Старая сказка на новый лад (сборник)

Глава I. Встреча

Прошло три месяца.

На дворе был сентябрь, начало второй декады. На полях совхоза (когда-то, совхоза, а теперь ООО) шла уборочная, а в огородах, сельчане, копали картошку. Приехал и я из города к отцу, помочь с огородом. В общем то копал я один, отец был на работе, хотя пошёл уже десятый год его пенсионного стажа.

Картошкой были засажены все шесть соток. После смерти матери, отец сажал на огороде одну картошку.

Я только начал, выспавшись и вылежавшись, аж до двенадцати часов дня. Подкопав вилами несколько рядков, я выбирал картошку из кустов и раскладывал по вёдрам: крупную и мелкую.

День был пасмурный, но тёплый и даже немного парило, под низко нависшими сизыми тучами.

Скрипнула дверь туалета и периферийное зрение уловило движение. Я медленно выпрямился и повернулся.

Ко мне подходила Наташка.

Ведро выскользнуло из моей руки и глухо стукнувшись о землю донышком, звякнуло дужкой.

Она была всё так же прекрасна, только под глазами залегли тени, носишко заострился, на щеках и на лбу проступали пигментные пятна и мне показалось, что её округлые формы несколько сгладились.

Я судорожно сглотнул комок, подкативший к горлу — Я беременна — губы шевелились, но голоса не было.

Скрипнула и хлопнула калитка, сосед из дома через дорогу, дядя Митя, шёл к нам.

— Здравствуйте — он поздоровался с Наташкой и протянул мне руку.

— Ну ладно, Наташ — я пожал руку — иди в дом и отдохни с дороги, я сейчас.

Она пошла к дому.

— Что за баба? Красивая и, по-моему, беременная. Не ты ли обрюхатил, Ромка!

— Это двоюродная сестра из Самары, дядь Мить.

— Аааа. По отцу?

Я кивнул.

— А похожа — и он прищурился.

То ли всерьёз, то ли прикалывался: Наташка была похожа на меня, как я на китайского мандарина.

— Чё хотел то, дядь Мить?

— Да вот, — он держал в руке рычаг ножного стартёра от мотоцикла — можно вот так — он провёл пальцем по сгибу — отрезать и вставить сюда пруток, нууу, — он свёл большой и указательный пальцы, оставив зазор сантиметра на три, четыре — сантиметра четыре и сварить.

— Задеваю пяткой за глушитель, уже раза два отваливался. Летом то в босоножках нормально, а сейчас в сапогах — он посмотрел на свои ноги — у меня ж лапищи 49-го размера.

— Ну так чё, Ром, получится?

— Да конечно, дядь Мить, давай — я потянул рычаг — сделаю.

— Батя на работе?

— Да.

— На обед то придёт?

— Да вот-вот должен подойти.

— Ну, ладно иди, а то сеструха ждёт — в его глазах мелькнул озорной огонёк.

Она сидела в зале на диване и смотрела телевизор.

— А у вас то, что творится! — она полуобернулась ко мне — в штатах теракт; взорвали башни-близнецы, самолёты врезались, а третий немного не дотянул до Пентагона.

Я остолбенел.

Наконец, придя в себя — Теракт, Пентагон, Штаты — я замотал головой — ниччего не понимаю.

— Что ты не понимаешь?

— Ты же из ненастоящего, выдуманного, сказочного мира. Мира — которого нет на самом деле!

— Ненастоящего! Выдуманного! — она встала и подбоченилась, глаза полыхнули зелёным пламенем — а трахал и вертел на сорокасантиметровом члене ты ненастоящую! — она хлопнула ладошкой по муньке — а это — она погладила живот — тоже ненастоящее?!

Мне стало жутко стыдно, я не нашёлся, что ответить.

Она подошла и обняв, притянула к себе — Прости, я понимаю, что тебе, в шесть лет осознавшему, что сказочного мира не существует, теперь очень трудно поверить в то, что мир, который ты считал выдуманным — не менее реален, чем мир твой.

Она чуть отстранилась и поцеловала меня — Мне было очень плохо без тебя — её губы задрожали.

— Пойдём на кухню, я хоть чаем тебя напою.

Наташка замотала головой — Нет, надо возвращаться — она закусила нижнюю губу — ты, со мной..

Я опешил — Как, прямо вот так сразу?

— Да.

— Ааа… - мысли разбежались и я никак не мог сосредоточиться.

Она улыбнулась — Всё-таки мой мир, в отличие от твоего — волшебный, и время, которое ты проведёшь там, не привязано ко времени в мире этом.

Я смотрел на неё ничего не понимая.

Она опять усмехнулась — Когда ты выполнишь свою миссию в моём мире, сколько бы времени тебе на это не потребовалось там, в этот мир ты вернёшься — в тот же день, в тот же час и в ту же минуту. Теперь понятно?

— То есть, время в этом мире остановится, пока я буду там?

— Нет. Время в этом мире остановиться не может, но мир тот, для мира этого, как бы, не существует, а значит и время, в том мире, для мира этого, как бы, не существует — она смотрела на меня.

— Странно, ты обиделась, когда я сказал..

— Ах да, я забыла: мир тот, для простых смертных не существует, а ты, а для тебя он также реален, как и мир этот.

Я окончательно запутался и махнул рукой.

— Ладно, постепенно сам всё поймёшь. Переодевайся, нам надо спешить.

— А во что одеваться то?

— Да оденься, как тогда был одет: трико, футболку. Там я уже подберу тебе одёжку.

— А курточку? Сентябрь на дворе.

— Не надо, в Тридевятом Царстве зимы не бывает. Нет, она есть конечно, но не каждый год.

— Я готов.

Мы вышли во двор — Как же мы полетим? Нас же увидят?

— Ну и что?

— Как что, меня ж потом задолбают вопросами?

— Мы с тобой уже в другом мире, посмотри.

Я огляделся и, хотя вокруг были всё те же дома и на огороде торчали воткнутые в землю вилы и небо, затянутое тучами, всё так же низко нависало над землёй, но что-то неуловимо изменилось, и я не сразу понял, что?

И, вдруг, я увидел — мир вокруг меня словно бы выцветал, становясь с каждым мгновением всё бледнее и бледнее..

— Садись! — Наташка наклонилась, подставляя шею.

— Ннет! Нет! Ты же беременна!

— Ну хорошо, хорошо — и она, одним прыжком оседлала меня и мы взмыли вверх, описав крутую дугу по спирали..

Я глянул вниз, но под нами были только тучи.

21.12.15.

Глава II. Склад артефактов

На этот раз мы летели каким-то другим маршрутом: ни водной глади под нами, ни степи, ни тайги — не было. Только плыли облака и, в разрывах под ними, мелькали ущелья с реками и зелёные склоны гор. Было довольно прохладно, но Наташка, обняв меня, согревала теплом своего горячего тела.

В сумерках мы опустились на крышу какого-то замка. Было тихо и нигде ни одного огонька. От покрытой черепицей крыши исходило тепло, ласковый ветерок нёс ароматы луговых трав и в кустах, в саду, мелькали светлячки.

Наташка шла по крыше, присматриваясь к торчащим, дымоходным трубам.

— Вот она!

Я подошёл и прислонился к трубе.

— Эта труба в камин, в моей опочивальне, лезь в неё и спускайся.

— А по-другому никак нельзя?

— Нет. На дверях опочивальни стоит стража и, если ты пойдёшь со мной, они могут тебя и зарубить.

— Ааа..

— На входе в замок, тоже — предупредила она мой вопрос.

— А те, что на входе — не зарубят?

— Зарубят!

— То есть, меня зарубят ещё до того, как я доберусь до двери опочивальни.

— Ну, да.

— Наташ, а нельзя было сразу сказать об этом?

— Не придирайся, умник, я всё-таки беременная женщина. Полезай!

— Блинн, там же сажи полно! Где я потом отмоюсь?

— Нет там сажи. В моём царстве зимы уже семь лет не было, а дымоходы, главный трубочист, чистит каждый год.

— В конце или вначале?

— Ром, ты не хочешь со мною спать?

Я молча полез в трубу. Сечение было просторное и я, опираясь ногами и держась руками о выступающие из кладки кирпичи, осторожно спускался вниз.

Лунный свет сверху перекрыла чья-то тень и я задрал голову — в дымоход лезла Наташка.

— Ты то зачем? — зашипел я.

Наташка ойкнула и вылезла из трубы — Ладно, будь осторожен, не сорвись, пойду стражу распущу.

Я благополучно спустился в камин и прислушался — тишина.

Послышались голоса, доносящиеся с правой стороны, видимо от двери в опочивальню. Выделялся женский и тон был царственный. Потом всё затихло, заскрежетал ключ в замке и дверь, со скрипом, отворилась.

Я затаил дыхание.

Через несколько секунд дверь, также со скрипом, закрылась, со скрежетом провернулся ключ.

— Роом, ты гдеээ?

Я выбрался из камина. Было очень темно и душно.

— Окно то хоть есть в твоей опочивальне?

— Конечно, но давай сначала закроем дверь на засовы.

— А зачем? Кто-то может прийти? Ты кого-то боишься?

— Ром, это Волшебная страна и она живёт по своим законам. Иди сюда и помоги мне.

Я подошёл к двери.

— Пошарь рукой у стены, там должны лежать два засова, я пойду открою окна.

Я нащупал засовы и задвинул их в петли на стене, а Наташка, пошуршав шторами, распахнула створки двух окон.

Дохнуло прохладой летней ночи и стало немного светлее.

Мне хотелось осмотреть опочивальню, но Наташка не разрешила зажигать свечи в канделябрах на стенах — Утром осмотришь, а сейчас спать.

Кровать стояла посреди опочивальни и, по меркам моего мира, была, наверное, десятиместная.

Я присел на край и стал раздеваться. Наташка ходила вокруг, сбрасывая с себя одежду.

— Стражу всю распустила?

— На воротах оставила — она присела со мною рядом.

— Как же мне тебя завтра представить своему народу?

— А народу много в твоём царстве? А царство то большое?

— Сказочное царство это одна большая деревня или небольшой городок, впрочем, разницы нет никакой. А народу — душ триста наберётся.

— А перепись ты не делаешь?

— А зачем? Они же все бессмертные.

— По-настоящему бессмертные?

— Да нет — она усмехнулась, — персонажи сказок бессмертные, а люди — она вздохнула — люди смертные. Давай спать, я сегодня что-то устала.

Мне тоже хотелось спать — Но ты не решила, как меня представить?

— Ах, даа..

— А, что, ты не можешь сразу представить меня, как мужа?

Она покачала головой — В сказках так не бывает. Чтобы стать достойным моей руки и моего сердца, ты должен совершить много-много сказочных подвигов.

— А меня могут убить?

— В общем-то да, но ты ведь не сказочный персонаж, ты Пришелец — она вздрогнула и прижалась ко мне. Ты пришёл через мир серый и это меня пугает.

Наташка молчала, задумавшись о чём-то. Молчал и я.

— Да, и не называй меня при народе Наташкой.

— А как же мне называть тебя?

— Так и называй — Моя царица или, моя несравненная царица или, Ваше сиятельство.

— Это понятно. Но у тебя же должно быть и имя?

Царица молчала и тут меня, словно, озарило — А может ты вовсе и не ведьма, и не царица, а может ты Василиса Прекрасная, и у тебя есть муж, Кощей, похитивший тебя и принудивший к замужеству, а где-то по полям уже скачет на Сером Волке Иван-царевич, чтобы вызволить тебя из плена и, сразившись с супостатом в смертельной схватке, отпилить, наконец, его стальные яйца, специально для этого, зазубренным мечом!

Я замолчал и глянул на царицу — Она сидела, закрыв руками лицо, её плечи вздрагивали.

Я приобнял её и осторожно отвёл руки от лица, Наташка, заваливаясь на спину — хохотала в голос.

Я лёг на бок рядом и, положив руку на живот, скользнул вверх и, коснувшись сосков, мял груди — Наташ, дай травку.

— Зачем? Ну ка! — она сдвинула мою руку назад и прижала к лобку — сунь пальчик!

Я ввёл палец во влагалище и вскрикнул от резкой боли, показалось, что она откусила его.

Я тряс кистью и дул на палец.

Она потянула меня, и я лёг на неё. Наташка резко выгнулась станом, подбросив меня и, когда я, опускаясь, коснулся животом её живота, она, одним волнообразным движением тела, насадилась пиздою на хуй.

И в эту минуту, в коридоре за дверью, раздались чьи шаги.

Мы замерли..

Доцокав до двери спальни, шаги стихли и в дверь постучали — Дорогая — задребезжал голос — я пришёл исполнить свой супружеский долг.

Наташка, с силой отбросив меня, вскочила с постели и заметалась по спальне, подбирая разбросанную одежду — Блядь, блядь, блядь — бормотала она — кто опять выпустил этого мудозвона..

— Кто это??

— Да Кощей же! Муж мой! А ты чё сидишь?! — она прыгала на одной ноге, пытаясь попасть второй, в штанину моего трико.

— А что я должен делать?

— Прячься!

— Куда?

— Под кровать, или вон в шкаф за камином!

Я встал и, представив, как будет скрипеть кровать, пошёл к шкафу.

Наташка уже шла к двери — В шкафу есть одежда, оденься на всякий случай.

В дверь постучали второй раз — Дорогая, я пришёл исполнить свой супружеский долг.

Затрещали, вытаскиваемые из петель засовы, я, нашарив одежду, натягивал её на себя, заскрежетал ключ в замке и дверь, противно заскрипев — отворилась.

— Дорогая — задребезжал голос..

— Какой на хрен секс?! Мудозвон старый! У тебя уже триста лет не стоит!

— Дорогая — дребезжал Кощей, направляясь к кровати — ржавые суставы жутко скрипели.

Мне надоел это балаган, и я вылез из шкафа.

Кощей стоял у кровати, между ног болталась оболочка, когда — то могучего члена.

Наташка стояла в коридоре — Стража! — она несколько раз хлопнула в ладошки.

— Ну, что ты хлопаешь?! Что ты хлопаешь?! Ты же распустила стражу!

— А это кто, Дорогая?

Я подошёл к Кощею и, подхватив его под локоть, потянул — Пойдём дедушко.

— Ты кто?

— Дед Пихто! Идём дедушко, ты ошибся дверью.

— Знаю, знаю тебя, и бабку твою, Никту, тоже знаю. А куда ты меня ведёшь?

— Дедушко, это мой номер, а это моя тёлка, а ты — ошибся дверью. Сейчас мы выйдем в коридор и найдём твою опочивальню.

Мы вышли в коридор — Направо, направо и до конца по коридору, а там ступеньки вниз идут и в конце дверь в темницу — шептала мне на ухо Наташка, прячась за моей спиной — втолкнёшь его в темницу, запрёшь дверь на засовы и вернёшься ко мне.

Я всё так и сделал. Кощей не сопротивлялся и больше ни о чём не спрашивал.

Когда я вернулся в спальню, Наташка, голая, лежала поверх одеяла, раздвинув ноги — Иди ко мне, мой сладкий, я дам тебе травку.

Я подошёл и сел рядом. В голове крутилось одно и то же — "Какой нахрен секс! Какой нахрен секс!"

Я взглянул на Наташку — А правда, как ты себя удовлетворяла триста лет?

Она свернулась калачиком, подставляя моему взору свою попку.

И хотя попка была очень соблазнительная, но я чувствовал, что спектакль ещё не окончен.

— Наташка? — я тронул её плечо.

— Мастурбировала.

— Пальцем — клитор?

— И клитор и влагалище, и анус. Ты не хочешь травку?

— Хочу, но не сейчас. Давай всё-таки решим, как ты меня завтра представишь народу.

Наташка села — Принцем. Заморским принцем! Ты ведь, по сути то, и есть заморский принц. Только одна проблема у нас с тобой: как тебя завтра с утра, незаметно выставить за ворота, да найти коня? Ведь заморский принц должен подъехать к воротам на коне и постучать в них копьём или алебардой и грозно закричать — Отворяйте ворота! А не то я их разнесу! — Наташка хихикнула.

Наташка хоть и старалась выглядеть беспечной, но я понимал: проблема действительно очень серьёзная.

— Милый, ты найдёшь выход — она погладила меня — теперь я в этом не сомневаюсь.

Меня вдруг осенило — А есть в твоём царстве шапка-невидимка?

Наташка аж подскочила — Ой, как же я забыла то об этом — она встала и, натянув мои трико и футболку, сунула руку под матрац и извлекла оттуда связку ключей — пойдём!

Наташ, может мы поменяемся одеждой, а? Она взглянула на меня и зажала рот рукой — на мне был женский сарафан.

Переодевшись, мы вышли в коридор и пошли в левый его конец. Наташка, отсчитав двери по коридору, остановилась — Вот она!

В руках у меня был подсвечник с зажжённой свечой и я, поднеся его к табличке на двери, прочёл:

"Склад артефактов. Время работы:

круглогодично, круглосуточно, без перерывов на обед и выходных.

Ответственная за противопожарное состояние:

Сестрица Алёнушка".

Ключ в замке не скрежетал, дверь не скрипела. Склад был разделён проходом на две половины и по сторонам прохода, у стен, стояли столы, с лежащими на них предметами, с табличками возле каждого. Часть предметов висела на стенах.

Наташка шла и искала по левому, а я, по правому ряду.

— Вот она! — Наташка держала в руках, выцветшую шапку, очень похожую на краповый берет.

И тут моё внимание привлёк один предмет, с надписью на табличке: "Волшебная палочка"

Я поднёс подсвечник поближе: волшебной палочкой был, очень искусно вырезанный из дерева, половой член, отполированный до зеркального блеска, видимо от частого употребления.

Я взял палочку — Наташ, а это что?

Она стояла в двух шагах от меня, потупив глазки.

— Интересно, а кто вырезал?

— Была у меня одна очень искусная рукобл… дельница.

— Была?

— Даа, переманили её в Тридесятое Государство, наобещали с три короба: и полный соцпакет и ставку в три раза выше, и восьмичасовой рабочий день, и Живую и Мёртвую воду за вредность, и отпуск 24 дня — Наташка вздохнула — ну, она дура, уши то и развесила.

— А назад она, что, вернуться не может?

— Кто попал в Тридесятое Государство, вернуться обратно, в своё, уже не может.

— А палочка — я помахал ею — она действительно Волшебная?

— Здесь всё действительное, всё Волшебное.

— А научишь ею пользоваться? Какие слова нужно произнести?

— Ну, дай! — она протянула руку, взяла палочку и взмахнула ею — Палочка, сделай Царице приятно.

Палочка вырвалась из руки Наташки и юркнула под подол сарафана. Наташка охнула и, раздвинув ноги, присела.

Я поставил подсвечник на стол и, подойдя к Наташке, задрал подол сарафана и, хотя было темно, но я увидел, как палочка совершает фрикции, погружаясь во влагалище, двигалась и Наташкина жопа.

