Старплекс

Глава XI

Конструкторы «Старплекса» планировали разместить директорский кабинет поблизости от мостика, но Кейт настоял, чтобы так не делали. Он считал, что директора должны видеть по всему кораблю, а не в какой-то ограниченной его части. Свой кабинет он устроил в обширном квадратном помещении примерно четыре на четыре метра, расположенном на четырнадцатой палубе, примерно на половине высоты треугольного жилого модуля номер 2. Через окно, занимавшее всю стену, он мог видеть модуль 3, перпендикулярный тому, в котором он находился, а также четвертушку отливающей медью крыши центрального диска шестьюдесятью палубами ниже. На крыше было нанесено название корабля, записанное клиновидными символами валдахудского алфавита.

Кейт сидел за длинным прямоугольным столом из настоящего красного дерева. На столе стояли в рамке голографические фото его жены Риссы в традиционном испанском танцевальном костюме, и их сына Сола в гарвардском свитере и с нелепой козлиной бородкой — последний писк молодёжной моды. Рядом с фотографиями стояла модель «Старплекса» в масштабе 1:600. Позади стола был небольшой столик с глобусами Земли, Реболло и Плоскона, а также традиционный стол для игры в го с камнями из полированной жемчужницы и аспидного сланца. Над ними на стене висела репродукция картины Эмили Карр[11], изображающей тотемный столб индейцев хайда в лесу на одном из островов Королевы Шарлотты. По бокам стояли большие растения в кадках. Обстановку завершали длинная тахта, три поликресла и кофейный столик.

Кейт скинул башмаки и забросил ноги на стол. Кейт никогда не делал этого на мостике, как Тор, но наедине с собой признавал такую позу очень комфортной. Он откинулся на спинку своего чёрного кресла и принялся читать отчёт Хека о сигналах, но тут зажужжал дверной зуммер.

— Яг Кандаро эм-Пелш просит принять, — объявил ФАНТОМ.

Кейт вздохнул, уселся как полагается и сделал рукой разрешающий жест. Дверь скользнула в сторону, и вошел Яг. Ноздри валдахуда прочти сразу затрепетали, и Кейт подумал, что он, должно быть, уловил запах его ног.

— Чем могу помочь, Яг?

Яг тронул спинку одного из поликресел, которое тут же приняло форму, удобную для валдахудов. Он уселся и залаял. Транслированный голос у Кейта в ухе произнес:

— Мне мало кто нравится из персонажей вашей земной литературы, но Шерлок Холмс — один из них.

Кейт вскинул бровь. Грубый, нахальный — да, именно такой тип пришёлся бы Ягу по душе.

— В особенности, — продолжал Яг, — мне импонирует его способность выражать мыслительные процессы в виде максим. Вот одна из моих любимых: Истина — это остаток, пусть даже ему не хватает правдоподобия, получаемый путём исключения из рассмотрения совершенно невозможных вещей.

Кейт не выдержал и улыбнулся. На самом деле Конан Дойл написал: «Отбросьте все невозможное, и то, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался[12]». Однако принимая во внимание то, что его слова прошли через перевод на валдахудский и обратно, версия Яга была не так уж плоха.

— В самом деле? — сказал он.

— Видите ли, моё прежнее мнение, что вышедшая из стяжки звезда четвёртого поколения — это единичная аномалия, теперь должно быть пересмотрено, поскольку другая такая же звезда обнаружена возле Реболло 376А. Я применил метод Холмса и теперь, похоже, знаю, откуда взялись эти две звезды, а также, возможно, и все остальные бродячие звёзды. — Яг замолк, предоставив Кейту возможность просить его продолжать.

— И они появились?.. — недовольно подыграл ему Кейт.

— Из будущего.

Кейт засмеялся; впрочем, его отрывистый смех напоминал валдахудскую речь и вряд ли звучал для валдахуда как насмешка.

— Из будущего?

— Это наилучшее объяснение. Зелёные звёзды не могли появиться во вселенной нынешнего возраста. Единственную такую звезду можно объяснить случайной игрой природы, но несколько — это слишком невероятно.

Кейт покачал головой.

