ПО КОЛЕНО В ВОСКРЕСНЫХ КОСТЮМАХ



— Здесь я тебя покину.

— Что?

Хейден едва слышал медведя Боба, так далеко тот ушел вперед. Так они прошли уже не одну милю. Почти все утро они ходили по улицам города, города его сновидений. Но, поскольку ни на какие вопросы медведь не отвечал, человек понятия не имел, куда именно они направляются, кроме того, что идут они навстречу его кошмарам.

— Я сказал, здесь я тебя оставлю, Саймон.

— Что это значит? Ну остановись же ты хоть на минуту, пожалуйста! Всего на одну минуту, черт тебя побери!

Боб остановился, но не обернулся. Хейден смотрел на громадную белую спину перед собой и ждал. Ничего не происходило, и он решил воспользоваться остановкой, чтобы перевести дух. Когда он отдышался, медведь все еще стоял к нему спиной, и тогда Хейден стал оглядываться по сторонам. В этой части города он еще не бывал. А если и бывал, то забыл об этом. Он знал, что это место и все, что в нем было, возникли из его памяти и воображения. Но одно он усвоил здесь крепко: большая часть того, что человек делает, о чем думает и что создает в течение всей жизни, со временем забывается. То, что остается в нашей памяти, или в сердцах других, или на земле, когда мы уходим, часто удивляет нас самих.

Женщина в ярко-голубой погребальной маске «Вертящийся Бобо» из Буркина-Фасо прошла мимо и игриво бросила: «Привет, Саймон!» Хейден уже давно привык здесь к таким сумасшедшим встречам и легким взмахом руки показал, что ее приветствие не осталось незамеченным.

— Иди за ней, Саймон.

Думая о чем-то другом, Хейден не сразу понял слова Боба.

— Что?

— Иди за ней, — вон за той, в маске.

— Нет, Боб, я за ней не пойду.

Медведь по-прежнему не оборачивался, но, честно говоря, в данный момент Хейдену было на это наплевать. Чертов медведь, кем он себя вообразил — командует тут, как хочет.

— Что здесь вообще происходит, а? Где мы? Что это такое?

Женщина в маске исчезла за какой-то дверью в конце квартала. На мгновение Хейдену стало интересно, кто она такая и куда идет.

И вдруг его осенило, в голову пришла потрясающая мысль. Ни слова не говоря, он сорвался с места и помчался следом за исчезнувшей женщиной.

Боб скрестил на груди свои лапищи и цыкнул неодобрительно, словно критически настроенная тетушка. Давно бы так! Медведь провел с Саймоном Хейденом все его детские годы и прекрасно знал, что мальчик туповат. Но стать взрослым человеком и совсем не поумнеть — это впечатляло и обескураживало одновременно. Казалось, жизненный опыт, который должен был впитываться в него, словно вода в пористый камень, придавая ему солидности и веса, скатывался с него, как со стеклянного — ничего не задерживалось. Ну, может, в укромных уголках и оставалось, но уж точно не много.

Кроме этой женщины в синей маске, других кроликов в шляпе у Боба почти и не осталось. Если бы, увидев ее, Саймон не начал действовать, медведю пришлось бы поломать голову над тем, что делать дальше. Он водил Саймона по его же собственному городу мимо таких ключей и знаков, на которые давно обратил бы внимание даже дебил. Все без толку. Пять, нет, десять раз за это время медведю хотелось остановиться, ткнуть пальцем во что-то определенное и сказать: ПОСМОТРИ СЮДА, САЙМОН! ИЛИ ВОН ТУДА — не узнаешь? Но ему было велено по возможности избегать прямых подсказок и указаний, и он держался. И вот наконец, Саймон сам на что-то клюнул, слава богу.

— Думаю, насчет Саймона ты не прав. Раньше я и сам так о нем думал, но сегодня кое-что понял: он не так туп, как кажется. Просто у него плохой характер. Он способен злиться даже на мороженое, которое ест.

Боб услышал голос, но, как ни оглядывался, источника его не обнаружил. Только низко опустив голову, он наконец разглядел Броксимона, который стоял неподалеку, одетый, как всегда, с иголочки. Сегодня на нем был костюм в шотландскую клетку, который делал его похожим на гольфиста-профессионала тридцатых годов.

— А, Броксимон, здравствуй.

— Привет, Большой Боб. Есть время пойти промочить горло?

