Станция Лихо

Гл. 3

Оно не появилось сразу: вчера все хорошо, а сегодня рухнуло. Нет. Беда росла постепенно. Сначала ошибся один знаток, потом второй. За ошибками потянулись проблемы. Появились семьи, в которых домовые душили кошек, а магазины не могли избавиться от тварей, сжирающих продукты. Транспорт вставал из-за стай собак, устраивающих грызню. Выйти на улицу было невозможно, птицы бросались на головы.

Столица оказалась охваченной странной чумой, где и люди, и навьи твари пытались друг друга уничтожить.

А потом прекратилась связь с другими городами. Люди болели и не могли уйти из города, знатки не могли помочь. Все их попытки заговорить болезни либо оставались без результата, либо усугубляли недуг.

Людская ненависть крепла, становилась все более осязаемой. На некоторых улицах ее можно было даже потрогать, провалиться в густое смрадное желе, от которого не отмыться.

Никто не знает, откуда пришло решение, что знающих надо уничтожить. Никто не высказал возражений.

Беды так сильно ударили по жизни, что жуткий приказ казался единственно правильным выходом. В знатках больше не нуждались. Никому не надо было заговаривать воду или спасать урожай. Люди шарахались от всего, что было связано с ладной силой, боялись семенящих через город всяких-разных.

Они перестали бояться одного – убивать.

Утром я вспомнила про картину. Интересно, ее передали в бюро находок или кто-то утащил к себе в коллекцию? Мысли о прошлой и такой близкой жизни накрыли словно похмелье, очень захотелось поплакать. Рядом храпел Фома, положив под щеку топор. Вечером, когда мужчина начищал лезвие до блеска, он рассказал, что это родовое оружие принадлежало деду, а тому перешло от прадеда. Только ручка рассохлась, поэтому Фома сам выстругал новую из крепкой древесины. Носил теперь с собой этот утяжелитель как память, разговаривал с ним, будто этот топор живой.

Юра уткнулся носом в стену и ворчал во сне. Из всей троицы он был самым беспокойным, даже ночью постоянно вскрикивал и с кем-то спорил, чем будил Фому. Тот открывал один глаз, хмуро смотрел, перехватывал топор и опять засыпал.

Егора в доме не оказалось. Его последние слова заставили меня нервничать и проверять каждый сантиметр вокруг себя, искать хоть что-нибудь, что могло выдать сон. Мне почему-то было мало домовых и прочей нечисти. Тем более что в той квартире мог обитать вообще не домовой, а крыса. Настоящих домушников я не видела. Да и рассказы этой троицы – много чего можно придумать. Очень хотелось снова пообщаться с Егором, он знал куда больше, чем остальные, и мог это рассказать в двух словах, а не растекаться мыслью по древу. Я накинула поверх куртки старую телогрейку, которую нашла на чердаке вечером, и вышла на улицу. Светало. Невозможно понять, откуда поднималось солнце, одинаково серое небо со всех сторон угнетало.

Егора я нашла за территорией участка, он стоял возле дороги и смотрел куда-то в лес, в руках держал поломанный знак из веток.

– Видишь, следы. – Он показал мне глубокие борозды, как от лыж или палок, не поздоровался, даже не повернулся ко мне. – Это не человек, но шло оно за нами. И ушло дальше в лес.

Я подошла ближе.

– Похоже на лыжню в грязи, как на снегу бывает. Это точно не человек? – недоверчиво посмотрела я на Егора.

– Лыжня в грязи, хорошее сравнение. – Он улыбнулся. – Когда будешь видеть такие вот обычные вещи в самом странном исполнении, знай, что это не человек. Ни один нормальный человек не наденет лыжи в такую погоду.

Я кивнула, подумав, что Егор вполне мог быть таким человеком: надеть лыжи и елозить ими по грязевой жиже. В тихом омуте, как говорится, чего только не найдешь. Его белые кроссовки – я только сейчас обратила внимание на обувь – были идеально белыми. Слегка потертыми, стоптанными, с черными следами на шнурках от колец. Но белыми.

– А оно вернется? – спросила я, немного помолчав, решив принять правила игры.

– Да, оно же чует, где мы. – Егор отстраненно улыбнулся. – И тебя чует, твои странные вопросы.

– Не менее странные, чем вы все, – парировала я.

– Ты действительно не помнишь ничего?

– Нет, а должна? У меня после этой ночи вообще ощущение, что я во сне. Не помню, правда, спала ли я во сне или нет.

