Статьи из журнала «Крестьянка»

ВАМ — П

«Вамп» означает в сокращении «Вам П». То есть коль уж вы встретились с этой женщиной на извилистом жизненном пути, то вам пришел он самый.

Тут тоже еще некоторые интересуются, чем отличается женщина-вамп от обычной стервы и которая из них хуже. Отвечаем, дорогие товарищи, на ваш вопрос. Стерва делает всем плохо, а себе хорошо. Женщина-вамп делает всем плохо, а себе — хуже всех.

Это делает ее практически непобедимой, потому что вы ей только еще хотите отомстить, а она уже. Она уже сделала с собою нечто столь отвратительное, что все ваши усилия пропадают втуне и даже выставляют лично вас мстительным, нелепым, скандальным дураком. Женщины-вамп никогда не становятся благополучными матерями семейств. Они умудряются загнать свою жизнь в такой мрачный тупик, что все их грехи прощаются немедленно. Мы почему-то убеждены, что чужие страдания можно искупить своими, испытываемыми вдобавок по собственной вине.

Но ведь стерва старается ради карьеры или материального преуспеяния (реже — из чистой радости сделать гадость), а вамп просто не знает, чего хочет. Если говорить серьезно, отбросив этимологические шуточки, — вампиризм предполагает прежде всего внутреннюю пустоту, не знающую насыщения. В этом смысле Абрам Терц писал о вампиризме Пушкина: он именно поэтому с такой жадностью глотает расстояния, впечатления, чужие книги. «Содержимое Пушкина — пустота» (сколько его топтали за эту формулировку!). Да и сам Пушкин то и дело сетовал на себя, завидуя тем, «кто цель имел и к ней стремился, кто знал, зачем он в свет явился…» А если ты так умен, что ничто тебя не удовлетворяет? Если тебе не по душе ни борьба, ни охранительство? Если ни одна женщина не может тебя удержать дольше двух ночей? Как быть тому, кто ничем не удовлетворяется? Хорошо Пушкину — у него хоть литература была, это занятие заставляет иногда забыть о вечной неудовлетворенности, переключиться на решение отвлеченных задач. Ландау был того же типа — но у него была физика. Благо вампиру, который нашел приложение своим неукротимым силам! А в жизни такими вампиршами бывают, как правило, женщины — красивые, умные, одаренные, но недостаточно талантливые, чтобы всецело посвятить себя литературе или физике. Поэтому они пробуют заниматься всем понемножку, но и здесь не преуспевают. Проще говоря, вамп — это женщина, не знающая удовлетворения, ничем не могущая залить свою вечную жажду. Мечется она по свету без толку, сбивает всех с пути истинного и в конце концов, ослепительно вспыхнув, гибнет сама — чаще всего в бедности и безвестности.

