Стать смыслом его жизни

Глава 3

Катя не спала. Ей очень хотелось обнять сестру, сесть с ней рядом на диване и говорить, говорить, говорить… Вера умеет пожалеть так, что не чувствуешь себя ущербной. Не то что мать с ее незыблемыми пророчествами, неизменно начинающимися словами: «Вот, я же говорила!» Она всегда права, все знает.

Катя задыхалась в этой маленькой квартирке… А ведь когда-то она казалась ей дворцом – ни у кого из ее одноклассников не было своей отдельной комнаты. Когда еще был жив папа… Если бы он был жив…

Иногда Кате казалось, что жизнь закончилась после смерти отца. Из двух сестер он, по общему мнению, больше любил младшую. Старшая с раннего детства жила в мире книг, в мире фантазий и предпочитала спрятаться куда-нибудь с очередной книжкой, чтобы ее не отвлекали.

А Катя считалась папиной дочкой. Отец научил ее ловить рыбу. Как же здорово было сидеть над просыпающейся после ночи рекой и смотреть на поплавок! И это ни с чем не сравнимое волнение, когда, вздрогнув, тот резко нырял под воду! В этот момент требовалось настоящее мастерство – не упустить заглотившую крючок рыбу, медленно подвести ее к берегу и подхватить сачком.

– Ты моя Диана-охотница, – хвалил отец.

Вспоминая эти дни, Катя не могла понять, что же ей тогда больше нравилось – радость от одержанной победы или гордость от отцовских слов, от тепла его руки, ерошившей волосы.

К сожалению, такие дни выпадали редко. Отец сутками пропадал в больнице. Приходил домой, когда дочери уже спали, уходил рано. Он был не просто хирургом, а знаменитым, выдающимся хирургом. Катя скучала по нему и часто, уже будучи школьницей, прибегала в больницу с единственной целью – увидеть, помечтать вдвоем о будущей рыбалке, или, что случалось гораздо чаще, просто с гордым видом посидеть за отцовским столом, представляя себя врачом.

Мать работала медсестрой в той же больнице. Иногда Кате казалось, что на самом деле ее матерью должна быть Анна Львовна, работавшая вместе с отцом. Красавица-хирургиня – так называли ее больные. Часто девочка видела, как они с отцом разговаривают, стоя на крыльце. Катя мечтала быть похожей на Анну Львовну. Как многозначительно та улыбалась, как курила! Сначала разминала сигарету тонкими пальцами, затем точным движением подносила огонек зажигалки – всегда сама, будто никому не доверяла эту ответственную миссию, – и жадно затягивалась…

А потом все кончилось. Никто так до сих пор и не знает почему, но через неделю после сорокалетия отец скальпелем перерезал себе вены. Кате тогда было пятнадцать. Веселая и общительная, она легко сходилась с людьми, была желанной гостьей на любой вечеринке. После смерти отца девочка почувствовала себя совсем одинокой. Забросила веселые компании, перестала учиться. Иногда в голове у нее появлялись отчаянные мысли – бросить все, пойти вслед за ним. Единственной, кто помогал ей в эти тяжелые дни, была сестра. Именно она уговорила Катю пойти учиться. О медицинской карьере девушка и слышать не могла и выбрала экономику, о которой ничего не знала, кроме того, что та очень далека от медицины.

Постепенно боль утраты стала не такой острой, но страх одиночества навсегда поселился в сердце Кати. У нее было много знакомых мужчин. Они появлялись и исчезали, не оставляя ни отклика в душе, ни сожаления. Иногда, лежа в постели с очередным ухажером, Катя вдруг ощущала себя до такой степени одинокой, что хотелось орать во весь голос, выть, кататься по полу.

Мать не понимала поведения дочери.

– Ты проститутка? – спросила она однажды.

