Стебалово

ПЕЛЬМЕНИ ПО-НОВОРУССКИ

Да уж, слова Большого Патрона и хор мальчиков растрогали Эммануэль. Торжествуя очередную безнаказанную победу, напевая под нос слова гимна: "Кто на свете всех чернее, всех упрямей и гнилее? Ля-ля-ля-лю-лю-лю!...", возвращалась преступница во дворец. На ее темных губах играла демоническая улыбка. Однако, как это часто бывает, словив кайф в минуты триумфа, уголовники быстро теряют бдительность и из легендарных победителей превращаются в обыкновенных жертв криминального произвола. Подкатив к дому, Эммануэль вышла из лимузина и отправилась искать по своим безграничным залам Антуана.

- Антуа-ан! - ласково звала она. - Где ты, моя птичка? Где ты, моя клубничка?... Иди-к скорей сюда, я тя поцелую.

Но дворец ответил хозяйке гробовым молчанием.

- Че за херня? - не поняла Эммануэль. - Где Антуан? Где тя вечно черти носят?!

Она посмотрела в вестибюле, в Первой и Второй гостиных, но никого не нашла. Самым подозрительным было то, что на месте не оказалось ни одного лакея. Эммануэль выругалась и заглянула в Зеркальную галерею.

И вот, как только она туда сунулась, в Зеркальной галерее мгновенно вспыхнул ослепительный свет. От неожиданности Эммануэль зажмурилась, ведь она не выносила ничего светлого. Когда же ее глаза привыкли к нечеловеческой иллюминации (шутка ли, двести лампочек плюс сотня зеркал!), она поняла, что влипла в засаду, коварство которой не шло ни в какое сравнение с удовольствием, полученным ею на пиршестве в "Каннибале".

В центре галереи, в кресле времен императрицы Екатерины, положив ноги на накрытый стол, сидел, хихикал и тащился вдупель обнаглевший... Василий Исидорович Бляха!

По меньшей мере дюжина вооруженных бандитов перекрывали входы и выходы из Зеркальной галереи.

Но все это были лишь цветочки по сравнению с ягодкой, приготовленной Лысым на обеденном столе: черная скатерть, двухметровое блюдо из китайского фарфора шестнадцатого века и на нем чудовищная клубничка: обнаженный Антуан, декоративно посыпанный листьями салата, петрушкой, укропом и сельдереем. Обрамляли отрока помидоры и огурцы, оливки и зеленый горошек, лук, чеснок и красный перец - натюрморт безумный и великолепный, - будучи работником общепита, Эммануэль не могла не оценить тщательность и изобретательность его составителя.

Если бы главным действующим персонажем картины был не Антуан, а какой-нибудь другой мальчуган, она, скорее всего, только похвалила бы художественный вкус Лысого. Но Антуан!..

- О черт... - прошептала Эммануэль.

- Дьявольски аппетитно, - похвалил сам себя Бляха.

- Да уж...

- И, по-моему, чертовски вкусно.

- А ты пробовал, что ль? - бледнея, спросила Эммануэль.

- Нет - тебя жду... Может, стаканчик молочного коктейля? - предложил Лысый. - Че-то ты как-то... сама не своя. Как не дома.

Кто-то услужливо поднес хозяйке белый стакан, но она отказалась.

- Давненько я к тебе не заглядывал! - Лысый самодовольно щерился. - Как твои гнилые делишки, мать?

- Твоими проклятиями, батюшка. Как твои?

- Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.

- Тьфу-тьфу-тьфу, - закивала Эммануэль и посмотрела на аппетитного Антуана. - Лысый, черт бы тебя побрал, ну, чё ты с ним сделал? Ну на хера так выстебываться?

- Нравится? - Авторитет добродушно хихикал. - Может, возьмешь меня к себе поваром? Хи-хи-хи-хи-хи...

