Стихотворения

Полночь. Злая стужа

На дворе трещит.

Месяц облаками

Серыми закрыт.

У большого зданья

В улице глухой

Мерными шагами

Ходит часовой.

Под его ногами

Жесткий снег хрустит,

А кругом глухая

Улица молчит;

Но шагает ровно

Бравый часовой,

И ружье он крепко

Жмет к плечу рукой.

Вспомнился солдату

Край его родной;

Вспомнилась избушка

С белою трубой;

Вспомнилась голубка,

Милая жена:

Чай, теперь на печке

Спит давно она.

Может быть, ей снится,

Как мороз трещит,

Как солдат озябший

На часах стоит.

"Что шумишь, качаясь,

Тонкая рябина,

Низко наклоняясь

Головою к тыну?"

— "С ветром речь веду я

О своей невзгоде,

Что одна расту я

В этом огороде.

Грустно, сиротинка,

Я стою, качаюсь,

Что к земле былинка,

К тыну нагибаюсь.

Там, за тыном, в поле,

Над рекой глубокой,

На просторе, в воле,

Дуб растет высокий.

Как бы я желала

К дубу перебраться;

Я б тогда не стала

Гнуться да качаться.

Близко бы ветвями

Я к нему прижалась

И с его листами

День и ночь шепталась.

Нет, нельзя рябинке

К дубу перебраться!

Знать, мне, сиротинке,

Век одной качаться".

Тихо тощая лошадка

По пути бредет;

Гроб, рогожею покрытый,

На санях везет.

На санях в худой шубенке

Мужичок сидит;

Понукает он лошадку,

На нее кричит.

На лице его суровом

Налегла печаль,

И жену свою, голубку,

Крепко ему жаль.

Спит в гробу его подруга,

Верная жена, —

В час родов, от тяжкой муки,

Умерла она

И покинула на мужа

Пятерых сирот;

Кто-то их теперь обмоет?

Кто-то обошьет?

Вот пред ним мосток, часовня,

Вот и божий храм, —

И жену свою, голубку,

Он оставит там.

Долго станут плакать дети,

Ждать и кликать мать;

Не придет она с погоста

Слезы их унять.

В зеленом саду соловушка

Звонкой песней заливается;

У меня, у молодешеньки,

Сердце грустью надрывается.

Знать, тогда мне, когда поп крестил,

Вышла доля несчастливая,

Потому что вся я в матушку

Уродилася красивая.

И росла у ней да нежилась

Я на воле одинешенька;

Богачи, купцы проезжие,

Звали все меня хорошенькой.

Мое личико румяное

Красной зорькой разгоралося,

И косою моей русою

Вся деревня любовалася.

Да сгубил меня мой батюшка,

Выдал замуж за богатого,

На житье отдал на горькое

За седого, бородатого.

Не живу я с ним, а мучаюсь;

Сердце горем надрывается,

Не водою лицо белое,

А слезами умывается.

Что богатство мне без радости?

Без любви душа измаялась.

Без поры-то я, без времени,

Молодешенька, состарилась!

Эх ты, доля, эх ты, доля,

Доля бедняка!

Тяжела ты, безотрадна,

Тяжела, горька!

Не твою ли это хату

Ветер пошатнул,

С крыши ветхую солому

Разметал, раздул?

И не твой ли под горою

Сгнил дотла овин,

В запустелом огороде

Повалился тын?

Не твоей ли прокатали

Полосой пустой

Мужики дорогу в город

Летнею порой?

Не твоя ль жена в лохмотьях

Ходит босиком?

Не твои ли это детки

Просят под окном?

Не тебя ль в пиру обносят

Чаркою с вином

И не ты ль сидишь последним

Гостем за столом?

Не твои ли это слезы

На пиру текут?

Не твои ли это песни

Грустью сердце жгут?

Не твоя ль это могила

Смотрит сиротой?

Крест свалился, вся размыта

Дождевой водой.

По краям ее крапива

Жгучая растет,

А зимой над нею вьюга

Плачет и поет.

И звучит в тех песнях горе,

Горе да тоска…

Эх ты, доля, эх ты, доля,

Доля бедняка![6]

Спишь ты, спишь, моя родная,

Спишь в земле сырой.

Я пришел к твоей могиле

С горем и тоской.

Я пришел к тебе, родная,

Чтоб тебе сказать,

Что теперь уже другая

У меня есть мать;

Что твой муж, тобой любимый,

Мой отец родной,

Твоему бедняге сыну

Стал совсем чужой.

Никогда твоих, родная,

Слов мне не забыть:

"Без меня тебе, сыночек,

Горько будет жить!

Много, много встретишь горя,

Мой родимый, ты;

Много вынесешь несчастья,

Бед и нищеты!"

И слова твои сбылися,

Все сбылись они.

Встань ты, встань, моя родная,

На меня взгляни!

С неба дождик льет осенний,

Холодом знобит;

У твоей сырой могилы

Сын-бедняк стоит.

В старом, рваном сюртучишке,

В ветхих сапогах;

Но всё так же тверд, как прежде,

Слез нет на глазах.

Знают то судьба-злодейка,

Горе и беда,

Что от них твой сын не плакал

В жизни никогда.

Нет, в груди моей горячей

Кровь еще горит,

На борьбу с судьбой суровой

Много сил кипит.

А когда я эти силы

Все убью в борьбе

И когда меня, родная,

Принесут к тебе, —

Приюти тогда меня ты

Тут в земле сырой;

Буду спать я, спать спокойно

Рядышком с тобой.

Будет солнце надо мною

Жаркое сиять;

Будут звезды золотые

Во всю ночь блистать;

Будет ветер беспокойный

Песни свои петь,

Над могилой серебристой

Тополью шуметь;

Будет вьюга надо мною

Плакать, голосить…

Но напрасно — сил погибших

Ей не разбудить.

Ты, как утро весны,

Хороша и светла,

Как цветок, ты нежна,

Как дитя, весела;

Но боюся тебя

Я, мой друг, полюбить,

Чтобы скорби моей

Мне к тебе не привить,

Чтобы горем моим

Мне тебя не убить.

Шум и гам в кабаке,

Люд честной гуляет;

Расходился бедняк,

Пляшет, припевает:

"Эй, вы, — ну, полно спать!

Пей вино со мною!

Так и быть, уж тряхну

Для друзей мошною!

Денег, что ль, с нами нет?..

По рублю на брата!

У меня сто рублей

Каждая заплата!

Не беречь же их стать —

Наживешь заботу;

Надавали мне их

За мою работу.

Проживем — наживем:

Мышь башку не съела;

А кудрями тряхнем —

Подавай лишь дела!

А помрем — не возьмем

Ничего с собою;

И без денег дадут

Хату под землею.

Эх, ты, — ну, становись

На ребро, копейка!

Прочь поди, берегись

Ты, судьба-злодейка!

Иль постой! погоди!

Выпьем-ка со мною!

Говорят, у тебя

Счастье-то слугою.

Может быть, молодцу

Ты и улыбнешься;

А не то прочь ступай, —

Слез ты не дождешься!"

Сиротой я росла,

Как былинка в поле;

Моя молодость шла

У других в неволе.

Я с тринадцати лет

По людям ходила:

Где качала детей,

Где коров доила.

Светлой радости я,

Ласки не видала:

Износилась моя

Красота, увяла.

Износили ее

Горе да неволя;

Знать, такая моя

Уродилась доля.

Уродилась я

Девушкой красивой,

Да не дал только бог

Доли мне счастливой.

Птичка в темном саду

Песни распевает,

И волчица в лесу

Весело играет.

Есть у птички гнездо,

У волчицы дети —

У меня ж ничего,

Никого на свете.

Ох, бедна я, бедна,

Плохо я одета, —

Никто замуж меня

И не взял за это!

Эх ты, доля моя,

Доля-сиротинка!

Что полынь ты трава,

Горькая осинка!

День я хлеба не пекла,

Печку не топила —

В город с раннего утра

Мужа проводила.

Два лукошка толокна

Продала соседу,

И купила я вина,

Назвала беседу.

Всё плясала да пила;

Напилась, свалилась;

В это время в избу дверь

Тихо отворилась.

И с испугом я в двери

Увидала мужа.

Дети с голода кричат

И дрожат от стужи.

Поглядел он на меня,

Покосился с гневом —

И давай меня стегать

Плеткою с припевом:

"Как на улице мороз,

В хате не топлено,

Нет в лукошках толокна,

Хлеба не печено.

У соседа толокно

Детушки хлебают;

Отчего же у тебя

Зябнут, голодают?

О тебя, моя душа,

Изобью всю плетку —

Не меняй ты никогда

Толокна на водку!"

Уж стегал меня, стегал,

Да, знать, стало жалко:

Бросил в угол свою плеть

Да схватил он палку.

Раза два перекрестил,

Плюнул с злостью на пол,

Поглядел он на детей —

Да и сам заплакал.

Ох, мне это толокно

Дорого досталось!

Две недели на боках,

Охая, валялась!

Ох, болит моя спина,

Голова кружится;

Лягу спать, а толокно

И во сне мне снится!

За окном скрипит береза,

В комнате темно;

От трескучего мороза

В инее окно.

За окном!.. чу! песню кто-то

Весело поет;

Знать, ему нужда-забота

Душу не гнетет.

Пой же, друг, пока поется,

Жизнь пока светла;

А как горе к ней привьется —

Всё оденет мгла.

Заскрипишь ты, как береза

Под окном зимой,

Закипят на сердце слезы,

Смолкнет голос твой.

Кони мчат-несут,

Степь всё вдаль бежит;

Вьюга снежная

На степи гудит.

Снег да снег кругом;

Сердце грусть берет;

Про моздокскую

Степь ямщик поет…

Как простор степной

Широко-велик;

Как в степи глухой

Умирал ямщик;

Как в последний свой

Передсмертный час

Он товарищу

Отдавал приказ:

"Вижу, смерть меня

Здесь, в степи, сразит, —

Не попомни, друг,

Злых моих обид.

Злых моих обид,

Да и глупостей,

Неразумных слов,

Прежней грубости.

Схорони меня

Здесь, в степи глухой;

Вороных коней

Отведи домой.

Отведи домой,

Сдай их батюшке;

Отнеси поклон

Старой матушке.

Молодой жене

Ты скажи, друг мой,

Чтоб меня она

Не ждала домой…

Кстати ей еще

Не забудь сказать:

Тяжело вдовой

Мне ее кидать!

Передай словцо

Ей прощальное

И отдай кольцо

Обручальное.

Пусть о мне она

Не печалится;

С тем, кто по сердцу,

Обвенчается!"

Замолчал ямщик,

Слеза катится…

А в степи глухой

Вьюга плачется.

Голосит она,

В степи стон стоит,

Та же песня в ней

Ямщика звучит:

"Как простор степной

Широко-велик;

Как в степи глухой

Умирал ямщик".

Я ли в поле да не травушка была,

Я ли в поле не зеленая росла;

Взяли меня, травушку, скосили,

На солнышке в поле иссушили.

Ох ты, горе мое, горюшко!

Знать, такая моя долюшка!

Я ли в поле не пшеничушка была,

Я ли в поле не высокая росла;

Взяли меня срезали серпами,

Склали меня на поле снопами.

Ох ты, горе мое… и т. д.

Я ли в поле не калинушка была,

Я ли в поле да не красная росла;

Взяли калинушку поломали

И в жгутики меня посвязали.

Ох ты, горе мое… а т. д.

Я ль у батюшки не доченька была,

У родимой не цветочек я росла;

Неволей меня, бедную, взяли

И с немилым седым повенчали.

Ох ты, горе мое… и т. д.