— Знаешь, у меня так закружилась голова, пока мы тут кружили с Саймоном, что мой желудок ни с чем, кроме холодного молока, не справится.

— Холодное молоко так холодное молоко, дружище. Здесь поблизости наверняка должно быть какое-нибудь местечко.

Боб поглядел налево и направо.

— А ты хотя бы знаешь, где мы? Я здесь вроде как потерялся. Совсем эту часть города не знаю.

— Я тоже. Но забегаловка какая-нибудь здесь наверняка найдется. Саймон их любит, так что наверняка воткнул где-нибудь поблизости. Их в этом городе не меньше тысячи. И во всех подают этот отвратный шоколадный пудинг с орешками, который он так любит. Пойдем, поищем, куда тут можно зайти.

И они пошли, причем Броксимон спешил как мог, чтобы не отстать от медведя.

— Слушай, Боб, мне надо у тебя кое-что спросить. Ты когда-нибудь слышал про Джона Фланнери? Знаешь его?

— Кого?

— Джона Фланнери. Здоровый бородатый мужик, жирный такой. — Броксимон погладил воображаемую бороду у себя на подбородке. — Он еще ходит с огромадным таким черно-белым догом по имени Люба.

— Нет, никогда о таком парне не слышал. А единственного датского дога, которого я знаю, зовут Спот. Наверное, я все-таки выпью.

* * * * * *

Сьюзи Николс. Вот как ее звали. Сьюзи Николс была та девушка в голубой маске, которая поздоровалась с ним на улице пару минут назад. Когда-то, в начале жизни, Хейден сильно ее любил. Может, и не больше, чем остальных женщин потом, но тогда ему было всего тринадцать, а кто же не знает, что первая любовь всегда полна вспышек и электричества, как воздух в грозу.

Но что делает Сьюзи в погребальной маске «Вертящийся Бобо» на улицах города снов Саймона Хейдена? Разумеется, идет на танцы — вечеринка для седьмых-восьмых классов в честь Хэллоуина.

Помните танцы в старших классах? Когда большая часть девочек большую часть времени были заняты тем, что бегали в туалетную комнату, чтобы обсудить последние события вечера. А большая часть мальчиков подпирали стенки, пытаясь принять крутой вид, чтобы показать девочкам, что им все по барабану, и в особенности они, девочки.

И всегда находилась по крайней мере одна девочка, которая безутешно рыдала в дальнем углу, расстроенная каким-нибудь последним событием, а ее подружки толпились вокруг, сочувствовали, цокали языками, говорили слова утешения. Классные придурки и неудачники являлись тоже и толкались друг подле друга весь вечер. Вместе они ничего не делали, а только прятались по темным углам и наблюдали за тем, что происходит вокруг. Парочка чудаков, стоявших еще ниже на лестнице престижа, тоже были тут, и у всякого, кто их видел, неизменно мелькала мысль: а эти-то чего приперлись?

Перспектива, вот что их привлекало. Дети всем сердцем верят в то, что на школьных танцульках может случиться что угодно. И каким-то чудом время от времени это действительно происходит. Складываются самые невероятные пары, под грохот музыки произносятся слова, которые меняют все, в открытую делятся секретами, которые пробуждают надежды, как шлейф волочащиеся за любым сборищем, подобным этому. Сегодня вечером может случиться невероятное; такое иногда бывает.

Следуя за девушкой в голубой маске, Хейден открыл какую-то дверь и очутился в гимнастическом зале своей школы на танцевальном вечере в Хэллоуин для седьмых-восьмых классов. Его окружали дети в маскарадных костюмах и навевающий ностальгию голос Барри Уайта.[16] Он сразу понял, где находится, и не мешкал ни секунды. Сьюзи, скорее всего, на том конце комнаты, у чаши с пуншем, где все девчонки, или в туалете, проводит экстренное совещание с лучшей подругой Мелиндой Сцеп.

Он вспомнил и вечеринку, и день, когда она была, но не сон, в котором они теперь жили. Впрочем, ничего удивительного в этом не было, ведь Хейден видел за свою жизнь четырнадцать тысяч снов. В одних носках он пересек спортивный зал (это была вечеринка без обуви — все разувались и оставляли туфли у входа в зал, чтобы не запачкать деревянный пол). Постепенно он стал осознавать, что на него глазеют многие танцующие. Это его смутило, но ненадолго, ведь у него на уме были вещи поважнее. Да и вообще, подумаешь, двенадцатилетние ребятишки глаза вытаращили.

