Стихи: Русь замысловатая

Русь замысловатая

По России убогой

дураки и дороги

стелются, едут, идут.

Вот колдобина тут,

а в колдобине колесо.

Эко тебя занесло!

Занесло телегу,

а в телеге дрова.

Но и это ещё не беда,

а беда была такова:

дурачок на лавочке

шепчет в ушко дамочке.

И ни гроша, ни грошика

у паренька Ерошеньки.

Ах, Ерошка, Ерофей

ты у мамки – дуралей,

ты у тятьки – дурак

и у бабки – просто так.

А у девочки Анюточки —

самый, самый лучшенький!

А у её маменьки —

ты ни то и ни сё,

а у её папеньки —

прощелыга вот и всё.

Лишь у деда дурака

ты – Ерошкапрямбяда!

Ой люли, люли, люли,

прилетели к нам гули,

сели у дороги:

– Какой двор убогий,

нету, нету, тут зерна,

улетим со двора! —

крыльями размахались

да у нас остались.

А у дороги колесо:

прикрути, Иван, его

да дрова не растряси,

цело к хате привези!

Но у хаты, у ворот

гульба, свадьба идёт:

женят сына-дурака!

– Ерофей, поди сюда.

Ты, сынок, уже большой,

с бабой сладишь не с одной,

но узнаю чё – прибью,

я невестушку люблю! —

наставлял сына отец.

Но Ерофей наш – молодец:

– А я чё, а я ничё,

я не делал ничего,

я ни промах, ни дурак,

я, батяня, просто так.

Эх дураки, дороги

по Руси убогой

как кати-катили.

И кого б мы ни любили,

мы не вдарили ни разу

в грязь лицом!

– И я о том!

Ой люли, люли, люли,

летите к барину, гули:

не мешайте курям

шастать по чужим дворам!

Как у матушки Руси

только тридцать два пути:

путь налево – сразу в гроб,

путь направо – это бог,

путь вперёд – мосточек в рай,

в космос – новый век встречай!

Остальные же пути

мимо норовят пройти:

первый путь – куда-нибудь,

путь второй – в мир неземной,

а на третьем, как всегда,

светит лишь одна звезда.

Вот по этому пути

и пытаюсь я пройти.

Попытка не пытка,

но милёнок мой с улыбкой

смотрит на усилия:

стану ль я красивее?

Нет, мой хороший,

я не стану строже,

я не стану младше

и не буду краше.

Но звезду свою младую,

как и Родину родную,

я не выпущу из рук,

хоть руби меня, как сук!

Потому как на пути

три несчастья, три беды

и одно большое горе —

ты не любишь меня боле!

А кто милёнок мой дурной?

Догадайся сам, родной.

Поле:

Ты не тронь меня, пурга,

я полюшко чистое,

весной отдам колосья зернистые,

а летом налью их соком

и вздохну спокойно с покосом.

Мужики:

Скосим, намолотим и снова засеем,

едим хлеб, никогда не болеем!

А ты плачь, мурава, не плачь,

по полям снова ходит палач:

то война, то беда, то горе —

для всего государства неволя!

Что ж ты, трава, не плачешь:

спишь иль ничего не значат

для тебя людские покосы?

Тебе наши слёзы – что росы.

Бабы:

Мужик мрёт, а полюшку всё привольно,

ведь когда крестьянину больно,

полю чистому не накладно:

лишь бы к осени не сгореть и ладно!

Опять поле:

Завали меня, зимушка, снегом покрепче,

мне и спать одной будет полегче.

А под кем бы ты, Русь, ни лежала,

тому всегда будет мало

и полей, и хлебов и горя!

Вот такая История.

– Куда ты, кобыла?

– За счастьем ходила!

– Счастье нашла?

– Не нашла, но блудила

в лесу дремучем:

всяких барьеров круче

снега лежали.

И я не бежала,

а как-то странно передвигалась —

мне и миля не давалась.

– Для дурной кобылы

и снег в лесу – удила!

Зачем тебе счастье, дура?

– Для фигу, для фигу, для фигуры.

– А зачем же ты в лес попёрлась?

– Да дома всё как-то притёрлось.

– Отчего ж не по тропке, а в чащу?

– Где дорога, там воз и обрящешь.

Эх, достало всё, братцы!

Воля вольная, здрасьте.

