Сталин. Тайные страницы из жизни вождя народов

1

Говорить и писать, что сталинский террор взялся сам по себе, от зловредной натуры последнего, как и обвинять в бедах советского народа его одного – полнейшая глупость. Прежде Сталина были другие, не менее значимые и опасные преступники, терроризировавшие несчастное население планеты. И не будь всех этих извергов рода человеческого, обуянных садизмом и комплексом власти, уверовавших в свою вседозволенность, не было бы никогда ни Сталина, ни Гитлера, ни даже нынешних миротворческих овечек – американских фюреров, взрывающих и разрывающих страны и диктующих свою волю во имя установления «демократии» для поглощения чужих природных богатств. Имена тех, кто были прежде Иосифа Сталина, общеизвестны, их имена все еще начертаны на партийных скрижалях, а памятники им украшают улицы и площади постсоветских городов и городишек. Как скромный пример в деле причастности советского божка Ленина к массовым казням безвинных людей, можно привести отрывок из его письма к народному комиссару юстиции Д. И. Курскому, датированному 1922 годом: «Суд не должен запрещать террор, но ему необходимо сформулировать мотивы, скрывающиеся за ним, узаконить его в качестве принципа, совершенно просто, без притворства и прикрас. Необходимо дать этому как можно более широкую формулировку».

Но давайте от общих рассуждений перейдем к частностям. Ведь ничто так не располагает к восприятию правды, как художественный рассказ. Пусть даже и переданный автором с чужих слов.

Летом 1956 года я был в пионерском лагере, размещавшемся в одной из средних школ небольшого крымского города Евпатория, рядом с мореходной школой. В том детском возрасте некоторые события запоминаются особенно четко, тогда как большинство их все-таки сглаживаются со временем. Мне же из того быстротечного периода ярко запомнились три факта.

Первым было невообразимое мальчишечье удовольствие устроиться на подоконнике класса, в котором мы ютились, чтобы наблюдать за несколькими гидросамолетами, стоявшими у причала в Каркинитском заливе. Пилоты и механики с утра прогревали двигатели, и я с большим удовольствием безотрывно смотрел, как они взлетали, а потом садились на колышущуюся воду.

Другим сильным впечатлением была встреча, – по сути пропагандистская агитка для несмышленых красногалстучных дураков. К нам в школу привели матроса с броненосца «Потемкин», на котором, как мы все знали из уроков истории, было знаменитое восстание в 1905 году. Честно говоря, сама встреча с ним не оставила особых впечатлений, зато ее результатом явилось фото на память. На котором сидели подле человека лет семидесяти, одетого в форму матроса советского флота, два школьника, усаженные для снимка по правую и по левую руку героя. Это фото отчего-то навсегда запало мне в память. Кстати, еще в 1955 году на Черноморском флоте в Севастополе, Одессе и других городах страны отмечалось 50-летие восстания на броненосце «Потемкин» и оставшуюся небольшую группу матросов (возвратившихся из Румынии, где в 1905-м был разоружен броненосец) наградили орденами Красного знамени.

И третье впечатление из той детско-лагерной жизни. Именно оно сохранилось в памяти четче и резче других.

Если выйти из школы во внутренний двор, то в глухом замкнутом пространстве помимо школьной мастерской имелся длинный рукомойник, где мы по утрам умывались, а вечерами выполняли строгий наказ мыть ноги. В мастерской там работал очень старый, весь какой-то согбенный, крючковатый мужчина с поблекшим взглядом. Он никогда не сидел без дела и постоянно что-то мастерил. Однажды я увидел, как он открыл люк сточной ямы около рукомойника и запустил в зловонную жижу руку. Я – то ли оттого, что был большим чистюлей, то ли был слишком любопытным, что, впрочем, не мешало одно другому, – спросил: зачем вы это делаете? Оказалось, там забился проход и он его таким способом чистил. Не желая общаться с мальчишкой, он прогнал меня словами: иди к себе в отряд. Но я не смог бросить своего занятия и еще несколько раз выходил во внутренний двор посмотреть, как он хлопочет. А так как прочистка и поломка не были устранены за раз, то его работа и мои наблюдения продолжались несколько дней, за которые я ему надоел хуже горькой редьки. Каждый раз он прогонял назойливого мальчишку, пока не бросил в сердцах:

– Уйди от меня, а то тебе будет плохо, и тебя могут исключить из пионеров.