– Не сон это, – грустно сказал Егор, доломал веточки и выкинул подальше от забора. Потом засунул руку в карман, достал из кармана какой-то камень с дыркой, повесил на оставшуюся от знака веревку и сунул мне.

– И что это?

– Речная галька, знающие верили, что она может защитить от беды.

– И как? Защищала?

– Не знаю, у них ее не было. Реки редко делают подарки.

С этими словами он развернулся и пошел в сторону дома. Я осталась стоять за забором и смотреть на гальку в руке. Странный Егор, странный подарок, странный лес, в который ходят на лыжах по самой грязи. В какой-то момент мне показалось, что камень удлинился. Я моргнула, но ничего не произошло.

Лес тяжело вздохнул, словно согласился с моими мыслями, заскрипел деревьями. Кто-то прошуршал легкими лапами совсем рядом и затих.

Я смотрела на деревья, сжимая в руке камень, а деревья расплывались, уползали мутными волнами, сквозь которые виднелось золотое поле. От странных иллюзий закружилась голова, я убрала камень в карман. Лес опять вздохнул, и я услышала: «Знай-знай-знай». Знаний мне определенно не хватало. Вот Егор что-то знал, причем куда больше Фомы и Юры. Он словно играл по правилам этого мира. Мира, в который меня засунули, хотя я этого не желала.

Из леса запахло болотом, и я поскорее пошла к дому.

По дороге к крыльцу я попыталась восстановить картину произошедшего, машинально засунула руки в карманы и сжала камень.

Итак, я проснулась в том же вагоне, где заснула, на своей конечной станции. Рядом со мной теперь три человека, которых я никогда раньше не видела, абсолютная разруха и ожидание тьмы, которое стало частью этого мира.

Достала камень из кармана: он точно стал менять форму, плыл так же, как деревья.

Я споткнулась о кочку, чуть не уронила гальку, обернулась и заорала. На меня из лесу смотрело жуткое существо с обвисшими веками, оно открыло рот и что-то мне сказало. Но я не услышала ни слова. На вопль из дома никто не выскочил, будто я и не кричала во все легкие, срывая горло. Замолчать удалось только когда я, поскользнувшись, упала и больно ударилась о землю. Существо исчезло. Горло саднило, а в ушах звенело.

В доме все шло как обычно: Юра воевал с печью, Фома обнимался с топором, а Егор читал старую газету.

– Вы ничего не слышали? – сипло спросила я.

– А что мы должны были услышать? – подал голос Юра.

– Ну, крики, – неуверенно сказала я.

– Слышали, – хохотнул Юра, я нахмурилась, – под крышей всю ночь чайки кричали.

– Ага, чайки, – отозвался Фома. – Одна чайка, которая никак не могла заткнуться до рассвета.

Юра пропустил это замечание мимо ушей.

Получается, меня никто не слышал. Опять странно, жутко и очень неприятно. Остался только Егор, но он ничем не выдавал себя, сидел и читал газету.

– Ты тоже ничего не слышал? – Я села напротив и заглянула в газету.

Егор внимательно посмотрел на меня.

– Кого ты видела?

– Я тебе сейчас лицо откушу! – прорычала я, сама от себя не ожидая. И была готова исполнить угрозу.

Можно долго испытывать чужое терпение, и в один прекрасный момент оно закончится. Можно долго водить человека загадками вокруг да около, и в один прекрасный момент ему это надоест.

Егор засмеялся, громко, привлекая к себе внимание. А потом успокоился так же резко, как завелся.

– Так кого ты видела?

– Понятия не имею, – злобно ответила я. – Но я очень испугалась и кричала, а ко мне никто не вышел. А если бы на меня напали?

– На территорию это нечто не зайдет, а с речной галькой оно и увидеть тебя не может. Я же тебе сказал, что это защита.

– Значит, ты меня слышал?

– Только глухой такие вопли пропустил бы. Так мы выяснили, что Фома и Юра – глухие и, скорее всего, слепые. Могут не бояться того, кто шел за нами. Оно нападет, а эти даже не заметят.

Мне стало очень холодно под телогрейкой, я прижалась спиной к нагревающейся печке и еще раз посмотрела на камень. Теперь он был похож на бегущего человечка или веточку.

Чтобы успокоиться, я стала наблюдать за Юрой и Фомой. Глухие, почему они глухие? Они ведь все слышат, отвечают. И не слепые. Фома же говорил, что дома у него домовой жил.

