Старик прячется в тень

Глава четвертая

В Адриановом доме большие события. Приехал его отец. В первом часу дня он подкатил к дому на извозчике. В ногах чемодан и зеленый портплед. Отец было попытался, как раньше, поднять Адриана за локти, но, поглядев на него, сказал:

— Ну и вырос ты, брат… — и, обняв за плечи, прижал Адриана к себе.

Теперь Адриан сидел у окна и в десятый раз разглядывал то, что привез ему отец. А привез он ему оловянных солдатиков, барабанщиков и трубачей и еще книжку «Робинзон Крузо». Отец, наверно, и в самом деле забыл, сколько Адриану лет, потому что оловянные солдатики хоть и хорошая вещь, но, в общем, он в них уже отыгрался. Да и «Робинзона Крузо» прочитал еще в прошлом году. Правда, эта книжка была новенькая, с золотом на обложке и с картинками, а не трепаная, какую он приносил из школьной библиотеки. Солдатики тоже ничего, подходящие. У Адриана немедленно созрел план — выменять их на лучшие кадрики из Митриной коллекции.

Пользуясь тем, что мать служила в кинотеатре «Прогресс», Митря завел знакомство с киномехаником. Тому приходилось склеивать ленты, которые постоянно рвались, и Митря выпрашивал у него обрезки с кадриками.

Эти кадрики он потом менял на битки, на ножички от безопасной бритвы, на военные пуговицы. Правда, ни за что на свете он не променял бы редкостные, самые лучшие из них: знаменитого Вильяма Харта, мчащегося на коне по прериям, негра из «Красных дьяволят» с ножом в зубах или смешного Чарли Чаплина с малышом Джеки…

Но, может, все-таки за трубача и барабанщика Митря отдаст кадрик с Вильямом Хартом?

Адриан задумался. Нет, вряд ли уговоришь Митрю на такой обмен.

— Отец подошел к Адриану, подмигнул:

— Хочешь, прогуляемся в город? Согласен?

Еще бы не согласиться!.. Поход в город — так в Крутове называют центр — обещает что-нибудь приятное. Или возможность сфотографироваться вместе с отцом, проехаться на извозчике, а может быть, и покататься на карусели.

Отец надел свою белую полотняную фуражку, и они пошли в город.

— Пойдем к Каценеленбогену? — спросил отец.

— Пошли, — обрадовался Адриан.

О лучшем не приходилось и мечтать. «Каценеленбоген» — это магазин канцелярских и школьных принадлежностей на улице Революции. Магазин был частный. Когда Адриан был поменьше, он думал, что Каценеленбоген это значит — канцелярский бог и что магазин так называли нарочно.

По улице Коммуны шли неторопливо. Отец поглядывал по сторонам. Потом сказал:

— Да, не велик наш Крутов, а ведь скоро станет другим.

— Как другим? — удивился Адриан.

— Большим станет. Настоящим городом. Знаешь, тут будут строить огромный металлический завод. За городом, где теперь начинаются поля, задымят трубы и будут новые улицы и высокие дома. Крутова тогда, брат, не узнаешь.

— А когда это будет, пап?

— Думаю, скоро. Решение уже принято.

— А почему раньше не строили?

— Раньше у советской власти денег не хватало.

— А теперь хватает?

— Поднатужимся, будем строить.

— А скоро?

— Время, конечно, нужно. Ты не дождешься. Мы отсюда уедем.

— А куда, пап?

— Точно еще сказать не могу, но уедем. Может быть, в Ленинград. Там строятся новые заводы. Ты ведь знаешь, что я инженер.

— А почему ты не работал инженером?

— Нечего было инженерам делать. Война заводы разрушила. Строить новые было не на что. А вот теперь понадобились инженеры. Много их нужно. Вот и меня приглашают на большую работу. Ты мне скажи… — Отец вдруг сделался задумчивым. — У вас в классе есть дети безработных?

— Есть.

— А теперь не будет. Всем найдется работа. Придет время — еще рабочих рук будет не хватать. И инженеров и архитекторов тоже. Знаешь ли, сколько в нашей стране нужно всего построить?

— Чтобы как Америка, да?

— Америка!.. — отец смеется и треплет его волосы. — Что ж, мечтать можно и дальше. Но и у нас будет множество своих автомобилей. И самолеты тоже будут строить в России, и летать они станут по всему свету.

Никогда еще он не разговаривал так с Адрианом. Как будто Адриан тоже взрослый.