А вот и Сьюзи. Ее голубая маска лежала лицом вниз на столе с угощением. Сама Сьюзи оживленно болтала о чем-то с Мелиндой, держа в руке бумажный стакан. Она была очень хорошенькой — рослой и хорошенькой. Вот почему он не узнал ее раньше, на улице, — ведь он принял ее за взрослую женщину. Сьюзи Николс уже в восьмом классе была достаточно высокой и имела вполне развитые формы, так что ее часто принимали за кого-то постарше, особенно если ее юное лицо прикрывала маска. Теперь Хейден вспомнил, что маска принадлежала ее брату, который служил в Корпусе мира в Буркина-Фасо. Оттуда он и привез эту умопомрачительную штуковину. А Сьюзи надела ее в Хэллоуин на танцы для средних классов, чем потрясла всех, кто ее знал. Обычно она была не из тех девчонок, которые любят привлекать к себе всеобщее внимание. И все же по какой-то неясной причине в тот вечер она пришла на танцы (куда вообще почти никогда не ходила) в маске «Вертящийся Бобо».

Первой Саймона увидела Мелинда Сцеп. Комично выпучив глаза, она поглядела вниз, а потом прикрыла глаза рукой, словно для того, чтобы не глядеть больше. Должно быть, она что-то сказала об этом Сьюзи, потому что та замолчала, повернулась и поглядела на Саймона в упор.

Увиденное отразилось на ее лице смесью испуга и удивления. Можно было подумать, что она смотрит на девятифутового марсианина или совокупляющихся оцелотов. Хейден помнил, как отчаянно хотел ей понравиться. Но теперь ее лицо яснее слов говорило, что смотрит она на него совсем не по той причине, по которой ему хотелось бы. Тут ему вспомнилось, что, когда он шел через танцевальную площадку, на него тоже смотрели. И тогда он глянул вниз.

Мужчины часто бросают взгляд на переднюю часть своих штанов, когда видят, что на них глазеют другие люди. Они думают, что у них ширинка расстегнута, поэтому на них и смотрят. Или там, на самом виду, появилось подозрительное влажное пятно. Или… еще что-нибудь. А для мальчиков и молодых людей в особенности все, что там, внизу, невероятно важно, волшебно, а иногда дико неловко для тебя и того, кем ты хочешь быть в глазах всего мира.

Немногое еще могло вогнать Хейдена в краску; особенно теперь, когда он умер. Но когда он взглянул вниз, на свои штаны, то, что он там увидел, его не только смутило, но и изумило. Его пенис, или чей-то пенис (потому что, видит Бог, это не мог быть его пенис, прибора такой длины он не видел никогда и ни у кого), торчал прямо из его ширинки, как деревянная палка. Длиной он был дюймов тринадцать, наверное. И походил на нос Пиноккио. Пиноккио-Порноккио. А еще на этой штуке, на пенисе-палке, сидел попугай.

— Эй, на палубе! — хрипло крикнула птица.

Потом подняла оба крыла и, энергично встряхнув ими, устроилась поудобнее на своем насесте. Хейден почувствовал, как ее когти переступают по его члену. Ощущение было не то чтобы болезненное, но и не слишком приятное.

Разинув от изумления рот, он поднял глаза и увидел, как вытаращилась на него Сьюзи Николс. Смотрела она ему не в лицо.

— Что за хреновина?..

Услышав это слово, она подняла невидящий взгляд на него.

Он хотел ей что-то сказать. Ему необходимо было сказать ей что-то важное. Поэтому он и прибежал за ней сюда.

— Погоди-ка, это же сон! Вот в чем все дело. Это наверняка один из тех кошмаров, которые снились мне в детстве.

Осознание этого ужалило его, как оса. Ну конечно! Медведь Боб говорил что-то такое… Он должен пойти и встретиться со своими кошмарами лицом к лицу. Вот в чем все дело, хотя он ничего такого и не помнит. Но что вы хотите, ведь он видел этот сон лет этак двадцать семь назад, или больше?

