Статус человека

ПРАВО ПРИКАЗА

Если кто-нибудь думает, что работа на станции «Проект Сандалуз-II» – сплошная героика и подвиг, то он глубоко заблуждается. Конечно, когда прилетаешь на Землю в отпуск, приятно замечать, как взгляды девушек восхищенно замирают на шевроне твоего комбинезона, но в душе понимаешь, что познакомься они с работой станции поближе, то их мнение о твоём героизме круто бы изменилось. Несомненно, ореол героизма над нашими головами витает благодаря Сандалузской катастрофе, чуть было не превратившейся в трагедию для всей Земли, если бы не самопожертвование пилота грузо-пассажирского лайнера то ли «Земля – Пояс астероидов», то ли «Земля – спутники Юпитера», возвращавшегося на Землю. Комиссия потом в течение пяти лет разбиралась в причинах катастрофы, по крупицам собирая сведения об экспериментах, проводившихся в Научном центре Сандалуза (все материалы погибли – на месте городка зиял двухсоткилометровый в диаметре и трехкилометровый в глубину кратер с остекленевшими стенками), пока, наконец, не установила причины. В лабораториях Сандалуза проводились работы по получению сверхплотного вещества, или, как теперь говорят, супермассы. Это сейчас мы умные и знаем, что существует активная и пассивная формы супермассы. А они были первыми. Хотя, наверное, и предвидели возможность поглощения супермассой обыкновенного вещества, потому что держали зону эксперимента в силовом поле, но уж знать о существовании у активной супермассы диафрагмы никак не могли. И всё же можно предположить, что у них была какая-то теория нейтрализации супермассы, потому что, когда диафрагма, преодолев сопротивление силового поля, стала сосать в супермассу окружающее вещество, они потребовали срочного удара по Сандалузу гравитационного поля максимальной мощности. Не знаю, что подействовало на пилота того самого грузо-пассажирского лайнера, ожидавшего в этом секторе над Землёй разрешения на посадку, но пилот не раздумывал. Он бросил свой корабль прямо в центр смерча, на полную мощность включив гравитационные двигатели и уже по пути катапультировав вначале пассажирский отсек, а затем пилотскую кабину. Пилоту повезло – его кабину выбросило из зоны. А пассажирский отсек втянуло в смерч… Вначале было поползли слухи, что он катапультировал только себя, но, по счастью, проходивший мимо метеорологический спутник заснял момент атаки кораблём Сандалуза, и подозрения умерли в зародыше.

Когда комиссия досконально разобралась в происшедшем, было принято постановление о категорическом запрещении каких-либо исследований супермассы на Земле и лабораторию «Проект Сандалуз-II» создали над Поясом астероидов выше плоскости эклиптики. Пассажирских трасс здесь нет, но на всякий случай зону эксперимента окружили сигнальными бакен-маяками и весь район нанесли на навигационные карты как запретный.

Работаем мы, как говорится, на переднем крае науки, но героикой, вопреки мнению девушек, тут и не пахнет. Мы обстреливаем Глаз (так мы между собой окрестили супермассу) обломками астероидов, регистрируем около сотни параметров изменения геометрии пространства и снимаем лавину информации, дающей представление о процессах, происходящих в Белых карликах и даже в Чёрных дырах и квазарах.

Есть, правда, одна неприятная обязанность: посменное дежурство в рубке слежения за бакен-маяками, чтобы ни одно инородное тело не проникло в зону эксперимента и не помешало чистоте его проведения. Коллектив станции у нас небольшой, всего двадцать два человека, поэтому каждому приходится раз в неделю восемь часов нести вахту. Представьте, насколько это скучно, если за два года существования станции в зону только один раз влетел метеорит величиной с кулак, да и тот был аннигилирован бакен-маяком без всякого участия вахтенного.

