Степная барышня

Наружность гувернантки в самом деле была очень величава для простой роли. Росту она была страшно высокого. Толщины такой необъятной, что когда являлась в комнату, окруженная своими невысокими питомицами, то они казались перед нею точно детьми. Анна Егоровна (так она называлась) приняла нас очень приветливо в столовой за завтраком и дала приказание лакею, одетому в серый суконный фрак с гербовыми пуговицами, "позвать из класса барышень".

Явились три грации: Жюли, Лиз и Мари.

Все три маленькие ростом, наружности пошловатой; черты лица неправильные. Наивно натянутое выражение лица и детски резвые движения делали их похожими на марионеток, взятых из театра. По их гладким и жирно намазанным волосам, из которых выделаны были разные замысловатые штуки, по их кисейным разглаженным платьям трудно было себе вообразить, чтоб они сидели за классами. Я забыл еще сказать о их цвете лица. Они все были белы, и румянец не играл, а лежал как-то мертвенно на их щеках. Французский диалект был так усвоен ими, что они в забывчивости иногда обращались с ним к лакею. Застенчивости и тени не было в этих трех барышнях. Они, напротив, старались показать передо мной, как петербургским приезжим, свое искусство в любезности и светской болтовне.

После завтрака Анна Егоровна извинилась перед нами и пошла давать в гостиную уроки своим миниатюрным воспитанницам. Кто из них пел, кто играл. И это продолжалось два часа.

Хозяин дома, как бы не замечая домашнего концерта, оставался за столом, куря и занимая нас разговорами про свою службу в Петербурге, свое значение у одного из важных лиц и проч. Он говорил также о своей честности, о своей дальновидности, и я заметил, что эта старая, сморщенная фигурка преловко льстила на каждом шагу моему приятелю.

После уроков барышни надели шляпки с зелеными вуалями и перчатки с отрезанными пальцами и под предводительством Анны Егоровны, которой приличнее было бы дать палку тамбурмажора⁹, чем иголку, все уселись на террасу, уставленную тощими цветами и деревцами, и принялись вышивать.

Господин Щеткин пригласил нас принять участие в домашнем разговоре, который вертелся бог знает на чем. Но надо отдать справедливость, что барышни очень искусно поддерживали его и ни на минуту не давали ему прекратиться.

Анна Егоровна ухаживала страшно за моим приятелем. Она за обедом так его угощала, что даже противно было видеть. Но мой приятель, казалось, был доволен всем этим. После обеда он без церемонии пошел спать, хозяин тоже. Анна Егоровна осталась со мной и барышнями, которым для моциона приказано было поиграть в серсо¹⁰. Я принял участие в их игре. Анна Егоровна сидела на террасе в больших креслах и дремала, а может быть, только делала вид, что дремлет.

Барышни так были затянуты в корсеты, что очень скоро пришли в изнеможение и предложили мне обойти их сад. Только что мы скрылись за кустами от террасы, как лица барышень изменились; выражение их из веселого и наивного превратилось в зрело кокетливое.

Старшая потребовала, чтоб я подал ей руку, и жалась ко мне очень близко то от пчелы, то от паука. Остальные сестры шли рядом, давали мне нюхать цветки, которые так подносили к моему носу, что я касался губами их пальцев. Свою даму я не забывал и слегка пожимал ей ручку. Скоро начал я замечать некоторый раздор между сестрами. Две сестры скрылись, и мы остались одни. Разговор вдруг прекратился, и моя дама, томно потупив глаза, стала вздыхать. Я спросил ее, не скучает ли она деревенскою жизнью,

– - Ах, очень! Вообразите, соседей нет решительно. Мы просто дичаем здесь каждое лето.

– - А вы знакомы с Зябликовыми? -- спросил я через несколько минут молчанья, которое становилось неловким.

При этом вопросе моя дама вздрогнула и пугливо спросила меня, в свою очередь:

– - А вы видели ее?

– - Кого?

– - Их дочь.

– - Как же, даже имел счастие провести с ней целый день.

Рука моей дамы слегка высвободилась из моей: она со вздохом сказала:

– - Мы ее не видали, папа нам не велит даже упоминать о ней.

– - Почему? -- спросил я с притворным удивлением.

– - Не знаю! -- с наивностью, не менее притворною, отвечала барышня. И вдруг спросила меня кокетливо, играя своим зонтиком:

– - А вы будете часто к нам ездить?

– - Это будет зависеть от расположения вашего папа. Если он…

– - О, он очень, очень будет рад. Мы будем делать парти де плезир¹¹. Одним дамам, не правда ли, очень скучно?

– - А разве Иван Андреич редко у вас бывает?

– - Да он все сидит с папа да о делах толкуют.

– - Какой он странный, не правда ли?

Я сделал этот вопрос очень выразительно и слегка прижал ручку барышни, которая покраснела и томно потупила глаза.

– - Жюли! Жюли! -- раздались пискливые голоса барышень с разных концов.

Жюли, или моя дама, сделала недовольную мину.

