Стена между нами

Глава 1. Сделай шаг в неизвестность

Аннотация:

Драконы покорили мой мир, навечно разделив его стеной и превратив людей в безропотных слуг. Однако цена победы оказалась высока: от нас, жалких смертных, зависит продолжение их рода. Я — одна из тех, кому по воле богов суждено стать примерной женой и матерью еще одного огненного. Кажется, всё уже решено, однако я выбираю иной путь: покорить сердце страшнейшего из врагов и, разделив его магию, обрушить ненавистную стену.

# Нежная героиня в суровом мире
# Адекватный и терпеливый герой
# Любовь вместо ненависти
# Коварный враг, неожиданный союзник, верные друзья
# Булочки и домашний уют (иногда)
# Горы, облака и волны (гораздо чаще)
# Всё не то, чем кажется вначале
# Непредсказуемый финал

~~~

— Прими благословение, Ли́ан, ибо по воле Прародителей отныне душа твоя и тело принадлежат племени драконов. Жертва твоя не будет забыта. Ступи на путь с легким сердцем.

Легкое утреннее солнце золотит канву облаков, тонкой дрожащей дымкой заливает окружающий мир. Вдыхаю свет, будто пью расплавленное золото, и почтительно склоняю голову. Киссаэ́р Ри́ан поднимает мою руку, сжимает запястье обеими ладонями — на коже проступает мерцающий белым пламенем знак из переплетенных треугольников. Не отрываясь смотрю на сияющий оттиск. Бездумная легкость наполняет разум. Вот и всё, я больше не принадлежу родной семье, деревне, народу. Отныне я избранная, отмеченная богами, та, кого отдадут за Стену в качестве ежегодной дани. Серп богов срезал жатву.

Отхожу в сторону, присоединяюсь к остальным. Нас много, десятки. Девушки, юноши, молодые женщины и мужчины. Крылатым всё равно, как нас звать, есть ли у нас родители, братья или сестры, любили ли мы кого по эту сторону Стены. Неважно, чисты мы или уже познали телесную близость, безразличен цвет волос и глаз. Простолюдины и богачи, мы равны между собой и равноценны для них. Если, конечно, их боги подтвердили, что каждый из нас способен принести в этот мир новую жизнь. Подарить несущему пламя дитя.

Киссаэр, или, как говорили в старину, жрец Прародителей, продолжает церемонию, но я не слушаю слова напутствия. Всё, что надо, уже было сказано наедине. Я помню этот разговор от начала до конца.

Рядом со мной стоит Мика, подруга детства, тоже избранная богами. Её лицо белее мела, губы крепко сжаты, в глазах — слезы. Но она держится, как и все прочие. Нас так учат, наставляют, готовят. Ардере, а на нашем языке драконы, — воплощенная сила, их боги — неотвратимое могущество. А мы, люди, колосья на их полях: захотят — срежут, захотят — сожгут до корней.

Ищу руку подруги и крепко сжимаю пальцы. Хочу поддержать, утешить, заверить, что вскоре огненных настигнет отмщение за все то зло, что они принесли нам в древности, за боль, в которую превратилась ежегодная церемония выбора.

Я хотела бы рассказать Мике о своей тайне, о надежде и дерзком плане. Смешно и символично, что в моих силах вернуть людям утраченную гордость. Я, слабая, маленькая, хрупкая человеческая женщина, могу стать тем, кто уничтожит власть огненных захватчиков.

Если буду осторожна. Если буду умна. Если буду терпелива. Если покорю сердце сильнейшего из них.

Но… Киссаэр прав, только молчание и терпение приблизят меня к цели, риск чересчур велик, от моего благоразумия зависит слишком многое. Я должна пройти по краю — и не оступиться, не сорваться в пропасть, не выдать себя раньше назначенного срока.

И я молчу, стараясь хотя бы теплом своего тела вселить в Мику спокойствие.

Прощание почти завершено. Жрец поворачивается к нам. Его спина напряжена, пальцы рук сцеплены в замок так, что костяшки побелели, но все равно я замечаю легкую дрожь. Изборожденное ранними морщинами лицо искажается от волнения, бездонные, как океан, глаза полны сострадания. Я благодарна ему за это. У жрецов нет выбора, они обязаны служить чужакам, хоть и живут среди нас, рождены нашими женщинами от наших мужчин. Однако они не обязаны быть бездушными и подлыми. Такими, как их несущие пламя хозяева.

— Ступайте и пройдите путь с честью и достоинством. Помните о славе, что принесет эта жертва людскому роду. Помните о нашей бесконечной благодарности.

Он отворачивается и воздевает руки над руинами в форме полукольца, частично врытого в землю: печальном напоминании о былом человеческом величии, отнятом захватчиками. Из пальцев киссаэра струится сила, и я уже знаю, что от нее на языке остается легкий солоноватый привкус.

Специально для нас раскрывают портал — невиданная роскошь и растрата магии, но ардере могут себе это позволить. Им, живущим за Стеной, нет нужды собирать силу по крохам, цедить ее по каплям, как драгоценное лекарство. Церемония перехода важна для них, отсюда и щедрость. Мы, избранные, слишком важный ресурс, драгоценный товар, который просто недопустимо растрясти на ухабистых дорогах.

Моих губ касается легкая улыбка. На мгновение я оглядываюсь. Отсюда, с церемониального холма, открывается воистину величественный вид: дома в долине, лента дороги, вьющаяся до самого горизонта, яркие зеленые холмы, укрытые разноцветным вереском, а позади — безбрежная синева. Ветер сегодня неспокоен, и океан тоже волнуется. Плавно вздымаются широкие валы, украшенные белыми султанами пены. Я не слышу звука, слишком далеко, но знаю, как шуршат камни в линии прибоя, как плачут чайки, как мерно вздыхает земля, невольно уступая силе вод.

Избранные один за другим исчезают в портале, но я стою, впитывая кожей и всем своим естеством эту красоту. Она безмятежна, горделива, чиста и прекрасна. Я заберу ее с собой, унесу в сердце, сохраню от посторонних глаз, буду черпать в ней силу и стойкость, если вера оставит мое сердце.

Рука Мики мягко высвобождается. Подруга на миг закрывает глаза, а потом резко разворачивается и исчезает в напряженно гудящем сиянии. Толпа за моей спиной вздыхает, но молчит, наблюдает за единственной фигурой в белом, все еще венчающей вершину холма. Киссаэр смотрит на меня в упор, потом легонько кивает. Я отворачиваюсь. Мне тоже пора.

Глава 2. Небо под ногами

Как только через портал проходят последние избранные, Дорнан гасит магию. Один из его людей разворачивает список и начинает вызывать нас по именам. Каждому новоприбывшему на шею надевают тонкую цепочку с небольшой серебряной пластинкой. Я удивленно рассматриваю сияющей магией оттиск: это не гравировка, черточки будто проступают из глубины металла, пульсируют в такт сердцебиению.

— Это ваши отличительные знаки, — поясняют громко, неспешно, словно мы скорбные умом и не понимаем, что происходит. — Каждый уникален, повторения исключены. Носите их при себе постоянно. Со временем вы получите право взять новые имена, но до тех пор это ваш единственный опознавательный знак на землях к северу от Стены.

Я прячу цепочку под одежду, криво улыбаюсь. Ни имени, ни прошлого. Тут они теряют значение. Когда я войду в дом мужа, он сам наречет меня, приняв тем самым под покровительство нового рода, сделав одной из них.

Его подчиненные рассаживают нас по нескольким специальным воздушным повозкам. У них высокие борта и ужасающе прозрачные стены и перекрытия, будто вырезанные из горного хрусталя.

— Не бойся, красавица, — слышу я голос уже знакомого стража. — Их не разбить даже силой ардере. Заходите.

Никаких торжественных речей, церемоний, словно наше появление здесь — нечто обыденное.

Владыка отходит в сторону и без всякого предупреждения оборачивается в истинную форму. Мы неотрывно смотрим на него, на многих лицах ужас. В этом обличье он выглядит отвратительно: массивное огромное тело, вытянутое, словно у ящерицы, острые шипы и иглы, тянущиеся вдоль хребта, в беспорядке торчащие в стороны, чешуя с неровными наростами, словно алти-ардере поразила неведомая болезнь, длинные когти искривлены и обломаны. Правая передняя лапа чудовища чуть короче левой, выгибается под неестественным углом. Крылья, как у летучих мышей, кожистые, блестящие, скользкие. Владыка массивен, неповоротлив, груб. В нем нет ни капли грации, только мощь, сила, угроза. От прежнего облика остаются только глаза — пронзительно синие, бездонные, полные неведомого внутреннего огня.