Краеугольные камни любого кошмара были налицо — любовный интерес, танцы в школе, — и в решающий момент его член вылез на всеобщее обозрение. Вуаля! Заварить из таких ингредиентов хороший, смачный кошмар — пара пустяков, никакой поваренной книги не надо; особенно если вам тринадцать лет. Что для любого подростка хуже страшной смерти? Да страшное унижение, конечно же! Потому что дети в глубине души не верят в собственную смерть. Вот почему они такие бесстрашные. Умрут все, но только не они. Зато, когда вы молоды, унижения поджидают вас на каждом углу. Вот почему подростки так чувствительны ко всяким неловкостям. Некоторым снилось, что они расхаживают по улице голышом. Хейдену снилось (очевидно), что у него встал на фут деревянный член, на который уселся попугай, и все это в присутствии Сьюзи Николс и вообще всей школы.

Он обнаружил, что не может пошевелиться. Он стоял, словно пригвожденный к месту, и беспомощно бесился оттого, что не в состоянии протянуть руку, согнать нахальную птицу и засунуть на место свой член. Судя по всему, правилами этого сна такое не допускалось. Он попробовал поднять обе руки по очереди — сначала правую, потом левую. Но не смог оторвать их от тела. Впечатление было такое, как будто он попал под воду. Нет, скорее в каплю древесной смолы или школьного клея, клаустрофобически густого, вязкого, который не дает ему пошевелиться и вообще управлять своим собственным телом. Он пробовал повернуться то в одну сторону, то в другую, но все без толку.

Сьюзи наблюдала за ним, а на ее лице отражался целый калейдоскоп эмоций. Когда Хейден понял, что освободиться ему не удастся, он попытался заговорить с ней, сам не зная о чем. О чем-нибудь, о чем угодно, только бы заговорить с ней, чтобы между ними образовалась хоть какая-нибудь связь. Извиниться перед ней, попросить, чтобы она подождала, когда все это кончится и они смогут поговорить, сказать, что все это просто смехотворно, но — Ничего. Он не мог говорить — снова. Он вспомнил случай, когда лишился рта, повстречав миссис Дагдейл. Теперь он даже не знал, есть у него рот или нет, потому что не мог освободить руку и пощупать лицо.

Вокруг них, придвигаясь понемногу все ближе, начали собираться дети. Но не слишком близко. Им хотелось посмотреть. Для них Хейден был все равно что действующий вулкан, к которому хочется подобраться поближе и заглянуть в кратер, чтобы увидеть, что там творится, но только без риска свалиться вниз и изжариться в раскаленной лаве. Он вытащил пиписку на танцах в школе. Вот это да! Что еще он выкинет?

Краем глаза Хейден увидел, что к ним идет мистер Набиско. Мистер Набиско? Это еще кто? Откуда он знает его имя? Он ведь никогда в жизни этого типа не видел. С другой стороны, Саймон ведь и не жил сейчас своей жизнью, — он жил в своих снах.

«Набиско» называлась компания — производитель бисквитов и печений, которые он так любил в детстве: «Орео», «Фиг Ньютонс» и «Трисквит»… А, теперь он вспомнил! Этот мужик преподавал испанский в их неполной средней школе.

— Какого черта ты тут делаешь, приятель?

Мистер Набиско был коренастый, носил лоснившуюся от утюга белую сорочку с четырьмя одинаковыми шариковыми ручками в нагрудном кармашке и прическу в стиле ранних «Битлз», которая нисколько его не красила.

— Я тебя спрашиваю, ты что тут делаешь? — И он ткнул пальцем в торчащий член Хейдена. — Пойдем-ка со мной, Мистер.

— Никуда он с тобой не пойдет, Мистер. Да кто ты вообще такой, пятый битл гребаный?

Хейден услышал слова, но, не в силах пошевелиться, он не мог также повернуть голову и посмотреть, кто их произнес. Голос раздался откуда-то сзади.

Мистер Набиско посмотрел в сторону говорившего. Увидев, кто это, он плотно сжал губы.

— Я тебя знаю? Ты из этой школы? — Подбоченившись, он ждал ответа, которого не последовало.

Школьный спортзал, вся огромная гулкая комната, наполненная призраками десятков тысяч прошлых игр, деревянными снарядами и детьми в носках, погрузился в тишину. Музыка смолкла, лишь несколько человек продолжали разговаривать.

Что-то слегка коснулось парализованного тела Саймона. Увидев, что это было, он почувствовал, как леденеет его кипящая от гнева кровь. А еще он освободился. Одного скользящего прикосновения было достаточно, чтобы сковавшее его нечто перестало существовать. Он снова мог шевелить руками и ногами. И первое, для чего он их употребил, были отчаянные поиски ближайшей двери.