Ещё куда ни шло, когда идёт обстрел Глаза – восьмидесятиметрового в диаметре «зрачка» активной супермассы (есть предположение, что в пассивной форме она будет занимать объём, измеряемый в кубических сантиметрах, максимум – в десятках сантиметрах), окружённого пятикилометровой сферой радужной в лучах далёкого Солнца диафрагмы – поля, до сих пор не выясненной природы. При попадании вещества в «зрачок» диафрагма резко сокращается, исчезает в «зрачке», Глаз как бы мигает и в течение двух с половиной минут, как мы говорим, «переваривает» вещество. А затем диафрагма опять, но уже со скоростью на порядок меньшей, возвращается на место. Так вот, когда ты в это время дежуришь в рубке, ещё жить можно. Но когда кончается запас «рабочего вещества», и наши штатные пилоты, Альваро Гидас и Льош Банкони, уходят вылавливать очередной астероид, то тут хоть с тоски помри. Сидишь перед пустыми экранами и думаешь о том, как сейчас ребята в кают-компании обсуждают результаты последнего обстрела, и чуть не воешь. Можно, конечно, подключиться к кают-компании и втихомолку послушать обсуждение, но попробуй это сделать, когда здесь же в рубке у тебя за спиной сидит начальник и что-то увлечённо обсчитывает на вариаторе, изредка, словно специально для того, чтобы позлить тебя, цокая языком!

До возвращения Альваро и Льоша оставалось где-то с полчаса, и я уже действительно готов был завыть от тоски, чтобы обратить внимание Шеланова на моё бедственное положение, когда бакен-маяк сектора 6С подал предупредительный сигнал. Я оглянулся на Шеланова.

– На тридцать две минуты раньше контрольного времени, – констатировал он, взглянув на часы.

Автоматически включился селектор, и голос бакен-маяка монотонно доложил:

– В секторе 6С обнаружен объект массой 12,4 мегатонны…

– Ого! – присвистнул я.

На стереоэкране сектора 6С появился обломок скалы, чем-то похожий на кремниевые скребки доисторического человека. У основания скалы в серебристой паутине крепёжной арматуры захвата висели два десантных астробота, в просторечии работников астероидного Пояса называемых «мухоловами».

Я навёл на экран координатную сетку. Ничего себе скребочек, с километр длиной!

– …Объект направляется в зону эксперимента, – продолжал докладывать бакен-маяк. – Скорость движения – 196,3 км/с, ускорение – минус 0,2 км/с. На запрос объект…

– Наши, – сказал я и подал бакен-маяку сигнал, разрешающий объекту вход в зону. Маяк умолк.

– Свяжись с ними, – подсказал Шеланов.

«Можно подумать, что я не знаю своих обязанностей», – поморщился я, но промолчал. Начальство есть начальство.

– Бот 3Х-46, бот 3Х-47, вас вызывает База! Отвечайте!

– Базу слышим, – отозвался голос Гидаса.

– И видим, – добавил Льош Банкони. В голосе его послышался смешок. У ребят было хорошее настроение.

– Бот 3Х-46, бот 3Х-47, – снова сказал я и, взглянув на координатную сетку, отбарабанил им их координаты.

– Спасибо, Иржик, – хмыкнул Льош. – Без тебя, милый, мы никак бы не разобрались в своём местонахождении.

Я исподтишка оглянулся на Шеланова. Начальник станции не любил фамильярности во время работы.

– Опять лихачите, – недовольно проговорил он. – Почему ведёте астероид, зацепив только с одной стороны?

Я снова посмотрел на экран. Действительно, оба «мухолова» вцепились захватами в астероид с видимой стороны, и от этого скала перемещалась как-то боком.

– У астероида смещён центр тяжести, – быстро ответил Льош. Так быстро, что даже я не поверил.

– Да? – недоверчиво переспросил Шеланов и защёлкал клавишами на вариаторе.

Вариатор развернул на экране пространственное изображение полигона и высветил на нём траекторию полёта астероида. Получалось, что они должны были остановиться как раз на границе зоны обстрела.

– Увеличьте торможение, – сказал Шеланов.

– Зачем? – снова быстро отозвался Льош. – Мы отбуксируем астероид как раз к катапульте.

– Ты что, собираешься стрелять астероидом целиком? – съязвил Шеланов. – Нам его массы хватит на сотню выстрелов. Отбуксируйте астероид в межзонье маяков 6С, 5С, 5В. Там и будем его разрезать.

На этот раз Льош промолчал.

– Как меня поняли? – спросил Шеланов.

Снова какая-то непонятная заминка с ответом.

Шеланов недовольно скривил губы.

– Что у вас опять случилось? Докладывайте.