Но Дорнана не интересует, что мы о нем думаем, его ждут другие дела. Мгновение он смотрит на нас, потом равнодушно отворачивается. Несколько взмахов крыльями, широкий круг в небе — и он растворяется в мареве, пронизанном солнечным светом. Я смотрю ему вслед до рези в глазах, до слез, бегущих по щекам. Запоминаю.

Один за другим стражники меняют обличье и подхватывают повозки огромными когтями. Полет проходит в почти полном молчании. Легкие шепотки, тихие вздохи, но все же кто-то изумленно ахает, осмелившись глянуть вниз сквозь защитное стекло. Порт — единственный для людей вход в страну драконов — быстро остаётся за спиной. Теперь внизу, тянутся неровные гребни гор и покрытые изумрудной травой долины, вьются тонкие ленты рек. Прозрачная вода пенится на перекатах, буруны впитывают отблески солнца и сияют, будто снег на вершинах. Сверху мир выглядит совсем иначе, и мне кажется, что реки — это белая кровь, что струится по венам мира, созданного из любви Праматери и Праотца.

Но вот ардере переваливают очередной хребет и плавно спускаются к равнинам. Чем ниже, тем больше встречается лесов. Могучие деревья тянут ветви к небу, и те покачиваются, словно руки, поднятые в приветствии.

Мы огибаем последний отрог — и под нами расстилается огромный город. Алые крыши, серые дороги, арки мостов, перекинутых над полноводной рекой, пересекающей город. Ветер развевает тонкие вымпелы на башнях могучего замка, играет знаменами. Мы проносимся над ними и оказываемся в кольце защитных стен.

Небесные повозки бережно опускаются на траву.

— Ну как, красавица, понравилось небо?

Стражник, вновь ставший человеком, подает мне руку, помогает выбраться наружу. Улыбается. Окидывает взглядом от макушки до пят. На лице любопытство, словно он диковинного зверька рассматривает. Ни капли похоти или презрения. Я выдавливаю ответную улыбку.

— Спасибо. Пока не уверена.

— Еще распробуешь, — хмыкает он. — От неба сложно отказаться. Я бы не смог. Все бы отдал за крылья, включая жизнь.

— А мне понравилось лететь, пусть даже только так, — тихо, но отчетливо произносит Мика, глядя прямо в лицо собеседника. — В этом есть своё великолепие.

— И свобода, — тут же с охотой отзывается он. — Поймете со временем.

Один из его товарищей замирает неподалеку, прислушиваясь к нашему разговору, потом выдает резкий свист.

— Думаю, пора прощаться. Владыка запретил надоедать вам в первые дни, как любезно напомнил мне Силлаг, слишком большие перемены требуют времени для осмысления. — Он отступил на шаг и слегка поклонился. — Можете звать меня Кеган. Мы оба служим тут, во дворце, и участвуем в церемонии выбора, так что, без сомнения, еще увидимся.

Он на мгновение прикладывает сжатый кулак к сердцу, а после разворачивается и уходит. Нас передают на попечение дворцовых слуг, размещают в отдельных покоях. Невероятное расточительство: отныне нам предстоит жить как богачам из сказок. У каждого есть дорогая сменная одежда, ванная комната, мебель, кровать.

— Расходитесь и приведите себя в порядок. Вам помогут, — объясняет нам пожилая байниан-ардере, женщина из рода огненных, видимо, старшая над слугами. — Вы можете свободно гулять по всему крылу и внутреннему саду, но в основную часть замка вас не пустит стража. Пока.

Я киваю. Киссаэр рассказывал нам, что так и будет. Ардере могущественны и богаты, они могут позволить себе держать нас на длинном поводке. Кормить лучшей едой, облачать в нарядные одежды, дарить ценные вещи. Мы для них забавные и крайне полезные питомцы. Отчего бы не проявить щедрость?

Глава 3. Воспоминания

Хорошо помню, как меня отдавали. 

Все пригодные в этом году к жеребьевке приходят в храм, там киссаэр состригает у нас по пряди волос. Это символическая дань, которую, впрочем, огненные собирают с не меньшей тщательностью, чем самих людей. Киссаэр говорит, что для проверки пред ликом богов требуется что-то, несущее на себе наш отпечаток. В древности проверяли кровь, потом оказалось, что даже волосинки довольно.

Я спрашивала, как именно это происходит, но, увы, жрец не смог ответить.

— С нами не делятся священными знаниями, лишь требуют неукоснительного выполнения обряда. 

Это была уже третья проверка в моей жизни. Всякий человек, достигший восемнадцатилетия, но не перешагнувший порог тридцатилетия, проходит ее ежегодно. Первые два раза окончились неудачей, и я искренне надеялась, что так будет снова. Потому очень удивилась, когда в наш дом явился старый жрец и долго беседовал о чем-то с матерью и отцом за закрытыми дверями. Мама выбежала из комнаты вся в слезах, отец после той встречи молчал два дня.

А потом мне поставили метку и отправили в соседний городок, на общий сбор. Мы с Микой оказались теми, на кого указали боги ардере, и родители не посмели спорить. Сельский киссаэр долго вздыхал и сетовал на несправедливость судьбы, ведь уже несколько лет беда обходила нашу деревушку стороной. Однако деваться было некуда. Мы с Микой приняли благословение Праматери и Праотца и стали собираться в дорогу. 

Я очень хотела забрать с собой хоть что-то, напоминающее о доме: нарядную одежду, которую мы с мамой вышивали к праздникам, что-то из украшений, дешевых, но дорогих сердцу. А больше всего — книги, по которым папа учил деревенскую ребятню читать. Старинные фолианты, повествующие о подвигах древних героев, чести и славе рода людского. Папа всегда говорил, что это выдумки, но я верила, что это правда, и детской сказкой их сделала недолговечная человеческая память. 

Увы, ничего забрать мне не позволили. «Ардере дадут вам все необходимое. Они богаты и щедры к своим избранникам. Всё, чем вы дорожили прежде, покажется ничего не стоящей безделицей рядом с их сокровищами», — сказал старый жрец.

Провожали нас скромно и быстро, мало кто из соседей и знакомых осмеливался поднять на нас глаза. Слишком много там было: радость, что в этот раз злой рок обошел стороной их дома, жалость к нам, избранным для великой судьбы, ненависть к тем, чьими женами нам предстоит стать. Впрочем, нашлись и те, кто завистливо вздохнул, мол, повезло, будете жить по ту сторону Стены.

За этот шепот хотелось ударить. Крикнуть в лицо: «Займи мое место, стань избранной! А мне оставь семью и дом, где я родилась. Испей эту чашу до дна! Отдай свое тело ненавистному, понеси от его семени, приведи в мир нового огненного. И лишь тогда суди о том, чего не знаешь!» Слеп тот, кто завидует чужой судьбе, не ведая о цене, уплаченной за нее.

Но я молчала. Улыбалась. Топила бурю негодования в бескрайнем океане смирения, зная, что непокорностью причиню только новую боль себе и родным. 

Все, что я могла, — это шептать слова воззвания: «Склони голову пред синевой взгляда ардере, ибо гнев его — кара свыше. Судьба твоя — его воля, путь твой — его полет, душа твоя — сила его крыльев». 

Потом была недолгая дорога, несколько городов, где мы встречались с другими избранными. Мы почти не разговаривали, не хотели делиться своими страхами и надеждами. А надежды были, это точно. Даже Мика странным образом изменилась в последние дни. Обычно тихая и незаметная, она стала еще молчаливее, собраннее, строже. Но воодушевленнее. И хотя я видела, как тяжело ей дается расставание с домом, чувствовала, что надломленность, долгие годы жившая в ней и ставшая её частью, исчезла в одночасье.

А вот я с каждым днем теряла уверенность в том, что выдержу это испытание с честью. Сперва слова молитвы еще утешали, но чем ближе подходил день церемонии, тем острее я ощущала желание сбежать. Неважно, как и куда, лишь бы подальше. Даже мысли о родных отступили на дальний план. Их же не могут наказать за то, что случилось за много дней пути от дома? 

В один из вечеров я выбралась в узенькое окошко своей комнаты при храме, перебралась по веткам яблони через невысокий забор и затерялась в узких городских улочках.

На постоялом дворе я подслушала, что утром из города уходит торговый обоз, пробралась в сарай, спряталась на телеге с тюками. Думала, через день или два смогу уйти в лес, скрыться, сменить имя, но вскоре узнала, что метку избранным ставят не ради красоты. 

