Стихотворения (1809-1821)

Гезиод

Безвестный юноша, с стадами я бродил

Под тенью пальмовой близ чистой Ипокрены;

Там пастыря нашли прелестные Камены,

И я в обитель их священную вступил.

Омир

Мне снилось в юности: орел-громометатель

От Мелеса меня играючи унес

На край земли, на край небес,

Вещая: ты земли и неба обладатель.1

Геэиод

Там лавры хижину простую осенят,

В пустынях процветут Темпейские долины,

Куда вы бросите свой благотворный взгляд,

О нежны дочери суровой Мнемозины!

Омир

Хвала отцу богов! Как ясный свод небес

Над царством высится плачевного Эреба,

Как радостный Олимп стоит превыше неба,

Так выше всех богов - властитель их, Зевес1"

Гезиод

В священном сумраке, в сиянии Дианы,

Вы, Музы, любите сплетаться в хоровод

Или, торжественный в Олимп свершая ход,

С бессмертными вкушать напиток Гебы рьяный...

Омир

Не знает смерти он: кровь алая тельцов

Не брызнет под ножом над Зевсовой гробницей;

И кони бурные со звонкой колесницей

Пред ней не будут прах крутить до облаков.

Гезиод

А мы, все смертные, все Паркам обречены,

Увидим области подземного царя,

И реки спящие, Тенаром заключенны,

Не льющи дань свою в бездонные моря.

Омир

Я приближаюся к мете сей неизбежной.

Внемли, о юноша! Ты пел "Труды и дни"...

Для старца ветхого уж кончились они!

Гезиод

Сын дивный Мелеса! И лебедь белоснежной

На синем Стримоне, провидя страшный час,

Не слаще твоего поет в последний раз!

Твой гений проницал в Олимп: и вечны боги

Отверзли для тебя заоблачны чертоги.

И что ж? В юдоли сей страдалец искони,

Ты роком обречен в печалях кончить дни.

Певец божественный, скитаяся, как нищий,

В печальном рубище, без крова и без пищи,

Слепец всевидящий! ты будешь проклинать

И день, когда на свет тебя родила мать!

Омир

Твой глас подобится амврозии небесной,

Что Геба юная сапфирной чашей льет.

Певец! в устах твоих поэзии прелестной

Сладчайший Ольмия благоухает мед.

Но... муз любимый жрец!., страшись руки

злодейской,

Страшись любви, страшись Эвбеи берегов;

Твой близок час: увы! тебя Зевес Немейской

Как жертву славную готовит для врагов.

Умолкли. Облако печали

Покрыло очи их... народ рукоплескал.

Но снова сладкий бой поэты начинали

При шуме радостных похвал.

Омир, возвыся глас, воспел народов брани,

Народов, гибнущих по прихоти царей;

Приама древнего с мольбой несуща дани

Убийце грозному и кровных и детей;

Мольбу смиренную и быструю Обиду,

Харит и легких Ор, и страшную Эгиду,

Нептуна области, Олимп и дикий Ад.

А юный Гезиод, взлелеянный Парнасом,

С чудесной прелестью воспел веселым гласом

Весну, роскошную сопутницу Гиад:

Как Феб торжественно вселенну обтекает,

Как дни и месяцы родятся в небесах;

Как нивой золотой Церера награждает

Труды годичные оратая в полях;

Заботы сладкие при сборе винограда;

Тебя, желанный Мир, лелеятель долин,

Благословенных сел, и пастырей, и стада.

Он пел. И слабый царь, Халкиды властелин,

От самой юности воспитанный средь мира,

Презрел высокий гимн бессмертного Омира

И пальму первенства сопернику вручил.

Счастливый Гезиод в награду получил

За песни, мирною Каменой вдохновенны,

Сосуды сребряны, треножник позлащенный

И черного овна, красу веселых стад.

За ним, пред ним сыны ахейские, как волны,

На край ристалища обширного спешат,

Где победитель сам, благоговенья полный,

При возлияниях, овна младую кровь

Довременно богам подземным посвящает,

И Музам светлые сосуды предлагает,

Как дар, усердный дар певца, за их любовь.

До самой старости преследуемый роком,

Но духом царь, не раб разгневанной судьбы,

Омир скрывается от суетной толпы,

Снедая грусть свою в молчании глубоком.

Рожденный в Самосе убогий сирота

Слепца из края в край, как сын усердный, водит,

Он с ним пристанища в Элладе не находит;

И где найдут его талант и нищета?

Конец 1816 - январь 1817.

ПРИМЕЧАНИЕ К ЭЛЕГИИ "ГЕЗИОД И ОМИР"

Эта элегия переведена из Мильвуа, одного из лучших французских стихотворцев нашего времени. Он скончался в прошлом годе, в цветущей молодости. Французские музы долго будут оплакивать преждевременную его кончину: истинные таланты ныне редки в отечестве Расина.

Многие писатели утверждали, что Омир и Гезиод были современники; некоторые сомневаются, а иные совершенно оспоривают вто предположение. Отец Гезиодов, как видно из поэмы "Труды и дни", жил в Кумах, откуда он перешел в Аскрею, город в Беотии, у подошвы горы Геликона: там родился Гезиод. Музы, говорит он в начале "Феогонии", нашли его на Геликоне и обрекли себе. Он сам упоминает о победе своей в песнопении. Архидамий, царь Эвбейский, умирая завещал, чтобы в день смерти его, ежегодно, совершались погребальные игры. Дети исполнили завещание родителя и Гезиод был победителем в песнопении. Плутарх в сочинении своем "Пир Семи Мудрецов" заставляет рассказывать Периандра о состязании Омира с Гезиодом. Последний остался победителем, и, в знак благодарности музам, посвятил им треножник, полученный в награду. Жрица Дельфийская предвещала Гезиоду кончину его; предвещание сбылось. Молодые люди, полагая, что Гезиод соблазнил сестру их, убили его на берегах Эвбеи, посвященных Юпитеру НеМейскому.

Кажется, не нужно говорить об Омире. Кто не знает - что первый в мире Поэт был слеп и нищий? Нам Музы дорого таланты продают!

К ДРУГУ

Скажи, мудрец младой, что прочно на земли?

Где постоянно жизни счастье?

Мы область призраков обманчивых прошли;

Мы пили чашу сладострастья:

Но где минутный шум веселья и пиров,

В вине потопленные чаши?

Где мудрость светская сияющих умов?

Где твой Фалерн и розы наши?

Где дом твой, счастья дом?.. Он в буре бед исчез

И место поросло крапивой,

Но я узнал его: я сердца дань принес

На прах его красноречивой.

На нем, когда окрест замолкнет шум градской

И яркий Веспер засияет

На темном севере, - твой друг, в тиши ночной,

В душе задумчивость питает.

От самой юности служитель олтарей

Богини неги и прохлады,

От пресыщения, от пламенных страстей

Я сердцу в ней ищу отрады.

Поверишь ли? я здесь, на пепле храмин сих,

Венок веселия слагаю

И часто в горести, в волненье чувств моих

Потупя взоры, восклицаю:

Минутны странники, мы ходим по гробам;

Все дни утратами считаем;

На крыльях радости летим к своим друзьям,

И что ж? их урны обнимаем.

Скажи, давно ли здесь, в кругу твоих друзей,

Сияла Лила красотою?

Благие небеса, казалось, дали ей

Все счастье смертной под луною:

Нрав тихий ангела, дар слова, тонкий вкус,

Любви и очи и ланиты;

.Чело открытое одной из важных муз

И прелесть - девственной хариты.

Ты сам, забыв и свет, и тщетный шум пиров,

Ее беседой наслаждался

И в тихой радости, как путник средь песков,

Прелестным цветом любовался.

Цветок (увы!) исчез, как сладкая мечта!

Она, в страданиях, почила

И с миром, в страшный час, прощаясь навсегда...

На друге взор остановила.

Но дружба, может быть, ее забыла ты!..

Веселье слезы осушило;

И тень чистейшую - дыханье клеветы

На лоне мира возмутило.

Так все здесь суетно в обители сует!

Приязнь и дружество непрочно!

Но где, скажи, мой друг, прямой сияет свет?

Что вечно чисто, непорочно?

Напрасно вопрошал я опытность веков

И Клии мрачные скрижали,

Напрасно вопрошал всех мира мудрецов:

Они безмолвны пребывали.

Как в воздухе перо кружится здесь и там,

Как в вихре тонкий прах летает,

Как судно без руля стремится по волнам

И вечно пристани не знает,

Так ум мой посреди сомнений погибал.

Все жизни прелести затмились;

Мой гений в горести светильник погашал,

И музы светлые сокрылись.

Я с страхом вопросил глас совести моей...

И мрак исчез, прозрели вежды:

И вера пролила спасительный елей

В лампаду чистую надежды.

Ко гробу путь мой весь, как солнцем, озарен;

Ногой надежною ступаю;

И, с ризы странника свергая прах и тлен,

В мир лучший духом возлетаю.

1815

МЕЧТА

Подруга нежных муз, посланница небес,

Источник сладких дум и сердцу милых слез,

Где ты скрываешься, Мечта, моя богиня?

Где тот счастливый край, та мирная пустыня,

К которым ты стремишь таинственный полет?

Иль дебри любишь ты, сих грозных скал хребет,

Где ветр порывистый и бури шум внимаешь?

Иль в Муромских лесах задумчиво блуждаешь,

Когда на западе зари мерцает луч

И хладная луна выходит из-за туч?

Или, влекомая чудесным обаяньем

В места, где дышит все любви очарованьем,

Под тенью яворов ты бродишь по холмам,

Студеной пеною Воклюза орошенным?

Явись, богиня, мне, и с трепетом священным

Коснуся я струнам,

Тобой одушевленным!

Явися! ждет тебя задумчивый пиит,

В безмолвии ночном сидящий у лампады;

Явись и дай вкусить сердечныя отрады.

Любимца твоего, любимца Аонид,

И горесть сладостна бывает:

Он в горести - мечтает.

То вдруг он пренесен во Сельмские леса,

Где ветр шумит, ревет гроза,

Где тень Оскарова, одетая туманом,

По небу стелется над пенным океаном;

То с чашей радости в руках

Он с бардами поет: и месяц в облаках,

И Кромлы шумный лес безмолвно им внимает,

И эхо по горам песнь звучну повторяет.

Или в полночный час

Он слышит Скальдов глас,

Прерывистый и томный.

Зрит: юноши безмолвны,

Склоняся на щиты, стоят кругом костров,

Зажженных в поле брани;

И древний царь певцов

Простер на арфу длани.

Могилу указав, где вождь героев спит,

- "Чья тень, чья тень, - гласит

В священном исступленье,

Там с девами плывет в туманных облаках?

Се ты, младый Иснель, иноплеменных страх,

Днесь падший на сраженье!

Мир, мир тебе, герой!

Твоей секирою стальной

Пришельцы гордые разбиты!

Но сам ты пал на грудах тел,

Пал, витязь знаменитый,

Под тучей вражьих стрел!..

Ты пал! И над тобой посланницы небесны,

Валкирии прелестны,

На белых, как снега Биармии, конях,

С златыми копьями в руках,

В безмолвии спустились!

Коснулись до зениц копьем своим, и вновь

Глаза твои открылись!

Течет по жилам кровь

Чистейшего эфира;

И ты, бесплотный дух,

В страны безвестны мира

Летишь стрелой... и вдруг

Открылись пред тобой те радужны чертоги,

Где уготовали для сонма храбрых боги

Любовь и вечный пир.

При шуме горних вод и тихоструйных лир,

Среди полян и свежих сеней,

Ты будешь поражать там скачущих еленей

И златорогих серн".

Склонясь на злачный дерн

С дружиною младою,

Там снова с арфой золотою

В восторге Скальд поет

О славе древних лет;

Поет, и храбрых очи,

Как звезды тихой ночи,

Утехою блестят.

Но вечер притекает,

Час неги и прохлад,

Глас Скальда замолкает.

Замолк - и храбрых сонм

Идет в Оденов дом,

Где дочери Веристы,

Власы свои душисты

Раскинув по плечам,

Прелестницы младые,

Всегда полунагие,

На пиршествах гостям

Обильны яствы носят

И пить умильно просят

Из чаши сладкий мед.

Так древний Скальд поет,

Лесов и дебрей сын угрюмый:

Он счастлив, погрузясь о счастье в сладки думы!

О сладкая Мечта! О неба дар благой!

Средь дебрей каменных, средь ужасов природы,

Где плещут о скалы Ботнические воды,

В краях изгнанников... я счастлив был тобой.

Я счастлив был, когда в моем уединенье

Над кущей рыбаря, в час полночи немой,

Раздастся ветров свист и вой

И в кровлю застучит и град, и дождь осенний.

Тогда на крылиях Мечты

Летал я в поднебесной;

Или, забывшися на лоне красоты,

Я сон вкушал прелестной,

И, счастлив наяву, был счастлив и в мечтах!

Волшебница моя! дары твои бесценны

И старцу в лета охлажденны,

С котомкой нищему, и узнику в цепях.

Заклепы страшные с замками на дверях,

Соломы жесткий пук, свет бледный пепелища,

Изглоданный сухарь, мышей тюремных пища,

Сосуды глиняны с водой,

Все, все украшено тобой!..

Кто сердцем прав, того ты ввек не покидаешь:

За ним во все страны летаешь,

И счастием даришь любимца своего.

Пусть миром позабыт! Что нужды для него?

Но с ним задумчивость, в день пасмурный,

осенний,

На мирном ложе сна

В уединенной сени

Беседует одна.

О, тайных слез неизъяснима сладость!

Что пред тобой сердец холодных радость,

Веселий шум и блеск честей

Тому, кто ничего не ищет под луною,

Тому, кто сопряжен душою

С могилою давно утраченных друзей!

Кто в жизни не любил?

Кто раз не забывался,

Любя, мечтам не предавался,

И счастья в них не находил?

Кто в час глубокой ночи,

Когда невольно сон смыкает томны очи,

Всю сладость не вкусил обманчивой Мечты?

Теперь, любовник, ты

На ложе роскоши с подругой боязливой,

Ей шепчешь о любви и пламенной рукой

Снимаешь со груди ее покров стыдливой;

Теперь блаженствуешь и счастлив ты - Мечтой!

Ночь сладострастия тебе дает призраки,

И нектаром любви кропит ленивы маки.

Мечтание - душа поэтов и стихов.