После этого Катя собрала вещи и ушла жить в маленькую квартирку на окраине города, принадлежащую одному из ее друзей. Тот уезжал на заработки в Италию и предложил девушке пожить у него. С тех пор Катя почти не виделась с матерью – забегала редко, говорила односложно, все больше молчала. С сестрой они встречались чаще – иногда девушка заезжала к ней в больницу. Длинные сумрачные коридоры напоминали об отце. Катя иногда даже жалела, что не стала врачом, и обещала сестре, что когда-нибудь устроится к ним на работу санитаркой. Это ведь только в кино санитары в психиатрической больнице – атлетического телосложения мужики. В Вериной больнице такой имелся только один – бывший пациент, огромный, со здоровенными, покрытыми густой рыжей порослью ручищами, зверской физиономией и разумом десятилетнего ребенка, наивный и абсолютно безобидный.

А потом произошло событие, изменившее ход жизни Катерины. Стояла ранняя осень. Катя с компанией отмечала чей-то день рождения – обычное развеселое гулянье в маленьком ресторанчике на берегу реки, когда после нескольких организованных тостов начинается банальная пьянка. Разгоряченная, она вышла на улицу вдохнуть свежего воздуха. Привычно достала сигарету, размяла ее. Это было своеобразным ритуалом. Катя не знала, зачем так делает, – курить она не любила. Но каждый раз, поднося огонь к сигарете, представляла себя прекрасной хирургиней, а рядом… Рядом должен был стоять отец.

Внезапно в темноте вспыхнул огонек – чья-то рука поднесла горящую зажигалку, Катя привычно замотала головой – сама, только сама. И вдруг… Рукав пиджака человека с зажигалкой потянулся немного вверх, позволяя увидеть манжету рубашки, скрепленную золотой запонкой. Как завороженная смотрела Катя на эту немного старомодную вещицу, ибо за всю свою не такую уж долгую жизнь она видела рукав, застегнутый на запонку, два раза – у отца и у незнакомца, стоящего напротив.

Первый раз в жизни Катя прикурила сигарету из чужой руки. Она обвила эту руку пальцами, наклонила лицо к огню, нервно затянулась и задержала дыхание. Как же ей хотелось, чтобы эта минута тянулась бесконечно! Не отрывая рук, она подняла глаза и встретилась с его взглядом. Это был мужчина лет сорока, из тех, которых ее подруга Шурка называла «папиками». Очень высокий – отпустив, наконец, его руку и выпрямившись, Катя едва доставала ему до плеча. В темноте она почти не видела его лица – только глаза. Он смотрел на нее спокойно, без каких бы то ни было эмоций. Просто смотрел. Катя поправила упавшие на лицо волосы и попыталась улыбнуться – улыбка получилась какой-то кривой, заискивающей.

– Поехали? – вдруг прервал молчание он.

Катя поняла, что он принял ее за проститутку, но сейчас была готова на все, лишь бы он не ушел, не оставил ее. Незнакомец шагнул к здоровенному черному джипу.

Ни у одного из Катиных знакомых не было такой крутой тачки.

– Прошу, – он приглашающим жестом показал на кожаное сиденье. Катя скользнула в машину, мужчина захлопнул дверь.

– Ну что, куда поедем? – спросил он, садясь за руль.

Ей вдруг стало не по себе. Она не могла себе представить, что сейчас они приедут в ее квартирку и… Катя почувствовала, что еще мгновение, и она задохнется, воздух, казалось, сгустился, как новогодний холодец, она всхлипнула и вдруг разрыдалась в голос.

Он опешил, а потом завел двигатель, включил музыку и тихо тронулся с места. Катя чувствовала, что мужчина раздражен, но ничего не могла с собой поделать, рыдания душили ее. Она стала рыться в сумочке в поисках платка. Заметив это, мужчина кинул ей на колени упаковку салфеток. Стараясь справиться с охватившей ее дрожью, девушка вытащила одну и приложила к пылающему лицу. Салфетки были влажные, с каким-то очень знакомым фруктовым запахом. Вдохнув его, Катя немного успокоилась. Она была благодарна этому чужому человеку за то, что он не пытался успокоить ее, дал нареветься.

