Позвали Сталина смотреть наркомат, то бишь комнату с листом бумаги на стене и парой стульев у единственного стола. Сталину наркомат понравился — лучше, чем ничего. На текущие расходы заимообразно взяли у Троцкого три тысячи рублей — Троцкий к тому времени наткнулся в бывшем МИДе на сейф с деньгами и без колебаний их национализировал на нужды революции.

Так они начинали. И очень быстро, благодаря железной воле и организаторскому гению Сталина, Наркомнац превратился в реальное учреждение с большим штатом сотрудников. Работа там шла огромная и серьёзная. Именно Наркомнац под руководством Сталина готовил решения правительства о создании национальных республик, автономий и областей, определял их границы, разрешал многочисленные споры. А споров хватало: казахи, например, требовали себе в качестве столицы Ташкент, город отнюдь не казахский. Пришлось улаживать все Сталину. Он же решил головоломнейшую задачу по размежеванию на Кавказе чеченских и казачьих земель — можете себе представить, что это была за головная боль…

В общем, о деятельности Сталина в течение этих шести лет (Наркомнац, выполнивший свои задачи, был упразднен в 1923 г.), можно написать отдельную толстенную книгу. Правда, это будет скучная книга — как и любой подробный рассказ о громадной, систематической, неподъёмной, но именно в силу этого абсолютно лишенной романтики работе…

А ведь Сталин ещё в течение нескольких лет руководит Наркоматом государственного контроля, присматривавшим за работой огромного советского аппарата. Мало того, что ему и здесь многое приходилось создавать с нуля, эта работа была еще неблагодарнее, чем в Наркомнаце: в любой стране мира, при любом режиме к контролирующим органам относятся, мягко скажем, без особой теплоты…

И параллельно с руководством этими двумя наркоматами Сталин еще метался по фронтам, выправляя там положение, исправляя чужие промахи… Нечеловеческий труд!

Сила Сталина была в том, что он оказался прекрасным организатором и строителем мирного времени, что далеко не всем дано. Блистательный (без дураков!) и энергичный Троцкий был ему полной противоположностью, потому что цены ему не было в кризисные моменты — но вот к той самой мирной, спокойной работе Лев Давыдович был категорически не способен. Известный немецкий писатель Лион Фейхтвангер дал ему меткую характеристику: «Троцкий представляется мне типичным только-революционером, очень полезный во времена патетической борьбы, он ни к чему не пригоден там, где требуется спокойная, упорная, планомерная работа вместо патетических вспышек».

Что самым блестящим образом подтвердила история с так называемым Московским комбинированным кустом, о которой у нас как-то забыли — поскольку в забвении долгое время пребывал и сам Троцкий.

Московский комбинированный куст — это своеобразный полигон, экономический эксперимент, начатый Троцким с одобрения Ленина летом 1921 г. В МКК входило немалое число фабрик, заводов, совхозов, ремесленных артелей, кооперативов и т. д.

Уже через полгода пришлось признать, что эксперимент с треском провалился, а руководителем Троцкий оказался никудышным, что установила большая и авторитетная комиссия, состоявшая из самых разных специалистов. Она констатировала, что нормально работавшие до того предприятия, оказавшись в системе «куста», попали в «жалкое состояние» и стали совершенно убыточными. Инспекторы писали: «Торговые обороты Москуста имели совершенно обратные результаты перекачивания государственных запасов на вольный рынок. Это не отрицает и Председатель правления Москуста (т. е. Троцкий. — А. Б.)».

«Материальный п/отдел оказался не в лучшем состоянии. Систематизации требований и наблюдения за их использованием не было… бухгалтерия МКК в настоящем своем виде является пустым местом, которое своими неграмотно составленными отчетами способно лишь ввести в заблуждение… торговая деятельность велась в ущерб государству и с нарушением законов… весь опыт ведения промышленных и сельскохозяйственных предприятий… оказался неудачным… суррогат хозяйственной работы… с тем подходом к хозяйственным вопросам, какой есть у тов. Троцкого, хозяйство можно только погубить».

Словом, эксперимент прикрыли. Историк Сахаров, подробно описавший эту историю в своей монографии, делает недвусмысленный намек, что Троцкий немало попользовался этой «кормушкой». Позволю себе не согласиться. Вот уж кого я не могу представить украдкой складывающим в карман уворованные у государства червонцы, так это Троцкого. Он мне несимпатичен — начиная с определенного времени. Он причинил немало зла стране, людям, собственной партии. Но вот казнокрадство — совершенно не в стиле «демона революции». Не тот человек.

Это просто-напросто брандмейстер, который незаменим на любом большом пожаре, когда требуется мастерски сбить пламя и разметать по бревнышку горящую крышу, так, чтобы она не рухнула на головы зевакам. Но этот профессионал, великолепный посреди бушующего пламени, для спокойной постройки чего бы то ни было абсолютно не годится. Вот и всё… К раннему Троцкому я порой склонен относиться, пожалуй что, с восхищением и уважением за его роль в революции и незаурядный писательский талант. К позднему — битому, проигравшему, брюзжащему интригану — разве что с брезгливостью. Но, как бы там ни было, воровство казенных денег с личностью Троцкого решительно несовместимо…

Вернёмся к Сталину. В 1922 г. его избрали генеральным секретарем партии как раз за его организаторские и деловые качества. Тогда это был третьеразрядный, чисто технический пост. Занимавший его человек опять-таки должен был с головой погрузиться в необозримую рутинную работу.

Сам Троцкий писал: «Пост секретаря в тогдашних условиях имел совершенно подчиненное значение… пока оставалось у власти старое Политбюро, генеральный секретарь мог быть только подчиненной фигурой».

Однако Сталин с его работоспособностью, умом и энергией не спеша превратил этот пост в ключевой. Вдумайтесь: он не «захватывал» никаких «рычагов власти». Он создал систему, которая стала успешно руководить партийными делами — настолько эффективно, надежно и умело, что в этой системе партия невольно стала подчиняться. Не место красит человека, а человек — место. Незаметно во главе партии и страны оказался человек, чей пост вовсе не давал на то официальных прав. Официальным руководителем советского аппарата был как раз товарищ Рыков, а главой Коминтерна, «всемирного Политбюро» — товарищ Зиновьев. У них тоже были в руках совершенно реальные рычаги.

Но эти люди не стали вождями, а Сталин — стал. Его признала вождем достаточно большая часть партийного и советского руководства, видевшая результаты реальной работы. Именно это и кроется за знаменитой формулой: «Сталин сосредоточил в руках необъятную власть».

Все мы эту формулу знаем. Много лет считалось, что ее придумал Ленин, в своём известнейшем «Завещании».

Но в последнее время возникли серьезные сомнения в том, что «Завещание» писал именно Ленин…

В прошлом году уже несколько раз упоминавшийся мной доцент МГУ Сахаров выпустил семисотстраничную монографию, где доказывает, что Ленин к своему навязшему у всех в зубах «Завещанию» не имеет никакого отношения. Вывод, надо признать, сенсационный даже в наше время, когда никакими сенсациями никого удивить вроде бы уже невозможно.

Я не могу подробно пересказывать аргументацию историка — его книга, повторяю, насчитывает семь сотен страниц и написана в стиле классической научной работы. Попробую дать лишь краткий пересказ основных тезисов — а те, у кого возникнет желание ознакомиться с первоисточником, имеют к тому полную возможность.

Сахаров утверждает, что на основании известного сегодня историкам материала невозможно доказать ленинское авторство «Завещания». Оригиналов такового не существует — все «ленинские» тексты им «надиктованы» третьим лицам, что, согласитесь, открывает безбрежный простор для фальсификаций. Подозрения падают в первую очередь на Крупскую — вовсе не безликую «супружницу вождя», а личность крупную, с самостоятельной политической позицией, придерживавшуюся скорее стороны Троцкого, нежели Сталина.

В ряде мест, подчёркивает Сахаров, Ленин высказывает убеждения, тезисы, мнения… категорически не согласующиеся с его прежними, многолетними взглядами. Используемая там терминология присуща скорее Троцкому.

Рассуждения о «необъятной власти генсека» опять-таки скорее повторяют высказывания Троцкого, чем мнение Ленина и реальное положение дел. Ни в каком другом ленинском тексте нет упоминаний о «грубости» Сталина — таких материалов вообще нет в партийных архивах, а потому высказывание это выглядит голословным (совпадающим, кстати, как две капли воды с личным мнением Крупской). Характеристики видных партийных деятелей той эпохи — Каменева, Зиновьева, Бухарина — полны несообразностей, которых сам Ленин написать просто не мог, потому что это опять-таки шло вразрез с его прежними убеждениями на сей счёт. Ленинские «отрицательные отзывы» направлены исключительно против тех, кто мог представлять опасность в первую очередь для Троцкого как конкурент, — партийного идеолога и теоретика Бухарина, администратора Пятакова. Сахаров делает недвусмысленный вывод: «В результате мы имеем сравнение всех членов ленинской группы в Политбюро с Троцким, демонстрирующее бесспорное превосходство его над всеми остальными членами Политбюро — главными сторонниками Ленина».

И более того — Сахаров уверен, что фальсифицированы и знаменитые «ультимативные письма» Ленина и Крупской к Сталину после известного инцидента меж двумя последними. Странно выглядят в первую очередь подписи. Ленин всегда подписывался не «Н. Ленин», а «В. Ленин», а Крупская — не «Н. К. Ульянова», а «Н. Крупская» или «Н. К.». Подлинников этих писем опять-таки нет: в архиве Троцкого — копия с копии, в архиве Ленина и того чище: копия копии с копии… Письмо Ленина к Сталину не зарегистрировано как исходящее в ленинском секретариате. Сахаров, таким образом, считает, что эти фальшивки создавались позже, «вдогонку», в 1925–1926 гг., когда обострилась борьба в партии.

И ещё. Ленин попросту не мог обращаться к съезду партии с просьбой об отрешении Сталина от поста генсека — поскольку всегда отстаивал тезис, что именно ЦК, а не съезд партии, вправе производить подобные назначения-отрешения!

Между прочим, все эти «ленинские документы» появились тогда, когда сам Ленин был уже неспособен что-либо подтвердить или опровергнуть…

И наконец, сама Крупская со временем совершенно запуталась в «показаниях». В журнале «Большевик» она писала: «Все члены съезда ознакомились, как хотел В. И., с письмами. Их неправильно называть „завещанием“ так как завещание Ленина в подлинном смысле этого слова неизмеримо шире — оно заключается в последних статьях и касается основных вопросов партии и советской работы».

Каков пассаж! Крупская сама признает, что завещание — никакое не завещание. Что настоящее завещание в последних статьях, писанных Лениным еще собственноручно, а не в записанных кем-то «диктовках» под неведомо кем данным названием «Письмо к съезду»…

Надежда Константиновна виляла, путала, хитрила… Ни единая живая душа, кроме нее, не слышала, что именно Ленин просил сделать с этим «Письмом к съезду», так что полагаться приходилось исключительно на слова Крупской. А она виляла! В мае 1923-го говорила, что «Письмо» следует передать только в ЦК, да и не письмо к съезду это, а «завещание». Но через год она начинает твердить прямо противоположное: это не «завещание», а «письмо», которое, согласно последней воле Ильича, следует передать съезду… А ещё через два года начала талдычить, что необходимо «доведение до партии этого документа». И проговаривается вовсе уж простодушно: «Я… считала, что форма зачитать на съезде наиболее подходящая. ПРЯМОГО УКАЗАНИЯ ВЛАДИМИРА ИЛЬИЧА ОТНОСИТЕЛЬНО ФОРМЫ НЕ БЫЛО».

Короче говоря, Ленин написал то ли письмо, то ли завещание, но его истинное завещание совсем не в этом завещании, которое нужно передать то ли в ЦК, то ли съезду партии, то ли всей партии — причем точных указаний Ильич не оставил…

Окончательно завралась порфироносная вдова… Должно быть, уже тогда многие прекрасно понимали, что с этим письмом-завещанием дело весьма нечисто. И XIII съезд ВКП(б) принял трезвую и взвешенную резолюцию. Вот три её первых пункта:

Кто бы ни состряпал «завещание» — сделать это могли только Троцкий с Крупской. Они своей цели не добились. Сталин остался на прежнем месте в прежней должности, а вот Троцкого изрядно потеснили. Смешно думать, что этому решению съезда партия была обязана «всевластием» Сталина — в то время он был бесконечно далек от того, чтобы быть единоличным диктатором. До большого террора и «единогласного одобрения» еще оставались годы и годы. Всё руководство ВКП(б) пребывало в полном здравии и при реальной власти — немалое количество крупных, авторитетных деятелей, ярких индивидуальностей, личностей, вождей, трибунов…

И на многое они смотрели совершенно иначе, чем Сталин. Это необходимо уяснить, чтобы понять последовавшее, в том числе и репрессии 1936–1937 гг.

В том случае, если в партии, в советском аппарате, в армии полнейшее единодушие и строжайшее подчинение генсеку, сталинские репрессии и в самом деле выглядят то ли бредом параноика, то ли произволом сатрапа: только сумасшедший или законченный тиран начнет уничтожать по ложным обвинениям тех, кто ему преданно подчиняется, не имеет собственного мнения, никаких разногласий…

Но в том-то и соль, что реальное положение дел не имело ничего общего с измышленной Хрущёвым и его холуями благостной картинкой полного единомыслия и всеобщего подчинения. Не было ни тени единомыслия, преданности, спокойствия!

