Стихи

что это? ленивые? я не хотел ленивых

полпорции с мясом полпорции с капустой

я так заказывал я никогда не ем ленивых

что вы мне говорите когда написано

полпорции ленивых вот же тут посмотрите

и пол с капустой так как вы заказали

нет извините меня я не мог заказать

ленивые потому что я вообще терпеть не могу

ленивые вы просто неправильно поняли

в следующий раз сначала подумайте

а потом заказывайте Янка дай на ту же тарелку

полпорции ленивых вместо этих с капустой

Эрнст Юнгер начал курить в сто два года

потому что жизнь ему надоела когда-то он бросил

(чтобы жить дольше?) но в двадцатых еще курил

так во всяком случае следует из этой книги

целый день я читаю наконец заворачиваюсь в одеяло

и засыпаю мне снится

что у Мартина Барана[1] был брат

который умер и Мартин ходил к нему на кладбище

а на памятнике было написано Бык

Мартин с Ренатой будят меня мы идем в бар

я спросонья забыл сигареты

разговор идет вяло только Мартин в хорошем

настроении пьет водку с лимоном

и льдом за здоровье

графоманов

как будто он получил от них орден улыбки

и смеется над Маленчуком[2]

который почти что в сорок

открыл для себя Бжехву[3] как будто когда тебе сорок

открывать уже можно только новые дринки

возвращаясь домой представляю себе

как столетний Эрнст

покупает в киоске первую пачку

и в ней находит купон дающий возможность

провести две упоительные недели в Риме

Я умерла в первый год деноминации

Так и не смогла привыкнуть к новым деньгам

Да и зачем Мне и так всё покупали

Этого я добилась

Теперь мне уже ни к чему привыкать не пристало

все у меня по высшему классу и как бы бесплатно

Я знаю чей волос тогда запутался у меня в часах

Знаю и не знаю что с этим знанием делать

Я люблю посидеть на кухне особенно ночью

Можно было бы наготовить разных вкусностей

но я предпочитаю просто сидеть не вставая

Сейчас когда мне уже не нужно ждать лучших времен

я могу себя чувствовать так как будто бы жду

Ты придешь однажды

и я встану но только вместе с тобой

Я говорю себе: кричи. Но где там. Голый,

умытый сижу на кухне, ем что попало. Если

тем что попало можно назвать творог,

масло и серый хлеб.

В этом узком кругу нет ничего хорошего. Все

это есть, потому что есть, просто-напросто есть.

Просто есть. Все это жухнет.

В сфере смешанных чувств все желтеет,

на окне появляются пятна солнца, старый

лук выпускает стрелки, ловит. Что солнцу

дают растения? Скоро начну покупать

деликатесы. Пока же в обществе самых

простых продуктов твержу себе: плачь и плати.

сочный запах кожи, дуновение месяцев и времен

года, сожженных закатами, когда потихоньку

она ускользала из дому — наивная школьница,

рыжеволосая, как запоздалый сентябрь.

время зрело, как волосатые

пауки: под веками, в закоулках сердца,

пеной в сокровищнице с формалином.

то, что она очутилась на ласковом берегу

Голландии, было чистой случайностью —

ей суждено было умереть в Копенгагене

или Гданьске, в суровых морских городах.

начиналась зима — дети и молодые мамы

приходили сюда уже только смотреть

на грязные волны, она отлично знала, что завтра

тело ее будет выглядеть как замороженная оливка,

плод терпкий и хрупкий в искусных руках

приливов

издали доносились детские голоса,

посланцы краев любезных и невозвратных

также и те, что в задумчивости

сконструировали хруст секатора,

разожгли на месте дома высокий костер,

жаль — прошептали, также и те,

кто застрял в отсутствии — панцире пустоты —

и подумал о пляжах, окутанных вихрем,

и о парусной яхте, как будто им есть куда плыть,

куда направляться, мои садовники,

копающиеся в прахе, мое

все. словно это случилось

давно и не здесь, словно

не над нами парила любовь.

любовь — птица уже никогда

об умершем внезапно

тихо говорят — поехал в германию

примерять доспехи, об угасающем

постепенно — собрался в россию,

чтобы там спиться, память есть ночь,

летящая по небу в ассенизаторской бочке,

на бензине и сперме, попробуй ее раздавить

и увидишь, как выпадут руки, в молчании

рвущие дерн, и гроб —

минуты ножницы

смыкаются над нами.