Стихотворения и баллады

Уже бледнеет день, скрываясь за горою;

Шумящие стада толпятся над рекой;

Усталый селянин медлительной стопою

Идет, задумавшись, в шалаш спокойный свой.

В туманном сумраке окрестность исчезает…

Повсюду тишина; повсюду мертвый сон;

Лишь изредка, жужжа, вечерний жук мелькает,

Лишь слышится вдали рогов унылый звон[2].

Лишь дикая сова[3], таясь под древним сводом

Той башни, сетует, внимаема луной,

На возмутившего полуночным приходом

Ее безмолвного владычества покой.

Под кровом черных сосн и вязов наклоненных,

Которые окрест, развесившись, стоят,

Здесь праотцы села, в гробах уединенных

Навеки затворясь, сном непробудным спят.

Денницы тихий глас, дня юного дыханье,

Ни крики петуха, ни звучный гул рогов,

Ни ранней ласточки на кровле щебетанье —

Ничто не вызовет почивших из гробов.

На дымном очаге трескучий огнь, сверкая,

Их в зимни вечера не будет веселить,

И дети резвые, встречать их выбегая,

Не будут с жадностью лобзаний их ловить.

Как часто их серпы златую ниву жали

И плуг их побеждал упорные поля!

Как часто их секир дубравы трепетали

И пóтом их лица кропилася земля!

Пускай рабы сует их жребий унижают,

Смеяся в слепоте полезным их трудам,

Пускай с холодностью презрения внимают

Таящимся во тьме убогого делам;

Hа всех ярится смерть[4] – царя, любимца славы,

Всех ищет грозная… и некогда найдет;

Всемощныя судьбы незыблемы уставы:

И путь величия ко гробу нас ведет!

А вы, наперсники фортуны ослепленны,

Напрасно спящих здесь спешите презирать

За то, что гро́бы их непышны и забвенны,

Что лесть им алтарей не мыслит воздвигать.

Вотще над мертвыми, истлевшими костями

Трофеи зиждутся, надгробия блестят,

Вотще глас почестей гремит перед гробами —

Угасший пепел наш они не воспалят.

Ужель смягчится смерть сплетаемой хвалою

И невозвратную добычу возвратит?

Не слаще мертвых сон под мраморной доскою;

Надменный мавзолей лишь персть их бременит.

Ах! может быть, под сей могилою таится

Прах сердца нежного, умевшего любить,

И гробожитель-червь в сухой главе гнездится,

Рожденной быть в венце иль мыслями парить!

Но просвещенья храм, воздвигнутый веками,

Угрюмою судьбой для них был затворен,

Их рок обременил убожества цепями,

Их гений строгою нуждою умерщвлен.

Как часто редкий перл, волнами сокровенный,

В бездонной пропасти сияет красотой;

Как часто лилия цветет уединенно,

В пустынном воздухе теряя запах свой.

Быть может, пылью сей покрыт Гампден надменный[5],

Защитник сограждан, тиранства смелый враг;

Иль кровию граждан Кромвель необагренный[6],

Или Мильтон немой, без славы скрытый в прах[7].

Отечество хранить державною рукою,

Сражаться с бурей бед, фортуну презирать,

Дары обилия на смертных лить рекою,

В слезах признательных дела свои читать —

Того им не дал рок; но вместе преступленьям

Он с доблестями их круг тесный положил;

Бежать стезей убийств ко славе, наслажденьям

И быть жестокими к страдальцам запретил;

Таить в душе своей глас совести и чести,

Румянец робкия стыдливости терять

И, раболепствуя, на жертвенниках лести

Дары небесных муз гордыне посвящать.

Скрываясь от мирских погибельных смятений,

Без страха и надежд, в долине жизни сей,

Не зная горести, не зная наслаждений,

Они беспечно шли тропинкою своей.

И здесь спокойно спят под сенью гробовою —

И скромный памятник, в приюте сосн густых,

С непышной надписью и ре́зьбою простою,

Прохожего зовет вздохнуть над прахом их.

Любовь на камне сем их память сохранила,

Их ле́та, имена потщившись начертать;

Окрест библейскую мораль изобразила,

По коей мы должны учиться умирать.

И кто с сей жизнию без горя расставался?

Кто прах свой по себе забвенью предавал?

Кто в час последний свой сим миром не пленялся

И взора томного назад не обращал?