И едкость сильная веков

Не может прелестей лишить Анакреона;

Любовь еще горит во пламенных мечтах

Любовницы Фаона;

А ты, лежащий на цветах

Меж нимф и сельских граций,

Певец веселия, Гораций!

Ты сладостно мечтал,

Мечтал среди пиров и шумных и веселых

И смерть угрюмую цветами увенчал!

Как часто в Тибуре, в сих рощах yetарелых,

На скате бархатных лугов,

В счастливом Тибуре, в твоем уединенье,

Ты ждал Глицерию, и в сладостном забвенье,

Томимый негою на ложе из цветов,

При воскурении мастик благоуханных,

При пляске нимф венчанных,

Сплетенных в хоровод,

При отдаленном шуме

В лугах журчащих вод,

Безмолвен в сладкой думе

Мечтал... и вдруг Мечтой

Восторжен сладострастной,

У ног Глицерин стыдливой и прекрасной

Победу пел любви

Над юностью беспечной,

И первый жар в крови,

И первый вздох сердечной,

Счастливец! воспевал

Цитерския забавы,

И все заботы славы

Ты ветрам отдавал!

Ужели в истинах печальных

Угрюмых стоиков и скучных мудрецов,

Сидящих в платьях погребальных

Между обломков и гробов,

Найдем мы жизни нашей сладость?

От них, я вижу, радость

Летит, как бабочка от терновых кустов,

Для них нет прелести и в прелестях природы;

Им девы не поют, сплетяся в хороводы;

Для них, как для слепцов,

Весна без радости и лето без цветов...

Увы! но с юностью исчезнут и мечтанья,

Исчезнут граций лобызанья,

Надежда изменит - и рой крылатых снов.

Увы! там нет уже цветов,

Где тусклый опытность светильник зажигает

И время старости могилу открывает.

Но ты - пребудь верна, живи еще со мной!

Ни свет, ни славы блеск пустой,

Ничто даров твоих для сердца не заменит!

Пусть дорого глупец сует блистанье ценит,

Лобзая прах златый у мраморных палат,

Но я и счастлив и богат,

Когда снискал себе свободу и спокойство,

А от сует ушел забвения тропой!

Пусть будет навсегда со мной

Завидное поэтов свойство:

Блаженство находить в убожестве - Мечтой!

Их сердцу малость драгоценна,

Как пчелка, медом отягченна,

Летает с травки на цветок,

Считая морем - ручеек;

Так хижину свою поэт дворцом считает

И счастлив - он мечтает!

1817

ПЕРЕХОД ЧЕРЕЗ РЕЙН

1814

Меж тем, как воины вдоль идут по полям,

Завидя вдалеке твои, о Рейн, волны.

Мой конь, веселья полный,

От строя отделясь, стремится к берегам,

На крыльях жажды прилетает,

Глотает хладную струю

И грудь, усталую в бою,

Желанной влагой обновляет...

О радость! я стою при Рейнских водах!

И, жадные с холмов в окрестность брося взоры,

Приветствую поля и горы,

И замки рыцарей в туманных облаках;

И всю страну, обильну славой,

Воспоминаньем древних дней,

Где с Альпов, вечною струей

Ты льешься, Рейн величавой!

Свидетель древности, событий всех времен,

О Рейн, ты поил несчетны легионы,

Мечом писавшие законы

Для гордых Германа кочующих племен;

Любимец счастья, бич свободы,

Здесь Кесарь бился, побеждал,

И конь его переплывал

Твои священны, Рейн, воды.

Века мелькнули: мир крестом преображен;

Любовь и честь в душах суровых пробудились.

Здесь витязи вооружились

Копьем за жизнь сирот, за честь прелестных жен;

Тут совершались их турниры,

Тут бились храбрые - и здесь

Не умер, мнится, и поднесь

Звук сладкий трубадуров лиры.

Так, здесь, под тению смоковниц и дубов,

При шуме сладостном нагорных водопадов,

В тени цветущих сел и градов

Восторг живет еще средь избранных сынов.

Здесь все питает вдохновенье:

Простые нравы праотцов,

Святая к родине любовь

И праздной роскоши презренье.

Все, все, - и вид полей, и вид священных вод,

Туманной древности и бардам современных,

Для чувств и мыслей дерзновенных

И силу новую, и крылья придает.

Свободны, горды, полудики,

Природы верные жрецы,

Тевтонски пели здесь певцы...

И смолкли их волшебны лики.

Ты сам, родитель вод, свидетель всех времен,

Ты сам, до наших дней спокойный, величавый,

С падением народной славы

Склонил чело, увы! познал и стыд и плен...

Давно ли брег твой под орлами

Аттилы нового стенал,

И ты - уныло протекал

Между враждебными полками?

Давно ли земледел вдоль красных берегов,

Средь виноградников заветных и священных,

Полки встречал иноплеменных

И ненавистный взор зареинских сынов?

Давно ль они, кичася, пили

Вино из синих хрусталей

И кони их среди полей

И зрелых нив твоих бродили?

И час судьбы настал! Мы здесь, сыны снегов,

Под знаменем Москвы, с свободой и с громами!..

Стеклись с морей, покрытых льдами,

От струй полуденных, от Каспия валов,

От волн Улей и Байкала,

От Волги, Дона и Днепра,

От града нашего Петра,

С вершин Кавказа и Урала!..

Стеклись, нагрянули за честь твоих граждан,

За честь твердынь и сел и нив опустошенных,

И берегов благословенных,

Где расцвело в тиши блаженство россиян;

Где ангел мирный, светозарной

Для стран полуночи рожден

И провиденьем обречен

Царю, отчизне благодарной.

Мы здесь, о Рейн, здесь! ты видишь блеск мечей!

Ты слышишь шум полков, и новых коней ржанье,

"Ура" победы и взыванье

Идущих, скачущих к тебе богатырей.

Взвивая к небу прах летучий,

По трупам вражеским летят

И вот - коней лихих поят,

Кругом заставя дол зыбучий.

Какой чудесный пир для слуха и очей!

Здесь пушек светла медь сияет за конями,

И ружья длинными рядами,

И стяги древние средь копий и мечей.

Там шлемы воев оперенны,

Тяжелой конницы строи,

И легких всадников рои

В текучей влаге отраженны!

Там слышен стук секир, и пал угрюмый лес!

Костры над Рейном дымятся и пылают!

И чаши радости сверкают!

И клики воинов восходят до небес!

Там ратник ратника объемлет;

Там точит пеший штык стальной;

И конный грозною рукой

Крылатый дротик свой колеблет.

Там всадник, опершись на светлу сталь копья,

Задумчив и один, на береге высоком

Стоит и жадным ловит оком

Реки излучистой последние края.

Быть может, он воспоминает

Реку своих родимых мест

И на груди свой медный крест

Невольно к сердцу прижимает...

Но там готовится, по манию вождей,

Бескровный жертвенник средь гибельных трофеев,

И богу сильных Маккавеев

Коленопреклонен служитель олтарей:

Его, шумя, приосеняет

Знамен отчизны грозный лес;

И солнце юное с небес

Олтарь сияньем осыпает.

Все крики бранные умолкли, и в рядах

Благоговение внезапу воцарилось,

Оружье долу преклонилось,

И вождь, и ратники чело склонили в прах:

Поют владыке вышней силы,

Тебе, подателю побед,

Тебе, незаходимый свет!

Дымятся мирные кадилы.

И се подвигнулись - валит за строем строй!

Как море шумное, волнуется все войско;

И эхо вторит клик геройской,

Досель неслышанный, о Рейн, над тобой!

Твой стонет брег гостеприимной,

И мост под воями дрожит!

И враг, завидя их, бежит,

От глаз в дали теряясь дымной!..

1816 - февраль 1817

БЕСЕДКА МУЗ

Под тению черемухи млечной

И золотом блистающих акаций

Спешу восстановить олтарь и муз и граций,

Сопутниц жизни молодой.

Спешу принесть цветы и ульев сот янтарный

И нежны первенцы полей:

Да будет сладок им сей дар любви моей

И гимн поэта благодарный!

Не злата молит он у жертвенника муз:

Они с фортуною не дружны,

Их крепче с бедностью заботливой союз,

И боле в шалаше, чем в тереме, досужны.

Не молит славы он сияющих даров:

Увы! талант его ничтожен.

Ему отважный путь за стаею орлов,

Как пчелке, невозможен.

Он молит муз - душе, усталой от сует,

Отдать любовь утраченну к искусствам,

Веселость ясную первоначальных лет

И свежесть - вянущим бесперестанно

чувствам.

Пускай забот свинцовый груз

В реке забвения потонет,

И время жадное в сей тайной сени муз

Любимца их не тронет:

Пускай и в сединах, но с бодрою душой,

Беспечен, как дитя всегда беспечных граций,

Он некогда придет вздохнуть в сени густой

Своих черемух и акаций.

Май 1817

ПОСЛАНИЯ

МОИ ПЕНАТЫ

Послание к Жуксвскому

и Вяаемскому

Отечески пенаты,

О пестуны мои!

Вы златом не богаты,

Но любите свои

Норы и темны кельи,

Где вас на новосельи

Смиренно здесь и там

Расставил по углам;

Где, странник я бездомный,

Всегда в желаньях скромный,

Сыскал себе приют.

О боги1 будьте тут

Доступны, благосклонны!

Не вина благовонны,

Не тучный фимиам

Поэт приносит вам;

Но слезы умиленья,

Но сердца тихий жар

И сладки песнопенья.

Богинь пермесских дар!

О Лары! уживитесь

В обители моей,

Поэту улыбнитесь

И будет счастлив в ней!..

В сей хижине убогой

Стоит перед окном

Стол ветхой и треногой

С изорванным сукном.

В углу, свидетель славы

И суеты мирской,

Висит полузаржавый

Меч прадедов тупой;

Здесь книги выписные,

Там жесткая постель

Все утвари простые,

Все рухлая скудель!

Скудель!., но мне дороже,

Чем бархатное ложе

И вазы богачей!..

Отеческие боги!

Да к хижине моей

Не сыщет ввек дороги

Богатство с суетой;

С наемною душой

Развратные счастливцы,

Придворные друзья

И бледны горделивцы,

Надутые князья!

Но ты, о мой убогой

Калека и слепой,

Идя путем-дорогой

С смиренною клюкой,

Ты смело постучися,

О воин, у меня;

Войди и обсушися

У яркого огня.

О старец, убеленный

Годами и трудом,

Трикраты уязвленный

На приступе штыком!

Двуструнной балалайкой

Походы прозвени

Про витязя с нагайкой,

Что в жупел и в огни

Летал перед полками

Как вихор на полях,

И вкруг его рядами

Враги ложились в прах!..

И ты, моя Лилета,

В смиренный уголок

Приди под вечерок,

Тайком переодета!

Под шляпою мужской

И кудри золотые,

И очи голубые,

Прелестница, сокрой!

Накинь мой плащ широкой,

Мечом вооружись

И в полночи глубокой

Внезапно постучись

Вошла - наряд военный

Упал к ее ногам,

И кудри распущенны

Взвевают по плечам,

И грудь ее открылась

С лилейной белизной:

Волшебница явилась

Пастушкой предо мной!

И вот с улыбкой нежной

Садится у огня,

Рукою белоснежной

Склонившись на меня;

И алыми устами,

Как ветер меж листами,

Мне шепчет: "Я твоя,

Твоя, мой друг сердечной!.."

Блажен, в сени беспечной

Кто милою своей,

Под кровом от ненастья,

На ложе сладострастья

До утренних лучей

Спокойно обладает,

Спокойно засыпает

Близ друга сладким сном!..

Уже потухли звезды

В сиянии дневном

И пташки теплы гнезды,

Что свиты над окном,

Щебеча покидают

И негу отрясают

Со крылышек своих;

Зефир листы колышет,

И все любовью дышет

Среди полей моих;

Все с утром оживает,

А Лила почивает

На ложе из цветов...

И ветер тиховейной

С груди ее лилейной

Сдул дымчатый покров...

И в локоны златые

Две розы молодые

С нарциссами вплелись;

Сквозь тонкие преграды

Нога, ища прохлады,

Скользит по ложу вниз...

Я Лилы пью дыханье

На пламенных устах,

Как роз благоуханье,

Как нектар на пирах!..

Покойся, друг прелестной,

В объятиях моих!

Пускай в стране безвестной,

В тени лесов густых,

Богинею слепою

Забыт я от пелен:

Но дружбой и тобою

С избытком награжден!

Мой век спокоен, ясен;

В убожестве с тобой

Мне мил шалаш простой;

Без злата мил и красен

Лишь прелестью твоей!

Без злата и честей

Доступен добрый гений

Поэзии святой,

И часто, в мирной сени,

Беседует со мной.

Небесно вдохновенье,

Порыв крылатых дум!

(Когда страстей волненье

Уснет... и светлый ум,

Летая в поднебесной,

Земных свободен уз,

В Аонии прелестной

Сретает хоры муз!)

Небесно вдохновенье,

Зачем летишь стрелой,

И сердца упоенье

Уносишь за собой?

До розовой денницы,

В отрадной тишине,

Парнасские царицы,

Подруги будьте мне!

Пускай веселы тени

Любимых мне певцов,

Оставя тайны сени

Стигийских берегов

Иль области эфирны,

Воздушною толпой

Слетят на голос лирный

Беседовать со мной!..

И мертвые с живыми

Вступили в хор един!..

Что вижу? ты пред ними,

Парнасский исполин,

Певец героев, славы,

Вслед вихрям и громам,

Наш лебедь величавый,

Плывешь по небесам.

В толпе и муз и граций,

То с лирой, то с трубой,

Наш Пиндар, наш Гораций

Сливает голос свой.

Он громок, быстр и силен,

Как Суна средь степей,

И нежен, тих, умилен,

Как вешний соловей.

Фантазии небесной

Давно любимый сын,

То повестью прелестной

Пленяет Карамзин;

То мудрого Платона

Описывает нам

И ужин Агатона

И наслажденья храм;

То древню Русь и нравы

Владимира времян,

И в колыбели славы

Рождение славян.

За ними сильф прекрасной,

Воспитанник харит,

На цитре сладкогласной

О Душеньке бренчит;

Мелецкого с собою

Улыбкою зовет

И с ним, рука с рукою"

Гимн радости поет!..

С эротами играя,

Философ и пиит,

Близ Федра и Пильпая

Там Дмитриев сидит;

Беседуя с зверями

Как счастливый дитя,

Парнасскими цветами

Скрыл истину шутя.