– - Жюли! Жюли! -- еще пронзительней запищали ее сестрицы, и меньшая, выскочив из-за куста, сказала по-французски:

– - Тебя зовет Анна Егоровна.

Жюли сделала гримасу своей сестре и, оставив мою руку, с необыкновенною любезностью сказала мне:

– - Подождите здесь, я сейчас приду! -- И она побежала с сестрой.

Не успел я сделать двух шагов, как словно из земли выросла средняя сестра, крича:

– - Жюли!

И потом, как бы удивясь, воскликнула:

– - Вы одни? Где же сестра?

– - Она ушла.

– - Вы соскучитесь здесь! Мы так отвыкаем от общества в деревне, что когда зимой приезжаем в Петербург, то наши кузены называют нас дикарками. Вы выезжаете на балы? Любите танцы? Я ужасно люблю вальс.

– - И я нахожу, что это самый приятный танец,-- отвечал я.

– - Кажется, идет Жюли! Ах, давайте прятаться от нее! -- схватив меня за руку и с силой таща за собой, сказала барышня.

Я последовал за ней, и мы прятались довольно долго от поисков Жюли, которая с досадою крикнула сестре:

– - Анна Егоровна тебя зовет!

Мы вышли из засады и были встречены Жюли очень сердито.

Все трое мы отправились к террасе, на которой нашли Щеткина, моего приятеля и Анну Егоровну в дружеской беседе. Анна Егоровна строго спросила сестер, разумеется, все на французском диалекте:

– - Где Мари? Я ее послала за вами.

Но в эту минуту принесли ягоды и фрукты, и все занялись ими.

Между разговором я упомянул о Феклуше. Как лица у всех вытянулись! Сморщенная фигурка хозяина дома, злобно усмехаясь, подмигнула моему приятелю на меня и сказала:

– - Уже успели! Точно вороны ждут своей добычи, никого не пропустят, чтоб…

Приятель мой сделал недовольную гримасу, а Анна Егоровна заметила отцу семейства, что не следует в порядочном обществе, тем более где есть девицы, упоминать о такой девушке.

Приятель мой посмотрел на меня так, как бы желая сказать: "Видишь, не я один отзываюсь дурно о Зябликовых".

Желая удостовериться в своем подозрении, я начал подделываться под общее мнение о Зябликовых и сказал две-три плоские остроты на их счет, что доставило большое удовольствие как моему приятелю, так и всему обществу. Наивные барышни премило кусали губки, чтоб скрыть свои улыбки, на этот раз вовсе непринужденные.

Феклуше все вменялось в преступление. Ее одинокие прогулки в лесах, рыбная ловля. Они, то есть г-н Щеткин и Анна Егоровна, знали все, что делается в деревне Зябликовых, и доброту степных помещиков толковали в дурную сторону. Игра Феклуши на гитаре приводила в ужас наставницу. Спорили о ее годах, прибавили ей чуть ли не пять лет. Одним словом, все общество в продолжение двух часов только и говорило, что о Зябликовых, даже барышни принимали участие в разговоре.

– - Я бы умерла от страха, если б очутилась одна в лесу, -- сказала Жюли.

– - И я бы! -- подхватила меньшая.

– - У ней руки и лицо, говорят, как у крестьянки. Она никогда не носит ни перчаток, ни шляпки.

– - Mesdemoiselles, mesdemoiselles! -- воскликнула строго, как бы опомнясь, Анна Егоровна своим воспитанницам.

"Так вот где нашел мой приятель простоту и радушие!" -- подумал я, и мне захотелось отомстить ему.

Когда стало темно, я успел по очереди каждой сестрице пожать ручку и дать ей заметить, что я всякий день хожу на охоту около их деревни рано поутру.

На возвратном пути приятель мой, очень ловко подметивший впечатление, сделанное на меня семейством Щеткиных, лукаво спросил:

– - Ну что, похожи они на твоих хитрых простаков? Небось сам смеялся своей глупости сегодня. Я тебя уверяю, что если ты чаще будешь бывать у них, то я не поручусь за твое нежное сердце.

Я от души захохотал, и друг мой, не поняв моего смеха, вторил мне очень искренно.

На другое утро я отправился с ружьем бродить в лесу около деревни Щеткиных и вовсе не был удивлен, встретив Анну Егоровну с воспитанницами; они ужасно испугались меня.

– - Здесь такая глушь, что один вид мужчины наводит ужас, если он внезапно явится, как вы! -- сказала Анна Егоровна.

Барышни все одеты были в утреннем наряде и так показались мне противны, что я недолго оставался с ними и поспешил к речке, где надеялся найти Феклушу.

Боже мой, как она похорошела для меня после дня, проведенного с благовоспитанными барышнями! Как умен и прост ее взгляд, сколько в ней наивности, самой искренней! Как оригинальны ее вопросы и ответы! Я подъехал к речке, привязал лошадь к дереву и поспешил к знакомому месту.

Мне показалось странным, почему сердце мое сильнее забилось и краска бросилась в лицо, когда я нашел пустым место, где сидела Феклуша последний раз. Мне так захотелось посмотреть на ее личико, редкое по своему простому выражению, что я побрел по берегу речки к дому в надежде встретить ее.