— Но, может быть, они происходят… я не знаю, из какой-нибудь необычной области пространства. Может, они составляли двойную систему с чёрной дырой, и гравитационные возмущения заставили реакции синтеза идти быстрее.

— Я рассмотрел такую возможность, — сказал Яг. — Вернее, я рассмотрел вероятные альтернативные сценарии, к каковым ваш не относится. Но ни один из них не объясняет всех фактов. Я провёл радиометрическую датировку — измерил соотношение изотопов в образце, который мы с Длиннорылом взяли в атмосфере зелёной звезды. Атомам тяжёлых металлов в этой звезде по меньшей мере двадцать два миллиарда лет. Сама звезда, разумеется, не настолько стара, как некоторые из её атомов.

— Я считал, что все атомы одного возраста, — сказал Кейт.

Яг пожал нижними плечами.

— За исключением малого количества материи, постоянно возникающей из энергии, а также нейтронов, которые в некоторых реакциях могут превратиться в протон-электронную пару, и наоборот, все элементарные частицы во вселенной сформировались непосредственно после Большого Взрыва. Однако состоящие из этих частиц атомы всё время возникают и уничтожаются в ходе реакций синтеза или деления.

— Конечно, — пристыжено ответил Кейт. — Прошу прощения. Так вы говорите, что некоторые атомы тяжёлых металлов в этой звезде старше, чем вселенная?

— Точно так. И такое возможно только в одном случае — если звезда прибыла сюда из будущего.

— Но… но вы говорите, что зелёная звезда на миллиарды лет старше, чем должна быть. То есть вы хотите сказать, что все эти звёзды были заброшены в прошлое на миллиарды лет? Это немыслимо.

Ответ Яга предваряло ясно различимое фырканье.

— Мне казалось, что интеллектуальное усилие требуется для осознания самой возможности путешествия во времени, а не его протяжённости. Если путешествия во времени в принципе возможны, то их протяжённость в прошлое есть всего лишь функция доступных технологий и энергии. Я полагаю, что у цивилизации, способной двигать звёзды, и того, и другого в избытке.

— Но я считал, что путешествия во времени невозможны.

Яг пожал обеими парами плеч.

— До открытия стяжек и мгновенное перемещение считалось невозможным. До открытия гиперпривода движение быстрее света считалось невозможным. Я не могу даже начать предполагать, как могут происходить путешествия во времени, но они, по-видимому, происходят.

— И другого объяснения нет? — спросил Кейт.

— Как я сказал, я рассматривал другие возможности. К примеру, что стяжки теперь действуют как порталы в параллельную вселенную, и зелёные звёзды прибывают к нам оттуда, а не из будущего. Но, за исключением возраста, они являются тем, что мы можем ожидать от материи, сформированной в нашей собственной вселенной в ходе нашего собственного Большого Взрыва и под действием наших собственных — весьма специфических — законов природы.

— Хорошо, — сказал Кейт. — Но для чего может понадобиться отправлять звёзды из будущего в прошлое.

— Это, — ответил Яг, — первый хороший вопрос, что я от вас услышал.

Кейт стиснул зубы, но сдержался.

— И каков же ответ?

Яг снова пожал всеми четырьмя плечами.

— Не имею ни малейшего понятия.

Идя по полутёмному холодному коридору, Кейт раздумывал над тем, что каждая раса на борту «Старплекса» имеет некую особенность, которая доводит остальных до белого каления. Как он знал, у людей одной из таких приводящих в бешенство черт было составление аббревиатур из начальных букв слов так, чтобы они снова образовывали слово. Такое явление называлось акронимом на всех нелюдских языках, потому что только в языках людей нашлось для него слово. Ещё на ранних стадиях проектирования «Старплекса» родился документ, называвшийся МОРЖ — сокращение от «Межрасовый обобщённый регламент жизнеобеспечения»; этот документ описывал климатические условия в помещениях, где предполагалось присутствие представителей всех четырёх рас.

Да уж, думал Кейт, моржу в таком собачьем холоде было бы куда как комфортней.

