Стервятники

00.02.

За исключением комнаты, в которой мужчина и женщина топили печку, весь дом был погружен в темноту. Они хорошо представляли себе, сколь отчетливо будут заметны в лучах лунного света, если кто-то из обитателей вздумает выглянуть в окно, а потому старались держаться поближе к дому, прижиматься к стенам. Бесшумно передвигаясь от передней двери к задней, они установили расположение всех находящихся в доме людей. В одной комнате спала пара – это были Дэн и Марджи, – тогда как еще один мужчина, расположившийся в комнате по соседству – Ник – все еще бодрствовал. В комнате, где горел очаг, занимались любовью еще двое. Находясь в относительно освещенной комнате, они при всем желании не смогли бы разглядеть, что творится снаружи, хотя сами для посторонних наблюдателей оставались видны как на ладони.

И те наблюдали, тем более, что там было на что посмотреть.

Сначала они увидели, как мужчина зажал соски женщины между большими и указательными пальцами и принялся методично вращать их, после чего чуть изменил хватку и стал вдавливать их в глубь ее груди. Следовало признать, что обращался он с ней довольно грубо. Через стекло им были слышны ее стоны; они видели, как она оседлала его, вставила внутрь себя пенис и принялась словно еще глубже вгонять его вглубь собственного тела. Между тем мужчина, обхватив ее тело обеими руками, подтянулся и принялся кусать ее плечи, шею и груди.

Потом он снова вышел из женщины и, поблескивая членом, перевернул ее на спину, широко раздвинул ее ноги и принялся обеими ладонями не столько ласкать, сколько массировать, сжимать и разминать внутреннюю поверхность ее бедер. Вот он вставил внутрь нее один палец – тело женщины изогнулось дугой, – после чего присоединил к нему второй, третий, наконец четвертый пальцы, покуда она не оказалась вся раскрыта перед ним, а он продолжал всеми четырьмя пальцами взад-вперед, а она, судорожно цепляясь руками за изголовье кровати, ловила широко раскрытым ртом прохладный воздух. Затем мужчина вцепился руками в ее запястья и с силой снова вошел в нее, после чего их поблескивающие от пота в слабых отсветах огня тела продолжили свою отчаянную схватку.

Перекособочив в похотливой ухмылке свои отвислые, мясистые губы, худощавый мужчина с распятием на шее достал из штанов собственный член и, наблюдая за находящимися в доме, принялся мастурбировать им о стену. Через несколько секунд он кончил. Стоявший рядом с ним мужчина в красной рубашке криво осклабился, заметив, как струя спермы брызнула на облупившуюся побелку стены и стала стекать по ней вниз.

Теперь они были готовы к атаке.

Находящаяся внутри Карла чувствовала лишь знакомую смесь боли и сладострастия. Первый оргазм она испытала от одного прикосновения его рук, когда большой палец ласкал ее клитор. Сейчас же она была готова кончить еще раз, а потому ритмично вращала нижней частью тела, жадно предвкушая каждое прикосновение его рук, тогда как и окно, и простиравшаяся за ним темная ночь превратились для нее всего лишь в крохотный мирок, полностью вытесненный из сознания немым восторгом сладострастия.

То же самое можно было сказать и про Джима, который сдерживался сколько мог – или хотел, – и вот сейчас был готов извергнуть свое семя в эту теплую, мягкую плоть. В какое-то мгновение ему показалось, что он словно провалился в нее. В сущности, все это время он только к этому и стремился, лишь этого домогался и, добившись, понял, что ради этого действительно стоило потрудиться.

Тела их почти синхронно напряглись; по коже Карлы прошла дрожь, а ее ноги принялись с лихорадочной скоростью сгибаться и распрямляться. Джим наклонил голову, стремясь ухватить зубами ее сосок – добравшись до него, он с силой укусил мягкую шишечку плоти. Как только Карла кончила во второй раз, наступил черед и Джима – мгновенно, сразу после нее. Он плотно сжал веки.

Комната буквально взорвалась, лопнула на части. В какую-то долю секунды все вокруг оказалось усеяно осколками стекла. Карла почувствовала, как они брызнули по ее грудям и животу, острыми краями впились ей в лицо, стали сыпаться на голову. В то же самое мгновение раскрытый рот Джима уткнулся ей в нижнюю часть шеи. Перед ее глазами промелькнула пара чьих-то рук, вслед за чем в отблесках света печки что-то блеснуло. Затем появилась еще одна пара рук, тут же крепко обхватившая ее запястья. Она закричала.

Потом она увидела, как голова Джима резко отдернулась от ее груди и чужие руки выхватили ее из-под его тела. Следующее, что она успела заметить, была глубокая, кровавая рана, которая пересекла его затылок прямо под линией волос, вслед за чем ей на живот выплеснулась тугая, яростная струя крови. Карла почувствовала, как она упала спиной поперек острого края оконной рамы, и уже в следующее мгновение оказалась снаружи, вне дома. На ночном воздухе кровь Джима холодила ее тело, тогда как сама она продолжала истошно кричать, одновременно пытаясь встать на ноги, но вместо этого лишь касалась кончиками пальцев влажной травы и видела перед собой маячившие в темноте фигуры двух мужчин. Она заметила, как один из них резко откинул назад одну сжатую в кулак руку, и тут же поняла, что такой удар, если бы он того захотел, был способен запросто сломать ей шею. Она закрыла глаза, всем телом ощутила этот удар, после чего вообще уже ничего не чувствовала.

Ник был первым, кто выбежал из своей комнаты. Он не спал и все это время слышал, как они занимаются любовью. Он слышал абсолютно все. Потом раздался звон разбиваемого стекла, и он подумал: «Что за черт?», после чего вскочил с кровати и, подбежав к двери, распахнул ее. И тут же застыл на месте, поскольку был просто неспособен поверить в то зрелище, которое предстало перед его взором. Он увидел тело Джима, которое судорожно извивалось на кровати, потом увидел выскальзывающие в окно, залитые кровью ноги Карлы. Несколько секунд он не мог понять, что происходит – не понимал абсолютно ничего. Могло показаться, что он очутился в компании незнакомцев, в совершенно чужой комнате, в которой никогда раньше не бывал, хотя комедия, которую они решили перед ним разыграть, оказалась на редкость омерзительной, страшной, совершенно недоступной для понимания.

А потом он выкрикивал ее имя, бежал к окну, но лишь для того, чтобы увидеть, как какой-то здоровенный мужчина ударил ее по лицу – ее голова качнулась в сторону, и она упала. Ник уже наполовину вылез из окна, когда какая-то тоненькая, осклизлая тварь, которая, впрочем, вполне могла быть и человеком, метнулась на него и полоснула ножом.

Ник упал спиной на все еще агонизировавший на кровати труп и почувствовал, как по лицу стекает теплая, уже его собственная кровь. В голове была странная смесь непривычной пустоты и отчаянного головокружения. А потом рядом с ним вдруг оказалась Марджи и еще он услышал донесшийся из комнаты крик Лауры – та тоже проснулась и теперь звала их.

– Что это? Что происходит? Что там такое?

Пожалуй, именно тогда он впервые в своей жизни услышал голос охваченного дикой паникой человека.

Дэн с кочергой в руке подбежал к входной двери, распахнул ее. В дом тут же устремился поток прохладного воздуха, потянувшийся от двери к открытому окну, хотя ему самому показалось, будто кто-то холодной рукой прошелся по его обнаженному телу.

Потом дверь широко распахнулась и он увидел перед собой что-то громадное и рычащее – это был голый по пояс мужчина, который стоял с поднятыми высоко над головой руками, в каждой из которых что-то поблескивало. Дэн непроизвольно отшатнулся назад, захлопнул и запер дверь, после чего бросился к боковой стене.

Выглянув в окно кухни, он увидел, что на крыльце стоят три человеческие фигуры, уже меньших размеров. Его пронзил дикий ужас. Они окружили нас, – подумал Дэн. – Заперли в ловушку. Все, конец. О, черт! – И тут же в мозгу колыхнулась другая мысль: «А вдруг нет? Может, не все еще потеряно?» Он кинулся к окну и наглухо закрыл все задвижки. Потом подошел к телефону – разумеется, все глухо, – после чего снова устремился в гостиную.

По пути он увидел Лауру, которая сидела в своей комнате у изголовья кровати и все также судорожно прижимала к груди одеяло.

– Выходи! – крикнул он ей. – Выходи оттуда! – После чего приблизился к ее окну и выглянул наружу. Неужели они и в самом деле такие? – пронеслось в голове. Он подсчитал их – шестеро. Шестеро детей. Нет, он еще пока не сошел с ума, это и в самом деле были дети. С шестерыми сопляками он справится и так, с одной кочергой в руках, но, Бог мой, сколько их еще там может быть? И сколько с ними взрослых? Он запер и это окно. Лаура наблюдала за его действиями, но когда он взял ее за руку, даже не шелохнулась. Она все знает, – подумал Дэн. – Она чувствует кровь...

Он прошел в гостиную. Ник сидел на полу, прижавшись спиной к краю раздвижного дивана; одна половина его лица была смертельно бледна, тогда как другая залита кровью. У него за спиной неподвижно лежал труп Джима. У ведущей на чердак лестницы в полной неподвижности застыла Марджи – обе ладони прижать! ко рту, лицо искажено гримасой боли, полный ужаса взгляд устремлен в открытое окно. Выражение ее лица повергло его в ужас. Куда она смотрит? Он медленно подошел к ней и остановился так, чтобы проследить за направлением ее взгляда. Шторы на окне колыхались от легкого ветерка.

Оказывается, они каким-то образом включили фары в «пинто» Карлы, в свете которых он увидел их, стоявших под деревом ярдах в тридцати от дома. Худой мужчина в клетчатой рубахе и выцветших серых штанах и еще один, намного плотнее первого, в красной рубашке, который сжимал в руках тело Карлы. Казалось, она все еще находилась без сознания. Того здоровяка, которого Дэн видел в дверях нома, с ними не было, но зато он увидел еще одну группу детей, человек пять. Итак, с теми, что стояли у дома, получалось одиннадцать. Еще три маленькие фигурки на крыльце и монстр у дверей – итого получалось шестеро взрослых, а всего семнадцать человек. Да, это уже не шутки.

Несколько секунд Дэн стоял, пораженный увиденным, все так же сжимая в руке кочергу и тяжело дыша. Он оглядывался по сторонам, хотя совершенно не понимал, что именно ищет – какой-то безопасный выход (подобное сейчас невозможно было даже представить), надежный способ самообороны, или, в случае отсутствия такового, хоть какой-то намек на свежую мысль, способную заполнить ту пустоту, которая – и он чувствовал это – стремительно заполняла сознание, толкая его к бездне забытья, пустоты, шока. Он затряс головой, пытаясь сфокусировать взгляд. Ну, давай же, давай. Думай.

Надо немедленно укрепить дом, забаррикадировать все двери и продумать способ обороны. Теперь, после случившегося с Карлой, он и подумать не смел о том, чтобы выйти наружу. Это обернется для всех них неминуемой гибелью. Ведь там могут быть и другие. Его мозг начал работать с лихорадочной быстротой. Дэн глянул на труп Джима, который лежал на мокрой, осклизлой от крови кровати. Как же все-таки чертовски много крови содержится в человеческом теле. Он ощутил знакомые спазмы в желудке. Со времен Вьетнама ему еще ни разу не доводилось видеть такое количество крови. Нет, надо чем-то заняться, – подумал он, молча отошел от окна и опустился на колени рядом с Ником.

– Очень плохо? – спросил он.

– Терпимо, – довольно неубедительно отозвался тот. Тем не менее, Дэн успел заметить, что взгляд Ника несколько прояснился, и подумал, что, возможно, парень еще оправится. С величайшей осторожностью Дэн отвел руку Ника от раны. К счастью, лезвие ножа полоснуло его чуть ниже левого глаза, распоров лицо до самого подбородка. Окажись удар хотя бы на полдюйма выше, и он лишился бы одного глаза. Рана была в общем-то неглубокой, за исключением тех мест, где ткани вплотную прилегали к кости – на челюсти и подбородке. Кровотечение почти прекратилось. Только бы расшевелить его, – подумал Дэн, – а то от этой картины в окне он, похоже, совсем остолбенел.

– Ник, – обратился он к парню, – ты не знаешь, где лежат инструменты?

– Где Карла? – Голос у Ника был низкий, но какой-то неуверенный.

– Там, снаружи, – сказал Дэн. – Карла снаружи. Они унесли ее с собой. Нам надо сопротивляться. Где инструменты?

Ник медленно поднял руку и указал пальцем.

– Кажется, под мойкой.

– Ты встать можешь?

– Я... постараюсь.

– Постарайся. – Дэн повернулся к Марджи. – А ну-ка, помоги мне, – сказал он, но та даже не шелохнулась. Тогда он повторил фразу, уже громче, а сам подумал: «Ну и дела. Значит, все на мне повисли». Марджи по-прежнему не отводила взгляда от окна. Слезы прочертили по ее щекам две кривые бороздки, хотя сейчас она уже не плакала. Теперь выражение ее лица изменилось, в глазах застыло выражение решимости, парадоксально сочетавшейся с неимоверной мягкостью, безмерной податливостью. Ему еще не доводилось замечать подобного взгляда на лицах женщин. Разве что у парней, – подумал он, – да и то лишь на войне.

– Смотри, – спокойно произнесла она. – Смотри, что они с ней делают.

Дэн подошел к окну. В свете автомобильных фар едва курились зыбкие, восходящие от остывающей земли легкие облачка тумана, но он вполне отчетливо различал их. Находившиеся снаружи люди перекинули через сук дерева веревку – ноги Карлы были обвязаны одним ее концом, тогда как мужчина в красном тянул за другой, поднимая тело в воздух. Хорошо еще, что она по-прежнему без сознания, – подумал Дэн. Вокруг нее роились дети, и он увидел, как один из них плюнул в лицо Карлы, когда ее ноги стали вздыматься ввысь, тогда как другой вонзил ей в ягодицы длинную палку и принялся вертеть ее, покуда худой не отогнал его прочь. Нельзя Маржи смотреть на подобные вещи, – подумал он. – И никому из нас тоже не следовало бы.

– Иди сюда, – проговорил он. Это прозвучало как приказ.

– Нет, – отозвалась Марджи все тем же неестественно спокойным тоном, за которым угадывалась недалекая истерика. – Это моя сестра.

Ник успел подняться на ноги и теперь стоял рядом с ними.

– Мои очки, – сказал он. – Я... я ничего не вижу. Что они делают?

Снаружи здоровяк все так же тянул веревку на себя, тогда как другой обматывал ее свободный конец вокруг ствола дерева.

– Надо их найти, – сказал ему Дэн. – А потом постараться расшевелить Лауру.

Он повернулся к Марджи.

– Оставайся здесь, – сказал он, – и не двигайся. Я сейчас вернусь. Если хоть что-то приблизится к этому окну, позови меня. А ты. Ник, шевелись, черт побери.

Ник направился в сторону спальни. Дэн услышал, как он заговорил с Лаурой, а когда проходил мимо их комнаты к мойке, увидел, что тот склонился над девушкой, пытаясь приподнять ее с кровати.

Слава Богу, что хоть с Ником, похоже, все в порядке. Инструменты и в самом деле оказались под раковиной – два молотка и коробка с длинными гвоздями. Он перенес их в спальню, положил на кровать, быстро натянул джинсы и сунул молотки за пояс.

Затем снова вернулся на кухню, вывалил гвозди на стол и глянул в сторону гостиной. Марджи по-прежнему стояла там, где он ее оставил. Дэн подошел к кухонному буфету, выбрал самый надежный и острый нож и сунул его себе за пояс – у него было восьмидюймовое лезвие, сделанное из толстой нержавеющей стали.

Разумеется, рано или поздно им все же придется отсюда выбираться, но сначала надо как следует укрепить дом. Если бы им удалось каким-то образом привлечь находившихся снаружи к задней двери, то, возможно, они смогли бы тайком выбраться через переднюю, добежать до машины и уехать. Причем, если сделать это достаточно быстро, то, как знать, вдруг удастся и Карлу спасти? Впрочем, какая-то часть Дэна, требовавшая от него быть честным хотя бы с самим собой, сильно сомневалась в столь благоприятном исходе. Он снова посмотрел на Марджи – та все так же смотрела в окно. С этим пора было кончать. В подобном состоянии она не могла оказать ему никакой помощи, а он в ней очень нуждался. Ему была нужна буквально каждая пара рук.

Он подошел к Марджи.

– Я хочу, чтобы ты прекратила смотреть туда. Отойди от окна, ну, пожалуйста, Марджори.

– Иди к черту, – отозвалась девушка.

Руки Карлы тем временем уже на добрых три фута поднялись над землей. Марджи увидела, как тело сестры медленно поворачивается вокруг своей оси, волосы как сноп пламени тянутся книзу. А потом она к своему ужасу заметила, что Карла пришла в себя. Марджи неотрывно и твердо смотрела на сестру, словно желая собственным усилием воли обезопасить ее. Она увидела, как вяло приподнялись руки Карлы, и даже, как ей показалось, расслышала ее слабый стон, который тут же заглушил громкий смех стоявших рядом.

Потом она увидела, как тощий слегка наклонился, зажал в кулак волосы Карлы и слегка оттянул их назад, одновременно отходя в том же направлении; так продолжалось до тех пор, пока женщина не закричала от боли – дальше тянуть ее было уже невозможно. Тогда мужчина отпустил волосы и тело по дуге устремилось в сторону дома – Марджи тут же представила, с какой болью должна была впиваться в ноги Карлы туго завязанная веревка. Когда тело вновь подлетело к нему, тощий снова ухватил его, на сей раз уже за шею, и рывком заставил его остановиться. Повторный крик застрял в горле Карлы.

Марджи готова была на части изрубить садиста.

Дэн также наблюдал эту сцену, и в какое-то мгновение его застывшее на месте тело начала бить лихорадочная дрожь. Нет, определенно, подобные наблюдения до добра их не доведут. Да и само окно оставалось опасно распахнутым. Он заставил себя встряхнуться, опустил ладони на плечи Марджи – она резко повернулась к нему.

– Пойдем туда! – завопила она, и, оттолкнув Дэна, метнулась к окну. – Ублюдки! – закричала она на них. – Гнусные, мерзкие ублюдки!

Дэна прошиб испуг – она стояла на кровати и, казалось, готова была вот-вот выпрыгнуть из окна.

Он снова дотянулся до ее плеч и с силой потянул на себя. А потом круто развернул к себе лицом. Она все еще кричала, и он дважды короткими взмахами руки шлепнул ее по щекам. От неожиданности Марджи задохнулась и тут же зашлась в судорожных, истошных рыданиях.

– Прости меня, – прошептал он.

И в наступившей тишине услышал, как снаружи, прямо за дверью, кто-то засмеялся. Тот, громила.

Значит, он не ушел, – подумал Дэн, – и если бы сделал хоть пару шагов вперед, то смог бы схватить Марджи и, подобно Карле, вытащить ее в окно. Бог ты мой, – подумал он, – так близко...

Внутри него словно что-то щелкнуло, побудив к деятельности. Как ни странно, Дэн чувствовал себя как никогда спокойным.

– Ей ты все равно ничем не поможешь, – сказал он, поворачиваясь к Марджи. – И никто не поможет. Но ты можешь помочь нам. Если же ты этого не сделаешь, они и тебя тоже убьют.

Она подняла на него взгляд, услышала ровный, твердый голос и кивнула.

– Сделаем все, что будет в наших силах, – сказал Дэн.

Из спальни показались Ник и Лаура. Вид у девушки был неважнецкий, губы бледные, дрожащие. На ней был туго запахнутый белый банный халат. Глаза слегка поблескивали – неуверенные, робкие. Ник же, напротив, казалось, окончательно пришел в себя. Полностью одетый, в очках, он медленно повел Лауру через кухню ко входу в гостиную.

Поначалу Лаура их вроде бы даже и не замечала, но затем ее взгляд остановился на фигуре, которая, распростершись, лежала на кровати. Ее челюсть отпала. Несколько секунд стояла полная тишина, а затем она закричала. Это был высокий, пронзительный вопль. Вырвавшись из рук Ника, она, все так же крича, снова забежала в свою спальню и захлопнула за собой дверь. Ник собрался было последовать за ней.

– Оставь ее пока, – сказал ему Дэн. – Мне кажется, что там она находится в достаточной безопасности. Хотя, все же оставь дверь открытой – на всякий случай.

Ник распахнул дверь, и все заглянули внутрь. Явно намереваясь оказаться как можно дальше от окна, Лаура встала в углу за дверью, вытянувшись во весь рост. Ее отсутствующий, совершенно пустой взгляд был устремлен на противоположную стену.

– Да, вот так, – кивнул Дэн.

Он знал, что стоит ему повернуться и посмотреть на Марджи, как ее тут же вырвет. Ник тоже это понял и попытался было подоспеть к ней, но все же опоздал. Отвернувшись от них, она рухнула на колени – бледная как смерть, с отчаянно колотящимся сердцем, – и ее стошнило прямо на тоненькую ночнушку, прикрывавшую ее колени. Она почувствовала, как Дэн прикоснулся к ней, но не могла даже шевельнуться. Затем чьи-то руки подняли ее с пола и отнесли в спальню.

Дэн стащил с нее ночную рубашку и отшвырнул ее в угол. Ему приходилось спешить: теперь их оставалось только двое, а работы было невпроворот. Он протянул Нику один из молотков.

– Ты не видел поблизости какой-нибудь топор? – спросил он.

– В дровяном сарае, черт побери, – ответил Ник.

– Ну, тогда достань из ящика еще один нож – на тот случай, если они вздумают прорываться внутрь. А я пока сниму дверь этой спальни.

Он принялся стучать молотком по дверным петлям – те отошли без особого труда, и он понес снятую дверь в гостиную, по пути прихватив пригоршню гвоздей.

– Иди-ка сюда! – позвал он Ника.

Ник бросился ему на помощь, в руке у него уже был нож. Глаза парня горели от возбуждения.

– Где вещи Джима? – спросил он.

– Здесь, наверное. Хотя, не знаю. А почему ты спрашиваешь?

– У него была такая синяя сумка, которую в самолетах пассажирам дают, – сказал Дэн. – В ней лежит револьвер.

– Револьвер?

– Ну, или пистолет. Большой такой. В синей авиационной сумке.

– Черт побери, ее надо обязательно найти, – пробормотал Дэн.

Они принялись обыскивать комнату, нашли чемодан, который стоял рядом с печкой, но синюю сумку так и не обнаружили.

– Вот ведь черт! – не удержался Ник. – Ну как же он не принес ее в дом! Она в багажнике лежала.

– А может, она на кухне? Ничего, найдем. Кстати, не нравится мне это раскрытое окно. А ну-ка, помоги.

Ник вплотную прислонил дверь к оконной раме, тогда как Дэн стал всаживать в нее гвозди, ни на мгновение не забывая про стоявшего снаружи мужчину. Того, здорового, с ножами и злобным смехом. Он думал о нем и при этом постоянно повторял про себя: «Ну вот, сейчас он появится. Вот, сейчас непременно появится». Ник мысленно представлял себе, что может сделать с ним такой здоровяк. В какое-то мгновение ему даже показалось, что он слышит его зловещий смех, скорее даже какое-то ехидное хихиканье, хотя не включал, что это всего лишь плод его воображения. Никто пока не пытался снести их новую преграду на окне, снаружи вообще не было слышно никакого движения. Но почему они не пытаются ворваться внутрь, подумал он. – Почему не атакуют? Ведь тот здоровяк без особого труда смел бы его со своего пути еще тогда, когда он в первый раз открыл дверь. Чего, черт побери, добиваются эти люди?

Он по самую шляпку вогнал последний гвоздь.

Ну вот, так уже лучше. А теперь следующее окно. И револьвер.

Карла между тем продолжала висеть на толстой веревке и медленно покачиваться вокруг своей оси. От пережитого ужаса она почти ничего не соображала.

Сейчас ее била дикая дрожь, тело было покрыто потом, на животе и бедрах все еще поблескивала липкая кровь Джима. Прохладный ночной воздух резкими, стремительными порывами обдувал ее лихорадочно горящую плоть. Рана на спине, которую она получила, когда ее выволакивали через окно, успела затянуться и почти не болела. Боль сосредоточилась в другом месте – в ногах, которым отчаянно недоставало крови, в туго стянутых, распухших лодыжках. Язык во рту набряк, губы пересохли и потрескались. Она попыталась было сфокусировать взгляд на происходящем вокруг.

В нескольких ярдах от нее группа одетых в лохмотья детей складывала что-то из сухих листьев, веток и старого, подгнившего дерева. Худой, изможденный мужчина потыкал ее пальцем между ребрами и поставил под ней большое металлическое корыто – из тех, в которых в деревнях люди нередко даже моются. Стоявший неподалеку от него мужчина в красной рубахе деревянной киянкой вбивал в землю два кола, по одному с каждой стороны от ее тела, примерно в четырех футах друг от друга. Что-то в его рубахе показалось ей смутно знакомым. Она также заметила, что на одной его руке недоставало двух пальцев, и тут же вспомнила, что видела именно его, когда он шел вдоль ручья и даже помахал ей рукой. Когда же это было? Неужели только вчера?

Толком ничего не понимая, она наблюдала за тем, как он привязывал к каждому колу по длинному кожаному ремню, после чего принялся еще глубже вгонять их в землю. Затем, выпрямившись, он протянул один ремень к ее левому запястью и крепко обвязал его. Она попыталась было отдернуться от него, но из этой затеи у нее, естественно, ничего не получилось – сил уже почти не оставалось. Он же лишь засмеялся, наблюдая за ее потугами. Карла почувствовала легкое жжение в кончиках пальцев и поняла, что с минуты на минуту боль доберется и туда. Аналогичную процедуру «красный» провел и с ее правым запястьем, после чего она лишилась возможности даже раскачиваться на веревке вперед-назад. Карла заглянула в корыто.

Вокруг нее постепенно сгущалась темнота, испещренная крохотными точечками света.

Ей было слышно, как где-то в отдалении, внутри дома, приглушенно стучит молоток, хотя никак не могла смекнуть, что это может означать, не увязывала эти удары с чем-то знакомым, понятным. Она также слышала звуки собственного рыдания и чувствовала, как по лбу текут потоки слез, хотя и это ощущение казалось ей совсем далеким. Карла чувствовала, что с каждой секундой все больше слабеет, и потому отчаянно удерживала остатки сознания, не допуская очередного приступа шока. Ей казалось, что если ей удастся не забыться, не лишиться чувств, то что-то непременно, обязательно ее спасет. Только тогда у нее сохранится какой-то шанс. Она затрясла головой и тут же увидела, как тощий полез в карман штанов, вынул складной нож и открыл его. Изо всех сил дернувшись, она испытала мгновенную боль, и тут же к ней стремительно вернулась былая чистота мыслей.

Она вспомнила распростершееся на ней тело Джима, жар его яркой крови, непривычный наклон его головы, когда он отвалился в сторону. Даже невольно ужаснулась тому, что все это было ей сейчас глубоко безразлично – все ее помыслы в данную минуту занимал отнюдь не Джим, а то, что вот-вот должно было произойти с ней самой. Она видела перед собой лишь живую Карлу и не хотела умирать той смертью, которая настигла Джима, не хотела всего этого – не хотела и отвергала. Она будет изо всех сил сопротивляться этому черному созданию, которое стояло над ней, словно распахнув два крыла, и все глубже вгоняло ее в бездну пустоты и безразличия. Дернувшись головой вперед, она посмотрела вверх и, совершенно недоумевая, увидела свое собственное тело.

В свете автомобильных фар оно показалось ей бледным и дрожащим; обе ноги были туго стянуты, тогда как; руки, напротив, широко распахнуты, что создавало подобие некоего чудовищно извращенного распятия. Она смотрела вверх и видела свою собственную плоть, к которой в данный момент прикасался чужой, незнакомый мужчина. А потом ее взгляд сместился на мирное, усеянное звездами небо, и именно в тот момент до нее со всей отчетливостью дошло, что они собираются убить ее и что сама она не в состоянии сделать или хотя бы сказать что-либо, способное помешать этому. Вот сейчас они разрежут ее ножом и она умрет от потери крови, которая будет стекать в корыто, и это будет ее концом, концом ее прекрасной, гладкой плоти, ее здравого разума, который всего пережитого уже и так был объят диким ужасом, но одновременно и яростным желанием жить, жить и жить.

Все это немало изумило ее.

Она по-прежнему смотрела вверх, когда нож стал опускаться – и в этот миг адская боль обожгла ее клитор, после чего стала медленно, постепенно растекаться по животу, покуда не достигла ее грудей и наконец докатилась до самой шеи – именно там ловким мясницким ударом была рассечена ее наружная яремная вена, и через несколько мгновений Карла умерла окончательно.

Корыто стало медленно наполняться. Дети разводили костер. Тощий мужчина еще ближе подошел к телу Карлы и оглядел его сверху вниз. Неспешным, расчетливым движением он просунул руку в ее грудную клетку и нащупал сердце. Оно было теплым и все еще билось. Несколькими ударами ножа он отсек вены и артерии, после чего поднес кожаный мешок к свету – слегка подрагивая, окруженное прохладным ночным воздухом, сердце исходило легким паром, тогда как сам мужчина, сам того не подозревая, в эти мгновения являлся тем звеном, которое связывало воедино величайшее чудо и извечную тайну бытия, которым только и следовало поклоняться живым людям. Он смотрел на слабо подрагивающее сердце, покуда оно окончательно не затихло, и тогда его глаза, обычно такие пустые, загорелись холодным светом. Глубоко вонзив в сочную плоть свои зубы, он тут же одобрительно заурчал.

– Я здесь все обыскал, – сказал Ник. – Его здесь нет.

Дэн стоял на коленях и поочередно отламывал ножки кухонных стульев – сиденья должны были пойти как заслоны на окна. Подняв взгляд на Ника, он заметил, что того снова начинают охватывать страх и отчаяние. Ну вот, сейчас еще расплачется, – подумал он.

– Да ладно, успокойся, – сказал Дэн. – Исключив все те места, где его нет, мы постепенно приближаемся к тому месту, где он есть. А именно, к багажнику машины. Ничего, найдем какой-нибудь способ добраться до него. А сейчас пока скипяти воду; залей все кастрюли, которые сможешь отыскать.

– А? – переспросил тот.

Дэн холодно усмехнулся.

– Ты никогда не ошпаривал себя кипятком?

Через секунду Ник тоже заулыбался.

– Могу предложить кое-что получше, – сказал он. – В холодильнике лежит масло, не меньше двух фунтов, по-моему.

– Отлично, это тоже сгодится.

