Статьи

Самое раннее свидетельство об участии народа в избрании клириков, в частности епископов, находим в «Правилах апостольских»: «Аще кто, быв рукоположен во епископа, не приимет служения и попечения о народе, ему порученного: да будет отлучен, доколе не приимет оного. Такожде и пресвитер, и диакон. Аще же пойдет туда, и не будет принят не по своей воле, но по злобе народа: он да пребывает епископ, клир же града того да будет отлучен за то, что такового непокоривого народа не учили» (36 пр.). Если народ по своей злобе мог и не принять епископа, то значит, ему дозволено было принимать некоторое участие в собрании епископов.

О том же св.Лев Великий пишет: «Когда дело будет идти об избрании первосвященника, то пусть предложется всем тот, кого будет требовать единодушное согласие клира и народа... Никто да не поставляется против воли и желания народа, чтобы народ, потерпев принуждение, не возненавидел и не стал презирать нежелаемого епископа и не потерял должного благоговения, как скоро ему не позволят иметь епископом того, кого он желал» (Лев В. Письмо к Анастас. 84). В «Апостольск. Постановлениях» находим следующее: «Епископом должен быть поставлен тот, кто беспорочен и избран всем народом. Когда он будет наименован и одобрен, весь народ, собравшись, в присутствии епископов и пресвитеров, должен дать своё согласие. Старейший из епископов должен спросить пресвитеров и народ: тот ли этот, кого они требуют в предстоятели? И когда они ответят утвердительно, он должен опять спросить: имеет ли он свидетельство от всех, что он достоин сего великого и важного начальствования...? И когда все вместе по справедливости засвидетельствуют это, пусть в третий раз будут спрошены: действительно ли он достоин служения, — да при двух или трёх свидетелях будет всякое слово. И когда в третий раз подтвердят, что он достоин, от всех надобно требовать знак согласия» (8:4). I-й всел. Никейский собор в послании своём к Александрийской церкви говорит: «Если... кому-нибудь из церковников придётся окончить жизнь, то в служение вместо умершего допускать недавно принятых, только бы они являлись достойными и избраны народом с согласия на то и утверждения Александрийского епископа» (Сократ Схолас. Ц.Ист.1:9).

Сардикийский собор в 6-м правиле говорит: «Аще в единой области, имеющей многих епископов, случится единому епископу замедлити, и он, по некоему небрежению, не восхощет быти в собрании и согласитися на постановление епископов, собравшееся же множество людей будет просить, да поставится требуемый ими епископ: подобает во первых, через послание экзарха области воспомянуть оному замедлившему епископу, яко просят люди дати им пастыря. За благо признаю ожидати, да пребудет и он. Аще же и чрез послание быв прошен, не приидет, и ниже отпишет, то подобает удовлетворити желанию народа».

Из соборных постановлений, запрещающих самовольные переходы епископов на другие кафедры (Апост.14; Сардик.2; Ант.16), видно, что народу дозволялось более чем одно согласие на сделанное избрание, но и предварительное свидетельство об избираемом. Примеров избрания епископов и пресвитеров клиром и народом в истории Церкви довольно. Так были избраны: св.Киприан Карфагенский — во пресвитера и во епископа, (хотя только спустя год после крещения), св.Афанасий Великий, св.Василий Великий — во епископа, св.Амвросий Медиоланский, св.Иоанн Златоуст — во епископа, Василий, друг его, о котором он упоминает в книгах «О священстве», св.Иларий Пуатьесский, Нектарий Константин., Тарасий Константин., преемник его — Никифор и мн.другие. При избрании клирика обыкновенно народ выражает своё одобрение или неодобрение восклицаниями: «Достоин», или «Недостоин». Иногда составлялись формальные акты по поводу избрания, в которых свидетельство избирателей скреплялось их собственным подписом, чтобы кто-нибудь не мог отказаться от своего свидетельства и согласия на избрание. Если кто-либо из народа против достоинства представляемого лица, то его обвинения рассматривались и поверялись перед всем собранием. Такая подача голосов называлась баллотировкой (ψηφοξ, suttrbgium(?)).

Ещё с самых первых времён установилось в Церкви особое сословие клира, которое воспитывало и подготовляло в своей среде достойных пастырей. В этом-то сословии иерархи всегда могли иметь готовых для пастырского сана лиц — испытанных и благонадёжных, — могли сами избрать их из среды клира и при его содействии. Действительно, уже в первых веках избрание большей частью совершалось из сословия клира. В IV веке положительно было определено возводить в епископское достоинство тех только лиц, которые проходили низшие степени церковного служения, для того, чтобы могли быть испытаны в вере и доброй жизни (Сардик.соб. 10 пр., сравн. VI вс. 14 пр., Констант. Двукратного 17 пр.). Церковный клир сделался как бы школой, приготовлявшей пастырей Церкви. В этом случае бóльшее значение при избрании пастырей естественно должен был получить голос самого клира; так как он, составляя одно тесно соединённое семейство, больше имел способов и возможности знать качества и способности каждого из своих членов. Да и вообще при избрании лиц во священные степени существенное значение имел клир, но не паства. Церковь только представляла пастве свидетельствовать о качествах избираемого, но не давала ей права решающего, одинакового с высшей церковной властью голоса, как это думают протестанты.

Право предлагать почти всегда, и право произносить решительный суд об избрании (judicium) всегда принадлежало иерархам, как единственным правителям Церкви Божией и ответственным лицам пред Богом и Церковью в управлении ею. Тот же св.Киприан Карфагенский, свидетельства которого мы выше приводили, в послании к испанскому клиру и народу пишет: «Мы знаем, что так поступлено и у вас при поставлении нашего собрата Сабина: ему дано было епископство и на него возложены были руки с согласия всего братства и по определению епископов, как тех, кои об нём писали к вам (56 ц. Твор. Кипр. т.I, 270).

Поэтому для поставления епископа в известный город должен был по правилам церковным составляться собор епископов той области, на котором и совершалось избрание, и который утверждал его. «Да соблюдается постановление церковное, определяющее, что епископа должно поставлять не инако, разве с собором и по суду епископов, имеющих власть произвести достойного, по кончине преставльшагося» (Антиох.соб. 23 пр. ср. Сард.6).

Но и решение самого собора должно было подлежать утверждению главного епископа области — митрополита. «Епископов по суду митрополитов и окрестных епископов поставлять на церковное начальство», — говорят отцы Лаодикийского собора. (12 пр.) «Аще кто без соизволения митрополита поставлен будет епископом, о таковом великий собор определил, что он не должен быть епископом», — постановил I всел.собор, (6 пр. сравн. Ант.19).

Тот же собор определяет: «Епископа поставлять наиболее прилично всем тоя области епископам. Аще же сие неудобно, или по надлежащей нужде, или по дальности пути: по крайней мере, три во едино место да соберутся, а отсутствующие да изъявят согласие посредством грамот: и тогда совершати рукоположение. Утверждати же таковые действия в каждой области подобает митрополиту» (4 пр.). Вышеприведенное нами 36 апостольское правило, по которому епископу, не принятому по злобе народа, позволялось занимать назначенное место, тоже свидетельствует о верховном значении высшей иерархической власти в избрании клириков. Это правило замечательно тем, что оно констатирует факт своеволия народа и превышения власти, выражавшихся в отказе принять епископа. История показывает, что выборное начало очень часто соединялось с нарушением церковных правил об избрании клириков. Часто народ силой отстаивал неправильно избранных им кандидатов, избирал, вопреки апостольскому завету, новокрещённых, требовал у епископов возведения в высший сан мирян учёных или богатых, не проходивших никаких степеней церковного служения; при избрании часто образовывались враждебные партии, между которыми происходили столкновения, дело доходило до схваток, избиений и т.п. В Церковной Истории Сократа Схоластика передаётся следующий факт: Антиохийский собор 327 года низложил антиохийского епископа Евстафия савеллианина. В Антиохии произошло возмущение. Когда стали избирать епископа, возгорелась такая вражда, что народ, разделившись на две стороны, едва не разрушил гóрода. Одни желали перевести в Антиохию Евсевия Кесарийского, другие — восстановить Евстафия. В город вступили войска. Успокоились только отказом Евсевия и указом императора. После этого антиохийский престол, говорят, был празден 8 лет (1 кн. 24 гл.).

Другой пример. Около 362 г. умер Кесарийский епископ Даний. Народ требовал избрания магистрата Евсевия, ещё некрещёного. С помощью солдат народ схватил его, приволок в церковь и силой угроз принудил собравшихся епископов крестить его и сделать архиепископом. Епископы принуждены были согласиться.

Отцы Церкви горько жаловались на беспорядки, происходившие при избраниях во священные степени. Так, св.Иоанн Златоуст пишет: «Иди сюда и посмотри на общественный праздник — я говорю об избрании в церковные достоинства, обыкновенно у нас бывающих, и там увидишь, что епископа терзают столькими обвинениями, сколь велико то собрание подчиненных, которому дана власть избрания. Ты увидишь тогда, что все они, разделившись на многие партии и не соглашаясь ни между собой, ни с тем, кому вручается епископство, пристают к собранию пресвитеров, но каждый стоит за свою сторону, избирая один того, другой — другого; потому что никто не берет во внимание должного, т.е. душевных качеств, но другие поставляются побуждения, по которым приобретается достоинство. Например, говорят: один должен быть избран потому, что он знатного рода, другой потому, что богат и не нуждается для своего содержания в церковных доходах» (III слов. «О священстве»). Св.Григорий Богослов говорит: «Теперь есть опасность, чтобы самый святейший чин не сделался у нас наиболее осмеиваемым; потому что председательство приобретается не добродетелью, но происками и престолы занимаются не достойнейшими, но сильнейшими... Председатель в Церкви удобно выискивается; не трудившись, не готовившись к сану, едва посеял, как уже и вырос, подобно исполинам в басне. В один день мы производим во святые и велим быть мудрыми тем, которые ничему не учились и кроме одного произволения ничего у себя не имеют, восходя на степень» (Похв. сл. Васил. В. 46).