Малейший шорох на другом берегу заставлял меня радоваться, но напрасно. Я почти подошел к оврагу, которым Феклуша имела обыкновение ходить домой; но ее тут не было. Я рассердился на самого себя и быстро вернулся домой, вновь удивляясь своему капризу. На памятном месте первого знакомства увидел я рябую Федосью за тем же занятием, то есть за полосканьем белья. Я ужасно обрадовался и на этот раз не испугал ее своим неожиданным появлением, а предварительно кашлянул.

Федосья подняла свое сердитое лицо от работы и поклонилась мне низко, когда я приподнял фуражку свою и сказал:

– - Здорова?

– - Нешто!

– - Господа здоровы?

– - Бог милует! -- отвечала отрывисто рябая девка и занялась своей работой.

Помолчав, я спросил, стараясь как можно более придать равнодушия своему голосу:

– - А барышня отчего не ловит рыбу сегодня?

– - Мне, что ль, она сказывает, когда не ловит!

– - Да она здорова?

– - Нешто!

Федосья была самая несносная из горничных, каких я знавал. Обыкновенно они на один вопрос отвечают всегда в десять раз более, а эта так была скупа на слова, что от нее ровно ничего не добьешься.

– - Скажи-ка мне, Федосья, не сердится ли твоя барышня на меня?

Рябая девка, вывертывая чулок, дико посмотрела на меня и очень бесцеременно произнесла:

– - Знать, замарал хвост? Я-то почем знаю!

– - Я приехал бы к вам, да боюсь…--Сам не знаю, как я взял ее в поверенные к себе.

– - Что бояться! Небось не съедят! -- шумя в воде чулками, отвечала Федосья.

В эту минуту я вздрогнул, Феклуша явилась из-за куста, неся на плече удочку и все остальные снаряды в плетеной корзинке. Печально-насмешливая улыбка на ее губах ясно доказывала, что она слышала мой разговор с Федосьей. Я так потерялся, что не поклонился Феклуше, она первая мне поклонилась.

Федосья, указывая презрительно на меня головой, сказала своей барышне:

– - Спрашивал меня…

Я чуть не кинулся на Федосью, чтоб зажать рот глупой болтунье, но Феклуша предупредила меня, вероятно поняв мое жалкое положение, и обратилась ко мне с вопросом: здоров ли я?

– - Почему вы так поздно сегодня пришли ловить рыбу? -- спросил я.

Феклуша пошла далее.

– - Позвольте мне сегодня ловить рыбу с вами? -- спросил я.

– - Я взяла одну удочку,-- как бы смешавшись, сказала Феклуша, остановилась и посмотрела на меня.

Моя фигура выражала такую кротость и мольбу, что, верно, тронула девушку. Я робко заметил, что могу сделать удочку из хорошего сучка, если только у нее есть лишняя леса.

– - Есть, нельзя без запасной лесы идти ловить рыбу.

И она указала мне дорогу, как ближе можно перебраться на другой берег.

Когда я прибыл к Феклуше, то она уже сидела с удочкою в руках и для меня готова была другая. Я сел возле, и из страха напомнить ей о моей дерзости с ней при первом моем знакомстве я так вел себя осторожно, что даже ничего не говорил.

Феклушу это заметно ободрило: она учила меня, как ловить рыбу.

– - Вы не видали никогда Щеткиных барышень? -- спросил я.

– - Очень часто в церкви. Даже они раз были у нас за семенами наших дынь,--отвечала Феклуша.

– - Скажите, пожалуйста, почему вы не продолжаете знакомства с ними?

Сказав это, я раскаялся: лицо Феклуши вспыхнуло; я испугался, что опять оскорбил ее, и поспешил сказать:

– - Впрочем, вы хорошо и делаете. Вы знаете, они из числа ваших врагов.

– - Право, не знаю, за что они все нас не любят,-- отвечала довольно равнодушно Феклуша.

– - Я думаю, вас очень возмущает, что все ваши соседи такие глупые и злые на язык.

– - Мне все равно, вот только папеньку и маменьку огорчают; особенно когда придешь в церковь: все сторонятся, возле кого ни станешь.

Мне показалось, что глаза девушки увлажились слезами, но я не заметил и тени озлобления в ее лице и голосе. Каждое слово ее, движение, взгляд я невольно сравнивал с воспитанными в строгости девицами Щеткиными; сравнивал нашу настоящую беседу за три версты от дома, с глазу на глаз в лесу и прогулку мою вчера в саду в двадцати шагах от террасы, где сидела страшная блюстительница нравственности; сравнивал и живой румянец на щеках Феклуши с краской на лоснящихся лицах наивных барышень… Их руки, хотя белые и с выточенными ногтями, никуда не годились в сравнении с загорелыми ручками степной девушки. Гибкость талии Феклуши, пушистость волос ее -- все в ней дышало неподдельностью и роскошной простотой. Сколько нежности, веселости и часто грусти в ее взгляде; улыбка на ее губах, не смазанных розовой помадой, так была увлекательна. Я просидел очень долго с удочкой в руках, и если бы Феклуша не собралась домой, я готов был бы хоть целый день смотреть на нее и слушать ее голосок.

