Степень вины

1

– Он сказал, чтобы я раздевалась перед ними, – пробормотала Лаура.

Ее прокуренный голос звучал жалобно, скорее смущенно, чем возмущенно. Кэролайн Мастерс подняла взгляд от кассеты и взглянула на Терри.

– Что это? – тихо спросила она.

Терри молчала, не в силах оторваться от картины, представшей перед ее мысленным взором: Лаура Чейз, лежащая на белой кушетке в белой комнате, за ней Стайнгардт – его не видно, только голос.

– Послушайте, пожалуйста, Ваша Честь. Думаю, мы сможем доказать, что это имеет отношение к делу.

– И вы разделись? – Это снова Стайнгардт.

– Постепенно. – Долгая пауза. – Джейми говорил мне, что снимать и как двигаться.

– Как двигаться?

– Да. Они смотрели, а я танцевала для них.

– Танцевали?

– Джейми говорил мне, что делать. – Было впечатление, что Лаура не отвечает на вопросы, а говорит сама себе или тому, что от нее осталось. У нее был безжизненный голос. – Когда повернуться, какую часть тела обнажить.

Судья Мастерс посмотрела на Терри:

– Джеймс Кольт?

– Да.

Она медленно покачала головой.

– О чем вы думали, – допытывался Стайнгардт, – когда проделывали все это для него?

– Что я хочу еще выпить. Мы были в комнате отдыха, в доме его друга. Там был бар. У них было все, что нужно.

– И вы продолжали пить.

– Да, джин. И каждый раз снимала с себя что-то еще. Это помогало мне держаться. – Она сухо продолжала: – Когда я сняла трусики и повернулась, чтобы они могли меня рассмотреть, я представила себе, что иду купаться. С ней.

Взгляд судьи Мастерс, казалось, был обращен внутрь ее сознания, как будто в мыслях она была где-то далеко. У Терри взмокли ладони.

– Потом, – прошептала Лаура, – я должна была трогать самое себя.

Пэйджит смотрел в пол. Марни Шарп сидела, скрестив руки на груди. Никто не говорил ни слова.

– Трогать себя? – спросил Стайнгардт Лауру Чейз.

– Вначале соски. Потом делать руками так, как будто я обнаруживаю у себя новые части тела. – Снова пауза. – Спустя некоторое время он сказал, чтобы я села на пол, прислонившись спиной к бару.

– Для чего?

– Я мастурбировала. А они смотрели. Катушка некоторое время вращалась беззвучно.

– Когда я делала это, – пробормотала Лаура, – я закрыла глаза. Тихо, тише собственного дыхания, так, что они не могли слышать, шептала ее имя. Потом кто-то засунул член мне в рот. – Голос Лауры сделался тонким. – Я еще крепче зажмурилась. Я не хотела знать, кто это был. Когда он кончил и я открыла глаза, сенатор Джеймс Кольт протянул мне стакан.

В ее голосе неожиданно появилась злость. Будущий лидер свободного мира, вспомнила Терри, так его называла Лаура Чейз в разговоре с Линдси Колдуэлл. Линдси говорила, что это юмор раба. Но не только юмор – горькая ирония слышалась в этой фразе. Отвращение Терри сменилось гневом.

Все нормально, говорил Джеймс Кольт. И для Марка Ренсома тоже все было нормально, когда он обращался с Марси Линтон так, как дружки Кольта обходились с Лаурой Чейз.

Кристофер Пэйджит взглянул на Терри.

Не отвлекайся, приказала она себе. Надо выиграть дискуссию. Вы прорепетировали ее между собой, и ты смогла убедить Криса.

А Лаура Чейз продолжала говорить.

– Второй разложил меня на ковре и раздвинул мне ноги. – Она заговорила как будто издалека. – Они проделали то, что проделывали со мной в одной картине, когда двое трахали меня, а остальные смотрели. Я стараюсь не вспоминать об этом фильме.

– Вы скупили все его копии, не так ли?

– Надеюсь, что все. – От переживаемого страдания ее голос снова стал мертвым. – Но теперь это уже не имеет значения, не так ли? – Снова молчание, потом Лаура сказал холодно: – Это давно уже не имеет значения.

– Скажите мне, – мягко проговорил Стайнгардт, – было еще что-нибудь?

– Тот другой перевернул меня на живот. – Пауза была долгой. – У него снова был твердый.

– Перевернул вас?

– Да. – В голосе Лауры едва заметно сквозило раздражение. – Они хотели иметь меня по-всякому.

– Вы, наверное, страдали от этого.

– Нет. Мой папаша не раз это проделывал. – Ее голос снова стал равнодушным. – Когда это происходило, я подняла взгляд. Джейми потягивал мартини, наблюдал.

Вздохнув, Кэролайн Мастерс открыла глаза.

– К сожалению, – произнес Стайнгардт, – наше время истекло.

Судья медленно покачала головой. Из магнитофона актриса ответила будничным голосом:

– На следующей неделе я не могу прийти.

– Ничего, Лаура. Позвоните моему секретарю, и мы назначим вам другое время. Нам, конечно же, надо еще поговорить.

Послышался звук легкого движения – это Лаура поднялась с кушетки.

– Знаете, что самое забавное? Я больше никогда не приду. Разве только с ней.

Ее голос прервался. Рыдание, потом конвульсивное всхлипывание, потом все смолкло. Магнитофон щелкнул.

Долгое время никто не проронил ни слова. Кэролайн Мастер провела пальцами по векам.

– И что, – сказала она, ни к кому не обращаясь, – прикажете мне с этим делать?

– Позвольте нам, – тихо проговорила Терри, – проиграть эту запись на открытом заседании.

Мгновение судья Мастерс размышляла. Потом медленно поднялась со своего кресла и вызвала стенографистку. Как обычно, та скромно уселась в углу.

– Хорошо. – Судья взглянула на Шарп. – Что скажет обвинение?

– Кассета должна быть изъята. – В голосе Шарп послышалось омерзение. – Все это, конечно, ужасно, но не имеет никакого отношения к делу.

Кэролайн Мастерс смотрела на кассету.

– Кое к чему имеет, – заметила она. – К тому, из-за чего убила себя Лаура Чейз. К тому, кем был на самом деле Джеймс Кольт. Как он относился к женщинам. Будь я историком, я страстно доказывала бы всем, что необходимо пересмотреть взгляд на Кольта. Но я всего лишь муниципальный судья. – Она помолчала. – А в данный момент я и судьей не хотела бы быть.

– Это так, если смотреть с точки зрения личной философии, – возразила Шарп. – Но, повторяю, к рассматриваемому случаю никакого отношения не имеет. Ведь речь идет об убийстве Марка Ренсома. – Шарп взглянула на Терри. – Защита пытается устроить скандал, чтобы отвлечь внимание от мисс Карелли. И окружной прокурор дорого заплатит за это – против него будет восстановлено семейство, еще не потерявшее своего влияния, семейство, в котором сын выставил свою кандидатуру на пост губернатора, и все те, кто верит, что авиационная катастрофа оборвала лучший период в истории страны.

– Кассета помогает понять, кем был Марк Ренсом, – парировала Терри. – Мы исходим из того, что он был носителем сексуальной патологии, при которой испытывал потребность в физическом и духовном господстве над женщиной, как воплощением той, кем он был одержим, – Лауры Чейз. Что касается политического урона, который могут понести окружной прокурор Брукс или мисс Шарп, то он может появиться лишь как побочный продукт их попытки сфабриковать дело. Я не понимаю, почему кассета, которую Марк Ренсом проигрывал в присутствии мисс Карелли и которая сексуально возбуждала его непосредственно перед тем, как он напал на нее, не имеет отношения к делу.

– Иными словами, – обратилась Шарп к судье, – старайся представить жертву в как можно более отвратительном виде, и тогда убийство не покажется чем-то предосудительным. Самая известная стратегия защиты, Ваша Честь, в данном случае облаченная в феминистские одежды.

– Суть нашей стратегии, Ваша Честь, – возразила Терри, – показать, что это вообще не убийство. Мы просим вас не делать выводов о кассете, не выслушав наших свидетелей. В том числе и трех свидетельниц, которых, по желанию мисс Шарп, можно было бы заслушать на закрытом заседании.

Кэролайн Мастерс взглянула на нее:

– Но единственная цель, которую я могу преследовать при этом, – принятие решения о допустимости дачи этими свидетелями показаний на открытом процессе, где суд и будет делать вывод о наличии преступного деяния.

– Вот поэтому я и прошу вас воздержаться пока от поспешных шагов. Мы думаем, вам необходимо выслушать и свидетелей и сопоставить их показания с записью исповеди Лауры Чейз.

– Кто они?

– Во-первых, Мелисса Раппапорт, бывшая жена Марка Ренсома. Потом Марси Линтон, писательница.

Судья кивнула:

– Я читала ее рассказы. А третья?

Терри ответила после паузы:

– Линдси Колдуэлл.

Кэролайн Мастерс подняла брови.

– Что нам может предложить мисс Раппапорт?

– Она расскажет об одержимости мистера Ренсома Лаурой Чейз и стремлением насиловать. Среди прочего.

– А что у мисс Линтон?

– Марк Ренсом изнасиловал ее, – тихо сказала Терри. – В Аспене, четыре года назад. Он пришел к ней под предлогом беседы на литературные темы и изнасиловал.

– И она согласна рассказать об этом?

– Да.

Судья задумалась:

– А Линдси Колдуэлл?

Терри пыталась прочитать по выражению лица ее мысли.

– Линдси Колдуэлл, – спокойно ответила она, – та, кого упоминала Лаура. На кассете, которую вы только что прослушали.

Краем глаза Терри видела, как повернулась к ней Шарп. Глаза Кэролайн Мастерс блеснули. Но вопрос она задала так же спокойно:

– А вы можете объяснить, какое это имеет отношение к делу?

– Да. Ренсом сказал мисс Колдуэлл, что у него есть другая кассета, в которой подробнее говорится об ее отношениях с Лаурой Чейз. Под этим предлогом он и договаривался о "встрече". – Терри помолчала. – Она была намечена на другой день после того, как он увидится с мисс Карелли.

На лице Шарп впервые отразилось неподдельное изумление. Терри видела, что она пытается оценить значение только что услышанного. Боковым зрением Терри заметила одобрительную улыбку Кристофера Пэйджита.

– Значит, мисс Колдуэлл согласилась дать показания? – спросила судья Мастерс.

– Да. Если вы сочтете необходимым ее выступление в суде, она согласна. Вместе с тем мы просим вас сделать все возможное, чтобы выступления на закрытом заседании не предавались огласке. Судья угрюмо кивнула:

– Конечно.

– Я восхищаюсь Линдси Колдуэлл, – вмешалась Шарп. – Но шантаж все же не изнасилование. Если еще учесть, что шантаж только лишь предположение мисс Перальты.

– Попытка шантажа, – уточнила Терри. – Потом попытка изнасилования.

Взгляд судьи Мастерс вновь был устремлен на кассету. Терри непривычно было видеть ее столь подавленной.

– Объясните вашу версию, Тереза. Последовательно.

Терри кивнула, стараясь собраться с мыслями. Это было нетрудно, они все уже обсудили с Пэйджитом; она подумала, что самая лучшая манера поведения в этой ситуации – быть откровенной.

– Если кратко, – начала она, – Ренсом позвонил мисс Карелли, чтобы шантажом заставить ее согласиться на встречу с ним наедине. Кассета Лауры Чейз действовала на него возбуждающе, а кассету мисс Карелли он собирался использовать, чтобы принудить ее к сексу.

Помолчав, Терри заговорила медленней:

– Она отказалась, но Ренсом уже был возбужден кассетой Лауры Чейз и попытался изнасиловать мисс Карелли. Защищаясь, она застрелила его.

Кэролайн Мастерс перевела взгляд с Терри на Пэйджита:

– Как вы пришли к мысли о шантаже с целью принудить к половой связи, не зная ни о существовании кассеты, ни о ее содержании?

– Были кое-какие идеи, – ответил Пэйджит. – Но я предпочел бы не распространяться о них в присутствии мисс Шарп.

– Я думаю, мы имеем право знать, – вмешалась та, – если, конечно, мистер Пэйджит не собирается до бесконечности вести разговоры об этой кассете вокруг да около.

– Что вам положено знать, – возразил Пэйджит, – вы узнаете из показаний Марии Карелли. Как решила судья Мастерс.

Та кивнула:

– Я здесь, мисс Шарп, не для того, чтобы выкручивать руки мистеру Пэйджиту. Мы с вами узнаем все, что она захочет сказать. А потом я решу, можете ли вы использовать кассету мисс Карелли.

– А эта кассета? – спросила Терри.

– Я пока воздержусь от принятия решения, мисс Перальта, как вы и предложили. – Кэролайн Мастерс слегка улыбнулась ей. – Вот вам, между прочим, и роль со словами.

– Спасибо, Ваша Честь.

Улыбка постепенно сошла с лица судьи.

– Что касается ваших свидетельниц, то я согласна с мисс Шарп: Раппапорт и Колдуэлл надо заслушать вначале на закрытом заседании. – Она обернулась к Марни: – Другое дело мисс Линтон. Я хочу, чтобы она давала показания публично.

На лице Шарп было удивление:

– Но, Ваша Честь, я бы хотела заслушать мисс Линтон на закрытом заседании. Нам необходимо выяснить, был ли случай, о котором она будет рассказывать, достаточно схож с тем, что представляется как изнасилование мисс Карелли. Если это так, то он скорее говорит в пользу мистера Ренсома. – Она помолчала. – Если же это обвинение в изнасиловании, то показания мисс Линтон необходимо исключить, как наносящие ущерб интересам мистера Ренсома. Как вы помните, в процессе Уилли Смита у обвинения были три женщины, готовые дать показания. Суд не стал их заслушивать.

Судья Мастерс кивнула:

– Понимаю вашу иронию. Если бы мистеру Ренсому повезло и он остался в живых, а вы обвиняли бы его в изнасиловании мисс Карелли, я вообще исключила бы из процесса показания мисс Линтон. Хотелось бы мне этого или нет. – Она возвысила голос. – Но ситуация другая. Поскольку Марк Ренсом мертв.

– Это верно, – вставила Терри. – В кодексе записано: насильственные опережающие действия со стороны жертвы являются действиями самозащиты. В том числе и при изнасиловании.

– Верно, – сухо заметила судья. – Это замечательный закон.

Она обратилась к Шарп:

– А часто ли, Марни, просили вы у судьи разрешения подтвердить обвинение в изнасиловании показаниями такого свидетеля, как мисс Линтон?

– Часто, – не задумываясь ответила та. – Но всегда безуспешно.

– Когда такая ситуация сложится у меня, я дам вам возможность еще раз попытаться. – Мимолетно улыбнувшись Терри, она добавила: – Я заслушаю мисс Линтон после мисс Карелли. И пригласите, пожалуйста, мисс Раппапорт.

Мелисса Раппапорт была одета в серый костюм, в ней ощущались птичья пугливость и скрываемый стыд.

Она села напротив судьи Мастерс, не касаясь спинки кресла. Терри заняла место рядом с ней, Шарп немного поодаль. По предложению Пэйджита, он и помощник Шарп вышли из комнаты. Стенографистка устроилась в своем углу. Все были готовы слушать Мелиссу.

Кэролайн Мастерс, казалось, забыла о своей судейской мантии, в ней не было и следов жесткой целеустремленности вершителя правосудия. Поза свободная, расслабленная, тон деловой, но мягкий, в лице – заботливое участие. Она походила не на судью, а на социального работника, улаживающего сложную семейную проблему. Такую Кэролайн Терри еще не видела.

– Я очень вам благодарна за то, что вы пришли, – обратилась она к Мелиссе Раппапорт. – Тема беседы весьма щекотлива – человеческие отношения, те формы, в которые они могут вылиться. Не говоря уже о том, что речь пойдет о гибели человека, с которым вы были близки, пусть даже ваши отношения складывались непросто. – Она кивнула на стенографистку: – Я буду вести запись того, что говорится здесь. Но заверяю вас: до той поры, пока вы не дадите согласия, содержание этих записей будет храниться в тайне.

Мелисса лишь молча кивнула. Несмотря на все попытки Терри успокоить ее, она, казалось, не решалась говорить. Терри знала, что атмосфера суда подавляет, каждый жест призванного сюда выражает готовность отречься от собственного "я", но различие между этой женщиной в ее собственных апартаментах и ею же в комнате судьи Мастерс было впечатляющим, даже в нервной резкости ее движений чувствовалась угнетенность. Большой и указательный пальцы ее правой руки мяли воображаемую сигарету.

– Ваша Честь, – нарушила возникшее молчание Терри, – вы не будете возражать, если мисс Раппапорт закурит?

Судья бросила на нее короткий насмешливый взгляд, она ненавидела сигаретный дым, и Терри знала об этом.

– Хотите курить? – спросила она свидетельницу.

– Да. Благодарю вас.

Кэролайн полезла в ящик стола и достала стеклянную пепельницу.

– Это судьи Брукингса, – объяснила она. – Когда я заняла эти комнаты, в пепельнице было полно окурков "Кэмела" без фильтра. Вы их не курите?

– Нет. Я курю ментоловые. – В голосе Раппапорт сквозила ирония. – Безвредный сорт, эта сигаретная фирма финансирует женский теннис.

Судья кивнула:

– Да. Могу даже представить себе Мартину Навратилову, когда она, покуривая ментоловую сигарету, прыгает у сетки. И жить вы будете подольше – каждый раз, слыша кашель судьи Брукингса, я вспоминаю об антраците.

Мелисса Раппапорт встретила пепельницу, которую придвинула к ней судья, неопределенной полуулыбкой.

– Это, конечно, порочная привычка, – сказала она. – И, как многое из того, что мы делаем, самоуничтожение.

– Человек – существо противоречивое, – вздохнула Кэролайн. – Закуривайте.

Раппапорт сунула сигарету в рот. У нее были непослушные, одеревенелые пальцы, она несколько раз щелкнула зажигалкой, прежде чем появилось пламя. Терри заметила, что судья Мастерс наблюдает за ней, ждет ее первой затяжки. Спокойным голосом судья проговорила:

– Я хотела бы узнать о Марке Ренсоме.

Глаза Раппапорт над сигаретным огоньком сделались стылыми. Кэролайн Мастерс продолжала:

– Мисс Перальта, конечно, будет помогать. Но мы с вами не на процессе, будем беседовать без тех условностей, которые приняты в зале. Хотя, в сущности, мне хочется знать, что вы стали бы говорить, выступая в суде, то есть мне необходимо определить, какое все это имеет отношение к гибели мистера Ренсома. Если, конечно, есть основания говорить об этом.

Раппапорт задумалась:

– Я не знаю, что мотет оказаться имеющим отношение к смерти Марка.

Кэролайн Мастерс испытующе смотрела на нее.

– По мнению защиты – его сексуальный профиль. Со слов мисс Перальты я поняла, что у него была, выражаясь ее словами, склонность к идее "мужского превосходства".

Глядя на Раппапорт, Терри чувствовала себя предательницей.

– Когда мы беседовали в Нью-Йорке, вы говорили, что у Марка Ренсома с самого начала были необычные желания. Не думаю, что судья просит рассказать все до мельчайших подробностей, – лишь общее представление о его влечениях, включая интерес к Лауре Чейз, о том в чем они выражались.

Мелисса Раппапорт медленно кивнула. Слова Терри сместили центр внимания с нее на Марка Ренсома. Теперь она могла говорить.

– Первое, что я заметила, – произнесла она бесцветным голосом, – одержимость Марка Лаурой Чейз. – Она говорила как антрополог, рассказывающий о непонятном обряде племени, который довелось наблюдать лишь издалека. Но Терри уловила в ее словах отзвуки душевного волнения.

– Вы определяете это как одержимость, – уточнила Кэролайн.

– Да. Он читал о ней все, что мог найти, – Мелисса помолчала, – но больше всего у него было видеоматериалов.

– Ее фильмы?

– Не только. Фотографии, журналы, журнальные развороты. Старые календари с тех времен, когда она была еще восходящей звездой. Все, что угодно. – Она заговорила ровным голосом: – Особенно ценились, конечно, снимки, на которых она была обнаженной.

Шарп раздраженно перебила:

– Ваша Честь, это копание в отбросах сексуальных увлечений умершего человека и омерзительно, и неуместно. Вопрос не в том, подписывался ли Марк Ренсом на "Хастлер", а в том, почему мисс Карелли убила его в номере отеля. Конечно же, не за то, что он любовался картинками.

Терри уловила в этом вмешательстве холодный расчет: смутить Мелиссу Раппапорт, привести в замешательство, сделать невозможным какой-либо диалог между нею и судьей. И увидела, что та же самая мысль появилась и в голове судьи. Невозмутимым тоном Кэролайн бросила:

– А я нахожу эти сведения очень полезными. Наверное, увлечение мистера Ренсома "картинками" опять же было сосредоточено на Лауре Чейз. Так ведь, мисс Раппапорт?

– Да.

Кэролайн Мастерс подалась вперед:

– Кроме рассматривания изображений, этот интерес к эротике, связанной с Лаурой Чейз, принимал еще какие-либо формы?

Мелисса сделала очередную затяжку, выдохнула и стала с интересом рассматривать клубы дыма.

– Иногда он брал фотографии и запирался в ванной. – Она пожала плечами. – Я знаю, что он там делал, ведь я выросла с братьями. Хотя все это было немного не по возрасту.

Она сказала это пренебрежительным тоном, но потом опустила взгляд. Терри поняла, как ей стыдно: за то, что угождала Марку Ренсому, забывая себя, за то, что ей предпочитали фотографию другой женщины. Как будто думая о том же, судья спросила:

– Вы когда-нибудь говорили с ним об этом?

– О чем говорить? Можно удовлетворять свои потребности, глядя на фотографию, а можно любить свою жену. Но делать и то и другое нельзя.

– И что же вы предприняли? И предприняли ли?

Мелисса Раппапорт ответила легкой улыбкой:

– Мы стали заниматься играми со связыванием.

Необычные эти слова повисли в воздухе; за нарочито-обыденным тоном, которым они были произнесены, Терри почувствовала мучительное презрение к себе. Раппапорт смотрела в сторону, как и Шарп. Лишь судья Мастерс, казалось, сохранила невозмутимость – десять лет в полицейских управлениях, сказала она как-то Терри, расширяют ваше ощущение возможного.

– Это каким-то образом ассоциируется с Лаурой Чейз? – спросила Кэролайн.

Взгляд Мелиссы ничего не выражал.

– У Марка была такая ассоциация. Он говорил мне, что связать женщину перед половым актом – значит освободить ее, дать ей возможность найти в себе истинную сенсуальность. Что так делала Лаура. Что Лаура любила это. – В ее словах была горечь. – Я старалась делать то, что могло нравиться Лауре.

И снова Терри была неприятно поражена раздвоенностью Мелиссы Раппапорт – высокий интеллект и беспрекословное подчинение фантазиям мужа, идеалом которого стала кинозвезда, вызывавшая в ней лишь презрение и жалость. Но Кэролайн, похоже, прониклась состраданием, которое позволяло ей относиться ко всему этому без отвращения. Ровным, спокойным тоном она проговорила:

– Мистер Ренсом хотел, чтобы вы следовали какой-то модели поведения?

– Да. – Голос свидетельницы был сух. – Он хотел беспрекословного подчинения – физического и духовного. Это возбуждало его. Хотя потом он едва глядел на меня.

– Вы не знаете почему?

– Нет. – Ее голос упал. – Однажды, чтобы ему не было стыдно, я сама кое-что предложила из того, что могло доставить ему удовольствие. А он вышел из себя. Наверное, из-за того, что я была инициатором.

– Это продолжалось все время, пока вы были замужем?

– В какой-то момент Марк потерял к этому интерес. Что бы я ни делала. – Мелисса загасила сигарету, резким движением давя ее в пепельнице. – Тогда мы перешли к другим вещам.

– Играли в изнасилование? – спросила Терри.

– Да. – Мелисса Раппапорт смотрела теперь на судью. – Я приходила домой, а Марк делал вид, что насилует меня. Я никогда не знала, в какой момент это произойдет.

Она помолчала:

– Думаю, как раз эта неожиданность ему и нравилась.

– Но это было по обоюдному согласию?

Раппапорт закрыла глаза:

– Да.

– Он хоть раз ударил вас?

– Нет. – Раппапорт сделала паузу. – Ни разу не ударил, и ни разу это не было без моего согласия.

Терри видела, что Кэролайн Мастерс отметила это про себя.

– Увлеченность мистера Ренсома изнасилованием… – задала вопрос Кэролайн. – Вы связывали это с Лаурой Чейз?

– Только в последний раз. – Раппапорт взглянула на Терри. – Но, кажется, мисс Перальта считает это важным.

– Что же было?

Раппапорт не отвечала, доставая новую сигарету. Терри вспомнила, какое у нее было лицо, когда она впервые рассказывала о том случае, свое собственное чувство, когда узнала, что для Мелиссы Раппапорт это была последняя близость с мужчиной. Но по тому, как она ответила судье, можно было подумать, что случай этот – нечто второстепенное и она сказала о нем только ради Терри; лишь по дрожанию ее рук можно было догадаться, как много значит для нее это воспоминание.

– Это была наша последняя близость с Марком. – Как бы желая успокоиться, Раппапорт сделала медленную затяжку. – Перед этим у меня создалось впечатление, что он опять потерял всякий интерес ко мне – что мотив изнасилования выдохся, как и то, что было прежде. Однако на этот раз было небольшое добавление. Когда он бросил меня на кровать, я увидела, что по видеомагнитофону идет фильм с Лаурой Чейз. – Она пожала плечами. – Качество записи было очень плохим.