Женщины-вамп появляются не во всякие эпохи. Трудно проследить цепочку закономерностей, ведущую к массовому появлению этого типа. Скорей всего он появляется во время полускрытых, неявных социальных катаклизмов: вамп — продукт перехода. Это чаще всего женщины, от одного класса отставшие, а к другому не приставшие; ведь и вампир в мифологии — существо промежуточное. Он никак не может ни окончательно ожить, ни полноценно умереть — и потому обречен убивать живых и смущать покой мертвых. Женщина-вамп потому и не находит себе места, что хочет небывалого: она покинула родную среду, ее не удовлетворяют скучные мещане или интеллигенты, а примкнуть к другой среде ей не дают, потому что она, извините, не тянет. Стихов не пишет — либо пишет кое-как. Бомб не кидает. Математику знает недостаточно. Словом, она обречена вечно болтаться в межеумочном пространстве, смущая таких же метисов, как она сама. Если проследить генезис наиболее ярких вампов в мировой литературе, вы обязательно увидите эту социальную промежуточность: Магду Петерс, скажем, из набоковской «Камеры обскуры». Девочка из пролетарского квартала, из грубой и нищей среды. Содержанкой магната она еще может быть, но «фильмовой актрисой» — никогда: таланта нет, внешность вульгарна, манеры дворовые. Или вспомните большинство героинь шестидесятых годов прошлого века, которых лучше всего воплощали на экране сестры Вертинские. Ведь и сами они промежуточные, наполовинные: воспитывались в богемной, чуть ли не старорежимной среде, дочери старого артиста, кумира Серебряного века. А живут и работают среди наивной, розовой шестидесятнической комсомолии. Лучшая роль молодой Марианны — Аня в «Заставе Ильича». Советская принцесса. Вокруг вьется богемная молодежь, а она влюбляется в пролетария. Но с пролетарием ей скучно, а богемная молодежь для нее слаба, развращена, избалована — мальчики-тюльпанчики, как презрительно называла их комсомольская пресса. Мальчик должен быть мозолистый и чтоб пахло! И вот она мечется — потому что спасти ее от тоски могло бы только свое дело, которое и поглощает целиком, и заменяет всякие страсти, но нет у нее такого дела, потому что ни к чему на свете она не чувствует особенной склонности. Да хоть бы и чувствовала — была же, например, Зинаида Гиппиус, самый одаренный русский вамп, неплохая писательница, вполне приличный поэт, злой, но точный критик… «Мне нужно то, чего не бывает, никогда не бывает». Дочь юриста, ставшая законодательницей мод петербургской богемы, не могущая выбрать между Мережковским и Философовым, живущая с ними в тройственном (говорят, платоническом) союзе… Это, кстати, еще одна черта женщины-вамп: промежуточность — так во всем. Выбрать из двух она не может никогда, не помогает и увлечение третьим. Вот вам, пожалуй, самая известная вампша русской литературы: Нина Петровская, жена благополучнейшего издателя Соколова (Кречетова). Происхождение самое простое, интеллигентское, чуть ли не мещанское. Позывы и порывы — мистические. Литературного таланта — судя по единственной книжке рассказов «Sanctus amor» — минимум. Но чувственность, но истеричность, но видения! Это все вещи взаимосвязанные — а судя по опубликованной переписке с Брюсовым (толстенный том, больше трехсот пространных эпистол), отношения держались на нормальной такой страсти, причем, как всегда, с садомазохистским привкусом, к чему Валерий Яковлевич имел явную склонность. Несмотря на всю свою хваленую дисциплину, он был явный эротоман, большой экспериментатор, и немудрено, что Петровской после него никто особенно не нравился. Думаю, ее тяга к Белому преувеличена — он был, конечно, красавец, но ей хватало и собственного безумия. Около Брюсова, под властью его холодного, сильного, рационального ума она себя чувствовала защищеннее и проще — хоть и мучилась, сознавая, что вождь русского символизма никому не может принадлежать без остатка. Около Белого ей было страшно — их истерики входили в резонанс, и начиналось форменное беснование. В «Огненном ангеле», который написан Брюсовым по горячим следам, все правда. Конечно, она сильно попортила нервы Брюсову и едва не сломала жизнь Белому (к счастью, тогда он устоял, и десятью годами позже ее сломала Ася Тургенева — впрочем, двужильный Борис Николаевич преодолел и это). Но собственную-то судьбу она вообще истолкла в порошок и покончила с собой в полной нищете, в эмиграции, в 1928 году — кто ее осудит, особенно после того как Ходасевич изложил всю эту историю в очерке «Конец Ренаты»?

Почему женщина-вамп, как правило, мечется между двумя любовниками — очень понятно. Вот вам еще одно принципиальное отличие от стервы: стерва наслаждается процессом, любит сталкивать своих поклонников лбами, говорит обоим гадости, старается не ограничиваться двумя, коллекционирует жертвы… Вамп вечно попадает в развилку между двумя взаимоисключающими типами — как уже по рождению попала в щель между классами — и никуда не может деться именно от этой бинарной картины мира. Люблю Ваню — сплю с Петей. Но без Пети тоже не могу, потому что спать с Ваней неинтересно. А без Вани тоже не могу, потому что с Петей не о чем говорить. Это классическая схема, предполагающая в идеале объединение Вани и Пети — но их, как правило, не удается уговорить. Если бы Лиля Брик была вамп, она бы, конечно, вполне удовлетворилась тройственным союзом с Осей и Володей — но ей понравился сначала Краснощеков, потом Примаков, потом Пунин, потом Агранов… Словом, стерве нужен гарем, а вампше вполне достаточно вечного колебания между двумя полюсами. Такое колебание — первый признак, что перед вами тот самый случай, и тогда вам надо бежать очень быстро. Потому что сама она, конечно, погибнет, но и вас «заразит».

Красивы ли женщины-вамп? Чаще всего да, как вообще красивы метисы — мулаты, квартероны… Смешение классов, как и смешение кровей, придает тонкости, романтизма, некоторой пограничности во всем облике… Приятно ли спать с такой женщиной? Да, безусловно. Приятно ведь, когда тебя засасывает бездна; лишь бы не совсем засосала… Говорят, когда кусает вампир — тоже масса удовольствия. Как— то он обезболивает это дело. Тот же Синявский, который Терц, объяснял автору этих строк, что вампир ведь кусается не от злости, а от любви. Он просто не может иначе эту любовь выразить. Его пустота так мучительна, что обречена заполняться вами. И поскольку женщине-вамп чаще всего нечего делать, она постепенно поглощает все ваше время, все силы, отрывает от всех занятий — все норовит бросить в свою топку; но ведь она не со зла. Это она так выражает свою любовь. Вы спросите — почему же ее жизнь так пуста? А вот потому. Она ничем не удовлетворяется: все рядовые, рутинные занятия — вроде офисного труда или возделывания огорода — наскучивают ей через пять минут. Она рождена для чего-то совершенно исключительного, но делать при этом, вот беда, ничего не умеет. Ей подавай или все, или ничего. Размениваться на мелочи, заставлять себя, приспосабливаться к обстоятельствам — нет, никогда. И не потому, что она этим брезгует, а потому, что она от этого умирает. Самая естественная для нее обстановка — всеобщее восхищение, и чтобы заслуженное; но ее умения, как правило, либо слишком бесхитростны, либо чересчур экзотичны, чтобы за них кормили.