Меня обнаружила спешно высланная вдогонку стража за час до полудня, когда телега уже удалилась от города на приличное расстояние. Никто не поднял на меня руку, не наказал, даже голоса не повысил. Просто вернули обратно, пояснив, что, если мне удастся ускользнуть от глаз людей, ардере всё равно почуют меня. Поиск избранных — один из немногих поводов, дающих крылатым право беспрепятственно путешествовать по нашим землям.

— О себе не думаешь, так вспомни о тех, на чьи головы падет гнев несущих пламя, если ты не прибудешь на церемонию вовремя! — выговаривал мне один из жрецов.

А я с остервенением терла руку, стараясь уничтожить магический оттиск на коже. 

Келья встретила меня молчанием и тишиной, даже Мика не зашла проведать, а может, ее просто не пустили. Зато вечером явился иной посетитель.

— Позволь войти, дитя.

На пороге застыл неизвестный человек. Серая ряса, обувь из хорошей дорогой кожи. Темные волосы словно пеплом посыпаны, лицо обветренное, изрезанное слишком ранними морщинами. Но глаза — дивные, светло-голубые, словно озера под летним солнцем.

Глава 4. Юность Дорнана

Дорнан ждал этого дня, как осужденный на смерть преступник собственную казнь: со странной смесью нетерпения и отвращения. Каждый год всё повторялось по кругу: дрожь, напряжение, осторожные взгляды, да и те больше в пол. Гнетущее молчание, приглушенные всхлипы, вспышки дерзких людских надежд, подпитанные сказками и суевериями. Такие же беспочвенные, как и их страх. 

И острые уколы совести за то, что он вынужден причинять боль каждому из избранных. 

Ненависть стальным панцирем ложилась на его плечи, сковывала движения. Алти-ардере стоило огромных усилий держать себя легко и беззаботно, чтобы никто из новоприбывших не испугался еще больше. Довольно с них и того, что уже произошло, а он… он выдержит, как выдерживал все годы прежде.

Владыка знал, что первый день самый тяжелый. Пройдут считанные часы, люди согреются, убедятся, что им ничто не угрожает, отдохнут — и первая волна искажения реальности пойдет на убыль.

Подумать только, если бы не стена лжи, навсегда разделившая их народы, этого всего можно было бы избежать!

Да, избавиться от гнусного обычая собирать ежегодную дань ардере не смогут еще долгие десятилетия, может, даже века. Но вот ненависть, выпестованную и взлелеянную людьми, можно развеять, как некогда было сделано тут, к северу от Стены.

В юности Дорнан не мог понять, почему все кругом твердят, что ненависть убивает. Думал, всё наоборот: она питает, подстегивает, заставляет двигаться вперед. Делает сильнее, дарит могущество. Не в этом ли суть любого из их народа?

Ардере — горящие. Они — пламя, а пламя — это свет. Легкий, прозрачный, восхитительный, неуловимый. И едва вставший на крыло юноша с упоением парил в небе, купаясь в лучах ласкового светила. Жизнь была легка и беззаботна… Пока однажды, презрев запреты родителей и законы стаи, он не устремился на юг, за Стену. 

Дорнан верил, что стоит людям хоть раз увидеть истину — и мрак сомнений отступит, разобьет оковы ненависти, расставит всё по местам. И кому, как не ему, наследнику и будущему владыке всего рода, следует исправить ошибку прошлого? 

Он летел на юг с открытым сердцем, преисполненный веры в то, что изменит этот мир раз и навсегда.

Он ошибся.

Всего несколько минут полета над землями людей изменили всё.

Реальность настигла сразу же, обжигающе больно хлестнув по плечам, развернутому полотнищу прозрачных крыльев, скрутив и изломав корону рогов на голове. Тело, светящееся в утренних лучах подобно льдинке, исковеркало, согнуло, выкрасило в буро-серые тона, налило неподъемной тяжестью.

Не успев понять, что происходит, молодой ардере рухнул вниз, начисто сметя пару домов и чей-то фруктовый сад на окраине безымянной деревни. Боль пронзила его сознание раскаленным копьем, заставила реветь и изрыгать пламя, бить по земле хвостом, внезапно обросшим острыми шипами. 

В тот день Дорнан впервые ощутил всю тяжесть людской ненависти. И осознал шаткость своего положения и хрупкую уязвимость собственной природы.

А потому был рад, когда черное забытье поглотило его разум.

За сбежавшим наследником явились тем же вечером. Подняли бесчувственное тело острыми когтями, унесли прочь от людских селений, бросив напоследок местному старосте мешочек золотых монет — плату за причиненные разрушения и доставленные неудобства. 

Заплаканное лицо матери и суровый взгляд отца стали самым жутким наказанием за дерзость из всех возможных. 

Нельзя ненавидеть. 

Многоголосый хор произнес эти слова на первом настоящем испытании: проверке на зрелость. В тот год они стали его приговором, доказав неготовность шагнуть во взрослый мир. Через год — снова. 

Дорнан метался по своим покоям загнанным зверем, искал утешения в воззваниях к богам и старым книгам. Уговаривал себя забыть тех, кто сотворил весь этот кошмар с ним, с его народом, но возмущение открывшейся правдой кипело подобно лаве в жерле вулкана. Как простить тех, кто практически уничтожил тебя, сверг с небес, разбил о камни, едва не лишив жизни?

Нельзя ненавидеть. 

Отчего людям можно, а ардере запрещено? Так не бывает! В этом ли справедливость? Таково ли слово Праматери, таков ли завет Праотца? Да и потом, можно ли перестать ненавидеть по чьему-то приказу? Дорнан долго пытался осмыслить эту фразу. Быть может, это не наставление, а головоломка, которую следует разгадать? Он настойчиво отыскивая зерно лжи, заложенное всего в двух словах.

Нельзя ненавидеть.

Что-то было не так, юный ардере чувствовал это не разумом, а сердцем. Понимание оказалось подобно озарению: любой запрет — принуждение и нарушение свободы воли, естественного течения жизни. Нельзя запретить ветру дуть, воде — течь, огню — гореть. Тот, кто запрещает ненавидеть, подобен глупцу, заливающему маслом костер. 

Но просто взять и вырвать из груди чувства тоже не удастся. Сперва следует понять, чем заменить образовавшуюся пустоту, а для этого научиться наблюдать, слушать, созидать. И только потом, примирившись с собой, идти дальше. 

Он даже рассмеялся, удивившись тому, как просто решается эта загадка. И мысленно поблагодарил тех, кто заставил его думать над ответом долгих два года. В этот раз Дорнан с легкостью прошел проверку, а когда пришло его время — принял титул и обязанности повелителя рода.

Глава 5. Перед испытанием

— Почему ты пыталась сбежать?

Мика впервые спрашивает меня об этом. Мы сидим на ее кровати, тесно прижавшись друг к другу. Нам не холодно, но отчаянно неуютно. Все вокруг кажется чуждым и странным. Роскошь предоставленных покоев сбивает с толку и подавляет. На ее фоне мы все кажемся маленькими, незначительными, блеклыми. Все происходящее ирреально, чужие слова, указания, советы будто бы скользят по поверхности сознания, не задевая ни разум, ни сердце. 

— Разве ответ не очевиден? — спрашиваю тихо. 

— Не совсем, — Мика склоняет голову набок, отчего ее темно-каштановые кудри волной падают на плечи и грудь. — Ты всегда была очень спокойной, рассудительной, в высшей мере разумной. Ты не можешь не понимать, какие блага получит теперь твоя семья. Возможно, благодаря тебе они навсегда выберутся из нищеты, твой брат и сестры получат достойное образование, родители будут обеспечены в старости. А у тебя есть шанс остаться в новом мире, полном чудес, изобильном и спокойном.

— В роли рабыни, да. Много ли в этом счастья?

Мика пожимает плечами, застывает, задумчиво глядя в окно.

— А какая судьба ждала тебя дома? Возможно, ты влюбилась бы, вышла замуж, родила детей — и с ужасом ждала, что однажды на них укажут боги и тебе придется отпустить их в неизвестность. Сейчас, по крайней мере, ты точно знаешь, что они будут рождены свободными и сами выберут свою судьбу.

— Не высока ли цена?

— Может, — Мика пожимает плечами. 

— Не знаю, — вздыхаю тихо. — Хочу верить, что моя жизнь принадлежит только мне. Покорность — это для овец в стаде… 

Она усмехается. Не зло, скорее печально, как мудрая старшая сестра. На самом деле Мика младше меня на несколько месяцев, но иногда мне кажется, что между нами пропасть длиной в десять лет.

— А ты почему не пыталась сбежать? — спрашиваю, просто чтобы не молчать.

— Потому что хотела попасть сюда. Боялась… и надеялась от всего сердца.