Потому что Воскресные Костюмы был здесь. Это он нагрубил мистеру Набиско и теперь двигался к нему. Хейден не пугался так сильно с тех пор, как умер. Он не помнил ни своих снов, ни своих кошмаров, но забыть Воскресные Костюмы он не мог.

По иронии судьбы, это был один из последних кошмаров, которые Саймон Хейден видел в своей взрослой жизни. Ужасающий, кровавый, правдоподобный, он был настолько осязаем, неотвратим и безжалостен, что Саймон вскочил в три часа тридцать семь минут утра с распяленным в безмолвном крике ртом.

Средоточием ужаса в том последнем кошмаре был Воскресные Костюмы. Хейден понятия не имел, откуда взялось это странное имя. И все же он снова здесь, только что проскользнул мимо него к мистеру Набиско.

— Что нового, Хейден? У меня тут небольшое дельце. — Монстр говорил тихим, проникновенным, полным соблазна голосом. — Погоди, не уходи… Поболтаем с тобой, когда закончу.

«Поболтаем с тобой»… Фраза была как палец, которым его ткнули в глаз.

Монстр надвинулся на мистера Набиско, без всяких предисловий обвился вокруг него и начал душить. У бедняги не было даже возможности убежать. Змея кольцами обвивается вокруг своей жертвы. Воскресные Костюмы, чудовищная тварь из последнего кошмара Хейдена, был куда хуже любой змеи.

Битловская стрижка учителя моталась туда и сюда, пока он судорожно бился, пытаясь освободиться, вдохнуть, наполнить воздухом легкие. Полузадушенный хриплый крик, больше похожий на птичий клекот, чем голос человека, царапал ему горло.

В ответ на этот крик ученики бросились в атаку на Воскресные Костюмы. Они сбегались со всего спортзала. Те, кто был ближе других, бросались прямо на монстра, который отмахивался от них, как от комаров. Но они вставали на ноги и снова бесстрашно кидались в бой. Те, кто бежал издалека, неслись прямо к неизвестной твари. Все это произошло так быстро, что Хейден думать забыл о бегстве и застыл на месте, пораженный.

Дети большие и не очень окружили тварь, словно пчелиный рой, и рвали ее зубами и ногтями, грызли, царапали и били кулаками. Некоторые еще и кричали при этом. Одна девочка, стоя по колено в Воскресных Костюмах, которого она вместе с другими пыталась убить, высоким безумным голосом вопила: «Мама, мама!» Другие молчали, но все как один с безумной яростью сражались, чтобы остановить чудовище и уничтожить его. Когда монстр осознал, что они не боятся и не только не собираются сдаваться, но, наоборот, все прибывают и прибывают, он бросил обмякшего учителя на пол и обрушил всю свою мощь на атаковавших его детей.

На танцы пришли шестьдесят два школьника. И, каким бы страшным ни было кошмарное создание из сна Хейдена, нападение шестидесяти двух разъяренных, не знающих страха, напичканных углеводами и лопающихся от избытка адреналина двенадцати-тринадцатилетних подростков стало испытанием даже для него.

Схватка была свирепой, но на удивление равной. Столько ребятишек навалилось на Воскресные Костюмы сразу, что он не мог сосредоточиться на ком-то одном и оказался застигнутым врасплох. Похоже было, как будто на него навалился целый пчелиный рой, только каждая пчела в пять футов ростом. Единственный эффективный способ борьбы с ними, какой он мог придумать, — это вертеться и крутиться, выбрасывая свои конечности в стороны и стараясь сбить ими как можно больше ребятишек за раз. Проблема была в том, что стоило одному упасть, как на его место тут же вставали еще четверо.

Кровь и крики были повсюду. Те, кого монстр умудрялся схватить или ударить, были обречены, но детей было так много, что смерть нескольких почти не имела значения. Шестьдесят два ребенка стремились его убить. Шестьдесят два ребенка старались изо всех сил.

Хейден смотрел на побоище, не отрываясь, так, словно на его глазах разворачивалась кровавая автомобильная катастрофа. А потом он увидел голубую маску. Схватка вообще была на удивление красочной, ведь большая часть детей были в маскарадных костюмах. Брызги ярко-зеленого, оранжевого и серебряного были повсюду… и все это непрерывно двигалось. И все же африканская маска была такого исключительно яркого синего цвета, что он сразу увидел, когда она упала. А потом он увидел, как Сьюзи Николс взлетела в воздух и затрепыхалась вперед и назад, как флажок на леске.