За ним в часы свободы

Поют среди певцов

Два баловня природы,

Хемницер и Крылов.

Наставники-пииты,

О Фебовы жрецы!

Вам, вам плетут хариты

Бессмертные венцы!

Я вами здесь вкушаю

Восторги пиерид

И в радости взываю:

О музы! я пиит!

А вы, смиренной хаты

О Лары и Пенаты!

От зависти людской

Мое сокройте счастье,

Сердечно сладострастье

И негу и покой!

Фортуна1 прочь с дарами

Блистательных сует!

Спокойными очами

Смотрю на твой полет:

Я в пристань от ненастья

Челнок мой проводил

И вас, любимцы счастья,

Навеки позабыл...

Но вы, любимцы славы,

Наперсники забавы,

Любви и важных муз,

Беспечные счастливцы,

Философы-ленивцы,

Враги придворных уз,

Друзья мои сердечны Г

Придите в час беспечный

Мой домик навестить

Поспорить и попить!

Сложи печалей бремя,

Жуковский добрый мой!

Стрелою мчится время,

Веселие стрелой!

Позволь же дружбе слезы

И горесть усладить

И счастья блеклы розы

Эротам оживить.

О Вяземский! цветами

Друзей твоих венчай,

Дар Вакха перед нами:

Вот кубок - наливай!

Питомец муз надежный,

О Аристиппов внук!

Ты любишь песни нежны

И рюмок звон и стук!

В час неги и прохлады

На ужинах твоих

Ты любишь томны взгляды

Прелестниц записных;

И все заботы славы.

Сует и шум, и блажь

За быстрый миг забавы

С поклонами отдашь.

О! дай же ты мне руку,

Товарищ в лени мой,

И мы... потопим скуку

В сей чаше золотой 1

Пока бежит за нами

Бог времени седой

И губит луг с цветами

Безжалостной косой,

Мой друг! скорей за счастьем

В путь жизни полетим;

Упьемся сладострастьем

И смерть опередим; .

Сорвем цветы украдкой

Под лезвием косы,

И ленью жизни краткой

Продлим, продлим часы!

Когда же парки тощи

Нить жизни допрядут,

И нас в обитель нощи

Ко прадедам снесут

Товарищи любезны!

Не сетуйте о нас.

К чему рыданья слезны,

Наемных ликов глас?

К чему сии куренья

И колокола вой,

И томны псалмопенья

Над хладною доской?

К чему?.. Но вы толпами

При месячных лучах

Сверитесь, и цветами

Усейте мирный прах;

Иль бросьте на гробницы

Богов домашних лик,

Две чаши, две цевницы

С листами повилик;

И путник угадает

Без надписей златых,

Что прах тут почивает

Счастливцев молодых!

Вторая половина 1811 и первая половина 1812

ПОСЛАНИЕ ГРАФУ ВИЕЛЬГОРСКОМУ

О ты, владеющий гитарой трубадура,

Эраты голосом и прелестью Амура,

Воспомни, милый граф, счастливы времена,

Когда нас, юношей, увидела Двина!

Когда, отвоевав под знаменем Беллоны,

Под знаменем Любви я начал воевать,

И новый регламент и новые законы

В глазах прелестницы читать!

Заря весны моей! тебя как не бывало!

Но сердце в той стране с любовью отдыхало,

Где я узнал тебя, мой нежный трубадур!

Обетованный край! где ветреный Амур

Прелестным личиком любезный пол дарует,

Под дымкой на груди лилеи образует

(Какими б и у нас гордилась красота!),

Вливает томный огнь и в очи и в уста,

А в сердце юное любви прямое чувство.

Счастливые места, где нравиться искусство

Не нужно для мужей,

Сидящих с трубками вкруг угольных огней

За сыром выписным, за гамбургским журналом,

Меж тем как жены их, смеясь под опахалом,

"Люблю, люблю тебя!" - пришельцу говорят

И руку жмут ему коварными перстами!

О мой любезный друг! отдай, отдай назад

Зарю прошедших дней, и с прежними бедами,

С любовью и войной!

Или, волшебник мой,

Одушеви мое музыкой песнопенье;

Вдохни огонь любви в холодные слова,

Еще отдай стихам потерянны права

И камни приводить в движенье,

И горы, и леса!

Тогда я с сильфами взлечу на небеса,

И тихо, как призрак, как луч от неба ясной,

Спущусь на берега пологие Двины

С твоей гитарой сладкогласной:

Коснусь волшебныя струны,

Коснусь... и нимфы гор при месячном сиянье

Как тени легкие, в прозрачном одеянье

С сильванами сойдут услышать голос мой.

Наяды робкие, всплывая над водой,

Восплещут белыми руками,

И майский ветерок, проснувшись на цветах

В прохладных рощах и садах,

Повеет тихими крилами:

С очей прелестных дев он свеет тонкий сон,

Отгонит легки сновиденья,

И тихим шепотом им скажет: "это он!

Вы слышите его знакомы песнопенья!"

Конец декабря 1809

ПОСЛАНИЕ К ТУРГЕНЕВУ

О ты, который средь обедов,

Среди веселий и забав

Сберег для дружбы кроткий нрав,

Для дел - характер честный дедов!

О ты, который при дворе,

В чаду успехов или счастья,

Найти умел в одном добре

Души прямое сладострастье!

О ты, который с похорон

На свадьбы часто поспеваешь,

Но, бедного услыша стон,

Ушей не затыкаешь!

Услышь, мой верный доброхот,

Певца смиренного моленье,

Доставь крупицу от щедрот

Сироткам двум на прокормленье!

Замолви слова два за них

Красноречивыми устами:

"Лишь дайте им!" - промолви - вмиг

Оне очутятся с рублями.

Но кто оне? Скажу точь-в-точь

Всю повесть их перед тобою.

Оне - вдова и дочь,

Чета забытая судьбою.

Жил некто в мире сем...ов,

Царя усердный воин.

Был беден. Умер. От долгов

Он, следственно, спокоен.

Но в мире он забыл жену

С грудным ребенком; и одну

Суму оставил им в наследство...

Но здесь не все для бедных бедство!

Им добры люди помогли,

Согрели, накормили,

И словом, как могли,

Сироток приютили.

Прекрасно! славно! - спору нет!

Но... здешний свет

Не рай - мне сказывал мой дед.

Враги нахлынули рекою,

С землей сравнялася Москва...

И бедная вдова

Опять пошла с клюкою...

А между тем все дочь растет,

И нужды с нею подрастают.

День за день все идет, идет,

Недели, месяцы мелькают;

Старушка клонится, а дочь

Пышнее розы расцветает,

И стала... Грация точь-в-точь!

Прелестный взор, глаза большие,

Румянец Флоры на щеках,

И кудри льняно-золотые

На алебастровых плечах.

Что слово молвит - то приятство,

Что ни наденет - все к лицу!

Краса (увы!) ее богатство

И все приданое к венцу,

А крохи нет насущной хлеба!

Тургенев, друг наш! ради неба

Прийди на помощь красоте,

Несчастию и нищете!

Оне пред образом, конечно,

Затеплят чистую свечу,

За чье здоровье - умолчу:

Ты угадаешь, друг сердечной!

14 октября 1816

ОТВЕТ ГНЕДИЧУ

Твой друг тебе навек отныне

С рукою сердце отдает;

Он отслужил слепой богине,

Бесплодных матери сует.

Увы, мой друг! я в дни младые

Цирцеям так же отслужил!

В карманы заглянул пустые,

Покинул мирт и меч сложил.

Пускай, кто честолюбьем болен,

Бросает с Марсом огнь и гром;

Но я - безвестностью доволен

В Сабинском домике моем!

Там глиняны свои пенаты

Под сенью дружней съединим,

Поставим брашны небогаты,

А дни мечтой позолотим.

И если к нам любовь заглянет

В приют, где дружбы храм святой...

Увы! твой друг не перестанет

Еще ей жертвовать собой!

Как гость, весельем пресыщенный,

Роскошный покидает пир,

Так я, любовью упоенный,

Покину равнодушно мир!

Между концом июля 1809 и февралем 1810

К ЖУКОВСКОМУ

Прости, балладник мой,

Белева мирный житель!

Да будет Феб с тобой,

Наш давний покровитель!

Ты счастлив средь полей

И в хижине укромной.

Как юный соловей

В прохладе рощи темной

С любовью дни ведет,

Гнезда не покидая,

Невидимый поет,

Невидимо пленяя

Веселых пастухов

И жителей пустынных,

Так ты, краса певцов,

Среди забав невинных

В отчизне золотой

Прелестны гимны пой!

О! пой, любимец счастья,

Пока веселы дни

И розы сладострастья

Кипридою даны,

И роскошь золотая,

Все блага рассыпая

Обильною рукой,

Тебе подносит вины

И портер выписной,

И сочны апельсины,

И с трюфлями пирог,

Весь Амальтеи рог,

Вовек неистощимый,

На жирный твой обед!

А мне... покоя нет!

Смотри! неумолимый

Домашний Гиппократ,

Наперсник парки бледной,

Попов слуга усердный,

Чуме и смерти брат,

Поклявшися латынью

И практикой своей,

Поит меня полынью

И супом из костей;

Без дальнего старанья

До смерти запоит

И к вам писать посланья

Отправит за Коцит!

Все в жизни изменило,

Что сердцу сладко льстило;

Все, все прошло, как сон:

Здоровье легкокрыло,

Любовь и Аполлон!

Я стал подобен тени,

К смирению сердец,

Сух, бледен, как мертвец;

Дрожат мои колени,

Спина дугой к земле,

Глаза потухли, впали,

И скорби начертали

Морщины на челе;

Навек исчезла сила

А доблесть прежних лет.

Увы! мой друг, и Лила

Меня не узнает.

Вчера, с улыбкой злою,

Мне молвила она

(Как древле Громобою

Коварный Сатана):

"Усопший! мир с тобою!

Усопший! мир с тобою!"

Ах! это ли одно

Мне роком суждено

За древни прегрешенья?..

Нет, новые мученья,

Достойные бесов!

Свои стихотворенья

Читает мне Свистов:

И с ним певец досужий,

Его покорный бес,

Как он, на рифмы дюжий,

Как он, головорез!

Поют и напевают

С ночи до бела дня;

Читают и читают

И до смерти меня

Убийцы зачитают!

Июнь 1812

ОТВЕТ ТУРГЕНЕВУ

Ты прав! Поэт не лжец,

Красавиц воспевая.

Но часто наш певец,

В восторге утопая,

Рассудка строгий глас

Забудет для Армиды,

Для двух коварных глаз;

Под знаменем Киприды

Сей новый Дон-Кишот

Проводит век с мечтами:

С химерами живет,

Беседует с духами,

С задумчивой луной,

И мир смешит собой!

Для света равнодушен,

Для славы и честей,

Одной любви послушен,

Он дышит только ей.

Везде с своей мечтою,

В столице и в полях,

С поникшей головою,

С унынием в очах.

Как призрак бледный бродит;

Одно твердит, поет!

Любовь, любовь зовет...

И рифмы лишь находит!

Так! верно, Аполлон

Давно с любовью в ссоре,

И мститель Купидон

Судил поэтам горе.

Все нимфы строги к нам

За наши псалмопенья,

Как Дафна к богу пенья;

Мы лавр находим там

Иль кипарис печали,

Где счастья роз искали,

Цветущих не для нас.

Взгляните на Парнас:

Любовник строгой Лоры

Там в горести погас;

Скалы и дики горы

Его лишь знали глас

На берегах Воклюзы.

Там Душеньки певец,

Любимец нежный музы

И пламенных сердец,

Любил, вздыхал всечасно,

Везде искал мечты;

Но лирой сладкогласной

Не тронул красоты.

Лесбосская певица,

Прекрасная в женах,

Любви и Феба жрица,

Дни кончила в волнах...

И я - клянусь глазами,

Которые стихами

Мы взапуски поем,

Клянуся Хлоей в том,

Что русские поэты

Давно б на берег Леты

Толпами перешли,

Когда б скалу Левкада

В болота Петрограда

Судьбы перенесли!

Первая половина 1812 (?)

К ПЕТИНУ

О любимец бога брани,

Мой товарищ на воине!

Я платил с тобою дани

Богу славы - не одне:

Ты на кивере почтенном

Лавры с миртом сочетал;

Я в углу уединенном

Незабудки собирал.

Помнишь ли, питомец славы,

Индесальми? Страшну ночь?

Не люблю такой забавы,

Молвил я, - и с музой прочь!

Между тем как ты штыками

Шведов за лес провожал,

Я геройскими руками...

Ужин вам приготовлял.

Счастлив ты, шалун любезный,

И в Цитерской стороне;

Я же - всюду бесполезный,

И в любви, и на войне;

Время жизни в скуке трачу

(За крилатый счастья миг!)

Ночь зеваю... утром плачу

Об утрате снов моих.

Тщетны слезы! Мне готова

Цепь, сотканна из сует;

От родительского крова

Я опять на море бед.

Мой челнок Любовь слепая

Правит детскою рукой;

Между тем как Лень, зевая,

На корме сидит со мной.

Может быть, как быстра младость

Убежит от нас бегом,

Я возьмусь за ум... да радость

Уживется ли с умом?

Ах! почто же мне заране,

Друг любезный, унывать?

Вся судьба моя в стакане!

Станем пить и воспевать:

"Счастлив! счастлив, кто цветами

Дни любови украшал;

Пел с беспечными друзьями,

А о счастии... мечтал!

Счастлив он, и втрое боле,

Всех вельможей и царей!

Так давай в безвестной доле,

Чужды рабства и цепей,

Кое-как тянуть жизнь нашу,

Часто с горем пополам;

Наливать полнее чашу

И смеяться дуракам!"

Первая половина 1810

ПОСЛАНИЕ И. М. МУРАВЬЕВУ

АПОСТОЛУ

Ты прав, любимец муз! от первых впечатлений,

От первых, свежих чувств заемлет силу гений,

И им в теченье дней своих не изменит!

Кто б ни был: пламенный оратор иль пиит,

Светильник мудрости, науки обладатель,

Иль кистью естества немого подражатель,

Наперсник муз, познал от колыбельных дней,

Что должен быть жрецом парнасских олтарей.

Младенец счастливый, уже любимец Феба,

Он с жадностью взирал на свет лазурный неба,

На зелень, на цветы, на зыбку сень древес,

На воды быстрые и полный мрака лес.