У Терри мелькнула мысль о Стайнгардте, беседующем с Лаурой Чейз. "Вы выкупили все копии фильма?" – спросил Стайнгардт. "Надеюсь", – ответила Лаура.

– Холостяцкий фильм? – спросила Кэролайн. – С двумя мужчинами?

Раппапорт удивленно посмотрела на нее.

– Что мне больше всего запомнилось, – тихо произнесла она, – так это то, что Лаура Чейз кричала, когда они проделывали это. По какой-то непонятной причине это врезалось мне в память. И еще то, что сенсуальная потенция Марка неожиданно возросла.

После короткой паузы судья Мастерс спросила:

– Вы сказали, что это было в "последний раз". После этого вы с Марком развелись?

– Да.

– Из-за этого случая?

– Из-за него и по другой причине. – Мелисса Раппапорт погасила сигарету. – После того случая Марк пошел в бар с друзьями. Вернулся поздно, пьяный и рассказал мне, что у них была "теоретическая дискуссия" о разной сенсуальной практике. А потом громко осведомился: не соглашусь ли я, чтобы двое из них трахали меня. А он будет смотреть.

Терри, пораженная, обернулась к ней. Судья Мастерс оставалась спокойной, Мелисса вообще перестала замечать кого-либо в комнате.

– Что бы ни делала Лаура Чейз, – бормотала она, – он хотел, чтобы я делала то же самое. Я для него никогда не существовала сама по себе. И Лаура, если смотреть глубже, не была сама по себе. Мы обе, живые или мертвые, были вместе во всех его желаниях и комплексах. Нас нельзя было разделить.

Кэролайн Мастерс медленно кивнула. Но Раппапорт по-прежнему не замечала ее и, кажется, ни с кем не собиралась говорить.

Терри спокойно произнесла:

– Думаю, теперь вам видна связь, Ваша Честь. Если не принимать во внимание отсутствие согласия, то роль фильма в воображаемом изнасиловании та же, что и кассеты Лауры в попытке Ренсома изнасиловать мисс Карелли.

Кэролайн обернулась к ней; кажется, она была рада возможности переключить внимание.

– Я вижу эту параллель, Терри. Но, как мы договорились, выводы я сделаю после того, как заслушаем второго свидетеля.

– В таком случае и я воздержусь от высказывания своих аргументов, – заявила Шарп. – Но с разрешения судьи я хотела бы задать мисс Раппапорт один или два вопроса.

Судья взглянула на Мелиссу – та сидела, сложив руки на груди, необычайно спокойная – и снова повернулась к Шарп:

– Хорошо.

Кивнув, Марни обратилась к свидетельнице:

– Когда вы говорили о связывании, вы упомянули о том, что ваш муж "потерял интерес". Не могли бы вы объяснить, что имели в виду?

Мелисса посмотрела на нее:

– Я имела в виду то, что я больше не возбуждала его.

– Под возбуждением…

Женщина закурила сигарету.

– Под возбуждением, – холодно сказала она, – я понимаю нечто противоположное вялости, пассивности.

Шарп смотрела на нее.

– Иными словами, у него больше не наступала эрекция?

С удивлением Терри вспомнила, что тот же самый вопрос задавал ей Пэйджит после ее первой встречи с Мелиссой Раппапорт. Теперь, как и тогда, она не знала ответа.

– Да, – вымолвила наконец Мелисса. – Это было один или два раза.

– И после этих неудач мистер Ренсом придумал игру в изнасилование?

Куда же клонит Марни, гадала Терри.

– Да, – ответила Мелисса. – Это так.

– И вы говорили, что после связывания он едва мог смотреть на вас. Сказался ли здесь комплекс вины?

– Не знаю. Возможно, было смущение из-за того, что у него возникло такое желание. – Она отвернулась в сторону. – Или из-за того, что я соглашалась на это.

Терри увидела, что Кэролайн Мастерс смотрит на Раппапорт с выражением озабоченности. Но по сравнению с той женщиной, с которой Терри встречалась в Нью-Йорке, Мелисса теперь не казалась столь удрученной, как будто, осознав то, что произошло, она стала постепенно избавляться от мыслей, отравляющих сознание.

– После того как он симулировал изнасилование, – спрашивала Шарп, – мистер Ренсом избегал смотреть на вас?

– Да. Иногда.

Шарп помолчала в задумчивости.

– Вы уже говорили, что "мотив изнасилования выдохся". Означает ли это потерю интереса к вам?

Взгляд Мелиссы Раппапорт стал строже:

– Это означает уменьшение частоты, если вы это имеете в виду.

– Частично это. Но означает ли это импотенцию?

Вопрос удивил Терри.

– Разве мисс Раппапорт говорила об импотенции? Что-то не припоминаю.

– Марк не был импотентом, – вмешалась Мелисса. – Лишь какое-то время до случая, связанного с Лаурой Чейз, у него не было эрекции. – В ее голосе появилась горечь. – Но это, конечно же, было из-за моей недостаточной привлекательности. С помощью Лауры Чейз Марк был мужчиной что надо.

Шарп пожала плечами, как бы давая понять, что не желает более затруднять свидетельницу.

– Благодарю вас, мисс Раппапорт.

Терри включила ночник, поцеловала Елену в макушку.

– Спокойной ночи, солнышко. Я люблю тебя.

– Навечно?

– Навечно, – дала обычный ответ Терри. Эта формула появилась у них с той поры, как, напуганная открывшимся ей понятием времени, Елена вытребовала у Терри обещание никогда не стареть и не умирать. О том, что она чувствует себя сегодня ровесницей собственной матушки, Терри Елене говорить не стала.

Прошла в гостиную.

– Долгий был день, – пожаловалась она Ричи. – И завтра будет такой же.

Тот сидел за кофейным столиком, на котором были разбросаны карточки-рейтеры, кодировал их красной ручкой перед вводом в компьютер. Из суеверного страха Терри не спрашивала о его новом начинании, да и все мысли, кроме того, были о Линдси Колдуэлл.

– Было время заняться ссудой?

Вначале Терри хотела солгать – ей так было нужно спокойствие!

– Я еще не написала заявление.

Он отреагировал сразу же:

– Но почему?

– Мне все же кажется: этого не стоит делать.

– Черт возьми, мне нужны деньги для исследовательской работы! Ты ведь знаешь!

Терри почувствовала знакомую усталость, ту, которую она испытывала всякий раз, когда Ричи чего-нибудь хотел.

– Мы без того уже достаточно назанимали, и кредитный счет опустошен, и наличных осталось мало.

Он встал.

– Послушай, Тер, эта моя работа позволит нам выкрутиться.

– Тогда тебе надо найти еще одного инвестора. Кроме меня.

Долгий оценивающий взгляд Ричи сменился недоверчивой полуулыбкой.

– Да ты просто завидуешь мне. Ты работаешь на кого-то, а я живу своей жизнью.

И снова Терри удивилась способности Ричи менять тему разговора, неизменно находя неожиданный и мелкий повод для ее обвинения и своего оправдания.

– Я работаю не на кого-то, Ричи. А на тебя.

Ричи покачал головой:

– Мы работаем друг для друга. В данный момент мы можем прожить на твои деньги и тем самым инвестировать будущее. – Помедлив, добавил, подчеркивая каждое слово: – С другой стороны, то, что я дома, – благо для Елены. Тоже со счетов не сбросишь.

– Я никогда этого и не делаю. Но во время твоего "рабочего дня" Елена в детском саду. Это еще одна расходная статья в нашем бюджете.

– Но не летом. Я подсчитал однажды, что между июнем и сентябрем я сэкономил, работая дома, около двух тысяч долларов. Кроме того, она этой осенью идет в школу.

Терри опустилась на диван.

– Я хочу подыскать другое жилище, – сказала она. – В районе, где мы со временем сможем купить себе дом, и чтобы там была приличная школа. Чтобы Елене не пришлось потом ее менять.

Ричи смотрел на нее сверху вниз.

– Есть иные способы потратить деньги, нежели переезд, и школы здесь прекрасные. – В его голосе послышались обличительные нотки: – Я не собираюсь ничего делать с моей дочкой только лишь потому, что Крис Пэйджит подыскал какую-то особую школу для своего сынка и теперь капает тебе на мозги, как у него все замечательно, в то время как официант наливает ему дорогое вино. Я буду чертовски рад, когда этот процесс закончится, и мы заживем нормальной семейной жизнью, и твой Крис не будет всюду совать свой нос.

Терри нужно было успокоиться, прежде чем она рискнула заговорить.

– Ты, кажется, думаешь, что я сама не знаю, что лучше для Елены? Или что я противоречу тебе только для того, чтобы унизить тебя? Все это не так; неправильно, несправедливо, что ты так думаешь.

Появилась прежняя полуулыбка.

– А ты все время считаешь, что я манипулирую тобой, так ведь? Ошибаешься. Знаешь, как это называется? Паранойя.

Терри поднялась с дивана и подошла к Ричи. Положив ладони ему на плечи, смотрела на него снизу вверх. Спросила:

– Я для тебя реальность?

Он посмотрел на нее взглядом, ищущим примирения.

– Реальность? Но ведь ты моя жена, Терри. Часть моей жизни, важная часть.

– Но для тебя я – реальность? Существую я вне тебя? А Елена?

– Почему ты нападаешь на меня, Тер? – Как актер на сцене, он мгновенно переменился: плечи опустились под ее ладонями, в голосе зазвучала поддельная обида. – Мы одно целое. Спим вместе, занимаемся любовью, вместе растим Елену. У нас семья. Тебе не кажется, что всякий раз, когда ты нападаешь на меня, ты посягаешь на семью?

Терри охватило чувство отупляющей беспомощности. Она не находила, что сказать.

Ричи нежно поцеловал ее в лоб:

– Давай не будем ссориться, о'кей? Ради Елены.

Момент был знакомый: он разоружал ее, давал ей мир в обмен на капитуляцию. Неожиданно ее прорвало:

– Разве ты не видишь, что мы делаем? Мы оба прикрываемся "семьей". Ты – чтобы заставить меня делать то, что нужно тебе, я – чтобы не замечать, во что я себя превращаю. – В ее голосе появилась мольба: – У меня душа умерла, Ричи. Я ничего не чувствую.

Он не отрываясь смотрел на нее.

– Ты устала. Нельзя с тобой говорить, когда ты уставшая, ты не в состоянии оценивать реальное значение вещей. Иди спать. – Он помолчал. – Надо подождать, пока не закончится этот процесс и все не встанет на свои места.

Терри поняла, что не в силах продолжать разговор, повернулась и ушла.

Вначале у нее было просто желание уйти из комнаты, но, пройдя половину коридора, она поняла, что ей хочется на воздух, успокоиться. Ричи не пошел за ней, ему это было не нужно.

Ночь была прохладной. По наружной лестнице Терри медленно поднялась на пятый этаж. Там она остановилась, глядя через дорогу на студенческое общежитие, где они одно время жили. Лучше бы всего этого не было – слишком уж они далеки друг от друга. И она почувствовала, что слезы текут по ее лицу.

Почему, подумала она, мужчины никогда не плачут? Даже лучшие из них, даже в горчайшие свои минуты.

Она стояла наверху, пока не высохли слезы, слушала убаюкивающе-однообразные песни сверчков в холодном ночном воздухе, вспоминала те пять лет, что привели их в день сегодняшний. Попыталась представить себе следующее пятилетие и то, какой станет жизнь Елены.

Она поняла, почему старалась не думать о будущем. Гораздо проще жить повседневными заботами, не загадывая далее ближайшего субботнего посещения спектакля всей семьей или пикника, на который они возьмут Елену. Идиллический семейный портрет: родители, лелеющие свое дитя. Портрет, который не раскрывает, а скрывает правду о ее замужестве.

Терри гадала: в каком возрасте Елена обретет способность воспринимать подсознанием невысказанное, неосязаемое? И на каком году детства она неосознанно, невольно начнет повторять собой ее, Терри? За что, став старше, станет она ценить или порицать мать: за то, что сохранила брак, или за то, что брак расторгла? И не с болью ли и тревогой станет выдавать ее Терри замуж?

Пока ей было ясно только то, что она устала и замерзла.

Надо думать о процессе, сказала она себе, не оставлять без внимания Линдси Колдуэлл. Процесс не останавливается, когда кое-кто из защитников начинает копаться в своей жизни.

Она вернулась в дом. Ричи все еще был в гостиной, только карточки, лежавшие теперь перед ним, были разных размеров.

– Я согласна с тобой, – медленно произнесла она. – Не стоит говорить об этом до конца слушаний. А потом поговорим серьезно.

Он посмотрел на нее настороженно:

– О чем?

Она неопределенно пожала плечами:

– Возможно, нам обоим необходимо сделать перерыв. Чтобы все осмыслить.

Его глаза сузились:

– Перерыв в работе?

– Перерыв в наших отношениях.

Он встал, в голосе зазвучали агрессивные нотки:

– Ты хочешь сказать, что нам надо развестись. Почему ты так говоришь?

Неожиданно Терри смутилась.

– Надо пожить врозь, – стала оправдываться она. – Какое-то время.

– Какое-то время! – Он почти кричал. – Ты сделаешь такое с Еленой, даже не выслушав меня, не повидавшись с адвокатом. Просто возьмешь и уйдешь.

Терри уже чувствовала себя виноватой.

– Это ради Елены. И живя порознь, мы в любой момент сможем встретиться с адвокатом.

Ричи, внезапно успокоившись, смотрел на нее со странной улыбкой, улыбкой превосходства.

– Ты непрактична, Терри. Мы не можем позволить себе развод.

– Что ты имеешь в виду?

– Я не съеду с этой квартиры. У меня не такая работа, чтобы бегать. – Он заговорил сухо и холодно: – Если ты вдруг перестанешь мне помогать, я отсужу пару тысчонок в месяц временной поддержки. – Он помолчал. – А если они отдадут мне Елену, то и больше.

Это испугало ее. Ричи придал разговору оборот, которого она никак не ожидала.

– Они никогда это не сделают, – только и смогла сказать она.

– Потому что ты женщина? Прежде чем удрать, проснись, Тер, ведь ты спишь на ходу. – Тон его стал резким. – Женское движение добилось своего. Суд смотрит не на пол, а на то, кто на самом деле родитель. В этой семье твоя роль сводилась к тому, чтобы добывать деньги, моя – чтобы заботиться о Елене.

Терри не могла избавиться от чувства нереальности происходящего, у нее было ощущение, что она попала в зыбкий, опасный мир, вооруженная лишь вызубренными параграфами закона, никакого отношения к этому миру не имеющими.

– Я никогда не просила тебя не работать.

И снова та же полуулыбка.

– Но ты была согласна на это, я так тебя понял. Вот и все, что мне нужно будет сказать судье.

Терри ощутила страх перед непоколебимой уверенностью Ричи. Неожиданно с пугающей ясностью она осознала, что он планировал этот разговор, возможно, уже давно.

– Соображаю я плохо, – тихо проговорила она. – Но узнав что-то, буду долго помнить.

Он кивнул:

– Все это очень неприятно, Тер. Мне даже думать об этом не хочется. Но, если ты собираешься это сделать, надо смотреть на вещи трезво.

Терри всматривалась в него: стройный, вьющиеся волосы, лицо, в котором однажды она увидела так много жизни, такое вдохновение. Лицо мужа, лицо врага.

– Завтра утром мне работать с новой свидетельницей. Мне лучше пойти поспать.

– Конечно. – Теперь его голос был нежен. – Когда приду, постараюсь не разбудить.

Терри почувствовала какой-то внутренний трепет.

– Да, пожалуйста, – проговорила она.

Ночью, лежа рядом с ним, спящим, она снова плакала. Утром, когда Терри пришла в кухню, Ричи был там. Кофе был уже готов.

Он подал ей чашку. Бодро заявил:

– Скоро будут французские гренки. Твои любимые.

Она взяла кофе, села за стол.

– Дать молока? Половина на половину?

Впервые Терри посмотрела прямо на него. С неожиданной беспощадной ясностью поняла: слащавость после бури, чтобы убедить ее – ничего не произошло.

– Я могу не быть для тебя реальностью, – спокойно сказала она, – но ты очень хорошо понял во мне то, что тебе нужно было понять.

Он обернулся к ней, в лице недоумение: он не знал, тревожиться ли ему или можно уже успокоиться. Терри встала.

– Прошу тебя не угрожать мне Еленой, Ричи. Хотя, может быть, уже поздно.

– Я не угрожал тебе. Это ты хотела развода.

– Не надо подменять одно другим. Ты предлагал мне смотреть на вещи трезво. Печальная реальность нашего супружества в том, что ты все время опережаешь меня на три хода, тогда как мне даже в голову не приходит, что я должна делать какие-то ходы.

Он уставился на нее:

– О чем ты?

– О том, что ты не любишь меня. И я уже давно не люблю тебя и скрывала это от нас обоих. Если хочешь ругать меня за что-то – ругай за это.

Он побагровел от злости:

– Не говори вздор, Тер. При чем здесь наше супружество? Ты сделала это открытие, когда стала проводить время с Кристофером Пэйджитом.

Она молча подошла к мойке, поставила туда чашку, повернулась к нему:

– Нельзя Криса и тебя даже ставить на одну доску. Во-первых, ты никак на него не похож. Во-вторых, он здесь совершенно ни при чем. Речь идет только о тебе.

– Я не верю.

– Поверь. О тебе, Ричи. Все дело в тебе и в том, что ты никогда ни сможешь это признать. И никогда не захочешь.

Он молчал, Терри впервые прочитала в его лице, что он лихорадочно оценивает ситуацию.

– Речь идет о Елене, Терри. О нашей дочери, ты это понимаешь?

Ее охватила ярость.

– Ты не слышал, что я сказала? Не прикрывайся Еленой и не используй ее, чтобы попрекать меня! – И потом продолжала спокойней: – Я занята делом, которое должна сделать как можно лучше, и я постараюсь это сделать. Пока дело не закончено, ты будешь получать от меня помощь. Если не будешь трогать меня.

И пошла будить Елену.

Глядя на то, как Кэролайн Мастерс здоровается с Линдси Колдуэлл, Терри думала о том, что они похожи на людей одной породы, которые узнают друг друга сразу, при первой же встрече. Кэролайн всем своим видом показывала, что она с пониманием относится к тому, что Линдси ждут определенные трудности, Линдси выражала готовность умерить властность своей натуры ввиду того, что она находилась в сфере влияния Кэролайн. Обе говорили мягко, но без улыбки.

– Они сумели провести вас незаметно для прессы? – спросила судья Мастерс.

– Да, они провели меня через подземный гараж, и мы поднялись на лифте, которым мало пользуются. Как будто я контейнер с плутонием.

– Некоторым образом это так. – Судья помолчала. – Пока я не решу, что это можно им знать, я не хочу, чтобы пресса даже догадывалась, что вы здесь.

Актриса взглянула на Шарп.

– Я понимаю, – отозвалась она, и все четыре женщины сели: Кэролайн за свой стол, Терри рядом с Линдси Колдуэлл, Шарп – за ними.

Ну и компания подобралась, подумала Терри. Если настороженность Шарп выдавала присущую ее душе напряженность, то в Кэролайн Мастерс случай этот открыл необычайно развитую способность к сочувствию. Что касается Терри, она все еще ощущала собственную неопытность. Но у них троих было, по крайней мере, общее – они были юристами, присутствие же в комнате Линдси с ее темно-желтыми волосами и точеным профилем, знакомым по фильмам, воспринималось как нечто поразительное. Кэролайн посмотрела на нее.

– Расскажите мне о Марке Ренсоме, – попросила она. Линдси Колдуэлл энергично кивнула, как бы говоря, что ценит судейскую прямоту и готова платить тем же. Стенографистка в углу нависла над своей машинной.

– Это и довольно просто и довольно неприятно, – начала актриса. – Двадцать лет назад, незадолго до ее смерти, я имела дело с Лаурой Чейз. Марк Ренсом узнал об этом.

Лицо Кэролайн не выражало ничего.

– Он говорил, как собирался это использовать?

– Мне это было ясно, – холодно ответила Линдси. – Он недвусмысленно дал понять, что он хозяин положения.

Кэролайн смотрела на нее оценивающим взглядом.

– Когда вы сказали: то, что знал Ренсом, было "неприятно", – наконец спросила она, – вы имели в виду что-то в этом деле? Или неприятен был сам факт, что он знал об этом?

Какое-то мгновение обе женщины смотрели друг на друга, в этом их молчании Терри увидела неожиданно возникшую, невысказанную близость.

– Не сам факт. Мне неудобно об этом говорить, но я должна называть все своими именами. Диапазон сексуальных интересов человека может быть очень широк, и мой диапазон сделал возможной нашу связь с Лаурой – по крайней мере, на время. Но то, что я называю неприятным, было связано со смертью Лауры.

Линдси помолчала, как будто вспоминая, потом продолжала:

– Все началось за две недели до того, как Лаура застрелилась. Она стала опекать меня, как раз в то время, когда я в этом особенно остро нуждалась. Неделю спустя я оставила ее – боялась собственного несоответствия ее запросам, хотела иной сексуальной ориентации. К самоубийству ее привела целая цепь причин и следствий. Это та боль, которой коснулся Марк Ренсом.

Взгляд судьи Мастерс был спокоен и непостижим.

– Я слушала запись последней беседы Лауры с психиатром, – наконец произнесла она. – За несколько дней до ее гибели трое мужчин использовали ее с жестокостью, которая сравнима только с бессердечностью психиатра, выслушивающего ее. – Она возвысила голос: – То, что я только что сказала вам, никогда не должно покинуть эту комнату. Но вы должны это знать. До того, как начнете участвовать в установлении вины.

Терри с удивлением смотрела на нее. Было впечатление, что на какое-то время Кэролайн вывела из рассмотрения убийцу Марка Ренсома, она и Линдси Колдуэлл, две женщины, с беззастенчивой прямотой обсуждали более важные и более близкие для них вещи, чем те, что составляли суть судебного разбирательства.

– Я была с Лаурой, когда Джеймс Кольт звонил ей, – спокойно произнесла актриса. – Обе мы, и я и Лаура, знали, что он намеревался делать. Я кое-как ушла оттуда.

Кэролайн Мастерс скрестила руки на груди.

– Мы говорили о шантаже. Лаура, перекладывая на вас решение, прибегла к своеобразному моральному шантажу. Вы же не заставляли Лауру пойти к нему. Или убить себя.

Линдси смотрела в сторону.

– Марк Ренсом коснулся еще и другой вещи, – проговорила она наконец. – Хотя он мог и не знать об этом.

– Какой?

– За час до того, как убить себя, Лаура позвонила мне – пьяная, в отчаянии. – Голос Линдси упал. – Я снова отвергла ее.

Судья Мастерс смотрела на нее. Заботливо спросила:

– Вы думали, что Ренсом знал об этом?

– Я не была уверена. Хотя, конечно, он знал достаточно. Думаю, она могла позвонить Стайнгардту той ночью, и это стало известно Ренсому… И все же я понятия не имею, было бы мне легче или тяжелее от того, что он знал.

– Но вы хотели быть уверены.

– Я хотела. Я боялась, что обо мне узнают, поэтому я должна была встретиться с Марком Ренсомом.

Кэролайн помолчала. Потом сказала:

– Это не имеет отношения к делу. Но надо отметить: я считаю, что каждый лично ответственен за свой выбор. Сколько вам было – девятнадцать? Лаура сама себя довела до такого состояния.

В ее голосе появились жесткие ноты:

– Конечно, нельзя сбрасывать со счетов и Стайнгардта, и Джеймса Кольта – или отца Лауры… Это не относится к виновности или невиновности мисс Карелли, но то, что такая кассета могла возбуждающе действовать на Марка Ренсома, так же отвратительно, как и то, что он использовал ее для шантажа, принуждая к половой связи.

– Но и то и другое – предположения, – заметила Шарп. – Не факты. Они не могут быть оправданием преднамеренного убийства.

Кэролайн Мастерс обернулась к ней:

– Я здесь не для того, чтобы выручать мисс Карелли. Но и обвинение не для того, чтобы доказывать беспорочность жертвы. – Кэролайн снова взглянула на Линдси Колдуэлл: – Хотя мисс Шарп занята определением степени вины сугубо мисс Карелли, давайте все же вернемся к вашему разговору с Марком Ренсомом.

Подавшись вперед, актриса смотрела в окно.

– Я была удивлена, когда он позвонил. Первое, что запомнилось из сказанного им, – то, что он много слышал обо мне. "От кого?" – спросила я его. Он ответил не сразу: "От Лауры Чейз".

Линдси помолчала.

– Я была в своем доме на морском берегу, в Малибу, – тихо продолжала она. – В гостиной. Муж сидел тут же. Когда Марк Ренсом сказал это, я была буквально потрясена. Помнится, оглянувшись, посмотрела через плечо. Роджер читал роман и улыбался про себя. Стараясь говорить как можно естественней, я спросила: "В самом деле?" Тогда он рассмеялся. – Она заговорила сдавленным и злым голосом: – Он сразу же догадался, что я в комнате не одна и что я боюсь упоминания Лауры. "В самом деле, – повторил он. – Кстати, Лаура сказала, что вы самая прелестная и самая чувственная любовница из всех, кого она познала". От этих слов я похолодела. Он заговорил елейным тоном льстеца: "Если такое говорит Лаура, это очень много значит, не так ли? И конечно же, это произвело на меня впечатление".