— Почему? — я даже привстаю от изумления, вглядываясь в лицо подруги, но нет, она не шутит.

— Понимаешь, — на ее щеках вспыхивает румянец волнения. — Ардере — мой шанс, возможно, единственный, стать матерью. 

Хмурюсь, звучит странно и непонятно, но Мика поясняет:

— Помнишь, когда нам было по двенадцать и мы гуляли на реке зимой, я провалилась под лед?

— Конечно, такое не забыть, я боялась, что ты умрешь от лихорадки. Но Прародители милостивы и сохранили тебе жизнь.

— Я почти никому не говорила, но те краткие минуты в ледяной воде не прошли бесследно. Праматерь спасла меня, но не мою женскую суть. У меня почти нет лунных дней, постоянно мучают боли вот тут, — она положила руки в самый низ живота. — А еще мне часто не хватает воздуха, словно что-то сжимает легкие — и сердце пускается вскачь без причины. Мама все глаза выплакала, ходила и к лекарям, и к ведающим, меня поили травами, надо мной читали молитвы, даже колдовать пытались, но все впустую. Лекари сказали, что вряд ли я смогу понести. И тут боги указали огненным на меня. Это ли не подарок? Ведь забирают только тех, кто может дать новую жизнь, значит, я все-таки способна зачать дитя. Неважно, кем будет его отец, главное, что это будет мой ребенок.

Она переплетает пальцы и сжимает их так, что костяшки белеют. 

— Я знаю, что никогда не покину своего малыша. Сделаю все, чтобы его отец захотел оставить меня навсегда. И когда через пять лет получу шанс обрести свободу, не воспользуюсь им. 

Молчу. Что тут говорить? У каждого здесь своя печаль, свои страхи и надежды. Я бы хотела осудить Мику, но язык не поворачивается. 

— Ты никогда не рассказывала об этом.

— Никто не знает, сперва я стыдилась этой неполноценности, а потом поняла, что никому, кроме самых близких, нет до этого дела. Если ардере верят, что я могу родить, если в их силах исцелить мое тело, я буду считать себя счастливейшей из смертных.

Я выдавливаю улыбку, очень надеюсь, что она выглядит искренней и обнадеживающей. Привлекаю Мику к себе, обнимаю за плечи, глажу по волосам, а потом отстраняюсь и говорю со всей возможной твердостью:

— Ты станешь матерью, я уверена. Самой лучшей из всех возможных. И будешь счастлива со своим мужем. Не знаю, кто им станет, но он везунчик. Проклятье! Настоящий крылатый везунчик.

***

Следующий вечер приносит новости: завтра утром состоится первое испытание. Ардере хотят проверить своих будущих избранниц и избранников на ловкость, выносливость и силу. На ум приходит нелестное сравнение с лошадьми на ярмарке, но я прогоняю эти ядовитые мысли как можно скорее.

Нас поднимают еще до рассвета. Бледная сизая линия очерчивает линию горизонта на востоке, но небо еще усыпано яркими колючими звездами. 

Служанка раскладывает на кровати наряд, присланный специально для этого дня.

— Что это? — спрашиваю удивленно. 

Передо мной нечто, похожее на охотничий костюм, сшитый из добротных, плотных материалов. Мужская куртка, мужские штаны, высокие сапоги с грубой подошвой.

— То, в чем удобно ходить по горам, — терпеливо объясняет девушка.

— Но ведь это неженские вещи.

— Отчего же? — в ее глазах искреннее удивление. — Они удобны и по-своему красивы, не стесняют движений, легки на теле, дают тепло, защищают от ветра. Примерьте, вам точно понравится.

Глава 6. Вверх

Первые два часа мы идем налегке. Травы, напитавшиеся за ночь росой, холодят ноги сквозь тонкую ткань, но влага быстро испаряется. Мы молчим, смотрим на разгорающийся рассвет, на сказочную игру света в облачном покрове. Каждый думает о своем, но я вижу, что все мы бросаем осторожные взгляды по сторонам, словно ждем нападения. 

Долина, прежде казавшаяся ровной вогнутой чашей, на деле оказывается изрезанной мягкими балками и покатыми холмами. Словно рябь на поверхности океана, они испещряют все пространство кругом. 

Сперва я еще вижу другие группы, неспешными букашками ползущие по склонам, потом перестаю смотреть — волны холмов прячут нас друг от друга слишком надежно. В какой-то момент ловлю себя на мысли, что, если бы не четкая цель, я бы, пожалуй, быстро потерялась в этих спусках и подъемах, сбилась с нужного направления.

— Странное чувство, — замечает один из наших спутников, самый старший на вид, серьезный крепыш с рыжеватыми кудрями, — нас тут много десятков, и все равно мы словно одни. 

Мне сложно не согласиться, я тоже чувствую себя крошечной травинкой, затерявшейся в необъятных горных просторах. Мы делаем короткий привал, обмениваемся несколькими фразами и робкими улыбками, обсуждаем дорогу. 

— Признаться, меня радует, что пока все просто, — замечает второй наш спутник. —  Похоже, они решили нас напугать. Не хотят торчать на смотровых площадках весь день, а если мы поскорее разделаемся с заданием, то и они отдохнут. Как думаете?

— Или хотят посмотреть, как мы будем вести себя перед лицом неизвестной опасности, — предполагает Мика.

— Так вроде справляемся. И вообще, что носы повесили? Тепло, красиво, сердце радуется. А с песней дорога в два раза короче. Пойдем дальше, что ли?

Он поднимается первым, напевая игривую мелодию, вплетает в нее незамысловатые слова:

— До дна! За первую любовь,

За счастье, за судьбу,

За путь, что под гору пошел,

За бедняка, что клад нашел,

За моря глубину.

Плесни до края, не скупись,

Дрова подбрось в очаг.

С тобой вдвоем мы дом найдем,

И станем жить уютно в нем,

В горах да в облаках...

Солнце всё выше, травы высыхают, воздух парит, начинает припекать. Раскаленный шар полузакрыт пушистыми облаками, ветра почти нет. Душно. Расстегиваю тонкую куртку, ослабляю ворот рубашки, дышать становится легче. На следующем привале певец внимательно рассматривает вершину.

— Интересно, тем, кто доберется первыми, положена особая награда? 

— А ты проверь, — последний наш спутник, до того хранивший молчание, откидывается на травы и блаженно закрывает глаза. 

Его собеседник трет лоб: 

— Вы не подумайте, я не хочу бросить вас одних, но тут вроде бы безопасно. И погода чудная, уверен, что все доберутся без проблем. А я хотел бы попробовать взобраться к развалинам первым. Мы с отцом зарабатывали валкой леса в горах, для меня такой подъем — плевое дело.

— Так хочется поскорее попасть в объятия огненной женщины? — любопытствует «молчун». — Или думаешь, победителю позволят выбирать? Пф-ф! Какая разница, кто из них станет твоей женой, если решать не тебе?

— Да ну её! Эка невидаль: жениться на той, на кого укажут! Мне что так, что эдак отец бы невесту подбирал. И вообще, я хочу доказать что-то не ардере, а себе. Это важно, понимаете?

Приподнимаюсь, что-то в его тоне кажется мне неуловимо правильным. Мика тоже слушает с интересом.

— Кажется, — смущенно поясняет певец, — что нашу судьбу определили за нас, указав единственную цель. Но ведь то, кто и как доберётся до неё, решают не они. И как мы будем чувствовать себя — тоже. Мой старик всегда говорит, что даже падающее дерево может быть грозным противником. 

Мика кивает, я и рыжий крепыш тоже. Молчун машет рукой в сторону вершины:

— Иди, если так хочется. А вот я не спешу. Мне тут нравится больше, чем в каменном мешке города. Кто его знает, как сложится дальше, буду наслаждаться моментом.

Спор стихает сам собой. Певец поднимается на ноги, кивает нам на прощанье:

— Встретимся под облаками.

Рыжеволосый в задумчивости переводит взгляд с удаляющегося смельчака на нас.

— Остаться с вами? 

Мы с Микой не сговариваясь качаем головами.

— Справимся.

— Эй! Погоди! Вместе пойдем. 

Два человека взбираются на холм и исчезают за изгибом вершины. Во многом они правы, и потом, у каждого свой путь и своя судьба. Мика словно мысли мои читает: поднимается на ноги, закидывает мешок на плечи, посылает мне приглашающую улыбку. Встаю, не вечность же тут сидеть.

— Ты с нами? — спрашиваю последнего парня.

Он в задумчивости качает головой, садится, скрещивает ноги, срывает колосок и принимается его грызть.