Против Сталин шла борьба, и борьба жесточайшая! И самым опасным было то, что выступавшие против него люди были яркими, сильными, очень деятельными. Это не схватка карликов с великаном или мордобой, учиняемый циничным хамом кучке безобиднейших книгочеев. Ничего подобного. Все обстояло как раз наоборот.

Это была драка нескольких медведей в одной берлоге — и все как на подбор, оказались сильными, свирепыми, клыкастыми, и все до одного готовы были драться насмерть! Сошлись могучие, сильные, не знающие жалости и не понимающие, что такое отступление, звери.

И ставки были невероятно велики!

2. Министерство мировой революции

Сталина слишком многие, не понимая, о чём, собственно, говорят, обвиняют в том, что он «жаждал» власти. Но ведь в стремлении к власти нет ничего постыдного, плохого, отрицательного!

Так уж устроен человек во все века, в любых странах, при любых режимах, что он стремится занять в той или иной области как можно более высокое положение. Это естественное свойство и человеческой природы, и общества. Везде, где существуют системы, структуры, предоставляющие своим членам возможность подниматься вверх по служебной лестнице (неважно, армия это, разведка, министерство соцобеспечения или общество книголюбов), означенные члены стремятся подняться выше. Само по себе это стремление — вещь понятная и никак не заслуживающая порицания.

Другое дело, что мотивы, побуждения и методы могут быть абсолютно разными, от простительных до неприемлемых…

Допустим, в некоей дивизии служит полковник, который, что вполне естественно, мечтает стать генералом. Для этого он неустанно, прилагая все силы и время, выводит свой полк в самые лучшие и передовые. Повернется ли у кого-нибудь язык его осуждать за подобные стремления? В особенности, если он и впрямь достоин генеральских погон?

Есть и второй полковник. Этот гораздо менее профессионален и далеко не так толков, но он прекрасно изучил привычки начальства и вьюном вьётся вокруг командира дивизии: подарки дарит, бытовые проблемы решает, коньячок преподносит, устраивает вечеринки в бане со сговорчивыми девочками, с которыми расплачивается из своего кармана. Он гораздо хуже второго, согласитесь, — потому что добивается нечестными методами поста, которого по профессиональным качествам более достоин первый.

Есть ещё и третий, вовсе уж бездарный командир. Но он пишет политические доносы на первого, подстраивает компрометирующие ситуации: напоит, например, и вытолкнет на улицу так, чтобы тот попался офицерскому патрулю или вышестоящему начальству, украдкой напакостит, как может. Банные развлечения второго он тайком снимает на пленку и подсовывает ее начальству, копая тем самым и под командира дивизии. Или, наоборот, женится на перезрелой и страшненькой комдивской дочке. А то и атропина подольёт в чай солдатам конкурента, чтобы те на состязаниях по стрельбе оскандалились…

Этот даже хуже второго: во-первых, претендует на пост, занимать который не способен, во-вторых, добивается этого вовсе уж грязными методами…

Есть меж первым и вторым, меж вторым и третьим, меж всеми ними существенная разница? Вот то-то…

Проще говоря, пристальное знакомство с жизнью и биографией Сталина позволяет сделать недвусмысленный вывод: к власти он, конечно, стремился, но нисколько ее не жаждал. Во-первых, он несколько раз подавал в отставку с поста генсека в условиях, когда вовсе не имел полной власти, и отставку вполне могли принять. Во-вторых, что гораздо существеннее, Сталин всегда выбирал для себя — или ему поручали, а он принимал без малейшего сопротивления — те участки, где требовалась незаметная публике, вовсе неведомая большинству, зато неподъемная, адски тяжелая работа.

Люди, стремящиеся к власти ради власти, охваченные той самой жаждой властолюбия, ведут себя совершенно иначе. И выбирают другие области, где карьеру можно сделать в сто раз быстрее, затратив в сто раз меньше трудов и пота…

В начале двадцатых в Советском Союзе этакие тёплые местечки не просто были — те, кто сумел к ним пристроиться, благоденствовали, купались в известности, почете, благах, не принося своей бурной деятельностью ни малейшей пользы…

Я говорю о Коминтерне. Полное название — Коммунистический Интернационал. Так называлась организация, поставившая своей задачей ни много ни мало — мировую революцию…

Власти, почета и благ там было неизмеримо больше, чем у обладателя самого высокого партийного или государственного поста в Советском Союзе…

Потому что СССР занимал по отношению к Коминтерну, строго говоря, подчиненное положение. Коминтерн был неким «министерством мировой революции», органом, «ведавшим» всей планетой! Именно так, без малейших натяжек или преувеличений. ВКП(б) считалась всего лишь секцией Коминтерна, а следовательно, по партийной линии Сталин был подчиненным председателя Исполкома Коминтерна Зиновьева. Даже в 1939 г. на обложке нового партийного устава ВКП(б) еще значилась «секцией Коминтерна».

Это был даже не монстр, а нечто запредельное. Сотни тысяч состоящих на жалованье функционеров как в СССР, так и за рубежом. Численность персонала Народного комиссариата иностранных дел — три тысячи человек, от дипломатов до технических работников. Численность Коминтерна — триста тысяч, и это далеко не в рекордный год…

О бюджете Коминтерна достаточно говорят данные за один лишь год, 1922-й — два с половиной миллиона рублей золотом, но всего через месяц эта сумма увеличена до 3 млн. 150 тыс. 600 рублей. Естественно, главным источником дохода для столь жирного содержания служил бюджет СССР. Других источников попросту не было…

Коминтерн — это еще и множество собственных, весьма специфических учебных заведений:

Международная Ленинская школа (своеобразная академия);

Коммунистический университет национальных меньшинств Запада им. Ю. Мархлевского (готовил кадры коминтерновских аппаратчиков для Скандинавии, Прибалтики, Восточной и Балканской Европы);

Коммунистический университет трудящихся Востока с многочисленными филиалами (то же самое, что и предыдущий, только направление работы другое, ясное из названия);

Коммунистический университет трудящихся китайцев.

А кроме того — многочисленные военные школы, где для работы за рубежом готовили разведчиков, радистов, подрывников и других столь же полезных для борьбы за мировую революцию спецов…

Сотни тысяч членов на неплохой зарплате, многочисленные учебные заведения, свои средства массовой информации и прочее, и прочее, и прочее. Запредельный монстр. Вот туда как раз и стекались жаждавшие власти, поскольку Коминтерн мог прекрасно удовлетворять их потребности: реальных дел никто большей частью не спрашивает, отчитываться не перед кем — но почет, известность, блага…

У нас последние несколько десятков лет об этом охватившем весь мир спруте как-то редко упоминали, и многие даже забыли, что это была за шарашка. Тем, кто хочет изучить историю Коминтерна подробнее, рекомендую толстенный фолиант, написанный сыном бывшего главы Коминтерна Пятницкого, которого в 1937 г. тоже свели в известные подвалы. Пятницкий-младший пылает праведным гневом, усердно обличая злодея Сталина, безжалостно разогнавшего контору, где было так сытно, весело и почётно подвизаться — но при этом он обрушивает на голову читателя массу подробнейшей информации, от которой волосы встают дыбом и рука поневоле тянется к кобуре: мать вашу, какие деньги, выжатые из разорённой страны, уходили совершенно впустую!

Троцкий проговорился как-то: «Чтобы выиграть Гражданскую войну, мы ограбили Россию». Теперь страну грабили ради сомнительных перспектив «земшарной республики Советов».

В двадцатые годы Коминтерн откровенно подминал под себя все прочие государственные структуры. Одно время в состав зарубежных представительств Наркомдела, Наркомвнешторга, отдельных торговых миссий впихивали сотрудников Коминтерна, которым вышеназванные ведомства давали крышу в прямом и переносном смысле, вынуждены были поить-кормить и всячески содействовать.

Доходило до курьёзов. Иностранный отдел ГПУ (зарубежная разведка) частенько обращался в Отдел международных связей Коминтерна, чтобы там изготовить загранпаспорта для своих резидентов — у ГПУ было меньше и технических возможностей, и квалифицированных кадров. Все лучшее шло Коминтерну…

Естественно, это министерство мировой революции мировой революцией и занималось. Причем ничего особенно и не скрывалось — ни бюджет Коминтерна, ни существование школ диверсантов, ни намерения, ни связи. Глава чехословацкой компартии Клемент Готвальд не на маевке в парке, а в стенах Национального Собрания преспокойно заявлял с трибуны: «Нашим внешним революционным штабом действительно является Москва. Мы ездим в Москву для того, чтобы научиться у русских большевиков, как свернуть вам шею. А вы знаете, что русские большевики мастера это делать…». Эрнст Тельман, многолетний клиент Коминтерна, во время своих побывок в Москве, не стесняясь, щеголял в красноармейской форме. Другие «зарубежные друзья» были не лучше и уж никак не скромнее…

Коминтерн вовсю действовал, не ограничиваясь детскими шалостями в виде пропаганды и агитации. Размах был посерьёзнее…

В Болгарии устроили взрыв в Софийском соборе. И подняли вооруженное восстание. Правда, его не поддержала многочисленная и влиятельная Крестьянская партия, против которой коминтерновцы как раз и выступали, не стесняясь в выражениях, и мятежников оказалось довольно мало. В Болгарии тогда стояли белогвардейские части, которых хлебом не корми, дай только порубать красных независимо от национальности. Они главным образом и стали той ударной силой, что с «революцией» покончила.

В тот же год — 1923-й — Коминтерн стянул в Германию немаленькие силы, чтобы устроить там революционный переворот. Золота и оружия было затрачено изрядно, но сколько-нибудь масштабных боев не случилось, на призыв товарища Тельмана откликнулось до обидного мало народа…

Годом позже коминтерновские «красные бригады» атаковали здания правительства, казармы и узлы связи в Таллине, намереваясь поднять более-менее масштабную заварушку, чтобы тут же «пригласить» стоящие наготове у границы регулярные части РККА и ввести в Эстонии Советскую власть. Провалилась и эта затея — никто боевиков не поддержал, и с ними, вопреки анекдотам об извечной эстонской медлительности, покончили так быстро, что никакого «революционного правительства» они создать не успели.

Когда в 1926 г. забастовали английские шахтеры, Коминтерн откликнулся мгновенно: перевел им громадные суммы в валюте, организовал в СССР массовые манифестации в поддержку. И кончилось все это тем, что обозленное английское правительство разорвало дипломатические отношения с СССР. Да вдобавок во время полицейского налета на британско-советскую торговую организацию (очередную «крышу» Коминтерна) была захвачена масса крайне пикантных бумаг — директивы Зиновьева по развитию английской революции, детальные, подробные. Кое-кто до сих пор упорно уверяет, будто эти бумаги были поддельными…

Это — самые крупные акции. Хватало других, более мелких, по всему свету. Примечательная деталь: повсюду с завидной регулярностью коминтерновские авантюры проваливались одна за другой. Огромные деньги тратились безо всякой пользы. Мало того — их вульгарно и примитивно разворовывали. Вокруг Коминтерна крутилось множество авантюристов, усмотревших прекрасную возможность поднажиться.

Один характерный пример. Некий Яков Рейс, он же «товарищ Томас», представитель Коминтерна в Германии, так замотался с текущими делами, что мимоходом задевал куда-то двести тысяч золотых рублей, в которых не смог отчитаться перед московским начальством. Сначала он утверждал, что никаких таких двухсот тысяч у него не было. Не получал. Когда ему доказали с документами в руках, что получал все же, товарищ Томас через некоторое время заявил, что «нашел их заделанными в стуле или столе». Между прочим, 200 000 рублей золотом — это примерно сто пятьдесят пять килограммов золота, ни в какой стол или стул физически не поместятся…

Самое комическое — это вердикт комиссии. «Личной корысти» со стороны Томаса она не обнаружила. И бестрепетной рукой подмахнула такое заключение: «Комиссия затрудняется найти для всего инцидента правдоподобное и заслуживающее доверия объяснение».

Лично я назвал бы членов этой комиссии шизофрениками, хотя Пятницкий-младший предпочитает именовать их гораздо более возвышенно…

Когда чуть позже Сталин всё же создал настоящую комиссию для проверки этой и ей подобных махинаций, моментально выяснилось, что «товарищ Томас» в жизни не был членом какой бы то ни было коммунистической партии. Верхушка Коминтерна — Зиновьев, Бухарин, Рыков — твердила, что это ошибка, что Томас старый партиец, хотя никаких документов у него нет. Эта бражка тогда ещё была достаточно сильна, и дело кончилось ничем — Томас благополучно смылся из Москвы, хотя за ним числились и другие махинации…

Примерно та же картина наблюдалась в Южной Америке. Там коминтерновцы наметили широчайший план подрывных мероприятий. В Бразилии предполагалось использовать тамошнюю легальную компартию (естественно, взяв ее на полное обеспечение, как и все прочие), в Боливии — поднять восстание индейцев и метисов, среди которых большое влияние имели анархисты. Были свои, столь же эпохальные, замыслы для Аргентины и Уругвая, Чили и Перу.

