Старая эльфийская сказка

Глава 2

Время шло.

Я рос, но болезнь моя не отступала и даже знахарь ничего не мог с ней поделать.

Его отвары становились все горше и горше, меня от них рвало, а зеленая ядовитая убывающая луна, похожа я на прищуренный эльфийский глаз, начинала плясать по всему небу.

Обычным одержимым хватало и года лечения. Мне же становилось все хуже. Каждый раз, когда луна шла на убыль, на меня накатывали эти видения. Мужчины вязали меня по рукам и ногам, чтобы я не убежал в лес, а я бился в припадке и ядовитая луна улыбалась мне.

От горя мать совсем состарилась. И дело тут было не только в моей болезни. Они уже отчаялась вылечить меня и вычеркнула из своего сердца. Она больше обо мне не думала.

Теперь её печалила собственная участь, потому что прозвище "эльфийская шлюха" приклеилось к ней намертво, и только ленивый не плевал в её сторону. Даже в мою сторону было отпущено меньше насмешек и оскорблений, чем в её.

Меня считали больным и юродивым, а её считали виновной в моей болезни. Меня жалели, а её ненавидели.

Раньше она была высокой, статной женщиной, темноволосой и темноглазой. Теперь она превратилась в высохшую, сгорбленную старушку. Её волосы были абсолютно седы, а лицо испещрено морщинами.

Она состарилась быстро, враз, словно кто-то или что-то высосал из неё молодость и жизнь.

Неужели то, что говорят люди, правда?

Однажды я набрался смелости и подошел к ней с этим вопросом.

– Скажи, это правда? – проговорил я с напором. – Мой отец правда… Эльф?!

Она глянула на меня с ненавистью. Её губы изогнулись, и она не сказала, нет, она выплюнула это признание мне в лицо.

– Эльф! Да, он был Эльфом, этот… этот..!

Она гневно кричала еще что-то, какую-то хулу тому, кого когда-то любила, трясясь от злобы, но я не слышал её слов. Эта правда, о которой я даже помыслить не мог, сразила меня. Отец-Эльф.

– Но как?! Вокруг деревни дозорные! Охотники на вышках! Соколы! Ты уходила в Лес?

Она расхохоталась, страшно, жутко.

– Зачем мне было уходить в лес? Он сам приходил сюда, в деревню! А Охотники… что они могли сделать ему? Кто мог поймать его? Он был невиден, дитя ночи. Он сливался с мраком, он был черен, как непроглядный мрак, как лесная чаща. Люди стояли рядом с ним и не видели его. Как они могли помешать ему?

– За что же ты ненавидишь его? Ты любила его?

– Нет! – закричала мать, корчась, словно под пыткой. – Нет! Ни дня! Он оговорил меня своими проклятьями, он околдовал меня! Я хотела вспороть себе живот, когда поняла, что брюхата его выродком!

– Почему ты не ушла в лес? – спросил я. Брань матери и её проклятья были мне очень обидны, очень.

Я ни в чем не виноват. Даже рожденный таким образом, я ни в чем не виноват.

Нас, одержимых (а теперь я могу сказать точнее – полуэльфов), оказывается, много.

Кто знает, каким образом были зачаты они. Но у каждой матери в сердце нашелся уголок для своего дитя.