Еще он рассказывал, что одержим местью и его цель – найти этого палача, который придумал убить всех знающих, повторял это несколько раз в день. Правда, я очень сомневалась, что он вообще способен хоть кого-нибудь убить, потому как даже самую мелкую дрянь не мог выгнать из дома. В поленнице жила крыса, которая забежала в дом и спряталась за печкой, и Фома сказал, что не будет трогать животное, вдруг раздавит.

А Юра очень бурно переживал за какого-то своего друга. Последнее, что он слышал в рации, были крики с одной из точек. Гвардейцы накрыли отряд раньше, чем он смог провернуть свою акцию. Еще Юра постоянно корил себя за то, что выкинул свою рацию. Сначала, мол, испугался, что по ней его могут засечь, теперь страдал, что потерял единственную связь со своими.

Егор продолжал читать. Я скосила глаза, хотела посмотреть, что же такого интересного в этой старой газете, но краска выцвела, в перевернутом состоянии ничего не разберешь.

– Самая жесть была, когда все только началось. – Фома вдруг ударился в воспоминания, отстав наконец от топора. – Стали собирать данные со всех семей: насколько у кого древний род, сколько родственников, были ли разводы, кто умеет общаться со всякими, кому передавали умение. Первыми под удар попали старики, естественно.

– Да, у меня соседка была, – вставил Юра. – Классная бабка, у нее белье всегда сохло, даже под дождем, а кошка весь дом от мышей спасала. За ней пришли, когда последний снег выпал, а как увели, снег пропал.

– После первой ночи вообще нормальная погода прекратилась. – Егор включился в разговор, сел рядом с печкой, прислонившись спиной к теплой стенке. – Как и нормальная жизнь.

Все опять замолчали.

– Мы в район пойдем? – встрепенулся вдруг Фома.

– Так не хочется, – пробормотал Юра.

– Никому не хочется, но и жить тут не получится. – Топор с досадой воткнулся в скамейку. – Кто-то ходит вокруг постоянно.

– Фома, – Егор вдруг резко подался к нему, – а ты, случайно, не знающий? Переругов подкормил, останки домового обнаружил, видишь кого-то.

– Да ты что! – испугался тот. – Я же говорю, что плохо у бабки своей учился. Могу по мелочи только, что помню.

– Все мы здесь по мелочи, – заметил Егор.

Фома промолчал.

– А я рацию хочу свою найти. – Юра вдруг подорвался и выскочил на улицу, но потом вернулся. – Только я бы переоделся во что-нибудь потеплее, там прям дубак.

Фома молча махнул на рюкзак, который вчера бросили и забыли. Пледы нашлись дома, а про одежду никто и не подумал.

– А мы всей толпой пойдем? – спросила я.

– Хочешь, оставайся, – ответил мне Юра.

Я замотала головой. Уж лучше таскаться с ними, чем сидеть и дергаться от любого шороха.

Поезд выехал из тоннеля и остановился на пустой станции. Двери бесшумно открылись и замерли. Он спал, запрокинув голову, руки сжимали рюкзак. Музыка в телефоне давно закончилась, и наушники висели ненужными капельками в ушах. Рюкзак сползал по скользкой ткани пальто, руки машинально подтягивали его обратно. Парень всхрапнул из-за неудобной позы и проснулся, увидел, что поезд уже стоит, и поспешил выйти.

До сонного человека не сразу дошло, что станция пустая, свет на ней приглушенный, а поезд стоит и не собирается никуда уезжать. И нет в том поезде машиниста, а рядом дежурного. Не слышно уборочных машин, трущих пол резиновыми щетками.

В руках завибрировал телефон, пришло уведомление: абонент покинул зону покрытия своего оператора, связь временно отсутствует.

– Что за нафиг?

Он спрятал наушники в рюкзак, закинул лямки на плечи, а телефон убрал в карман.

На улице тоже оказалось очень тихо, но здесь был одинокий дворник, который с усердием чесал метлой едва прикрытый снегом асфальт.

Улица выглядела так же, и дома такие же, но все равно что-то было здесь не так… Уже не совсем сонный человек внимательно смотрел на не свой район. Чистый, ухоженный, точно такой же, в котором он прожил свои двадцать с лишним лет, но определенно чужой.

– Извините, – рискнул он обратиться к дворнику. – А куда я попал? Территориально.