Кончилось все это пшиком. Разве что где-то витрину разбили на пару песо, а где-то пальнули в окно полицейскому сержанту. И все бы ничего, но на эти латиноамериканские утопии было ухлопано примерно двести тысяч долларов (а тогдашний доллар равнялся примерно десяти нынешним), причем часть денег, как в Коминтерне водилось, растратил тамошний представитель Краевский: банкеты закатывал, жену бриллиантами увешивал, платил местным газетам, печатавшим о нем хвалебные статьи, где его ставили рядом с Лениным…

И этот бардак творился по всему белу свету! Миллионы в золоте выбрасывались на бессмысленные прожекты, на утопические планы, ни один из которых, даже самый пустяковый, самый мелкий, не привёл к успеху.

Зато как приятно было восседать в президиумах «всемирных съездов», толкать громовые цветистые речи, протягивать ручку для лобызания многочисленным зарубежным холуям, прекрасно понимавшим, кому они обязаны столь сытой и вольготной жизнью в качестве «доверенных лиц Коминтерна»! Все бездельники, пустомели, позеры и любители сладкой жизни, какие только имелись среди большевиков, концентрировались в Коминтерне. Ставки, повторяю, были грандиознейшие: средства для имитации бурной деятельности выделялись немереные, а вот отчет перед кем бы то ни было держать не приходилось…

Создалась классическая картина, обстоятельно описанная как английским писателем С. Паркинсоном, так и его многочисленными коллегами по перу: существовала огромная, вхолостую крутившаяся бюрократическая машина, согласно «законам Паркинсона» озабоченная лишь собственным бесперебойным процветанием…

Понемногу её взялся прижимать Сталин. К середине двадцатых в партии окончательно оформились две точки зрения: согласно одной следовало и дальше бросать все, что возможно, в бездонную топку «мировой революции». Ее отстаивали Троцкий, Зиновьев, Каменев, Бухарин, Пятницкий и дюжина вождишек помельче.

Была и другая, которую стали проводить в жизнь Сталин и те, кто его взгляды разделял. Они открыто говорили, что надежды на «мировую революцию» беспочвенны и напрасны. В своем докладе на XIV съезде ВКП(б) Сталин подробно и аргументированно объяснял, что произошла стабилизация капиталистической системы, что в Европе наступил «отлив революционных волн». Он, конечно, отдавал дань штампам (на дворе стоял пока что 1925 год), но недвусмысленно выступал за строительство социализма в одной стране. На это и следовало направить все средства, ресурсы и силы, а не на прежние утопические эксперименты…

Если внимательно изучить то, что публиковалось Сталиным в партийной печати уже в 1920 г., после провала программы «на штыках принести революцию в Европу через труп белой Польши», то ясно видно: уже тогда Сталин понял, что коминтерновские догмы не работают. Несмотря на все заклинания и призывы, польские рабочие и крестьяне не проявили ни малейшего желания помогать «братьям по классу», наоборот, они отчего-то изо всех сил защищали свою землю от красных братьев.

Сталин умел учиться — и польская катастрофа для него послужила уроком и наглядным примером. Кроме того, был еще один немаловажный аспект: деятельность Коминтерна адски мешала выстраивать нормальные отношения с зарубежными странами. О каких нормальных отношениях вообще могла идти речь, когда в противовес тому, что говорили советские дипломаты и торговые представители, в то же самое время, в той же самой стране коминтерновские посланцы (прибывшие из Москвы) выкрадывали секретные документы, шпионили, устраивали взрывы и поджоги, практически в открытую сколачивали штурмовые отряды для захвата власти?

Сталин и Коминтерн начинали мешать друг другу. Между ними не могло быть никакого компромисса: Сталин не собирался отказываться от своих планов поднимать СССР из разрухи, а коминтерновцы, в свою очередь, просто не могли собственными руками закрыть столь привлекательную кормушку, где они были царями и богами. Только в Коминтерне они могли быть кем-то повыше старшего помощника младшего дворника…

Здесь главным образом и лежат причины ожесточенной борьбы, длившейся не менее пятнадцати лет. С 1925 г. она шла практически в открытую: Зиновьев и его сподвижники, обозвав сталинские планы подъема СССР «кельей под елью», начали их в голос полоскать на всех пленумах Коминтерна, апеллируя к «мировому коммунистическому мнению». И, надо сказать, поддержку они из-за рубежа получали мощную — там сидели свои бездельники и пустомели, привыкшие сладко жить на коминтерновское золото и не хотевшие никакой другой жизни…

Вся эта кодла в поисках вождя сплотилась вокруг Троцкого, хотя многие его в глубине души ненавидели, — лучше такое знамя, чем никакого… Теоретиком выступал прижившийся в Советской России венгр, будущий академик Варга: «Существует опасность, что Россия перестанет быть двигателем международной революции. Ибо нельзя умолчать о следующем: в России есть коммунисты, у которых не хватает терпения ждать европейской революции и которые хотят взять курс на окончательную изоляцию России. Это означает заключение мира с империалистами, регулярный товарообмен с капиталистическими странами и организацию всякого рода концессий… Это течение, которое стремится к тому, чтобы пролетарское государство Россия и его пролетарское хозяйство стабилизировались внутри капиталистического мира, сегодня ещё слабо и незначительно. Однако оно может стать сильным, если пролетарская Россия останется длительное время в изоляции».

«Изоляцией», как легко догадаться, обрусевший мадьяр именовал как раз урезание аппетитов Коминтерна… Забегая вперед, можно сказать, что «слабое и незначительное» течение со временем таковым быть перестало — потому что во главе его стоял Сталин, олицетворение энергии и работоспособности. Оно и победило в борьбе. Причем пикантности ради стоит упомянуть, что сам Варга вовремя успел «перековаться», от коминтерновцев откачнулся, благодаря чему остался не просто в живых — пошел в гору, стал академиком, директором института АН СССР, пережил Сталина, Ленинскую премию получил уже при Хрущёве…

А вот те, кого он идеологически подкармливал, главари Коминтерна, перековаться не могли и не хотели. Они воевали. Против Сталина, против его направления, против его планов, оказываясь во главе всех и всяческих оппозиций и уклонов. Коминтерновская мафия — а как её ещё прикажете называть? — боролась против Сталина и после высылки Троцкого, перетягивая на свою сторону военных и чинов спецслужб, конспирируя и агитируя. За дела, а не за «инакомыслие» их и перестреляли в тридцать седьмом…

Не было ни «инакомыслия», ни «борьбы за чистоту ленинских идеалов». Банда бездельников и трепачей ожесточенно боролась за свои немаленькие привилегии, за право и дальше швырять миллионы на раздувание мнимого «всемирного пожара», красоваться в президиумах, пустословить с трибун.

Говорят, Сталин называл Коминтерн «лавочкой». Говорят, в 1937 г. он сказал на заседании Политбюро: «Кто они, эти люди из Коминтерна? Ничего больше, как наймиты, живущие за наш счёт. И через 90 лет они не смогут сделать нигде ни одной революции». Никаких стенограмм не существует, но эти слова, во-первых, похожи на обычный стиль Сталина, а во-вторых, полностью отвечают реальному положению дел…

Бюрократический монстр отчаянно боролся за право и далее грохотать вхолостую. «Сталинские репрессии» — не более чем работа по его демонтажу.

Вот вам истина.

3. Крадек по имени Радек

Рассмотрим для примера «типичного представителя», как писали по другому поводу в учебниках литературы (а может быть, и сейчас пишут), одного из коминтерновских вождей — Карла Бернгардовича Радека. Настоящая фамилия — Собельсон. Родился в Германии, в еврейской семье, но евреем от этого не стал, а стал профессиональным революционером. Вот уж поистине, как писалось в классическом детективном романе, «господин Никто. Национальность — без национальности».

К социалистам прибился еще в начале двадцатого века. От товарищей по партии получил кличку «Крадек» («KRADEK» — по-польски «вор»). По одним источникам — за то, что обладал болезненной страстью таскать из библиотек друзей нужные ему книги. По другим — за то, что питал порочное влечение к деньгам из партийной кассы. Точно установить невозможно: вся политическая биография Радека — сплошная цепь сплетен, слухов, конфликтов и непонятностей. Был активным деятелем германской, австрийской, польской и российской социал-демократии. С первыми тремя последовательно то ли расплевался сам, то ли был попросту изгнан за авантюризм и другие, более серьезные прегрешения, о которых чуть позже. В конце концов прочно обосновался у большевиков. Его называли «гениальным авантюристом в большой политике», «умнейшей и хитрейшей головой своего времени».

Взлёт его начался с Германии: направленный туда по поручению Ленина, чтобы организовать революцию, Радек очень быстро оказался в центре серьезных скандалов…

Тогда в Германии попытались устроить переворот члены так называемого «Спартака», германские двойники большевиков. Восстание подавили — причем руководил репрессиями опять-таки социал-демократ, только другого толка, по фамилии Носке, вполне по заслугам прозванный левыми «кровавой собакой». «Спартаковцев», вышедших на митинги и демонстрации, даже не из винтовок расстреливали, а саблями рубили в капусту отряды кавалеристов, о чем сохранились воспоминания Дзержинского, своими глазами это наблюдавшего (Железный Феликс, понятное дело, оказался среди тех, кто из-за угла руководил действиями немецких братьев).

«Группа реакционных офицеров» бывшей кайзеровской армии, как их в советской историографии принято было именовать (вообще-то соответствующий положению термин), без суда и следствия убила где-то в подворотне вождей германской социал-демократии Карла Либкнехта и Розу Люксембург…

И вот тут-то начинаются непонятности и загадки!

Родной брат убитого Либкнехта Теодор, известный берлинский адвокат, открыто обвинил Радека в том, что тот… выдал упомянутым реакционным офицерам укрытие Либкнехта и Люксембург! И даже добился его ареста…

Ситуация, казалось бы, нелепейшая: эмиссар красной Москвы выдает силам реакции двух виднейших германских левых…

Однако при тщательном изучении выясняется, что никаких нелепостей тут и нет. Не кто иной, как Роза Люксембург, баба энергичная и волевая, чёрт в юбке, ещё в 1908 г. добилась исключения Радека из германской социал-демократической партии «за тесные и подозрительные связи с германской и австро-венгерской тайной полицией»…

Но дело даже не в этих личных счетах. Ещё в 1907 г., на пятом съезде РСДРП (ещё не расколовшейся на большевиков и меньшевиков), «неистовая Роза» довольно жестко выступала против Ленина. А после Октября семнадцатого вместе с Либкнехтом опять-таки стала во всеуслышание нести по кочкам Ильича и его компанию — по мнению немцев, отступивших от светлых идеалов социал-демократии. Роза и Карл были в Европе людьми влиятельными, и у Ленина появилась нешуточная головная боль. Тут, как по волшебству, в Германии и появился Радек — с известным результатом…

Однако Радек не только не понёс никакого наказания, как ни старался Теодор Либкнехт, но и вёл жизнь не совсем обычного заключённого. Прямо в тюремной камере он встречался с высшими представителями германской элиты…

Подробности неизвестны до сих пор. Но известно главное — именно тогда, именно там, именно Радеком были достигнуты первые договоренности, которые потом и легли в основу советско-германского сотрудничества как в экономике, так и в военной области. Обе страны были в тогдашней Европе изгоями, париями, этакими прокаженными, изгнанными из «нормального» общества. И стремились дружить, поскольку это было выгодно обеим.

Именно ради столь жизненно насущной цели немцы и закрыли глаза на темную историю с убийством двух социал-демократических вождей. Это было, конечно, печально, — столь наглое убийство! — но мало что стоило перед лицом высоких целей германо-советской дружбы…

В общем, у Радека были многолетние, теснейшие связи с германскими секретными службами.

И не только с ними, а даже с… нацистами!

Какими бы противоестественными эти шашни кому-то ни казались, ничего удивительного тут нет. Радек, строго говоря, никаким «евреем» не был вовсе. Он был революционером, и только. А нацисты, в начале двадцатых еще слабенькие и относительно тихие, были слишком большими прагматиками, чтобы ссориться со столь сильным и влиятельным союзником, как Радек, только оттого, что у него что-то там не в порядке с пятой графой.

Исторические факты таковы: 20 июня 1923 г. на расширенном пленуме Исполкома Коминтерна в Москве Радек толкнул поистине сенсационную речь, предложив вступить в военно-политический союз с нацистами против Антанты. Начал он с того, что предложил воздать честь памяти «мученика» — молодого нациста Лео Шлагетера, только что расстрелянного французскими оккупационными властями в Рейнской области (не за политические убеждения, а за конкретные террористические акты). Цитирую Радека дословно: «Мы не должны замалчивать судьбу этого мученика немецкого национализма, имя его много говорит немецкому народу… Шлагетер, мужественный солдат революции, заслуживает того, чтобы мы, солдаты революции, мужественно и честно оценили его. Если круги германских фашистов, которые захотят честно служить германскому народу, не поймут смысла судьбы Шлагетера, то Шлагетер погиб даром…».

И далее: «Против кого хотят бороться германские националисты? Против капитала Антанты или против русского народа? С кем они хотят объединиться? С русскими рабочими и крестьянами для совместного свержения ига антантовского капитала или с капиталом Антанты для порабощения германского и русского народов?»

Дальнейшее подробно описал израильский публицист М. Агурский: «Речь Радека произвела бурю в Германии. Граф фон Ревентлов, один из ведущих лидеров правого национализма, впоследствии примкнувший к нацистам, и некоторые другие националисты стали обсуждать возможность сотрудничества с коммунистами, а главный коммунистический орган „Роте Фане“ предоставлял им место. Коммунисты выступали на собраниях нацистов, а нацисты — на собраниях коммунистов. Тогдашний лидер немецкой компартии еврейка Рут Фишер призывала к борьбе против еврейских капиталистов, а нацисты призывали коммунистов избавиться от их еврейских лидеров, обещая взамен полную поддержку…».