Он, к лону матери приникнув, улыбался,

Когда веселый май цветами убирался

И жаворонок вился над зеленью полей.

Златая ль радуга, пророчица дождей,

Весь свод лазоревый подернет облистаньем?

Ее приветствовал невнятным лепетаньем,

Ее манил к себе младенческой рукой.

Что видел в юности пред хижиной родной,

Что видел, чувствовал, как новый мира житель,

Того в душе своей до поздних дней хранитель,

Желает в песнях муз потомству передать.

Мы видим первых чувств волшебную печать

В твореньях гения, испытанных веками:

Из мест, где Мантуа красуется лугами

И Минций в камышах недвижимый стоит,

От милых лар своих отторженный пиит,

В чертоги Августа судьбой перенесенный,

Жалел о вас, ручьи отчизны незабвенной,

О древней хижине, где юность провождал

И Титира свирель потомству передал.

Но там ли, где всегда роскошная природа

И раскаленный Феб с безоблачного свода

Обилием поля счастливые дарит,

Таланта колыбель и область пиерид?

Нет! нет! И в Севере любимец их не дремлет,

Но гласу громкому самой природы внемлет,

Свершая славный путь, предписанный судьбой.

Природы ужасы, стихий враждебных бой,

Ревущие со скал угрюмых водопады,

Пустыни снежные, льдов вечные громады

Иль моря шумного необозримый вид

Все, все возносит ум, все сердцу говорит

Красноречивыми, но тайными словами,

И огнь поэзии питает между нами.

Близ Колы пасмурной, средь диких рыбарей,

В трудах воспитанный, уже от юных дней

Наш Пиндар чувствовал сей пламень потаенный,

Сей огнь зиждительный, дар бога драгоценный,

От юности в душе небесного залог,

Которым Фебов жрец исполнен, как пророк.

Он сладко трепетал, когда сквозь мрак тумана

Стремился по зыбям холодным океана

К необитаемым, бесплодным островам

И мрежи расстилал по новым берегам.

Я вижу мысленно, как отрок вдохновенной

Стоит в безмолвии над бездной разъяренной

Среди мечтания и первых сладких дум,

Прислушивая волн однообразный шум...

Лице горит его, грудь тягостно вздыхает.

И сладкая слеза ланиту орошает,

Слеза, известная таланту одному!

В красе божественной любимцу своему,

Природа! ты не раз на Севере являлась

И в пламенной душе навеки начерталась.

Исполненный всегда виденьем первых лет,

Как часто воспевал восторженный поэт:

"Дрожащий, хладный блеск полунощной Авроры,

И льдяные, в морях носимы ветром, горы,

И Уну, спящую средь звонких камышей,

И день, чудесный день, без ночи, без зарей!"

В Пальмире Севера, в жилище шумной славы,

Державин камские воспоминал дубравы,

Отчизны сладкий дым и древний град отцов.

На тучны пажити приволжских берегов

Как часто Дмитриев, расторгнув светски узы,

Водил нас по следам своей счастливой музы,

Столь чистой, как струи царицы светлых вод,

На коих в первый раз зрел солнечный восход

Певец сибирского Пизарра вдохновенный!..

Так, свыше нежною душою одаренный,

Пиит, от юности до сребряных власов,

Лелеет в памяти страну своих отцов.

На жизненном пути ему дарует гений

Неиссякаемый источник наслаждений

Взамену счастия и скудных мира благ:

С ним муза тайная живет во всех местах

И в мире - дивный мир любимцу созидает.

Пускай свирепый рок по воле им играет;

Пускай незнаемый, без злата и честей,

С главой поникшею он бродит меж людей;

Пускай, фортуною от детства удостоен,

Он будет судия, министр иль в поле воин

Но музам и себе нигде не изменит.

В самом молчании он будет все пиит.

В самом бездействии он с деятельным духом

Все сильно чувствует, все ловит взором, слухом,

Всем наслаждается, и всюду, наконец.

Готовит Фебу дань, - его грядущий жрец.

Между июлем 1814 и 24 мая 1815

СМЕСЬ

ХОР

ДЛЯ ВЫПУСКА БЛАГОРОДНЫХ ДЕВИЦ

СМОЛЬНОГО МОНАСТЫРЯ

Один голос

Прости, гостеприимный кров,

Жилище юности беспечной!

Где время средь забав, веселий и трудов

Как сон промчалось скоротечной.

Хор

Прости, гостеприимный кров,

Жилище юности беспечной!

Подруги! сердце в первый раз

Здесь чувства сладкие познало;

Здесь дружество навек златою цепью нас,

Подруги милые, связало,

Так! сердце наше в первый раз

Здесь чувства сладкие познало.

Виновница счастливых дней!

Прими сердец благодаренья:

К тебе летят сердца усердные детей

И тайные благословенья.

Виновница счастливых дней!

Прими сердец благодаренья!

Наш царь, подруги, посещал

Сие жилище безмятежно:

Он сам в глазах детей признательность читал

К его родительнице нежной.

Монарх великий посещал

Жилище наше безмятежно!

Простой, усердной глас детей v

Прими, о боже, покровитель!

Источник новый благ и радости пролей

На мирную сию обитель.

И ты, о боже, глас детей

Прими, всесильный покровитель!

Мы чтили здесь от юных лет

Закон твой, благости зерцало;

Под сенью олтарей, тобой хранимый цвет,

Здесь юность наша расцветала.

Мы чтили здесь от юных лет

Закон твой, благости зерцало.

Финал

Прости же ты, священный кров,

Обитель юности беспечной,

Где время средь забав, веселий и трудов

Как сон промчалось скоротечной!

Где сердце в жизни в первый раз

От чувств веселья трепетало,

И дружество навек златою цепью нас,

Подруги милые, связало!

Январь или февраль 1812

ПЕСНЬ ГАРАЛЬДА СМЕЛОГО

Мы, други, летали по бурным морям,

От родины милой летали далеко!

На суше, на море мы бились жестоко;

И море, и суша покорствуют нам!

О други! как сердце у смелых кипело,

Когда мы, содвинув стеной корабли,

Как птицы неслися станицей веселой

Вкруг пажитей тучных Сиканской земли!..

А дева русская Гаралъда презирает.

О други! я младость не праздно провел!

С сынами Дронтгеймавы помните сечу?

Как вихор пред вами я мчался навстречу

Под камни и тучи свистящие стрел.

Напрасно сдвигались народы; мечами

Напрасно о наши стучали щиты:

Как бледные класы под ливнем, упали

И всадник, и пеший; владыка, и ты!..

А дева русская Гаральда презирает.

Нас было лишь трое на легком челне,

А море вздымалось, я помню, горами;

Ночь черная в полдень нависла с громами,

И Гела зияла в соленой волне.

Но волны напрасно, яряся, хлестали:

Я черпал их шлемом; работал веслом;

С Гаральдом, о други, вы страха не знали,

И в мирную пристань влетели с челном!

А дева русская Гаральда презирает.

Вы, други, видали меня на коне?

Вы зрели, как рушил секирой твердыни,

Летая на бурном питомце пустыни

Сквозь пепел и вьюгу в пожарном огне?

Железом я ноги мои окриляя,

И лань упреждаю по звонкому льду;

Я хладную влагу рукой рассекая,

Как лебедь отважный по морю иду...

А дева русская Гаральда презирает.

Я в мирных родился полночи снегах,

Но рано отбросил доспехи ловитвы

Лук грозный и лыжи - ив шумные битвы

Вас, други, с собою умчал на судах.

Не тщетно за славой летали далеко

От милой отчизны по диким морям;

Не тщетно мы бились мечами жестоко:

И море и суша покорствуют нам!

А дева русская Гаральда презирает.

Между февралем и 17 июля 1816

ВАКХАНКА

Все на праздник Эригоны

Жрицы Вакховы текли;

Ветры с шумом разнесли

Громкий вой их, плеск и стоны.

В чаще дикой и глухой

Нимфа юная отстала;

Я за ней - она бежала

Легче серны молодой.

Эвры волосы взвивали,

Перевитые плющом;

Нагло ризы поднимали

И свивали их клубком.

Стройный стан, кругом обвитый

Хмеля желтого венцом,

И пылающи ланиты

Розы ярким багрецом,

И уста, в которых тает

Пурпуровый виноград

Все в неистовой прельщает!

В сердце льет огонь и яд!

Я за ней... она бежала

Легче серны молодой;

Я настиг - она упала!

И тимпан под головой!

Жрицы Вакховы промчались

С громким воплем мимо нас;

И по роще раздавались

Эвоэ! и неги глас!

<1815>

СОН ВОИНОВ

Из поэмы "Иснель и Аслега"

Битва кончилась; ратники пируют

вокруг зажженных дубов...

...Но вскоре пламень потухает

И гаснет пепел черных пней,

И томный сон отягощает

Лежащих воев средь полей.

Сомкнулись очи; но призраки

Тревожат краткий их покой:

Иный лесов проходит мраки,

Зверей голодных слышит вой;

Иный на лодке легкой реет

Среди кипящих в море волн;

Веслом десница не владеет,

И гибнет в бездне бренный челн;

Иный места узрел знакомы,

Места отчизны, милый край!

Уж слышит псов домашних лай

И зрит отцов поля и домы,

И нежных чад своих... Мечты!

Проснулся в бездне темноты!

Иный чудовище сражает

Бесплодно меч его сверкает;

Махнул еще, его рука

Подъята вверх... окостенела;

Бежать хотел - его нога

Дрожит, недвижима, замлела;

Встает, и пал! Иный плывет

Поверх прозрачных, тихих вод,

И пенит волны под рукою;

Волна, усиленна волною,

Клубится, пенится горой

И вдруг обрушилась, клокочет;

Несчастный борется с рекой,

Воззвать к дружине верной хочет,

И голос замер на устах!

Другой бежит на поле ратном,

Бежит, глотая пыль и прах;

Трикрат сверкнул мечом булатным,

И в воздухе недвижим меч!

Звеня, упали латы с плеч...

Копье рамена прободает,

И хлещет кровь из них рекой;

Несчастный раны зажимает

Холодной, трепетной рукой!

Проснулся он... и тщетно ищет

И ран, и вражьего копья.

Но ветр шумит и в роще свищет;

И волны мутного ручья

Подошвы скал угрюмых роют,

Клубятся, пенятся и воют

Средь дебрей снежных и холмов...

Между 1808 и февралем 1811

РАЗЛУКА

Гусар, на саблю опираясь,

В глубокой горести стоял;

Надолго с милой разлучаясь,

Вздыхая, он сказал:

"Не плачь, красавица! слезами

Кручине злой не пособить!

Клянуся честью и усами

Любви не изменить!

Любви непобедима силаГ

Она мой верный щит в войне;

Булат в руке, а в сердце Лила,

Чего страшиться мне?

Не плачь, красавица! слезами

Кручине злой не пособить!

А если изменю... усами

Клянусь, наказан быть!

Тогда мой верный конь споткнися,

Летя во вражий стан стрелой;

Уздечка браная порвися

И стремя под ногой!

Пускай булат в руке с размаха

Изломится, как прут гнилой,

И я, бледнея весь от страха,

Явлюсь перед тобой!"

Но верный конь не спотыкался

Под нашим всадником лихим;

Булат в боях не изломался,

И честь гусара с ним!

А он забыл любовь и слезы

Своей пастушки дорогой

И рвал в чужбине счастья розы

С красавицей другой.

Но что же сделала пастушка?

Другому сердце отдала.

Любовь красавицам игрушка,

А клятвы их - слова!

Все здесь, друзья! изменой дышет,

Теперь нет верности нигде!

Амур, смеясь, все клятвы пишет

Стрелою на воде.

Между сентябрем 1812 и январем 1813 (?)

ЛОЖНЫЙ СТРАХ

Подражание Парни

Помнишь ли, мой друг бесценный!

Как с амурами тишком,

Мраком ночи окруженный,

Я к тебе прокрался в дом?

Помнишь ли, о друг мой нежной!

Как дрожащая рука

От победы неизбежной

Защищалась - но слегка?

Слышен шум! ты испугалась!

Свет блеснул - и вмиг погас;

Ты к груди моей прижалась,

Чуть дыша... блаженный час!

Ты пугалась; я смеялся.

"Нам ли ведать, Хлоя, страх!

Гименей за всё ручался,

И амуры на часах.

Все в безмолвии глубоком,

Все почило сладким сном!

Дремлет Аргус томным оком

Под Морфеевым крылом!"

Рано утренние розы

Запылали в небесах...

Но любви бесценны слезы,

Но улыбка на устах,

Томно персей волнованье

Под прозрачным полотном,

Молча, новое свиданье

Обещали вечерком.

Если б Зевсова десница

Мне вручила ночь и день,

Поздно б юная денница

Прогоняла черну тень!

Поздно б солнце выходило

На восточное крыльцо;

Чуть блеснуло б - и сокрыло

За лес рдяное лицо;

Долго б тени пролежали

Влажной ночи на полях;

Долго б смертные вкушали

Сладострастие в мечтах.

Дружбе дам я час единой,

Вакху час и сну другой;

Остальною ж половиной

Поделюсь, мой друг, с тобой!

<1810>

СОН МОГОЛЬЦА

Баснь

Могольцу снилися жилища Елисейски:

Визирь блаженный в них

За добрые дела житейски.

В числе угодников святых,

Покойно спал на лоне гурий.

Но сонный видит ад,

Где, пламенем объят,

Терзаемый бичами фурий,

Пустынник испускал ужасный вопль и стон.

Моголец в ужасе проснулся,

Не ведая, что значит сон.

Он думал, что пророк в сих мертвых обманулся

Иль тайну для него скрывал;

Тотчас гадателя призвал,

И тот ему в ответ: "Я не дивлюсь нимало,

Что в снах есть разум, цель и склад.

Нам небо и в мечтах премудрость завещало...

Сей праведник, визирь, оставя двор и град,

Жил честно и всегда любил уединенье;

Пустынник на поклон таскался к визирям".

С гадателем сказав, что значит сновиденье,

Внушил бы я любовь к деревне и полям.

Обитель мирная! в тебе успокоенье

И все дары небес даются щедро нам.

Уединение, источник благ и счастья!

Места любимые! ужели никогда

Не скроюсь в вашу сень от бури и ненастья?

Блаженству моему настанет ли чреда?

Ах! кто остановит меня под мрачной тенью?

Когда перенесусь в священные леса?