Умирая в больнице, тревожно

Шепчет швейка в предсмертном бреду:

"Я терпела насколько возможно,

Я без жалоб сносила нужду.

Не встречала я в жизни отрады,

Много видела горьких обид;

Дерзко жгли меня наглые взгляды

Безрассудных, пустых волокит.

И хотелось уйти мне на волю,

И хотелось мне бросить иглу, —

И рвалась я к родимому полю,

К моему дорогому селу.

Но держала судьба-лиходейка

Меня крепко в железных когтях.

Я, несчастная, жалкая швейка,

В неустанном труде и слезах,

В горьких думах и тяжкой печали

Свой безрадостный век провела.

За любовь мою деньги давали —

Я за деньги любить не могла;

Билась с горькой нуждой, но развратом

Не пятнала я чистой души

И, трудясь через силу, богатым

Продавала свой труд за гроши…

Но любви мое сердце просило —

Горячо я и честно любила…

Оба были мы с ним бедняки,

Нас обоих сломила чахотка…

Видно, бедный — в любви не находка!

Видно, бедных любить не с руки!..

Я мучительной смерти не трушу,

Скоро жизни счастливой лучи

Озарят истомленную душу, —

Приходите тогда, богачи!

Приходите, любуйтеся смело

Ранней смертью девичьей красы,

Белизной бездыханного тела,

Густотой темно-русой косы!"

Точно море в час прибоя,

Площадь Красная гудит.

Что за говор? что там против

Места лобного стоит?

Плаха черная далеко

От себя бросает тень…

Нет ни облачка на небе…

Блещут главы… Ясен день.

Ярко с неба светит солнце

На кремлевские зубцы,

И вокруг высокой плахи

В два ряда стоят стрельцы.

Вот толпа заколыхалась, —

Проложил дорогу кнут:

Той дороженькой на площадь

Стеньку Разина ведут.

С головы казацкой сбриты

Кудри черные как смоль;

Но лица не изменили

Казни страх и пытки боль.

Так же мрачно и сурово,

Как и прежде, смотрит он, —

Перед ним былое время

Восстает, как яркий сон:

Дона тихого приволье,

Волги-матушки простор,

Где с судов больших и малых

Брал он с вольницей побор;

Как он с силою казацкой

Рыскал вихорем степным

И кичливое боярство

Трепетало перед ним.

Душит злоба удалого,

Жгет огнем и давит грудь,

Но тяжелые колодки

С ног не в силах он смахнуть.

С болью тяжкою оставил

В это утро он тюрьму:

Жаль не жизни, а свободы,

Жалко волюшки ему.

Не придется Стеньке кликнуть

Клич казацкой голытьбе

И призвать ее на помощь

С Дона тихого к себе.

Не удастся с этой силой

Силу ратную тряхнуть, —

Воевод, бояр московских

В три погибели согнуть.

"Как под городом Симбирском

(Думу думает Степан)

Рать казацкая побита,

Не побит лишь атаман.

Знать, уж долюшка такая,

Что на Дон казак бежал,

На родной своей сторонке

Во поиманье попал.

Не больна мне та обида,

Та истома не горька,

Что московские бояре

Заковали казака,

Что на помосте высоком

Поплачусь я головой

За разгульные потехи

С разудалой голытьбой.

Нет, мне та больна обида,

Мне горька истома та,

Что изменною неправдой

Голова моя взята!

Вот сейчас на смертной плахе

Срубят голову мою,

И казацкой алой кровью

Черный помост я полью…

Ой ты, Дон ли мой родимый!

Волга-матушка река!

Помяните добрым словом

Атамана-казака!.."

Вот и помост перед Стенькой…

Разин бровью не повел.

И наверх он по ступеням

Бодрой поступью взошел.

Поклонился он народу,

Помолился на собор…

И палач в рубахе красной

Высоко взмахнул топор…

"Ты прости, народ крещеный!

Ты прости-прощай, Москва…"

И скатилась с плеч казацких

Удалая голова.

Не грусти, что листья

С дерева валятся, —

Будущей весною

Вновь они родятся, —

А грусти, что силы

Молодости тают,

Что черствеет сердце,

Думы засыпают…

Только лишь весною

Теплою повеет —

Дерево роскошно

Вновь зазеленеет…

Силы ж молодые

Сгибнут — не вернутся;

Сердце очерствеет —

Думы не проснутся!

Осень… Дождик ведром

С неба хмурого льет;

На работу чуть свет

Молодчина идет.

На плечах у него

Кафтанишка худой;

Он шагает в грязи

По колена, босой.

Он идет да поет,

Над погодой смеясь;

Из-под ног у него

Брызжет в стороны грязь.

Холод, голод, нужду

Сносит он до конца. —

И не в силах беда

Сокрушить молодца.

Иль землею его,

Иль бревном пришибет,

Или старость его

На одре пригнетет.

Да и смерть-то придет —

Не спугнет молодца;

С ней он кончит расчет,

Не поморщив лица.

Эх, родимый мой брат!

Много силы в тебе!

Эту силу твою

Сокрушить ли судьбе!..

Вот моя деревня;

Вот мой дом родной;

Вот качусь я в санках

По горе крутой;

Вот свернулись санки

И я на бок — хлоп!

Кубарем качуся

Под гору, в сугроб.

И друзья-мальчишки,

Стоя надо мной,

Весело хохочут

Над моей бедой.

Всё лицо и руки

Залепил мне снег…

Мне в сугробе горе,

А ребятам смех!

Но меж тем уж село

Солнышко давно;

Поднялася вьюга,

На небе темно.

Весь ты перезябнешь, —

Руки не согнешь, —

И домой тихонько,

Нехотя бредешь.

Ветхую шубенку

Скинешь с плеч долой;

Заберешься на печь

К бабушке седой,

И сидишь, ни слова…

Тихо всё кругом;

Только слышишь: воет

Вьюга за окном.

В уголке согнувшись,

Лапти дед плетет;

Матушка за прялкой

Молча лен прядет.

Избу освещает

Огонек светца;

Зимний вечер длится,

Длится без конца.

И начну у бабки

Сказки я просить;

И начнет мне бабка

Сказку говорить:

Как Иван-царевич

Птицу-жар поймал,

Как ему невесту

Серый волк достал.

Слушаю я сказку —

Сердце так и мрет;

А в трубе сердито

Ветер злой поет.

Я прижмусь к старушке…

Тихо речь журчит,

И глаза мне крепко

Сладкий сон смежит.

И во сне мне снятся

Чудные края.

И Иван-царевич —

Это будто я.

Вот передо мною

Чудный сад цветет;

В том саду большое

Дерево растет.

Золотая клетка

На сучке висит;

В этой клетке птица

Точно жар горит;

Прыгает в той клетке,

Весело поет,

Ярким, чудным светом

Сад весь обдает.

Вот я к ней подкрался

И за клетку — хвать!

И хотел из сада

С птицею бежать.

Но не тут-то было!

Поднялся шум, звон;

Набежала стража

В сад со всех сторон.

Руки мне скрутили

И ведут меня…

И, дрожа от страха,

Просыпаюсь я.

Уж в избу, в окошко,

Солнышко глядит;

Пред иконой бабка

Молится, стоит.

Весело текли вы,

Детские года!

Вас не омрачали

Горе и беда.

Бедность ты, бедность,

Нуждою убитая, —

Радости, счастья

Ты дочь позабытая!

Век свой живешь ты —

Тоской надрываешься,

Точно под ветром

Былинка, шатаешься.

Мерзнешь зимой ты

В морозы трескучие,

Жаришься в лето

Горячее, жгучее.

Ох! нелегко-то

Твой хлеб добывается;

Потом кровавым,

Слезой омывается!

Где ж твоя радость,

Куда подевалася?

Где ж твое счастье?..

Другим, знать, досталося.

Занялась заря на небе,

В поле ясно и тепло;

Звонко ласточки щебечут;

Просыпается село.

Просыпается забота,

Гонит сон и будит лень.

Здесь и там скрипят ворота —

Настает рабочий день.

Из ворот пастух выходит,

Помолившись на восток,

Он рожок берет — и звонко

Залился его рожок.

Побрело на выгон стадо,

Звук рожка замолк вдали,

И крестьяне на работу

На поля свои пошли.

Зреет рожь и колосится,

Славный плод дала земля!

Солнце встало, разливая

Свет на хлебные поля.

И глядя на них, крестьяне

Жарко молятся, чтоб бог

Эти пажити от града

И засухи уберег;

Чтобы мог удачно пахарь

Все посеянное сжать

И не стал бы в эту зиму

Горевать и голодать.

Светлых песен любви;

Грустны песни мои,

Как осенние дни!

Звуки их — шум дождя,

За окном ветра вой;

То рыданья души,

Стоны груди больной.

Ярко светит зорька

В небе голубом,

Тихо всходит солнце

Над большим селом.

И сверкает поле

Утренней росой,

Точно изумрудом

Или бирюзой.

Сквозь тростник высокий

Озеро глядит.

Яркими огнями

Блещет и горит.

И кругом все тихо,

Спит все крепким сном;

Мельница на горке

Не дрогнет крылом.

Над крутым оврагом

Лес не прошумит,

Рогкь не колыхнется,

Вольный ветер спит.

Но вот, чу! в селеньи

Прокричал петух;

На свирели звонкой

Заиграл пастух.

И село большое

Пробудилось вдруг;

Хлопают ворота,

Шум, движенье, стук.

Вот гремит телега,

Мельница стучит,

Над селом птиц стая

С криками летит.

Мужичок с дровами

Едет на базар;

С вечною тревогой

Шумный день настал.

Ах, нужда ли ты, нужда,

Сирота забытая!

Ходишь ты без зипуна,

День-деньской несытая.

На твоей на полосе

Рожь не наливается,

А крапива да трава

Летом колыхается.

Твоего добра и днем

Не сыскать со свечкою;

А в избе зимой мороз

Греется за печкою.

Да когда же ты, нужда

Горькая, поправишься?

Знать, тогда, как в гроб сойдешь,

В саван принарядишься…

Солнце утомилось,

Ходя день-деньской;

Тихо догорая,

Гаснет за рекой.

Край далекий неба

Весь зарей облит,

Заревом пожара

Блещет и горит.

Ходят огневые

Полосы в реке;

Грустно где-то песня

Льется вдалеке.

Занялася заря —

Скоро солнце взойдет.

Слышишь… чу… соловей

Щелкнул где-то, поет.

И все ярче, светлей

Переливы зари;

Словно пар над рекой

Поднялся, посмотри.

От цветов, на полях,

Льется запах кругом.

И сияет роса

На траве серебром.

Над рекой, наклонясь,

Что-то шепчет камыш;

А кругом, на полях,

Непробудная тишь.

Как отрадно, легко,

Широко дышит грудь!

Ну, молись же скорей!

Ну, молись, да и в путь.

Смотрит с неба месяц бледный,

Точно серп стальной;

По селу мороз трескучий

Ходит сам-большой.

По заборам, по деревьям

Вешает наряд;

Где идет, в снегу алмазы

По следу горят.

Шапка набок, нараспашку

Шуба на плечах;

Серебром сияет иней

На его кудрях.

Он идет, а сам очами

Зоркими глядит:

Видит он, — вот у калитки

Девица стоит…

Поглядел, тряхнул кудрями, —

Звонко засвистал —

И пред девицей любимым

Молодцом предстал.

"Здравствуй, сердце!.. здравствуй, радость!" —

Он ей говорит;

Сам же жгучими очами

В очи ей глядит.

"Здравствуй, Ваня! Что ты долго?

Я устала ждать.

На дворе такая стужа,

Что невмочь дышать…"

И мороз рукой могучей

Шею ей обвил,

И в груди ее горячей

Дух он захватил.