– Ну, и по какому поводу слезы? – спросил он; в голосе не было и следа недавнего раздражения.

И тогда Катя, сама не зная почему, вдруг рассказала все – об отце, о рыбалке, о красавице-хирургине, курившей на крыльце больницы, о своей пропащей жизни. Только об одиночестве не стала рассказывать, потому что незнакомец, наверное, и сам все понял.

– Меня зовут Олег, – коротко сказал он.

– А отчество? – замялась она, как-то неудобно было называть Олегом человека в два раза старше.

– Просто Олег, – отрезал он, – не такой уж я и старый, – и добавил: – Может, заедем куда-нибудь выпьем кофе?

Катя закивала, потом вытащила из сумочки крохотное зеркальце и стала по частям рассматривать лицо. Нос распух, глаза красные. Она достала еще одну салфетку, приложила к носу, стараясь вспомнить, что же это за запах. Так и не разобравшись, поднесла упаковку к глазам и в свете несущихся навстречу со скоростью не меньше ста километров в час уличных фонарей прочитала: «грейпфрут». Родственник апельсина с привкусом горечи.

Джип затормозил у кафе. Заведение оказалось очень уютным. Катя никогда здесь не была, но сразу подпала под неуловимое обаяние темно-зеленых бархатных скатертей и таких же штор. Поверх скатертей на столах лежали полотняные салфетки, украшенные изящными кружевами. Высокие бокалы и свечи создавали романтическое настроение. Откуда-то сверху лилась тихая, очень спокойная музыка. Внимание девушки привлекли висящие на стенах небольшие пейзажи в черных рамках. Бесконечная грусть сквозила в каждом штрихе. Катя подошла к стене, всматриваясь в осенний пейзаж. Дождь, лужи, одинокий наполовину облетевший тополь – все это напоминало ее жизнь.

Олег сидел за столом и внимательно рассматривал свою спутницу. Он пытался понять, что привлекло его в этой девчонке, и не мог. Худенькая, на устрашающе высоких каблуках, с торчащими во все стороны спиральками неестественно рыжих волос и огромными светлыми глазищами.

– Что тебе заказать? – окликнул он Катю.

Девушка вздрогнула, с трудом оторвала взгляд от понравившейся картины.

– Не знаю, – замялась она, – кофе, – и, словно нырнув в ледяную воду, добавила: – вина…

Она знала наверняка, чем закончится этот вечер, и хотела напиться, чтобы было не так страшно. Как это Шурка говорила? Инцест. Вот-вот, инцест.

– Вина? – в его голосе зазвучала дружеская насмешка. – И какое же вино предпочитают юные леди?

– Ну… Шампанское…

Она села напротив и стала внимательно рассматривать его лицо, словно энтомолог, изучающий неизвестного жука. Светлые волосы, высокие залысины на лбу, уставшие светло-голубые глаза, словно выгоревшие на солнце, глубокие морщины вокруг глаз и рта. Ничего привлекательного… Разве только улыбка…

Подчеркнуто внимательный официант в черном фраке, ослепительно белой рубашке и белоснежных перчатках положил на стол меню в кожаной обложке, зажег стоящую на столе свечу. «Боже, как же, наверное, все здесь дорого», – подумала Катя, открывая папку. При виде четырехзначных цифр возникло только одно желание – вернуться в теплый и пахнущий грейпфрутом салон машины. Но это сразу приближало к необходимости куда-то ехать, а Катя еще не была к этому готова. Мысль о том, что в финале ей придется лечь в постель с мужчиной, напоминающим отца, казалась просто кощунственной.

– Я хочу шампанского и больше ничего, – заявила Катя, закрывая папку.

Олег молча пожал плечами.

