Старший брат

Владимир Иванович ОДНОРАЛОВ

Старший брат

Мишка жил в те времена, когда для того, чтобы взять два килограмма сахару, бабка брала его в магазин. Это называлось брать сахар "на двоих". Иногда очередь ругалась на бабку и на всех, берущих "на двоих" или "на троих". Но ничего, Мишка рос парнем добродушным. И когда одноклассник Васек в нечаянной драке вывихнул ему руку и его за это отхлестали ремнем, Мишка очень переживал за Васька.

В субботу пострадавшие сошлись, сцепились мизинцами и шепотом пробормотали: "Мирись, мирись, мирись и больше не дерись..." После этого переживать было нечего, и Мишка по дороге домой задумался о завтрашнем дне. Дома у Мишки жили только мама и бабушка. А праздновать с ними воскресенье скучно. Оставалось встретиться со старшим братом.

Зимой в пригороде славно. Нет ни грязи, ни пыли. Сугробы скрыли все по самые окна, светлые дымы колеблят на тропках-дорожках слабые тени, а если день освещен солнцем, то играют разными цветами хрустальные зерна снега.

В каждом проулке есть накатанная горка. Мишка ни одной не минул по дороге домой, но только на самой большой в его переулке он задержался, чтобы осмотреться кругом. Отсюда виден был далекий, запорошенный буранами лес.

Здесь-то и появился брат. Он похлопал его по спине пахнущей бензином рукой (он был то шофер, то летчик) и сказал:

- Видишь, Мишка, с крыш сосульки сползли, и шапку можно набекрень сдвинуть. Завтра тоже тепло будет. Мы с тобой на лыжах в лес пойдем. Туда, где летом пионерские лагеря были. Или дальше. Если нам попадется заяц, то мы его трогать не будем. Зайцы - они не вредные. Потом, наверное, мы клад разыщем.

- Какой клад? - задохнулся Мишка.

- Пугачевский, - ответил брат и пропал до завтра.

Мишка побрел домой, размышляя про клад.

- Если пугачевский, значит, там золотые сабли, пушки, монеты старые...

Утром, после завтрака, мама отчитывала бабушку за "белоголовку", распитую вчера с кумой.

- Раз уж пьешь, так не охай, - сердито говорила она.

- Мы свой век прожили, - непонятно оправдывалась бабушка.

Но тут, никем не видимый, пришел старший брат и сказал:

- Чего ты их слушаешь? Это дело не наше. Пошли.

- В лес пойдем? - улыбнулся Мишка.

- В лес.

Брат уже собрался. На нем была желтая меховая куртка, меховые сапоги, длинные с железными креплениями лыжи, как у одного офицера. У Мишки же лыжи были старенькие, на сыромятных веревочках, и меховой куртки он, конечно, никогда не носил. Но брату не завидовал, только гордился им по секрету.

К реке, за которой лес, ехать весело. Улочки сбегают к ней, словно ручейки, и вся дорога - пологая горка. Отталкивайся палками да катись! Брат маячил где-то рядом, только покрикивал: "Успевай!" "Все-таки он летчик, раз меховые сапоги носит", - решил про него Мишка.

На последнем крутом спуске к реке катались все пригородные мальчишки: на лыжах, на санках, на фанерках и на дырявых тазах. Знакомый паренек подошел к Мишке и попросил:

- Дай разок с палками съехать?

Мишка дал. Знакомый съехал и уже издали показал ему язык: догони, мол. Мишка недоуменно спросил брата:

- Что же делать?

- Не злись, - посмеиваясь, ответил он. - Вперед!

Мишка рванулся с крутизны, и замелькали мимо румяные рожицы лыжников, но сквозь хлещущий по глазам воздух он видел удирающего к лесу знакомца.

- Бегает он, как заяц, и лыжи на нем отцовские. Догоним! - подсказал брат.

Мишка догнал его на середине реки, тот бросил палки и тяжело поплюхал назад, оглядываясь и задыхаясь.

- Трус! - крикнул ему вслед Мишка.

Потом они с братом долго шли вдоль реки, чтобы найти пологую тропу на обрыв, и когда Мишка карабкался вверх, то подумал: "Хорошо, если бы брат протянул мне палку. Но он такого никогда не делает. Жалко".

Они бежали по лыжне, пока их не перестали обгонять громко дышащие лыжники с белыми бровями и усами. Потом они зашли туда, где никого не было слышно, только потрескивали, как на костре, голые ветки и снег хрустел под лыжами, словно рядом хрупала сено лошадь-невидимка.

Лыжня поворачивала назад, но брат махнул на нее рукой:

- Сейчас начнем делать открытия.

И они пошли осторожнее, сами прокладывая себе путь.

"Хорошо, если бы брат протаптывал мне лыжню", - снова пожалел Мишка.

Они выбрались на большую поляну, усаженную ровными сосенками.

- Открытие номер один, - сказал брат.

- Здорово! - согласился Мишка, потому что живых сосен он никогда еще не видел.