В виду таких бесчинств и беззаконий, Лаодикийский собор постановил: «Да не будет позволяемо сборищу народа избирать имеющих произвестися во священство» (13 пр.), избрание в церковные степени не должно бытив присутствии слушающих (5 пр.) VII всел.собор определил: «Всякое избрание во епископа, или пресвитера, или диакона, делаемое мирскими начальниками, да будет недействительно» (3 пр.). Св.Феофил Александр. определяет «устав о имеющих рукоположитися» так: «Весь собор священнослужителей да согласится и да изберет, и тогда епископ да испытывает избранного, и с согласием священства да совершит рукоположение среди церкви в присутствии народа, и при возглашении епископа, аще может и народ свидетельствовати о нем» (7 пр., срав. 89 пр. Васил.Велик.).

С IV века выборное начало уже падает, хотя совсем и не прекращается. На востоке вместо народа, по закону Юстиниана, избрание епископа должно совершаться клиром и знатными гражданами того города. На западе участия народа в избрании не видно уже с половины ХII в.; оно предоставлено было соборным капитулам.

Соборы

В Русскую Церковь выборное начало перешло не сразу. Первая наша иерархия состояла из иностранцев — греков и болгар. Русские митрополиты до половины ХV в. за весьма редкими исключениями назначались и присылались из Греции. Епископы сначала тоже были греки. Хотя летопись прямо этого не говорит, но это необходимо предполагать само собой, так как между новопросвещёнными не могло найтись кандидатов на епископство. Епископы из русских появились у нас, вероятно, не раньше появления монастырей, т.е. половины ХI в. — в Киеве, а в удельных княжествах в полов.ХII в., потому что наши монастыри и давали епископов для Русской Церкви. С ХII века начинается избрание епископов при участии князей и народа. Избранный посылался на утверждение и рукоположение к митрополиту и великому князю. Если митрополит сам, без сношения с местным князем, поставлял куда-либо епископа, то такое поставление считалось незаконным. В 1183 г. Всеволод III не принял назначенного в Ростов епископа Николая Грека, потому что митрополит Никифор II не испросил на то согласия князя и народа. Летопись выразительно замечает по этому поводу: «Несть бо достойно наскакати на святительский сан, но его же Бог позовет, князь восхощет и людие». В Новгороде епископы избирались князем, духовенством, софианами — народом, но большее значение имел народ, так как Новгородское вече было сильнее князя. С ХV века, когда Русская Церковь фактически стала независимой от Константинопольского патриарха, митрополиты избираются на Руси — собором епископов при весьма большом, почти подавляющем влиянии великого московского князя. Новгородские владыки и псковские епископы сохраняли выборный характер до ХV века; в конце этого века они стали уже назначаться из Москвы. В период патриаршества — русский первосвятитель также избирался собором русских иерархов, но тоже под сильным влиянием московских самодержцев. Царю большей частью принадлежало право предложения и всегда — утверждения патриарха.

Епископы после ослабления власти удельных князей — с ХIV века весьма часто назначались прямо из Москвы, их избирал собор епископов, которые или сами являлись на собор, или изъявляли свое согласие на избрание повольными грамотами. Собор избирал трёх кандидатов, и митрополит окончательно — одного. С ХV века такой порядок избрания епископов, без участия князей и народа утвердился окончательно и изложен в чине поставления во епископа 1423 г. В период патриаршего управления сначала епископов указывал царь. Затем, с течением времени, установился такой способ. Патриарх созывал собор епископов, сам избирал 3 или 4 кандидатов и объявлял собору. Затем, в общем собрании духовных лиц царь и патриарх совещались и назначали одного. Патриарх Никон сам выбирал 12 кандидатов, жребия их втыкал в восковую свечу на престол и после трёх подряд литургий вынимал их через посредство мальчика.

Приходское духовенство весьма рано получило выборный характер, потому что епархиальная власть не имела под рукой достаточное количество кандидатов и по необходимости должна была ставить на церковные должности тех грамотеев, каких представляли ей для постановления сами городские общины, владельцы сёл и князья. Выборное начало по отношению к приходскому духовенству продолжалось на протяжении всей истории Русской Церкви до ХVIII века. Обычно приходская община составляла мирской приговор об избрании известного лица в священную степень и представляла его к архиерею. Последний испытывал ставленника в чтении и пении. В ХVI в. замечается упадок выборного начала. Государство более и более стесняло поставление во священники служилых и тяглых людей, так что священниками большей частью были лица духовного же происхождения. И приходская община больше обращала внимание на них, как на грамотных (отсюда крайнее развитие наследственности, о которой говорит Стоглав). В виду частых злоупотреблений со стороны избирателей, епископы учредили контроль над приходскими общинами через духовных лиц или десятников, которые скрепляли выбор своими свидетельствами. Собор 1682 г. ограничил свободу бояр в выборе домовых священников. В 1739 году было постановлено, чтобы прихожане выбирали на праздное место по два или по три кандидата, с тем, чтобы дать архиерею возможность посвятить наиболее достойного.

В 1745 году был издан указ о том, чтобы назначать на священнослужительские места из учившихся в тогдашних архиерейских школах, — не дожидаясь приходских выборов.

В 1797 году совсем отменены были и выборы, и челобитные прихожан, и прошения об определении на место велено было подавать «за подписанием одних только желающих поступить в церковно-служительские чины, с приложением, буде можно, от прихожан одобрений о честности их поведения». Наконец, в начале ХIХ столетия вышло из употребления и одобрение от прихожан: всё заменено было школьными аттестатами об успехах и поведении и свидетельством духовника.

Все эти ограничения выборного начала вызваны были тем, что прихожане при избрании себе священнослужителей руководились не высшими, духовными целями, а разными житейскими соображениями, до экономических включительно. Господа обучали грамоте своих рабов и приводили их к архиереям для поставления во священство, не освободив из рабства, и после поставления спекулировали их саном, пользуясь их доходами. Весьма часто приходская община торговала священнослужительскими местами, избирая тех, кто давал желательную сумму денег. Прихожане часто избирали кандидатов, не знающих грамоты, не удовлетворявших каноническим требованиям, нанимали себе запрещённых священнослужителей и предоставляли им право служения без архиерейского благословения, переманивали к себе священников из другого прихода, или нанимали для службы монахов, не принимали присланных архиереями ставленников, прогоняли даже своих священников, отбирая от них церковные ключи; на юге России часто ставились во священнослужители двоеженцы и троеженцы, лица, не венчанные по церковному чину, приживавшие детей в незаконном браке (с условием вступления в законный брак). Многие приходские общины произвольно распоряжались церковным имуществом. Все эти обстоятельства и послужили причиной появления в Русской Церкви безместного и крестцового духовенства. Забитое, лишённое средств к жизни и принуждённое добывать себе содержание по найму, это духовенство являлось великой язвой в русской жизни. Виной этой язвы было неумение или нежелание приходской общины добросовестно пользоваться предоставленным ей Церковью правом избрания священнослужителей.

В настоящее время и в печати, и в обществе раздаются голоса за восстановление выборного начала — как епископов, так и остальных членов клира. Сторонники этого мнения надеются и уверены, что выборное начало оживит и освежит церковную жизнь, вызовет интерес к церковной жизни и поднимет русское пастырство на должную высоту. Нисколько не желая оспаривать великого нравственного значения выборного начала для церковной жизни, освящённого примером священного прошлого христианской древности, мы напомним сторонникам выборного начала в наше время лишь то, что уже было в истории Церкви, но чего у нас, к сожалению, большей частью не знают или же знают поверхностно, доверяясь соображениям светских малосведующих богословов на страницах газет и журналов и духовных декадентского направления, выборное начало практиковалось в древней Церкви; это верно. Но почему оно оставлено? По многим, весьма серьёзным, причинам, изложенным нами выше. Церковь в лице вселенских и поместных соборов и отцов высказала свой взгляд на применимость и неприменимость выборного начала в жизни. Следует ли нам считаться с уроками истории Церкви и взглядами и определениями соборов и отцов? Без сомнения, людям, понимающим церковную жизнь в смысле послушания Христу и Животворящему Духу, воля Которого заключается в Писании и в церковных канонах, должно считаться со всем этим... Когда было возможно правильное применение выборного начала? Во время глубокой христианской древности, когда пастыри имели возможность каждую овцу «глашать по имени», когда паства одушевлена была духом Христова исповедничества и жила послушанием своему Спасителю. Только в эти святые времена применение этого начала и было возможно. Можем ли мы сказать то же самое про нашу современность? Есть ли у нас благоприятные условия для применения выборного начала? Из кого мы будем выбирать себе архипастырей и пастырей? Есть ли у нас церковная община, которая может доставлять кандидатов на священные должности? Нужно ещё разобраться, сколько среди наших современных верующих, истинно-верующих, верующих по православному, по учению церковному, а не произвольному, самоизмышленному. Ведь в пастыри Православной Церкви могут выбирать только православные. Значит, нужно благоустроить приходскую жизнь. Без удачного осуществления этой великой задачи никак нельзя приступить к применению и выборного начала. Кто, заметим, может поручиться, что у нас не повторятся те беззакония и бесчинства, которые нам хорошо известны из истории Церкви? Где можно найти для этого достаточную гарантию? Современное общественное настроение, проникнутое духом гордости, любострастия, взаимной борьбы, партийности, способно внести тот же дух и в церковную жизнь, если обществу предоставлено будет право участия в выборах священнослужителей.

Избрание первосвятителя в автокефальной церкви

Основной формой высшего церковного управления по каноническим постановлениям является поместный собор епископов области с митрополитом или патриархом во главе (I всел.соб. пр.5; Ант.16).