Устоять, видя такое, было невозможно. Я перекинул подол сарафана через Наташкину голову, скинул трико и пристроился сзади. Её жопа уже была в мыле и член вошёл, почти не встретив сопротивления и, вдвоём с палочкой, мы трахали Наташку в обе дырки и, минут через семь она засопела… застонала и кончила… вместе с Наташкой, кончил и я.

Наташка поймала палочку и, выдернув из влагалища, скомандовала — Довольно!

Придерживая сарафан, поневой обтерла палочку и положила на место.

— Отсосёшь?! — она наклонилась, выставив жопу. Я встал на колени, прижал губы к анусу и высосал из жопы сперму.

— Мне! — Наташка наклонилась и, целуя меня взасос, высасывала и глотала сперму.

Мы закрыли склад, зашли в спальню и, закрыв дверь на засовы, повалились в кровать.

— Всё, спать! Утро вечера мудренее.

22.12.15.

Глава III. Заморский принц

Истошно голосил петух, казалось над самым ухом. Я засунул голову под подушку, намереваясь спать дальше.

— Роом! — кто-то теребил меня за плечо — вставать надо, пора уже.

В одно мгновение перед мысленным взором промелькнули картины и сцены вчерашнего дня, и я отшвырнул подушку.

На кровати сидела и смотрела на меня русоволосая, с тяжёлой косой до пояса, голубоглазая женщина — сказочной красоты.

Я зажмурил глаза и потряс головой.

— Не узнал? — этот голос, эта интонация, я открыл глаза — Наташка!!

Она засмеялась и обняла меня — Вставай мой принц, скоро солнышко взойдёт.

Я потянулся до хруста в суставах и сел на кровати. Спальня была просторная, кровать стояла посреди комнаты. У стены под одним из окон стоял стол и два стула возле. Камин и шкаф и больше не было ничего — "Скромно" — подумал я.

— А где туалет? — я встал и подошёл к столу. Столешница была инкрустирована лубочными картинками на мотивы русских народных сказок и покрыта лаком. Стулья со спинками, простенькие, но, я сел на один и покачался, очень прочные и удобные.

— Наташка, молча, и с улыбкой, наблюдала за мной.

Я поймал её взгляд… она смотрела на торчащий член.

— Я ссать хочу — грубо сказал я Царице — где туалет?

— Удобства на улице — Наташка хихикнула.

— Ну, и чё теперь делать?

Она встала на колени и, наклонившись, вытащила из-под кровати глиняный горшок и, стоя на коленях, держала его в руках — Иди, ссы!

Я подошёл и, направив член в горшок, стал ссать. Брызги летели на сарафан и на её лицо, и она приподняла горшок. Закончив и встряхнув член, я сел на кровать — А ты?

Она поставила горшок на пол передо мной и, задрав сарафан и приподняв жопу, стала ссать. Моча лилась с шумом и пенилась, и я не удержался и, коснувшись ладонью ягодиц, водил пальцем по промежности и щупал анус и губы. Она пукнула мне в ладонь и засмеялась.

Поссав и, подтеревшись подолом, она подошла к окну и выплеснула мочу. Подержав перевёрнутый горшок в вытянутой руке, вернулась к кровати и задвинула его назад.

— Примерь-ка шапку? — она держала в руках краповый берет.

Я осторожно взял шапку из её рук и повертел, стало понятно, почему похожа на краповый берет — это была очень искусно вышитая (видимо, той же самой рукоблудницей) шляпка мухомора, только размером раз в десять больше.

Я поднёс её к голове и, нахлобучив на макушку, слегка потянул за тулью, берет с сухим треском разорвался пополам.

Наташка охнула, всплеснув руками, и покачала головой.

Я смотрел на половинки шапки у меня в руках — А запасной нету?

— Ии. Что ж теперь делать то?

— Что, что! Сшивать!

— Я не смогу сшить, нужна рукоблудница.

— Тогда склеить! Есть Момент?

— Ии, нету.

Я поднял половинки шапки к голове, наложил на макушку и свёл половинки, совмещая по линии разрыва.

— Наташка ойкнула — и я понял, что шапка, даже разорванная, своих волшебных свойств не утратила.

Я раздвинул половинки — А может к голове приклеить, руки то мне нужны будут. Есть ПВА?

— Да какой ПВА? Только столярный.

— Столярный? — я дотронулся до головы, Наташка хохотнула.

— Нет, столярный не пойдёт, я её потом только вместе с кожей отдеру.

— Чё ж делать то?

— Слушай, а молоко есть в царстве?

— Только козье, КРС не держим — нерентабельно.

— Давай козье.

— Да рано ещё, не доили.

— А в холодильнике на кухне нет что ли?

— Какой холодильник, Рома, ты где?

И тут Наташка, как-то странно улыбнувшись, подошла ко мне — Будет тебе молоко, ну ка, попробуй! — она сунула руку в вырез декольте сарафана и вывалила грудь.

От этой картины заломило в паху и задёргался член.

— Соси — тыкала она соском мне в лицо, и я припал губами к груди и стал сосать.

Молоко было густое и чуть сладковатое на вкус — Ну, хватит, хватит — она отстранила мою голову. Надо куда-то сцедить.

Она осмотрелась, но в спальне не было другой посуды. Она пожала плечами — Значит в горшок. Достань!

Я встал на колени и, пошарив рукой, достал горшок и, сев на кровать, поставил рядом. Наташка села с другой стороны и, повернувшись и, наклонившись над горшком стала сцеживать молоко. Я смотрел и облизывался, а внутри всё горело от желания.

— Наверное, хватит — Наташка выпрямилась.

Я заглянул в горшок — на глаз, там было с пол-литра молока.

— Оденься и сядь я тебя проинструктирую.

— Значит так, подойдём к воротам, я отвлеку стражу, и ты выйдешь за ворота. По дороге пойдёшь до камня, он стоит на развилке, отсюда, от дворца, за камнем одна дорога, но, чтобы потом, когда будешь возвращаться не запутаться в указателях, их всё время кто-то перевешивает, на камне нарисуешь стрелку — она сунула мне в руку белый камешек, похожий на известняк — та дорога, что за камнем, ведёт к рубежам, но на подходе к рубежам, дозор, в дозоре богатыри. Они, скорее всего, будут гулеванить, уже лет триста, никакой ворог к нашим рубежам не приближался. У них, кроме своих, пара запасных коней, запасное оружие и доспехи. Ты должен украсть коня, доспехи и оружие, и на коне, в доспехах и с оружием, прискакать к воротам замка. Будь осторожен, они хоть и нетрезвые, но всё же опытные дозорные, если поймают, могут и отдубасить, а кулаки у них увесистые, богатырские.

Наташка помолчала — Ладно, встань на колени, я намочу твою голову молоком.

Она взяла в руки горшок — Фуу, какой резкий запах, это твоя моча, как у коня; и молоко провоняло мочой, наклони голову.

Она, опуская руку в горшок, водила ею по моей голове, смачивая волосы, потом взяла половинки шапки и, наложив на мою голову, подождала немного и сдвинула, соединив по разрыву — Ух ты! Получилось! Посиди немного, пусть чуть подсохнет и пойдём.

Когда мы вышли из дворца, пропел второй петух и на востоке заалела заря. Осматривать дворец не было времени, я попросил Наташку, чтобы дала мне воды умыться. Она привела к баньке, и мы вошли внутрь. В баньке было тепло и сухо. Наташка держала меня за руку — Лицо помоешь и руки?

— Да, и ещё кое-что.

Я разулся, снял с себя трико и трусы и положил на полок — Дай воды!

Она зачерпнула ковшиком из бадейки и подала мне. Я сунул палец, вода была горячая, но не обжигала, присел и подмылся, потом из ковшика, набирая воду пригоршнями, ополоснул лицо — Всё, давай полотенце!

Она вышла в предбанник и принесла полотенце. Я обтёрся и оделся, бросил полотенце на полок, взял Наташку за руку — Пойдём.

Мы подошли к воротам. Один стражник был на смотровой площадке, второй в будочке у ворот.

— Всё спокойно, стража?

— Всё спокойно, царица!

— Отворяй ворота!

Страж пошёл к воротам. Он был в комбезе, цвета хаки, с надписью на спине "ОА ЧЕРНОМОР", на поясе болтался штык-нож, другого оружия не было.

Я прошёл раскрытые ворота незамеченным и пошёл по дороге, чувствуя на своей спине взгляд Наташки.

22.12.15.

Глава IV. Дозор

Уже взошло солнце и припекало, а я всё шёл и шёл по дороге. Кругом была степь, колыхался ковыль под ветром, где-то на горизонте темнел дремучий лес, да парил в вышине надо мной одинокий коршун, словно сопровождая меня. Наташкино молоко подсохло, и я чувствовал, что шапку начинает коробить. Как назло, никто не встречался, и видно давно уже не было дождя, и реки, сколько я ни присматривался вокруг, не было.

Камень появился передо мной, словно из-под земли вырос. Я подошёл и поразился его размерам: в кино, да мультиках он вроде бы не очень большой, но этот: чёрный, как антрацит, высотой метра четыре, а обходя его вокруг, я насчитал сорок шагов. Земля вокруг камня была утоптана и так плотно, что не было видно ни одного следа. Я нарисовал стрелку, как советовала Наташка и, прислонившись к камню спиной, с той стороны, где он отбрасывал тень — немного отдохнул. От каменного массива шла прохлада и было ощущение, что из камня, в меня перетекает энергия; показалось, наверное. Я ещё раз обошёл камень присматриваясь к земле, но тени от меня не было. Я встал перед камнем с той дороги, которая вела к рубежам и прочёл надписи на указателях.

Надпись на правом гласила: Тридевятое Царство — 8 вёрст.

Надпись на левом гласила: Тридесятое Государство — 300 вёрст с гаком.

Надпись на центральном гласила: "Сюда не ходи, туда ходи" и две диаметральные стрелки указывали на левый и правый указатели.

Дозор я увидел издалека, а подойдя поближе, и услышал: из шатра, стоящего в чистом поле, неслась песня — Комбат батяня, батяня комбат, ты сердце не прятал за спины ребят..

Возле шатра паслись стреноженные кони, под навесом были в кучу свалены бронежилеты, пластиковые защитные шлемы и оружие. Копий и мечей не было, но были луки, с колчанами полными стрел, да казацкие шашки в ножнах.

Я посмотрел на коней: три коня были под седлом, а два без сёдел, все пять коней были одной масти — серые в яблоках.

Я постоял в раздумье и решительно сдёрнул себя половинки шапки — Была не была!

Бросил на землю шапку и, откинув полог, вошёл в шатёр — Здорово, братцы!

Песня оборвалась и все трое уставились на меня. Они были в тельняшках: у Ильи и Микулы полоски голубые, у Алёши — чёрные, на головах у них были краповые береты, лихо сдвинутые на затылок.

Илья был невысокого роста, но широк в плечах, про такие говорят — косая сажень, Алёша показался мне рыхловат, но бугры мышц, которые перекатывались под кожей, как шары — говорили о силушке немеряной, Микула был весь, словно канатами, перевит мышцами и жилами.

— Здрав будь боярин! — Илья встал и улыбнулся.

Алёша встать не смог, а Микулу, когда он встал, сильно качнуло — Здорово, коль не шутишь.

— Как звать-величать тебя добрый молодец? — опять Илья.

— Зовут меня Роман, а по батюшке буду Григорьевич.

— Присаживайся к нашему столу, Роман Григорьевич — Илья повёл рукой — отведай нашей медовухи и откушай наших яств.

У стола, будто кого-то ждали, стоял четвёртый табурет — я подошёл и присел к столу.

Илья наполнил мне чарку, поднял свою и произнёс- Выпьем за знакомство друзья! — и осушил свою.

Я пил глотками, и богатыри хором потянули — Ууу.

Илья тут же налил вторую, но я сказал — Со вчерашнего дня маковой росинки не было во рту — что в общем то было правдой.

— Закусывай, закусывай Роман свет Григорьевич, да расскажи нам откуда и куда путь держишь — и Илья подвинул ко мне чашу с пирогами.

Я взял кусок пирога с рыбой и с наслаждением съел.

— Еду я из заморских стран, а путь мой лежит в Тридесятое Государство. Есть у меня миссия, но она тайная. Об этой миссии знает ваша царица и ожидает меня.

Что ещё говорить богатырям, я не знал и взял ещё один кусок пирога побольше и ел подольше. Когда доел, чарку сам взял.

Илья поднял свою — Выпьем друзья за благополучный исход тайной мисси нашего друга!

Едва он договорил, я осушил чарку. Богатыри загудели — Добре! — и осушили свои.

Алёша качнулся и, уткнувшись носом в стол, мгновенно уснул. Микула зевнул, встал, прошёл к стене шатра, где была широкая лавка и улёгся на ней со словами — Вздремну чуток.

За столом остались мы с Ильёй.

Я уплетал пирог, а Илья, подмигнув мне, сказал — Я брат, знаю о тебе, от Василисы был гонец — дядя Лёша, ты с ним уже знаком. Ты поешь брат, а я пойду коня тебе приготовлю, да снаряжение.

Он вышел из шатра, а я сидел и под богатырский храп дружинников переваривал услышанное.

Я сидел в седле, Илья держал коня под уздцы. На мне был бронежилет, на поясе шашка, от шлема я отказался.

— Конь спокойный и привычный ходить под седлом, отзывается на имя Серко.

Конь прянул ушами и качнул головой, услышав своё имя.

— Воо! Видал! Запомнил, что ехать надо по правой дороге после камня?

— Запомнил.

— Ну, в добрый путь, Роман — он отпустил узду и легонько хлопнул Серко по крупу.

Я подобрал поводья, слегка сжал ногами круп коня — Ноо! — и Серко потрусил лёгкой рысью.

Уже солнце поднималось к зениту, а заморского принца всё не было. Василиса меряла шагами тронный зал, останавливалась у окна, прислушивалась и снова ходила. Наконец, не в силах больше переносить одиночество, покинула тронный зал и вышла на крыльцо дворца. Стражу днём у крыльца она не держала, ворота приказала не закрывать.

Постояв на крыльце в ожидании, она спустилась во двор и, обойдя дворец, пошла по центральной улице царства. Была пора грибная и большинство населения царства, уходило в леса по грибы. На улице было непривычно тихо. Василиса свернула в проулок и увидела на завалинке углового дома трёх женщин. Тётки были примерно одного, бальзаковского возраста. Они молча лузгали семечки.

Здорово, бабоньки!

— Здравствуй, здравствуй, Василиса — вразнобой ответили они.

И хотя, Василиса знала чьи они жёны, всё же спросила — Где же ваши мужики, бабоньки?

— Знамо где, в дозоре, рубежи стерегут — ответила одна.

— А вы, что же бездельничаете?

— Мы не бездельничаем — ответила другая — мы лясы точим — и хохотнула.

— Таак — Василиса подбоченилась — и о чём же?

— Как же не стыдно-то тебе, Василиса — снова заговорила первая — принца себе заморского выписала, при живом-то муже. Ты бы хоть развелась с ним.

— Не могу я, бабоньки — сокрушённо ответила Василиса — сказка то ещё не закончилась.

— Да знамо дело — вздохнула первая — без мужниной ласки баба хереет.

— Хиреет — ткнула её в бок локтем, вторая.

— Как сказала, так сказала — ответила первая.

— А оговорочка то по Фрейду — процедила сквозь зубы третья, цепким взглядом ощупывая Василису.

У ворот послышался шум, женщины, как по команде, встали, Василиса побледнела.

Доехав до камня, я остановил коня и попробовал лихо соскочить. Получилось неуклюже, к тому же я чуть не брякнулся оземь, зацепившись ногой за стремя. О лихом вскакивании на коня не могло быть и речи. Я посмотрел на указатели:

Надпись на правом гласила: Тридесятое Государство — 300 вёрст с гаком.

Надпись на левом гласила: Тридевятое Царство — 8 вёрст.

Я попытался вспомнить, как было, когда я утром подошёл к камню и к своему удивлению не смог. Не смог я вспомнить и то, что говорил мне Илья. Я вспомнил про Лихо и осмотрелся, но кругом была степь.

— Что за нава.. — Я прикусил язык, вспомнив, что именно так, началось моё блуждание по лесу.

Держа Серко за узду, я стал обходить камень. Я обходил его, а волнение нарастало, и я знал почему, но стрелку никто не стёр, и я успокоился. Забравшись на коня, я вспомнил, что забыл шапку-невидимку у шатра. Возвращаться не хотелось и, успокоив себя мыслью, что дозорные её заметят и подберут я пустил Серко легкой рысью по правой дороге к воротам дворца и царства.

23.12.15.

Глава V. Совет в Тронном зале

— Тили тили тесто — бежали за нами ребятишки — жених и невеста!

Мы шли с Василисой по центральной улице царской деревни, и она показывала и рассказывала мне, кто где живёт и из какой сказки.

Василиса оглянулась и, погрозив детишкам пальцем, остановилась — Нуу, если уж и ребятам известно о нас с тобой, значит всё царство знает. Неча ломать комедию, надо Совет собирать.

Когда замаячили башенки Василисиного дворца и трубы, Серко, почуяв скорый отдых и торбу с овсом, перешёл сначала на крупную рысь, а потом и вовсе пошёл галопом. Я натягивал поводья, кричал — Тпрруу! но Серко не обращал на меня никакого внимания. Ворота были открыты, один страж ссал в кустах, а другого разморило солнышко, и он прикорнул. Они спохватились и поняли, что произошло, не сразу: узнав Серко, они приняли меня за кого-то из богатырей.

И лишь когда Серко миновал первого стража и тот разглядел незнакомца..

— Стояааать! — истошно орал он, на бегу заправляя причиндал в штаны.

Второй оказался шустрее и сообразительней и грозно крикнул — Стой, Серко!

Был ли Серко его лошадью или уж так был выдрессирован, но, на окрик отреагировал мгновенно и стал, как вкопанный.

Меня вышвырнуло из седла и, описав дугу, я грянулся оземь и, пропахав по траве лицом и сильно исцарапавшись, стукнулся головой о столб (вот для чего нужен был шлем!) и отключился. Стражи подбежали ко мне и, навалившись крутили руки, но увидев, что я не сопротивляюсь и вообще в отключке, перевернули лицом и, сняв с пояса шашку, встали рядом.

В эту минуту и подбежала Василиса, а за нею тетки.

Увидев меня на земле, бездыханного и с лицом в крови, она бухнулась в обморок.

Про меня сразу же забыли, один страж подхватил Василису на руки и понёс во дворец, за ним шли тётки, а второй побежал за сестрицей Алёнушкой.

Василису донесли до спальни и уложили на кровать. Прибежала Алёнушка и охая, и ахая стала тормошить Василису. Василиса открыла глаза — Где он?

Они смотрели на царицу, не понимая о ком она говорит. Василиса села и, обведя глазами спальню и не увидев меня, снова лишилась чувств.