Он открыл пузатую печку и принялся загружать в нее ножки от стульев. Дверцу решил не закрывать, чтобы можно было наблюдать за тем, как горит пламя. С учетом того, что дерево было покрыто лаком, много времени на это не уйдет. А потом он как следует раскалит кочергу. У них имелось шесть стульев, то есть по одному на каждое окно, за исключением самого большого, кухонного. Он принялся разламывать последний, тогда как Ник сунул в печку горящую спичку. Затем наполнил три кастрюли водой, а в четвертую положил масло из холодильника. Открыв дверцу кухонного шкафа, Ник обнаружил в нем бутыль с растительным маслом, почти полную, и вылил все ее содержимое в четвертую кастрюлю. Потом включил горелки на полную мощность и стал ждать.

– Ту дверь тоже снимай, – сказал ему Дэн.

За дверью, сжавшись в комочек, сидела Лаура. Когда Ник вошел, она резко вздрогнула.

– Извини, надо ее снять, – пояснил он, однако она никак не отреагировала на его слова. Какого черта на нее нашло? – подумал Ник. Взгляд у девушки был совсем потухший, почти мертвый, дыхание мелкими толчками вырывалось из груди. Бог ты мой, – пронеслось у него в голове, – а ведь мне ее даже не жалко.

Перед глазами всплыл последний образ свисавшей с дерева Карлы. С тех пор он старался не смотреть в ту сторону – не хотелось видеть ее, мертвую. Жуткое будет зрелище, – подумал он. В груди всколыхнулась волна ярости. Вот ведь как я забочусь о собственной шкуре... – промелькнула отчаянная мысль, которую он так и не закончил. А потом принялся молотком выбивать дверные петли. Лаура снова подняла на него взгляд и еще плотнее прижала руки к груди.

– Неси ее сюда, – услышал он голос Дэна. – Быстрее.

Ник повернулся к Лауре.

– С тобой все будет в порядке. Обещаю тебе.

Она посмотрела на него, но по-прежнему ничего не сказала. Он поднял дверь.

Проходя мимо комнаты Марджи, он увидел, что она стоит в дверном проеме, совершенно голая, и наблюдает за тем, как Дэн приколачивает сиденье стула к дальнему кухонному окну. От нее исходил едкий запах рвоты, однако сама она его, казалось, даже не замечала.

В какое-то мгновение до него дошло осознание чудовищной нереальности происходящего: вот та женщина, которую он считал своим другом, а втайне, возможно, и кем-то большим; сейчас она стоит перед ним, бледная и голая, тогда как у него за спиной сидит охваченная дрожью Лаура, а где-то справа на кровати лежит мертвый окровавленный, почти незнакомый ему мужчина; а там, снаружи, у холма, находится группа маньяков, которая мучает, а может, уже и вовсе убила женщину, которую он любил все эти годы; сам же он снимает с петель двери, заколачивает ими окна и растапливает жир, чтобы защитить себя от подобного, а может, и еще более жуткого конца. А ведь не далее как полчаса назад он еще мирно спал – или, по крайней мере, пытался уснуть, – в маленьком и уютном домике, затерявшемся в лесах Мэна. С постели его подняли звон разбиваемого стекла и человеческие вопли, и вот сейчас они с Дэном ради спасения собственных жизней укрепляют дом.

Все эти мысли за какую-то долю секунды пронеслись в его сознании, дока он нес дверь к большому кухонному окну над мойкой, чувствуя в глубине души неимоверную грусть и тоску, к которым также примешивались мысли о смерти, жестокой смерти. Его собственной смерти. Как могло случиться все это? – подумал он. – Почему мы? Почему я?

– Давай я тебе помогу, – сказала Марджи.

Дэн глянул в ее сторону и улыбнулся. – Тебе бы не мешало что-нибудь накинуть на себя.

Она тотчас же скрылась в спальне и уже через полминуты вышла снова, уже в рубашке и джинсах, после чего принялась помогать Нику удерживать дверь в вертикальном положении, тогда как Дэн методично вгонял гвозди в оконную раму и стену. Марджи втянула в себя воздух и нахмурилась.

– Что-то горит, – сказала она.

– Выключи кастрюлю с жиром, – коротко распорядился Дэн.

Работали они в общем-то быстро, и Дэн благодарил Господа за то, что в доме оказалось достаточно длинных и крепких гвоздей. Вскоре они покончили с последним кухонным окном, равно как и с остающимися двумя окнами в гостиной и одним в спальне Марджи. Дэн проверил пламя в пузатой печке и, с удовлетворением обнаружив, что она полыхает вовсю, сунул в гущу поленьев конец кочерги.

– Нам понадобятся полотенца или что-нибудь в этом роде, – сказал он Марджи. – Причем желательно потолще. Когда кастрюли и кочерга основательно раскалятся, за них так просто не возьмешься.

– Не проблема, – кивнула она. – Сейчас принесу.

Дэн не смог сдержать улыбки, обнаружив, что девушка снова вернулась к нормальному состоянию. Нормальному? Пожалуй, даже к лучшему, чем прежде. Сейчас она еще больше походила на свою сестру – такая же бесстрашная и деятельная. Он даже испытал нечто вроде гордости за нее. Вот если бы только подружка Ника хоть немного очухалась. С последним сиденьем от стула и гвоздями в руке он прошел в ее комнату и обнаружил, что она по-прежнему неподвижно сидит на полу.

Тем временем к находившимся снаружи детям присоединились те самые три фигуры, которых он недавно видел на крыльце. Чуть прищурившись, он пытался как можно внимательнее разглядеть их, тем более, что света автомобильных фар оказалось вполне достаточно, чтобы присмотреться по крайней мере к одному из них. Боже Праведный! – подумал Дэн. – Женщины! А вот стала видна и вся троица – одна явно беременная, укутанная в какое-то подобие толстой, тяжелой шкуры. Да кто, черт побери, вообще были эти люди?

Впрочем, особо долго раздумывать на эту тему Дэну не пришлось. Быстрыми и ловкими движениями он умело разворошил пылающие дрова и тут же по характерному звону разбиваемого стекла, донесшемуся откуда-то с противоположной стороны дома, смекнул, что те что-то кинули в окно. И все же от неожиданного звука он вздрогнул, руки его легонько задрожали, хотя в глубине души он тоже обрадовался тому, что они сделали это. Что бы они ни кинули, предмет этот был явно тяжелым и послужил своего рода испытанием укреплений дома на прочность. Гвозди не подались ни на долю дюйма.

Дэн уже проверил замки на обеих дверях и убедился в том, что они, как и сами двери, достаточно надежные и прочные. Что и говорить, в старину дома строили на совесть, а потому кем бы ни были эти люди, для того, чтобы пробраться внутрь, повозиться им придется подольше, чем они, похоже, рассчитывали.

Ника он нашел на кухне – парень вывалил на стол содержимое ящиков буфета и в данный момент копался в столовом серебре. Большая часть предметов оказалась для них абсолютно бесполезной, в первую очередь по причине того, что все они оказались тупыми, хотя он все же отыскал среди них большую сервировочную вилку для мяса и приличных размеров разделочный нож. И то, и другое вполне могло пригодиться. Эх, как бы кстати пришелся сейчас тот нож, что лежал в сарае, хотя о том, чтобы идти туда за ним, пока не могло быть и речи. На данный момент они были полностью отрезаны от внешнего мира и им следовало как следует оценить сложившуюся обстановку. Первым делом следовало установить, что происходит там, снаружи, причем сделать это надо было сразу же, не откладывая.

– Ты знаешь то окно на чердаке? – спросил Дэн.

Ник кивнул:

– Кажется, оно расположено как раз над спальней Лауры, да?

Дэн на мгновение задумался. – Да, там. – Он вспомнил, что ненадолго выглянул тогда наружу и огляделся вокруг, пока Карла показывала собравшимся стопку каких-то журналов. Точно, окно находилось именно там, где сказал Ник. Карла, – пронеслось в голове Дэна, и он снова ощутил тяжесть на душе, однако тут же постарался перестать думать о ней.

– Так, а кроме того. Прямо у нас под окнами стоит одна их группа, правильно?

– Точно, – с улыбкой кивнул Ник, явно догадываясь о том что было на уме у Дэна, поскольку и сам думал о том же.

– Итак, как мне представляется, если с такой высоты мы выльем на них кипяток, то пока он долетит до их голов, то станет чем-то вроде теплой водички для умывания, верно? Ну, пошумят побегают немного, и все. Зато растопленный жир...

– Остывает намного медленнее и ошпарит их как надо. Они поднимут вой, на который сбегутся остальные, и у нас, таким образом, появится время, чтобы добежать до машин.

– И до «магнума», – добавил Дэн.

Оба посмотрели друг на друга и улыбнулись. Ника вовсе не удивило то обстоятельство, что мысль о предстоящем убийстве показалась ему столь привлекательной.

– Ну что ж, разок попробовать стоит, – сказал Дэн. – Мне лично кажется, что сработает как часы. В сущности, особого вреда масло им не причинит, разве что заставит дважды подумать, прежде чем пытаться проникнуть внутрь дома. Ты имеешь хотя бы приблизительное представление о том, где Карла хранила ключи от своей машины?

– Нет, но готов поспорить на что угодно, что только не в «бардачке». Она была не из тех, кто расстался бы с ключами от машины.

– Ну что ж, тогда пошли искать.

– Но мы могли бы воспользоваться и «доджем», – заметил Ник.

Дэн угрюмо посмотрел на него.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – сказал Ник. – Разумеется, моя колымага не особо надежная, но не забывай, что именно в ней находится «магнум».

– Эт-точно, – кивнул Дэн, из чего следовало, что им предстояло разделиться. Лично ему подобная идея была не особо по вкусу, но иного выхода у них просто не оставалось. Без оружия они чувствовали бы себя намного менее уверенно.

– Итак, сделаем вот что, – сказал Дэн. – Ты кинешься к багажнику и достанешь револьвер. Я и сам бы пошел, но только ты знаешь, где он лежит и как выглядит та сумка. Если нам удастся найти ключи Карлы, я постараюсь завести машину, и тогда мы смогли бы увезти Марджи и Лауру.

– С Лаурой придется повозиться.

– Не проблема. Это я беру на себя, – сказал Дэн и на секунду задумался. В самом ли деле все окажется так просто и он сможет растормошить ее? Трудно сказать. Выходить из дома с истеричкой под боком значило оказаться в более чем затруднительной ситуации. Но, с другой стороны, если они оставят ее в доме, то там она и вовсе превратится в безвольный и беспомощный кусок плоти. Тем более если учесть, насколько дикими оказались эти ублюдки. Значит, им предстояло как можно дольше держаться поближе друг к другу.

– Давай сначала найдем эти чертовы ключи, – сказал Дэн.

– А может, Марджи знает, где они лежат? – предложил Ник.

– Я бы предпочел до поры до времени не спрашивать ее. Мне кажется, что чем меньше она будет думать о Карле, тем лучше, правильно? Давай сначала соберем все ее вещи и обыщем их.

Много времени на это не ушло – ключи оказались на связке, лежавшей в правом кармане ее джинсов. Дэн повернулся к Нику.

– О'кей. Ключи от багажника «доджа» при тебе?

– Тут, – ответил тот и похлопал себя по нагрудному карману рубашки. – А сейчас не мешало бы все же попытаться растолкать Лауру.

Он подошел к двери спальни в тот самый момент, когда из ванной выходила Марджи с кипой полотенец. Дэн отобрал из них четыре штуки, а остальные бросил в угол дома.

– Давайте ненадолго оставим Лауру в покое и втроем как следует обсудим план дальнейших действий. Работать придется быстро.

Он напряженно и чуточку встревоженно посмотрел на остальных.

– Я поднимусь на чердак и выплесну на них масло, – сказал Дэн. – В окне на фасаде между досками и рамой осталось небольшое отверстие – через него вы сможете засечь тот момент, когда забегают эти черти. Как только они скроются из поля вашего зрения, вы откроете дверь, и ты, Марджи, побежишь к машине своей сестры. Постарайся сделать это как можно быстрее и, главное, тише. Чтобы никаких хлопающих дверей. Сразу проверь, не остались ли какие окна открытыми – если что, сразу же закрой их. Следом за тобой побежим мы с Лаурой. Ты заблаговременно сядешь сзади и запрешь обе задние двери. Еще раз повторяю, постарайся действовать как можно тише. Ник, как только достанешь револьвер, сразу беги к правой передней дверце – запомнил? – к правой передней. Я заблаговременно открою ее и еще прежде, чем ты успеешь сесть, начну трогаться. Ну как вы относитесь к подобному плану?

Ник пожал плечами.

– Лучшего, пожалуй, все равно ничего не придумать.

– По части оружия у нас напряженка, а потому предлагаю каждому заткнуть за пояс по ножу и держать в руках кастрюлю с кипятком. Надеюсь, что все пройдет незаметно, но если нас все же засекут и попробуют приблизиться, пускайте в ход воду, ножи, все, что под руку попадется, потому как у меня такое ощущение, что если кто-то замешкается, ему каюк, а вместе с ним и всем нам. Если что-то сорвется – повторяю, хоть что-то, – мы тут же кинемся назад в дом и запремся на все засовы. Это понятно?

Марджи кивнула.

– Понятно.

– О'кей. А теперь пошли к Лауре.

Та по-прежнему сидела, съежившись, у себя в спальне. Бог мой, да она почти не узнает нас, – подумала Марджи и повернулась к мужчинам.

– Давайте я хотя бы сначала накину на нее что-нибудь из одежды.

Парни вернулись на кухню и стали ждать.

Марджи подошла к шкафу, где лежали вещи Лауры, сняла с плечиков старую рубашку из шотландки и взяла со стоявшего рядом с кроватью стула джинсы.

– Ну, давай, – мягко проговорила она, – одевайся.

Никакой реакции – только рука Лауры под ее прикосновением слегка задрожала. Ну что ж, – подумала Марджи, – придется мне одевать ее. Однако прежде она подошла к небольшой щелке, оставшейся в углу окна, и выглянула наружу, после чего негромко крикнула Дэну и Нику:

– Все еще дежурят.

– Понятно, – отозвался Дэн.

Больше она смотреть не стала. В облике стоявших снаружи детей было что-то такое – возможно, их неестественное спокойствие, их гротескное, подчеркнутое терпение, – что определенно действовало ей на нервы. Она предполагала, что женщины в этой компании столь же опасны, как и мужчины, и все же больше всего ее пугали именно дети. А может, причина тому заключалась в ее старой, давно укоренившейся боязни замкнутых помещений? У нее было предчувствие того, что дети станут драться стаей, роем, и она слишком живо представила себе, как они окружат ее, повалят на землю, накинутся и станут душить весом своих тел. Вместо того чтобы раздумывать об этом, она решила снова заняться Лаурой.

Наклонившись, Марджи взяла девушку за руку, потянула на себя, а когда та встала, принялась стягивать с нее ночную рубашку. Я при этом в очередной раз испытала невольное восхищение при виде ее тугих, полных грудей. Лаура вообще была немного расположена к полноте, и все же прежде Марджи явно недооценивала ее тело. Они с Карлой были стройными, возможно, даже худощавыми, что, впрочем, полностью соответствовало современной моде, однако так было не всегда, и в какие-то времена Лаура со своей фигурой запросто дала бы им обеим сто очков вперед. Правда, не сейчас, – подумала Марджи, заглядывая в зеленые и такие пустые глаза Лауры. – Уж никак не сейчас.

В считанные секунды она натянула на девушку рубашку, застегнула ее, после чего столь же умело втиснула в джинсы прохладные и бледные бедра Лауры. К окончанию процедуры одевания руки Марджи стали слегка подрагивать.

– Ну, пошли со мной, – сказала она, выводя Лауру на кухню. Вид девушки ей явно не нравился, и она поняла, что в таком состоянии Лаура окажется совершенно беззащитной. Хорошо бы, если бы Дэну действительно удалось как-то растормошить ее.

Несколько секунд, пока все стояли на кухне, никто не произнес ни слова. В сущности, больше им здесь делать было нечего, разве что выполнить то, о чем они договорились, и осознание грандиозной важности предстоящих действий наполняло их чем-то вроде благоговейного страха. Они слушали легкое потрескивание дров в печке и ждали, сами толком не понимая, чего именно. В сущности, вполне могло получиться так, что они выйдут наружу и погибнут точно так же, как погибают все дураки, оказавшиеся в опасности, имея про себя план, который мог бы сработать в тысяче иных ситуаций, причем при минимальном вмешательстве с их стороны. Все чувствовали, как сгущается и пульсирует в крови адреналин, который, подобно смертельному яду, побуждал их к действию и тем самым обрекал на погибель, тогда как к их внутренним голосам примешивался пытавшийся сломить их волю страх.

Если бы страх Марджи мог принять физическое обличье, то он скорее всего, предстал бы перед ней в виде лиц множества детей.

Она почти ощущала прикосновение их рук к своему телу – одна лишь мысль об этом заставила ее содрогнуться. В то же мгновение она вспомнила про Карлу. Жива ли она еще? А вдруг Карла позовет ее, если она выглянет наружу и увидит, как сестра манит, просит ее подойти к ней? Сможет ли она сделать это?

Ник же снова увидел себя в том самом окне, только на сей раз нож рассекал его горло от уха до уха – он мысленно представил себе, как его кровь хлынет на Марджи, Дэна и Лауру, а они так и будут стоять перед его угасающим взором, залитые багровыми потоками.

Что до Дэна, то он стоял на вершине холма, в джунглях, далеко-далеко отсюда, глядя в лицо человека, которого он только что подорвал – и в данный момент это слово как нельзя более подходило к создавшейся ситуации, поскольку половина головы человека была снесена напрочь, словно кто-то одним махом срезал половинку грейпфрута. Он увидел, как губы умирающего слегка раздвинулись в немом изумлении, а в единственном уцелевшем глазе промелькнуло последнее, финальное удивление, после чего удивляться уже было нечему и некому.

– А ведь мы на войне, правда? – нарушил молчание Ник.

– Точно, – отозвался Дэн, а про себя подумал, что такой войны ему еще видеть не доводилось.

Возникла еще одна долгая пауза; наконец Марджи подняла с пола полотенце и сложила его.

– Ну, пошли, – сказала она.

– О'кей, – кивнул Дэн. Возникшие перед глазами образы исчезли столь же стремительно, как и появились, оставив их наедине с бушевавшим в крови адреналином. Вот только страх не прошел; более того, в некотором смысле он словно разросся, и его побега стали походить на всплески острого, безудержного возбуждения. Солдатам это чувство знакомо, – подумал Дэн. – Сражаться за собственную жизнь – чертовски волнительное занятие. Покуда тебя не прикончат. Труднее всего в подобные моменты было совладать с собственной головой: вдруг начинает казаться, что тебе все нипочем – и в этот самый момент пуля вонзается в твое тело.

– О'кёй, – повторил он. – Пойду наверх со своей маленькой бомбой и сброшу ее на их сраные рожи. Как только услышите их вой, сразу же открывайте дверь и хватайте кастрюли с водой.

– А как же ты? – спросила Марджи. – Как ты-то сможешь вести Лауру и одновременно нести кипяток?

– Одну кастрюлю оставьте на плите – на тот случай, если нам все же придется вернуться назад. У меня будет кочерга, а уж с ней-то я справлюсь.

Он обмотал рукоятку кочерги полотенцем, чтобы потом, когда спустится с чердака, сразу же схватить ее.

– Как только увидите меня, – сказал он, – сразу же открывайте дверь. Но делайте это только в том случае, если те, на холме, со всех ног побегут к дому. Если они не стронутся с места, мы никуда не пойдем. Однако мне кажется, что в данном случае мы имеем дело с чем-то вроде семейства, и они, скорее всего, кинутся защищать друг друга. Так что все же посматривайте за ними через замочную скважину.

– Ты смотри в замочную скважину, – сказал Ник, обращаясь к Марджи. – А я займусь дверью и буду присматривать за Дэном.

– А может, давай наоборот, – предложила Марджи, вспомнив о находящейся снаружи Карле. – Боюсь, что как только увижу ее...

– Ну конечно, – кивнул Ник. – Я все понял. Так и сделаем.

Ник опустил ладонь ей на предплечье, и Марджи заметила, что его рука тоже дрожит.

Дэн схватил со стола полотенце и быстро подошел к печке, снял кастрюлю с маслом и загасил огонь. Масло потемнело и покрылось пузырями. А потом устремился к лестнице. Остановившись у первой ступеньки, он оглянулся и увидел, что все смотрят ему в спину.

– Ну, ребята, давайте, – мягко проговорил он, и тут же замолчал, но потом добавил: – Желаю удачи.

Марджи попыталась изобразить налицо некое подобие улыбки, тогда как Дэн стал молча подниматься по ступеням лестницы.

На чердаке было прохладно. Дэн остановился, давая глазам возможность присмотреться к темноте и разглядеть на ее фоне маленький квадрат оконца, прорубленного в противоположной от него стене. Он умышленно не зажигал света, поскольку не исключал, что те ублюдки, что стояли внизу, сразу могли заметить его, а ему не хотелось, чтобы они раньше времени поднимали на него свои взгляды. Только когда все будет готово. Столь же медленно он подошел к окну, нащупал защелку, осторожно откинул ее и выглянул наружу. Прямо под ним стояли две женщины и несколько детей. Само окошко было маленьким, таким, что особо не развернешься, но он все же надеялся на успех задуманного.

Дэн выдвинул руку с кастрюлей наружу; хорошо еще, что вслед за ней удалось просунуть в окошко также и голову. В таком положении он на секунду замер, тщательно прикидывая и подсчитывая про себя детали, желая убедиться в том, что все идет как надо. Глядя на них, стоявших там, внизу, Дэн внезапно испытал позыв рассмеяться, но тут же заставил себя успокоиться. А что, отменно должно получиться, – пронеслась в голове шальная мысль. Просто отлично.

Уже через мгновение он снова взял себя в руки. Задержав дыхание, Дэн негромко, но достаточно отчетливо, чтобы стоявшие внизу слышали его, произнес:

– Эй, жопы, – после чего перевернул кастрюлю, одновременно поводя рукой из стороны в сторону, чтобы покрыть маслом максимально большую площадь. Он успел заметить как дернулись вверх их лица – взгляды устремились на него навстречу летящему маслу. На короткий миг Дэн испытал приступ ликования, дикого восторга, после чего швырнул кастрюлю в голову одной из женщин.

И, не успев еще убрать голову внутрь, услышал их истошные вопли.

01.15.

Четыре часа два десятка мужчин блуждали по лесу и зарослям кустарника, но так ничего и никого не нашли. Впрочем, Питерс ни на что особо и не рассчитывал. Он взял термос и налил себе полную чашку кофе – черного, без сахара. А ведь не надо было ему бурду эту глотать, – подумал он. – Нет, эта чертова диета определенно доконает его. Как пить дать – если только первой это не сделает зима. Было еще только начало сентября, а он уже чувствовал в воздухе ее приближение. Последние три года он буквально каждую зиму подхватывал простуду, которая не проходила до самого февраля. Доктор Линден говорил, что из-за своего избыточного веса он проявляет повышенную чувствительность к инфекции. В общем, все один к одному: избыточный вес, плохая погода и бесконечные часы, проведенные на работе. Джентльменский набор собачьего дерьма. Похоже, о простуде док знал еще меньше, чем он сам об этих таинственных чертовых детях.

Впрочем, кофе немного согрел его. А в участке зимой опять будет холодно, как на полюсе, – подумал Питерс. Надо будет достать с чердака воздушный обогреватель и поставить у себя в кабинете – все лучше чем ничего. Миновав вереницу столов, он вошел в застекленную со всех сторон каморку, служившую ему кабинетом, где его уже ждали Ширинг и старик, облаченный в грязную синюю парку и благоухавший дешевым виски.

– Дэннер или Доннер? – спросил он.

– Доннер, – сказал Ширинг. – Пол Майкл Доннер. Возраст: шестьдесят два года. Рост: пять футов два дюйма. Вес: сто шестьдесят пять фунтов. Профессия: рыбак. Состояние алкогольной интоксикации в данный момент: минимальное.

Доннер с улыбкой глянул на говорящего и кивнул Питерсу.

– Джордж, – обратился к Питерсу Ширинг, – мистер Доннер говорит, что хорошо запомнил то место, где видел их.

– Это так?

– Абсолютно точно, офицер. – Старик блеснул возбужденно горящими глазами – а может, это просто была некая разновидность тика? – Таких типов нескоро забудешь. Подобных тварей я за всю свою жизнь еще ни разу не видел, ни пьяным, ни трезвым. Да и в тот вечер я тоже, считай, не был выпимши, хотя вы мне, наверное, и не поверите.

– Мистер Доннер, давайте вернемся к сегодняшнему вечеру, – сказал Питерс. – А за прошлое, если мы и были в чем не правы, так просим извинить нас. Так ведь, Сэм?

– Мы всего лишь люди, мистер Доннер, – со вздохом проговорил Ширинг.

– Это уж точно, сынок, – кивнул Доннер. – И именно поэтому я и хочу помочь вам. Хотя насчет других парней вовсе не уверен. И давайте зовите меня Поли, договорились?

– Ну конечно, Поли, – сказал Питерс. – Как насчет чашечки кофе?

– Я бы с удовольствием.

– Сэм, принеси Поли чашку кофе.

– Черный и без сахара, – вдогонку ему сказал Доннер.

– Вы тоже на диете? – поинтересовался Питерс.

– О нет, куда там. Вот только живот у меня слабый, ни сахара, ни молока не принимает. А знаете, черный кофе очень на виски похож. И в мозги шибает, и голову просветляет. Грешник я, конечно, но скрывать этого не собираюсь. Уж какой есть, такой есть.

Питерс улыбнулся – симпатичный попался старикан. И по поводу выпивки не прочь порассуждать. Такой, если хотя бы наполовину трезвый, так окажется посмекалистее твоего профессора, а как человек, так в тысячу раз приятнее будет. Ему почему-то казалось, что на информацию этого Доннера можно будет положиться, ну, разве что за исключением отдельных деталей.

– Итак, Поли, где именно вы были в тот вечер?

– Как я уже говорил, мы с дружком решили устроить на берегу небольшую попойку – в аккурат повыше Мертвой речки будет.

Денек тогда выдался что надо, теплый, летний; сидели мы так с дружком, отдыхали, покуда он не свалился и не захрапел. А я... в общем, минут через пять прикончил я ту пинту и, знаете ведь, как бывает, стал подумывать, где бы еще достать. Вот и решил прогуляться до... как, сынок, называется тот магазин в Мертвой речке?

– "Баньяна".

– Точно, «Баньяна». Прикинул, что вроде бы открыт должен быть еще. Ну, значит, пошел я так вдоль пляжа и уже собирался было срезать путь, чтобы выйти на старую грунтовку, где мы свой пикап оставили – хотел сесть в него, сгонять к этому самому «Баньяну» запастись чем надо, а потом сразу обратно. А приятель мой и не догадался бы, что я вообще куда-то отъезжал.

Я вообще-то медленно хожу, вот и, значит, вдруг слышу впереди себя, будто кто смеется, хихикает так, вроде как девчонки какие пересмеиваются. Ну остановился я, огляделся и увидел всю их ораву – бегают по дюнам, можно сказать, прямо передо мной. И было в них что-то такое, что мне почему-то не понравилось. Не знаю даже толком, что это было; то ли в смехе их звуки какие, то ли еще что, но что-то недоверие во мне пробудилось, понимаете? В общем, юркнул я в сторону и встал за камнями; несколько минут так простоял, все думал, что они скоро пройдут мимо меня, а я и посмотрю, что они дальше делать будут.

Они еще собаку на веревке тянули, все дергали ее и пинали, да сильно так, а сами чуть не падали со смеху, так им весело было на это глядеть. Причем видно было, что они это уже давно делают, потому как собака та уж и не рычала, и не лаяла, и не скулила даже – я сам ничего не слышал. В общем, напрочь забили они бедную животинку. А та выкатила на них свои глазища и пялится, да так, будто готова прямо вот здесь на месте лечь да помереть – вот только не давали они ей лечь, вот оно как.

Ну вот, стало быть, стоял я так и ни во что не вмешивался. Собака та не щенком была, здоровенная такая, вот я и подумал, что если после нее они и на меня накинутся... Боже упаси!

Старик сделал паузу и облизал пересохшие губы. В этот момент в кабинет вошел Ширинг, который поставил перед ним чашку кофе.

– Сэм, ты уже слышал все это? – спросил Питерс.

– Разумеется.

– Продолжайте, Поли.

– Ну, значит, постоял я так, подождал, пока они пройдут. А через несколько минут не было, похоже, на свете такой веши которую они не сотворили бы с бедной псиной. Так они ее пинали так колотили, словно проверила хотели, что у нее первым сломается ноги или ребра. А потом один из них, на вид постарше других, парень почти, поднял эту собаку, подошел с ней к воде и зашвырнул в море.

Он так близко от меня прошел, что я успел к нему как следует присмотреться.

– Как он выглядел?

– Словно чокнутый вовсе; я хочу сказать, лицо у него было такое – безумное, полоумное, дикое. А надето на этом сукином сыне было что-то вроде как шуба из енотов. И все они тоже в шкурах были – кто в медвежьей, кто в оленьей, кто в какой. А еще я одного мальца запомнил, так тот в штанах рабочих был, которые ему на десяток размеров больше, чем надо. В жизни никогда не видел ничего подобного. А тот парень, что рядом со мной прошел, такая улыбка у него по губам гуляла, что не приведи Господь еще когда увидеть такую же. Совсем взрослая улыбка, и злобная такая, от начала и до конца. Прошел он, значит, так, а потом женщины пошли.

– Женщины?

– Ага. Целых две. Одеты в какое-то тряпье. Не бабы, а отбросы какие-то, хлам сплошной, знаете? И сидело-то на них все как-то наперекосяк, ничто не подходит, все отвисает. А на одной так и вовсе две разные туфли, вот-те крест!

– А у вас, Поли, зоркий глаз.

– А ты попробуй, сынок, с палубы доглядеть, где там рыба бродит, тогда я погляжу, какой у тебя глаз будет.

– Так, продолжайте. И что, значит, эти женщины делали?

– Ну, окружили они их и погнали вверх, к скалам. А некоторых по пути еще и поколачивали, так я помню.

– К скалам?

– Да, офицер, и сдается мне, жилье у них там. Что-то навроде пещеры. Прямо не люди, а дикари какие чертовы.

– А почему вам так показалось?

– Ну, шли они так, поднимались, а потом вдруг взяли и пропали, все, разом, так что больше я их и не видел. Вот как оно было.

– А не могли они просто углубиться в сторону берега?

– Ты, я гляжу, сынок, никак в толк не возьмешь. На верхотуру-то они так и не поднимались, вот я к чему клоню. Просто юркнули в какую-то дыру в земле, что твои крысы, и все, с концами!

Питерс откинулся на спинку кресла и глубоко вздохнул.

– Боже Святый и Мать его Святая Богородица, – только и пробормотал он.

– Вот и я о том же толкую, – поддакнул Доннер.