И в уста ее целует —

Жарко, горячо;

Положил ее головку

На свое плечо.

И очей не сводит зорких

Он с ее очей;

Речи сладкие такие

Тихо шепчет ей:

"Я люблю тебя, девица,

Горячо люблю.

Уж тебя ли, лебедицу

Белую мою!"

И все жарче он целует,

Жарче, горячей;

Сыплет иней серебристый

На нее с кудрей.

С плеч девичьих душегрейка

Съехала долой;

На косе навис убором

Иней пуховой.

На щеках горит румянец,

Очи не глядят,

Руки белые повисли,

Ноги не стоят.

И красотка стынет… стынет…

Сон ее клонит…

Бледный месяц равнодушно

Ей в лицо глядит.

Эх ты, доля, эх ты, доля,

Доля бедняка!

Тяжела ты, безотрадна,

Тяжела, горька!

Не твою ли это хату

Ветер пошатнул,

С крыши ветхую солому

Разметал, раздул?

И не твой ли под горою

Сгнил дотла овин,

В запустелом огороде

Повалился тын?

Не твоей ли прокатали

Полосой пустой

Мужики дорогу в город

Летнею порой?

Не твоя ль жена в лохмотьях,

Ходит босиком?

Не твои ли это детки

Просят под окном?

Не тебя ль в пиру обносят

Чаркою с вином,

И не ты ль сидишь последним

Гостем за столом?

Не твои ли это слезы

На пиру текут?

Не твои ли это песни

Грустью сердце жгут?

Не твоя ль это могила

Смотрит сиротой?

Крест свалился, вся размыта

Дождевой водой.

По краям ее крапива

Жгучая растет,

А зимой над нею вьюга

Плачет и поет.

И звучит в тех песнях горе,

Горе да тоска…

Эх ты, доля, эх ты, доля,

Доля бедняка!

Где ты, моя юность?

Где ты, моя сила?..

Горькая кручина

Грудь мою сдавила.

Голове поникшей

Тяжело подняться;

Думы в ней, как тучи

Черные, роятся;

И сквозь эти тучи

Солнце не проблещет;

Сердце, точно голубь

Раненый, трепещет.

Эх, судьба-злодейка!

Ты меня сгубила;

В мрачный, тесный угол

Злой нуждой забила.

Вот моя каморка —

Грязная, сырая;

Чуть во мраке светит

Свечка, догорая.

Вот у стенки столик;

Вот два ветхих стула;

В уголке икона

В мраке утонула.

Вот моя подруга

В безотрадной доле,

Шьет она, трудится,

Убиваясь в горе.

Вот лежит в постели,

Бледная, худая,

Охает и стонет

Мать моя больная.

Холодно в каморке;

Коченеют члены.

Затопил бы печку —

Дров нет ни полена.

Голова кружится;

Все чернее думы;

И стоишь да плачешь,

Грустный и угрюмый.

И невольно в сердце

Злоба закипает

На того, кто в свете

Злой нужды не знает.

Осенью дождливой

Ночь глядит в окошко, —

И, во мраке ночи,

"Что дрожишь ты, крошка!

Что ты шепчешь тихо

И глядишь мне в очи?

Призраки ли видишь

Ты во мраке ночи?.."

— "Сядь со мною рядом,

Я к тебе прижмуся;

Жутко мне и страшно,

Я одна боюся…

Слышишь, чу!., там кто-то

Плачет и рыдает…"

— "Это за окошком

Ветер завывает".

— "Чу! стучат в окошко…

Это духи злые…"

— "Нет, то бьют по стеклам

Капли дождевые".

И ко мне, малютка,

Крепко ты прижалась, —

И веселым смехом

Звонко засмеялась.

Понимаю, крошка:

Призраки — пустое;

Дрожь во мраке ночи,

Твой испуг — другое…

Это — грудь сжигает

Жар горячей крови;

Это — сердце просит

И любви и воли.

Голова ли ты, головушка!

Что на грудь ты наклонилася?

Отчего ты безо времени

Белым инеем покрылася?

Знать, ты в черный день, да в час лихой

На свет божий показалася,

На потеху горю, злой беде

Ты, головушка, досталася.

У людей жизнь — лето красное,

У тебя ж — зима суровая…

Эх ты, доля моя, долюшка,

Горевая, бестолковая!

Где ты, доля моя, выросла?

Над рекою ли глубокою,

Над оврагом ли с крапивою,

Иль в болоте меж осокою?

В твою избу, избу ветхую,

Смотрит темный день без солнышка;

Пьешь ты горе с утра до ночи,

Пьешь, не выпьешь все до донышка.

Что ты делать ни задумаешь, —

Не клеится и не ладится;

Люди купят, продадут в барыш,

У тебя ж рублем убавится.

У людей веселье, пир горой,

У тебя же горе кучею:

Ты засеешь рожью полосу, —

Зарастет крапивой жгучею.

Люди женятся, с женой живут,

Ребятишек нарождается,

Лишь твоя по свету долюшка

Все одна одной шатается.

Отчего ж, скажи, головушка,

Бесталанной ты родилася,

Или матушка-покойница

В церкви богу не молилася?

Нет! Соседи говорили мне,

Что была, вишь, богомольная…

Знать, сама собой сложилася

Жизнь ты горькая, бездольная!

Думы мои, думы,

Думы, мои дети!

На смех породило

Горе вас на свете.

Горе вас родило,

Горе вспеленало;

А тоска над вами

Плакала, рыдала.

Почему ж слезами

Вас не затопило?

Мне без вас бы легче

Жить на свете было.

Думы мои, думы,

Что мне делать с вами?..

Кину я вас в реку, —

Ходите волнами;

Брошу вас на ветер, —

Тучами несетесь;

Схороню в лес темный, —

Соловьем зальетесь;

Кину вас в огонь я,

Думаю, сгорите, —

Вы же предо мною

Плачете, стоите!

Думы ж мои, думы,

Что ж мне делать с вами?

Кинуть, знать, придется

Вас мне сиротами!

Лягу я в могилу,

Оченьки закрою;

Прилетайте ж, думы,

Плакать надо мною.

На мою могилу

Падайте слезами,

Вырастайте, думы,

Надо мной цветами…

Ходит ветер, ходит буйный,

По полю гуляет;

На краю дороги вербу

Тонкую ломает.

Гнется, гнется сиротинка, —

Нет для ней подпоры;

Вюду поле — точно море,

Не окинуть взоры.

Солнце жжет ее лучами,

Дождик поливает;

Буйный ветер с горемыки

Листья обрывает.

Гнется, гнется сиротинка, —

Нет для ней защиты;

Всюду поле — точно море,

Ковылем покрыто.

Кто же, кто же сиротинку

В поле, на просторе —

Посадил здесь, при дороге,

На беду, на горе?

Гнется, гнется сиротинка, —

Нет для ней привета;

Всюду поле — точно море,

Море без ответа.

Так и ты, моя сиротка,

Как та верба в поле,

Вырастаешь без привета,

В горемычной доле.

Солнышко уж встало

И глядит в окно;

Уж щебечут птички

За окном давно.

Вышли дети, — травка

От росы мокра

И на ней сияют

Капли серебра.

Темный сад лучами

Солнышка облит;

От дерев рядами

Тень в пруде лежит.

На дорожках сыро,

В воздухе легко, —

И кричит дергачик

Где-то далеко.

Посетил я могилу твою,

Мой товарищ, мой друг позабытый;

Поросла вся крапивой она,

Крест свалился, дождями подмытый.

И шумят над ней ивы, склонясь,

И поет над ней птичка уныло…

C невеселой я думою стал

Пред твоею заросшей могилой.

Я припомнил былое твое, —

Дни печальные юности бедной.

Как сейчас предо мною стоишь

Ты, больной, исхудалый и бледный.

Сквозь цветы, что стоят на окне,

Пробивается солнце лучами;

Ты уселся на стуле в углу

И глядишь на меня со слезами.

Оба были в то время с тобой

Мы задавлены злою нуждою:

Без приюта ходил я кой-где,

Не имел ты гроша за душою.

Я бумагу, а ты — полотно,

Оба дружно мы, с жаром, марали;

Проливали мы слезы на них,

И по целым мы дням голодали.

Я был крепче тебя и сильней,

Под тяжелой бедой я не гнулся,

И с суровой моею судьбой

Устоял я в борьбе, не качнулся.

Ты ж не выдержал этой борьбы,

Перед злою судьбою смирился,

Обессилел и духом упал,

И под тяжестью горя сломился.

Спи же, спи, мой товарищ, в земле!

Там тебя уже горе не тронет;

Там покоен бедняк: от тоски

И тяжелой нужды не застонет…

День вечереет, облака

Лениво тянутся грядою, —

И ночи тьма издалека

Идет неслышною стопою.

Идет и стелет по полям

Ночные тени осторожно, —

И слышит ухо тут и там,

Как тонет в тьме звук дня тревожный.

Пора на отдых, на покой, —

Заботы в сторону дневные;

Уж над усталой головой

Летают образы ночные.

На дворе бушует ветер,

Дождик бьет в окно;

Скучно мне! На сердце холод

И в душе темно.

Взглянешь в прошлое, не встретишь

Светлого лица;

Поглядишь вперед, там горе, —

Горе без конца.

Детства прошлого картины!

Только вы светлы;

Выступаете вы ярко

Из сердечной мглы.

Время детства золотое,

Юность без тревог,

Хоть бы день из этой жизни

Возвратить я мог!

Детство, — нет тебе возврата!

Пронеслось, прошло;

Только в памяти живешь ты —

Ярко и светло.

Шум и гам в кабаке,

Люд честной гуляет;

Расходился бедняк, —

Пляшет, припевает.

Эй вы, ну, — полно спать!

Пей вино со мною;

Так и быть, уж тряхну

Для друзей мошною.

Денег, что ль, у нас нет?..

По рублю на брата!

У меня сто рублей

Каждая заплата.

Не беречь же их стать, —

Наживешь заботу;

Надавали мне их.

За мою работу.

Проживем, — наживем:

Мышь башку не съела;

Как кудрями тряхнем, —

Подавай лишь дела.

А помрем, — не возьмем

Ничего с собою:

И без денег дадут

Хату под землею.

Эх ты, ну, становись

На ребро копейка!

Поди прочь, — берегись

Ты, судьба-злодейка!

Иль постой! погоди!

Выпьем-ка со мною:

Говорят у тебя

Счастье-то слугою.

Может быть, молодцу

Ты и улыбнешься;

А не то, прочь ступай, —

Слез ты не дождешься.

Во чистом поле калина

Красная стояла,

У калинушки девица

Плакала, рыдала.

Ветер буйный, — ветер буйный!

Услышь мое горе!

Отнеси ты мою душу

За синее море.

Отнеси ее ты, буйный,

Туда, где мой милый, —

И поставь кустом калины

Над его могилой.

Широко над той могилой

Ветки я раскину,

Не пекли чтоб лучи солнца

В земле сиротину.

Тосковать на ней в ночь стану,

Плакать я зарею,

Выйдет солнце, мои слезы

Заблестят росою.

Солнцем высушит мне слезы,

Ветром посроняет, —

И о чем калина плачет,

Никто не узнает.

Помнишь, были годы, —

Годы светлой веры;

Верили мы свято

И любви и ласке, —

Верили мы даже

Бабушкиной сказке.

Но пришли другие,

Годы испытаний;

В нас убили веру

Ложь людей и злоба, —

Уж любви и ласке

Мы не верим оба.

То, что ради дружбы

Сказанное слово

Стали мы с тобою

Взвешивать и мерить, —

Сердце даже правде

Отказалось верить.