— Ой! Да она ж про принца! — дошло до тёток — Тащите его сюда.

Стражи, опомнившись, что оставили и меня и ворота, побежали. Один, взвалив меня на плечи понёс во дворец, второй закрывал ворота.

Когда он подошёл к двери, Василиса уже сидела, придя в себя, но, увидев меня на плече стража, вскрикнула и потеряла сознание.

Страж опустил меня на пол и Алёнушка, подойдя ко мне, брызнула в лицо водой из ковшика. Я очнулся, сел и, увидев царицу без чувств, поднялся и шагнул к кровати.

Страж перехватил меня, Наташка пришла в себя, протянула ко мне руки — Рома — и заплакала.

Меня отпустили, я подошёл к кровати и опустился на колени. Аленушка вытолкала всех из спальни и тихонько закрыла за собой дверь.

Наташка плакала, уткнувшись в мои колени, а я молча гладил её плечи и голову.

Наконец, успокоившись, она выпрямилась и, размазывая слёзы и сопли по щекам, улыбнулась — Ну, рассказывай, принц, как ты до такой жизни докатился?

Когда я закончил, она встала — Пойдём, тебе надо лицо ополоснуть.

Ополоснуть пришлось и голову, я бы и весь помылся, но Наташка, сказав, что дела не терпят отлагательства, что банька будет вечером, подала мне полотенце и, когда я обтёрся, смазала царапины какой-то мазью на травах. Я снял бронежилет и оставил его в предбаннике, мы вышли и Наташка, спросив, не голоден ли я, повела меня на экскурсию.

Совет, Василиса, проводила в Тронном зале. Сама восседала на троне, а за столом, слева от трона, сидели советники: знакомый уже мне Хозяин (Леший), которого все ласково называли дядя Лёша, дядька Черномор и Илья Муромец. Четвёртым, с правом совещательного голоса, был я.

Василиса представила меня Совету и сказала — Цель нашего совещания, прояснить, насколько это возможно, его — она взглянула на меня — здесь появление и суть его миссии.

Дверь отворилась и в зал заглянула женщина лет сорока, русая коса, голубые глаза, стройная, красивая. Увидев нас ойкнула и стала закрывать дверь.

— Что хотела то Алёна — успела окликнуть Васса.

— Да я к дяде Лёше.

— Что хотела дочка? — Леший аж засветился весь.

— Дядь Лёш, ты братца Иванушку не видал? Опять запропастился куда то.

— Видал Алёнушка — Леший вздохнул — к Водяному подался.

— Зачастил что-то братец на болото, мёдом у него там что ли намазано.

— Не мёдом — усмехнулся Леший — медовухой. Водяной то в последнее время совсем от дел отошёл, его уж не только кикиморы, но и русалки не слушают. Всё хороводы водят под луной, да книжку с картинками всё смотрят да хихикают, на меня глазами стрелять стали, ну русалки они и есть русалки, но чтоб до такого… тьфу, чтоб ты.

— А что за книжка то с картинками?

— Да я толком то и не знаю, но вроде написано на обложке, что с Утра её смотреть надо, а они всё по ночам смотрят, да хихикают.

Меня будто током дёрнуло — Кама-Сутра?

— Воо! Она и есть.

— Да что у вас творится-то?

Они примолкли.

За всех ответил Черномор — У нас Роман свет Григорьевич на тебя была надёжа, думали ты нам всё растолкуешь, а видать тебе и самому то неведомо — он вздохнул — тем опаснее твоя миссия становится, коли идёшь незнамо куда, да незнамо зачем.

Зависла гнетущая тишина.

От ворот послышался шум, гвалт, крики, все соскочили и к окнам.

— Заломал! Заломал медведь мужика! Опять заломал! — кричали бабы, а в ворота заводили коня, запряжённого в телегу и на телеге, прикрытый рогожкой, лежал заломанный мужик.

— Опять! — охнула Васса.

— Да что у вас происходит?!

— Что, что?! Опять не по сказке пошло! Должен мужик медведя обмануть дважды: на вершках, да на корешках, а медведь обману не поддаётся и заламывает мужика!

— Совсем заламывает?

— Медведь же — ответил за всех дядя Лёша — и, увидев моё лицо, добавил — Да ты, мил человек, не горюй шибко то — улыбнулся он — сестрица Алёнушка спрыснет его мёртвой да живой водицей и будет мужик бегать как новенький.

— Пока опять не заломает — сказал Черномор.

— А что будет, если спрыснуть только Мёртвой водой?

— Да ничего не будет — ответила сестрица, раны только зарастут и всё, и она убежала.

— А хоть раз пробовали так?

— А зачем? — спросила Васса.

— Эксперимент… ну, или опыт?

— Не до эксариментов нам, у нас в сказках всё по порядку — поставила точку Василиса.

— В общем так, други мои, вот что доносит молва из Тридесятого государства: будто бы появился и там Пришлый, и он тоже пришёл через мир серый. И будто бы знал он, что в Тридевятое Царство придёт другой из мира серого, который будет мешать ему и для того, чтобы погубить Пришельца — она опять взглянула на меня — отправили они к нам Одноглазую. Но видать и он не всесилен, коли не знал точной даты появления нашего Пришельца. Вот и ходила она по лесам да чащам, да и морочила наших людей всех подряд, кого ни встретит, троих и сгубила. А когда пришёл Роман свет Григорьевич, Одноглазая не смогла его одолеть сразу, хоть и узнала, кто он. Это обнадёживает, да и ещё одно испытание наш принц выдержал, правда, на сей раз, уже без крови не обошлось.

— Выходит, что Роману в Тридесятое путь лежит? — тихо спросил дядька.

И хотя Василиса к этому и подводила, но вопрос в лоб, всех почему-то смутил.

В зале опять повисла гнетущая тишина.

— А кто правит в Тридесятом? — спросил я.

— Карла — угрюмо ответил Черномор — отросла борода за триста лет и обрёл он былое могущество.

— А как же Руслан?

— Руслан у него в главных министрах ходит, Людмила в ключницах. Уж как он с Русланом договорился, никто не знает, но бают, что ладят они и прежние тёрки забыты.

— А царь то где?

— А царя он держит в башенке — опять ответил Черномор — и говорит всем, что у царя, мол, крыша съехала. А так это или нет — пойди проверь? Карла в башенку никого не пускает, ключ никому не даёт, да ещё и на засовы заклятие наложил… а там можа и Царя то нету..

— А как же дочь царская, Несмеяна?

— Изблядовалась Несмеяна — Василиса снова взглянула на меня.

— А Карла женат?

— Женат — тяжело вздохнул Черномор.

— А кто жена то?

— Шемаханская девица.

— Ни ххуя себе!

— Роом! — Илья улыбнулся — среди нас женщина.

— Простите братцы! Не сдержался.

— Да мы и сами крепким словцом не брезгуем, но на совете у царицы — Илья подмигнул мне — ни-ни.

На меня, вдруг, навалилась усталость, почему-то вспомнился дом, отец, невыкопанная картошка, дядя Митя со своим стартёром и так захотелось туда, в привычный и такой неизменный мир… - а это мы сейчас у него и спросим.

Погрузившись в невесёлые думы, я пропустил мимо ушей часть речи Вассы и, ощутив на себе взгляды сотоварищей, встрепенулся — Что?

Видимо выглядел я очень усталым, а может увидели они, что никакой я не Пришелец, а просто человек: слабый и беззащитный.

— Это, наверное, от медовухи меня сморило.

— Какой медовухи? Илья, я о чём просила? Или ты — она посмотрела на Лешего — не сказал ему?

— Да как можно Царица? Слово в слово, подтверди Илья!

— Передал он, Васса.

— Так зачем же ты напоил его??

— Да две чарки всего-то и выпил Роман свет Григорьевич. А как бы я проверил его Васса? Русского человека только так и можно проверить, а он вторую чарку осушил залпом. Вот это по-нашему! Свой в доску!

— Всё! Сегодня Совет окончен, что не договорили, договорим завтра, да и утро вечера мудренее.

24.12.15.

Глава VI. Незваный гость.

Ужин Василиса приказала принести в спальню, и сама хлопотала и подавала мне блюда в кровать. Пока я ел, она, порывшись в шкафу, нашла мне одежду — халат. Женский.

Сама унесла посуду и, вернувшись, сказала — Банька натоплена, пойдём, помоешься.

— А ты?

— Да куда ж я денусь? — усмехнулась она.

Оставив одёжку в предбаннике, мы зашли в баньку. Василиса закрыла дверь и взглянула на меня — Ложись-ка на полок.

Я послушно залез и лёг и от тепла банного, от жара разморило меня. Наташка сама набирала воду в шайку, ставила рядом и мыла и тёрла меня мочалкой, я только переворачивался со спины на живот да с боку на бок. Отмыв меня и ополоснувшись, она набрала в ковшик воды, плеснула на камни и стала охаживать меня веником и вот тут меня развезло основательно.

— Облей меня холодной водой — попросил я — а то ведь так и усну здесь.

Она окатила меня холодной водой, усталость сошла и мы, запахнувшись в халаты, пошли во дворец.

Было тепло, темно и тихо. У крыльца стояла стража, два витязя из дружины Черномора. Я опять обратил внимание на надписи на их комбезах и спросил об этом Наташку.

— Охранное Агентство Черномор — истолковала она.

— А разве они не являются частью дворцовой челяди?

Наташка усмехнулась — Витязи к дворцовой челяди не относятся. Да и нет у меня челяди. Если, что надо кому передать, посылаю стражника или вызываю Лешего, он лучше и надёжнее всякого гонца.

— А содержать витязей я не могу, казна пуста. Нет в казне денег даже на ремонт дворца. Поэтому дружина Черномора на самообеспечении. Кто не в дозоре или не на службе, занимаются обычным крестьянским трудом: землю пашут, сеют, травы косят, грибы ягоды собирают, рыбу ловят.

У опочивальни тоже было два стража.

В канделябрах на стенах горели свечи и в спальне было светло. На столике у окна стоял самовар, три вазочки с вареньем и туесок с мёдом, две расписные кружки и чайные ложки из серебра.

Наташка хлопотала у самовара, я лежал в кровати под одеялом. Волосы она скрутила и замотала полотенцем. Халат, весь расшитый берёзками да ивами, запахнула и завязала пояском. Я наблюдал за нею.

— А что я пропустил на Совете?

— Я спросила про шапку-невидимку. Где она?

— Осталась у шатра, а разве Илья не привёз её?

— Я не спрашивала у него, но Илья то слышал о чём я спросила и обязательно сказал бы.

— Может Микула или Алёшка подобрали?

— Всё равно они отдали б Илье. Выходит, кто-то шапку подобрал…Тебе с мёдом или с вареньем? — она взглянула на меня — да ты весь пылаешь, заболел?

— После бани же, почему сразу заболел?

— Но она подошла ко мне и тронула лоб — У тебя жар!

Она пошла к двери, открыла и, подозвав стража, отправила за Алёнкой — Скажи жар у нашего гостя, сильный.

Вернувшись присела на кровать — Я не всё сказала на Совете. За Пришельцем кто-то скрывается, более могущественный, но о нём ничего неизвестно. Пришелец от Чернобога. Но когда проходил Мир Серый, кто-то перехватил его и теперь Пришелец под другим влиянием.

— Что нужно Чернобогу в сказочном мире? И что за Мир Серый? Я вроде бы в него не попадал.

— Чернобог послал того Пришельца в Явь к Белбогу, не в сказочный мир, но кто-то вмешался, кто то не хочет, чтобы Чернобог передал послание Белбогу..

Заскрипела дверь и вошла сестрица Алёнушка.

— Алёнушка, посмотри, он весь горит!

Аленушка подошла и склонилась надо мной, тронула лоб рукой — Дайка ему чаю с малиной — сказала она Наташке "Красивая баба" — отметил я; Наташка пошла к самовару, а Алёнушка сунула руку под одеяло и дотронулась до члена — я подумал было, что она и там проверяет температуру, но она щупала меня и от прикосновения женской горячей ручки член возбудился и..

— Что такое?! — Наташка стояла за спиной Алёны — что ты там забыла?

— Васса, дозволь потрогать живой, а то всё палочка да палочка — и, не дожидаясь разрешения, откинула одеяло — Ах! — всплеснула она руками — какой красивый и, встав на колени, припала губами и стала целовать… Наташка махнула рукой и, поставив чай на столик, вышла в коридор и отпустила стражу. Закрыв дверь на ключ, вернулась к нам. Аленка уже сосала и ласкала языком, давясь и пуская слюну — Да ты что делаешь?! — Наташка тронула Алёнку за плечо.

— Оффань баффа — отмахнулась Алёнушка.

— Чего??

Сестрица выпрямилась — Отстань Васса — и полезла на меня и, усевшись зажала член и, опираясь об меня руками, натянулась — Дай ему травки и пристраивайся сзади… Она уже вовсю елозилась жопой, а я подумал, что Наташка сейчас разозлиться и сбросит её с меня. Наташка наклонилась ко мне, в её глазах бесилось зелёное пламя, она приподняла мою голову левой рукой и поднесла ко рту правую, и я слизнул травку и член рос в сестрицу Алёнушку, как бамбук, в жопу китайца и, когда он, пройдя Алёнушку насквозь, вышел из её жопы — Тоже ведьма? — изумился я — Ведьм не хватает на все сказки — ответила Васса, натягиваясь пиздою — приходиться совмещать. Алёнка, распустив шнурок на сарафане, вывалила грудь и я гладил её и мял и тискал, а Васса еблась, держась правой за плечо Алёнки, а левой, сбрасывала мои руки с её титек, но сестрица, войдя в раж, наклонилась, опустившись титьками на моё лицо — Соси! — прохрипела она, и я сосал, и молоко у Алёнушки было больше похоже на коровье и даже на козье — "Наверное и коз не хватает" — я дотянулся до Наташкиных титек и сдавливал их, причиняя боль и, погружаясь в оргию, потерял счёт времени..

Я лежал между женщинами, а они щупали меня, отталкивая руки друг друга и, наконец, расслабленно и ровно задышали..

Я проснулся от тишины. Про такую говорят — звенящая.

Ещё не пропел первый петух и до рассвета было далеко.

Возбуждённый член торчал — я хотел ссать, но женщины спали, разбросавшись по кровати и я лежал, боясь шелохнуться, чтобы не разбудить. Окна были раскрыты — "Зачем дверь зкрывать, если окна открыты?"

В спальню заползал зеленовато-синий туман причудливой формы и, переваливаясь через подоконник, сползал по стене на пол и медленно и бесшумно поднимался, обретая формы и очертания, всё больше напоминающие человеческие. На голове шевельнулись волосы, когда я понял, что очертания не напоминают, а и есть..

— Рррняууу — с утробным рыком, с кровати взметнулась большая чёрная тень и удар мощной лапы сбил того, кто скрывался туманом. Огромная чёрная кошка, присев, и приготовившись к прыжку, наблюдала за незваным гостем, сопевшим и ворочавшимся на полу. Краем глаза я уловил движение со стороны Алёны, но в эту секунду взметнулась чёрная тень, вспрыгнув кому то на спину и я услышал, как затрещала разрываемая кожа, слышал жуткие удары когтистой лапы и визг, но ничего не мог увидеть из-за жопы Алёны, которая сунулась и припала под одеялом к моему торчащему хую, накрыв мой рот горячей, набухшей и влажной пиздою… она елозилась по моим губам и носу и перед моими глазами мелькало соблазнительное колечко ануса, словно дышащего, а у окна шла борьба не на жизнь, а на смерть и удары мощных лап, и сопение Алёны и визг, смертельно раненого существа, всё смешалось и двоилось и троилось в моём сознании и, когда сперма хлынула в рот Алёне и она глотала её вместе со слюной и соплями, кто-то огромный и грузный вывалился в окно… и всё стихло.

Алёна отвалилась от меня, и я увидел на подоконнике огромную чёрную кошку, которая, спрыгнув на пол спальни, обратилась Наташкой.

— Могла бы и помочь, Алёна — сказала она.

Алёна облизнула губы — Ты бы и с двумя одна справилась — и утеревшись ладошкой, добавила — я бы только мешала.

— А я вам не помешала, любовнички? — Наташка осматривала ла… руку, испачканную кровью — Не придёт больше Одноглазая. Нет у неё больше глаза.

Она обтёрла руку полотенцем и села на кровать. Алёна встала — Мне уйти?

— Куда собралась? Ложись!

Я вспомнил, что хотел ссать и встал — А ты куда?

Я молча достал из-под кровати горшок, молча сунул его Наташке в руки и поссал, направляя струю так, чтобы на неё летели брызги.

Алёна хохотнула, Наташка выплеснула мочу из горшка в окно и у окна его поставила, и мы легли.

Они ещё о чём-то шёпотом переговаривались, а я уснул, словно в яму провалился.

26.12.15.

Глава VII. Утро, вечера — мудренее

Меня разбудила ворона своими сочными горловыми криками. Она орала — каррр — и не успевало ещё вылететь из её клюва последнее ррр, а уже клокотало и рвалось из горла следующее — каррр — и ещё и ещё и она захлёбывалась и давилась ими и умолкала. Наступала тишина и казалось, что ворона подавилась окончательно, но хлопали крылья и новое — каррр — убеждало, что с вороной ничего не случилось.

Было светло и я обвёл комнату глазами в поисках часов и, удивившись, что часов нет, вспомнил где я и сел в кровати.

Наташки и сестрицы Алёнушки рядом не было.

Я задумался: вчерашнее появление Одноглазой и её попытка убить меня (что пришла она именно для этого, теперь уже не вызывало никаких сомнений) свидетельствовали, что вляпался я в чью-то очень серьёзную игру.

Самое интересное, что никто не спросил у меня, а хочу ли я быть её игроком, да ещё и одним из первых? Нет, я конечно был не против того, чтобы трахать Наташку и сестрицу Алёнушку и, принимая травку, вертеть их на хую! Это — мне очень даже нравилось! Но, оказалось, что за это надо платить, и какой ценой?! До ночного нападения Одноглазой, я воспринимал всё происходящее, как небольшое приключение, ну, а если уж говорить честно, где-то в глубине души я вообще не верил, в то, что всё это реально со мной происходит. Я провёл рукой по лицу, царапины подсохли, но они были! Ещё раз внимательно осмотрев комнату, я убедился в том, что никогда раньше здесь не бывал и даже в снах. Я подошёл к окнам: совершенно незнакомый мне двор и ворота со стражами — всё это было, всё это я видел воочию своими глазами. Я оглянулся: кровать (очень большая), камин, шкаф и, я подошёл к кровати и заглянул под неё — ночной горшок был на месте. Я вернулся к окну и выглянул и замер: на траве под окном лежали скомканные, с подсохшими пятнами крови, половинки шапки-невидимки… Я полез на подоконник, чтобы, спрыгнув на траву, забрать шапку и вспомнил, что я голый. Вернулся к кровати, ни трико, ни футболки не было, но был халат! Я сел. Круг замкнулся. Всё, что происходило со мною — не было сном, не было бредом, всё это происходила наяву.

