Федор сидел на диване перед низким журнальным столиком. Напротив в кресле уместились трое любопытных ребятишек – двойняшки Саша и Маша, трех лет от роду, и Светлана, как она представилась, барышня лет семи, – и с любопытством его разглядывали. Бабушка Елизавета Николаевна хлопотала на кухне.
– А вы уже нашли Олесю? – спросила старшая. – Бабушка и мама сначала говорили, что Олеся уехала, а дядя из полиции сказал, что ищут, а зачем искать, если уехала?
– Ищем, – сказал Федор.
– А где Олеся? – спросила Маша.
– Уехала, – ответила Светлана. – Я же говорила.
– Машка дура! – заявил Саша.
– Дам по губам! – пригрозила Светлана. – Я тебе что говорила?
– Я не буду!
– Сам дурак! – обиделась Маша.
– Дам по губам!
Маша заплакала. Федор поднялся, взял ее на руки:
– А кто это у нас тут плачет? Машенька большая и плакать не будет, да, Машенька?
– Сашка дурак! – Малышка потерла глаза.
– Никто не дурак, – сказал Федор. – Саша хороший мальчик, а ты хорошая девочка. Договорились?
– Рева-корова! – сказал Саша.
– Сашка, запру в кладовке! – пообещала Светлана.
Сашка заревел.
Маша перестала плакать.
– Рева-корова!
– Света! – позвала из кухни бабушка. – Иди-ка сюда, помоги!
Хозяйка что-то там стряпала, несмотря на протесты Федора, и ему стало казаться, что она оттягивает момент истины, боясь услышать плохие новости. Света убежала. Маша погладила Федора по голове; подошел Саша, оперся о колено Федора.
– Ты кто? – спросила Маша. – А у тебя дети есть?
– Я Федор. Детей у меня нет.
– Совсем? Ни капельки?
– Ни капельки.
– Ты один?
– Один.
– Ты красивый, – сказал Маша. – Хочешь, живи с нами.
– Машка, не болтай, – сказала бабушка, появляясь из кухни с подносом. – Осторожнее, не толкни!
Она расставила чашки; Светлана принесла тарелочку с печеньем.
«Надеюсь, не ванильное», – подумал Федор.
Бабушка тяжело опустилась в кресло.
– Угощайтесь, пожалуйста.
– Это я пекла! – похвасталась Светлана.
Бабушка взглянула выжидательно. Федор кашлянул и покосился на детей.
– Вы… нашли? – спросила бабушка. – Что-нибудь уже известно?
Дети и бабушка смотрели на Федора, и выражение лиц у них было одинаковым. Ожидание, любопытство; пожалуй, еще страх у бабушки.
– Ищем, – сказал Федор, чувствуя себя препаскудно. – Я хотел спросить…
Бабушка вздохнула.
– Олеся… что она за человек? – Он едва удержался, чтобы не сказать «была».
– Добрая, по дому всегда помогала; с этими вот возилась. Дочка на двух работах, зять в Португалии уже третий год, приезжает только весной на месяц, каждую копейку сюда шлет. Я дома, с ними. А тут такое горе! За что нам такое горе? Я уже всю себя извела, господи, где она? Где наша девочка? Что случилось? Сначала от вас приходили, расспрашивали, а теперь уже и памяти нет. Дочка сама звонит, узнает, говорят, пока ничего.
– Олеся хорошая, – сказала Маша.
– Они ее уже забывать стали. – Бабушка заплакала. За ней захлюпала носом Маша, потом Саша. – Шутка ли, с мая месяца.
– Бабуля, перестань плакать! – потребовала Светлана. – Федор пришел по делу, а вы мешаете. Перестаньте! Олеся пела хорошо и танцевала…
Федор насторожился.
– Я покажу! – Светлана подбежала к серванту, вытащила из ящика альбом. – Вот!
Хорошенькая светло-русая девушка в длинном красном платье; три кружащиеся пары на подиуме; тощая дама в коротенькой юбочке и с торчащими лопатками. У Федора пересохло в горле – даму он уже видел раньше. Это была руководитель школы танцев «Конкордия»… как ее?
– Это Стелла Гавриловна, Олеся ее очень любит. Это Олеся! И здесь! А это на конкурсе бальных танцев. Их школа заняла первое место. У Олеси полно дипломов!
– Вы кушайте, кушайте. – Бабушка перестала плакать. – Чаек, печенье… Может, заварочку покрепче? И сахарку берите!
Федор для приличия отпил глоток. У него в папке лежали фотографии «стеклянных куколок», но показать их бабушке он не решился…
…Провожали его всем семейством. Малышня уцепилась за его колени, бабушка снова заплакала; Светлана смотрела строго.
– Федор, не уходи! – закричал Саша.
– По отцу скучают, все спрашивают, когда папка приедет. Вы, Федя, звоните, не забывайте…
Бабушка сунула в руки Федору теплый сверток – печенье, и он не посмел отказаться.
Круг замкнулся, сказал себе Федор. У нас есть схема: похищения в полнолуние, есть возможные точки соприкосновения убийцы с жертвами и есть подозреваемый. Или кандидат в подозреваемые.
Четыре девушки: Юлия Бережная, которая танцевала в школе «Конкордия»; Олеся Ручко, которая тоже танцевала в школе «Конкордия». Совпадение? Вряд ли.
Евгения Абрамова была знакома с чучельником, как показала ее коллега; других мужчин около нее никто не видел. Убийца не мог не засветиться… где-то. Вот он и засветился с Евгенией Абрамовой.
Маргарита Свириденко, работала в стомклинике, туда может прийти всякий. Устинов тоже мог. Если это он, конечно. Федор повторял себе, что доказательств у него нет, что Устинов лишь гипотетический подозреваемый за неимением более перспективного кандидата, но где-то внутри билась уверенность, что он напал на след зверя. Куда бы он ни повернулся, он натыкался на чучельника. Плюс психологический портрет в русле с классическими чертами серийного убийцы. Ему оставалось всего-навсего пойти по следу до конца. Или побежать.
У первобытного охотника в подобных ситуациях вздымалась шерсть на загривке, обострялось обоняние и напрягались мышцы, а также происходил мощный выброс адреналина. Федор не был первобытным охотником, и шерсти на загривке у него не водилось, но ощущения его были из генетических глубин, общих с первобытным охотником, хоть и не такими интенсивными – с поправкой на эволюцию.
Интересно, что узнал капитан Астахов. Федор потянулся за телефоном…
Оказалось, Вадим Дмитриевич Устинов, тридцати восьми лет от роду, был пациентом стомклиники. Вот так, сказал себе Федор. Вот тебе и точки соприкосновения подозреваемого с жертвами. Осталась школа танцев.
Чучельник Вадим Устинов был знаком с Евгенией Абрамовой и лечился в стомклинике, где работала Маргарита Свириденко. Юлия Бережная и Олеся Ручко, предположительно последние его жертвы, посещали школу танцев. Во всяком случае, о других им неизвестно. Осталось узнать, каким боком к школе относится Вадим Устинов…