Гром отгремел, прошла гроза, —

И в выси светло-голубой

Прозрачней смотрят небеса, —

И на смоченной мостовой

Все громче грохот колеса.

Открыты окна по домам —

Весенний воздух свеж и чист;

Куда ни взглянешь, тут и там

Блестит дождем омытый лист.

Засветилась вдали, загорелась заря,

Ярко пышет она, разливается,

В поле грустная песня звенит косаря;

Над заливом тростник колыхается.

От дерев и кустов полем тени ползут,

Полем тени ползут и сливаются;

В темном небе, вверху, поглядишь — там и тут

Звезды яркие в мгле загораются.

Ярко небо пышет

Золотой зарею;

Чистый воздух дышит

Теплою весною.

Сад густой сияет

Свежестью наряда,

И в окно несется

Песня птиц из сада.

Пышно развернулись

За окошком розы;

В сердце всколыхнулись

Молодые грезы, —

И растут, как волны,

Рвутся, воли просят,

Сердце молодое

Далеко уносят…

И в уме рисуют

Светлые картины:

Вот у речки домик,

У окна рябины…

Вьется меж кустами

В темный сад дорожка;

Девушка-резвушка

Смотрит из окошка, —

Смотрит и смеется,

Головой кивает…

В сад войдешь — резвушка

Встретит, обнимает.

На губах улыбка,

На ресницах слезы:

Молодого сердца

Молодые грезы.

Ночь тиха, сад объят полутьмою,

Дремлют липы над сонным прудом;

Воздух дышит цветущей весною;

Мы сидим пред раскрытым окном.

Светят яркие звезды над нами;

Кротко месяц глядит с высоты,

И его голубыми лучами

Облитая, задумалась ты.

Очарован твоей красотою,

Я любуюсь тобою без слов…

В нашу комнату тихой струею

Льется запах душистых цветов.

И прощу в этот час я не много:

Чтобы дни твои тихо текли,

Чтобы жизни печаль и тревога

В твое сердце пути не нашли.

В зареве огнистом

Облаков гряда,

И на небе чистом

Вечера звезда.

Наклоняся, ивы

Дремлют над рекой,

И рек_и_ извивы

В краске голубой.

Звук свирели стройно

Льется и дрожит;

На душе спокойно, —

Сердце будто спит,

I

Утро. Блещет роса, и сквозь лес от зари

Яркий свет на поля разливается.

За рекой, на лугу, по росе косари

Идут, косят траву, наклоняются.

"Эй, ты, что ж отстаешь, соловей записной,

Точно двигаешь бабу тяжелую?

Размахнись посмелей, да пошире косой, —

И ударь-ка, друг, песню веселую!.."

И плечистый косарь вдруг кудрями тряхнул,

Поднялася его грудь высокая, —

Он кудрями тряхнул и легко затянул:

"Ах ты, степь ли моя, степь широкая!

Поросла — убралась ты травой-ковылем,

Да песками ты, степь, позасыпалась;

На тебе ль от беды, на просторе степном,

Не одна голова вихрем мыкалась.

И горела трава, дым до неба стоял, —

Вырастали могилы бескрестные;

По ним вихорь ходил, гром над ними стучал,

Да кружились орлы поднебесные!.."

Подхватила артель, дружно песня звенит

И по чистому полю разносится;

Упадая, трава под косами шумит, —

Как-то легче она с несней косится:

Ворота у рубах все расстегнуты, — грудь

Дышит легче, свободнее, голая:

Дружно косы блестят, дружно ноги идут,

И спорится работа тяжелая.

II

Полдень. Солнышко в небе высоко стоит,

От жары нет терпенья и моченьки:

Плечи, голову, руки и жгет и палит,

И невольно слипаются оченьки.

Всех стомила жара, всех замаяла лень;

И, под гнетом тяжелой дремотушки,

Люд рабочий от солнышка прячется в тень,

Отдохнуть от жары, от работушки.

Лошадь щиплет траву и лениво жует,

Тупо смотрят глаза полусжатые;

Точно плетью, хвостом мух стегнет да стегнет, —

Не дают ей покоя, проклятые.

Спят в тени косари, лишь лохматый барбос,

Весь объятый какою-то негою,

Глаз прищуря, глядит на пушистый свой хвост…

Вот и он задремал под телегою.

Только мухи жужжат, да в траве трескотня:

Кто-то свищет там в ней, надрывается;

Чуть заметно трава ветерком полудня

Кое-где под кустом наклоняется.

Точно в раме река тростником поросла,

Спит, дремотой полдня очарована;

Из травы пустельга лишь взмахнет, как стрела,

И повиснет вверху, как прикована.

Солнце за лес зашло, потянул холодок,

Всколыхнул на реке влагой чистою,

И в лицо косарей вдруг пахнул ветерок

Из-за леса прохладой душистою.

Потянулся один, потянулся другой, —

Вот и все, — и рукой загорелою

Протирают глаза и речною водой

Освежают лицо запотелое.

Взяли косы, бруском наточили, идут…

Берегися, трава ты зеленая!

Ох, недолго тебе красоваться уж тут, —

Упадешь ты, косой подкошенная!

И с родимых полей тебя люди сгребут,

Иссушенную травушку бледную.

Как невесту, в чужую семью увезут

На житье горемычное, бедную!

Я ли в поле да не травушка была,

Я ли в поле не зеленая росла;

Взяли меня, травушку, скосили,

На солнышке в поле иссушили.

Ох ты, горе мое, горюшко!

Знать, такая моя долюшка!

Я ли в поле не пшеничушка была,

Я ли в поле не высокая росла;

Взяли меня срезали серпами,

Склали меня на поле снопами.

Ох ты, горе мое, горюшко!

Знать, такая моя долюшка!

Я ли в поле не калинушка была,

Я ли в поле да не красная росла;

Взяли калинушку поломали

И в жгутики меня посвязали.

Ох ты, горе мое, горюшко!

Знать, такая моя долюшка!

Я ль у батюшки не доченька была,

У родимой не цветочек я росла;

Неволей меня, бедную, взяли

И с немилым седым повенчали.

Ох ты, горе мое, горюшко!

Знать, такая моя долюшка!

Что не реченька,

Что не быстрая

Под крутой берег

Подмывается.

Нет, то матушка

Погубить мою

Волю девичью

Собирается.

Погоди, постой,

Моя матушка, —

Не губи мою

Волю девичью.

Погоди, постой, —

Будет времечко,

Когда досыта

Нагуляюсь я.

По зарям, весной,

Я нанежуся;

Красотой моей

Я натешуся.

Когда игры мне

Прииграются,

Думы-думушки

Нагуляются, —

Погибай тогда

Моя волюшка;

Пропадай коса

Под повойником [19].

Буду жить тогда

Я в чужой семье,

По избе ходить,

По одной доске.

Буду печь топить,

За скотом ходить,

От свекрови злой

Брань выслушивать;

Все сносить, терпеть,

Рот завязывать,

Ничего людям

Не рассказывать.

"Жди, вернусь я из похода", —

Мне гусар сказал.

Я ждала, ждала, все нету, —

Нет его, пропал.

Что ж о нем я так тоскую

И себя гублю?

За кафтан короткий, что ли,

Я его люблю?

Иль за то, что ус он черный

В кольца завивал?

Иль за то, что милой Машей

Часто называл?

Нет, не та моя кручина, —

Жить мне тяжело:

Как я выйду, покажуся

Из избы в село —

Все смеются надо мною,

Замуж не берут

И на улице гусаркой

Девицу зовут.

Что не жгучая крапивушка

В огороде жжется, колется —

Изожгла мне сердце бедное

Свекровь-матушка попреками.

"Как у сына-то у нашего

Есть с одеждою два короба,

А тебя-то взяли бедную.

Взяли бедную, что голую".

Что ни шаг — руганье, выговор;

Что ни шаг — попреки бедностью;

Точно силой навязалась я

На их шею, горемычная.

От житья такого горького

Поневоле очи всплачутся,

Потемнеет лицо белое,

Точно ноченька осенняя.

И стоишь, молчишь, ни слова ты, —

Только сердце надрывается,

Только горе закипит в груди

И слезами оно скажется.

Ярко солнце светит,

В воздухе тепло,

И куда ни взглянешь,

Все кругом светло.

По лугу пестреют

Яркие цветы;

Золотом облиты

Темные листы.

Дремлет лес:

Ни звука, —

Лист не шелестит,

Только жаворонок

В воздухе звенит.

Да взмахнет порою

Птичка над кустом,

Да, жужжа, повьется

Пчелка над цветком,

Да золотокрылый

Жук лишь прошумит, —

И опять все тихо,

Все кругом молчит.

Хорошо!.. и если б

Труд не призывал,

Долго бы весною

В поле простоял.

Едешь, едешь, — степь да небо,

Точно нет им края,

И стоит вверху, над степью,

Тишина немая.

Нестерпимою жарою

Воздух так и пышет;

Как шумит трава густая,

Только ухо слышит.

Едешь, едешь, — как шальные,

Кони мчатся степью;

Вдаль курганы, зеленея,

Убегают цепью.

Промелькнут перед глазами

Две-три старых ивы, —

И опять в траве волнами

Ветра переливы.

Едешь, едешь, — степь да небо, —

Степь, все степь, как море;

И взгрустнется поневоле

На таком просторе.

Встало утро, сыплет на цветы росою,

Тростником озерным тихо колыхая;

Слышит ухо, будто кто-то над водою

В тростнике озерном ходит, распевая.

Никого не видно, над водой лишь гнутся

Водяной кувшинки маковки, белея;

А вверху над ними, поднимаясь, вьются

Мотыльки, на солнце ярко голубея.

Приглядишься зорко — и за тростниками,

На воде, под легким утренним туманом,

Кто-то будто смотрит светлыми очами,

Колыхаясь тихо тонким, гибким станом.

И вот опять пришла весна;

И снова зеленеет поле;

Давно уж верба расцвела —

Что ж ты не расцветаешь, доля?

Что ж ты такая же опять,

Как и была, убита горем?

Идешь — не радует очей

Тебе весна зеленым полем.

Вот скоро птички запоют, —

В лесу кусты зазеленели;

И стадо выгонит пастух

И заиграет на свирели.

В наряды пышные весна

Сады оденет в ярком цвете;

Играть и бегать по садам

С веселой песней будут дети.

Дождемся ль, доля, мы с тобой,

Что жизнь весельем озарится?

Иль светлой радости для нас

На белом свете не родится?

Иль нам с тобой не суждено

Встречать весну, как малым детям,

И мы по-прежнему ее

С тоской безвыходною встретим?

Взгляни кругом; как хорошо

Весной мир божий расцветает!

Как солнце весело глядит

И в поле травку пригревает!

Нет, не расцвесть нам, доля, нет!

И не запеть на лад веселый.

Одна, знать, песня нам дана:

Чтоб петь нужду да труд тяжелый.

Получил письмо от внука

Дедушка Федот, —

Внук на фабрике прядильной

В Питере живет.

Что в письме том пишет внучек,

Нужно деду знать, —

Да письма-то не умеет

Сам он прочитать.

И выходит на крылечко

Дедушка Федот,

Сел с письмом и грамотея

С нетерпеньем ждет.

Время к вечеру подходит,

Скот идет с полей.

Вот пред дедом показался

Жданный грамотей.

Мальчик в беленькой рубашке

По селу идет.

Дед кричит ему: "Ванюша!

На, прочти-ка вот!

Что тут пишет милый внучек,

Нужно мне узнать".

Мальчик взял письмо и бойко

Принялся читать.

Дед нагнулся к грамотею,

Слушает его.

Пишет внук, чтобы не ждали

Денег от него.