Утро, действительно, оказалось мудренее вечера.

Я захотел копать картошку. Вернуться в свой мир и копать картошку!

Мне стало легче, но тут я вспомнил — "Наташка, беременна!!" — и схватился за голову. Я мотал головой, я мычал и скрипел зубами, обзывал себя долбоёбом и полным идиотом, но мысль, что уже ничего нельзя ни изменить, ни исправить, всё основательней и основательней закреплялась в моём мозгу.

Заскрипела дверь и вошла Василиса.

Не надо было быть ведьмой, не надо было быть телепатом, ей хватило одного взгляда, чтобы понять: я в отчаянии! Она ничего не сказала, подошла, бросила на кровать мои трико и футболку, и села рядом.

— Я понимаю твоё состояние, но уже ничего нельзя изменить или отменить. Отказаться ты мог там, когда я пришла за тобой. Теперь — нет.

Она помолчала — Ты можешь ничего не делать, просто жить во дворце, есть, спать, трахать меня и сестрицу Алёнушку — " Как было бы здорово!" (подумал я) — но твоё ничегонеделанье не отсрочит и не отменит того, что должно произойти. С тобой или без тебя, я буду биться за своё Царство, за свой мир, за — она взглянула на меня — нашего сына. Но без тебя, я проиграю эту битву, с тобой могу победить. И тогда ты сможешь вернуться в свой мир и докопать картошку, или остаться здесь навсегда, — "Трахать тебя и Алёнку" (подумал я) — чтобы стать былью, легендой, мифом, сказкой. Выбирай.

26.12.15.

Глава VIII. Выбор

Не хотелось ни о чём думать, не хотелось выбирать ни из чего. Зачем? Хотелось только одного: лечь, уснуть и проснуться дома.

— То, что я тебе сейчас скажу, я здесь не говорила никому, об этом знаю только я и… — она замолчала.

Молчание затянулось и я повернул голову — она смотрела в мои глаза — .. и тот, кто меня сюда отправил.

Вертелась и ускользала мысль, вспыхивая словно искорка и готовая вот вот погаснуть и, вдруг".. я здесь… я здесь.." — Ты, оттуда??

Она качала головой — Я появилась здесь за полгода до твоего появления.

Это было уже слишком и никак не могло уложиться в моей голове — Я ниччего не понимаю. Ты не сказочная ведьма и не царица, ты из того же мира, откуда и я? А как ты сюда попала? Тоже заблудилась? А из какой ты страны?

— Роом, мы в мире русских народных сказок! Ну, из какой ещё страны, кроме России, я могу быть?

— Нет, я не из лесу сюда попала. Просто заснула там, а проснулась здесь: на этой кровати, в этой опочивальне.

— Сразу царицей, или сначала ведьмой?

— Не знаю, наверное, сразу и царицей, и ведьмой. Я до сих пор ещё не могу свыкнуться с ролью царицы. Ведьмой мне как-то больше нравится. Но они, — она повела глазами в окно, в сторону ворот и на дверь — они называют меня царицей и ни разу, и никто в этом не усомнился!

— И ты знала, что я приду сюда? И знала зачем?

— Нет не знала, ни того, ни другого, пока ты не заблудился и не появился здесь и тогда, словно завеса какая-то в моей голове опустилась, я вдруг сразу, в одно мгновение поняла, кто ты и зачем ты здесь.

— А сестрица Алёнушка?

— Абориген и она, и все остальные, будь по-другому я бы уже знала об этом.

— А… а я её действительно трахал?

— Ром, она от тебя не понесёт, если ты об этом подумал. Сестрица Алёнушка сказочный персонаж.

— Но трахалась то она, как настоящая!

— Ром, ты чего? Она же женщина, хоть и из сказки, к тому же у неё и муж есть! Ты забыл? Купец.

— Братец Иванушка, что ли купец?

Она вздохнула — Братец и есть братец, а есть муж, только он не здесь, а в Тридесятом Государстве и вернуться сюда уже не сможет. Нет, он сможет, но только если мы… - она осеклась и замолчала.

— А как и когда ты научилась обращаться? И почему ты не осталась там, ведь ты уже при мне дважды там была?

— Я хотела остаться там, ничего не выходит. Несколько раз я просыпалась в своём городе, в своём доме, в своей квартире, в своей кровати и, радуясь, что это всё мне приснилось — засыпала снова. А просыпалась опять здесь и, наконец, мне стало понятно, возврата нет. Как только я это осознала и смирилась с этим, появился ты.

— То есть, про Мир Серый ты ничего не знаешь? И про Чернобога и Белбога и ещё одного Пришельца — всё выдумки? А из какого ты города?

— Про Мир Серый мы ещё поговорим. Чернобог и Белбог и Третий, не выдумка. Я из Самары.

— А на какой реке город? А как в Самаре называется международный аэропорт?

Наташка хмыкнула — Ром, кончай уже, я правду говорю, зачем мне, тебе врать? Вот зачем? Волга, Курумычи — она качнула головой — Ну? Ещё будут вопросы?

— А ты и правда беременна от меня?

— А от кого ещё то? Царицу, никто кроме тебя не трахал и трахнуть не может! Вот почему я так обрадовалась твоему появлению! Палочка за полгода порядком надоела.

— А ты местных тёток можешь трахать сколько хочешь, как хочешь и кого хочешь! Как только мы с тобой отсюда выберемся, вся информация о нас будет стёрта из их памяти.

— И замужних тёток?

— Да.

— А мужья на меня не обидятся?

— Нет — она качала головой — они об этом не узнают даже. И рассказать тётки не смогут.

— Рома, а тебе мало нас с сестрицей Алёнушкой?!

Но я не уже не слышал Наташку, моё воображение погружало меня в порнографический рай. Мне не терпелось прогуляться по Царскому Селу и выбрать себе тётку поядрёнее!

27.12.15.

Глава IX. Ядрёная Тётка

— Что решил? Роом — она тормошила меня за плечо.

— Остаюсь! Ну, то есть, будем искать выход, то есть, будем спасать Сказочный мир от разложения устоев и подмены старых сказок новыми.

Она улыбалась.

— А ты на меня не обидишься, если я пойду сейчас и трахну какую-нибудь Марью Моревну?

Наташка хмыкнула — А почему именно её?

— Просто, первое пришедшее на ум имя из сказки. А, кстати, как твоё имя?

— Таня.

— Наташка — я стал загибать пальцы — Василиса, Васса, Таня — я помолчал и добавил — ведьма Наташка мне больше нравится, ты мне дашь травку? Так, на всякий случай.

— Зачем, других ведьм, кроме меня и сестрицы Алёнушки, в моём царстве нет! Ты же не хочешь протыкать им влагалище? Гинеколога здесь нет.

— А зачем гинеколог, когда есть Живая и Мёртвая вода? Ты пойдёшь со мной?

— Обязательно, за тобой теперь глаз да глаз нужен. Одной Одноглазой они не ограничатся.

Зачем она сказала это? У меня внутри всё сжалось, я вспомнил, что я в игре, правил которой я не знаю и, когда и где, будет нанесён следующий удар — неведомо.

— Дня три у нас есть — сказала Наташка — без глаза она не сможет быстрее добраться до Тридесятого, если только… - она замолчала.

— Чтооо??

— Если только ворог не где-то рядом — она подошла к окну, и я вспомнил — Да, Наташ, шапка там, под окном.

Наташка глянула и, вскочив на подоконник, выпрыгнула в окно и через секунду уже лезла обратно. В руках у неё были половинки шапки с пятнами засохшей крови.

— То есть, шапку подобрали у шатра дозорных, и они ничего не заметили? Всё! Кончилась у дозорных беспечная жизнь, сегодня они будут наказаны.

Она дважды хлопнула в ладони, дверь со скрипом открылась, на пороге замер страж — Передашь Черномору и Илье; сегодня после полудня Совет. Иди!

Страж, пятясь, вышел из спальни и закрыл за собой дверь.

— Одевайся, пойдёшь завтракать.

После завтрака она повела меня по Царскому Селу.

Мы шли, и я считывал названия с детства знакомых мне сказок и смотрел на персонажей: живых, реальных — не мультяшных и не киношных.

"Курочка Ряба", старик и старуха слонялись по двору как неприкаянные.

— Чё это они? — спросил я у Наташки?

Она вздохнула — Курочку Рябу забрал в Тридесятое Карла, ещё до меня, вот они и сникли.

Мы вышли к поляне, на которой, размахивая булавой (эту булаву я бы и двумя руками не смог бы поднять) тренировалась баба: ростом, явно более двух метров, волосы, цвета спелой пшеницы, стянуты тряпкой через лоб, по типу банданы, глаза голубые, как небо ранней весной, на щеках румянец, одета в платье из сукна, мышцы буграми перекатываются, кулаки — четырёх моих не хватит!

— Это кто?

— Настасья Микулишна, поляница, богатырша, дочь Микулы Селяниновича, жена Добрыни. Ещё Алёшка к ней неравнодушен.

Настя мне понравилась — А муж где?

— Добрыня сейчас в Тридесятом — призвал Карла и не отпускает домой, вот Алёшка и засикотил.

Заметив нас, Настасья перестала вращать булаву и поздоровалась — Здравствуй Васса, здравствуй и ты принц заморский.

— Здравствуй Настя, вот — Васса кивнула на меня — принц заморский ищет для любовных утех бабёнку поядрёнее, и ты ему поглянулась!

Настя смерила меня взглядом и захохотала, голос у неё был подобен раскатам отдалённого грома.

— Уж не шутишь ли ты Васса?

— А ты вот сама у него спроси.

Настя смотрела на меня с улыбкой, почти презрительной, рядом с нею, при своём росте в метр семьдесят, я казался мальчишкой.

Но надо отдать должное бабе, она увидела мой взгляд и поняла, что нравится мне.

— Будь по-твоему, принц заморский; будут тебе утехи, если сможешь побороть меня!

Не всё я рассказал о себе Наташке, кое-что было и в моём арсенале. До поры до времени открывать это было нельзя. Но уж больно соблазнительна была Настенька и я рискнул, надеясь на то, что Наташка, всё равно ничего не заметит.

— Хорошо, Настя, будем бороться!

Она отшвырнула булаву, расставила пошире ноги, наклонилась вперёд и развела руки.

Казалось, что её не сдвинуть и бульдозером, но… я увидел, как застыли её глаза и перестали шевелиться губы, я услышал свист ветра, и ощутил, как напрягся и завибрировал, уплотняясь, воздух. Я шагнул к ней, легонько коснулся пальцем её курносого носишки, пересчитал веснушки, развязал бандану и, скомкав, засунул в вырез платья, взъерошил волосы и, обойдя её, задрал подол платья, она была без трусов, подпрыгнул и несильно толкнул пяткой в жопу… я опустился на землю и застывшее время ожило, Настя пролетела метра полтора и рухнула на колени и вытянутые вперёд руки, проехала по траве ещё полметра и распласталась, ткнувшись лицом в траву.

— Не сильно ли ты зашиблась, Настёна? Не оцарапалась ли?

Настя села, так и не поняв, что произошло, взъерошенные волосы закрывали глаза, она сунула руку в вырез платья, достала бандану и долго смотрела на неё. Платье было задрано, и я видел среди её широко раздвинутых ног рыжий пучок волос на лобке.

Наташка стояла в стороне и видимо тоже не смогла понять, что произошло.

Я тронул Настю за плечо, — Вставай, пойдём, ты проиграла, я поборол тебя.

Я подошёл к Наташке, Настя шла за мной — Пошли в опочивальню, я до ночи не дотерплю.

Бой-баба лежала голая на кровати с раздвинутыми ногами и смотрела на меня. Наташка хотела уйти, но я не отпустил её — Будешь смотреть!

Я разделся и залез на бабищу, я щупал её и гладил титьки, я лизал клитор, и она выгибалась со стонами, я сел на её высокую грудь и покачался, подвинулся и водил членом по её губам, она лизала мои яйца и, взяв в рот обсасывала их и когда член затвердел, как палка, я захотел её в жопу.

— Ложись на живот — приказал я ей, и она послушно повернулась и покорно ожидала.

Я сел на её жопу и долго тёрся яйцами по ягодицам и, наконец, привстал и, ткнув головкой в анус, одним движением засунул хуй в жопу. Бабища дёрнулась и застонала, и я вытаскивал член из жопы и снова погружал в жопу, и она задрожала и эта дрожь, и её покорность довели меня до исступления, и я грубо насиловал её, причиняя боль и впивался пальцами в ягодицы и долго со сладострастием изливал, наслаждаясь её хриплыми стонами… Встань на колени, приказал я — и она послушно встала.

— Иди отсасывай — сказал я Наташке, и та подошла и пристроившись сзади к Настиной жопе высосала сперму и взглянула на меня — Да, ей — подтвердил я, и она прижалась губами к губам Насти, и та приняла сперму и съела.

Навалилась апатия и я сразу потерял интерес и к бабище, и к Наташке — Всё! Уходите! Я хочу спать.

Они послушно ушли и через две минуты я провалился в сон.

27.12.15.

Глава X. Пирожки Марьи Моревны

Разбудила Наташка. Она тронула мою руку, и я открыл глаза.

— Ты всё проспишь, милый — она вздохнула — пойдём, хоть пообедаешь.

— Сюда нельзя подать? — я понимал, что веду себя отвратительно, но оправдывался тем, что скоро это закончится и, что там впереди ждёт? Одному Роду известно.

Она вздохнула — Хорошо, сейчас принесу.

Я задержал её — Не обижайся, ладно?

Таня качнула головой — Не буду.

Перекусив и, выпив чарку медовухи, я снова захотел пройти по Селу.

— В баньке вода горячая есть, ты может хочешь ополоснуть… ся — Она выразительно повела глазами вниз.

— Нуу, после анала, да.

Мы шли по Селу и дошли до крайней избы у самого леса.

"Мужик и Медведь" — прочёл я. Двора, как такового и не было. Стреноженная кобылка выискивала в траве люцерну, жевала губами и фыркала. У телеги копошился мужичонка, похоже снимал колесо для ремонта и теперь ставил его на ось.

Я удивился — Это какой-то другой мужик? Того то медведь заломал.

— Нет у этой сказки двойников. Это он и есть.

— Хочешь сказать так действует Живая и Мёртвая Вода?

— Так и действует, как в сказке.

— Источники Воды есть и в Тридесятом?

— Нет, только здесь.

— А посмотреть, можно?

— Они в лесу и там стоит дозор. С сегодняшнего дня Алёшка и Микула заступили.

— Это наказание?

— Вообще то да, но..

И тут я увидел дом, хоромы с надписью — "Марья Моревна".

Забор был высок, но ворота открыты и у ворот стояла женщина. Одета была в синий, с короткими рукавами прямой сарафан из сатина, собранный в мелкую складку по спинке и бокам. На вид лет тридцать семь, сорок, шатенка с чёрными глазами. Без платка, волосы собраны в косу, лицо овальное, нос прямой, губы полные, уголки приподняты (всё это я разглядел потом).

Заметив нас, кивнула головой.

А почему она не говорит тебе здравствуй?

— Она была царица до меня.

— Ты её скинула?!

— Нет. Иван- Царевич её бросил. Несмеяной соблазнился, она и отошла от тронных дел.

— Это при тебе было?

— Нет, но видимо непосредственно перед моим появлением. Не знаю, как ты собираешься её соблазнять, она всё ещё ждёт его.

— Кощея она пленила?

— Она.

— И он, когда говорит: "Дорогая", имеет ввиду её? Она же была его женой?

Мы подошли к забору и тут я её и разглядел.

— Что ж ты так внимательно смотришь на меня, принц? Прямо ешь глазами? Уж не голоден ли ты?

— Голоден Марьюшка, твоя правда.

— Заходите в гости, угощу вас пирогами и чарку преподнесу — она открыла калитку, и я вошёл, Наташка следом.

— Проходите в дом гости дорогие — она чуть наклонилась, не склоняя головы и широко повела рукой.

Мы зашли в дом, и она провела нас в столовую избу.

Чарку я выпил, но есть не стал.

— Что ж ты не отведаешь моих пирожков, принц? Или не угодила чем я тебе?

— Ох Марьюшка, отведал бы я твоего пирожка, да боюсь милОго дружка?

У Марьи блеснули глаза — Пирожок тот с пылу с жару, но не всем даётся даром!

Я — Заплачу, уж так и быть, русский чай я, не татарин.

Марья — Чем же ты меня одаришь: златом серебром поманишь?

Или палочкой волшебной моё сердце одурманишь?

Я — Заплачу тебе я лаской, поцелуем жарким страстным.

К пирожку прильну губами, и пощупаю руками:

Не остыл ли пирожок? Хочешь палочку дружок?

Марья — Долго как я ожидала, палок год уж не бросала!

Будь же щедр мой дружок, брось мне палочку разок!

Пусть наградой тебе будет, мой горячий пирожок.

Её грудь вздымалась и дыхание было тяжёлым, щёки и лоб краснели, губы пересохли и она их уже дважды облизнула, я взял её за руку и она встала и потянула меня за собой в постельную комнату, не доходя кровати, она повернулась ко мне и я обнял её, приподнял и, прижимая к себе, опустился на кровать и рукой потянул вверх подол, другой щупал грудь… она сжимала руками мою голову и жадно целовала губы, щёки, лоб, глаза… чувствуя, что Наташка сзади, я бросил — Раздевай меня! — и она стянула с меня трико вместе с трусами и я развёл ноги Марьи и поднял и положил себе на плечи и, стоя на коленях, подхватил и приподнял её за жопу, и притянул к себе, насадил пиздой и она выгнулась, и вцепилась в мои руки и притягивала меня, а я насаживал её и пропотевшее влагалище чавкало, истекая соком и я выдернул из неё член и резко перевернул на живот и сзади ввёл во влагалище и опираясь руками стал глубоко и резко засаживать и она отвечала, дёргаясь навстречу и лихорадочный ритм фрикций, вразнобой, сменился в унисон и она выдохнула — Аааа — и я сел на неё и сжимая её плечи втыкал член, вырывая хриплые стоны и она стала задыхаться… один вдох следовал за другим и она захлебнулась и, протяжно выдохнув, затихла, но я ещё не слил и продолжал всовывать в её расслабленную плоть и сам застонал и захрипел от наслаждения, изливаясь спермой..

Я сел и вытер член подолом её сарафана, из разверстой пизды сочилась сперма.

Трико и трусы были в руках у Наташки — Дай! — она подала мне.

Марья шевельнулась и, повернув голову, проговорила — Жду тебя я мил дружок, приходи на пирожок, я тебе на посошок, дам послаще пирожок.