Ах! нежная душа, природу покидая,

Надеется друзьям оставить пламень свой;

И взоры тусклые, навеки угасая,

Еще стремятся к ним с последнею слезой;

Их сердце милый глас в могиле нашей слышит;

Наш камень гробовой для них одушевлен;

Для них наш мертвый прах в холодной урне дышит,

Еще огнем любви для них воспламенен.

А ты, почивших друг, певец уединенный,

И твой ударит час, последний, роковой;

И к гробу твоему, мечтой сопровожденный,

Чувствительный придет услышать жребий твой.

Быть может, селянин с почтенной сединою

Так будет о тебе пришельцу говорить:

«Он часто по утрам встречался здесь со мною,

Когда спешил на холм зарю предупредить.

Там в полдень он сидел под дремлющею ивой,

Поднявшей из земли косматый корень свой;

Там часто, в горести беспечной, молчаливой,

Лежал, задумавшись, над светлою рекой;

Нередко ввечеру, скитаясь меж кустами, —

Когда мы с поля шли и в роще соловей

Свистал вечерню песнь, – он томными очами

Уныло следовал за тихою зарей.

Прискорбный, сумрачный, с главою наклоненной,

Он часто уходил в дубраву слезы лить,

Как странник, родины, друзей, всего лишенный,

Которому ничем души не усладить.

Взошла заря – но он с зарею не являлся,

Ни к иве, ни на холм, ни в лес не приходил;

Опять заря взошла – нигде он не встречался;

Мой взор его искал – искал – не находил.

Наутро пение мы слышим гробовое…

Несчастного несут в могилу положить.

Приблизься, прочитай надгробие простое,

Чтоб память доброго слезой благословить».

Здесь пепел юноши безвременно сокрыли,

Что слава, счастие, не знал он в мире сем.

Но музы от него лица не отвратили,

И меланхолии печать была на нем.

Он кроток сердцем был, чувствителен душою —

Чувствительным Творец награду положил.

Дарил несчастных он – чем только мог – слезою;

В награду от Творца он друга получил.

Прохожий, помолись над этою могилой;

Он в ней нашел приют от всех земных тревог;

Здесь всё оставил он, что в нем греховно было,

С надеждою, что жив его Спаситель-Бог.

Скатившись с горной высоты,

Лежал на прахе дуб, перунами разбитый;

А с ним и гибкий плющ, кругом его обвитый.

О Дружба, это ты!

Ручей, виющийся по светлому песку,

Как тихая твоя гармония приятна!

С каким сверканием катишься ты в реку!

Приди, о муза благодатна,

В венке из юных роз, с цевницею златой;

Склонись задумчиво на пенистые воды

И, звуки оживив, туманный вечер пой

На лоне дремлющей природы.

Как солнца за горой пленителен закат, —

Когда поля в тени, а рощи отдаленны

И в зеркале воды колеблющийся град

Багряным блеском озаренны;

Когда с холмов златых стада бегут к реке

И рева гул гремит звучнее над водами;

И, сети склав, рыбак на легком челноке

Плывет у брега меж кустами;

Когда пловцы шумят, скликаясь по стругам,

И веслами струи согласно рассекают;

И, плуги обратив, по глыбистым браздам

С полей оратаи съезжают…

Уж вечер… облаков померкнули края[10],

Последний луч зари на башнях умирает;

Последняя в реке блестящая струя

С потухшим небом угасает.

Всё тихо: рощи спят; в окрестности покой;

Простершись на траве под ивой наклоненной,

Внимаю, как журчит, сливаяся с рекой,

Поток, кустами осененный.

Как слит с прохладою растений фимиам!

Как сладко в тишине у брега струй плесканье!

Как тихо веянье зефира по водам

И гибкой ивы трепетанье!

Чуть слышно над ручьем колышется тростник;

Глас петела вдали уснувши будит сёлы;

В траве коростеля я слышу дикий крик,

В лесу стенанье филомелы…

Но что?… Какой вдали мелькнул волшебный луч?

Восточных облаков хребты воспламенились;

Осыпан искрами во тьме журчащий ключ;

В реке дубравы отразились.

Луны ущербный лик встает из-за холмов…

О тихое небес задумчивых светило,

Как зыблется твой блеск на сумраке лесов!

Как бледно брег ты озлатило!