Знает он, что деньги нужны,

Что оброк стоит, —

Где же взять их? Ои в больнице

В Питере лежит.

И едва ли скоро выйдет,

Боль-то не легка:

У него по самый локоть

Отнята рука.

Раздавило на работе

Руку шестерней,

И теперь семье помощник

Будет он плохой.

Хоть и выйдет из больницы —

Так опять беда:

Искалеченный, безрукий —

Годен он куда?

Много в том письме для деда

Горя и забот!

И заплакал горько, горько

Дедушка Федот.

И глядит тоскливо мальчик —

Тяжело ему;

Горе старого понятно

И его уму.

Он поник головкой русой,

Опустил глаза,

И по личику ребенка

Катится слеза.

Полдень. Тихо в поле.

Ветерок не веет,

Точно сон-дремоту

Нарушать не смеет.

Лишь в траве кузнечик,

Спрятавшись, стрекочет, —

Слышишь, точно кто-то

В поле косу точит.

И томит дремота,

Душу обнимая…

Лег в траву я. Грезит

Дума, засыпая…

Вот я вижу поле

Дальнее, родное —

И над ним без тучек

Небо голубое.

Жарко, воздух душен —

Солнце припекает…

Девушка-батрачка

Сено подгребает.

Под лучами солнца

Жарится, бедняжка;

Липнет к ее телу

Белая рубашка.

На груди батрачки

Ворот распустился,

И платочек красный

С головы свалился…

Тяжело, неровно

Грудь, волнуясь, дышит;

На щеках горячих

Жар-румянец пышет;

Распустились косы,

Падают на плечи, —

И звучат тоскливо

Девушкины речи:

"Ты вот от жары-то

Спрятался, поди-ка;

Я же здесь на солнце

Жарюсь, горемыка…"

Я ей отвечаю:

"Бросила б работу, —

Под такой жарою

Дело не в охоту!" —

"Бросила б работу!

Да ведь как же бросить?

А придет хозяин

Да работу спросит?

Я не дочь родная, —

Девка нанятая;

Нанялась — так делай,

Устали не зная.

Делай, хоть убейся,

Не дадут потачки…

Тяжела ты доля, —

Долюшка батрачки!"

Сон одолевает,

Дума засыпает…

Снится ей, что вечер

Тихий наступает.

Неба край сияет

Золотой зарею;

Воздух свеж и пахнет

Скошенной травою.

Девушка-батрачка,

Прислонясь у тына,

Смотрит в перелесок, —

На лице кручина…

Вот из перелеска

Песня раздается,

В воздухе росистом

И звенит, и льется…

И из перелеска,

Узкою тропою,

Вышел в поле парень

На плече с косою

Подошел он к тыну,

Девушку ласкает, —

Девушка, целуя,

Парня обнимает…

Говорит: "Желанный!

Долго ли нам биться:

От людей украдкой

Видеться, сходиться?

Нет нам светлой доли, —

Нет нам, видно, счастья!..

У людей жизнь — вёдро:

А у нас — ненастье…

У людей свой угол,

У людей есть поле, —

А у нас с тобою

Ни угла, ни воли…" —

"Потерпи, голубка!

Не тужи о доле;

Будет у нас угол,

Будет у нас поле…

Потерпи, голубка!

Разживусь казною —

И в селе избу я

Светлую построю.

Над избой прилажу

Я коньки резные;

Сделаю у окон

Ставни расписные.

Обсажу ветлами

У избы крылечко…

На крылечко выйдешь

Ты, мое сердечко!..

И меня из поля

Будешь дожидаться, —

Будут на нас люди,

Глядя, дивоваться!.."

И под эти речи

Позабыто горе, —

И батрачка верит,

Верит светлой доле.

Хорошо ей, любо…

Смотрит парню в очи…

В поле же ложится

Тихий сумрак ночи.

I

Я лесом шел, усталый, одинокий;

Дремучий лес вершинами шумел;

Внизу был мрак таинственно-глубокий…

И я невольно сердцем оробел.

Последний луч румяного заката

Погас вверху, и лес одела тьма…

Я изнемог… душа рвалась куда-то…

Мне тяжки были посох и сума.

Недолго шел я, — ноги подкосились,

И я упал под дерево, как сноп…

В моей груди все чувства притупились…

А лес был тих, как необъятный гроб.

В глухой тюрьме уснуть мне было б слаще!

Меня давила эта темнота…

И слышал я, что кто-то шел из чащи

Ко мне легко, беззвучно, как мечта.

То было что-то грозно-роковое,

То не был сон; я слышал наяву

И лязг косы о дерево сухое,

И треск ветвей, упавших на траву.

И чьих-то пальцев громкое хрустенье…

Грудь надорвал последний страшный стон…

Меня объяло полное забвенье,

И я уснул… Не долог был мой сон.

II

Я услыхал, вдали звучало где-то:

"Вставай, вставай! день близится! пора!"

Мой сон прервал блестящий луч рассвета,

Луч золотой счастливого утра.

И я дивился света переливам…

Тяжелый страх в душе моей исчез…

Каким румянцем девственно-стыдливым

Он был покрыт, дремучий этот лес!

Как он шумел, омытый, стройный, чистый!

Таким я лес не видел никогда.

Вокруг меня в кустах, в траве росистой

Жизнь пробуждалась всюду для труда.

И в воздухе, прохладой напоенном,

Чаруя слух, лилися звуки струн,

И кто-то пел, носясь в лесу зеленом,

Так чудно пел невидимый певун!

Казалось мне, то было вдохновенье…

Вздымалась грудь, кружилась голова,

Я весь горел, и в том бессловном пенье

Я находил и мысли, и слова.

И мнилось мне, что сила жизни новой

С рассветом дня в мою вливалась грудь,

Я бодро встал, счастливый и здоровый,

И радостно пошел в далекий путь…

Я въезжаю в деревню весенней порой —

И леса и луга зеленеют:

Всюду труд на полях, режут землю сохой,

Всюду взрытые пашни чернеют;

И, над ними кружась, громко птицы звенят,

В блеске вешнего дня утопая…

И задумался я, тишиною объят:

Мне припомнилась юность былая…

Я с глубокой тоской вспоминаю мои

Позабытые прошлые годы…

Много искренних чувств, много теплой любви

Я для жизни имел от природы.

Но я все растерял, очерствел я душой…

Где мое дорогое былое?

Редко светлое чувство, как луч золотой,

Озарит мое сердце больное.

Все убито во мне суетой и нуждой,

Все закидано грязью столицы,

В книге жизни моей нет теперь ни одной

Освежающей душу страницы…

И хотелось бы мне от тревог отдохнуть

В тишине деревенской природы;

На людей и на мир посветлее взглянуть,

Как гляделось мне в прошлые годы.

Но напрасно желанье мне душу гнетет,

Точно кроясь от быстрой погони,

По дороге прямой все вперед и вперед

Мчат меня неустанные кони…

Над землею воздух дышит

День от дня теплее;

Стали утром зорьки ярче,

На небе светлее.

Всходит солнце над землею

С каждым днем все выше.

И весь день, кружась, воркуют

Голуби на крыше.

Вот и верба нарядилась

В белые сережки,

И у хат играют дети, —

Веселятся, крошки!

Рады солнечному свету,

Рады дети воле,

И теперь их в душной хате

Не удержишь боле.

Вот и лед на речке треснул,

Речка зашумела

И с себя зимы оковы

Сбрасывает смело;

Берега крутые роет,

Разлилась широко…

Плеск и шум воды бурливой

Слышен издалека.

В небе тучка набежала,

Мелкий дождик сеет…

В поле травка показалась,

Поле зеленеет.

На брединнике, на ивах

Развернулись почки,

И глядят, как золотые,

Светлые листочки.

Вот и лес оделся, песни

Птичек зазвенели,

Над травой цветов головки

Ярко запестрели.

Хороша весна-царица,

В плащ цветной одета!

Много в воздухе разлито

И тепла, и света…

Летний вечер. За лесами

Солнышко уж село;

На краю далеком неба

Зорька заалела;

Но и та потухла. Топот

В поле раздается;

То табун коней в ночное

По лугам несется.

Ухватя коней за гриву,

Скачут дети в поле.

То-то радость и веселье,

То-то детям воля!

По траве высокой кони

На просторе бродят;

Собралися дети в кучку,

Разговор заводят.

Мужички сторожевые

Улеглись под лесом

И заснули… Не шелохнет

Лес густым навесом.

Все темней, темней и тише…

Смолкли к ночи птицы;

Только на небе сверкают

Дальние зарницы.

Кой-где звякнет колокольчик,

Фыркнет конь на воле,

Хрупнет ветка, куст — и снова

Все смолкает в поле.

И на ум приходят детям

Бабушкины сказки:

Вот с метлой несется ведьма

На ночные пляски;

Вот над лесом мчится леший

С головой косматой,

А по небу, сыпля искры,

Змей летит крылатый.

И какие-то все в белом

Тени в поле ходят…

Детям боязно — и дети

Огонек разводят.

И трещат сухие сучья,

Разгораясь жарко,

Освещая тьму ночную

Далеко и ярко…

Вот и лето Жарко, сухо;

От жары нет мочи.

Зорька сходится с зарею,

Нет совсем и ночи.

По лугам идут работы

В утренние росы;

Только зорюшка займется,

Звякают уж косы.

И ложится под косами

Травушка рядами…

Сколько гнезд шмелиных срежут

Косари косами!

Вот, сверкнув, коса взмахнула

И — одна минута —

Уж шмели вверху кружатся:

Нет у них приюта.

Сколько птичьих гнезд заденут

Косари косою!

Сколько малых птичьих деток

Покосят с травою!

Им не враг косарь, — косою

Рад бы их не встретить;

Да трава везде густая —

Где ж их там заметить!..

Поднялось и заиграло

Солнце над полями,

Порассыпалось своими

Жгучими лучами;

По лугам с травы высокой

Росу собирает,

И от солнечного зноя

Поле высыхает.

А косить траву сухую —

Не косьба, а горе!

Косари ушли, и сохнет

Сено на просторе.

Солнце жарче все и жарче:

На небе ни тучи;

Только вьется над травою

Мошек рой летучий;

Да шмели, жужжа, кружатся,

Над гнездом хлопочут;

Да кобылки, не смолкая,

На поле стрекочут.

Вот и полдень. Вышли бабы

На поле толпами,

Полувысохшее сено

Ворошат граблями.

Растрясают, разбивают,

По лугу ровняют;

А на нем, со смехом, дети

Бегают, играют.

Растрясли, разворошили, —

С плеч долой забота!

Завтра за полдень другая

Будет им работа:

Подгребать сухое сено,

Класть его копнами,

Да возить домой из поля,

Навивать возами.

Вот и вечер. Солнце село;

Близко время к ночи;

Тишина в полях, безлюдье —

Кончен день рабочий.

Покой и тишь меня объемлют,

Я труд покинул и забыл;

Мой ум и сердце сладко дремлют,

Приятен отдых мне и мил.

И вот, в молчании глубоком,

Мне чьи-то слышатся слова,

И кто-то шепчет мне с упреком:

"На жизнь утратил ты права.

Ты бросил честную работу,

Покой и праздность возлюбил,

И создал сам себе субботу,

И духом мирно опочил.

Твой светлый ум без дел заржавел,

И стал бесплоден, недвижим…

Пойми же, как ты обесславил

Себя бездействием таким!

Жизнь вкруг тебя трудом кипела;

Куда ни падал праздный взор —

Искали всюду люди дела,

Твой ближний был тебе — укор.

С терпеньем, с волею железной

Тяжелый путь он пролагал;

А ты. как камень бесполезный,

На пашне жизненной лежал.

