Сталинградская метель

Глава II Крушение надежд

Начальник Генерального штаба генерал-полковник Василевский по своей натуре был весьма сдержанным и осторожным человеком. Приняв участие в разработке плана операции «Уран», он воспринял решение Верховного Главнокомандующего отправить его в качестве представителя Ставки под Сталинград весьма болезненно. Никогда прежде начальник Генерального штаба не отправлялся на передовую для того, чтобы наблюдать воплощение в жизнь своих замыслов и предложений.

Маленькой толикой успокоения было то, что Сталин с таким же поручением отправил на Западный фронт своего первого заместителя генерала армии Жукова. Там он должен был наблюдать за осуществлением операции «Марс», к планированию которой он тоже приложил руку и которая должна была привести к разгрому противника под Ржевом и выходу советских войск к Смоленску.

Удачное начало операции и окружение части немецких войск под Сталинградом было незамедлительно отмечено Верховным Главнокомандующим, и из генерал-полковника Василевский неожиданно превратился в генерала армии.

Такой карьерный рост обычно вызывает радость, но Александр Михайлович по-прежнему испытывал тревогу и озабоченность, так как следующим этапом его присутствия на фронте было осуществление операции «Сатурн», являвшейся логическим продолжением «Урана». Её суть заключалась во взятии Ростова силами трех фронтов и окружении всей вражеской группировки на Кавказе.

Замысел был смелым и решительным, но, как любой большой замысел, был сопряжен с серьезными трудностями. Первая из них заключалась в том, что, вопреки ожиданиям, разгромленные наголову румыны не обратились в паническое бегство до самого Ростова, а смогли удержаться и отразить все удары советских войск. Создав, таким образом, некое подобие линии обороны перед армиями Юго-Западного фронта генерала Ватутина.

Второй трудностью было то, что окруженные дивизии противника оказывали упорное сопротивление советским войскам, и все попытки отбросить их вглубь кольца окружения не приводили к успеху. Создавалось впечатление того, что враг сумел оправиться от неожиданности и всячески старался перехватить наступательную инициативу из рук советских войск.

Следует отметить, что столь масштабный прорыв фронта и окружение немецких войск под Сталинградом были первым удачным моментом в истории Красной Армии. Все прежние прорывы вражеской обороны и окружения его дивизий имели исключительно тактический характер. Даже знаменитое контрнаступление под Москвой уступало по своим размерам и значимости контрнаступлению под Сталинградом.

Наблюдая за событиями на этом участке фронта, генерал Василевский как никогда прежде остро ощущал это, равно как и правдивость утверждения о том, что мало одержать победу, надо ещё суметь удержать её результаты. Не имея подобного опыта проведения операции такого уровня, он был вынужден действовать с максимальной осторожностью и предусмотрительностью.

После того, как войска Донского и Сталинградского фронтов замкнули кольцо окружения, Василевский покинул штаб Юго-Западного фронта и переместился в штаб Сталинградского фронта генерала Еременко. Причин для подобного переезда было несколько. Во-первых, выполнение операции «Сатурн» можно было провести только силами трех фронтов, и значит, нужно было как можно быстрее развязать себе руки с врагом, окруженным под Сталинградом. Во-вторых, из штаба Еременко Александру Михайловичу было удобней наблюдать за действиями врага как под Сталинградом, так и на Кавказе, и, в-третьих, Василевскому было комфортнее работать с Еременко, чем с Рокоссовским.

Человек, с первых дней своего назначения на пост командующего фронта заявивший, что ему не нужна помощь со стороны представителя Ставки Жукова, вряд ли бы стал смотреть в рот начальнику Генштаба, как это делал Еременко.

Стоило только Василевскому высказать мнение, как комфронта сразу же с ним соглашался. Тогда как всякий раз, общаясь с Рокоссовским, начальник Генштаба был вынужден обосновывать и доказывать генералу правоту своих решений. Так, словно он был не членом Ставки ВГК, а лишь её представителем, что вызывало в душе генерала недовольство.

Подобное недовольство вызывал у Василевского и тот факт, что, послав его на фронт воплощать одобренный план операции, Верховный постоянно контролировал все действия начальника Генштаба, требуя от него каждый вечер подробный отчет о положении на фронте, и всякий раз делал Василевскому замечание, когда отчет был подан не вовремя или в нем выявлялись неточности или ошибки.