Глава 7. На вершине

От неожиданности я едва не теряю равновесие, стремительно оборачиваюсь.

— Осторожнее.

Дорнан, сам алти-ардере, стоит, небрежно прислонившись к обломку колонны. Его одежда почти сливается по цвету с влажным камнем, наверное, поэтому я его не сразу заметила. Он медленно подходит ко мне и подает руку, помогая спуститься.

Касаюсь его пальцев, мысленно ругая себя за несдержанность. Смысл сказанного доходит до меня с опозданием. Тройка — это значит, что после двух наших спутников сюда никто больше не поднимался. Бросаю тревожный взгляд на склон под ногами, но всё уже затянуто облаками, если Мика и там, я этого не увижу.

— Тебе повезло, впечатляющая красота, недоступная для многих. Увы, погода в горах переменчива, думаю, скоро небо затянет окончательно. Так что считай солнце наградой за храбрость и целеустремленность.

Ардере выпускает мою руку, отходит в сторону.

— Ты молчишь. Боишься?

— Я не боюсь, господин. Просто не знаю, что следует говорить, — от его пристального взгляда пробегает озноб, на смену искристой радости приходят тревога и смущение.

— Можешь спросить о награде.

Он кивком головы указывает на кристалл, все еще зажатый в моей левой руке.

— Вставь его в углубление по центру площадки.

Покорно выполняю то, о чем просит ардере. Вспышка — и прозрачном воздухе возникает картинка. На ней мама, отец, мои сестры, брат. Они ужинают, беззвучно смеются. С удивлением замечаю на столе мясо, свежие фрукты, медовые сладости, всё то, чего мы почти не могли себе позволить. Самый дальний край стола пуст, но украшен вышитой салфеткой, на ней — лишняя тарелка. Мама бросает туда косой взгляд и протяжно вздыхает, отец, заметив это, сжимает ее плечо, наклоняется, целует в висок.

Потом картинка резко меняется, я словно бы вижу свой дом с высоты птичьего полета. Прохудившаяся крыша починена, у вечно пустой коновязи топчется упитанная лошадка с сильными ногами. Неужели выкупа, что дали за меня лхасси, хватило на то, чтобы купить лошадь? Сердце сжимается от щемящей тоски и радости: теперь вспахать поле будет гораздо проще, родителям не придется ломать спины непосильным трудом, отец сможет вернуться к обучению детишек, какие-никакие гроши, а всё же в семью.

Картинка вновь меняется. Я вижу маму, она беседует с деревенским жрецом в храме и мнет в руках распечатанное письмо, на нем — печать ардере. Видно, что мама взволнована, киссаэр же улыбается. Мне отчаянно хочется успокоить родных, сказать, что у меня всё хорошо, крикнуть так сильно, чтобы хотя бы отголосок долетел до родной долины. Я протягиваю руку, осторожно касаюсь призрачного лица, но изображение уже бледнеет и тает.

Со вздохом отступаю.

— У тебя красивая семья, — замечает Дорнан. — И ты очень похожа на мать, теперь ясно, откуда в тебе эта твердость.

Его голос вырывает меня из воспоминаний. Оглядываюсь, оказывается, алти-ардере все это время стоял за моим плечом. Да как он вообще посмел?! Кем бы он ни был, это моя семья, моё сокровенное. Низко подглядывать за чужим счастьем или горем вот так, исподтишка!

— Что вы имеете в виду? — спрашиваю подчеркнуто холодно, забыв про всяческую почтительность.

— То, как похоже вы обе справляетесь с волнениями и страхами. Ты злишься, что я посмел увидеть нечто, предназначенное для тебя одной? — тут же улавливает истинное значение моих слов владыка. — Напрасно. Один из соарас специально прибыл в те края, чтобы сохранить для тебя это воспоминание.

— Неужели? Или это иллюзия, созданная вашей магией, как те, другие, голоса и люди в тумане? — указываю рукой вниз.

Странно, но на лице владыки отражается заинтересованность.

— Ни один из нас не создает видений, — качает он головой. — Всё, что ты услышала или увидела внизу, — это испытание, посланное духами долины. И, судя по тому, что тебе удалось подняться, ты доказала им, что стоишь вершины.

Меня охватывает тревожный холод. Приближаюсь к кромке камней, выглядываю наружу, но облака затянули почти всё, лишь сквозь отдельные прорехи видны зеленые склоны.

— А могла не подняться?

— Вполне. Сдаться, заблудиться. Поэтому у каждого участника есть тревожный маяк. Суть проверки в том, чтобы осознать то, что обычно скрыто, взглянуть на свои страхи, а не погибнуть под их гнетом. Ты удивишься, но не всякий молодой ардере может преодолеть подъем с первого раза.

— Даконы тоже приходят сюда?

— Такова традиция. Юноши и девушки должны совершить восхождение, чтобы получить предзнаменование. Только после этого их признают совершеннолетними. Так что в некотором смысле теперь каждый из победителей стал ардере. — Дорнан делает паузу, потом внезапно добавляет: — Я справился с третьей попытки.

Это признание заставляет меня прислушаться к словам владыки еще внимательнее. А он продолжает пояснять:

— Сомневающимся приходят разные образы: из прошлого, будущего. Иногда — подсказки, иногда — предостережения. Тем, кто точно знает, чего хочет, туманные образы не нужны. Два твоих соотечественника не увидели ровным счетом ничего. Для них это была простая прогулка.

Бездна. Надо было держать язык за зубами. Теперь Дорнан знает, что я сомневаюсь. Или боюсь. Или есть что-то, смущающее ум и сердце. И будет искать в моих словах и поступках двойное дно. Как глупо было проговориться о такой мелочи!

Глава 8. Где пламя, там и ардере

Еще долгих два часа я стою на площадке одна. Всматриваюсь в ставшую непроглядной мглу. Но мир, поглощенный туманом, молчит. Портал в нескольких шагах от меня, но я не спешу уходить. Жду Мику, надеюсь, что еще чуть-чуть — и она явится. Я скажу ей что-то вроде: «Как долго ты шла, под нами целый мир, хоть его и не видно». Она рассмеется и ответит: «Не выдумывай».

Но минуты утекают одна за другой, влага покрывает теплый серый камень бисеринками воды,  пробирается под одежду. Дую на озябшие пальцы, растираю ладони, чтобы согреться.

Дорнан сказал, что мое испытание закончено и я могу возвращаться, но мне хочется ждать, хочется верить, что Мика тоже не сдалась. Удивительно, но больше никто из участников не поднимается на эту вершину, наверное, все решили, что не стоит тратить силы и забираться на самую далекую из возможных.

Я меряю площадку шагами, жду, но время идет неумолимо. Начинается дождь. Трава и камни под ногами становятся скользкими, теперь будет тяжело подняться по склону. 

«Ну, Мика, где же ты? Я знаю, тебе хватит сил». 

Капли стекают по моему лицу, волосы намокают, становятся тяжелыми. Я не сразу вспоминаю, что можно накинуть капюшон. И всматриваюсь в белесую хмарь до рези в глазах.

За спиной раздаётся легкий треск. Оборачиваюсь, удивленно смотрю на портал, из которого выходит незнакомый соарас.

— Госпожа, — в его тоне явственно скользит удивление. — Почему вы все еще не покинули площадку? Ваше испытание окончено. Неужели вас не встретили?!

— Нет-нет. Обо мне позаботились. — Он замечает на мне плащ, по лицу его скользит тень удивления. — Я жду подругу. Мы покинем площадку вместе.

— Госпожа, пора идти, вы промокнете и простудитесь.

— Еще немного, она вот-вот появится, я уверена.

— Нет, — твердо отвечает он и подхватывает меня под руку. — Время испытания вышло.

— Как? — спрашиваю я изумленно. — Ведь по правилам...

— Все остальные участники уже достигли цели или сдались, — поясняет он равнодушно. — Вы последняя. Прошу, следуйте за мной.

Немыслимо! Неужели это всё? Разочарование сворачивается под сердцем холодной змеей. Мика так хотела покорить эту вершину! Она сдалась? Зажгла тревожный маяк? Быть может, просто сбилась с пути или оступилась на крутом склоне?

Я в последний раз обвожу взглядом окрестности, но не замечаю ни тени, ни звука, ни шороха. Соарас за моей спиной начинает нервничать, подходит ближе, берет меня за руку.

— Госпожа! — возмущенно вскрикивает он. — Вы же в кусок льда превратитесь. Немедленно назад.

Он почти силой вталкивает меня в портал. Мы оказываемся в дворцовых покоях.

— Лекаря госпоже, — командует незнакомец сухо. 