И тут, наконец, отозвался Гидас. Голос у него был сиплый, севший, словно простывший.

– Докладывает бот 3Х-46. Пилот Альваро Гидас. При попытке захвата объекта частично выведен из строя блок регулировки гравитации. В настоящий момент мощность гравиполя составляет 0,1 от максимальной.

Я быстро прикинул в уме мощность гравиполя к их торможению. Что-то около четырёх «g». Да, у него там сейчас действительно хорошее настроение…

– Ясно, – сухо проговорил Шеланов. – Предыдущее распоряжение отменяю. Продолжайте движение по предлагаемому вами маршруту. Пилот Альваро Гидас! По возвращению на Базу вы получите взыскание с занесением в пилотскую карточку.

– Ты что, Руслан?! – взорвался Льош от возмущения. – Ты же там не был, ничего не видел! Этот чёртов булыжник вращался сразу по трём осям с сумасшедшей скоростью!

– Отставить! – резко оборвал Шеланов. – Выполняйте распоряжение.

Я представил, как Льош сейчас чертыхается про себя. А может быть, отключив связь, и во весь голос. Что-что, а это он умеет. Во всяком случае, тишина в эфире была подозрительной. Впрочем, догадки – догадками, а работа – работой.

– Бот 3Х-46, бот 3Х-47, – снова вызвал я. – Траектория вашего полёта проходит слишком близко от бакен-маяка сектора 6С. Смотрите, не зацепите.

– Знаем, – недовольно буркнул Льош (значит, связь всё-таки не отключил). – Мы уже проводим корректировку. Лишь бы он сам нас не зацепил… Да вы что там, с ума сошли?! – вдруг взорвался он. – Дайте маяку разрешение на наш вход в зону, а то он нас расстреливать собирается!

Я оторопело посмотрел на коммутатор связи с сектором 6С. Горел зелёный разрешающий сигнал. И тут же услышал, как на другой частоте бакен-маяк монотонно докладывает:

– …объект не отвечает. Ввиду отсутствия разрешения Базы на вход объекта в зону эксперимента, объект предлагается к аннигиляции. До аннигиляции осталось две минуты тридцать секунд…

– Сектор 2А, – спокойно подсказал Шеланов.

Действительно, на коммутаторе связи с сектором 2А горел красный предупредительный сигнал.

– В секторе 2А, – очевидно в который уже раз продолжал докладывать бакен-маяк, – обнаружен объект массой 62 тысячи тонн. Скорость движения – 12,8 м/с. На запрос объект не отвечает…

– Включи экран, – снова подсказал мне Шеланов. – Посмотрим, что это за непрошенный гость.

Кажется, я покраснел. Даже уши начали гореть. Шляпа! Но когда зажёгся экран сектора 2А – я остолбенел. Наверное, Шеланов тоже. Хотя не знаю. На затылке у меня глаз нет.

Медленно перемещаясь по экрану в зону входил пассажирский лайнер.

– До аннигиляции осталась одна минута тридцать секунд…

– Что там у вас? – спросил Льош.

– Молчать! – неожиданно гаркнул над моим ухом Шеланов. – Тишина в эфире! Прекратить все разговоры!

И тут же напустился на меня:

– Да дай же ты разрешение на вход, а то маяк сейчас расстреляет его!

Я поспешно дал маяку разрешение на вход лайнера в зону.

– «Градиент», отвечайте! – перегнувшись через моё плечо к самому динамику селектора, но уже на тон ниже, позвал Шеланов. – «Градиент», отвечайте! Почему молчите? Вы находитесь в опасной зоне! «Градиент», отвечайте!

«Какой градиент?» – недоумённо подумал я. Пассажирский лайнер, светясь почти всеми иллюминаторами, входил в зону. И только тут я увидел на его борту название.

– Молчит, подлец! – выругался Шеланов.

– Может, он мёртвый? – предположил Льош.

– Какой к чёрту мёртвый! Иллюминирует, как рождественская ёлка!

– «Градиент», отвечайте! – снова, срывая голос, заорал Шеланов.

Краем уха я услышал, как Банкони о чём-то переговаривается с Гидасом, и повернулся к экрану сектора 6С. Бот 3Х-47, отстреливая крепёжную арматуру захватов, отшвартовывался от астероида.

