Стихотворения, эпиграммы, басни, сказки, повести, 1908 — октябрь 1917

У Льва

Болела голова

И кости старые ломило.

"Ох, ничего-то мне не мило,

И опротивели вы все! —

Сказал он кумушке Лисе,

Своей советнице сановной. —

Казнить вас казнью поголовной,

Чтоб понимали, значит… м-да!..

Ох, как под ложечкой сдавило… Ох, беда!..

И сердце: то замрет, то больно заколотит…

На что ни погляжу, ото всего воротит.

С чего бы это все?.. Аль помирать пора?.."

"О царь! — Лиса в ответ. — Ты, помнится, вчера

Поужинать изволил очень плотно".

"Вчера? Я б и сейчас подзакусил охотно.

Да чем? Тому назад не больше два денька

В лесу я видел оленька:

Красавец этакий, с ветвистыми рогами.

Что, ежели б его ты привела сюда?

Вот это — царская еда:

Поесть — и закусить оленьими мозгами!"

Чрез полчаса

Неслась Лиса,

По высочайшему веленью,

Искать в лесу тропу оленью.

Нашла и двинулась по ней.

К исходу двух иль трех (не помню точно) дней

Олень разыскан. Вид принявши важно-строгий,

Лиса к нему:

"О дивнорогий!

Тебе я в качестве смиренного посла

Известье важности великой принесла,

Веленье нашего священного владыки.

Осиротеть должны мы скоро, горемыки:

Лев — при смерти. И вот пред тем, как жертвой стать,

Беспомощной, печальной жертвой тленья,

Царь — так милы ему олений ум, и стать,

И прыть оленья! —

Царь, долго думая, размыслил передать

Тебе бразды правленья.

Волк, дескать, лют, медведь — ленив,

Свинья — глупа, а тигр — хвастлив…

Лишь об одном тебе нет двух различных мнений.

Пресекся львиный род, да здравствует олений!

Спеши же к дряхлому царю,

Пока уста его злой смертью не сомкнуты.

Пусть вместе с воющим народом я узрю

Его последние счастливые минуты.

О благороднейший, иди к нему скорей!"

И новый царь зверей,

Принявши льстивые слова Лисы на веру,

Ввалился в львиную пещеру, —

Но в тот же миг, вконец испуганный и злой,

Последней клятвою проклявши лисьи речи,

Весь окровавленный от доброй львиной встречи,

Махнул назад стрелой.

"Держи его!.. Лови!.. Да что же я?.. Да где я?.. —

Ревел взбешенный Лез, собою не владея. —

Вы шутки шутите со мной?..

Лиса! Верни его! Какой ни есть ценой,

Но притащи его, злодея!"

Лиса застыла: "Вот так раз!

Вот так задача!"

Но делать нечего: приказ!

Пустилась в лес, едва не плача,

От свежего следа не отрывая глаз.

По следу выбравшись на тихую полянку,

Лиса настигла беглеца.

"Не подходи! — вскричал Олень. — Убью подлянку!"

"Ах, все равно я жду конца!

И без того уж я убита.

Мне не страшны твои копыта

И не страшны твои рога.

На, бей! От жизни мне равно не ждать уж толка:

Лев хочет посадить теперь на царство Волка,

Да, Волка, моего презлейшего врага!

Олень, ты — жалкий трус: к кому ты шел с опаской?

К царю, который ждал — с отеческою лаской

Прижать тебя к своей груди,

Кто, встав на радостях с постели без подмоги,

Встречал тебя: "Мой сын, наследник мой, гряди!"

А ты… Какой позор! Скорей давай бог ноги!

Мне вспомнить совестно! Я от стыда горю!.."

Размяк Олень совсем:

"Утешься, друг мой верный!..

Я совершил поступок скверный!..

Я… я покаюся… Веди меня к царю!.."

Лев ждал дружка: "А ну, теперь задай-ка тягу!"

Схватил и уписал до косточки беднягу.

Покамест Лев глотал кишки да потроха,

Лиса… мозгами закусила.

Хватился Лев мозгов: "Тьфу, дьявольская сила!

Да где ж мозги?"

"Мозги, ха-ха? —

Осклабилась Лиса в приличном отдаленьи. —

Что выдумал искать, ха-ха: мозги оленьи!

Да разве ж могут быть мозги у дурака,

Которому помял однажды Лев бока,

А он, доверившись посулам, самолично

В объятья львиные пожаловал вторично?!"

Мораль Эзопову боюсь переводить,

Хоть перевод вполне возможен.

Стал ныне и Эзоп не очень-то надежен,

С моралью надо погодить.

На клетку с птичками не раз

Мурлыка-Кот глядел, не отрывая глаз:

"Ну что за миленькие пташки".

Но пташки знали уж мурлыкины замашки.

Прослышав как-то стороной,

Что нездоровится затворнице одной,

Наш Кот на хитрости пустился:

Надел очки, принарядился,

Стал перед клеткою и, лапкой в дверь стуча,

Мурлычит ласково: "Не надо ли врача?

Как чувствовать себя изволите вы, детки?"