Одним словом, Верховный Главнокомандующий тщательно бдел своего посланца. Вот и в этот раз не успел Александр Михайлович подтвердить свое прибытие в штаб комфронта Еременко, как раздался звонок по ВЧ.

– Здравствуйте, товарищ Михайлов (позывной Василевского), – прогудела трубка голосом Сталина. – Как обстоят у вас там дела?

– Все хорошо, товарищ Васильев (позывной Сталина). Прибыл к товарищу Еремину, чтобы на месте решить вопрос о скорейшем завершении операции «Уран».

– Вы уверены в том, что вам вместе с товарищем Ереминым удастся это быстро сделать?

– Думаю, что совместными усилиями мы сможем решить эту задачу.

– Ничего не имею против коллективного творчества, но прошу учесть, что противник не будет сидеть сложа руки, ждать ваших действий. По всем данным, он уже пришел в себя, и в самое ближайшее время следует ожидать с его стороны попыток переломить положение в свою пользу.

– У вас есть сведения о наступательных намерениях немцев? – разом встрепенулся Василевский.

– Нет, товарищ Михайлов, – честно признался Верховный, – но не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы понять это.

Сталин перестал говорить, давая возможность генералу высказать свое мнение на этот счет, но Василевский молчал, и тогда вождь заговорил сам.

– Как вы относитесь к предложению товарища Костина передать ликвидацию окруженного противника одному из фронтов, поручив другому начать наступление на Ростов? С передачей, естественно, этому фронту части соединений, задействованных на внешнем периметре окружения.

– Резко отрицательно, товарищ Васильев, – самым решительным голосом, на какой он был способен, заявил Василевский. – Подобное решение, вне зависимости от того, кому поручат добивать окруженную группировку, а кому прикажут наступать на Ростов, будет несправедливо для любого фронта. Ведь оба они дрались с противником, вносили свой вклад в его окружение.

– Думаю, что вы ошибаетесь, товарищ Михайлов. Сейчас идет война, и абсолютно не важно, кто завершит «Уран», а кто продолжит «Сатурн». Смею вас заверить, что в случае успеха славы хватит на всех. Или у вас возникли сомнения относительно успеха «Сатурна»?

– Нет, товарищ Васильев, – поспешил успокоить Верховного Василевский. – Просто, зная характер товарища Еремина, он наверняка обидится, если его фронт будет отстранен от разгрома противника.

– Обидится! Чистый детский сад, – недовольно громыхнула трубка. – Если у вас нет других аргументов, будем считать, что обсуждение этого вопроса завершено. Ждите решения Ставки. До свидания.

Как и предвидел Василевский, известие о разделении функции фронтов вызвало бурную реакцию у Еременко.

– Нет, ну как это понимать?! Мы немцев за Волгу не пустили! Мы, можно сказать, зубами фашистов на берегу остановили, а доколачивать их будет Рокоссовский! Где справедливость?! – возмущался комфронта, и с ним был полностью солидарен член Военного совета Хрущев.

– Форменное безобразие! Я обязательно буду разговаривать с товарищем Сталиным по этому вопросу. Это политически неправильное решение, – пообещал генералу Никита Сергеевич, но, к его огромному разочарованию, Ставка четко разделяла политические вопросы и военные интересы. Когда член Военного совета фронта дозвонился до Верховного, тот посоветовал ему полностью сосредоточиться на подготовке проведения операции «Сатурн».

– Завершать операцию «Уран» и добивать окруженные войска противника будет Рокоссовский – это вопрос решенный, и приказ Ставки по нему вам уже отправлен. Не будем устраивать состязание двух фронтов, кто быстрей разобьет окруженных в Сталинграде немцев. Когда у одного дела два ответственных лица за его исполнение – это серьезно мешает делу. Будет лучше, если вы с товарищем Еременко направите всю свою кипучую энергию на разгром прикрывающих Ростов румын и немцев. За это партия и Родина скажут вам огромное спасибо, – отрезал Сталин, и, почувствовав решительный настрой вождя, Хрущев не стал будить лихо и спорить с Верховным.