Эммануэль пристально вгляделась в бестыжие глаза уголовника и твердо ответила:

- Нет уж, батюшка, хрен те узлом, у меня и так поваров до вони, конкуренция выше крыши.

- Ну, нет так нет, - развел руки бандит. - Я не напрашиваюсь. Без работы, надеюсь, не останусь.

- Сделай милость, объясни, че здесь произошло. Че-то я ни фига не врубаюсь, - попросила Эммануэль, кивнув на сервированный стол. - Че с Антуаном? Че за дела?

- Спит засранец, - ответил Лысый.

- Бздишь же, - не поверила Эммануэль. - Ты че, жарил его, что ль? Че он такой офигевший? А? Антуа-ан! - Она похлопала мальчишку по щекам. - Вставай, клубничка моя, не фиг мне мазуриком прикидываться.

Но мальчик и пальцем не пошевелил.

- Да спит он, говорю! - уверил Лысый и размашисто перекрестился: - Вот те крест.

- Ну, ладно... - Эммануэль отошла от тарелки. - Спит так спит. А те-то че тут надо? Че приперся?

- Ща объясню, - пообещал Бляха, сделав серьезное лицо. - Присядь, мать, базар у нас будет долгий.

- Ты, что ль, его усыпил? - спросила Эммануэль, присаживаясь на краешек единственного стула (отказаться было невозможно: более десятка вооруженных отморозков Лысого следили за каждым движением хозяйки дврорца).

- Я, - ответил Лысый.

- На хрена?

- Пурга пошла, что ты записалась в авантюристки, мать. Мол, корешишься со всякой сранью. Вот я и забеспокоился: может, чернушка двинулась, может, ей любовник надоел? - Бляха потрепал ухо и перевел взгляд на эксцентричный натюрморт.

Эммануэль поняла, что базар пошел конкретный.

- Когда это я со сранью корешилась? - лицемерно парировала она. - Чё-то не припомню.

- А я припомнил, - сказал Лысый. - И вот, я здесь.

- И кто тебе только баки заливает? - пожала плечами Эммануэль, решив до конца держаться тактики глупой коровы. - Нельзя же всему верить, Лысый! К тебе прям любое фуфло липнет, как муха на котлету. В моем кабаке, к примеру, мухи - отдельно, а котлеты - ...

Суровый взгляд Лысого оборвал Эммануэль на полуслове. Она безнадежно махнула рукой и замолчала.

- Хочешь съесть Антуана? - спросил вдруг Лысый, словно угощал шоколадным батончиком.

- О нет! - встрепенулась Эммануэль. - Не имею ни малейшего желания есть Антуана. Тем более что я только из ресторана.

- Сытенькая, да?

- Очень даже сытенькая, мать твою.

- Ну и чем же сегодня кормили в твоем ресторане?

- Чем кормили, тем кормили, - буркнула Эммануэль. - Я в чужие тарелки не заглядываю.

- Гордая, да? - усмехнулся Лысый. - Ты как Серафим, ни дать ни взять. А я вот не гордый, я заглядываю. - Он сунул нос в емкость с Антуаном и с наслаждением принюхался: - Какая красота! Напрасно отказываешься. Попробуй!

- Нет-нет-нет! - Эммануэль энергично замахала руками. - Ни за что! И вообще я вегетарианка, ты знаешь.

- А я нормальный. Я чё, зря старался? - Лысый обошел блюдо вокруг, не сводя с Антуана взгляда истинного гурмана. - Чё меня обижаешь, мать? Ну, нет так нет, я не насилую. Обидно, конечно, но чё делать? Ответь мне тогда, пожалуйста, на два вопроса.

- Какие еще вопросы?

- Кто заказал приготовить Кувалду?

- Это первый вопрос?

- Это первый вопрос, - кивнул Лысый. Погуляв по кругу, он вновь развалился в кресле, вновь водрузил обутые кегли на стол и стал ждать ответа.