– Какое у вас есть хорошее шампанское? – спросил он у официанта, напирая на слово «хорошее».

– «Мумм» и «Перрье Жуэ».

Олег вопросительно посмотрел на спутницу.

«Блин, что за названия такие? «Мумм» какой-то… «Жуе» – подумала Катя, но ударить лицом в грязь она не могла.

– Ну, раз у вас ничего другого нет, придется обойтись «Мумм», – не сводя глаз с Олега, сказала она, а сама подумала: «Может, надо было сказать: обойтись «Муммом»?»

Но увидев, как уголки губ Олега слегка дрогнули в одобряющей улыбке, поняла: попала.

А он смотрел на нее – совсем девчонку и вдруг подумал, что ощущает себя Гумбертом Гумбертом, любующимся Лолитой. Олег не мог отвести глаз от ее почти детского лица, покрасневшего от недавних слез носа, трогательно припухшей верхней губы. И пусть сидящая напротив девушка совсем не походила на юную угловатую нимфетку, Олег почувствовал удивительную непринужденность. Обычно при общении с девицами легкого поведения он испытывал определенную неловкость, а Катя почему-то забавляла его.

Официант принес бутылку в ведерке, открыл ее с легким хлопком и наполнил бокалы.

– Ну, за знакомство, – сказал Олег.

Катя подняла бокал за тонкую граненую ножку.

– За знакомство!

Шампанское оказалось колючим, резким, совсем не похожим на привычные напитки. Пузырьки защекотали в носу, стало по-праздничному весело.

Олег рассказывал о шампанском, различных технологиях его изготовления, о подземных винных погребах. А Катя сидела и смотрела на него, и столько восторга было в ее лучистых светло-серых глазах, что он не удержался, взял руку, лежащую на столе, и нежно прикоснулся губами к маленькой ладони.

От этого непривычного жеста она растерялась. А потом аккуратно высвободила руку и, чтобы скрыть смущение, нарочито грубо предложила:

– Может, выпьем еще?

Он молча налил ей шампанского, добавил немного в свой бокал.

«Хочет напоить», – подумала Катя, а вслух произнесла:

– А себе? Почему вы так мало пьете?

– Во-первых, не вы, а ты. А во-вторых, я же за рулем. Мне еще надо довезти свою очаровательную спутницу в целости и сохранности. Где ты живешь?

– Ты… Нет, как-то это неправильно…

– Да что?.. Что неправильно? А хочешь – выпьем на брудершафт? – он поднял бокал.

Она растерянно смотрела на него, на лице отражалась напряженная борьба между желанием уйти и желанием остаться. Приняв, наконец, решение, она резко откинула со лба рыжие завитки, подняла бокал и прикоснулась им к бокалу мужчины. Раздался тихий звон. Катя резко поднесла бокал к губам и сделала огромный глоток, а потом закрыла глаза и подставила губы для поцелуя. Олег сделал маленький глоток, поставил бокал, встал, подошел к девушке и осторожно прикоснулся губами к ее губам. Катя осталась сидеть все в той же не совсем удобной позе с закрытыми глазами в ожидании продолжения. Через несколько секунд она поняла, что больше ничего не будет, и открыла глаза. Олег сидел и смотрел на нее. И в этот момент Катя решила, что все ерунда, и Шурка – дура, и все, что было до сих пор, не стоит и мизинца этого папика. И единственное, чего она хочет, – чтобы он еще раз поцеловал ее.

– Я хочу домой, – воскликнула Катя, вставая со стула так резко, что он чуть не опрокинулся. – Это мы заберем с собой, – вытаскивая из ведерка бутылку, сообщила она официанту.

Ноги почему-то заплетались.

– Вот черт! – выругалась Катя, наткнувшись на неизвестно откуда взявшуюся дверь.

– Осторожно, ты тут все поломаешь, – раздался сзади насмешливый голос Олега.

– А меня тебе не жалко? – ей стало обидно.