"Спасибо, хорошо, — ответили из клетки, —

Так хорошо, вообрази,

Как будто бы тебя совсем и нет вблизи".

"Спа…си…те!.. Ай!.. То…ну!"

"Вот видишь! — стал корить несчастного прохожий. —

Зачем же ты, малец пригожий,

Полез на глубину?

Ай-ай! Ну, разве можно

Купаться так неосторожно?

Ужо, дружок, вперед смотри…"

Прохожий говорил с великим увлеченьем,

А мальчик, втянутый в водоворот теченьем,

Давно пускал уж пузыри!

Есть тьма людей: нравоученьем

Они готовы вам помочь в беде любой,

Отнюдь не жертвуя собой!

Бог весть из-за какой

Такой

Причины,

Среди морской

Пучины

Вели с Китами бой

Дельфины.

То увидал Пескарь: "Ой, братцы! Что я зрю?

Голубчики, да что вы?!

Давайте я вас помирю!"

"Вон! — гаркнули бойцы. — Да мы скорей готовы

Все лечь костьми, чем дать мирить нас —

Пескарю".

Какой-то бойкий паренек

На людях в праздничный денек,

Для смеха всякие откалывая штуки,

Слепому старику волчонка сунул в руки:

"Вот, распознай-ка, что за зверь?"

"Да что ж, он мал еще… Узнай его теперь!

Одно могу сказать, — старик ответил парню, —

Что этого зверька не след пускать в овчарню!"

Лишившись дочери любимой, Антигоны,

Богач Филон, как должно богачу

(Не скареду, я то сказать хочу),

Устроил пышные на редкость похороны.

"О матушка, скажи, как это понимать? —

В смущенье молвила сквозь слезы дочь вторая. —

Сестре-покойнице ужели не сестра я

И ты — не мать,

Что убиваться так по ней мы не умеем,

Как эти женщины, чужие нам обеим?

Их скорбь так велика

И горе — очевидно,

Что мне становится обидно:

Зачем они сюда пришли издалека

При нас оплакивать им чуждую утрату?"

"Никак, — вздохнула мать, — ты, дочь моя, слепа?

Ведь это — плакальщиц наемная толпа,

Чьи слезы куплены за дорогую плату!"

В годину тяжких бед умейте отличать

Скорбь тех, кто иль привык, иль вынужден молчать,

От диких выкриков и воплей неуемных

Кликуш озлобленных и плакальщиц наемных!

Седая старина

Отмечена великими делами.

У зайцев как-то шла война

С орлами.

Спасаясь от когтей и клювов мощных птиц,

Герои серые в тревоге

Молили о подмоге

Лисиц.

"Помочь вам? — был ответ. — Нам это слышать лестно.

Покинув тихий наш овраг,

Охотно с вами в бой пошли бы мы совместно,

Когда б нам не было известно,

Кто — вы и кто — ваш враг".

Каким-то случаем сошлись — Медведь с Китом,

И так сдружились крепко оба,

Что, заключив союз до гроба,

Друг другу поклялися в том,

Что каждый помогать другому будет в горе,

Ну, скажем там, болезнь случится иль война…

Вот, как на грех, пришлося вскоре

Нарваться Мише на Слона.

Увидевши, что близко море,

Стал Миша друга звать скорей:

"Кит-братец, помоги осилить эту тушу!"

Кит в берег тычется, — увы, царю морей

Не выбраться на сушу!

Медведь Кита корит:

"Изменник! Продал душу!"

"Кому? — ответил Кит. — И в чем моя вина?

Вини мою природу!

Я помогу тебе, как только ты Слона

Швырнуть сумеешь в воду!"

"Дурак! — взревел Медведь. — Не знал бы я беды,

Когда б я мог Слона швырнуть и от воды!"

В телеге колесо прежалобно скрипело.

"Друг, — выбившись из сил,

Конь с удивлением спросил, —

В чем дело?

Что значит жалоба твоя?

Всю тяжесть ведь везешь не ты, а я!"

Иной с устало-скорбным ликом,

Злым честолюбьем одержим,

Скрипит о подвиге великом,

Хвалясь усердием… чужим.

У Волка Лев отбил овцу.

"Грабеж! Разбой! —

Волк поднял вой. —

Так вот какой ты есть защитник угнетенных!

Так вот изнанка какова

Твоих желаний затаенных!

Вот как ты свято стал чужие чтить права!

Пусть льстит тебе низкопоклонник,

А я… Когда при мне нарушил царь закон,

Я, не боясь, скажу, что он

Из беззаконников — первейший беззаконник!

Но, царь, есть божий суд! Есть справедливый гнев!.."

"Брось! — усмехнулся Лев. —

Все это без тебя мне хорошо известно,

Как не в секрет и волчий нрав.

В своих упреках ты, конечно, был бы прав,

Когда бы сам овцу добыл ты честно!"

Волк тяжко занемог:

Почти лишившись ног,

Лежал он, как колода,

Без ласки, без ухода.

В такой беде, увидевши Овцу,

Взмолился Волк:

"Роднулечка-Овечка,

Остановись на два словечка!

Ты видишь: жизнь моя приблизилась к концу.