- А что мне будет, если я не отвечу на первый вопрос? - после краткого размышления спросила Эммануэль.

- Тебе будет о-очень вкусно, - пообещал Лысый. - Но тебе будет о-очень жаль Антуана. Потому что я приготовлю тебе пельмень с тыквы твоего бой-френда. - Мизинец авторитета указал на несчастного Антуана. Да, над ухом мальчугана нависла реальная угроза.

- Мать твою! - выругалась Эммануэль.

- По-моему, ты недооцениваешь мой кулинарный талант. Наверно, лучше один раз попробовать, чем сто раз увидеть.

- Я отвечу на первый вопрос, - сдалась Эммануэль.

- Спасибо, - растаял Лысый, положив руку на сердце. - Большое человеческое спасибо.

- Твоего Кувалду подъели сто семьдесят три персоны.

- Мать, мне насрать, сколько персон ели Кувалду. Чё ты мне веником прикидываешься? Я чё, фраер, чтоб ты меня за рог держала? Я повторяю вопрос: кто тебе заказал приготовить Кувалду?

- Кто ел, тот и заказал, - упрямо проворчала Эммануэль, продолжая косить под глупую корову.

- Ты, похоже, не вкурила, падла. - Начиная терять терпение, Лысый поднялся с кресла времен императрицы Екатерины и подошел к загодя приготовленной плите. - Надеюсь, тебе не надо объяснять, что во внимание принимаются только правильные ответы?

Эммануэль промолчала.

Лысый снял деловой пиджак, закатал рукава рубахи и щелкнул пальцами. Словно по команде, один из присутствующих бандитов вложил в руку авторитета разделочный кухонный нож, второй развел на плите огонь, третий поставил сковородку, а четвертый налил в нее растительное масло.

Эммануэль беспомощно огляделась. Рассредоточенные по Зеркальной галерее вооруженные люди производили впечатление отморозков в самом глумном значении этого слова, готовых исполнить любую команду работодателя, какой бы низменной и дикой она ни показалась. Шансы у Эммануэль были мизерные - уповать на милосердие Василия Бляхи считалось в мире криминала делом малоперспективным.

Тем временем, играя в воздухе лезвием кухонного ножа, Лысый входил в кулинарный азарт.

- Пельмени по-африкански? - размышлял он, приближаясь к блюду с Антуаном. - Или по-итальянски? Может, по-чикагски? А, в жопу по-чикагски - чернозадых не цепляет. Давай-ка, мать, по-нашему? Что может быть круче старых добрых новорусских пельмешек?! Хо-хо-хо-хо!

Кухонный нож в руке бандита взметнулся вверх и...

- Лысый, мать твою!!! - заорала Эммануэль в последнюю долю секунды.

- А? - остановился Бляха.

Сверкающее в лучах ослепительного света Зеркальной галереи лезвие повисло в считаных сантиметрах от уха Антуана.

Эммануэль тяжело вздохнула.

- Патрон его заказал, - раскололась мать криминала. - Он же и схавал. Не трогай Антуана.

Лысый опустил нож на черную скатерть, погасил огонь на плите и похвалил:

- А ты не такой веник, каким иногда прикидываешься. Можешь ведь, когда припрет?

- Могу, батюшка, могу, застращал ты меня, на хрен...

- И вообще, я смотрю, ты реальная телка.

- Раз житуха такая, Лысый, че поделаешь? Приходится.

- Большой Патрон? - переспросил Бляха.

- Большой Патрон, - подтвердила Эммануэль.

- Похоже на правду.

- Слава богу...

- Спасибо за честный и искренний ответ, большое человеческое спасибо.

- Не за что, Лысый, абсолютно не за что.

- Но это был всего лишь тест на искренностью. Экзамен продолжается.

- Мать твою!

- А я предупреждал: в билете два вопроса. Сколько пельменей у Антуана?

- Это второй вопрос? - Эммануэль цеплялась за каждую соломинку.