Тринадцатилетний Хейден, который боготворил Сьюзи Николс и нисколько не боялся этого чудовища, пробудился в нем и бросился ей на помощь.

Сорокалетний Хейден, который до смерти боялся Воскресных Костюмов и много чего еще, застыл на месте.

Он чувствовал, как оба его «я» с силой тянут каждое в свою сторону.

Мужчина многое знал. Мальчик не знал страха.

Почуяв испуганное сопротивление другого, мальчик отделился от мужчины, которым он когда-нибудь станет, и пошел спасать Сьюзи Николс в одиночку. Но, разумеется, это оказалось невозможно. Не успел он сделать и двух шагов, как энергия стала вытекать из него, словно кровь из артерии. Ему едва хватило сил повернуться к старшему Хейдену и просипеть:

— Помоги!

Мужчина видел храбрость, величие и глупость своего молодого «я». Но он больше не был этим мальчиком, эти качества давно испарились. Сколько лет прошло с тех пор, как он в последний раз был храбрым?

Потом он увидел, как мальчик пошатнулся и позвал его на помощь. Хейден знал, что должен попытаться спасти его. Он должен был спасти это храброе, полное надежд сердце.

Прикидывая, как это лучше сделать, Хейден окаменел. До него вдруг дошло, что и мальчик, и Воскресные Костюмы были здесь сейчас, вместе. Его «я» из прошлого и его кошмар из настоящего стояли перед ним одновременно. Сорокалетний Хейден был в двух шагах от тринадцатилетней Сьюзи, своих одноклассников из восьмого класса и так далее. И все они были здесь вместе, сейчас.

Хейден-мужчина видел сон про Воскресные Костюмы. Хейден-мальчик видел себя во сне опозоренным перед Сьюзи Николс. Каждому из них кошмар другого представлялся смешным. Мальчик не боялся Воскресных Костюмов, потому что такие твари страшны только для взрослых. А мужчина считал сон про то, как на школьной вечеринке из штанов вылезает деревянный пенис с сидящим на нем попугаем, дурацким, но ничуть не стыдным.

— Здесь нет времени. Все происходит сейчас.

Наконец-то он понял, что в смерти время, которое он знал и в котором жил, исчезло. Нет больше начал, середин и окончаний. Осталось только сейчас, но это сейчас включало в себя все мгновения, прожитые им за всю жизнь. Поэтому Хейден-мальчик и Хейден-мужчина сосуществовали здесь одновременно. И все Хейдены, какие только были с момента его рождения, — их опыт, знания, сильные и слабые стороны, — все они существовали сейчас.

Не мешкая, Хейден одним усилием воли послал мальчику все, чем он был сейчас. Он отказался от власти над мгновением и передал ее тринадцатилетнему себе. И тут же энергия, которая покидала мальчика, как кровь, хлынула в него назад. Он поднялся с пола и, лишь однажды оглянувшись, ринулся в бой с Воскресными Костюмами.

Скоро все кончилось, потому что никто из детей не испытывал страха перед взрослым кошмаром. Взрослые не помнят, что это значит — не испытывать страха.

Чудовище — не чудовище, если его никто не боится.

* * *

Броксимон и белый медведь Боб сидели за стаканом клубничного коктейля в кафе, когда мимо фланирующей походкой прошел Хейден. Первым его увидел Броксимон, и соломинка медленно выскользнула у него изо рта. Боб увидел выражение удивления на лице маленького человечка (тот пил свой коктейль, стоя на столе рядом со стаканом, который был выше его, и разговаривал с медведем).

— В чем дело?

— Глянь-ка на улицу. — И он мотнул головой.

Боб выглянул и увидел Хейдена, который шел с видом человека, который только что выиграл джекпот. Оба молча следили, как он проходит мимо.

— Быстро он.

— Я же говорю тебе, мужик не дурак.

— Ну да, Брокс, но ты подумай, это как-то уж слишком быстро. То есть я…

— Иногда бывает и так, Боб. — И он щелкнул пальцами. — Раз — и готово.

— Насколько я знаю Саймона Хейдена, мальчика и мужчину, он не из тех парней, у кого все «раз — и готово». Обычно он собственные шнурки без карты найти не может. Сколько ему сейчас было лет? Я что-то не понял.