Все расы Содружества дышат кислородно-азотной смесью, хотя ибам для стимуляции дыхательного рефлекса нужна существенно бо́льшая концентрация углекислоты, чем людям. Силу тяжести в общих помещениях договорились установить на уровне 0,82 земной — нормальный уровень для валдахудов, слегка пониженный для людей и всего лишь половина того, к которому привыкли ибы. Влажность держали высокой — синусы валдахудов смыкались в слишком сухом воздухе. Освещение общих зон было краснее, чем привыкли люди — что-то вроде яркого земного заката. Кроме того, свет обязательно должен быть рассеянным — родную планету ибов постоянно окутывали облака, и прямые солнечные лучи повредили бы тысячи фотосенсоров их сенсорной сети.

Однако проблемы всё равно оставались. Кейт отступил к стене коридора, чтобы разминуться с ибом, и когда тот проезжал мимо, одна из двух синих труб, свисавших с его помпы, выбросила на пол твёрдый серый комок. Главный мозг существа, размещающийся в коконе, не контролировал эту функцию; приучить иба к горшку попросту невозможно. На Плосконе экскременты собирают особые животные-падальщики, извлекая из них питательные вещества, недоступные пищеварительным системам ибов. На борту «Старплекса» эту функцию взяли на себя фантомасы, роботы-уборщики размером с башмак. Один из них на глазах Кейта метнулся через коридор, всосал себя оставленной ибом комок и снова спрятался.

Кейт уже давно привык, что ибы испражняются где попало; к счастью, их экскременты никак не пахли. Но вот к собачьему холоду, сырости и остальным вещам, с которыми приходится мириться только ради счастья работать с валдахудами…

Кейт замер. Он подходил к Т-образному соединению коридоров и услышал впереди возбуждённые голоса: голос человека, кричащего… кажется, по-японски, и рассерженный валдахудский лай.

— ФАНТОМ, — шепотом сказал Кейт, — переводи, что они говорят.

Нью-йоркский акцент:

— Ты слабак, Тэсима. Дохляк. Ты не заслуживаешь пары.

— Займись с собой сексом! — Кейт нахмурился — компьютер явно недооценил остроту японской идиомы.

Снова нью-йоркский акцент:

— В моём мире ты был бы самым малозначительным членом свиты самой уродливой, самой ничтожной самки…

— Идентифицировать говорящих, — шёпотом приказал Кейт.

— Человек: Хироюки Тэсима, биохимик, — ответил ФАНТОМ через имплант у Кейта в ухе. — Валдахуд: Гарт Дайгаро эм-Хольф, механик.

Кейт стоял на месте, раздумывая, что делать. Они оба взрослые, самостоятельные особи, и хотя формально он был их начальником, нельзя сказать, что они находились под его командой. И всё же…

Средний сын. Кейт выступил из-за угла.

— Народ, — спокойно сказал он, — давайте малость успокоимся.

Все четыре руки валдахуда были сжаты в кулаки; круглое лицо Тэсимы пылало гневом.

— Не лезьте в это, Лансинг, — сказал японец по-английски.

Кейт смотрел на них. Что он мог сделать? На корабле не было карцера или гауптвахты, чтобы их туда посадить, да и вряд ли они станут подчиняться его приказам в делах, не касающихся работы.

— Хироюки, давайте я куплю вам выпить, — сказал Кейт. — А вам, Гарт, пойдёт на пользу дополнительный период отдыха.

— Мне пошло бы на пользу, — пролаял валдахуд, — увидеть, как Тэсимой выстрелят в сторону чёрной дыры.

— Да какая вас муха укусила? — Кейт подступил ближе. — Нам ведь дальше жить и вместе работать.

— Лансинг, я же сказал, не лезьте, — огрызнулся Тэсима. — Это не ваше собачье дело.

Кейт ощутил, как кровь прилила к щекам. Он не мог приказать им разойтись, но и позволить персоналу чистить друг другу морду в корабельных коридорах он тоже не мог позволить. Он смотрел на них — на низенького человека средних лет с серыми волосами, и крупного толстого валдахуда со шкурой цвета морёного дуба. Кейт не особо хорошо их знал и понятия не имел, что могло бы их успокоить. Чёрт, он даже не знал, из-за чего они сцепились. Он открыл рот, что сказать… не важно что, хоть что-нибудь, но тут в метре от них скользнула в сторону дверь, и из-за неё выглянула молодая женщина в пижаме — Шерил Розенберг.

