Стихи не для дам

Не хочешь ли узнать, моя драгая,

Какая разница меж Буало и мной?

У Депрео была лишь запятая,

А у меня две точки с запятой.

Орлов с Истоминой в постеле

В убогой наготе лежал:

Не отличился в жарком деле

Непостоянный генерал.

Не думав милого обидеть,

Взяла Лаиса микроскоп

И говорит: «Позволь увидеть,

Чем ты меня, мой милый, е…»

Бессмертною рукой раздавленный зоил,

Позорного клейма ты вновь не заслужил!

Бесчестью твоему нужна ли перемена?

Наш Тацит на тебя захочет ли взглянуть?

Уймись — и прежним ты стихом доволен будь,

Плюгавый выползок из гузна Дефонтена!

Холоп венчанного солдата,

Ты стоишь лавров Герострата

Иль смерти немца Коцебу.

А впрочем — мать твою е…у!

Мансуров, закадышный друг,

Надень венок терновый,

Вздохни — и рюмку выпей вдруг

За здравие Крыловой.

Поверь, она верна тебе,

Как девственница Ласси,

Она покорствует судьбе

И госпоже Казасси.

Но скоро счастливой рукой

Набойку школы скинет,

На бархат ляжет пред тобой

И ноженьки раздвинет.

Всей России притеснитель,

Губернаторов мучитель

И Совета он учитель,

И царю он — друг и брат.

Полон злобы, полон мести,

Без ума, без чувств, без чести,

Кто ж он? Преданный без лести,

Бляди грошевой солдат.

Вот Хвостовой покровитель,

Вот холопская душа,

Просвещения губитель,

Покровитель Бантыша!

Напирайте, бога ради,

На него со всех сторон!

Не попробовать ли сзади?

Там всего слабее он.

Желал бы быть твоим, Семенова, покровом,

Или собачкою постельною твоей,

Или поручиком Барковым, —

Ах он, поручик! ах, злодей!

Она тогда ко мне придет,

Когда весь мир угомонится,

Когда все доброе ложится

И все недоброе встает.

Когда смотрюсь я в зеркала,

То вижу, кажется, Эзопа,

Но стань Дембровский у стекла,

Так вдруг покажется там ж…а.

Оставя честь судьбе на произвол,

Давыдова, живая жертва фурий,

От малых лет любила чуждый пол,

И вдруг беда, казнит ее Меркурий;

Раскаяться приходит ей пора,

Она лежит, глаз пухнет понемногу

Вдруг лопнул он; что ж дама? — «Слава богу!

Все к лучшему: вот новая дыра!»

Иной имел мою Аглаю

За свой мундир и черный ус,

Другой за деньги — понимаю,

Другой за то, что был француз,

Клеон — умом ее стращая,

Дамис — за то, что нежно пел.

Скажи теперь, мой друг Аглая,

За что твой муж тебя имел?

Сабуров, ты оклеветал

Мои гусарские затеи,

Как я с Кавериным гулял,

Бранил Россию с Молоствовым,

С моим Чадаевым читал,

Как, все заботы отклоня,

Провел меж ими год я круглый,

Но Зубов не прельстил меня

Своею задницею смуглой.

Увы! напрасно деве гордой

Я предлагал свою любовь!

Ни наша жизнь, ни наша кровь

Ее души не тронет твердой.

Слезами только буду сыт,

Хоть сердце мне печаль расколет.

Она на щепочку нас…т,

Но и понюхать не позволит.

«Внимай, что я тебе вещаю:

Я телом евнух, муж душой».

— Но что ж ты делаешь со мной?

«Я тело в душу превращаю».

Накажи, святой угодник,

Капитана Борозду,

Разлюбил он, греховодник,

Нашу матушку — п…у.

Вот перешедши мост Какушкин,

Опершись ж…й о гранит,

Сам Александр Сергеевич Пушкин

С мосье Онегиным стоит.

Неудостоивая взглядом

Твердыню власти роковой,

Он к крепости стал гордо задом:

Не плюй в колодезь, милый мой!

Пупок чернеет сквозь рубашку,

Наружу титька — милый вид!

Татьяна мнет в руке бумажку,

Зане живот у ней болит:

Она затем поутру встала

При бледных месяца лучах

И на подтирку изорвала

Конечно «Невский альманах».

В Академии наук

Заседает князь Дундук.

Говорят, не подобает

Дундуку такая честь;

Почему ж он заседает?

Потому что ж…а есть.

Словесность русская больна.

Лежит в истерике она

И бредит языком мечтаний,

И хладный между тем зоил

Ей Каченовский застудил

Теченье месячных изданий.

Все изменилося под нашим зодиаком:

Лев козерогом стал, а дева стала раком.

«Сыны отечества» и «Вестники Европы

Полезны для ума, а более для ж…ы!

Ты просишь написать надгробную Агафья?

Ляг, ноги протяни — я буду эпитафия.