Похожие на школьниц, в пушистых шубах, они были ниже его. И к одной из них он присел.

- Если хочешь сорвать ветку, то сорви потихоньку, - посоветовал брат.

- Я не больно сорву, - согласился Мишка. - А шишки здесь есть? А зайцы? - Он стал всматриваться в чистый, как высокие облака, снег.

- Шишки - под снегом, - объяснил брат, - а зайцы сидят себе в теплых норах.

Тут Мишка заметил, что валенки уже остыли, а кожаные рукавички сгибаются трудно, как проволочные.

- Лови, держи меня! - закричал брат.

- Держи-и!.. - повторил Мишка, и они побежали наперегонки, чтобы согреться.

Мишка смело съехал за ним в глубокий овраг, плюхнулся в снег и, лежа, осмотрелся. От него самого шел пар, над оврагом, над самыми низкими кустами, висело солнце, тяжелое, как осеннее яблоко. А брат показал ему на кусты, и Мишка увидел: словно алые леденцы висели на пухлых ветках ягоды шиповника.

- Это волшебные ягоды: поешь их - и нос вырастет длинный, как хобот.

Шиповник пришлось запихивать в рот горстью осторожно, чтобы не наглотаться семечек, и выдавливать из него кислый, немного сладкий сок. Нос стал расти, вытягиваться. Мишка, давясь от хохота, наматывал его вокруг шеи, словно это был галстук, а когда смеяться не стало сил, сказал брату:

- Хватит, расколдовывай!

- Эники, беники... - прошептал брат, и Мишка спокойна оторвал наколдованный нос, а настоящий стал задумчиво отогревать ладонью.

Солнце упало за темные леса, в серых кустах видны были только яркие бусины шиповника и бледные, как роса в пасмурный день, звезды.

- Скоро ночь! - испугался Мишка и сказал: - Брат, пойдем назад, в город. - Но брат не ответил, и Мишка, поправив лыжи, выбрался из оврага один. Его брат часто исчезал без спроса.

Деревья и кусты уже почернели. Темнота, как лохмотья, висела на них, и Мишка шел вперед, не оглядываясь по сторонам, чтобы не испугаться. Варежки перестали сгибаться совсем. Мишка втиснул руки в тесные карманы пальто, так что палки теперь бесполезно волочились по снегу. Шаг у него был медленный, и он стал остывать.

"Ну хватит прятаться! Давай вместе идти или покажи хотя бы правильную дорогу!" - отчаянно подумал Мишка, и брат снова появился рядом. Он стал потихоньку рассказывать, как дома топится печка, а по радио передают веселые воскресные песни. Мама с бабушкой сварили пельмени и думают про Мишку: "Где его черти носят?" - а поэтому надо идти скорее.

Мишка заторопился. Из леса он уже вышел и увидел впереди длинный откос.

- Это узкоколейка, - напомнил брат, - отсюда и до дома близко. Видишь огни?

Они дрожали, словно отраженные в воде, и казались далекими, как звезды. Но брат сказал, что это только кажется.

- Теперь ты один доберешься, а мне по делам пора, - попрощался он и исчез, словно его и не было.

Мишка чуть не заплакал от обиды, так неохота и страшно было идти одному, но дом, печка, пельмени звали его подмаргивающими огнями. А на брата и обижаться всерьез нельзя...

В первом же проулке стало теплей. Ветер не гулял здесь так буйно, и, хотя путь был в гору, Мишке стало полегче. Под фонарем мелькнула ему навстречу тень прохожего, но Мишка не испугался. Это была женщина. Она осмотрела его внимательно и спросила:

- Наморозил сопли, лыжник? Да ты вправду обморозился, мальчик! - Она нагнулась к нему и стала растирать зеленой варежкой бледную Мишкину физиономию. - Ах ты, лыжник отчаянный! Где живешь?

- На Буранной.

Женщина довела его до самого дома.

- Ох и влетит тебе! Папка-то есть?

- Нет, наверное, - ответил он ей на прощание.

У ворот он задержался, чтобы придумать, где был, и тут снова появился брат. Лицо у него было виноватое и усталое, это удивило Мишку, но, помня обиду, он спросил:

- Ты зачем меня бросал сегодня? Страшно ведь одному ночью.

- Я недалеко был, - медленно ответил брат, - ты же сам знаешь, что тебе надо самому жить дальше. Растешь ведь. Добрался вот сам до дому - и молодец.

- А тетеньку ты навстречу послал?

Брат кивнул головой.

- Зря. Мне с тобой лучше всех.

- Вот чудак! - улыбнулся брат. - Но когда ты совсем поймешь, что меня нет, тебе скучно станет.

- Не станет, не станет! - воскликнул Мишка.

- Ладно, мне пора насовсем уходить. А то я тебе только мешаю.

- А где ты жить будешь? - тихо спросил его Мишка.

- Везде! - издалека ответил он.

Мишка потоптался еще на пороге и, ничего не сумев придумать, с глазами на мокром месте шагнул в комнату, полную тепла, света и чьих-то расплывчатых лиц.