- Нет, чернушка, - обломал Лысый. - Это так, дополнительный.

- Ну, два.

- Вот и в билете два вопроса. Два вопроса - два уха. Одно мы с тобой уже спасли. Теперь давай сосредоточимся на втором: меня дьявольски интересует, где теперь Серафим?

- А я-то почем знаю? Поди гасит кого-нибудь или трахает, чё ему еще остается?

- Идет пурга, что эта срань примостилась под твоей крышей.

- Идет так идет... Я-то тут при чем?

- Блин, пашет он на тебя или не пашет?!

- Ну, было дело... подхалтурил маленько.

- Кувалду мазал?

- Ну, мазал.

- Я так и знал... - Лысый довольно прошелся вдоль стола. - Его манера: идет мазать одного лоха, а потом выходит, что размазано полгектара. Где он сейчас?

- Понятия не имею.

- Не темни, чернушка, ты меня знаешь.

- Я все сказала! Чё те еще от меня надо? Не докладывает мне Серафим, где ошивается! Не зна-ю!

- А телефон?

- Не помню.

Лысый вернулся к кухонному ножу:

- Будем вспоминать.

- Я те честно говорю: не пом-ню! - вскричала Эммануэль.

- А мы честно будем вспоминать... Разжечь огонь, - скомандовал он отморозку.

На плите вновь вспыхнуло пламя. Эммануэль побелела: она действительно не помнила телефонного номера киллера и поняла, что ее ждет самое трудное испытание.

Бляха эффектно рассек воздух смачным взмахом кухонного ножа.

- Даю тебе минуту, мать, - объявил он, входя в роль самурая. - Пока осталось время, прикинь, кого покрываешь, черная калоша. Слыхала, чё он мне отмочил? Облил дерьмом в прямом эфире, спер лемуру, обдолбал ее в хвост и гриву, так что эта Маня теперь родного отца не помнит! А я ж его, засранца, вскормил, вырастил из малого пацана героя. Веник ты, Эммануэль: вчера Серафим подставил меня, завтра подставит тебя, гнилая твоя душа.

- Ну, не помню, не помню я его телефонного номера, хоть убей!

- Эммануэль покачала головой. - Чё за дундук? Чё выпендривается, сам не знает.

Непоправимое произошло столь быстро, что Эммануэль хрен чё сообразила: перестав выпендриваться, Лысый полоснул воздух кухонным ножом... лезвие ударилось о китайский фарфор, и пельмень с тыквы ее бой-френда шмякнулся на тарелку.

Эммануэль тупо ойкнула.

- Нет телефона - нет базара, - подвел черту Лысый.

Кончиком ножа подхватив пельмешку с тарелки, он поиграл ею, словно шариком пинг-понга, и, оттянувшись, забросил на сковородку.

- Секи, мать! Секи, мать твою, как скотеет Бляха! - с наслаждением приговаривал Лысый. - О-хо-хо-хо-хо! А запах! Запах! Красота!

Шипение и шмон, исходившие от плиты, на которой вершился сей беспрецедентный акт вандализма, усиливались. Эммануэль проклинала себя за то, что, связавшись с убийцей Серафимом, не потрудилась взять у него ни номера телефона, ни паспортных данных.

- Классный я повар? - нахваливал себя осатаневший авторитет. - У тебя еще не проснулся аппетит, черномазая?

- Еще нет, - буркнула Эммануэль.

- Чё ты там гонишь? - Из-за треска на сковородке Бляха ее не расслышал.

- Нет, говорю!!! - крикнула она.

- А... - понял Бляха. - А телефон не вспомнила?

- Нет!!!

- Ну, ничего, - успокоил он, - ща вспомним, это не долго.