Терри обернулась, чтобы посмотреть Кэролайн в глаза. Но судья смотрела на свои руки.

– Странным было то, – продолжала Линдси, – что сквозь приторность тона прорывалась злость. Как будто мысль о том, что было у меня с Лаурой, выводила его из равновесия. "Конечно, – говорил Ренсом, – в конце жизни Лауре очень не везло с мужчинами – или с женщинами". Потом отвратительным шутовским тоном он сказал: "Должно быть, от позора она и застрелилась".

Кэролайн Мастерс подняла взгляд:

– А что вы сказали?

– Роджер смотрел на меня. Я поняла, что мой разговор привлек его внимание. Поэтому самым бесстрастным тоном, на какой только была способна, я сказала: "Это очень забавно, Марк. И где вы это прочитали, в "Ридерс дайджест"?" Ренсом снова рассмеялся: "В "Моей незабвеннейшей лесбияночке"? Нет, я узнал это непосредственно от Лауры. Слышал от нее своими ушами". Почти непроизвольно я задала вопрос: "Надеюсь, телефонные разговоры с ней оплачиваете вы". – Замолчав, Линдси Колдуэлл взглянула на судью. – С помощью черного юмора я пыталась скрыть от Роджера свой страх перед человеком на другом конце провода. "Нет, – ответил мне Ренсом. И заговорил вдруг серьезным тоном: – Но я немало заплатил за это". Роджер все смотрел на меня. "За какие права вы заплатили?" – спросила я Ренсома. Голос его был довольно спокоен: "За авторское право. На кассету Лауры и ее психиатра".

Актриса снова помолчала, глядя на Кэролайн Мастерс.

– В какой-то момент, – снова заговорила она, – у меня появилось ощущение, что я не понимаю, где нахожусь. Я даже не знаю, что отвечала ему. Но до конца своей жизни не забуду, что он сказал потом: "Лаура любила вас. А вы оставили ее на гибель. То, как это произошло, и является темой моей книги". Какое-то время я не могла говорить. Потом с трудом выдавила из себя: "И о чем же эта книга?" "О самоубийстве Лауры, – заявил он мне. – О днях и часах, предшествовавших моменту, когда она нажала на спусковой крючок. Я отвечу на вопрос: "Кто убил Лауру Чейз?" "Кто же это?" – поинтересовалась я и заметила, что Роджер по-прежнему смотрит на меня. Уже спокойней Марк отвечал: "Тот, кого я выберу, Линдси. А вы на кого думаете?"

Терри понимала: Кэролайн Мастерс пытается увидеть все это мысленным взором, Линдси Колдуэлл в доме на морском берегу старается говорить по телефону так, чтобы муж ничего не понял, и слушает Марка Ренсома, извлекшего на свет Божий ее вину двадцатилетней давности. Сама Терри могла представить все это гораздо яснее – возможно, потому, что побывала в этом доме.

Голос Линдси сделался унылым, как будто от воспоминания о собственном бессилии.

– "Что вы предлагаете?" – обратилась я наконец к Марку. "Чтобы вы послушали мою кассету с Лаурой, чтобы мы поговорили о ней. – В его голосе появилась интимность. – Потом у нас будет беседа, сугубо конфиденциальная. Если поладим, буду рассматривать возможность привлечения вас в качестве консультанта". Роджер снова углубился в чтение. "Это необходимо?" – спросила я Ренсома. Он долго молчал, потом сказал: "Только в том случае, если вы хотите получить кассету". Я испытывала тошноту. "За что?" – задала я вопрос. Марк снова помолчал. "Помните нашу маленькую ссору из-за Лауры, – поинтересовался он, – в Йеле, на симпозиуме "Женщины в кино"? Вы назвали меня тогда, как помнится, "поэтом-лауреатом журнальных разворотов".

Актриса положила ладони на свои плечи, как бы обнимая себя.

– Что-то в этих фразах, – сказала она, обращаясь к Кэролайн, – было таким же пугающим, как и сознание того, что у него есть та кассета. "Да, – ответила я Ренсому, – помню". "Вы мне показались тогда ужасно высокомерной, – продолжал он. – Но я даже представить не мог, насколько хорошо вы знаете ваш предмет. Вот я и подумал, что мы сможем поболтать наедине о Лауре. И о журнальных разворотах".

В голосе Линдси Колдуэлл зазвучала усталость.

– Если у меня и могли быть сомнения относительно того, чего он хочет, – проговорила она, – после этого они исчезли. "Это не моя любимая тема", – возразила я. "Но зато мой. Я всегда хотел побеседовать с кем-нибудь, кто переспал с Лаурой Чейз. И услышав от Лауры, как сладко спать с вами, я понял, что вы мне можете предложить то, что я и представить себе не мог". Я не знала, что ответить. Повернувшись к Роджеру, я увидела, что он смеется, глядя в свою книгу. Затем Марк Ренсом сказал: "Вы нужны мне на целый день. Наедине. И, конечно же, обещаю принести кассету".

Отчетливей зазвучала усталость в ее голосе:

– Я согласилась встретиться с ним. В номере отеля, в Лос-Анджелесе. Это должно было произойти на следующий день после его встречи с Марией Карелли.

Некоторое время Кэролайн Мастерс молчала.

– И вы никогда не рассказывали своему мужу?

– Рассказывала, но не раскрывая всей сути. Когда я повесила трубку, Роджер спросил, кто это был. Я сказала, что это Марк Ренсом, он хочет продать права на книгу о Лауре Чейз. "Из этого ничего не получится, – сказала я Роджеру, – меня такой материал не интересует, и Ренсом не мой писатель. Но все же я с ним как-нибудь встречусь". – Голос ее упал. – "Потом, – сказала я Роджеру, – мы поговорили об одном дне из моей жизни".

Судья Мастерс откинулась на спинку кресла.

– Почему вы согласились дать показания?

Линдси Колдуэлл задумалась.

– Причины разные. Когда я впервые разговаривала с Терри, была уверена, что полиция либо уже нашла кассету, либо скоро найдет. Что мой секрет раскрыт. И мне безумно захотелось услышать, что говорила Лаура.

– А теперь? – спросила Кэролайн. – Кассета исчезла. Пока она не найдена, вы – единственная, кто знает, что произошло между вами и Лаурой Чейз.

Линдси посмотрела на нее равнодушным взглядом:

– Это верно. Но я знаю, что произошло между Марком Ренсомом и мной. И, зная это, понимаю, кем был Ренсом.

– И поэтому трудно молчать.

Актриса кивнула.

– До тех пор, пока дочь Стайнгардта не продала Ренсому те кассеты, я была согласна жить с тем, что произошло. Поскольку была единственной из живущих, кого это касалось. Теперь положение изменилось. Мария Карелли подозревается в убийстве, а та кассета может каким-нибудь образом всплыть на поверхность. – Она снова замолчала, глядя на Кэролайн Мастерс с выражением фатальной покорности судьбе. – Если вы решите: то, что я знаю, имеет отношение к делу, – я расскажу все Роджеру, сыну, дочери. А потом выступлю свидетелем защиты на процессе мисс Карелли.

Судья наклонилась вперед, думая о своем. Терри была почти уверена, что угадывает ее мысли: дело Марка Ренсома оказалось гораздо сложней, чем ей представлялось, она не желает нанести какой-либо вред Линдси Колдуэлл или Мелиссе Раппапорт, она не может больше смотреть на процесс только с точки зрения своей роли в нем.

– Можно мне задать несколько вопросов? – подала голос Шарп.

Почти с видимой неохотой судья Мастерс повернулась к ней:

– Конечно.

Шарп придвинула свое кресло ближе, поставив его напротив Линдси.

– Вы не знаете, где находится та кассета?

– Нет. Не знаю.

– И не имеете никакого представления о том, что с ней могло произойти?

– Нет. – Линдси помолчала, задумавшись. – Хотя хотела бы знать.

Шарп наклонила голову, как будто тоже удрученная.

– Мистер Ренсом требовал за кассету вступить с ним в половую связь?

– Нет. Так прямо он не говорил об этом.

– А не кажется ли вам, что Марка Ренсома следовало понимать буквально: ему нужна информация и только информация – пусть и самого интимного свойства? – Шарп помолчала. – Может быть, он оказывал на вас какое-то давление, журналисты иногда это делают, с единственной целью – получить материал для своей самой сенсационной книги?

Актриса движением руки откинула назад волосы.

– Ну, если вы думаете, что, когда мужчина говорит женщине: "Я хотел бы остаться у вас на ночь", надо понимать его буквально – ему безумно понравилась ваша софа, – тогда все верно. И когда мужчина оказывает на вас какое-то давление, такое иногда случается, то делает он это с одной лишь целью – хорошо выспаться ночью.

Терри удивил неожиданный сарказм в голосе Линдси. Кэролайн прервала ход своих мыслей. Шарп вспыхнула, но тут же продолжала тоном, исполненным безграничного терпения:

– Когда вы находитесь в суде, слова имеют буквальный смысл. Я выступала обвинителем в нескольких делах об изнасиловании, там мужчины уверяли, что "нет" означает "да". Если бы такие выкрутасы могли служить оправданием, то дело дошло бы до того, что какой-нибудь из этих мужчин стал бы насиловать женщину прямо в нашем присутствии.

– Не утрируйте, – возразила Колдуэлл. – Ренсом не пытался изнасиловать меня лишь по той причине, что был убит мисс Карелли. – Голос ее был спокоен, но холоден. – Любопытна причина его обращения ко мне – она мне ясна, что бы он ни говорил, – его жгучее желание подогревалось тем, что я – женщина, достигшая успеха в жизни, и феминистка. Как и вы, полагаю. – Линдси помолчала. – Невольно напрашивается вопрос: а как бы вы себя чувствовали, мисс Шарп, если бы Марк Ренсом позвонил вам?

Шарп отодвинулась от Линдси, глядя на нее со странным и обиженным выражением.

– Это совершенно исключено.

– Так ли?

Кэролайн Мастерс подалась вперед:

– Я поняла вашу точку зрения, Марни. И вашу, мисс Колдуэлл. Есть что-нибудь еще?

Шарп тут же отвернулась от Линдси.

– Только одно замечание, – спокойно сказала она. – У нас нет оснований говорить о сексе или о доказанном факте шантажа. И тем более об изнасиловании. Факт тот, что пятьсот миль, разделявшие мистера Ренсома и мисс Колдуэлл, так и остались непреодоленными. И все, чем мы располагаем, – это междугородный звонок, суть которого мисс Колдуэлл передала нарочито непонятно и который свидетельствует ни о чем ином, как о ее личных проблемах. Которые останутся, это надо отметить, ее сугубо личными проблемами.

– На это надо смотреть как на полноценную улику, – вмешалась Терри. – И суд несомненно должен заслушать показания мисс Колдуэлл. Мисс Шарп сможет участвовать в перекрестном допросе. А после этого суд будет решать, как рассматривать звонок мистера Ренсома к мисс Колдуэлл, который так же мало напоминает сбор материала для книги, как изнасилование – медовый месяц.

– Проблема в том, – сказала судья Мастерс, – что речь здесь идет не об изнасиловании. Которым и оправдывает свои действия мисс Карелли.

Почувствовав, что Кэролайн ее не поддерживает, Терри выдвинула новый аргумент.

– Оправдательными аргументами мисс Карелли, – ответила она, – являются и сексуальные особенности этого человека, и его сексуальное поведение в отношении мисс Карелли. Которое – и она может это подтвердить – выражается и в некоторых мнимо "неясных" подходах, которые Марк Ренсом использовал и к мисс Колдуэлл.

– Но мы, – продолжала судья, – рассматриваем бесспорные улики, чтобы, основываясь на них, решить: действовала ли мисс Карелли в целях самообороны и, следовательно, можно ли говорить о возбуждении уголовного дела. Вы должны признать, Тереза, что случай, который мы рассматриваем, не может быть определен как "акт, сходный" с изнасилованием.

– Это зависит от того, о каком акте мы говорим. – Терри еще раз подошла к проблеме с новых позиций. – Я предлагаю следующее: не принимать решения, пока не проявится полностью версия защиты, которая складывается не только на основании показаний мисс Раппапорт, мисс Колдуэлл и записи беседы психиатра с Лаурой Чейз. Можно рассчитывать на появление новой обширной информации, и у суда будут все возможности для принятия обоснованного решения.

Кэролайн слегка улыбнулась.

– Не занимайся сегодня тем, – заметила она, – что можно перенести на завтра. Особенно когда принимаешь решение.

Терри улыбнулась в ответ.

– Никогда не принимай решение по делу сегодня, – ответила она, – если завтра это можно сделать лучше.

Улыбка судьи Мастерс погасла, она медленно кивнула:

– Хорошо, Терри. Вы отстояли свои позиции. Я приму решение, заслушав других ваших свидетелей. – Она обернулась к Линдси Колдуэлл: – Извините, что забыли о вас, мисс Колдуэлл. Но с точки зрения суда предложение мисс Перальты заслуживает внимания.

– Понимаю, – ответила Линдси.

– Рассчитываю на это. – Судья повернулась к Шарп: – Марни, если у вас появятся новые кассеты, касающиеся мисс Карелли, Лауры Чейз или мисс Колдуэлл, известите меня немедленно. – Она сделала паузу, чтобы подчеркнуть то, что собиралась сказать. – Немедленно и конфиденциально. И если содержание какой-либо из этих кассет будет предано огласке по инициативе обвинения, я буду рассматривать это как сознательный отказ от участия в процессе. Дело будет прекращено. И, прекращая дело, я объясню почему.

У Шарп был удивленный вид.

– Есть ли необходимость у суда, – спросила она, – брать на себя ответственность за сохранность улик и делать это столь экстраординарным путем?

– Эта необходимость диктуется моим пониманием порядочности. Поэтому я принимаю на себя ответственность. – Кэролайн Мастерс обернулась и Линдси Колдуэлл: – Если я приму решение, на которое рассчитывает мисс Перальта, я извещу вас об этом. И вы объясните все тем, кому нужно.

– Спасибо. Возможно, придет время, и я объясню все семье независимо от того, как будут складываться дела здесь. Но в какой момент это произойдет и произойдет ли, я должна решить сама.

– В конечном итоге, – проговорила Кэролайн, – может получиться так, что я вынуждена буду заставить вас сделать это. Необходимость такого решения будет тяготить меня. Но это часть судейской миссии. Может быть, вы будете более снисходительны ко мне после этого объяснения.

– Несомненно.

– Конечно же, у сексуальности широкий спектр. Но вы могли этого не знать в девятнадцать лет. Как кажется, многие люди сталкиваются с подобными трудностями, причем происходит это в любом возрасте. – Слова Кэролайн Мастерс звучали медленно и отчетливо, как будто для того, чтобы Линдси непременно услышала ее. – За почти двадцать лет работы адвокатом и теперь судьей я близко соприкасалась с проблемами виновности и невиновности – как моральными, так и правовыми. Из всех людей, имеющих отношение к гибели Лауры Чейз, вы, как мне кажется, пострадали больше всех, хотя виноваты менее других. Не судите себя строго.

В глазах Линдси Колдуэлл было удивление. Неожиданно Кэролайн встала, протянула руку:

– Удачи вам, мисс Колдуэлл. Актриса пожала ей руну.

– Удачи и вам, – тихо сказала она. – Спасибо. Судья Мастерс вызвала своего помощника. Не прошло и минуты, как Линдси и Терри, сопровождаемые двумя бейлифами[37], спускались в грузовом лифте, думая каждая о своем. Наконец Линдси повернулась к Терри:

– Вы хорошо действовали, Терри. Она, как мне кажется, собиралась вынести решение не в вашу пользу.

– Мне тоже так кажется.

Они оказались в подземном гараже. Черный лимузин актрисы с непрозрачными стеклами был припаркован у лифта. Бейлифы, повернувшись, ушли, шофер Линдси Колдуэлл ждал по другую сторону автомобиля.

– Похоже, – улыбнулась Линдси, – я уеду, как приехала, – анонимно. Такое счастье не часто выпадает.

После небольшой паузы Терри произнесла:

– Не знаю, как вас благодарить.

– Не нужно меня благодарить, я это не ради вас сделала. У меня на самом деле не было выбора.

Терри посмотрела ей в глаза:

– По крайней мере, Кэролайн Мастерс старалась сделать все это терпимее. Больше чем когда-либо, я готова восхищаться ею.

– Ею можно восхищаться – она замечательная женщина. – Линдси помолчала, потом добавила тихо: – Но я думаю, здесь что-то еще – связанное с какими-то особыми чувствами. Что-то глубоко личное.

Прежде чем Терри смогла спросить о чем-либо, Линдси Колдуэлл коснулась ее плеча:

– Желаю вам всего хорошего.

И исчезла в лимузине. Терри смотрела, как он вырулил к выездному пандусу и исчез – черный лимузин с невидимым пассажиром.

2

Кристофер Пэйджит наливал в бокал Марии Карелли красное вино.

– Мне кажется, ты любишь кьянти.

– Любила еще до того, как мы с тобой познакомились. – Ее голос звучал сухо. – Но особенно оценила его, живя в Риме.

Пэйджит уловил в замечании горестный оттенок, в котором смешались: гордость за то, чего ей удалось достичь, и страх, что может наступить время, когда, вспоминая Рим, она будет думать о том, что никогда больше не увидит его.

Пэйджит поднял бокал с вином:

– За Рим.

Слегка улыбнувшись, Мария коснулась его бокала своим.

– За Рим, – подхватила она. – И за то, чтобы завтра повезло.

Воскресным вечером они сидели в библиотеке Пэйджита. Был на исходе четвертый, и последний, день репетиций выступления Марии. Первые два дня они устраняли ошибки и сомнительные места, тщательно проработали ее показания Монку, составляли, исправляли, сокращали словесные формулировки ответов. Уик-энд Пэйджит посвятил репетиции допроса.

И вот теперь, когда на улице стемнело, работа была закончена.

– Ты хорошо поработала, – сказал он. – Единственное, что от тебя теперь требуется, – сохранять настороженность и спокойствие.

Улыбка Марии стала ироничной.

– Настороженность и спокойствие, – повторила она. – Чего проще! И как раз то, что требуется от настоящего убийцы.

Пэйджиту была ясна подоплека высказывания: это была колкость умной женщины, от которой правды не ждут и в правдивость которой не верят. Он подумал о том, что по-настоящему жутко было бы услышать от нее жалобу – в завуалированной форме, со скрываемой горечью – на то, что Шарп – а возможно, и Пэйджит – верит в ее способность убить.

– Думаю, Кэролайн достаточно подготовлена к твоему выступлению, – произнес он наконец. – Допустит она публичное выступление Раппапорт и Колдуэлл или нет, но они произвели на нее впечатление. А это значит, что судья Мастерс думает теперь больше о том, кто таков Ренсом, чем о том, кто есть ты.

И, конечно же, мне хотелось бы знать, кто есть ты, подумал Пэйджит. Но не сказал об этом вслух: факт лжесвидетельства Марии не обсуждался, они смотрели на него как на проблему профессиональную, а не моральную; кроме того, и тот, и другая относились друг к другу со всей возможной предупредительностью. После четырех дней совместной работы Пэйджит твердо усвоил две вещи: Мария обладает хорошей реакцией и у нее по-прежнему очень высокая самодисциплина.

Как в контрапункте[38], ее лицо появилось на экране телевизора, стоявшего в углу: вначале ее показали молодой свидетельницей на сенатских слушаниях, потом – женщиной, обвиняемой в убийстве.

– Завтра утром, – послышался голос за кадром, – для Марии Карелли наступит самый критический момент процесса, а может быть, и всей жизни. Момент, когда она будет давать показания.

Мария взглянула на экран, потом на Пэйджита:

– Не беспокойся. Я не провалюсь. Что бы ты ни думал обо мне, ты не можешь не знать, что это так.

Это было преподнесено как простая констатация факта, но в тоне голоса Марии Пэйджит ощутил сталь.

– Марни Шарп нельзя недооценивать, – напомнил он. Мария вытянула ноги.

– Я изучала ее, Крис. Знаю, чего от нее ждать. Пэйджиту было совсем не трудно представить себе, как Мария, подавив в себе все эмоции, хладнокровно анализирует характер и поступки Шарп, занятой своим делом. А дело это – добиться предъявления Марии обвинения в убийстве, посему Мария была настроена весьма решительно.

– Я уверен, – заметил он, – что каждый выверт Марни рассчитан на то, чтобы воздействовать на твою психику.

– Эта так. – Голос Марии сделался холоден. – Но я не поддамся ей.

– Я в тебе уверен. В ее взгляде снова появилась ирония:

– Да? Это я могу допустить.

Пэйджит улыбнулся. Уверен он был только в решительности Марии и скептически относился к тому, что можно не беспокоиться по поводу ее виновности. Ему хотелось прокрутить свою жизнь, как видеоленту, попасть в тот момент, когда ее выступление уже позади, защита была успешной и удалось уберечь Карло от их секретов.

На экране появилось испещренное морщинами лицо знаменитого адвоката.

– Это такая ошибка, – вещал он, – дать ей выступить! В свете этого вся стратегия защиты представляется ошибочной. Если Кристофер Пэйджит проиграет в этом, он, без сомнения, проиграет весь процесс. На мой взгляд, эта защита похожа на пьесу, написанную даровитым любителем: при внешнем блеске сюжет не вытанцовывается. Мне кажется, у него слишком личное отношение к этому случаю, и поэтому он не может быть объективным.

Пэйджит выключил звук.

– Мы сделали все, что могли, – спокойно произнес он. Мария отвернулась от телевизора.

– Мы сделали, – вздохнула она. – И скоро все для меня кончится.

Пэйджит видел, что у нее усталый и немного печальный вид – как у человека, которому некуда идти.

Когда она снова взглянула на экран, показывали ее, совсем молодую, бок о бон с Кристофером Пэйджитом перед самым его выступлением на сенатских слушаниях. Потом появилось лицо Карло.

– Ты видел обложку "Пипл"? – спросила она.

– Да, там Карло. Но статьи я не читал.

– Многого они не знают. – Мария помолчала. – И все же хорошо, что мои родители умерли.

Пэйджит кивнул, погруженный в свои мысли.

– А ты когда-нибудь думал о том, что было бы с нами, если бы не дело Ласко?

Пэйджит посмотрел на нее:

– С Карло? Или без?

– С ним, наверное. – Мария опустила взгляд. – Это была чудесная ночь, Крис. И уик-энд чудесный.

– Был. – Пэйджит созерцал вино в своем бокале. – Но нельзя думать, что все было бы таким, как тот уик-энд. В конце концов, мы слишком разные люди.

Она подняла на него глаза:

– Но Могла моя жизнь быть другой? Могла я быть другой?

Какое-то время Пэйджит размышлял.

– Я не хочу быть моралистом, тем более сегодня вечером. Но к тому времени, когда мы с тобой стали заниматься любовью, ты уже участвовала в делах Джека Вудса. А раз так, все это обрело необратимый характер. – Умолкнув, он выключил телевизор. – Я думаю, истина в том, что люди остаются тем, кем они были и кем хотели быть. Не думаю, что, встретившись, два человека непременно изменят друг друга. Возможно, изменится их жизнь, но не суть.

Мария помолчала.

– Ты имеешь в виду себя и меня.

– Да. Ты и я изменили жизнь друг другу, полностью. Но это из-за того, что мы встретили друг друга в штыки и продолжали оставаться в точности тем, чем мы были. Как заметил Мальро[39]: "Характер – это судьба".

Она изучающе глядела на него.

– Карло не только сделал твою жизнь другой, Крис. Он тебя сделал другим.

Пэйджит был удивлен. Неужели это так? Неужели Карло сделал его лучше, мудрее и добрее, того человека, которого родители Пэйджита произвели на свет?

– Возможно. Но это значит, что дети бывают очень разные.

Мысли его снова устремились к Карло, к тому, как этот процесс изменит его взгляд на родителей и в какой-то степени на самого себя. В мыслях он был сейчас далеко от Марии.

– Мне очень жаль, – проговорила она. – Что все так получилось. Насколько – ты даже представить себе не можешь.

Он снова взглянул на нее. И в этот момент прожитых пятнадцати лет как не бывало – он увидел ее такой, какой она была в Вашингтоне, когда они занимались любовью в тот уик-энд, до того, как он узнал правду о ней.

– Я знаю: ты раскаиваешься, – проговорил он. – И верю тебе.

Она изучающе смотрела ему в лицо, как бы желая убедиться в правдивости сказанного им, как бы надеясь, что не все случившееся с ними – правда. Потом просто сказала:

– Спасибо.

И когда они снова посмотрели друг на друга, что-то изменилось в них.

И Пэйджит уже знал, что нет ничего невозможного в том, чтобы протянуть руну и дотронуться до нее. Отбросить прошлое, отстранить все, что мешает верить. Отдать ночь любви, спасаясь от страха. Люди занимаются любовью по разным причинам, а утром забывают о них. Он понимал, что Мария и он готовы к этому. Знал, заглянув ей в глаза, что какая-то часть ее души хочет этого.

Что их остановило? Возможно, прошлое. Возможно, лично у него были иные причины.

– Все, что тебе осталось сделать, – произнес он, – это выспаться.

И в следующий миг ее взгляд, устремленный на него, уже ничего не таил.

– Я вызову такси, – сказала она.

В зале заседаний суда повисла густая тишина. Репортеры из числа неаккредитованных, которым судья Мастерс позволила присутствовать на допросе Марии Карелли, толпились в глубине зала, Карло и Джонни Мур сидели в первом ряду, Терри была погружена в записи.