Сижу задумавшись; в душе моей мечты;

К протекшим временам лечу воспоминаньем…

О дней моих весна, как быстро скрылась ты

С твоим блаженством и страданьем!

Где вы, мои друзья, вы, спутники мои?

Ужели никогда не зреть соединенья?

Ужель иссякнули всех радостей струи?

О вы, погибши наслажденья!

О братья! о друзья! где наш священный круг?

Где песни пламенны и музам и свободе?

Где Вакховы пиры при шуме зимних вьюг?

Где клятвы, данные природе,

Хранить с огнем души нетленность братских уз?

И где же вы, друзья?… Иль всяк своей тропою,

Лишенный спутников, влача сомнений груз,

Разочарованный душою,

Тащиться осужден до бездны гробовой?…

Один – минутный цвет – почил, и непробудно[11],

И гроб безвременный любовь кропит слезой.

Другой… о Небо правосудно!..[12]

А мы… ужель дерзнем друг другу чужды быть?

Ужель красавиц взор, иль почестей исканье,

Иль суетная честь приятным в свете слыть

Загладят в сердце вспоминанье

О радостях души, о счастье юных дней,

И дружбе, и любви, и музам посвященных?

Нет, нет! пусть всяк идет вослед судьбе своей,

Но в сердце любит незабвенных…

Мне рок судил: брести неведомой стезей,

Быть другом мирных сел, любить красы природы,

Дышать под сумраком дубравной тишиной

И, взор склонив на пенны воды,

Творца, друзей, любовь и счастье воспевать.

О песни, чистый плод невинности сердечной!

Блажен, кому дано цевницей оживлять

Часы сей жизни скоротечной!

Кто, в тихий утра час, когда туманный дым

Ложится по полям и хо́лмы облачает

И солнце, восходя, по рощам голубым

Спокойно блеск свой разливает,

Спешит, восторженный, оставя сельский кров,

В дубраве упредить пернатых пробужденье

И, лиру соглася с свирелью пастухов,

Поет светила возрожденье!

Так, петь есть мой удел… но долго ль?… Как узнать?…

Ах! скоро, может быть, с Минваною унылой

Придет сюда Альпин в час вечера мечтать

Над тихой юноши могилой!

Мой друг, хранитель-ангел мой,

О ты, с которой нет сравненья,

Люблю тебя, дышу тобой;

Но где для страсти выраженья?

Во всех природы красотах

Твой образ милый я встречаю;

Прелестных вижу – в их чертах

Одну тебя воображаю.

Беру перо – им начертать

Могу лишь имя незабвенной;

Одну тебя лишь прославлять

Могу на лире восхищенной:

С тобой, один, вблизи, вдали.

Тебя любить – одна мне радость;

Ты мне все блага на земли;

Ты сердцу жизнь, ты жизни сладость.

В пустыне, в шуме городском

Одной тебе внимать мечтаю;

Твой образ, забываясь сном,

С последней мыслию сливаю;

Приятный звук твоих речей

Со мной во сне не расстается;

Проснусь – и ты в душе моей

Скорей, чем день очам коснется.

Ах! мне ль разлуку знать с тобой?

Ты всюду спутник мой незримый;

Молчишь – мне взор понятен твой,

Для всех других неизъяснимый;

Я в сердце твой приемлю глас;

Я пью любовь в твоем дыханье…

Восторги, кто постигнет вас,

Тебя, души очарованье?

Тобой и для одной тебя

Живу и жизнью наслаждаюсь;

Тобою чувствую себя;

В тебе природе удивляюсь.

И с чем мне жребий мой сравнить?

Чего желать в толь сладкой доле?

Любовь мне жизнь – ах! я любить

Еще стократ желал бы боле.

Дней моих еще весною

Отчий дом покинул я;

Всё забыто было мною —

И семейство и друзья.

В ризе странника убогой,

С детской в сердце простотой,

Я пошел путем-дорогой —

Вера был вожатый мой.

И в надежде, в уверенье

Путь казался недалек,

«Странник, – слышалось, – терпенье!

Прямо, прямо на восток.

Ты увидишь храм чудесный;

Ты в святилище войдешь;

Там в нетленности небесной

Всё земное обретешь».

Утро вечером сменялось;

Вечер утру уступал;

Неизвестное скрывалось;

Я искал – не обретал.