Самый типичный вамп — уже раннесоветский — описан в дневниках Даниила Жуковского, гениально одаренного юноши, сына замечательной писательницы Аделаиды Герцык. Он приглашен в один из интеллигентских домов: хозяева — «из бывших», денег нет, на работу не устроиться, живут в убогом крымском домике, и гостит у них изумительная девушка. Она никогда не училась танцевать, но феноменально одарена от природы: ее танец — нечто дикарское, ни с чем не сообразное, чувственное, смешное, страшное, готовый роман в пятиминутной миниатюре. Она почти ничего не читает, кроме бульварных романов, говорит на смеси самого выспреннего романтического языка с самым грязным уличным жаргоном, целыми днями сидит на ковре, устремив загадочный взор в окно, и не удерживается ни на одной работе, поскольку понятие самодисциплины ей чуждо, как тропик пингвину. Не влюбиться невозможно, но как с ней жить? В прежние времена она была бы владелицей небольшого салона, иногда показывала бы избранным гостям свои полуголые смуглые танцы, звеня браслетами, — а сегодня что ей делать? Наниматься в пишбарышни, как называли тогда машинисток? Выйти замуж за советского чиновника? Так она для него слишком смугла и дика, они предпочитали посисястей. Эмиграция? Да кто же ее в 1929 году выпустит? Прошло время, когда можно было бежать из Крыма с остатками белой армии… Вот тут и крутись: беда детям, чье детство пришлось на одну эпоху, а жить приходится в другой.

В нашем поколении тоже полно таких девушек, и я успел на них обжечься. Начали они жить при советской власти, взрослеть пришлось при никакой, замуж за банкиров они не шли, потому что примерно понимали, какая жизнь их ожидает в этом качестве, — а новые русские выбирали более ядреных или, наоборот, более тощих. Хорошо, если у такой девушки был какой-нибудь талант, позволявший трудоустроиться, или еще лучше — серьезная увлеченность чем-нибудь культурным, вроде кинокритики или на худой конец живописи. Но чаще единственным ее талантом был пресловутый, воспетый Георгием Ивановым дар видеть сущность вещей объективно и без прикрас: «Мне изувечил жизнь талант двойного зренья». А еще страшней, когда женщина-вамп жила на окраине империи в тихой и надежной семье, но окраина вдруг отпала — и понадобилось переезжать в Москву. Тогда пограничность и промежуточность такой девушки накладывается на неустойчивость ее географического и социального положения — и шаткость эта превращает ее в абсолютного невротика, который не может ни с вами, ни без вас, ни здесь, ни там… А поскольку талант двойного зрения притягателен, и острого глаза, честного слова, больной совести этой девушки вам будет вечно не хватать — вы, как правило, тоже не можете от нее оторваться; истории такой любви могут тянуться годами и десятилетиями, не увенчиваясь ни браком, ни разрывом. Это, кстати, еще одна отличительная особенность вампши: от нее никогда нельзя избавиться вполне. Она навсегда. Помните это. Хорошо, если у вас получится сбежать в самом начале.

А вообще-то, дорогие друзья, — надо ли сбегать? Что плохого в том, чтобы в вашей жизни завелся такой вампир? Это отличный стимул для литературы, отличная (почти всегда) любовница, отличная собеседница, наконец… А что с ней нельзя жить — так зачем обязательно жить? Почему надо обладать, а не любоваться? Почему непременно нужно тащить к себе в гнездо птицу, не предназначенную для жизни на деревьях, живущую в скалах или еще в каких-то экзотических местах? Помните, как пела Вероника Долина: «И однажды поздно ночью растворил я ей окно: раз она свободы хочет, то добьется все одно». А потом еще, глядишь, прилетит: вамп на то и вамп, чтобы хотеть иногда присосаться. Имейте в виду, что полезны и комары: они, говорят, отсасывают дурную кровь — и гипертоники подтвердят вам, что это правда.

Так что на вечное вамповское «пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что» отвечайте такой же тактикой: живи рядом со мной и не будь моей, уходи не уходя и возвращайся, не приходя. Тогда мы будем счастливы. Или, как написала классический постсоветский вамп-поэт Вера Павлова: