Окончив бурный митинг на заводе,
Где он толпу, как старый кормчий, вел,
Сквозь тьму и вой осенней непогоды —
Глубокой ночью он домой пришел.
Издерганный, голодный, утомленный.
Он на кровать свалился, сам не свой.
Как вдруг звонок тревожный телефона
Захохотал над сонной головой.
В ряду казарм, не удержав ни пункта,
Ему звонит дрожащий военком,
Что взвился флаг бессмысленного бунта
Над темным и обманутым полком.
И по глухим заснувшим переулкам
Его промчал с хрипением мотор,
Туда, вперед, навстречу залпам гулким,
Туда, где бунт ползет из тайных нор.
И вот казарм угрюмые громады
Блеснули жутко бельмами огней…
Он видит море шашек и прикладов
И чей-то труп — внизу, у ступеней.
Один прыжок на стол окровавленный,
И полилась прерывистая речь,
А вкруг — мятеж, слепой и разоренный,
И головы, отхваченные с плеч.
И торопясь привычный агитатор
Метал слова в ревущую орду,
И кто-то речь покрыл похабным матом
И плюнул пулей в красную звезду.
И выстрела грохочущие звуки
Вдруг оборвали жаркие слова.
На липкий стол, с глухим зловещим стуком,
Пробитая упала голова.
Но это недосказанное слово
Всех обожгло, волнуясь и дрожа,
И в первый раз прикрикнули сурово
Бойцы на атаманов мятежа.
И в день, когда над черным катафалком
Прощальных флагов реял красный шелк,
За гробом шел, забыв свой ропот жалкий,
Под красным знаменем мятежный полк.