О музы! сельских дней утеха и краса!

Научите ль меня небесных тел теченью?

Светил блистающих несчетны имена

Узнаю ли от вас? Иль, если мне дана

Способность малая и скудно дарованье,

Пускай пленит меня источников журчанье

И я любовь и мир пустынный воспою!

Пусть парка не прядет из злата жизнь мою

И я не буду спать под бархатным наметом;

Ужели через то я потеряю сон?

И меньше ль по трудах мне будет сладок он?

Зимой близ огонька, в тени древесной летом,

Без страха двери сам для парки отопру,

Беспечно век прожив, спокойно и умру.

<1808>

ЛЮБОВЬ В ЧЕЛНОКЕ

Месяц плавал над рекою,

Все спокойно! ветерок

Вдруг повеял, и волною

Принесло ко мне челнок.

Мальчик в нем сидел прекрасный,

Тяжким правил он веслом.

"Ах, малютка мой несчастный!

Ты потонешь с челноком!"

- "Добрый путник, дай помогу;

Я не справлю, сидя в нем.

На весло! и понемногу

Мы к ночлегу доплывем".

Жалко мне малютки стало;

Сел в челнок - и за весло!1

Парус ветром надувало,

Нас стрелою понесло.

И вдоль берега помчались,

По теченью быстрых вод;

А на берег собирались

Стаей нимфы в хоровод.

Резвые смеялись, пели

И цветы кидали в нас;

Мы неслись, стрелой летели...

О беда! О страшный час!..

Я заслушался, забылся,

Ветер с моря заревел;

Мой челнок о мель разбился,

А малютка... улетел!

Кое-как на голый камень

Вышел, с горем пополам;

Я обмок - а в сердце пламень:

Из беды опять к бедам!

Всюду нимф ищу прекрасных,

Всюду в горести брожу,

Лишь в мечтаньях сладострастных

Тени милых нахожу.

Добрый путник1 в час погоды

Не садися ты в челнок!

Знать, сии опасны воды;

Знать, малютка... страшный бог!

<1810>

СЧАСТЛИВЕЦ

Подражание Касты

Слышишь! мчится колесница

Там по звонкой мостовой!

Правит сильная десница

Коней сребряной браздой!

Их копыта бьют о камень,

Искры сыплются струей;

Пышет дым, и черный пламень

Излетает из ноздрей!

Резьбой дивною и златом

Колесница вся горит:

На ковре ее богатом

Кто ж, Лизета, кто сидит?

Временщик, вельмож любимец,

Что на откуп город взял...

Ах! давно ли он у крылец

Пыль смиренно обметал?

Вот он с нами поравнялся

И едва кивнул главой;

Вот уж молнией промчался,

Пыль оставя за собой!

Добрый путь! пока лелеет

В колыбели счастье вас!

Поздно ль? рано ль? но приспеет

И невзгоды страшный час.

Ах, Лизета! льзя ль прельщаться

И теперь его судьбой?

Не ему счастливым зваться

С развращенною душой!

Там, где хитростью искусства

Розы в зиму расцвели;

Там, где всё пленяет чувства,

Дань морей и дань земли;

Мрамор дивный из Пароса

И кораллы на стенах;

Там, где в роскоши Пафоса

На узорчатых коврах,

Счастья шаткого любимец

С нимфами забвенье пьет,

Там же слезы сей счастливец

От людей украдкой льет.

Бледен, ночью Крез несчастный

Шепчет тихо, чтоб жена

Не вняла сей глас ужасный:

"Мне погибель суждено!"

Сердце наше кладезь мрачной:

Тих, покоен сверху вид;

Но спустись ко дну... ужасно!

Крокодил на нем лежит!

Душ великих сладострастье,

Совесть1 зоркий страж сердец!

Без тебя ничтожно счастье,

Гибель - злато и венец!

<1810>

РАДОСТЬ

Подражание Касты

Любимца Кипридина

И миртом и розою

Венчайте, о юноши

И девы стыдливые!

Толпами сбирайтеся,

Руками сплетайтеся

И, радостно топая,

Скачите и прыгайте!

Мне лиру тиискую

Камены и грации

Вручили с улыбкою:

И песни веселию,

Приятнее нектара

И слаще амврозии,

Что пьют небожители,

В блаженстве беспечные,

Польются со струн ее!

Сегодня - день радости:

Филлида суровая

Сквозь слезы стыдливости

"Люблю!" мне промолвила.

Как роза, кропимая

В час утра Авророю,

С главой, отягченною

Бесценными каплями,

Румяней становится,

Так ты, о прекрасная!

С главою поникшею,

Сквозь слезы стыдливости,

Краснея, промолвила:

"Люблю!" тихим шопотом.

Все мне улыбнулося;

Тоска и мучения,

И страхи,и горести

Исчезли - как не было!

Киприда, влекомая

По воздуху синему

Меж бисерных облаков

Цитерскими птицами

К Цитере иль Пафосу,

Цветами осыпала

Меня и красавицу.

Все мне улыбнулося!

И солнце весеннее,

И рощи кудрявые,

И воды прозрачные,

И хблмы парнасские!

Любимца Кипридина,

В любви победителя,

И миртом и розою

Венчайте, о юноши

И девы стыдливые!

Около 1810 (?)

К НИКИТЕ

Как я люблю, товарищ мой,

Весны роскошной появленье

И в первый раз над муравой

Веселых жаворонков пенье.

Но слаще мне среди полей

Увидеть первые биваки

И ждать беспечно у огней

С рассветом дня кровавой драки.

Какое счастье, рыцарь мой!

Узреть с нагорныя вершины

Необозримый наших строй

На яркой зелени долины!

Как сладко слышать у шатра

Вечерней пушки гул далекий

И погрузиться до утра

Под теплой буркой в сон глубокий,

Когда по утренним росам

Коней раздастся первый топот

И ружей протяженный грохот

Пробудит эхо по горам,

Как весело перед строями

Летать на ухарском коне

И с первыми в дыму, в огне

Ударить с криком за врагами!

Как весело внимать: "Стрелки,

Вперед! Сюда, донцы! Гусары1

Сюда, летучие полки,

Башкирцы, горцы и татары!"

Свисти теперь, жужжи свинец!

Летайте ядры и картечи!

Что вы для них? для сих сердец,

Природой вскормленных для сечи?

И вот... о зрелище прекрасно!

Колонны сдвинулись, как лес.

Идут - безмолвие ужасно!

Идут - ружье наперевес;

Идут... ура! - и все сломили,

Рассеяли и разгромили:

Ура! Ура! - и где же враг?..

Бежит, а мы в его домах

О, радость храбрых! - киверами

Вино некупленное пьем

И под победными громами

"Мы хвалим господа" поем!..

Но ты трепещешь, юный воин,

Склонясь на сабли рукоять:

Твой дух встревожен, беспокоен;

Он рвется лавры пожинать:

С Суворовым он вечно бродит

В полях кровавыя войны

И в вялом мире не находит

Отрадной сердцу тишины.

Спокойся: с первыми громами

К знаменам славы полетишь;

Но там, о горе, не узришь

Меня, как прежде, под шатрами!

Забытый шумною молвой,

Сердец мучительницей милой,

Я сплю, как труженик унылой,

Неоживляемый хвалой.

Июню или начало июля 1817

ЭПИГРАММЫ, НАДПИСИ И ПРОЧЕЕ

I

Всегдашний гость, мучитель мой,

О, Балдус! долго ль мне зевать, дремать с тобой?

Будь крошечку умней или - дай жить в покое

Когда жестокий рок сведет тебя со мной

Я не один, и нас не двое.

Между 1809 и 1812 (?)

II

Как трудно Бибрису со славою ужиться!

Он пьет, чтобы писать, и пишет, чтоб напиться!

Июль или август 1809

III

Памфил забавен за столом,

Хоть часто и назло рассудку;

Веселостью обязан он желудку,

А памяти - умом.

<1815>

IV

СОВЕТ ЭПИЧЕСКОМУ СТИХОТВОРЦУ

Какое хочешь имя дай

Твоей поэме полудикой:

Петр длинный, Петр большой, но только

Петр Великой - Ее не называй.

1810 (?)

V

МАДРИГАЛ НОВОЙ САФЕ

Ты Сафо, я Фаон; об этом и не спорю:

Но, к моему ты горю,

Пути не знаешь к морю.

Июль или август 1809

VI

НАДПИСЬ К ПОРТРЕТУ Н. Н.

И телом и душой ты на Амура схожа:

Коварна и умна, и столько же пригожа.

<1811>

VII

К ЦВЕТАМ НАШЕГО ГОРАЦИЯ

Ни вьюги, ни морозы

Цветов твоих не истребят.

Бог лиры, бог любви и музы мне твердят:

В саду Горация не увядают розы.

1816 (?)

VIII

НАДПИСЬ К ПОРТРЕТУ ЖУКОВСКОГО

Под знаменем Москвы, пред падшею столицей,

Он храбрым гимны пел, как пламенный Тиртей;

В дни мира, новый Грей,

Пленяет нас задумчивой цевницей.

1876 или начало 1817

IX

НАДПИСЬ К ПОРТРЕТУ

ГРАФА ЭММАНУИЛА СЕН-ПРИ

От родины его отторгнула судьбина;

Но лилиям отцов он всюду верен был:

И в нашем стане воскресил

Баярда древний дух и доблесть Дюгесклина.

1815

X

НАДПИСЬ НА ГРОБЕ ПАСТУШКИ

Подруги милые! в беспечности игривой

Под плясовой напев вы резвитесь в лугах.

И я, как вы, жила в Аркадии счастливой;

И я, на утре дней, в сих рощах и лугах

Минутны радости вкусила:

Любовь в мечтах златых мне счастие сулила;

Но что ж досталось мне в прекрасных сих местах?

Могила!

<1810>

XI

МАДРИГАЛ МЕЛИНЕ,

КОТОРАЯ НАЗЫВАЛА СЕБЯ НИМФОЮ

Ты нимфа, Ио; нет сомненья!

Но только... после превращенья!

Июль или август 1809

XII

НА КНИГУ ПОД НАЗВАНИЕМ "СМЕСЬ"

По чести, это смесь:

Тут проза, и стихи, и авторская спесь.

<1817>

СТРАНСТВОВАТЕЛЬ И ДОМОСЕД

Объехав свет кругом,

Спокойный домосед, перед моим камином

Сижу и думаю о том,

Как трудно быть своих привычек властелином;

Как трудно век дожить на родине своей

Тому, кто в юности из края в край носился,

Все видел, все узнал; и что ж? из-за морей

Ни лучше, ни умней

Под кров домашний воротился:

Поклонник суетным мечтам,

Он осужден искать... чего, не знает сам!

О страннике таком скажу я повесть вам.

Два брата, Филалет и Клит, смиренно жили,

В предместий Афин под кровлею одной;

В довольстве? Не скажу, но с бодрою душой

Встречали день, и ночь спокойно проводили,

Затем что по трудах всегда приятен сон.

Вдруг умер дядя их, афинский Гарпагон,

И братья-бедняки, о радость! получили

Не помню, сколько мин монеты золотой

Да кучу серебра: сосуды и амфоры

Отделки мастерской.

Наследственным добром свои насытя взоры,

Такие завели друг с другом разговоры:

- "Как думаешь своей казной расположить?

Клит спрашивал у брата;

А я так дом хочу купить

И в нем тихохонько с женою век прожить

Под сенью отчего пената.

Землицы уголок не будет лишний нам:

От детства я люблю ходить за виноградом,

Водиться знаю с стадом,

И детям я мой плуг в наследство передам;

А ты как думаешь?" - "О! я с тобой несходен;

Я пресмыкаться не способен

В толпе граждан простых,

И с помощью наследства

Для дальних замыслов моих,

Благодаря богам, теперь имею средства!"

- "Чего же хочешь ты?" - "Я?., славен быть

хочу".

- "Но чем?" - "Как чем? - умом, делами,

И красноречьем,и стихами,

И мало ль чем еще? Я в Мемфис полечу

Делиться мудростью с жрецами:

Зачем сей создан мир? кто правит им и как?

Где кончится земля? где гордый Нил родится?

Зачем под пеленой сокрыт Изиды зрак,

Зачем горящий Феб всё к западу стремится?

Какое счастье, милый брат!

Я буду в мудрости соперник Пифагора!

В Афинах обо мне тогда заговорят.

В Афинах? - что сказал! - от Нила до Босфора

Прославится твой брат, твой верный Филалет!

Какое счастье! десять лет

Я стану есть траву и нем как рыба буду;

Но красноречья дар, конечно, не забуду.

Ты знаешь, я всегда красноречив бывал

И площадь нашу посещал

Не даром.

Не стану я моим превозноситься даром,

Как наш Алкивиад, оратор слабых жен,

Или надутый Демосфен,

Кичася в пурпуре пргд царскими послами:

Нет! нет! я каждого полезными речами

На площади градской намерен просвещать.

Ты сам, оставя плуг, придешь меня внимать,

С народом шумные восторги разделяя,

И, слезы радости под мантией скрывая,

Красноречивейшим из греков называть.

Ты обоймешь меня дрожащею рукою,

Когда... поверишь ли? Гликерия сама

На площади с толпою

Меня провозгласит оракулом ума,

Ума, и, может быть, любезности... Конечно,

Любезностью сердечной

Я буду нравиться и в сорок лет еще.

Тогда афиняне забудут Демосфена

И Кратеса в плаще,

И бочку шута Диогена,

Которую, смотри... он катит мимо нас!"

"Прощай же, братец! - В добрый час!

Счастливого пути к премудрости желаю,

Клит молвил краснобаю;

Я вижу, нам тебя ничем не удержать!"

Вздохнул, пожал плечьми и к городу опять

Пошел - домашний быт и домик снаряжать.

А Филалет? К Пирею,

Чтоб судно тирское застать

И в Мемфис полететь с румяною зарею.

Признаться, он вздохнул, начавши одиссею...

Но кто не пожалел об отческой земле,

Надолго расставаясь с нею?

Семь дней на корабле,

Зевая,

Проказник наш сидел

И на море глядел,

От скуки сам с собой вполголос рассуждая.

- "Да где ж тритоны все? где стаи нереид?

Где скрылися они с толпой океанид?

Я ни одной не вижу в море".

