Старик и море

У самых морских выплесков стояла избушка: ветром подперта, облаком прикрыта. В избушке за мутным окном жил-был старик, продававший вопросительные знаки.

Согнувшись над жужжащим станком, разложив вокруг себя щипцы, щипчики, зажимы, наждак, шершавые напильники, от зари до сумерек мастерил старик – один за другим – хитрогнутые вопрошающие знаки: выгнет, наострит знаку кончик, поставит снизу точку, потрет о наждачную бумагу, покроет чернью и швырк в ящик: готов знак. В любую книгу бери. За знаки платили: был спрос. Товар шел – на всякие там запросы – вопросы – проблемы. Так что старик еле поспевал: шуршали напильники, жужжало точильное колесо, – новые и новые глянцевитые, черненькие, искусно закрюченные, точкастые, аккуратно пригнанные и заостренные вопрошающие значки, обернувшись сто раз в худых и длинных пальцах старика, с тонким звоном падали в короб.

Старик одним-один. Даже мухи и те не зудят в избушке. И когда отшумит станок, отшелестит наждак, в избушке – тишь. Но однажды в сумерки, когда море не шумело, еле шевеля омертвевшими зыбинами, сквозь тишину – чуть-чут-ный, вполслыха, шорох. Наклонил старик ухо к шороху – откуда? Из сердца. Делать нечего: взял старик острое сверло и ввертел в грудь и в шорох под третье ребро слева; сунул два длинных пальца в дыру и осторожно – осторожно – дерг, и назад: глядь – а в пальцах червь. Положил на доску станка, отодвинул напильнички и щипчики.

Червь ничего: поднял беловатую с кроваво-красными мутными глазками головку кверху и ползет по доске назад, к сердцу. Старик: э, нет. Протер очки – и осторожно пальцем ползуна.

Так и стали жить-поживать вдвоем: червь и старик. Прорез в груди начал было зарастать, – но как-то старик заметил: червь, вынутый из сердца, выгибаясь беловато-алыми члениками, ползал взад-вперед, чего-то ища. Так длилось и день, и два. Делать было нечего: разогнув пальцами левой руки края раны, старик взял изголодавшегося гостя и, придерживая за скользкий хвост, сунул головкой в щель раны: изловив присосками пульс, червь радостно задергался в ране.

Так и повелось: чуть подойдут сумерки, старик, подмигнув червю, поманит его желтым крючковатым пальцем: голодный гость ползет, посвечивая мутными глазками и вытягивая присоски. Так – день ото дня червь жирел, красные глазки его пучились и круглились, тело наливалось алым мясом. Старик же – что ни день – все хирел и крючился, делаясь схожим с вопрошающими знаками, над которыми сиднем сидел от зари до сумерек, сгорбившись вдвое. А вскормленник ползал тем временем внутри короба со знаками, осторожно вороша их колючую массу. «Забавник», – шамкал старик, продолжая шуршать напильниками.

Однажды пришел в избу юноша и, бросив на стол кошель, полный червонцев, заказал вопрошающий знак, но такого крутого выгиба, такой прочности, чтобы и целому миру, сказал он, если вдеть мир на знак, не разогнуть вопроса. Поторговались – поладили.

Стал думать мастер, прибирая напильники, щипчики и зажимы, как взяться за работу. И уж как согнулся над вновь зашумевшим станком, так и пошло: заря отгорит, ночь отойдет, забрезжит день, отплывет полдень, снова тухнет заря, – а мастер пилит – шлифует – стачивает – вострит. Долго ждал червь, ползал-ползал, деликатно трогая руку мастера, – ничего не помогало.

Кончив работу, старик разогнул спину, осклабился и стал искать червя: тот лежал поверх знаков без движения, мертвый.

Когда мудреный знак был отполирован и покрыт чернью, старик решил испытать его крепость. Оторвал он хвост у мертвого червя, вдел хвост на выгиб знака, стянул узлом вкруг подзнаковой точки длинную прозрачно-серебристую нить и открыл дверь навстречу шумящему морю. Море швыряло к порогу звонкие выплески. И, размахнувшись молча длинной дрожащей рукой, бросил старик приманку в волны. Клюнула рыбешка. Тянут-потянут: рыбешка ко дну – старик к берегу. Одолел старик. Тут бы и кончить ему ловитву. Но старик, оторвав у мертвого червя чрево, вдел на знак; размахнувшись, молча бросил длинной дрожащей рукой приманку в волны. Клюнуло рыбище. Тянут-потянут: рыбище ко дну – старик к берегу. Ни ему, ни не-ему; и разорвалась с тонким звоном серебристая нить, а рыбище, утащив знак, ушло в глуби. Тут бы и кончить ловитву. Но упрямый старик, осердясь, с обрывком нити в руках прыг – вслед за знаком – в волны.

К ночи пришел заказчик. Ветер стучит раскрытой дверью избушки, внутри – пусто. Короб: в коробе – выгибами в выгибы – знаки.

– Где старик?

Но знаки сами умеют только спрашивать.