Хорошенькое сердечное согласие! Торжествует голый расчет, без всяких заскоков на национальной почве… Сам Радек, объясняя свою позицию товарищам по партии (не на шутку потрясенным такими новшествами), так и говорил: ни о каких сантиментах тут и речи не идет, это вопрос «трезвого политического расчета». И тут же уточнил: «люди, которые могут погибнуть за фашизм, гораздо симпатичнее людей, которые лишь борются за свои кресла».

Необходимо уточнить, что Радек после этой встречи не подвергся критике. Наоборот. Зиновьев, глава Коминтерна, Радека всецело поддерживал. Бухарин еще парой месяцев раньше отмечал сходство большевистских методов и фашистов Муссолини (Муссолини по прошлой жизни — такой же социалист, приятель многих большевистских вождей, даже любовницей у него одно время была русская анархистка Анжелика Балабанова).

В тот же клубок оказался замешан и болгарский вождь Георгий Димитров. На скамью подсудимых нацисты его посадили гораздо позже, а за десять лет до того он вел себя совершенно иначе со своими будущими судьями. Большую свинью Димитрову подложил бежавший в 1938 г. в США от сложностей жизни Ян Валтин (псевдоним в Коминтерне — Рихард Кребс), запутавшийся в двойной работе и на Коминтерн, и на гестапо. Именно он, циник, опубликовал в своих мемуарах совершенно секретную инструкцию секретаря Исполкома Коминтерна г. Димитрова, в которой товарищ секретарь писал о необходимости теснейшего союза нацистов и германских коммунистов в деле свержения Веймарской республики.

Одним словом, политика «революционной целесообразности» на деле, в ее практическом применении. Какое-то время большевики, как русские, так и германские, пребывали в самых добрых отношениях с нацистами Гитлера. Отношения дали трещину после 1923 г., когда в Германии провалились и коммунистический путч, и гитлеровский (что любопытно, по какому-то загадочному совпадению грянувшие в один и тот же день).

Помните, модно было винить Сталина в приятельстве с Гитлером? Нет уж, началось это задолго до Сталина и совершенно другими людьми…

В общем, сердечного согласия меж ВКП(б) и НСДАП не получилось. Неизвестно точно, какую роль в попытках таковое установить играл Троцкий, но достоверно известно, что Радек был одним из самых близких соратников Троцкого, преданным ему не на шутку…

Правда, в том же 1923 г. именно Радека сделали козлом отпущения за «чересчур опрометчивые» заявления. После неудачи «двойного путча» товарищ Зиновьев, политик изрядный, моментально от Радека отмежевался, представил его «фашистские» речи как личную самодеятельность и вышиб не только из Коминтерна, но и из ЦК ВКП(б).

Радек совсем немного времени спустя отомстил — натравил на Зиновьева целую толпу влиятельных европейских коминтерновцев — немцев, итальянцев и прочих. На сей раз уже Зиновьева сняли с поста «министра мировой революции».

А Радек сыграл столь огромную роль в налаживании советско-германского сотрудничества, что закреплявший его протокол 1923 г. называли даже пактом Секта — Радека (генерал фон Сект — тогдашний глава официально вроде бы не существующего германского Генштаба). После этого протокола и начала фирма «Юнкере» строить в Филях свои самолеты, в Липецке был создан центр подготовки германских летчиков, в Саратове — школа химической войны, в Казани — бронетанковая школа и танкодром рейхсвера, в городе Троцк (бывшая Гатчина) — завод по производству боевых газов. Об этом и без меня много написано, так что не буду углубляться в детали.

Скажу лишь, что Радек в дальнейшем так и остался виднейшим сподвижником Троцкого. Вместе с ним участвовал в заговорах против Сталина и в 1936 г. был осужден на десять лет, в том числе и за «связи с германскими разведслужбами».

После XX съезда стали наперебой писать, что обвинения эти были беспочвенными и насквозь вымышленными — поскольку-де «еврей» Радек и германские «антисемиты» никогда и ни за что не стали бы сотрудничать.

Вы этому верите после всего, что только что о товарище Радеке узнали?

4. Красная конница — в Гималаи!

Итак, уже после провала наступления на Варшаву в 1920 г. наиболее трезвомыслящим в большевистском руководстве стало ясно, что теория «классовой солидарности» попросту не работает. Никакого «интернационального братства эксплуатируемых буржуазией трудящихся» в Польше усмотреть не удалось. Все обстояло с точностью до наоборот. Сталин и член Реввоенсовета 15-й армии Полуян (едва ноги унесший от польских «братьев по классу»), а также полковые комиссары Юренев и Ходорковский, выступая на партконференции, подробно изложили реальное положение дел: никакой опоры среди местного населения найти не удалось, созданная впопыхах польская милиция, едва получив оружие, моментально повернула его против красных. Полуян говорил: «В польской армии национальная идея спаивает и буржуа, и рабочего, и крестьянина, и это приходится наблюдать везде. Боязнь, что мы придем завоевателями, что мы будем насаждать Советскую власть, — эта боязнь была свойственна всем».

Однако прежняя точка зрения — что мировой пожар все-таки следует раздувать — была по инерции невероятно сильна. Хуже всего то, что романтические юноши верили всерьёз… Вот что писал впоследствии один из молодых поэтов:

Он был слишком молод и осуждения не заслуживает (ещё и оттого, что погиб с винтовкой в руках всё же не на Ганге, а на Великой Отечественной). Как не стоит и порицать Маяковского, мечтавшего «в мире без России, без Латвии жить единым человечьим общежитьем».

Это были поэты, люди восторженные. Гораздо хуже те вполне серьезные, матерые политики, которые, несмотря на отрицательный опыт, опровергавший теорию, ни за что не хотели уняться и остановиться…

Б. Соколов в книге «Сталин» сморозил следующее: «В экспорт мировой революции на штыках Красной армии Лев Давыдович после неудачи польского похода уже не верил».

Господь с вами, батенька! Это Троцкий-то?!

Сразу после «неудачи польского похода» Троцкий стал инициатором «советизации» Персии, нынешнего Ирана. Туда под видом «местных бунтовщиков» браво вторглись регулярные подразделения Красной Армии, с ходу основав Гилянскую советскую республику. Однако и эта затея с треском провалилась: местное население, к идеям марксизма совершенно равнодушное, стало не на шутку сопротивляться, персидские «надежнейшие товарищи» оказались авантюристами и жуликами, так что красным конникам под командой знаменитого Примакова пришлось убраться восвояси. О том, что они там вообще были, велено было на самом высоком уровне забыть раз и навсегда. И забыли. Так надежно, что это впоследствии доставляло немало хлопот советским литературоведам. Дело в том, что при штабе Примакова был и Сергей Есенин, там же и написавший свой знаменитый «персидский» цикл. Но поскольку о советском вторжении в Персию и словом велено было не заикаться, вплоть до развала СССР литературоведам пришлось талдычить, что «персидские стихи» Есенина созданы не на основе «творческой командировки», а по «заочной любви» к далекой загадочной Персии, где поэт, конечно же, в жизни не бывал…

А в двадцать третьем году Троцкий и его сторонники всерьез готовили вторжение в Германию!

В самом узком кругу были приняты секретнейшие решения…

Троцкий формировал так называемую «2-ю РККА им. Коминтерна» из двухсот тысяч (!) конников. На финансирование германской революции выделили 300 000 рублей золотом. По всему Союзу провели тайную мобилизацию коммунистов немецкого происхождения, а также всех, кто свободно владел немецким. Морскому флоту был отдан секретный приказ собрать в балтийских портах десятки сухогрузов и подготовить их к загрузке зерном и продовольствием. Наркомат железных дорог составлял график движения многочисленных «литерных» воинских эшелонов к Петроградскому морскому порту и границам с Польшей и Литвой. По распоряжению Троцкого отменили намеченную было демобилизацию в Красной армии и начали переброску конницы к границам…

В полном соответствии с принципом революционной целесообразности один из доверенных порученцев Троцкого Евгений Беренс отправился в Париж к… бывшему военному министру Временного правительства Гучкову, склонявшемуся к сотрудничеству с большевиками. Речь шла о конкретной операции: у Гучкова были обширные связи в русских эмигрантских кругах Польши и Литвы. По расчётам Троцкого, именно эти эмигранты должны были с подачи Гучкова стать «пятой колонной» большевиков в этих двух странах, когда туда хлынет красная кавалерия.

Достоверных данных нет (все происходило в глубочайшей тайне), но, если снова «качать на косвенных», можно с уверенностью сказать, для чего тогда, летом 1923 г., Троцкий через Радека налаживал связи с нацистами.

Бросок в Германию неминуемо вызвал бы ответные действия против СССР со стороны Англии и Франции. Вот тогда, в качестве второго эшелона, «армии имени Коминтерна» и пригодились бы нацисты, обозленные на победителей в первой мировой, жаждавшие реванша…

Вне всяких сомнений, в Европе вспыхнула бы серьезная и крупная война с участием как минимум полдюжины государств. И можно говорить со всей уверенностью, что последствия для тогдашнего СССР, пребывавшего в жуткой разрухе, были бы самыми печальными.

Большинство в руководстве партии были против (и даже кое-кто из руководства Коминтерна), но Троцкого их резонные возражения совершенно не волновали. Именно он, а не Сталин, был фанатиком, зацикленным на мировой революции. Судьба СССР его не интересовала. Главное было — разжечь пожарище на всю Европу.

К счастью, эти планы провалились.

Весь расчёт строился на внезапности удара. Однако к сентябрю 1923 г. по каналам всех без исключения спецслужб стала поступать информация: на Западе все знают!

Верховный совет Антанты (была такая шарага) каким-то «непостижимым образом» проведал о секретнейших решениях, принятых в Москве узким кругом вождей. И срочно принял меры. Французы усилили свой оккупационный корпус на Рейне большим количеством танков и броневиков. Антанта пожарными темпами сконцентрировала в Польше крупные подразделения белогвардейцев (тогда еще представлявших серьезную силу). Поляки принялись лихорадочно оборудовать инженерные заграждения, окопы, пулеметные гнезда. Одним словом, блицкрига ни за что не получилось бы. Красная кавалерия напоролась бы на укрепленные и оборудованные позиции и ещё на территории Польши увязла бы в затяжных боях, а далее ее ждали отлично вооруженные войска Антанты.

«Бросок на Германию» пришлось отменить со скрежетом зубовным. Ярость Троцкого описанию не поддаётся. Историки до сих пор ломают голову, каким образом Антанта пронюхала…

А что тут голову ломать, друзья мои? Нужно только посмотреть, кому было выгодно остановить «блицкриг Троцкого».

Сталину и его сторонникам. Тем, кто видел полное крушение надежд на мировую революцию и собирался строить социализм в одной, отдельно взятой стране. Лично у меня нет ни малейших сомнений, что именно люди Сталина по своим каналам слыли информацию в Европу.

И поступили совершенно правильно. Ничего хорошего из этой войны для страны не вышло бы. Так что Сталин если кого в этой истории и предал, так исключительно Коминтерн.

И правильно. Туда Коминтерну и дорога.

5. Долог путь до Штирлица…

Я уже говорил, что нормальные отношения Советского Союза с другими странами осложняла неприкрытая «двойственность» — советские дипломаты провозглашали одно, а коминтерновские боевики тут же устраивали нечто совершенно другое… Первые налаживали мирное сосуществование, вторые в том же городе подрывали бомбы и устраивали путчи…

Так вот, это даже не двойственность. И даже не тройственность. В наследство Сталину досталась система, когда любая контора, имевшая на то право, творила за рубежом, что хотела, нисколько не оглядываясь ни на руководство страны и партии, ни на государственные интересы, ни на протесты «смежников».

В Австрии, например, вовсю разгулялся представитель ЧК при дипломатической миссии польский коммунист Красный, личный друг Дзержинского. Его агенты в открытую «совращали» полуголодных австрийских чиновников, ушибленных дороговизной и инфляцией, предлагая им продать секретные государственные бумаги, — причём происходил этот флирт прямо в кафешках в центре Вены, и никто особенно не старался говорить шепотом. На этом Красный не остановился. Благодаря тогдашним, совершенно фантазийным порядкам, он был назначен еще и представителем Коминтерна в Австрии и Венгрии и, чтобы не сидеть сложа руки, решил устроить восстание в спорной области Бургенланде, на границе двух стран. Ухлопал двести тысяч долларов, но так ничего и не добился. От огорчения бросил жену и сошелся с девицей семнадцати лет, секретуткой миссии. Девочка тут же потребовала, чтобы её впредь пускали на дипломатические приёмы (хотя законная жена присутствовала тут же, в Вене). Посланник Бронский (ещё один польский коммунист) попытался деликатно объяснить чекисту-коминтерновцу, что нужно жить скромнее, но тот в присутствии сотрудников послал посланника по матушке.

А тут, чтобы жизнь Вронскому медом не казалась, нагрянул еще и резидент Разведупра (военной разведки) товарищ Инков (тоже коммунист, только болгарский) и с ходу принялся набивать свои комнаты в миссии ящиками со взрывчаткой, которую переправлял на Балканы, чтобы там с нею вдоволь позабавились доверенные лица. Бронский забеспокоился. Инков по сложившейся традиции уже привычно обматюгал его и подчиняться отказался, предложив адресовать все претензии в Разведупр.