Видя, что решение Сталина о разделении двух фронтов окончательное и обжалованию не подлежит, генерал Василевский позвонил в штаб генерала Рокоссовского.

– Товарищ Костин, вы получили приказ Ставки о том, что штабу вашего фронта поручена ликвидация немецкого котла под Сталинградом? – холодным голосом поинтересовался у генерала начальник Генерального штаба.

Холодность эта была порождена тем, что, предвидя передачу его фронту ликвидации окруженного врага, Рокоссовский отправил в штабы армий Сталинградского фронта, чьи дивизии образовывали внутренний фас кольца окружения, своих представителей. Сделано это было под предлогом лучшей координации действий двух фронтов. Когда об этом доложили Еременко, он принялся бурно возмущаться, но своих представителей в штабы Донского фронта так и не послал.

Василевский также считал, что командующий Донским фронтом торопит события, и вот оказалось, что Рокоссовский был прав в своих действиях.

– Знаю, что положение дел на южном фасе окружения вам хорошо известно, поэтому хочу знать, где и какими силами вы намерены наступать?

– Здравствуйте, товарищ Михайлов, – спокойным и будничным голосом ответил комфронта. – Приказ Ставки я получил два часа назад, и полного плана действий у нас пока ещё нет. В общих же деталях могу сказать, что мы намерены двумя ударами с севера и юга рассечь группировку противника на две части, занять их основные аэродромы. После чего добить её по частям.

– Какими силами вы намерены осуществить свои намерения? Согласно тем сведениям, что я располагаю, армии вашего фронта понесли серьезные потери при прорыве обороны врага, и для нанесения удара с северного фаса окружения они ещё не готовы.

Если вы намерены поручить главную роль по взлому обороны противника армиям южного фаса, то я сразу предупреждаю, что положение у них тоже далеко не блестящее. Все они нуждаются в пополнении, которое поступит в лучшем случае к концу декабря.

Казалось, что начальник Генерального штаба говорит безрадостные вести для Рокоссовского, но, к удивлению Василевского, это никак не повлияло на бодрый настрой собеседника.

– Мы хорошо знаем положение дел в 57-й и 64-й армиях, товарищ Михайлов, – заверил собеседника генерал, – и, честно говоря, не рассчитывали на них в своих планах по прорыву обороны врага.

– Тогда как вы собираетесь прорвать оборону противника? За счет перегруппировки своих сил путем ослабления 66-й армии левого фланга, но это откровенно рискованное мероприятие, – предупредил Василевский, но снова не угадал.

– Главным нашим тараном будет 2-я гвардейская армия генерала Малиновского. Вопрос с отправкой её на наш фронт согласован с товарищем Васильевым, и её прибытие ожидается к середине декабря.

– Задумка неплохая, – согласился Василевский, – но, насколько я знаю, у этой армии нет боевого опыта, и есть риск, что она завязнет в обороне противника, не выполнив своей боевой задачи.

– У штаба фронта иное мнение, товарищ Михайлов, – без обиняков заявил собеседнику Рокоссовский, чем вызвал неудовольствие у Василевского. Представитель Ставки и начальник Генштаба не привык к проявлению столь откровенной самостоятельности со стороны командующего фронта. Фронтов и командующих было много, а начальник Генерального штаба, определяющий и направляющий их действия, был один.

– Я рад этому, товарищ Костин, и очень надеюсь, что вы справитесь с поставленной перед вами задачей без привлечения дополнительных сил.

– Мы тоже на это надеемся, – откликнулся Рокоссовский, твердо уверенный, что сможет расколоть окруженную вражескую группировку силами 2-й гвардейской армии.

– Тогда жду от вас победной реляции, – произнес Василевский и повесил трубку.

– Зря вы, Константин Константинович, гусей дразните. Припомнит вам Василевский ваши слова, – с укоризной покачал головой начальник штаба Рокоссовского Малинин. – Чует мое сердце.

– Не знаю, что у вас где чует, Михаил Сергеевич, но я всегда привык отвечать за свои слова. И если я говорю, что 2-я гвардейская не застрянет при прорыве обороны врага и освободит Сталинград, то готов отстаивать свое мнение перед кем угодно. Насколько мне помнится, ещё с утра это мнение было и вашим. Не так ли? – генерал с хитрецой взглянул на собеседника.