Кругом суетятся люди, ардере. Меня вовлекает в водоворот незнакомых лиц. Замечаю неподалеку кое-кого из других избранных, как и я, они прибыли недавно. Это видно по мокрой одежде, покрасневшим рукам и обветренным лицам. Оглядываюсь по сторонам, ищу Мику, спрашиваю о ней, но мои вопросы остаются без ответа.

Меня передают под покровительство пожилого лекаря и его помощника. 

— Ох, госпожа, — недовольно ворчит старик, — сколько вы провели в мокрой одежде на ветру? Час? Два?

Смотрит сурово, но в глазах озабоченность и сочувствие. Его руки сухие и теплые, глаза серые, человеческие.

— Ждала подругу, — отвечаю тихо, — но она не явилась.

Лекарь фыркает недовольно. Заставляет отойти за ширму и немедленно переодеться в сухое. Растирает мне ладони, приносит выпить что-то терпкое и обжигающее горло. С непривычки я кашляю, слезы наворачиваются на глаза. 

— Что за дрянь? — спрашиваю сипло.

— Настойка на травах, приведет вас в чувство. А теперь отправляйтесь к себе, служанка сделает вам горячую ванну. Как следует прогрейтесь и позвольте горничной растереть себя маслами. Потом ложитесь отдыхать.

— Что с моей подругой? Как ее найти?

— Завтра найдете. А сегодня — марш греться и отсыпаться, — недовольно бурчит он.

Отталкиваю его руку. 

— Позовите старшего. Где Дорнан? Хочу поговорить с ним.

— Если владыка пожелает вас видеть, вам сообщат. А пока пройдите со слугами. Госпожа, прошу. Это для вашего же блага. Не вынуждайте меня звать стражу.

О да, конечно, стража быстро выполнит свою работу, тут я не сомневаюсь. Стискиваю зубы, тихо шепчу:

— Вы же человек, как и я. Почему вы на их стороне?!

— Я на вашей. Только вам это еще не понятно. Ступайте. — Сердитый взгляд прошивает насквозь.

Что ж. Я запомнила, поверьте. Встаю, подхватываю подаренный плащ, ухожу вслед за горничной. В покоях меня ждет горячая ванна, но меня трясет от злости. 

— Вон, — приказываю коротко. Лили бросает на меня   перепуганный взгляд, отчего становится стыдно. Девочка не виновата в моем дурном настроении. 

— Лекарь приказал...

— Плевать. Я устала, буду спать. Остальное — завтра. Ступай.

Глава 9. У каждого есть тайны

Когда последняя избранная скрылась в мерцании портала, киссаэр Риан позволил себе победную улыбку. Долгие годы наблюдений, опасных переговоров и бесплодного ожидания завершились. Огромная работа наконец принесла свои плоды. 

Жрец и сам не сказал бы, когда именно смутная мысль обрела не только четкие формы, но и шанс на воплощение. Как и всякому дерзкому плану, его задумке нужно было время, чтобы созреть, сформироваться и перестать казаться несбыточной мечтой на грани безумия.

Впрочем, мечтателем или безумцем Риан себя давно не считал. Более того, холодный разум и склонность просчитывать всё до мелочей стали его спасением, позволили выбраться из жизни, полной грязи и унижения, прийти к нынешнему положению старшего киссаэра. О том, что именно стало причиной проблем в прошлом, Риан старался не вспоминать. Потерянные годы не вернуть, а вот утраченные возможности — вполне возможно. Если знать как. И если верить. 

Нет, не в богов, а в нечто более обыденное — в людей. Тех самых, что цеплялись за любую возможность выжить, как сорная трава за крохотные трещинки в гладком на вид камне.

Риан шел к своей цели с упорством, достойным зависти и восхищения. Собирал по крохам знания, учился понимать стремления и надежды окружающих, осторожно и внимательно подбирал союзников, мягко, но настойчиво, отдалял от себя всех, кто мог бы помешать ему на пути. Терпение стало его ценнейшим союзником. А еще — умение чувствовать момент. 

Первый вестник того, что затянувшееся ожидание близится к завершению, настиг тогда еще младшего киссаэра двадцать лет назад и принял вид запыхавшегося сорванца в порванных штанах. Обычный мальчишка-посыльный, каких в городке было немало, нетерпеливо переступал грязными ногами по коврику перед дверью и мял в руках конверт. Внутри оказалось приглашение на домашнюю церемонию посвящения — в одной состоятельной семье родился ребенок, девочка. Родители смиренно просили городского киссаэра оказать им честь и лично передать девочку под покровительство Прародителей. Обычный обряд, каких в городе проходит по десятку ежедневно. Риан только плечами пожал и согласился, как и положено прилежному служителю Праотца. 

Однако стоило ему взять на руки крохотный пищащий комок из отороченного кружевом одеяльца, как что-то в груди дрогнуло и заныло. Чутье, долгое время не дававшее о себе знать, настойчиво требовало присмотреться к ребенку внимательнее.

— Как наречь дитя?

— Лиан.

Крохотная девочка распахнула огромные серо-голубые глаза и уставилась на жреца так серьезно, словно угадала, как велика будет роль этого человека в её жизни.

Киссаэр не стал ни о чем говорить счастливым родителям, но за крошкой Лиан с того момента присматривал очень внимательно. Пока она жила в городе, это было легко, но потом семья девочки разорилась и была вынуждена перебраться в деревню. 

Отправляться следом за ними в захолустье Риан не хотел. Ему нравился этот городок: чистый и опрятный, по-своему уютный. Нравились двухэтажные дома с красными крышами, паутина пестрых торговых улиц, близость к океану, собственный, хоть и небольшой, дом при главном храме. Рядом раскинулся прекрасный сад, жрецу было не жаль тратить время на то, чтобы вырастить даже самые капризные растения. Порой, закрыв глаза, киссаэр представлял, что вернулся в город своей молодости. Для полного сходства, пожалуй, не хватало только звонких речных перекатов и ажурных мостов над ними. 

В итоге, справедливо рассудив, что для его миссии нужна не только слепая вера в чудо, но и связи, и власть над людскими умами, Риан остался. К тому моменту он уже точно знал, что вскоре займет место ослабевшего старшего киссаэра, так к чему лишняя суета? 

Он подыскал надежного человека из младших жрецов, строго соблюдающего заповеди Прародителей, в достаточной степени доброго и внимательного, чтобы найти путь к детскому сердцу, но от всей души мечтающего избавиться от власти ардере. И отправил его вслед за Лиан. 

Любой ребенок суть чистый лист: что напишешь, то и будет. Старший киссаэр строго следил за тем, чтобы Лиан впитывала лишь то, что могло бы помочь ему в воплощении тайных замыслов. Чужими устами он вложил в её голову любовь к богам и ненависть к ардере, чужими глазами наблюдал, как девушка привыкает смотреть на мир через призму сожаления об утраченном прошлом и растоптанной гордости. Намеками, обрывками историй, легендами, проповедями заставил поверить в то, что нет цели выше, чем возрождение былой славы.

Риан знал, это лучше, чем говорить напрямую. Она поверит, что все сделанные выводы принадлежат ей и только ей. И будет бороться до конца, отстаивая то, что составляет суть её веры. 

Впрочем, как сотни и сотни других прихожан.

Будь у них те знания, которыми обладал Риан, слова жрецов наверняка вызывали бы больше вопросов. Поэтому киссаэр делал всё, чтобы оградить людей от опасных сомнений, сплотить умы и сердца людские в едином порыве. Суровом, но наполненном глубоким смыслом. Тем самым, что превращает человека в острое оружие, без жалости разящее в умелой руке. 

Ведь если даже чутье обмануло старшего киссаэра, всегда оставалась надежда, что избранной, той, что нужна алти-ардере, окажется еще одна верная последовательница его учения. 

Риан ждал, словно терпеливый охотник, выслеживающий редкую дичь. Верил, что удача улыбнется ему. Собирал сведения, что приходили из-за стены, и жарко молился, чтобы алти-ардере наконец внял советам лхасси и взял себе жену.

Когда Лиан исполнилось восемнадцать, и настало время провести предварительную церемонию отбора, киссаэр решился на обман. Лхасси не должны были получить девушку слишком рано, потому огненно-золотистый локон сгорел в пламени камина. На следующий год всё повторилось. Но на третий год киссаэр понял, что его молитвы услышаны: владыка пожелал взять супругу.

Глава 10. Храм истинных богов

Новость о том, что следующее испытание откладывается, я выслушиваю безучастно. Иногда мы не понимаем, насколько важна чья-то молчаливая поддержка, пока не лишимся её. Что теперь будет с Микой? Куда её увезли? Мне позволено с ней видеться? Дорнан подарил мне кусочек свободы, но лишил человека, к которому я была привязана. Злая ирония.