В животе у Питерса отчаянно забурчало, хотя он не мог сказать наверняка, то ли это от голода, то ли просто язва опять собиралась разыграться.

– О'кей, Поли, – сказал он. – Рассказ ваш нам очень помог. На всякий случай, если вы нам еще понадобитесь, я думаю, сержант Ширинг знает, где вас можно найти?

Глаза Доннера снова вспыхнули.

– Да здесь меня каждый знает, – сказал он.

– Ну, тогда спасибо вам, – проговорил Питерс. – Значит, говорите, встретили вы их неподалеку от того места, где есть выезд на старую грунтовку, так?

– Точно так.

– Вы в этом уверены?

– Ну хорошо, парни, тогда я вам вот как скажу: с того самого дня я вообще ни капли в рот не брал, вот так.

Питерс улыбнулся. – Ну, еще раз спасибо, Поли. С меня, как говорится, причитается.

Доннер поднялся и собрался уходить.

– Ну что ж, – сказал он, – значит, как-нибудь заявлюсь должок получить. – Он вышел и закрыл за собой дверь.

Несколько секунд Питерс молча смотрел на Ширинга. Впрочем, это было просто так, чисто машинально, потому что на самом деле мозг его лихорадочно работал, и если в этот момент он что и видел перед собой, то лишь морской берег неподалеку от старой, вечно сырой и разбитой грунтовки и ватагу одетых в лохмотья и блуждающих в, ночи дикарей. Наконец он снова откинулся на спинку кресла и вздохнул. Ширинг все так же стоял у стола и неотрывно смотрел на шефа.

– Ты поверил ему, так ведь? – спросил Питерс.

– Пожалуй, да, Джордж.

– Я тоже, от начала и до конца. И это наводит меня на мысль о том, что нам следует несколько подкорректировать зону поисков.

– Ближе к той дороге, да?

– Именно. Хотя перед нами также будет стоять все та же проблема, с которой столкнулся тогда Доннер.

– Какая проблема?

– Чертовски трудно будет блуждать между теми скалами в ночное время.

– В общем, ты намерен отложить это до утра?

Питерс закусил губу и нахмурился – эта мысль и так уже приходила ему в голову.

– Придется, – пробормотал он. – Впрочем, ничего иного нам и не остается. Хотя я хочу, чтобы одну вещь ты все же сделал уже сейчас.

– Какую?

– Скажи Уиллису, чтобы приготовил для меня полный список всех жителей тех мест, как постоянных, так и сезонных. Пусть охватит участок, скажем, в пять квадратных миль от береговой линии. Пусть также свяжется с Кинг-Риэлти и узнает фамилии всех новых курортников. А потом я распоряжусь, чтобы патрульные машины всю ночь курсировали по той местности.

Пусть заедут в каждый дом, но только, разумеется, не причиняя никому беспокойства и не поднимая людей с постели. Надо убедиться в том, что у всех все в порядке. Особо полагайтесь на местных мальчишек, они – ваша главная подмога, потому что все обо всех знают. Их при необходимости можно и разбудить, но только прежде удостоверьтесь в том, что они действительно местные, а не приехали из Портленда, Бангора или откуда-нибудь еще. Если они скажут, что обратили внимание на что-нибудь необычное, сразу же дайте знать мне. Я сейчас поеду домой и постараюсь хоть немного поспать, а когда появится Бурк, ты тоже отправляйся и отдыхай.

– Утром во сколько начнем, шеф?

– А во сколько рассветает?

– Ну, часов в семь, наверное.

– Значит, в пол-восьмого.

– Так рано? – простонал Ширинг.

– Знаешь, Сэм, мне кажется, что мы и так уже допустили большую оплошность, когда с самого начала не проверили сообщение Доннера. Ты хочешь совершить еще одну? Мы не знаем ни чего добиваются эти люди, ни кто они такие, ни откуда прибыли, но мне представляется, что от тех, кто воспитывает детей, которые топят в море собак и женщин, особого дружелюбия ожидать не приходится. Потому-то мне и хочется повстречаться с ними как можно раньше – чтобы потом, днем, у них на пути не оказался кто-то другой. Ты меня понял?

Ширинг кивнул.

– Знаешь, что меня особенно беспокоит?

– Что?

– То, что никто пока не видел мужчин.

– Меня тоже, Сэм, причем сильно.

– Но ты не исключаешь, что, кроме тех двух женщин и детей, может быть еще кто-то?

– Вполне возможно.

– И сколько, по-твоему, людей мне надо подключить?

Питерс зевнул, поднялся и потянулся к плащу, потом повернулся к Ширингу и снова нахмурился.

– А сколько у тебя есть?

01.18.

Пиршество почти началось: добыча была нанизана на установленный над костром вертел, и тощий беспрестанно чмокал своими толстыми, слюнявыми губами. Он уже срезал ножом скальп и отложил в сторону печень и почки, тогда как его напарник нарезал и обстругал несколько молодых, тонких березовых веток, и сейчас старательно заострял их концы. Они вдвоем насадили тело на вертел, связали его руки и ноги, и установили над огнем. Исходивший от костра аппетитный аромат вызвал на их лицах довольные улыбки. Они прислушивались к тому, как потрескивали и лопались кости, шипел жир – и ждали.

Дети умело сложили костер и сейчас, явно довольные собой, стояли рядом с ними, наблюдая за тем, как девочка постарше вращает вертел. Находившийся в ее чреве плод неожиданно шевельнулся, однако она не обратила на это никакого внимания. Стоявшие у нее за спиной маленькие мальчик и девочка макали пальцы в корыто и слизывали капавшую с них прохладную кровь. Мясо медленно и ровно поджаривалось, когда они услышали донесшиеся со стороны дома пронзительные вопли.

Они подняли взгляды и увидели, что свет в окнах погас, а стоявший перед входной дверью рослый мужчина выхватил из-за пояса ножи и побежал куда-то за дом. Крики между тем продолжались, хотя слышавшие их дети не испытывали ни страха, ни сколь-нибудь заметной озабоченности – разве что любопытство. Именно они первыми побежали от костра к дому.

Мужчина в красной рубахе приказал им остановиться, и они безропотно подчинились. Вперед затрусил тощий, а сам он сунул за пояс тесак и последовал за братом. Первым делом «красный» стал всматриваться в пространство перед входной дверью и под окнами, ожидая заметить там признаки какого-то движения, но так ничего и не увидел. Тогда он побежал к боковой стороне дома.

Повернув за угол, он увидел двух подростков, которые стояли на коленях и закрывали лица ладонями. Женщины все так же беспрерывно вопили; младшая из них – та, которую ему особенно нравилось трахать – рвала у себя на груди рубаху, показавшуюся ему намокшей и странно блестящей. Когда она обнажила груди, он увидел, что они чем-то обожжены. «Красный» ничего не понимал; то же самое можно было сказать и про остальных мужчин, которые безмолвно взирали на него в ожидании ответа. Он лишь пожал плечами.

«Красный» увидел, что окно спальни по-прежнему заколочено. Значит, наружу они не выбрались, – подумал он. – Сидят внутри. Но если они не пытались прорваться, то что же тогда случилось? Двое детей, которые, судя по всему, не пострадали, указывали пальцем куда-то наверх. Мужчина повернулся и посмотрел на распахнутое чердачное окно, потом опустил взгляд и заметил лежащую на земле, рядом с одной из женщин, кастрюлю. Потрогав ее, он обнаружил, что она все еще теплая. Поднес палец ко рту, лизнул – жир. Он улыбнулся. Ну что ж, значит те, что сипят в доме, отнюдь не дураки. Охота становилась еще более интересной.

Ник видел, как двое мужчин скрылись за углом дома, и в тот же момент сверху по лестнице кубарем скатился Дэн. Через какую-то долю секунды Марджи сунула ему в руку полотенце, за которым последовала рукоятка одной из кастрюль с кипятком. В горле Ника першило и щипало.

– Они все еще там, – сказал он. – Дети.

Стоявший рядом с ним Дэн явно колебался.

– Значит, все провалилось? – спросил Ник.

– Это все, что у нас было, – сказал Дэн. – А, хрен с ними. Пошли.

Ник глянул на Марджи – та тоже проявляла нерешительность.

– Я сказал, пошли! – прошипел Дэн.

Ник отодвинул задвижку на входной двери. Пульс и потовыделение нарастали с такой быстротой, что это даже начало пугать его. Между тем кожа его оставалась прохладной, а все внутренние органы словно напряглись и чуточку надулись. Он распахнул дверь.

Стоявший у него за спиной Дэн выхватил из огня раскаленную кочергу и, подтащив за руку Лауру, стал толкать ее перед собой.

– Быстрее! – сказал он остальным, и через мгновение все четверо как-то разом оказались за дверью.

Машины находились примерно в двадцати футах от дома и стояли рядом, почти соприкасаясь боками – та, что принадлежала Карле, чуть подальше, а старенький «додж» Ника – ближе к крыльцу, и все же расстояние, отделявшее от них четверку, казалось до странного неопределенным, расплывчатым. В отдалении горел костер – до него было не менее нескольких десятков метров, хотя им показалось, что пламя полыхает где-то почти рядом. Машины, напротив, стояли чуть ли не под носом, а казались такими далекими.

Ник увидел, как мимо него проскользнула Марджи, тут же открывшая заднюю дверцу «пинто» и проскользнувшая в салон машины. К этому моменту он и сам оказался у багажника «доджа» – ключ тут же вонзился в замок, а кастрюля с кипятком опустилась на крыло. Багажник он открыл легко и быстро. Теперь все его чувства были предельно обострены, и он явственно ощущал доносившийся со стороны костра запах жареного. Ник также слышал крики бежавших к нему детей, столь же явственно различал протестующие стоны Лауры, которую Дэн толкал и тянул в сторону машины. Тут же послышались характерные щелчки – это Марджи пальцами утопила фиксаторы замков на задних дверцах машины. Дэн негромко матерился.

В следующее мгновение синяя сумка оказалась расстегнута и револьвер очутился у него в руке. Он откинул барабан – пусто.

Он принялся одной рукой открывать коробку с патронами – та неожиданно выскользнула из ладони и упала на дно багажника. Свет внутри не горел. Боже ж ты мой, – подумал Ник, шаря рукой в темноте и туг же чувствуя, как его охватывает приступ паники. Край коробки с патронами оказался надорван, и они успели рассыпаться чуть ли не по всему багажнику. У Ника аж все внутренности перевернулись. Сунув револьвер за пояс, он принялся обеими руками собирать патроны. Снова послышались ругательства Дэна, которому наконец удалось затолкать Лауру в салон машины и захлопнуть дверцу.

Пальцы Ника сомкнулись на небольшой кучке патронов. Послышался характерный щелчок – это Дэн повернул ключ в замке зажигания, – и Ник тут же понял, причем не столько умом, сколько неким внутренним чувством, что эти дьяволы каким-то образом повредили провода. Понял он это даже раньше Дэна, прислушавшись к голосу жуткой интуиции, которая исходила отнюдь не из досконального знания машин, а просто из осознания собственной судьбы, когда она воочию предстала перед ним. Но столь же стремительно к нему пришло и понимание того, что именно нужно делать в настоящий момент. Он принялся заряжать револьвер.

К тому моменту, когда стая детей напала на него, пять патронов уже заняли свое место в ячейках барабана.

Первый показался ему тенью, промелькнувшей справа, над крылом «пинто». Ник потянулся к кастрюле и одним резким движением плеснул ее содержимое в лицо мальчишке. Вода залила ему лицо и плечи – тот с криком рухнул на землю, рядом упал решавший из руки нож. Однако уже через какое-то мгновение между Ником и домом оказались еще двое детей, которые отрезали ему путь к отступлению, а следом за ними третий, точнее третья – девочка. Ник вскинул револьвер.

Нажав на спусковой крючок, он увидел, как грудь первого мальчишки окрасилась черным, а все его тело, отброшенное силой выстрела, шмякнулось о стену дома. По ушам саданул оглушительный, невероятной мощи болезненный удар, и он вспомнил слова Джима насчет предохранительных пробок. В очередной раз нажав на спусковой крючок, он попал на пустую ячейку барабана.

Позади послышался звук захлопываемого багажника. Ник обернулся и не столько увидел, сколько почувствовал очередного мальца, который из-за машины кинулся на него с ножом, нацеленным явно в шею. Лезвие просвистело в нескольких дюймах от его уха. Ник снова поднял револьвер, однако прежде, чем успел выстрелить, мальчишка как-то хрипло вскрикнул и повалился на землю, ухватившись за заднюю часть шеи. Ник тут же увидел возникшую на его месте фигуру Дэна с зажатой в руке дымящейся кочергой, и почувствовал характерный запах паленого мяса и волос. И в тот же момент ощутил, как ему в бедро с силой вонзилось лезвие ножа. Ник закричал.

Стремительно обернувшись, он оказался лицом к лицу с маленькой девочкой, по-прежнему цеплявшейся за нож – тот был явно велик для ее рук, однако она с прежней яростью вгоняла и поворачивала его в ране. И при этом ни на мгновение не переставала ухмыляться со злобным, неистовым, нечеловеческим восторгом во взгляде. Через секунду рядом с ним оказался еще один ребенок, мальчик, и тоже с ножом. Револьвер выстрелил, и на месте головы девочки вдруг оказалась пустота, тогда как самого его захлестнул поток крови, мозгов и осколков костей. И в тот же миг лезвие ножа мальчишки стало стремительно опускаться ему на грудь.

Марджи держала Лауру за воротник и с силой заталкивала ее в дверной проем дома. Едва переступив порог, девушка обо что-то воткнулась, упала на пол и с рыданиями поползла в глубь дома. Все так же в темноте Марджи устремилась к печке, на которой все еще стояла последняя кастрюля с кипятком, и она подхватила ее. Ручка жгла ей ладонь, но она совершенно не чувствовала боли – разве что страх, заставлявший ее судорожно сжимать зубы и со скрежещущим скрипом тереть их друг о друга, отчего на лице появилось подобие безмолвной, мрачной ухмылки. Вот так, стоя в дверях с дымящейся кастрюлей в руке, застыв в бесконечной агонии ожидания, Марджи изо всех сил заставляла себя устоять перед почти невыносимым желанием захлопнуть дверь и со всех ног устремиться вверх по лестнице на чердак. Но в то же время в ее груди зрело другое, столь же яростное желание: выбежать наружу и в порыве отчаянной жажды мщения броситься на врагов со своим жалким ножом.

Она видела, как очередной выстрел Ника снес девчонке голову, как нож мальчика полоснул его поперек груди, вслед за чем последовал жуткий хруст разламываемой кости – это кочерга Дэна проломила мальчишке череп. Изо рта и глаз мальца брызнула кровь, и он стал неловко заваливаться на сторону. Марджи видела, как Дэн высвободил кочергу и подтолкнул Ника в сторону входной двери; чуть отступив вбок, она помогла ему войти. В тот самый момент, когда Ник стал падать перед ней на пол, взгляд Дэна метнулся влево; она увидела, как он открыл рот, чтобы предостеречь ее, но было уже поздно. Что-то ударило Дэна сзади, и на Марджи навалилась громадная туша мужчины.

Рука громилы тотчас же обхватила ее запястье. Марджи заглянула в его лицо – оно было ужасно: зубы черные, насквозь прогнившие, и эта вонь, этот непередаваемый запах крови... Его пальцы глубоко вонзились в ее кожу – она представила, как эти же руки прикасались к телу Карлы, и, стремительно крутанувшись, плеснула на него из кастрюли.

Поток кипятка обрушился куда-то за спину громилы, но дно кастрюли угодило ему прямо по уху, одновременно обжигая его и нанося довольно ощутимый удар. Мужчина завыл и отпустил ее, на мгновение потерял равновесие и стал тяжело оседать на землю. В тот же момент к ней устремился Ник; она вцепилась в него, потащила на себя, успев при этом заметить, что рана у него на груди относительно неглубокая. Затем она извлекла из его бедра нож – лицо Ника мгновенно побелело, он неуклюже споткнулся и рухнул на пол.

Все так же с окровавленным ножом в руке, Марджи принялась озираться в поисках Дэна, и ее глаза как-то автоматически, почти сразу же отыскали его. Марджи почувствовало, как внутри у нее словно что-то оборвалось при виде Дэна, стоявшего рядом с машиной, окруженного этими чертями. Кочерга куда-то делась, они стояли со всех сторон, а сам Дэн, казалось, готов был вот-вот сорваться на крик.

Стоявшая у Дэна за спиной женщина вонзила зубы ему в шею, обхватила обеими руками, и, словно в адской пародии на любовное объятие, с яростной силой прижалась к нему обнаженными грудями. Он пытался стряхнуть ее с себя, но у его ног уже ползали вооруженные ножами дети. Марджи увидела, как один из них полоснул лезвием под правым коленом Дэна – точно так, как вгрызаются зубами волки в подколенные сухожилия лошадей, – и тут же заметила, как после мощного удара в живот возникшего перед ним мужчины в красной рубахе Дэн стал оседать на землю. Согнувшись пополам, он исторгнул на траву содержимое своего желудка, тогда как все так же висевшая на нем женщина продолжала вгрызаться ему в шею, отчего вскоре между ними зависла стабильно бьющая и яркая от обилия кислорода струя артериальной крови.

Марджи выхватила из руки Ника револьвер и выстрелила. Первая пуля пролетела мимо, после чего «красный» резко дернулся в сторону. При звуке выстрела Дэн рванулся в ее сторону, на какой-то миг их взгляды встретились, и Марджи явственно прочитала, что именно он хотел ей сказать. Она вторично нажала на спусковой крючок – на этот раз пуля навылет пронзила легкое Дэна и вонзилась в живот женщины, после чего оба единой кучей рухнули на землю возле машины.

Марджи застыла на месте, держа перед собой револьвер и часто моргая. Я убила его, – подумала она. – О, Бог мой. На какое-то мгновение воцарилась тишина, столь же дикая и чудовищная, как и недавняя схватка. Выражение лица Дэна навечно запечатлелось в ее памяти, снова и снова прокручиваясь перед ее глазами, словно повтор одного и того же телевизионного кадра, с каждым разом усиливая, наращивая свою взрывную, убийственную эмоциональную силу и заставляя все ее тело содрогаться от лихорадочной дрожи. Горячий револьвер оттягивал руку, глаза застилали слезы.

Где-то рядом с ней начала медленно восставать громадная фигура мужчины.

Марджи с грохотом захлопнула входную дверь и, рыдая, дернула задвижку.

Ошеломленные яростью оказанного им сопротивления, нападающие медленно отходили назад, к костру. В сущности, эти люди никогда не были охотниками и не ожидали встречи с огнестрельным оружием. Где-то в мрачной глубине недоразвитого разума громилы шевельнулось сожаление о том, что он лишь зря потерял время, когда ходил к стоявшим позади дома женщинам. И вот лучшая из них мертва, так же, как и трое детей, тогда как сами они имели в своем активе лишь сраженного пулей мужчину и нанизанную на вертел женщину – вот и все, что могло еще хоть как-то подогреть дух его людей.

Он снова подумал об этом духе – злобном, порочном, могущественном, – и при мысли о нем по его телу, подобно холодному крабу, прополз леденящий озноб.

Раненые женщины и дети начали хныкать, и он жестом руки приказал им идти к огню.

Тело на вертеле основательно пригорело с одного бока, и это тоже никуда не годилось. Ведь это было тело добычи, в которой они черпали свою силу. Он махнул рукой в сторону костра, и те поняли, что он имел в виду. Одним движением тесака мужчина отрубил трупу правую ногу и, держа ее перед собой, шипящую и истекавшую растопленным жиром, двинулся в сторону дома.

Тощий тем временем смахнул с лица слезы ярости и принялся ножом отсекать трупу голову. Справившись с этим делом, он на одном из близлежащих камней расколол череп, зачерпнул ладонью мозги и, держа их в одной руке, а в другой зажав разбитый череп, направился вслед за братом. Один за другим все также стали подходить к костру и отрезать себе ту или иную часть жертвы – кто лоно, кто грудь, – после чего мрачная процессия также двинулась ко входу в дом. Там они остановились и дождались, когда к ним присоединится мужчина в красном. Потом они подняли высоко над головами свою страшную добычу, дабы находившиеся в доме увидели, что находится у них в руках, и устрашились этого зрелища.

Наконец избавившись от своей страшной ноши, «красный» приблизился к лежавшим у машины телам и отделил мужчину от женщины. Затем он за ногу подтащил его под свет фар и положил на спину так, чтобы всем было видно, что лежит перед ними. Выходное отверстие от пули оказалось огромным и неестественно длинным. Распоров труп, словно рыбину, сверху донизу, он наклонился и погрузил лицо в то место, где находилась печень. А потом поднял голову, окровавленное лицо, и увидел, как остальные также присоединились к жуткой трапезе.

Когда с половиной печени было покончено, он извлек из брюшной полости осклизлые кольца кишечника и, ловким движением выдавив наружу его содержимое, другой принялся заталкивать кишки в рот, смачно и жадно пережевывая. Когда изнутри дома послышался крик, он лишь алчно ухмыльнулся: ну что ж, значит, увидели, как он питается их дружком. Вскоре к нему присоединился тощий братец – стянув с убитого брюки, он стал вгрызаться во внутреннюю часть его бедер. Вскоре вокруг него образовалась медленно расширяющаяся лужица черной, венозной крови. Тощий сделал старухе и беременной жест рукой, чтобы тоже подходили.

Открыв нож, он одним движением отсек покойнику половой член и мошонку и отдал их, соответственно, молодой и беззубой старухе. Девушка принялась поспешно поглощать подачку, по-птичьи быстро поднимая и опуская голову, словно пичуга клевала лежавшие на земле зерна, с той лишь разницей, что с каждым кивком во рту у нее оказывался новый кусок.

Все это время «красный» внимательно посматривал в сторону окна и входной двери, стараясь не пропустить ни малейшего намека на возможное движение или появившееся оружие и готовый в любой момент отскочить в сторону. Однако все оставалось спокойно и через несколько минут он расслабился, слыша в ночной тишине разве что приглушенные рыдания, которые прорывались сквозь пелену его удовольствия, сдобренного солоноватым привкусом крови.

А услышал он крик Марджи, которая в тот самый момент выглянула наружу и увидела, что они сделали с ее любовником и сестрой. Остальные же звуки издавала Лаура, которая всем телом вжалась в дальнюю стену комнаты, словно ребенок подтянув к груди колени, и исторгала из себя жуткие завывания вперемешку со слезами – все, что ей требовалось, она уже увидела и больше смотреть ни на что не хотела, да впрочем, и не могла. Для Марджи, однако, произошедшее стало концом чего-то одного и одновременно началом совершенно иного. Началом полного восприятия – физического и душевного, – о чем свидетельствовало внезапное онемение губ и слабый звон в ушах, лишь отчасти вызванный недавней пальбой – восприятия и истинного понимания того факта, что смерть, словно чума, заполонила все вокруг, и что то, что случилось с ее сестрой, может в любой момент произойти и с ней самой. Осознание данного факта наступило быстро, почти внезапно, как от погружения в ледяную воду, и все же не лишило ее, в отличие от Лауры, четкого и ясного осознания происходящего вокруг; скорее, оно пробудило ту часть ее сознания, которая страстно любила жизнь и не желала отступать, ибо отступление в данный момент было равносильно смерти.

Она видела, что Лаура впала в ступорозное состояние, и внезапно почувствовала глубокое презрение к этой девушке. Карла сражалась, Дэн сражался, ну, а раз эта дура не хочет, так и черт с ней. Она повернулась к лежавшему на полу Нику.

– Ну, как ты? Тот невесело ухмыльнулся.

– В последний раз меня об этом же спросил Дэн.

– Дэн умер, – сказала она.

– Я знаю.

– Это я его застрелила. Но я не хотела – я целилась в ту женщину.

Марджи почувствовала, как к глазам снова подступают слезы.

– Все в порядке, Марджи.

– Они... они разорвали его. Как звери.

– Все в порядке.

– Ну ты как, встать-то сможешь?

– Пожалуй. Ну конечно, встану. – Она помогла ему подняться на ноги. – Слава Богу, что тот нож держала всего лишь слабая девчонка, а не кто-то покрепче, – сказал он и поморщился, пытаясь при помощи Марджи сделать несколько шагов. – Ты видела ее? Ты видела ее лицо, когда я...

– Я все видела.

– Ну что ж, давай думать, как будем выбираться отсюда. – Его голос звучал ровно, бесцветно, впрочем, как и ее собственный. Ну вот, – подумала она, – мы и оказались там же, откуда начинали. Недоброе это оказалось место, не такое, куда бы ей хотелось приехать, однако именно оно могло помочь им выжить.

– Сколько раз ты выстрелила? – спросил Ник.

– Два.

– Значит, остался еще один патрон. Я зарядил пять штук. – Он невесело ухмыльнулся. – Даже на нас с тобой не хватит...

– Я на это никогда не пойду, – сказала Марджи.

Он кивнул.

– Я тоже. Ты не знаешь, есть в доме еще что-нибудь такое, что мы могли бы использовать, чтобы сделать им подлянку?

– Даже и не знаю. Ну, лопатка, что рядом с камином, несколько ножей, хотя я лично не уверена, что от них будет какая-то польза. В сарае, правда, лежит топор, но пусть меня черти разберут, если я соглашусь идти туда за ним.

– На чердаке тоже ничего нет?

– Я не знаю.

– У тебя ноги покрепче моих. Сходи, посмотри. И оставь мне револьвер – так, на всякий случай.

Перескакивая через две ступеньки, Марджи кинулась вверх по лестнице и, добежав до лестничной площадки, включила свет.

Ничего, – пронеслось у нее в голове. – Пластмассовые ящики от молочных бутылок, журналы, старый комод, полусгнившие матрасы. И тут она увидела косу. А может, вот это? – подумала она, но тут же в голове ее зародилась еще одна мысль, и она быстро спустилась по лестнице, спеша поделиться ею с Ником. Тот тем временем через замочную скважину наблюдал за обстановкой.

– Знаешь, это вообще не люди, – проговорил он, поворачивая к ней побледневшее лицо. – Даже похожего на людей ничего нет.

Марджи не обратила на его слова никакого внимания.

– Слушай, – сказала она, – мне кажется, мы могли бы забаррикадироваться на чердаке. – Дверь наверху, конечно, не такая прочная, как здесь, но там есть старый тяжелый комод и еще матрасы. Представь, что мы наглухо прибьем дверь гвоздями, потом завалим ее матрасами, а сверху придавим комодом. Уж туда-то они ни за что не проберутся, по крайней мере, некоторое время. Ведь рано или поздно кто-нибудь заметит этот костер, как ты думаешь?

– А что, можно попробовать, – кивнул Ник.

Они стали подниматься наверх; Ник при этом тяжело опирался на перила. А ведь в нормальных условиях подобная рана не меньше чем на неделю приковала бы его к постели. Всякий раз, когда он опирался на раненую ногу, у него возникало такое ощущение, словно кто-то с силой ударяет по ней кувалдой. Он понимал, что надо двигаться, иначе боль попросту парализует его; впрочем, подумал он, двигаться придется в любом случае, если хочешь остаться в живых.

Наконец они добрались до лестничной площадки. Ник подошел к комоду и попытался сдвинуть его с места. Марджи оказалась права – дерево было прочное, тяжелое. Дуб, скорее всего, или что-то в этом роде. Матрасы, как выяснилось, были двуспальные, и он только сейчас смекнул, почему они оказались здесь – внизу попросту не было подходящих для них кроватей. Дверь на чердак и в самом деле оказалась Довольно хлипкой, но, укрепленная комодом и матрасами, все же могла послужить неплохой защитой. В общем, попробовать явно стоило.

– Только одно мне не нравится во всей этой затее, – сказал Ник. – Ведь таким образом мы загоняем себя в тупик. Если они все же каким-то образом прорвутся наверх, единственное, что нам останется, это прыгать вниз через вот это окно. До земли футов пятнадцать, и я не уверен, что мне это окажется по силам. Внизу мы, по крайней мере, имели бы две двери и несколько окон.

– Но это и им облегчает действия, – возразила Марджи. – Ты только представь себе, как они все разом пойдут на прорыв, тогда как нас внутри только двое, чтобы остановить его. А они обязательно попытаются прорваться, это как пить дать.

– Пожалуй, – согласился он.

– Значит, у нас осталось только одно место, которое еще можно хоть как-то укрепить.

Ник подошел к окну и выглянул наружу.

– Боже Праведный, я отсюда ни за что не прыгну.

– Другого выхода у нас просто не остается, – заметила Марджи. – Разве что спасаться бегством.

Ник нахмурился. – Лаура не сможет бежать.

– К черту Лауру, – сказала, словно огрела его пощечиной, Марджи, и он на мгновение даже опешил от произошедшей в ней перемены. Неужели это была та самая девушка, которая боялась быстрой езды, а в кино предпочитала садиться на соседние с проходом места? Ведь из них двоих по-настоящему сильной всегда была Карла, тогда как Марджи постоянно нуждалась в защите. А может, они обе были, что называется, бой-бабы – сестры все же, как ни погляди, тогда как в данный момент именно он нуждался в защите.

– По правде сказать, – заметил Ник, – сейчас я тоже едва ли способен на длительные пробежки.

– Ник, если понадобится, ты сможешь.

Он задумался над ее фразой и покачал головой.

– Нет, мне бы этого не хотелось. А даже если и придется, куда бы мы побежали?

– В лес.

– Они знают этот лес, а мы не знаем.

– Ну, мы могли бы по крайней мере спрятаться в нем. А при необходимости разделились бы.

– Не нравится мне все это, – сказал Ник. – И этот вариант не нравится тоже. Они без труда смогут выкурить нас отсюда.

– То же самое может случиться, если мы останемся внизу.

– Да, но отсюда только один выход!

– Опя-ять ты за свое.

– Да, черт побери! Они могут в любой момент подпалить дом и стоять в ожидании, когда мы станем сигать вниз. Да-да, будут стоять и наблюдать, как мы начнем вдребезги разбивать себе зады о землю, после чего попросту подберут наши останки и отнесут своим ребятишкам, чтобы те забавлялись новыми папками. Внизу же мы, по крайней мере...

Снизу послышался вопль Лауры, и они опрометью кинулись к лестнице.

Оба одновременно услышали яростный стук в дверь, который поразил их подобно удару молнии, сменившемуся оглушительным громом. Нику казалось, что весь дом ходит ходуном; лестница чуть ли не выскальзывала у него из-под ног. Забыв про свою раненую ногу, он, все так же с револьвером в руке, кубарем скатился по ступеням; следом спешила Марджи.

Им показалось, что окружавшие их люди находятся буквально повсюду.