Снаружи толпа женщин с редкими вкраплениями мужчин скандировала: "Насильники – вне закона!" И размахивала плакатами с тем же лозунгом. Напротив этой толпы, отделенная от нее проходом во Дворец правосудия, группа контрпикетчиков держала плакаты "Правосудия для Марка Ренсома!", "Жертва не может защитить себя на процессе", "Первая поправка не для убийц!". Вход охранялся полицией, еще более мощные полицейские кордоны оцепили запасной выход из зала суда.

– А почему вы согласились встретиться с Марком Ренсомом? – спросил Пэйджит Марию.

Вопрос был ключевым – он определял весь ход выступления Марии и линию атаки Шарп. Та не шевелилась, и даже взгляд Кэролайн Мастерс – сосредоточенный, неподвижный – говорил о важности момента. Только Мария казалась спокойной.

– У него была кассета, – ответила она. – С записью моей беседы с психиатром в Беверли-Хиллз. С доктором Стайнгардтом.

Краем глаза Пэйджит с удивлением отметил, что Шарп встрепенулась.

– Почему вы пошли к доктору Стайнгардту?

– У меня был глубокий стресс. – Она сделала паузу, но взгляд ее, направленный на Пэйджита, оставался спокоен. – В моей жизни было нечто, что я сделала – сделала тайно – и чего я очень стыдилась. У меня на душе было неспокойно.

Пэйджит услышал шепот у себя за спиной, увидел, как Шарп, приподнявшись, перевела взгляд с Марии на судью Мастерс. Но та, не спускавшая глаз с Марии, не замечала ее.

– И вы рассказали о том, что сделали, доктору Стайнгардту?

Лицо Марии выражало горечь и стыд.

– В той степени, в какой это было можно. – Голос ее упал. – Я думала, это останется в тайне.

– А почему это было так важно для вас?

Она опустила взгляд:

– То, что я рассказывала ему, было очень личным.

Пэйджит увидел, что Шарп вся напряглась – ее терзала досада, что страх Марии за свою тайну, вызовет к ней сочувствие. Марни буквально распирало от желания изобличить Марию, говорившую о кассете без согласия судьи.

– А что вы почувствовали, – спросил Пэйджит, – когда Марк Ренсом сказал вам, что знает содержание этой кассеты?

– На душе у меня было пусто. – Воспоминание, казалось, лишило ее сил. – И когда он повесил трубку, я бросилась в ванную – меня вырвало.

Пэйджит помолчал, как бы давая ей время собраться с силами.

– Ренсом говорил, что произойдет, если он раскроет тайну кассеты?

– Да. – Мария подняла голову. – Он сказал, что это конец и моей репутации, и моей карьеры.

– Вы тоже так думали?

– По этой причине я и встретилась с ним, – спокойно сказала она. – Просить его, если надо – умолять, чтобы он оставил мое прошлое там, где ему надлежит быть. В прошлом.

– Вы чувствовали, что это доводит вас до отчаяния?

Мария закрыла глаза:

– То, что узнал он, было причиной моих мучений. Потому-то я и ходила к доктору Стайнгардту.

Пэйджит обернулся к судье Мастерс:

– Ваша Честь, позвольте посовещаться с вами и с обвинением?

У судьи был немного растерянный вид – как будто, захваченная показаниями Марии, она не могла понять, о чем ее просят.

– Да. Конечно.

Шарп и Пэйджит быстро подошли к судейскому столу. Пэйджит почувствовал, что объектив камеры преследует его по пятам. Кэролайн Мастерс, глядя на ряды публики, спросила громко, чтобы звук ее голоса дошел до Марии, до репортеров, до микрофонов ТВ:

– В чем дело, мистер Пэйджит?

– Мисс Карелли уже сказала все, что она намеревалась сказать о кассете. Признала ее существование, то, что она способна нанести урон ее репутации и карьере и что из-за нее она согласилась встретиться с Ренсомом. То есть она упомянула о кассете – для того, чтобы объяснить, как та повлияла на ее поведение, да и просто ради верности истине. Но, поскольку она не сообщила ничего конкретного о самой записи, мисс Карелли не намерена отказываться от прав, защищающих конфиденциальность ее разговора с доктором Стайнгардтом.

– Ну, если это верность истине, – приглушенно сказала Шарп, – то судить пора уже не по кодексу законов, а по детской считалочке. Мисс Карелли очень хитро повела себя в отношении содержания кассеты, утаив, чем оно ей угрожает – а ведь в ней факт ее лжесвидетельства сенату Соединенных Штатов. В то же время она завоевывает сочувствие окружающих, рассказывая, как Ренсом использовал для нажима на нее неназванные секреты кассеты. Напоминаю, что единственный эффект, который в свое время произвела эта кассета, – она вызвала страх мисс Карелли, поскольку та обманула верховную власть.

Пэйджит обернулся к ней:

– Неужели это означало бы для нее конец карьеры и навсегда подмоченную репутацию, Марни? Если бы вас уличили в обмане верховной власти, вы бы много проиграли?

– В том случае, если бы рассчитывала завоевать симпатии публики, много. – Шарп повернулась к судье. – Она без разрешения ввела в дело эту кассету.

– К сожалению, – ответила судья, – это сделали вы, когда на закрытом заседании получали от меня разрешение задать те вопросы, которые мистер Пэйджит только что задал. Он просто опередил вас. Если вы хотите разыгрывать ту же карту, вам придется вынудить мисс Карелли сказать больше того, что она уже сказала.

– Благодарю вас, – быстро произнес Пэйджит и пошел на свое место, оставив Шарп недвижно стоящей перед судьей. Когда Шарп пожала плечами, Пэйджит молча кивнул Марии, уголок ее рта тронула легкая улыбка. Взглянув на Карло, Пэйджит увидел, что его лицо спокойно.

– Продолжайте, пожалуйста, – разрешила судья.

– Позвольте узнать, мисс Карелли: почему вы пришли с пистолетом в номер Ренсома?

– Чтобы защищать себя.

– Почему вы решили, что в этом будет необходимость?

Мария стиснула руки.

– Его телефонный звонок был полон намеков на сексуальные отношения и был, по сути, шантажом с целью принудить к сексу.

– Не могли бы вы дать пояснения?

Мария нервно пожала плечами, будто ее передернуло от отвращения.

– Дело даже не в словах, а в том, как он говорил… Это хихиканье, этот унизительный тон… Он рассчитывал "побеседовать наедине". После меня он собирался "беседовать" с другой "знаменитой женщиной". Он хотел нас "подряд", чтобы можно было "сравнить ноты". Он даже собирался обсудить "проблему выбора" и женское "право на тайну". – Она покачала головой. – От каждого его слова меня передергивало.

Пэйджит взглянул на Кэролайн Мастерс, как бы желая обратить ее внимание на сходство со случаем Линдси Колдуэлл. Потом спросил Марию:

– К какому же выводу вы пришли?

– Что Ренсом хочет не упустить меня, – холодно ответила она. – Что он решил обменять кассету на половой акт. И что он не остановится перед насилием, если я не соглашусь.

Шарп вскочила с места:

– Прошу обратить внимание на последний ответ, Ваша Честь! Он не соответствует вопросу, он спекулятивен – свидетельница заявляет о том, чего знать не могла, поскольку Марк Ренсом этого не говорил.

– Поддерживаем. – Судья Мастерс обратилась к Марии: – Мисс Карелли, нам нужны факты. Интерпретацию их предоставьте мне.

Мария медленно кивнула. Продолжая допрос, Пэйджит спросил:

– Вы собирались обменять половой акт на кассету?

– Я не хотела этого. – Ее голос упал. – Я лишь решила попытаться отговорить его от этого. Больше у меня не было никаких вариантов.

– Но вы все же принесли пистолет.

– Да. – Мария посмотрела на судью. – Но не для того, чтобы убить его. Просто он пугал меня.

– Тогда почему же вы не обратились в полицию?

Мария помолчала, провела пальцами по глазам.

– Я не хотела, чтобы кто-нибудь узнал, что на кассете.

– И потому же, когда Марк Ренсом погиб, вы опять не сказали полиции о кассете?

– Да. Это так.

– А вы не думали, что полиция найдет какую-нибудь кассету из тех, что были у мистера Ренсома?

– Да, это логично. – Мария повернулась и Кэролайн Мастерс. – Но тогда я была в шоке.

Пэйджит кивнул, довольный. Задавая вопросы, которые могли задать критически настроенная судья или представитель обвинения, он разоружал Шарп и одновременно восстанавливал доверие к Марии. И хотя Кэролайн Мастерс сразу все поняла, она готова была слушать: Терри сделала свою работу, теперь Мария делала свою.

– Вам представляется, – спросил Пэйджит, – что существуют две кассеты с записью вашей беседы с доктором Стайнгардтом и обвинение располагает только одной из них?

– Да, именно.

– Знаете ли вы что-нибудь о том, где находится другая кассета?

Мария взглянула на Шарп.

– Нет, – с ударением ответила она. – Не знаю.

Легкое раздражение ощущалось в ее голосе. Чтобы так притворяться, если на самом деле знаешь, что произошло со второй кассетой, подумал Пэйджит, надо быть отъявленной лгуньей. Впрочем, Мария и была ею.

– В действительности Ренсом не принес никакой кассеты?

– Моей ни одной не принес. – Мария казалась обеспокоенной. – Принес кассету с записью беседы доктора Стайнгардта и Лауры Чейз. Ее гибель была темой его очередной книги.

В зале суда поднялось волнение – до этого пресса не знала о кассете Лауры Чейз.

– Ваша Честь, – вмешалась Шарп. – Обвинение требует совещания сторон в присутствии судьи.

Оба юриста опять подошли к судейскому столу.

– Еще не было принято решение, разрешающее ссылки на эту кассету, – энергично начала Шарп. – Мистер Пэйджит поставил вопрос так, что мисс Карелли перешла к Лауре Чейз незаметно. Я что-то не припомню, когда было разрешено упоминать ее имя.

– Для каких целей, – спросила судья Мастерс Пэйджита, – мисс Карелли так хитро вызвала Лауру с того света?

– Она собиралась лишь пересказать содержание кассеты, – возразил Пэйджит, – не упоминая Джеймса Кольта. – Он заговорил быстрее: – Лаура Чейз мертва, это мисс Карелли нужно наше сострадание. Как Ваша Честь знает, в основе сексуальности мистера Ренсома лежит одержимость его Лаурой Чейз. Вокруг этого, как заявляет мисс Карелли, и разыгрались все события…

– Но там рассказывается о различных половых актах.

– Правильно. Но все равно все сводится к одержимости мистера Ренсома. Она и толкнула его к попытке обесчестить мисс Карелли.

– Если послушать мисс Карелли, – снова вмешалась Шарп, – это правда чистейшей воды.

– Приберегите это до того времени, – огрызнулся Пэйджит, – когда Мария станет отвечать вам.

Судья подняла руну.

– Достаточно, – отрезала она. – Разрешаю пересказать содержание кассеты, но только в общих чертах. Как нас убеждал мистер Пэйджит, кассета не из разряда материалов, не подлежащих оглашению. И ясно, что сексуальные наклонности мистера Ренсома имеют отношение к делу. Давайте вернемся к записи.

– Благодарю вас. – Отойдя от судейского стола, Пэйджит кивнул Терри и снова обратился к Марии: – Мисс Карелли, не могли бы вы в общих чертах пересказать содержание кассеты?

– Да. – Голос ее был тих. – Там рассказывается об уик-энде, который Лаура Чейз провела в Палм-Спрингс в обществе трех мужчин. Мужчины совершили с ней несколько половых актов разных видов, и прежде всего эксгибиционистского характера. – Мария помолчала. – Потом двое совершали с ней половой акт, а третий наблюдал за этим.

Глядя на Марию, Пэйджит чувствовал и слышал реакцию зала – движение, восклицания. Ударил молоток судьи, и снова установилась тишина.

– Зачем мистер Ренсом принес эту кассету? – спросил Пэйджит.

– Он сказал, что хочет поговорить о своей новой книге, посвященной Лауре Чейз. И, возможно, эта запись войдет в книгу. – Мария снова помолчала в задумчивости. – Он заявил, что если я помогу ему выступить с интервью на "Дидлайн", он, может быть, забудет мою кассету.

– А что ответили вы?

– Что он обманул меня. Что он не отдает кассету, чтобы шантажировать меня. – Она говорила уже слабым голосом. – А он сказал, что мы послушаем Лауру Чейз, а потом поговорим об этом.

– И вы слушали кассету Лауры?

– Да. – Мария смотрела в сторону. – Он заставил меня.

Пэйджит наклонил голову:

– Это было после того, как приходил мистер Агилар с шампанским?

– Да.

– И вы просили мистера Агилара повесить табличку "Просят не беспокоить", когда он уходил из номера?

– Да, просила.

– Почему вы это сделали?

– Я была там против своей воли, – тихо ответила она. – И не хотела, чтобы и другие узнали то, что знал Марк Ренсом. Уже то, что нас видел мистер Агилар, было достаточно неприятно, и я не хотела, чтобы вошел еще кто-нибудь из тех, кто убирает номер. – Она сделала паузу. – А когда Марк Ренсом рассказал о кассете Лауры Чейз, мне тем более не хотелось, чтобы кто-то вошел во время ее прослушивания. Я стыдилась даже того, что нахожусь там.

– И ваша просьба к мистеру Агилару не была продиктована желанием остаться наедине с Марком Ренсомом?

– Нет, он превратно понял меня. – Голос Марии окреп. – Мне не хотелось бы разочаровывать мистера Агилара, но я считаю Марка Ренсома самым непристойным и самым неприятным человеком из всех, кого я знала.

Мгновение Пэйджит молчал, он ждал, чтобы сказанное дошло до сознания судьи Мастерс.

– Не могли бы вы сказать нам, что пытался сделать этот "непристойный и неприятный человек", лишь только мистер Агилар вышел?

– Он пытался изнасиловать меня. – Как бы в ответ на невысказанные сомнения Мария повернулась к Кэролайн Мастерс и повторила кротко: – Марк Ренсом пытался изнасиловать меня.

– Не могли бы вы рассказать, как это происходило? – спросил Пэйджит.

Повернувшись к Пэйджиту и ни на кого не глядя, Мария стала рассказывать.

– Это началось, когда он включил запись. – Голос был тихий, почти испуганный. – Это было ужасно. Услышав слова Лауры Чейз о том, как она танцевала перед теми мужчинами, а потом стала ощупывать свое тело, Марк Ренсом сильно возбудился. Когда начались половые акты, его возбуждение достигло предела.

– Не могли бы вы описать это?

У Марии был остановившийся взгляд, как будто она вслушивалась в звучащую в ней запись, боясь что-нибудь упустить.

– Он стал лихорадочно пить, – вымолвила она наконец. – Бокал за бокалом. У меня появилось странное ощущение, что я наблюдаю искаженную "Алису в Стране чудес" – как будто вот сейчас Марк Ренсом шагнет за зеркало и окажется с Лаурой и теми тремя мужчинами, продаст свою душу.

Снова в рядах зрителей послышался шепот. И снова поднялась со своего места Шарп.

– Тот же самый протест, Ваша Честь. Похоже, мисс Карелли решила, что ей позволительна любая вольность.

Судья Мастерс обратилась к Марии:

– Я согласна с мисс Шарп, последняя ваша фраза неуместна. Рассказывайте только то, что происходило.

Мария изменилась в лице, сложила руки на груди, как будто обняв себя за плечи.

– В какой-то момент мне показалось, что я для него перестала существовать. У него была странная улыбка на лице. Как будто он вслушивался в доносившуюся издалека неясную музыку – прекрасную музыку. И вдруг положил ладонь мне на колено. Я сбросила его руку, посмотрела на него удивленно. – Она помолчала. – Когда наши взгляды встретились, он посмотрел вниз. Медленно, чтобы я последовала за ним глазами. У него брюки топорщились между ног. Было ощущение, будто мы вдвоем шагнули за зеркало. – Она обернулась к судье и проговорила смущенно: – Извините, Ваша Честь. Но он сказал следующее – тихо, низким голосом: "Люблю смотреть на аппетитную женщину по телевизору и представлять, как бы я трахнул ее. И у меня появляется ощущение, что я делал это на самом деле".

Судья не отрывала от нее взгляда.

– Это было так грубо, – доверительно, словно ей одной, произнесла Мария. – Говорят, для некоторых мужчин половой акт – это акт насилия, а не любви. И я поняла, что Марк Ренсом хочет совершить именно акт насилия – против меня, против того, кем и чем я была: женщиной, добившейся успеха, женщиной, которой могли восхищаться другие женщины.

Ее голос сделался жестким:

– Идеалом Марка Ренсома была женщина-рабыня, свободную женщину он ненавидел. Его возбуждало уже одно то, что он заставил меня слушать рассказ о моральном падении Лауры Чейз. Он хотел сломать мою волю.

Пэйджит увидел, как Шарп стала подниматься со своего места, но потом раздумала.

– Что вы сказали ему? – спросил он Марию.

– Ничего. – Мария смотрела на Кэролайн Мастерс. – Я ничего не сказала.

– А мистер Ренсом сказал что-нибудь?

– Что если я вступлю с ним в половую связь, кассета моя. – Повернувшись к Пэйджиту, она закончила тихо: – Но если я не соглашусь, мои секреты станут известны всему миру.

– И вы отказались.

– Не сразу. Я была слишком напугана.

– Что же вы ответили?

Она опустила взгляд:

– Что я помогу сделать рекламу его книге о Лауре Чейз.

– Но он не согласился?

Мария покачала головой.

– Он сказал, что это еще одна вещь, которую я сделаю для него. – Голос Марии упал почти до шепота. – Но вначале я разденусь перед ним, как Лаура.

– И вы отказались?

– Нет, я ничего не сказала ему. – Она заговорила, словно рассуждая сама с собой. – Меня как будто вела интуиция. Я знала, что не позволю ему сделать из меня Лауру Чейз. – Она вновь обернулась к судье, заговорила торопливо: – Это не путь разума. Это путь ощущений. Помнится, я подумала тогда, что этому не будет конца – если я уступлю ему сейчас, он будет принуждать меня всякий раз, когда ему захочется, пока моя жизнь не станет такой, что не стоит и жить. Я вспомнила, каких усилий мне стоило стать тем, кем я стала, и подумала, что за это стоит бороться. Подумала и о тех женщинах, которые уступают мужчинам типа Ренсома, – кто из-за работы, кто из-за детей, кто из-за денег, а кто и просто из-за того, что от страха теряет способность сопротивляться. – Голос ее окреп. – Какой-то глубинный инстинкт вызвал во мне желание бороться – во что бы то ни стало. Я знала, что, если уступлю ему, я пропала. Навсегда.

Пэйджит подумал о людях, что смотрят телевизор, о Маккинли Бруксе, который, глядя на ярость этой женщины, на ее страстное лицо, обращенное к судье, не может не понимать, что их обвинение – политический просчет.

– И что вы сделали? – спросил Пэйджит.

– Я схватила свою сумочку. Хотела уйти, чтобы не превратиться в существо, живущее ощущениями, а не разумом. Уйти, пока не сломлено мое "я". – Мария глубоко вздохнула. – Ренсом кружил вокруг меня.

Пэйджит шагнул к ней, произнес тихо:

– Что было дальше?

Мария оправила юбку – рефлекторное движение, помогающее женщине справиться с волнением. Угловым зрением Пэйджит снова увидел Карло, его напряженное, страдающее лицо. Зал молчал.

– Я все еще держала в руке свою сумочку, – произнесла Мария тихим голосом. – Неожиданно он оказался надо мной, потянул с меня колготки. Лаура как раз рассказывала, как двое совершали с ней половой акт, в то время как третий наблюдал.

В зале раздался чей-то нервный кашель.

– Было ощущение нереальности происходящего, – продолжала Мария. – Какой-то частью своего сознания я слышала голос Лауры Чейз, ощущала колкую щетину его подбородка, запах шампанского в его дыхании. Я до сих пор ясно помню все это. – Она коснулась лба, как бы силясь припомнить забытые подробности. – Другой человек во мне инстинктивно сопротивлялся Ренсому. Но у меня такое ощущение, что та, другая женщина обеспамятела от шока. И у меня остались только фрагментарные воспоминания.

– А когда вы разговаривали с инспектором Монком, воспоминания были ярче?

– Нет. Дело не в памяти, дело в том, что я была травмирована. И, пожалуй, последствия травмы сильнее ощущались во время разговора с Монком.

Подняв глаза, Пэйджит увидел немигающий взгляд судьи Мастерс, устремленный на Марию и как будто высматривающий истину. Похоже, слушания начинали тяготить ее, беспокоила необходимость принятия решения, недоступного простому разумению.

– Вы помните, – спросил Пэйджит, – как были нанесены царапины, о которых говорила доктор Шелтон?

– О некоторых. Не обо всех. – Повернувшись к Шарп, она проговорила холодным тоном, отчетливо произнося каждое слово: – Одно могу сказать со всей определенностью: я не наносила их после смерти Марка Ренсома. Ни единой.

Последняя фраза была произнесена с убедительным гневом; пока, подумал Пэйджит, выступление Марии почти безупречно.

– Есть ли какие-нибудь ушибы и царапины, которые запомнились больше других?

– Да. – Мария коснулась скулы. – Первый удар по лицу. Я очень отчетливо помню его.

– А почему?

– Потому что он был нанесен неспешно и злобно. – Она помолчала. – И потому, что Ренсом сделал это с явным удовольствием.

Пэйджит увидел, как подалась вперед Кэролайн Мастерс. Он догадывался, о чем она думает – это была травма, которую Элизабет Шелтон как раз и не могла объяснить и нанесенная мужчиной, получавшим наслаждение от игр со связыванием и от притворного изнасилования.

– Скажите, пожалуйста, как был нанесен удар?

– Я лежала на спине. Одной рукой он давил мне на грудь, прижимая к полу, и смотрел с такой ненавистью, что я даже на минуту перестала сопротивляться. – Голос Марии стал тише. – От воспоминания об этом мгновении и его взгляде у меня до сих пор кровь стынет в жилах.

Она смолкла, как будто заново все переживая, потом добавила медленно, подчеркивая каждое слово:

– Именно так я и рассказывала инспектору Монку.

Пэйджит увидел, что сидевшая слева от него Марни Шарп хмурится: Мария выступала отлично, Шарп нечего было возразить.

– Как подействовал на вас удар Марка Ренсома?

Мария заговорила монотонно:

– Моя голова дернулась, я ударилась затылком об пол. Болью пронзило скулу и глаза. Сделалось темно – я думаю, он начинал душить меня. – Она замолчала, словно в недоумении. – Наверное, я теряла сознание. Следующее, что помню: мои ноги раздвинуты, а он стоит на коленях между ними. Брюки у него спущены.

– Что он делал?

Мария смотрела куда-то в глубину зала.

– Он почему-то замер. Голову наклонил набок. И тут я снова услышала Лауру Чейз. – В голосе зазвучало изумление. – Он слушал ее. Будто ждал от нее подсказки. – Судья Мастерс смотрела задумчиво – в рассказе явно прослеживалась параллель с последним сексуальным переживанием Мелиссы Раппапорт. Мария закончила: – Как я уже говорила инспектору Монку.

Получилось хорошо, думал Пэйджит, своим выступлением Мария выгодно оттенила факты, сообщенные ею полиции и подтвержденные либо экспертизой, либо показаниями других свидетелей. С каждой минутой несообразности, подмеченные Шарп, казались все менее заметными и менее существенными.

– У него была эрекция? – спросил Пэйджит.

– Да. – Мария на мгновение закрыла глаза. – Слушая Лауру, он держал его в руке.

– И было похоже, что он готов вонзиться в вас?

Мария открыла глаза:

– Да.

Кэролайн Мастерс подалась вперед:

– Не могли бы вы рассказать, как получилось, что Марк Ренсом был застрелен? Постарайтесь придерживаться только фактов.

Мария обернулась к ней, словно удивленная ее вмешательством.

– Марк Ренсом был убит, – ответила она, – из-за того, что отвлекся на слушание Лауры Чейз.

Судья нахмурилась:

– Не могли бы вы объясниться?

– Когда он стал слушать, это было как передышка. У меня будто наступил момент прояснения. Я почувствовала в руке ремешок сумки. И неожиданно вспомнила, что в ней. – Мария закончила смущенно: – Пистолет. Пистолет, который я купила.

Пэйджиту показалось, что произнесла она это таким тоном, как будто говорила о предмете, внушающем изумление и ужас.

– Как вы достали его? – спросила судья.

Пэйджит теперь ничем не мог помочь, он никак не ожидал, что Кэролайн Мастерс прервет поток вопросов, которые они придумали и отрепетировали так, чтобы они казались естественными.

– Я слышала голос Лауры, – ответила Мария. – Она говорила что-то типа: "Он хотел, чтобы они поимели меня разными способами". И тогда я догадалась. "Вы возьмете меня, – сказала я ему. – Я дам вам любым способом, каким захотите". – В словах Марии звучала горечь. – Было видно, что он очень доволен – мое согласие привело его в восторг. И тут я добавила: "Но только если вы будете пользоваться резинной".

Судя по виду Кэролайн Мастерс, она была очень удивлена – кажется, способностью Марии сохранять присутствие духа в такой ситуации.

– И что он ответил?

– Он рассмеялся. – Мария помедлила. – Потом я сказала, что у меня есть одна в сумочке. Похоже, это удивило его. Не успел он ответить, как я полезла в сумку. – В голосе ее послышалась усталость. – Тогда он снова толкнул меня, но пистолет уже был у меня в руке.