Как ни странно, но уже на следующий день меня отчитала наша пионервожатая, запретив общаться и даже просто подходить к работнику.

Но такова уж моя натура по жизни; я все равно улучал время и прибегал понаблюдать за работой странного старика. Как-то проходя мимо меня, он спросил: когда ты уезжаешь из лагеря? И когда я назвал дату, он вдруг объявил, что вот в тот день мы с ним и увидимся.

В пионерлагере я отдыхал со своим дружком Аликом, ставшим мне, приемному байструку, родственником; его мать Маруся и должна была приехать за нами в конце смены из близлежащего городка Саки. В день отъезда все дети томились в ожидании автобуса, на котором приедут родители, и каждый находил какое-то незначительное занятие вроде перекладывания сумок с одеждой или вялой игры в мяч. А я, следуя внутреннему желанию, пошел во внутренний двор.

Завидев меня, человек, казавшийся мне дряхлым стариком, сразу приступил к рассказу:

– Ты на меня, малец, не сердись за то, что прогонял. Ты когда-нибудь слышал о таком воинском чине – поручик? Ну, это что-то вроде нынешнего старшего лейтенанта. Так вот я и есть поручик бывшей царской армии. В 1912 году закончил в Киеве пехотное училище и был направлен служить в Крым. А мне тогда хотелось попасть служить на Дальний Восток или в Среднюю Азию. Но мой отец, отставной полковник Русской армии, награжденный орденом святого Георгия 4-й степени за героизм в русско-турецкой войне 1878 года, сказал мне: «Езжай, сынок, туда, куда направили тебя воля Господня и царский указ». Моя мать, дочь небогатого помещика Киевской губернии, осенила меня крестным знамением, украдкой от отца вытерла слезы, обняла, и на том я с ними расстался. Я увижу своих родителей еще дважды: на следующий год и в год начала Первой мировой войны. С началом которой поносился я по всем фронтам, защищая мое Отечество… А затем, после того как большевики захватили власть в столице, я, выполняя долг и присягу перед царем и Отечеством, вступил в Белую гвардию.

Глубокой осенью войска Красной армии вышли на побережье Крыма от востока до запада. Уже когда красные были на подступах к Евпатории, и вот-вот ворвались бы в город, большая группа наших офицеров во главе с несколькими полковниками выстроилась перед храмом на площади и, не желая сдаваться бандитам, решила погибнуть, выстрелив себе в головы. Тяжелая, но праведная погибель. А мной овладел страх, и я вместо того, чтобы приставить наган к голове, приставил его у левой груди в районе ключицы. Хоть и боязно, но я все же нажал спусковой крючок.

Падая, я потерял сознание. Пуля прошла выше сердца и вышла через лопатку, и я не погиб. Очнулся же оттого, что в кромешной темноте среди удушающего запаха разлагающейся крови кто-то крючьями багров стаскивал трупы на подводы. Меня зацепили за правый бок, – он обнажил грудь и лопатку, чтобы показать шрамы, затем повернулся и показал косые, рваные шрамы от багра на животе и бедре. – Ночью нас отвезли за город и сбросили в какой-то ров. Слышался шум, крик, ругань, помню, кто-то на кого-то орал, что чего-то своевременно не доставили, кажется, то ли бензина, то ли керосина, и я, понимая, что сейчас меня засыплют или подожгут, выбрался в полузабытьи и, проковыляв многие метры, затаился в руинах разбитого дома. Оттуда и наблюдал как бегавшие и шумевшие в темноте люди что-то делали надо рвом с множеством тел. Вскоре вместе с запахом моря до меня донесся и запах керосина, а потом на месте рва заполыхало пламя…

Двое или трое суток над городом стоял смрад сгорающих трупов. И я все это наблюдал из своего тайного убежища, а по ночам собирал выброшенные на берег мидии, рыбешки и даже крабов. Съедал все сразу, – голод брал свое.