Кто-то пытался сокрушить – не исключено, что тем самым топором из сарая – заднюю дверь, тогда как другие наседали на окна спальни. Располагавшаяся непосредственно перед Ником дверь, казалось, готова была вот-вот рухнуть под натиском неведомой, но явно большой и мощной силы, причем сам он догадывался, кто именно наносил эти удары. Засов пока выдерживал, однако никто не взялся бы утверждать, сколько еще времени ему суждено выстоять.

Ко всему прочему кто-то пытался то ли ломом, то ли еще чем проделать отверстие в искусственной перегородке, закрывавшей одно из кухонных окон. Ага, – смекнул Ник, – скорее всего, это была кочерга, та самая, что незадолго до этого находилась в руках Дэна. У него за спиной слышался треск ломаемого дерева, тогда как задняя дверь постепенно подавалась под ударами топора. Разумеется, так она долго не простоит.

Несколько секунд он смущенно оглядывался по сторонам, пытаясь определить, имеется ли у них хоть какой-то иной способ обороняться, кроме как бежать по лестнице на чердак. Тем временем передняя дверь грохотала под натиском все той же сокрушающей силы, и Ник понимал, что через несколько минут и эта преграда окончательно падет. Когда же в толще задней двери также замелькала поблескивающая сталь лезвия топора, с него словно слетел последний остаток нерешительности.

– Хватай Лауру! – крикнул он, устремляясь к лестнице на чердак. – Быстрее!

На ходу он споткнулся о верхний порожек лестничной площадки, но все же устоял на ногах и, пригибаясь, устремился к матрасам и поспешно оттащил один из них в сторону, оставляя достаточно места, чтобы можно было закрыть дверь. Следующим настал черед комода. В общем-то, чтобы сдвинуть такую тяжесть, потребовалась бы сила как минимум двух человек, однако в Нике внезапно прорезалась небывалая, яростная мощь; боли он уже не чувствовал и лишь повторял про себя, что будь он проклят, если именно сейчас позволит этим гадам убить себя. Мышцы его тела напрягались и вздымались под кожей, тогда как массивные ножки комода хоть и нехотя, отчаянно царапая по грубому деревянное полу, но все же ползли в сторону. Ник подтащил его ко входу, также оставляя место лишь для того, чтобы можно было проникнуть внутрь. Если женщины почему-либо замешкаются, он попросту столкнет всю эту громаду вниз и проломит кому-нибудь из наступающих башку, а если повезет, то и пару. Подхватывая упавший на пол револьвер, он наконец заметил стоявшую у стены косу, схватил ее и кинулся на лестницу.

Марджи как раз тащила Лауру через гостиную, когда кухонная дверь наконец рухнула, с силой грохнулась на стол, и внутрь, падая на пол, ввалился лысый громила. Со всех сторон его окружали дети, которые первыми увидели девушек; пока лысый все еще поднимался на ноги, они с криком устремились к Марджи.

Ухватившись одновременно за руку и короткую стрижку Лауры, та что было сил тянула ее в сторону лестницы, однако продвигались они медленно, слишком медленно, и в какой-то момент нервы Марджи не выдержали.

– Шевелись! – закричала она на Лауру, увидев бегущих к ним детей. – Ну, двигайся, ты, сука!

Однако даже столь грубый окрик ничуть не убыстрил движений Лауры, которая лишь принялась осматривать широко раскрытыми от ужаса глазами окружавшее ее пространство. А затем, через какую-то долю секунды, дети сомкнулись вокруг них буквально со всех сторон, перегораживая им путь. Марджи слишком хорошо помнила, что они сотворили с Дэном и Ником, и потому со всей отчетливостью представила себе, как они волочат ее тело вниз по лестнице. Лысый также наконец встал на ноги и, вытянув вперед руки, пошел ей навстречу, тогда как через распахнутую дверь в помещение просачивались все новые дети – с ножами в руках, ухмыляющиеся, по-звериному подвывающие и снова щерящиеся. Коротко вскрикнув, она бросила Лауру и со всех ног устремилась к лестнице.

Ну так подыхай, толстозадая сука, – подумала она, – а я из-за тебя не хочу умирать. Боже, помоги мне...

Неожиданно у Марджи подвернулась нога, и она всем телом грохнулась на лестницу. И в тот же миг крохотные, увенчанные острыми ноготками пальцы вцепились в ее лодыжки. Ей удалось на мгновение вырваться, и в то же мгновение у нее над головой грохнул оглушительный выстрел – Марджи увидела, как наседавший на нее томила вдруг запнулся и, выкатив глаза, схватился за кисть руки, точнее, бывшую кисть, ибо на сей раз Нику повезло и он напрочь отсек ее выстрелом из «магнума». В следующий миг Марджи почувствовала, как он с силой тащит ее наверх, к чердаку.

Громила отшатнулся назад и, споткнувшись о порог, завалился в кухню; из обрубленной руки во все стороны брызгала кровь, тогда как сам он судорожно вертел ею над головой. Затем он снова опустился на колени и, чтобы окончательно не свалиться на пол, ухватился здоровой рукой за край стола. Кровь уже образовала на полу небольшую лужицу, которая стала медленно стекать в угол комнаты.

Дети же тем временем гурьбой поднимались по лестнице. С того места, где она лежала у края лестничной площадки, Марджи слышала, как Ник колотит пустым револьвером по стене, и тут же смекнула, что он все еще находится в дверном проеме.

Нет! – Подумала она. – Уходи, уходи внутрь! Вслух она этого выговорить так и не смогла. Подняв взгляд, Марджи увидела, как Ник, действительно стоявший в дверях, вдруг взмахнул косой, и в ту же секунду ее оросил взмывший ввысь кровавый дождь, вслед за чем голова одного из детей стала гротескно заваливаться на сторону и падать с плеч.

Марджи услышала их разгневанные и одновременно удивлённые крики, а потом увидела, как маленькие дьяволята столпились рядом с обезглавленным и падающим на лестницу телом мальчика. И тут же послышался крик Лауры – крик погибающего, можно сказать, уже погибшего человека. И вот Ник уже подхватил Марджи под руки и, бросив на пол окровавленную косу, втащил внутрь помещения чердака, после чего яростно задернул задвижку, а сверху стал наваливать матрасы. Марджи заставила себя подняться на ноги и принялась помогать ему передвигать комод, чтобы еще больше укрепить ведущую на чердак дверь.

Наконец-то вокруг нее образовалось безопасное пространство, хотя снизу по-прежнему непрерывно доносились их ожесточенные стуки в дверь.

Стоя у основания лестницы, Лаура с изумлением смотрела на странный округлый предмет, который, катился навстречу ей, чуть подскакивая на ступенях. Со стороны он мог показаться ее собственным, почти зеркальным отражением – распахнутый рот, дикий взгляд, губы, окруженные коркой крови и пены. Глядя на все это, она погрузилась в спасительное забытье, изредка прерываемое ее отрывистыми, отдаленными воплями, которые, однако, отнюдь не казались ей чем-то реальным и, тем более, угрожающим. Она уже не узнавала интерьера окружавшей ее гостиной; никогда ранее ей не приходилось видеть и эту лестницу, и этих маленьких людей которые с криками неслись мимо нее вверх по лестнице, а потом достигнув верха, принялись с силой барабанить по двери. Она оказалась наедине с группой незнакомцев, которые как будто участвовали в непонятной ей гонке за каким-то объектом, также кстати сказать, ей совершенно неведомым, ибо там, за дверью, в чем у нее не оставалось никаких сомнений, ничего и никого не было. Она и сама не смогла бы сказать, откуда ей это известно – просто знала это, и все. Но ведь там и в самом деле лежали лишь старые журналы, какие-то газеты, а во всем остальном это был всего лишь грязный и пыльный чердак.

Так что же, весь этот странный кровавый поток, который захлестнул сейчас весь дом, был лишен какого-либо смысла и лишь сопровождал их поспешное продвижение наверх, к чердаку, чтобы, вырвавшись оттуда через крохотное оконце, обрушиться сверху на землю, подобно воде, вырывающейся из края садового шланга?

Лаура засмеялась. Чем-то это напомнило ей старую игру, которой они забавлялись еще в средней школе. Они называли ее «китайской пожаркой»: когда машина останавливалась на красный сигнал светофора, они распахивали дверь, выскакивали наружу, и прежде, чем успеет зажечься зеленый, обегали вокруг машины минимум раз, а если получится, то и два, после чего снова забирались внутрь через ту же самую дверь, через которую прежде вылезали. Вот и сейчас она видела, как какие-то незнакомые ей люди вбегали через пролом в кухонной двери, устремляясь затем в гостиную, а оттуда вверх по лестнице, на чердак, и при этом ярким, разноцветным потоком струясь по всему дому и возвращаясь назад, подобно маленьким черным тигренкам Самбо, которые вдруг превращались в масло. Вот и они скоро перестанут быть людьми и превратятся всего лишь в стремительно летящий, багровый, струящийся по всему дому поток, тогда как сама она так и будет стоять у его берегов, пребывая в полной безопасности и дикими глазами наблюдая за происходящим, поскольку хотя все это и являлось всего лишь сном, являлось также и чудом, смешным, но в большей степени всего лишь забавным – ну в самом деле, не чудно ли то, что люди превратились в реку, наполненную какой-то яркой жидкостью, отчего сами они вовсе перестали походить на людей?

Она села на пол рядом со своим зеркальным отражением и осторожно дотронулась пальцем до его глаз; и в тот самый момент, когда веки отражения сомкнулись, ее собственные ресницы чуть дрогнули и опустились. Она мысленно представила себе, как сидит у основания лестницы; и, несмотря на окружающую темноту, отчетливо видит мелькающие вокруг черные тени.

Скорость летящего потока стала ослабевать, и она уже начала было подумывать о том, чтобы рискнуть и, переступив через него, войти внутрь круга. Правда, сейчас это уже не казалось ей столь же волнующим событием, как несколько секунд назад, когда поток... да, исторгался, как если бы вокруг нее бушевала гроза или вдруг началось наводнение, и все же ей казалось, что будет все же приятно войти внутрь этого круга; вот, сейчас она ощутит его прохладное и освежающее прикосновение, и ей будет совсем не так страшно, как тогда, когда поток бушевал столь неистово. А что, и в самом деле стоит попытаться.

Она опустила левую руку, намереваясь дотронуться до этого потока. Интересно, а эти живые существа – это ведь были рыбы, не так ли? – смогут они укусить ее? Скорее всего нет, – подумала Лаура и скользнула рукой внутрь его. Как странно, – пронеслось в ее голове, – вовсе не прохладно, а даже тепло, и как приятно это прикосновение вязкой влаги к ее сухим, потрескавшимся губам. Она сделала глубокий вдох и открыла глаза.

У нее на коленях лежала голова ребенка, повернутая лицом вверх.

Только сейчас она поняла, что это действительно голова ребенка, поскольку глаза зеркального отражения были бы открыты, точно так же, как и ее собственные. Лаура пристально всматривалась в это лицо, желая лишний раз убедиться в своей правоте. А потом вдруг заплакала. Поток куда-то исчез, и на его месте – на лестнице – оказалось лишь какое-то завывающее столпотворение, да еще разве что сохранившийся у нее на губах солоноватый привкус потока. Она подтянула голову ребенка ближе к груди, совершенно не ощущая размеренную капель темной крови, которая, растекаясь по ее рубашке, стекала ей на живот, словно гной из застарелой раны...

Теперь между ней и открытой передней дверью стояли лишь две маленькие, одетые в какие-то лохмотья и молча взиравшие на нее девочки. Даже сейчас у нее не возникло и мысли вдруг вскочить и побежать, покинуть этот дом – ведь в этом не было никакой нужды. Она лишь снова сомкнула веки и, когда девочки стали медленно приближаться к ней, принялась подсчитывать плавающих рыбешек.

А тем временем на лестнице двое мужчин пытались сокрушить заслон довольно-таки тонкой двери, ведущей на чердак. Снизу до них доносились стоны громилы, над рукой которого возились женщины, пытавшиеся остановить поток крови. Рядом, почти вплотную с ними, суетились дети, которым хотелось первыми прорваться наверх. Тощий просунул в образовавшийся разлом руку, отдернул задвижку и надавил – дверь даже не шелохнулась. Он разгневанно глянул на брата. Оттолкнув детей в сторону, оба спустились на несколько шагов вниз и с разбега разом кинулись на дверь – тот, что был в красной рубахе, метил ближе к дверной ручке. Увидев, что дверь подалась на пару дюймов, оба довольно ухмыльнулись, после чего снова отошли, чтобы предпринять очередную попытку.

Внутри, на чердаке, Ник матерился и изо всех сил пытался задвинуть комод на прежнее место. Он злился на себя за то, что они столько времени потратили впустую, тогда как вполне можно было спуститься за гвоздями и молотком и накрепко заколотить дверь. Что и говорить, это было его упущение. Сейчас же он слышал, как они колотят по дверной панели, и прикинул, что даже навалившись телами на комод, они с Марджи едва ли смогут сдерживать натиск более нескольких минут. Значит, придется прыгать.

Ник прикидывал про себя, всели из тех людей, что копошились внизу, собрались в доме. А вдруг некоторые остались снаружи и поджидают их появления? Прямо под окнами? Раздался очередной громовой удар по двери, и комод снова сдвинулся на пару дюймов.

– Так дело не пойдет, – сказал он.

Марджи кивнула. Она стояла так близко от него, что он чувствовал запах ее пота и ощущал щекой горячее дыхание. На секунду выглянув в окно, он сказал:

– Ты первая.

Марджи посмотрела на него, раскрасневшаяся и испуганная.

– Но как же я...

– Крыша как раз у тебя над головой и выступает вперед примерно на фут. Дотянись до нее руками, как следует уцепись, вытяни вниз ноги и падай – просто падай вниз, тихо и спокойно. Если попробуешь как-то иначе, непременно сломаешь себе шею. Не разжимай рук, пока не перестанешь раскачиваться, покуда твои ноги не окажутся параллельно стене дома. Падая, постарайся чуточку согнуть ноги в коленях, чтобы смягчить приземление.

Он заметил, как по лицу Марджи проскользнуло выражение полной безнадежности, даже обреченности. Оставалась, правда, еще одна возможность, но о ней он не решался даже упоминать, поскольку понимал, что для этого у нее явно не хватит сил. Он оставлял ее для себя, как говорится, на всякий случай, если сорвется первый вариант.

– Марджи, – сказал он. – Придется прыгать. Ты только не бойся. У тебя получится, уверяю, все будет как надо. Мне кажется, что сейчас все они собрались в доме. Как только окажешься снаружи, тут же беги в сторону леса и дожидайся меня. Постарайся, чтобы тебя не заметили, а потом постарайся найти меня. Если не получится, если со мной что-то случится, беги со всех ног. А сейчас не забудь самое главное: когда будешь падать, держи колени чуть согнутыми. Поломанные ноги нам никак не нужны.

Он слегка улыбнулся ей. Ну вот, это уже лучше.

– Поторопись, – сказал Ник.

Марджи отошла от комода, и тут же снаружи раздался очередной оглушительный удар по двери.

– Да, и вот еще что... – сказал он.

Марджи обернулась, и он увидел, что в глазах девушки застыли слезы. Только сейчас до него дошло, что именно надо было сказать ей, давно уже следовало. – Кроме тебя у меня теперь никого не осталось. И я тебя чертовски люблю. Всегда любил. Тебя и Карлу, вас обеих. Постарайся, чтобы с тобой ничего не случилось.

Ник почувствовал, как ее губы скользнули по его губам, и уже через секунду она оказалась у окна.

Он увидел, как Марджи сначала высунула наружу голову, потом правую руку, левую, и принялась нащупывать ею край крыши. Ему было видно, как напряглись ее тоненькие плечи, когда она стала дюйм за дюймом вытягивать себя наружу – сначала скользнув по оконной раме ягодицами, затем бедрами, и наконец, замирая от страха, икрами. И вот вся она оказалась за окном, опершись сначала одной ногой о край подоконника, потом обеими. В таком положении она застыла на короткое мгновение, а потом стала смещать центр тяжести со всей ступни на одни лишь мыски, медленно и осторожно подступая к краю подоконника, покуда не оказалась вся за его пределами, всем телом вытянувшись вдоль стены дома.

Нику удалось выдавить из себя невеселую улыбку. А что, следовало признать, что пока все ее действия были достаточно разумными и хладнокровными. Что и говорить, смекалистая оказалась девчонка, и если кому-то из них и суждено было спастись, то этим человеком, скорее всего, должна была стать именно она.

Он услышал ее судорожный вздох, когда тело качнулось от окна и, напрягши руки, зависло над пустотой, потом пару секунд помаячило в воздухе и вслед за этим неожиданно исчезло.

Марджи казалось, что она падала целую вечность. Ей хотелось сделать вдох и не получалось, словно она забыла, как это делается. Легкие словно стремились вытолкнуть из себя воздух, хотя она всячески заставляла их, напротив, вогнать его внутрь. Падая, она чувствовала, что делает это как-то не так, что не полностью добилась вертикального положения. Непроизвольно и как-то натужно перед глазами замаячили всевозможные образы.

Падение на спину – жуткий шлепок, с хрустом. Падение лицом вниз – руки нелепо, беспомощно вытягиваются вперед и в стороны. Падение головой вниз, на щебеночное покрытие, которого, о чем она прекрасно знала, там не было и в помине – в итоге мучительная, захлебывающаяся в собственной крови агония.

Дом становился все ближе и ближе, и ей казалось, что именно он падает на нее, а не она приближается к земле, и что через несколько мгновений он окончательно завалится и подомнет ее под своими обломками. И вот она увидела, как какие-то грязные, неряшливо одетые дети стоят над ее исковерканным, покореженным телом. А достаточно ли она согнула колени, о чем предупреждал ее Ник? Трудно сказать. У Марджи было такое ощущение, что стоит ей совершить хотя бы малейшее движение, как тут же нарушится тот шаткий баланс, который она доселе сохраняла, и ее голова тут же грохнется о твердь земли. Она помнила, что, едва отпустив край крыши, тут же подогнула ноги, а потому надеялась лишь на удачу, что все так и получится. В ее воображении снова возникла фигура Ника, которая летит следом за ней и падает в кучу окровавленной плоти, которая некогда была ее собственным телом. Все это она увидела в какую-то долю секунды до того, как действительно рухнула на землю.

Она тут же почувствовала, как судорожно прогнулись лодыжки, ощутила резкую, пронзительную боль в бедрах и коленях, о которые с силой ударился подбородок, вслед за чем откуда-то из глубины рта потекла кровь. И вот неожиданный, мощный удар ягодицами обо что-то твердое, тогда как легкие с натужным хрустом словно выплеснули наружу все свое содержимое, оставив ей лишь возможность хватать ртом воздух, и перед глазами на фоне непроглядной, похожей на плотный экран темени, заплясал хоровод крохотных огоньков. Марджи почувствовала, как где-то в глубине головы зарождается чудовищная, боль, однако, несмотря на это, понимала, что все же достигла земли, что все еще жива и даже ничего себе не сломала. И в тот же миг в груди ее всколыхнулась волна небывалого восторга.

Но как только взгляд ее начал различать давно знакомые предметы, вокруг снова замельтешили все те же детские фигуры.

Ник увидел их на несколько секунд раньше, к тому времени уже цепляясь руками за край крыши. Именно в ней теперь заключалось его спасение. Самым трудным было вылезти в окно – на какое-то ужасное мгновение ему вдруг показалось, что правое плечо так никогда и не сможет протиснуться наружу. Он плотно, что было сил прижал локоть к животу и остервенело рванулся плечом вперед; каким-то образом ему удалось нащупать наиболее широкий участок оконного проема, в который проскользнуло и остальное тело. Раненая нога отдавала ноющей болью, пульсировавшей в такт бешеному сердцебиению. Стараясь не обращать на нее внимания, он нащупал руками край крыши, слегка подтянулся и вскоре почувствовал под ногами твердь подоконника, после чего через голову закинул их на крышу – слава Богу, что за плечами были занятия гимнастикой в Вестсайдском университете. Как бы то ни было, но ему удалось сделать это, хотя еще полгода назад молитва даже не понадобилась бы. Откуда-то снизу послышался треск дерева и грохот падающего на пол комода: преграда по пути на чердак оказалась сломлена. Распластавшись по поверхности крыши, Ник заглянул вниз.

Марджи, судя по всему, не пострадала и в данный момент стояла и оглядывалась в поисках пути к бегству. Ник сразу смекнул, что такового у нее не было – девушку со всех сторон окружали дети, потрясавшие длинными палками и ножами. В животе у Ника словно образовалась пустота. Он увидел, как один из мужчин выглянул из окна, посмотрел вниз и тут же скрылся внутри дома. Вслед за этим послышался топот бегущих по лестнице ног.

Вскоре все они оказались внизу – с детьми, тем самым громилой с оторванной левой кистью и двумя женщинами. Лаура оказалась между ними, и Ник искренне удивился тому, что она все еще жива. А что, – пронеслось у него в голове, – может, не все еще потеряно? Может, они и в самом деле не убьют их, а сам он еще успеет что-то сделать?

Он увидел, как глаза Марджи метнулись вверх, и, рискуя быть обнаруженным, махнул ей. Ему хотелось подать ей знак, показать, что он все еще жив, и, если такое было еще возможно, хоть как-то приободрить ее. Заметив ее легкий кивок, он снова перевел взгляд вниз. Если бы только ей удалось сохранить голову на плечах, а уж он-то обязательно попытается спасти ее. Чуть отодвинувшись назад, в темноту, Ник затаился и стал ждать.

Судя по всему, нападавшие были убеждены в том, что ему удалось ускользнуть от них. Поначалу было много совершенно неразборчивых криков и ругани, после чего двое мужчин – двое целых мужчин, что он отметил к своему явному удовольствию – медленно двинулись в сторону зарослей кустарника. Он слышал, как они то бегали из стороны в сторону, то останавливались, явно прислушиваясь, то снова переходили на бег, громко шелестя ветками кустов. Ник невольно порадовался тому, что в данный момент его там не было, поскольку сразу заметил, что эти люди чувствовали себя в лесу как дома.

Остальные между тем поджидали их возвращения, хотя через некоторое время из леса вернулся лишь один из преследователей – тот самый тщедушный мужичонка с чахлой бородой. Ник догадался, что второй, «красный», остался в лесу, пытаясь найти его. Между тем Лаура, опустившись на колени, пребывала в ступорозном состоянии; тощий рывком поставил ее на ноги, повернул к себе спиной и толкнул обеих девушек в сторону горевшего на холме костра. Пожалуй, для одной ночи с них достаточно, – подумал он. – Они возвращаются домой. Ну что ж, это мне только на руку.

Ник понимал, что теперь все зависит только от него одного, и буквально ощутил внезапно свалившееся на плечи бремя ответственности. И все же на протяжении нескольких минут он совершенно не представлял себе, что делать дальше. Без машин и телефона они пребывали в полнейшей изоляции, а к тому моменту, когда ему удастся отыскать еще один дом, Марджи и Лаура, скорее всего, будут уже мертвы. Сколько же пройдет времени, пока они не надумают убить их? – подумал Ник. – Скольким временем я располагаю?

Ответа на свой вопрос он так и не нашел и лишь почувствовал, как все больше погружается в пучину отчаяния и самобичевания. Эти люди напали и едва было не лишили его жизни, точно так же, как сейчас они захватили и угрожали жизням двух женщин, которых он любил. Еще одна, которую он любил больше всех, уже лежала мертвая, причем прежде, чем умереть, пережила жуткие мучения. Он не мог позволить, чтобы то же самое случилось также и с Марджи. Словно охваченный странным изумлением, он вспомнил, как стоял тогда на ступенях ведущей на чердак лестницы, и к нему как-то разом, неожиданно, пришло осознание того, что именно он сделает. Резким движением насадив очки на переносицу. Ник замер, выжидая удобного момента.

Сейчас все его чувства были до предела обострены. Наблюдая за тем, как дикари медленно бредут в сторону костра, Ник почти не шевелился – разве что на самую малость повернул голову, чтобы проследить за их продвижением вверх по склону холма, и определить, куда именно они двигаются. Он услышал, как пронзительно закричала Марджи, проходя мимо обугленного трупа своей сестры, а потом все стихло.

Когда процессия почти скрылась из виду, он медленно перекинул тело через карниз с противоположной от них стороны дома, и, нащупав ногами алюминиевую водосточную трубу, бесшумно опустился на землю, стараясь что было сил не выдать голосом адскую боль в ноге, молнией взметнувшуюся от бедра аж к самой щеке. Ожидая в любой момент появления «красного», Ник стал подбираться ко входу в дом; пока все было тихо и относительно безопасно. Он проник внутрь.

И тут же принялся взглядом обшаривать захламленное пришельцами помещение в поисках револьвера, моля Господа лишь о том, чтобы они оставили его в доме. Револьвер значил для него сейчас в буквальном смысле все. Он отыскал его на полу в гостиной, рядом с лестницей на чердак, и вспомнил, как в сердцах швырнул бесполезное оружие в одну из нападающих женщин, матерясь и проклиная судьбу за то, что рассыпал патроны по дну багажника. Впрочем, у механизмов была одна положительная сторона – их почти всегда можно было завести снова.

Ник потянул на себя затвор и проверил спусковой крючок – вроде бы от удара ничего не сломалось, все работает. Сунув револьвер за пояс, Ник неслышно направился в сторону кухни, и, стараясь действовать максимально бесшумно, принялся один за другим выдвигать ящики столов в поисках карманного фонаря. Наконец отыскал его – луч оказался слабым, но все же это было лучше, чем ничего. Оставив ящики в открытом положении, он на цыпочках двинулся в сторону двери и, дойдя до нее, огляделся. Вроде бы, все спокойно.

Направляясь к машине, Ник извлек из кармана связку ключей и выбрал нужный ему – от багажника. Быстро откинув его крышку, опустил фонарь глубоко внутрь, стараясь, чтобы наружу не вырвался ни единый проблеск света. Собрав с дна все остававшиеся патроны, он выключил фонарик и вернулся назад к дому, держась спасительной тени его стен; там же заполнил все ячейки барабана патронами, а оставшиеся положил в карман, сунув в другой ключи от машины.

Ник решил обойти костер, двигаясь по широкой дуге и держась наиболее густой тени. Еще днем он заметил, что в сторону ручья тянется узкая тропинка, и предположил, что дикари, скорее всего, двинулись именно по ней, по крайней мере, в начале своего пути. Он также смекнул, что с полубессознательной Лаурой на руках они едва ли смогут передвигаться достаточно быстро. Ну что ж, Лаура, спасибо тебе хотя бы за это, – подумал Ник.

Насколько он мог припомнить, сейчас у них оставалось семеро детей, две женщины и трое мужчин, один из которых держался где-то сзади, в лесу, а еще один был серьезно ранен – лишился руки и, судя по лужам на полу гостиной, нескольких кварт крови. В принципе, если действовать достаточно быстро, и при некотором элементе везения, он мог бы вывести из строя обоих мужчин, женщин и пару подростков. Правда, для этого нужно будет сделать так, чтобы каждый выстрел попал в цель, после чего – при условии, что «красный» не подкрадется к нему сзади – можно будет перезарядить револьвер.

В какой-то момент Ник пожалел о том, что не прихватил из сарая топор или, по крайней мере, кочергу, но тут же вспомнил, что топора там уже нет. Они взяли его с собой; они вообще взяли абсолютно все, оставив ему лишь это – ладонь скользнула на рукоятку торчавшего из-за пояса револьвера. Что и говорить, даже с остающимися пятерыми сопляками придется основательно повозиться, однако, если судьба и дальше будет на его стороне, а сам он не станет мешкать, то по очереди разделается со всеми. Именно это он и намеревался сделать.

Первый убитый будет в отместку за Карлу. Вытащив из-за пояса револьвер, Ник, практически невидимый и укутанный прохладным покрывалом темноты, стал углубляться в лес.

03.30.

Патрульный полиции штата Дэйл Уиллис вылез из машины, широко расставил свои длинные ноги, оперся задом о дверцу и закурил. Ему просто надоело сидеть в машине, вот и все. Что бы здесь ни происходило, сейчас со всем этим было уже покончено – по крайней мере, именно так все выглядело, – и вскоре должны были подъехать Питерс с Сэмом Ширингом. Но Боже ж ты мой, ну и вид был у этого местечка! Причем, судя по всему, случилось все это относительно недавно. В общем, он предпочитал находиться снаружи машины – так оно все же как-то надежнее.

Взять хотя бы ту тушу, что висела над костром. Трудно было поверить в то, что когда-то она являлась человеческим телом. Разумеется, в этом у него не было никаких сомнений, однако от осознания данного факта легче как-то не становилось. Некоторые же вещи, казалось, и вовсе находились за рамками нормального человеческого восприятия. Смерть всегда есть смерть, даже такая.

Смерть и налоги, – вспомнил он слова одного из наставников в полицейской школе, который день за днем вдалбливал в их головы сентенции насчет неизбежности смерти и налогов. И все же ни в какой школе их не учили тому, от чего – как в данном случае – можно было запросто получить заворот кишок.

По крайней мере, ясно одно, – подумал Уиллис. – Про такие вещи ни в какой школе не учат. Он снова глянул в сторону кострища.

А ну-ка девочка, распали огонек моей души. Ну надо же, срань Господня.

Первое, на что он обратил внимание, был курившийся над холмом дымок. Потом заметил горящие фары машины и дом, светящийся изнутри как рождественская елка. А потом увидел и все остальное. И самое главное, опоздал-то он, судя по всему, на какие-то полчаса, не более того. Да, ну и события здесь разворачивались, нечего сказать. И кто бы ни был повинен в случившемся, ему никак не хотелось бы повстречаться с этими парнями в темном переулке, это уж точно.

Уиллису не раз доводилось видеть трупы – на шоссе они встречались сплошь и рядом. Обгоревшие, раздавленные. Черт, однажды даже видел парня, которому засохший сук дерева пропорол лобовое стекло машины и вонзился прямо посередине лба. И все же даже самый поверхностный осмотр этого места показался ему чем-то вроде экскурсии в ад. Взять хотя бы тот обугленный кошмар над костром. Или парень, все внутренности которого были разбросаны по окружавшей его траве. Или еще один, тот, что лежал на кровати с рассеченным, зияющим горлом. И чей-то оторванный кулак до сих пор валяется в углу...

А эти дети. Голова одного лежала футах в пятнадцати от тела; другой – снаружи, вообще без головы. Похоже на то, что там поработала крупнокалиберная пуля. Или взять женщину, если, конечно, тот выпотрошенный и смердящий, что твой пустой пакет из-под молока недельной давности, каркас вообще можно было назвать женщиной. Уиллис покачал головой. Все это скорее напоминало самое настоящее поле битвы. Нет, здесь определенно кое-кто окончательно свихнулся, вроде той шлюхи, что решила поселиться в Ватикане.