— Папа, — вдруг спросил Адриан, — а драгоценности, которые есть в республике, они идут на строительство.

— Какие драгоценности?

— Ну, золото и драгоценности всякие.

— Конечно. На драгоценности мы покупаем за границей машины.

— А на картины можно покупать машины?

— На какие картины?

— На самые знаменитые. На Рембрандта, например?

— Наверное… Картины Рембрандта стоят много золота.

— За одну можно купить машину?

— Может быть, и небольшой завод.

— Вот здорово, а!

— Правда, я что-то не видел, чтобы у нас музейные картины продавали. А ты это к чему?

— Так просто, — вздохнул Адриан. Даже отцу он не может выдать тайны.

Хотя магазин у Каценеленбогена был небольшой, но придешь, и глаза разбегаются. Тут и карандаши всех цветов, и бумага — и гладкая, и гофрированная. Попахивают лаком новенькие школьные счеты, букетиком торчат из бокала кисточки разной толщины. В этом магазинчике отец обыкновенно раскошеливался, и Адриан домой возвращался с рулоном бумаги или еще с чем-нибудь — рисуй, сколько хочешь…

Покупателей в магазине не оказалось. Седоватый человек в очках, с мягким и тихим голосом — сам хозяин — встретил Адриана с отцом.

— А-а, здравствуйте, — закивал Каценеленбоген. — С приездом вас. Давно не бывали…

Пока они здоровались и отец объяснял, что приехал не надолго и собирается отсюда перебираться со всей семьей, Адриан, как мог, осторожно, но настойчиво намекал, что у него кончились все краски.

— Есть у вас краски? — спросил отец.

— Немного еще осталось.

Владелец магазина положил на прилавок черную жестяную коробочку.

— Очень хорошая акварель. Немецкая, — Каценеленбоген вздохнул. — С товаром для частной торговли сейчас очень трудно. Думаю покончить со всей этой историей. Меня зовут заведующим в кооперацию. Вот распродам остатки и закроюсь.

Беседа еще продолжалась, когда отворилась дверь и в магазин, приподнимая на ходу шляпу, закатился Ян Савельевич Сожич.

— О, и ты тут? — словно обрадовавшись Адриану, проговорил он.

Каценеленбоген объяснил Сожичу, что Адриан пришел не один и познакомил отца с Яном Савельевичем. И без этого говорливый, Сожич оживился и принялся расспрашивать о Москве, о том, как там сейчас живут и не ожидаются ли какие-нибудь сенсационные новости. Каценеленбоген совсем замолк, а Сожич тараторил без умолку. Пора было идти. Отец сделал знак Адриану. Но и Сожич тут же торопливо распрощался с Каценеленбогеном — было непонятно, зачем он и приходил — и устремился за ними. На улице Ян Савельевич стал торопливо объяснять, что он давно знает Адриана, что тот дружит с его племянником Ромой и что он — Ян Савельевич — был бы очень рад поближе познакомиться со всей семьей.

Тут же он принялся уговаривать отца зайти к нему — ну, хотя бы на минутку — он так хочет показать ему сад и дом.

— Знаете, тут так редко встретишь интеллигентного человека… Я слышал — вы много ездите. Так интересно послушать, — продолжал Сожич.

Отец было сказал, что зайдет как-нибудь в другой раз, но Ян Савельевич настаивал:

— К чему откладывать? Час еще ранний. Посидим немного у меня. И дети будут рады.

Он тут же окликнул проезжавшего мимо извозчика и вежливо пригласил их обоих садиться в пролетку.

Отказаться было уже трудно, и они поехали. Надо сказать, что Адриан ничего не имел против предложения Сожича. Во-первых, приятно было ехать по улице Революции и поглядывать на мальчишек, которые идут пешком и завидуют тебе, а во-вторых, случай помогал лишний раз без всяких подозрений со стороны Ромчика побывать в доме Сожича.

Слезли с извозчика, и Ян Савельевич заспешил растворить перед ними калитку. С крыльца неторопливо сбежал Альберт.

— Не беспокойтесь, не беспокойтесь, не тронет…

На крыльце появился Ромчик.

— Вот и племянник… Может быть, вы его уже видели… Это папа твоего товарища, Рома…

Ромчик сложил руки по швам и, как механический болванчик, наклонил голову. Так его учили здороваться со старшими.

— У вас, наверно, найдутся свои дела, — обратился Ян Савельевич к мальчикам и заулыбался, приглашая отца в дом. — Прошу вас. Прошу…

В столовой их встретила Ромкина мама — высокая, худощавая женщина с черными, как у Ромки, глазами.

— Пожалуйста, знакомьтесь. Моя родственница, — представил ее Ян Савельевич. — Аня, вы нам приготовьте чай, а мы пока тут побеседуем.

Ян Савельевич пропустил гостя в свой кабинет и притворил дверь.

Мальчики прошли к Ромке. Адриан вытащил из кармана штанов пять разных оловянных солдатиков и выстроил их на подоконнике.

— Видал какие! Папка из Москвы привез. Здорово, да?!

Но Ромка разглядывал солдатиков так, будто ничего особо интересного не увидел. Явился Альберт. Поднялся на задние лапы и деловито обнюхал оловянных солдатиков.

— Нравятся, Альбертик? — спросил Адриан.

Но бульдог был ученый. Он тоже не выказал особого интереса и, равнодушно фыркнув, опустился на все четыре лапы.

— Давай менять на твою коллекцию коробок! — внезапно предложил Адриан.

— Папиросных?

— А то каких же?

— Ты что!

Это было неслыханной наглостью. От удивления Ромчик даже присвистнул. Адриан несколько раз и сам начинал собирать папиросные коробки, но ему не хватало терпения, он забывал про коллекцию, и тогда пустые коробки валялись повсюду, и Агафоновна вышвыривала их, а Адриан и не замечал этого. Ромчик же увлекался своей коллекцией всерьез. Коробок у него был полный чемодан, еще не все вмещались. Были тут редкостные. Такие, каких в Крутове, как уверял Ромчик, больше не найдешь. Были даже фанерные из-под сигар с портретом какого-то бородатого президента. И вот Адриан отважился предложить за всю эту великолепную коллекцию пять солдатиков. Ну и придумал!

— За этих-то паршивых оловяшек?

— А зачем и кому нужны твои коробки?

На этот вопрос было трудно ответить. Ромчик знал, что без коробок жизнь его сделалась бы бессмысленной. Правда, другим этого было не понять.

— Нужны, — просто сказал он. — Хочешь, за «Аду»? Она еще царская, ни у кого из мальчишек нет.

— Все пять?

— Ага.

Все пять за какую-то несчастную «Аду»? Пять отличных оловянных солдатиков! Теперь пришла очередь возмутиться Адриану.

— С ума спятил, — сказал он и расхохотался.

Торговались долго. В конце концов сошлись на пяти редких коробках. Была среди них и «Ада». Была еще из-под каких-то смешных папирос «Бегемот». Ромка уверял, что у него самого второй такой не осталось, но Адриан знал, что Ромка врет. Так-то он и расстанется с единственной! Адриан сложил коробки одна на другую и подумал, что теперь обязательно соберет коллекцию еще почище Ромкиной. Пять солдатиков, один конный и четыре пеших, выстроились на Ромкином подоконнике, навсегда перейдя под его командование.

Тут мальчиков позвали пить чай.

Проходя мимо дверей кабинета, Адриан заметил, что чехлы на картинах сняты, и решил, что Сожич это сделал специально, чтобы похвастаться картинами перед отцом.

За столом Адриан и Ромчик молчали. Обжигались чаем и поглощали свежее варенье из крыжовника. Ромкина мать потихоньку подвигала им крендельки. Крендельки были с маком, пахучие, вкусные. Отец говорил мало. Зато Ян Савельевич все время болтал. При этом он так размахивал руками, будто дирижировал оркестром. Сожич обижался на крутовскую публику, говорил, что встречает тут повсюду непонимание и притеснение и что торговать ему становится все трудней. Тут же рассказывал разные смешные истории, над которыми больше всего смеялся сам. Когда напились чаю, Ян Савельевич предложил пройти в сад. Наверно, ему не терпелось похвалиться перед отцом своим садом.

Они поднялись из-за стола. Отец Адриана поблагодарил за чай и покорно пошел вслед за хозяином.

Мальчики поскорее налили чай в блюдца и разом втянули его в себя.

— Спасибо!

Анна Михайловна кивнули и чуть улыбнулась.

— Пожалуйста. Ну, как ты живешь, Адриан?

— Ничего, хорошо, — сказал он.

— В городе летом?

— В городе.

— Ромчик тоже вот уговаривает оставить его здесь.