Ни много ни мало, полчаса продолжалась эта пытка. Сначала Бляха слегка поджарил пельмешку с обеих сторон, затем мелко нашинковал укроп, петрушку, сельдерей и помидоры, забросил приправу на сковородку и закрыл крышкой. Потом он вернулся в широкое кресло времен императрицы Екатерины, закинул ноги на стол и сказал:

- Подождем, пока дойдет, - и, глумливо хихикая, уставился в черную витрину Эммануэль наблюдать за ее реакцией.

Реакция была неадекватной: смирившись с непоправимым, хозяйка дворца сделала вид, будто ей все до фени, и непринужденно закумарила конопляную пионерку.

Когда ушная раковина бой-френда была готова, Лысый галантно проводил Эммануэль к черному столу, подвинул стул и поставил перед ее носом оформленную тарелку: помимо пельменины там лежали оливки, листики салата и стебельки зеленого лука.

- Бон аппетит! - пожелал он, завязав на шее жертвы белую салфетку. - Вот те нож. Вот те вилка. Что еще?

- Пожалуй, все, - сказала Эммануэль.

- Соль? Перец?

- Пожалуй, это лишнее. Хотя... Если самую малость.

- Самую малость, - кивнул Лысый, посолив и поперчив чертово блюдо.

- Хватит, хватит! - остановила Эммануэль. - Хочешь, чтоб ком в горле застрял?

Лысый убрал солонку:

- Может, возьмешь меня официантом?

- Стар ты больно для официанта.

- Ну, нет так нет. Валяй мать, наяривай, - может, чё и вспомнишь.

- Да ни чё я не вспомню уже, Лысый, зря время теряем! - Эммануэль откусила часть пельменя.

- Ну, как? - Он внимательно посмотрел в ее глаза.

- А что? - Ее глаза удовлетворенно моргнули. - Неплохо прожарилось, мать твою. Даже не ожидала. В самом деле, неплохо. Беру тебя поваром. Если, конечно, не передумал.

Лысый понял, что проиграл вторую партию: с чувством и нескрываемым аппетитом жевала мисс Каннибал то, что ей приготовили; создавалось впечатление, что она в любой момент может попросить добавки, - словом, вытянуть из этой адской черной пасти информацию о Серафиме не было никаких шансов.

Разделавшись с ухом своего любовника, Эммануэль неторопливо вытерла губы, взмокший от напряжения лоб и впервые за всю ночь улыбнулась:

- Теперь веришь, что я не знаю, где Серафим? Или будем готовить вторую пельмень?

- Оставим на другой раз, - огорченно ответил Лысый.

- А чё на другой раз-то? – разошлась мисс Каннибал. - Если такая пьянка пошла... Повар ты классный, официант нормальный. Валяй вторую!

- Обломись. - Бляха показал Эммануэль средний палец и стал надевать деловой пиджак.

- Уходишь, что ль? - Она прикинулась разочарованной.

- Да, мать. Дела-дела...

- Какие, на хер, дела в четыре часа ночи?

- А уже четыре часа ночи?

- А ты чё думал?

- Вот дерьмо, - выругался Лысый, посмотрев на часы. - Как быстро летит время!

- Ой, не говори, - поддержала Эммануэль. - Чем заняться-то собрался?

- Поеду, побазарю с Большим.

- А... - протянула Эммануэль. - Ну, канай, раз такие дела, не фиг тебе здесь тусоваться.

Напоследок Бляха бессовестно обнял мисс Каннибал и чисто по-человечески поблагодарил за теплый прием:

- Ну, спасибо тебе, мать.

- Да что уж...

- Все было нормально.

- Слава богу...

- Значит, не знаешь, где Серафим?

- Неа. Не знала, и знать нет желаю.

- Да и хрен с ним.

- Хрен с ним, - согласилась Эммануэль.

Ну, накладка вышла... - Как бы принося извинения, Бляха с нежностью потрепал дрэд на ее затылке. - Ошибся я, мать.

- Ошибся, батюшка, ошибся, с кем не бывает?

- Чё... теперь будешь точить на меня обидки?