— Господи боже мой, да чего ж вы там так орёте? — сказала она. — У некоторых сейчас середина ночи, вообще-то.

Тэсима посмотрел на женщину, слегка склонил голову и пошёл прочь. Гарт, по своей валдахудской природе относившийся к женщинам с почтением, коротко поклонился и двинулся в противоположном направлении. Шерил зевнула и скрылась в каюте; дверь за ней закрылась.

А Кейт остался стоять в коридоре, глядя в спину удаляющемуся валдахуду и злясь на себя за то, что не смог сам разрулить ситуацию. Потом потёр виски. Мы все пленники биологии, подумал он. Тэсима не способен отказать в просьбе симпатичной женщине, Гарт не может не выполнить приказ, отданный самкой.

Когда Гарт исчез за поворотом, Кейт встряхнулся и продолжил путь по холодному сырому коридору. Иногда ему казалось, что он бы отдал всё, чтобы стать альфа-самцом.

Рисса сидела за столом и занималась той частью своей работы, которую ненавидела — административными обязанностями, которые до сих пор называли бумажной работой, хотя с бумагами она уже давно никак не была связана.

Загудел дверной зуммер и ФАНТОМ доложил:

— Это Карета.

Рисса отложила стилус и поправила волосы. Забавно, подумала она — беспокоиться о причёске, когда посетитель даже не человек.

— Впусти её.

Иб вкатилась в помещение; ФАНТОМ сдвинул в сторону одно из поликресел, чтобы освободить для неё место.

— Прошу прощения, что побеспокоила вас, Рисса, — произнёс красивый женский голос с британским акцентом.

Рисса засмеялась.

— Уж можете поверить, вы мне совершенно не помешали. Что угодно лучше, чем это.

Сенсорная сеть Кареты вздулась, словно парус, чтобы заглянуть к Риссе на стол.

— Бумажная работа, — поняла она. — И правда выглядит скучно.

Рисса улыбнулась.

— Так и есть. Так что, чем могу помочь?

Долгая пауза — очень нехарактерная для иба. Наконец:

— Я пришла подать заявление.

Рисса непонимающе уставилась на неё.

— Заявление?

По сенсорной сети скользнули светляки.

— Мои глубочайшие извинения, если это выражение значит не то, что я думаю. Я имею в виду, что, к моему сожалению, через пять дней, начиная с настоящего момента, я не смогу больше работать здесь.

Рисса ощутила, как глаза у неё полезли на лоб.

— Вы увольняетесь? Оставляете должность?

Сенсорная сеть блеснула.

— Да.

— Но почему? Мне казалось, вам очень нравился наш проект. Но если вам хотелось бы заняться чем-нибудь ещё…

— Нет, Рисса, дело вовсе не в этом. Наш проект очень интересен и ценен, и для меня было честью участвовать в нём. Но через пять дней другое дело станет более приоритетным.

— Какое?

— Выплата долга.

— Кому?

— Другим интегрированным биосущностям. Через пять дней я должна уйти.

— Куда?

— Никуда. Уйти вообще.

Рисса вздохнула и подняла глаза к потолку.

— ФАНТОМ, ты уверен, что перевёл её слова правильно?

— Уверен, мэм, — ответил ФАНТОМ через ушной имплант.

— Карета, я не понимаю разницы между «уйти куда-то» и «уйти вообще».

— Я не ухожу в какое-то другое место, — ответила Карета. — Я покидаю это место. Я собираюсь умереть.

— Господи! — воскликнула Рисса. — Вы больны?

— Нет.

— Но вам ведь ещё рано умирать. Мы много раз говорили, что все ибы проживают в точности шестьсот сорок один год, а вам едва перевалило за шестьсот.

Сенсорная сеть Кареты стала оранжево-розовой, однако какую бы эмоцию этот цвет ни отображал, ей, похоже, не было людского аналога, поскольку ФАНТОМ не снабдил перевод следующей фразы пояснительным примечанием.

— Мне шестьсот пять земных лет. Это почти ровно пятнадцать шестнадцатых от полного срока.