– Жалко, жалко! – он подхватил ее под руку и уверенно повел к машине. – Только не реви!

– И не подумаю.

Обратная дорога слилась в мелькание пролетающих огней под звуки убаюкивающей музыки. Катя погрузилась в состояние приятного полусна-полуяви. Сквозь этот сон до нее доносились обрывки слов, звон ключей от квартиры, заботливые руки, укладывающие ее на диван и укрывающие пледом.

«Почему так светло?» – подумала Катя и проснулась. Она лежала на кровати, в незашторенные окна светило солнце. Поморщившись, девушка села, опустила ноги на пол. «Странно, как все это, однако, странно», – она никак не могла вспомнить, как оказалась в постели одетой, укрытой пледом. День рождения помнила, ночную поездку на огромном черном автомобиле помнила, шампанское помнила, даже картину с одиноким тополем под дождем помнила, а как оказалась дома и, самое главное, было ли что-нибудь потом или нет, полностью выветрилось у нее из головы.

«А может, мне все приснилось?» – мелькнула в голове мысль. Зацепившись за нее, как за спасительный круг, Катя встала и побрела в ванную. Теплые струи немного взбодрили, но память возвращаться не спешила. «Было или нет?» Надев халат и замотав голову полотенцем, Катя пошла на кухню.

На столе стояла темно-зеленая бутылка, рядом лежал листок бумаги: «Спасибо за компанию. Если захочешь продолжить знакомство – позвони. Олег». Внизу был написан номер телефона. Через мгновение Катя, дрожа от нетерпения, уже нажимала на кнопки.

– Я слушаю, – раздался в трубке его голос.

От волнения Катя забыла, что хотела сказать.

– Я вас слушаю, – нетерпеливо повторил Олег.

– Это я, Катя, – только и смогла вымолвить она.

– Привет, – она почувствовала, что там, на другом конце провода, он улыбается.

– У меня тут шампанское осталось, а выпить не с кем.

– Это приглашение?

– Наверное…

– Кстати, извини, пока ты спала, я позволил себе… – тут он сделал небольшую паузу.

– Что? – задохнулась Катя.

– Я позволил себе поискать что-нибудь съестное у тебя на кухне.

– Ну и как? – с облегчением выдохнула Катя.

– Удивляюсь, как ты до сих пор не умерла с голоду. Придется взять над тобой шефство в этом вопросе.

– Я согласна, – радостно ответила Катя и тихо добавила: – И во всех других вопросах тоже.

Повесив трубку, она еще долго перебирала в памяти его слова. Сердце было полно волнующего ожидания.

А потом он пришел. С букетом роз и огромным пакетом продуктов. Катя попыталась было сообразить каких-то бутербродов, но он мягко, но настойчиво повлек ее на диван. Это было совсем новое, необычное ощущение. В отличие от прежних Катиных знакомцев, Олег был совсем другим: уверенным в себе, спокойным, неторопливым и бесконечно нежным.

Вскоре Катя мечтала только об одном: чтобы он остался с нею навсегда. Ей хотелось, проснувшись утром, долго-долго смотреть на него спящего. Тихо касаться его лица, чувствовать его дыхание, кормить его завтраком, провожать на работу, смотреть, как он садится в машину и выезжает со двора. Но, к сожалению, каждый раз он уходил домой. Катя догадывалась, что у него семья, может, даже маленький ребенок, но любовь сделала ее эгоистичной. Она наконец нашла свое счастье и наслаждалась каждой минутой, проведенной рядом с этим мужчиной.

Наступило лето. Жаркое, пахнущее акацией и шаурмой, жарившейся в крошечном кафе прямо под Катиными окнами. В середине июня Олег пришел немного смущенный.

– Извини, мне нужно уехать, – сообщил он с порога.

Катя так и застыла, не в силах произнести ни слова.

– Ну что ты, Катюша, я ненадолго, всего на три недели, – он взял ее за руки и пытался заглянуть в глаза.