В Польше ребятки из Разведупра резвились не менее беззастенчиво. По распоряжению Уншлихта организовали группу бомбистов с двумя польскими офицерами во главе (коммунистами, понятно). И понеслось… Чтобы создать атмосферу полнейшей неуверенности и видимость, будто сами поляки начали решать политические проблемы взрывчаткой, эта компания подрывала бомбы в редакциях газет и штаб-квартирах всех политических направлений. Польский Генеральный штаб взорвать не удалось, но рванули склады со взрывчаткой в Варшавской цитадели…

Самое пикантное, что громче и решительнее всех против этих уншлихтовских забав выступал не кто иной, как Дзержинский. Пилсудского он ненавидел и мечтал, что сам его расстреляет в случае победы мировой революции, но все эти взрывы считал экстремимом, несовместимым с политической ситуацией (в чем полностью сходился со Сталиным).

Уншлихт гнул своё, но со взрывами пришлось все же завязать по чисто техническим причинам — польская контрразведка в конце концов перехватала почти всех бомбистов. То ли их выдал некто, с методами Уншлихта не согласный, то ли это был чисто польский успех: о конспирации терминаторы Уншлихта имели самое отдаленное представление, чемоданы с динамитом и пакеты с долларами таскали чуть ли не в открытую…

Гораздо больше везло какое-то время действовавшим в Польше «народным партизанам». На самом деле, понятно, это были никакие не местные, а кадровые сотрудники ЧК и Разведупра. Один из таких героев невидимого фронта К. Орловский писал в автобиографии откровенно: «с 1920 г. по 1925 г. по заданию Разведупра работал в тылу белополяков… был организатором и командиром краснопартизанских отрядов и диверсионных групп, где за пять лет мною было сделано несколько десятков боевых операций, а именно: 1. Было остановлено три пассажирских поезда. 2. Взорван один желдормост… 6. За один только 1924 год по моей инициативе и лично мной было убито более 100 чел. жандармов и помещиков».

Чекисты тоже не отставали: еще лет тридцать назад были изданы воспоминания старого спеца Ваупшасова, где он подробно описывал свои партизанские будни…

Кончилось это предприятие нешуточным конфузом. Одним из «партизанских отрядов» командовал некто Хмара, человек смелый и решительный, прямо-таки легендарный, но вот идейно, как оказалось, нестойкий. В один прекрасный момент он обнаружил, что на советской Украине народу живется совсем не блестяще. После чего со всем своим отрядом вернулся в СССР и начал громить советские исполкомы и райотделы милиции так, как совсем недавно проделывал это в Польше с полицейскими участками и «зажондами повятовыми». Кавалерийские отряды войск ОГПУ гонялись за ним долго — профессионал! — но все-таки окружили и уничтожили…

После этого «партизанское движение» пошло на убыль — но некоторое количество диверсионных групп все же оставили. Тем, кто помнит старый фильм «Красные листья», разъясняю: главный герой — никакой не подпольщик, а именно штатный террорист ГПУ…

Ради исторической объективности необходимо упомянуть, что Польша в данной ситуации уж никак не была безвинной жертвой, этакой белой и воздушной гимназисткой, которую в темном переулке безжалостно притиснул пьяный унтер. Вовсе даже наоборот, в этой увлекательной игре с рейдами через границу, поджогами и взрывами участвовали обе стороны. Польша точно так же засылала к нам своих «терминаторов». В одном из фильмов сериала «Государственная граница» это показано с максимальным приближением к реальности…

Работали то ли халтурно, то ли совершенно обнаглев. В Литву удалось внедрить чекиста Григановича — и не куда-нибудь, а в тамошнюю военную разведку, где он устроился начальником одного из приграничных пунктов означенной разведки. И начал прямо у себя на квартире собирать заседания подпольного ЦК компартии Литвы, где долго, шумно и увлеченно обсуждалось, как устроить вооруженное восстание. Кто-то из соседей настучал в контрразведку об этих странных посиделках. Григанович едва успел сбежать в Союз…

Да и дома, в Советской России, с безопасностью обстояло порой весьма анекдотично. В конце 1924 г. «Огонек», один из самых массовых и многотиражных тогда журналов, опубликовал отлично выполненный групповой снимок свежеиспеченных выпускников Военной академии и её восточного отдела. На случай, если кто-то не понял: на восточном отделении готовили высококвалифицированных разведчиков для стран Востока (их, правда, деликатно именовали «военными дипломатами», но суть от этого не меняется).

Очень быстро из Харбинской резидентуры пришло сообщение, в котором, помимо прочего, говорилось, что сюда поступил из Шанхая тот самый номер «Огонька» с прекрасно выполненным снимком «восточников» — который, конечно же, будет пользоваться большой популярностью среди японских контрразведчиков…

Интересно, хоть кого-нибудь наказали? Могли просто погрозить пальчиком, не более того. Очень уж «квалифицированными» были кадры. Куда уж дальше, если Леонид Красин (сам боевик с огромным опытом, мастер темных дел) в 1921 г. жаловался Ленину на злобных и невежественных чекистов, которые-де беззастенчиво гноят по тюрьмам инженеров и техников «по обвинениям в каких-то нелепых, невежественными же людьми изобретенных преступлениях — „техническом саботаже“ или „экономическом шпионаже“»…

Тут уж, братцы, нет слов! Весь мир знаком с такими недугами, как технический саботаж и экономический шпионаж — а тут товарищ Красин, не студентик-идеалист, а волчара нелегальной работы, объявляет эти вещи вымышленными. Воля ваша, что-то крутит тут товарищ Красин, дитем прикидываясь… Ох, крутит! Но ведь уже не спросишь, отчего это он дурачка из себя строил…

При схожих обстоятельствах провалился один из самых ценных агентов ОГПУ в Литве Клещинский, вхожий в тамошнюю элиту, три года даже прослуживший… начальником Генштаба Литвы! Вроде бы взрослый человек, офицер с многолетним послужным списком… А замели его не потому, что вычислили, а оттого что он часто и принародно хвалил Советскую власть и большевиков. Ну арестовали, выяснили, расстреляли…

Доходило до курьёзов… Агент Разведупра во Франции, видный парижский коммунист Готье в мае 1932 г. попёрся на антикоммунистический митинг на военную базу в Сен-Мазер и, не стерпев контрреволюционных речей, начал бить по морде очередного оратора. Все бы ничего, Готье оттуда благополучно унес ноги, но оставил портфель с секретными материалахМи о французских арсеналах, подводных лодках, авиазаводах, боевых кораблях. Сам он отвертелся потом (знать ничего не знаю, и портфель не мой, подбросили, ироды!), но кое-какие каналы оказались спалёнными…

В общем, всякое ведомство творило за рубежом, что хотело, совершенно не задумываясь, насколько их забавы увязываются с насущными государственными интересами. Когда нарком иностранных дел Чичерин начал слишком уж активно выступать против мешавших его ведомству нормально работать чекистов, не только устраивавших многочисленные авантюры, но и набивавших аппарат посольств осведомителями, лихие ребята из ГПУ в отместку начали распускать слухи, что нарком — закоренелый педераст (сплетня оказалась настолько хорошо поставленной, что дотянула до нашего времени, порой всплывая кое-где в исторических трудах).

Легко догадаться, что чередой пошли провалы — в Польше, во Франции, в Германии. Вена, Стамбул, Пекин… Широко известный в свое время в узких кругах «копенгагенский провал» 1935 г. произошел опять-таки из-за наивного головотяпства. Подробнее об этом чуть позже.

Но, пожалуй, самый крупный «прокол» случился в 1927 г. по вине «великого чекиста» А. X. Артузова, руководившего знаменитой операцией «Трест». «Великий чекист» кадры подбирать не умел совершенно. Один из самых информированных секретных сотрудников контрразведки ОГПУ Стауниц рванул за кордон и добросовестно там растрепал, что «Трест» — никакая не подпольная антисоветская организация, а провокация ГПУ… Получив такой подарок, разведки противников СССР предприняли грандиозную ревизию своих агентурных сетей и работали впредь не в пример осторожнее с поступающей из Советской России информацией. А закордонные боевики, которых Артузов упустил, устроили в Питере взрыв центрального партийного клуба и подорвали в Белоруссии железнодорожное полотно — в результате чего погиб заместитель полпреда ОГПУ по Белоруссии Опанский…

Да вдобавок произошел еще один скандал, о котором до сих пор имеются лишь самые скудные сведения. Что там случилось, в точности неизвестно, но Коллегия ОГПУ «поставила Артузову и его помощнику Стырне на вид за допущенный побег важного политического преступника, наблюдение за которым было возложено на контрразведывательный отдел».

И вышибли «великого чекиста» на третьестепенную должность, бумажки перебирать. Потом он немного приподнялся, но связался с «заговором Ягоды» и кончил подвалом…

Нужно уточнить, что у военных дела обстояли не лучше. Вот перечень провалов только за 1933–1934 гг.: провал резидента и большой группы агентов во Франции; арест агента-вербовщика в Гамбурге; разгром финнами резидентуры в Хельсинки; ещё один провал в Париже, из-за которого пришлось законсервировать агентуру в США и Англии; провалы легальных и нелегальных сотрудников в Латвии, Турции, Маньчжурии, Эстонии, Италии, Румынии.

Со временем Сталин принялся наводить порядок и в этой области — поскольку дело было не только в головотяпстве, иные закордонные сотрудники работали не на родное учреждение, а на Троцкого.

И начался великий драп! Обладатели немалых чинов дружно рванули кто куда, прихватив огромные суммы казенных долларов, — Рейсе, Кривицкий, Орлов… До сих пор их порой именуют «идейными борцами со сталинской тиранией».

Разогнав неумех, прямых предателей и повязанных с заговорами внутри страны интриганов, Сталин посадил на их места молодых и неопытных майоров с капитанами. Соль в том, что именно эти молодые и неопытные «выдвиженцы» очень быстро создали мощнейшую разведслужбу мира, которая проникла куда только возможно — в окружение американского президента и английской королевы, в атомные центры и военные министерства, в гестапо и Интеллидженс Сервис. Считанные единицы из сталинских суперагентов стали известны широкой публике — но исключительно провалившиеся. О тех, кто благополучно отработал своё, мы не узнаем, пожалуй, никогда, потому что самые серьезные операции разведки сроков давности не имеют из-за специфики ремесла…

6. Либо нас сомнут…

А теперь самое время поговорить о коллективизации. До сих пор слышатся голоса, которые её объясняют примитивной «ненавистью» Сталина к свободным хлебопашцам, которые-де могли, усердно работая на своих частных полях, завалить хлебом страну. Но тиран и параноик Сталин, органически чуждый любым проявлениям «свободы» и «независимости», согнал крестьян в колхозы исключительно потому, что вынести не мог чьих-то вольностей…

На самом деле это вздор чистейшей воды. Оправдывать опять-таки ничего нельзя (в конце концов, и мои собственные предки попали под этот каток), но необходимо понимать: организация колхозов была не произволом Сталина, а жестокой необходимостью. Потому что в противном случае страна могла просто-напросто прекратить своё существование…

Рассмотрим обстановку, сложившуюся к концу двадцатых, подробно и обстоятельно.

Цели откровенно сформулировал сам Сталин в речи на первой Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности 4 февраля 1931 г.: «…мы не хотим оказаться битыми. Нет, не хотим! История старой России состояла, между прочим, в том, что ее непрерывно били за отсталость. Били монгольские ханы. Били турецкие беки. Били шведские феодалы. Били польско-литовские паны. Били англо-французские капиталисты. Били японские бароны. Били всё — за отсталость. За отсталость военную, за отсталость культурную, за отсталость государственную, за отсталость промышленную, за отсталость сельскохозяйственную. Били потому, что это было выгодно, доходно и сходило безнаказанно… Таков уж волчий закон эксплуататоров — бить отсталых и слабых. Волчий закон капитализма. Ты отстал, ты слаб, значит, ты неправ, стало быть, тебя можно бить и порабощать. Ты могуч — значит, ты прав, стало быть, тебя надо остерегаться. Вот почему нам нельзя больше отставать… Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут». (И. В. Сталин, собр. соч., т. 13, стр. 38–39).

То же самое — в речи 1935 г.: «…мы получили в наследство от старого времени отсталую технически и полунищую, разоренную страну. Разоренная четырьмя годами империалистической войны, повторно разоренная тремя годами Гражданской войны, страна с полуграмотным населением, с низкой техникой, с отдельными оазисами промышленности, тонущими среди моря мельчайших крестьянских хозяйств, — вот такую страну мы получили в наследство от прошлого. Задача состояла в том, чтобы эту страну перевести с рельс средневековья и темноты на рельсы современной индустрии и машинизированного сельского хозяйства» (Речь в Кремлевском дворце на выпуске академиков Красной армии 4 мая 1935 г.).