– Я – бот 3Х-47, – доложил Льош Банкони. – Иду на перехват лайнера «Градиент».

Астероид качнуло, и он стал медленно вращаться. Я похолодел. Каково там Гидасу одному, при его мощности гравиполя? Хотя нет. Практически ничего не изменится – ускорение торможения останется прежним, только вдвое увеличится мощность работы двигателя. Лишь бы захваты выдержали. Но, конечно, вести несбалансированный астероид одному при четырёх «g» Гидасу будет несладко…

– Какой ещё перехват?! – заорал Шеланов. – Через десять минут лайнер будет в диафрагме!

– Помолчи, – спокойно сказал Льош. – Это моё дело.

Я прикинул расстояние и тоже понял – не успеть. Даже долететь он бы не смог – не хватило бы времени на торможение. Да и как он думал перехватить лайнер? Захваты-то отстрелил…

Но у Банкони была на этот счёт своя точка зрения. Как у того пилота, который бросил свой лайнер на Сандалуз. «Мухолов» Льоша стремительно сорвался с места и на максимальной тяге пошёл по кривой траектории на перехват лайнера. Наверное, у пилотов это в крови: мгновенная оценка экстремальных ситуаций и принятие решений.

– Что делает, паршивец, – прошипел Шеланов. – Двигатель загубит…

«Мухолов» стремительно мчался наперерез лайнеру и не думал тормозить. Шеланов высветил на вариаторе траекторию его движения, и она заплясала по экрану, пересекаясь с траекторией движения лайнера. Очевидно, Льош отключил компьютер бота, который ни за что не допустил бы столкновения.

– Что делает, что делает, – цедил сквозь зубы Шеланов. – Лайнер же сожжёт его метеоритной защитой…

Но Банкони верно рассчитал. Компьютер лайнера прикинул, что ему энергетически выгоднее затормозить, чем уничтожить летящий на таран бот, и включил тормозные двигатели.

Они разминулись у самой диафрагмы. Уколом иглы «мухолов» по касательной пронзил её радужную оболочку и, потеряв ускорение, выскочил с другой стороны. Лайнер же, практически сбросив скорость до нуля, медленно вползал в диафрагму.

– Бот 3Х-47, – сухим, сорванным голосом запросил Шеланов, – что у вас?

– Всё нормально, – бодро отозвался Льош. – Двигатель сгорел. Торможу аварийным химическим. До полной остановки горючего не хватит.

– Потерпишь, – зло процедил Шеланов. – Включи маяк-пеленг, потом как-нибудь выловим…

И тут зажёгся центральный экран, и на нём появилось молодое, почти мальчишеское лицо с пижонски сдвинутой на лоб пилоткой капитана грузо-пассажирского флота.

– Я – «Градиент»… – начал капитан, но тут же осёкся от громового крика Шеланова.

– Назад – заорал Шеланов. – «Градиент» – назад!!! Двигатели на полную мощность и – назад!

Мгновение мальчишка-капитан оторопело смотрел на Шеланова, затем бросился к пульту управления. На соседнем экране было видно, как двигатели лайнера, уже почти погрузившегося под радужную оболочку диафрагмы, слабо засветились, лайнер почти остановился… Но каких-то долей секунд ему всё-таки не хватило. Лайнер вполз в диафрагму, и свечение двигателей погасло. Капитан «Градиента» ещё некоторое время возился у пульта, затем растерянно обернулся к нам.

– Не включаются… – по-мальчишески обиженно протянул он.

Шеланов обессиленно упал в кресло, глубоко, учащённо дыша широко раскрытым ртом. Слов у него не было.

«Ведь это всё, – с ужасом подумал я. – Из диафрагмы лайнер ничем не вытянешь…»

– Каким образом вы оказались в запретной зоне? – внезапно услышал я за спиной спокойный голос.

Посреди рубки стоял капитан патрульно-спасательной службы Нордвик. Три дня назад он высадился на станции с крейсера ПСС, который через неделю, после дежурного патрулирования в своём секторе над плоскостью эклиптики, должен был забрать его. Не знаю, с какой целью он остался на станции – то ли с инспекционной, то ли просто отдохнуть и поболтать по старой дружбе с Шелановым (он и раньше бывал у нас), – но сейчас он стоял здесь.