Внезапно она смолкла.

– Что было потом? – спросила судья Мастерс. Мария пристально смотрела на свои руки.

– Он схватил меня за запястья, держал. Я ударила его коленом. – Она разомкнула губы, не произнеся ни слова, потом тихо сказала: – Пистолет выстрелил.

Судья смотрела на нее. Ровным тоном задала вопрос:

– На каком расстоянии вы были?

Мария покачала головой:

– Больше я ничего не знаю. Просто не знаю.

– Но вы говорили полиции: два или три дюйма.

Мария беспомощно пожала плечами.

– Я хотела как лучше, – устало выговорила она. – Я старалась ответить на их вопросы. Не думала, что они придадут такое значение неверному ответу. – Она снова передернула плечами. – Я ударила его коленом. Он мог падать на спину, когда пистолет выстрелил. Допускаю, что я неправильно рассуждаю. Хотела бы вам объяснить. Но не могу.

Пэйджит увидел слезы в глазах Марии. Но смотрела она на Кэролайн Мастерс не мигая. Та мягко спросила:

– Он не касался руками пистолета?

– Может быть, и касался. Но полиции я ничего об этом не говорила. Что я помню – так это руки, сжавшие мои запястья.

– Вы закрывали окно шторами?

Мария, кажется, не заметила внезапной смены темы. Медленно ответила:

– Да.

– До того, как пистолет выстрелил, или после?

– По-моему, после. – Мария помолчала. – Все происходившее кажется таким смутным. Единственная ассоциация, которая возникает у меня в связи с окном, – мне было стыдно за то, что случилось. Я знаю, в этом нет никакого смысла.

Она провела рукой по лбу.

– Тем не менее я была одета. Он не снимал с меня одежду. Не знаю, кого видел тот человек.

– Мистер Хаслер, – напомнила судья Мастерс. – Но это вас видел мистер Тэнш? Возле номера?

По наступившему молчанию Пэйджит понял, что система их подготовки начинает медленно сдавать. Было похоже, что судья требовала от Марии большей точности в ответах, чем мог обеспечить Пэйджит.

– Мне думается, да. Думается, на какой-то момент я вышла из номера за помощью. А потом вернулась, так ничего и не сделав.

Она явно была в замешательстве.

– Это невероятно, но, выйдя из номера, я как будто перестала верить в то, что произошло. Мне представлялось, что, если я вернусь, с ним все будет хорошо и кошмар этот кончится.

Кэролайн Мастерс молчала, ждала продолжения. Мария, лишенная возможности отвечать по заготовленной схеме, вынуждена была импровизировать. Краем глаза Пэйджит видел, что Марни Шарп что-то лихорадочно пишет.

– Я была как лунатик, – продолжала Мария. – Бродила по номеру. Трогала мебель, как будто хотела убедиться, что это не сон. И все время посматривала на него. – Она помедлила, глядя на судью. – То, как он умер, было ужасно. Когда жизнь покидала его, он смотрел на меня так, будто я его обидела. Просыпаясь среди ночи, я вспоминаю это. И то, как я отталкиваю его, чувствуя по его весу, что он умирает.

– Но если вы отталкивали его, как получилось, что вы стреляли с трех футов?

Мария сделала жест, выражающий удивление:

– Наверное, из-за того, что он падал вперед. Но я не знаю. Просто не знаю.

– Ваши колготки уже были разорваны?

– Да. – В ее голосе было страдание. – Боже мой, конечно же, да. Может быть, я порвала их, когда сопротивлялась. Потом я уже ни на что не была способна. Я уже ничего не понимала. А когда звонила по 911, перед глазами был какой-то туман, я едва видела.

– Вы царапали ягодицы мистера Ренсома?

– Возможно, ведь мы боролись. – Неожиданно она в раздражении повысила голос. – Но не тогда, когда он был мертвым. Это нелепость. Это болезненное воображение. Вообще все это дело – плод болезненного воображения.

Шарп подняла глаза от своих записей.

– Болезненного, – повторила Мария, адресуясь непосредственно к Шарп. – Подозрительность – это болезнь.

Та пристально смотрела на нее. Среди журналистов поднимался ропот. Пэйджит чувствовал, что резкая перемена в настроении Марии больше всего запомнится им из всех впечатлений этого дня.

– Может быть, подозрительность и болезнь. – Шарп нарочито обращалась только к судье. – Но убийство – это преступление. Я протестую против попыток мисс Карелли отвлечь внимание от сути дела.

Судья Мастерс обернулась к Марии:

– Каковы бы ни были ваши чувства, мисс Карелли, я просила бы вас отвечать только на вопросы.

– Конечно же, у меня сильные переживания, Ваша Честь. Меня обвиняют в убийстве. Трудно сохранять спокойствие. Или не замечать выпадов мисс Шарп. – Она помолчала. – Постараюсь, по крайней мере, быть объективной.

– Вашей объективности достаточно, – сухо заметила Кэролайн Мастерс.

Пэйджит понял, что перемена в настроении судьи означала: она закончила.

– Могу я задать вопросы? – спросил он.

– Конечно, мистер Пэйджит, – слегка улыбнувшись, ответила Мастерс. – Мисс Карелли – ваша свидетельница, и я, по-видимому, своим вмешательством нарушила установленный порядок. Но я хотела удержать мисс Карелли в определенных рамках, а мисс Шарп избавить от необходимости протестовать.

Мария смотрела на них с покорностью смертельно усталого человека. Она совсем не походила на ту уравновешенную женщину, которая лгала сенату: эта женщина выглядела более ранимой и по-человечески понятной. Ему пришло в голову, что ее бессвязные, мучительные ответы судье были безупречны: несообразности объяснялись травмой, несоответствия – шоком и смущением. И неожиданно Пэйджит понял, как вести допрос дальше.

– Когда пришли полицейские, они предложили вам медицинскую помощь?

– Да. – Мария опустила голову. – Но мне не хотелось, чтобы кто-то прикасался ко мне. Это я им и сказала.

– Они предложили вам помощь адвоката по делам об изнасиловании?

– Нет.

Пэйджит сделал паузу.

– Когда вы ели последний раз – перед этим, я имею в виду?

– Накануне вечером. – Она помолчала. – Утром я была слишком расстроена, чтобы есть.

– Полицейские спросили вас об этом?

– Нет.

– То есть к тому моменту, когда они допрашивали вас, вы не ели почти двадцать четыре часа.

– Да.

– Как повлияло на вас то, что вы долго не ели?

– Я чувствовала слабость. И раздражение. – Мария взглянула на Шарп. – И по магнитофонной записи можно определить, какой я была – голодной, измученной. Неполноценным человеком.

– Голод, изнеможение – это единственные ваши ощущения?

– Нет. Я была полностью дезориентирована. – Ее голос упал. – Я отвечала на вопросы, чтобы только ответить. Даже тогда, когда не знала ответа. Потом в какой-то момент попросила встречи с адвокатом, это единственное, что я смогла сделать.

Пэйджит оглядел зал – камеры, репортеры в глубине, помощники шерифа, охраняющие вход. Потом он увидел Карло, сидящего в первом ряду, и понял, что тот хотя бы взглядом старался помочь Марии.

Пэйджит снова посмотрел на нее. Спокойно спросил:

– Вы убили Марка Ренсома?

Мария выпрямилась, подняла подбородок.

– Нет, – произнесла она. – Я этого не делала.

– А что вы делали?

– Защищалась. Потому что он хотел надругаться надо мной. Потому что я была смертельно напугана. Все, что произошло, все, чем оказался Марк Ренсом, все, чего он хотел от меня, – напугало меня до глубины души. – Голос Марии стал спокойнее. – Я не хотела превратиться в ничто. Поэтому он и погиб.

– Благодарю вас, – проговорил Пэйджит. – Это все, что я хотел узнать.

Шарп шла к Марии, сжимая в правой руке ствол пистолета.

– Что она делает? – прошептала Терри Пэйджиту.

– Думаю, психологический прием. Хочет дать Марии пистолет.

Шарп действительно протянула пистолет Марии.

– Это ваш, не так ли?

Мария смотрела на нее, но пистолет не брала.

– Он похож на мой.

– Установлено, что он ваш. – Шарп снова протянула ей пистолет. – Посмотрите повнимательней.

Мария разглядывала пистолет, как чужой, незнакомый предмет.

– Бесполезно, – тихо сказала она. – Я не разбираюсь в оружии. И больше никогда не прикоснусь к пистолету, к этому или любому другому.

Марни Шарп помолчала. Неожиданно спросила:

– Раньше у вас никогда не было пистолета?

– Нет.

– А этот вы купили после того, как позвонил Марк Ренсом?

– Кажется, да.

– Я знаю, что да. – Шарп прошла к столу обвинения, положила пистолет, вернулась к Марии. – Как вы объясняли инспектору Монку, вы купили этот пистолет из-за того, что вам угрожали по телефону, верно?

Пэйджит насторожился. Шарп сразу начала с того, что было ложью в рассказе Марии. Он учил Марию: в этом и подобных случаях давать лаконичный ответ, чтобы не усугублять ложь.

– Верно.

– Сколько было звонков?

Мария задумалась:

– Два, я думаю.

– Вы думаете? Звонки так напугали вас, что вы купили пистолет, и вы не помните, сколько их было?

Мария скрестила руки на груди.

– Если это вопрос, ответ будет тот же самый: я думаю, было два звонка.

– Полагаю, вы помните, кто звонил – мужчина или женщина.

Мария кивнула:

– Мужчина.

Шарп уперла руки в бока.

– Тогда расскажите нам как можно подробнее, что говорил этот мужчина во время угрожающего звонка или угрожающих звонков.

Это было как раз то, чего боялся Пэйджит: Шарп задавала вопрос, требующий развернутого ответа. Теперь Мария должна была расцвечивать мнимый факт подробностями. Она выпрямилась на своем месте свидетеля.

– Подробностей я не помню. Он говорил что-то о наблюдении за моим домом. Поэтому я и купила пистолет.

Шарп посмотрела на нее со скептической улыбкой:

– Лауру Чейз он не упоминал?

Пэйджит привстал, собираясь протестовать против явной насмешки. Но Мария уже холодно ответила:

– Нет, не упоминал. И я почти уверена, что это был не Марк Ренсом.

И снова послышался шепот в зале, раздался кашель, похожий на замаскированный смех. Шарп остановилась, пристально глядя на Марию.

– А как вы думаете, это не был кто-нибудь из ваших знакомых?

– Нет.

– Но, если бы вы знали, что это был кто-то из ваших знакомых, вы, наверное, заявили бы об этом?

Мария задумалась.

– Полагаю, что да.

– Но о звонке вы не заявляли, так ведь?

– Нет.

– Но это должен был быть кто-то, кого вы знаете?

По взгляду Марии Пэйджит увидел, что она уже все поняла.

– Вы имеете в виду, – спокойно поинтересовалась Мария, – что моего номера нет в телефонном справочнике?

Шарп была удивлена. Мария предугадала ее вопрос и скрытую за ним ловушку.

– Да. И это в том числе.

Сочувственным тоном Мария ответила:

– Этого я тоже не могу объяснить.

Пэйджит готов был улыбнуться. Но сдержался, взглянув на судью Мастерс – ее глаза сузились, она, видимо, отметила про себя, что Мария умна.

Заметившая то же самое Терри шепнула:

– Лучше бы уж суд присяжных – там она бы проскочила.

Пэйджит отметил, что у Терри усталый вид.

– Вы правы, – прошептал он в ответ.

– Вы на самом деле, – спрашивала Шарп Марию, – никому не говорили о звонках?

– Нет.

– Ни полиции, ни друзьям, ни кому-либо на Эй-би-си?

– Нет. Никому. Даже тому, кто продавал мне пистолет. Не хотела выглядеть шизофреничкой.

– Именно по этой причине? А может быть, просто было трудно рассказывать о звонках, которых не было?

Для Марии это не трудность, подумал про себя Пэйджит.

– Проблема не в том, чтобы рассказать, – ответила Мария. – Нет, это не причина.

Шарп бросила на нее циничный взгляд:

– Пистолет специально был куплен для встречи с Марком Ренсомом?

Пэйджит знал, что ответом было: да.

– Нет, – твердо заявила Мария. – Причина очень простая: звонки напомнили мне, что я женщина и живу одна. Как я и сказала инспектору Монку. – Выждав немного, Мария наклонила голову набок и невинно спросила: – Вы, кажется, занимаетесь делами об изнасиловании? Вам никогда не попадались дела об изнасиловании женщин, которые живут одни? – Финальная пауза. – Или, – тон Марии был беспредельно кроток, – об изнасиловании женщин, которых поодиночке заманивают в ловушку?

Шарп повернулась к Кэролайн Мастерс с утомленным выражением лица:

– Ваша Честь, не могли бы вы еще раз объяснить мисс Карелли, что ее задача – отвечать на мои вопросы, а не произносить речи или самой задавать вопросы – риторические и любые другие.

Судья обратилась к Марии:

– Здесь свои правила, мисс Карелли. Вы можете ограничиться тем, что будете давать мисс Шарп ответы, которые ей не нравятся. И она тогда будет больше задавать вопросов, которые вам не нравятся.

Мария слегка улыбнулась:

– Хорошо.

– Хорошо? – с сарказмом повторила Шарп. – Ну, если у вас все хорошо, мисс Карелли, давайте обсудим еще один факт, о котором вы не сообщили полиции. У Марка Ренсома была кассета или кассеты, которые могли дискредитировать вас. Вы забыли упомянуть об этом, верно?

– Протестую, – вмешался Пэйджит. – Я уже задавал этот вопрос, и мисс Карелли на него отвечала.

Шарп перевела взгляд с Пэйджита на судью Мастерс:

– Я хорошо понимаю, почему мистер Пэйджит хочет спрятать концы в воду. Целый час своего допроса он посвятил сокрытию улик и преуспел в этом. Но прививку против перекрестного допроса не сделаешь – и мистер Пэйджит не смог решить главную проблему: заготовить ответы на те вопросы, о которых сам не знал.

– Вы только что очень хорошо сказали, – заметила Кэролайн Мастерс, – о том, что недопустимо произносить речи. Мисс Карелли может отвечать на вопрос.

Шарп повернулась к Марии.

– Да, – не задержалась с ответом Мария. – Я не сказала об этом полиции.

– И вы убеждали их, что единственная цель вашего свидания с Марком Ренсомом связана с вашей работой.

Мария ответила не сразу:

– Мне не следовало так говорить. Это было сказано по оплошности.

– По оплошности? А вы не рассказывали инспектору Монку довольно складную историю о сенсационности кассеты Лауры Чейз, о вашем интересе к этической проблеме купли и продажи чужих секретов?

Мария выпрямилась в своем кресле.

– Я говорила правду, – спокойно произнесла она. – Только не сказала инспектору Монку, что среди секретов, которые Марк Ренсом сделал предметом купли-продажи, был и мой. Поскольку, как я уже говорила, мне было очень стыдно.

И снова Шарп несколько замешкалась, но тут же нашла новое направление атаки.

– Диалог с мистером Ренсомом – вашего сочинения? Якобы он говорил вам, что правда важнее врачебной тайны и всяких нежностей и для живых, и для мертвых?

Мария холодно взглянула на нее.

– Он на самом деле говорил это. Лаура Чейз была мертва. Я – жива. – Она помолчала. – Марк Ренсом собирался использовать секрет Лауры Чейз, чтобы заработать деньги, а мой менял на половой акт.

Шарп энергично кивнула.

– Что вы имели в виду, когда сказали инспектору Монку, что с удивлением обнаружили Марка Ренсома одного? Говорили вы так?

– Да. Говорила. – Мария помолчала. – Как я и сказала, я не ожидала шантажа.

– Не ожидали, поскольку, как вы говорили инспектору Монку, рассчитывали, что Марк Ренсом пригласит журналиста?

– Да.

– А вот это уже была не оплошность, так ведь? Это просто ложь. – Шарп выдержала паузу. – Ложь, придуманная для того, чтобы скрыть истинную причину вашего прихода.

Судья Мастерс повернулась к Марии, ждала ее ответа.

– Я не знаю, почему я так сказала, – ответила Мария. – Наверное, потому, что была испугана и в смятении.

– Но вы ведь на самом деле не ожидали встретить там других журналистов?

– Нет, не ожидала. – Мария снова помолчала. – Но и не шла с целью убить Марка Ренсома.

Шарп обернулась к судье:

– Заявляю, что последняя фраза не является ответом на вопрос.

– Согласна, – отозвалась судья Мастерс. – Мисс Карелли, еще раз повторяю, ограничивайтесь только ответом на заданный вопрос. – На лице ее заиграла тонкая улыбка. – В конце концов, здесь муниципальный суд. У нас более высокие требования, чем на президентских дебатах.

В задних рядах раздался смех. Но Пэйджиту было не до веселья, это несколько пренебрежительное замечание сказало ему, что Мастерс решила не вмешиваться в словесный поединок Марни Шарп с Марией. Тень досады мелькнула на лице Марии.

– Прошу извинить меня, – обратилась она к судье. – Обвинение в убийстве вызывает сильные эмоции. Постараюсь впредь сдерживать их.

– Пожалуйста, постарайтесь. Для вашего же блага. – Кэролайн Мастерс обернулась к Шарп: – Продолжайте.

Пэйджит подумал, что, пожалуй, он единственный, кто заметил, что атмосфера в зале стала заметно холоднее.

– Поговорим, – неторопливо заговорила Шарп, – о случае эрекции Марка Ренсома. Или случаях. Сколько у него их было – один или два?

– Членов?

– Нет. – Шарп сохраняла фатальное спокойствие. – Случаев эрекции.

– Я не понимаю.

– Вы сказали инспектору Монку, что у Марка Ренсома наступила эрекция, когда он слушал запись с Лаурой Чейз, правильно?

Мария кивнула:

– Он хотел показать мне, что его член отвердел.

– Это было задолго до того, как он пытался изнасиловать вас?

Вид у Марии стал озадаченный.

– Я не знаю, когда это у него получилось. Заметила только, когда он коснулся моего колена.

– Это было задолго до того, как он пытался вас изнасиловать?

– Минут за пять, наверное.

– Почему у Марни такой интерес к эрекциям? – прошептал Пэйджит Терри.

– Не из зависти, – тоже шепотом ответила Терри. – Случай с Раппапорт, я вам говорила, она намекала на импотенцию. Она что-то знает – или думает, что знает.

– Мне это совсем не нравится, – пробормотал Пэйджит.

Шарп приблизилась к Марии:

– И, как вы показали, когда он приспустил брюки, у него тоже была эрекция.

– Да.

– И вы еще помните одну подробность – он поглаживал его.

– Да, я помню это.

– Сейчас вы больше помните об эрекции, чем тогда, когда рассказывали инспектору Монку, – ему вы сказали что-то типа: "Была эрекция. Мне было не до ее особенностей".

– Я была в шоке, – после небольшой паузы ответила Мария. – Прошло время, теперь некоторые детали прояснились.

Шарп заговорила резко, отрывисто:

– Почему же не прояснилось ничего относительно того, как порвались колготки? Или почему вы закрыли окна шторами? Или относительно того, что вы делали в коридоре? Или по какой причине вы бродили по номеру? Почему это детали, касающиеся только эрекции мистера Ренсома?

– Я не знаю. – Мария замолчала, будто пытаясь вспомнить. – Думаю, некоторые моменты остаются в нашем сознании из-за того, что производят отвратительное впечатление, а когда шок проходит, всплывают в сознании во всей своей ужасающей отчетливости. – Она обернулась к судье: – Один из таких моментов – когда Марк Ренсом слушал Лауру Чейз, описывающую надругательство над ней, и поглаживал свой член. И в этом он весь.

– Предлагаю признать, что ответ дан не по существу вопроса, – заявила Шарп.

Мгновение Кэролайн Мастерс молчала, разглядывая Марию.

– Предложение отклоняется, – небрежно произнесла она. – С риском зайти так же далеко, как большинство мужчин, вы начали выпытывать об эрекции и получили ее.

И снова приглушенный смех в зале. Сама Кэролайн Мастерс не улыбнулась, но наблюдавший за ней Пэйджит и без того уже понял ее настроение: все слова и жесты говорили о том, что она вполне оценила фантазию и изобретательность Марии, да и кассета Стайнгардта оказала свое пагубное действие. Шарп продолжала:

– Это была та же самая эрекция, про которую вы сказали, что "член отвердел", или другая? Иными словами, был ли мистер Ренсом все время возбужден с того момента, когда вы сидели на диване?

Мария снова задумалась.

– Я, конечно, не следила за этим. Но думаю, да.

– А сколько времени от того момента, когда вы впервые заметили у него эрекцию, до того, когда застрелили его?

– Трудно сказать. Минут десять, не меньше.

– И в течение этих "десяти минут, не меньше", как вы говорите, Марк Ренсом уговаривал вас вступить с ним в половую связь.

– Да.

– И повалил вас на пол.

– Да.

– И боролся с вами.

– Да.

– И стягивал с вас колготки.

– Да.

– И наваливался на вас.

– Да.

– Потом ударил вас.

Голос Марии становился все глуше:

– Да.

– Царапал вам горло.

– Да. Подтверждаю все это.

– И после всего этого замер, слушая голос Лауры Чейз. Мария коснулась ладонью лба.

– Да, – тихо вымолвила она. Шарп смотрела на нее в упор.

– И все это время, время большого нервного и физического напряжения, этот пятидесятишестилетний человек сохранял эрекцию.

Мария недоуменно взглянула на нее:

– Я так не думаю. Я на самом деле не знаю, что ответить на это.

Отвернувшись от Марии, судья Мастерс недоуменно посмотрела на Шарп.

– Может быть, – прошептала Терри, – Марни хочет просто дискредитировать показания Марии?

– Думаю, что это не так, – возразил Пэйджит. – Она же говорила, что у нее есть свидетельство, которое может опровергнуть показания.

Тень тревоги мелькнула на лице Терри.

– Да. Говорила.

А Шарп уже начинала новую атаку:

– Вы показали инспектору Монку, что стреляли с расстояния в два-три дюйма, так?

– Я уже объясняла, в каком была состоянии в то время.

– И вы говорили полиции, что, когда зашли в номер, окна были закрыты шторами, правильно?

После второго вопроса Пэйджита охватило беспокойство. Он понял: Шарп решила продемонстрировать все факты из показаний Марии, которые расходятся с данными экспертизы и словами свидетелей.

– Протестую, – выкрикнул он. – Об этом уже спрашивали, ответ получен. Сколько раз мисс Карелли повторять одно и то же?

Шарп хотела что-то сказать, но судья сделала предостерегающий жест.

– Я намерена позволить это, мистер Пэйджит. Пусть мисс Шарп докажет то, что собиралась доказать.

– Да, – быстро произнесла Мария. – Это то, что я говорила вначале.

– Но, как вы слышали, мистер Агилар показал другое.

Мария смотрела Марни Шарп прямо в глаза.

– Слышала.

– И сегодня вы признали, что сами опустили шторы.

– В тот день, когда погиб Марк Ренсом, я была в шоке. У меня остались смутные обрывки воспоминаний.

Шарп посмотрела на нее с нескрываемым недоверием:

– И по причине шока, я полагаю, вы на сорок минут, по оценке доктора Шелтон, отложили звонок по 911.

– Насколько верно я могу оценить свои действия, да.

В зале была мертвая тишина. Пэйджит заметил, что при каждом вопросе и ответе взгляд судьи Мастерс переходит с одной говорившей на другую, как будто она смотрит теннисный матч.

– Но во время разговора с инспектором Монком, – не отступала Шарп, – вы заявили, что позвонили сразу же.

Мария задумалась.

– Так мне казалось в то время.

– Но вы признаёте, что ваши показания изменились после того, как вы услышали сообщение доктора Шелтон?

– В изложении последовательности фактов – да. Но не в изложении самих фактов. – Мария, помолчав, обернулась к судье: – Это видно только при сопоставлении.

– Но вы уже признали, что в своих показаниях ни разу не упомянули о кассете.

Мария медленно перевела взгляд на Шарп:

– Как я уже говорила, содержание кассеты связано для меня с душевными страданиями.

– Настолько тяжелыми, что вы даже забыли о существовании этой кассеты, пока мы ее не нашли.

Мария подалась вперед.

– Не от вас именно я скрывала то, что на кассете, – холодно произнесла она. – Я скрывала это от всех, кроме доктора Стайнгардта, человека, которому решила доверить и свою вину, и свой стыд. То, что я говорила инспектору Монку в минуты смятения, в состоянии шока, как раз определялось привычкой, выработанной годами.

– Привычкой лгать, вы имеете в виду.

Мария вспыхнула, смешалась на мгновение; Пэйджит почувствовал, что подспудно ее гложет мысль о том, что Кэролайн Мастерс знает о ее лжесвидетельстве. Очень мягко она возразила:

– Я не это имела в виду, мисс Шарп. Вы знаете. Шарп медленно покачала головой.

– А я имею в виду, – с прежним спокойствием отчеканила она, – что вы изменили свои показания не потому, что у вас улучшилась память, а ради того, чтобы ваши показания не противоречили другим свидетельствам. И вы знаете это.

Кэролайн Мастерс смотрела на Марию, в выражении ее лица, как показалось Пэйджиту, странным образом сочетались скептицизм и жалость.

– Это неправда, – возмутилась Мария, обращаясь и Шарп. – Я знаю одно: рассчитывать на сочувствие не приходится. Тем более от вас.