А ведь он еще мальчишкой знал этот дом. Да старый Парке в гробу бы трижды перевернулся, если бы узнал, что подобное произошло не где-нибудь в большом городе, ну, там в Нью-Йорке, например, а на его собственной земле. Слава Богу, что старик уж десять лет как лежит в земле сырой. Что и говорить, твердых моральных принципов был дед, и своих Джо и Ханну тоже воспитывал в том же духе, в котором растил его собственный отец. Ни ругнись, ни выпей, ни оплеуху жене не отвесь.

Правда, самой Ханне случалось все же получить пощечину от того типа, за которого она потом вышла замуж – Бейли, что ли его звали? – хотя сама никогда не давала ему сдачи. Да старик просто пришиб бы ее, если бы она осмелилась на нечто подобное. А потом у Ханны и Фила Бейли появились дети, которые поселились в Портленде, а в эти места даже и не наведывались, разве что при случае сдавали дом кому-нибудь, да и то, если желание было. И вот сейчас у Уиллиса почему-то возникло такое чувство, будто именно все это и привело к тому, что случилось, ко всем этим смертям и резне. Новое поколение. На протяжении жизни трех поколений находиться в этих местах было безопаснее, чем выпить бутылку пепси-колы, и никто себе ничего такого не позволял – ну, разве что несколько парней, у которых водились большие деньги.

Он отшвырнул окурок и достал новую сигарету.

Вскоре между деревьями заметались лучи фар и Уиллис расслышал грохот тяжелого «крайслера» Питерса, катившего по старой и разбитой грунтовке. Ну что ж, поломает здесь шеф голову, это уж точно, – подумал он. Впрочем, надо создать видимость какой-то работы.

Он подошел к открытому багажнику «доджа» и посветил внутрь карманным фонариком. Смотреть смотри, но ничего не трогай, – сказал он себе. – Хоть пальцем до чего-нибудь дотронешься, и Питерс потом тебе за это уши отрежет.

Когда машина Питерса подъехала к обочине, Уиллис поднял взгляд, посветил себе под ноги фонариком и пошел навстречу. За рулем сидел Сэм Ширинг; вид у парня был основательно помятый. А все же интересно, откуда у самого-то Питерса берется вся эта бездна энергии? С такой массой того и гляди удар хватит – кстати, все знали, что однажды подобное уже случилось, к счастью, правда, несильно, – но старый хрыч все никак не унимался. Ну что ж, ему виднее.

Уиллис улыбнулся.

– Крутая ночка выдалась, Джордж, – произнес он. – Ох крутая. Ты только взгляни, что здесь произошло!

Питерс вылез из машины.

– Что здесь у тебя стряслось, Дэйл?

Уиллис пристально вгляделся в лицо шефа. Ну что ж, выглядит довольно неплохо, нет, и в самом деле ничего. А ведь наверняка его самого тоже с постели подняли.

– Не дом, а сплошное кладбище. Повсюду трупы, – сказал он.

– Что за трупы?

– Хотел бы и я это знать, Джордж. Один над костром висит – шашлык из него хотели приготовить, что ли, черт бы их побрал. Картинка, скажу я тебе, не приведи Господь во сне такое увидеть.

– Дети?

– Кажется, они. Как мне представляется, мы все же наткнулись на следы тех самых детей, которых ты искал. Да куда там, точно они.

Они направились к дому; первым, размашисто шагая, шел Уиллис. Питерс остановился перед черным «доджем» и огляделся. Да, это были определенно те самые дети. У одного от головы почти ничего не осталось, у другого голова – а может, это была девчонка? – почти отделилась от туловища.

– Боже Правый... – только и смог вымолвить он.

– Внутри тоже кое-что имеется, – заметил Уиллис.

Питерс посмотрел на Ширинга, который, казалось, окончательно очухался ото сна, хотя лучше ему от этого отнюдь не стало.

– Сэм, – сказал он, – вызови сюда еще несколько машин. И коронера тоже пригласи. Уиллис, живой кто-нибудь остался?

Вопрос этот он задал так, ради проформы, поскольку сам прекрасно знал, какой последует ответ.

– Ни души. Хотя не исключено, что скорая все же понадобится.

– Это еще почему?

– Похоже на то, что кто-то ушел отсюда без одной руки. Не знаю, где сам этот парень, но кисть его валяется на полу. Кулачок, скажу я тебе, солидный.

– О'кей. Сэм, скорую тоже вызови. И скажи, чтобы парни в участке выяснили, кто сдавал этот дом и кто снимал его. Сколько всего людей здесь жило, их имена, описание внешности. Да, свяжись с патрульной службой – одна из этих машин, судя по номерам, взята напрокат. Выясни, кто ее арендовал и когда. И учти, что все эти сведения мне нужны еще вчера, понял?

– Понял, – мрачно кивнул Ширинг.

– Ну, пошли посмотрим, – сказал Питерс Уиллису, и они ступили через порог.

Через двадцать минут с осмотром было покончено. Питерс увидел все, что хотел увидеть, и Уиллис повел его на холм, к дымящемуся кострищу.

Что до Питерса, то для него вид нанизанных на жердь человеческих останков оказался похлеще всего остального вместе взятого. Он вообще плохо реагировал на обгорелые раны, и то, что предстало перед его взором сейчас, превосходило все, что ему доводилось видеть когда-либо раньше. Это оказалась отнюдь не обуглившаяся рана – это, как справедливо заметил Уиллис, был самый настоящий шашлык. Повсюду перед входом в дом и вокруг него валялись разбросанные кости и обкусанные куски мяса, тогда как сейчас ему представилась возможность увидеть то, кому все они когда-то принадлежали. Определенно, шашлык, причем сразу и не скажешь, мужчина это был или женщина. Впрочем, достаточно было уже того, что явно человек. Судя по всему, самые жуткие фрагменты рассказов старого Доннера и миссис Уэйнстайн и в самом деле находили свое подтверждение. Поначалу он еще подумывал о том, что старик попросту слишком уж дал волю собственному воображению и напридумывал монстров и привидений там, где на самом деле были всего лишь безумцы и идиоты, так, самое банальное человеческое зло. Сейчас же он начал подозревать, что серьезно недооценил этих людей.

Теперь он определенно знал две вещи, которые еще двадцать четыре часа назад оставались ему совершенно неведомыми, причем от первой ему стало плохо, а вторая его основательно испугала. Первая заключалась в том, что они убивали и пожирали свои жертвы, а вторая – что у них в стае были и взрослые.

Валявшаяся на полу кисть явно принадлежала белому мужчине, причем отличавшемуся поистине громадными размерами. Рука была грязная, можно сказать, трудовая: обильно поцарапанная с тыльной стороны и с основательно задубевшей ладонью. Она не принадлежала ни одной из обнаруженных жертв – и у лежавшего на кровати мужчины с рассеченным горлом, и у того, кого нашли перед домом, руки были гладкие, почти нежные. Типично городские руки. Эта же давно привыкла иметь дело с деревом, землей и камнями. Кстати сказать, как и у женщины. И – Боже Правый! – даже у детей.

Питерс наблюдал за тем, как Уиллис заливал из фляги последние дымящиеся в костре головешки. Останки нанизанного на вертел обугленного тела они решили не трогать – пусть фотограф снимет во всех ракурсах. Этой ночью – подумал Питерс, – фотографу вообще работы хватит.

– Уиллис, как далеко отсюда до океанского берега? – спросил он.

– Пожалуй, мили две. Насколько я помню, отсюда туда ведут две тропы. Вот эта, которая тянется вдоль ручья, а чуть ниже по течению начинается еще одна, которая выводит прямо к береговой линии. Ребятами мы часто ими пользовались, когда ходили туда, чтобы порыбачить после прибоя. Правда, никогда толком ничего не ловили.

– А какие-нибудь пещеры, или что-то в этом роде, там есть?

– Сейчас прямо так и не припомнишь. Возможно, и есть кое-где.

Со своего места на вершине холма Питерс заметил промелькнувший в отдалении свет автомобильных фар. Долго же они сюда добирались. Он увидел, как к нему бежит Ширинг. Вечно он всюду бегает, – подумал Питерс. – Впрочем, отчасти я сам тому виной. Хотя, если разобраться, вся эта беготня только помогает ему поддерживать хорошую фигуру.

Он немного завидовал молодости и силе Ширинга.

– Кажется, удалось узнать то, что нас интересовало, – проговорил помощник.

– Что именно?

– В участке выяснили, что дом был снят через агентство «Кинг Риэлти». Мы разбудили миссис Кинг, и она сообщила, что ее клиенткой была некая мисс Карла Спенсер из Нью-Йорка. Кроме нее в договоре никто не значится. Никаких мужчин. Но миссис Кинг сказала, что, по словам мисс Спенсер, у нее есть сестра и та вроде бы собиралась однажды наведаться к ней в гости. Правда, она не уточнила, когда именно собиралась приехать эта сестра.

– Черт, – буркнул Питерс, – именно этого я и опасался.

– Чего именно? – уточнил Ширинг.

– На одной машине нью-йоркский номер, на другой – номер местной компании по прокату. Всего у нас три жертвы, включая ту, что на костре. Двое из них мужчины. Эта – тоже, возможно, мужчина, а может, и женщина. Предположим, что это женщина. Ну, парни, и что из этого следует?

– Из этого следует, что осталась еще одна женщина, – вставил Ширинг и заглянул в свои записи. – Номер на взятом на прокат «пинто» зарегистрирован на имя мисс Карлы Спенсер, Нью-Йорк, значит, черный «додж» принадлежал гостям. Возможно, сестре или одному из ее двух приятелей-мужчин. Следовательно, где-то поблизости бродит еще одна женщина. Возможно, сама Карла спенсер, возможно – ее сестра.

– Значит, у нас имеется еще одна потенциальная жертва, – заметил Уиллис. – Кто-то, за кем они сейчас гоняются. Черт бы все это побрал!

– Вот именно, – кивнул Питерс. – По меньшей мере одна. А так их могло быть и с полдюжины. Как только коронер с подмогой взберутся на холм, надо будет внимательно обследовать дом на предмет идентификации следов. Это может натолкнуть нас на какие-то мысли.

Он заметил, как лучи фар сделали поворот. Определенно, это они. Чуть нахмурившись, Питерс вздохнул – это был вздох грузного человека, вздох с присвистом.

– Проблема заключается в том, – произнес он, – что мы до сих пор не знаем, сколько вообще этих сукиных сынов бродит по округе. Я понимаю, что в любом случае на них придется объявлять охоту, однако мне до сих пор неизвестно, кого я встречу, утку или гору динамита. – Он на секунду задумался, глядя на приближающиеся огни машин. – А потому у меня возникла одна мысль. Посмотрим, как вы к ней отнесетесь. Предлагаю собрать маленькую армию; мобилизовать абсолютно все машины, которые только сможем найти.

– А что, неплохая идейка, – осклабился Уиллис. – Мне лично нравится.

Ширинг кивнул.

– Мне тоже.

Охватившее вслед за этим всех присутствующих чувство облегчения было настолько явным, что стало почти осязаемым. Что и говорить, оба парня порядком струхнули. Питерс, который также увидел тела убитых, мог сказать про себя то же самое. Только в запасе для них у него оказалась еще одна страшилка.

– Но, боюсь, есть еще одно обстоятельство, которое вам, возможно, понравится чуть меньше, – сказал он.

– Какое же? – спросил Уиллис.

– Шутки шутить в данном случае я не намерен. Мы здесь напали на вполне конкретный след, но он может очень быстро остыть. Поэтому на поиск упомянутых мною машин я вам даю ровно десять минут. И если через десять минут их здесь не окажется – или, скажем, вы найдете их через одиннадцать минут, – то можете их тут же отпустить. Потому что лично я буду сидеть здесь и размышлять над тем, что делать дальше, тогда как вы, парни, сами, одни, на пару отправитесь на поиск преступников. Времени на проволочки у нас нет.

– Боже Правый, Джордж, – пробормотал Ширинг.

– Действуйте, – сказал Питерс. Ему давно хотелось отучить помощника от хныканья; полицейскому это вредно. – Действуйте и, если понадобится, можете хоть под зад их пинать, но соберите всех здесь. Быстро.

На короткое мгновение ему чертовски захотелось выпить, причем отнюдь не пива. Он глянул на висевший на вертеле труп.

– Ну что ж, хорошо, что наши парни еще не успели позавтракать.

04.08.

Они нисколько не сомневались в том, что последний мужчина также отыщется. Их старший – тот самый, в красной рубахе – был отменным охотником. И все же в данный момент в пещере царил переполох, необычный даже для них. Никто из присутствующих уже не помнил, в какой момент их охота пошла насмарку, хотя за последние три ночи это была уже вторая неудача. В сознании каждого, за исключением, пожалуй, лишь самых маленьких, смутно маячил страх быть обнаруженными, что было равносильно катастрофе. Теперь же ко всем этим опасениям примешивалось и даже подавляло его ощущение острого возбуждения от осознания того, что все они были на охоте и принимали участие в убийстве. Глаза, доселе пустые и безжизненные, искрились в лучах падавшего от костра света. Лица, которые почти никогда не знали улыбки, сейчас радостно щерились, и ни один всерьез не задумывался над понесенными потерями.

Возле костра беременная женщина и девушка-ребенок ухаживали за раненым, туго перетягивая его предплечье в нескольких дюймах ниже локтя и обертывая рану кусками кожи. Громила заметно ослаб от кровопотери, его массивное тело судорожно подрагивало, словно в лихорадке, тогда как сам он пребывал в полузабытьи. Стоявший в нескольких футах от них маленький мальчик неотрывно наблюдал за происходящим, после чего повернулся и стал мочиться на стену пещеры.

Все дети получили ушибы и ссадины, а некоторые кроме того и ожоги от растопленного масла и кипятка, однако не обращали на них почти никакого внимания. Дети давно свыклись с болью. Их руки и ноги были сплошь покрыты старыми ранами и царапинами, а потому несколько новых шрамов ровным счетом ничего для них не значили. Гораздо больше им досаждали вши и прочие насекомые, в изобилии населявшие их волосы и одежду, но в данный момент и они были забыты.

В дальней части пещеры мальчик и девочка длинными березовыми палками загоняли в угол крысу. Мимо них прошла беременная девушка, державшая в руках корыто с водой. Она поставила его на землю рядом с костром, у ног сидевшей там на корточках жирной старухи в выгоревшем платье, которая, словно свившаяся в кольца змея, беспрестанно облизывала растрескавшиеся губы. Старуха снова успела проголодаться и, собираясь варить суп, ждала, когда девушка принесет еще воды. Ей очень хотелось, чтобы та поторопилась.

Когда девушка в очередной раз вернулась, старуха тяжело поднялась, потянулась и принялась хлопать руками по земле вокруг себя в поисках кистей и ступней зарубленных ими в полдень людей; их отрубленные конечности были предусмотрительно завернуты в кожи и спрятаны у дальней и наиболее прохладной стены пещеры. Старуха быстро отыскала то, что искала, после чего наугад вынула из общей кучи съестных запасов длинное ребро. Потом она поставила котел на огонь и вылила в него воду из одного корыта, потом из другого. Следом за водой бросила туда же мясо.

Старуха с наслаждением наблюдала за тем, как вода в котле начала закипать. Им приходилось охотиться и на животных, но мясо людей, как ей представлялось, было все же самым вкусным – сладким и очень нежным. Даже у самых худых слои мяса перемежались тонкими и мягкими прослойками жира. Она давно заметила, что когда кладешь в котел оленину или медвежатину, то куски мяса сразу опускаются на дно и лежат там, подобно камню. Человеческое же мясо постоянно оставалось живым, то и дело всплывая на поверхность, плавая по ней и изредка опускаясь в глубь котла. Все же остальное оставалось всего лишь мясом, просто едой.

Ее беззубые десны стремительно перемещались из стороны в сторону, а в жирном животе урчало от предвкушения близкой трапезы.

Беременная девушка прошла назад, к клетке, у которой трое детей забавлялись тем, что через имевшиеся в ее днище отверстия тыкали палками в тела двух новых пленниц. Мальчик постарше, который был примерно на год моложе девушки, стоял рядом с клеткой и внимательно наблюдал за сидевшими в ней женщинами. Девушка улыбнулась ему, но он на это никак не отреагировал.

Дети надрезали блондинке правую ступню, отчего пол клетки обильно покрылся кровью. Однако саму девушку разглядывание пленниц, похоже, совершенно не интересовало. Она заворчала на детей и прогнала их прочь. Стоявший рядом подросток заливисто рассмеялся.

Девушка посмотрела на него с внезапно пробудившимся интересом, после чего быстро потянулась вверх и просунула обе руки в клетку. Лаура вздрогнула и попыталась было отползти от нее подальше, однако явно не могла тягаться с девушкой в быстроте реакции. Одной рукой та схватила лодыжку Лауры, а другой с силой провела по ее окровавленной стопе. А потом столь же неожиданно отпустила. Потом снова посмотрела на подростка и улыбнулась, повернув руку ладонью вверх, чтобы он увидел на ней густой кровавый мазок.

Он подошел ближе.

Девушка сняла через голову надетую на тело кожу и бросила ее на землю, после чего размазала кровь по обнаженным грудям и животу. Глаза подростка округлились; его рука потянулась было к ней, но девушка засмеялась и быстро отступила назад. Он последовал за ней, с силой толкнул на стену и тут же навалился всем телом, полностью игнорируя тот факт, что в ее чреве находился созревающий плод. Затем одной рукой высвободил из перепачканных белых штанов пенис – пока он занимался этим, девушка протянула левую руку ему за спину и с ловкостью искусной воровки извлекла у него из заднего кармана складной нож.

Увидев, что его штаны упали на землю, она снова засмеялась и плотнее прижалась к его телу, одновременно с этим раскрывая нож, после чего легонько кольнула кончиком лезвия в ягодицу паренька. Он отскочил в сторону и завыл. Девушка снова зашлась смехом и, уронив нож, пошла на него. Обеими руками обняв тело подростка, она медленно потерлась ладонями о кровоточащую рану, покуда они не стали липкими от крови. Затем снова отступила и протянула ему обе руки, явно желая показать, что с ним сделала.

Лицо паренька смягчилось, он уже не выглядел таким растерянным – а потом и вовсе улыбнулся. Его член снова напрягся, и, подойдя к нему, девушка смазала его кровью. А потом легла на пол пещеры, раздвинула ноги и стала ждать.

Сошлись они быстро и почти безмолвно, без каких-либо эмоций. Стоявшие чуть поодаль от них двое детей внимательно наблюдали за происходящим и, хотя сами были еще слишком маленькими, тут же скинули одежды, повалились на пол и, имитируя позы старших, стали подражать издаваемым ими звукам и тем резким, порывистым движениям, которые совершали их тела. В другой части пещеры маленький мальчик присел на корточки и стал испражняться. Пара детей, гонявшая палками крысу, наконец загнала ту под ворох одежды и быстро забила до смерти.

Марджи наблюдала за всем этим, стараясь не упустить ни малейшей детали. То, что она наблюдала, пугало ее, даже вызывало тошноту, однако она знала, что если действительно намерена попытаться спастись, то должна как следует изучить все их повадки. Это было то же самое, как если бы она наблюдала за поведением животных, самых обычных диких животных.

За спиной у себя, во второй пещере, она увидела кучи всевозможной домашней утвари и костей, а также матово желтеющие кожи. Она тут же поняла, что и то, и другое некогда принадлежало людям. У самого входа в заднюю пещеру в слабых отсветах пламени костра поблескивал длинный ряд человеческих черепов, насаженных на колья от самой шеи до вершины свода. Она заметила, что один из черепов совсем свежий и даже чуть влажный. На земле также валялось много других черепов, верхушки которых были отпилены на уровне чуть ниже глаз, а затем приторочены при помощи сыромятной кожи, очевидно, для их последующего использования в качестве своеобразных кубков для питья. Она невольно задумалась над тем, скольких же людей они убили.

Марджи также обратила внимание на их украшения – бусы из разноцветных камушков и кожаную бахрому. То, что поначалу показалось ей тонкими, завязанными в узел бахромчатыми переплетениями, на самом деле было, скорее всего, сделано из человеческих волос. На шее у одной девочки были довольно своеобразный бусы; костяшки пальцев, – подумала Марджи.

Она посматривала на тощего мужчину, который наблюдал за спаривающейся на полу пещеры парой, и увидела у него на шее серебряное распятие. Это было единственное украшение, которая она на нем заметила. Женщины же носили в волосах перья чаек и иглы дикобраза, а оба мужчины и мальчики были разукрашены угольной пылью, красной и охряной красками, золой и, очевидно, соком каких-то ягод, смешанным с жиром.

И везде, словно вторая шкура, их сопровождал запах паленого сала и тухлятины, который присутствовал буквально повсюду – ив сделанных из хвойных веток лежанках, и в украденной одежде, и даже пропитал сами стены пещеры.

Однажды Марджи уже доводилось столкнуться с таким же запахом. Тогда они с Карлой, еще будучи подростками, поехали с родителями на машине во Флориду. По пути к друзьям они решили остановиться в одном их мотелей, дорога к которому проходила по кромке заболоченной равнины. Карла первой увидела стервятников, которые сидели неподалеку от обочины; она же настояла на том, чтобы родители остановили машину. Те поначалу подняли шум и стали отказываться, но Карла всегда умела настоять на своем. Как выяснилось чуть позже, птицы лакомились трупом собаки. Марджи удивила всех, когда выразила желание пойти вместе с сестрой и посмотреть поближе.

Родители заставили их пообещать, что они не будут слишком близко подходить к стервятникам, хотя девочки и так при всем своем желании не могли бы отойти от машины слишком далеко.

Уже через несколько ярдов трупный запах стал густым, плотным; в воздухе зависало марево совершенно невыносимой вони, что невольно наводило на мысль об из года в год слоями засыхающей все новой и новой крови, старом, разложившемся мясе. Это было дыхание мрачного, жутковатого распада. Каким-то образом до Марджи дошло, что чудовищный гнилостный запах исходил вовсе не от добычи, а именно от птиц, которые на протяжении всей своей жизни повсюду носили его с собой. И именно эта вонь, а вовсе не крохотные, враждебные глазки – которые были ужасны уже сами по себе, – загнала их обратно в защищенную кондиционером атмосферу салона машины. С тех пор она никогда и ни с чем не спутала бы запах пожирателей тухлятины, миазмы самой смерти.

И вот сейчас, находясь внутри подвешенной под потолком пещеры клетки, она снова ощутила его. С того места, где она сидела, ей был виден котел для пищи, в котором, медленно переворачиваясь, плавали отсеченные пальцы. Марджи никогда бы не назвала этих существ людьми; она отказывалась даже думать о них как о людях. Они были тем же, что источало подобный запах – стервятниками, намеревавшимися сделать из нее жуткую, мерзкую жратву – подобно тому, как они поступили с Карлой. И как собирались поступить с этим странным, безнадежно грустным мальчиком, который ничком лежал на полу клетки.

Марджи дотронулась до него, затем легонько потрясла, но так и не дождалась ответной реакции. Казалось, что он пребывал в еще более худшем состоянии, чем даже Лаура. Дети уже и не пытались расшевелить его тычками своих палок. Она задавалась вопросом, как долго он уже находится здесь и какие дикие, ужасные картины доводилось видеть этим несчастным, зеленовато-голубым глазам. Видел ли он, как они разрубали остальных пленников? Она почти не сомневалась в том, что так оно и было. Так что на его помощь или содействие Лауры ей рассчитывать не приходилось. Оставался только Ник. Один лишь Ник, махнувший ей рукой с безопасной крыши дома; Ник, который обязательно пойдет следом за ней. Если, конечно, сможет.

Мужчина в лесу, – подумала она. – Мужчина в красной рубахе. Возможно, Нику так и не удалось скрыться от него, а значит, он также не сможет прийти за ней. Она должна была принимать во внимание и такой вариант развития событий. И что тогда? Ради всего святого, – подумала она, – пусть будет так, чтобы он смог прийти за мной. Ее пальцы с такой силой вцепились в прутья клетки, что даже суставы побелели. Сидя у стены, тощий молча наблюдал за ней. Совокупляющаяся пара уже разомкнула свои объятия и распалась. Интересно, – пронеслось в голове у Марджи, – когда же они доберутся и до нас? Сколько мне еще ждать? Сколько у меня осталось времени?

Впрочем, ответ на эти вопросы она получила довольно скоро.

04.12.

Ник лежал на животе за песчаными дюнами и ждал. Он слышал доносившийся из-за спины рокот прибоя, который поднимался над поверхностью воды, устремлявшейся через канал. Медленным движением дула «магнума» он чуть раздвинул заросли высокой травы. Здесь, в зарослях кустарника, травы и чертополоха, он казался всего лишь тенью. Раны на груди и ноге зудели от проникшего в них песка, но его гнев в данную минуту был обращен не на увечья, а на самого себя. Он потерял их.

Каждую минуту Ник ожидал увидеть какое-то подобие дома, но никак не эту бесконечную и пустынную панораму песка и камней. В сущности, ему оставалось лишь одно: лежать и ждать именно здесь, где тянувшаяся по лесу тропа выводила на пляж, и надеяться на то, что преследовавший его «красный» наконец прекратит попытки отыскать его. Если этот человек пройдет мимо него, Ник двинется следом, на сей раз уже постаравшись держаться ближе к нему. Он также надеялся на то, что та тропинка, возле которой он сейчас находился, была единственной, по которой можно было подойти к их жилищу. Как же он проклинал себя сейчас за собственную самонадеянность, когда посчитал, что отыскать их особого труда не составит, и потому так долго не слезал с крыши. И вот, пожалуйста – потеря нескольких минут может теперь стоить девушкам жизни.

Ник попытался стряхнуть с себя ощущение горечи, отчаяния и тревоги, которые только нервировали его. Сейчас ему как никогда требовалось спокойствие – спокойствие и бдительность, – тогда как тревога лишь парализовала бы его действия и притупила восприятие. Кроме того, он не исключал, что если успокоится и затаится, то, возможно, услышит их голоса или увидит какой-то проблеск света, после чего ему вообще не придется поджидать появления «красного». И все же ожидание томило, угнетало Ника, поскольку все его естество рвалось в новую схватку. Дурень, бестолочь! – снова и снова проклинал он себя. – Зачем ты вообще выпустил их из поля зрения? Никак нельзя было этого делать.

Теперь от его былого страха перед ними не осталось и следа.

И все же Нику не оставалось ничего иного, кроме как ждать, а потому он стал размышлять над тем, нет ли какого-то другого, более удобного способа предаваться этому вынужденному безделью. Он медленно перевернулся и тихо лег на спину, невольно поразившись тому, сколь велика раскинувшаяся над ним и наполненная звездами небесная чаша. И какая прекрасная ночь, хотя прежде он этого даже не замечал. Бездонная чистота ночного неба никогда не переставала радовать его, и даже сейчас, в самую, пожалуй, худшую ночь во всей его жизни, в глубине души на короткое мгновение шевельнулось чувство безмятежного спокойствия, граничащего с полнейшим безволием, которое неизменно сопровождало подобные сеансы любования ночным небом – впрочем, шевельнулось, и тут же угасло.

Великая ночь кошмара, – подумал он и на несколько дюймов сдвинул голову в сторону, чтобы снова посмотреть на тропу. Чувствовал он себя сейчас немного лучше; пульс и дыхание пришли в прежнюю размеренную норму. И хотя тропа теперь представала перед ним как бы в перевернутом виде, поле его зрения заметно расширилось – в сущности, оно достигло максимума. Вдобавок ко всему он также поправил очки – ну вот, теперь намного лучше.

Сдвинув голову всего лишь на несколько дюймов, он получил возможность прекрасно просматривать и саму тропу, и окружавшую ее справа и слева местность. Затем, снова чуть изменив позу, он скользнул взглядом вдоль своего тела в направлении береговой линии – так, чтобы никто не смог незамеченным подкрасться к нему со спины. Ну а так совсем хорошо, – подумал он. – Кажется, пока я все делаю как надо. Он старался припомнить, учили ли всему этому в армии? Вот Дэн смог бы ответить на этот вопрос, но Дэн был мертв.

Ник снова слегка раздвинул дулом заросли травы, чтобы ничто не мешало наблюдению за тропой, выбрал себе позу поудобнее и постарался максимально расслабиться. Один Господь Бог знает, как долго это может продлиться, – подумал он. Окружавший его воздух был сырым, зябким, в нем ощущался легкий солоноватый аромат моря. Определенно, если этот мужик задержится, к утру он вообще не сможет повернуть голову.

Впрочем, даже подобный исход казался ему намного предпочтительнее, нежели оказаться с рассеченным из-за спины горлом. А эти парни, похоже, прекрасно ориентируются даже в кромешной темноте. Он задавался вопросом, как долго они присматривались к дому, бродили вокруг него, примерялись, прежде чем совершить решающий бросок. Ясное дело, не прямо так сразу, и вот результат – никто из них ничего не видел и не слышал. Так что темнота будет естественным союзником «красного» – как, впрочем, и всех остальных этих стервятников. Ему вдруг вспомнилось лежавшее на кровати тело Джима, всю грудь которого усеивали поблескивающие осколки стекла...

Он снова посмотрел перед собой, туда, где виднелись носки ботинок. Внезапно взгляд Ника загорелся, и ему показалось, будто по его спине прошлись пастушьим кнутом; все тело резко распрямилось, и он бесшумно закатился дюймов на шесть в глубь травы. Наконец-то он увидел «красного»: тот возвышался на фоне береговой линии и моря – массивный темный силуэт, слегка освещенный лучами лунного сияния и медленно проходивший мимо, причем не далее, как в двух-трех ярдах от него. И опять Нику чертовски повезло.

Ну какой же он все-таки был дурень! Ну конечно, через лес проходила и вторая тропа. Следовательно, они жили где-то здесь, совсем недалеко отсюда. Они были убийцами, и если бы в лесу не было второй тропинки, они бы обязательно проложили ее сами. Разве кто-то захочет иметь один-единственный путь к отступлению? Какой же ты счастливчик, а, сукин ты сын! Еще чуть-чуть, и пропустил бы его; вот так лежал бы на животе и ничего не заметил. Все решило то, что я перевернулся на спину. Выходит, мне повезло даже больше, чем если бы он просто не заметил меня.

Ник медленно вытянул вдоль тела руку с револьвером, не полагаясь больше на волю случая. Теперь он в любую секунду ожидал появления «красного» прямо перед собой – с ножом в руке. Совершенно неожиданно его прошиб холод. Сырой морской воздух, казалось, наконец добрался и до спины, пополз вдоль бедер. Ник почувствовал, как съежился его член, как напряглась на всем теле кожа. А затем, всего лишь мгновение спустя, «красный» превратился в высокую фигуру на пляже, двигавшуюся по сырому и мокрому песку вдоль линии прилива. Испугавшись упустить и его, Ник сел на корточки и стал пробираться через заросли травы и кустарника, двигаясь в направлении небольшой возвышенности у основания скалы, после чего, все также незаметно, стал преследовать «красного».