Через несколько дней взявшие город красные уже устанавливали свою власть. Меня быстро обнаружили чекисты и, обвинив в преступлении против советской власти, приговорили к расстрелу, который заменили в конечном итоге 25 годами лагерей. Можно сказать, мне несказанно повезло; когда других расстреливали, меня направили работать по разным местам, пока не попал на север Казахстана, в населенный пункт Асбест. Мы, заключенные, добывали там этот едкий и сыпучий асбест. На лицо повязывали платки, приспособленные под маски, но мало кто проживал более трех с половиной лет. А мне удалось выжить, я толкал тележки с асбестом. Четверть века словно в кошмарном сне.

В декабре 1945 года меня освободили, определив конкретное место жительства. Ехать было не к кому, да и некуда. Родителей моих за принадлежность к дворянскому сословию расстреляли в Гражданскую, остальных родных и искать не следовало… И поехал я умирать в город своей молодости, – в Евпаторию, куда мне была дорога запрещена. Добравшись, я сел на паперть перед храмом, где ушли из жизни мои прекрасные товарищи – господа офицеры. Кое-кто из проходивших людей, посчитав меня за нищего, бросали монеты, кто-то подал вязку вяленых бычков. И тут я увидел, как ко мне направился офицер, я уже знал из лагерной жизни, что это подполковник, но то был не энкавэдэшник, а офицер Красной армии с орденами и медалями на груди. Он подошел, вежливо поздоровался, затем сказал: «Вижу по вашему лицу и глазам, что вы не нищий, а человек интеллигентный и культурный. И судя по всему, много переживший. Думаю, вас привело сюда нечто очень горячо любимое. Это ведь мой родной город. В 1935-м я окончил учительский институт, и был назначен работать в эту школу, – он жестом руки указал на здание. – А вот теперь, вернувшись после тяжелого ранения с японской войны, узнал в облоно, что здесь требуется директор»; «Знаете, – сказал он, рассматривая мою справку об освобождении, – я не буду вам задавать неудобных вопросов. Вижу, что вы очень хотите здесь остаться. Я возьму вас в школу слесарем. А пока мои ордена и ранения дают мне возможность вас отстоять, вас пропишут». Он дал мне каморку в мастерской. Я был ему благодарен. В 1954 году он умер вследствие тяжелых ранений. А я вот так и живу в этой школе. Ты вот что, малец, все, что я говорил, забудь.

Он вздохнул, потрепал меня по голове и, улыбаясь, подытожил:

– Вижу, вижу, впечатлительный ты очень, но знаю, ничего никому не расскажешь. Живи с Богом. И не держи зла, что гнал.

…С тех пор прошло много лет. Нередко в моей памяти всплывает этот согбенный, с поблекшим взглядом загорелый старик из пионерского лагеря в Евпатории. Закрывая глаза, я иногда вижу голубой купол евпаторийского храма и твердую поступь офицерского строя из пятисот человек, русских воинов, не склонивших головы перед оккупантами Отечества. И среди них молодого поручика Николая Александровича Лузгина. Светлая память им всем, омывшим своей кровью двор и ступени дома немилосердного господа нашего в городе, сполна познавшем жуткий красный террор…

2

«Русский бунт», умело спланированный и осуществленный нерусскими зачинщиками, поразил весь мир крайней, доселе невиданной жестокостью.