Ужель не ныла нестерпимо

Твоя от тяжкой скорби грудь,

Немым раскаяньем томима,

Что бросил ты свой честный путь?"

И, точно острый нож, жестоко

Язвили те слова меня,

И от дремы немой, глубокой

Душа воспрянула моя.

И пошлость жизни я увидел,

Уразумел ее вполне:

И свой покой возненавидел,

И опротивел отдых мне.

И к мысли я воззвал: "Воскресни!

Возобнови остаток сил!

Напомни мне былые песни!

Я все растратил, все забыл.

Хочу трудиться вновь, но если

Уж поздно — жизнь во мне убей".

И силы прежние воскресли

В груди измученной моей.

Все то, чем в жизни заразился,

Я от себя тогда отсек, —

Я для работы вновь родился

Убитый ленью человек.

Мне доставались не легко

Моей души больные звуки.

Страдал я сердцем глубоко,

Когда слагалась песня муки.

Я в песне жил не головой,

А жил скорбящею душою,

И оттого мой стон больной

Звучит тяжелою тоскою.

Охвачен я житейской тьмой,

И нет пути из тьмы…

Такая жизнь, о боже мой!

Ужаснее тюрьмы.

В тюрьму хоть солнца луч порой

В оконце проскользнет

И вольный ветер с мостовой

Шум жизни донесет.

Там хоть цепей услышишь звук

И стон в глухих стенах, —

И этот стон напомнит вдруг

О лучших в жизни днях.

Там хоть надежды велики,

Чего-то сердце ждет,

И заключенный в час тоски

Хоть песню запоет.

И эта песня не замрет

С тюремной тишиной —

Другой страдалец пропоет

Ту песню за стеной.

А здесь?.. Не та здесь тишина!..

Здесь все, как гроб, молчит;

Здесь в холод прячется весна

И песня не звучит;

Здесь нет цепей, но здесь зато

Есть море тяжких бед:

Не верит сердце ни во что,

В душе надежды нет.

Здесь все темно, темно до дна, —

Прозренья ум не ждет;

Запой здесь песню — и она

Без отзыва замрет.

Здесь над понурой головой,

Над волосом седым —

И чары ласк, и звук живой

Проносятся, как дым.

И все, и все несется прочь,

Как будто от чумы…

И что же в силах превозмочь

Давленье этой тьмы?

Исхода нет передо мной…

Но, сердце! лучше верь:

Быть может, смерть из тьмы глухой

Отворит к свету дверь.

Жизнь, точно сказочная птица,

Меня над бездною несет,

Вверху мерцает звезд станица,

Внизу шумит водоворот.

И слышен в этой бездне темной

Неясный рокот, рев глухой,

Как будто зверь рычит огромный

В железной клетке запертой.

Порою звезды скроют тучи —

И я, на трепетном хребте,

С тоской и болью в сердце жгучей

Мчусь в беспредельной пустоте.

Тогда страшит меня молчанье

Свинцовых туч, и ветра вой,

И крыл холодных колыханье,

И мрак, гудящий подо мной.

Когда же тени ночи длинной

Сменятся кротким блеском дня?

Что будет там, в дали пустынной?

Куда уносит жизнь меня?

Чем кончит? — в бездну ли уронит,

Иль в область света принесет,

И дух мой в мирном сне потонет? —

Иль ждет меня иной исход?..

Ответа нет — одни догадки.

Предположений смутный рой.

Кружатся мысли в беспорядке.

Мечта сменяется мечтой..

Смерть, вечность, тайна мирозданья, —

Какой хаос! — и сверх всего

Всплывает страшное сознанье

Бессилья духа своего.

Что грустно мне? О чем я так жалею?..

Во мне уж нет ни силы, ни огня…

Слабеет взор… Я стыну, холодею…

И жизнь и свет отходят от меня.

Меня зовет какой-то голос свыше.

Мне кажется, что я уж не живу;

И шум людской становится все тише,

И смерти вздох я слышу наяву.

Как лист в ручье, теченьем струй гонимый,

Поблекший лист, оторванный с куста, —

Куда-то вдаль я мчусь неудержимо.

Неслышно мчусь, как дух или мечта.

Душа назад, как птица, рвется жадно;

Но мчит вперед поток ее немой…

А солнце светит ярко и отрадно,

Душистый клен шумит над головой.

И дороги душе моей скорбящей

Леса, луга, сияющая высь, —

И я взываю к жизни уходящей;

"Не покидай! Постой! Остановись!"

"Мне дорог свет! — твержу в бреду я страстно: —

Не уходи!" Желаньем грудь полна!

Я трепещу, я плачу, — но напрасно!

Вот-вот уйдет последняя волна…

Что ж будет там, в неведомом мне мире,

За этой страшной, тайною чертой?

Польется ль жизнь спокойнее и шире

В пространстве светлом вечности немой?

Иль будет тьма мертвящая, и эта

Немая тишь, и бездна пустоты?..

Ни чувств, ни слов, ни времени, ни света,

Ни мимолетной радостной мечты…

Нестися вдаль, не чувствуя движенья,

Жить и не жить, томиться в полусне,

Не видя снов, не зная пробужденья…

Ничтожным быть! — О, страшно, страшно мне!

Иду я, объятый тоской безотрадной;

Ни звука, ни света… везде тишина,

Грусть сердце сосет и язвит беспощадно,

И грудь моя ноет, сомненья полна.

Ночь черною тучей висит надо мною

И ум мой пугает своей темнотою;

Мне страшно дорогой идти одному;

Я щупаю землю и, взор напрягая,

Смотрю: не блестит ли звезда золотая, —

Но вижу одну безотрадную тьму.

Как путник в степи необъятной, безводной

Страдает и жаждет источник найти,

Я жажду найти огонек путеводный

На этом пустынном и трудном пути.

Вставай, товарищ мой! Пора!

Пойдем! осенний день короток…

Трудились много мы вчера,

Но скуден был наш заработок.

Полуголодные, легли

На землю рядом мы с тобою…

Какую ночь мы провели

В борьбе с мучительной тоскою!

В работе выбившись из сил,

Не мог от холода заснуть я, —

Суровый ветер шевелил

На теле ветхие лоскутья.

Но я к лишениям привык;

Привык ложиться я голодный, —

Без слез и жалобы приник

Я головой к земле холодной.

Я равнодушно смерти жду,

И не страшит меня могила;

Без скорби в вечность я пойду…

На что мне жизнь? Что в ней мне мило?

Лишь одного пугаюсь я;

Одной я занят горькой думой:

Ужель и небо так угрюмо,

Так неприветно, как земля?..

"Мне грустно, больно, тяжело…

Что принесли мне эти строки?

Я в жизни видел только зло

Да слышал горькие упреки.

Вот труд прошедшей жизни всей!

Тут много дум и песен стройных.

Они мне стоили ночей,

Ночей бессонных, беспокойных.

Всегда задумчив, грустен, тих,

Я их писал от всех украдкой, —

И стал для ближних я своих

Неразрешимою загадкой.

За искру чистого огня,

Что в грудь вложил мне всемогущий,

Они преследуют меня

Своею злобою гнетущей.

Меня гнетут в своей семье,

В глуши родной я погибаю!..

Когда ж достичь удастся мне,

Чего так пламенно желаю.

Иль к свету мне дороги нет

За то, что я правдив и честен?" —

Так думал труженик-поэт,

Склонясь с тоской над книгой песен.

Жизнь без свободы для него

Была тяжка, — он жаждал воли, —

И надрывалась грудь его

От горькой скорби и от боли.

Перед собой он видел тьму,

В прошедшем — море зла лежало.

Но мысль бессмертная ему

Успокоительно шептала:

"На свете ты для всех чужой,

Твой труд считают за пустое;

Тебя все близкое, родное

Возненавидело душой…

Но не робей! Могучей мысли

Горит светильник пред тобой.

Пусть тучи черные нависли

Над терпеливой головой.

Трудись и веруй в дарованье,

Оно спасет тебя всегда;

Людская злоба не беда

Для тех, кто чтит свое призванье.

Пусть люди, близкие тебе,

С тобою борются сурово;

Хотя погибнешь ты в борьбе —

Но не погубят люди слова.

Придет пора, они поймут,

Что не напрасно ты трудился,

И тот, кто над тобой глумился,

Благословит твой честный труд!"

И мысли веровал он свято,

Переносил и скорбь и гнет

И неуклонно шел вперед

Дорогой жизни, тьмой объятой.

Упорно бился он с судьбой,

И песню пел в час тяжкой муки,

И воплощал он в песне той

Все стены сердца, боли звуки…

И умер он, тоской томим,

В неволе, плача о свободе, —

Но песня, созданная им,

Жива и носится в народе.

В раздумьи на мосту стоял

Бедняк бездомный одиноко,

Осенний ветер бушевал

И волны вскидывал высоко.

Он думал: "Боже, для чего ж

Нас честно в мире жить учили,

Когда в ходу одна здесь ложь,

О чести ж вовсе позабыли?

Я верил в правду на земле,

Я честно мыслил и трудился,

И что ж? — Морщин лишь на челе

Я преждевременных добился.

Не рассветал мой мрачный день,

Давила жизнь меня сурово,

И я скитался, точно тень,

Томимый голодом, без крова.

Мне жизнь в удел дала нужду

И веру в счастье надломила.

Чего же я от жизни жду, —

Иль вновь моя вернется сила?

Нет, не воротится она,

Трудом убита и нуждою,

Как ночь осенняя, темна

Дорога жизни предо мною…"

И вниз глаза он опустил,

Томяся думой безысходной,

И грустно взор остановил

Он на волнах реки холодной.

И видит он в глуби речной

Ряд жалких жертв суровой доли,

Хотевших там найти покой

От скорби жизненной и боли.

В их лицах бледных и худых

Следы страдания и муки, —

Недвижен взор стеклянный их

И сжаты судорожно руки.

Над ними мрачная река

Неслась и глухо рокотала…

И сжала грудь ему тоска

И страхом душу оковала.

И поднял взор он к небесам,

Надеясь в них найти отраду;

Но видит с ужасом и там

Одну лишь черных туч громаду.

Смолкли зимние метели,

Вьюги миновали,

Светит солнышко отрадно,

Дни весны настали.

Поле зеленью оделось, —

Соловьи запели,

А меня недуг тяжелый

Приковал к постели.

Хорошо весной живется,

Дышится вольнее,

Да не мне, — меня злой кашель

Душит все сильнее.

И нерадостная дума

Душу мне тревожит:

"Скоро ты заснешь навеки,

В гроб тебя уложат.

И в холодную могилу

Глубоко зароют,

И от дум и от заботы

Навсегда укроют".

Пусть и так! расстаться с жизнью

Мне не жаль, ей-богу!

И без скорби я отправлюсь

В дальнюю дорогу…

В жизни радости так мало,

Горя же довольно.

И не с жизнью мне расстаться

Тяжело и больно.

Тяжело мне кинуть дело,

Избранное мною, —

Что, не конча труд начатый,

Я глаза закрою.

Жаль мне то, что в жизни этой

Сделал я немного.

И моею горькой песней

Дар принес убогий.

Ты прости же, моя песня! —

Петь нет больше мочи…

Засыпай, больное сердце!

Закрывайтесь, очи.

В телеге тряской и убогой

Тащусь я грязною дорогой…

Лениво пара тощих кляч

Плетется, топчет грязь ногами…

Вот запоздалый крикнул грач

И пролетел стрелой над нами, —

И снова тихо… Облака

На землю сеют дождь досадный….

Кругом все пусто, безотрадно,

В душе тяжелая тоска…

Как тенью, скукою покрыто

Все в этой местности пустой;

И небо серое сердито

Висит над мокрою землей.