Сталин совершенно точно обрисовал положение дел. Страна пребывала в разрухе. Военная промышленность не модернизировалась со времен первой мировой, а «гражданская» вообще с довоенных. Производство винтовок было втрое меньше уровня 1916 г., а что до «мирных» товаров — из сопредельных стран приходилось завозить даже серпы и косы. Даже! Не было ничего! Еще в 1933 г. Ворошилов (военный министр!) писал отдыхавшему за границей секретарю ЦК (!) Енукидзе, прося купить там для детей чулки и носки. Легко представить, как обстояло в конце двадцатых с предметами первой необходимости…

Угроза войны против СССР была не выдумкой кремлевских пропагандистов, а вполне реальной опасностью. Во-первых, все без исключения соседи питали территориальные претензии. Во-вторых, действовали те самые волчьи законы, о которых Сталин говорил в вышепроцитированной речи: слабого грабят и бьют, если у него есть что отнять, неважно, об Африке ли идёт речь, о Китае, Абиссинии или Советской России…

Сталин писал в «Правде» в июне 1927 г.: «Едва ли можно сомневаться, что основным вопросом современности является вопрос об угрозе новой империалистической войны. Речь идет о реальной и единственной угрозе новой войны вообще, войны против СССР — в особенности».

Быть может, он сгущал краски или попросту врал, чтобы «удержать власть»?

Ничего подобного. Присмотримся поближе к тому, что происходило в Европе — которая, как уверяют нас иные борзописцы, была настолько ослаблена морально и физически первой мировой войной, что намеревалась жить в идиллическом мире…

Это не Гитлер. Это — отрывок из выступления во французском парламенте генерала Жиро, основного докладчика по военным вопросам, «связного» меж депутатами и военным министерством. Он говорил это в том же 1927 г. «Новый закон», о котором генерал упоминает, — это так называемый «Закон о подготовке нации к войне», который был тогда же принят. Как видим, всю страну готовились превратить в военный лагерь, где каждому человеку предстоит работать на милитарию — и это за двенадцать лет до знаменитых указов Сталина о запрещении менять место работы, об уголовной ответственности за прогулы! Полное впечатление, что свои планы Сталин лишь заимствовал у тех же французов.

Или у поляков: там был создан Комитет обороны государства, учредивший буквально в каждом министерстве, в каждом мало-мальски крупном учреждении мобилизационные отделы.

Или у американцев: в те же годы за океаном тоже происходили весьма любопытные процессы. Ещё в 1924–1925 гг. там провели так называемую «пробную мобилизацию», грандиозную репетицию, в которой участвовали 17 миллионов человек. Задача была — проверить мобилизационные возможности промышленных предприятий на случай крупной войны. Председатель Стального треста и другие промышленники создали «Главный индустриальный штаб», который получал «военные заказы» от военного министерства, от морского и воздушного ведомств и распределял их по фабрикам и заводам. Классическая «штабная игра», только проведенная не военными, а промышленниками.

Кроме того, военный министр, министры внутренних дел и земледелия образовали «комитет по электрификации». Задача: следить, чтобы ни одна фирма, крупная или мелкая, не имела права построить самочинно электростанцию, даже самую крохотную. Желающие обязаны были подавать заявки в комитет, а тот заранее разрабатывал для новостройки специальное задание на случай войны. Ни о каких «законах свободного рынка», как видим, речь не шла…

И наконец, были созданы Управление гражданской мобилизации и Управление индустриальной стратегии. Семь тысяч американских заводов и фабрик, от крупных до крохотных, были занесены в «Списки по производству для военных надобностей» с определёнием продукции, которую они начнут вырабатывать в случае войны.

Именно благодаря этим мерам Америка после Пирл-Харбора и вступления в войну буквально за несколько дней перевела громадные отрасли производства на военные рельсы. Не было никакой импровизации, все было задумано и разработано за пятнадцать-шестнадцать лет до Пирл-Харбора…

А кстати, с кем это французы собирались воевать? Генерал Жиро чирикнул что-то об «обороне» — но явно для того, чтобы прикинуться голубком. Никто в то время не мог представлять реальную опасность для Франции как агрессор — не Германия же, чья армия, превращенная Версальскими соглашениями в нечто опереточное, не способна была воевать даже с Монако. Не Испания же? И не СССР, не Швейцария, не Бельгия. Французы определенно готовились наступать. И нужно ли объяснять, на кого?

Что происходило тогда? Налет в Пекине на советское посольство, разрыв Англией дипломатических отношений с СССР, убийство в Варшаве советского посла, налеты в поездах на советских дипкурьеров. В июне 1927 г. в Женеве состоялась секретная встреча министров иностранных дел Великобритании, Германии, Франции, Бельгии и Японии, целиком посвященная «русскому вопросу», — там планировались опять-таки акции против нашей страны. Надо отдать должное веймарской Германии — ее представители заявили, что ничего плести против СССР не намерены, и покинули заседание. Но остальные сели работать. А наш старый знакомый Генри Детерлинг, владелец «Ройял Датч Шелл», вместе с генералом Гофманом (как раз противником нормальных отношений СССР и Германии) всерьез обсуждал интервенцию против Советской России. Никакой романтики — просто-напросто нефть! А для успеха предприятия Детерлинг профинансировал во Франции масштабную кампанию в прессе и парламенте за разрыв всяких отношений с СССР (что ему не удалось).

Донесение так и оставшегося неизвестным агента, попавшее к Сталину:

Такие дела. Это не дезинформация: согласно другим донесениям, начальник польского Генштаба Гонсяровский упоминал, что существуют соглашения Польши с японцами — в случае, если японцы вторгнутся в СССР, поляки ударят со своей стороны. Он же вел переговоры с английскими и французскими штабами…

(Что интересно, советский агент, несомненно, входил в ближайшее окружение начальника польского Генштаба, поскольку из донесений недвусмысленно следует: сведения получены в личной беседе разведчика с Гонсяровским. Фамилия этого штирлица неизвестна.)

Все эти идеи были подробно разработаны в солидном теоретическом труде близкого к Пилсудскому В. Студницкого. В его книге «Политическая система Европы и Польша» (1935 г.) подробно излагается, что следует напасть на СССР соединенными усилиями Польши, Германии, Японии и Финляндии, оторвать Украину, Крым, Карелию, Закавказье и Туркестан, а японцам отдать Дальний Восток до озера Байкал (это к вопросу о белой и пушистой, невинной и миролюбивой Польше, подвергшейся в 1939 г. ну абсолютно ничем не спровоцированному советскому нападению…)

Тогда же польские генералы вели переговоры с Герингом, затягивая его в эту комбинацию. Не договорились. Германия в то время предпочитала с СССР дружить, а не воевать. Вероятнее всего, из-за ее позиции предполагаемое вторжение и не вылилось в нечто реальное — Польше вполне могли двинуть дубиной по спине и Германия, и Литва, из-за старых счетов с Речью Посполитой поддерживавшая с СССР очень тесные связи вплоть до обмена разведданными… Да и Чехословакия с Венгрией, имевшие к Польше территориальные претензии, в случае большой войны не остались бы в стороне…

А каково же было соотношение сил? Это сегодня смешно и предположить, что прибалтийские государства могут предпринять что-то серьезное против России. Но тогда дело обстояло совершенно иначе. По состоянию на 1927 г. Польша, Финляндия, Румыния, Латвия, Литва и Эстония могли выставить 113 стрелковых дивизий и 77 кавалерийских полков, Япония — 64 пехотных дивизии и 16 кавалерийских бригад.

Чему СССР мог противопоставить (да и то только при условии ВСЕОБЩЕЙ МОБИЛИЗАЦИИ) 92 стрелковые дивизии (из них всего 22 кадровых) и 74 кавалерийских полка. К тому же значительную часть этих войск пришлось бы передвигать из внутренних районов России и Сибири.

Соотношение по танкам: 483 — у «коалиции», 60 — у СССР. Соотношение по боевой авиации: 1157 самолетов у «коалиции» и 689 у СССР. Соотношение по живой силе: 2,5 млн. у «коалиции» и 1,2 млн. у СССР. Только в отношении пушек соблюдалось примерное равенство. Но необходимо уточнить: СССР пребывал в разрухе, а все вышеперечисленные страны ничего подобного не знали, их промышленность была развитой, сельское хозяйство процветало, тылы, таким образом, были в сто раз крепче — в отличие от Советской России, у которой никаких «тылов», собственно, и не имелось.

И современной армии, по большому счёту, не было. После обследования в 1924 г. положения дел в РККА специальная комиссия ЦК вынесла страшный вердикт: «Красной Армии как организованной, обученной, политически воспитанной и обеспеченной запасами силы у нас в настоящее время нет». И это — несмотря на то, что у Троцкого, ещё не убранного с поста наркомвоенмора, под ружьём имелось 5 миллионов человек!

Положение никак не могли спасти бодрые песни, которые тогда звучали чуточку иначе. Вот, например, знаменитая «Белая армия, чёрный барон»:

Очень похоже, бой, в случае чего, мог и впрямь оказаться последним, но отнюдь не для европейских армий…

На особом заседании то же, только разными словами, говорили Фрунзе, Уншлихт, Гусев-Драбкин.

В 1926 г. заместитель наркомвоенмора Тухачевский повторил то же самое: «Ни Красная Армия, ни страна к войне не готовы».

Но война тем не менее шла! Пусть и необъявленная…

На всех границах!

Вот сухие цифры: с февраля 1921 г. по февраль 1941 г. на границах было задержано 932 тысячи нарушителей. Разумеется, в это число тогда, несомненно, попадали люди, которые попросту бежали куда подальше от сложностей жизни. Быть может, и несколько преувеличена цифра в 30 000 шпионов, диверсантов и террористов. Но в том, что они были (как мы увидим позже), сомневаться не приходится. Пограничные войска ликвидировали 1319 вооруженных банд, в которых насчитывалось более 40 000 бандитов. На границе задержано контрабанды на сумму более 132 млн. рублей, кроме того, изъято 2363 кг золота и 3904 кг серебра, много других ценностей. Уничтожено 7 тысяч вооруженных нарушителей.

За эти двадцать лет пограничники только убитыми потеряли 2443 человека.

Это война!

Самая настоящая, как это было в 1929 г. на Дальнем Востоке, когда напали китайцы. Как в Средней Азии, где бушевало басмачество. Разумеется, некоторое количество басмачей и в самом деле были «вольными стрелками», искренне поднявшимися против всевозможных перегибов. Но ведь существовал еще и эмир Бухарский, который, сидя в Афганистане и мечтая воссоздать свое средневековое государство, тратил массу денег на организацию банд. Были и англичане, которые в рамках прежней глобальной стратегии подпитывали басмачей деньгами и оружием, всерьез рассчитывая влезть в советскую Среднюю Азию…

Вот рядовое донесение с германского пограничного участка от 21 сентября 1921 г. Пограничный наряд из пяти человек заметил, что несколько персов гонят на сопредельную сторону стадо верблюдов и коров. После окрика «Стой!» «погонщики» открыли огонь из винтовок. Перестрелка продолжалась около часа, после чего персы отступили, бросив скот. Но через пару часов с той стороны границы нагрянули пятьдесят вооруженных всадников, и завязался бой…

Это самое рядовое, ничем не примечательное донесение. Такие случаи считались буднями!

Вот случай посерьезнее. Май 1922 г., Туркмения. Три тысячи джигитов под командованием муллы Абду Кагара окружили городок Гыдж-дуван. Взвод пехоты и пулеметный взвод с одним орудием отбивались долго и успешно. Потом через сплошное кольцо осаждавших всё же пробрался красноармеец Хисматулин, подошло подкрепление, и лихой мулла увёл своё воинство…

На Дальнем Востоке подобные инциденты, хотя и мелкие, происходили практически непрерывно…

Когда Сталин говорил о волчьих законах, по которым сильный грабит слабого, он нисколечко не преувеличивал. Советскую Россию как слабую и в самом деле увлеченно грабили!

На севере Норвегия посылала в наши территориальные воды сотни промысловых судов, которые вели хищнический бой тюленей, вопреки международным правилам уничтожая и самок, и детенышей. Только в 1922 г. норвеги, как их именуют в наших северных краях, перебили 900 000 тюленей — напоминаю, на нашей территории. Когда на перехват выходили суденышки пограничников, вооруженные в лучшем случае пулеметами, по ним — в советских водах! — беззастенчиво лупили из орудий боевые норвежские корабли. Дошло до того, что в Белое море прикрывать своих браконьеров пришел норвежский броненосец береговой охраны с пушками калибром 210 миллиметров…

И эта вольготная грабиловка продолжалась до 1933 г. — потом Сталин перевел с Балтийского флота на Северный несколько эсминцев и подводных лодок с приказом не церемониться — и норвегов как ветром сдуло из наших вод…

На Дальнем Востоке японцы грабили вовсе уж фантастическим образом. Рыбу и морского зверя они добывали в наших водах, как у себя дома, высаживались на берег, где только хотели.

Вот рапорт пограничного начальства, где добытые японцами в наших водах крабы пересчитаны на ящики консервов:

1923 — 35 960 ящиков

1924 — 47 000 ящиков

1925 — 88 000 ящиков

1926 — 230 000 ящиков.

Впечатляет, не правда ли? А ведь это — малая частичка захапанного у нас нашего достояния! Слабого бьют и грабят без всяких церемоний…

В июне 1930 г. сторожевик ОГПУ «Боровский» попытался отогнать браконьеров от устья реки Сопочная. В советские территориальные воды тут же вошел японский эсминец типа «Хакодате» и прикрыл своих.