Она зажмурилась, боясь, что как только откроет глаза, сразу расплачется, испортит старательно наложенный макияж. Ведь ей так хотелось ему понравиться! Катя высвободила руки, пошла на кухню и села, подперев голову руками. Он встал в проходе, опершись плечом о дверной косяк, и молча смотрел на нее.

– Возьми меня с собой, – справившись с охватившим ее отчаянием, произнесла Катя.

– Не получится, – он покачал головой.

– Но почему?

– Во-первых, у тебя сессия, а во-вторых… Не могу, понимаешь? Не-мо-гу, – произнес он по слогам.

– Почему? Почему не можешь? Ты едешь со своей семьей?

– Какая разница, с кем я еду? – поморщился Олег. – Я просто уезжаю, вернусь двенадцатого июля и сразу приеду к тебе. Неужели ты хочешь испортить наш прощальный вечер?

Он подошел к ней, присел на корточки.

– Катюша, ведь нам с тобой так хорошо! Правда, хорошо?

Она кивнула.

– Ну посмотри на меня, пожалуйста!

Катя подняла голову, их глаза встретились.

– А можешь ты хотя бы сегодня остаться со мной на всю ночь? – спросила она.

Он отвел глаза, словно смутившийся подросток. Кате захотелось сказать что-то резкое, оттолкнуть его, но он, казалось, понял ее намерения. Легко, словно куклу, Олег поднял девушку, развернул к себе, крепко прижал, будто боялся, что драгоценная ноша выскользнет у него из рук, и бережно отнес в освещенную уличными фонарями комнату.

Эти три недели показались Кате длиннее самой долгой и холодной зимы.

Она сдала последний экзамен, но не почувствовала никакой радости. Выйдя из университета, брела по улице, сама не зная куда.

«А может, съездить к сестре в больницу?» – мелькнула в голове мысль. Катя села в автобус и уже через полчаса шагала по асфальтовой дорожке между пушистыми сосенками. Больничный парк был ухоженным и красивым, пахло хвоей и смолой, весело чирикали воробьи. Но Катерина не замечала всей этой красоты. Ее мир был серым и тоскливым.

После яркого солнечного дня вестибюль встретил ее мрачной сыростью. Катя нажала на кнопку звонка. Дверь открыла огромная угрюмая женщина.

– Чего звоните? – сварливым голосом осведомилась она. – Расписание читайте: посещение больных после семнадцати.

– Я к доктору Дружининой, – испуганно пискнула Катя, – я ее сестра.

– Сестра? – грозно рыкнула толстуха и неожиданно улыбнулась, сразу утратив свой воинственный вид. – А похожа, до чего похожа, только рыжая. Проходи, знаешь куда идти?

Катя кивнула, протискиваясь в приоткрытую дверь, и побежала по коридору.

Кабинетик, маленький и душный, больше походил на шкаф. Вера сидела за столом, рядом на кушетке девочка лет двенадцати прижимала к груди яркую книжку.

– Катюша! – обрадовалась Вера, вскочила, обняла сестру. Потом отстранилась, внимательно осматривая Катю. – Как же я давно тебя не видела, молодец, что зашла! Ты надолго?

Катя пожала плечами.

– Ты иди, Лизонька, – сказала Вера девочке.

Та с недовольным видом поднялась, скривила губы и детским капризным тоном проговорила:

– Вера Петровна! Ну можно я еще немного посижу? Я тихонько!

– Иди Лиза, иди, я освобожусь и обязательно зайду к тебе.

– Правда? – в глазах девочки было столько искренней любви, что Катя невольно позавидовала сестре.

– Хорошо тебе тут, – сказала она, когда дверь за Лизой закрылась.

– Хорошо! – кивнула Вера. – Ты лучше расскажи, как поживаешь.