- А чё я буду теперь точить на тебя обидки? - Эммануэль пошла в закос под веник: - Никогда не точила, теперь-то чё? Ухо вернется, что ль?

- Не, ухо уже не вернется… - Отпустив Эммануэль, Лысый с чистосердечным сожалением оглядел контуженного Антуана: - Оскотел я, мать, совсем оскотел. Житуха-то какая: и в хвост и в гриву, сама знаешь...

- Оскотел, батюшка, оскотел, - закивала Эммануэль. - Жениться тебе пора. Надо ж похоть децел за уздечку держать, а то ведь дальше-то будешь? Я простила - другой не простит.

- А ты простила? -- с сомнением переспросил Лысый, остановившись в дверях.

- Простила, простила. Ступай, Лысый, моя совесть в порядке.

- Вот я и говорю: коль не знаешь, где Серафим, чё те стрематься? Твоя-то совесть в ажуре.

- В ажуре, в ажуре, нечего мне стрематься, черномазой, да и тебе не след. Ступай, ступай подобру-поздорову, Лысый, черт с тобой, делай дела.

Но Василий Исидорович, видимо, все-таки чувствуя за собой долю вины, все никак не решался выйти за порог:

- Слышишь, мать?

- А?

- Ну, это, типа, без обид, да?

- Ага, - кивнула Эммануэль.

- Ты ж меня знаешь: если че не так...

- А че не так-то? Все ништяк!

- Ну, покеда, что ли, мать?

- Покеда, батюшка, покеда!

Авторитрет наконец перешагнул через порог. Дверь за ним тихо закрылась. Ошарашенная Эммануэль села на стол, покрытый черной скатертью, и громко икнула:

- Ик!!!... Черт знает что... Ик! Ик!

Обстановка больше не требовала от нее прикидываться глупой коровой: из окон Зеркальной галереи было видно, как несколько бляхинских "мерседесов" один за другим уплывают с территории дворца.

- Ок! Ок!! Ок!!! - заикала Эммануэль. - Без обид, мать твою! Я те ща забодяжу без обид!!! Я тя, хрен собачий, в сосиску отварю, на хер! Годами будешь у меня в мясорубке крутиться - фиг кто вытащит! О Бляха, мать твою!

Она закурила очередной косяк, и тут же по мобильному телефону раздался сигнал.

- Алле? - ответила Эммануэль детским голосом.

- Будьте добры Эммануэль Петрову, -- попросил на проводе киллер Серафим.

- Ты не мог минутой раньше позвонить, сукин сын?!! - отбросив формальную конспирацию, взревела она.

- А чё ты орешь, мать? - удивился Серафим. - Что случилось? Кабана проглотила?

- Чё проглотила, то проглотила. Ты где ошиваешься, убийца?!!

- Где надо, там ошиваюсь. А тебе не параллельно?

- Мне очень даже не параллельно, сынок! Тя Лысый везде шукает! Я чё, должна за тобой дерьмо вылизывать?!!

- Погоди, мать, остынь.

- Сюда греби, ёбарь, я те кой-че покажу.

- Прямо сейчас? - нехотя промямлил киллер.

- Сию же минуту. Чем ты ваще занимаешься?!

- Трахаюсь, мать.

- Я те ща потрахаюсь! Немедленно в тачку - и ко мне!!!

- Ну, о'кей.

- Не век же трахаться.

- Действительно... Ладно, одеваюсь. Ты в кабаке, мать?

- Какой, на фиг, кабак в четыре часа ночи? Дома я.

- Ну, жди, через час буду.

- Через двадцать пять минут, - жестко отрезала Эммануэль.

Не дожидаясь возражений, она отключила телефон и задымила паревом. Ее большие белые глаза бешено вращались. Она затягивалась марихуаной с интервалом пять-десять секунд, словно это не наркотическое снадобье, а женские сигареты "Вог"...