— Не поеду я в деревню. Сказал! — буркнул Ромка.

— Ну, ну, Рома. Чем же ты занимаешься, Адриан?

— Так, всем…

— А почему у нас редко бываешь?

— Так ведь Ромы не было.

— Ну, теперь-то он здесь.

Она составила посуду на поднос и понесла на кухню. С Ромкиной мамой можно было говорить, не то что с Яном Савельевичем. Тот всегда был занят чем-то своим. Адриан заметил, что при Сожиче и Анна Михайловна обыкновенно молчала.

— Пошли посмотрим картины, — предложил Адриан, кивнув на дверь кабинета.

— А что на них смотреть? Я и так с закрытыми глазами их знаю. Ну, раз хочешь, идем.

И они вошли в кабинет.

Над диваном высилась большая картина в золоченой раме. На ней и вправду, как рассказывал Ромка, розовый амурчик целился из лука в большую голую тетку. А в облаках летали ангелочки. Один из них играл на лире, второй трубил в рог. Другая картина, которую рисовал крутовский Чикильдеев, была на эту совсем не похожа. Та, с амурами, гладкая и блестела лаком, а на чикильдеевской мазки наляпаны грубо и широко. На каких-то смятых тряпках стояла тарелка с селедкой, голову которой Адриан разглядел в прошлый раз. Дальше синела бутылка. На ней отражалось маленькое светлое окошечко. Адриан подошел поближе, чтобы рассмотреть эту странную картину.

— Ерунда, — сказал Ромчик. — Я же тебе говорил, ерунда.

— Ага, — согласился Адриан. И вдруг он заметил, что краска в левой стороне картины, ближе к нижнему углу, облупилась, и там, вместо грунта, проглядывал поблескивающий лаком желтый стариковский палец. Палец охватывал что-то круглое. Если не приглядываться, этого можно было и не заметить. Но Адриан ясно видел палец и не мог оторвать взгляда от картины.

— Ну, нагляделся на чепуху? Пошли, — позвал Ромка.

— Идем.

Они вернулись, и Ромка предложил сгонять партию в военно-морскую.

Адриану сейчас было, конечно, не до игры, но приходилось прикидываться, что ничего не случилось. Он согласился и, получив листок, стал затушевывать кораблики. Потом Адриан отмечал точками попадания и сам посылал снаряды в корабли Ромки. Но вместо листка в клеточку все время видел перед собой странный палец. Неужели ему показалось? Он вспоминал место на картине, где облупилась краска, и старался получше его запомнить. Очень скоро Адриан продул партию. Ромка был доволен.

— Все потопил! Виктория! — воскликнул он. — Хочешь еще? Реваншную?

Но какой тут реванш? Адриану совсем не до того. И тут как раз его позвал отец.

— Где ты там, Адриаш? Прощайся. Пошли…

Он уже стоял в передней с фуражкой в руках.

— Приходи, — сказал Ромчик.

— Приду, — кивнул Адриан.

Ян Савельевич проводил их до ворот.

— Так я буду ждать, — улыбаясь, на прощание сказал он и запер за ними калитку.

Как только вышли на улицу, отец сразу повеселел. Он начал расспрашивать о всяких крутовских новостях: о лучшем городском голкипере Пуни, который был капитаном команды и которого хотели забрать в Москву в сборную; о том, верно ли, будто в Крутове появились два пожарных автомобиля и на улицах установили сигнализацию. Пожарных машин Адриан еще не видел. На красные железные коробки на некоторых углах действительно поблескивали на столбах круглыми стеклышками. Так и тянуло разбить стекло, нажать на кнопку и посмотреть, скоро ли приедут пожарные.

Раньше Адриан без конца бы рассказывал отцу про все, что есть нового в городе, но сейчас едва успевал отвечать на вопросы. Из головы никак не выходил желтый согнутый палец на чикильдеевском полотне.

Уже подходя к дому, он вспомнил, что оставил у Ромки выменянные на солдатиков коробки, с которых задумал начать новую коллекцию.

Ночью Адриану снился сон. Он бежал вниз по улице Революции и догонял исполкомовский автомобиль, в котором, одетый в кожаную тужурку, ехал Валечка-Козлик. А за Адрианом гнался Ян Савельевич. Вот он уже догнал его и над головой Адриана блеснула сабля. Но оказалось, что это не сабля, а подсвечник. Автомобиль исчез, а Ян Савельевич превратился в старика с бородкой. Подсвечником в скрюченных пальцах старик ударил Адриана по затылку. Адриан хотел закричать, но не смог и проснулся.