– Я… – начал мямлить молоденький капитан «Градиента», но тотчас взял себя в руки. – На лайнере «Градиент» проводится профилактический осмотр всех систем управления. Поскольку профилактический осмотр внеплановый и всесторонний, лайнер, чтобы не мешать другим судам, сведён с трассы и выведен в «мёртвую зону» над плоскостью эклиптики.

– По чьему приказу проводится профилактический осмотр?

Капитан «Градиента» замялся и смущённо отвёл глаза в сторону.

– По моему…

– И при проведении осмотра вы отключили астронавигационную систему?

– Комплекс мер предусматривает… – начал юлить капитан «Градиента».

– Да или нет? – оборвал его Нордвик.

– Да.

– Какого чёрта! – простонал Шеланов. Он приподнялся в кресле, с ненавистью глядя на экран. – Посмотрел бы хоть на навигационную карту, где наш район объявлен запретным…

Мальчишка-капитан испуганно заморгал.

Нордвик подошёл к Шеланову и успокаивающе положил ему руку на плечо.

– Это ваш первый самостоятельный рейс?

– Да, – поспешно кивнул капитан «Градиента». Как-будто это могло служить оправданием.

Шеланов снова застонал.

«Любознательный мальчишка», – с тоской подумал я. Конечно, его можно было понять. Целый год стажировки, и вот, наконец, он капитан. Единственный повелитель огромного космического лайнера. Если таковым можно считать человека, посаженного в кресло пилота чисто из соображений психологического комфорта пассажиров, поскольку программу полёта полностью выполняет многократно дублированный компьютер. Естественно, что в своём первом самостоятельном рейсе ему захотелось сделать что-то самому. Хотя бы провести профилактику…

– Сколько на борту пассажиров? – продолжал опрос Нордвик. Я заметил, как он сильнее сжал плечо Шеланова.

– Восемьсот двадцать три. Туристический рейс «Земля – Марс – Кольца Сатурна – Пояс астероидов – Земля».

Молоденький капитан вдруг заискивающе улыбнулся и, заглядывая в глаза Нордвику, совсем по-мальчишески просительно протянул:

– Меня теперь отстранят от работы, да?

Я чуть не завыл от бессильной ярости. От жизни тебя отстранят, болван ты этакий!

Кажется, даже в лице Нордвика что-то дрогнуло.

– Никаких действий не предпринимать, – жёстко сказал он. – Пассажирам, если будут интересоваться, скажите, что проводите профилактику. Ждите связи.

Нордвик нагнулся над пультом и стал что-то искать на нём глазами. Мальчишка с экрана смотрел на нас обречённым взглядом. Если бы он знал, что обречён не на отстранение от должности, а со всеми своими восьмистами двадцатью тремя пассажирами…

– Как его отключить? – раздражённо обернулся ко мне Нордвик.

Я протянул руку и щёлкнул клавишей. Центральный экран погас. Нордвик выпрямился и посмотрел на Шеланова. Затем взял его за плечи и встряхнул.

– Что будем делать?

– А что мы можем… – с болью протянул Шеланов. – Я уже перебрал в уме все варианты. Он обречён.

– Послушай! – повысил голос Нордвик. – Там восемьсот двадцать три… двадцать четыре человека!

Шеланов съёжился, как от удара. Мне тоже стало не по себе. С холодной отрезвляющей ясностью я увидел происходящее как бы со стороны.

– А почему бы не попробовать вытащить лайнер ботом? – снова спокойно, овладев собой, спросил Нордвик.

Шеланов поднял голову и непонимающе посмотрел на него.

– Почему нельзя вытащить лайнер ботом? – повторил вопрос Нордвик.

– Потому, что поле диафрагмы глушит гравиимпульс двигателей, – ответил я.

– Но, насколько я знаю, вы специально для полётов в диафрагме установили на ботах аварийные химические двигатели?

Я было воспрянул духом, но тут же сник. Эти двигатели были предназначены для барражирования ботов в диафрагме и не рассчитанны на дополнительную нагрузку.

– Они очень маломощны, – тускло сказал Шеланов. – Да и горючего там на пять минут работы.

– Ну, хорошо, – кивнул Нордвик. – Но, в конце концов, можно пассивировать вашу активную супермассу, как… как… – Он вдруг запнулся, у него перехватило горло, но пересилив себя, всё же сипло, изменившимся, сдавленным голосом закончил: – …как в Сандалузе?