04.15.

Он держит его в штанах, – подумала Марджи, – чуть правее члена. Больной он, что ли? До нее донесся слабый и мягкий щелчок открываемого ножа – лезвие встало на место, и она увидела длинную и сверкающую полоску стали. Тощий пересек пещеру, подошел к клетке и, ухмыляясь, посмотрел на них. Так я и знала, – подумала Марджи. – Достаточно было увидеть, как он смотрел на ту пару, что трахалась на земле.

Между тем парочка уже завершила свои дела; оба сидели рядом с клеткой и выискивали друг у друга блох, давя пальцами пойманных насекомых.

Слева от Марджи лежал тот апатичный паренек – его ноги были плотно прижаты к груди, длинные темные волосы закрывали лицо Она даже не могла определить, в сознании ли он. Заметив приближение мужчины, Лаура пододвинулась поближе к Марджи; та обняла ее за талию, в очередной раз поймав себя на мысли о том, какое крепкое и тугое у нее тело, как плотно облегает оно грудную клетку. Нордический тип, – подумала она. – Ширококостная. Похоже, однако, девочка, что для нас с тобой настали тяжкие времена.

Она увидела, как тощий размотал накрученную на штырь веревку и, по-пиратски держа в зубах нож, стал медленно перебирать ее руками, опуская клетку. Марджи вдруг настолько поразило несоответствие позы и типа оружия, что она едва не прыснула со смеху, хотя и понимала, что это больше походило бы на истерику. В самом деле, это был бойскаутский нож, тогда как на его месте должен был быть кинжал, – подумала она, – или по крайней мере, кривая сабля, но никак не складной нож из хромированной стали.

У тощего были длинные и тонкие пальцы, а уж смердело от него хуже, чем от портового мусорщика. Она почувствовала, как от отвращения у нее начал конвульсивно подергиваться желудок.

Тощий продолжал опускать клетку, и она только тогда заметила, какое у него жилистое, крепкое тело, увидела толстые сухожилия рук и шеи. Лауру тоже начала бить мелкая, нервная дрожь. Когда клетка опустилась на каменный пол пещеры, лежавший в ней паренек слегка дернулся. Марджи никогда не доводилось видеть человека, находящегося в состоянии кататонии, и она подумала, что в данном случае наблюдает, по меньшей мере, нечто весьма похожее на нее. Судя по всему, парнишка достиг такого психического состояния, когда его тело словно напрочь лишилось нервов. Как ни странно, в этом ему даже повезло, и Марджи поймала себя на мысли о том, что если она окончательно лишится последней надежды на спасение, то ей также хотелось бы впасть в подобное забытье. Но только в том случае, если надежда окончательно покинет ее. Пока же этого не случилось – во всяком случае, не вполне.

Тощий на несколько секунд оставил их, подошел к огню, и она увидела, что остальные обитатели пещеры, которые сидели на полу и сверху казались спящими, на самом деле и не думали обо сне и все это время внимательно наблюдали за тощим. Они что, вообще никогда не спят? Ведь уже почти утро, черт бы их побрал. У одного лишь громилы, который также сидел неподалеку от огня, веки были сомкнуты. Таким образом, если они и дальше будут бодрствовать, то у Марджи не останется ни малейшего шанса выбраться из клетки и незамеченной покинуть пещеру. Впрочем, она чувствовала, что скоро тощий откроет дверцу клетки, и прекрасно понимала, что вслед за этим последует.

Затем он снова подошел к девушкам, на сей раз держа в руке пылающий факел. Стоя с приоткрытым ртом, он несколько секунд неподвижно разглядывал пленниц своими пустыми глазами, после чего просунул факел внутрь клетки и захихикал, как маленькая девочка, когда те в испуге отдернулись назад. Утерев рот тыльной стороной ладони, в которой был зажат нож, тощий переводил взгляд с одной девушки на другую. На паренька он даже не посмотрел.

Ну вот, так оно и есть, – подумала Марджи. – Перед сном подбирает себе самку. Самку или жертву. А может, и то, и другое сразу.

Она пристально посмотрела ему в глаза, стараясь сконцентрировать в этом взгляде всю свою волю, придать ему максимальную жесткость. Пожалуй, он должен меня понять, – подумала Марджи, в глазах которой и в самом деле светилось самое неприкрытое презрение. Ей казалось, что за все тридцать лет своей жизни она еще ни разу не встречала человека, который в такой степени заслуживал бы этого чувства. Крохотные, поросячьи глазки; слюнявые, отвислые губы, которые, казалось, никогда не смыкались; недоразвитый подбородок; темный слой глубоко въевшейся в кожу копоти, и, вдобавок ко всему прочему, эта исходившая от него одуряющая вонь. Медуза, – подумала Марджи. – Таракан.

Она сознавала, что изо всех сил пытается показаться ему жесткой, неприступной и одновременно уродливой, и именно на этом строила свой расчет. Однажды, давным-давно, то самое выражение, которое, как она полагала, застыло сейчас на ее лице, невольно поразило ее саму, когда она увидела его в зеркале. В ту ночь она навсегда прогнала Гордона. Неужели это я? – подумала она тогда. – Не женщина, а какая-то злобная старая мегера, которая до чертиков ненавидит весь мир.

Впрочем, так оно тогда и было. Сейчас же у нее появились гораздо более веские причины для того, чтобы именно так выглядеть. Она вспомнила Карлу и тут же почувствовала, как ее вновь охватывает жгучая, слепая ярость. Марджи использовала это чувство, стараясь держать его под контролем и наполняя им выражение своего лица и даже позу, в которой застыло ее тело. Если за этим взглядом тощего скрывалось одно лишь убийство, то все ее попытки остановить его были обречены на неудачу. Но она все же надеялась, что речь идет не об убийстве – по крайней мере, пока, – а скорее всего лишь о сексе. Ну что ж, – подумала она, – черт с тобой. А ты, подружка, извини, но нас с тобой опять ждут суровые испытания. То ли тебе придется, то ли мне... Хотя, будь я проклята, если он присматривается именно ко мне.

Тощий опустил факел и полез в карман. Марджи услышала позвякивание металла и вскоре увидела в его руках ключи, которые он перебирал нервными, как у подростка, пальцами. Снова посмотрел на обеих женщин, и при мысли о том, что он и в самом деле выбирает одну из них, у Марджи по спине прокатилась ледяная волна. Собственно, в его взгляде можно было прочитать абсолютно все. И хотя Марджи была почти уверена в том, кого именно он выберет, легче ей от этого не стало, напротив, осознание этого наполнило ее жестоким сожалением и ужасом. О мой Бог, Лаура, похоже на то, что это будешь ты, жребий пал на тебя.

Ключ повернулся в замке, и Марджи тут же страстно возмечтала о спасительном забытьи, хотя и понимала, что так и не дождется его. А все же как быстро забываешь о справедливости, когда над тобой зависает угроза смерти, – пронеслось у нее в голове.

Тощий распахнул дверцу, потянулся внутрь и снова захихикал, как только его пальцы сомкнулись вокруг запястья Лауры. Резко потянув на себя, он буквально выдернул ее из клетки; девушка оказалась в его объятиях – ив этот момент словно внезапно ожила. В ее глазах промелькнул дикий испуг, когда она на короткое мгновение задержала их на ноже, который по-прежнему был зажат у него между зубами. Она откинула голову назад и истошно завопила.

– Заткнись! – через почти сомкнутые зубы выдавил он и с силой ударил ее ладонью по лицу. Пощечина возымела результат – крик оборвался, после чего они несколько секунд просто смотрели в глаза друг другу: мужчина ухмылялся, крепко удерживая ее обеими руками за талию, тогда как глаза Лауры с каждым мгновением наполнялись все более диким выражением, сконцентрировав взор на ноже и злобном, ухмыляющемся рте.

Я должна это видеть, – подумала Марджи. – Ведь сегодня или завтра то же может ожидать и меня. Я должна узнать, что он станет с ней делать, и, как знать, вдруг это удержит его от того, чтобы и со мной повторять то же самое. Только тогда она заметила, что на протяжении нескольких последних секунд не решалась даже вздохнуть. Мужчина и женщина стояли перед ней, словно зависнув во времени, и сама она, как ни странно, вдруг присоединились к ним в порыве странной, глубокой эмпатии, подобной которой не испытывала еще ни разу в жизни.

Как и Лаура, Марджи застыла на месте, не шевелясь. Она почти что ощущала, как его руки сжимают ее тело, чувствовала прикосновение его ладоней к своей груди, буквально вдыхала его гнилостное дыхание. А затем это ощущение, столь же стремительно, как и возникло, вдруг исчезло, и она как бы отдалилась от них. Что-то подсказало ей, что лучше и в самом деле держаться от них подальше – нечто такое, что позволило ей понять: в сущности, Лаура уже умерла.

Для Лауры же эти несколько мгновений обернулись возвратом той самой неловкости и смущения, которые она испытывала в доме, наблюдая за горячей схваткой на ступенях ведущей на чердак лестницы. Потрясло же ее именно прикосновение рук тощего, сила их контакта, и именно тогда до нее дошло, что перед ней стоит враг; не просто жестокое, фантастическое видение, которое напугало ее вспышкой огня, но человек из плоти и крови, который убил Джима, Дэна и Карлу. За считанные секунды все, что она увидела на протяжении этой ночи, но доселе продолжала отвергать, нахлынуло на нее со всей своей устрашающей, чудовищной силой.

Она увидела почерневшее от пламени тело Карлы, увидела детей, напавших на Ника (жив ли сам Ник?), и зубы женщины, впившейся в шею Дэна, когда он после выстрела револьвера вылетал через дверной проем. Она снова услышала звук выстрела и увидела упавшую на пол человеческую кисть, а потом и еще что-то – это была голова, голова ребенка, которую она держала у себя на коленях, и...

Внезапно все это перестало быть всего лишь безымянным, слепым страхом, прежде удерживавшим ее в плену спасительного забытья; теперь это был уже страх перед ее собственной смертью, причем приблизившийся к ней настолько плотно, что она могла ощутить его запах, попробовать на вкус. И именно под воздействием этой внезапной ясности нахлынувшего страха она замерла на месте, словно окаменела. Лаура глядела на зажатый во рту тощего нож, видела эти мутные, желтые зубы и понимала, что именно им суждено стать ее поводырями к погибели. Она чувствовала, как набухает его член, прижатый к ее бедру, как крепчает его хватка, как становится еще более осклизлым от пота грязное тело.

Оставаясь в отрыве от реальности, она еще имела какие-то шансы на спасение. В таком случае она могла бы просто пассивно отдаться ему, ничего не чувствуя, ничего не понимая и лишь едва слышно постанывая, находясь в объятиях пленивших ее демонов. Но оказалось так, что собственный же рассудок в очередной раз подвел ее сделав так, что она должна была подчиниться ему, находясь в полном сознании – бодрствующей и сильной.

Не в силах более выносить его близость, она снова закричала.

– Сказал заткнись! – рявкнул тощий и снова ударил ее по лицу.

Но теперь Лаура уже была просто не в силах остановиться. Теперь по волнам ее памяти плыла слишком большая масса воспоминаний и слишком много ужаса переполняло прошлое и настоящее. Она словно утратила контроль над своим голосом, который исходил теперь из какого-то иного, сокрытого глубоко внутри ее человека, и этот ее внутренний жилец, обезумев от всего этого кошмара, похоже, окончательно вырвался из-под ее контроля. Дыхание судорожными рывками вырывалось из груди Лауры. Она увидела, что за спиной тощего возникли фигуры остальных разгневанных обитателей пещеры.

– Заставь ее заткнуться, – прошамкала беззубая старуха.

Лишившийся в недавней схватке руки громила тоже очнулся и резким движением принял сидячую позу.

– Убей ее! – сказал он.

На какое-то мгновение тощий словно бы стушевался. Он продолжал хлестать Лауру по щекам, но пользы от этого не было никакой. Да что с ней такое? Вот даже и брат на него рассердился. Между тем она продолжала вопить, и крики ее с каждой секундой становились все громче и истошнее. Рука тощего инстинктивно потянулась к ножу.

– Возьми... – стоявшая рядом с ним беременная женщина с явным трудом припоминала нужное слово. – Возьми... ленту.

Ленту. Похоже, он зримо представил себе этот образ. Резко толкнув женщину на колени, он поспешил в дальнее помещение пещеры, но тут же вернулся обратно – там было темно и он ничего не смог разглядеть – и схватил факел. Лаура между тем безостановочно кричала.

– Заткнись... – проговорил он и с силой ударил ее кулаком по макушке.

Девушка прикусила язык, из уголка рта выкатилась струйка крови, однако она все еще продолжала издавать жалкие, надрывные звуки, в которых смешались воедино вопли и плач. Тощий тем временем пошел за лентой.

– Пожалуйста, Лаура, – прошептала Марджи, когда он ушел. – Пожалуйста. Тебе надо успокоиться! Надо взять себя в руки.

Но та, похоже, ее даже не слышала.

Мужчина вернулся с рулоном толстой, серебристой изоляционной ленты. Лаура все так же стояла на коленях и рыдала. Он с отвращением оторвал от мотка короткий кусок и одним движением залепил им рот девушки, после чего принялся краем ладони, водя им, словно мастерком по сырому цементному раствору, разглаживать и прижимать края. Эрекция его между тем заметно опала. Он глянул в перепачканное слезами и соплями лицо Лауры и, видимо, почувствовал, что больше уже не испытывает к ней никакого влечения. Ему очень не понравились те звуки, которые она сейчас издавала – какие-то мяукающие, скулящие и к тому же странно булькающие, поскольку дышать она сейчас могла только через нос, из которого уже стали выползать обильные потоки слизи. В общем, мужчина пришел к выводу, что она ему вовсе не нравится. А потому он решил убить ее.

При мысли об этом он заметно оживился, все его тело стало даже как-то мелко подергиваться. Он вынул изо рта нож, положил его перед собой на землю, а вместо него на несколько секунд зажал в зубах рулон изоленты. Упершись коленом в спину Лауры, он потянулся и закинул обе ее руки назад, после чего обхватил одной ладонью оба запястья, а другой принялся стягивать их лентой. Она не оказывала ему никакого сопротивления и лишь тихонько рыдала.

Вскоре с руками было покончено.

Скользнув пальцами под коротко остриженные волосы Лауры, он резко закинул ее голову назад, отчего спина девушки изогнулась дугой, а лоб уперся ему в член. Мужчина почувствовал, как тот снова зашевелился. Тогда он зажал девушке пальцами обе ноздри, так что ей стало вообще невозможно дышать, но как только заметил промелькнувший в ее глазах страх и почувствовал попытки к сопротивлению, снова разжал пальцы. Лаура судорожно вздохнула. Хихикнув, он снова зажал ей нос, но на сей раз уже не отпускал.

Так прошло секунд пятнадцать. Тощий видел, что она старается вести себя спокойно, явно надеясь на то, что он снова, как и прежде, отпустит ее, но затем явно почувствовал ее сомнения, вскоре сменившиеся самым настоящим ужасом. Лицо Лауры приобрело пунцовый оттенок. Она начала дергаться из стороны в сторону, пытаясь оттолкнуть его от себя, и мотала головой, намереваясь сбросить вцепившуюся в волосы руку. Он же продолжал крепко удерживать ее. Тогда она попыталась было завалиться всем телом вперед, но он и на сей раз не позволил ей сделать это. Из-под ленты непрерывно доносились ее несмолкающие вопли и стоны. Тощий почувствовал, как тело девушки стало постепенно слабеть, а еще через несколько секунд и вовсе перестало сопротивляться, безжизненно обмякнув в его руках. Он приподнял ей веки и заглянул в зрачки.

Но Лаура все еще была жива.

Тощий на несколько мгновений отпустил ее и оторвал от рулона еще один длинный кусок ленты. Оглянувшись и посмотрев на Лауру, которая кулем лежала на мокром полу пещеры, он увидел, что ее грудь слабо вздымается. Затем послышался сдавленный хрип, натужное покашливание, и вскоре она снова ровно задышала. Ухмыльнувшись, он принялся разглаживать ленту ладонью, после чего снова потянулся к волосам девушки и услышал, как она опять попыталась закричать. Крик заставил затрепетать ее ноздри и уже через мгновение перешел в надсадный вопль, когда он размашисто ударил ее по лицу и тут же прилепил к носу кусок ленты, концы которой большими и указательными пальцами аккуратно разгладил на щеках.

Теперь Лауре действительно стало нечем дышать.

На сей раз она не просто сопротивлялась, я с яростной силой сражалась за свою жизнь, черпая силы в охватившей ее дикой, слепой панике. Девушка попыталась было подняться на ноги, но тощий снова оттянул ее за волосы назад, одновременно с этим свободной рукой толкая в плечи. Она качнулась вперед, пытаясь лягнуть его то одной, то другой ногой, выкидывая их назад и с силой царапая ими пол пещеры. Марджи увидела, как на ногах Лауры стали обламываться ногти.

Девушка продолжала взмахивать ногами, одновременно с этим пытаясь перевернуться на спину, но он, стоя теперь на коленях ряд ом с ней, крепко держал ее тело. Ноги Лауры все еще оставались свободными, и она жестоко, яростно пинала ими своего врага. Марджи увидела, как тощий нахмурился и резко потянул девушку за волосы. В какой-то момент под натиском Лауры он даже слегка покачнулся, потеряв равновесие, и ей удалось перевернуться на бок, оказавшись лицом к клетке. В тот же миг Марджи увидела промелькнувшее в глазах Лауры выражение жуткого страха и мольбы и тут же заметила, как тощий, отпустив ее волосы, потянулся к ножу.

Подняв оружие высоко над головой, он со всей силы вонзил лезвие прямо в середину спины Лауры. Марджи услышала приглушенный вопль девушки и увидела, как от дикой боли закатились ее глаза. Однако что-то у тощего вышло не так, что-то не сработало, поскольку Марджи услышала, как он с почти безумным видом забормотал что-то себе под нос, после чего извлек нож из раны и снова поднял его.

Казалось, что Лаура начала сопротивляться с удвоенной силой. Снова блеснуло опускающееся лезвие, и Марджи расслышала характерный, жуткий звук, вызванный соприкосновением стали с костью. Ему никак не удается убить ее, – подумала она. – Бьет в спину и никак не может пронзить насквозь.

Тощий снова всадил нож в тело девушки, и Марджи опять услышала тот же чудовищный звук, после чего он с яростью извлек лезвие из раны. Сам он тоже перешел на хриплый и одновременно повизгивающий крик, который, очевидно, являлся выражением его дикого, невыразимого отчаяния. Тогда он ударил ее в четвертый раз – лезвие глубоко вошло в бок Лауры, и Марджи увидела, что темная ткань ее рубашки покрылась поблескивающей влагой. Каким-то образом Лауре удалось перевернуться на спину, после чего она с силой ударила тощего коленом, ни на мгновение не прерывая – даже с залепленным ртом – своего жуткого крика. Ее нога прошла в каком-то дюйме от его головы. И тогда он пырнул ее в живот.

Лаура снова перевернулась, словно пытаясь отползти подальше от ножа, но он уже успел высвободить его и снова всадил лезвие ей в спину – на сей раз рана осталась бескровной. И все же девушка была пока жива. Отталкиваясь обеими ногами, она попыталась было отползти вперед, но одна ступня вдруг соскользнула и она перевернулась на бок. Лаура все еще продолжала отпихивать своего противника ногами, однако резервы сил отчаяния, внезапно обнаружившиеся в ее организме, стремительно истощались. Коротким взмахом руки тощий полоснул ее по икре одной ноги, и она быстро подогнула их под себя.

Это был уже конец. Тощий всем телом навалился на нее, одной рукой ухватил за подбородок, поднял его, а другой всадил нож ей в горло – чуть повыше ключицы. Наружу вырвался поток яркой крови, и Марджи закрыла глаза.

Когда же она снова размежила веки, Лаура, как ни странно, была все еще жива, ее глаза слегка двигались, а грудь едва колыхалась от поверхностного дыхания. Тощий куда-то исчез, предварительно отлепив ото рта и носа девушки куски изоленты. Как вскоре выяснилось, он ушел в заднюю половину пещеры, а когда вернулся снова, в его руке был зажат большой тесак.

04.17.

Передвигаясь между огромными и плоскими плитами гранита, Ник на безопасном расстоянии следовал за «красным». Он успел подобрать себе оружие, причем довольно солидное – прочный кусок гладкого плавника длиной около трех футов и толщиной дюйма в два, чем-то похожий на ту самую полицейскую дубинку, которой несколько лет назад, на праздновании Дня моратория в Бостоне, ему едва не раскроили череп. С тех пор он всей душой ненавидел полицию, хотя в данный момент страстно желал встречи именно с ее представителями. Ему казалось, что эта импровизированная дубинка может оказаться весьма кстати. Когда он ввалится к ним в жилище, в барабане его револьвера будут находиться всего шесть патронов, и даже если допустить, что все выстрелы попадут в цель, этого все равно было явно недостаточно. При мысли об этом Ник ощутил приступ сильного страха, который то и дело заставлял его повторять одни и те же фразы: Недостаточно. Не хватит. Я не смогу уложить их всех. Итак, ему предстояло нечто вроде рукопашной схватки с племенем людоедов.

Но попробовать все же стоит, – подумал он. – Теперь поздно давать обратный ход. Он уже успел увидеть, что они способны сделать с беззащитной женщиной, и потому прекрасно понимал, что если бы оставил им Марджи, то потом до конца дней своих презирал и ненавидел себя. Нравилось ему это или нет, но он попросту не мог оставить ее в таком положении.

А если бы там оказалась только одна Лаура? – подумал он. – Был бы я сейчас здесь? – Он и сам не знал ответа на этот вопрос. Сомнительно, однако. Все дело было именно в Марджи, за которую он нес своего рода ответственность, и если это чувство – чувство ответственности – всегда было в нем достаточно сильным, то в данный момент он ощущал особый его прилив. Ник был буквально терроризирован случившимся, но одновременно с этим испытывал странное возбуждение; он снова рвался в бой. Однажды он уже одержал победу – ну, по крайней мере, не потерпел поражения, – и в этот раз также намеревался победить.

Ник вспомнил, как несколько лет назад купил автомобиль. День тогда выдался солнечный, жаркий, хотя на дорогах после недавно прошедшего ливня было довольно скользко. Сбоку его попытался было обойти «фольксваген» – машина зацепила колесами сырую землю, ее зад кинуло на его передний левый бампер, отчего он свалился в кювет.

В его памяти навсегда отпечатались те мгновения, когда сам он словно завис в воздухе, а машина продолжала свой собственный полет, за которым последовало и приземление – на крышу. В те короткие секунды он, естественно, даже не подумал об укрепленных стальными полосами дверях, которые, собственно, и спасли его шею, а потом не позволили машине сплющиться от удара. Тогда он почему-то был уверен в том, что каким угодно образом, но выкарабкается из переделки, причем без особых потерь; знал, что с ним ничего не случится.

Так оно и случилось – из машины он выбрался без единой царапины. Люди, которым он потом рассказывал о том случае, называли случившееся чудом, хотя сам он думал иначе.

Он знал, что тогда его спасло предвидение, позволившее ему в нужный момент расслабиться и упасть, а также предотвратившее панику, которая могла стоить ему жизни. Аналогичное чувство было у него и сейчас – некая смесь страха и возбуждения с лежавшим в основе их оптимизмом; то самое чувство, которое, вопреки всем превратностям судьбы, просто не могло не оправдаться. Что-то словно подсказывало Нику, что сегодня ночью он не умрет. При этом он искренне надеялся на то, что это не окажется всего лишь ощущением, вроде того, которое испытывают люди, оказавшиеся на краю катастрофы, и что за ним стоит действительно нечто вполне реальное. Например, он надеялся на то, что Джон Кеннеди отнюдь не тешил себя такими же надеждами, когда его с развороченной пулями головой везли в больницу.

Ник видел шагавшего по морскому берегу человека и для уверенности даже несколько раз встряхнул своей палкой, словно лишний раз убеждаясь в ее достаточной увесистости. И при этом подумал: «А приготовил я ее именно для тебя, гнусный восьмипалый ублюдок. Если мне удастся добраться до вас, то именно ты будешь у меня первым – и за то, что хотел сожрать меня, мразь вонючая, и за Карлу».

Возбужденный, он продолжал осторожно продвигаться между камнями.

04.20.

Неудивительно, что все так любят жаловаться на полицию, – подумал Питерс. – Сколько времени им понадобилось? Целых полчаса – и это всего лишь на то, чтобы собраться? Да они что, не понимают, с какой скоростью этой ночью развиваются события? Под конец он уже так изнервничался, что чуть было не выполнил своего обещания и не послал вперед Уиллиса на пару с Ширингом. Впрочем, едва ли бы он так поступил на самом деле – для этого он был слишком хорошим полицейским. В конце концов, их-то в чем винить? Они всегда были достаточно хорошими парнями, а ему требовались полицейские – не герои, но и не мертвецы, тем более, сегодня ночью. Хватит с меня уже тех, что есть, – подумал он.

К моменту прибытия скорой помощи фотографы уже работали вовсю. Питерс и Ширинг стояли у останков кострища и наблюдали за тем, как маленький, почти крохотный мужчина в белой рубашке и галстуке – Бог ты мой, в такое-то время суток! – усердно снимал на пленку обугленные остатки того, что некогда являлось человеческим существом. Позади них маячило не меньше дюжины вооруженных ружьями и готовых ко всему парней. Питерс также был при своем собственном ружье – короткоствольном, специального образца, которое постоянно возил в багажнике, что называется, для особых случаев. Данный же случай, как ему казалось, полностью подпадал под эту категорию. Он заметил фигуру Уиллиса, промелькнувшую среди второй группы людей, суетившихся возле дома.

– Уиллис! – громко позвал он. – А ну-ка, сынок, живо поди сюда! – Голос у него был чуть хрипловатый.

Уиллис махнул полицейским рукой – те как раз выгружались из машины. Еще одна дюжина, – подумал Питерс. – Точно, целая дюжина. Вторая.

– Извини, Джордж, – сказал Уиллис. – Мотт хотел, чтобы я помог разместить его парней.

– Пусть сами разбираются, – буркнул Питерс. – Нам тоже есть чем заняться. Так значит, ты говоришь, что к пляжу ведут две тропинки?

– Именно так. По крайней мере, я знаю про две. Вторая через несколько сотен ярдов отсюда ответвляется вот от этой. Правда, насколько я помню, ею почти никто не пользуется.

– Что, не очень торная?

– Да уж, крутоватая.

– Ты-то сам ее хорошо помнишь?

– Да вроде бы.

– О'кей, – кивнул Питерс. – Значит так. Мы с Ширингом пойдем по первой тропинке, ровной и чистой – не хватало еще мне заблудиться в этих местах, – тогда как ты возьмешь свою группу и поведешь ее по этой самой заросшей тропе, и, если повезет, то в итоге мы должны встретиться там, внизу. Правильно?

– Если память мне не изменяет, мы окажемся у вас за спиной, – сказал Уиллис. – С промежутком минут в пять или около того.

– Ну значит, будете чуть проворнее переставлять ноги. О'кей?

– О'кей, – с улыбкой кивнул Уиллис.

Питерс поймал себя на мысли о том, что особо парня торопить все же не стоит.

– Но только будьте постоянно начеку. Если кого заметите, не спешите открывать пальбу. Стреляйте только в самом крайнем случае. Мы уже установили личности двух оставшихся женщин, и мне не хочется без особой надобности подвергать их жизни опасности. Если получится, постараемся целыми и невредимыми отправить их назад домой. И не забывай, что этих сволочей там может оказаться черт-те знает сколько, так что повнимательнее. Понял?

– Понял.

Питерс повернулся к Ширингу.

– Сэм, ты готов?

– А ты сам-то всегда готов?

Питерс улыбнулся. – Пожалуй, что нет. Но тебе, сынок, я скажу вот что. Окажи мне услугу, сбегай к скорой и скажи им, чтобы до нашего возвращения никуда не уезжали. Мы тем временем пойдем вперед, а ты догоняй. И не занимайся там никакой ерундой. Да, еще скажи, что если к нашему возвращению их здесь не окажется, я лично возьму дубинку и всажу ее каждому на пару дюймов в зад. Понял?

– Разумеется, Джордж.

– Ну, парни, пошли, – сказал Питерс.

Он повернулся и двинулся по узкой тропе. У следовавших за ним полицейских на поясах болтались электрические фонарики. Впрочем, ночь и без того выдалась достаточно светлой. Не успели они еще скрыться из виду, как их догнал Ширинг.

– Пусть сам ее себе туда же засунет! – вот что они мне ответили. – Так и сказали: «Передай Джорджу, чтобы самому себе всунул ее в зад». Но нас, похоже, они все же дождутся.

– Это уже лучше, – кивнул Питерс. Потом покачал головой. – Значит, говоришь, «Пусть сам себе засунет», да? А что неплохо получается. Старый толстый полицейский всю ночь с риском для своей задницы шныряет по лесам, а его коллеги вон что ему желают. Нет, Сэм, определенно скажу я тебе, что цивилизация загнивает.

– Не знаю, – отозвался Ширинг. – Не видел.

Оба замолчали и лишь продолжали внимательно всматриваться в петлявшую перед ними тропу.

04.22.

Мужчина в красной рубахе шагал по пляжу, пребывая в состоянии полной отрешенности, почти ступора, и совершенно не подозревая, что за ним кто-то идет. Как ни крути, а получалось, что он не просто упустил добычу, но даже не обнаружил следов, которые указывали бы на то, что она прячется где-то в лесу. А это могло означать только одно то, что добыча по-прежнему находится где-то в доме. Он не понимал, как такое оказалось возможным, хотя и так не смог прийти к какому-то иному заключению.

Он чуть ли не вдвое прибавил шагу, вторично подходя к дому – но лишь обнаружил, что всю местность уже заполонили какие-то новые люди. Он не увидел среди них того человека, за которым охотился, хотя и предполагал, что именно там он и скрывается.

У остальных же было оружие.

«Красный» понимал, что в сложившейся ситуации им всем придется покинуть пещеру и уходить дальше на север, еще глубже забираясь в гущу лесов, но его все же сильно угнетало то, что именно ему выпала участь сообщить им об этом. Разумеется, они станут именно его упрекать в случившемся. Он был старшим, а следовательно на него посыпятся все укоры – ив том, что сорвалась их охота, и в том, что он упустил добычу. Его разбирала злость за то, что все это они станут думать именно о нем. Гнев подобно плотному одеялу застилал его мозг, и потому он не мог думать ни о чем другом. Ярость заглушала все его чувства, и, возможно, именно поэтому он не услышал, как у него за спиной, среди камней, крадется, причем довольно неловко, какой-то человек.

Человек, который теперь сам охотился за ним.

04.25.