Катя уселась на кушетку и стала рассказывать. Сначала об институте, об экзаменах, потом о своей жизни, потом об Олеге, непонятных отношениях, его отъезде. Рассказывая о последнем вечере, девушка не выдержала и разрыдалась.

– Представляешь, он даже не захотел рассказать, куда и зачем едет! – всхлипывая, пожаловалась она Вере.

Вера налила стакан воды, протянула сестре, а сама села рядом, обняла ее за плечи и молча слушала судорожные всхлипывания.

– Верунь, сделай мне какой-нибудь укол, чтобы я заснула и проснулась двенадцатого июля.

– Дурочка ты моя, маленькая глупая девочка, – Вера гладила непослушные волосы сестры. – Ну что ты такое выдумала? Посмотри, как хорошо на улице. Лучше поезжай куда-нибудь. Хочешь, куплю тебе путевку? К морю, в горы… Оставь все, отдохни. Попробуй пожить своей жизнью…

– Тебе хорошо, ты доктор, тебя все уважают, а я? Кто я? С тех пор как умер отец… – Катя снова захлебнулась в рыданиях.

– Девочка моя, отец умер уже давно, а ты до сих пор не можешь его простить…

– Как простить? – всхлипнула Катя, вырываясь из объятий сестры. – Он же бросил меня!

– Он не хотел тебя бросать, так получилось. Он выбрал этот путь, а ты не можешь принять его, простить. Попробуй, ведь это несложно. Скажи ему: «Папа, я прощаю тебя и отпускаю, покойся с миром». Вот увидишь, тебе станет гораздо легче.

– Я что, по-твоему, придурочная? – возмутилась Катя.

– Ну почему? Просто маленькая запутавшаяся девочка, которая не дает себе быть счастливой.

– Ты ничего не понимаешь, – злилась Катя, – и про Олега тоже… Не могу я от него уехать… Я люблю его…

– Конечно, любишь, – Вера притянула к себе отчаянно сопротивляющуюся сестру, обняла, прижала к себе. Постепенно Катя успокоилась, обмякла.

– Я уверена, что твой Олег – хороший человек. И если он не взял тебя с собой, значит, имел на это веские причины. Мне кажется, вам сейчас нужна именно такая передышка, чтобы посмотреть на свои отношения со стороны, оценить их, решить, как жить дальше.

Голос сестры звучал спокойно, мягко, Катя почувствовала, как злость потихоньку улетучивается, уступая место состоянию опустошенности и отчаянного пофигизма. Глаза закрылись и, сама того не заметив, она задремала.

Когда Катя проснулась, за окном уже стемнело. Она увидела, что лежит на кушетке в кабинете сестры, заботливо накрытая коротким детским одеяльцем.

Катя встала, пригладила пальцами растрепавшиеся волосы и отправилась на поиски Веры. Дремавшая в коридоре медсестра, миловидная женщина лет сорока, вздрогнула от неожиданности.

– В-в-в-ера Петровна… Ч-ч-ч-то с вами? – заикаясь, произнесла она.

– Я не Вера, я ее сестра, а где она сама?

– Фу, – облегченно выдохнула медсестра, – а я уже думала, что у меня галлюцинации, сейчас позову, она в пятой.

Спрятав в стол глянцевый журнал, который она листала перед Катиным появлением, медсестра пошла по коридору. На ногах у нее Катя с удивлением увидела смешные тапки в виде собачек.

– Ну что, соня, выспалась? Хочешь чаю? – спросила Вера.

– Ага.

Кате было необычайно хорошо, не было желания куда-то ехать, а хотелось шлепать по этому коридору с пузырящимся линолеумом в тапках-собачках.

Чай действительно был отличным. Горячий, пахнущий незнакомыми травами, он будил в душе воспоминания о детстве, о рыбалке. Вера тоже о чем-то задумалась.

– Прикольный чай, – наконец прервала молчание Катя.

