Стихи

Георгий Адамович. Предисловие

Покойного Юрия Джанумова лично я не знал. Но читая его стихи, как будто встретился с ним и выслушал монолог человека душевно-своеобразного, много пережившего и которому во всяком случае было, что сказать. Даже больше: человека, который писал стихи потому, что ему мучительно хотелось найти из своего одиночества выход и может быть помочь найти его другим, не менее одиноким, чем он.

Эти стихи, конечно, не совсем совершенны. Поэту можно было бы сделать упрек в многословии и в склонности к какой-то неврастенической риторике, хотя попадаются у него и строчки отточенные, очень выразительные. Но настроения и мысли, владевшие Джанумовым, было бы нелегко сочетать с поэтической гладкостью и сжатостью. Вероятно он это сознавал, а сознавая и не стремился к тому, что могло бы оказаться лишь поверхностно-удачно и обеднило бы его пусть и шероховатую, однако внутренне живую лирику. Во времена символистов принято было делить сборники стихов на те, в которых есть «лирическое содержание» и те, в которых оно отсутствует, причем за вторыми вполне справедливо отрицалось какое-либо значение. Наличность «лирического содержания» у Джанумова бесспорна, она чувствуется с первых же его стихов и сразу приковывает внимание.

Духовно и физически он принадлежал к «детям страшных лет России». Однако у Джанумова обиды или невзгоды, связанные с ходом истории, осложнены догадками иного порядка, относящимися к миру в целом. Горечь, внушенная участью друзей и сверстников, побудила его вглядеться дальше, глубже, и спросить себя, не соответствует ли ей нечто метафизическое, ускользающее от нашего вмешательства и даже понимания. Немного было в последния десятилетия стихов, где из неведомых далей так явственно веял бы холодок, перед которым человек бессилен.

Несомненно, сказались тут и некоторые литературные воспоминания, да и кто из поэтов, даже самых больших, бывает от них свободен? Иногда они безотчетны, однако все же остаются воспоминаниями, перенятыми от тех, кто хранил их умышленно. У Джанумова в сборнике, как некий «magnus parens», присутствует Бодлер, с его тяжестью, перебоями, скрипами, остановками и отказом от обычной, выветрившейся поэтической прелести. Я не сравниваю, а только указываю на преемственность. Помнил ли Джанумов, когда писал о ночи, развернувшей

помнил ли он один из бодлеровских «Сплинов», кончающихся образом до крайности схожим? Прошло больше ста лет, люди по-иному страдают, по-иному скучают или радуются, но за этой переменчивой житейской оболочкой не изменилось, да и не могло измениться, в сущности почти ничего.

Юрий Джанумов был поэтом, неизменность эту понявшим и на нее по-своему откликавшимся.