Все будто плачет и горюет;

Чернеют голые поля,

Над ними ветер сонный дует.

Травой поблекшей шевеля;

Кусты и тощие березы

Стоят, как грустный ряд теней,

И капли крупные, как слезы,

Роняют медленно с ветвей

Порой в дали печальной где-то

Раздастся звук — и пропадет, —

И сердце грусть сильней сожмет…

Без света жизнь! не ты ли это?..

Если б легкой птицы

Крылья я имела,

В частый бы кустарник

Я не полетела.

Если б я имела

Голос соловьиный,

Я бы не носилась

С песней над долиной.

Я бы не летала

На рассвете в поле

Косарям усталым

Петь о лучшей доле.

Я бы не кружилась

Вечером над хаткой,

Чтоб ребенка песней

Убаюкать сладкой.

Нет! Я полетела б

С песней в город дальний:

Есть там дом обширный,

Всех домов печальней.

У стены высокой

Ходят часовые:

В окна смотрят люди

Бледные, худые.

Им никто не скажет

Ласкового слова, —

Только ветер песни

Им поет сурово.

От окна к другому

Там бы я летала,

Узников приветной

Песней утешала.

Я б им навевала

Золотые грезы

И из глаз потухших

Вызывала слезы.

Чтобы эти слезы

Щеки их смочили,

Полную печали

Душу облегчили.

Ой, дубинушка, ты ухни!

Дружно мы за труд взялись.

Ты, плечо мое, не пухни!

Грудь моя, не надорвись!

Ну-ко, ну, товарищ, в ногу!

Налегай плечом сильней!

И тяжелую дорогу

Мы пройдем с тобой скорей.

Ой, зеленая, подернем! —

Друг мой! помни об одном:

Нашу силу вырвем с корнем

Или многих сбережем.

Тех борцов, кому сначала

Легок труд, кто делу рад, —

Вскоре ж — глядь! — все дело стало

Перед множеством преград.

Тем помочь нам скоро надо,

Кто не видит, где исход, —

И разрушатся преграды, —

И пойдут они вперед.

Друг! трудящемуся брату

Будем смело помогать,

Чтоб за помогу в уплату

Слово доброе принять.

За добро добром помянут

Люди нас когда-нибудь

И судить за то не станут,

Что избрали честный путь.

Злоба с дочкою покорной,

Стоязычной клеветой,

Станут нас следить упорно, —

Но не страшен злобы вой.

Прочь от нас! на мертвых рухни, —

Твой живых не сломит гнет…

Ой, дубинушка, ты ухни!

Ой, зеленая, пойдет!

Как в сумерки легко дышать на берегу!

Померкли краски дня, картины изменились;

Ряды больших стогов, стоящих на лугу,

Туманом голубым, как дымкою, покрылись.

На пристани давно замолкли шум и стук;

Все реже голоса доносятся до слуха;

Как будто стихло все, — но всюду слышен звук,

И тихий плеск воды так сладко нежит ухо.

Вот черный жук гудит… вот свистнул коростель…

Вот где-то вдалеке плеснулось уток стадо…

Пора бы мне домой — за ужин и в постель:

Но этой тишине душа моя так рада.

И я готов всю ночь сидеть на берегу,

И не ходить домой, и вовсе не ложиться, —

Чтоб запахом травы на скошенном лугу

И этой тишиной целебной насладиться.

На ширь глухих полей, под тень лесов густых

Душа моя рвалась, измучена тревогой, —

И, может быть, вдали от горьких слез людских

Я создал бы в тиши здесь светлых песен много.

Но жизнь мой прошла в заботе городской —

И сил моих запас иссяк в борьбе суровой…

И вот теперь сюда приплелся я больной…

Природа-мать! врачуй и дай мне силы снова!

Я, весь измученный тяжелою работой,

Сижу в ночной тиши, окончив труд дневной.

Болит моя душа, истерзана заботой,

И ноет грудь моя, надорвана тоской.

Проходит жизнь моя темно и безотрадно;

Грядущее мое мне счастья не сулит,

И то, к чему я рвусь душой моей так жадно,

Меня едва ли чем отрадным подарит.

Мне суждено всегда встречать одни лишенья

Да мучиться в душе тяжелою тоской,

И думать об одном, что все мои стремленья

Бесплодно пропадут, убиты жизни тьмой.

Суровых, тяжких дней прожито мной довольно,

И много сил души истрачено в борьбе, —

И дума горькая встает в душе невольно:

За трату этих сил — что добыл я себе?

Одно бесцветное, пустое жизни поле,

Где не на чем кругом очей остановить, —

И. жаждою томясь, грустишь о горькой доле,

Что нечем жажды той душевной утолить.

И голову в тоске на грудь невольно склонить,

И жизни в этот час не рад я, как врагу,

И горькую слезу в ночной тиши уронишь…

Зачем из этой тьмы я выйти не могу?

Я отворил окно. Осенняя прохлада

Струею полилась в мою больную грудь.

Как тихо в глубине увянувшего сада!

Туда, как в темный склеп, боюсь я заглянуть.

Поблек и облетел убор его красивый;

От бури и дождя ничем не защищен,

Качаясь и дрожа, стоит он сиротливо,

И в шелесте ветвей печальный слышен стон…

Раздастся здесь порой ворон полет тяжелый,

Да галки на гумне, за садом, прокричат —

И стихнет все опять… И с думою невеселой

Гляжу я из окна в пустой, засохший сад.

Здесь радостно жилось весной и жарким летом;

Но больно вспоминать об этих чудных днях,

О зелени полей, облитых ярким светом,

О сладком пенье птиц в долинах и лесах.

Природа замерла, нахмурилась сурово;

Поблекнувшей листвой покрылася земля,

И холодом зимы повеял север снова

В раздетые леса, на темные поля.

Вот желтый лист, кружась, упал передо мною…

С глубокой на него я грустью посмотрел!

Не так же ль я измят безжалостной судьбою,

Как этот слабый лист, — засох и пожелтел?

Прошла моя весна, и лето миновало,

И на лугу моем засохли все цветы;

Их прежняя краса под холодом увяла;

Рассеялись мои надежды и мечты.

Как желтые листы, давно они опали;

Осенний ветер их размыкал без следа,

И то, чем жизнь моя красна была вначале,

Все горьким опытом убито навсегда.

Век доживаю я, как дерево сухое,

Минувшему сказав печальное "прости!".

И мучит душу мне сознанье роковое,

Что близок мой конец и мне уж не цвести.

Тишь и мрак… закрыты ставни:

Мой ночник погас;

И лежу я одиноко,

Не смыкая глаз.

И волшебные мечтанья

Чудною толпой,

Улетая и сменяясь,

Вьются надо мной.

Вижу я красивый домик,

В нем огни горят…

Тишиной объят глубокой,

Дремлет темный сад.

Ночь полна благоуханьем;

В доме смех и звон;

Я стою в саду под ивой…

Тьма со всех сторон.

Бьется сердце молодое,

И горят уста…

И она ко мне подходит

Тихо, как мечта.

Глазки добрые сияют

Страстью и огнем…

Соловей поет так нежно

В воздухе ночном…

Жадно, трепетно в объятья

Я привлек ее…

Волоса ее упали

На лицо мое…

Тихо тайные признанья

Шепчет мне она…

Счастьем полным, бесконечным

Грудь моя полна.

И горят ее лобзанья

На устах моих…

В доме смех и звуки песен,

Сад же темен… тих.

Все давно ли это было, —

Где ж теперь оно?

Сердце сжалось, очерствело,

В нем темно, темно.

У пруда, где верба

Стройная растет,

Девочка-малютка

Уток стережет.

Утки на свободе

Весело гогочут;

А в траве кобылки,

Прыгая, стрекочут.

Несколько избенок

Да господский дом

С садом запустевшим

Видны за прудом.

Ветхие сараи,

Темные овины

Смотрят так уныло,

Точно сиротины.

Пусто и безлюдно…

В поле весь народ:

Там теперь работа

Жаркая идет.

Бедная деревня

Тишиной объята,

Лишь хохочут где-то

Весело ребята.

Хочется малютке

Убежать скорей

В круг веселых, бойких

Сверстников-детей.

Думает: "Как птица,

К ним бы я слетала, —

Да ходить отсюда

Мать не приказала…

Да! сиди здесь смирно,

Стереги утят;

А в лесу подружки

Бегают — шумят!..

Мне одной нельзя, вишь…

Что ж! Нельзя — не надо!"

И в глазах сверкнула

Девочки досада.

На лицо печали

Облако нашло…

Миг один, — и снова

Личико светло.

Шепчет, улыбаясь:

"Глупая я, право!

Мать мне говорила:

Нам не до забавы.

Ведь учить худому

Не захочет мать…"

И чулок свой стала

Девочка вязать.

Только в ручках спицы

Ходят плохо что-то:

В голове другая

Началась работа.

Рой вопросов темных,

Рой бессвязных дум

Занимают детский

Неразвитый ум.

О житье домашнем

Думает малютка,

В нем одно понятно

Для ее рассудка:

То, что даже в праздник

Скуден их обед,

И порою крошки

Хлеба в доме нет.

Часто плачут дети

И кричат упрямо:

"Мама! мы не ели!

Дай нам хлеба, мама!"

Мать с отцом трудятся

До поту лица;

Говорят: "Работе

Нашей нет конца.

Мы ложимся поздно,

А встаем до свету…"

Что же это значит,

Что конца ей нету?..

Вспомнилось малютке,

Как отец вчера

Выехал из дому

С раннего утра.

Мать она спросила:

"На работу, что ли,

Он чуть свет поехал

С бороною в поле?" —

"Нет, не на работу,

В город", — говорит…

Поздно он вернулся, —

Уж куда сердит!

Молвил: "Вот пришлося

Отдавать скотинку…

Эх ты, жизнь-кручина!

Лучше б под холстинку!"

Нынче утром рано

Тятька встал опять

И повел корову

В город продавать.

Отчего все это?..

Что такое значит,

Что отец так грустен,

Мать что часто плачет?..

Все длинней вопросов

Беспокойных нить, —

Только их малютке

Трудно разрешить.

Маленькое сердце

Сжалось больно, больно,

А кругом так тихо,

Ясно и привольно…

Наконец-то я на воле!..

Душный город далеко;

Мне отрадно в чистом поле,

Дышит грудь моя легко.

Наконец-то птицей вольной

Стал я, житель городской, —

И вперед иду, довольный,

Сбросив горе с плеч долой.

Люб мне страннический посох,

Я душой помолодел;

Ум мой, в жизненных вопросах

Потемневший, просветлел.

Я иду, куда — не знаю…

Все равно, куда-нибудь!

Что мне в том, к какому краю

Приведет меня мой путь!

Я иду искать свободы,

Мира в сельской тишине —

Горе жизни и невзгоды

Истерзали душу мне.

Я желаю надышаться

Свежим воздухом полей,

Их красой налюбоваться,

Отдохнуть душой моей.

Может быть, судьбе послушный,

Кину я полей красу…

Но зато я в город душный

Сил немало принесу, —

Сил, окрепнувших на воле,

Не измученных борьбой, —

С ними вновь на скорбь и горе

Выйду с твердою душой!

Хорошо тому да весело,

У кого-то нет заботушки,

На душе тоски-кручинушки,

В ретивом сердце зазнобушки.

У меня ли, молодешенькой,

Есть кручинушка немалая:

Сокрушил меня сердечный друг,

Голова ли разудалая.

Сокрушил меня он, высушил

Хуже травушки кошеныя,

Что на жарком летнем солнышке

Во чистом поле сушеныя.