Шеланов почему-то отвернулся от него.

– Ты же знаешь, – проговорил он в сторону, – что для этого нужен мощный гравитационный удар, хотя бы такой, как при работе двигателей на полной мощности. Но лайнер их включить не может, а если мы ударим… Сам понимаешь, что от него останется…

Я лихорадочно перебирал в уме все варианты гравитационного удара по Глазу, но подходящего не находил. Лайнер был обречён.

– Чёрт бы побрал ваши бакен-маяки! – с запоздалой злостью скрипнул зубами Нордвик. – Почему они так поздно засекли лайнер? Ведь зона обнаружения у них более ста тысяч километров!

Шеланов только вздохнул. Объяснений не требовалось. Их знал и сам Нордвик. Программа бакен-маяков не была рассчитанна на мальчишек, дрейфующих в пространстве на лайнерах с отключёнными компьютерами. Будь это астероид, маяки давно бы подали сигнал, а так они засекли лайнер, но предупредительный сигнал подали только тогда, когда лайнер пересёк тысячекилометровую зону и, очевидно, не подчинился приказу остановиться. Хорошо ещё что мальчишка в своём необузданном рвении отличиться не добрался до блока метеоритной защиты корабля. Иначе не трудно себе представить, что было бы с Льошем, да и с самим лайнером…

– Руслан, – неожиданно обратился к Шеланову Нордвик, – а что происходит, когда вы обстреливаете Глаз?

– Как – что происходит? – непонимающе переспросил Шеланов. Очевидно у него был шок – уж очень туго соображал.

– На какое время свёртывается диафрагма?

– На две с половиной минуты… Да нет, Нордвик, из этого тоже ничего не получится. Даже при форсированном режиме для пуска двигателей нужно не менее пяти минут. Он не успеет.

– Это уже моё дело, – резко оборвал его Нордвик и повернулся ко мне. – Сколько времени осталось лайнеру до падения в «зрачок»?

Я защёлкал клавишами вариатора, вводя задачу. На экране зажглось время: «42.24… 23… 22…»

– Сорок две минуты…

– Немедленно возвратите на станцию второй бот! – оборвал меня Нордвик.

– Бот 3Х-46, – вызвал я Гидаса и включил обзорный экран у катапульты, – срочно возвращайтесь на станцию!

Гидас уже отбуксировал астероид к катапульте, застопорил его метрах в пятистах от неё и теперь аккуратно отстёгивал захваты.

– Да отстрели ты их к чёртовой матери! – взорвался Нордвик. – Время дорого!

– Ясно, – буркнул Гидас.

Бот на экране отстрелил оставшиеся захваты и на предельной скорости, почти как перед этим бот Льоша, рванул с места. Я ужаснулся. При таком старте у него было около десяти «g»!

– Где у вас причальная площадка ботов? – резко спросил Нордвик.

– Где и все…

Нордвик кивнул и вышел из рубки. Шеланов проводил его непонимающим взглядом, затем, словно очнувшись, вскочил с кресла и выбежал вслед за ним.

– Что ты надумал!? – услышал я его крик из коридора.

И тут, надо сказать, я нарушил устав вахты – ни при каких обстоятельствах не покидать рубку. Я включил кают-компанию, крикнул: – Владик, срочно подмени меня! – и, не дожидаясь ответа, выскочил следом за Нордвиком и Шелановым.

Нагнал я их только возле закрытого шлюза причального тамбура. И как раз вовремя. Перепонка шлюза лопнула, и Нордвик, отмахнувшись от что-то горячо говорившего ему Шеланова, вошёл в тамбур. Шеланов, не обратив на меня внимания, последовал за ним.

«Тем лучше», – подумал я и тоже вышел на причал.

Посреди причала, раскорячившись на магнитных присосках, стоял бот Гидаса. Уцелевшие захваты были наполовину втянуты в корпус и торчали из бота суставчатыми побегами. В таком виде «мухолов» напоминал проросшую картофелину, поставленную на воткнутые в неё спички. Люк бота был закрыт.

– Что он – спит там? – недовольно процедил Нордвик.