Одеваюсь, выхожу из заметно опустевшего крыла избранных. Спускаюсь в сад, пересекаю его, заглядываю в галерею, в которой раньше исчезали наши провожатые. Стража пропускает меня без единого вопроса, но я всё равно замираю в нерешительности. Приходится развернуться и спросить дорогу. 

— Я желаю видеть владыку. Как мне его найти?

— Если он захочет вас видеть, вам сообщат, — молодой страж повторяет то, что сказал лекарь, почти слово в слово.

— Я не отниму у него много времени, — скромно опускаю глаза, — всего лишь хочу поблагодарить за заботу о моём здоровье. Это же не противоречит вашим правилам вежливости?

— Нет, разумеется, — смягчается охранник. — Но владыка в самом деле занят, аудиенцию могут отложить на несколько дней. Впрочем, если вам очень хочется…

Торопливо киваю, от души надеясь, что моё волнение тронет ардере.

— …Перед закатом загляните в храм Прародителей. Иногда владыка проводит там некоторое время.

— У вас есть храм? 

— Разумеется. Мы чтим Праотца и Праматерь, давших жизнь нашему народу.

Их народу? Мне хватает выдержки не вспылить. Отобрать у людей сперва свободу, а затем еще и веру? Воистину, алчность драконов вызывает почти восхищение. 

— Как туда пройти?

— По коридору налево, затем вниз по лестнице на улицу. Там небольшой внутренний сад, вход в святилище на противоположной стороне.

До заката еще несколько часов, есть время прогуляться. Иду неторопливо, рассматривая каждую открытую комнату. По всей видимости, тишина царит только в крыле, отведенном избранным. Оставшаяся часть дворца похожа на сильно разросшееся здание ратуши или громадный постоялый двор. Мне навстречу то и дело попадаются одетые в одинаковую форму слуги, какие-то люди, ардере и байниан-ардере, занятые разговорами. Кое-кто оборачиваются мне вслед, но большинство заняты своими делами. 

Один раз мне приходится вжаться в стену, чтобы не оказаться сбитой с ног стайкой разыгравшейся ребятни. Мальчишки и девчонки, человеческие дети и синеглазая ребятня — все вперемешку. С визгами и криками они выкатываются из боковой комнатки и прыскают в разные стороны, словно стайка полевых птиц. Их звонкий смех прокатывается под сводами, я тоже невольно улыбаюсь.

Когда солнце опускается к горизонту, я выхожу во двор. Еще немного рано, но, наверное, это к лучшему: есть время обратиться к Праматери.

Храм встречает меня торжественной тишиной, запахом воска и мёда, мерцанием свечей на тянущихся вдоль стен железных подсвечниках. Совсем как дома, за тем исключением, что тут всё роскошнее, величественнее и просторнее. Наверное, вздумай десяток ардере принять под сводами свое истинное обличие, они бы не зацепили крыльями ни колонны, ни стены. 

В центре зала тянутся длинные ряды сидений, стены покрыты росписями. Подхожу ближе, всматриваюсь внимательнее. Я знаю эти сюжеты: создание мира, сошествие огня, передача искусства письменности, первое путешествие по бескрайним волнам океана. Корабль безумного храбреца тогда потерялся в шторме и вернулся лишь потому, что одна бесстрашная дева пожертвовала подаренную Праматерью искру и зажгла сигнальный огонь, потушить который было не под силу ни дождям, ни ураганам. 

Но есть одно важное отличие, делающее все эти росписи незнакомыми. Почти на каждом изображении вместо человека — ардере. Иногда в истинном обличье, иногда в более привычной нам форме, но черты лиц острее, резче, словно в них больше звериного, чем людского. Для меня это выглядит слишком странно.

Впрочем, неведомый художник солгал не только в этом. Истинные ардере на этих фресках тоже сильно отличаются от настоящих. Они изящны, грациозны, многие нарисованы белой или бледно-голубой краской, словно тела их выточены из прозрачного льда.

Отворачиваюсь от лживых картин, бросаю взгляд на алтарь. С губ срывается невольный вздох восхищения. Там, в самом центре, замерли два изваяния. Белый мрамор, освещенный закатными лучами, изумительным образом подчеркивает великолепие фигур. 

Праматерь в образе получеловека-полуардере. Волосы вьются на ветру, легкое короткое платье совсем не скрывает стройного девичьего тела. Ткань неуловимо перетекает в языки огня, широкие рукава одеяния — в распахнутые крылья. Лицо Праматери устремлено к небу, на губах — счастливая улыбка.

На шаг позади замер Праотец. В его фигуре человеческие черты угадываются еще меньше, пожалуй, лишь гордо вскинутая голова и широкие обнаженные плечи роднят его с нами, во всем остальном он покрытый чешуёй дракон. От него веет древней мощью, силой, спокойствием. Левая рука его покоится на плече Праматери, правая — удерживает сгусток пламени, широкими витками охватывающий фигуру от груди и ниже.

Кем бы ни были эти древние боги в понимании ардере, они всё равно останутся моими покровителями, потому я склоняю голову перед ними.

— Удивительно прекрасные изваяния. Мастер, вдохнувший в бездушный камень столько жизни, без сомнения, был отмечен их милостью. Отрадно видеть, что и ты признаешь их своими богами. 

Глава 11. Слухами земля полнится

Вечером нахожу под подушкой в своей комнате короткую записку. Почерк незнакомый, подписи нет, но вот текст заставляет меня надолго погрузиться в размышления. Особенно с учетом замечания, высказанного Дорнаном. 

«Ритуальная площадь, первая улица на восток, торговый ряд, лавка старьевщика. Вечером через три дня».

Кто и как передал эту весть, остается только гадать. Что это? Приглашение на тайную встречу с союзником, попытка Мики увидеться и поговорить со мной вне стен дворца, проверка, устроенная кем-то из недоброжелателей, или просто дурацкая шутка? 

Мысль о том, что, возможно, не только у меня на этом отборе есть тайные цели, царапает крайне неприятно. Отчего-то я наивно полагала, что избранные должны держаться друг за друга, стремиться помочь и поддержать, сплотиться. Первое же испытание показало, что это не так. Каждый сам за себя и по-своему справляется с выпавшими ему трудностями. И хватается за открывшиеся возможности.

Возможно, не только для Мики переход за Стену должен был стать шагом вперед, возможностью подняться на вершину во всех смыслах. Одних привлекает шанс получить иной статус, иных спокойствие и сытое существование. Сложно осудить человека за желание устроить собственную жизнь наилучшим образом.

А я действительно не знаю, кто и что оставил за спиной, перейдя Стену. 

В конце концов, где-то среди участниц есть еще одна девушка, отмеченная Прародителями как наиболее подходящая пара владыке. Может ли кто-то из избранных увидеть во мне угрозу собственным планам и надеждам? Еще вчера я бы отринула эту мысль, сегодня вынуждена ее хотя бы обдумать.

В комнату заходит служанка. Я торопливо сминаю клочок бумаги, незаметно выкидываю его в камин. Не хочу делить с кем бы то ни было ни свои надежды, ни опасения.

Лили, кажется, ни о чем не подозревает. Щебечет беззаботно, щедро делится со мной сплетнями о жизни дворца. Слушаю невнимательно, хотя, наверное, стоило бы сосредоточиться, чтобы хоть немного понять, как живет эта часть мира, чем дышат её обитатели. Но я слишком устала от волнений и тревог, поэтому прошу Лили оставить меня одну.

— Госпожа, — девочка выглядит смущенной, — обещайте, что съедите весь ужин. Иначе мне не миновать очередного выговора от лекаря, а у меня еще от прошлого щеки горят.

— До последней крошки, — улыбка сама собой появляется на губах. 

Лили желает мне доброй ночи и уходит.

А я заворачиваюсь в просторное одеяние, тушу свет и забираюсь с ногами на кровать. Спать не хочется совершенно, за окном — залитый холодным лунным светом сад. 

Ритуальная площадь… через три дня.

Закрываю глаза — и вижу перед собой океан. Могучие валы, что обманчиво медленно катятся на берег. Широкие, пологие спины водных гигантов плавно изгибаются под лучами холодного солнца, наползают на прибрежные скалы, с шипением просачиваются через изъеденные временем и солью камни. Провожу рукой по лицу, кажется, пальцы становятся влажными от ветра, несущего сотни крохотных капель. 

Я часто гуляла вдоль линии прибоя в юности. Бегала по холодному песку босиком, кидала в воду камешки, прыгала, широко раскинув руки, называла себя чайкой и утверждала, что однажды смогу летать по-настоящему. 