Дворник отвлекся от своего занятия и посмотрел на парня. Потребовалось собрать все самообладание, чтобы не заорать: у дворника не было лица. Там, где он привык видеть глаза, нос, рот, – зияли ямы. Просто черепушка, обтянутая тонкой кожей. Говорить дворник не мог, возможно, видеть тоже не мог, но точно слышал. Он перестал мести улицу и наклонил голову, осматривая неосторожного прохожего темными провалами глазниц.

– Извините…

Стоило уйти от страшного недочеловека как можно дальше, чтобы не догнал, не коснулся. От одной мысли о прикосновении аж передернуло.

– Эй, парень, – окликнул его кто-то.

Из ближайшего подъезда выглядывала всклокоченная голова какой-то бабки.

– Ты чего здесь шляешься? Комендантский час, не слышал, что ли?

– Извините. – Он уже в третий раз говорит это слово. – Я хотел уточнить, где я оказался. А там человек без лица.

– Не трогай его, пусть стоит в покое, тогда и тебя не тронет, это знатки удружили. – Бабка с горечью посмотрела на уборщика и покачала головой. – А ты потерялся, значит?

Парень кивнул.

– А тебя как звать?

– Зна. – Он замялся, очень уж созвучно было его имя с теми, кого здесь, кажется, не очень жаловали. – Егор, меня зовут Егор.

– Волков пасешь? – пошутила бабка.

– Вроде того, – улыбнулся парень.

– Заходи, пока тебя всякие-разные не сожрали, они ночью особенно бешеные. Тяжелые времена настали, ой тяжелые.

– И давно?

Да последние две недели так, – махнула рукой бабка, уводя Егора вверх по лестнице. – Еще события так быстро развиваются, я уже не успеваю за ними следить. Это вам, молодым, надо не упустить вожжи. Мы свое уже пожили.

Егор улыбнулся: хоть мир и другой и вещи тут происходят странные, но говорила эта старая женщина точно так же, как любимый дед.

– А ты молодец, ничему не удивляешься, – похвалила Егора бабка. – Другие такие в истерике с первых минут бьются.

– События так быстро разворачиваются, – ответил Егор, – что я даже не успеваю удивляться. Еще удивлюсь, не переживайте.

– Да можно уже и не удивляться, – хихикнули рядом совсем другим голосом и быстро затопали по стене, убегая куда-то выше.

За нами определенно кто-то пришел, и Фома с Юрой это тоже увидели. Та самая лыжня в грязи теперь полностью опоясывала наш дом и вела обратно к городу. В лес уходили странные следы, похожие на очень длинные отпечатки человеческих ступней. Там даже подошвы угадывались.

– Интересно, как оно по ступенькам на таких лыжах передвигается? – поинтересовался Юра.

Я мысленно представила, как эта тварь переступает длинными ногами по мосту. Жуткому мосту, который меня пугал, когда я была маленькой, и продолжал пугать сейчас. С такими же проломанными ступеньками, через которые надо было перепрыгивать. Этот мост казался мрачным напоминанием о том, что будет, если люди уйдут с насиженных мест. Сейчас это стало памятником всему, что тут случилось.

– А может, оно не через мост, а через дорогу сигает? Пролезает сквозь забор и чешет по асфальту, – поддержал идею Фома.

– Ага, осталось только понять, кто этот кто-то. Давайте все-таки к метро сходим, заодно и этого кого-то поищем?

– Так мы же уже решили, что идем, – не поняла я.

Желание Юры найти свою рацию стало перерастать в какую-то манию. Он был уверен, что его ищут и что, найди мы средство связи, он сможет договориться со своей командой и нас всех сопроводят в другой район. Что там, в этом другом районе, никто не знал, но уж всяко лучше, чем здесь, в брошенном доме, вокруг которого наворачивает круги всякое странное.

Юра так яростно доказывал, что его послушают и нас точно выведут, что Фома не выдержал.

– Может, ты нам все сразу расскажешь? – В его интонациях я услышала те самые нотки, с которыми Юра хвалил меня за отсутствие истерики. – А то тут, то там всплывают все новые и новые подробности, а цельной картинки не получается. Теперь вот, оказывается, эти все отряды еще и под тобой. Врун ты, и только.