Я подошёл к люку и толкнул его рукой. Перепонка лопнула, и мы увидели лежащего в кресле Гидаса со страшным, расплющенным перегрузкой лицом. Он пытался встать, но у него ничего не получалось.

Отпихнув меня, в кабину «мухолова» забрался Нордвик и помог Гидасу выбраться наружу. Ноги Гидаса не держали. Он висел на Нордвике тряпичной куклой, руки конвульсивно дёргались, на лице безобразной маской застыл неприятный оскал.

– Противоперегрузочная защита совсем села, – прохрипел он. Из-за застывшего оскала, казалось, что он улыбается.

Я подскочил к Гидасу и подставил плечо. Не церемонясь, Нордвик перегрузил его на меня и повернулся к боту. Но там уже, загораживая собой люк, стоял Шеланов.

– Куда? – спокойно, но твёрдо спросил он.

– Туда, – так же прямолинейно ответил Нордвик.

– Не имею права пустить тебя.

Плечи Нордвика напряглись, он набычился, казалось, ещё мгновение, и он просто отшвырнёт щуплого Шеланова в сторону. Но напряжение вдруг оставило его, и он неожиданно улыбнулся.

– Я понимаю, о чём ты думаешь, – сказал он. – Дай мне пилота, чтобы успокоить твою совесть.

Нордвик повернулся к нам и посмотрел на Гидаса. Тот уже немного пришёл в себя и дрожащими руками разминал затёкшее лицо. Шеланов тоже посмотрел в нашу сторону.

– Ты же сам видишь…

– Ну, пусть идёт со мной этот. – Нордвик кивнул на меня. – Мне всё равно, какой балласт.

Конечно, меня неприятно резануло, что меня окрестили «балластом». Но, когда выпадает такой случай, не до обид. Кажется, это был один из тех случаев, о которых думают девушки, восхищённо глядя на шевроны наших комбинезонов.

– Хорошо, – всё ещё с сомнением буркнул Шеланов и отступил от люка.

– Извиняюсь, – сказал я Шеланову и, так же бесцеремонно, как Нордвик, передав ему Гидаса, скользнул в «мухолов».

– Быстрее уходите с причала, время дорого! – заращивая перепонку люка, крикнул Нордвик и сел в единственное кресло.

– Стань за креслом, – сказал он мне, – прижмись спиной к стене, а руки упри в спинку кресла.

Я с трудом развернулся в тесной для двоих кабинке и опёрся спиной о переборку.

– Сколько у нас осталось времени? – спросил Нордвик, глядя, как с причала в обнимку уходят Шеланов с Гидасом.

Естественно, я не знал.

– Минут тридцать пять.

– Ты хоть догадался в рубке кого-нибудь оставить?

От неожиданности я вздрогнул. Всё замечает! Хорошо, что не спросил этого при Шеланове…

Нордвик включил внешнюю связь.

– База?

– Дежурный оператор станции «Проект Сандалуз-II» на связи, – отзвался Владик.

«Молодец! – восхищённо подумал я. – Быстро он!»

– Сколько у нас времени?

Кажется, Владик замялся. Ну, правильно, откуда ему знать, о чём идёт речь.

– Не понял? – переспросил он.

Я перегнулся через спинку кресла поближе к пульту.

– Владик, – сказал я, – дай, пожалуйста, бегущее время с экрана вариатора на компьютер бота 3Х-46.

Я ещё успел заметить, как на дисплее вспыхнули цифры: 32.42, и меня отшвырнуло назад, распластав на стене. Бот, прорвав перепонку причала, буквально выстрелил собой в пространство.

С огромным трудом, чувствуя, что моё лицо превращается в лицо Гидаса, я вытянул перед собой руки и уцепился за спинку кресла. Перед собой я ничего не видел, кроме затылка Нордвика – кресло полностью заслоняло собой экран обзора. Шея Нордвика побагровела, но голову он держал прямо. Длинные волосы откинулись назад, обнажив странные уши: одно нормальное, как и у всех людей, прижатое к голове, другое, правое, оттопыренное, стоящее практически перпендикулярно. У нас на станции подшучивали над Нордвиком за глаза: мол, в детстве родители его часто драли за ухо, причём только за правое.

