Это я

Думаю, истинным протагонистом Киры Муратовой в фильме «Два в одном» является не актер, не режиссер, не декоратор и вообще никто из героев первой новеллы, равно как и ни одна из героинь второй. Только о безумце-эротомане, которого сыграл Богдан Ступка, Кира Муратова могла бы сказать, как Флобер о г-же Бовари: «Это я». Общего много: абсолютный артистизм, обаяние, жестокость, иррациональность поведения, и главное… Но об этом позже.

«Никто из вас не выйдет отсюда, пока я не кончу», — предупреждает герой Ступки своих пленниц, заперев громадную квартиру на ключ. И пока Муратова не кончит рассказывать свои две истории, никто из нас, зрителей, даже ругаясь про себя, даже краснея за любимого мастера, тоже не выйдет из зала. Держать она умеет.

Можно нагнать густейшего туману, маскируя полную несоотносимость и несвязанность обеих новелл, а также совершенную искусственность их объединения в одно произведение, и тем не менее понятно, что все внутренние рифмы здесь натянуты, искусственны и зачастую придуманы интерпретаторами: картина отчетливо распадается на две половины, и ничто, кроме истерии, ее в итоге не цементирует.

Истерия налицо, — в этом фильме может произойти решительно все что угодно. Дегенерат — рабочий сцены в исполнении Александра Баширова — может зашибить, а может и пощадить издевающегося над ним декоратора. А может и живьем его сожрать, очень запросто. При таком градусе истерики можно расцеловать, искусать, надрать уши — вопроса о художественной логике не возникнет, эта логика уже давно осталась где-то за гранью экрана. Тот факт, что актер повесился на сцене, не вызывает ни сострадания, ни тоски, ни даже черной издевки, — сюжетная условность, не более.

Болевой порог Киры Муратовой (и ее постоянного зрителя, наверное) так давно и безнадежно превышен, что сделать больнее не в силах уже ничто. Правда, не совсем понятно, о каком искусстве после этого может идти речь. А вот примерно о таком: чрезвычайно крикливом и алогичном. Я и до фильма «Два в одном» понял, что жизнь — это повесть, которую пересказал дурак: в ней много слов и страсти, нет лишь смысла. Об этом еще Макбет догадался. Если хотите, жизнь — монолог Гамлета, прочитанный Башировым в роли дегенерата. Или трамвай, который ведет пьяненькая Рената Литвинова с бутылью шампани в одной руке и бутербродом с икрой в другой. У меня нет никаких иллюзий насчет водителя, пассажиров и конечной точки этого трамвая. Но в кино я хожу не за подтверждением худших своих опасений.

Богдан Ступка умудрился сделать чудо — вдохнуть жизнь в новеллу Ренаты Литвиновой «Ждать женщину». В силу гигантского личного обаяния он сумел так сыграть стареющего самца, что мучительное стилистическое упражнение ожило. И вдруг стало понятно что-то главное про Муратову — про то, как человек и режиссер (масштаб того и другого сомнений не вызывает) утратил способность любить, чувствовать, сочувствовать, но не утратил желания заниматься главным делом своей жизни. В случае величайшего Мужчины — это похоть и желание затащить на свою черную постель Идеальную Женщину, в случае Муратовой — это кино. Без любви и смысла, конечно, уже не очень получается, но хочется-то по-прежнему, ведь жить как-то иначе еще хуже. С этим трагическим ощущением и остается зритель самого крикливого, стилистически виртуозного и бессмысленного муратовского фильма. Кажется, высказывание получилось чуть более личным и автобиографичным, чем хотел автор. Впрочем, откуда мы знаем, чего автор на самом деле хотел?

№ 33/34, апрель 2008 года

Загрузка...