Ни отдельные епископы, ни сам митрополит или патриарх в вопросах, касающихся всей Церкви, не могут действовать самолично, без согласия всех епископов поместной церкви (Ап. 34 пр., Ант. 20, 16, 9). Митрополит или патриарх сам подлежит суду собора всех своих епископов (III всел.соб. пр.1; Сард.6). В силу этих правил и право избрания первосвятителя в автокефальной церкви должно принадлежать собору всех епископов поместной церкви. 39 пр. VI всел.соб. гласит: «Понеже брат и сослужитель наш Иоанн, предстоятель острова Кипра, купно с своим народом, по причине варварских нашествий, и дабы освободиться от языческого рабства, и верно покорствовати скипетру Христианнейшия державы, из упомянутого острова переселился в Геллестантскую область... то мы постановляем, да будут сохранены неизменными преимущества, данные престолу выше наименованного мужа от богоносных отец, во Ефесе некогда собравшихся, да имеет новый Иустинианополь права Константинополя, и учреждаемый в оном боголюбезнейший епископ да начальствует над всеми епископами Геллеспонские области, и да будет постановляем от своих епископов, по древнему обычаю» (Срав. 8 пр. III вс.соб.) Константинопольский собор 1546 года, бывший после смерти патриарха Иеремии I под председательством Иерусалимского патриарха Германа, определил: «Всякий предстоятель, желающий быть патриархом, должен быть избран собором всех святителей, митрополитов, архиепископов и епископов, как восточных, так и западных (разум. Константин. Церкви), так и пелопонесских; а предстоятель, избранный на патриаршество только несколькими епископами, клириками и вельможами, да будет извержен» (Христ.чтен. 1861, ч.II, с.120). В Церкви, находящейся в союзе с государством, в избрании и утверждении первосвятителя участвует и высшие императорская власть (jwstin. Nou (?) III, Basilic lib.III, lib.2).

В Римской церкви избрание первосвятителя — папы — совершается конклавом, в состав которого входят 7 кардиналов-епископов, 40 кардиналов-пресвитеров и 14 кардиналов-диаконов. Этот способ избрания первосвятителя нимало не соответствует вышеизложенным каноническим определениям и является одним из многих, неведомых всей вселенской Церкви самоизмышлений римских первосвященников, тем более, если примем во внимание, что существующий ныне способ избрания папы начался лишь с ХI века при папе Николае II (1059 г.). До этого времени папы избирались духовенством и народом. Не говорим уже о том, что самый избирательный орган — конклав — есть антиканоническое смешение всех степеней церковной иерархии.

3

ОРГАНЫ ЕПАРХИАЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ

Поднялся ропот среди первенствующих христиан на неправильное, будто бы, распределение пособий, ежедневно раздававшихся Апостолами из общей казны. Тогда Апостолы, — повествует св.Лука, — созвавши множество учеников, т.е. верующих, сказали: «Не хорошо нам, оставивши слово Божие, пещись о столах; итак, братия, выберите из среды себя семь человек... И угодно было это предложение всему собранию; и избрали Стефана и пр. (Деян. 1:1-6) Также просто решались церковные дела в древней христианской Церкви до IV века. На первых порах жизни Церкви не было никаких разделений на приходы, епархии и округи. Всякое поселение — город или село — представляло из себя самостоятельную церковь.

Церковь управлялась епископом в сотрудничестве с пресвитерами и диаконами. Вследствие незначительного числа членов, каждой отдельной церкви, церковное управление отличалось крайней простотой и носило характер семейный. Помощниками епископа по управлению являлись: 1) «Главный совет епископский», 2) «Совет пресвитеров» и 3) сословие диаконов. Главный совет епископский составляла вся паства, голос которой представляли епископу пресвитеры, диаконы и старцы из мирян. О составе этого совета подробных сведений нет. Все ли пресвитеры и диаконы участвовали в нём, или только некоторые, кто разумеется под старцами — старцы по возрасту, или люди с особыми общественными правами и полномочиями, неизвестно. Относительно клириков можно думать, что в церквах малолюдных они все участвовали в епископском совете, в церквах многолюдных только некоторые из них — избранные. Этот совет не представлял из себя какого-нибудь определённого юридического учреждения, а просто был общим церковным собранием, к которому епископ обращался по всем важнейшим делам, касавшимся всей паствы, таковы — окончательное избрание и утверждение священнослужителей, делавшееся предварительно советом пресвитеров (7 пр. Феофила Александр.), высшее наблюдение над церковным имуществом и хозяйством, суд над клириками и мирянами и др.

Главный епископский совет, при всей своей важности, находился в зависимости от епископа, поэтому он мог принимать участие в управлении только по приглашению епископа, хотя он вполне имел возможность предотвращать возможные со стороны последнего злоупотребления. Что касается до отношений его к совету пресвитеров и сословию диаконов, то голос главного совета, будучи вторым после епископского, естественно ограничивал и власть совета пресвитеров, и власть сословия диаконов.

«Совет пресвитеров», постоянно существовавший при епископах, сначала не был каким-нибудь определённым административным учреждением, а просто означал всё сословие пресвитеров, разделявших труды своего епископа по управлению церковью. Правила церковные и отцы Церкви говорят о значении пресвитеров в церковном управлении так неопределённо, что состав совета пресвитеров можно понимать и в смысле случайно избиравшихся из числа их советников для рассмотрения известного дела, и в том смысле, что все без изъятия пресвитеры были советниками епископа (Ант.соб. 24, 25 пр.).

С течением времени, когда число пресвитеров значительно увеличилось, они не все могли принимать участие в управлении, а только избранные — лучшие и опытнейшие. Основанием для этого предположения может служить упоминание блаж.Иеронима о том, что и в церкви есть свой сенат — собрание пресвитеров. Отсюда можно заключить, что в его время не все, а только избранные пресвитеры принимали участие в управлении церковью.

Находясь в зависимости от епископа, совет пресвитеров принимал участие в избрании священнослужителей. (Кипр.Карф. 38 письм., Василия В. 89 пр.), в суде над мирянами и клириками, в распоряжении церковными имуществами, особенно когда не было епископа на кафедре и друг. Диаконы назывались в древности «оком и ухом епископов и пресвитеров, руками предстоятелей, ангелами и пророками епископа». Это означает, что диаконы и постоянно, и по особым поручениям, наблюдали за поведением паствы, помогали епископам и пресвитерам видеть и слышать, что делается в пастве и через них предстоятели раздавали пособия нуждающимся. Диаконы наблюдали за порядком в храме, по указанию епископов раздавали милостыню, оказывали вспомоществование сиротам, вдовицам, девственницам и бедным, вообще, были посредниками между епископами и паствой. К епископам они стояли даже ближе, чем пресвитеры и иногда больше их имели влияние на ход церковных дел. С постепенным увеличением числа верующих церковная жизнь осложняется, осложняется и церковное управление. Прежний главный епископский совет подвергается значительной перемене. Состав его ограничивается лишь клириками, и главным образом пресвитерами; является πρεσβυτεριον, который служит вспомогательным органом епископского управления. — «Епископы не одни несут бремя церковного служения и управления, — пишет о нём св.Киприан Карфагенский, — его (бремя) разделяют с ним пресвитеры, которые составляют как бы совет епископа и заседают вместе с ним в собраниях, служа ему своим мнением и опытом. Они могут в отсутствие епископа даже исполнять за него то, чего требует церковное управление» (Письм. 27; срав. 21, 30, 32). В члены этого πρεσβυτεριον-а входили лица преимущественно кафедрального духовенства. Права и значение пресвитеров этого совета оставались те же. В IV веке новое положение Церкви в государстве вызвало появление при кафедрах епископов новых должностных лиц, которым поручалась та или иная часть епархиального управления. Явились — для заведования недвижимым имуществом Церкви должность эконома, для заведования церковной казной — сакеллария, церковной утварью — скевофилакса, для церковного суда над клириками и мирянами, надзором за состоянием веры и нравственности, для хранения деловых церковных бумаг — хартофилаксы, для защиты интересов Церкви в судах — должность дефенсора или экдика, для наблюдения за церковным благочинием в епархии — периодевта, для наблюдения за монастырями — появились власти монастырские, для посредничества между Церковью и государством — должности апокрисиариев и референдариев. При каждом из этих епископских сановников впоследствии, около VII в. образовались присутственные места, называвшиеся советами (σεχρετον). Таким образом епархиальное управление раздробилось на несколько отдельных частей. В важнейших случаях епископ созывал своих сановников в общее присутствие. Конечно, как в отдельных советах, так и в общем присутствии всех епископских сановников, состоявших из клириков, все дела вершились по воле и руководственным указаниям епископа. Высшего развития эти учреждения достигли при кафедре Константинопольского патриарха, около которого образовалось девять так называемых «пятериц» или присутственных мест. Первая пятерица имела во главе хартофилакса, великого эконома, великого сакеллария, великого скевофилакса, сакеллия; вторая — протонотария, логофета, канстразия, референдария, и помниматографа; третья — аромнимона, заведовавшего наколенником, заведовавшего прошениями, блюстителя порядка в судах, блюстителя церковного благочиния; четвертая — ипомимнископа, учителей, ритора; пятая — начальника монастырей, начальника церквей, заведовавшего евангелием, начальника светов, заведовавшего антиминсами; шестая — остиариев протопапы, второго священника, второго диакона; седьмая — протопсалтиса, двух доместиков, лаосинактиса, начальника архива, управлявшего пением кратких песнопений; осмая — первого чтеца, помикоса, протоканонарха, экзарха, экклесиарха; девятая — доместика дверей, хартулария, депутата, надзирателя за церковными украшениями. Если не все, то бóльшая часть этих должностей в древней восточной Церкви были не только у одного Константинопольского патриарха, но и у епархиальных архиереев, управлявших провинциальными епархиями.

В современной Константинопольской церкви епархиальное управление существует на следующих основаниях. У патриарха, как Константинопольского архиепископа, и епархиальных архиереев существуют так называемые «церковные эпитропии». Эпитропии, получая власть от епархиальных архиереев, ведают дела, касающиеся: а) общественного богослужения, б) священного клира — назначения, испытания, суда, управления и в) церковных и богослужебных книг. Высшая власть для эпитропии — вселенский патриарх, с которым она сносится через своего председателя. Члены эпитропии определяются на два года, по указу патриарха, из клириков всех священных степеней, известных образованием, доброй жизнью и опытностью. Состав её — непременные члены — протосинкелл (наместник патриарха и главный начальник священников), и великий архидиакон — (начальник диаконов), и очередные — председатель, секретари и четыре члена. Председатель определяется патриархом на заседании в определённый день и час и неопустительно заниматься текущими делами, или какими предложит письменно или устно патриарх. Эпитропия собирается обычно раз в неделю; в важных случаях — экстренно. Постановления собрания считаются законными, если присутствует более половины членов. Секретарь избирается из среды самой эпитропии путём голосования. Никакая просьба не может быть принята в эпитропии, если она не прошла через регистратуру и не послана эпитропии патриархом. Занятия эпитропии состоят в следующем: а) читается и утверждается протокол предыдущего заседания, б) сообщаются письменные или устные патриаршие указы, в) рассматривается сообщение великой протосинкеллии об иереях и великой архидиаконии о диаконах, г) производится дознание о лицах, имеющих явиться по делам в епитропию, д) заслушиваются донесения частных комиссий о делах, поручаемых им для заведования в отдельных случаях, е) письменные и устные предложения патриарха и членов эпитропии.

Решения эпитропии постановляются по большинству голосов. При равенстве голосов решает голос председателя. По предложениям и вопросам патриарха, в случае разногласия — доводы несогласных представляются на суд и решение патриарха. Правовое значение и силу решение эпитропии получает по утверждении его патриархом. Ни один акт эпитропии не обнародывается в печати без позволения патриарха. Общий доклад о деятельности эпитропии представляется ежегодно патриарху в первое воскресение сентября месяца.

На таких же почти положениях существуют эпитропии и в провинциальных епархиях. При Константинопольской патриархии существует ещё так называемая «Центральная Педагогическая Эпитропия», заведующая школьным делом. Она состоит — из председателя — члена Св.Синода, двоих членов клириков, трёх из мирян и одного члена «Постоянного Народного Смешанного Совета». При каждой кафедре Константинопольской патриархии существует церковное судилище. Председателем церковного суда в Константинополе состоит назначенный патриархом член Синода, в провинциях — епархиальный архиерей. В состав суда, в первой инстанции, кроме председателя, входят четыре судьи — клирики и один или два секретаря — клирики или миряне Церковные суды, представляющие апелляционную инстанцию, состоят из председателя, шести судей-клириков и одного или двух секретарей — клириков или мирян.

Служба председателя и членов суда — почётная и продолжается два года. Это суды «церковные». Кроме них есть суды «церковно-смешанные», где преобладающее число членов составляют миряне. В Константинополе существует ещё «Постоянный Народный Смешанный Совет», представляющий собой апелляционную инстанцию митрополий, экзархий и ставропигиальных монастырей и кассационную для всех епископий. Смешанные церковные суды митрополий служат апелляционной инстанцией для подчинённых им епископий. Из изложенного понятно, в чём различие древних и современных восточных органов епархиального управления от русских консисторий.

Примечания

ТЕВ, № 46-49 (12 ноября) 1905 г.

Напр., Александ.соб. 231, и 232 гг. созваны еп.Александ. Димитрием; Алек.соб. 261 г. созв. Дионисием, еп.Александрийским; Римск. собор 262 г. Дионисием, еп.Римским; Карфагенский собор около 200 г. еп.Карфагенским Агрип.; Карфагенские соборы 251, 252 и три собора 255-256 гг. Киприаном, еп.Карфагенским; Антиохийские соборы около 269 г., состоявшие из епископов, пресвитеров и диаконов Антиохии, Палестины, Малой Азии против Павла Самосатского, созваны были еп.Антиохии и друг.

I-й Импер. Константином В., II-й Феодосием I В., III-й Феодосием II, IV-й Маркианом, V-й Юстинианом I В., VI-й Константином Пагонатом, VП-й Импер. Ириной и сыном её Константином, Арлесский 314 г., Медиоланский 316 г., Тирский 335 г., Антиохийский 341 г., Сардикийский 347 г., Арелатск. 353 г., Медиоланск. 355 г., Римилийский 359 г., Селакийский 359 г., Мопсуетский 549 г., Константиноп. IV 861 г., Константинопольский V 879 г., и мн. друг.

Напр. Московские соборы: 1464, 1472, 1491, 1495, 1511, 1522, 1539, 1542, 1564, 1566, 1572, 1589, 1634, 1642, 1652 гг. — для избрания первосвятителей; 1549 г. для улучшения гражданского судопроизводства, 1551 г. Стоглавый для устроения и церковных и гражданских дел, 1580 г. по вопросу о церковных вотчинах, 1651 г. по вопросу об улучшении церковного чтения и пения, 1660 и 1666-1667 по делу о патр.Никоне и друг.вопросах церк.жизни.

В Римской Церкви впоследствии распространилось ложное учение о том, что, будто бы соборы могут быть названы вселенскими, которые 1) созваны, если не прямо папой, то с его согласия, 2) находятся под председательством папы или его легатов, и 3) утверждены папой.

Учрждённая в 1721 г. по единоличной инициативе светской власти, имеющая своим «крайним судьей... Всероссийского Монарха» (Реглам.) «Духовная Коллегия» или «Святейший Правительствующий Синод» не может быть признан каноническим «непрестающим собором» русских епископов (восточные патриархи утвердили его уже после — в 1723 году).

5 пресвитеров и 131 архимандритов. игуменов и иноков подписались первые на II, а последние на VII вселен.соб., конечно, не как самостоятельные единицы, а как представители своих епископов или вдовствовавших кафедр; можно предположить, что редакции подписей не точны и не полны. Понятно отсюда, почему церковные каноны, говоря о соборах, ни одним словом не обмолвились о пресвитерах и мирянах, но упоминают лишь только о епископах. 37 апост.правило гласит: «Дважды в году да бывает собор епископов 5 прав. I всел.соб. гласит: «Чтобы в каждой области дважды в год бывали соборы: чтобы все вообще епископы области собравшися во едино. исследовали таковые недоразумения и пр. — «доколе не заблагорассудит собрание епископов». Также определяют соборы и другие правила — 19, IV вс.соб. 20. Антиох., 40 Лаод., 8, VI вс., 6, VII вс., 14, 87, 141 и 142 Карфаг. Шестой всел.соб. в I и II правилах перечисляет предыдущие вселенские соборы, определяя состав их числом собравшихся епископов: «Определяем хранити веру, преданную нам от самовидцев и слушателей. Слова, еще же и от 318 отцов... Такожде и при Великом Феодосии царе нашем 150 св.отцами... и 200 отец... в Ефесский» и т.д. идёт перечисление соборов и составлявших их епископов.

Духовенство при выборах в Государственную Думу

От состава будущей Государственной Думы, от того, кто попадёт в неё и с какими намерениями явится в неё, будет зависеть и судьба нашей родины, судьба и тех классов и сословий с их русскими нуждами, от лица которых пойдут выборные в Думу Государеву. Теперь, когда у нас на Руси появилось столько разных союзов и партий, и каждая из них говорит о себе, как о представительнице всего народа, и действует от имени всего русского народа и по своему кричит о благе народа и России, весьма трудно разобраться, из какой же партии выбирать в Государственную Думу представителей. Есть теперь союзы земские и городские, есть союз какой-то крестьянский, оказавшийся фальшивым, ибо крестьян-то тут настоящих и не было (и потому главные члены были арестованы), есть союз учительский, ученический, адвокатский и прочие. Есть партии политические под названием: социал-революционеров, социал-демократов, конституционалистов и другие. Вот и узнай тут, которая из них подлинно правая, которая из них действительно хочет блага России и которой из них нужно больше доверять. Одно только нужно сказать, что из всех речей и рассуждений этих разных наречий, ясно видно, что они ищут не блага родины нашей, а своей пользы только, не так они понимают и ту милость, которую даровал нам Царь, позволив выбирать нам в Государственную Думу честных и хороших людей для обсуждения разных нужд и дел по благоустроении нашей родины и для совещаний при издании законов. Они хотят, чтобы собравшиеся в Думу Государеву люди сами стали уже управлять нашим Государством и заводить порядки, какие им хочется, хотят, чтобы выборные в эту Думу стали стеной между Царём и народом, хотят умалить Его Власть и заставить Его слушаться их во всём. А чего они ещё хотят для России, это опять видно из их речей: они хотят, чтобы те наши земли, которые завоеваны кровью наших предков: Польша, Кавказ, Финляндия, Сибирь отделились в самостоятельные государства. Кричат они и о том (на так называемом крестьянском съезде), чтобы помещичьи земли отнять даже и силой. Не могут, конечно, всего этого желать и искать люди мирные и честные, любящие свою родину и Государя, закон и справедливость. Желать разделения России могут только враги её и изменники, отнять у Государя власть, а у имеющих землю, их собственность, могут только люди своекорыстные, забывшие Бога и утерявшие совесть. Вот почему необходимо, опять повторяем, совершать выборы представителей в будущую Государственную Думу с крайней осторожностью и обдуманностью, памятуя, что от этого вполне зависит благо нашей родины. И думается, что в этом именно великом и важном деле, где нужна, прежде всего, совесть и честность, христианский долг бескорыстной любви ко всем и, особенно, к справедливости и законности, громадную услугу Государю нашему может оказать наше православное духовенство. В самом деле, кому же ближе и естественнее взять на себя заботу и своего рода руководство той громадной крестьянской массой, которая призвана тоже к выборам в Государственную Думу. И само положение духовного пастыря, его близость и связь его с простым народом и большая осведомлённость потому об его нуждах; самое доверие к пастырю народа, который видит пока ещё, слава Богу, в батюшке своего не только духовного отца, но и лучшего советчика по всем почти делам житейским, — всё это само собой налагает на пастыря прямо нравственный долг, без всякого искусственного навязывания себя в советчики, руководить народом в этом великом деле выборов в Думу. Наше православное духовенство при том же менее всего партийно в политическом отношении, как и подобает пастырю Христову, оно не политиканствует и не стремится к светской власти; об этом говорит вся история нашей церковной и гражданской жизни; а между тем своим нравственным влиянием, как носитель совести, законности и правды в духе Христова учения, наше духовенство имело громадное значение в Государственной жизни нашего отечества. И вот теперь, когда наше отечество переживает такой важный момент, и всё будущее нашего отечества определится правильным разрешением и использованием настоящего момента, православное духовенство своим нравственным влиянием и светом Христовой правды должно посодействовать правильному и благодетельному разрешению кризиса в нашей Государственной жизни, дабы общая болезнь приняла исход к выздоровлению, а не к смерти.

Это тем более, что само духовенство призывается Государём же к участию в выборах и его прямой долг не уклоняться от этого призыва, а всячески содействовать тому, чтобы попали туда добрые и честные люди. Нет сомнения, что среди 130 миллионного русского населения таких добрых людей найдётся немало, только следует поискать их хорошенько. Насколько важно участие духовенства в выборах и как оно много может сделать здесь, это легко понять, если вникнуть серьёзно и всмотреться в техническую сторону предстоящих выборов в Государственную Думу. Согласно Высочайше утверждённому положению о выборах в Государственную Думу, эти выборы должны производиться следующим образом. Предварительно в уездах и в городах должны быть составлены списки лиц, имеющих право участия в выборах на съездах уездных землевладельцев и городских избирателей (ст.30 Полож.).

Участвовать в выборах, кроме крестьян, горожан и жителей местечек, могут: 1) лица, владеющие земельными участками в количестве определённом для каждого уезда (ст.12 Полож.); 2) лица, владеющие в уезде на праве собственности или пожизненного владения иным, кроме земли, недвижимым, не составляющим торгово-промышленного заведения, имуществом, стоимостью не ниже 15000 р.; 3) уполномоченные от лиц, владеющих в уезде землёй в размере не менее 10-й доли количества десятин, определённого для каждого уезда, или иным недвижимым имуществом, стоимостью не менее 15000 р. и 4) уполномоченные от священнослужителей, владеющих в уезде церковной землёй (12 ст.).

Таким образом, в эти списки д.б. внесены все священнослужители, владеющие в уезде церковной землёй (ст.12 Пол.) от 10 до 30 десятин.

Согласно ст.17 Правил, в выборные списки вносится один настоятель от каждой церкви, имеющей земельные участки. В эти же списки д.б. внесены и все те лица из духовенства, которые владеют и другим, кроме земли, недвижимым имуществом, соответствующим избирательному цензу.

После составления и опубликования избирательных списков начнутся выборы — сначала в уездах. Все лица, имеющие право выбора, разделены на три группы: 1) уполномоченные от волостей, т.е. от крестьянских обществ; 2) от землевладельцев — крупных и мелких и 3) от горожан и жителей местечек.

Каждая из этих групп отдельно и самостоятельно должна сначала выбрать из среды своей известное количество выборщиков: определённое число д. выбрать крестьяне из всех волостей; землевладельцы и горожане с жителями местечек, каждая из своей группы. Священники-настоятели церквей отнесены к группе мелких землевладельцев и должны участвовать в избрании выборщиков вместе с этой группой. Они должны явиться в заранее указанный срок на предварительный съезд землевладельцев (13 ст. полож.) для выбора уполномоченных, как владеющие 10-й частью избирательного ценза (ст.12). Съезд этот д.б. общим для всего уезда или м.б. образовано несколько отдельных съездов, согласно расписанию, установленному губернатором (ст.14 полож.). На этом предварительном съезде сосчитано будет количество земли, числящейся за всеми, явившимися на съезд, и итогом оценочной стоимости их недвижимого имущества и будет определено число уполномоченных от явившихся на съезд землевладельцев, полагая по одному уполномоченному на полный избирательный ценз, установленный для участия в съезде уездных землевладельцев. Поясним примером цифровых данных, взятых хотя случайно: если, напр., в каком-либо из уездов Тамб.губ., положим, при 180 церквах священнослужители владеют приблизительно 4 тыс. десят. земли; если предположим размер избирательного ценза 200, то, разделив 4000 на 200, получим 20 уполномоченных, а если при этом некоторые священники вместе обладают недвижимым имуществом на 15 т.руб., то общее число уполномоченных от духовенства ещё увеличится.

Этот предварительный съезд должен иметь весьма важное значение для выборов и на него должны явиться непременно все настоятели церквей и заявить о желании принять участие в выборах.

Не явившиеся лица и не заявившие о желании участвовать в выборах повредят выборщикам своей группы тем, что земля и имущество, которые в их владении, не будут считаться и таким образом число уполномоченных от духовенства сократится на столько человек, сколько цензов будет заключаться в количестве десятин и другом имуществе, находящихся во владении не явившихся.

По избрании уполномоченных от мелких землевладельцев по уездам, эти выбранные уполномоченные должны соединиться с крупными землевладельцами в уезде и избирать из среды своей указанное особым расписанием количество выборщиков, определённое в каждом уезде. Этими выбранными лицами в уездах от групп уездных землевладельцев могут быть — священники.

Все эти выборные от групп землевладельцев должны будут в назначенный день явиться на съезд в губернский город и, соединившись с выбранными от крестьян, горожан и местечек, должны будут избрать намеченное число кандидатов в Государственную Думу, у нас, кажется, 12 человек от целой губернии на все уезды.

Порядок избрания в г. городе в избирательном собрании должен быть таков: прежде всего выбранные от волостей изберут из своей среды, т.е. от крестьянского сословия одного члена Государственной Думы (41 ст. Полож.). Потом избирательное собрание в общем своём составе из числа всех, имеющих право участия в нём, изберёт из своей среды остальное положенное число членов в Государственную Думу; у нас в Тамбове, кажется, всего 12, значит 1 от крестьян обязательно, а 11 на кого падёт выбор; могут, конечно, в это число попасть тоже и крестьяне, и священники.

Для успеха всяких выборов требуется, прежде всего, тесная сплочённость и солидарность избирательных групп. Ввиду этого о.о. благочинным необходимо по уездам устроить частные предварительные совещания, (разреш. Прав. 18 сент. Ст.24-26), на которых должны быть заранее намечены уполномоченные лица от духовенства на съезд землевладельцев, которые и должны быть избраны затем на съезде единогласно всей группой духовенства. На предварительных же совещаниях духовенству необходимо ознакомиться и с кандидатами в Государственную Думу, намеченными в уезде, с их программой и предопределить заранее наиболее желательных кандидатов, чтобы разрозненностью своей не дать возможности иметь перевес партии, нежелательной для духовенства. В виду общности интересов крестьянского сословия и духовенства, живущего одной жизнью с паствой, переживающего в сёлах те же невзгоды, что и крестьяне, желательно, чтобы обе эти группы слились воедино и единодушно наметили будущих кандидатов в Государственную Думу и отстаивали бы их на губернских выборах. В этом единении духовенства и крестьянства будет заключаться и их сила на предстоящих выборах. Крестьянская группа может быть подавлена городскими и местечковыми выборщиками, преследующими свои цели другие, нежели крестьяне; но если крестьянская группа соединиться с группой духовенства, то она будет сильна.

Если духовенство дружно сплотится на выборах, на предварительном съезде мелких землевладельцев, то можно надеяться, что оно выберет в группу уполномоченных лиц с ним солидарных; тоже может быть и на общем съезде уполномоченных от духовенства, мелких и крупных землевладельцев, при избрании выборных на губернский съезд. Если в группе выборных уездных землевладельцев будет порядочное число священников, то на губернском съезде при выборе уже в самую Думу, соединившись с крестьянской группой, у которой интересы общи с духовенством, духовенство может получить сильное влияние на результаты окончательных выборов кандидатов в Государственную Думу.

Таким образом, прямой долг духовенства отнестись со всем тщанием и вниманием к выборам членов Государственной Думы. При единодушии, солидарности и умелом пользовании обстоятельством выборов оно может оказать громадное влияние на характер и направление самих выборов и содействовать тому, чтобы в Думу попали действительно достойные люди. Самая техника выборов даёт для этого полную возможность.

Но ведь конечно и духовенство вправе спросить нас всё-таки о руководящих началах и о той чисто политической программе, которой оно должно руководиться в том чисто гражданском политическом деле, к которому призывается манифестом 6 Августа. Правда, конечно, что нужно определённо знать, зачем выбирать в Думу, с чем посылать туда выборных и о чём ратовать там, чтобы сообразно с этим выбирать и подходящих людей. Но нам думается, что в то же самое время и в этом великом и трудном чисто гражданском деле пастырь Христов должен оставаться, прежде всего, пастырем, носителем и представителем правды Христовой и совести, а не узким партийным политиканом и интриганом. И эта пастырская его совесть, если он её вопросит искренно и нелицеприятно, ответит ему на его недоумения и укажет то правое дело, ради которого он должен сам ратовать в Думе и стараться, чтобы и другие были с ним единомысленны. Пастырская совесть подскажет ему, что он сам и его пасомые — все граждане, присягали Самодержавному Царю на верность Ему. А так как Самодержавной власти русского монарха в настоящее время грозит великая опасность и враги её хотят ограничить её посредством Думы, превратив Думу в конституционный парламент, решениям которого Государь должен подчиняться, то пастыри и сами и через тех, кого выберут в Думу, должны отстаивать Самодержавную власть, но не в прежней её форме бюрократического абсолютизма, созданного Петром, а в исконной и самобытной русской форме с правом совета и мнения за выборными от народа. Пастыри и сами и другим выборным должны внушать мысль, что Дума не должна явиться сколком с иноземных парламентов, но должна приближаться к тем земским соборам, которые были в допетровской Руси. От Самодержавной власти Царя должно зависеть указание тех функций, в пределах которых Дума должна иметь решающее значение, а в остальном она должна удерживать совещательный характер.

Вот первое из политической программы, что, думается, должна совесть пастыря подсказать ему при выборах в Думу; людей, иначе думающих или желающих явиться в Думу с прямым намерением расшатать Самодержавный строй русской государственной жизни, пастыри не должны выбирать по совести.

Что ещё, прежде всего, подскажет пастырю при выборах в Думу его христианская совесть и о чём она заставит его позаботиться, так это конечно о самой великой святыни и его души и души всего русского народа, разумеем Православную веру, благо Церкви нашей во всех её сторонах жизни. И сами пастыри должны знать и выбранным в Думу должны внушать, что Православной Церкви необходимо обеспечить подобающее ей по закону первенствующее место в Государстве, необходимо обеспечить ей то внутреннее благоустройство, при котором она могла бы действительно получить духовное руководство в жизни нашего Государства, между прочим, позаботиться о 1) правильной организации церковно-приходской жизни, 2) о миссионерстве в самой России и 3) об обеспечении пастырей, о просвещении народа в духе Христовой истины через школы церковно-приходские и проч. Всё это должно составить заботу будущих членов Думы, и пастыри д. содействовать выбору в Думу тех, кто сознаёт великую важность этого именно вопроса.

Та же пастырская совесть подскажет каждому пастырю искать в члены Думы таких людей, для которых родина была бы не пустым звуком, а дорогой матерью, которую нужно охранить от всяких посягательств на её целость, единство и самобытность. Кто думает, что Россию следует расчленить на отдельные автономные части и окраинам: Польше, Финляндии, Кавказу должно дать полную политическую автономию, тот не любит Родины, и от таких людей, попавших в Думу, будет мало пользы для Родины. Не только в центре России, но и на окраинах права русского народа не должны умаляться по сравнению с инородцами. Ему д.б. предоставлено свободное развитие русской культурной миссии во всём пространстве Российской Империи. При этом конечно и местные национальные особенности отдельных групп населения могут свободно развиваться, если только они не клонятся к нарушению основного политического строя Государства.

Вообще, нам думается, что пастыри при выборах в Думу должны приложить всё старание к тому, чтобы русские люди, оставив всякую рознь и вражду личную, и племенную, сословную и религиозную принесли с собой в Государственную Думу искреннее намерение возвеличить Россию и обновить её на началах исконной жизни русского народа — православия, самодержавия и народности. Дальнейшее же дело Думы и те вопросы, которые, прежде всего, должны стать на очередь в работах этой Думы ясны сами собой и вытекают из главных принципиальных положений. Не увлекаясь борьбой за свои политические права и полномочия, члены будущей Думы должны приложить все силы свои к тому, чтобы водворить в стране законность, правду и порядок, без которых нельзя никому в государстве жить мирно и честно, работать на общее благо. Твёрдые начала законности во внутреннем управлении страной сами собой должны устранить возможность превышения власти, равно как и бездействия.

И, прежде всего, д.б. поднят вопрос о строгом контроле над расходованием Государственных средств. Ведь государственные средства питают собой и разные стороны сложного механизма всей Государственной жизни и обусловливают собой их благосостояние и к этому именно предназначаются. Ведь тут-то, прежде всего, и д.б. строгая законность и порядок, чтобы средства, назначенные на благоустроение Государственной жизни, не расхищались в личную пользу, и их употребление было более продуктивно и осязательно сказывалось в жизни благими результатами. Больше всего Государственных денег получается в виде налога с крестьянского населения и нужно поэтому, чтобы крестьянское население, как основной элемент в Государстве, от благосостояния которого зависит сила государства, на себе же самом и в своей жизни чувствовало разумное и полезное употребление этих Государственных средств.

Весьма важным вопросом для Думы д.б. вопрос о подъёме экономического благосостояния крестьян. Для этого необходимо: 1) распространение среди крестьянского населения знаний по сельскому хозяйству и орудий для улучшенных способов обработки земли; 2) обеспечение их землёй путём ли покупки или переселения на свободные земли; 3) организация деятельности существующих земств в форме, более соответствующей удовлетворению нужд деревни или лучше организация новых земств, чисто крестьянских; 4) вопрос о народном образовании, которое д.б., безусловно, всеобщим и поставлено на строго религиозно-нравственную почву, без всякого пренебрежения прикладными знаниями. Этот вопрос о просвещении должен занять весьма важное место среди тех дел, которыми будет заниматься Государственная Дума, ибо в просвещении народа громадная сила, а у нас оно крайне плохо и реформа школ всех типов и разрядов необходима. На просвещение должно быть отпускаемо возможно большее количество Государственных средств, как и на организацию могущественной военной силы — морской и сухопутной. Последний вопрос, о военном могуществе России, так поколебленном в последней войне, должен получить в Думе правильное и обстоятельное разрешение.

Во всех этих указанных вопросах, а равно и прочих, весьма конечно разнообразных, Дума не должна приказывать народу или высшей Самодержавной Власти, а только обсуждать, что полезно и нужно для всего Государства. По нашему мнению, это должно быть основной точкой зрения при выборах в Думу и на её функции.

Р.С.

Примечание редакции: К сожалению, данная статья не изменила разрушительного хода революции. Избирательный закон, под который эта статья писалась был проглочен Манифестом 17 октября, и Самодержавие, таким образом, пало. И как Николай II не хотел сохранить лицо и доказать своим подданным, что ничего страшного не произошло, время показало, что это было началом конца: Россия отворачивалась от Господа, и Он начал оставлять её на своё произволение.

Об учёном монашестве 1

Благие намерения и задачи работающей теперь при Св.Синоде Комиссии по преобразованию Духовных Академий и имеющего быть летом монашеского съезда несомненно направляются к одному: сделать всё возможное, чтобы соль земли не обуяла (Мф. 5:13) окончательно и не была выброшена вон, на попрание ногами. В записке Высокопреосвященного Антония, архиепископа Волынского, о том, в каком направлении должна быть произведена реформа Духовных Академий, весьма хорошо отмечено то положение, какое занимают у нас Духовные Академии в деле прямого влияния на пастырство[2], то есть на то, что составляет соль земли, по слову Христову, а отсюда, конечно, и влияние их на всю православную, верующую народную массу. Говорить о направлении богословской мысли, о продуктах научных богословских исследований, о самом христианском православном сознании, в смысле зависимости всего этого от Академий, конечно, излишне, об этом тоже говорится в указанной выше записке Высокопреосвященного автора и всякому понятно. Отсюда понятна и серьёзность работ, предпринятых Академической Комиссией.

Конечно, христианское религиозное воспитание народной массы, хотя и вверенное непосредственно пастырям, в значительной доле ведётся и помимо пастырства. Говорим не о худшем, не о том, что относится к упадку и разложению духовной силы, а о лучшем — в смысле молитвенного христианского подвига; в этом деле у верующего народа есть и другие, кроме их пастырей, воспитатели и другие духовные руководители — монастыри и живущие в них духовные старцы. О значении монастырей с их святынями и духовными старцами для нашего народа и его истории, так много написано и так обстоятельно, что пришлось бы говорить только старое. Эти монастыри тоже соль земли русской, православной, дававшая и дающая доселе духовную крепость душам верующим. Вот почему нельзя не приветствовать доброго намерения нашей церковной власти, путём всестороннего обсуждения и совещания с мужами опытными, принять меры к тому, чтобы монастыри наши по-прежнему оставались духовными светочами и привлекали к себе не только покивания главами и укоризны от верующих и неверующих, а привлекали души и сердца страждущих и мятущихся и приводили их ко Христу, Церкви и спасению. Нам хочется теперь именно сказать несколько слов о так называемом учёном монашестве, ибо оно, как учёное, а по своему происхождению академическое, несомненно может быть по праву предметом некоторого внимания Академической Комиссии, а как всё-таки монашество, оно может быть предметом разговора и на монашеском съезде. Кому больше касательства может быть до учёного монашества, — Академической Комиссии, или монашескому съезду, это не так важно, нам хочется только указать, что об учёном монашестве непременно нужно порассуждать здесь или там, — на съезде. Хочется указать на то именно, что учёное монашество при теперешнем его пути служения тем самым целям, какие ставятся ему церковной властью, меньше всего может с честью оправдать возлагаемые на него (учёное монашество) надежды. Учёное монашество, как известно, несёт в качестве якобы послушания весьма важное служение: в начале своего жизненного пути оно служит делу воспитания юношества в духовно-учебных заведениях, в менее значительной части своей служит делу миссионерства, в минимальном числе настоятельствует в монастырях. Завершает свой жизненный путь учёное монашество обычно в сане епископов. Curriculum vitae[3] любого из учёных монахов именно таково, что прямо со школьной скамьи он начинает путешествовать из города в город, повышаемый или низлагаемый в своём служебном положении, пока не достигнет такого возраста, что можно ему вверить «доброе делание». Мы вовсе не думаем критиковать в данном случае педагогической или чисто пастырской деятельности учёного монашества со стороны её пользы для Церкви, а только намерены сказать слова два-три о том, что, по нашему мнению, препятствует учёному монашеству ещё в большей степени и в лучшем виде оправдывать своё двоякое звание: учёных и монахов, и, быть может, с большей пользой работать для блага Святой Церкви.