Провожая ее, я даже не осмелился предложить ей свою руку и удовольствовался тем, что нес снаряды рыбной ее ловли.

У сада я простился с ней, искренно благодаря ее за снисхождение ко мне. Она просила меня завтракать, но я чувствовал сильное волнение и отправился домой.

Дома я нашел гостя -- г-на Щеткина, который объявил мне, что приехал собственно ко мне с визитом, насказал мне кучу комплиментов и просил меня быть домашним человеком в его семействе.

– - Мои дочери еще дети и не могут вас занять, как петербургские дамы, но если вы будете невзыскательны к ним, то я надеюсь, что будете нас посещать. Ваш товарищ,-- и Щеткин указал своими плутовскими глазками на моего приятеля, -- вот он понял наше семейство. Мы ищем в деревне отдыха. С придворными нужна политика, а здесь я хочу простоты, радушия, хочу дышать чистым воздухом да пожимать благородные руки таких редких молодых людей.

И он пожал руку моего приятеля, потом мою.

Когда уехал гость, настоятельно прося нас приехать после обеда к нему, приятель мой очень лукаво начал поглядывать на меня, потирал руки, кряхтя выразительно, даже пощипал на гитаре, мурлыча какие-то слова, наконец не выдержал и спросил меня:

– - Что, ты завтра намерен также идти рано поутру на охоту?

– - Да! -- отвечал я очень серьезно, и приятель мой предался необыкновенной веселости, так что его смех надоел мне; я спросил его, что находит он смешного в моих прогулках.

Приятель мой, смеясь, сказал мне:

– - Ну, которая! Неужто во всех трех? Ах ты Сердечкин! Ну, где тебе подметить что-нибудь!

Эти слова были произнесены с сожалением. Я был очень доволен на этот раз проницательностью моего приятеля и, не стараясь его выводить из заблуждения, сказал сердито:

– - Какие у тебя шпионы! Все тотчас тебе пересказывают.

– - Ишь хитрец, подслушал, что едут гулять, и махнул с ружьем, будто нечаянно! Ха, ха, ха! -- продолжал Иван Андреич.

Мне было хотелось разочаровать его в дальновидности и объяснить, что не я, а его наивные барышни приезжали в лес для свиданий со мной; но я удержался: мне хотелось покороче узнать пугливых барышень, которые готовы были умереть от страху, очутясь одни в лесу.

Мы приехали в этот вечер очень поздно к Щеткиным. Иван Андреич по своей врожденной проницательности открыл во мне страшное нетерпение ехать в гости, откладывал как можно далее поездку и тешился моими страданиями.

Самовар давно был на столе, когда мы приехали к Щеткиным. Жюли разливала чай, все семейство сидело вокруг стола. Я поместился между двумя сестрами и так был неловок в этот день, что мои ноги часто встречались с ножками барышень. Когда мы пошли сделать несколько туров в саду по случаю теплой лунной ночи, то Мари успела мне тихо сказать:

– - Какой вы злой! Почему так поздно приехали?

Жюли, в свою очередь, упрекнула меня и ловко дала заметить, что она завтра рано встанет и будет в поле собирать васильки.

Одна Лиз была молчалива; но когда я ей подал нечаянно уроненную ею перчатку, то она очень выразительно пожала мне руку.

Анна Егоровна, как я заметил, еще не совсем отказалась от надежды на перемену своей судьбы. Она, кажется, была заинтересована моим приятелем. Но надо отдать ей справедливость, что в то же время она содействовала очень усердно завербованию женихов своим воспитанницам. Она рассказывала нам со слезами о кротости, послушании их, о их дружбе между собой и прочее.

– - Ах, как они дружны! Это поразительно! -- восклицала она.-- Очень часто Мари приходит ко мне, целует меня и говорит: "Как я счастлива, что у меня такие сестры!" Они меня так любят, что я не знаю, как благодарить судьбу, и, вообразите, они все поклялись не разлучаться и умереть с папа. Не правда ли, какие они еще дети? Я даже боюсь, хорошо ли я делаю, что оставляю их в этих понятиях. Как вдруг резок будет переход к действительности! Впрочем, пусть они блаженствуют, зачем пугать их юное воображение!

Слушая Анну Егоровну, я думал, что подобных барышень можно напугать только одним, именно предсказанием, что они не перейдут к действительности, то есть не выйдут замуж…

Каждое утро я виделся с Феклушей и скрывал это от моего приятеля. По вечерам же мы ездили с ним к Щеткиным. Я, впрочем, скоро сделался причиной раздора между сестрами. Каждая поверяла мне тайны сердца другой сестры, так что я узнал все секреты трех барышень. Особенно поражала меня Мари своей хитростью и смелостью; старшие сестры из ревности мешали друг другу говорить со мной, видеться в беседке по вечерам. Мари всему была причиной: она ловко разжигала самолюбие их, и пока те ссорились, Мари смеялась и острила на их счет, гуляя со мной по тенистым аллеям сада.