Какое-то мгновение Шарп смотрела на нее. Потом пожала плечами, как бы говоря: что бы ни сказала теперь Мария – это касается только ее, ответа не требуется. Пэйджит не мог не восхититься: усилием воли Шарп настраивала себя на борьбу – старалась сохранить хладнокровие и способность держать себя под контролем.

– Кстати, о сочувствии, – проговорила она. – Вы показали, что ходили по коридору, – в этот момент вас и видел мистер Тэнш, – собираясь попросить кого-либо оказать помощь мистеру Ренсому. Но помощи вы не получили, это так?

Мария опустила взгляд:

– Не в этом дело. Как я говорила, по-настоящему мне тогда не смог бы помочь никто.

– Так ли это? А может быть, причина в том, что вы хотели узнать, не слышал ли кто-нибудь выстрела, чтобы безбоязненно дать свою фальшивую версию?

– Нет. – Мария приподнялась со своего места. – Это неправда.

– Вот как? А не потому ли вы закрыли окно шторами – чтобы никто не видел, как вы фабрикуете доказательства?

Видно было, как Мария борется с собой, стараясь сохранить самообладание.

– Если верить вашему свидетелю, мистеру Хаслеру, я фабриковала доказательства в голом виде. Значит, мне придется признать, что перед этим – "чтобы мои показания не противоречили другим свидетельствам" – я разделась.

В публике поднялся ропот, кто-то закашлялся от смеха. Пэйджит увидел, что лицо Шарп окаменело от злости.

– Нет, – возразила она, – было иначе: вы разделись, чтобы усыпить бдительность мистера Ренсома, а потом застрелили его. После этого вы закрыли окно шторами. Было так?

– Не было. – Мария была мертвенно-бледна, а голос ее звенел от презрения. – Разве только в вашем воображении. И еще Марка Ренсома.

– Мистер Ренсом больше ничего не в состоянии вообразить. Скажите, мисс Карелли, вы ходили по номеру, трогали мебель, чтобы убедиться, что это вам не снится, после того как опустили шторы?

Мария, глядя ей в глаза, ответила:

– Честное слово, не помню.

– Вы не можете вспомнить, когда вы притрагивались руками к книжной полке, к письменному столу?

– Нет.

– Или почему отпечатки ваших пальцев оказались на ручках выдвижных ящиков письменного стола?

– Не помню.

– Что она делала? – прошептала Терри Пэйджиту. Не спуская напряженного взгляда с Марии, тот буркнул:

– Понятия не имею.

– А может быть, вы искали кассеты, на которых была записана ваша беседа с доктором Стайнгардтом?

Глаза Марии от изумления широко раскрылись:

– Я не искала кассеты.

– Может быть, вы нашли одну? И уничтожили?

– Когда? – растерянно выдохнула Мария. – Как?

Спустила в унитаз? Но вы должны знать, что в ванную я не заходила. – Видно было, что гнев уже овладел ею. – Прав был мистер Пэйджит, сказав, что версия обвинения похожа на китайскую грамоту, писанную лунатиком. Но для осуждения невиновного требуется гораздо более развитое воображение. Если, конечно, не фабриковать улики.

Шарп непроизвольно подалась вперед. В зале раздался приглушенный шум: Пэйджиту показалось – как будто многоголовое существо корчится в судорогах. Грохнул судейский молоток.

Обе женщины замерли, смотрели на судью Мастерс. На ее лице были гнев и неприязнь.

– Довольно, – резко заявила она. – Я понимаю, мисс Карелли, обвинение ведет допрос в жесткой манере. Но высказывания, подобные вашему, недопустимы. Я не потерплю их. – Она повысила голос. – Мое терпение иссякло. Следующая ваша вспышка будет расцениваться как неуважение к суду.

Мария повернулась к ней:

– Простите меня, Ваша Честь. Но мне очень трудно принять такие обвинения. Очень трудно смириться с требованием мисс Шарп на одностороннее уважение, в то время как она старается поломать мне жизнь.

Кто-то из публики неожиданно зааплодировал. Но тон Кэролайн Мастерс оставался холодным:

– Я требую уважения к суду от всех участников процесса и взаимоуважения между всеми. Что касается того, добьетесь ли вы здесь справедливости, – это на моей совести, а не на совести мисс Шарп. Уверяю вас: просто обвинения – с ее ли стороны, с вашей ли – на меня никакого впечатления не производят. – Она помолчала. – Единственное, что интересует судью, – достаточно ли улик, чтобы возбудить уголовное дело. И я постараюсь решать этот вопрос с тем беспристрастием и благоразумием, на какие способна.

Лицо Марии прояснилось. Она кивнула, и кивок этот, казалось, меньше говорил о признании власти судьи Мастере, чем о признательности за ее решение быть справедливой.

– Прошу извинить, – тихо произнесла она.

С минуту судья смотрела на нее, потом распорядилась:

– Продолжайте, пожалуйста, мисс Шарп.

Шарп вернулась к допросу:

– Итак, мисс Карелли, о кассетах. Мистер Ренсом говорил, что на них?

– Да. Говорил.

– Говорил он вам, прямо или намеками, что записи на них позволяют судить о вашей честности и правдивости?

Мария посмотрела на Пэйджита, потом снова на Шарп:

– Он не говорил этого. Нет.

Шарп продолжала:

– Записи позволяют судить о вашей честности и правдивости?

– Протестую. – Пэйджит встал. – Ваша Честь, прошу провести совещание сторон. Немедленно.

Судья Мастерс кивнула:

– Я предполагала, что вы попросите об этом.

Шарп и Пэйджит быстро подошли к судейскому столу. Говорили приглушенными голосами.

– Какой у вас следующий вопрос? – обратился Пэйджит к Шарп. – "Это больше, чем корзина для хлеба?" или "Это начинается с гласного или согласного?" – Он повернулся к судье: – Если Мария должна отвечать на подобные вопросы, то к чему все наши разговоры о врачебной тайне? И если мисс Шарп будет и дальше высказывать намеки типа "Кассеты касаются ваших отношений с правительственным юристом?" – она уподобится дотошному репортеру, который вынюхивает все о жизни Марии.

Шарп протестующе замотала головой:

– Я этот вопрос не задавала, Ваша Честь. Я спрашивала, не связаны ли смятение и душевное страдание, о которых уже говорила мисс Карелли, с тем, что она погрешила против правды.

Кэролайн Мастерс подалась вперед:

– Мы все трое знаем, о чем может говориться в той кассете. Но кассета и ее содержание не относятся к материалам, которые позволительно оглашать. И подобные вопросы неправомерны. Я приказываю вам: пока мисс Карелли сама не раскроет содержание кассеты, не спрашивать о ней. И не выпытывайте ничего окольным путем, выясняя, что говорил по этому поводу Ренсом. Понятно?

Шарп кивнула:

– Да, Ваша Честь.

Юристы пошли прочь от судейского стола.

– Что же там было? – пробормотал Пэйджит.

Шарп бросила на него быстрый взгляд, потом пожала плечами.

– Ни сном, ни духом. – И повернулась к Марии Карелли. Ровным голосом она сказала: – Наш следующий предмет обсуждения, мисс Карелли, – момент, когда вы застрелили мистера Ренсома.

– Хорошо, – ответила Мария. – Однако прошу занести в протокол: мне вспоминается это не как "момент, когда я застрелила мистера Ренсома", а как конец борьбы, когда пистолет выстрелил. Как видите, я не вспоминаю момент, когда застрелила его. И я не собиралась стрелять. Я лишь хотела остановить его.

Молодец, подумал Пэйджит, это еще один шаг от убийства, шаг, который они обдумывали вместе.

– Судя по вашим словам, – проговорила Шарп, – он позволил вам без помех сунуть руну в сумочку. Так вы показали?

– Я сказала ему, что достаю кондом, мисс Шарп. Я уверена: он не ожидал, что я достану пистолет.

– Но все же – как вы достали пистолет? Разве он не прижимал вас к полу?

– Это верно, – терпеливо объяснила Мария. – Но, когда я сказала ему о кондоме, он перестал давить на меня.

– Как это было?

– Точно сказать не могу. – В ее голосе чувствовалась усталость. – Но, помню, рука, которой он ударил меня, была свободной. Видимо, он оперся на другую.

Шарп наморщила лоб.

– Но когда вы вытаскивали пистолет, он был сверху.

– Да.

– Слишком близко к вам, чтобы вы могли вытянуть руну.

– Да.

Шарп прошла к столу обвинения. Вернулась, держа в руне пистолет Марии. Положила его перед Марией на перила, ограждающие место свидетеля.

– Не могли бы вы показать мне, как вы держали пистолет и на каком расстоянии от себя?

Минуту Мария безмолвно смотрела на пистолет. Потом расправила плечи, взяла его обеими руками и направила на Шарп, прижимая руки к груди.

– Так примерно, – бесстрастно сказала она. – Насколько я помню.

Шарп внимательно разглядывала ее.

– А он все еще был сверху, так?

– Да.

– Значит, он позволил вам вынуть пистолет из сумочки, взяться за него обеими руками и принять эту, немного неловкую позу, которую вы нам сейчас демонстрируете.

– Ничего он мне не позволял, – ответила Мария, по-прежнему сжимая пистолет в руках. – Как я сказала, он держал меня за запястья.

– И в этот момент все так же был сверху?

– Да.

– Не могли бы вы рассказать, в каком положении относительно друг друга вы находились?

Мария положила пистолет себе на колени.

– Это произошло так быстро, – проговорила она.

– Хотя бы насколько помните. Глаза Марии сузились:

– Он стоял на коленях у меня между ног, наклонившись вперед. Ладони обеих рук у меня на запястьях. – Она безнадежно пожала плечами. – Вот и все, что я помню.

– И когда он схватил вас за запястья, "пистолет выстрелил", как вы говорили.

– Да.

У Шарп был озабоченный вид.

– А мы ничего не упустили?

– Упустили? – настороженно спросила Мария. – Я не понимаю, о чем вы.

– Я имею в виду то, что Марк Ренсом должен был любезно выпустить из своих рук ваши запястья и мгновенно отпрянуть назад, чтобы вы могли стрелять с расстояния хотя бы в три фута.

Вопрос был задан тем убийственным вежливо-простодушным тоном, которым Шарп подчеркнула всю нелепость подобного предположения. Помедлив, зрители ответили взволнованным гулом.

– Господи Боже мой, – прошептала Терри. Не отрывая взгляда от Марии, Пэйджит бросил:

– Нет. Я думаю, все в порядке.

Мария смотрела на Шарп – лицо абсолютно спокойное, и ее спокойствие передалось залу.

– Как я уже говорила вам, – хладнокровно заговорила она, – всего я не помню. Но мистер Ренсом был очень высоким человеком, и я полагаю, руки его были длиной фута три. Они были, как мне кажется, выпрямлены, прижимая запястья к моей груди. – Она снова прицелилась в Шарп. – Вот так. Как видите, пуля могла бы пройти около трех футов, даже если бы он не отклонился назад.

Послышались приглушенные восклицания. У Шарп был ошеломленный вид.

– Сама себя поставила в глупое положение, – шепнул Пэйджит. – Неужели она рассчитывала, что мы с Марией не продумаем все это? – Подняв глаза, он увидел, что судья Мастерс смотрит на Марию с легкой улыбкой. – Единственное, чего она добилась, – удивила Кэролайн. Но Шарп уже оправилась от столбняка.

– Вы же говорили, что он наклонился вперед. А не откинулся назад.

Мария опустила пистолет.

– Я не знаю, мисс Шарп. Пистолет каким-то образом выстрелил, и пуля каким-то образом прошла три фута. Единственное, в чем я уверена, – я не хотела этого. – Она коротко вздохнула. – Я хотела только отпугнуть его. Остановить.

Шарп уперла руки в бока.

– А не было ли так, что вы купили пистолет, собираясь застрелить Марка Ренсома, пришли в отель и убили его с безопасного расстояния, после чего закрыли окно шторами, расцарапали себя, разорвали свои колготки, расцарапали ягодицы Марку Ренсому, чтобы потом заявить об изнасиловании? Не это ли произошло?

– Немного хватила через край, – прошептал Пэйджит Терри.

– Извините, – вежливо сказала Мария. – А вы ничего не упустили? Момент, когда я сама себе влепила затрещину?

И снова приглушенный шум в зале. Терри пробормотала:

– Знаете, никогда не встречала человека, подобного ей. Было ясно, что и Марни Шарп могла бы сказать про себя то же самое.

– Я ничего не упустила, – наконец проговорила Шарп. – Когда вы вынули пистолет, Марк Ренсом инстинктивно отшатнулся от вас. И вы застрелили его, как и собирались. Именно это и произошло, так ведь?

И снова Кэролайн Мастерс повернулась к Марии. Та помолчала, сложила руки на груди.

– Нет, – хладнокровно ответила она. – Произошло не это. Марк Ренсом пытался изнасиловать меня, я защищалась. – Голос ее был спокоен. – Пистолет выстрелил. Это трагедия, но трагедия и в том, что я снова вынуждена защищать себя.

В недоумении Шарп медленно покачала головой:

– Больше вопросов нет, Ваша Честь.

– Она выдержала, – тихо сказала Терри на ухо Пэйджиту.

– Да. Выдержала, – подтвердил он.

Судья Мастерс не сразу оторвала взгляд от Марии.

– Еще вопросы, мистер Пэйджит?

Он встал:

– Вопросов нет. Ни единого.

– Можете сойти с места свидетеля, мисс Карелли.

Мария застыла, кажется, не веря, что все позади. Она постояла еще, приготовляя себя к встрече с репортерами, их камерами, с людьми, которые пришли ободрить ее, обругать или просто взять автограф. И шла потом по залу, такая же спокойная и собранная, как пятнадцать лет назад, когда покидала сенат.

3

На мерцающем экране Мария направляла пистолет на Марни Шарп.

Пэйджит и Карло смотрели телевизор в библиотеке.

– В сложившемся напряженном противоборстве, – комментировал диктор, – у Марии Карелли своя собственная конфронтация с обвинителем Марни Шарп. В конце допроса мисс Карелли, доведенная до отчаяния, дала отпор непрекращающимся нападкам, впечатляюще доказывая свою невиновность.

Карло обернулся к Пэйджиту:

– Она хорошо держалась.

Мальчик как будто искал подтверждения, не совсем доверяя собственным впечатлениям.

– Очень хорошо, – подтвердил Пэйджит. И погрузился в молчание. Он не мог сказать сыну, что Мария должна хорошо держаться ради того, чтобы не погибнуть, что трагедия не только в том, что суд может признать ее виновной и что при беспощадном разборе, которому будут подвергнуты показания экспертизы, улики и свидетельские показания, позиция Шарп, конечно же, сыграет свою роль. Не мог Пэйджит сказать и о том, что секреты, о которых уже знает Кэролайн Мастерс и которые ни в коем случае не должны дойти до Карло, уже нанесли Марии непоправимый моральный урон.

– Как ты думаешь, судья поверила ей? – Карло рассуждал, как завсегдатай судебных баталий, а не как любящий сын. И это было тяжело сознавать.

– Твоя мама дала ей для этого повод, – ответил Пэйджит. – Завтра утром Терри свяжется с Марси Линтон. А вечером судья Мастерс узнает, что Марк Ренсом изнасиловал молодую беззащитную женщину.

Лицо Карло озарилось надеждой – как будто это могло прибавить веры и ему.

– А после этого судья будет знать, что мама говорит правду, как ты думаешь?

– Кэролайн трудно понять. Но, конечно же, Марии будет больше веры, больше будет симпатии к ней. – Пэйджит выключил телевизор. – Трудно тебе на процессе?

Карло пожал плечами:

– В чем-то да.

Пэйджит подумал о том, что дети видят моральные проблемы совсем в ином свете, чем взрослые, которые старательно скрывают от них свои секреты и даже не позволяют догадываться об их существовании.

– Подобно большинству из нас, – проговорил он, – твоей маме было чего стыдиться в жизни. Но это вовсе не значит, что ей нельзя верить. Все женщины, имевшие дело с Марком Ренсомом, пострадали от него.

Карло тихо спросил:

– Как ты думаешь, она когда-нибудь скажет мне, что было на кассете?

Душу Пэйджита обожгло стыдом – он чувствовал себя лицемером, прикрывающимся Марией, как щитом.

– А если не скажет, ты перестанешь любить ее? Казалось, вопрос привел Карло в замешательство.

– Нет, это никак на меня не повлияет. Ни на меня, ни на наши с ней отношения.

Будем надеяться, подумал Пэйджит, что Карло никогда не узнает, сколь многое раскрывает кассета в отношениях Марии и Пэйджита, Марии и Карло; она, по существу, объясняет, почему Пэйджит растит его один.

– Вот и не думай об этом. Слушания скоро закончатся. После них, может быть, поймешь, что нельзя быть таким, как я, – слишком суровым к недостаткам других, – что судить о людях надо по тому хорошему, что в них есть, а не по тому, какие ошибки они совершают. Терри, например, способна на это.

Карло посмотрел на него с любопытством:

– Это ведь она уговорила тебя разрешить мне ходить на слушания?

– Терри?

– Угу. Сам бы ты никогда не сделал поворот на сто восемьдесят градусов после того, как сказал "нет".

Пэйджит улыбнулся:

– Да, я всегда верил, что постоянство – добродетель. Конечно же, это было из-за Терри.

Карло расплылся в ответной улыбке:

– Я знаю тебя, папа. От меня у тебя нет секретов.

Мгновение Пэйджит молчал.

– Ну, может быть, один или два, – заметил он.

Тереза Перальта сидела на диване в номере Марка Ренсома, смотрела на запачканный кровью ковер.

Было шесть тридцать, в семь она встречалась с Марси Линтон в соседнем отеле, собиралась готовить ее к следующему дню, быть может, самому важному. Но час назад она, повинуясь неясному порыву, позвонила Марни Шарп и попросила разрешения еще раз побывать в роковом номере. Шарп, судя по всему, уставшая после допроса Марии, не стала спрашивать, зачем ей это нужно, предоставляя Терри самой разбираться с этим вопросом.

Зачем же она здесь?

Кристофер Пэйджит говорил ей, что тайна кассеты – это правда, которую он никогда не хотел узнать. А это означало, что Шарп вторую кассету никогда не найдет.

Где же она?

Терри расслабленно опустила плечи и стала размышлять.

А где, кстати, кассета Линдси Колдуэлл? Если Ренсом, несмотря на обещание, не собирался ее приносить, как и вторую кассету Марии, почему же Шарп не нашла ее в Ки-Уэсте вместе с первой кассетой Карелли?

Терри встала, обводя мебель глазами.

Почему после смерти Марка Ренсома Мария ходила от стола к книжной полке, от полки к письменному столу, везде оставляя отпечатки пальцев?

Искала кассету, предположила Марни Шарп.

Это неправда, отвечала Мария, она была в шоке, слонялась по номеру бесцельно. Не понимая, где она и что делает.

Терри выдвинула один ящик стола, потом другой. Телефонная книга. Библия Гедеонского общества[40]. Больше ничего.

Ничего особенного и на книжной полке. Несколько томиков "чтива". Лишенный оригинальности, безликий набор книг, как раз для комнаты, в которой на короткое время останавливаются разные люди.

Она поймала себя на том, что рассматривает кровавое пятно.

Что же произошло здесь между Марком Ренсомом и Марией Карелли после ухода Пола Агилара, принесшего шампанское? Была ли Мария той нагой женщиной, которую видели из отдаленного окна? Что делала она в коридоре, когда там увидел ее Эдуард Тэнш? И когда в номере лежал мертвый Марк Ренсом.

Повернувшись, Терри медленно пошла к письменному столу.

На столе лежали ручка, чистая бумага. Она выдвинула ящик.

Пусто, лишь почтовая бумага и конверты с адресом и штампом отеля "Флуд". Щит с литерой "Ф".

Задвигая ящик стола, Терри бросила взгляд на Беркли, что, согласно его показаниям, сделал в свое время и Пол Агилар.

Там Елена. Обедает с папочной, потому что Терри снова работает.

Ричи скажет судье, что воспитанием ребенка занимался он.

При мысли об этой чудовищной несправедливости у Терри перехватило горло. Она сама будет растить Елену. Дочка вдруг представилась ей абсолютно беззащитной – маленькое существо, нуждающееся в неустанной заботе.

Погруженная в свои мысли, Терри постояла над пятном – последним земным следом Марка Ренсома.

Наконец взглянула на часы.

Шесть пятьдесят. Пора уходить. Защита Марии зависит теперь от Марси Линтон, предстоит многое сделать. Подхватив с дивана сумочку, она вышла из номера.

В коридоре, возле лифта, на котором поднимался Эдуард Тэнш, стоял полицейский в форме. Терри направилась к лифту и вдруг остановилась напротив прорези почтового ящика.

Здесь они стояли с Крисом и Джонни Муром в то утро, когда впервые осматривали номер.

Терри спросила тогда: Марию видели в коридоре – интересно, что думает Шарп по этому поводу?

Ничего не думает, ответил Крис. Потом горько пошутил: "Наверное, считает, что в эти полчаса Мария убила Ренсома, нацарапала несколько открыток на его заднице и разослала их своим друзьям".

Терри повернулась и возвратилась в номер.

Подошла к столу. Выдвинула ящик, взяла один конверт, некоторое время задумчиво рассматривала его. Потом, еще неясно представляя себе зачем, сунула в сумочку.

Еще мгновение постояла в раздумье. И поспешила к лифту, на встречу с Марси Линтон.

– Не могу найти кассету, – сокрушался Джонни Мур. – И Марни Шарп тоже не может.

Они сидели с Пэйджитом на корме его яхты. На этот раз Крису было тесно в помещении, и он сам предложил встретиться на свежем воздухе. Стояла ночь. Яхта была на приколе. У них за спиной огни Сан-Франциско карабкались на холмы по берегам залива, немного дальше светились высотки делового центра. Ночь была тиха – лишь доносился издалека приглушенный шум города да плескались волны о борт яхты. Мур и Пэйджит пили пиво.

– Должна же была Мария от нее как-то избавиться, – ответил Пэйджит.

Мур пожал плечами:

– По моим сведениям, так считает и Шарп. И я так думаю. Но полиция перерыла весь мусор во "Флуде" и там, куда он поступает. Они даже копались в туалете Ренсома, хотя, как Мария и показывала, нет ни единого доказательства, что она хотя бы заходила в ванную.

– Да, – пробормотал Пэйджит. – Чем-то она была очень занята в коридоре.

Мур потягивал пиво.

– Вспомнил, конечно, и о почте. Как и Шарп. Но даже контора окружного прокурора ничего не нашла. Никаких признаков, что Мария что-то куда-то посылала. Впрочем, нет и уверенности, что такая возможность у нее была.

– И в адрес Эй-би-си ничего нет?

– Ни в адрес Эй-би-си. Ни в свой адрес. Ни в адрес кого бы то ни было. – Мур помолчал. – Одно остается предположить: Ренсом где-то спрятал кассету, и Мария сказала правду.

– У меня в этих делах немного практики. – Пэйджит бросил взгляд на город. – Они, конечно, осмотрели все квартиры Ренсома.

– И его банковские сейфы. С его приятелем, который претендует на наследство. Конечно же, в отличие от Марии, у Ренсома была полная свобода действий. Есть уйма мест, куда умный человек может спрятать что-нибудь размером с кассету. Что – хотя я не собираюсь навязывать тебе свое мнение – говорит в пользу правоты Марии.

– А ты не думаешь, что она уничтожена?

Мур покачал головой:

– Мария это сделать вряд ли могла. А Ренсом – вряд ли хотел. Кассеты нет здесь, она где-то.

Пэйджит молчал.

– Извини, – мягко произнес Мур. – Хотелось тебя успокоить. Хотя бы на то время, пока ты занимаешься этим делом. – И после небольшой паузы добавил: – А еще больше хотелось бы сказать тебе, что я сам уничтожил ее.

– Я никогда не просил тебя об этом, Джонни.

– Ты и не попросишь.

– Достаточно того, – проговорил Пэйджит наконец, – что ты присматриваешь за Карло.

– Мне это совсем не трудно. Как будто у меня у самого сын появился. Чаще всего ездим на баскетбол, он хорошо играет.

– Жаль, что сам не могу ездить с ним.

Мур не отвечал. Потом спросил:

– Он не рассказывал тебе, что было на днях?

– Что ты имеешь в виду?

– Тут на него засада была. Подошел к нему тип с двумя репортерами, у тех камеры и прочее. Хотел поговорить о его детстве.

– А что он?

– Просто смотрел на них. Я их прогнал.

Пэйджита охватил приступ гнева, потом стыда.

– Он ничего мне не рассказывал.

– Не хочет тебя волновать. Достаточно слушаний.

– Волновать меня? Он же мой сын.

Мур взглянул на него:

– Вот поэтому-то он тебе ничего и не сказал.

Почувствовав, что Пэйджит успокаивается, он перевел разговор на другое:

– О Ренсоме и женщинах. По-прежнему ничего. Начинаю думать, что и искать нечего.

– Что же это значит?

– Понятия не имею. Нет женщин – и все тут. – Мур поднял свой стакан. – За то, чтобы всю жизнь у Марка Ренсома не ослабевала потенция. Выпьем за это теперь, когда он умер.

4

Марси Линтон тихо сказала:

– Марк Ренсом изнасиловал меня.

В зале стояла напряженная тишина, хотя народу было не меньше, чем на допросе самой Марии; Маккинли Брукс, присутствующий на заседании впервые, сидел позади Марни Шарп. Подойдя поближе к месту свидетеля, Тереза Перальта попросила:

– Расскажите, пожалуйста, как это произошло.