Если к учёному монашеству со стороны его учёности не предъявлять никаких других требований, кроме академического диплома и той учёной степени, с которой кончают все студенты Академии, то в этом случае, конечно, оно также удовлетворяет своему служению в духовно-учебных заведениях, как и светские кандидаты богословия. Те и другие одинаково получают при окончании Академии более только ярлык и право на занятие преподавательской должности, а не столько самую научную подготовку к этому. Но в этом виноваты уже сами Академии при теперешней постановке в них дела научного образования студентов, и виновата ещё полная беспорядочность в назначении кончивших Академию на места в духовно-учебные заведения, без всякого сообразования с их сравнительной подготовкой к тому или другому учебному предмету. Всё это одинаково, говорим, приложимо и к светским преподавателям, и к преподавателям из учёного монашества. Разница здесь разве в том только, что светский кандидат богословия, попадая на какой-нибудь предмет в духовно-учебном заведении и оставаясь на нём обычно долгое время, может при желании и усердии развить учёность по этому предмету весьма значительную, может путём самостоятельной работы, особенно, когда изучит свой предмет преподавания, пополнить недочёты академического богословского образования и в других областях. Учёный монах в этом отношении в худшем положении. Возьмите «Именной список» ректоров, инспекторов и прочих служащих в духовно-учебных заведениях, просмотрите движение по службе учёных монахов и окажется, что каждый из учёных монахов остаётся на одной и той же должности не более двух-трёх лет, а в большинстве случаев некоторые, почти прямо со скамьи, или года через полтора попадают в инспекторы, смотрители или даже в ректоры духовно-учебных заведений. Не даётся возможности даже хорошенько изучить учебники по тому предмету, на который назначается учёный монах, не говоря уже об обширном знакомстве с литературой предмета. В первый, второй и даже в третий год своей службы всякий из преподавателей, особенно при значительном количестве уроков и при необходимости ещё читать ученические сочинения, едва только может порядочно подготовляться к урокам; на это уходит всё время и силы, и никакой возможности не представляется что-нибудь писать или читать из области капитальных учёных работ в богословской литературе. «По послушанию» учёному монаху приходится оставлять свой предмет даже против воли, изучив его только в объёме учебников, и принимать на себя административные должности. Здесь при добросовестном отношении к делу ещё менее возможности заняться богословской наукой, и склонный к этому кабинетному труду всегда рискует так расшатать вверенное ему учебное заведение, что впоследствии придётся целыми годами снова налаживать расстроенную машину. Быть может, скажут, что учёному монаху вполне достаточно того, что даёт Академия, и он может всё внимание уделять тому, что возлагается на него занимаемой им административной должностью. Но, во-первых, если сознаться по совести, окончившие Академию выносят из неё очень немного научного багажа, а во-вторых, думается, что к учёному монашеству, в виду особого его положения в Церкви, должно предъявлять более серьёзные научные требования, и вот почему: учёный монах мыслится по преимуществу богословом по самому своему сану; затем: по самому своему положению в духовно-учебном заведении он, как в большинстве случаев глава его, должен иметь научный авторитет в глазах корпорации и учеников, и наконец, как епископ, он — выразитель православного богословия и богословской науки, и запросы к нему в этом отношении ещё шире и важнее. Скажите, в самом деле, если учёный монах не имеет авторитета, то что, собственно, он может вносить в духовную школу ценного? Опыт педагогический? Откуда он может его взять? Опыт хозяйственный? Тоже нет. Опыт административный? Тоже нет, ибо какой же опыт хозяйственный и административный у юноши в рясе, не видавшего жизни и людей, да и в самой школе служащего два-три года всего. Быть может, он вносит религиозную настроенность, полезную для учебного заведения? Это, конечно, так, но только ведь эта религиозная настроенность и идеализм без всякого духовного опыта, да ещё при современном настроении в духовно-учебных заведениях даёт только одно: самому юному монаху-администратору одни скорби и искушения. Так и остаётся собственно вносимой в духовно-учебные заведения учёным монахом только одна его чёрная ряска, которая, как мы знаем, сама по себе далеко не создаёт авторитета её носителю и не служит завесой и покрывалом некоей наготы её носителей. Вот почему, если уж у учёного монаха нет административных и хозяйственных дарований, то учёный-то авторитет он должен иметь, ибо он более, чем кто-нибудь, должен давать отчёт всякому вопрошающему о словеси упования. Что для этого сделать, мы скажем немножко после, а теперь к слову хочется ещё поговорить о ненормальности настоящего положения учёного монашества в учебных заведениях и нежелательных следствиях для самой школы именно от этого положения в ней учёных монахов. Недовольство монахами в учебных заведениях в последние три-четыре года сказалось настолько ярко и подтверждается такими примерами, что доказывать это излишне. Это недовольство существовало и раньше, всегда, и хотя, быть может, не проявлялось резко, но самими монахами чувствовалось. Почему так, это понятно: ведь никто не назовёт наши семинарии пастырскими школами в собственном смысле слова. Так они мыслятся и числятся только по § 1-му Устава Духовных Семинарий, а на самом деле были и остаются сословными школами общеобразовательными полусветского, полудуховного характера. (А известно, что нет худшего во всяком деле, как двойственность и хромание на оба колена). Так на них смотрят и сами учащиеся в них и учащие, да и те, кто вводил в них светлые пуговицы и усиливал светский элемент образования и воспитания. Всякий появляющийся монах и при том почти всегда в единственном числе сразу встречается обычно воспитанниками недружелюбно, как олицетворение какого-то иезуитизма, понимаемого обычно в смысле удлинённых церковных служб, проповедей, отмены светских развлечений и т.п. Побороть это настроение невозможно, создать новое религиозное настроение один бессилен. Как будто нарочно так распределяют учёных монахов по учебным заведениям, что никогда их не сосредоточивают в одном, хотя бы для примера, и с целью посмотреть, что могла бы сделать сравнительно многочисленная монашеская корпорация в духовной школе. У нас таких опытов пока нет. Нисколько не удивительно, что иногда и корпорации духовно-учебных заведений становятся в оппозицию с начальником-монахом. Винить тут корпорацию нельзя. Мы уже говорили, что учёный монах, попадая на ректуру в 27-28 лет, не приносит ни опыта воспитательного, ни хозяйственного, ни административного, ни учёного авторитета. Наоборот, вносит часто молодой задор, юношескую невыдержанность, а если к этому примешивается самолюбие, то взаимных обострений между начальником и корпорацией бывает множество. Так и мучаются все: и сами молодые начальники, и корпорации, и самое дело весьма страдает. Тратятся силы, портятся характеры, проходят лучшие годы для плодотворной учёной работы, и никто здесь ничего не выигрывает: ни школа, ни учёные монахи, а между тем существенные интересы церковной жизни страдают. Теперь, когда богословская наука, разрабатываемая светскими учёными, явно начинает проявлять неправославный характер, кто должен первее всего сказать авторитетное учёное слово предостережения? Кто, как не учёные монахи, особенно уже в сане епископов, должны изобличить это направление и указать православное русло. А между тем у нас в последнее время среди учёного монашества замечается положительный упадок в смысле научно-богословской образованности, проявляемой хотя в чём-либо, кроме обязательных проповедей. Типы учёных старцев-епископов сходят в могилу, новые нарождаются в слишком ограниченном количестве и вероятно скоро будет ощущаться недостаток в компетентных лицах для прочтения магистерских диссертаций академических профессоров или для занятия ректуры в Академиях. Виной этому тот путь, которым заставляют шествовать в служении Церкви учёных монахов. Это буквально путь выветривания и духовного испарения всего того, что учёный монах имеет, постригаясь на студенческой скамье. Лучшего ничего нельзя придумать для того, чтобы истрепать учёного монаха и выпарить из него и учёность, если она им приобретена на студенческой скамье, и монашеское настроение. Возьмём теперь эту последнюю сторону жизни учёного монаха.

Пусть говорят, кому это нравится, что учёное монашество фабрикуется Академиями из материала весьма подозрительного, в смысле идеальной монашеской настроенности и искренности аскетических тенденций. Если и есть такие любители сильных и оригинальных ощущений, то во всяком случае это не большинство, и кроме того, число подобных искателей приключений ещё более бы сократилось, если бы наша церковная власть применяла к учёному монашеству настоящий способ воспитания их в послушании и прочих добродетелях подвижнических. Этого-то, к сожалению, и нет ни в приложении к тем, коим нужно бы, как следует показать, что такое монашество, ни в приложении к тем, кто постригаясь по искреннему настроению, а таких, говорим смело, большинство, сами желают проходить монашеское и монастырское послушание под руководством опытных старцев, вовсе не желая пускаться в широкое житейское плавание. А между тем у нас и те, и другие, т.е. как надевшие рясу по иным соображениям, чуждым подвижничества, так и искренно желающие спасаться о Господе и не одержимые влечением к почестям «высшего звания», одинаково прямо со школьной скамьи пускаются на волю Божию и в весьма опасное плавание. Правда, это рассматривается как послушание; но ведь едва ли принцип подвижнического послушания может строиться на начале большего вреда, чем пользы от этого послушания для самого послушника. А ведь это так в отношении к учёным монахам. Думаем, что послушание, если оно имеет в виду духовную выработку послушника, должно быть сообразуемо прежде всего с особенностями характера самого этого послушника, да и проходить его должно на глазах того старца, который имеет на послушании этого инока. Какая-то общая, собирательная власть и воля Церкви даёт учёным монахам всем сразу именно неизменно одно послушание: жить в миру, давая уроки и управляя учебными заведениями, но при этом нет такого специального старческого, руководящего глаза и определённой твёрдой руки, которые всякий раз видели бы, как исполняется это послушание и как оно влияет на инока именно с точки зрения его духовного мира, со стороны его спасения, а не со стороны только интересов учебного заведения, и всякий раз проявляли бы свою крепкую опытную руку, где это нужно. Мы готовы признать, что учебная служба — послушание монашеское, но таким она может быть по большему праву и с большим успехом для дела и для самого монаха при других совершенно условиях. Как-то очень скоро, пожалуй сразу, это так называемое послушание, общее для всех учёных монахов, делается самым содержанием их жизни, мечтой, предметом соревнования, камнем претыкания или духовного падения их. Недурно в самом деле послушание: иметь приличное вознаграждение, личную свободу, хорошую квартиру и выезд. Думается, что и для окрепшего духовно в смирении и послушании, в посте и воздержании, это послушание явится великим искушением, а для того, кто не сделал и первых шагов в духовной науке и искусстве подвижничества, — это весьма опасное и гибельное послушание. Юношу, быть может, одушевленного самыми высокими аскетическими порывами, но ещё не изучившего и азбуки этого дела, не научившегося ни молиться, ни поститься, ни разбираться хорошенько в себе, смиряться и подчинять свою волю другому, постоянно наталкивающегося на новые и новые вопросы и недоумения в духовной жизни монаха, не бывавшего в монастыре иногда и нескольких недель, пускают на распутия мира. Сообразно ли это с принципом подвижнического воспитания?! Думается, что и из монастырей не сразу и не всякого поступившего туда отправляют со сбором на монастырь по лицу широкой Руси, по городам и весям; и недаром же это послушание с монашеской точки зрения является самым тяжёлым по своей опасности для внутреннего делания монаха. Конечно, было бы очень странно и прямо гибельно для монашества, если бы на послушание, даваемое монаху, смотрели исключительно с точки зрения пользы от этого послушания для монастыря и приносили в жертву этому самого монаха-послушника и его спасение. Это совершенно не согласно с принципом и основной целью монашеского послушания, в коем личность спасающегося занимает центральное место, и задачей спасения определяется всё, касающееся монаха. В приложении к учёному монашеству дело именно обстоит совершенно иначе. Кажется, такие печальные факты из истории учёного монашества, как снятие сана, довольно нередкое, должны бы говорить о том, что в том послушании, которое даётся юному иноку, не всё обстоит благополучно.