«А Шеланова у нас прозвали Людовиком, – глупо подумал я. – За длинный нос, похожий на нос одного из французских королей…»

«Мухолов» резко дёрнуло – очевидно Нордвик начал торможение. Руки не выдержали, и меня бросило лицом на спинку кресла. При этом носом я уткнулся именно в то самое оттопыренное ухо Нордвика. Хорошо, что нос у меня не «королевский», а то, наверное, проткнул бы его «воспитательное» ухо. Лицо у меня стало вытягиваться вперёд, и теперь я уже не знал, на что оно стало похоже. Но в таком положении, приплюснувшем меня к спинке кресла, было и своё преимущество. Теперь я видел экран обзора и надвигающуюся радужную диафрагму Глаза.

Надо сказать, что вхождение в диафрагму не доставило мне удовольствия. Вспышка в глазах, разноцветные кольца на сетчатке и неприятная оторопь во всём теле… И тут же наступила невесомость. Гравидвигатели в диафрагме не действовали.

Всё-таки Нордвик был асом. Полёт, траекторию движения он рассчитал великолепно. Буквально секунды три работали аварийные химические двигатели, и мы плавно пристали к переходному тамбуру пилотского отсека.

Не знаю, кому как, но в невесомости я почувствовал себя весьма неуютно. Мы настолько привыкли к искусственной гравитации, что, впервые оказавшись в невесомости, я сразу понял, что означала «космическая болезнь» для первых пассажиров времён начала освоения пространства. Желудок подступил куда-то к лёгким, казалось, что ты падаешь вместе с ботом с бездонную прорву, и безотчётно хотелось ухватиться за что-то крепкое и надёжное, чтобы предотвратить это падение. Наверное, молоденький капитан «Градиента» испытывал то же чувство, потому что, когда лопнула перепонка переходного тамбура, он, ожидая нас, висел возле входа, неестественно крепко уцепившись рукой за поручень. Одному Нордвику всё было нипочём. Он крепко стоял на ногах, приклеенный к полу магнитными присосками, – экипировка работников патрульно-спасательной службы была рассчитана на все случаи жизни.

– Здравствуйте, – несколько смущённо проговорил капитан «Градиента». – У нас почему-то отказала система искусственной гравитации…

Не обращая на него внимания, Нордвик прошагал по тамбуру, вошёл в рубку лайнера и, подойдя к корабельному компьютеру, быстрыми, чёткими движениями открыл переднюю панель. Конечно, капитану ПСС положено было знать рубку корабля как свои пять пальцев. Поднятая панель корабельного компьютера огромным крылом закачалась под потолком.

Капитан «Градиента» растерянно смотрел на действия Нордвика. Затем перевёл на меня недоумённый взгляд.

– Что случилось? – с плохо скрываемой тревогой, понизив голос, спросил он.

Я чуть не ударил его. Очевидно, он был моим ровесником – лет двадцать пять-двадцать шесть, – но щуплая фигура, светлые волосы, откровенно розовая кожа делали его совсем похожим на мальчишку. Впрочем, блондины всегда выглядят моложе. Даже щетина у них на лице практически незаметна, а у этого кожа на лице вообще была по-юношески девственно чиста.

– Вы завели лайнер в зону эксперимента станции «Проект Сандалуз II», – процедил я, глядя в небесно-чистые глаза капитана «Градиента». – Вам это что-нибудь говорит?

Глаза его дрогнули, потемнели. Он побледнел, по горлу судорожно прокатился кадык. Что-то это ему говорило.

– Иржик, – позвал меня Нордвик, вытягивая из внутренностей компьютера какие-то длинные, белесые, похожие на макароны шнуры с полупрозрачными присосками на концах. – Переключи, пожалуйста, время сюда, в рубку.

«Откуда он знает моё имя? – несколько ошарашенно подумал я. – На причале-то обозвал меня «этим»…

Я неуверенно, цепляясь за все предметы на своём пути, проплыл к пульту управления и, ухватившись за подлокотник пилотского кресла, соединился с Владиком.

В нашем распоряжении оставалось двадцать три минуты. Впрочем, не в нашем, а в распоряжении Нордвика, потому что только он знал, что нужно делать.

Внезапно включилась внутренняя связь, и девичий голос, наверное, стюардессы, произнёс:

– Капитан, пассажиры жалуются на невесомость…