Старая избушка на куриных ножках

День угасал прямо на моих глазах. Солнце уже почти зашло, и большие размытые тени от елей и сосен лежали на лыжне, по которой я ехал домой. Мне надо было поторопиться, иначе предстояло ехать при свете звезд, или луны по морозному бесконечному лесу. Я ехал очень быстро, из всех оставшихся сил толкаясь палками, и не глядел по сторонам, только на лыжню. Несмотря на мороз, мне было жарко в одной тельняшке под старенькой энцефалиткой. Небольшая, уже пустая сумка для еды колотилась по ножнам с большим охотничьим ножом.

Я забрался на невысокую горку, достал сигареты и решил передохнуть и отдышаться, перед долгим спуском в болотистую пойму таежной речки. За ней я мог себя чувствовать в полной безопасности, – там были знакомые с раннего детства места, по которым можно проехать и в темноте. Но сначала надо было благополучно переехать через речку – в ней уже были промоины, и в сумерках можно было запросто в них провалиться. Речка была неглубокой, и утонуть в ней я не боялся – просто продолжать бег на мокрых лыжах было невозможно.

Лыжня, по которой я ехал, на вершине раздваивалась: одна спускалась к речке, а вторая вела вглубь сумрачного леса. Что и кому понадобилось в этом медвежьем углу, мне не было известно, но стало интересно, я бросил докуренную сигарету и решил узнать, куда она вела, эта натоптанная лыжня. Спустя насколько минут я заехал по ней в густой ельник, за которым начиналось высохшее болото с сухими елками и многочисленными кочками, покрытыми снегом. Лыжня свернула к небольшому бугру и там, видимо заканчивалась – вряд ли незнакомые лыжники решили пройти по кочковатому болоту, где каждый шаг мог привести к поломке лыж.

Я подъехал к бугру, где было все утоптано, и дальше была обычная тропинка, которую уже припорошить снегом. Она привела меня на маленькую полянку, окруженную со всех сторон высокими елями. На ней было костровище и рогулины, на которых обычно готовили обед, или кипятили чай, а за ним старая избушка с дверью, припертой колом. Я снял лыжи, палки и убрал кол. Дверца сразу отворилась, словно приглашая мне зайти. На полянке под сенью высоченных, раскидистых елей уже царили сумерки, и чтобы разобрать, что там было, в избушке, я срезал с молодой березки бересту и зажег ее перед входом, затем с факелом ступил через порог.