Нам самим приходилось слышать жалобы от одушевленных монашеским настроением и ревнованием о спасении молодых учёных монахов на тяжесть своего положения на учёбной службе, и именно тяжесть со стороны монашеского настроения. Иногда приходится жить даже на частной квартире и в мирской обстановке, уроки и занятия отнимают всё время, и посещение церкви бывает только праздничное. Не к кому обратиться за духовным советом и руководством, даже на исповедь. Вот то, что прежде всего смущает всех учёных монахов. Сначала всё это чувствуется больно и горько, потом, конечно, душа привыкает, желание духовного подвига так и остаётся только в намерении, понемногу начинается примирение с окружающей обстановкой, послабление себе под предлогом усталости и немощи, потом невинные удовольствия и развлечения — и не заметишь, как ум и сердце уже приобрели вкус и склонение к другому: к мирскому, а не к Небесному. А тут удобства жизни, достаточные средства, светские знакомства, власть и почёт, — всё это даже на одушевленного в лучшем смысле слова юношу-монаха налагает свою руку, а слабого волею и духом часто калечит окончательно. Прибавьте к этому неудачи по службе, огорчения и т.п., и учёный монах в 30-35 лет, духовно надломленный, остаётся часто на развалинах своего духовного корабля. А главное, учёный монах всем как-то чужой: у него нет даже и того отечества, какое имеют простецы-монахи, т.е. монастыря. Ведь не может же учёный монах считаться своим в мирском обществе, не считается он, как это хорошо знают все учёные монахи, своим и в монастырях. Спросите любого настоятеля из учёных монахов, попавшего в настоятели после духовно-учебной службы, и он скажет вам, насколько считают его своим иноки его обители. Ещё хуже положение учёного монаха, попавшего в монастырь не настоятелем, а просто в число братства: он им совершенно чужой, ему чужд своеобразный монастырский мир, ему не найти тут и послушания, и трудно приспособиться к монастырской жизни после учёной службы. А между тем эта отрешённость учёных монахов от монастырей, недостаток знакомства их по собственному опыту с монастырской жизнью, вредные для них самих, лишают их возможности в том случае, когда они в сане епископа обязаны бывают заботиться об устроении монастырей, со знанием дела руководить этим устроением. Плохо знакомиться с делом тогда только, когда нужно уже делать его и руководить даже другими. А это именно и бывает так с учёными монахами. Духовно-учебная служба, препятствуя им оправдывать своё учёное призвание, в то же время совсем не способствует выработке у них и монашеского настроения и опыта подвижнического.

Так и остаётся это двойное призвание учёных монахов, в лучшем случае, только в смысле доброго желания и намерения их.

Спросят нас, что же нужно сделать, чтобы учёное монашество оправдывало своё звание и чтобы, если нужны церковной власти их силы и дарования для каких-либо общецерковных нужд, то могли они быть употреблены и использованы с большей пользой для дела и без ущерба для собственного призвания жизни монахов.

Если церковная власть имеет в виду пользоваться силами учёного монашества в интересах богословской науки, учебно-воспитательного дела, миссионерства или и чисто монастырского, то, конечно, прежде всего нужно хорошенько готовить учёных монахов для этого.

Можно и, пожалуй, должно начинать эту подготовку с Академии. Мы не знаем, есть ли, собственно, нужда ревнующего об иночестве постригать в Академии, на каком бы курсе он ни заявил это желание. Как и во всяком деле, так и здесь, испытание не лишнее. Пусть изъявивший желание принять постриг студент и рассматривается, хотя бы ректором Академии, как послушник и пусть он работает, как студент, изучающий науку, над этой наукой по послушанию и не с меньшим усердием, как это бывает зачастую, а с большим.

Можно к нему предъявлять требования в этом отношении не только общестуденческие, но и определяемые усмотрением духовного руководителя. Несомненно и чисто духовная сторона жизни такого студента, пока он в Академии, должна быть постоянно контролируема духовником, каковой необходимо должен быть в Академии и лучше из хороших монахов, мудрый если не учёностью богословской, то духовный и опытный. Время пострига пусть определяет или ректор Академии сам, если он духовно руководит этого студента, или духовник его. Во всяком случае выдержка до пострига должна быть, и лучше, если этот постриг совершается по окончании Академии. Необходимо затем при каждой Академии или около Академии создать для учёных монахов, кончивших Академию, духовное отечество[4]; наши Академии все имеют поблизости монастыри, и даже несколько. Вот и нужно, думается, некоторые из этих монастырей сделать отечеством и пристанищем для учёных монахов. Пусть кончившие Академию и поступают сначала сюда. А в этих монастырях нужно иметь непременно опытных духовных старцев, хотя бы и из простецов, а во главе могут стоять и из учёных монахов, например, епископов или архимандритов (такие найдутся и по желанию) или из ревнителей богословской науки. Близость Академии дала бы возможность вести научную работу, строй монастырской жизни сосредоточивал бы все духовные силы инока в должном направлении, опытный руководитель помогал бы ему проходить путь иночества; самое братство, монастырская атмосфера, послушание и прочее, — всё это весьма хорошо бы влияло на инока и воспитывало его. Скажете, это нечто в роде католического ордена. Что же из этого? Почему не взять у католиков хорошей формы для осуществления добрых целей. А разве теперь учёное монашество не орден? Тоже орден, но нелепый по своему устроению и посему мало пригодный для той цели, ради коей он существует.

Мы вовсе не хотим теперь начертывать устава подобных монастырей — учёных братств, — а высказываем только общие соображения и думаем, что возражать против этого по существу дела особенно нельзя. В самом деле, разве нельзя в таких монастырях и в таком братстве развить богословской учёности, читать, писать, издавать брошюры и книги, спрос на кои так велик, как это показали, например, «Троицкие листки». Концентрация сил всегда полезнее, чем та разрозненность, какая теперь и есть, когда учёные монахи рассеяны по лицу Руси и ничем не объединены. Пусть из этих монастырей посылаются и на духовно-учебную службу, и на миссионерство, и ещё куда угодно, но посылаются заведомо уже люди окрепшие духовно и подготовленные, а не юные и неопытные новопостриженники, и пусть это посольство их будет не жизненной их карьерой и окончательным путём, а именно временным послушанием по определению способностей к роду служения того или иного инока опытным взглядом настоятеля монастыря, который мог бы того послушника, на коем вредно отзывается его пребывание в миру, снова возвратить к себе и поручить ему иное учёное дело. Тогда каждый монах имел бы своё определённое отечество, куда он, например, на закате мог бы приехать как домой и не чувствовать себя чужим, как это теперь. Куда, в самом деле, теперь приедет учёный монах на лето после учебного года? Где он может чувствовать себя как дома? Ни в одном почти из монастырей. Приходится предпринимать или бесполезные путешествия по разным местам России, или не особенно полезные поездки в дома родных.

Думается, что от организации таких учёных монашеских братств выиграла бы и богословская наука, и интересы учебно-воспитательного дела, когда можно бы при этих самых монастырях создать и пастырские школы — примерные, и миссионерские центры, в коих велась бы специальная подготовка миссионеров, словом, делалось бы всё то, что и теперь предполагается, но не осуществляется за недостатком хорошей организации. Ведь численность учёного монашества весьма значительная, только нет концентрации сил и экономии их. А между тем, некоторые из наших монастырей как будто сами собой напрашиваются к тому, чтобы в них именно и были организованы подобные учёные братства: таковы некоторые из монастырей города Москвы, освященные памятью учёной работы в них некогда производившейся, таков особенно Вифанский монастырь, близ Лавры и близ Академии, предназначенный приснопамятным святителем Платоном[5] именно для научных занятий учёного монашества и для пастырской в нём школы, монастырь действительно исключительно удобный для организации учёного монашеского братства на самых широких началах, но, к сожалению, отданный теперь на прокормление наместника Лавры, хотя этот монастырь и епархиальный. Можно бы для учёного монашеского братства использовать тот же епархиальный дом, в коем есть уже и теперь отличная библиотека и в коем сосредоточены и теперь разные просветительные учреждения.

Так пусть же те, кому надлежит сие ведать, дадут возможность учёным монахам быть и учёными, и монахами и используют их силы с наилучшей выгодой для Церкви.

Примечания

«Мирный труд». Харьков. 1909. № 6, с.63-75.

Непосредственно через пастырей академистов и посредственно через семинарии — прим. авт.

Curriculum vitae (лат.) — буквально: «путь жизни», краткая биография.

Если нельзя их удерживать по возможности в Академиях — прим. авт.

Платон (Левшин) (†11.11.1812), митр. Московский в течение 37 лет, автор учебников богословия, замечательный проповедник и педагог, значительно реформировавший деятельность Московской Духовной Академии и Семинарии.

Больше книг на Golden-Ship.ru