Я чмокнул её в ягодицы, пощупал муньку, измазав руку спермой и обтерев об сарафан, встал — Идём!

Мы шли с Наташкой во дворец. На этот раз апатии и отвращения не было. Напротив, её откровенный намёк на анальный секс, распалял воображение и разжигал похоть. Член стал возбуждаться, и я остановился — Нет, хочу сразу! — и пошёл назад к Марье.

Царица покорно шла за мной.

Она ожидала у ворот.

Мы вошли в дом, и она повела меня. Я шёл чуть сбоку, и она, желая взять меня за руку, наткнулась на торчащий член, вздрогнула и остановилась. Я смял её и повалил на пол, задирая подол и щупая, и одновременно, пытаясь спустить с себя трико. но она предупредила меня и сама встала раком, прогнувшись в пояснице и выставив выше жопу и ожидая внедрения, ласкала пальцем клитор и я ткнулся с силой звенящим от напряжения членом в анус и она вскрикнула, дёрнувшись и я нежно гладил её ягодицы и она сама, двигая попой наткнулась на головку и осторожными тычками жопой назад насадилась и головка вошла в жопу, преодолев сопротивление и она замерла в ожидании и я медленно погрузил член, прижавшись животом к ягодицам и ятрами к вульве… задержался на секунду и вытащил — Ооооох — выдохнула она — Ещёоо! — и снова осторожное преодоление сопротивляющегося сфинктра и медленное погружение… задержка… и назад — Ещёоо!.. и снова погружение в жопу, но уже быстрее и резче и не вытаскивая весь снова всаживаю — Аааааа. аааа. ааааа… - и я ебу Марью в жопу и она царапает пол и стонет… стонет… стонет протяжно, и когда толчками выталкивается сперма и я, весь содрогаюсь в судорогах и со стоном..

Я лежу на полу, она рядом и глажу её руку и нежно целую плечо.

— Ты свой сладкий пирожок, никому на посошок, не давай уж мой дружок.

Она с улыбкой отвечает — Своей палочкой волшебной, ты меня обворожил и мой голод, друг сердечный, ты сегодня утолил.

Я сажусь, натягиваю трусы и трико и встаю, а Марья лежит, бесстыдно раздвинув ноги, словно маня к себе — Когда ты придёшь ко мне? Приходи! И днём и ночью буду тебя ждать, милый.

Я смотрю на её белые ноги, на чернеющий треугольник и не могу отвести взгляд и она, почувствовав это, поворачивается и, задирая сарафан, показывает мне бедро, оглаживая ягодицу и, повернувшись ещё, дразнит меня, качая попой сверху вниз, словно маня и я встаю на колени и ложусь под неё и она опускается на меня промежностью и трётся, размазывая сперму по моим губам и щекам и я вылизываю её, задевая языком клитор, отчего она вздрагивает и прижимается сильней и я засовываю язык во влагалище до спазма в горле и вращаю его, касаясь стенок и она, лаская клитор елозится по моим губам, а жопой прижимается к носу и тужится, выдавливая из жопы сперму на лицо и губы и тянется и скользит ручкой по моему животу и мнёт мои яйца и щупает меня и поворачивается на мне и, опускаясь припадает к хую и жадно сосёт и облизывает его, продолжая елозить жопой и пиздою по моим губам и опять учащается её дыхание и я ласкаю клитор, пуская слюну, целую взасос пизду и она, истекая слюной на мои яйца, сосёт и глотает и заглатывает и дёргаясь в конвульсиях оргазма доводит меня в третий раз и сперма истекает в её ротик..

Мы лежим валетом и моя рука на её пизде, а её рука сжимает мой опавший член.

— Так бы и провела с тобой остаток дня и ночь, так бы и миловалась с тобой… возьми меня во дворец, буду прислуживать тебе, Василиса не посмеет тебе перечить.

— Я не против — говорит Наташка — приходи, служи своему государю.

Мы не слышали, когда она вошла, может и видела, как мы лобызались и катались по полу.

Но мне всё равно, моя похоть удовлетворена и сейчас я хочу только одного: попариться в баньке, выпить кваску и завалиться в чистую постель с Наташкой.

30.12.15.

Глава XI. Вода Живая и Мёртвая

День закончился баней: Наташка меня помыла и напарила. Мы погуляли, постояли за воротами, уже заблестела первая звезда на небосводе — Интересно, где здесь восток и где запад? Хотя, что интересного? — я говорил сам с собой, Наташка, молча, слушала — восток на востоке, запад на западе.

— Идём — потянула она меня — страже пора ворота закрывать.

У крыльца стояла Марья — Я пришла служить тебе, мой государь — она склонила голову.

— Сегодня отдыхай, Марьюшка, а завтра послужишь.

— Дозволь мне провести ночь у дверей опочивальни?

Наташка не подавала никаких знаков, и я разрешил — Только зачем же у дверей, Марьюшка? Будешь спать со мной.

Мы поднялись на крыльцо, стража расступилась, и мы вошли во дворец.

Во дворце на стенах были зажжены светильники и причудливые тени, отбрасываемые нами, напомнили детство, когда отключалось электричество и мать зажигала керосиновую лампу. Ещё я любил зимой, на кухне, выключать свет, когда растоплена печь, когда пощёлкивают сосновые дрова и смотреть через щели дверцы топки на ярко-жёлтое пламя и от света, даваемого пламенем, на стене вытягивалась тень до потолка..

У двери стояли два стража и Наташка приказала им, чтобы ночью охраняли окна опочивальни с улицы. Они ушли.

Я разделся и ходил голый по спальне, потом лёг в кровать: — Принеси чай!

Я сказал, ни к кому не обращаясь, но Марья тут же ушла.

Она принесла самовар и кружки и варенье с мёдом, и я сидел в кровати, а она поила меня чаем.

Она прислуживала мне, и похотливые желания овладевали мною — Достань горшок!

Она отнесла на столик чай и, вернувшись, опустилась на колени и, пошарив рукой, достала горшок.

Я встал — Хочу на горшок — опять, ни к кому напрямую, не обращаясь.

— Ну? — сказала Наташка.

— Нет, не ссать.

— Ну, и? — опять Наташка.

— При вас?

— Интересно! — снова Наташка — Ты трахал нас в жопу и не стеснялся, а здесь прям застеснялся?

— Но, ты же сказала, удобства на улице.

— Не ночью же идти за удобствами. Иди на горшок!

— Как скажешь — и я сел на горшок.

Закончив, спросил — И чем же подтереться?

— Трусами.

Я подтёрся — А горшок, здесь будет стоять?

— Я вынесу и состирну — Марья взяла горшок и трусы, и вышла.

— А если б не Марья — спросил я у Наташки — ты бы тоже пошла стирать мои трусы и выносить горшок?

— Куда б я делась, мой государь? — усмехнулась она.

— Наташ, ты тоже можешь это делать в моём присутствии..

— Я делаю это утром, в удобствах на улице — ответила она.

Пришла Марья.

Мы закрыли дверь и легли в кровать. Я лежал на спине, а они, положив свои головки на мои плечи, гладили меня, и я не заметил, как заснул.

Проснувшись утром, я не нашёл женщин рядом с собой и лежал, ожидая их, зевая и потягиваясь.

Они зашли вместе.

— Ты хотел посмотреть источник Живой и Мёртвой Воды?

— Да — я сел в кровати.

— Тогда одевайся, позавтракаешь и поедем.

— С тобой вдвоём?

— Нет — ответила Наташка — с нами поедут Настасья и Марья. Принеси ему завтрак — приказала она Марье.

Марья ушла, я встал и оделся и, потянувшись за кроссовками, вспомнил — Да, Наташ, есть какая-нибудь обувь, а то потеют ноги в кроссовках?

Она открыла шкаф и достала лапти из берёзового лыка — Примерь.

Я обулся в лапти, прошёлся и попрыгал — Лёгкие и удобные. Спасибо, дорогая!

Свои кроссовки я сунул в шкаф.

Мы выехали за ворота, когда солнце уже начинало припекать. У меня под седлом был мой старый друг, Серко, который фыркнул, когда его подвели и мне показалось, что он вспомнил мой конфуз накануне.

Женщины были одеты почти одинаково: на всех троих были исподки из некрашеного холста, доходящие до щиколоток, перевязанные шнурком по поясу, а поверх рубах, запоны из толстины, подпоясанные кожаными ремнями: у Настасьи красного цвета, у Натальи — зелёного, а у Марьи чёрного. Настасья была обута в поршни (подобие лаптей, но вместо лыка цельнотянутая сыромятная кожа), Наталья и Марья были обуты в скорни (подобие полусапожек) тоже из цельнотянутой сыромятной кожи. У Натальи к седлу была приторочена кожаная сумка.

От ворот мы поехали не в сторону дозора и рубежей, а в обратную. Дорога была натоптана, но ездили по ней не часто.

— Как долго до Источника?

— Пол дня — ответила Наташка.

— Мы там заночуем?

— Нет! — сегодня Наташка была неразговорчива.

Настасья ехала впереди, рядом со мной Наташка, за нами Марья. Настя была вооружена мечом и палицей, а у Марьи лук, с колчаном стрел. У нас с Наташкой оружия не было. Не было на нас и кольчуги, и я решил, что на пути к Источнику нас не ожидают приключения.

— Ты как? — я дотронулся до живота Наташки.

— Пока всё хорошо — она улыбнулась — пока не беспокоит.

Когда за спиной у нас исчезли башенки Наташкиного дворца, на горизонте, тёмной полосой, выступил лес.

— Дремучий лес? — усмехнулся я.

— Тёмный — покачала головой Наташка и, поддёрнув поводья — Нноо! — пустила своего жеребца рысью.

Лес действительно был тёмный. Как только мы углубились в него, стало сумрачно и прохладно. Первой ехала Настасья, уверенно находя дорогу. Сколько я ни присматривался, никаких следов и никаких тропок не смог обнаружить. Часа через полтора езды лесом, остановились у ручья и, напоив коней, напились сами и ополоснули лица. Вода была холодной и на вкус сладковатой.

Женщины сходили в кусты, я ссать не хотел.

— Немного осталось — сказала Наташка — отдыхать не будем.

Всё чаще, вместо пихты и берёзы, встречались осинки и, наконец, мы выехали на обширную поляну, залитую солнечным светом. Посреди поляны стоял шалаш, сложенный из стеблей осоки и рогоза, обложенный поверху пихтовыми лапами. На краю поляны паслись стреноженные кони; Алёшки с Микулой видно не было. Но, как только мы тронулись к шалашу, перед нами, словно из-под земли, вырос Алёшка, а позади, вышел из лесу Микула.

Мы спешились, приветствуя друг друга, а Микула с Настей обнялись.

— Зачем пожаловали? — спросил Микула.

— Наталья достала из сумки две скляницы — За водой. Думаю, скоро понадобится.

— Где же источник? — удивлённо осматривался я.

— На источник наложено заклятие, и он невидим — за всех ответила Марья.

— И я его не увижу?

— Увидишь. Идём — Марья взяла из рук Наташки скляницы и пошла к лесу. Я шёл за нею. Мы прошли через плотный ряд осин, стоящих почти вплотную и перед нами простёрлось болото: вязкое, мрачное, холодное.

Марья поставила скляницы в траву и, сцепив руки и, закрыв глаза — застыла. Я видел только, как шевелились её губы, как потемнело и закаменело её лицо. Она вскинула руки, словно птица и, опуская их, наклонилась, коснувшись ладонями травы.

Сначала я услышал журчание, а потом и увидел их: в двух шагах от меня появились два источника, обложенные камнями. Я заглянул в один, второй — вода! Но разная. В первом хрустально-чистая, неподвижная и лишь сочится из-под камней. Во втором — тёмная, с водорослями, множеством чёрных, крупных, похожих на кремний, камней, движется по кругу и с весёлым журчанием вытекает, образуя ручеёк.

— Догадался, где Мёртвая, а где Живая? — улыбалась Марья.

— Эта Живая — указал я на второй, весело журчащий источник.

Марья взяла скляницы и набрала в них воды из источников. Плотно закрыла пробки, поставила в траву и, выпрямившись, застыла — шевеля губами. Источники исчезли и стало тихо, мрачно, и холодно.

Мы посидели в шалаше у дозорных, отдохнули и засобирались в обратный путь.

Алёшка всё взглядывал на Настасью, но она игнорировала его и даже не улыбнулась ему и не обмолвилась с ним словечком.

Мы уже были верхом, когда Наташка спросила — Всё тихо? Ничего подозрительного не замечали?

Ответил Микула — Как будто кто-то похаживал вокруг: шуршала трава, но следов не было, потрескивал валежник, но никого не видели. Ночью — тишина.

— Хорошо — бросила Наталья — времена наступают тревожные, завтра вас сменят дружинники дядьки, а вы снова в дозор — к рубежам.

Богатыри заулыбались, обрадованные, и мы двинулись в обратный путь.

03.01.16.

Глава XII. Секс. Лихая езда. Оборотни

Миновав ручей и снова напившись из него — мы ехали по лесу.

Было тихо, не пели птицы, не встречалось лесное зверьё. Ехали в том же порядке: впереди Настасья, мы с Наташкой и, замыкающей, Марья.

Когда выехали из лесу, солнце уже клонилось к закату. Я отпустил поводья и расслабился. Серко шёл размеренным шагом и вдруг, споткнулся. Наталья удержала меня рукой, предупредив падение. Я подобрал поводья и сжал круп коня. И вовремя! Серко снова споткнулся.

Подъехала Марья и женщины переглянулись.

— Стой, Серко! — негромко скомандовала Наталья — Настя!

Настя развернулась и подъехала к нам.

— Пересаживайся к Насте, поедешь с нею — приказала мне Наташка и перехватила у меня повод.

У меня было какое-то недоброе предчувствие, но я связывал это с ночным нападением Одноглазой. А теперь я увидел, как изменились лица у всех троих и мне стало не по себе.

Я соскочил на землю и подошёл к Насте. Она протянула мне руку и легко, одним движением, подняла меня на коня. Я перекинул ногу, она обхватила меня правой рукой, слегка прижав к себе, и мы поехали. Теперь впереди была Наташка, мы с Настей посредине, а Марья, также сзади.

Мы ехали, покачиваясь в седле, и спиной я чувствовал Настину грудь, а её лобок тыкался в мой крестец. Через некоторое время Настя задышала в мой затылок, а её рука, обнимавшая меня, дрогнула и сдвинулась к моему паху. Я привстал, опираясь на её ноги в стременах, развернулся и сел лицом к ней, уткнувшись в грудь. Она прижимала меня к себе, а я подтянул полу исподки и, запустив под неё руку щупал Настю. Волосы на лобке были влажные, а губы раздвинуты, и я погружал пальцы во влагалище и возбуждался. Настя уже ёрзала в седле и я, приподнявшись, спустил с себя трико с трусами и, опустившись в седло, сдвинулся к ней, она привстала и, когда член ткнулся в губы, двинула жопой и я вошёл в её плоть, уже пропотевшую, как нож в масло… её рука подхватила меня за жопу и она двигала меня, трахая себя мною, а я жамкал её ягодицы, прижимаясь к груди..

Йохоооо! — издала воинственный клич Марья и Настя, вздрогнув, сжала круп коня ногами и он, без понуканий, пустился крупной рысью. Теперь не надо было двигаться ни мне, ни Насте: мой член входил в её влагалище и выходил, подчиняясь ритму скакуна… но сзади, что-то происходило… я оторвался от груди Насти и глянул за её плечо..

— Волколакиии! — кричала Марья, привстав в стременах вполоборота и, вытягивая из колчана стрелу одной рукой, другой держала лук — поводья были отпущены, но конь шёл намётом, чуя смертельную опасность и не нуждался в понуканиях.

Я повернул голову по ходу; впереди, Наташка, припав к шее жеребца, летела словно птица, а ещё дальше уходил галопом Серко.

Я снова посмотрел через Настино плечо, чувствуя, как натягивается её горячее и липкое влагалище и увидел их; сначала мне показалось, что это три волка.

Марья, поравнявшись с нами, прижала своего коня левым боком, к правому боку Настиного жеребца так, что её нога тёрлась об мою и мы скакали не разъезжаясь и не отставая, и не опережая друг друга и она, полуобернувшись, пускала стрелы, а Настя, сжимая и вдавливая меня в себя, правой, левой сжимала меч и, когда один из них, поравнявшись с нами, прыгнул, она, вскрикнув и, натягиваясь пиздою на хуй, рубанула и рассекла его пополам, и я увидел, как кувыркаясь, падали половинки разрубленного зверя и вместо задних лап у него от голени были человечьи ноги..

— Оборотни! — крикнула Марья, пуская стрелу за стрелой во второго и третьего, а половинки первого, кувыркаясь по земле, вдруг, притянулись и срослись, и вот он уже снова настигает нас, и снова взметнулся в прыжке, и снова короткий взмах и вскрик Насти; вскрик, от упоения схваткой и сладострастием, натягивающейся на хуй пизды, разгорячённой ездою, и кувыркающиеся половинки разрубленного зверя без крови… и стоны Насти, близкой к оргазму, и воинственные крики Марьи, и свист стрел, и хриплое дыхание оборотней, настигающих нас и.. — Йохооо!! — кто-то догонял нас, пуская стрелы в спины оборотней, и они разошлись в стороны и исчезли, и Настя, задыхаясь, кончала и я изливался спермой, и когда конь встал и меч выпал из её рук — она застонала, сжав меня в своих объятиях и Марья, только сейчас осознав, что мы с Настей делали во время схватки, увидев мою оголённую жопу, вспыхнула и отъехала, развернув пританцовывающего коня.

Наталья и две всадницы, догонявшие нас, подъехали одновременно.

Я, обнимая и поглаживая плечи Насти, взглянул на женщин: одна, блондинка с большими голубыми глазами, стройная и миниатюрная и вторая, рыжая, с карими глазами, крепкая, с развитой мускулатурой на руках и… изящная.

Конь под нею тоже не стоял на месте, и она сдерживала его, натягивая поводья. Увидев мои оголённые ягодицы, ядовито усмехнулась — Да ты чуть из штанов не вывалился, принц!

Блондинка хихикнула, стрельнув в меня глазищами.

Похоже меня здесь знали уже заочно и я, отодвинувшись от Насти и привстав, демонстративно, чтобы видели женщины, оправил полу её исподника и, также демонстративно, дотронувшись до члена, опустил в оттянутое трико и подтянул его.

— Она гордая и своенравная — шептала мне в ухо Настя- это Василиса, сестра моя, но ты ей понравился, я вижу.

— Ну, выбрали время для любовных утех! Подбери меч, а ты пересаживайся на Серко! — приказала Наталья — надо ехать, нечего здесь торчать и дожидаться, пока совсем стемнеет. Забава, Василиса — вы с нами?

К воротам мы подъехали уже в полной темноте.

Лошадей увела Настасья, с нею ушли и приехавшие с нами женщины.