Уже в марте 1917 года, после так называемой Февральской революции в Кронштадте были растерзаны главный командир порта адмирал Р. фон Вирен, начальник штаба адмирал А. Бутаков, командир 2-й бригады линкоров адмирал А. Небольсин; на следующий день в тисках озверелой толпы погиб командующий Балтийским флотом адмирал А. Непенин; шальные матросы зверски убили коменданта Свеаборгской крепости, командиров 1-го и 2-го флотских экипажей, командира линкора «Император Александр II», командира злополучного крейсера «Аврора» и другие. Уже к середине марта в Кронштадтской крепости от рук ошалелых, глумливых извергов погибли 150 офицеров.

После Октябрьской революции стихийное насилие и дикий террор захлестнули страну. Так, 29 октября во время захвата Владимирского училища, «толпа вооруженных зверей с диким ревом ворвалась в училище и учинила кровавое побоище. Многие были заколоты штыками – заколоты безоружные. Мертвые подвергались издевательствам: у них отрубали головы, руки, ноги». В городе избивали юнкеров и сбрасывали их с мостов в зловонные каналы.

Множество поистине самых бесчеловечных свидетельств о деятельности красных остались потомкам благодаря актам расследования, составляемым на отвоеванных Белой армией территориях. К примеру, такие как этот – «Акт расследования, основан на данных, добытых Особой комиссией с соблюдением правил, установленных Уставом уголовного судопроизводства от 24 июня 1919 года, г. Екатеринодар». Дело № 56 за подписью Главнокомандующего Вооруженными Силами Юга России генерал-лейтенанта А. И. Деникина о злодеяниях большевиков в городе Евпатории содержит сведения, от которых волосы в буквальном смысле встают дыбом.

Акт вмещает несколько страниц текста, а потому постараемся по максимум сократить их, оставив лишь сухие факты.

«Вечером 14 января 1918 года на взморье вблизи Евпатории показались два военных судна – гидрокрейсер «Румыния» и транспорт «Трувор». На них подошли к берегам Евпатории матросы Черноморского флота и рабочие севастопольского порта. Утром 15 января «Румыния» открыла по Евпатории стрельбу… Около 9 часов утра высадился десант приблизительно до 1500 человек матросов и рабочих. К прибывшим тотчас присоединились местные банды, и власть перешла в руки захватчиков. Первые три дня вооруженные матросы с утра и до позднего вечера по указанию местных большевиков производили аресты и обыски… отбирали все то, что попадало им в руки. Арестовывали офицеров, лиц зажиточного класса и тех, на кого указывали как на контрреволюционеров. Арестованных отводили на пристань в помещение Русского общества пароходства и торговли, где в те дни непрерывно заседал временный военно-революционный комитет, образовавшийся частью из прибывших матросов, а частью пополненный большевиками и представителями крайних левых течений г. Евпатории. Обычно без опроса арестованных перевозили с пристани под усиленным конвоем на транспорт «Трувор», где и размещали по трюмам. За три-четыре дня было арестовано свыше 800 человек. Обхождение с арестованными было наглое, грубое, над ними издевались… Бывали случаи, когда при задержании наносили раны и избивали до потери сознания. Так, при задержании капитана Литовского полка Адама Людвиговича Новицкого ему были нанесены тяжкие побои и причинены острорежущим орудием две глубокие раны в полость живота, после чего он был в числе других утоплен в море.

Трудно и почти невозможно было избежать ареста, так как всюду шныряли автомобили с вооруженными «до зубов» матросами. Матросы эти с вымазанными сажей лицами или в масках разыскивали и арестовывали по указаниям местных жителей скрывавшихся офицеров и всех заподозренных в контрреволюции.

…Казни производились сначала только на «Румынии», а затем и на «Труворе» и происходили по вечерам и ночью… лиц, приговоренных к расстрелу, выводили на верхнюю палубу и там, после издевательств, пристреливали, а затем бросали за борт в воду. Бросали массами и живых, но в этом случае жертве отводили назад руки и связывали их веревками у локтей и кистей. Помимо этого связывали и ноги в нескольких местах, а иногда оттягивали голову за шею веревками назад и привязывали к уже перевязанным рукам и ногам (подобный случай был с утопленным на «Румынии» капитаном гвардии Николаем Владимировичем Татищевым). К ногам привязывали «колосники». /…Были трупы с рваными ранами, с простреленными черепами (у графа Владимира Николаевича Мамуна), с отрубленными руками (у бывшего сыщика Евпаторийской полиции Абдувелли Нурмагом Оглу), с оторванными головами (у вольноопределяющегося Михаила Иосифовича Мельцера).