Всего три неурожайных года изменили всё. Имеющейся у людей магии не хватило на то, чтобы спасти посевы от снега и заморозков. Многие разорились и были вынуждены начинать жизнь заново. Отец, до этого занимавший место секретаря городского совета, потерял оклад и работу. В тот момент, наверное, я впервые всерьез задумалась о том, как несправедливо устроен наш мир. 

Мы распродали всё, чем владели, вырученных денег хватило на небольшой домик в деревне и кусок земли. Каменистый, тяжелый в обработке, еще и расположенный на северном склоне холма.

Первое время родителям хватало сил, чтобы обрабатывать землю и заниматься нашим образованием. По вечерам мы собирались всей семьей над книгами — самым ценным нашим достоянием, с которым родители так и не смогли расстаться. Отец учил сельских детей грамоте, за это староста платил ему по полтора серебряных в месяц, немного, но нам хватало на добротную одежду, дрова, лошадь. 

Потом родился мой младший брат, и мама заболела. В тот год отец занимался хозяйством сам. Конечно, мы с сестрами помогали: вели дом, готовили, стирали. Об обучении пришлось забыть. 

И всё же, в моих воспоминаниях о детстве — только счастье. От того, что мы рядом, что перед нами целая жизнь. Разумеется, я знала, что рано или поздно мне придется оставить отчий кров, но родители никогда не торопили меня с замужеством. Я твердо верила, что произойдет это просто и естественно, что мы с мужем будем любить друг друга искренне и сильно. И уж никак не предполагала, что отцом моих детей станет синеглазое существо.

«…Через три дня.»

Вздрагиваю и открываю глаза. Как раз в это время, если я правильно поняла обрывки разговора, состоится церемония ежегодной передачи магии. Важное событие, от которого зависит, будет ли у киссаэров возможность помогать людям.

Возможно ли, что меня ждет встреча с Рианом, а сожженное послание от него? Я знаю, что хоть и нечасто и не по своей прихоти, но Риан наравне с прочими служителями Прародителей приходит на эту сторону Стены. У него могут быть друзья среди людей. Да о чем я? У него обязательно есть союзники! И при должной ловкости они могут оказаться где угодно: среди слуг, поваров, лекарей, даже стражей дворца. Хорошо бы это было правдой. Думаю, совет жреца или просто доброе слово сильно мне помогут.

Надежда вспыхивает во мне, распускается, как цветок, согретый лучами солнца. Пожалуй, мне действительно стоит прогуляться по городу, посетить ритуальную площадь и торговые ряды. А еще — постараться поговорить откровенно хотя бы с кем-то из избранных.

***

К решительным действиям меня подталкивает случайность: утром Лили говорит, что я могу завтракать и ужинать с другими избранными. Поспешно одеваюсь, выбирая самую скромную одежду. Рядиться в знатную даму нет никакого желания.

Глава 12. Второе испытание

Почти всё время, оставшееся до испытания, я провожу во дворце: слушаю чужие разговоры и сплетни Лили, гуляю по коридорам, пытаюсь найти хоть какие-то сведения о том, где искать выбывших. Спрашивать напрямую не хочу, чтобы не привлекать внимания. Увы, несущие пламя молчат, а люди заняты своими заботами.

Накануне испытания я запираюсь в комнате задолго до заката. Во-первых, так легче унять волнение, а во-вторых, за закрытыми дверьми можно позволить себе выплеснуть все накопившиеся тревоги. И заодно влезть в тесную шкуру идеальной невесты. Заставить себя поверить, что самая большая моя надежда — стать хорошей женой, а потом продолжить жизнь по эту сторону Стены.

Отчасти это правда, вот только боюсь, как бы магия не вытянула на свет то, что я так старательно прячу. Мысли сами собой возвращаются к Дорнану. И чем больше я вспоминаю наш разговор в храме, тем больше мне кажется, что ни одно слово алти-ардере не было сказано просто так. Он хотел, чтобы я увидела город, хотел, чтобы поговорила с остальными избранными, дал мне время всё обдумать и сделать выводы. Точнее — усомниться в сделанных ранее.

От этого в мыслях сумятица. Если раньше я чувствовала, что иду по тонкому весеннему льду, но точно знала, в какой стороне берег, то сейчас весь мир затянуло туманом сомнения. 

Ночь я провожу беспокойно, и бледный рассвет встречаю уже полностью одетая и причесанная. Лили по обыкновению приносит в комнату завтрак, потом говорит, что проведет меня к храму.

— Почему туда? Ты думаешь, мне стоит помолиться?

— Нет-нет, — она качает головой. — Просто испытание будет проходить именно там.

Знакомые своды встречают нас тишиной и дрожащими тенями, отблеском свечей, неподвижными ликами богов. Всё как и в прошлый визит, но сегодня зал совершенно пуст, даже скамьи вынесли. На полу разложены плетеные коврики, и Лили, шепнув на прощанье, что мне следует занять один из них у самого подножия статуй, уходит.

Избранные понемногу занимают места. Впервые с момента восхождения мы все собираемся вместе, и боги, как же мало нас осталось! Едва ли половина от первоначального числа! Слева от меня на коврик садится певец, имени которого я не помню, справа — его друг, двое победителей. Позади меня Брэйди, он строг и собран, но удивительно спокоен. Ловлю его взгляд, слегка покачиваю головой, давая понять, что пока у меня нет для него новостей. Он слегка кивает в ответ и шлет мне ободряющую улыбку.

А потом в зал входят ардере. Айоней возглавляют процессию, позади него Дорнан, на руку его опирается женщина удивительной красоты, одна из байниан. Пока лхасси с помощниками занимается приготовлениями, владыка подводит свою спутницу к Брэйди, а затем делает шаг ко мне.

— Здравствуй, Лиан.

От звука его голоса по спине бегут мурашки. Дорнан подает мне руку, помогая встать. На нас смотрят, в спину бьет чей-то шепот: «Я же говорила… лисица». Но алти-ардере интересую только я, а не чужая зависть.

— Готова?  

— Да, господин. Благодарю за заботу.

— Ничего не бойся. В этот раз я не имею права вмешиваться, но буду наблюдать. 

— Как это будет? — смотрю на то, как лхасси зажигают фитильки свечей в глиняных плошках. 

Дорнан оглядывается через плечо.

— Скоро узнаете, — он склоняется и внезапно оставляет на моих губах легкий поцелуй. — Удачи, Огонёк.

***

Потом все возвращаются на свои места. Айоней выходит в центр зала, называет себя и свой титул, поздравляет нас с успешно пройденным первым испытанием. И потом переходит к сути:

— Многие годы вам говорили, что будущее предопределено, приучали к кротости и повиновению, однако сегодня я хочу, чтобы вы поняли иное: судьба в ваших руках. 

Он дает знак младшим служителям, они вручают нам по пластинке из отполированного золота, в руках у Айонея — точно такой же кусок сияющего металла. Затем каждому подносят маленькие свечи. 

— Это огонь Прародителей, священный и неоскверненный. Он проявит то, что скрыто. Ваша задача — довериться надеждам и выбрать одно будущее из десятков возможных. Как только выбор будет сделан, мы узнаем, — на гладком золоте под пальцами лхасси медленно проступают угловатые руны. — И сможем понять, достойны ли вы жизни среди ардере. Однако помните: сделанный выбор нельзя отменить, то, что будет записано, и станет вашей судьбой.

— А как этот огонь должен показать нам будущее? — с сомнением спрашивает кто-то в задних рядах.

— Смотрите на пламя, храните молчание. Когда будете готовы начать, задуйте свечу.

— Так просто?

— Так просто, — улыбается Айоней. — Предлагаю тем, кто показал себя самыми целеустремленными, начать первыми.

С этими словами он идет ко мне. Вздрагиваю, оглядываюсь на Дорнана — он слегка кивает, но я вижу, что он тоже напряжен. Лхасси опускается передо мной на пол, берет мои ладони в свои, заставляет встретиться с ним взглядом.

— Не ошибись, дерзкая человеческая женщина. Я буду наблюдать за тобой.

Он складывает мои руки лодочкой, опускает в середину свечу, напоминает:

— Откинь лишние мысли. Потом сделай глубокий вздох и задуй пламя.

Глупость какая! Ярмарочный балаган. Как вообще можно узнать свое будущее, а тем более изменить его? Или это снова будут видения, посланные духами, как в той долине? Набираю полную грудь воздуха — и задуваю свечу одним выдохом.

— И что теперь? — спрашиваю немного иронично, поднимаю голову.