Два эсминца того же типа в тот же год преспокойно подошли к советскому берегу возле села Усть-Большерецкое и бросили якорь…

19 краболовных пароходов, действующих у западного и восточного побережья Камчатки, получили дома для «самозащиты» 400 боевых винтовок и 16 пулемётов…

Всего же за сезон к советским берегам выходило примерно полторы тысячи браконьерских судов, которые прикрывал десяток вооруженных шхун, два дивизиона эсминцев, а порой и подводные лодки. Приходили даже легкие крейсера. Случалось иногда, что японские военные моряки «прессовали» свои же, японские суда, принадлежащие японским фирмам, которые вели промысел в советских водах совершенно законно, на основе договоров. Видимо, чтобы не выпендривались и ловили «как все», то есть самым беззаконным образом…

Японские директора законно работавших фирм даже ездили в Токио жаловаться, наивные, но ничего не добились. Какая может быть законность, когда есть слабый, но богатый сосед, которого можно безнаказанно грабить…

Это была война!

Вот в таких условиях Сталин с единомышленниками и приняли решение о коллективизации. Это было продиктовано не киношным «тиранством», а житейскими — и насущнейшими! — проблемами. Чтобы создать промышленность, нужно было продать за границу хлеб. А чтобы продать, его нужно было взять.

В который раз повторяю для непонятливых: я никого и ничего не оправдываю. Я просто объясняю реальные мотивы поступков Сталина.

Давайте проведём подобие «штабной игры». Представьте себя на месте Сталина, стоявшего во главе страны, которую беззастенчиво грабят, против которой, вполне возможно, может состояться серьезнейшая агрессия. Ваша задача — сделать страну сильной, для чего следует в кратчайшие сроки (иначе вас сомнут!) создать промышленность…

Одно немаловажное уточнение: вы не можете ни застрелиться, ни уехать в эмиграцию, подобно Троцкому, ни даже подать в отставку. Потому что вы внутренне убеждены, что обязаны оставаться во главе страны — и обязаны её поднять из разрухи любой ценой.

Так вот, ваши действия? У вас есть одна-единственная возможность: взять в деревне много-много хлеба и продать его за рубеж, получить за это валюту, а уж на нее купить оборудование для становления промышленности.

Ну же, ваши действия?

Только, я вас умоляю, без всякого придурочного интеллигентского лепета о том, что хлеб у крестьян надо купить, предложив взамен необходимые деревне товары. У вас совершенно не на что покупать хлеб. Ваша казна пуста, потому что миллиарды золотых рублей растрачены впустую на коминтерновские авантюры. Вам негде взять товары для деревни. Хлеб вы можете только отобрать — потому что деревня уже придерживает хлеб, не желая сдавать его городу по существующим невысоким ценам. Уже придерживает! У вас на столе лежат секретнейшие сводки, которые сообщают: скоро в миллионных — и не миллионных тоже — городах начнется голод. И тогда, не исключено (память о Гражданской войне слишком свежа и необходимые навыки не утеряны) начнётся сама собой война города против деревни. Город самочинно кинется в деревню за хлебом — как это было в Австрии всего десять лет назад.

Вам нужно получить зерно для индустриализации. Вам нужно создать систему сельского хозяйства, которая обеспечит бесперебойные поставки продовольствия в города, не зависящую от капризов собственника…

Ну же, ваши действия?

Вот то-то, хорошие мои, гуманные мои… Будь вы ангелом во плоти, хлеб вы возьмёте… Потому что ситуация, собственно, не содержит ничего нового. Несколько человек в лодке посреди океана, провизии нет. Либо они съедят самого слабого, либо сдохнут. Им не хочется подыхать… На суше, где-нибудь в благополучной Швейцарии, их действия заставили бы весь мир замереть от ужаса и отвращения — но в лодочке посреди моря многое смотрится совершенно по-другому…

У Советской России не было колоний, которые можно старательно и систематически грабить, как это проделывали чуть ли не все европейские страны. Кем-то нужно было пожертвовать. Крайними оказались крестьяне. Как в Англии за четыреста лет до того. Там, если кто помнит, сложилась похожая ситуация, правда, без особых предшествующих кризисных явлений: чтобы создать сильную и конкурентоспособную промышленность (а таковой на данный момент было лишь производство сукна) нужно разводить огромные стада овец. Но места для пастбищ нет, потому что крестьянские общины их под это дело не собираются отдавать. Вывод? Либо отказаться от индустриализации и сберечь земляков, либо применить…

Силу!

Вот оно! Ее и применили. Крестьян согнали с земли, огородив её под пастбища. Овцы съели людей. Два с половиной процента населения тогдашней Англии, 72 000 человек, были уничтожены «за бродяжничество», хотя бродягами они стали не по своей воле, а в результате политики короля Генриха, опять-таки не имевшей ничего общего с опереточным «тиранством». Самое жуткое, что всё происходило обыденно. Нужно было создать промышленность, не считаясь с жертвами, — и её создали…

Сталин, между прочим, в силу своей всегдашней тяги к умеренным решениям, до последнего момента придерживался самых мягких вариантов. Об этом сохранилось достаточно документов, и только «дети XX съезда» могут твердить, будто Сталин «лицемерил». Ничего подобного. Он вполне искренне полагал, что можно обойтись без грабежа. Но наступил момент, когда другого выхода просто не было: либо создавать колхозы и выгребать хлеб, либо страна сорвется в совершеннейший хаос, и сама собой начнется вторая гражданская. Уже не за идеи будут воевать, а просто-напросто за выживание.

И Сталин дал команду…

Да, мы упустили ещё один «альтернативный» вариант. Иные на голубом глазу твердят, что «можно было взять взаймы» на Западе.

Ну что же, в последние годы спорить с такой постановкой вопроса не просто легко, а очень легко. Сколько было взято займов на Западе в ельцинские времена? И что, жить стало лучше хоть чуточку? А почему вы полагаете, что в двадцать девятом дело обстояло бы иначе?

Бесплатного сыра не бывает. Любой кредитор потребовал бы и политических уступок, и, не мудрствуя, какого-то куска страны — не обязательно в смысле территорий. Для того займы в основном и даются в подобных исторических ситуациях, чтобы загнать должника в кабалу…

И потом, в то время на Западе не было свободных денег. В те годы как раз бушевал серьезнейший экономический кризис, грянувший в США и распространившийся на Европу (благодаря чему, в частности СССР, вероятнее всего, и не подвергся нашествию новой Антанты). Запад был обеспокоен собственным выживанием.

И потому там охотно, порой дешевле рыночных цен, продавали Сталину все, что он желал, — от автомобильных заводов до оборудования нефтепромыслов.

Из выступления Сталина на объединенном пленуме в январе 1933 г.:

Это была правда. Так и стало.

А посему еще раз приведу вынесенные в эпиграф слова Ленина:

Вот то-то и оно. Убедительная просьба не забывать, что Сталину досталось в наследство. Ему пришлось идти на колоссальные жертвы исключительно потому, что Россию до столь убогого состояния довели его предшественники — и коронованные особы, и тупые сановники, и трепливая интеллигенция. Они развалили всё, что можно было развалить, и Сталину пришлось всё выправлять. В отличие, например, от Петра I, который получил во владение благополучную, мирную, ничуть не отсталую, вопреки мифам, страну — и развалил её ради идиотских экспериментов…

Запад, уважающий лишь силу, моментально сменил тональность. Не угодно ли ознакомиться с кратким обзором иностранных отзывов, причем сделанных отнюдь не левой прессой?

Франция, газета «Тан»: «Коммунизм гигантскими темпами завершает реконструкцию, в то время, как капиталистический строй позволяет двигаться только медленными шагами… Во Франции, где земельная собственность разделена до бесконечности между отдельными собственниками, невозможно механизировать сельское хозяйство; Советы же, индустриализуя сельское хозяйство, сумели разрешить проблему… В состязании с нами большевики оказались победителями».

Англия, журнал «Раунд Тэйбл»: «Достижения пятилетнего плана представляют собой изумительное явление. Тракторные заводы Харькова и Сталинграда, автомобильный завод АМО в Москве, автомобильный завод в Нижнем Новгороде, Днепропетровская гидроэлектростанция, грандиозные сталелитейные заводы в Магнитогорске и Кузнецке, целая сеть машиностроительных и химических заводов на Урале, который превращается в советский Рур, — все эти и другие промышленные достижения по всей стране свидетельствуют, что, каковы бы ни были трудности, советская промышленность, как хорошо орошаемое растение, растёт и крепнет»…

Тот, кому не лень будет заглянуть в Приложение, познакомится со многими аналогичными отзывами, которые я туда перенес.

Теперь и в самом деле если не все «трудящиеся мира», то значительная их часть смотрела на СССР, как на пример. Нас уважали, нами восхищались — не благодаря проплаченным золотом агентам Коминтерна, а оттого, что в результате тяжелейших жертв страна все же стала жить лучше. Окажись иначе, Сталина и его сподвижников попросту смел бы всенародный мятеж.

А они остались на своих местах. Вновь, как и в рассказе о Гражданской войне, приходится категорически выступить против побасенок, будто новое победило исключительно в результате вооруженного террора. Позвольте не согласиться. Вернее будет говорить, что нашлось множество людей, которые считали перемены своими. И выступали за них достаточно активно. Именно потому, что идея, овладев массами, стала реальной силой. Сталин победил и на этот раз.

А ведь ему мешали не только внутри…

7. Переходил границу враг, шпион и диверсант…

Это строчки из довоенного ещё стихотворения совсем молодого тогда Сергея Михалкова:

Тут нет ровным счетом ничего ни от поэтического преувеличения, ни от искусственно раздутой «шпиономании», якобы свойственной сталинскому правлению.

Поскольку через границу и в самом деле то и дело пытались просквозить весьма примечательные личности, и некоторым это удавалось…

В 1924 г. бывшие белогвардейцы создали за границей Русский общевоинский союз (РОВС). Контора эта ничуть не напоминала мирные землячества и занималась отнюдь не устройством вечеров воспоминаний с пельменями, водочкой и ностальгическими слезами под цыганскую скрипку.

Разведывательная работа, диверсии и террор — вот чем они занимались. Возглавлял РОВС боевой генерал Кутепов (а после его похищения чекистами в 1930 г. и загадочной кончины — генерал Миллер, участник Гражданской войны в Архангельске). Спецслужбой руководил тоже человек серьезный — выпускник Академии Генерального штаба генерал-майор К. Глобачев, во время первой мировой войны возглавлявший охранные отделения Варшавы и Петрограда.

Отделения РОВСа существовали на всех континентах. Это была целая армия, пусть и переведенная на гражданское положение, со своими диверсионными школами и печатными органами (журнал «Часовой» закрылся только в 1989 г.!).

Боевики этой ничуть не опереточной организации и ходили через границу, в чем им старательно помогали разведки стран Прибалтики, Румынии, Польши, Финляндии, разумеется, не из сентиментальных побуждений: спецслужбы давали оружие, деньги, обеспечивали «окна» на границе, а «ходоки» исправно таскали хозяевам всю разведывательную информацию, какую только удавалось собрать. Сами себя они, конечно же, называли не наемниками, а «идейными борцами с большевизмом».

Краткий перечень их наиболее известных дел, описанных в открытой печати.

7 июня 1927 г. бросили гранату в зал Ленинградского партклуба на Мойке, где, вопреки названию, не Маркса зубрили, а в тот день слушали лекцию об американском неореализме. Ранено 26 человек, из них 14 — тяжело.

Примерно в те же дни небезызвестная Мария Захарченко пыталась взорвать общежитие ГПУ на Малой Лубянке. Отрываясь от погони, застрелила случайного встречного.

Летом 1928 г. бросили бомбу в бюро пропусков ОГПУ.

В том же году — неудачные покушения на Бухарина, Крыленко, попытка взорвать здание МОПР.

О железнодорожной катастрофе, в результате которой погиб высокопоставленный чекист Опанский, я уже писал.

И это — только известные случаи. Не счесть массы инцидентов помельче, когда боевики гибли в перестрелках или, не прорвавшись в СССР, возвращались.

В ноябре 1931 г. только расторопность чекистов предотвратила выстрел в Сталина. В Москву прибыл нелегально бывший белый офицер, а ныне агент английской разведки и, проходя с хозяином явочной квартиры по Ильинке, буквально нос к носу столкнулся со Сталиным. Сделал попытку выхватить пистолет, но хозяин явки (сотрудник ОПТУ) схватил его за руку, утащил в подворотню, на ходу придумав что-то убедительное.

Только после этого Политбюро обязало прекратить «пешие хождения т. Сталина по Москве». До этого Сталин не в бронированном лимузине проносился по улицам, а ходил пешком в сопровождении минимума охраны…

Летом 1934 г. в Ленинградской области устроили облаву на двух проникших в северную столицу боевиков РОВСа. По воспоминаниям участников, им объявили, что террористы «заброшены в Ленинград убить Кирова, а на его похоронах совершить теракт против Сталина». Неизвестно, насколько это соответствовало действительности, но по тревоге подняли четыре тысячи сотрудников НКВД, а руководили облавой высокие чины вроде Фриновского…

И тянулось это чуть ли не до начала Отечественной войны. Подполковник Зуев, четырежды «ходивший» в Советскую Россию, последний рейс совершил в 1938 г.

Ещё одной диверсионно-террористической организацией был «Народно-трудовой союз нового поколения» (НТС), созданный в 1930 г. О них мало что известно, но лезли они в СССР активнейшим образом. Вообще-то, в 1933 г. руководство НТС формально отказалось от террора — но в обращении по этому поводу оно заявило, в частности: «Бесполезно убивать за тысячу верст от Москвы мелкого партийца или жечь стога сена в совхозах»…

Выходит, прежде все же убивали и поджигали?