Марджи не знала наверняка, умерла Лаура или все еще жива. Какое-то чувство подсказывало ей, что та просто не имеет права оставаться живой. Покуда у нее еще оставались силы, она пристально наблюдала за Лаурой и видела, что в ней еще теплится жизнь, хотя у Марджи уже совершенно не оставалось сил наблюдать это зрелище, а в ее желудке не осталось абсолютно ничего, что еще можно было выплеснуть наружу.

Она видела, как тощий взял корыто и плеснул из него в лицо Лауры зловонной водой – веки девушки слабо дернулись. Затем он выдернул из костра новую горящую палку, которая заменила окончательно сгоревший факел, и укрепил ее на стене. Затем в безмолвном ужасе наблюдала за тем, как он склонился над Лаурой, ножом срезал с нее джинсы, а потом и залитую кровью рубашку.

Марджи старалась не смотреть на Лауру – только на мужчину. Вот он откинул одну ее руку, уложил, словно деревяшку, перед собой, и до Марджи через какую-то долю секунды дошло, что именно он собирается сделать. И все же она опоздала, поскольку в тот же момент он резким движением тесака отрубил Лауре руку по самый локоть.

Марджи в очередной раз вырвало и только тогда она поняла, что в ее желудке все еще оставалось кое-какое содержимое. Она услышала громкое шипение, и вскоре помещение пещеры наполнила жуткая вонь. Она повернулась, чтобы снова посмотреть на тощего, и увидела, что он прижег обрубленное место факелом, после чего уселся, скрестив ноги, на пол, и принялся пить из чашки свежую кровь.

От залитого кровью пола и от черной, чуть поблескивающей раны поднимался легкий парок. Возможно, ее стошнило еще раз – она уже не помнила. Глаза Лауры были по-прежнему открыты и, словно подчиняясь последнему, немыслимому волевому приказу, чуть пошевеливаясь, наблюдали за ним. Наверное, она уже ничего не чувствует, – думала Марджи, – ничего не понимает, и вообще, скорее всего, пребывает в шоке.

Затем тощий отложил опустевшую чашку и расположил на полу перед собой вторую руку Лауры. Глаза девушки словно вспыхнули, загорелись от жуткого осознания и ужаса происходящего – и только тогда Марджи поняла, что спасительное забытье не пощадило несчастную.

В момент, когда опускался тесак, ей пришлось отвернуться. Она откинулась к дальней стенке клетки, почти вплотную прижавшись к лежавшему там пареньку, и зажала ладонями уши, чтобы не слышать производимых им звуков – громких шлепков, шелеста пламени и шипения стекающей на него крови, с неизбежной в таких случаях вонью горящего мяса; приглушенных стонов, жуткого удара металла по кости, сопровождаемого сухим хрустом, и, самое, пожалуй, кошмарное – бульканья вытекающей жидкости.

Он старался как можно дольше поддерживать в ней жизнь, и Лаура, как ни странно, принимала участие в этой пытке, продолжая инстинктивно, слепо бороться за свое выживание. Неужели она не понимала, что в данном положении ей было бы гораздо лучше умереть? Какую же злую шутку сотворила над ней природа. Ведь ее воля к жизни оказалась не менее жестокой, чем выходки этого дикаря. Марджи молила Господа о том, что если ей самой суждено вынести нечто подобное, она... что?

Впрочем, она тут же отбросила эту мысль – жуткую, глупую. Ей было ясно, что у Лауры попросту не было иного выхода, и когда настанет черед ее самой пройти через все это, не будет его также и у нее. Если настанет ее черед, – добавила она, – и поймала себя на мысли о том, что этого, скорее всего, все же не случится. Она по-прежнему отказывалась поверить в то, что они могут ее убить. Даже превратившись в обугленную головешку, она и тогда сохранит свое желание жить.

Марджи снова вспомнила сестру...

Казалось, что этому кошмару не будет конца. Но вот наступила тишина, и она снова повернулась к ним лицом; ей просто надо было – ради себя самой и ради Лауры – увидеть, что он сотворил с ней, стать свидетельницей его чудовищного преступления. И все-таки, чтобы сделать это, ей пришлось собрать всю свою волю. Когда же это свершилось, когда она снова открыла глаза, то вдруг обнаружила, что до самого конца израсходовала все свое мужество и что на том месте, где только что громоздилась ее несокрушимая воля к жизни, сейчас зияет бездонная дыра.

Все ее тело вдруг заколотила неукротимая дрожь. Она и сама не заметила, когда началась эта лихорадочная тряска, с каждым мгновением которой из нее, словно из лопнувшего бензобака, вытекали последние капли энергии. Вновь раскрыв глаза, она увидела, что у Лауры по локоть отрублены обе руки, и по колено – обе ноги. Конечности убитой он сложил здесь же, рядом с ней, навалив их друг на друга, словно это были дрова.

А Лаура между тем все еще была жива; веки, чуть прикрывавшие ее остекленевшие глаза, изредка вздрагивали, а грудь вздымалась и опадала в судорожных, спазматических вздохах.

Он сунул руку в карман, и Марджи снова увидела нож – и именно тогда поклялась, что если ей представится такая возможность, то она своими собственными руками убьет этого ублюдка. Сквозь туман одуряющего кошмара на нее накатывали похожие на яркие вспышки волны праведного гнева.

Годился бы этот подонок хоть на что-то, окажись он без своего ножа? Едва ли. Ярость вернула ей способность переживать нормальные, человеческие чувства, и она была благодарна за это судьбе. Ну что ж, если мне только удастся добраться до него, пусть тогда надеется на Господа Бога, – подумала Марджи.

Она снова сомкнула веки, еще плотнее прижалась к пареньку и стала молиться, чтобы Лаура умерла, умерла как можно скорее, и чтобы ей самой никогда больше не довелось видеть подобное.

Несколько мгновений спустя она услышала звук поворачиваемого в замке ключа.

Для гнева в ее душе уже просто не оставалось места – все оказалось занято ужасом, глубоким и всеохватывающим. Марджи почувствовала, что с такой силой вцепилась в руку лежавшего на дне клетки паренька, что тот даже вскрикнул.

И попытался было отдернуть руку.

– Нет, – проговорила она, – оставайся здесь. Ты должен будешь помочь мне!

Она понимала, что где-то в глубине своего сознания путала его с Ником – с тем самым Ником, который до сих пор так и не появился, который бросил ее, а сам по-прежнему прятался где-то на крыше дома. О, помоги же мне, – подумала она, взывая к кому угодно, ко всем и каждому, но здесь, рядом с ней, находился лишь этот паренек с жутко-спокойным, совершенно безжизненным взглядом.

Дверца клетки распахнулась. Марджи быстрым взглядом окинула пространство пещеры, но так и не увидела ничего, что могло бы помочь ей; ее глаза не выхватили ничего полезного. Она практически не обратила никакого внимания ни на сгрудившихся вокруг костра детей, ни на двух женщин, которые стояли и молча наблюдали за ней. Не заметила она и того, что Лаура наконец умерла и ее внутренности, извлеченные через громадную, зияющую в боку рану, лежали теперь на полу пещеры рядом с ней. Ускользнуло от ее внимания и то, что стоявший перед ней мужчина был весь в крови – Марджи он представлялся всего лишь тенью, тянувшейся к ней из пустого пространства – пустого потому, что в нем не было ничего, что могло бы хоть как-то ей помочь, а кроме этой помощи ее сейчас абсолютно ничего не интересовало.

Все также крепко сжимая руку паренька, она попыталась было волевым усилием отогнать тощего прочь. Тот, однако, не уходил.

Его длинные, тонкие пальцы сомкнулись вокруг ее предплечья и медленно, почти нежно, потянули из клетки. Его ладонь была грубой, заскорузлой, липкой от потемневшей крови. Марджи попыталась было ухватиться за паренька, но тот резким движением стряхнул ее руку, как если бы жест вызвал у него раздражение, после чего занял прежнюю позу в темном дальнем углу. Тогда она ухватилась за прутья клетки, но сил в руках уже почти не осталось, и потому он легко, словно младенца из колыбели, выволок ее наружу. Глаза Марджи застилали слезы, они ручьями текли по ее щекам, хотя она по-прежнему не проронила ни звука.

На какое-то мгновение в клетке воцарилась непривычная тишина. Вспомнив, как кричала Лаура, Марджи заставила себя хотя бы немного успокоиться.

Не сопротивляйся ему, не дерись, – повторяла она себе. – Действуй осторожно, очень осторожно.

Он поставил ее спиной к стене, как раз напротив того места, где лежало изуродованное тело подруги – хотя Марджи все так же не замечала его, – и принялся пристально всматриваться в ее лицо. Тишина словно сгустилась. Вот его рука скользнула ей между бедрами – Марджи подняла глаза к темному потолку, изо всех сил заставляя себя не чувствовать этого, вообще ничего не ощущать, и, тем не менее, обнаружила, что по коже побежали мурашки, а соски жестко напряглись. Пожалуйста, будь осторожна, – в который уже раз сказала она себе.

Его руки скользили по ее телу, оставляя после себя след неимоверного отвращения. Она заставляла себя стоять прямо, не уклоняться от его прикосновений, тем самым не давая ему повода совершить какое-то насильственное действие.

Внезапно он легонько хлопнул ее по затылку.

От этого неожиданного жеста Марджи даже подпрыгнула на месте – ему это понравилось. Рассмеявшись, он шлепнул ее еще раз, и Марджи почувствовала, что вопреки всей своей воле снова начинает испытывать гнев. О нет, – тут же подумала она, – успокойся; пожалуйста, не сопротивляйся ему...

Он шлепнул ее в третий раз – Марджи качнулась в его сторону и в этот момент услышала, как обе женщины также рассмеялись. Опустив ладони ей на грудь, он снова толкнул ее на стену, после чего принялся тыкать пальцами в живот и между ребрами. Она подняла руки, чтобы защититься от его несильных ударов, но он отбросил их в сторону и ткнул снова, на сей раз уже жестче, прямо под нижнее ребро. Марджи с трудом сдержала крик боли и тут же услышала поддразнивающий смех женщин, похожий на карканье дроздов.

Стоявший перед ней тощий отскочил назад и восторженно хлопнул в ладоши, после чего одной рукой ударил Марджи по уху; девушка поморщилась и качнулась в сторону. Тогда он снова принялся тыкать ее пальцами в груди и живот; затем просунул одну руку ей между ног и, ухватившись, с силой, болезненно потянул на себя, после чего отпустил и неожиданно с размаху отвесил ей тяжелую пощечину. Марджи ударилась спиной на стену, а когда смогла наконец отдышаться, тощий уже зашелся в приступе громкого, какого-то икающего хохота. Она почувствовала, как внутри нее, под покровом сосредоточенного притворства, что-то словно хрустнуло, и тут же заметила, как стремительно и бесконтрольно стал нарастать поток доселе сдерживаемого гнева.

Сжав руку в кулак, Марджи с силой ударила его. Удар получился отменный.

Вообще-то она была довольно миниатюрной женщиной, однако ей удалось вложить в этот удар всю массу своего тела. Кулак врезался ему в голову, непосредственно за ухом, и тощий даже покачнулся. А потом непонимающим взглядом уставился на нее. Марджи услышала, как у нее за спиной женщины и дети зашлись в дружном хохоте – на сей раз уже явно не над ней. Она сделала шаг вперед и снова ударила его, опять в голову, точно в ухо.

Тощий завыл.

А затем она словно сорвалась с тормозов, яростные удары посыпались один за другим. Ожесточившись, сверкая холодными глазами, она продолжала наступать на тощего, вынуждая его изумленно отступать назад, тогда как она снова и снова обрушивала на него всю мощь своих женских тумаков, совершенно не обращая внимания на боль в руках. Разумеется, существенного вреда она ему причинить не могла, но эта атака явно смутила, даже обескуражила его, так, что он даже непроизвольно поднял ладони и принялся закрывать ими лицо. При виде подобной картины женщины расхохотались пуще прежнего, и Марджи на мгновение испытала подлинный триумф победы. Убей его, – подумала она. – Боже Праведный, помоги мне убить эту сраную, вонючую мразь. Дикая, ликующая, находящаяся на грани полного бессилия, она тем не менее продолжала свой натиск, безостановочно осыпая тощего ударами. Однако, по мере накопления усталости, к ней возвращалось былое отчаяние. Ведь в сущности она не причиняла ему никакого физического вреда, а что будет потом, когда?..

Тощий уклонился от очередного удара, отступил назад и с ухмылкой сунул руку в карман. Марджи снова увидела тот же нож.

Он еще не был даже открыт, но, увидев его, девушка испытала то же самое чувство, как если бы заметила свившуюся в кольца и приготовившуюся к прыжку змею. Как вкопанная она застыла на месте. В то же мгновение все тело Марджи захлестнула волна полного изнеможения, едва не вынудившая ее упасть прямо в руки приближавшегося к ней противника. У нее закружилась голова, а сама она почувствовала презренную, постыдную слабость.

Она медленно попятилась назад.

– Нет, – проговорила Марджи. – Пожалуйста, что угодно, все, что угодно, только не это... Извините. Клянусь вам. Пожалуйста, что угодно. Пожалуйста...

Он тем не менее продолжал наступать на нее, и она даже не могла предположить, что было у него на уме или что он собирался с ней сделать. Марджи не могла отвести взгляда от его ножа, но вскоре почувствовала спиной прикосновение холодной стены пещеры. Тощий между тем неуклонно приближался, хотя ножа по-прежнему не открывал...

В сущности, он даже не особенно рассердился; скорее, его всего лишь изумила ее попытка полезть в драку. Однако он должен был проучить ее, а заодно и всех остальных. Еще чего не хватало – смеяться над ним! Приблизившись к Марджи почти вплотную, он ударил ее по голове тяжелой рукояткой ножа. Удар получился несильный, но все же болезненный. Тощий рассмеялся. Ну что ж, некоторое время он с ней поиграет, и словно в подтверждение этой мысли снова стукнул ее по макушке.

Затем, явно чтобы напугать ее и лишить возможности определить, откуда последует очередной удар, он принялся перекидывать нож из одной руки в другую. Последовал стремительный удар в ухо – туда же, естественно, куда стукнула его она; Марджи коротко вскрикнула, и сбоку по шее у нее потекла струйка крови.

Толкнув девушку спиной на стену, тощий поднял нож на уровне ее глаз и демонстративно раскрыл его, причем сделал это нарочито медленно, явно чтобы подогреть, усилить ее страх. Он с видимым удовольствием наблюдал за тем, как ужас медленно искажает лицо девушки, а саму ее делает такой уступчивой и податливой. А потом, держа нож буквально в дюйме от ее мягкой и белой щеки, принялся неспешно поворачивать его окровавленное лезвие.

Он мучительно раздумывал над вопросом: стоит ли ему прирезать ее сразу или...

Марджи хотелось заговорить с ним, успокоить его, но она чувствовала, что не сможет этого сделать. Ее голос словно затерялся в потоках стремительно несущегося ветра, пока сама она, содрогаясь всем телом, судорожно пыталась сделать хотя бы один-единственный вдох. Теперь тощий держал нож двумя пальцами, нацелив лезвие ей в лицо. Чуть шевельнувшись, он направил острие Марджи прямо между глаз, после чего стал медленно наступать. Девушка вжалась спиной в стену пещеры и, словно зачарованная, наблюдала за приближающейся полоской стали. О, пожалуйста, пожалуйста, – хотела вымолвить она, но вместо этого лишь закрыла глаза, едва почувствовав, как острый кончик прикоснулся к ее переносице, а затем резко отдернулся, успев, однако, прочертить прямо посередине лба тонкую, кровавую полоску, оставившую после себя ощущение обжигающей боли.

Затем тощий перевел взгляд на ее тело и улыбка исчезла с его лица. Теперь оно казалось серьезным и словно бы даже немного потемневшим. Его руки потянулись к рубашке Марджи, после чего одним резким движением, заставившим ее еще плотнее вжаться в шершавую поверхность стены, он разорвал ее сверху донизу. Под рубашкой блеснули ее нагие груди. Смахнув с глаз струйку крови, она глянула вниз и увидела, что кончик ножа находится в нескольких дюймах от ее живота, медленно, как и тогда, приближаясь к нему.

Марджи устремила взгляд в темное пространство пещеры. Если ей и в самом деле суждено погибнуть именно так, то она не хотела этого видеть. Когда настанет этот момент, она, в отличие от Лауры, вообще не хотела бы ничего видеть и знать, не хотела чувствовать, как жизнь медленно покидает ее. Она вжалась в стену пещеры, ощущая, как кончик ножа легонько прикасается к ее животу чуть повыше пупка.

Отступать назад было уже некуда, а потому, едва почувствовав прикосновение холодной стали, Марджи стала втягивать живот в себя, одновременно с этим понимая, что нож продолжает надвигаться – медленно, но неуклонно. Она чувствовала, как натягивается, напрягается кожа живота, как где-то в области брюшины под медленным, размеренным натиском начала растекаться натужная боль, тут же сменившаяся внезапным, почти агонизирующим шоком, когда острие лезвия вошло в ее мягкую кожу. Стоя в прохладной атмосфере пещеры, Марджи неожиданно почувствовала, будто по ее телу струится какая-то влага, и тут же поняла, что это ее собственная кровь. Движение ножа прекратилось, но он не отдернулся, и потому плоть девушки словно сомкнулась вокруг его кончика.

Ног под собой она уже почти не чувствовала, зато явственно ощущала присутствие во рту привкуса желчи. Перед глазами все поплыло, а веки хаотично задергались. Внезапно у нее перед глазами возникла картина того, как она всем телом падает на нож. Не двигайся! – завопил ее внутренний голос. – Ради всего святого, стой прямо! Но ноги уже не желали ее слушаться, а сама она затряслась от дикого напряжения мускулов, изо всех сил заставляя себя не упасть.

Нож отдернулся, но уже через секунду Марджи снова сглотнула воздух и застонала, когда почувствовала, как он полоснул ее по соскам обеих грудей – и снова по ее телу потекли струйки крови.

А затем она почувствовала, как к ее коже прикоснулся рот тощего, присосавшийся к ране на животе, тогда как его руки потянулись к джинсам и резким рывком сдернули их на землю. Теперь она стояла совершенно голая – голая и покрытая налипшей с его губ слизью. Как же дико было стоять обнаженной перед таким существом – дико, мерзко и страшно. Наконец его рот также оставил ее в покое, тогда как руки переместились на плечи, понуждая ее опуститься на колени. Вконец ослабшая, она с готовностью отреагировала на его жест.

Затем он снова принялся хлестать ее ладонями по щекам и ушам, и Марджи ощутила появившийся на губах характерный привкус сочившейся из ноздрей крови. В какое-то мгновение она почувствовала себя бесконечно усталой. Ненависть к этому существу по-прежнему не исчезала, тугим комом затаившись где-то внутри нее, но ни сил, ни способности к сопротивлению уже не оставалось. Мысленно она разрывала, раздирала его тело на части, орган за органом, но, окажись у нее в руке сейчас револьвер, она, наверное, не смогла бы даже нажать на спусковой крючок. Бушевавшая в ней ярость оставалась какой-то тупой, приглушенной, и потому совершенно бесполезной. Итак, ей суждено было умереть, и все же она продолжала молить Бога о том, чтобы напоследок он хоть на какое-то мгновение дал ей сил, достаточных для того, чтобы убить его. А Лаура тоже испытывала это же чувство?..

Прошло всего одно-единственное мгновение, и она также стала дожидаться его.

Тощий приподнял подбородок Марджи и закинул ее голову так, что ей не оставалось ничего иного, кроме как посмотреть ему в глаза. Она заметила проскользнувшее в его взгляде удовлетворенное выражение, увидела широкую, плотоядную улыбку. Затем он поднес лезвие вплотную к ее губам и ей пришлось разомкнуть их, чтобы он не порезал ее. От соприкосновения с зубами сталь легонько звякнула – она раздвинула и их. Никогда в жизни Марджи не чувствовала себя настолько беспомощной. И все же, до чего легко было представить, как лезвие пронзает ее горло, появляясь в противоположной стороны шеи, как из раны вырывается поток густой, теплой крови, как обмякает все ее тело, как стекленеют и умирают глаза. Всего одно движение и...

Нож прошелся по внутренней поверхности ее рта, скользнул по языку, прочертив по нему нечто вроде леденящей окружности.

Внезапно Марджи все поняла. Она ощущала горьковатую сталь ножа, солоноватый привкус крови, покуда лезвие кружило и кружило по ее языку. Он засмеялся, кивнул, и у нее не осталось ни малейших сомнений относительно его намерений. Затем он убрал нож и отпустил ее.

Ах, так вот к чему все пришло, – промелькнуло в голове Марджи, пока она наблюдала за тем, как он снимает джинсы и обнажает свой член. – Ну значит, так тому и быть, – подумала она, – уж теперь я постараюсь на совесть. Значит, еще не все потеряно.

Тощий вплотную приблизился к ней и, ухватившись за волосы, нарочито медленно, явно наслаждаясь полной беспомощностью девушки, откинул ее голову назад.

Марджи открыла рот и приняла его член.

К тому моменту он уже достаточно возбудился, и потому она отнеслась к своей миссии так, как того от нее и ожидали – как любовница, демонстрирующая все свое мастерство, разве что вместо страсти ее действиями сейчас руководили одни лишь отчаяние и страх.

И все же она явно старалась угодить ему. Много времени на это ей, правда, не понадобилось. Уже через несколько секунд она почувствовала, как его тело начинает покрываться потом, услышала его идиотские постанывания и тут же ощутила короткие и резкие подергивания мускулистой массы между губами.

Между тем в мозгу Марджи успели зародиться, а затем стали стремительно смешиваться, переплетаться друг с другом две мысли, образуя некую новую, единую конструкцию. Первой была ее ненависть к этому существу – она сидела глубоко и прочно; другая же воплощала в себе совершенно новое восприятие девушкой того безграничного зла, которое в данный момент ее окружало. Сюда входило и то ужасное место, где она оказалась, и сами эти полузвери, не имевшие понятия ни о любви, ни о нежности, знавшие лишь жуткую смерть, свои вечно неутолимые аппетиты и вовлекавшие всех оказывавшихся в их власти людей в тот же порочный, черный круг саморазрушения. Мысленно она в очередной раз увидела заполненную трупами ночь; дом, ставший мрачным некрополем странных мертвых детей, ее собственных друзей и родной сестры, которую она так любила; и вот теперь эту жуткую, омерзительную конуру, которой суждено было стать последним в ее жизни пристанищем. Что бы она сейчас ни сделала, что бы ни случилось, все это уже не имело никакого значения. Ник так и не отыщет ее. Да и никому это не удастся. И то, что она должна сделать сейчас, было продиктовано ей с самого начала, с того самого момента, когда она только увидела смерть своей сестры. В сущности, все это было очень даже просто.

Тощий наконец достиг оргазма, тогда как Марджи терпеливо ждала того момента, когда первая теплая струя его выделений ударит ей в заднюю часть неба. Если бы она верила в Бога, то в тот момент была бы безмерно благодарна Ему – ведь она сама молила Его о малейшем, крохотном моменте власти над этим существом, и Он даровал ей его. Марджи закрыла глаза и почувствовала, как ненависть сжимает ее челюсти, словно тугой кулак. Конечно, это не убийство, – подумала она, судорожно сжимая зубы, – но сгодится и это.

А уже через мгновение она вскочила на ноги, чувствуя, как ее ноги и обнаженные бедра захлестнула теплая струя крови тощего, тогда как сам он дико завизжал и, выпустив ее волосы, принялся зажимать ладонями стремительно исторгающийся поток красной жидкости. Он выл, как раненый зверь, и Марджи наслаждалась звуками его голоса. Ей было приятно ощущать медленно остывающую влагу, густо покрывшую ее бедра...

И вот она поймала себя на мысли о том, как с искаженным от дикой ярости ртом мчится ко входу в пещеру, не обращая никакого внимания ни на женщин, которые словно из-под земли возникли перед ней; пытаясь схватить ее, ни тем более на лысого громилу, который, похоже, слишком ослабел от собственной кровопотери, чтобы хоть как-то задержать ее.

В безудержной ярости Марджи разметала всех их по сторонам, а одного ребенка с такой силой толкнула на каменную стену пещеры, что его голова тут же треснула и раскололась как арбуз. Услышала она и свой собственный крик – это был дикий вопль торжествующего воина, ликующего при виде гибели своих врагов. А она и в самом деле радовалась, более того – пребывала в восторге оттого, что все же смогла причинить ощутимый вред своему мучителю и вырваться на свободу. Широко раскинув руки, она мчалась к выходу, миновав костер, языки пламени которого на миг лизнули ее обнаженные голени, мимо всей этой получеловеческой мерзости и мусора, представители которого ошалело наблюдали за ее действиями.

Марджи увидела промелькнувший впереди луч лунного света и устремилась туда, откуда доносился свежий аромат моря – и вот уже через какое-то мгновение он ударил ей в ноздри, пробившись через тягучую пелену дыма и смрада. А все-таки получилось, – торжествующе подумала она. – Все же я его достала!

Она отдернула шкуру, закрывавшую вход в пещеру, и бросилась в расступившуюся перед ней темную ночь.

Мужчина в красной рубахе медленно поднимался по тропе, ведущей к пещере, когда до него донеслись раздавшиеся изнутри крики, причем это были крики отнюдь не пленников – не того мальца или женщин, – а его собственных людей. Самым громким, при звуках которого он даже застыл на месте, был крик его брата. Ему еще никогда не доводилось слышать, чтобы кто-то кричал подобным образом, но голос брата он не спутал бы ни с каким другим. Ночь наполнили разгневанные призраки, которые сорвали их охоту и теперь требовали платы за все содеянное этим племенем.

Услышав вырывавшиеся изнутри вопли, он в страхе остановился. Шум не стихал, и, смешиваясь со страхом, стал словно давить на него своей массой; какофония звуков медленно пробивалась в глубины его мрачной, не знающей сострадания души, повинуясь наследственному зову крови и насилия. Он не мог не ответить на этот зов, и потому мрачный, молчаливый и безрадостный двинулся дальше.

В своем стремлении к свободе Марджи совершенно не заметила его. На какое-то короткое мгновение волны чистого и свежего воздуха, словно руки нежного возлюбленного, окутали ее со всех сторон. Но уже в следующую секунду руки «красного» схватили ее, и она тут же принялась сопротивляться грубой мужской хватке, разрывая окровавленными ногтями его грязную рубаху. Однако даже вся вновь обретенная сила не могла спасти девушку.

Марджи, конечно, даже не могла догадываться о том, что все это видел и Ник, который следовал за «красным» и при виде случившегося стал с удвоенной скоростью подниматься по каменистому склону. Для нее самой все рухнуло почти мгновенно, сразу; тело обмякло, и она уже не сопротивлялась мужчине, когда тот затащил ее назад в пещеру и бросил рядом с костром. Она была вконец выхолощена, измотана, потеряна, и та сила, которую ей с таким трудом удалось обрести, никогда уже не вернулась бы снова. Битва была окончена – битва, но не ее кошмар...

Уже в следующую секунду ее облепили дети, налетевшие со всех сторон, словно мухи на падаль. Она принялась кричать – это был тонкий, пронзительный вопль, который даже отчасти не выражал всего ее отчаяния и боли; дикий стон тысяч нервных окончаний, лопнувших и порвавшихся под натиском их тел и зубов. Они кинулись на нее как волки, зубами разрывая ее щеки, руки, плечи, яростно прорываясь к грудям и бедрам. Словно в немом изумлении она наблюдала за тем, как ее пожирают – заживо. Вот она увидела, как они отгрызли с одной груди сосок, как продолжали наваливаться на нее – и в этот момент прозвучал грохот выстрела.

Поднимаясь по узкой тропинке к пещере, Ник даже не подозревал о том, что ему когда-либо доведется увидеть подобную картину, однако уже через минуту она предстала перед его взором. Стоявший перед костром «красный» резко развернулся и уставился на него; по бокам от него пристроились обе женщины – беременная стояла рядом с залитым кровью мальчиком, голова которого под неестественным углом завалилась на одно плечо. В отдалении маячило лицо паренька, который сидел в клетке и изумленно взирал на происходящее, тогда как какой-то тощий мужичонка стоял на коленях и, оглушительно воя, сжимал руками промежность. Третий мужчина – мощного телосложения, но словно обескровленный – тянулся к чему-то, лежащему на полу, очевидно, к какому-то оружию. И, наконец, эта стая завывающих, злобно оскалившихся детей, сгрудившихся над каким-то существом, которое судорожно металось по земле и отчаянно отбрыкивалось от них. Марджи. Ухватив в какую-то долю секунды осколки всех этих мыслей, он тут же открыл пальбу.

Первая пуля пролетела мимо, не причинив никому вреда и лишь звонко рикошетируя от стен где-то за спиной у «красного». В замкнутом пространстве звук выстрела оказался просто чудовищным, мужчина в красном как-то даже растерялся – судя по всему, он никак не ожидал увидеть Ника здесь, у себя в пещере, да к тому же и стреляющего. К тому моменту, когда он наконец пришел в себя, Ник уже сместил дуло револьвера и выстрелил снова – пуля угодила «красному» прямо в центр груди и с сокрушительной силой откинула его тело к костру. Умер он, судя по всему, еще до того, как опустился на землю. Помещение заполнили густой темный дым и столб искр, а красная рубаха дикаря стала быстро чернеть. Руки и ноги покойника совершили несколько конвульсивных подергиваний, свалили висевший над костром котел и выплеснули его содержимое на каменный пол.

Один из мальчиков – тот, что был постарше, – яростно зашипел и кинулся в глубь пещеры; остальные последовали за ним. Из-за наполнявшего пространство пещеры густого дыма Ник мог лишь с трудом различать их фигуры. Зато он отчетливо видел тело Марджи, которая шевелилась у его ног и слабо постанывала. Значит, все еще жива. Слава Богу.

Ник замахнулся палкой на женщин, которые стояли по обе стороны от него, заставив их отступить назад. Затем он увидел, как сквозь клубы дыма на него медленно надвигается лысый громила – одна рука замотана в какие-то шкуры, в другой зажат высоко занесенный над головой предмет, чем-то похожий на кривую дубину. Ник выстрелил и увидел, как лысый качнулся, а его изувеченная рука инстинктивно метнулась к животу. Тем не менее, он сделал еще один шаг, и Ник выстрелил снова – из того места, где у громилы была шея, ввысь взметнулся столб красной жидкости, тогда как голова, словно срубленное дерево, круто завалилась набок. Мужчина опустился на колени, а затем всем телом рухнул вперед. Дубина выскользнула из его руки и, прокатившись чуть вперед, остановилась у ног Ника, который только тогда смог разглядеть, что являлось оружием этого дикаря – это была человеческая рука.