И не увидел их. Но ветер свежий вскоре

В Египет странника принес;

Уже он в Мемфисе, в обители чудес;

Уже в святилище премудрости вступает,

Как мумия сидит среди бород седых

И десять дней зевает

За поученьем их

О жертвах каменной Изиде,

Об Аписе-быке иль грозном Озириде,

О псах Анубиса, о чесноке святом,

Усердно славимом на Ниле,

О кровожадном крокодиле

И... о коте большом!..

- "Какие глупости! какое заблужденье!

Клянуся Поллуксом! нет слушать боле сил!"

Грек молвил, потеряв и важность и терпенье,

С скамьи как бешеный вскочил

И псу священному, о ужас! наступил

На божескую лапу...

Скорее в руки посох, шляпу,

Скорей из Мемфиса бежать

От гнева старцев разъяренных,

От крокодилов, псов и луковиц священных

И между греков просвещенных

Любезной мудрости искать.

На первом корабле он полетел в Кротону.

В Кротоне бьет челом смиренно Агатону,

Мудрейшему из мудрецов,

Жестокому врагу и мяса и бобов

(Их в гневе Пифагор, его учитель славный,

Проклятьем страшным поразил,

Затем, что у него желудок неисправный

Бобов и мяса не варил).

- "Ты мудрости ко мне, мой сын, пришел учиться?

У грека старец вопросил

С усмешкой хитрою, - итак, прошу садиться

И слушать пенье сфер: ты слышишь?"

"Ничего!"

- "А видишь ли в девятом мире

Духов, летающих в эфире?"

- "И менее того!"

- "Увидишь, попостись ты года три, четыре,

Да лет с десяток помолчи;

Тогда, мой сын, тогда обнимешь бренным взором

Все тайной мудрости лучи;

Обнимешь, я тебе клянуся Пифагором..."

- "Согласен, так и быть!"

Но греку шутка ли и день не говорить?

А десять лет молчать, молчать да все поститься

Зачем? чтоб мудрецом,

С морщинным от поста и мудрости челом,

В Афины возвратиться?

"О нет!"

Чрез сутки возопил голодный Филалет:

- "Юпитер дал мне ум с рассудком

Не для того, чтоб я ходил с пустым желудком;

Я мудрости такой покорнейший слуга;

Прощайте ж навсегда Кротонски берега!"

Сказал и к Этне путь направил;

За делом! чтоб на ней узнать, зачем и как

Изношенный башмак

Философ Эмпедокл пред смертью там оставил?

Узнал и с вестью сей

Он в Грецию скорей

С усталой от забот и праздности душою;

Повсюду гость среди людей,

Везде за трапезой чужою,

Наш странник обходил

Поля, селения и грады,

Но счастия не находил

Под небом счастливым Эллады.

Спеша из края в край, он игры посещал;

Забавы, зрелища, ристанья,

И даже прорицанья

Без веры вопрошал;

Но хижину отцов нередко вспоминал,

В ненастье по лесам бродя с своей клюкою,

Как червем, тайною снедаемый тоскою.

Притом же кошелек

У грека стал легок;

А ночью, как он шел через Лаконски горы

Отбили у него

И остальное воры.

Счастлив еще, что жизнь не отняли его!

"Но жизнь без денег - что? мученье нестерпимо!"

Так думал Филалет,

Тащась полунагой в степи необозримой.

Три раза солнца свет

Сменялся мраком ночи,

Но странника не зрели очи

Ни жила ни стези: повсюду степь и степь

Да гор в дали туманной цепь,

Илотов и воров ужасные жилища.

Что делать в горе! что начать!

Придется умирать

В пустыне, одному, без помощи, без пищи.

"Нет, боги, нет, - Терзая грудь, вопил несчастный Филалет:

Я знаю, как покинуть свет!

Не стану голодом томиться!" - И меж кустов реку завидя вдалеке,

Он бросился к реке,

Топиться!

"Что, что ты делаешь, слепец?"

Несчастному вскричал скептический мудрец,

Памфил седобородой,

Который над водой, любуяся природой,

Один с клюкой тихонько брел,

И, к счастью, странника нашел

На крае гибельной напасти.

"Топиться хочешь ты? Согласен; но сперва

Поведай мне, твоя спокойна ль голова?

Рассудок ли тебя влечет в реку иль страсти?

Рассудок: но его что нам вещает глас?

Что жизнь и смерть равны для нас.

Равны - так незачем топиться.

Дай руку мне, мой сын, и не стыдись учиться

У старца, чем мудрец здесь может быть счастлив",

Кто жить советует, всегда красноречив:

И наш герой остался жив.

В расселинах скалы, висящей над водою,

В тени приветливой смоковниц и олив

Построен был шалаш Памфиловой рукою,

Где старец десять лет

Провел в молчании глубоком

И в вечность проницал своим орлиным оком,

Забыв людей и свет.

Вот там-то ужин иль обед

Простой, но очень здравый,

Находит Филалет:

Орехи, жолуди и травы,

Большой сосуд воды, и только. Боже мой!

Как сладостно искать для трапезы такой

В утехах мудрости приправы!

Итак, в том дива нет, что с путником Памфил

Об атараксии* тотчас заговорил.

"Все призрак! - под конец хозяин заключил:

Богатство, честь и власти,

Болезнь и нищета, несчастия и страсти,

И я, и ты, и целый свет,

Все призрак!" - "Сновиденье!"

Со вздохом повторял унылый Филалет;

Но, глядя на сухой обед,

Вскричал: - "Я голоден!" - "И это заблужденье,

Все грубых чувств обман; не сомневайся в том".

Неделю попостясь с брадатым мудрецом,

Наш призрак Филалет решился из пустыни

Отправиться в Афины.

Пора, пора блеснуть на площади умом!

Пора с философом расстаться,

Который нас недаром научил,

Как жить и в жизни сомневаться.

Услужливый Памфил

Монет с десяток сам бродяге предложил,

Котомкой с желудьми сушеными ссудил

И в час румяного рассвета

Сам вывел по тропам излучистым Тайгета

На путь афинский Филалета.

Вот странник наш идет и день и ночь один;

Проходит Арголиду,

Коринф и Мегариду;

Вот Аттика, и вот дым сладостный Афин,

Керамик с рощами... предместия начало...

Там... воды Иллиса!.. В нем сердце задрожало:

Он грек, то мудрено ль, что родину любил,

Что землю цаловал с горячими слезами,

В восторге, вне себя, с деревьями, с домами

Заговорил!..

Я сам, друзья мои, дань сердца заплатил,

Когда, волненьями судьбины

В отчизну брошенный из дальних стран чужбины,

Увидел наконец адмиралтейский шпиц,

Фонтанку, этот дом... и столько милых лиц,

Для сердца моего единственных на свете!

Я сам... Но дело все теперь о Филалете,

Который, опершись на кафедру, стоит

И ждет опять денницы

На милой площади аттической столицы.

Заметьте, милые друзья,

Что греки снаряжать тогда войну хотели,

С каким царем, не помню я;

Но знаю только то, что риторы гремели,

Предвестники народных бед;

Так речью их сразить желая, Филалет

Всех раньше на помост погибельный взмостился.

И вот блеснул Авроры свет,

А с ним и шум дневной родился.

Народ зашевелился.

В Афинах, как везде, час утра - час сует.

На площадь побежал ремесленник, поэт,

Поденщик, говорун, с товарами купчина,

Софист, архонт и Фрина

С толпой невольниц и сирен,

И бочку прикатил насмешник Диоген;

На площадь всяк идет для дела и без дела;

Нахлынули, вся площадь закипела.

Вы помните, бульвар кипел в Париже так

Народа праздными толпами,

Когда по нем летал с нагайкою козак,

Иль северный Амур с колчаном и стрелами.

Так точно весь народ толпился и жужжал

Перед ораторским амвоном.

Знак подан. Начинай! Рой шумный замолчал,

И ритор возвестил высокопарным тоном,

Что Аттике война

Погибельна, вредна;

Потом велеречиво, ясно

По пальцам доказал, что в мире быть... опасно.

"Что ж делать?" - закричал с досадою народ.

- "Что делать? - сомневаться.

Сомненье - мудрости есть самый зрелый плод.

Я вам советую, граждане, колебаться:

И не мириться и не драться!.."

Народ всегда нетерпелив.

Сперва наш краснобай услышал легкий ропот,

Шушуканье, а там поближе громкий хохот,

А там... Но он стоит уже ни мертв ни жив,

Разинув рот, потупив взгляды,

Мертвее во сто раз, чем мертвецы баллады.

Еще проходит миг - "Ну что же? продолжай!"

оратор все ни слова;

От страха - где язык!

Зато какой в толпе поднялся страшный крик!

Какая туча там готова!

На кафедру летит град яблоков и фиг,

И камни уж свистят над жертвой...

И жалкий Филалет, избитый, полумертвой,

С ступени на ступень в отчаянье летит

И падает без чувств под верную защиту

В объятия отверсты... к Клиту!

И так тщеславного спасает бедный Клит,

Простяк, неграмотный, презренный,

В Афинах дни влачить без славы осужденный!

Он, он, прижав его к груди,

Нахальных крикунов толкает на пути,

Одним грозит, у тех пощады просит,

И брата своего, как старика Эней,

К порогу хижины своей

На раменах доносит.

Как брата в хижине лелеет добрый Клит!

Не сводит глаз с него, с ним сладко говорит,

С простым, но сильным чувством.

Пред дружбой ничего и Гиппократ с искусством!

В три дни страдалец наш оправился и встал

И брату кинулся на шею со слезами;

А брат гостей назвал

И жертву воскурил пред отчими богами.

Весь домик в суетах! жена и рой детей

Веселых, резвых и пригожих,

Во всем на мать свою похожих,

На пиршество несут для радостных гостей

Простый, но щедрый дар наследственных полей

Румяное вино, янтарный мед Гимета;

И чаша поднялась за здравье Филалета!

"Пей, ешь и веселись, нежданный сердца гость!"

Все гости заодно с хозяином вскричали;

И что же? Филалет, забыв народа злость,

Беды, проказы и печали,

За чашей круговой опять заговорил

В восторге, - о тебе, великолепный Нил!

А дней через пяток, не боле,

Наскуча видеть все одно и то же поле,

Все те же лица всякий день,

Наш грек, поверите ль? как в клетке стосковался.

Он начал по лесам прогуливать уж лень,

На горы ближние взбирался,

Бродил всю ночь, весь день шатался;

Потом Афины стал тихонько посещать,

На милой площади опять

Зевать,

С софистами о том, об этом толковать;

Потом... проведав он от старых грамотеев,

Что в мире есть страна,

Где вечно царствует весна,

За розами побрел - в снега гипербореев.

Напрасно Клит с женой ему кричали вслед

С домашнего порога:

- "Брат, милый, воротись, мы просим, ради бога!

Чего тебе искать в чужбине? новых бед?

Откройся, что тебе в отечестве немило?

Иль дружество тебя, жестокий, огорчило?

Останься, милый брат, останься, Филалет!"

Напрасные слова; чудак не воротился

Рукой махнул... и скрылся.

* Душевное спокойствие. (Здесь и далее звездочкой обозначены сноски К. Батюшкова.)

Между июлем 1814 и 10 января 1815

СТИХОТВОРЕНИЯ

1809 - 1821 гг.

КНИГИ И ЖУРНАЛИСТ

Крот мыши раз шепнул: "Подруга! ну, зачем

На пыльном чердаке своем

Царапаешь, грызешь и книги раздираешь:

Ты крошки в них ума и пользы не сбираешь?"

- "Не об уме и хлопочу,

Я есть хочу".

Не знаю, впрок ли то, но эта мышь уликой

Тебе, обрызганный чернилами Арист.

Зубами ты живешь, голодный журналист,

Да нужды жить тебе не видим мы великой.

Июль или август 1809

<Н. И. ГНЕДИЧУ>

Где ты поживаешь, друг мой? Радищев пишет, что на дачу переезжаешь. Приезжай лучше сюда; решись, и дело в шляпе.

Тебя и нимфы ждут, объятья простирая,

И фавны дикие, кроталами играя.

Придешь, и все к тебе навстречу прибегут

Из древ гамадриады,

Из рек обмытые наяды,

И даже сельский поп сатир и пьяный плут.

А если не будешь, то всё переменит вид, всё заплачет, зарыдает:

Цветы завянут все, завоют рощи дики,

Слезами потекут кристальны ручейки,

И, резки испустив в болоте ближнем крики.

Прочь крылья навострят носасты кулики,

Печальны чибисы, умильны перепелки.

Не станут пастухи играть в свои свирелки,

Любовь и дружество - погибнет всё с тоски!

4 августа 1809

ЭПИТАФИЯ

Не нужны надписи для камня моего,

Пишите просто здесь: он был, и нет его!

Конец ноября 1809

ВИДЕНИЕ НА БЕРЕГАХ ЛЕТЫ

Вчера, Бобровым утомленный,

Я спал и видел странный сон!

Как будто светлый Аполлон,

За что, не знаю, прегневленный,

Поэтам нашим смерть изрек;

Изрек - и все упали мертвы,

Невинны Аполлона жертвы!

Иной из них окончил век,

Сидя на чердаке высоком

В издранном шлафроке широком,

Наг, голоден и утомлен

Упрямой рифмой к светлу небу.

Другой, в Цитеру пренесен,

Красу, умильную как Гебу,

Хотел для нас насильно... петь

И пал без чувств в конце эклоги;

Везде, о милосерды боги!

Везде пирует алчна смерть,

Косою острой быстро машет,

Богату ниву аду пашет

И губит Фебовых детей,

Как ветр осенний злак полей!

Меж тем в Элизии священном,

Лавровым лесом осененном,

Под шумом Касталийских вод,

Певцов нечаянный приход

Узнал почтенный Ломоносов,

Херасков, честь и слава россов,

Самолюбивый Фебов сын,

Насмешник, грозный бич пороков,

Замысловатый Сумароков

И, Мельпомены друг, Княжнин.

И ты сидел в толпе избранной,

Стыдливой грацией венчанный,

Певец прелестныя мечты,

Между Психеи* легкокрылой

И бога нежной красоты;

И ты там был, наездник хилой

Строптива девственниц седла,

Трудолюбивый, как пчела,

Отец стихов "Тилемахиды";

И ты, что сотворил обиды

Венере девственной, Барков!

И ты, о мой певец незлобный,

Хемницер, в баснях бесподобный!