А были ещё и русские фашисты на Дальнем Востоке, тоже не романтики. Эти были тесно связаны с японской и маньчжурской разведками, так что направление их деятельности понятно и без долгих разъяснений: так и перли через границу с маузерами под полой…

Между прочим, мне доводилось слышать от ветеранов НКВД интересное объяснение создания Еврейской автономной области именно в месте её нынешней дислокации. Суть в том, говорили старики, что по другую сторону границы, как раз напротив Биробиджана, были самые крупные поселения казаков-белоэмигрантов. Расчёт был практический: кто-кто, а уж евреи симпатии к казачне не питают, и лучше других смогут удержать границу на замке. Не знаю, сколько здесь правды, но это гораздо более убедительная версия, нежели болтовня о мнимом сталинском антисемитизме…

После всего, что изложено выше, совершенно другими глазами смотришь, к примеру, на вроде бы веселый и беззаботный роман «Двенадцать стульев». Как раз в 1927 г. Остап Бендер, представившись посланцем заграницы, выудил изрядную сумму у обрадованных «бывших», посулив им немаленькие посты в случае успешного переворота. «Эмиссар эмигрантского центра», конечно, оказался липовым, но сотрудничали-то с ним всерьез! И переворота ждали на полном серьезе! Представьте, что началась война, вторглись эмигранты, и дурашливые на первый взгляд сообщники Бендера на самом деле становятся кто городским головой, кто полицмейстером…

Ох, они бы вешали! Как делали это позже, при гитлеровцах, всплыв в облике бургомистров и полицаев…

Было в те годы в стране белогвардейское подполье, было! И многие тысячи людей, готовые «в случае чего» моментально примкнуть. Пресловутые «гвозди в масле» действительно были. И хорошо ещё, если только гвозди…

Вот, кстати, в 1930 г. в СССР были арестованы четверо пришедших из-за кордона офицеров — не прохиндеи вроде Бендера, а настоящие посланцы зарубежного монархического центра. Прибыли они, чтобы создать не просто подпольный «Союз меча и орала», а боевую организацию с самыми серьезными задачами. Господ Шиллера, Гейера, Федорова и Карташова сцапали вовремя.

А если бы не сцапали?

Какие-то смутные ассоциации при работе над этой главой стали всплывать у меня в голове. Вспомнив, в конце концов, в чем тут дело, я не без труда откопал в своей библиотеке любимейшее в первом классе чтение — книгу Б. Рябинина «Мои друзья», из-за которой, вполне возможно, и стал заядлым собачником.

Вот только теперь я перечитал кое-какие места уже совершенно другими глазами — те, где Рябинин подробно рассказывает, какие задачи тогда решали служебные собаки, кроме окарауливания объектов.

Динамитный патрон в куче угля, которую вот-вот должны загрузить в домну (собака вовремя унюхала). Поиски манометра, который кто-то украдкой свинтил, парализовав тем самым работу важного цеха. Овчарка идет по следу трех террористов, стрелявших в секретаря райкома. Украли колхозный скот, чтобы перегнать за границу… Это — те самые годы!

Это война!

А «замаскированные враги» — вовсе не сталинская придумка. Они были. Они действовали.

Вот парочка примечательных случаев.

Полковник-латыш Эрдман, один из руководителей савинковского «Союза защиты родины и свободы», под видом решившего перейти к большевикам «прозревшего» вожака анархистов по фамилии Бирзе, ухитрился в тогдашней неразберихе втереться в доверие не к мелкой сошке — к самому Дзержинскому. Тот назначил Бирзе представителем ВЧК в Разведупре. И уж Эрдман там наработал… Впоследствии оказалось, что именно он приложил руку к мятежу бывшего подполковника Муравьева на Волге, расколу меж большевиками и левыми эсерами, да вдобавок немало намутил в самой большевистской партии, сталкивая лбами ленинских сторонников и «левых коммунистов» Бухарина. И развлекался так два года, с восемнадцатого по двадцатый, когда его, наконец, вычислили и повязали.

И что же, он один был такой? А ведь наверняка кто-то ему подобный так и не попался…

Второй случай. В 1934 г. сотрудники ОГПУ вовсю разрабатывали имевшийся в наркомате иностранных дел тайный кружок… нет, не шпионов, всего-навсего гомосексуалистов. Спецслужбу заботила не сексуальная ориентация дипломатов сама по себе, а вопросы более насущные: известно, что чиновник с такими наклонностями — удачный объект для шантажа и вербовки (из-за чего в том же ЦРУ до самого последнего момента «голубков» и на порог не пускали). На допрос вызвали заведующего протокольной частью НКИД Флоринского.

Спрашивали его о делах сугубо сексуальных, не касаясь ничего другого. Не собирались не только арестовывать, но даже задерживать. Но нервы у «пра-ативного», должно быть, оказались в расстроенном состоянии. Он внезапно, без всякой связи с темой беседы, настрочил письменное заявление, в котором признавался… что еще в 1918 г. был завербован в шпионы секретарем германского посольства в Стокгольме.

Чекисты одурели настолько, что Флоринского всё-таки отпустили с миром. Потом, правда, проверили по своей линии его показания. Все подтвердилось. Так что через несколько дней Флоринского пришлось все-таки брать, и уже не за сексуальные заморочки…

Тот же вопрос: он что, один такой уникальный? И сколько ему подобных агентов оказались крепче нервами и усердно работали? И сколько из них умудрились не провалиться?

Сохранились интереснейшие воспоминания работавшего в Советском Союзе по контракту американского инженера Джона Литлпейджа о том, с чем он столкнулся на Урале.

Эт-то, знаете ли. ю Никаких «чекистских вымыслов». На Кошбарских золотых рудниках то и дело в агрегатах дизельной электростанции находили не простой песок, а кварцевый, который мог попасть внутрь дизелей лишь в одном-единственном случае: если кто-то трудолюбиво снял защитный колпак и засыпал банку-другую. Американские рекомендации по эксплуатации месторождений либо не переводились на русский вообще, либо прятались подальше. «Методы разработки полезных ископаемых были с такой очевидностью неправильны, что студент-первокурсник горного института мог бы указать на большинство их ошибок». Литлпейдж предупреждает местных инженеров, что они используют при выработке руды на двух домнах негодные методы, но те его совершенно игнорируют, в результате чего большое количество медной руды идет не на выработку металла, а в потери. Более того, малость подучивший русский язык американец вдруг обнаруживает, что русский «менеджер» отдает рабочим указания, прямо противоположные распоряжениям Литлпейджа.

Первый секретарь тамошнего обкома Кабаков ведет себя предельно странно. Огромные суммы, которые ему выделены на эксплуатацию месторождений, по сути, выброшены на воздух. Комиссия, посланная все же Кабаковым после долгих настояний американца, не находит ни малейшего факта вредительства. Литлпейдж пишет прямо: «Я был уверен, что в политической организации Уральских гор что-то было неладно. Члены ее или проявили преступную небрежность, или явно участвовали в событиях, которые произошли на этих рудниках».

Так вот, в 1937 г. вся эта уральская шатия-братия была все же арестована. На допросах они признались, что с 1931 г. по тайному распоряжению Пятакова, одного из лидеров оппозиции Сталину, организовали на Урале саботаж.

Ну конечно же, их принято считать белыми и пушистыми, а все показания — «выбитыми»… Удивительно ещё, как никто не додумался утверждать, что американский инженер Литлпэйдж был на самом деле чекистом Малопежиным и по заданию Сталина клеветал на «ленинских гвардейцев»…

Так уж принято в кругу антисталинистов — без малейшего рассмотрения вопроса объявлять невиновными всех и всякого. Логика проста: если Сталин их осудил — значит, они невиновны.

Вот, скажем, подпольная организация профессора Таганцева (по делу которой, в частности, был расстрелян Николай Гумилев). Принято считать, что никакой организации не было, что ее коварно придумали чекисты. Вот только в 1931 г. один из членов «несуществующей» организации, некто Сильверсман, сумевший скрыться за границу, письменно сообщал писателю Амфитеатрову (тоже эмигранту), что организация все же была и всерьез работала, что именно Гумилев его туда принимал. А умалчивал о том Сильверсман ранее исключительно потому, что не хотел лить воду на мельницу чекистов — пусть уж лучше эмигрантская общественность и далее остается в убеждении, что и в «деле Таганцева» чекисты «лгали, как всегда»…

Невиновными считаются и проходившие по «Шахтинскому делу» (Донбасс, 1928 г.). Подсудимые подробно и обстоятельно рассказывали, как по заданию бывших владельцев шахт вредили по мелочам, а иногда и по-крупному, — но Россия единственная страна, где верят не имеющимся документам, а нехитрому тезису: «Все, кого репрессировали при Сталине, невиновны», под который и подгоняется то, что принято именовать «аргументацией».

Почему такого не могло быть? А потому что! — отвечают нам антисталинисты. Ведь это же совершенно немыслимая и небывалая в мировой истории вещь: чтобы сидевшие в эмиграции бывшие шахтовладельцы оказались способны установить связь со своими бывшими инженерами! Это чересчур нереально! Наш, российский, человек попросту не способен по сути своей наладить связь с заграницей и вредительствовать за деньги!

Честное слово, примерно так и твердили…

Да, между прочим. Сохранилось свидетельство Бухарина, что именно он со своими сторонниками добился расстрела обвиняемых по «шахтинскому делу». Тиран Сталин стоял за тюремное заключение, но гуманисты во главе с Бухариным, имея большинство в Политбюро, «голоснули» за расстрел…

Группу видных аграрников, репрессированных в начале тридцатых по делу подпольной Трудовой крестьянской партии, тоже принято считать невиновными, а ТКП — вымышленной чекистами.

Но Трудовая крестьянская партия и в самом деле существовала! Она была основана за рубежом бывшими лидерами эсеровской партии Масловым, Аргуновым и Сорокиным, имела отделения во Франции, Югославии, Польше, Прибалтике, засылала в СССР агентов, поставляла нелегальную литературу. Одно время ОГПУ всерьез собиралось организовать похищение Маслова по примеру того, как это было проделано с лидерами РОВС Кутеповым и Миллером, а это уже звоночек: такие планы строились только в отношении врагов реальных, а не мнимых. Деникина, который ни в какие акции никогда не встревал, а мирно кропал себе мемуары на ферме, советская разведка в жизни не побеспокоила — а зачем, собственно?

Одним словом, вопреки устоявшемуся мнению, в те годы в Советском Союзе действовали самые настоящие, а не липовые вредители, без всяких кавычек. Ситуация оставалась неясной (еще ничего не решено!), вполне серьезно рассчитывали, что «красных» все же удастся свалить. Слишком много «владельцев заводов, газет, пароходов» оказалось на Западе. И денежки у них имелись, и желания вернуться на белых конях было хоть отбавляй, люди были еще не старые, кипевшие злобой и энтузиазмом.

И иностранных шпионов было до черта. Их опять-таки не выдумал создатель майора Пронина Лев Овалов, они существовали в самой подлинной реальности. Чего стоит один только процесс отделения английской фирмы «Виккерс» в 1933 г., когда немало агентов (как отечественного происхождения, так и чистокровных британцев), оказавшись под следствием, рассказали массу интересного об английском шпионаже в СССР — с именами и фактами, цифрами и подробностями…

Короче говоря, хаоса и разрухи уже не было — но на смену им пришли времена, мало чем отличавшиеся от настоящей войны. Боевики эмигрантских центров идут через границу косяками — с гранатами в карманах, трещат пожарища и гремят выстрелы, то и дело случаются вполне всамделишные диверсии, там и сям разоблачают не вымышленных, а натуральных вредителей, на границах, куда ни глянь, идут самые настоящие бои (к сведению: последних белобандитов в Якутии вывели только в 1940 г.!), в стране полным-полно людей, которые с нетерпением ждут падения кремлевских вождей, чтобы сбросить маску белых и пушистых, отплатить сполна за всё пережитое…

И тут, изволите ли видеть, у капитанского мостика корабля, все еще плывущего в опасных водах, в грозе и буре, мимо невидимых в тумане рифов, мимо грозящих катастрофой мелей вдруг собирается кучка горластых крикунов, твердо считающая, что капитан идет неправильным курсом, не на шутку намеренная вырвать у него штурвал и рулить отныне самим, а если капитан не согласится или заартачится — выбросить его за борт ко всем чертям!

Г. Беседовский, сбежавший за границу советский дипломат, один из сторонников превращения партии в шумный «клуб по интересам», где занимаются исключительно болтологией, так и пишет в своей книге: «Важно было сдвинуть застоявшееся партийное болото. Важно было дать толчок… ось вопроса в этом: в свободе фракционных группировок внутри партии. Это была единственная гарантия полнокровной политической жизни в стране и дальнейшей ее хозяйственной и политической эволюции в сторону демократизма. В Москве я увидел многочисленные кадры партийной молодежи, особенно в вузах, которые горели желанием начать драку, и мне казалось, что я стою уже перед кануном нарождения новой советской демократии».

Это написано о конце двадцатых. Нет, ну самое время! Только одного стране не хватало в дополнение ко всем прочим нешуточным проблемам и напастям: многолюдного, шумного, непрестанного митинга на капитанском мостике идущего сквозь бурю корабля! Как будто мало было времен Керенского, как будто они никого ничему не научили!

Но ведь действительно получалось, что — не научили… Иначе почему «партийная молодёжь» всё же начала упоённую драку вокруг штурвала?

А она начала! И в воздухе вновь запахло кровью!