Успехи мои так быстро шли вперед, что я почувствовал некоторое отвращение ко всему семейству Щеткиных и в одно прекрасное утро рассказал моему приятелю кокетство со мной барышень, плутовство отца и мнимую строгость Анны Егоровны.

Вследствие этого между нами чуть не повторилась ссора, бывшая за Феклушу; но на этот раз мы ограничились деликатными колкостями, сдержали свой грубый гнев и с этой минуты разделились на две партии. Я за Зябликовых стоял горой, а мой приятель превозносил семейство Щеткиных. Я открывал ему глаза насчет лицемерства смелых девиц, а он возмущался моей слепотой и страшился за мою будущность. Между тем семейство Щеткиных, разгневанное моим предпочтением семейству Зябликовых, к которым я начал ездить всякий день, а у них перестал бывать даже с визитами,-- это семейство занялось распусканием самых несбыточных сплетен насчет меня и Феклуши, а я с каждым днем все более и более открывал в Феклуше богатства самородного ума и поэзии. Я был влюблен, и притом так сильно, что приходил в отчаяние, не замечая в степной дикарке взаимности.

Кончилось тем, что Щеткины распустили такую историю о наших прогулках в лесу, что мне более ничего не оставалось, как жениться на Феклуше.

Несколько дней я ходил мрачный, нося в себе великодушную решимость на геройский подвиг, который, в сущности, был очень естествен; я смотрел сам на себя как на человека, приносящего жертву.

Я уже составил план, что, женясь на Феклуше, немедленно увезу ее за границу для придания ей того лоска, отсутствие которого в ней так пленяло меня. После моего решения мне даже стали казаться неприличными ее страсть к рыбной ловле, ее пренебрежение к своей красоте. "Надо, чтоб она хоть надевала шляпку и перчатки, ловя рыбу",-- пресерьезно думал я, утомленный более важными мыслями.

"Ну, а если она не оставит свою гитару?" -- задавал я себе неожиданно вопрос и краснел, воображая Феклушу, свою жену, играющую в нашем салоне на гитаре.

Какая мука быть нерешительным! Я десять раз начинал свое объяснение с Феклушей и все откладывал, но не потому, чтобы я боялся отказа,-- подобная мысль и не приходила мне в голову. Она, бедная девушка, всеми презираемая, без денег, без светского образования, не могла отказать человеку, который носил фамилию довольно старинную, был не без состояния, молод и не безобразен собой. Если я до сих пор видел равнодушие со стороны Феклуши ко мне, так это очень было понятно. Запуганная девушка, может быть, не позволяла себе увлекаться. Но когда она услышит о возможности взаимности, то, верно, радость, чувство благодарности пробудят в ней любовь… Одним словом, я воображал себя рыцарем угнетенной красоты и невинности.

Я дал заметить Ивану Андреичу о моем намерении, чтоб несколько насладиться своим благородным поступком. Его ужас за мою будущность, мольбы одуматься и т. п. удостоверили меня еще более в героизме моего замысла, и я избрал наконец день объяснения.

Феклуша была на реке за своим занятием. Я подсел к ней. Мое встревоженное лицо, нетвердый голос -- я был уверен -- обратят на меня особенное внимание девушки и дадут мне повод начать поэффектнее мое предложение; но рыба ловилась как назло очень удачно, и я должен был не только начать разговор, но даже напомнить о своем присутствии.

– - Фекла Григорьевна! -- сказал я довольно трагически и тем обратил на себя внимание девушки; она посмотрела на меня вопросительно, я продолжал в том же тоне: -- Скажите мне откровенно, будете ли вы искренно отвечать мне на все мои вопросы?

– - Я разве когда говорила неправду? -- с удивлением спросила она.

– - В сию минуту откровенность ваша необходима, вопросы мои слишком близки моему сердцу.

И я наслаждался заранее, какое должны впечатление произвести мои слова на слушательницу, не подозревавшую о предстоявшем ей счастии.

– - До вас, вероятно, доходят сплетни насчет наших прогулок? -- продолжал я.

Феклуша вся вспыхнула, судорожно сжала свои губы и сдерживала ускоренное дыхание.

– - Вас это не возмущает? -- спросил я ее, желая пользоваться всеми выгодами своего положения.

– - Чем же я могу пособить! -- с грустью спросила Феклуша и, верно не желая продолжать разговора, оскорбительного для ее самолюбия, осмотрела червя на крючке и хотела закинуть в воду -- но я не допустил ее до этого и, возвыся голос, сказал гордо:

– - Неужели вы думаете, что я спокойно могу это слышать?

Феклуша, закидывая удочку, отвечала:

– - Что же делать! Я знаю, вы не верите ничему! Пусть их говорят, что хотят! Но мне только досадно и больно, когда моя мать плачет об этом. На днях приезжала нарочно к нам попадья всякие глупости пересказать про нас, слышанные у соседей,-- и так огорчила отца и мать, что я…

Феклуша не окончила речи и отвернула личико от меня. Я был доволен. Она должна была сильнее почувствовать мой благородный поступок.