Вера, все еще находящаяся в своих мыслях, подняла на нее недоумевающие глаза, а потом покачала головой, словно освобождаясь от навязчивых дум, улыбнулась:

– Это Васильевна, медсестра приносит. А знаешь, – глаза Веры сощурились, и тихим заговорщицким голосом она прошептала: – Васильевна у нас ведьма. Колдунья. Травы собирает волшебные и поит нас, а в полнолуние летает на тусовки.

Катя недоуменно смотрела на сестру: что это с ней? А Вера вдруг расхохоталась так звонко, так заразительно, что Катерина невольно присоединилась к ней. Смех душил ее, по щекам текли слезы, а она все никак не могла остановиться, представляя медсестру в тапках-собачках, летящую по ночному небу на метле.

– Ладно, хватит смеяться, скоро автобус, не успеем – придется ждать маршрутку, а они ходят без расписания, можно простоять очень долго.

Попрощавшись с медсестрой, девушки вышли из больницы и направились к остановке.

– Поехали к нам, – предложила Вера, – мама будет очень рада.

– Нет, не хочу, она меня терпеть не может.

– Ну что ты выдумала, Катя! Что за глупости!

– Вер, не проси, не поеду. Честно. Может, немного позже, но не сейчас. А вот… – она запнулась, – давай сходим к отцу. – Катя вопросительно посмотрела на Веру. – Ты давно у него была?

– Давай, – согласилась Вера и, что-то прикидывая, стала загибать пальцы. – В субботу с утра тебя устроит? Часиков в девять?

– Конечно, давай встретимся прямо у ворот.

– Хорошо, – Вера кивнула. – Ты все-таки подумай о том, о чем мы с тобой говорили. Насчет отца.

Проснувшись утром, Катя внезапно почувствовала, что тоска по Олегу стала какой-то другой. Ей по-прежнему его не хватало, но это было совсем не то чувство, которое она испытывала несколько дней назад. На смену отчаянию пришла жажда деятельности. Осмотрев комнату, Катя заметила притаившуюся в углах паутину. Хрустальную люстру, вероятно доставшуюся хозяину квартиры от прапрапрабабушки, покрывал слой пыли, шторы потеряли первоначальный цвет, а окна в солнечных лучах выглядели замарашками. Засучив рукава, Катя принялась за дело. К вечеру она падала с ног от усталости, но окна сияли, хрусталики люстры искрились всеми цветами радуги, а потолок радовал почти первозданной белизной. Катя, довольная собой, придирчиво оглядывала комнату в поисках фронта работ на завтра. Внезапно ее мысли прервал телефонный звонок. Катя бросилась в прихожую и лихорадочно стала рыться в сумке в поисках мобильника. Олег! Стоило ей забыть его, как он тут как тут.

– Привет! – раздался в трубке веселый голос.

Катя уселась на пол, поджав под себя ноги.

– Привет, – она почувствовала, что сейчас заплачет. – Как ты?

– Катюша! Я очень скучаю. Знаешь, мне надо было уехать, чтобы понять, как мне тебя не хватает. Я скоро приеду. Ты что, плачешь?

– Нет, – промычала она.

– Ну и молодчина. А знаешь, я купил тебе подарок. Очень красивый. Кать, ну что ты молчишь?

– Я слушаю. Я очень рада, что ты купил мне подарок, – она говорила с трудом, стараясь сдержать душащие ее слезы.

– Ты что, не хочешь со мной разговаривать? До сих пор злишься? – в голосе Олега зазвучало раздражение.

– Нет, – Катя старалась говорить как можно спокойнее, – просто голова болит.

– Ты не заболела? – раздражение сменилось тревогой.

– Все нормально, мыла окна и немного устала.

– Давай ложись, отдохни, я тебя целую, – сказал Олег и отключился.

– Я тебя тоже целую, – сказала Катя замолчавшей трубке, легла на пол, подтянув колени к груди, и лежала так долго-долго, пока не почувствовала, что ноги и спина заледенели.