– Хорошо. – Одетая в простую юбку и яркую блузку, Марси была бледна, но казалась спокойной. Ее тихий голос звенел от сдерживаемого напряжения. – Мы были в гостиной, в доме моего дяди. За бутылкой вина Марк Ренсом разбирал мое сочинение.

– Он был строгим критиком?

Линтон задумалась.

– Жестоким. Было ясно, что его цель – лишить меня всякого самоуважения.

Терри, увидев краем глаза, как Шарп поднялась, чтобы заявить протест, но раздумала, поспешно спросила:

– Ему это удалось?

Марси, казалось, оценивала ущерб, который нанес ей Ренсом.

– Он унизил меня. И когда предложил вина, мне захотелось выпить. – Она смотрела мимо Терри, как будто предназначая свои объяснения дальним рядам. – Мне было двадцать четыре, и я очень гордилась – гордилась тем, что сам Марк Ренсом прочитает мои сочинения. А он дал мне понять, что я ничто. Выказал презрение и ко мне, и к тому, чем я занимаюсь.

После паузы Терри задала вопрос:

– Чье было вино – ваше или Ренсома?

– Ренсома. Я не люблю пить.

– Но в этом случае вам захотелось?

Свидетельница кивнула:

– После того как Ренсом беспощадно раскритиковал мою работу, он все подливал и подливал мне вина, а я все пила и пила.

– Как вы себя чувствовали?

– Я как будто оцепенела. – Ее голос сделался спокойнее. – Но мне стало лучше.

Терри кивнула. Марси Линтон была хорошо подготовлена ею; несмотря на бессонную ночь и тяжесть ответственности за судьбу Марии Карелли, она хладнокровно встречала выпавшее на ее долю испытание. Было понятно, что эта женщина с ее бледным лицом и тоненькой, хрупкой фигуркой воспринимает случившееся с ней несчастье просто как факт, а не как повод для жалости к себе. Марни Шарп неотрывно смотрела на нее, ничего не записывая.

– Ренсом делал какие-либо замечания, – спросила Терри, – касающиеся секса?

– Да. В конце, раскритиковав все, что только можно, он посмеялся над тем, как "вяло" я описываю секс.

Кэролайн Мастерс со своего судейского места тоже не сводила глаз с Марси Линтон.

Это хорошо, подумала Терри. Ее собственная роль сводилась лишь к тому, чтобы помочь Марси поставить свой рассказ в один ряд с тем, что рассказывала Мария Карелли: когда закончится допрос Линтон, ни судья Мастерс, ни кто-либо иной не будут сомневаться в том, кто таков Марк Ренсом. И после, когда Терри проделает эту свою работу, не будет больше пикетчиков, требующих справедливости к убитому, Брукс и Шарп поймут, какой просчет они допустили, выдвигая свое обвинение.

– Вы что-то ответили ему? – задала Терри очередной вопрос.

– Естественно, я защищала свое произведение. – Марси помолчала, провела в смущении рукой по волосам, скорее золотисто-каштановым, чем рыжим, в люминесцентном свете. – В сценах, которые он высмеивал, я вывела себя и того, кого любила. Я говорила Ренсому, что эти сцены много для меня значат.

Терри почувствовала в последней фразе ту прощальную печаль, которой не может научить ни один адвокат и которую не в состоянии воспроизвести даже Мария Карелли.

– Что ответил на это Ренсом?

– "Такое впечатление, – сказал он, – что они боятся прогадать. Ты же знаешь, что сексом занимаются без страховых полисов". Какую-то минуту он казался рассерженным, потом окинул мое тело взглядом. "Секс, – почти прошептал он, – это всегда спонтанность, это сама опасность". – Она снова помолчала. – Не успела я ответить, как он обнял меня.

Кэролайн Мастерс застыла в неудобной, неестественной позе.

– И что же вы? – спросила Терри.

Женщина смотрела на нее невидящим взглядом.

– Я не могла пошевелиться, меня тошнило. Было такое ощущение, что у меня притупились все чувства. Я знала, что должно произойти, но ничего не могла сделать, чтобы остановить это.

– С чего Ренсом начал свои домогательства? Сексуальные, я имею в виду.

Марси Линтон опустила взгляд.

– Он сунул руку мне под блузку, – тихо вымолвила она, – и стал трогать соски.

Веки ее сомкнулись, как бы ставя преграду между нею и теми, кто смотрит и слушает.

– Другой рукой взял меня за лицо и спросил: "Ты когда-нибудь видела Лауру Чейз?"

Зал вздохнул, как бы переводя дух после удушья, но Кэролайн Мастерс не шевельнулась, чтобы призвать к тишине. Она казалась потрясенной, даже Терри, знавшая ответ, была взволнована.

– Что сделали вы? – продолжала свои вопросы Терри.

– Меня трясло, как в лихорадке. – Впервые голос свидетельницы дрогнул. – Было, как я вам рассказывала, – огонь камина, затемненная комната, голова лося на стене. Когда он назвал имя Лауры Чейз, у меня появилось ощущение, что я – жертвенное существо древнего ритуала, а он – безумец.

В зале снова была тишина.

– Что вы делали?

– Я вырывалась.

– А потом?

– У него были такие злые глаза, – тихо сказала Марси. – И в то же время он улыбался, как будто я делала ему приятное. Потом он поднял руку, очень медленно, и ударил меня по лицу. – Ее уже трясло. – Моя голова дернулась. Я упала на диван. В глазах вспыхнуло желтое пламя. Во рту появилась кровь.

Терри медленно повернулась вначале к Шарп, потом к Кэролайн Мастерс. У Шарп был задумчивый, непроницаемый вид, во взгляде Мастерс смешались сострадание и серьезное размышление.

– Что было потом?

– Он встал надо мной на колени, ждал, пока я не открыла глаза. Разорвал на мне блузку. – Голос звучал так, будто говорившая не верила самой себе. – Сказал, чтобы я смотрела на него. "Хочешь, чтобы я снова тебя ударил?" – спросил он. Я не могла ни двигаться, ни говорить. Только покачала головой. – Голос ее дрожал. – Он приказал, чтобы я обнажила грудь. И велел, чтобы я при этом не закрывала глаза.

– Вы сделали это? Она молча кивнула.

– Извините, – мягко произнесла Терри. – Нам нужно, чтобы вы ответили вслух для записи.

– Я обнажила грудь, – бесцветным голосом подтвердила Марси. – И не закрывала глаза.

Терри было до боли жаль несчастную. Она вспомнила: та рассказывала, как пыталась улыбнуться Ренсому, надеясь, что он остановится на этом, но губы разбитого рта не слушались.

– Что он делал потом?

– Он заставил меня расстегнуть молнию на джинсах. Потом снял их. – Марси снова закрыла глаза. – Когда он стаскивал с меня трусики, сказал, чтобы я держала его за член. Чтобы он оставался твердым.

Терри почувствовала, что силы покинули ее. Впервые в этот день она взглянула на Кристофера Пэйджита. Он какое-то мгновение смотрел на нее, потом медленно кивнул.

Она опять повернулась к свидетельнице:

– Что было потом?

– Он причинил мне боль. – Открыв глаза, женщина, казалось, испытывала смущение. – То, как он это делал, причиняло мне боль. Несколько дней у меня все болело внутри.

– Вы имеете в виду физическую боль?

– Да. – Марси Линтон помолчала. – Боль душевная никогда не стихала.

– Марси, когда он насиловал вас, что вы делали?

– Лежала, смотрела на голову лося. Боялась, что, если закрою глаза, он снова ударит меня.

В зале послышался тихий сочувственный шепот. Что-то писала в своем блокноте Шарп; Терри подумала, что эти заметки теперь совершенно бесполезны. В пойманном мимолетном взгляде Марии Карелли она уловила едва различимую улыбку – возможно, это ей лишь показалось. Если выкарабкаешься, холодно подумала Терри, будешь по гроб жизни обязана Марси Линтон. И мне. И снова обратилась к писательнице:

– Когда это кончилось, что делал Марк Ренсом?

Та смотрела в пол.

– Сказал, чтобы я готовила ему. Без одежды.

– И вы это делали?

– Я боялась его. – Голос Линтон стал монотонным. – А он хотел смотреть на меня.

Последняя фраза, полная стыда и страха, повисла в воздухе.

– Почему вы все еще боялись его? – спросила Терри.

– Он не просто изнасиловал меня, – после паузы произнесла Марси. – Он сделал меня другой. То, что осталось после него, – это инстинктивный страх: перед жизнью, перед ним. Я знала, что мне никогда уже не остановить его – сколько бы раз он ни захотел проделать это. – Ее голос упал: – Я не верю, что он умер. Я не могу в это поверить. Он слишком долго был во мне.

Терри смотрела на нее. Мягко спросила:

– Почему вы не защитили себя?

Марси беспомощно пожала плечами:

– Я просто не защищалась. Я не могла. Он был слишком силен, и у меня не было способа спастись от него.

– И вам хотелось бы, чтобы этот способ был у вас тогда?

– О, конечно. – Голос ее окреп. – Сейчас даже больше, чем тогда, когда это произошло. Потому что теперь я знаю, какие рубцы остаются после этого.

Она снова помолчала.

– Это ужасно – желать кому-то зла. Но если есть в этой жизни справедливость, после того, как Марк Ренсом решил причинить мне зло, он потерял право ждать от жизни добра.

– После этого, – спросила Терри, – вы предприняли что-либо, чтобы суметь защитить себя?

Подняв голову, Линтон сказала спокойно:

– Да. Я купила себе пистолет.

В зале стояла тишина. Терри выждала некоторое время, чтобы задать свой последний вопрос:

– Почему вы решили дать показания?

Линтон помедлила. Но ответила голосом ясным и твердым:

– Потому что единственный способ защититься от Марка Ренсома – рассказать всему миру: кем и чем он был. Потому что женщины должны это делать ради других женщин. – Она повернулась к Марии: – И потому что я сама должна была сделать то, что сделала Мария Карелли.

Марни Шарп с видимой осторожностью приступала к допросу Марси Линтон. Тень сомнения ясно обозначилась на ее лице.

– Добрый день, мисс Линтон.

– Добрый день.

Глядя на Марни, Терри думала о том, какое странное у той должно быть сейчас ощущение. Шарп от души ненавидит насилие, всю свою профессиональную жизнь она защищала жертв изнасилования. И теперь, при допросе жертвы, она казалась какой-то нерешительной: когда заговорила, голос ее был мягок и слегка печален.

– Давайте согласимся с тем, – обратилась она к Марси, – что Марк Ренсом навестил вас дома. Давайте согласимся и с тем, что у вас была с ним половая связь, с какими-то особенностями, которые вы нам сейчас описали. А после этого вы готовили ему обед. Правильно?

– Правильно.

– Когда он ушел?

– На следующее утро.

– На следующее утро? Как это получилось?

Свидетельница смотрела в сторону.

– Он решил остаться. Я не посмела спорить.

– А где он спал?

– Со мной. – Марси задумалась. – По крайней мере, часть ночи.

– Была какая-то причина, по которой мистер Ренсом не всю ночь провел в вашей постели?

Марси Линтон вспыхнула:

– Он спустился на первый этаж.

Терри овладели мрачные предчувствия, было что-то ужасное и сверхъестественное в том, что Шарп, казалось, знала, о чем спрашивать, задавая вопрос за вопросом.

– Была какая-то особая причина, заставившая Ренсома спуститься вниз?

Плечи свидетельницы сжались:

– Он пытался заниматься со мной любовью.

– Вы сопротивлялись.

– Нет. Я боялась.

Шарп немного помолчала и спокойным голосом спросила:

– Страшно быть любовницей?

– Протестую, – выкрикнула Терри. – Мисс Шарп без всякой необходимости заставляет свидетельницу обращаться вновь и вновь к тяжелым для нее воспоминаниям, заставляя ее страдать. Мы уже установили, что имел место факт изнасилования, причина – запугивание, страх. Как долго обвинение намерено разбираться с тем, что страх может принимать разные формы?

Шарп обернулась и судье:

– Вопрос отнюдь не ясен, Ваша Честь, и обвинение может прояснить его, если в том будет необходимость. Даже на основании уже записанных показаний можно провести исследование на предмет того, позволяет ли последовательность действий мисс Линтон делать вывод, что имел место факт изнасилования. Но из сочувствия к свидетельнице я ограничусь лишь несколькими вопросами.

Судья согласилась:

– Хорошо.

Терри села, с беспокойством поглядывая на Шарп.

– Ничего здесь не сделаешь, – прошептал Пэйджит. – Кэролайн обязана разрешить допрос.

Не сводя глаз с Шарп, Терри наклонилась к нему:

– Неведомым путем Марни узнала, что произошло. Марси с ней не разговаривала. И никто не разговаривал, насколько мне известно.

А Шарп тем временем обратилась к Линтон:

– Согласны вы с тем, что вы и Марк Ренсом были любовниками?

Марси Линтон пристально смотрела на нее.

– Я не хотела, чтобы он бил меня.

– Значит, вы просто притворялись любовницей.

– Да.

Шарп скрестила руки на груди.

– Тогда почему же у вас с мистером Ренсомом не получилось полового сношения?

Женщина задумалась.

– Потому что он не мог.

– Что не мог?

Глядя на Шарп, Марси, казалось, собиралась с силами.

– Сохранять эрекцию, – тихо проговорила она. – Поэтому он и спустился вниз.

– Он был смущен?

– О да. – Марси повысила голос. – И это было не только смущение. Был и страх, и гнев.

– Что он сказал?

– Взял с меня слово, что я никому не скажу. Говорил, что такого с ним раньше не бывало. – В голосе ее зазвучала горечь. – Как будто я лишила его чего-то. Мне кажется, он считал, что на диване внизу у него получилось лучше.

Хороший ответ, подумала Терри. Но Марни Шарп выглядела совершенно спокойной.

– Благодарю вас. Вопросов больше нет. Пэйджит взглянул на Терри:

– К чему это она?

– Попытаюсь что-нибудь сделать, – ответила та и встала. – До того, как мистер Ренсом изнасиловал вас, – спросила она Линтон, – вы сопротивлялись ему, верно?

– Да. Сопротивлялась.

– Как он реагировал на это?

Когда Марси взглянула на нее, Терри увидела, что она все поняла.

– Было видно, что это возбуждает его.

– И то, что он ударил вас, подействовало на него возбуждающе?

– У него даже глаза заблестели. Мне кажется, это от того, что он заставлял меня смотреть, что он делает, и подчиняться ему. Ему нравилось принуждать женщину, быть ее господином.

– И когда он решил второй раз совершить половой акт, вы уже не оказывали сопротивления.

– Да.

– Вы не боролись с ним.

– Нет.

– У него не было повода, чтобы ударить вас.

– Нет. Я не хотела давать ему повода.

– Вместо этого вы раскрыли ему объятия, так?

– Я была напугана. – Марси заговорила совсем тихо. – Поэтому я обняла его.

– А что было после этого?

– У него пропала эрекция. Это было так странно.

– Странно? А не в том ли различие между этими двумя случаями, что насилие – когда он смог вонзиться в вас – включает и жестокость, и оскорбление, а в тот раз, когда он потерпел неудачу, вы притворились любовницей и все было как бы по доброму согласию?

Мгновение Марси Линтон молчала.

– Да, – проговорила она. – Разница только в этом. Но это значит, что Марк Ренсом ненавидел женщин.

– Это значит, что Марк Ренсом был насильником, – заявила Терри. – И поэтому, когда вы раскрыли ему свои объятия, вы спасли себя не только от побоев.

Судья подняла брови:

– Это вопрос, мисс Перальта?

Терри повернулась к ней:

– Это утверждение, Ваша Честь. Вопросов у меня больше нет.

Кэролайн Мастерс посмотрела на Пэйджита, потом на Терри:

– Мисс Линтон – ваша последняя свидетельница? Терри переглянулась с Пэйджитом.

– Да. На закрытом заседании мы подавали заявку с просьбой решить вопрос о возможности допроса других свидетелей.

Судья кивнула.

– Ваши аргументы по этому поводу я выслушаю завтра, в девять утра. – Она обратилась к Марси: – Вы свободны, мисс Линтон. И от имени суда заявляю: ваше появление здесь оказало суду неоценимую услугу.

Кивнув, та сошла с места свидетеля, и Терри, в глазах которой появилась надежда, заметила, что выглядит она не хуже, а возможно, и лучше, чем в тот момент, когда занимала это место. А потом, как и накануне ночью, когда Терри рассказала ей про Стива Урбину, Марси Линтон обняла Терезу Перальту.

Терри остановила машину напротив отеля, где жила Мария Карелли.

Темнело, позади была дорога вдвоем от здания суда, дорога, за которую не было сказано ни слова. Мария взглянула на кучку репортеров, ждущих какого-нибудь финального заявления.

– Неужели и я когда-нибудь снова буду такой же, как они, – проговорила она. – Одной из них.

Терри почувствовала, что силы ее на исходе: из-за Линтон, из-за мучительных поисков доводов в пользу того, что Раппапорт и Колдуэлл должны выступить в открытом заседании. Запоздало ответила:

– По крайней мере, они могли бы проявлять больше такта.

Мария кивнула.

– Был удачный день, для меня, может быть, самый лучший. Спасибо.

– Пожалуйста. Но не меня надо благодарить. А Марси Линтон. Радоваться рано. Судя по вопросам Шарп, она готовит нам сюрприз.

– И все же Линтон нашли вы. Несмотря на все мои сомнения. – Мария обернулась к ней: – Вы ни о чем не хотите меня спросить?

– О пропавших кассетах.

Мария прищурила глаза:

– Что именно?

Терри почувствовала, как у нее сжало живот.

– Я хотела бы знать, где они.

Мария внимательно рассматривала ее.

– Почему это вас заботит? – холодно поинтересовалась она.

– Потому что мы должны найти их раньше Шарп. И потому что я не хочу, чтобы Крис или Карло снова мучились.

– Вас Крис подослал с этим поручением?

Терри отрицательно покачала головой:

– Крис не может позволить себе заниматься чем-либо, кроме вашей защиты. Это нужно мне.

Мария слегка улыбнулась:

– Я так и думала. Есть какие-нибудь идеи?

– Две. Одна общая и одна конкретная. Предположение общее – вы избавились от них.

Лицо Марии стало жестким:

– А второе, конкретное?

Терри сделала глубокий вдох:

– После гибели Марка Ренсома вы запечатали их в конверт и бросили в почтовый ящик.

Какое-то мгновение Мария молчала.

– Вы мне кажетесь очень умным человеком.

– Возможно.

– Очень умным. И все же недостаточно. – Невеселая улыбка снова появилась на ее лице. – А как, по-вашему, я оплатила пересылку?

Терри взглянула на репортеров. Группа из четырех человек стояла в нескольких футах от автомобиля.

– У вас марки были с собой в сумочке, – предположила она. – У Ренсома могло быть несколько.

– Правда? И после того как в поисках марок я обшарила карманы Ренсома, кому же я все это отправила? Самой себе?

– Полиция нашла бы.

– Правильно, я не так глупа, чтобы отправить бандероль по своему адресу. Тогда куда же? Как ни странно, я забыла взять с собой адресную книгу. А по тем адресам, что я знаю наизусть, Шарп может наведаться в любую минуту.

Разговор зашел в тупик. Несмотря на насмешку в голосе Марии, глаза ее смотрели остро и пытливо. Терри не могла бы сказать, что интересовало собеседницу: она сама, как партнер по некой абстрактной игре ума, или что-то еще.

– Это меня и беспокоит, – ответила ей Терри. – Куда вы послали ее.

Мария улыбнулась:

– Мне бы пришлось поломать над этим голову. Если бы я своей руной надписала конверт и сунула туда кассеты, это была бы заверенная мною исповедь. Все, что Шарп оставалось бы сделать, – найти ее.

– Кассеты, – сказала Терри. – Обе.

– Это вы говорите "кассеты". Я просто повторила. И тут в связи с вашей теорией возникает вопрос: мотив. Единственная кассета, которая действительно затрагивает мои интересы, найдена в доме Марка Ренсома. – Она помолчала, разглядывая Терри. – Есть что-нибудь еще?

Терри покачала головой.

– Нет? Тогда спасибо, что подвезли. – Мария взялась за ручку автомобильной дверцы, но потом обернулась. Сказала ледяным тоном: – Не смейте даже и помыслить, что я не думала о Карло.

Она энергично распахнула дверцу и вышла, закрыв ее за собой с преувеличенной осторожностью. Потом пошла к отелю и, отвечая на вопросы журналистов, улыбалась им.

5

Юристы сидели тесной группкой в комнате Кэролайн Мастерс, ждали ее решения о Раппапорт и Колдуэлл.

Оглядевшись вокруг, Терри заметила темные круги под глазами Марни Шарп. После показаний Марси Линтон Марка Ренсома называли в прессе сексуальным хищником: по этой ли причине или по причине сугубо личной, но у Шарп был такой вид, будто она не спала ночь. В задумчивости Терри повернулась и судье Мастерс – все не шел из головы разговор с Марией Карелли.

Кэролайн кивнула стенографистке, потом Терри:

– Решающий момент настал, мисс Перальта. Послушаем ваши аргументы.

Терри заговорила не сразу, сосредоточиваясь.

– Эта проблема действительно решающая для нашей защиты, – начала она. – Поскольку больше не вызывает сомнений то, что показания обеих свидетельниц и кассета Лауры Чейз имеют отношение к делу. Первое, мисс Раппапорт. Наша защита строится не только на том, что Марк Ренсом пытался изнасиловать Марию Карелли, но и на том, что он страдал серьезным расстройством психики: одержимость Лаурой Чейз, потребность унижать, подавлять женщину, причем эта потребность была настолько ярко выраженной, что определяла его сексуальное поведение. Человек, которого описывает Мария Карелли, сексуально возбуждался, прослушивая запись рассказа Лауры Чейз о ее половых актах с двумя мужчинами. Человек, о котором рассказывает Мелисса Раппапорт, возбуждался, просматривая видеозапись того же акта.

Сделав паузу, Терри увидела, с каким интересом слушает ее Кэролайн Мастерс, почувствовала на себе напряженное внимание Шарп.

– Мелисса Раппапорт говорит о человеке, – продолжала она, – у которого есть потребность в сексуальной игре со связыванием и в иллюзии изнасилования, – только в этих условиях он может совершать половой акт. Человек, о котором говорит Мария Карелли, – насильник, который бьет ее. Связующее звено между этими женщинами – Марси Линтон, которую Марк Ренсом бьет и насилует и с которой позже, когда она выражает мнимое согласие, совершить половой акт просто не может.

Голос Терри сделался спокойнее:

– К тому времени, когда Марк Ренсом добрался до Марии Карелли, он уже знал, как ему действовать. Но "открытие" это сделано с Мелиссой Раппапорт. Рассказ Мелиссы, кроме того, позволяет наконец понять, какое отношение записанная доктором Стайнгардтом кассета Лауры Чейз имеет к сексуальному образу действий Марка Ренсома. На видеокассете – кадры, на стайнгардтовой аудиокассете – слова, голос самой Лауры. Вот и вся разница.

Терри увидела, что Шарп что-то лихорадочно записывает. Это лишь прибавило ей уверенности.

– И наконец, – сказала она. – Линдси Колдуэлл. Мисс Колдуэлл проявила большое мужество. Как и мисс Раппапорт, она согласна дать показания на открытом заседании, чего бы это ей ни стоило, поскольку понимает, как это важно.

Смолкнув на мгновение, Терри заметила настороженный взгляд Кэролайн и заговорила громче, с большей убежденностью:

– Мария Карелли утверждает, что Марк Ренсом пытался шантажировать ее. То же самое утверждает и Линдси Колдуэлл. Мария Карелли утверждает, что Марк Ренсом хотел вступить с ней в половую связь. То же самое утверждает и Линдси Колдуэлл. Мария Карелли утверждает, что Марк Ренсом ненавидит женщин. – Терри заговорила тише, смягчив тон. – И Линдси Колдуэлл утверждает то же самое. Мисс Шарп хочет убедить нас, что Мария Карелли не заслуживает доверия. Но может ли она сказать то же самое о Мелиссе Раппапорт? Не может. Может ли она сказать это о Линдси Колдуэлл? Тоже не может. И следовательно, Марии Карелли нужно поверить, хотя мисс Шарп, конечно же, с этим не согласится.

Терри повернулась к Шарп:

– Что касается мисс Шарп, то ее единственная надежда состоит в том, что будет запрещена дача этих показаний – здесь и в суде. Поскольку, если эти две женщины выступят свидетелями и их записанные показания обретут характер документов, обвинение проиграет. – Терри снова обратилась к судье: – Нельзя сбрасывать со счетов и то, что народ, от имени которого выступает обвинение, выиграет лишь в том случае, если выиграет Мария Карелли. Потому что только показания этих двух женщин дают верное представление о том, кем был на самом деле Марк Ренсом. Люди вправе это знать.

Сделав мгновенную паузу, Терри осознала, что говорит со страстью.

– Проблема доказательства изнасилования, Ваша Честь, почти всегда в том, что нет свидетелей. Жертва оказывается один на один с преступником, а потом – один на один с судом. И поэтому очень часто не в состоянии доказать, что с ней сделали. Такого не должно быть. Пора понять, что каждая женщина, которую обесчестил насильник, может помочь разобраться в истине. – Терри снова сделала паузу. – И конечно, это в состоянии сделать Мелисса Раппапорт и Линдси Колдуэлл. Они должны дать показания на открытом заседании. Благодарю вас, Ваша Честь.