– - Я давно имел намерение заставить молчать дураков ваших соседей, но боялся,-- (я лгал даже в самую важную для меня минуту жизни: как глубоко сидит в нас привычка лгать!) -- чтоб вы не сочли мое предложение вынужденным… Я… я хочу жениться на вас!

Произнеся эту страшную для всякого мужчины фразу, я так оробел, что мне даже пришли на память снова многие подозрения моего приятеля насчет Феклуши. Меня удивило молчание Феклуши и еще более спокойствие, с каким глаза ее были устремлены на поплавок, колыхавшийся на воде.

– - Что же вы молчите? -- спросил я обиженным голосом.

– - Что же мне отвечать на шутку?

– - Как шутка! -- воскликнул я с жаром и, забыв свою заученную роль, старался показать искренность моих чувств и слов.

Феклуша наконец прервала меня и очень серьезно сказала:

– - Если все это не шутка и вы твердо решились жениться, то я вам скажу прямо: замуж я не пойду!

– - Значит, вы любите кого-нибудь другого. Неужели Иван…

Феклуша не позволила мне выговорить все имя моего приятеля и сделала знак рукой, чтоб я замолчал. В ее взгляде я заметил сильное презрение, но оно скоро исчезло, и она твердым голосом произнесла:

– - Я ни за кого не пойду замуж, никогда, никогда!

Последние слова резко раздались по реке.

Я вздрогнул и спросил о причине такого решения. Феклуша с грустью отвечала:

– - Я была еще ребенком, как моя сестра страдала и умерла. Я тогда же дала слово никогда не быть ничьей невестой.

– - Но это ребячество! -- воскликнул я.

– - Может быть, но до сих пор я не изменяла себе.

– - Неужели вам никто не нравится из мужчин? Вы не дитя,-- горячась, заметил я.

– - Я так мало вижу их, а тех мужчин, которых я знала…

Феклуша остановилась и продолжала весело:

– - Оставим этот разговор, я не люблю вспоминать старого!

– - Нет, я хочу знать одно. Вы равно всех презираете? Я едва мог верить своим ушам, что получил отказ. Феклуша необыкновенно мягко и нежно произнесла:

– - Я никого не люблю!

Я убежал от Феклуши; слезы приступили к моим глазам. Не знаю, отчего я плакал: от угрызения ли совести, что и я был участником тех жестоких оскорблений девушке, которые, может быть, навсегда лишили ее всей поэзии жизни, или от более естественной причины -- от глубоко уязвленного самолюбия? Я долго не мог опомниться. Мне казалось невозможным такое равнодушие девушки к моим жертвам. Я страдал, готовился так долго, думал найти искреннюю благодарность и безумную радость… И что же? Презрение мне было наградой за все. Мне казалось невероятным, чтобы слова Феклуши были искренни. Я думал, что ее гордость жаждала мести, насытилась и теперь, через несколько дней,

Феклуша сама даст мне заметить, что оценила и взвесила всю важность и благородство моего поступка…

Когда я вернулся домой, мой приятель встретил меня с такой печальной миной, что, я уверен, не более печально встретил бы он мой холодный труп. В его голосе и движениях замечалась грустная покорность судьбе, против которой человек сознает все свое ничтожество.

Я был так раздражен, что на его плаксивое поздравление отвечал бранью. Он ни слова не произнес, а только тяжело вздохнул. Но когда он узнал, в чем дело, то кинулся радостно обнимать меня и к нему возвратилась тотчас способность говорить чушь. Я снова обругал его на чем свет стоит и назло ему, Щеткиным и всем соседям дал себе слово возобновить свое предложение, и возобновить -- гласно! Для этого я избрал посредником одного помещика, страшного сплетника, который поражен был моим намерением и все твердил:

– - Вот счастье-то людям! Да они одуреют от радости!

И, забыв, что очень часто доставлял моему приятелю сплетни об Феклуше, он принялся выхвалять ее мне на чем свет стоит.

Меня самого поразило спокойствие, с каким выслушали старички Зябликовы мое предложение. Или они знали решение своей дочери? Но этому противоречило их удивление, когда была призвана она и они услышали отказ ее.

Итак, я вторично выслушал отказ.

– - Что делать, батюшка, не судьба нам с вами породниться! Благодарим за честь! -- сказал Зябликов, пожимая мне руку.

Старушка, казалось, так была удивлена отказом своей дочери, что не нашлась мне ничего сказать, как только, вздохнув, тяжело произнесла:

– - На все воля божья!

Феклуша удалилась тотчас, как объявила свое решение. Я побрел в сад, чтоб проститься с ним навсегда. В одной из его аллей меня догнала Федосья, бухнулась мне в ноги и от волнения и слез могла только повторять:

– - Господи! Господи!

Я велел ей встать.

– - Спасибо, спасибо! Теперь ее не посмеют обижать,-- вытирая слезы и улыбаясь в то же время, сказала Федосья и стала ловить мою руку, чтоб поцеловать.

Защищаясь от этого выражения радости, я сказал:

– - Да твоя барышня не хочет, чтоб я был ее мужем, она мне отказала.