Я сразу же хотел идти в баньку, но Наташка и Марья, заставив меня раздеться в спальне, долго и тщательно, при свечах, осматривали.

— Да никто меня не кусал! — злился я.

— Нет укусов — молвила Марья — можно в баньку.

— Нет! — остановила её, Наталья — ты приготовь что-нибудь поесть и выпить, я сама помою.

— Идём.

Я пошёл к двери..

— Да оденься же! Куда ты голый-то!

Но на этот раз, я заставил Наташку лечь на полок, и помыл и попарил её, а потом помылся и похлестал себя веником.

Завернувшись в полотенца, мы вышли из баньки и столкнулись с блондинкой и рыжей. Они тоже пришли помыться.

— Василиса — Наталья обращалась к рыжей — завтра переговорим обо всём.

— Хорошо, завтра — ответила рыжая.

— Давай постоим — попросил я Наталью — обсохнем и пойдём.

Я понимал, что Наташка спасала не себя, а того, кто в ней, и всё же сказал это — Ты бросила меня.

Она ответила сразу, будто ждала:

— Во-первых, я спасала нашего сына;

— Во-вторых, ты был под защитой Насти;

— И в-третьих, тебя защищала Марья, а у неё уже были стычки с оборотнями, и они не смогли одолеть её.

— Наташка — я обнял её — прости меня.

— Роом — она отстранилась — может хватит уже чужих баб щупать, а? Неужели тебе мало нас с сестрицей Алёнушкой? Ну, хочешь, я буду травку тебе давать, и ты будешь натягивать и вертеть нас обоих?

— Ты же сказала, что они забудут про нас, как только мы исчезнем из этого мира?

— Они-то, да! А, я?… И мы ещё здесь..

— Наташ, ты ревнуешь к Марье?

— Ну, вот ещё! — хмыкнула она.

— Наташ, как только мы вернёмся в свой мир, я сразу же поведу тебя в ЗАГс..

Наташка фыркнула, я не успел договорить — Я в Самаре, а ты в своей Сибири?

— Нндаа, я об этом и не подумал.

— Он ещё способен думать?! — Наташка засмеялась — да тебе осталось хуй на лбу вырастить, и ты заебёшься в доску! Весь в еблю уйдёшь! Я же видела, как ты смотрел на этих: на Забаву и Василису. Ну, Василиса баба характерная, вряд ли под тебя ляжет, а Забаву и соблазнять не надо, сама запрыгнет!… Всё! Обсох? Пошли.

Когда мы зашли в спальню, постель была приготовлена, свечи зажжены, а на столике продукты для ужина: медок в серебряной кружке, блины на подносе, берёзовица, да солёные грибы в глиняной чашке.

— Иди и ты помойся — отпустила Марью, Наташка.

Мы уже лежали под одеялом, когда заскрипела дверь и вошла Марья.

— Поешь — сказала Наташка.

— Что-то не хочется — ответила Марья.

— Тогда гаси свечи и ложись.

Марья, обойдя спальню, задула свечи и, размотав полотенце, приподняла одеяло и легла, прижимаясь ко мне.

Я поцеловал их — Всё. Спать.

05.01.16.

Глава XIII. Стрельба из лука в живую мишень. Василиса.

Я проснулся с первым петухом и хотел потянуться, но они спали, сбросив с себя одеяло, и я, не двигаясь, не шелохнувшись, любовался тем, что было доступно взгляду: слева, крутой полуволной абрис Наташкиной попы с темнеющей ложбинкой, такой манящей… оооо, Род! Какой соблазн! Справа, раздвоившиеся груди Марьи, безупречно-идеальной формы с крупными, в палец толщиной, тёмно-коричневыми сосцами… рот наполнялся слюной, член задёргался… я зажмурился и понял — хочу ссать! Полежал несколько минут, прислушиваясь к ощущениям и расслабляясь, и стал засыпать, и заснул с мыслью: "Значит ещё терпимо"… Я трахал в жопу Забаву, точнее пытался, но член не влазил в дырочку, я пускал на пальцы слюну и смазывал анус, а член соскальзывал в промежность, я снова тыкал им в сморщенное колечко ануса и, сжимая её бёдра, тянул на себя, член гнулся и от боли ломило в паху — Да ты ссать хочешь! — раздражённо бросила Забава и я сразу почувствовал, как моча подпёрла к самой залупе и уже готова брызнуть — Меня не обоссы! — со злостью в голосе, прошипела Забава… - я отклонил член и брызнул.. — Аааа! — вскрикнула Забава Наташкиным голосом и захохотала — я открыл глаза и увидел золотистую струю, бьющую из торчащего члена, улыбающуюся Наташку, с жёлтыми капельками мочи на лице, снова струю и, дёрнувшись, сдержал излияние — Горшок! — и сел.

Наташка спрыгнула с кровати, вытянула из-под неё горшок и подставила, встав передо мной на колени и, обхватив член пальчиками, направляла струю.

Я закончил, она поставила горшок, и со словами — Всё равно стирать! — обтёрла одеялом член, а потом лицо.

— Когда ты выспишься? — Наташка прижалась к моим коленям и тёрлась грудью.

Марьи в спальне не было — Наташ, надо одеться, а то сейчас кто-нибудь придёт с докладом..

— Я закрыла дверь на ключ и на засовы, никто не помешает — она полезла на меня, заваливая на кровать — я уже вся! истосковалась, а ты всё трахаешь и трахаешь других — зажимая мне рот правой рукой, чтобы я чего-нибудь не сказал, и лёжа на мне, приподняла попу и левой направила член, и опустилась, прижимаясь лобком… полежала немного и, подтянув согнутые в коленях ноги, села… мои руки ласкали её грудь, а она, держась за них, двигалась вперёд-назад, прижимаясь ягодицами и тёрла по коже до боли, но я терпел… она завела руку за спину и щупала, и мяла яйца, прижимая к ягодицам — Да, так! — сказал я — кровь сильнее приливает… Да!.. Да! — и сжал её бёдра и, приподнимая, двигал, погружаясь в сладострастие… В дверь постучали, громко, настойчиво — Не останавливайся! — Наташка двигалась, отклоняясь назад… снова стук, настойчиво и громко — Наташ! — Не отвлекайся! Не отвлекааайся! — её глаза закрыты, губы сжаты и движения отрывистые, резкие и я впиваюсь в её грудь пальцами, и сжимаю титьки и сам двигаюсь, приподнимаясь и опускаясь… - опять стучат — Да, пошли вы! — и я, резко приподнявшись, сажусь и подхватываю Наташку за жопу, а она, обвив меня, прижимается грудью и, запрокинув голову, натягивается с хриплыми стонами, закатив глаза… и затихает, расслабленно опустив свою головку на моё плечо..

— Ты кончил?

— Нет, а ты?

— Я кончил… оой, кончила! — она смеётся, а я глажу её плечи, трогаю волосы и целую.

— Ты будешь?

— Нет. Потом. Днём, где-нибудь зажму тебя и выебу.

— Матершинник — смеётся Наташка.

В дверь снова постучали, Наташка встала — Ты отдохни — и, одевшись, подошла к двери, вытянула засовы и открыла замок — Ну, кто тут ломится в царскую опочивальню?

— Васса, ты же сама сказала, поговорим утром! — это была та, рыжая, с карими глазами.

— Поговорим в тронном зале, а ты, Марья, вынеси горшок, да послужи принцу.

Я лежал поверх одеяла, сдвинувшись от обоссанного места. Подошла Марья и, увидев жёлтое пятно на одеяле, покачала головой — Что же ты дотерпел до такого?

— Я не хотел вас будить, вы так сладко спали.

— Ладно, сдвинься чуть, я отнесу в баньку, замочу и постираю — она потянула из-под меня одеяло, сложила и, взяв горшок, вышла.

После завтрака я отпустил Марью и вышел из дворца.

У раскрытых ворот прохаживались дружинники Черномора, ещё трое, верхом, в бронях и с оружием, видимо готовые выехать на смену Алёшке и Микуле, слушали наставления Черномора.

Я не стал подходить к ним, обошёл дворец и пошёл по центральной улице Царского Села.

Настасью и Василису я увидел издали: на той же полянке, где я боролся с Настей, они бились на деревянных мечах. Ни Наташки, ни второй, блондинки Забавы, рядом не было.

Я подошёл к ним и остановился, наблюдая за тренировочным боем сестёр.

Они бились, не обращая на меня внимания, видимо, выдерживая какой-то временной промежуток.

Невольно пришлось сравнить их: Настю, будто топором вырубили из огромного куска дерева; крепкая, вся в бугристых мышцах, лоснящихся на солнце от пота. Василису же, не уступающую сестре ни в росте, ни в крепости физической, словно резцом выточил искусный мастер. Изящная, нервически подвижная, идеально сложенная — я залюбовался ею, мысленно раздевая, и рисуя воображением её обнажённые формы.

Видимо я так замечтался, что, глядя прямо на них не увидел, как они, обратив внимание на меня, остановились и, поздоровавшись со мной, ожидали ответа.

— … вет Григорьевич..

— А? Что?

Они переглянулись и расхохотались. Я смущённо улыбался.

— Говорят, ты Настасью поборол? — Василиса смерила меня взглядом и взглянула на сестру.

Настя зарделась и опустила глаза.

— Хм, да что ты как девка красная застеснялась-то? Я что ли не видела, чем вы занимались?!

Я увидел на траве поодаль, лук в кожаном налуче и тулью со стрелами.

Перехватив мой взгляд и, заметив интерес, Василиса улыбнулась — Хочешь попробовать? Вона — она махнула рукой в сторону — постреляй, а мы посмотрим.

Я глянул, куда указывала Василиса и увидел шагах в двадцати пяти чучело из веток в рост человека, и сделано оно было довольно точно: и голова, и руки, и ноги имелись.

Я подошёл, вытянул лук из налучия и удивился его размерам и ощутимой тяжести: сделан был из длинной ветви ясеня, высотой почти в мой рост, с туго натянутой тетивой, плетёной из жил. Я обхватил его левой рукой под устьем и, захватив тетиву тремя пальцами правой, натянул сколько смог, отпустил и глянул на Василису. Она даже не улыбалась. Настя, сбоку смотрела на сестру и тоже была очень серьёзна, чем и удивила меня.

— Ну, что ты на меня так смотришь? — улыбнулся я Василисе.

Она подошла ко мне — Дай! Хочешь состязаться в меткости стрельбы? Давай! Но, если проиграешь, принц, будешь у меня в услужении — и, вытряхнув стрелы из тульи, выбрала три, помеченные краской и отложила в сторону.

— Почему они меченые? Для меня что-ли приготовлены?

— Эти — налерь!

— Что?

— Наконечники костяные и пропитаны ядом.

— Хорошо! Значит ты будешь стрелять в меня отравленными стрелами.

У Василисы расширялись зрачки. Я пошёл к чучелу. Над поляной нависла гнетущая тишина. Я остановился и обернулся: с лица Насти сошёл румянец, Василиса тоже побледнела, но, закусив удила, уже не могла пойти на попятную.

— Да ты не пужайся так-то — усмехнулся я — не попадёшь ты в меня; поймаю я твои стрелы… и это и есть, моё условие: я ловлю стрелы и ты моя в любое время дня или ночи, когда захочу тебя… если же не словлю — делай со мной тогда, что хошь! Я, твой! — и, подойдя к чучелу, развернулся и замер.

На Настю было жалко смотреть, она и боялась и, помня, что произошло во время нашей борьбы, с надеждой взглядывала на меня и, с мольбой, на Василису, но — ничего не говорила.

Василиса же, полностью сосредоточилась на подготовке к стрельбе и, ничего вокруг уже не замечала.

Внимательно наблюдая за нею, я так заинтересовался, что даже забыл о том, что через пару минут ядовитые стрелы будут выпущены этой красивой женщиной в меня.

Она стояла в стойке: ноги чуть шире плеч, в боковой плоскости от цели, слегка скосолапив стопы (видимо для устойчивости при взводе), левая рука сжимает рукоять лука под устьем, правой кладёт стрелу на устье поверх кисти, повернув отбойное перо влево и вставляет пятку стрелы в седло тетивы до полной усадки и, зажав пятку двумя пальцами, натягивает тетиву, двигая предплечье правой руки по вектору стрелы до касания тетивой соска правой груди. Голова повёрнута к цели, спина прямая, взгляд вперился в меня.

Я чуть повернул голову, чтобы задействовать периферийное зрение и увидел, как медленно медленно стали раздвигаться её пальцы и сдвинулась тетива… я сморгнул и, подняв правую руку, обхватил двумя пальцами стержень стрелы и, постепенно сжимая пальцы, остановил полёт. Закончив, виртуально, траекторию полёта стрелы, я поразился меткости Василисы: стрела, если б я её не поймал, прошла бы на расстоянии, не превышающем одной линии[1] от моей правой щеки. Я перехватил стрелу в левую руку, а Василиса уже натягивала тетиву для второго выстрела… я снова сморгнул, снова остановил и перехватил вторую стрелу, а Василиса уже натягивала тетиву для третьего выстрела — всё повторилось.

Она ещё не успела опустить лук, а я уже стоял рядом, с зажатыми в левой руке стрелами. Когда время о'жило, она, увидев меня прямо перед собой, вздрогнула от неожиданности, выронила лук и отступила, не веря своим глазам. Бросила взгляд поверх моей головы на мишень, снова взглянула на меня и только теперь увидела стрелы в моей руке.

Настя шумно передохнула и подошла к нам. Она смотрела на меня во все глаза, и я чувствовал, что ей стоит больших усилий сдерживать себя от того, чтобы не сгрести меня в охапку и затискать.

Я усмехнулся, разжал руку и, отвернувшись от Василисы, грубовато бросил — Ты моя. Ты вся моя!

Я пошёл во дворец, прислушиваясь к тому, что происходит за моей спиной и, не слыша шагов, обернулся: Настя, сунув лук в налучие, собирала стрелы в тулью, Василиса так и стояла, словно остолбенев.

— Василиса! — она испуганно взглянула на меня — ступай за мной!

Стражи у крыльца не было, ворота закрыты, Черномор куда-то ушёл по своим охранным делам.

Я поднялся на крыльцо дворца, Василиса следом.

У двери в опочивальню стражей тоже не было, дверь закрыта.

"Надеюсь не на замок" — подумал я, толкнув дверь, и она со скрипом открылась.

" Да где же Наташка?" — удивился я, не увидев её.

Василиса остановилась в коридоре, не решаясь зайти.

— Ну что ты встала? С утра ломилась, как к себе домой. Заходи и дверь закрой!

Меня уже начинало лихорадить в предвкушении и от этого я становился несдержанно груб.

Одеяла на кровати не было, видимо ещё не высохло.

Закрыв дверь, Василиса опять зависла.

— Ты толи боишься меня? — я сел на кровать — Подойди!

Она подошла.

— Достань горшок из-под кровати, я ссать хочу!

Она опустилась на колени и, припав грудью к полу, шарила рукой под кроватью.

— Стой так!

Она замерла. На ней был жёлтый сарафан, стянутый кожаным узким ремнём в поясе.

Я встал и, подойдя с жопы, задрал сарафан и натянул ей на голову. Трусов, конечно, не было! И хотя недостатком воображения я не страдал, но, увидев её широченную, необхватную жопу, и круто выпирающие линии бёдер, я осознал, как жалки и далеки от реальности были мои фантазии. К такой большой жопе я ещё не прижимался. Но ещё больше, чем сама жопа, меня поразило миниатюрное колечко ануса (затрясло от вожделения), аккуратные срамные губки и высокая промежность: от нижней спайки до ануса было… я прижал к промежности два — Аах! — выдохнула Василиса — … мало!.. три пальца!

07.01.16.

Глава XIV. Второй совет в Тронном Зале

Я провёл пальцем по губкам и раздвинул их; розовые, чуть припухшие и слипшиеся нимфы, закрывали интроитус.

Было неудобно, согнувшись, касаться и любоваться соблазнительной прелестью Василисы, и я выпрямился — Вставай и ложись на кровать.

Василиса встала — Подожди! — я опустился на колени и стянул с её ног скорни, распустил ремень и, подхватив подол сарафана, потянул вверх — Наклонись! — она наклонилась, и я стянул его. Колыхнулись груди, и я приложился к ним руками, титьки — третий размер, не больше, но округлые и очень упругие!

— Теперь ложись!

Она легла и я, раздевшись, улёгся на Василису.

Я держался руками за титьки и пытался засунуть торчащий член во влагалище — Помоги!

Она раздвинула губы и, прихватив пальцами член, направила и я медленно погрузился в её плоть. Влагалище было тесное и неглубокое, я почувствовал, как головка ткнулась в матку. Василиса охнула и я, также медленно, приподнимая жопу, вытягивал член из неё. Дверь заскрипела, открываясь, и в спальню вошли; Наташка, она хмыкнула, и я узнал её по голосу, и Забава — Ой! Я ебал Василису, не обращая внимания на вошедших, но ощущая их взгляды на своей жопе, ритмично двигающейся вниз-вверх. Василиса лежала с раздвинутыми ногами, руки на кровати, вдоль тела — Возьми за жопу! — приказал я и она обхватила мою жопу — Двигай! Двигай меня! — и она послушно стала двигать меня, прижимая к лобку. В яйцах появилось тянущее и знобящее ощущение, пошедшее волнами от низа живота по всему телу, и я резко вытащил хуй из Василисы и сполз с неё — Ложись на живот! Она перекатилась на живот, и я сел, касаясь яйцами её головы, и приподнял и опустил ноги на её плечи, и лёг на спину — Соси! Она подняла голову, касаясь носом и губами торчащего хуя и, взяв его в рот и за щеку, стала сосать, но я хотел большего и, сжав её голову, притянул к животу, проталкивая залупу в горло… она давилась, краснея, текли слёзы и рот наполнялся слюной, стекающей через нижнюю губу на яйца. Я приподнялся и увидел, как смотрят на нас Наташка с Забавой: на губах Наташки ироничная улыбка, мол "Ну ну, горбатого могила..", Забава плотоядно улыбалась, впиваясь глазами в каждое движение наших тел. Василиса, наконец, приспособилась к моему хую, проникающему в её горло, и я отстранил её и сел — Встань на колени! — она встала жопой ко мне, опираясь на руки и я гладил её бёдра и щупал губы, и снова гладил ягодицы и, раздвигая губы, засовывал во влагалище пальцы и, припав губами к колечку ануса, лизал его, смачивая слюной и прижал залупу к анусу и засунул хуй в жопу, медленно, но одним движением и Василиса, со стоном, подалась вперёд, но я довёл погружение, прижавшись животом к её жопе и задержался, наслаждаясь пульсирующим сфинктером, который, противясь противоестественному, то сжимался, пытаясь втянуть хуй в утробу, то расслаблялся, пытаясь выдавить хуй из жопы аналом… и, вытягивая хуй из жопы, я впился пальцами в ягодицы и, раздвигая и сдвигая их, ебал Василису до излияния.