– Оно по-прежнему мое, и я так же, как и вы, готов его отстаивать, где угодно и перед кем угодно. Я говорю лишь о том, что не стоило задирать генерала Василевского. Никакой начальник Генштаба не потерпит рядом с собой самостоятельного комфронта.

– Я вообще считаю его нахождение на фронте, пусть даже в качестве представителя Ставки, большой ошибкой. Начальник Генштаба должен сидеть в Москве и руководить фронтами оттуда, имея весь объем информации на руках. Здесь же он волей-неволей давит всех нас своим положением и навязывает принятие «правильных» на его взгляд решений.

– Не являясь поклонником генерала Василевского, должен сказать, что в основном все внесенные им предложения были правильными.

– И передача на начало наступления 21-й армии генералу Ватутину? – тотчас напомнил Малинину Рокоссовский момент, когда ослабленная предыдущими боями 65-я армия была вынуждена взламывать немецкую оборону, тогда как 21-й армии противостояли румыны. – Разве вы не были против этого?

– Да, был и остаюсь при своем мнении, но потом 21-ю армию нам все же вернули.

– Вернули, но в каком виде! Когда дивизии по своей численности стали полками, а полки батальонами? Кстати, ещё один минус пребывания Василевского на передовой – это то, что он притягивает поступающие резервы к тому месту, где он находится, вместо того чтобы распределять их равномерно между фронтами. Я намеренно не акцентирую на этом внимание, поскольку Ставка обещала нам 2-ю гвардейскую армию, но согласитесь, что это непорядок.

– Полностью с вами согласен. Без 2-й гвардейской армии мы находимся в положении охотника, поймавшего медведя, но не имеющего возможности сдвинуться с места, – вздохнул Малинин.

– Надеюсь, что не очень долго, – откликнулся комфронта, но судьба сулила его планам и надеждам горькое разочарование.

12 декабря 1942 года соединения генерала Гота перешли в наступление в районе Котельниковского и прорвали фронт 51-й армии. Точнее сказать, это были заслоны, которые генерал Еременко расположил в этом месте, полагая, что ему противостоят румынские войска. Румыны, точнее сказать, румынская пехота действительно там присутствовала, а вот двинувшиеся в прорыв танки были немецкими.

Пробив ослабленную оборону соединений 51-й армии, они устремились к реке Мышкова, единственному естественному препятствию по направлению к окруженной армии Паулюса.

Занятый подготовкой наступления через реку Чир в обход румынских войск, расположившихся у станции Тормосин, Еременко просмотрел приготовления противника, и прорыв обороны у Котельниковского вызвал у него страх. Сколько раз он уже испытал на себе последствия внезапных ударов со стороны немцев, после которых вырвавшийся на оперативные просторы противник начинал громить тылы советских войск.

Естественно, первой мыслью генерала было остановить танковый кулак противника ударом в его основание, но наносить подобный удар было нечем, и оставалось встречать немцев на берегах Мышковы. Для чего там были все условия. Переправы через реку находились под контролем тыловых соединений Сталинградского фронта, а зима затрудняла снабжение оторвавшихся от своих тылов танковых соединений. Равно как и переброску пехоты, хоть на машинах, хоть в пешем строю.

Для подготовки обороны требовалось вернуть часть ранее переданных Рокоссовскому соединений 57-й армии, но тут в дело вмешался Никита Хрущев. С природной кулацкой сметкой он предложил Еременко решение, которое гарантировало разгром прорвавшегося противника.

– Зачем требовать от Рокоссовского возвращения 57-й армии? Вы прекрасно знаете её состояние; удержать противника в кольце окружения они могут, а вот противостоять сразу двум противникам им будет очень сложно. Особенно если немцы ударят друг другу навстречу.

– Что вы предлагаете, Никита Сергеевич? – навострил уши Еременко.

– Я предлагаю выйти на товарища Василевского с тем, чтобы нам передали 2-ю гвардейскую армию генерала Малиновского. Его свежие дивизии наверняка смогут остановить прорыв немцев и не допустят прорыв Паулюса.

– У вас светлая голова, Никита Сергеевич! Надеюсь, что вы, как член Военного совета фронта, поддержите мою просьбу относительно 2-й гвардейской армии?