– А ты, можно подумать, весь из себя такой праведный мститель, правосудие совершить хочешь, – огрызнулся Юра. – Мы про тебя тоже ничего не знаем. Шаришься по спальным районам с топором. Может, ты из мародеров? Вон как лихо всю квартиру осмотрел, сразу нашел, что годно, а что нет. Может, у тебя и трагедии никакой не было? Напоролся на топор во сне, вот и придумал байку, чтобы позорный шрам объяснить.

– Да как ты смеешь?! – Фома подскочил и выхватил топор из-за пояса.

– Носишься с древним куском металла как с писаной торбой, – не унимался Юра, шаря глазами по дому в поисках оружия.

– Я тебе сейчас этот древний кусок промеж глаз всажу! – заорал Фома.

Егор сидел в углу и смотрел на свару, потом перевел взгляд куда-то в угол и улыбнулся своей, уже фирменной, улыбкой.

– Кажется, в доме переруги, – проговорил он задумчиво. – Доподкармливались.

– Да помолчи ты, не до тебя, – отмахнулся от Егора Фома, готовясь метнуть топор.

Юра успел вовремя нагнуться: оружие просвистело над головой и отскочило от печки, углом лезвия задев Юрину руку, но только слегка поцарапало.

– Да ты обалдел! – Юра накинулся на Фому.

Завязалась драка.

Я вылетела на улицу, не хотелось попасть в этот вихрь из рук и ног. Следом вышел Егор.

– Они друг друга не убьют? – спросила я, прислушиваясь к звукам из дома.

– Синяки новые поставят и успокоятся, – ответил тот и поднял голову к небу.

Я посмотрела туда же. Облака висели плотным белым полотном, местами с серыми пятнами. Мороси, к которой я уже успела привыкнуть и на которую не обращала внимания, не было. Изо рта густо выходил пар, на улице действительно стало заметно холоднее.

– Снег пошел, – сказал Егор задумчиво, – это хорошо. Это признак перемен.

Я удивленно посмотрела на парня, потом еще раз на небо. Действительно, оттуда медленно падали снежинки. Мелкие-мелкие, еле заметные на фоне светлых облаков, но удивительно яркие на темных волосах Егора.

– Вы говорили, что тут очень давно не было снега, – заметила я.

– Да, последний раз шел снег, когда убили первого знатка. В тот день белые мухи кружили особенно резво, мешали бойцам сосредоточиться. Словно не хотели, чтобы эта бойня начиналась. Интересно, есть ли у снега способность думать?

– Фома говорил, что остался последний знающий, который может все исправить. Может, этот первый снег – надежда, что все вернется?

– Не вернется, – покачал головой Егор. – Всех знающих убил палач. Вот только не палач он вовсе, они сами к нему шли.

– Потому что он был одним из них? – уточнила я.

Егор кивнул, открыл дверь и встал за нее.

– Выпусти злыдней-переруг за порог, – сказал он мне.

Я посторонилась. Клубы грязи, ворча и поливая друга друга отборным матом, вылетели яростным вихрем и скрылись в высохших ветках гортензии. Наверное, летом она очень густо цветет.

Я посмотрела вслед злыдням, а потом перевела взгляд на Егора.

Слухи ходят про последнего знающего. Последнего. Который всех убил. Которого все ищут. И хоть я не верю в этот мир, у него есть свои правила и свои персонажи. И я поняла, наконец-то поняла, что за персонаж Егор. Что именно он забыл в спальном районе вместе с этими нелепыми мстителями. Почему вел себя так, будто ему очень больно от всей этой истории, но другого выбора у него не было.

– Егор, – позвала я тихо.

Он не услышал, зашел в дом, ветром закрыло дверь.

– Егор, я знаю, что ты здесь делаешь. – Я говорила шепотом, боясь, что он меня услышит, однако при этом очень желая обратного.

Паника охватила меня. Захотелось выть, бежать в лес, потеряться, попасть на рога лосю. Что угодно, только не заходить в дом. В дом, где каждый из них мог убить. Угораздило же заснуть в метро и оказаться в компании отбитых на все три головы!

– Да все правильно, так и надо, – сказали у меня под ногами два голоса и с громким топотом убежали в лес.

Я обернулась им вслед. Между черными деревьями стояла пустота и снова смотрела на меня. Пустота очень хотела подойти ближе, но защита не пускала. Я больше не кричала от ее вида, не было смысла. Тогда пустота развернулась и ушла в сторону города, загребая черными ногами так сильно, что борозды в грязи стали глубже. Не было никаких лыж, просто это существо вообще не поднимало свои длинные ступни.