Все, словом, коих бог певцов

Венчал бессмертия лучами,

Сидели там олив в тени,

Обнявшись с прежними врагами;

Но спорили еще они

О том, о сем - и не без шума

(И в рае, думаю, у нас

У всякого своя есть дума,

Рассудок свой, и вкус, и глаз).

Садились все за пир богатый,

Как вдруг Майинин сын крылатый,

Ниссланный вышним божеством,

Сказал сидящим за столом:

"Сюда, на берег тихой Леты,

Бредут покойные поэты;

Они в реке сей погрузят

Себя и вместе юных чад.

Здесь опыт будет правосудный:

Стихи и проза безрассудны

Потонут вмиг: так Феб судил!"

Сказал Эрмий - и силой крыл

От ада к небу воспарил.

"Ага! - Фонвизин молвил братьям,

Здесь будет встреча не по платьям,

Но по заслугам и уму".

"Да много ли, - в ответ ему

Кричал, смеяся, Сумароков,

Певцов найдется без пороков?

Поглотит Леты всех струя,

Поглотит всех, иль я не я!"

"Посмотрим, - продолжал вполгласа

Поэт, проклятый от Парнаса,

Егда прийдут..." Но вот они,

Подобно как в осенни дни

Поблеклы листия древесны,

Что буря в долах разнесла**,

Так теням сим не весть числа!

Идут толпой в ущелья тесны,

К реке забвения стихов,

Идут под бременем трудов;

Безгласны, бледны, приступают,

Любезных детищей купают...

И более не зрят в волнах!

Но тут Минос, певцам на страх,

Старик угрюмый и курносый,

Чинит расправу и вопросы:

"Кто ты, вещай?" - "Я тот поэт,

По счастью очень плодовитый

(Был тени маленькой ответ),

Я тот, венками роз увитый

Поэт-философ-педагог,

Который задушил Вергилья,

Окоротил Алкею крылья.

Я здесь! Сего бо хощет бог

И долг священныя природы..."***

- "Кто ж ты, болтун?" - "Я... Верзляков!"

- "Ступай и окунися в воды!"

- "Иду... во мне вся мерзнет кровь...

Душа... всего... душа природы,

Спаси... спаси меня, любовь!

Авось..." - "Нет, нет, болтун несчастный,

Довольно я с тобою выл!"

Сказал ему Эрот прекрасный,

Который тут с Психеей был.

"Ступай!" - Пошел, - и нет педанта.

"Кто ты?" - спросил допросчик тень,

Несущу связку фолианта.

"Увы, я целу ночь и день

Писал, пишу и вечно буду

Писать... все прозой, без еров.

Невинен я. На эту груду

Смотри, здесь тысячи листов,

Священной пылию покрытых,

Печатью мелкою убитых,

И нет ера ни одного.

Да, я!.." - "Скорей купать его!"

Но тут явились лица новы

Из белокаменной Москвы.

Какие странные обновы!

От самых ног до головы

Обшиты платья их листами.

Где прозой детской и стихами

Иной кладбище, мавзолей,

Другой журнал души своей,

Другой Меланию, Зюльмису,

Луну, Веспера, голубков,

Глафиру, Хлою, Милитрису,

Баранов, кошек и котов****

Воспел в стихах своих унылых

На всякий лад для женщин милых

(О, век железный!..). А оне

Не только въяве, но во сне

Поэтов не видали бедных.

Из этих лиц уныло-бледных

Один, причесанный в тупей,

Поэт присяжный, князь вралей,

На суд явил творенья новы.

"Кто ты?" - "Увы, я пастушок,

Вздыхатель, завсегда готовый;

Вот мой венок и посошок,

Вот мой букет цветов тафтяных,

Вот список всех красот упрямых,

Которыми дышал и жил,

Которым я насильно мил.

Вот мой баран, моя Аглая",

Сказал и, тягостно зевая,

Спросонья в Лету поскользнул!

"Уф! я устал, подайте стул,

Позвольте мне, я очень славен.

Бессмертен я, пока забавен".

- "Кто ж ты?" - "Я русский и поэт.

Бегом бегу, лечу за славой,

Мне враг чужой рассудок здравой.

Для русских прав мой толк кривой,

И в том клянусь моей сумой".

- "Да кто же ты?" - "Жан-Жак я Русский,

Расин и Юнг, и Локк я русский,

Три драмы русских сочинил

Для русских; нет уж боле сил

Писать для русских драмы слезны;

Труды мои все бесполезны!

Вина тому - разврат умов".

Сказал - в реку! и был таков!

Тут Сафы русские печальны,

Как бабки наши повивальны,

Несли расплаканных детей.

Одна - прости бог эту даму!

Несла уродливую драму,

Позор для ада и мужей,

У коих сочиняют жены.

"Вот мой Густав, герой влюбленный..."

- "Ага! - судья певице сей,

Названья этого довольно:

Сударыня! мне очень больно,

Что вы, забыв последний стыд,

Убили драмою Густава.

В реку, в реку!" О, жалкий вид!

О, тщетная поэтов слава!

Исчезла Сафо наших дней

С печальной драмою своей;

Потом и две другие дамы,

На дам живые эпиграммы,

Нырнули в глубь туманных вод.

"Кто ты?" - "Я - виноносный гений.

Поэмы три да сотню од,

Где всюду ночь, где всюду тени,

Где роща ржуща ружий ржот*****,

Писал с заказу Глазунова

Всегда на срок... Что вижу я?

Здесь реет между вод ладья,

А там, в разрывах черна крова,

Урания - душа сих сфер

И все титаны ледовиты,

Прозрачной мангией покрыты,

Слезят!" - Иссякнул изувер

От взора пламенной Эгиды.

Один отец "Тилемахиды"

Слова сии умел понять.

На том брегу реки забвенья

Стояли тени в изумленье

От речи сей: "Изволь купать

Себя и всех своих уродов",

Сказал, не слушая доводов,

Угрюмый ада судия.

"Да всех поглотит вас струя!.."

Но вдруг на адский берег дикий

Призрак чудесный и великий

В обширном дедовском возке

Тихонько тянется к реке.

Наместо клячей запряженны,

Там люди в хомуты вложенны

И тянут кое-как, гужом!

За ним, как в осень трутни праздны,

Крылатым в воздухе полком

Летят толпою тени разны

И там и сям. По слову: "Стой!"

Кивнула бледна тень главой

И вышла с кашлем из повозки.

"Кто ты? - спросил ее Минос,

И кто сии?" - на сей вопрос:

"Мы все с Невы поэты росски",

Сказала тень. - "Но кто сии

Несчастны, в клячей превращенны?"

- "Сочлены юные мои,

Любовью к славе вдохновенны,

Они Пожарского поют

И топят старца Гермогена,

Их мысль на небеса вперенна,

Слова ж из Библии берут;

Стихи их хоть немного жестки,

Но истинно варяго-росски".

- "Да кто тысам?" - "Я также член;

Кургановым писать учен;

Известен стал не пустяками,

Терпеньем, потом и трудами;

Аз есмь зело Славенофил",

Сказал и пролог растворил.

При слове сем в блаженной сени

Поэтов приподнялись тени;

Певец любовныя езды

Осклабил взор усмешкой блудной

И рек: "О муж, умом не скудный!

Обретший редки красоты

И смысл в моей "Деидамии",

Се ты! се ты!.." - "Слова пустые", - .

Угрюмый судия сказал

И в Лету путь им показал.

К реке подвинулись толпою,

Ныряли всячески в водах;

Тот книжку потопил в струях,

Тот целу книжищу с собою.

Один, один Славенофил,

И то повыбившись из сил,

За всю трудов своих громаду,

За твердый ум и за дела

Вкусил бессмертия награду.

Тут тень к Миносу подошла

Неряхой и в наряде странном,

В широком шлафроке издранном,

В пуху, с косматой головой,

С салфеткой, с книгой под рукой.

"Меня врасплох, - она сказала,

В обед нарочно смерть застала,

Но с вами я опять готов

Еще хоть сызнова отведать

Вина и адских пирогов:

Теперь же час, друзья, обедать,

Я - вам знакомый, я - Крылов!"******

"Крылов, Крылов", - в одно вскричало

Собранье шумное духбв,

И эхо глухо повторяло

Под сводом адским: "Здесь Крылов!"

"Садись сюда, приятель милый!

Здоров ли ты?" - "И так и сяк".

- "Ну, что ж ты делал?" - "Все пустяк

Тянул тихонько век унылый.

Пил, сладко ел, а боле спал.

Ну, вот, Минос, мои творенья,

С собой я очень мало взял:

Комедии,стихотворенья

Да басни - все купай, купай!"

О, чудо! - всплыли все, и вскоре

Крылов, забыв житейско горе,

Пошел обедать прямо в рай.

Еще продлилось сновиденье,

Но ваше длится ли терпенье

Дослушать до конца его?

Болтать, друзья, неосторожно

Другого и обидеть можно.

А боже упаси того!

1809

* Психею - душу или мечту - древние изображали в виде бабочки или крылатой девы, обнявшейся с Купидоном.

** Смотри VI песнь "Энеиды".

*** Смотри "Тень Кука".

**** Это все, даже и кошки, воспеты в Москве - ссылаюсь на журналы.

***** Этот стих взят из сочинений Боброва, я ничего не хочу присваивать.

****** Крылов познакомился с духами через "Почту".

НА СМЕРТЬ ЛАУРЫ

Из Петрарки

[Сонет "Rotta ё l'alta colonna e I'verde lauro".]

Колонна гордая! о лавр вечнозеленый!

Ты пал! - и я навек лишен твоих прохлад!

Ни там, где Инд живет, лучами опаленный,

Ни в хладном Севере для сердца нет отрад!

Все смерть похитила, все алчная пожрала

Сокровище души, покой и радость с ним!

А ты, земля, вовек корысть не возвращала,

И мертвый нем лежит под камнем гробовым!

Все тщетно пред тобой - и власть, и волхвованья...

Таков судьбы завет!.. Почто ж мне доле жить?

Увы, чтоб повторять в час полночи рыданья

И слезы вечные на хладный камень лить!

Как сладко, жизнь, твое для смертных обольщенье!

Я в будущем мое блаженство основал,

Там пристань видел я, покой и утешенье

И все с Лаурою в минуту потерял!

<1810>

ВЕЧЕР

Подражание Петрарке

В тот час, как солнца луч потухнет за горою,

Склонясь на посох свой дрожащею рукою,

Пастушка, дряхлая от бремени годов,

Спешит, спешит с полей под отдаленный кров

И там, пришед к огню, среди лачуги дымной

Вкушает трапезу с семьей гостеприимной,

Вкушает сладкий сон, взамену горьких слез!

А я, как солнца луч потухнет средь небес,

Один в изгнании, один с моей тоскою,

Беседую в ночи с задумчивой луною!

Когда светило дня потонет средь морей

И ночь, угрюмая владычица теней,

Сойдет с высоких гор с отрадной тишиною,

Оратай острый плуг увозит за собою

И, медленной стопой идя под отчий кров,

Поет простую песнь в забвенье всех трудов;

Супруга, рой детей оратая встречают

И брашна сельские поспешно предлагают,

Он счастлив - я один с безмолвною тоской

Беседую в ночи с задумчивой луной.

Лишь месяц сквозь туман багряный лик уставит

В недвижные моря - пастух поля оставит,

Проститься с нивами, с дубравой и ручьем

И гибкою лозой стада погонит в дом.

Игралище стихий среди пучины пенной,

И ты, рыбарь, спешишь на брег уединенной1

Там, сети приклонив ко утлой ладие

(Вот всё от грозных бурь убежище твое!),

При блеске молнии, при шуме непогоды

Заснул... И счастлив ты, угрюмый сын природы

Но се бледнеет там багряный небосклон,

И медленной стопой идут волы в загон

С холмов и пажитей, туманом орошенных.

О песнопений мать, в вертепах отдаленных

В изгнанье горестном утеха дней моих,

О лира, возбуди бряцаньем струн златых

И холмы спящие, и кипарисны рощи,

Где я, печали сын, среди глубокой нощи,

Объятый трепетом, склонился на гранит...

И надо мною тень Лауры пролетит!

* * *

Рыдайте, амуры и нежные грации,

У нимфы моей на личике нежном

Розы поблекли и вянут все прелести.

Венера всемощная! Дочерь Юпитера!

Услышь моления и жертвы усердные:

Не погуби на тебя столь похожую!

<1810>

ЭЛИЗИЙ

О, пока бесценна младость

Не умчалася стрелой,

Пей из чащи полной радость

И, сливая голос свой

В час вечерний с тихой лютней,

Славь беспечность и любовь!

А когда в сени приютной

Мы услышим смерти зов,

То, как лозы винограда

Обвивают тонкий вяз,

Так меня, моя отрада,

Обними в последний раз!

Так лилейными руками

Цепью нежною обвей,

Съедини уста сметами,

Душу в пламени излей!

И тогда тропой безвестной,

Долу, к тихим берегам,

Сам он, бог любви прелестной,

Проведет нас по цветам

В тот Элизий, где все тает

Чувством неги и любви,

Где любовник воскресает

С новым пламенем в крови,

Где, любуясь пляской граций,

Нимф, сплетенных в хоровод,

С Делиеи своей Гораций

Гимны радости поет.

Там, под тенью миртов зыбкой,

Нам любовь сплетет венцы,

И приветливой улыбкой

Встретят нежные певцы.

<1810>

МАДАГАСКАРСКАЯ ПЕСНЯ

Как сладко спать в прохладной тени,

Пока долину зной палит

И ветер чуть в древесной сени

Дыханьем листья шевелит!

Приближьтесь, жены, и, руками

Сплетяся дружно в легкий круг,

Протяжно, тихими словами

Царя возвеселите слух!

Воспойте песни мне девицы,

Плетущей сети для кошниц,

Или как, сидя у пшеницы,

Она пугает жадных птиц.

Как ваше пенье сердцу внятно,

Как негой утомляет дух!

Как, жены, издали приятно

Смотреть на ваш сплетенный круг!

Да тихи, медленны и страстны

Телодвиженья будут вновь.

Да всюду, с чувствами согласны,

Являют негу и любовь!

Но ветр вечерний повевает,

Уж светлый месяц нал рекой,

И нас у кущи ожидает

Постель из листьев и покой.

<1810>

* * *

Известный откупщик Фадей

Построил богу храм... и совесть успокоил.

И впрямь! На всё цены удвоил:

Дал богу медный грош, а сотни взял рублей

С людей.

<1810>

* * *

"Теперь, сего же дня,

Прощай, мой экипаж и рыжих четверня!