Он лежал в своей постели. Подушка сбилась на сторону. Адриан понял, что стукнулся головой о железные прутья спинки кровати.

Вдруг он услышал, что в соседней комнате негромко переговариваются родители.

— Знаешь, Надюша, — это говорил отец. — Все-таки чертовски не понравился мне этот Сожич.

— Да? А почему? — негромко спросила мама.

Адриан приподнял голову. Прислушался.

— Да так, сам не знаю. Но какое-то скользкое производит впечатление. Стал на что-то намекать. У него, видишь ли, задержалась какая-то пушнина, которую он надеется реализовать в центре.

— Ну, а ты-то тут при чем?

— Я ему говорю, что этим ни когда не занимался. Я инженер, мое дело — техника. Так на тебе… Потащил в сад. Угощал контрабандным коньяком… По-видимому, опытный спекулянт.

Отец немного помолчал и вдруг решительно добавил:

— В общем, ну его к черту! В тяжелые-то годы я не связывался с разными махинациями, а теперь и подавно. Думаю, что я видел этого Яна Савельевича в первый и последний раз.

— Ну, и правильно.

— Знаешь что, и Адриану, по-моему, там делать нечего.

— Рома — хороший мальчик. Они дружат. При чем тут Рома? — заступилась мама.

Кажется, отец больше ничего не сказал. Или Адриан не слышал. Только на душе у него отлегло. Голова упала на остывшую подушку. Он заснул.

С утра мама ушла на службу. Отец вскоре тоже отправился в город по каким-то делам. Агафоновна занялась по дому. Адриан улизнул за ворота.

Нужно было немедленно доложить обо всем Валентину. Где он живет, Адриану было известно. Беспокоил один вопрос: надо ли поделиться тем, что он узнал вчера, с Митрей и Леней. Поразмыслив, решил, что расскажет им позже.

Адриан торопился, как мог, а по пути все время попадалось что-нибудь интересное. То на площади у театра пожарные испытывали новенькие, как игрушки, красные автомобили. Как тут не посмотришь? То из ворот завода на улице Карла Маркса вышла рабочая демонстрация. На палке они несли чучело буржуя в цилиндре, а на широком плакате было написано: «Наш ответ Чемберлену». Как было не пойти сзади? Еще необходимей оказалось постоять на тротуаре возле электростанции и посмотреть, как вертятся в подвале огромные маховики. И заглянуть с моста в овраг, по которому тянулся ботанический сад, тоже было нужно.

Когда Адриан, наконец, подошел к дому, где жил Валентин, и узнал у прохожего, сколько времени, то открыл рот от удивления. Было уже два часа. Вот так да! А ведь он так торопился!

Валентин, к великому счастью, оказался дома. Он лежал на кровати и, положив на спинку ноги в ботинках, читал толстенную книгу.

— Валя, ну и дела! Обалдеть можно! — с ходу прокричал Адриан, не успев и поздороваться с учителем.

Когда студент узнал о том, что видел Адриан в кабинете Сожича, он стал необычайно серьезным.

— Ты ясно разглядел? — спросил он.

Адриан поднял перед собой ладонь и показал, как близко он видел полотно.

— Говоришь, палец?

— Палец. Вот так…

Адриан согнул свой палец и показал Валентину.

— Держит подсвечник?

— Наверно. Дальше не видно. Замазано.

— В каком месте полотна?

— Поближе, внизу, — Адриан нарисовал в воздухе раму. — Вот тут, почти с края.

— Так! Похоже.

Валентин бросился к своему столу. Вытащил уже знакомую фотографию рембрандтовского шедевра и положил ее перед мальчиком.

— Здесь?

Он указал на жилистую руку старика, которая держала подсвечник со свечой. Рука находилась в том месте, где облупилась краска на чикильдеевском полотне. Указательный палец старика обхватывал стержень подсвечника чуть выше других пальцев и был таким, как там, на картине. Теперь уже Адриан не сомневался в том, что вчера ему ничего не показалось.

— Здесь, — сказал он. — Я запомнил!

Валентин оставил фотографию и, ероша волосы, заходил по комнате.

— Чертовщина какая-то!.. Откуда ему там взяться, под этим натюрмортом?!

Адриан не знал, что ответить. Он только выразительно пожал плечами.