Федосья вздрогнула и как ошеломленная вытаращила на меня свои глаза. Я продолжал нетвердым голосом:

– - Скажи своей барышне, что я более не увижу ее, но всегда буду помнить об ней. Скажи…

Я был еще тогда молод, господа, и потому очень извинительно, что не мог продолжать говорить, слезы мне помешали.

Федосья вытерла передником пот, выступивший на рябом и побледневшем лице, и глухим голосом спросила меня:

– - Так-таки и сказала: не хочу замуж?..

Я кивнул головой.

Федосья злобно усмехнулась и, с упреком смотря на меня, произнесла сквозь зубы:

– - Знать, повернули ей все сердце злые языки!

И она низко поклонилась мне, пошла по аллее, плача и бранясь в одно и то же время…

В этот же день я расстался с моим приятелем. Из гостиницы П*** я написал Зябликовым письмо, в которое вложил другое -- к Феклуше. Черновое к старикам я нарочно оставил в номере на столе. В нем я сожалел, что не мог породниться с ними, получа отказ от их дочери, и порядочно обругал всех их соседей, распускавших сплетни. Потом я узнал, что мое письмо ходило по рукам в губернии, но все-таки не спасло Феклушу от злословия; ее отказ приписали бог знает каким нелепостям.

Года через три я уже забыл не только о существовании моего приятеля, но даже редко вспоминал и о Феклуше, которую оценил еще более, когда оставил ее. Я должен сознаться, что чувствовал теперь большую благодарность за ее отказ. Какой я семьянин, когда хандрю страшно оттого, если поживу с годок на одном месте, и без ужаса не могу себе вообразить детского писка и суетливости в комнатах.

Мой приятель изредка писал ко мне. Я мог заключить по этим письмам, что он оставался все таким же нелепым человеком. Его обокрал наглым образом управляющий немец, выписанный им прямо из Германии для улучшения хлебопашества и вообще сельского хозяйства; его обманывал староста; камердинер морочил его десять лет своей мнимой честностью и преданностью.

Но это все до сих пор было только смешно… Наконец получил я письмо, которое заставило меня искренно пожалеть о бедном Иване Андреиче. Вот его содержание:

"Зная твою лень, я не сержусь на твое упорное молчание. Но я хорошо уверен в твоей любви ко мне и искренном участии во всем, что до меня касается. (Вот и ошибся.) Я считаю обязанностью уведомить тебя о перемене моей судьбы. Я женат! В выборе жены я был осторожен. Не месяц, не год я знал ту, которую избрало мое сердце. Я изучил до мелочей ее характер. Сознаюсь, что когда мне пришла мысль жениться, то я употребил разные хитрости для испытания ее свойств и увидел несомненные залоги семейного счастья. Кротость ее характера редкая, воспитание она получила отличное и направлена к тому, чтобы быть хорошей женой. Привязанность ее ко мне тоже не одно разгоряченное воображение девушки, жаждущей перемены своего положения. Нет, она доказала мне ее на фактах. Вот тебе пример. Когда она была в Петербурге, то за нее сватался генерал, богатый и из высшего круга, но она отказала ему. Другие еще были женихи. Никто не знал причины ее отказов, и когда я сделался ее женихом, все уже открылось. А как запала мне мысль жениться на этой девушке, которую я видел почти всякий день в продолжение нескольких лет и не замечал ее любви ко мне? Очень странный случай! Я знаю, ты не веришь в предсказания, но почему же так случилось? В П*** появилась гадальщица, которая заочно предсказывала, если только ей принесут волосы того человека, который желает узнать свое будущее. Анна Егоровна ехала в П*** и попросила у меня волос моих, чтобы спросить гадальщицу обо мне. Она, то есть гадальщица, изволила мне сказать, что я близок счастья, но дурные люди омрачили меня и я его не вижу. Я посмеялся. Раз мы тоже поехали в город П*** и уж на обратном пути домой Щеткин (я был с ним) предложил мне заехать к гадальщице, жившей на выезде из города. Вот мы и вошли к ней. Щеткин первый пошел гадать. Ну, право, то, что она ему говорила, никто не мог знать, кроме его самого или очень близких людей к нему. Я спрашивал о себе. Она тоже мне удивительные вещи насказала. И под конец прибавила:

– - Ну, судьба твоя была горькая от людей, зато все скоро окончится для тебя.

Мы поняли, что она предсказывает мне смерть, и Щеткин очень рассердился на гадальщицу, которая, отозвав меня в сторону, шепнула мне:

– - Ты недалек от своей судьбы, есть особа, очень, очень о тебе думающая.

Я засмеялся.

Гадальщица погрозила мне и продолжала:

– - Хочешь, так испытай, правду ли я говорю?

– - Ну, хорошо, хочу! -- сказал я.

– - Смотри, запомни. Когда уйдешь от меня, то первая девушка, которая встретит тебя, она-то и есть.

– - Ну, если я встречу крестьянку? -- спросил я, смеясь…

– - Полно! Полно! Увидишь, что на ней розовое платье будет.