Лизета! ужины!.. Я с вами распрощался

Навеки для мудрости святой!"

- "Что сделалось с тобой?"

- "Безделка!.. Проигрался!"

<1810>

ИСТИННЫЙ ПАТРИОТ

"О хлеб-соль русская! о прадед Филарет!

О милые остатки,

Упрямство дедушки и ферези прабабки!

Без вас спасенья нет!

А вы, а вы забыты нами!"

Вчера горланил Фирс с гостями

И, сидя у меня за лакомым столом,

В восторге пламенном, как истый витязь русской,

Съел соус, съел другой, а там сальмис французской,

А там шампанского хлебнул с бутылку он,

А там... подвинул стул и сел играть в бостон.

ОТЪЕЗД

Ты хочешь, горсткой фимиама

Чтоб жертвенник я твой почтил?

Для граций муза не упряма,

И я им лиру посвятил.

Я вижу, вкруг тебя толпятся

Вздыхатели - шумливый рой!

Как пчелы на цветок стремятся

Иль легки бабочки весной.

И Марс высокий, в битвах смелый,

И Селадон плаксивый тут,

И юноша еще незрелый

Тебе сердечну дань несут.

Один - я видел - все вздыхает,

Другой как мраморный стоит,

Болтун сорокой не болтает,

Нахал краснеет и молчит.

Труды затейливой Арахны,

Сотканные в углу тайком,

Не столь для мух игривых страшны,

Как твой для нас волшебный дом.

Но я один, прелестна Хлоя,

Платить сей дани не хочу

И, осторожности удвоя,

На тройке в Питер улечу.

Первая половина 1810 (?)

<Н. И. Гнедичу>

Сей старец, что всегда летает,

Всегда приходит, отъезжает,

Везде живет - и здесь и там,

С собою водит дни и веки,

Съедает горы, сушит реки

И нову жизнь дает мирам,

Сей старец, смертных злое бремя,

Желанный всеми, страшный всем,

Крылатый, легкий, словом - время,

Да будет в дружестве твоем

Всегда порукой неизменной

И, пробегая глупый свет,

На дружбы жертвенник священный

Любовь и счастье занесет!

5 декабря 1811

<ОТРЫВОК ИЗ XXXIV ПЕСНИ

"НЕИСТОВОГО ОРЛАНДА">

Увы, мы носим все дурачества оковы,

И все терять готовы

Рассудок, бренный дар небесного отца!

Тот губит ум в любви, средь неги и забавы,

Тот, рыская в полях за дымом ратной славы,

Тот, ползая в пыли пред сильным богачом,

Тот, по морю летя за тирским багрецом,

Тот, золота искав в алхимии чудесной,

Тот, плавая умом во области небесной,

Тот с кистию в руках, тот с млатом иль с резцом.

Астрономы в звездах, софисты за словами,

А жалкие певцы за жалкими стихами:

Дурачься, смертных род, в луне рассудок твой!

Декабрь 1811

НА ПОЭМЫ ПЕТРУ ВЕЛИКОМУ

Не странен ли судеб устав!

Певцы Петра - несчастья жертвы:

Наш Пиндар кончил жизнь, поэмы не скончав,

Другие живы все, но их поэмы мертвы!

1812 (?)

ПЕРЕХОД РУССКИХ ВОЙСК ЧЕРЕЗ НЕМАН

1 ЯНВАРЯ 1813 года

(Отрывок ив большого стихотворения)

Снегами погребен, угрюмый Неман спал.

Равнину льдистых вод и берег опустелый

И на брегу покинутые селы

Туманный месяц озарял.

Все пусто... Кое-где на снеге труп чернеет,

И брошенных костров огонь, дымяся, тлеет,

И хладный, как мертвец,

Один среди дороги

Сидит задумчивый беглец

Недвижим, смутный взор вперив на мертвы ноги.

И всюду тишина... И се, в пустой дали

Сгущенных копий лес возникнул из земли!

Он движется. Гремят щиты, мечи и брони,

И грозно в сумраке ночном

Чернеют знамена, и ратники, и кони:

Несут полки славян погибель за врагом,

Достигли Немана - и копья водрузили.

Из снега возросли бесчисленны шатры,

И на брегу зажженные костры

Все небо заревом багровым обложили.

И в стане царь младой

Сидел между вождями,

И старец-вождь пред ним, блестящий сединами

И бранной в старости красой.

1813 (?)

<НАДПИСЬ К П0РТРЕТУ кн. П.А.ВЯЗЕМСКОГО>

Кто это, так насупя брови,

Сидит растрепанный и мрачный, как Федул?

О, чудо! Это он!.. Но кто же? Наш Катулл,

Наш Вяземский, певец веселья и любови!

9 нарта 1817

<С. С. УВАРОВУ

Среди трудов и важных муз,

Среди учености всемирной

Он не утратил нежный вкус,

Еще он любит голос лирной;

Еще в душе его огонь,

И сердце наслаждений просит,

И борзый Аполлонов конь

От муз его в Цитеру носит.

От пепла древнего Афин,

От гордых памятников Рима,

С развалин Трои и Солима,

Умом вселенной гражданин,

Он любит отдыхать с Эратой

Разнообразной и живой,

И часто водит нас с собой

В страны Фантазии крылатой.

Ему легко: он награжден,

Благословен, взлелеян Фебом:

Под сумрачным родился небом,

Но будто в Аттике рожден.

Вторая половина 18J7

<П. А. ВЯЗЕМСКОМУ

Я вижу тень Боброва:

Она передо мной,

Нагая, без покрова,

С заразой и с чумой;

Сугубым вздором дышит

И на скрижалях пишет

Бессмертные стихи,

Которые в мехи

Бог ветров собирает

И в воздух выпускает

На гибель для певцов;

Им дышит граф Хвостов,

Шихматов оным дышит,

И друг твой, если пишет

Без мыслей кучи слов.

1817 (?)

ИЗ ГРЕЧЕСКОЙ АНТОЛОГИИ

1

В обители ничтожества унылой,

О незабвенная! прими потоки слез,

И вопль отчаянья над хладною могилой,

И горсть, как ты, минутных роз!

Ах! тщетно все! Из вечной сени

Ничем не призовем твоей прискорбной тени;

Добычу не отдаст завистливый Аид.

Здесь онемение; все хладно, все молчит,

Надгробный факел мой лишь мраки освещает...

Что, что вы сделали, властители небес?

Скажите, что краса так рано погибает!

Но ты, о мать-земля! с сей данью горьких слез

Прими почившую, поблеклый цвет весенний,

Прими и успокой в гостеприимной сени!

2

Свидетели любви и горести моей,

О розы юные, слезами омоченны!

Красуйтеся в венках над хижиной смиренной,

Где милая таится от очей!

Помедлите, венки! еще не увядайте!

Но если явится, - пролейте на нее

Все благовоние свое

И локоны ее слезами напитайте.

Пусть остановится в раздумье и вздохнет.

А вы, цветы, благоухайте

И милой локоны слезами напитайте!

3

Свершилось: Никагор и пламенный Эрот

За чашей Вакховой Аглаю победили...

О, радость! Здесь они сей пояс разрешили,

Стыдливости девической оплот.

Вы видите: кругом рассеяны небрежно

Одежды пышные надменной красоты;

Покровы легкие из дымки белоснежной,

И обувь стройная, и свежие цветы.

Здесь все развалины роскошного убора,

Свидетели любви и счастья Никагора!

4

ЯВОР К ПРОХОЖЕМУ

Смотрите, виноград кругом меня как вьется!

Как любит мой полуистлевший пень!

Я некогда ему давал отрадну тень;

Завял... но виноград со мной не расстается.

Зевеса умоли,

Прохожий, если ты для дружества способен,

Чтоб друг твой моему был некогда подобен

И пепел твой любил, оставшись на земли.

5

Где слава, где краса, источник зол твоих?

Где стогны шумные и граждане счастливы?

Где зданья пышные и храмы горделивы,

Мусия, золото, сияющие В них?

Увы! погиб навек, Коринф столповенчанный!

И самый пепел твой развеян по полям.

Все пусто: мы одни взываем здесь к богам,

И стонет Алкион один в дали туманной!

6

"Куда, красавица?" - "За делом, не узнаешь!"

- "Могу ль надеяться?" - "Чего?" - "Ты

понимаешь!"

- "Не время!" - "Но взгляни: вот золото,

считай1"

- "Не боле? Шутишь! Так прощай".

7

Сокроем навсегда от зависти людей

Восторги пылкие и страсти упоенье,

Как сладок поцелуй в безмолвии ночей,

Как сладко тайное любови наслажденье!

8

В Лаисе нравится улыбка на устах,

Ее пленительны для сердца разговоры,

Но мне милей ее потупленные взоры

И слезы горести внезапной на очах.

Я в сумерки вчера, одушевленный страстью,

У ног ее любви все клятвы повторял

И с поцалуем к сладострастью

На ложе роскоши тихонько увлекал...

Я таял, и Лаиса млела...

Но вдруг уныла, побледнела

И - слезы градом из очей!

Смущенный, я прижал ее к груди моей:

"Что сделалось, скажи, что сделалось с тобою?"

"Спокойся, ничего, бессмертными клянусь;

Я мыслию была встревожена одною:

Вы все обманчивы, и я... тебя страшусь".

9

Тебе ль оплакивать утрату юных дней?

Ты в красоте не изменилась

И для любви моей

От времени еще прелестнее явилась.

Твой друг не дорожит неопытной красой,

Незрелой в таинствах любовного искусства.

Без жизни взор ее стыдливый и немой,

И робкий поцалуй без чувства.

Но ты, владычица любви,

Ты страсть вдохнешь и в мертвый камень;

И в осень дней твоих не погасает пламень,

Текущий с жизнию в крови,

10

Увы! глаза, потухшие в слезах,

Ланиты, впалые от долгого страданья,

Родят в тебе не чувство состраданья,

Жестокую улыбку на устах...

Вот горькие плоды любови страстной,

Плоды ужасные мучений без отрад,

Плоды любви, достойные наград,

Не участи, для сердца столь ужасной...

Увы! как молния внезапная небес,

В нас страсти жизнь младую пожирают

И в жертву безотрадных слез,

Коварные, навеки покидают.

Но ты, прелестная, которой мне любовь

Всего - и юности, и счастия дороже,

Склонись, жестокая, и я... воскресну вновь,

Как был, или еще бодрее и моложе.

11

Улыбка страстная и взор красноречивый,

В которых вся душа, как в зеркале, видна,

Сокровища мои... Она

Жестоким Аргусом со мной разлучена!

Но очи страсти прозорливы:

Ревнивец злой, страшись любви очей!

Любовь мне таинство быть счастливым открыла,

Любовь мне скажет путь к красавице моей,

Любовь тебя читать в сердцах не научила.

12

Изнемогает жизнь в груди моей остылой;

Конец борению; увы! всему конец.

Киприда и Эрот, мучители сердец!

Услышьте голос мой последний и унылый.

Я вяну и еще мучения терпмо:

Полмертвый, но сгараю.

Я вяну, но еще так пламенно люблю

И без надежды умираю!

Так жертву обхватив кругом,

На алтаре огонь бледнеет, умирает

И, вспыхнув ярче пред концом,

На пепле погасает.

13

С отвагой на челе и с пламенем в крови

Я плыл, но с бурей вдруг предстала смерть

ужасна.

О юный плаватель, сколь жизнь твоя прекрасна!

Вверяйся челноку! плыви!

Между маем 1817 и началом 1818

ПОСЛАНИЕ К А. И. ТУРГЕНЕВУ

Есть дача за Невой,

Верст двадцать от столицы,

У Выборгской границы,

Близ Парголы крутой:

Есть дача или мыза,

Приют для добрых душ,

Где добрая Элиза

И с ней почтенный муж,

С открытою душою

И с лаской на устах,

За трапезой простою

На бархатных лугах,

Без бального наряда,

В свой маленький приют

Друзей из Петрограда

На праздник сельский ждут.

Там муж с супругой нежной

В час отдыха от дел

Под кров свой безмятежной

Муз к грациям привел.

Поэт, лентяй,счастливец

И тонкий философ,

Мечтает там Крылов

Под тению березы

О басенных зверях

И рвет парнасски розы

В приютинских лесах.

И Гнедич там мечтает

О греческих богах,

Меж тем как замечает

Кипренский лица их

И кистию чудесной,

С беспечностью прелестной,

Вандиков ученик,

В один крылатый миг

Он пишет их портреты,

Которые от Легы

Спасли бы образцов,

Когда бы сам Крылов

И Гнедич сочиняли,

Как пишет Тянислов

Иль Балдусы писали,

Забыв и вкус и ум.

Но мы забудем шум

И суеты столицы,

Изладим колесницы,

Ударим по коням

И пустимся стрелою

В Приютино с тобою.

Согласны? - По рукам!

Между октябрем 1817

и ноябрем 1818

КНЯЗЮ П. И. ШАЛИКОВУ

(при получении от него в подарок книги, им переведенной)

Чем заплачу вам, милый князь,

Чем отдарю почтенного поэта?

Стихами? Но давно я с музой рушил связь

И без нее кругом летаю света,

С востока к западу, от севера на юг

Не там, где вы, где граций круг,

Где Аполлон с парнасскими сестрами,

Нет, нет, в стране иной,

Где ввек не повстречаюсь с вами:

В пыли, в грязи на тряской мостовой,

"В картузе с козырьком, с небритыми усами""

Как Пушкина герой,

Воспетый им столь сильными стихами.

Такая жизнь для мыслящего - ад.

Страданий вам моих не в силах я исчислить.

Скачи туда, сюда, хоть рад или не рад.

Где ж время чувствовать и мыслить?

Но время, к счастью, есть любить

Друзей, их славу и успехи

И в дружбе находить

Неизъяснимые для черствых душ утехи.

Вот мой удел, почтенный мой поэт:

Оставя отчий край, увижу новый свет,

И небо новое, и незнакомы лицы,

Везувий в пламени и Этны вечный дым,

Кастратов, оперу, фигляров, папский Рим

И прах, священный прах всемирныя столицы.

Но где б я ни был (так я молвлю в добрый час),

Не изменясь, душою тот же буду

И, умирая, не забуду

Москву, отечество, друзей моих и вас!

11 сентября 1818

К ТВОРЦУ

"ИСТОРИИ ГОСУДАРСТВА РОССИЙСКОГО"