– Можете не сомневаться. Сейчас же отправлюсь к Василевскому. Не будем откладывать это важное дело ни на минуту.

Предложение Еременко не вызвало особого энтузиазма у Василевского, два дня назад утвердившего план операции по разгрому Сталинградского котла. Генерал прекрасно понимал, что ликвидация окруженного противника позволит ему в кратчайший срок провести операцию «Сатурн», не испытывая привычную в таком деле нехватку сил. Семь армий, пусть даже в ослабленном состоянии, большая сила, способная сокрушить оборону врага.

Однако напор Хрущева, поймавшего кураж и возможность реабилитироваться в глазах Сталина за майскую катастрофу под Харьковом, был настойчив и яростен. Желая добиться предложенного им решения во что бы то ни стало, он через голову Василевского вышел на Ставку.

Что говорил незабвенный Никита Сергеевич, было неизвестно, но вечером следующего дня Сталин позвонил Василевскому и спросил, что он думает по поводу передачи армии Малиновского Сталинградскому фронту в сложившейся обстановке.

– Сможет ли товарищ Еременко имеющимися в его распоряжении силами остановить наступление немцев на Сталинград и не допустить прорыв окружения армии Паулюса? Может быть, есть смысл передать ему 2-ю гвардейскую армию Малиновского? – задал вопрос Верховный, и Василевский быстро поменял свое прежнее мнение.

Причин, подтолкнувших начальника Генерального штаба к этому, было несколько, и личное недовольство комфронта Рокоссовским было на последнем месте. Имея возможность наблюдать генерала Еременко в конкретном деле, он видел в нем перспективного военачальника и командующего фронтом. Однако при всех его плюсах Василевский не был полностью уверен, что тот сможет за короткий срок создать прочную оборону на Мышкове и остановит врага на подступах к Сталинграду.

Одновременно с этим Александр Михайлович не был уверен в том, что и Рокоссовский за короткий срок сумеет разгромить окруженного Паулюса. Уж слишком сложной и трудной казалась ему эта задача. И тут Василевский проявил себя не как представитель Ставки, действующий на определенном направлении советско-германского фронта, а как начальник Генерального штаба, посчитавший, что можно пожертвовать частью узора замысла ради сохранения целого.

– Я полностью с вами согласен, товарищ Васильев. Получив свежую армию, Еремин наверняка сумеет остановить противника и не допустит снятия окружения Паулюса.

– Но тогда под большим вопросом возможность проведения операции «Сатурн», – тотчас напомнил генералу Сталин. – Потеряв время с уничтожением немецкой группировки под Сталинградом, мы позволим противнику отвести свои войска с Кавказа.

– Да, это наверняка обернется срывом сроков начала «Сатурна», но мы с самого начала не исключали такого поворота дела. Слишком огромен масштаб этой операции, и, как вариант, была разработана операция «Малый Сатурн».

– Значит, решено, – после небольшого раздумья произнес Сталин. – Сообщите Костину о принятом нами решении.

– Будет лучше, если это сделаете вы, товарищ Васильев.

– Почему? Думаете, он откажется подчиниться представителю Ставки?

– Нет. Но он уже начал подготовку операции «Кольцо» и наверняка попытается оспорить это решение, посчитав, что оно исходит лично от меня. Прошу понять меня правильно.

– Хорошо, товарищ Михайлов, я позвоню Костину, – холодно прогудела трубка телефона, прежде чем замолчать.

Сталин никогда не откладывал неприятные дела в долгий ящик, и вскоре в ставке Рокоссовского раздался звонок по ВЧ. После обмена обычными приветствиями Верховный задал генералу неожиданный вопрос:

– Скажите, как у вас обстоят дела с товарищем Михайловым? Нет ли проблем с взаимопониманием, учитывая его пост?

– Нет, товарищ Васильев. С товарищем Михайловым мы работаем дружно. Он полностью одобрил предложенный нами план операции «Кольцо», к осуществлению которой собираемся приступить в ближайшие сутки, сразу после подхода армии Родионова.

– Вынужден сообщить вам неприятное известие. В связи с резким ухудшением обстановки у товарища Еремина решено передать ему армию Родионова и временно отказаться от проведения операции «Кольцо». Ведь имеющимися у вас силами провести её вы не сможете.