— Вот если бы мне взглянуть… — сказал Валентин.

Адриан задумался. Конечно, было бы хорошо, чтобы Валентин сам убедился. Но как же это сделать? Часы на руке студента показывали начало третьего. Ян Савельевич, наверно, уже пообедал и сейчас отправился в свой «Оборот». Ромка, конечно, дома. Куда ему деться? Может, пойти с Валентином к Сожичам и сказать, что студент интересуется картинами? Ромчик же знает, что Валентин учится в Академии художеств. Обмануть Ромку ничего не стоит. Он доверчивый. Но если действительно окажется, что под чикильдеевской мазней спрятан Рембрандт, и поднимется шум на весь Крутов? Никогда Ромка не простит, что Адриан его так ловко провел.

Меж тем Валентин ждал.

— Ну, так как же? — спросил он.

Адриан решился. Будь что будет. Нельзя же оставлять миллионы золотом, на которые можно выстроить целый завод, в руках какого-то Сожича, даже если это и оборачивается ссорой с Ромкой. И, махнув рукой, он сказал:

— Пошли!

Через десять минут они уже запирали наружную дверь квартиры, где жил Валентин. Оба, одинаково волнуясь, вышли на улицу и зашагали в сторону сожичевского особняка.

Скрипнула и пропела свою визгливую песенку калитка во дворе. Ромчик прислушался. Кто бы это мог быть? Мама и дядя только что ушли. Ромчик выпустил бульдога и сам выскочил на крыльцо. От ворот к нему шли Адриан и Валечка-Козлик. Вот так новость! Зачем это они явились вдвоем?

— Здоро́во! — крикнул Адриан, приближаясь.

— Здравствуй.

— Мы к тебе с Валентином.

Ромчик поздоровался и со студентом. Тот ответил, как-то натянуто улыбаясь.

— Я вчера коробки у тебя оставил. Видел? — Адриан не знал, с чего начать разговор.

— Видел. Ты что, уже раздумал меняться?

— Ну вот еще! Слово. А ты не раздумал? Не жалко «Бегемота»?

— Я никогда не раздумываю, — надулся Ромчик.

— Понятно. Вот мы с Валентином и зашли.

— Вижу. Вы его не бойтесь, он ученый. Сидеть, Альберт!

Но Альберт и не думал садиться, он деловито обнюхивал ботинки студента.

— Заходите.

— Спасибо, — стеснительно кивнул Валентин.

— А картины можно посмотреть? Вот Вале интересно.

— Так они же в чехлах. Как смотреть?

— Опять? Все?

Ромчик заметил, что Адриан как-то странно взглянул на Валентина.

— Нет, те, что в кабинете, не завешаны.

— А-а! Ну, так я ему и хотел показать ту, с амурами. Старинную. — Адриан хитрил. — Покажем, а потом я у тебя останусь. Чего-нибудь придумаем.

— Хорошо. Смотрите, если интересно.

Ромчик доверчиво повел их в дом. Вошли и ждали в столовой, пока Ромчик искал ключ от кабинета.

— Не знаю, куда его дядя дел. Подождите. Сюда другой подходит.

Ромка исчез в глубине квартиры. Адриан и студент остались вдвоем. Они молчали. Оба чувствовали себя неловко и избегали смотреть в глаза друг другу. Адриану все время казалось, что вот сейчас придет Сожич и спросит, зачем они здесь. Вернулся Ромчик. Он вставил в скважину ключ. Замок послушно щелкнул.

— В порядке, прошу!

Вошли в кабинет. Валентин неторопливо оглядел комнату, потом подошел к большой картине и стал внимательно рассматривать ее, зачем-то прикладывая ладонь козырьком ко лбу. Адриан ждал, скоро ли он пойдет дальше.

— Подражание классике, — наконец проговорил Валентин. — Прошлый век. Середина века.

Он говорил еще какие-то умные слова, но Ромчику они были безразличны, а Адриан, дрожа от нетерпения, ждал, когда Валентин перестанет смотреть на голую тетку и подойдет к чикильдеевской живописи. Но студент оказался хорошим артистом. Он так долго с разных сторон оглядывал амурчиков, что Ромчику самому надоело и он сказал:

— Вот еще одна. Здешняя. Футуризная.

— Где? Вот эта?

Валентин, наконец, приблизился к синему натюрморту с селедкой. За его спиной выжидательно замер Адриан.