Поговорив еще с гадальщицей, мы уехали. Я даже забыл о ее словах насчет своей судьбы, но, приехав к Щеткиным, я увидел первую Жюли: сидит за роялем и в розовом платье! С этой минуты я стал наблюдать за ней, что же? Открыл тайну, которую она так долго скрывала от всех!.. Я и тут не скоро поддался, ты знаешь, как я осторожен. Но она доказала свою привязанность, оставшись на зиму с отцом в деревне и отказав, как я уже говорил, жениху; отец, не подозревавший ее любви ко мне, стал сердиться на нее и хотел было уже просить ее претендента в деревню, чтоб кончить дело, но тут я помешал неожиданным своим предложением.

Помню, ты некогда очень не жаловал семейство Щеткиных, но я понимаю, ты был ожесточен против всех, кто не был согласен с тобой. Кстати, о прошедшей твоей страсти, то есть Фекле Григорьевне. Она вышла замуж недавно и сделала себе партию приличную. В нашей губернии появился землемер, которого принимали многие помещики. Уверяли, будто он говорит на трех языках и очень умен и красив собой; но, по правде сказать, у нас здесь всему нельзя верить. Как новичка его и женили. Я было хотел предупредить его, послал пригласить его к себе, будто хочу дать ему работу, а он изволил отказаться да еще очень дерзко отзывался обо мне в одном доме. Разумеется, ему хотелось сделаться помещиком. Зябликов умер, а старуха живет с дочерью. Преуморительная, говорят, была их свадьба: обвенчались, никто даже не знал из соседей; визитов никому не делали, как важные лица, и нос подняли страшно.

Прощай, будь настолько любезен, что отвечай мне на это письмо. Я очень желал бы видеть тебя в деревне теперь. Ты бы порадовался,-- я помирился с женщинами".

Увы! Я скоро узнал очень печальные подробности о женитьбе Ивана Андреича, которые, впрочем, предвидел.

Жюли, тщетно искавшая себе в Петербурге мужа военного и молодого, решилась за неимением другого жениха завлечь моего приятеля. Разумеется, все делалось с общего согласия отца и Анны Егоровны. Ухаживали, льстили страшно, пугали небывалыми женихами, но, видя упорство своего соседа, начали употреблять более сильные средства: повезли его к гадальщице, подучив ее заранее. Жюли осталась на зиму с отцом в деревне и рассыпалась мелким бесом перед моим приятелем, которому заронила мысль о женитьбе. Одним словом, много времени и труда потратили, зато поймали дикого зверя.

Капитала, положенного на каждую дочь в ломбард, о чем часто упоминал г-н Щеткин в мое пребывание, не оказалось. Зато приятель мой должен был заплатить в первый же год супружества в опекунский совет проценты за деревню своего тестя.

Когда я узнал, что мой приятель намерен переселиться на житье в Петербург, я от души желал ему сделаться простаком, бросить свою дальновидность и не видеть, что будет делаться у него под носом!

Я видел их в Петербурге.

Жюли все так же была затянута в корсет, цвет лица ее еще стал ярче, а лоб, покрывавшийся морщинами, еще сильнее лоснился. Она очень часто нежничала со своим мужем, не стесняясь никем, и в то же время кокетничала перед каким-то юнкером, годившимся ей в сыновья.

Через год Жюли очень расстроила свое здоровье и мой приятель должен был везти ее лечиться за границу. Вскоре по возвращении он отправился жить в деревню, а Жюли постоянно оставалась в Петербурге будто бы для излечения какой-то серьезной болезни, не мешавшей ей, однако же, зимой танцевать на различных балах…

Повесть "Степная барышня", впервые опубликованная в журнале "Современник", 1855, No 7, печатается по этой публикации.

¹ Стр. 236. …присела мне…-- сделала приветственный поклон с приседанием -- реверанс.

² Стр. 243. Селадон -- имя героя романа "Астрея" французского писателя Оноре д'Юрфэ (1568--1625), сделавшееся нарицательным наименованием томящегося влюбленного.

³ Стр. 254. Mанон Леско -- героиня одноименного романа французского писателя А. Ф. Прево (1697--1763), бывшая куртизанкой.

⁴ Стр. 256. Штукари -- фокусники, фигляры.

⁵ Стр. 257. Эсмеральда -- героиня романа "Собор Парижской богоматери" знаменитого французского писателя Виктора Гюго (1802--1885).

⁶ Варламов А. Е. (1801--1851) -- русский композитор, автор многочисленных популярных песен и романсов.

⁷ Стр. 270. Драдедам -- шерстяная материя (полусукно).

⁸ Антимакасcap -- узорные салфетки, которыми покрывали спинки мягкой мебели. Название шутливое -- от макассарского масла, применявшегося в качестве средства для ращения волос.

⁹ Стр. 272. Тамбурмажор -- в XIX веке главный барабанщик в полку, имевший специальную булаву или жезл для управления барабанщиками, позже для дирижирования всем военным оркестром.

¹⁰ Серсо (франц.) -- игра, состоявшая в перекидывании кольца с помощью палочек.

¹¹ Парти де плезир (франц.) -- увеселительная прогулка.