Сокрушил меня, младешеньку,

Он своею переменою,

Что сердечною обидою —

Горе-горькою изменою…

Погоди же ты, сердечный друг,

Я сама, млада, на грех пойду

И мою змею-разлучницу

Отыщу я, отыщу-найду.

О любви твоей, душевный мой,

Я дознаюсь-допытаюся,

И сама мою разлучницу

Иссушить я постараюся, —

Что ни зельем, ни кореньями.

Ни отравой едкой, жгучею ~

Иссушу ее, разлучницу,

Я слезой моей горючею.

В чистом поле, при дороге,

Ярая пшеница;

Жнет ту ярую пшеницу

Молодая жница.

Ноют руки, ноют ноги

У девицы красной…

"Где ты, где ты пропадаешь,

Мой соколик ясный?

Ты вернися-воротися,

Мой желанный- доля!..

Белоярая пшеница

Перезрела в поле,

А под жаркими лучами

Погорело жито…

По тебе ли, мой соколик,

Много слез пролито!"

Черствеет сердце, меркнет ум…

Грудь надрывается от боли…

Под гнетом горьких чувств и дум

Поется грустно поневоле.

Мне негде дум отрадных взять:

Кругом меня мертво и сухо.

Там трудно мыслить и дышать,

Где стон и вопли слышит ухо.

Где в летний зной из облаков

На землю дождь не упадает,

Там ни травы нет, ни цветов,

Бурьян там горький вырастает.

Там песнь моя всегда горька,

Как тот бурьян в степи безводной:

Звучит в ней горе да тоска,

Да плач над долей безысходной!

К тебе, трудящемуся брату,

Я обращаюся с мольбой:

Не покидай на полдороге

Работы, начатой тобой.

Не дай в бездействии мертвящем

Душе забыться и заснуть, —

Трудом тяжелым и упорным

Ты пролагай свой честный путь.

И чем бы в жизни ни грозила

Тебе судьба, ты твердо стой!

И будь высокому призванью

До гроба верен ты душой,

Пусть гром гремит над головою,

Но тучи черные пройдут

Все одолеет сила духа,

Все победит упорный труд!

Честь ли вам, поэты-братья,

В напускном своем задоре

Извергать из уст проклятья

На певцов тоски и горя?

Чем мы вам не угодили,

Поперек дороги стали?

Иль не искренни мы были

В песнях горя и печали?

Иль братались мы позорно

С ложью темною людскою?

Нет! всю жизнь вели упорно

Мы борьбу с царящей тьмою.

Наше сердце полно было

К человечеству любовью,

Но от мук оно изныло,

Изошло от боли кровью.

Честны были в нас стремленья, —

Чисты были мы душою, —

Так за что ж кидать каменья

В нас, измученных борьбою?!

Вот и степь с своей красою —

Необъятная кругом —

Развернулась предо мною

Зеленеющим ковром.

Взглянешь влево, взглянешь вправо —

Всюду ширь, и тонет взор…

Степь, тебе и честь и слава

За могучий твой простор!

Город шумный, город пыльный,

Город, полный нищеты,

Точно склеп сырой, могильный,

Бодрых духом давишь ты!

Рад, что я тебя покинул,

Душный город, где я рос,

Где едва-едва не сгинул

В бездне горя, в море слез.

Солнце там меня не грело

Золотым своим лучом, —

Здесь, в степи же, закипела

Снова жизнь во мне ключом.

Нет вокруг толпы народной,

Горьких жалоб не слыхать,

И в груди моей холодной

Разгорелась кровь опять.

Надо мной степные звуки

В вешнем воздухе царят,

Улеглись былые муки,

Скорби прежние молчат.

Закипают думы смело,

Силы крепнут и растут, —

И я вновь готов на дело,

На борьбу и тяжкий труд.

Погоняй, ямщик, скорее!

Кони, мчитесь, мчитесь!

В степь безлюдную, глухую

Дальше уноситесь.

И меня в кибитке тряской

Мчите, колыхайте

И, как малого ребенка

В люльке, закачайте.

Я заснуть хочу, забыться

От тревог на время

И стряхнуть с души усталой

Дум тяжелых бремя.

Жизнь нерадостные песни

Мне так долго пела,

Что душа моя изныла,

Сердце изболело.

Мчитесь, мчитесь же вы, кони,

Гривами взвивая!

Убаюкай, укачай ты,

Степь, меня, глухая!..

Над широкой степью

Хищный коршун вьется —

Ласточка по степи

Мечется и бьется.

Мечется, бедняжка,

Точно бы шальная,

Белой своей грудкой

В воздухе сверкая.

То мелькнет стрелою

Над травой высокой,

То начнет кружиться

По степи широкой.

Но напрасны бедной

Тяжкие усилья:

Хищный коршун зорок,

Да и сильны крылья.

Не уйти бедняжке

От когтей злодея:

Взмахи длинных крыльев

Все сильней, быстрее…

Вот уж хищник близко…

И одна минута —

Как малютку птичку

Схватит коршун лютый.

Разве уж помочь мне

Птичке горемычной?!

И ружье направил

Я рукой привычной…

Глухо степь дрогнула

С края и до края…

И упала птица

Хищная, степная!

Загорелась над степью заря,

На траве засверкала роса.

Поднялись степняки-косари, —

Загуляла по степи коса!

Что ни взмах, то и сена копна.

Здесь трава высока и густа,

И гуляй, где ты знаешь, с косой, —

Всюду гладь — без конца широта!

Здесь и дух степняка-косаря

Необъятно могуч и силен —

Не положит он рук от тоски,

Не опустит и голову он.

Если горе за сердце возьмет,

Навалится злодейка нужда,

Он кудрями лишь только тряхнет —

И кручины уж нет и следа.

И поет он про матушку-степь,

Про родные равнины-луга…

И сверкает, сверкает коса —

И встают, точно горы, стога.

Я за то тебя, вольную степь,

Полюбил всей душой глубоко,

Что сама ты собой широка

И в тебе все сильней, широко.

Не корите, други,

Вы меня за это,

Что в моих твореньях

Нет тепла и света.

Как кому на свете

Дышится, живется —

Такова и песня

У него поется.

Жизнь дает для песни

Образы и звуки:

Даст ли она радость,

Даст ли скорбь и муки,

Даст ли день роскошный,

Тьму ли без рассвета —

То и отразится

В песнях у поэта.

Песнь моя тосклива…

Виноват в том я ли,

Что мне жизнь ссудила

Горе да печали?

Садится солнце. Едем тише…

Вдали виднеется село.

Чернеют хат беленых крыши

И ветхой мельницы крыло.

Вот подъезжаем, — хаты, хаты —

И зелень яркая вкруг хат;

Садочки вишнями богаты,

И сливы зрелые висят.

И там и сям кусты калины,

И мак качает головой,

И рдеют ягоды рябины,

Как щеки девушки степной.

И залюбуешься невольно

Житьем привольным степняка.

"Здесь отпрягай, ямщик, — довольно:

Нам дальше ехать не рука!..

Знать, люди здесь молились богу;

Смотри: какая благодать!..

Здесь отдохнем и в путь-дорогу

Тихонько тронемся опять…"

Стемнело вдруг… Заря алеет;

С лугов прохладою несет,

Зеленой степи даль синеет, —

И тихий вечер настает.

С полей вернулися девчата,

Пришли и парубки с работ —

И собрались у ветхой хаты,

Где старый дед-кобзарь живет.

"Сыграй-ка, старый, нам, дедуся, —

Кричат девчата старику: —

Про "Грица" или про "Марусю",

Про ту, что кинулась в реку". —

"Ой, надоели вы, девчата", —

Старик ворчит; а сам берет

Со стенки кобзу, и у хаты

Он сел, — играет и поет.

Поет, и льется песня стройно

И жжет сердца девчат огнем…

А ночка синяя покойно

Плывет над дремлющим селом.

Когда расстанусь я с землей,

Сложив на груди руки,

И в домовине гробовой

Засну, покинув муки, —

И песня скорбная моя

Замрет навеки-вечно,

Тогда ты вспомни, друг, что я

Любил тебя сердечно,

И пред тобою в этот миг

Воскреснет друг любящий,

И ты припомнишь вновь мой стих

Болезненный, скорбящий, —

И скажешь ты: "Его уж нет, —

Он спит, скорбей не зная;

Но песня та, что спел поэт,

Звучит еще, рыдая".

Ох, сторонка, ты, сторонка,

Сторона степная!

Едешь, едешь — хоть бы хата…

В небе ночь глухая.

Задремал ямщик — и кони

Мелкою рысцою

Чуть трусят, и колокольчик

Смолкнул под дугою.

По степным оврагам волки

Бродят, завывая,

В тростниках свою добычу

Зорко выжидая.

"Эй, ямщик! ты дремлешь, малый?.

Эдак поневоле

На зубах волков придется

Нам остаться в поле".

Встрепенулся парень, вскинул

Кверху кнут ременный

И стегнул им коренного:

"Эх ты, забубённый!"

И взвились степные кони —

Бешено несутся,

Колокольчика по степи

Звуки раздаются…

Едем, едем, — хоть бы хата…

Огонечек в поле…

Отдохнул бы на ночлеге, —

Рад бы этой доле!

Вдруг мне молвил, обернувшись,

Мой ямщик удалый:

"Эдак ехать, то в трясину

Угодим, пожалуй!

Здесь, лишь чуть свернешь с дороги —

И затонешь живо".

Он сдержал коней — и песню

Затянул тоскливо:

"Ах ты, молодость,

Моя молодость!

Ах ты, буйная,

Ты, разгульная!

Ты зачем рано

Прокатилася —

И пришла старость,

Не спросилася?

Как женил меня

Родной батюшка,

Говорила мне

Родна матушка:

"Ты женись, женись,

Моя дитятко,

Ты женись, женись,

Бесталанный сын!"

И женился я,

Бесталанный сын —

Молода жена

Не в любовь пришла,

Не в любовь пришла

И не по сердцу,

Не по нраву мне

Молодецкому.

На руке лежит,

Что колодинка,

А в глаза глядит,

Что змея шипит…

Ах, не то была

Красна девица,

Моя прежняя

Полюбовница:

На руке лежит,

Будто перышко;

А в глаза глядит —

Целовать велит…"

Ох, сторонка, ты, сторонка

Сторона степная!

У тебя родилась песня,

Песня былевая.

Глубока она, кручинна,

Глубока, как море…

Пережита эта песня,

Выстрадана в горе…

И встает в глазах печальный

Парень предо мною,

Загубивший свою долю

Волею чужою.

Слышу тихие слова я

Матери скорбящей,

И рабы безвольной мужа,

Робкой, все сносящей:

"Ты женись, женись, мой милый,

Дорогой, желанный!

Ты женись, женись, родимый

Сын мой бесталанный!"

И женился бесталанный…

Сгибло счастье-доля:

Что любил он, разлучила

С тем отцова воля.

Ох, сторонка, ты, сторонка,

Сторона степная!

У тебя кручины-горя

Нет конца и края!

Белый снег, пушистый

В воздухе кружится

И на землю тихо

Падает, ложится.

И под утро снегом

Поле забелело,

Точно пеленою

Все его одело.

Темный лес что шапкой

Принакрылся чудной

И заснул под нею

Крепко, непробудно…

Божьи дни коротки,

Солнце светит мало, —

Вот пришли морозцы —

И зима настала.

Труженик-крестьянин

Вытащил санишки,

Снеговые горы

Строят ребятишки.

Уж давно крестьянин

Ждал зимы и стужи,

И избу соломой

Он укрыл снаружи.

Чтобы в избу ветер

Не проник сквозь щели,

Не надули б снега

Вьюги и метели.

Он теперь покоен —

Все кругом укрыто,

И ему не страшен

Злой мороз, сердитый.