— Это не футуризм. Это — экспрессионизм, — пояснил студент. Он сделал шаг вперед, внимательно разглядывая чикильдеевское творение. Адриан, не дыша, ждал.

И тут произошло неожиданное.

— Интересно, — как-то непонятно произнес Валентин.

Адриан тоже подошел ближе и уставился в картину. Что такое? Он не верил своим глазам. Никакого стариковского пальца на том месте, где он еще вчера его видел, не было. Не заметно было и отвалившейся краски. Адриан приблизился вплотную к полотну. Приснилось ему, что ли? Вот так история!

— Интересно! — многозначительно повторил студент. — Современная живопись. Это работа Чикильдеева?

— Его, — кивнул Ромчик. — Ерунда, по-моему.

— Не совсем, — как-то вяло произнес Валентин и вопросительно взглянул на обалделого Адриана, который был рад провалиться на месте. — Ну, спасибо. Посмотрел.

— Пожалуйста. Приходите еще.

Ромчик старательно затворил дверь комнаты и потянул скобу, проверяя, хорошо ли она заперлась.

— Дядя не знает, что этот ключ подходит. Это я, когда у него карандаши таскал, подобрал.

Он убежал положить ключ на место.

— Ну, где же палец? — тихо сказал Валентин.

— Не знаю. А вчера был. Честное слово, был…

— Куда же исчез?

— Ничего не понимаю!

— Показалось тебе. Только что размер совпадает…

— Видел, ей-богу, видел!.. — Адриан был готов заплакать от досады, но тут появился Ромчик.

— Хотите, и с этого Айвазовского чехол сниму, — Ромчик горел желанием доставить удовольствие студенту. — А тут лес, как в огне, нарисован…

Но Валентин остановил его.

— Нет, не стоит. Я старинной живописью интересуюсь. Спасибо, Рома. — Он направился к выходу.

Во дворе Ромчик спросил Адриана:

— Останешься?

— Конечно. Зачем же я приходил!

Валентин пожал им обоим руки и направился к воротам. У выхода он остановился и еще раз выразительно посмотрел в сторону Адриана. Тот невольно пожал плечами, и калитка, проскрипев, захлопнулась.

— Пошли к вам в сад, — мрачно предложил Адриан.

— Пошли, если хочешь.

Ромка подозрительно взглянул на товарища и двинулся за ним к изгороди. Сзади затрусил Альберт.

Ромчик вдруг сказал:

— Ты чего такой?

— Какой?

— Будто злишься на меня.

— Чего мне на тебя злиться?

— Откуда я знаю. Молчишь. Вроде зафасонил. В чем дело?

— Нечего мне тебе говорить.

— Ну, ладно, как хочешь.

Теперь в свою очередь умолк Ромка. Молча стали срывать с кустов оставшуюся малину. Адриан набрал горсточку перезрелых нежных ягод и опрокинул ее в рот. Даже не посмотрел, есть ли в них черви. Ромчик рвал малину лениво. Она ему надоела. Оба молчали.

И вдруг Ромчик сказал:

— Думаешь, я не видел, что вы с Валентином переглядывались?

«Этого только не хватало!» — подумал Адриан. Он сделал вид, что пропустил замечание Ромки мимо ушей, но тот продолжал:

— Нечего прикидываться. Видел.

— Ничего ты не видел!

Адриан разволновался. И это, наверное, заметил Ромчик.

— Не ори, — тихо сказал он. — Не думай, я не маленький. Друг, называется! Вы давно от меня все — и ты, и Митря, и Ленька — что-то скрываете. И студент с вами. Думаете, не догадываюсь.

Малина застряла в горле Адриана.

— Ты про что?

— Про все. Думаешь, не заметил, что ты все картины рассматриваешь? И Митря сюда не за яблоками лазил. И вот ты еще Валентина привел. Просто так, да?!

Ягоды вдруг перестали интересовать Адриана. Неужели Ромка догадался? Не может быть!

— Ничего ты не знаешь. Придумываешь…

Ромчик молчит. Он сердится. Губы его обиженно надуваются. Адриану становится жаль Ромку. И он, не выдержав, выпаливает:

— Не могу я тебе ничего сказать!

— Я что-нибудь пробалтывал? Бывало? — сквозь зубы спрашивает Ромчик.

— Никто не говорит. При чем тут?..

— Ну, тогда ты — свинья!

— Я?

Адриану нужно бы обидеться и немедленно уйти, но он отчего-то не может этого сделать. И вдруг, неизвестно почему, он решается.