Рисса тупо смотрела на неё.

— И что?

— За проступок, совершённый в юности, на меня было наложено взыскание в размере одной шестнадцатой части срока жизни. Срок моего существования истекает через пять дней.

Рисса смотрела на неё, не зная, что сказать. В конце концов она повторила «истекает», словно усомнившись в верности перевода и этого слова.

— Это так, уважаемая Рисса.

Рисса секунду помолчала.

— Что за преступление вы совершили?

— Мне стыдно его обсуждать, — ответила Карета.

Рисса ничего сказала, ожидая, что Карета продолжит говорить. Но та молчала.

— Я делилась с вами большим количеством личной информации о себе и о моём браке, — осторожно сказала Рисса. — Я ваш друг, Карета.

Снова тишина; должно быть, в душе иба происходила внутренняя борьба. Потом она заговорила:

— Когда я была новичком третьего уровня — эта фаза ближе всего соответствует вашей аспирантуре — я представила неверные результаты эксперимента, который проводила.

Брови Риссы снова взлетели.

— Все делают ошибки, Карета. Не могу поверить, что за такое у вас так сурово наказывают.

Огни на сенсорной сети Кареты беспорядочно мигали. По-видимому, это было признаком расстроенных чувств — ФАНТОМ не давал никакой вербальной интерпретации этому миганию. Потом Карета заговорила снова:

— Это не была случайная ошибка. — Несколько секунд сенсорная сеть оставалась тёмной. — Я намеренно сфальсифицировала экспериментальные данные.

Рисса изо всех сил старалась сохранить обычное выражение лица.

— Ох…

— Я не думала, что эксперимент имеет такое большое значение, и я знала — я думала, что знаю — каковы должны быть результаты. Сейчас я понимаю, что я лишь хотела, чтобы они такими были. — Снова тьма; пауза. — В любом случае, наши исследователи положились на мои результаты. Много времени было потрачено впустую.

— И за это вас собираются казнить?

Все огни на сети Кареты вдруг вспыхнули разом в выражении абсолютного шока.

— Это не казнь, Рисса. На Плосконе лишь два преступления караются смертью — убийство кокона и формирование единства с участием более семи компонент. В остальных случаях просто уменьшают срок жизни.

— Но… но если вам сейчас шестьсот пять, то когда вы совершили это преступление?

— Мне тогда было двадцать четыре.

— ФАНТОМ, какой это был год по нашему календарю?

— 1513 н. э., мэм.

— О Господи! — воскликнула Рисса. — Карета, они не могут наказывать вас за мелкое преступление, совершённое так невообразимо давно!

— Прошедшее с тех пор время никак не изменило последствия того, что я сделала.

— Но пока вы на борту «Старплекса», вы находитесь под защитой Устава Содружества. Вы можете попросить убежища. Мы наймём вам адвоката.

— Рисса, я очень благодарна за ваше участие. Но я готова выплатить свой долг.

— Но ведь это было так давно. Может, уже всё забылось?..

— Ибы ничего не забывают, вы прекрасно это знаете. Поскольку матрица нашего мозга растёт с постоянной скоростью, мы обладаем эйдетической памятью. Но если бы мои соотечественники и обладали способностью забывать, это ничего бы не изменило. Это вопрос чести.

— Почему вы не рассказали мне раньше?

— Моё наказание не требует разглашения; мне было позволено жить без позора. Однако условия трудового договора требуют сообщить о предстоящем увольнении за пять дней. Так что сегодня, через пятьсот восемьдесят один год после приговора, я впервые рассказываю кому-то другому о своём преступлении. — Карета помолчала. — Если мне будет позволено, в оставшиеся пять дней я хотела бы привести в порядок результаты, чтобы вы смогли без проблем продолжить исследования без меня.

Рисса ощутила, что голова у неё пошла кругом.

— Это… да, — сказала она, наконец. — Разумеется. Никаких возражений.

— Спасибо, — ответила Карета. Она развернулась и покатилась к двери, но потом её сеть снова сверкнула. — Вы были хорошим другом, Рисса.

А потом дверь открылась, и Карета выкатилась наружу, а Рисса, ошеломлённая, бессильно осела в своём кресле.