– Ну здравствуй, волюшка,

и нам на горюшко.

Мы ведь тоже не скачем,

а царь нагрузит, так плачем,

но тянем-потянем лямку.

Ты права, надо в снег иль на санки!

Мать по-матерному ругалась.

Смеркалось.

А отец господином сидит,

как будто и дел ему нет,

что донька уже большая.

Вся родня провожает

замуж.

Пора уж!

Коса-краса, печь побелёна.

Настасья влюблённа

в соседа Васютку,

он тута.

– А ну пошёл! – семья отгоняет,

пущай не узнает

како на невесте платье.

Атласное. Не порвать бы!

Суета, маета, бормотуха.

– На здоровье, девчуха! —

пьёт родной дядька.

А платье

самое расшитое

и сердце у нас молодое.

Впереди дом и семеро дочек.

Не хочешь?

Не хочет, видно и тятя

тебя отдавати

в жизнь замужню.

А что делать-то? Нужно!

Казачок, казачок

посмотрел на мой бочок

и сказал: «Беда моя,

будешь ты моя жена!»

Казачок, казачок —

бедный, мелкий мужичок,

не простила я ему

«беду мою», а посему

топнула я ножкой,

брякнула серёжкой:

– Не буду я твоей женой,

коль ты весь не такой:

ни хорош, ни пригож

и на чёрта похож! —

развернулась и ушла.

А родня меня нашла

в его же хате да разуту.

Нет, любить я вас не буду,

дорогая родня,

коль вы ищите меня!

Ай, курлы, курлы, курлы,

любы были казаки

курам да казачкам.

А я пузо спрячу,

не смотрите вы туда:

не сглазьте, люди, казака!

Что молчишь ты, старый башмачник,

рассказывай, как «башмаки пилят»

короли и все те, кто там были,

они про тебя забыли,

а тебе до них нет и дела.

И я вроде хотела,

да не помню чего:

что-то я не успела,

видимо, подлатать башмачок.

Да конечно, башмачник,

я всё понимаю уже:

тот кто молчит, тот знает

сколько «гвоздей в башмаках»

у трудового народа!

Так куй свои лапти, башмачник,

а я подкую стишок.

Ведь короли мордастые

хотят и хотят ещё

молчаливых башмачников скорбных,

сильной боли в моей спине,

снов людей очень горьких

и в их башмаках камней!

Нас войнами обидели,

нам дали три рубля

на храмы и обители.

Обида не прошла.

Не прошло мировое горе,

не прошло и «голым по полю»,

не прошла покосевшая хата.

Не ушли мужики в заплатах,

а сели и ждут чего-то:

когда кончатся все заботы

или войны сгинут с планеты

да детям раздарят конфеты.

И закружится хоровод

весёлый такой и соврёт:

«Всё хорошо, ребята

красивые стоят хаты,

но голым по полю не нужно!»

А мы подпоём ему дружно:

– Нет, нас никто не обидел,

потому как никто и не видел

слёз из глаз наших красных.

Тебе не люб хоровод? Напрасно!

А российские поля,

говорят, сошли с ума:

покатились стога,

докатились до гумна,

встали колом и стоят,

вкатываться не хотят.

Мы нагоним на них

престрашнейший дедов чих:

чих, чих, чих, чих!

Поплюём ещё на них

и поставим в угол.

Ну где вы там, ворюги?

А ворюги как придут,

мы уж будем тут как тут:

их в мешок и на кол!

Бабы будут плакать,

плакать, плакать, горевать,

сено во поле сажать:

– Ты расти, подрастай

наш сумасшедший урожай!

Золотые, безбрежные дали,

мы таких никогда не встречали.

Мы их никогда и не встретим,

но в блокноте ручкой отметим:

мы тут не бывали и тут,

а здесь нас вовсе не ждут.

Ну и ладно, к чему нам дали,

что мы в них не видали?

Если заду тепло на печке,

а за окном скворечник,

да на лавочке бабки

и у каждой по хатке.

Ну чего ещё в жизни надо?

Кричим хором:

– Большую зарплату!

Если родина пьёт и рыдает —

это ещё не беда,

потому как нас окружают

леса, поля и луга!

Хуже, когда родины нету

или родина – зыбь и пески.

А у нас всё в порядке:

море, реки, озёра, тиски.