— Клянешься, что никому… ничего…

— Ну, клянусь.

— И ни твой дядя…

— Что ты, в самом деле! — горячо перебивает его Ромка. — Дядя! Все дядя!.. На что он мне сдался? Я вырасту — ни за что с ним жить не стану. Мама на них всех только и работает — и в магазине и дома. А он все злится. Кричит, чтобы мы радовались, что он не оставил нас на улице. Живем в приличном доме… Не знаешь ты ничего… Дядя, дядя!

На глаза Ромки навернулись слезы. Такого Адриан не ожидал никак.

— Я не знал. Ладно… — примирительно сказал он. — Понимаешь, про то, что я тебе скажу… Тут, может быть, и твой дядя…

— Опять ты!.. Сказал — могила! Чего тянешь?

— Но если ляпнешь…

Ромчик молча снес очередное оскорбление. Лишь бы узнать, в чем дело.

— Так вот, слушай, — продолжил Адриан. — Валентин получил письмо от своего учителя из Ленинграда… — Он понизил голос, насколько мог, и рассказал Ромчику обо всем, что было известно ему. Об ошибке с человеком в кепке, о хитром старичке на вокзале… И о пальце на картине Чикильдеева, который он видел вчера.

— Теперь ты все знаешь, — закончил Адриан. — Ну?..

Но Ромка будто не слышал его слов. Он думал. Насупился, опустил голову.

— Если только он с этими жуликами заодно… Если он такой… — проговорил Ромчик. — Я убегу из дому. Мой папа был красный военврач. Он бы не потерпел…

— Ты подожди. Может, мне просто показалось…

Адриан уже и сам был не рад, что дело стало принимать этакий оборот. Ну и заварил кашу!

И вдруг Ромка решительно произнес:

— Пошли.

— Куда?

— В кабинет. Посмотрим, показалось тебе или нет. Может быть и не показалось.

Адриан не успел и ответить, а Ромка уже побежал к дому. Калитка сада осталась распахнутой настежь. Адриан и бульдог поспешили за Ромчиком.

И опять он приносит ключ и снова они входят в затемненный кабинет. Ромчик тащит стул с мягким кожаным сидением и пододвигает его вплотную к чикильдеевскому натюрморту.

— Залезай. Смотри!

Адриан послушно влезает на стул. Грубо наложенные на полотне мазки оказываются перед его глазами.

— Ну, что там? — Ромчику не терпится.

Места, где вчера было заметно, что краска облупилась, никак не найти. Адриан тщетно пытается определить, где оно было. Но вот в голубоватой тени тарелки темнеет что-то, словно тут пробита маленькая неровная дырочка. Да это тоже отвалившийся кусочек краски.

— Есть, кажется. В другом месте, — сдавленно говорит он.

— Ну-ка, где?

Ромка влезает на стул рядом. Мальчики держатся друг за друга.

— Где? Покажи, — Ромчик вглядывается в полотно. — Верно. Есть, дырочка. Вот она.

Он спрыгивает со стула и бежит к письменному столу Яна Савельевича. Приносит нож, которым тот разрезает бумагу.

— Колупни побольше. Посмотрим…

— Что ты? Нельзя… А вдруг испортим?

— А ты осторожненько.

Кончиком лезвия Адриан пытается отколупнуть еще кусочек краски в том месте, где образовалась дырочка. Но краска не поддается.

— Нельзя больше, — говорит Адриан. — И не надо. Но я теперь вижу — что-то там блестит.

Они оба спрыгивают со стула.

— Замазал он, вот что, — решает Ромчик. — У него краски есть. Я знаю. С утра в кабинете закрывался. Маме сказал, что нужно опять картины завесить. Солнце их портит. Вот…

Оба стоят немножко растерянные.

— Ты вот что, Ромка, — говорит очень серьезно Адриан. — Ты пока никому ни слова. Слышишь?

Ромчик молча кивает. Он подавлен случившимся.

С потрясающей новостью — ничего ему не приснилось: под натюрмортом другая картина — Адриан снова мчится к студенту. На этот раз ничего не останавливает его внимание. Медлить Адриану нельзя. Дело серьезное. С этим Сожичем и в самом деле шутить не приходится. Вот уже и знакомый дом с обшарпанным палисадником. Адриан влетает во двор. Пусто! Двери на лестницу второго этажа заперты.

Валентина дома нет.