Казни происходили и на транспорте «Трувор»… Вызванного под конвоем проводили через всю палубу мимо целого ряда вооруженных красноармейцев и вели на так называемое «лобное место» (место казни). Тут жертву окружали со всех сторон вооруженные матросы, снимали с жертвы верхнее платье, связывали веревками руки и ноги и в одном нижнем белье укладывали на палубу, а затем отрезывали уши, нос, губы, половой член, а иногда и руки, и в таком виде жертву бросали в воду. После этого палубу смывали водой и таким образом удаляли следы крови. Казни продолжались целую ночь, и на каждую казнь уходило 15–20 минут… За три дня, 15, 16 и 17 января, на транспорте «Трувор» и на гидрокрейсере «Румыния» было убито и утоплено не менее 300 человек. В числе других были утоплены: подполковник Константин Павлович Сеславин, помещик Порфирий Порфириевич Бендебер, граф Николай Владимирович Татищев, штабс-ротмистр Федор Федорович Савенков, штабс-капитан Петр Ипполитович Комарницкий, полковник Арнольд Валерианович Севримович, подполковник Евгений Алексеевич Ясинский, жена инженера Мамай (по первому мужу Крицкая), подполковник Николай Викторович Цвиленев… штабс-капитан Николай Романович Лихошерстов, подпоручик Александр Владимирович Гук, подпоручик Константин Викторович Хмельницкий, граф Владимир Николаевич Мамуна (он погиб геройски, изобличая большевиков), полковник Александр Николаевич Вытран и много-много других.

…В 20-х числах января с уходом в Севастополь «Румынии» и «Трувора» в Евпатории сорганизовалась власть исполнительного комитета… В ночь на 24 января из евпаторийской тюрьмы, куда для дальнейшего содержания с пароходов были переведены арестованные, были вывезены на автомобилях и расстреляны 9 человек и среди них: граф Николай Владимирович Клейнмихель, гимназист Евгений Капшевич, офицеры Борис и Алексей Самко, Александр Бржозовский и др. … После устройства варфоломеевских ночей в различных городах Крыма открыто стали поговаривать о том, что «власть что-то готовит», что существуют какие-то списки. В ночь на 1 марта из города исчезло человек 30–40. Как выяснилось впоследствии, вечером 28 февраля в штабе состоялось тайное совещание, на коем был выработан список лиц, предназначенных к убийству…. Арестованные сперва доставлялись в тюрьму, где от них отбирали все ценное, а затем ночью на грузовых автомобилях увозились за 5 верст от города, где и расстреливались на берегу моря. В убийствах в эту ночь принимали участие и матросы с посыльного судна. Установлено, что перед увозом жертв на расстрел матросы связывали жертвы веревками и увозили группами по 8–10 человек. Через несколько дней после этих убийств штабом было объявлено, что на город совершили нападение анархисты и, арестовав граждан, увезли их в неизвестном направлении (самый распространенный большевистский прием: обвинить в своих преступлениях других. – Авт.). При раскопке могилы… были тела с отрубленными головами (у татарина помещика Абиль Керим Капари), с отрубленными пальцами (у помещика и общественного деятеля Арона Марковича Сарача), с перерубленным запястьем (у нотариуса Ивана Алексеевича Коптева), с разбитым совершенно черепом и выбитыми зубами (у помещика и благотворителя Эдуарда Ивановича Брауна). Было установлено, что перед расстрелом жертв выстраивали неподалеку от вырытой ямы и стреляли в них залпами разрывными пулями, кололи штыками и рубили шашками. Зачастую расстреливаемый оказывался только раненым и падал, теряя сознание, но их также сваливали в одну общую яму с убитыми и, несмотря на то, что они проявляли признаки жизни, засыпали землей…»