Ах, знаю, я — злодей, и нет мне оправданья!

Но злость ко мне растет пусть в ком-нибудь другом,

А ты, ты сжалишься в порыве состраданья

Над умирающим врагом!

Предсмертной жаждою томимый нестерпимо,

Святая, кроткая, я об одном молю:

Помочь мне доползти к реке, текущей мимо,

Где я жестокие страданья утолю!"

"Ужель, — Овца в ответ, — я сделаюсь виною

Того, чтоб ты остался жив,

Себя водою освежив

И закусивши после… мною?"

Пав жертвой дровосека,

Вздохнул могучий Дуб на весь зеленый бор:

"Как ни обидно мне, друзья, на человека

И на его топор,

Но во сто крат больней мне видеть клинья эти,

Которые меня стремятся расколоть:

Все из моих ветвей — мои родные дети

Зубами острыми впились в родную плоть!"

Покинув бренный этот мир,

Обожествлен душой и телом,

Геракл на небе первым делом

Попал к богам на пир.

Геракла боги обступили,

С ним вместе чокались и пили,

Вели душевный разговор,

И, хоть, подвыпивши, несли порою вздор,

Геракл их слушал терпеливо,

Всем крепко руки жал и кланялся учтиво,

Ответив дерзостью Плутосу одному.

"Скажи, Гераклушка, — Зевс подошел к нему, —

За что ты богача Плутоса так обидел?"

"За то, — сказал Геракл, — что в жизни я не видел

Его друзей средь честной бедноты,

Что все Плутосовы приятели-любимцы

Сплошь негодяи-лихоимцы

И первые плуты!"

"Друзей мы ценим не числом,

А качеством", — читал я где-то,

Ан вот подите же: Лев дружбу свел с Ослом.

Ну, что вы скажете на это?

Лев! С кем? С Ослом? Да почему?

А потому!

Мне ж все подробно знать откуда?

Должно быть, царская причуда!

Льву… Все дозволено ему!

Ослов ли брать к себе на службу

Иль заводить с ослами дружбу.

Хоть, впрочем, нет большой диковинки и в том,

Что просто Лев с тоски, чтоб отогнать зевоту,

Решил обзавестись не другом, а шутом.

Так это аль не так, мы выясним потом.

Однажды, взяв Осла с собою на охоту,

Лев дал ему работу:

Зайдя вперед, пугать зверей, чтоб, ошалев,

Они неслись туда, где притаился Лев.

Осел в усердии великом

Всех всполошил ослиным криком.

Добычи вдосталь было Льву.

В час отдыха, со Львом разлегшись важно рядом,

"Что, друг, — спросил Осел, — а страшно я реву?

Окинув "друга" хитрым взглядом,

Лев отвечал:

"Беда как страшно! Я — оглох!

Не только ты переполох

На всех зверей навел немалый,

Но в страхе жители бегут из ближних сел;

Да сам я струсил бы, пожалуй,

Когда б не знал, что ты — осел!"

Расхвастался Медведь перед Лисой:

"Ты, кумушка, не думай,

Что я всегда такой угрюмый:

Злость на меня находит полосой,

А вообще, сказать не лицемеря,

Добрей меня не сыщешь зверя.

Спроси хоть у людей: ем мертвых я аль нет?"

"Ах, кум, — Лиса в ответ, —

Что мертвые?! Я думаю другое:

Слух добрый о себе ты всюду б утвердил,

Когда бы мертвецов ты менее щадил,

Но… оставлял живых в покое!"

Смысл этой басенки не нов

Для лицемеров и лгунов:

Прочтут, поймут… и не покажут вида,

Что их касается обида!

Однажды Барс перед Лисою

Хвалился силою своею и красою:

"Уж не прогневайся, я говорю любя:

Как погляжу я на тебя,

Чем, думаю, со мной поспорить ты могла бы?

И ростом ты мала,

И силой не взяла,

И ноги слабы…

Тогда как у меня…"

"Прости свою рабу, —

Лиса ответила лукаво, —

Нашел ты с кем равняться, право!

Я за одно лишь то благодарю судьбу,

Что ты, по милости своей, со мною дружен.

Твои достоинства… Я знаю их сама!

Когда бы к ним еще немножечко ума…"

"Что? — ухмыльнулся Барс. — Ум?!

Разве так он нужен?!"

Какой-то токарь, плут известный и повеса,

Состряпав наскоро из дерева Гермеса

И притащив его на рынок продавать,

Стал покупателей умильно зазывать:

"Для лиц всех возрастов и для любого пола

Гермес — за три обола!

За три обола!

Купив его, нужды не будешь знать ни в чем,

Весь век свой проживешь в довольстве и покое:

Кто беден — станет богачом,

А кто богат — разбогатеет вдвое!"

"Ба! — кто-то из толпы, задетый за живое,

Взял на смех продавца, — чудак же ты, видать,

Что сам сбываешь с рук такую благодать!"

"Эх, — продавец в ответ, — иди ты, братец, к шуту!

Ведь то пойми: сказать Гермесу не в укор,

Он хоть отзывчив, да не скор,

А три обола мне нужны сию минуту!"