– Я категорически не согласен с передачей армии Родионова Еремину. Немцы незначительно потеснили его войска, и он может остановить их, если не на Аксае, то на Мышкове точно. Переброска мотопехоты в нынешних условиях затруднительна, и длинного броска танков противника не будет. У Еремина будет время для создания обороны.

– Товарищ Михайлов не совсем уверен в том, что Еремин успеет создать оборону на Мышкове и остановит там немцев, – доверительно сообщил Верховный Рокоссовскому. – Ведь против него действует ваш старый знакомый фельдмаршал Манштейн. Один из лучших полководцев Гитлера, мастер преподносить неожиданные действия и неприятные сюрпризы. Мы с товарищем Михайловом считаем, что, опираясь на армию Родионова, Еремин сумеет не допустить прорыв немцев на помощь окруженному Паулюсу и деблокировать его армию.

– Товарищ Васильев, – взмолился Рокоссовский, – оставьте нам армию Родионова, и мы успеем уничтожить противника до подхода немцев к реке Мышкова. Мы разгромим Паулюса, и немцам некого будет спасать.

– Это слишком ответственное и вместе с тем рискованное заявление, товарищ Костин. Слишком много зависит от того, сумеем ли мы разгромить окруженные немецкие войска или нет.

– Я и мой штаб ручаемся за благополучный исход операции, товарищ Васильев. Мои прежние действия на посту командующего фронтом и представителя Ставки позволяют мне так говорить. Мы разобьем Паулюса в короткий срок, если нам будет оставлена армия генерала Родионова, – отчеканил Рокоссовский, и в воздухе повисла тишина.

Кто-либо другой на месте генерала, желая добиться нужного результата, продолжил бы добавлять и добавлять аргументов и фактов в разговоре с Верховным, но Рокоссовский не стал этого делать. Хорошо изучив манеру его разговора, он честно выложил перед Сталиным свой главный козырь и теперь терпеливо ждал, какое решение он примет.

– Прежде всего, я хочу сказать, что полностью верю вам как боевому генералу, товарищ Костин, и все ваши успехи на посту командующего фронтом полностью подтверждают мое мнение о вас. Вы говорите, что приложите все силы, чтобы разгромить в кротчайший срок Паулюса, и я охотно верю, что вы сделаете все, чтобы выполнить данные обещания. Однако согласитесь, что в жизни бывает так, что внезапно возникшие обстоятельства не позволяют нам сдержать данное слово. Верно?

– Да, товарищ Васильев, такое бывает, но в нашем случае все по-другому! – начал комфронта, но вождь прервал его:

– Повторяю, что я охотно верю вам, но в этом случае нам с товарищем Михайловы нужна стопроцентная гарантия того, что немцы не смогут деблокировать Паулюса. Ведь вы не можете дать такой гарантии.

– Нет, не могу, – честно признался Рокоссовский, – на войне бывает всякое, что не укладывается в намеченные планы.

– Вот видите, – подхватил довольный Сталин. – Кроме этого, разгром Паулюса носит не только военный, но и в большей мере политический характер. Уничтожение его армии под Сталинградом незамедлительно остудит горячие головы союзников и сторонников Гитлера, как на Дальнем Востоке, так и в Закавказье. Мы не можем упустить такой шанс, такой козырь из своих рук. Надеюсь, что вы меня понимаете.

– Я вас понимаю, товарищ Васильев, – с большой неохотой произнес Рокоссовский.

– Я очень рад этому.

– Однако я остаюсь при своем мнении, что мы сможем разгромить Паулюса за короткое время с помощью армии Родионова.

– До свидания, – больше с усмешкой, чем с неудовольствием произнес Сталин, и разговор закончился.

Подошедший к концу разговора командующего фронтом со Ставкой генерал Малинин сразу понял по обрывкам разговора и лицу Рокоссовского, что случилось что-то неприятное.

– Что-то случилось, Константин Константинович? – осторожно уточнил Малинин.

– Случилось, – хмуро ответил Рокоссовский. – Накаркал ты, Михаил Сергеевич. В связи с прорывом немцами обороны 51-й армии у нас забирают 2-ю гвардейскую, отдают Еременко, и наше «Кольцо» накрывается медным тазом.