— А обещал меня зажать и выебать!

— Выебу ещё, успею.

— А меня? — это Забава.

— И тебя не забуду. Будешь? — обратился я к Наташке и повёл глазами на жопу Василисы.

— Мож Забава? — сказала она.

— Даа! — и Забава, припав губами к жопе Василисы, высосала и проглотила сперму.

— Я хотел ей!

— Надо сразу говорить! — Забава вытерла рот — вдругорядь теперь ей.

— Вдругорядь только с Забавой, если захочет?! — сказала Наташка — Одевайся! Я созвала Совет, тебя ждём. Завтра отправляешься в Тридесятое..

— Вставай! — я шлёпнул Василису по жопе и стал одеваться.

— Идите! Можете в баньку сходить, натоплена — приказала Наташка, когда Василиса оделась.

Забава и Василиса ушли.

В тронном зале собрались те же, что были и на первом: Черномор, Илья и Леший.

Василиса также сидела на троне, а мы за столом.

Окинув всех взглядом, она сказала — Завтра наш гость отправляется в Тридесятое.

— Кто будет сопровождать? — спросил Черномор.

— Забава.

— Чтооо?!

— А то, если угроза исходит от Карлы, то выходит, что с Забавой тебе ничего в пути не грозит.

— А если не от Карлы?

— Даже если не от него, он всё равно в деле и о безопасности племянницы позаботится; Забава для него, как дочь родная. А посему, выходит, завтра тебе и в путь, и Забаве не надо давать сопровождение, ты за нею присмотришь.

Открылась дверь и заглянула Алёна — Ой! — и стала закрывать дверь.

— Алёна, постой!

— Да я к дяде Лёше "Что за наваждение?" — всё повторялось в мельчайших деталях.

— Что хотела дочка? — Леший аж засветился весь.

— Дядь Лёш, ты братца Иванушку не видал? Опять запропастился куда-то.

Леший вздохнул — У Водяного он.

— Да что там на болоте, мёдом что ли намазано?

Леший пожал плечами и развёл мохнатые руки.

— Ну, придёт домой братец, ох накажу непутёвого — и она взглянула на Наталью.

— Вот — протягивала та, ключ — сходите-ка с Романом Григорьевичем на склад, выдай ему под роспись, скатерть-самобранку и залог с него возьми.

— Какой залог?! — возмутился я — кроссовки что-ли?

— Она найдёт, что с тебя взять! — Наталья не смотрела на меня.

Я пожал плечами и вышел за сестрицей.

Алёна открыла дверь и вошла — Подожди я свечи запалю.

— Иди — позвала она меня минуты через три, и когда я вошёл, закрыла за мной дверь на замок и, повернувшись ко мне, обняла и полезла рукой в трико.

Я отстранил её и глядя в глаза спросил — Никак не возьму в толк, Алёна, почему вы все лезете на меня, в царстве есть мужики в самом, так сказать, соку, да и мужья же у вас есть?!

— Мужья! — невесело усмехнулась Алёна — Наши мужья вылизывают жопу Несмеяне после горшка. Да даже и воротятся, толку с того? Чары Шемаханской ни я, ни Василиса, снять не можем, только Марья, а Марья не посмеет запустить Волшебство, тогда к Кощею сила вернётся… - она помолчала — А мужики, что здесь, они ведь, каждый, при пизде и попробуй позарься на кого из них, жёнушки волосы то на головушке проредят! — она вздохнула и улыбнулась — Так что, Роман свет Григорьевич, трахай ты нас сколько тебе не жалко! Мы только в пояс тебе поклонимся; за любовь твою ненасытную, за желания твои всякие разные — она игриво качнула бёдрами и снова притянула меня к себе.

— Постой, Алёна — я высвободился из её объятий и, пройдя по проходу, отыскал волшебную палочку.

— Ты хочешь бросить мне палку, с палочкой на пару?! — грубовато спросила сестрица.

— Нет! Я хочу, чтобы ты трахала меня палочкой в жопу, когда я буду трахать тебя в пизду — грубо и непристойно ответил я, вкладывая палочку в её руку.

— Оооо! Ддавай!

Я стягивал с неё сарафан, она раздевала меня и вот мы голые, в объятиях друг у друга. Я сжимаю её бёдра и тяну вверх, чтобы насадить на хуй, она держится за мои плечи и — Ааааа… ааа — насадилась!

— Где палочка, Алёна?

— Щас — она шарит рукой по столу и находит — щас! — она тычет палочкой мне в жопу.

— Ты хоть оближи её, Алёна!

Она берёт палочку в рот, слюнявит и снова тычет ею в мою жопу — Направь своей рукой!

Я направляю палочку в анус, и она входит в мою жопу — Всё! Теперь ты ебёшь меня, а я тебя.

— Неудобно, давай ляжем — просит Алёна — и мы ложимся на пол в проходе между столами и ебёмся… ебёмся… ебёмся и Алёна, задыхаясь, кончает.

Она вытаскивает палочку из моей жопы — А ты?

— Я ещё нет, вставай раком! — и Алёна встаёт раком, прогнувшись, и я засовываю в жопу и ебу и сливаю.

Мы одеваемся, она открывает дверь, и мы выходим — Ой, а скатерть-самобранку то забыли — и Алёна возвращается и выносит свёрнутый лоскут ткани.

— Ой! Залог же с тебя!

Я развожу руки.

— Трусы снимай. У нас в трусах никто не ходит, будут здесь лежать, как диковинка — смеётся Алёна.

Делать нечего и я снимаю, и отдаю трусы в залог. Она гасит светильники, закрывает дверь, и мы возвращаемся в тронный зал.

Алёна отдаёт ключ Наташке и идёт к двери, я сажусь за стол и тут…

От ворот послышался шум, гвалт, крики, все соскочили и к окнам.

— Заломал! Заломал медведь мужика! Опять заломал! — кричали бабы.

"А в ворота заводили коня, запряжённого в телегу и на телеге, прикрытый рогожкой, лежал заломанный мужик" — подумал я, и не встал к окну.

— Опять! — охнула Васса.

Все вернулись на свои места, Василиса подняла сумку, стоящую возле трона и, достав скляницы, передала сестрице Алёнушке.

— Ой! А у меня уже на исходе водичка и Живая, и Мёртвая, как кстати — и она убежала.

— Ну — Василиса смотрела на нас — какие будут советы для принца.

Все молчали.

— А что мы можем посоветовать Роману Григорьевичу? — ответил за всех Черномор — мы ведь даже толком и не знаем, зачем он в Тридесятое едет.

И снова молчание.

— Ну, хорошо. Выезжают они завтра поутру, сразу после восхода солнца. На этом Совет окончен.

10.01.16.

Глава XV. Последний день в Тридевятом Царстве.

Мы вышли из Тронного Зала во двор и тут я увидел телегу с заломанным, прикрытым рогожкой. Сестрица Алёнушка вела коня под уздцы, бабы шли следом.

— Интересно, хочу посмотреть, как это выглядит.

— Это жуткое зрелище, лучше не смотреть — тихо сказала Наташка.

— Нет, я всё же посмотрю, а ты иди отдохни — я тронул её живот.

Наташка ушла, а я пошёл следом за телегой. Когда Алёна остановила коня у избы мужика, возле телеги я остался один, все бабёнки разошлись куда-то по пути.

Алёнушка подошла к телеге и сдёрнула рогожку… У меня захолонуло внутри: голова мужика неестественно задрана вверх и повёрнута на сто-восемьдесят градусов, череп размозжён, лица не видно — залито спёкшейся кровью, рубашка разорвана и на плечах, и на спине глубокие раны от когтей, с блестящими, сквозь кровь, рваными сухожилиями и сизыми мышцами.

К горлу подкатил комок, но я подавил судорогу и, с удивлением, смотрел на сестрицу Алёнушку. Понятно, что видела она эту картину не впервой, но всё же размеренность движений и спокойная деловитость, с которой она осматривала труп мужика, меня поразили.

Она поставила на телегу скляницы и, открыв одну из них и, зажав пальцем отверстие горлышка, побрызгала на жуткие раны мужика.

Я смотрел, открыв рот: ужасные раны затянулись, а потом и совсем исчезли, прямо на моих глазах, исчезла запёкшаяся кровь и только разорванная рубашка не срослась.

Алёна закрыла скляницу и, взяв другую и открыв её, проделала то же самое.

Мужик дёрнулся раз, другой, голова повернулась, заняв на плечах естественное положение и мужик открыл глаза, сел, а потом и соскочил с телеги. Покрутив головой и, увидев нас с Алёнушкой, сказал — Здрассьте, вам! — и снова осмотрелся.

— Алёнушка, а ты чего здесь?

— Да мимо шла, дядька, а ты куда собрался?

Он почесал затылок — Дак иии не помню чтой-то. Оооох, а рубаха то у меня рваная? — удивился он.

— Ну, так веди, распрягай свою кобылку, дядька, да в дом иди, рубаху штопай — она взяла скляницы с телеги.

Мужик подобрал вожжи — Ноо! — и пошёл.

— Он, что, ничего не помнит?!

— Нет — и Алёнушка взглянула на меня — Да ты весь белый! Напужался?

Она шагнула ко мне и, прижимаясь животом и грудью, гладила лицо — Странно, гладкая..

— Чтооо?

— Щетины нет, не обрастаешь, как будто время остановилось для тебя — и, обхватив меня за шею и притянув, впилась в губы.

— Может трахнешь меня прямо здесь, я уже вся истосковалась!

— Алён, ты тоже без памяти? И часу не прошло, как я на тебе катался, а ты тыкала меня в жопу палочкой. Забыла?

— Забыла! Не помню! — она смотрела в мои глаза без тени улыбки на лице, и я смутился.

— Дурачок! И доверчивыыый! Такого обвести вокруг пальца — как два пальца обоссать!

Она снова прижалась ко мне и поцеловала — Ладно, иди, Василиса ждёт тебя.

Марья накормила нас обедом и вышла, постирать моё трико и футболку, чтобы назавтра, к отъезду, всё было чистым. Я лежал на кровати, прикрыв наготу одеялом.

Наташка села на кровать рядом со мною.

— Порой у меня такое ощущение, что мы здесь не первые, либо не единственные.

— Хочешь сказать, что сказочный мир, некое поле битвы?

— Не поле битвы, а последний оплот, к которому подобрался ворог.

— Слушай, откуда у тебя самовар? Я был у Марьи, а ведь она из бывших, и хоромы богатые, но самовара у неё неээт!

— Нууу, Рома, мы в каком времени то? Самовар на Руси появился, когда?

Я молчал.

— Эээх тыыы, грамотей — укоризненно качала она головой — в начале 18 века, а мы в каком веке с тобой прозябаем? Тоже не знаешь? Да ты где учился, Рома? Что заканчивал?

— Инженер я.

— А я истфак Самарского универа. Так вот, мы где-то в промежности у истории, между седьмым и началом одиннадцатого века. Какие самовары?

— Так у тебя то откуда??

— Когда в третий раз дома проснулась, уже понимая, что это прощальный посыл, решила захватить с собой что-нибудь. Ну, вот только самовар и подвернулся. Думала не прокатит, ан нет, просыпаюсь здесь, а он под боком. Они дооолго дивились, потом привыкли.

— А чё ты электрический то не взяла?

— Роом, ты о чём думаешь? — она дотронулась до моего лба — вроде холодный. Какое электричество в седьмом или даже в одиннадцатом веке?

— Наташ, так что всё-таки случилось триста лет назад?

— На рубеже пятого или шестого века на Русь пришли первые проповедники евангелия.

— Но Русь крестили в десятом веке.

— Крещение Руси, завершающий акт спектакля, под названием "Порабощение Славян-Ростов", начало ночи Сварога, которая продлится семь кругов жизни, если считать от даты крещения Руси.

— Даже я этого не знал, а ты знаешь, и почему ты решила, что я Пришелец? Может Пришелец это ты?

— Ром, твой путь в Тридесятое и, возможно там, и откроется что-то, доселе неведомое. А, может быть, это только начало Пути… твоего Пути..

— Ну, что ты на меня так смотришь? Всё, что я знала — я тебе сказала. Дальше начинается твоя Миссия.

Я молчал, совершенно сбитый с толку: "Мало было мне Мира Серого (о котором я так ничего и не узнал), мало мне было Чернобога с Белбогом (о которых я, вообще, чуть ли не вперые услышал от Наташки). Теперь вот ночь Сварога, семь кругов жизни и христианство на Руси! И как это всё связано? И каким боком здесь оказался я??"

— Почему я? Почему ты?

Наташка тяжело вздохнула — Ром, я знаю об этом ровно столько, сколько знаешь ты, то есть, не знаю ни че го!

— Ну, хорошо, ладно. Мы поедем на лошадях?

— Да.

— А ковра-самолёта нету?

— Ковры-самолёты не из русских народных сказок. В русских сказках есть летучий корабль, но в моём царстве нет этого чуда, то есть, нет этой сказки.

— А чем будет кормить скатерть-самобранка? А у неё срок годности не истёк?

Наташка смотрела на меня и улыбалась, и вдруг помрачнела.

— Наташ, ты чего?

— Я вам в дорогу отлила в скляницы воды, немного, но раза на три хватит. Скляницы с Водой у Забавы.

— Что значит на три? — внутри шевельнулось недоброе предчувствие.

— Если тебя убъют только три раза — Забава тебя оживит. Если убьют четвёртый раз, то навсегда.

Я смотрел на Наташку, но она не улыбалась — Ты чё, серъёзно?

Она покачала головой.

— Но ты даже не переживаешь, хоть бы для виду слезу пустила!

— Рома, я не сплю ночами с первого дня, как ты здесь, я уже много раз мысленно расставалась с тобой и у меня просто не осталось сил на эмоции.

Я взял её руку и потянул к себе. Наташка легла, и я гладил волосы и плечи и через несколько минут она уснула.

Заскрипела дверь, и я проснулся, проснулась и Наташка, и села.

Это была Марья — Принесла одежду тебе, высохла уже. И одеяло высохло. Ужин подавать?

— Я не хочу что-то, а ты? — обратился я к Наташке, надевая трико и футболку.

— Я не хочу, спасибо. Уже темнеет — Наташка смотрела в окно — запали светильники, Марья.

Марья подошла к камину (я, называю камином то, что было похоже на печь, по привычке, но это всё же был не камин) взяла лучину и сунула конец в большой трутовый гриб, который внутри тлел с утра. Лучина загорелась, и она пошла вдоль стен и зажигала фитильки из льна, плавающие в лампадках с маслом, установленных в бронзовых светцах, висящих на стенах.

Я встал — Хоть в баньку сходить что ли, помыться да напарится.

— И то верно — Наташка встала — идём. И ты Марья с нами.

Они мыли меня и хлестали веником, я тёр им спинки и щупал муньки, засовывая пальцы во влагалище и когда возбудился, Марья сама, коснувшись торчащего члена, встала к полку и, выставив жопу, опустила на него голову — В жопу!

Я сжал её бёдра и засунул в жопу и ебал, а Наташка, пристроившись ко мне сзади, тёрлась лобком об мои ягодицы и мяла яйца. Марьины титьки колыхались, и я доставал их, вытянув руку, а голова елозилась по полку. Потом они поменялись местами, и я ебал Наташку в жопу, а Марья, тёрлась пиздою об мою. Хуй стоял и я, поставив Марью раком, ебал в пизду, а Наташка, также тёрлась об мою жопу своей мунькой. Они снова поменялись, и я ебал раком Наташку, а Марья, обхватив меня сзади елозилась по моей спине титьками. Наташка вдруг застонала и стала двигать жопой, насаживаясь, и затихла. Я вытащил из неё хуй и продолжил ебать Марью, и она вскоре застонала и, насаживаясь с силой пиздою, кончила.

Они лежали прямо на полу, а я залез и разлёгся на полке, и пот струился с меня, и было непонятно, то ли от жара, то ли от ебли. Но усталости не было, и я встал и, облившись холодной водой — бабы визгнули — вышел в предбанник и сел на лавочку, дожидаясь их.

Как и в прошлый раз, но только втроём, постояли на улице, обсыхая, и зашли во дворец.

Захотелось пить, и Марья принесла пиво[2] в кружках.

Я лёг в кровать и только сейчас почувствовал усталость: "Отчего? Удивился я сам себе; палец о палец за день не ударил, только ёбся! Неужели от ебли устал?"

Рядом легла Наташка, Марья погасила в светцах лампадки и забралась ко мне под одеяло с другого боку.

Глаза слипались, я погружался в сон.

Глава XVI. В Тридесятое Государство. Забава

Первого и второго петуха я проспал, с третьим, Наташка разбудила меня. Марьи рядом уже не было, видимо пошла собрать на стол.

Наташка обняла меня, прижалась и, трогая и дроча торчащий член, залезла на меня, села ко мне спиной и, приподнявшись и направляя рукой, натянулась жопой, и я смотрел, как он входит, как расширяется колечко ануса, плотно обхватывая и сдавливая мою плоть. Посидев немного без движения, она стала тужиться, чуть приподнявшись, выдавливая член из жопы, и я увидел, как выворачивается анус, как покраснели от натуги ягодицы и, когда член выскользнул, из жопы пошли газы с характерным звуком.

— Фууу, Наташка, ты что делаешь?!

Она засмеялась — Мечу тебя, чтобы мною пах.

— Тогда уж лучше обоссать, запах мочи более острый и дольше держится.

— Хорошо, я как раз хочу! — и она, повернувшись ко мне лицом и привстав на коленях, ссала на меня, покачивая бёдрами и разбрызгивая мочу на живот, на грудь и даже на лицо. Одеяло и простынь подо мною намокли, и я сел, и отодвинулся.

Наташка легла, раздвинув ноги — Теперь ты меня, пометь!

И я, стоя над нею на коленях, ссал, водя членом, на ноги, промежность и живот, грудь, шею и лицо.

— И меня пометь! — я не слышал, как вошла Марья и, сдержав излияние мочи, ждал, пока она разденется и ляжет под меня, но мочи осталось совсем мало, и я сбрызнул только живот.

— Дрочи! — приказал я, помечу тебя спермой и она, обхватив член и сдавливая его, дрочила долго долго, но не подступало и тогда я сам, убрав её руку, дрочил и когда подкатило и ятра сладко сжались, подтягивая мошонку я, чуть наклонившись, брызнул спермой на её грудь и лицо.

С лица она слизала капли спермы, собирая рукой, а на животе размазала, втирая в кожу. Наташка облизала и обсосала член, собрав сгустки спермы.

Мы встали и оделись.

На столике было несколько блюд с едой, но я перед дальней дорогой есть не могу.

— Ну, ладно — сказала Марья — пироги я положу в дорогу, а это сами съедим — и они сели с Наташкой к столу и ели, а я вышел во двор и, пройдя в баньку и, раздевшись, окатил себя двумя бадейками воды: горячей и холодной. Обсох в предбаннике, оделся и пошёл к воротам.