Броксимон улыбнулся.

— Я тоже, но ничего удивительного. Наверное, он сейчас примеряет свои возрасты, как одежду. Вперемежку.

Оба поглядели на пустую улицу. Круглый смешной автомобильчик с черными надувными шинами, в точности как из комиксов Р. Крамба,[17] протарахтел мимо. Изо всех окон торчали огромные пальмовые листья.

Боб покачал головой:

— Наверняка ему помогают. Саймон не справился бы один так быстро — уж слишком сложно. Он им сейчас нужен, вот они и устроили все так, чтобы он понял. Иначе ему бы ни за что так быстро не разобраться, в чем тут штука со временем.

Броксимон знал Боба много лет. Оба они впервые оказались в одном сне Хейдена, когда тому было тридцать восемь. Они всегда ладили. Инстинкт подсказывал Броксимону, что медведю можно доверять.

— Боб, я знаю, что нам не положено задавать друг другу такие вопросы, но я все равно спрошу, потому что мне до смерти надоело ходить в потемках. Ты знаешь, что здесь происходит? Потому что я — нет. Я знаю вот столько. — И он поднял свой мизинец.

— Хаос обрел сознание, — без колебаний ответил Боб. — Он научился думать, и точно знает, что ему надо. Сейчас он пытается захватить власть. — Он поднял стакан и заглянул в него, раздумывая, что сказать дальше. — Раньше Хаос просто существовал, как камень или волна. Но в последнее время он ухитрился обзавестись мозгами и научился ими пользоваться. Теперь он хочет быть боссом.

— А как же все это… — Броксимон жестом обвел мир вокруг.

— Разве это не хаос? Мы с тобой сидим, пьем клубничный коктейль, разговариваем, мимо проезжает машина, набитая пальмами?

— Нет, это воображение, а не хаос. Человеческое воображение может быть хаотичным, но чаще всего оно — единственное неизменное доказательство существования Бога, доступное человеку.

— Если Хаос победит и захватит власть, то мы с тобой исчезнем. Это аксиома. Хаос затянет Саймона, его воображение и все, что оно создало, в свой водоворот и расплющит там в лепешку вместе со всем остальным. Ты видел, что остается от города, когда через него проносится торнадо.

Броксимон ужаснулся, но не удивился. У него были кое-какие подозрения на сей счет, кое-что из слухов и событий последнего времени связывалось воедино. Все смутно указывало именно в эту сторону, но услышанное теперь объяснение разместило все факты на одной четкой ужасной картине в массивной черной раме из страха.

— А что предпринимается, чтобы это остановить? И можно ли это остановить? — Еще не кончив говорить, Броксимон сам уловил хнычущие нотки в своем голосе. Словно перепуганный ребенок, который надеется, что родители его утешат.

— Есть одна женщина по имени Изабелла Нойкор…

— Изабеллу я знаю. Мы с ней встречались. Мне велели не подпускать ее к Хейдену, потому что он должен найти ее сам. И все. Больше мне ничего не сказали.

— Тогда ты знаешь, что она беременна. Они считают, что при правильном воспитании ее ребенок может помочь в борьбе с Хаосом.

— И что, это ребенок Хейдена? Этого они мне не сказали.

— Нет, он от другого. Отец умер, но его вернули к жизни, чтобы он обучил сына.

Броксимон коснулся лба, не веря своим ушам:

— Что? Но это же против всех правил.

По морде Боба скользнула улыбка.

— Правил больше нет. Осталось одно — выживает сильнейший. Хаос об этом позаботился. Поэтому я все это тебе и рассказываю; раньше мне бы ни за что не позволили. Ты же знаешь, как эта система работала. Но теперь ставок больше нет, и они готовы принять любую помощь.

Броксимон поводил указательным пальцем из стороны в сторону, как будто это был автомобильный дворник.

— Ну ладно, у нас есть Хейден и беременная Изабелла: что между ними общего?

— Саймону часто снилась Изабелла, когда он был жив, поэтому Хаос и затаскивает ее сюда, в мир его снов. Он пытается придумать, как заставить ее остаться и родить ребенка здесь.

— Боб, но это же невозможно. Здесь нельзя рожать — это же смерть. Ребенок будет мертворожденным.

— Именно этого и добивается Хаос.

— Ого! А Хейден тут при чем?

— Он создал этот мир. И только он может удержать ее вне его.

Загрузка...