Неожиданно из плотных клубов дыма на него кинулись дети. Краем глаза Ник успел заметить, что стоявшие по обеим сторонам пещеры женщины также пришли в движение. Низко присев, он сжался в комок и бросился на ближайшую к нему толстуху, с силой вонзив выставленный локоть в мягкую подушку ее живота. Тут же раздался ее сдавленный крик, и через секунду о каменный пол пещеры звякнуло что-то металлическое – нож. Одновременно с этим он в очередной раз пальнул из револьвера, но перед глазами было слишком много дыма и мельтешения тел, а потому пуля опять пролетела мимо цели. Прежде чем он успел еще раз нажать на курок, они уже накинулись на него, щелкая челюстями, словно жвалами голодных насекомых.

Не прошло и нескольких секунд, как он оказался полностью облеплен массой грязных маленьких тел. В каждую ногу одновременно вцепились по нескольку алчных ртов, кто-то вонзил зубы ему в бедро. Четвертый ребенок заскочил ему на спину – ближе к руке, сжимавшей револьвер – и принялся глодать шею. Ника захлестнула дикая паника. В тот же миг он увидел, как какой-то подросток вынырнул из-за клубов дыма и рыбкой прыгнул на него; успев приподнять дуло «магнума», Ник выстрелил, сразив парня на середине прыжка с устремленным вперед ножом. Легкое тело отлетело назад, словно кто-то дернул привязанную к нему веревку, а нож скользнул по груди Ника. Он подался всем корпусом вперед, согнулся чуть ли не пополам и стряхнул с себя вцепившееся в плечо существо – им оказалась маленькая девочка.

И тут же закричал от дикой боли, когда ее подруга или сестра вонзила зубы в рану у него на ноге. Взмахнув револьвером, он обрушил его на ее тело. Потом надавил на спусковой крючок – пусто. Надавил еще раз и тут же взвыл снова, когда подкравшаяся сзади беременная женщина глубоко вонзила зубы в руку, сжимавшую палку – укус пришелся чуть повыше локтя. Он поднял руку и резко оттолкнул ее, но она не отставала. Тогда Ник замахнулся рукой с револьвером и с силой стукнул ее по лицу – женщина отвалилась назад, из ее рта и носа потекла кровь. Ползавшая где-то внизу девчонка стала еще яростнее вгрызаться в рану на ноге, лихорадочно двигая челюстями из стороны в сторону, отчаянно стремясь добраться до кости.

Ник снова поднял пустой револьвер и что было сил дважды саданул ее по голове. Второй удар переломил шею ребенка, между губами раздулся темный кровавый пузырь, и она безмолвно рухнула на пол. Правда, и его нога уже не действовала, так что ему пришлось опуститься на одно колено.

Возившийся где-то у пояса мальчик вдруг с рычанием отпустил его (этот придурок грыз мой ремень! – изумленно подумал Ник) и тут же обхватил рукой его шею, тогда как другая рука с длинными, грязными ногтями пыталась дотянуться до глаз. Ник стукнул его револьвером, но парень, похоже, окончательно одурел от запаха свежей крови, и даже боль от удара не смогла остановить его. Снова вцепившись в Ника, мальчишка разодрал ему щеку, и тогда он ударил его еще раз и, застыв на месте, изумленно наблюдал за тем, как из раны на виске мальца потекла густая кровь. Несмотря на полученное увечье, маленький дикарь лишь встряхнулся, словно вылезший из воды пес, и снова ринулся в атаку.

В какое-то мгновение Ник подумал о том, что ему, судя по всему, придется все-таки добить этого парня, поскольку иначе его не остановишь. Чуть развернувшись, он принялся снова и снова охаживать его палкой, попадая по плечам, голове, лицу, однако мальчишка все так же продолжал цепляться за него даже после того, как Ник увидел, что обломанный край ключицы прорвал ему кожу и выступает наружу. Ник продолжал махать палкой почти вслепую, покуда парень не рухнул на пол пещеры с головой, которая скорее напоминала месиво из крови и слизи.

А затем наступила тишина, которая его даже обескуражила. Ведь оставались же и другие. Скольких он успел убить? Кажется, пятерых. А остальные? Еще один мужчина, две женщины. Или он что, всех женщин тоже порешил? Едва ли. Тишина окутала его, словно невидимая сеть. Он протер затуманенные дымом глаза, вглядываясь в пространство пещеры позади костра, и тут же увидел Марджи, пытающуюся подняться на локте. Сквозь пелену дыма он разглядел обнаженного подростка, который в полном одиночестве стоял в дверях клетки и смотрел в его сторону. А это еще кто такой? Ник был уверен в том, что мальчуган никак не мог принадлежать к этому дикому племени.

Затем он увидел тощего, изможденного мужчину, который, хватаясь за прутья клетки, пытался подняться на ноги. И этот тоже ранен? Но кто его ранил? Когда? Превозмогая боль от собственных увечий, Ник все же заметил, что тощий действительно истекает кровью и что пройдет немало времени, пока он снова сможет представлять какую-то опасность. Но остальные-то где?

Правое стекло в его очках разбилось, и Ник невольно поразился тому, что вообще каким-то образом сумел удержать их на носу. Поправив пальцем дужку, он огляделся, намереваясь увидеть, что творится у него за спиной. Никого. Ни единой души. Тогда он перевел взгляд на тело застреленного им мальчика – изуродованное и скрюченное рядом с очагом, – на рухнувшего рядом с ним лысого, полуголого громилу, на обоих детей, которых он до смерти забил, на черный труп, распластавшийся поверх костра. Мертвецы. Все до единого. Остальные же, словно повинуясь какому-то чуду, исчезли. В горле Ника что-то угрожающе забулькало, захрипело. Он повернулся к Марджи.

Трудно было даже определить, к какой ее части следовало прикоснуться в первую очередь. Все ее тело было покрыто кровью, причем – и Ник это сразу понял – в основном ее собственной. А она все так же пыталась принять сидячую позу.

– Нет, – негромко проговорил он, – лежи. Все кончено. Пожалуйста, не двигайся. Сейчас поищу, чем тебя можно накрыть, а потом подумаем, как будем выбираться отсюда.

Звук собственного голоса показался ему необычно тонким, почти писклявым; зубы лихорадочно стучали, а все тело била жуткая дрожь.

С трудом поднявшись, Ник обнаружил, что если не особо нагружать раненую ногу, то она все же помогала поддерживать равновесие. Поднял свою палку из плавника, потом револьвер – так, на всякий случай. Затем подошел к клетке и увидел, во что превратилась Лаура – ее останки были сложены у стены. Едва глянув на остекленевший глаз и зияющий черный рот, тут же отвернулся, с трудом сдержав позыв рвоты.

Тощий по-прежнему пытался встать на ноги, цепляясь за прутья клетки. Ник угрюмо ухмыльнулся и саданул его палкой по костяшкам пальцев – тот глухо застонал и сполз на землю.

Заметив приближение Ника, голый подросток вперился в него взглядом и стал отступать в глубь клетки. Ник понял, что в данный момент она представляла для него самое надежное убежище. Ему было интересно узнать, как долго он уже находился здесь и что успел увидеть. На ум как-то не приходили слова, которые он мог сказать этому пареньку, убедить его в том, что опасность миновала, а потому он просто прошел мимо.

Вскоре Ник наткнулся на рубашку и джинсы Марджи, и решил, что из всех находившихся в пещере предметов они были самыми чистыми. Он понимал, что ее сейчас необходимо как-то укрыть, хотя бы немного согреть, чтобы уберечь от неминуемого шока. Затем он увидел вход во вторую пещеру и насторожился – ведь в ней кто-то мог прятаться. Только сейчас до него дошло, что именно там незадолго до этого укрылись дети. А вдруг они и сейчас еще там?

Он заглянул внутрь и услышал, как что-то прошуршало в темноте. По спине метнулся холодок страха. Снова прислушался – ничего. Если не считать крыс, в пещере никого не было. Подобрав одежду Марджи, он двинулся ко входу в пещеру.

Краем глаза глянув на девушку, он принялся осторожно одевать ее. Раны на ее теле смотрелись ужасно, и он даже усомнился в том, сможет ли вытащить ее отсюда живой.

– Успокойся, Марджи, – проговорил он, нежно лаская ее рукой. – Успокойся, милая.

Она закрыла глаза, и Ник даже не был уверен, поняла ли она, кто сейчас рядом с ней, или нет.

А потом он услышал ружейную пальбу.

04.50.

Первые выстрелы Ника они услышали в тот самый момент, когда сошли с тропы и ступили на пляж. Питерс сделал знак, чтобы все остановились, хотя особой необходимости в этом не было – револьверная пальба и так заставила их замереть на месте. Итак, что за пирушка ожидала их на этот раз? – подумал Питерс. Для человека, хотя бы однажды слышавшего выстрел из «магнума», не представляло особого труда распознать его и в дальнейшем. Итак, стреляют, – сказал себе он. – Надеюсь. Уиллис недалеко.

Ночную тишину разорвали еще два выстрела. Недалеко, однако, – подумал Питерс.

– Двигаем, – сказал он, поворачиваясь к Ширингу. – Бежать не смогу, но трусцой, пожалуй, что-нибудь получится.

– Мне показалось, что это «магнум», – заметил Ширинг.

– Я это сразу понял, – произнес Питерс. – И в этом, кстати, заключается еще одна причина; почему тебе следует дожидаться моей отставки. Пока я знаю все же немного больше твоего.

Они стали пересекать полосу плотно слежавшегося песка.

К тому времени, когда выстрелы зазвучали в третий раз, Питерс уже напряженно дышал; двигавшиеся за ним следом люди старались не отставать. Рвутся в бой ребята, – подумал он. – Впрочем, молодые всегда такие. А кроме того, молодежь уже явно учуяла в воздухе запах крови. Да и сам он тоже его давно заприметил. Стрельба. Ох, не нравился ему подобный поворот событий.

– Значит так, парни, как заметите направленный на вас ствол – но только чтобы с уверенностью – сразу палите, не раздумывайте. – Он уже основательно запыхался. – Потом, на досуге разберемся, что и почем.

Стараясь еще больше прибавить шагу, он терзал себя вопросом:

«Куда же запропастился Уиллис?» Определенно, эта беготня загонит его в гроб, тогда как Уиллис бью лет на пятнадцать моложе его. Вот кому бегом надо заниматься. Похоже, та, вторая тропа оказалась все же труднее, чем он предполагал раньше.

– Сэм, – сказал Питерс, – я тебя только задерживаю. Иди вперед и дай старику малость передохнуть. Но только повнимательнее там, понял?

– О'кей, – кивнул Ширинг. Впрочем, особо разогнаться ему было уже негде. Отойдя всего на несколько метров, полицейские увидели клубы дыма, вырывавшиеся из отверстия в скале в нескольких ярдах от ее вершины. Первым их заметил Ширинг, который туг же сделал знак, чтобы остальные остановились.

– Ну вот, кажется, пришли, – сказал он.

– Точно, – подтвердил Питерс. Теперь и он учуял дым, причем был готов поклясться в том, что горит не одно лишь дерево. Он даже подумать не мог о том, что ему придется дважды за одну ночь унюхать одну и ту же вонь, однако факт оставался фактом. Да, работка, – подумал он, но тут же передернул плечами, словно стряхивая с себя эту мысль.

– Так, а теперь, парни, потише, – негромко произнес он.

Они сошли с пляжа и пересекли полосу чистого белого песка, устилавшего основание скал. Теперь клубы дыма курились прямо у них над головами. В тот же миг Ширинг услышал мужской голос – это был отдаленный, агонизирующий крик. Он повернулся к Питерсу.

– Слышу, – сказал тот. – Двигай наверх.

– Поднимайтесь по тропе, – скомандовал Ширинг. – Рассредоточьтесь.

Вспыхнули фонари, и Ширинг сразу увидел ее.

– Ну вот и пришли, – проговорил он. К нему стали подтягиваться люди. Питерс подумал, что будет лучше, если Сэм пойдет первым – склон показался ему довольно крутым, и он смекнул, что вперед следует послать кого-нибудь помоложе.

Кто-нибудь помоложе, – пронеслось у него в голове. – Все та же старая болтовня, хотя что уж тут попишешь, он и в самом деле уже далеко не тот, что прежде. А Ширинг был в общем-то неплохим парнем, хоть временами и старался загребать под себя, выискивая любую возможность, чтобы покрасоваться и доказать, что он вполне способен заменить его, Питерса. Ну что ж, парень, видит Бог, вот тебе и представился такой случай. Сэм не замешкается, – подумал он, – и не поспешит, где не надо.

По крайнем мере, теперь они знали, что наверху еще есть кто-то живой. Или был – вплоть до этого самого крика. О том, что именно это был за крик, ему даже думать не хотелось.

– Ну давай, сынок, – сказал он Ширингу.

Тот в ответ лишь улыбнулся. Позднее Питерс еще вспомнит эту улыбку. Это была возбужденная улыбка; так улыбается хороший человек, который намерен показать, что именно есть в нем хорошего.

Они полезли наверх.

Вниз по тропе их вела за собой беременная женщина – после удара дулом револьвера с ее носа по-прежнему капала кровь. Именно от револьвера они и побежали. Все мужчины погибли; остался, правда, один, но она считала его ни на что не годным, тогда как пришелец сражался как настоящий демон. Вот они и бежали. Выйдя из пещеры, женщина увидела перед собой двух детей и приказала им остановиться. Теперь она была лидером, и в ее мозгу медленно созревала очередная идея. Что-то вроде такой: «Когда-нибудь вам все равно придется покинуть пещеру...»

И тогда они встретят их там, внизу.

Она знала, что мужчина ранен; что же до женщины, то та, судя по всему, тоже при смерти. Значит, рано или поздно они выберутся из пещеры и вместе умрут на пляже. Ну что ж, они преподнесут им сюрприз; когда эта пара станет спускаться по узкой тропе, дети нападут на них. У мужчины не будет времени даже для того, чтобы воспользоваться своим оружием. А они к тому времени наберут камней и в клочья забьют их. Эту ночь им, правда, придется провести снаружи и до рассвета питаться мясом этой пары. А потом они вернутся в пещеру. Мужчина и женщина умрут при свете луны, там, где не грохочет оружие, от которого даже тени раскалываются надвое.

Кое-чем из своих мыслей она, спускаясь по тропе к пляжу, поделилась с толстухой и детьми. К тому моменту, когда они оказались почти у основания скал, будущая мать уже радостно смеялась – так ей было весело от мысли о предстоящем и таком продуманном убийстве. Толстуха, правда, буркнула, чтобы она угомонилась и приструнила детей, которые так и норовили забежать вперед. Что и говорить, сейчас она чувствовала себя лидером, хотя все же прикрикнула на детей, пригрозив им, что в случае неповиновения отправит их назад, туда, где лежат их братья и сестры, ободранные и расчлененные.

А что, неплохо она все задумала. Как знать, возможно, она даже не сразу убьет того мужчину. На вид он показался ей довольно крепким, тогда как все ее мужчины полегли, да и многие из детей тоже умерли. Уж она-то знала, как заставить мужчину трахаться, даже если он ненавидит тебя. Впрочем, когда время настанет, она решит, что делать дальше.

Позднее Питерс решит, что женщина удивилась не меньше их самих.

Будь это не женщина, и к тому же не с такой внешностью, они бы действовали гораздо быстрее. Ширинг едва успел пошевелиться, когда она уже накинулась на него. Никому из них еще не доводилось видеть ничего подобного – полуголая, по меньшей мере, на восьмом месяце беременности, вся покрытая грязью, копотью, с кровоточащим носом, и к тому же воняющая, как стадо скотины. Питерсу показалось, что он учуял ее даже до того, как увидел. И при этом готов был поклясться в том, что совершенно не расслышал ее шагов. Откуда появился нож, и вовсе не мог сказать никто.

Что и говорить, они оказались в на редкость неудачном месте – сгрудившись в кучу, только собираясь начать подъем. Никакого пространства для маневра; женщина же оказалась поразительно проворной. Питерс увидел промелькнувшую в ее глазах дикую ярость, вслед за чем блеснул нож. Он попытался было отступить назад, чтобы оставить свободное пространство для находящихся впереди и успеть вынуть оружие, но тут же наткнулся на шедшего непосредственно у него за спиной Дэниелса. Ширинг же так и не успел среагировать – не произнеся ни звука, она рассекла его горло от уха до уха.

Его тело завалилось не назад, на него, а вперед, и, умирая именно в такой позе, Ширинг, как позднее понял Питерс, спас ему жизнь, ибо в тот самый момент, когда глаза женщины захлестнул маленький кровавый фонтан, он уже успел выхватить свой револьвер и одним выстрелом снести ей полголовы. Женщина опрокинулась и рухнула вниз, словно мишень в пневматическом тире.

За спиной у нее стояли все остальные.

Питерс увидел, как они врассыпную бросились с тропы, тут же разметавшись по тянувшемуся во все стороны песку. На какое-то мгновение ему показалось, что он оказался среди героев поистине безумного вестерна: уцелевшие после кровавой резни обитатели дилижанса сбились в одну кучу, ощетинившись дулами револьверов, тогда как обезумевшие мерзавцы накинулись на них так, словно на их месте была целая орда, а не просто трое детей и женщина, противостоявшие двенадцати вооруженным мужчинам.

Питерсу еще не доводилось видеть ничего более стремительного и отважного. Они даже не помолились Богу, хотя, как ему показалось, сами толком не знали, что это такое, а может, это их особо и не интересовало. Словно крысы, – успел подумать он. – Правда, их отнюдь не загнали в угол, перед ними был целый пляж, куда можно было бы бежать (впрочем, попытайся они сделать это, им в считанные секунды отрезали бы путь. Но откуда им было это известно? И почему они не остановились, не сдались тут же, на месте?) Пока Питерс пребывал в водовороте захлестнувших его мыслей, толстуха успела вонзить нож в плечо молодого Парсонса, и он тут же подумал о том, что еще никогда в жизни не видел столь стремительной реакции со стороны человеческого существа и что никогда еще ему не было так страшно.

Не прошло и трех минут, как все началось и окончилось. Лезвие ножа взметнулось, опустилось, раздался крик Парсонса, вслед за чем вперед выступил Канстлер, который почти в упор пальнул в старуху из обоих стволов сразу, едва не разорвав ее тело надвое. К тому времени, как кто-либо успел обратить внимание на молодую девицу, она уже накинулась на Каджиано и одними зубами разорвала ему чуть ли не половину глотки. Приставив дуло своего револьвера к ее глазу – чтобы уж точно не промахнуться, – он нажал на спусковой крючок. Когда они оттащили тело девушки, ее челюсти все еще продолжали цепляться за его горло, хотя самой головы как таковой у нее уже не было.

Именно тогда, как решил позже Питерс, парней охватила настоящая паника, ибо никакой необходимости убивать остальных, в сущности, уже не было. Возможно, из-за того зверства, что сотворила та молодуха с Каджиано, а может, просто при виде всего происходящего – если на то пошло, всего этого безумия (ведь это были всего лишь дети, не так ли?), – полицейских словно поразила некая дикая, предательская зараза; через какое-то мгновение началась уже совершенно иная игра, когда уже в их рядах не осталось ни одной трезвомыслящей головы.

В том числе и головы Питерса.

Девушка, которой на вид было лет одиннадцать – и уже беременная, как и та женщина! – вцепилась в ногу Чарли Дэниелса и изо всех сил пыталась прокусить ее чуть ли не насквозь – парень визжал как баба и, танцуя на одной ноге, пытался отшвырнуть нападающую прочь, словно его только что укусила змея. Возможно, они смогли бы без особого труда оттащить девчонку, однако вместо этого Соренсон с силой шмякнул ее по спине прикладом своего ружья, после чего, когда она рухнула лицом на песок, для надежности стукнул еще раз – туда же.

Мальчишка обеими ногами обхватил поясницу Берда и зубами рвал его рубаху – вскоре они услышали, как вскрикнул полицейский, когда парень добрался до его груди. Скорее всего, им удалось бы оттащить и его, но все получилось... Питерс даже и не знал, как это назвать... мерзко, что ли. В сущности, это был даже не мальчишка, а скорее какая-то громадная пиявка, присосавшаяся к человеку. И уже через секунду, все так же вгрызаясь зубами в грудь Берда, мальчишка потянулся своими грязными руками к глазам полицейского, тыкая в них, стараясь ослепить свою жертву. Наблюдать эту омерзительную, жуткую сцену было просто страшно, а потому Парсонс, который чуть ли не всю свою жизнь дружил с Бердом, похоже, тоже чуть подвинулся рассудком а потому ухватил руку парня и стал заворачивать ее назад, пока все не услышали жутковатый хруст, после чего мальчишка завыл от боли и рухнул на землю. Парсонс же и после этого не угомонился – налетел на него, вонзил в рот дуло своего ружья и нажал на спусковой крючок.

Они даже не подумали остановиться и задуматься над тем, что с ними происходит и что они делают – в сущности, это скорее напоминало не столько полицейскую операцию, сколько казнь. И все же никто не остановился. Даже Питерс. Страх бурлил, кипел в каждом даже тогда, когда они кинулись вверх по тропе, туда, где из входа в пещеру продолжал куриться дымок – именно там они обнаружили остальных; там же они нашли девушку.

Я знал, что где-нибудь обязательно найдутся и мужчины! – подумал Питерс. При этом он как-то даже упустил из виду то, что один из них оказался в очках. Не припомнил тогда, что крик, который они услышали там, внизу, также принадлежал мужчине.

Впрочем, он был слишком занят. Страхом. Убийством.

Ник низко склонился над телом Марджи. С того самого мгновения, когда снаружи послышались первые выстрелы, он пытался поднять девушку на ноги, но ей было слишком больно, и, несмотря на всю его предосторожность, каждое его движение причиняло ей еще большую боль. Судя по всему, они успели сломать ей одну ногу, потому что стоило Марджи хотя бы раз ступить на нее, как она тут же потеряла сознание. Со своей же, также раненой ногой, он был совершенно не в силах сдвинуть ее с места. Ему все же удалось снова привести ее в сознание, хотя затем он подумал, что лучше оставить все как есть – тем более, что снаружи объявились люди, которые явно спешили к ним на помощь. При этом он еще подумал о том, что тот мужчина, что лежал на полу рядом с клеткой, уже не казался совершенно беспомощным и потому безопасным, однако ему казалось, что в крайнем случае как-нибудь сможет с ним справиться. Он как раз укладывал Марджи на землю, когда в пещеру ворвались первые полицейские.

Едва услышав их. Ник резко повернулся, ибо не мог предположить ничего иного, кроме как то, что вернулись те – и тут же смекнул, что совершил ошибку; он мгновенно узнал страх, застывший на их лицах, и понял, что они готовы пристрелить также и его. Поэтому Ник протянул к ним руки, желая показать, что в них ничего нет, что они пусты, а потом как бы отмахнулся от них, и даже открыл рот, чтобы сказать: «Нет, я не с ними», но слова застряли у него в горле, когда он, увидев глаза толстяка, дернулся в сторону и даже не успел услышать звука выстрела.

Питерс увидел, как взлетели очки, и в то же мгновение что-то внутри него, даже не отфиксировавшее до конца само это слово – очки – подсказало ему, что он сделал что-то не то; но ведь этот человек повернулся к нему, и руки он тоже протянул не вверх, как полагается, а вперед... И уж совсем не подумал он о другом мужчине, который вроде бы и был сильно ранен, но, тем не менее, внезапно пригнувшись, бросился вперед, выбросив руку с зажатым в ней ножом.

Едва увидев блеснувшую сталь лезвия, Питерс выстрелил. И все же, как странно получилось: не успев еще выстрелить, он уже увидел кровь. А может, он и выстрелил в это кровавое пятно; может, все это время оно уже было там, между ногами этого человека? Впрочем, все произошло слишком быстро, чтобы можно было о чем-то подумать. Во всяком случае, Питерс попал именно туда, куда метил. Мужчина рухнул лицом оземь, взбрыкнув ногами чуть вверх, как если бы кто-то выдернул из-под него ковер. Когда они перевернули его, ниже живота не было ничего – только пара грязных ног, и все.

Но сам он все еще был жив.

А чуть позже Питерс загоревал, причем сильно. Особенно жаль было паренька – даже больше, чем того мужчину, которого девушка называла Ником. Впрочем, к тому времени все они уже воспринимались порознь – и слава Богу! – хотя уже тогда он почувствовал, что было в том мальчишке что-то не такое, никак не соответствовавшее окружавшему его кровавому безумию, которое он видел там, внизу.

Но Господь свидетель, было все же в том мальчишке что-то странное. В самом деле, идет к ним, голый, руки вытянул перед собой, и словно бы даже не идет, а медленно, словно во сне, плывет. И когда Питерс приказал ему остановиться, он не остановился, даже не замедлил шага – ну, а потом его парням уже не оставалось ничего иного. Сейчас даже невозможно сказать, кто именно убил его. Шесть выстрелов так вывернули нутро паренька, что его останки не заполнили бы и хозяйственную сумку средних размеров.

Как же горевал Питерс по тому мальцу. Мужчине, Нику, все же было легче; дырку в груди придется, конечно, заштопать, но он, похоже, все же выкарабкается – слава Богу, никакие внутренние органы не задеты. Зато мальчонка... Именно он будет сниться ему ночами.

Долго.

А потом, когда все закончилось, Уиллис и остальные окружили его со всех сторон. Молодой полицейский огляделся и присвистнул:

– Матерь Божья, а это еще что такое?

– Это? – переспросил Питерс. – Это то, на чем я кончился.

И Уиллис, похоже, понял, что именно он имел в виду.

05.35.

Последний ублюдок умер по пути наверх, к местечку Хэллана, где его поджидали патрульные машины. Питерс даже не предполагал, что нормальный человек может продержаться так долго. Под конец он повернулся лицом к морю, из глотки его вырвался небольшой сгусток крови, и его так и занесли в машину, бледного как сама смерть. Вот уж о его кончине Питерс ничуть не горевал. Скорая действительно поджидала их, хотя Каджиано она помочь так ничем и не успела – парень скончался еще до того, как они покинули пляж.

Что же до девушки – ну что ж, здесь оставалось только ждать и надеяться. Лично Питерсу показалось, что она довольно плоха. Судя по всему, ей придется лишиться мизинца на правой руке. Правда, отсекли его довольно чисто. Осложненный перелом правой ноги. Одна грудь тоже... не грудь, а какое-то кровавое месиво. Плюс жестокая лихорадка, хотя с ней-то она, похоже, справится. Все будет зависеть от того, насколько крепкой окажется ее организм. Внешне, вроде бы, не очень. Худенькая какая-то...

А потом вспомнил про Ширинга и решил, что поручит Уиллису сходить к его жене и детям. Наверное, надо было бы самому, – подумал он, – но, боюсь, не справлюсь. А девчонка та все твердила, что этот самый Ник спас ей жизнь – и все время плакала как дитя. А я-то, старый мудак, чуть было не пристрелил его. И еще она сказала, что тот паренек, что сидел в клетке, тоже вел себя не так, как надо. Бог ты мой – всего двадцать три года, и ничего, абсолютно ничего за душой.

Ну да, конечно, было, Питерс, в твоей жизни кое-что, на что тебе приходилось идти и после чего тебе было нелегко – но не так же! Совсем молоденький мальчишка умер, а парень, который ступил в ад и вышел оттуда живым, лежит чуть ли не при смерти. А все потому, что мы обосрались, вот так, просто и без лишних слов.

И какой хороший парень был Ширинг. Каджиано он знал меньше, но Ширинг был что надо. Даже в наших местах иногда удается отыскивать толковых парней.

Надо все же немного поспать, – подумал Питерс. – А потом снова садиться за отчеты. Но как, скажите мне ради Бога, смогу я описать все это? Как сообщить в отчете, что ты приставил дуло ружья к носу ребенка и одним выстрелом снес ему всю голову? Можно ли с должным пониманием воспринять подобное? Дикари на побережье Мэна, Боже Правый!

Питерс бросил последний взгляд на мужчину и девушку, которых разместили в дальнем конце скорой помощи, и залез в патрульную машину, сев рядом с Уиллисом. Он и понятия не имел о том, как и когда заменить Ширинга, не говоря уже о том, кем его заменить. Более того, теперь он уже не мог сказать, кто заменит его самого. Вот разве что Уиллис. Местность он знает – по крайней мере, не хуже других.

– Увези меня отсюда, – сказал он.

05.40.

Светало.

Марджори прислушивалась к завыванию сирен, вроде бы такому далекому, хотя на самом деле, это было не так; она знала, что динамики стояли на крыше той самой машины, в которой ее в данный момент везли, и завывали они сейчас ради нее же самой, чтобы оказать ей помощь. Стрельба, – подумала она. – После нее у меня, кажется, с ушами стало что-то не в порядке. Слуха-то хотя бы после всего этого не лишусь?

Ей никак не хотелось вдобавок ко всему еще и оглохнуть.

Боль уже почти отступила – врачи об этом позаботились. А в самом деле, кто они такие, врачи или просто санитары? Будем надеяться, что все же врачи. Впрочем, кем бы они ни были, с ней они обошлись очень по-доброму, даже ласково, и она была признательна им за то, что помогли ей избавиться от жуткой боли. А то ей уже начало казаться, что в мире больше вообще не существует такого понятия как доброта (когда она это почувствовала? до того, как выстрелили в Ника, или после?), но, судя по всему, это было не так.

Она видела доброту, когда смотрела в их лица. Даже в лица полицейских, которые ее сюда доставили. Еще никогда полицейские не смотрели на нее так по-доброму, и это было странно. Не произнеся ни слова, совершенно беспричинно, они едва было не убили Ника, и все же она не испытывала к ним никакой ненависти. По крайней мере, не сейчас, – подумала Марджи.

Она благодарила судьбу за то, что ей не пришлось в очередной раз увидеть тот дом.

Затем на какое-то мгновение Марджи опять стало страшно. Она с трудом откашлялась и обратилась к одному из врачей, самому молодому и, как ей показалось, самому доброму. Подобно завыванию сирен, ее собственный голос звучал словно откуда-то издалека и совсем слабо.

– Я сейчас усну? – спросила Марджи.

– Не сейчас, – ответил он, – но скоро. Мы сделали только местную анестезию. В больнице вам дадут что-нибудь покрепче – только осмотрят вас сначала.

– Я пока не хочу спать, – сказала она. – Пожалуйста, сделайте так, чтобы я не заснула, хорошо?

Он улыбнулся.

– Хорошо, обещаю. Рядом с ней лежал без сознания Ник.

– А он тоже поправится?

– Он потерял много крови, но, думаю все будет в порядке.

– Хорошо, – кивнула Марджи и прикоснулась к руке доктора. Рука его вовсе не показалась ей сильной.

Марджи повернула голову и посмотрела в окно. С того места, где она лежала, можно было увидеть лишь медленно светлеющее небо, да телефонные провода, которые как бы скользили у нее над головой, пока машина мчалась по ровному асфальту. Провода были нанизаны на деревянные столбы и казались резаными ранами на теле утреннего неба.

* * *