Злодеяния творились повсеместно, от юга до севера и с востока до запада по всей бывшей Российской империи. Некоторые из тех, кому впоследствии посчастливилось вырваться из гибнущей страны, издавали за границей книги воспоминаний, полные праведного гнева и ужаса в отношении судеб тех несчастных, кто прошел через красное чистилище. К примеру, М. Нестерович-Берг свидетельствовал: «На крейсере «Алмаз» помещался морской военный трибунал. Офицеров бросали в печи или ставили голыми на палубе в мороз и поливали водой, пока не превратятся в глыбы льда… Тогда их сбрасывали в море». Вот он – большевистский способ, который позже припишут фашистам, показывая их отпетыми извергами, а наивные советские граждане и поверят наглым пропагандистам… Об ужасах Гражданской войны оставил воспоминания генерал Нокс: «В Благовещенске были найдены офицеры с граммофонными иглами под ногтями, с вырванными глазами, со следами гвоздей на плечах, на месте эполет, их вид был ужасен». Невозможно спокойно читать показания тех, у кого на всю жизнь осталось перед глазами месиво из трупов с отрезанными головами, руками, с кишками, повешенными на шею и поленьями, вложенными в распоротые животы, с отрубленными языками, наколотыми на груди вместо царских наград… Наряду с большевиками нещадно старались в деле умерщвления всех и вся отряды местных националистов, но иногда не менее жестоко мстили случайно попавшим в их руки красным и местные жители того или иного региона. Да, попила кровушки земля русская!

И все же, пожалуй, самая трагическая судьба ждала население Крыма. К тому же нельзя забывать, что именно в Крым под напором большевистских банд, организованных Бронштейном-Троцким, стекались не только остатки белых военных сил, но и многотысячные массы выталкиваемых из страны гражданских лиц.

Общеизвестны страшные издевательства орудовавших на территории Крыма большевистских уродов: Розалии Землячки (нас. Залкинд) и выходца из Румынии Бела Куна. Это были садисты особой марки.

Комиссии по расследованию большевистских злодеяний при Ставках Верховных главнокомандующих Белых армий создавались всякий раз, как только удавалось отбить захваченные врагами Отечества территории. Кроме того, сами главнокомандующие оставляли личные наблюдения в произнесенных публично речах или в донесениях. 5 июля 1920 г. Правитель юга России и Главнокомандующий Русской армией генерал-лейтенант Петр Николаевич Врангель (1878–1928) в интервью газете «Великая Россия» высказался о всей ситуации следующим образом: «Можно держаться самых разнообразных взглядов на желательность того или иного государственного строя, …и все-таки признавать так называемую советскую республику образцом самого небывалого, зловещего деспотизма… В народных массах замечается обострение ненависти к евреям. Чувство все сильнее разливается в народе. В последних своих проявлениях народные противоеврейские настроения буйно разрастаются на гнойнике большевизма. Народ не разбирается, кто виноват. Он видит евреев-комиссаров, евреев-коммунистов и не останавливается на том, что это часть еврейского населения, может быть, оторвавшаяся от другой части еврейства, не разделяющего коммунистических учений и отвергающего советскую власть… обострение вражды народа к еврейству быть может один из показателей того, насколько народ далек от коммунизма, с которым он склонен отождествлять все еврейство. С оживлением деятельности большевицкой власти в известной местности там растут и противоеврейские течения… История когда-нибудь оценит самоотречение и труды горсти русских людей в Крыму, которые в полном одиночестве на последнем клочке русской земли боролись за устои счастья человеческого, за отдаленные очаги европейской культуры. Дело Русской армии в Крыму – великое освободительное движение. Это священная война за свободу и право».