У ворот уже ждали меня: Забава на своём коне, Серко держала за узду Василиса, рядом стояли Настя и дядька Черномор. Подошли Наташка и Марья и я сел на своего коня. Марья подала мне кожаную сумку, и я привязал её к седлу.

— А мы совсем без оружия поедем?

— А ты умеешь стрелять из лука или рубиться на мечах? — спросила Наташка — ты едешь с Забавой, оружие не понадобится.

Подошла сестрица Алёнушка и подала Забаве, что-то завёрнутое в тряпку. Забава взяла и убрала в свою сумку.

Край солнца вывернулся из-за горизонта — Ну, пора — сказала Наташка.

— Открывайте ворота — приказал Черномор страже.

Мы выехали за ворота и провожавшие вышли за нами.

— К концу первого дня вы подъедете к речке — сказала Наташка, глядя на меня.

— Молочная речка, кисельные берега?! — сострил я.

Наташа хмыкнула, остальные были серьёзны — Такие речки только в сказках бывают, та речка обычная, ну, то есть она не обычная, но похожа на обычную. Забава знает, местные тоже, но ты не знаешь — её нельзя переплывать или переходить вброд, в общем, на другой берег лучше не соваться — с другого берега нет возврата.

— Стикс?

— Мара.

— Речка Мара?

— Да.

— Ну, да поможет вам Род — Наташка подошла, и я наклонился. Она чмокнула меня — да, не забудь, Забава не забудет, но тебе повторю ещё раз — от камня по левой дороге, а то вернётесь назад, и она легонько шлёпнула Серко.

До камня ехали молча. Когда подъехали надписи указывали:

— на правом: Тридесятое Государство — 300 вёрст с гаком.

— на левом: Тридевятое Царство — 8 вёрст.

Собственно, запутаться, подъезжая по дороге к камню, было и невозможно: подъехали по одной, а от камня поехали по другой.

И опять ехали молча: мне ни о чём не думалось, а Забава была деловита и сосредоточена. Два раза останавливались передохнуть, размять ноги, да поссать.

То ли Наташка ошиблась, то ли блондинка была крашеная, но Забава даже не разрешила мне смотреть, как она ссыт и не смотрела в мою сторону, когда ссал я.

Я предложил Забаве остановиться перекусить чего-нибудь, но она только сказала — Дай пирожка, Марья вроде бы клала.

Я открыл сумку и достал, завёрнутые в лоскут толстины, пирожки и развернул. Забава взяла два, и мы поехали.

— А тебе что передала сестрица Алёнушка?

— Огниво.

Солнце припекало, вокруг была степь и даже кромки леса не было видно, в какую ни глянь сторону.

К речке подъехали, когда солнце уже клонилось к закату.

— Дальше всё просто, едем по берегу, по течению реки — сказала Забава — а на ночлег остановимся вооон в том околочке.

Доехав до околка, первым делом напоили коней, стреножили и пустили пастись. Напились сами и ополоснули лица. Речка была неширокая, течение плавное. Оба берега пологие, но на другом берегу, стеной стоял лес, подступая к самой воде.

— Набери валежника для костра, я пока огонь разведу — попросила Забава.

Я пошёл по берёзовому околку собирая сушняк и, вдруг, увидел прямо перед собой размытое пятно, очертаниями напоминающее человеческое существо, и это существо что-то говорило, причём говорило на русском языке, но понять слов я не смог, меня словно сковало — я стоял и смотрел, и слушал. Длилось видение недолго, полминуты не более, и исчезло также внезапно. Оцепенение прошло, и я попытался вспомнить, что услышал, но, к удивлению, своему, не смог вспомнить ничего.

Когда вернулся к Забаве, с охапкой сухих веток, у неё уже весело дразнил язычком сгущающиеся сумерки огонёк. Я бросил ветки и Забава, ломая их, подкладывала в костерок, и вот он набрал силу и полыхал, постреливая угольками.

— Я что-то встретил в лесочке, или кого-то, оно мне что-то говорило, но я ни слов не разобрал, ни разглядел, что или кто это был.

— Див! — Забава поёжилась и, не глядя на меня, добавила — Предсказывал тебе, либо испытания суровые, либо….

Она молчала, и я спросил — Либо, что?

Забава подняла на меня глаза — Смерть..

Теперь и мне стало не по себе, а по коже, от затылка, побежали мурашки.

— Ладно — сказала она — что написано на роду, того не миновать, доставай скатёрку, да раскладывай, теперь можно и поесть — и она присела к костру.

Я расстелил скатёрку и посмотрел на Забаву — что будешь заказывать, Забава?

— Скатёрка подчиняется только тому, кому принадлежит, посему ты и заказывай.

Я подумал "А что если.." — А ну ка скатёрка, накрой нам ужин: картошечки запечённой, грибков солёных, хлебушка ржаного, четушку "Путинки", да шоколадку "Люкс" — для Забавы!

Грибочки и хлеб появились сразу, а потом скатёрка зависла, и я подумал было, не сможет; но вдруг на скатёрке нарисовалась четушка водочки, запотевшая, будто только что из холодильника, я потёр руки — Таак! — потом шмякнулась шоколадка, и, наконец, покатилась картошечка.

Таак! — потирая руки, взял картошину — Ух тыы! — я подбросил её — Горячаяаа!

Дуя на руки, я очистил картошку и протянул Забаве, она взяла и тут же обронила, обжегшись — Ой!

— Ты дуй на неё, дуй! — и, очистив вторую, показал ей, перекатывая картошину из одной ладони в другую, дул на неё.

Я откусил — Аааа! Рассыпчатая!

Забава, глядя на меня, тоже осторожно откусила и держала во рту, перекатывая языком, потом раскусила и… заулыбалась — Вкуусная.

Ох, что ж это я! — Я взял четушку, отвернул колпачок — За твоё здоровье, Забава! — и, приложившись к горлышку, отхлебнул, сделав три глотка.

Ааээх! — крякнул я, морщась и занюхивая горбушкой ржаного, протянул водку Забаве и увидев её гримаску, заулыбался — она тоже морщилась, глядя на меня.

Забава осторожно взяла четушку, понюхала и скривила губки — Ты попробуй!

Забава поднесла к губам и, поднимая четушку рукой, обхватила горлышко губами и хлебнула..

Я успел поймать четушку, выпавшую из её руки.

— Пррфуу! — выплюнула она водку и, зажав рот и, вытаращив глаза, вскочила и кинулась к воде и, упав на колени, схватывала ладошками воду и плескала в рот и лицо.

— Грибком закуси — сказал я, когда она, плюясь и швыркая носом, подошла к костру.

Пришлось мне одному приговорить четушку, но под солёные грибочки с печёной картошечкой и ржаным хлебушком, она ушла за милую душу.

Забава тоже ела с удовольствием, а когда я прикладывался к горлышку, морщилась, но смотрела на меня с восхищением.

Когда съели картошку грибочки и хлеб я указал на шоколадку — Тебе.

Забава уже и сама приглядывалась к ней, но опасалась брать.

Я развернул шуршащую обёртку и отломил от плитки несколько долек.

— Вот так берёшь в рот, на язык и сосёшь — я положил дольку на язык — Забава сморщилась, но на моём лице было выражение удовольствия, и она сделала также.

Таял во рту Забавы шоколад — таяла от блаженства Забава. Вторая, третья и вот она уже сама отламывает от плитки дольки, нюхает и берёт в рот.

— Эээээ, всё не ешь, жопа слипнется.

— У меня не слипнется — губы и щёки вымазаны в шоколаде, она облизывает пальцы и удивлённо смотрит на скатёрку, потом умильно на меня.

— Неээт, Забава! Хватит! Завтра утром ещё попросим.

— Ну принц, ну миленький, ещё одну — она вела себя, как ребёнок, а я как строгий отец — Спать! — приказал я — хватит клянчить, не маленькая.

— Ты ужасный! Ты плохой! Ты не любишь Забаву! Ты не хочешь Забаву!

— Да хуй с тобой! Я предупреждал. Скатёрка, дай ещё одну шоколадку "Люкс" для Забавы.

На этот раз шоколадка шлёпнулась на скатёрку, едва я договорил. Забава схватила, развернула, разломала на дольки и через полминуты уже облизывала пальцы.

У меня уже слипались глаза и она, заметив это, подскочила — Сейчас, я всё приготовлю.

Она сдвинула веткой догорающий костёр, смела в сторону золу, подтянула свою сумку, достала из неё кусок сложенной ткани и, развернув, постелила на место кострища.

— Ложись, я пойду лицо и руки ополосну.

Я лёг и сразу же провалился в сон.

Меня разбудило хныкание.

Забава сидела рядом со мною и трогала за плечо.

Я сел и протёр глаза. Солнце уже поднялось над верхушками деревьев леса на противоположном берегу.

Ну, что опять? Сейчас лицо ополосну и разверну скатёрку.

— Да не это. Слиплась.

— Что слиплась? — сказывалось выпитое и я не сразу вспомнил вчерашнее.

— Жопа слиплась.

Я уставился на неё, всё ещё ничего не понимая.

— Я посрать не могу — грубо ответила Забава.

— Ах воон в чём дело. Слушать надо старших, дрянная девчонка.

— Ну принц, ну миленький, делать то чего, у меня уже жопа болит и живот, а посрать не могу.

Я встал — Идём к воде!

Она шла за мной.

— Становись на колени.

Забава послушно опустилась на колени, и я задрал исподку. Попка была аккуратная, девичья, невинная, с маленьким, коричневатым и сморщенным, колечком ануса. У меня аж слюнки потекли.

Я легонько шлёпнул по ягодицам — Расслабься! — ополоснул руки в воде и поплевал на средний палец правой руки. Коснувшись ануса, смазал его слюной с пальца и, снова сплюнув на палец, прижал его к анусу и медленно вдавил в жопу. Говно в комках было твёрдое и сухое. Я вытащил палец, ещё раз сплюнул на него и, снова засунув, осторожно отщипнул комочек говна и извлёк из жопы. Забава сопела, но молчала.

Когда я извлёк, таким же образом, все слипшиеся комки кала, она натужилась и покакала.

— Ну вот и славно — я повернулся к воде и стал мыть руки. Забава всё также стояла на коленях.

— Ты ещё не закончила? — смотреть на её красоту без вожделения я уже не мог.

— Ну!

— Что ну?

— Что, что! Трахай уже! Только в жопу!

Я не поверил своим ушам и возблагодарил скатёрку и шоколад.

— Повернись — я повернул её к воде и подмыл, касаясь пальцами лобка, губок, промежности и, трогая другой рукой, затвердевший, как камень, член.

Вода была парная и Забава терпеливо перенесла процедуру подмывания.

Я снял трико и встал на колени. Сморщенное колечко ануса дышало, разжигая похоть и я прижался головкой к нему — Тужься, как будто какаешь!

Она стала тужиться и член мягко вошёл в жопу.

Забава задохнулась от ощущения; впервые мужской член проник в её утробу. Это было новое, необыкновенное чувство: она тужилась, но вместо выдавливания из себя, её жопа принимала в себя! Он ещё раз сказал — Тужься! — и Забава тужилась, выдавливая из себя его плоть и это было уже знакомое, также, как и какать, но теперь эти ощущения смешались и, принимая в себя его член, она задыхалась, замирая от боли с примесью наслаждения и, выдавливая с ощущением выходящего из утробы говна и чередование ощущений и чередование смыслов и его медленные протяжные погружения и такие же медленные движения назад толкали волны сладострастия от сгустка нервов в анале вверх к лобку и ещё выше к низу живота и ещё выше к груди и когда волны прихлынули к голове её затрясло и она услышала чей то стон, грудной и чистый и удивилась, а стоны перешли в хрипы, а хрипы захлёбывались нехваткой воздуха и когда она поняла, что стоны исходят из её груди, яркой вспышкой пришёл оргазм и сознание померкло.

Я испугался, увидев, как обмякшее и расслабленное тело Забавы опустилось на землю. Член звенел от напряжения — я не успел излиться и пребывал в сомнении; борясь с желанием кончить в жопу, потерявшей сознание девушки или приводить её в чувство, забыв о сексе. Но, как и всегда, победила похоть и я, сев на её жопу и направляя член, засадил его, и она дёрнулась, приходя в себя, а я излился, судорожно передёрнувшись.

Я ещё раз подмыл Забаву, подмылся сам и мы, расстелив скатёрку, заказали те же блюда, только без водки. Забаве на этот раз я заказал шоколадку "Экстра". Она хотела сразу же её съесть, но я, пользуясь заработанным авторитетом, не разрешил и она послушно, как ребёнок, позавтракала и лишь потом съела шоколадку. Мы напились воды и, оседлав своих коней, двинулись дальше.

И опять мы ехали весь день, делая перерывы только для туалета. Теперь Забава не уходила в сторону, а присаживалась там, где соскакивала с коня, и я смотрел, как льётся из-под неё жёлтая пахучая моча и если хотел ссать, то становился рядом с нею и ссал. Я даже щупал её, и она всё терпела.

К вечеру на ночлег мы снова остановились у околка, я набрал и принёс валежника, Забава развела костёр. Ополоснув руки и лица и напившись воды, мы развернули скатёрку. Я заказал для Забавы шоколадку, себе водочки, а на закуску жареной картошки с грибами, хлеба ржаного и солёных огурчиков. Жареная картошка Забаве очень понравилась, но ела она торопливо и, закончив, схватила шоколадку, долго осматривала обёртку, щупала и прислушивалась к шуршанию фольги, нюхала и, наконец, развернув, съела за полминуты.,

Она помяла обёртку. обшарила глазами скатёрку и жалостливо взглянула на меня, и я не стал противиться, был пьян и хотелось спать, и заказал ещё одну.

Забава схватила её двумя руками и прижала к груди — Ты ложись, я сейчас приготовлю место, а есть я её не буду, это на утро — и она приготовила спальное место, и я лёг, расслабился и сразу же уснул.

Забава, выждав, когда принц засопел ровно и медленно, развернула обёртку и слопала шоколадку. Сладко потянулась и улеглась, прижавшись к принцу.

Она лежала с открытыми глазами, словно чего-то ожидая и, когда они появились, осторожно встала и отошла. Три оборотня приблизились к спящему и, потянув носами, отворотили свои рыла.

— Растерзаем прямо здесь, — сказал один, сиплым густым голосом.

— Забаве ещё спать здесь — ответил другой.

— Может сначала его коня? — добавил третий.

— Нет, с него начнём — снова просипел первый — с конём после позабавимся.

Забава, вдруг, вспомнила, что, "Если принца сейчас "растерзают", то она уже больше никогда не увидит шоколадок, ведь скатёрка никому не подчинится, пока принц сам не передаст её другому, и потом, кто будет утром помогать ей, если опять слипнется?"

И это спасло принцу жизнь — Нет! — Забава шагнула, легла рядом с принцем и обняла его — Уходите! Не трогайте! Он, мой!

Оборотни переглянулись, попятились и, развернувшись, растворились в ночи.

Но Забаве не спалось и в её маленькой головке созрел ещё один план.

Забава хищно улыбнулась и села. Дотронувшись до принца — отдёрнула руку, но он спал мертвецким сном, и Забава решилась. Она стянула с принца трико, с себя исподку и стала щупать яйца и мять член у спящего. И когда член возбудился и встал, Забава, привстав, раздвинула ноги и опускаясь, наткнулась губами, замерла и, закусив губу, медленно натянулась. Было больно и она стиснула зубы, чтобы не застонать, а когда боль утихла, она передохнула и снялась с торчащего хуя принца. Когда вставала, несколько капель крови капнули на член и на волосы лобка, спящего мужчины. Забава легла, свела ноги и скорчилась. Так и заснула.

И опять меня разбудило её хныкание. Нет — на сей раз она скулила, жалобно, как побитый щенок.

— Ну, дрянная девчонка, опять слиплось?

— Неээт, то есть да, и слиплась, но… - она заплакала.

Я сел — Ты что, Забава?

— Смотрии, что ты сделал со мной — она задрала исподку, развела ноги и раздвинула губки.

Я замер, Забава была девственница, именно была, может быть вчера, может быть ещё ночью, но не теперь, плева была разорвана и сочилась сукровицей.

Я молчал, ничего не понимая и боясь думать о том, что, будучи пьян, мог сделать такое.

— Ты подмял меня ночью и грубо проник… ты сломал мою целку! — по щекам девушки текли слёзы.

— Но я ничего не помню!

— Конечно — она всхлипнула — где тебе упомнить, сломал мне целку и довольный отвалился, и заснул. Вон, у тебя весь причиндал в крови!

Только тут я заметил, что трико спущено. Я опустил глаза и… на члене были засохшие и почерневшие мазлы, на волосах засохшие пятна крови и даже на животе, у пупа, одно пятно. Позже, я вспомнил, что пятно на животе меня удивило, но сейчас, подавленный случившимся, не обратил внимания на это.

— Принц, у меня опять слиплась, ты поможешь?

Я не стал выговаривать ей за то, что она съела шоколадку и покорно согласился.

Забава встала на колени у самой воды, я подмыл её и проделал ту же процедуру, что и вчера.

"Его прикосновения, его нежная кожа на ладонях и пальцах, заводили Забаву, да так, что слюна текла и только он закончил, она натужилась и стала какать, подглядывая, смотрит ли он".

Он, смотрел!

Я смотрел(!), и этот процесс возбуждал меня.

Закончив, она стояла в той же позе, а я всё не мог оторвать взгляд от ей попки.

— Нну!

— Что, Забава?

— Ну, принц, ну, трахни меня в жопу! Ты же хочешь!

Всё-таки блондинка была настоящая! Я уже догадался, что после секса она попросит у меня шоколадку.

"Да и хуй с тобой! Сама предложила"

И я отъебал её в жопу с таким удовольствием, с таким наслаждением, что, похоже, и ей это понравилось.

На самом деле Забаве не просто понравилось, она сразу же, как только он засунул свой член в её попку, потащилась и пребывала в эйфории, пока он не вытащил из неё.

— Ты подмоешь меня?

Я зачерпнул воды и стал подмывать её, а на ладони капала сперма, сочившаяся из жопы.

Закончив процедуры, мы развернули скатёрку, и шоколадку Забаве, я попросил сразу же, а потом и еду.

Забава съела завтрак, уплела шоколадку, мы напились воды и снова в путь!

Мы ехали и я, украдкой, наблюдал за нею: она выглядела беззаботной, довольной и даже счастливой; когда соскакивала поссать, то подглядывала, смотрю ли я. И я смотрел и даже щупал её. Забава хохотала, как от щекотки и, приподнимая попу, всё норовила обоссать мне руки.

Тридесятое возникло перед моим взором, будто из-под земли выросло. Без колдовства тут, явно, не обошлось!

20.01.16.