Стихи

Классик. Читать — как больному

Принимать лекарство, словно смотреть

На стены собственной обжитой комнаты, или,

наоборот —

На город на карте, в котором меня не ждут,

Но где могло бы и для меня отыскаться

Немного тепла. Облик — чуть ли не бога,

борода циклопа,

Взгляд, связывающий моря и пространства.

Тоскующий по древнему, безымянному,

Взвившемуся из буйной пены,

Чтоб всей силою поразить человека

В лобную кость. Дух ли это?

Или просто крестьянское тело?

Есть в этом облике что-то от бескрайнего моря,

От суденышка, где только тонкие переборки

Отделяют от смерти, от тех отдаленных полей,

Где души наши пылают, где мы поднялись из травы,

Словно дети — для первого поцелуя.

Да, это мы, дети стонов и ран, поражаемся,

как же вышло,

Что мы до сих пор уцелели.

Нет глубже океана, чем людская

Слеза — и если не погибнешь в нем,

То не найдешь земли обетованной.

Все великое — совершено, все ценное — продано,

Куда дороже твоей квартиры, дороже Версаля,

дороже

Родины, и планеты, и века.

А достоинство — вроде бы нет, да и какой валютой

оплатить игрушки, отжившие свой

век, течение довоенной реки, лес в обмороке

и снегиря,

чей горловой клекот по цвету напоминает небо.

Итак, остается бездонный горизонт, и этот

глупый снегирь, тщетная муза,

ненависть к самому себе.

Поглядим в будущее, пока глядится, убежим

от него, превратимся в царьков

родного села, с липовых тронов будем

восхищаться неоновыми городами. Вечер,

вечер, родное время, фонарь в подземелье,

в которое ты, посторонний, вплетен так крепко,

словно тростинка в корзину. Птица в ветвях

вздрагивает от рева мотора. И ты исчезаешь,

улетаешь к синему своду, который днем — дым,

а ночью — огненный кратер, читай — страшный

и неведомый, и невидимый путь.

Какой там Босх! Доносятся с экрана

(лица дракона) бойкие гримасы

безумных зазывал, журчание низвергнутых в Аид

рек, и шуршат колосья в пятнах спорыньи.

Лицо без тела. Мысли ниоткуда,

Обочина дороги в никуда.

Кто я? кто ты? Участники массовки

Без права голоса? Прекрасен зомбоящик,

И хороши катоды-электроды.

Которым я завидую, страшась

ночную душу им отдать на растерзание.

А все ж, как все, едва ль не всякий вечер

Бессмысленно смотрю ему в глаза

Лукавые, не упуская шанса

Усвоить новости,

а после их расставить по порядку

и чистить, словно инуит — гарпун,

выдранный из голубого кита после битвы.

Ах ящик мой, приемыш, обокравший

Семью, надутый, как пузырь акулы!

Ты знаешь правду, только не мою,

И по квартирам, запертым на лазерный

Замок, буришь пронзительные шахты

В доверчивом, но сером веществе.

Ты — новый мир, мы о тебе мечтали,

И я тебя, признаться, ненавижу.

Ничего-то мне больше не помнится,

да и жив ночами едва.

Спит в потертой холщовой зобнице[1]

моя мертвая голова.

Сладко спит. Как дитя, как невеста

после брачной ночи, пока

жизнь, воинственна и бесчестна,

продолжается. Так легка

эта участь! Спи, русая, между

мирами, и не теряй надежду —

все пройдет, как испуганная слеза

вассала. Тогда и открой глаза.