Угловым зрением Терри уловила улыбку Пэйджита, еще более обнадеживающей показалась ей задумчивость Кэролайн Мастерс. Но та обратилась к Шарп со словами:

– Ваша аргументация не нужна.

И Терри поняла, что проиграла. Кэролайн наклонилась вперед:

– Очень умело подано, Тереза. И мне жаль, что не могу решить дело в вашу пользу. Не должна.

Ошеломленная приговором, Терри слушала разъяснения судьи.

– Начнем с кассеты Лауры Чейз. Понятие врачебной тайны на нее не распространяется, единственный вопрос – имеет ли она отношение к делу. Я разрешила мисс Карелли рассказать в общих чертах, что записано на этой кассете. Не называя имен. И должна сделать небольшое отступление. Меня потрясло содержание кассеты. Я была в ужасе от того, что ее главное действующее лицо, человек, который претендовал на президентство, оказался настолько негуманным, что, разумеется, достойно всяческого осуждения со стороны тех, кто требует – или будет требовать – сострадания к ближнему.

Лицо Кэролайн стало жестким, голос резким:

– Но этот человек мертв, зато жива его семья. И ее страдания нельзя сбрасывать со счетов. И потому я боюсь использовать во имя "правды" исповедь Лауры Чейз психиатру, где она рассказывает о самом ужасном и самом сокровенном моменте в ее жизни. Это не только дополнительные душевные страдания для живущих – в этой связи нельзя не вспомнить мисс Колдуэлл, – но и оскорбление памяти мертвого. Лауру Чейз достаточно использовали при жизни. И никто не просил у нее позволения использовать ее после смерти. Право на достоинство не умерло вместе с ней, и суд не может кого-либо лишать этого права.

Судья Мастерс неожиданно смолкла. Глядя на Терри, она заговорила уже спокойнее:

– Я вовсе не ставлю целью во что бы то ни стало отвергнуть предложение защиты. Все, что я только что сказала, не имело бы никакого значения, если бы меня убедили ваши аргументы. А они убедили бы меня, если бы половой акт, о котором рассказывается в этой записи, был сходен с половым актом, который мисс Карелли приписывает мистеру Ренсому. Но этого нет, и я не могу согласиться с вами.

– То же самое в отношении мисс Раппапорт, – продолжала судья. – Дача показаний о ее супружеской жизни с Марком Ренсомом – для нее публичный позор. Но если бы акты, о которых рассказывала мисс Раппапорт, были тем же, о чем говорит мисс Карелли – то есть изнасилованием, как и в случае с мисс Линтон, – я бы согласилась с защитой, что есть основания предполагать у мистера Ренсома склонность к изнасилованию. Но мисс Раппапорт подвергалась унижению с ее согласия. Именно поэтому происходившее с ней не имеет никакого отношения к делу мисс Карелли. По крайней мере, с точки зрения закона.

Кэролайн Мастерс помолчала, скрестив руки на груди.

– И потом, – медленно произнесла она, – у нас есть еще случай с мисс Колдуэлл. У каждого может быть своя точка зрения: делала или нет Колдуэлл что-либо "неположенное". К счастью, теперь сексуальность понимается шире и гуманнее, чем двадцать лет назад. И конечно же, девятнадцатилетняя девушка не может нести ответственность за самоубийство такого закомплексованного и измученного человека, как Лаура Чейз. И, если того не требуют чрезвычайные обстоятельства, она имеет право жить, сохраняя происшедшее в тайне. Чтобы никто не называл ее "женщиной, которая убила Лауру Чейз". Сама она согласна отказаться от этого права. Но я не хочу просить ее об этом. Да, из ее показаний будет видно, что отношение Ренсома к женщинам иначе, как гнусным, не назовешь. Но, если человек ненавидит женщин и занимается шантажом, это не значит, что он обязательно совершит изнасилование. – Помолчав, она повернулась к Терри: – А вот мотивом для убийства такое поведение может стать.

Терри понимала, что это справедливо. Она смотрела, как Кэролайн Мастерс откинулась на спинку кресла, видимо, собираясь завершить свою речь.

– И обвинение, наконец, вправе рассчитывать на справедливость, – сказала она. – Да, когда слушаешь мисс Раппапорт или мисс Колдуэлл, невольно начинаешь испытывать к Марку Ренсому вполне определенные чувства. Но наша задача вовсе не в том, чтобы определить: достоин ли человек, ставший жертвой убийства, смерти, мы просто должны выяснить: имело ли место убийство. И я все время пытаюсь выбросить из головы показания этих свидетельниц, дабы они не влияли на мое решение о возбуждении уголовного дела. Это все. Вопрос о том, имеются ли факты, достаточные для опровержения обвинения, я буду решать, основываясь лишь на показаниях мисс Карелли и мисс Линтон.

Терри обернулась к Пэйджиту – на лице глубочайшее разочарование. Он слегка пожал плечами в ответ: вы сделали все наилучшим образом; значит, мы должны выиграть дело без них. Но за этим жестом Терри уловила тревогу.

Шарп подалась вперед, как бы в стремлении ухватить удобный момент.

– Поскольку защита закончила, – уверенным тоном заявила она, – обвинение просит суд вынести решение о дальнейшем расследовании для возбуждения уголовного дела без продолжения слушаний. Если необходимо аргументировать эту просьбу, я готова сделать это сейчас.

– Я дам вам на это время, – ответила судья Мастерс. – Но вы говорили, что у вас есть еще один свидетель. Или вы решили обойтись без него?

На лице Шарп была откровенная озабоченность:

– Это на самом деле нужно, Ваша Честь? Я уверена, что мы представили достаточно фактов для возбуждения уголовного дела. Еще неясно, как воспримут мисс Карелли и мисс Линтон присяжные на предстоящем суде, поэтому у нас есть в резерве свой свидетель.

Судья подняла брови:

– Но ваш свидетель уже подготовлен, верно?

Шарп поколебалась:

– Да.

– Но вы предпочитаете таить до времени то, какой сокрушительный разгром он или она может учинить мистеру Пэйджиту. Так ведь?

– Да, если в данный момент нет сомнений в необходимости возбудить уголовное дело.

– Не буду объяснять почему, но предположим, что такие сомнения появились. И прошу вас не усматривать в этом ничего, кроме желания иметь весь набор данных по делу, чтобы я могла нести ответственность в полной мере. Это и в ваших интересах.

По этому замечанию Терри поняла, что Кэролайн тоже приходится опасаться политических последствий дела – это не нарушение правил дорожного движения и не мелкое хулиганство, а дело такого рода, что может стоить ей победы на новых выборах. Но ответственность несет прежде всего окружной прокурор – кажется, это пришло в голову и Шарп: ее лицо стало мрачным.

Помедлив, как бы перед принятием окончательного решения, она сказала:

– Благодарю вас, Ваша Честь. Мы готовы вызвать нашего свидетеля.

Судья Мастерс бросила взгляд на часы:

– Я заслушаю его в десять часов. А сейчас перерыв. Терри и Пэйджит прошли полкоридора, прежде чем рискнули заговорить.

– Как жаль. Я начинала верить, что мы выигрываем.

– Но, может быть, как-нибудь ваши доводы на нее все же подействовали. Будем надеяться, что именно поэтому она заставила Марни вызвать мистера или мисс Икс.

– Как бы там ни было, – отозвалась Терри, – но секрет Марни мы скоро узнаем.

Избегая встречи с репортерами, Терри спустилась на лифте на второй этаж. От этого места холл растекался лабиринтом унылых зеленых коридоров. Она пошла одним из них, свернула в другой и нашла наконец пустую телефонную будку.

Оглянувшись назад, нырнула туда.

Телефонная книга здесь была, но верхний светильник оказался разбитым. Прищурившись в полутьме, Терри нашла страницу под рубрикой "Правительство Соединенных Штатов" и наконец заголовок "Почтовое ведомство".

"А как, по-вашему, я оплатила пересылку?" – спросила Мария.

Под заголовком был столбик телефонных номеров длиной во всю страницу – региональные почтовые учреждения, экспресс-почта, бюро приема жалоб и заявлений, служба контроля. А вот и то единственное, что вселяло надежду, – "Отдел "мертвых" писем", отдел писем, которым не суждено ни найти адресата, ни вернуться к отправителю.

"Я не так глупа, – сказала Мария, – чтобы отправить бандероль по своему адресу".

Да, это было бы глупо, подумала Терри. Разговор с Марией все время не шел у нее из головы – упражнения той в логике могли быть либо бездумной и бессердечной игрой, либо попыткой выведать, насколько мысли Терри близки к истине.

Не очень близки, знала Терри. Но была уверена: ее исходная посылка та же самая, что и у Марни Шарп, – когда Марк Ренсом умирал, кассеты были у него.

Терри сняла телефонную трубку и набрала номер.

– Отдел "мертвых" писем, – ответил женский голос.

Терри представила себе ее: негритянка, полная, средних лет, флегматична по причине однообразия справочной службы.

– У меня вопрос.

– Для этого мы здесь и находимся, мэм.

– Я хотела узнать, что будет, если отправить посылку, не написав полный адрес. Или совсем не написав адреса.

– Это зависит… – Женщина закашлялась. – Извините, не проходит чертова простуда. Не обойтись, видимо, без лекарств. Это зависит от того, насколько ценной она нам покажется.

– А как вы это определяете?

– Вскрываем. Если там просто письмо и нельзя понять, кому оно предназначено, выбрасываем. Если что-то более или менее ценное, какое-то время храним.

– Как долго?

– Обычно три месяца.

Терри вспомнила, что прошло около пяти недель с тех пор, как Мария Карелли застрелила Ренсома.

– А что потом?

Она услышала подавляемый звук чиханья.

– Потом продаем на аукционе, – ответила женщина. – Если никто не покупает, отдаем кому-нибудь или просто выбрасываем. А в чем дело, что вы потеряли?

Терри не отвечала – пыталась представить себе судьбу кассет Марии на аукционе.

– Кассеты, – произнесла она наконец. – Такие, как от автомобильного стерео.

– Ага, такие мы храним.

По голосу чувствовалось, что разговор прискучил и уже был в тягость ей. Мгновение подумав, Терри спросила:

– Если я вам их опишу, вы не посмотрите?

Ответом было молчание.

– Вы уже звонили о кассетах? – поинтересовалась наконец женщина. – Несколько недель назад?

Терри была удивлена:

– Нет, это не я была. Я никогда прежде не звонила.

– Так здесь не бюро находок, мэм. Вам надо – идите на почту и смотрите сами. Вы почтовый индекс места отправления знаете?

– Знаю, что это из Ноб-Хилла. Снова молчание, потом приступ кашля.

– Я думаю, это отделение О, – прохрипела женщина. – Ван-Несс-авеню. Смотрите там.

Свидетель был круглолиц, в очках с толстыми стеклами, с белокурыми волосами, спадающими на лоб челкой. Лицо его было довольно умным, но добродушным, говорил он басовито, неторопливо, внушительно, с едва заметным южным акцентом. В нем ощущалась какая-то особая мягкость.

– Кто такой доктор Джордж Бэс? – спросила шепотом Терри.

Пэйджит настороженно смотрел на доктора.

– Не знаю.

– Итак, вы психиатр, – уточнила Шарп, – имеющий лицензию в штате Флорида?

Бэс кивнул:

– Верно.

Пэйджит почувствовал нервное прикосновение Марии к своей руке.

– Что это значит?

– Давай послушаем, – резко ответил он. – Если этот парень – психиатр Ренсома, буду протестовать.

Шарп вышла вперед.

– И Марк Ренсом был одним из ваших пациентов?

– Да, он бывал у меня всякий раз, когда приезжал в Ки-Уэст. Посещал меня года четыре, последний его визит был примерно три месяца назад.

– Когда он впервые пришел к вам, какова была причина?

У Бэса был слегка огорченный вид.

– Собственно, особой причины сам он не назвал. Было больше разговоров вокруг да около.

– И в чем же было дело?

– В женщинах и в его отношении к ним. – Бэс нахмурился. – Мне пришлось потратить немало времени, чтобы узнать, в чем суть дела.

– И что же выяснилось?

Бэс помедлил.

– Все дело в импотенции. Марк Ренсом больше не мог совершать половые акты с женщиной.

Послышался гул изумления. Пэйджит резко встал.

– Протестую, – выкрикнул он. – Свидетель говорит с чужих слов. Требую прекратить дачу показаний.

– Ваша Честь, – заявила Шарп, – мисс Карелли обвиняет в попытке изнасилования человека, который, как нам только что сказал доктор Бэс, был импотентом. Защита не имеет оснований утверждать, что мистер Ренсом лгал об этом доктору Бэсу.

– Я не могу это знать наверняка, – ответил Пэйджит. – Но и доктор Бэс тоже. Он не должен давать показания.

Кэролайн Мастерс подалась вперед:

– Может быть, это покажется парадоксальным, но признано удивительным, что представляется свидетельством, достойным внимания. Доктор Бэс может пролить свет на состояние умственных способностей мистера Ренсома, да и вопрос его сексуальной потенции тоже очень важен. Протест отклоняется.

Сев, Пэйджит увидел страх в глазах Марии: Бэс мог стать важным свидетелем, и предполагаемая импотенция Марка Ренсома разрушала версию защиты.

– Неудивительно, – пробормотала Терри, – что Джонни не смог найти ни одной женщины.

Пэйджит молчал, размышляя о том, как долго Шарп могла знать все это. До показаний Мелиссы Раппапорт, решил он, а возможно, и до своей обвинительной речи. Это в корне меняло его представление о состоянии дела.

Шарп придвинулась к свидетелю вплотную.

– Была ли импотенция мистера Ренсома следствием какого-нибудь физического недостатка?

– Мистер Ренсом говорил мне, что эрекция у него бывает, но всякий раз, когда он пытается совершить половой акт, она исчезает. Ренсом чувствовал, что по совершенно непонятной причине он становился как бы другим человеком.

– И это расстраивало его?

– Это слишком мягко сказано. Ему нравилось представлять себя воплощением мужества. Мы несколько раз встречались с ним, прежде чем он решился сознаться в этом, даже мне, врачу.

– А чем вы объясняете импотенцию мистера Ренсома?

– С его слов или на основании моего анализа?

– Вашего анализа, доктор.

– На первый взгляд казалось, что мистер Ренсом испытывает к женщинам неприязнь. Но эта неприязнь, эта враждебность лишь порождали у него чувство вины, дезориентировали его. И относительно его самого, и относительно его сексуальности. – Бэс помолчал, поправляя очки, – у Марка Ренсома была потребность подчинять и даже унижать женщин. Но он сознавал, что должен сдерживать себя. В результате все закончилось импотенцией. Это можно рассматривать как появление своего рода сенсуального стража в его сознании.

Терри наклонилась к Пэйджиту:

– Кажется, от нас ждут, что мы отнесемся к нему с сочувствием?

Пэйджит медленно кивнул.

– По крайней мере, как к человеку со свойственными всякому человеку слабостями, – пробормотал он. – А Марси Линтон обидела их, настроив против него если не Кэролайн, то, по крайней мере, публику. Шарп намерена обернуть теперь все это против нас.

– Чем вы объясняете враждебность мистера Ренсома к женщинам? – спрашивала Шарп.

– Частично влиянием Шивон Ренсом, его покойной матери. Это была властная женщина, он воспринимал ее как воплощение решительности, агрессивности – она была очень независимой, страстной феминисткой. Мать, как он знал, была способна только подавлять его, осуждать или просто думать о нем плохо. Марк Ренсом был боязливым и ранимым человеком.

Пэйджит чувствовал, как нарастает раздражение в душе сидящей слева от него Марии. Упоминание об импотенции сильно повлияло на ее способность к самоконтролю, она смотрела на Бэса с едва сдерживаемой яростью. И снова Пэйджит невольно подумал, что же на самом деле могло произойти в номере Марка Ренсома.

Сохраняй сосредоточенность, приказал он себе. Следи за направлением атаки.

– Как вы думаете, – продолжала Шарп, – насколько серьезной была сексуальная проблема мистера Ренсома?

Во взгляде врача читалась печаль:

– Проблема была очень серьезной, очень глубокой. К тому времени, когда он последний раз посетил меня, он уже около четырех лет не был способен к половому акту.

Пэйджит увидел, как расширились глаза судьи Мастерс. Шарп выдержала паузу.

– А мистер Ренсом говорил вам, – спокойно спросила она, – когда в последний раз половой акт у него был удачным?

– Это был тот случай, который он и считает причиной своей импотенции. – Бэс обернулся к судье: – Изнасилование молодой женщины, которую вы видели вчера, – Марси Линтон. После того случая Марк Ренсом стал импотентом.

Зал молчал. Шарп тихо обронила:

– Вопросов больше нет.

Вставая из-за стола защиты, Пэйджит вдруг увидел написанное на лице Марии поражение. Сидевший за ней Карло рассматривал свои туфли. Пэйджит ощущал их реакцию, как свою собственную. Своим последним вопросом Шарп – к его полнейшему изумлению – обернула показания Марси Линтон против Марии Карелли.

Он медленно направился к Бэсу.

– Вы упомянули Шивон Ренсом как некий образец властности и агрессивности, – начал Пэйджит. – А не было ли у Ренсома антиобразца? Я имею в виду конкретную женщину, которая воплощала бы привлекательные для него качества. Мгновение врач смотрел на него.

– Да. Такая женщина была – актриса Лаура Чейз.

Пэйджит увидел проблеск надежды.

– То есть он упоминал ее во время сеансов психоанализа?

– Часто.

– Какую роль в душе Ренсома играла мисс Чейз?

Бэс вновь неторопливо протер очки.

– Если говорить кратко, она, на его взгляд, воплощала спокойствие и идеал любовницы. Образ Лауры Чейз, который он создал в своем сознании, представлялся ему неким источником наслаждения. Она могла, как он полагал, не только удовлетворить его чувственную страсть, но, что не менее важно, восхищаться им.

Пэйджит с любопытством посмотрел на него:

– Не ассоциировалась ли у него Лаура Чейз с успехом в сексе?

– Да. – Голос Бэса стал грустным. – Он был убежден, что с Лаурой Чейз проявил бы себя таким мужчиной, каким мечтал быть. Он видел в ней нечто таинственное и в то же время доступное, женщину, которая играет особую, экзотическую роль и в то же время вполне может быть ему партнершей.

– Можно ли назвать эту озабоченность Лаурой Чейз фетишизмом?

– В некотором смысле. Это не редкость, мистер Пэйджит, что мужчины, у которых есть проблемы с сексом, ищут выход в создании фетиша, в применении ритуала. Не хочется быть циничным, но должен отметить, что случай с мисс Линтон нанес ему душевную травму. Глубоко в душе у него затаился страх перед неудачей.

У Пэйджита появилось ощущение, что его движение на пути к успеху замедлилось.

– А привлекала его мысль об изнасиловании?

– Да. Это было частью его страстного желания подчинять себе женщин.

– Будет ли правильным сказать, что изнасилование скорее связано с жестокостью, чем со страстью? И не доказывает ли это удар в лицо, который он нанес мисс Линтон?

– Я согласен с вами.

– И правда ли, что мистер Ренсом, нанося женщинам физическое оскорбление, добивался тем самым собственной сексуальной стимуляции? И не доказывает ли это случай с мисс Линтон?

– Это возможно. По крайней мере, это соответствует его психологии.

Пэйджит подошел к свидетелю ближе, взглянул на Кэролайн Мастерс:

– Если это возможно, то не следует ли из этого, что, нанося женщине удары по лицу, он тем самым достигал эрекции или поддерживал ее?

– Да. Это тоже соответствует.

– Итак, мы выявили два фактора, которые помогали мистеру Ренсому достичь эрекции: избиение женщины и фетишизм. Это верно?

Бэс посмотрел на него задумчивым взглядом:

– В качестве факторов они могут выступать.

Кажется, представился шанс, подумал Пэйджит.

– Вы знали о том, что мистер Ренсом приобрел кассеты с записью беседы Лауры Чейз с ее психиатром доктором Стайнгардтом?

– Да. – Бэс перешел к обороне. – Но такие вещи я не одобряю. Я здесь потому, что убили моего пациента, и потому, что мисс Шарп проявила настойчивость. И это довольно странно, что я оказался здесь и обсуждаю секреты мистера Ренсома.

– Понимаю. Но, чтобы добиться справедливости к мисс Карелли, и я вынужден проявлять настойчивость. В частности, мне необходимо знать, не упоминал ли мистер Ренсом, что он приобрел одну кассету, о которой уже говорила здесь мисс Карелли, – на ней Лаура Чейз рассказывает о половом акте с двумя мужчинами?

Врач кивнул с несчастным видом:

– Да. Он был в восторге от этого.

– Верил мистер Ренсом, что эта кассета может восстановить его потенцию?

– Протестую, – воскликнула Шарп. – Вопрос задан доктору Бэсу со спекулятивной целью.

Кэролайн Мастерс бросила на нее насмешливый взгляд:

– Мисс Шарп, это тот случай, когда в чужом глазу соринку замечают, а в своем и бревна не видят. Продолжайте, мистер Пэйджит.

– Может быть, это и спекулятивный вопрос. – Бэс помедлил. – Тем не менее – да, я думаю, это верно. Как только у мистера Ренсома появилась та кассета, он перестал посещать меня.

Внезапно Пэйджит понял, откуда у психиатра этот печальный тон: Марк Ренсом выбрал Лауру Чейз как замену его лечению, вступил, по его мнению, на ужасный и бесплодный путь.

– Но после этого, доктор, он встретился с мисс Карелли. Давайте снова повторим кратко ваши показания. Пощечины женщинам помогали мистеру Ренсому сохранять возбуждение, правильно?

– Кажется, так.

– Лаура Чейз в качестве фетиша тоже помогала Марку Ренсому сохранять возбуждение?

– Да, это был важнейший стимул.

– А не представляется ли довольно вероятным, что, возбуждая себя кассетой Лауры Чейз и пощечиной, нанесенной мисс Карелли, Марк Ренсом мог попытаться изнасиловать последнюю?

– Да, это возможно. Но после мисс Линтон эта попытка могла бы закончиться для Марка Ренсома большим конфузом. – Бэс помолчал, взглянул на Марию. – Трудно представить, что он рискнул бы проделать это с такой женщиной, как мисс Карелли.

– А не были ли женщины, такие, "как мисс Карелли" – независимые, достигшие успеха в жизни, – как раз женщинами того рода, которых Марк Ренсом больше всего ненавидел и которых страстно желал унизить?

– С одной стороны, верно. – Бэс переступил с ноги на ногу. – Но, на мой взгляд, самое уместное в данной ситуации слово – "страх". Мужчина, которого я знал, был слишком труслив, чтобы попытаться сунуть женщине без ее согласия.

Голос Пэйджита сделался совсем холодным:

– Это называется изнасилованием, доктор. И является третьим фактором, стимулировавшим половую активность мистера Ренсома.

– Допускаю, – согласился Бэс. – Но я наблюдал этого человека почти четыре года и с трудом могу представить то, что вы предполагаете.

И снова у Пэйджита появилось ощущение, что движение к цели прекратилось. Он смотрел на Бэса, изображая на своем лице скептицизм, и лихорадочно подыскивал возможность закончить допрос.

– Но разве исключено, – спросил он наконец, – что у Марка Ренсома была эрекция, вызванная некоторыми факторами – сюда относится удар по лицу, – которые могли убедить мисс Карелли, что ее собираются изнасиловать, независимо от того, мог он или не мог совершить это на самом деле?

– Да, это возможно.

– И в конечном счете даже независимо от того, намеревался ли он сделать попытку проникновения в нее?

Врач повернулся к Марни Шарп, потом снова к Пэйджиту. Ответил тихо:

– Думаю, это еще более возможно.

Пэйджит посмотрел на Кэролайн Мастерс – ее взгляд был холоден. Но он ничего не мог сделать. Он снова обернулся к Бэсу:

– У меня больше нет вопросов, доктор Бэс. Благодарю вас за терпение.

Идя и столу защиты, Пэйджит увидел, что Шарп уже на ногах.

– За весь четырехлетний период лечения мистера Ренсома, – спросила она Бэса, – он когда-нибудь рассуждал об изнасиловании кого-либо?

– Нет. Как я сказал, он мучительно переживал последствия своего нападения на мисс Линтон. Его желание изнасиловать, осуществившись, принесло много бед им обоим.

– Можно было ожидать, что он склонен повторить изнасилование?

Бэс помолчал, глядя на Марию Карелли.

– Нет. Ни в коей мере.

– А говорил он о сексуальном контакте с кем-нибудь?

– Нет, ни с кем.

Шарп немного помолчала.

– Он когда-нибудь упоминал Марию Карелли?

– Нет, если у него и был какой-то особый интерес к мисс Карелли, я не знал об этом.

Когда судья Мастерс отпустила последнего свидетеля, Шарп проследовала к столу обвинения с довольным выражением лица. Пэйджит уныло наблюдал за ней.

Со своего судейского места Мастерс смотрела на юристов.

– Я хотела бы отметить великолепную подачу фактов по делу как со стороны обвинения, так и со стороны защиты. Заключительную дискуссию проведем завтра в десять часов утра.

Резко ударил судейский молоток.

– Всем встать, – выкрикнул помощник судьи, и Кэролайн Мастерс покинула судейское место, сопровождаемая разразившимся в зале шумом. Это была реакция на показания последнего свидетеля Марни Шарп.