От автора: в рядах славных воинов русских, на южном форпосте спасавших не просто Россию, а Русскую Цивилизацию, был и полковник князь Анатолий Анатольевич Гагарин (1876–1954), возглавлявший 2-й Партизанский генерала Алексеева полк Алексеевской пехотной дивизии (V-й кавалерийский корпус); и есть причина, чтобы считать этого человека очень близким родственником того (впрочем, как и всех князей этого великого рода), кто в моих книгах назван Митрополитовым. Того, кто стал зловещим помощником товарища Сталина и вошел в ареопаг советской власти как член Политбюро ЦК КПСС.

«Доблестью и кровью армий одна за другой освобождаются русские области от ига безумцев и предателей, давших обманутому народу рабство вместо счастья и свободы», – говорил в обращении к народу А. И. Деникин в августе 1919 года. К сожалению, История не имеет сослагательного наклонения, и победы те не были окончательными, потому жизни большинства доблестных сынов славного Отечества оборвались на крымской земле. Можно лишь напомнить, что в октябре 2005 года прах Главнокомандующего Вооруженными Силами Юга России генерал-лейтенанта Антона Ивановича Деникина (1872–1947) был перезахоронен на родной земле, в некрополе Свято-Донского монастыря.

Садистский геноцид против русского народа, против цвета всех его сословий не закончился с установлением советской власти. Ведь еще 31 декабря 1918 года бывшие подданные Российской империи, осчастливленные «самым передовым в мире учением» – марксизмом-ленинизмом, получили великий подарок от «любимого Ильича». Тогда в газете «Известия» было опубликовано специальное распоряжение правительства «О концентрационных лагерях», в котором среди прочего говорилось: «Президиум Московского совета утвердил Положение о концентрационных лагерях для выполнения необходимых общественных работ». Получившие новогодний ленинский подарок советские рабы, гордо прозванные впоследствии «строителями коммунизма», будут беспрепятственно уничтожаться огромными массами; где каторжным трудом на лесоповалах и рудниках, где химическими газами и отстрелом будут умерщвлены десятки миллионов русских людей и людей других национальностей…

Впоследствии товарищ Сталин продолжил традицию своих подельников по делу революции, и он, как мы видим, не был первооткрывателем в деле геноцида. Он ничем не страшнее, чем его предшественники Лейба Троцкий и Владимир Ленин, не чудовищнее даже подельников рангом поменьше: Розалии Землячки-Залкинд, Бела Куна, Тухачевского и многих-многих-многих других рядовых большевичков и членов Особого отдела ВЧК, чьи имена остались нам неизвестны. Ведь приди один из них и сядь на место Сталина во главе всего этого сатанинского племени, глядишь, и сам Иосиф Виссарионович оказался бы агнцем по сравнению с ними!

Да кто он же в самом деле? – Так, продолжатель дела Маркса-Энгельса-Ленина и иже с ними.

Кто?! – Тот, кто видел все эти ужасы своими глазами, когда в 1919 году в качестве члена Революционного военного совета Республики (РВСР), созданного под председательством Троцкого, находился на фронтах Гражданской войны.

Откуда же у него найдется милосердие, если народ, прошедший через такое человеконенавистническое горнило и способный на подобные зверства, оказался под его властью? – Народ, достойный презрения товарища Сталина. Вот он и выказывал свое презрительное равнодушие к массам через карательные органы, через ГУЛАГ, через Великую Отечественную, закрыв телами русских и других сыновей советского Отечества весь остальной мир – во имя сохранения основ этой чудовищной власти с ее лживой идеологией.

Сталин, увидевший, как слаб человек и как просто он становится зверем, дозволил НЕНАВИСТИ хлестать через край, он, по выражению Олега Грейга, в буквальном смысле «открыл шлюзы для человеческой ненависти».

Всего только открыл шлюзы… и то черное, негативное, что дремлет в человеческом сознании, то планетарное Зло, о коем столетиями предупреждали поэты и философы, прорвало, выхлестнуло наружу!