Там встречались мне пучины;

Здесь высоких гор хребты;

Я взбирался на стремнины;

Чрез потоки стлал мосты.

Вдруг река передо мною —

Вод склоненье на восток;

Вижу зыблемый струею

Подле берега челнок.

Я в надежде, я в смятенье;

Предаю себя волнам;

Счастье вижу в отдаленье;

Всё, что мило, – мнится – там!

Ах! в безвестном океане

Очутился мой челнок;

Даль по-прежнему в тумане;

Брег невидим и далек.

И вовеки надо мною

Не сольется, как поднесь,

Небо светлое с землею…

Там не будет вечно здесь.

Сей друг, кого и ветр в полях не обгонял,

Он спит – на зыбкий одр песков пустынных пал.

О путник, со мною страданья дели:

Царь быстрого бега простерт на земли;

И воздухом брани уже он не дышит;

И грозного ржанья пустыня не слышит;

В стремленье погибель его нагнала;

Вонзенная в шею, дрожала стрела;

И кровь благородна струею бежала;

И влагу потока струя обагряла.

Сей друг, кого и ветр в полях не обгонял,

Он спит – на зыбкий одр песков пустынных пал.

Убийцу сразила моя булава:

На прах отделенна скатилась глава;

Железо вкусило напиток кровавый,

И труп истлевает в пустыне без славы…

Но спит он, со мною летавший на брань;

Трикраты воззвал я: сопутник мой, встань!

Воззвал… безответен… угаснула сила…

И бранные кости одела могила.

Сей друг, кого и ветр в полях не обгонял,

Он спит – на зыбкий одр песков пустынных пал.

С того ненавистного, страшного дня

И солнце не светит с небес для меня;

Забыл о победе, и в мышцах нет силы;

Брожу одинокий, задумчив, унылый;

Иемена доселе драгие края

Уже не отчизна – могила моя;

И мною дорога верблюда забвенна,

И дерево амвры, и куща священна.

Сей друг, кого и ветр в полях не обгонял,

Он спит – на зыбкий одр песков пустынных пал.

В час зноя и жажды скакал он со мной

Ко древу прохлады, к струе ключевой;

И мавра топтали могучи копыта;

И грудь от противных была мне защита;

Мой верный соратник в бою и трудах,

Он, бодрый, при первых денницы лучах,

Стрелою, покорен велению длани,

Летал на свиданья любови и брани.

О друг! кого и ветр в полях не обгонял,

Ты спишь – на зыбкий одр песков пустынных пал.

Ты видел и Зару – блаженны часы! —

Сокровище сердца и чудо красы;

Уста вероломны тебя величали,

И нежные длани хребет твой ласкали;

Ах! Зара, как серна, стыдлива была;

Как юная пальма долины, цвела;

Но Зара пришельца пленилась красою

И скрылась… ты, спутник, остался со мною.

Сей друг, кого и ветр в полях не обгонял,

Он спит – на зыбкий одр песков пустынных пал.

О спутник! тоскует твой друг над тобой;

Но скоро, покрыты могилой одной,

Мы вкупе воздремлем в жилище отрады;

Над нами повеет дыханье прохлады;

И скоро, при гласе великого дня,

Из пыльного гроба исторгнув меня,

Величествен, гордый, с бессмертной красою,

Ты пламенной солнца помчишься стезею.

Имя где для тебя?

Не сильно смертных искусство

Выразить прелесть твою!

Лиры нет для тебя!

Что песни? Отзыв неверный

Поздней молвы об тебе!

Если бы сердце могло быть

Им слышно, каждое чувство

Было бы гимном тебе!

Прелесть жизни твоей,

Сей образ чистый, священный,

В сердце, как тайну, ношу.

Я могу лишь любить,

Сказать же, как ты любима,

Может лишь вечность одна!

Озарися, дол туманный;

Расступися, мрак густой;

Где найду исход желанный?

Где воскресну я душой?

Испещренные цветами,

Красны холмы вижу там…

Ах! зачем я не с крылами?

Полетел бы я к холмам.

Там поют согласны лиры;

Там обитель тишины;

Мчат ко мне оттоль зефиры

Благовония весны;

Там блестят плоды златые

На сенистых деревах;

Там не слышны вихри злые

На пригорках, на лугах.

О предел очарованья!

Как прелестна там весна!

Как от юных роз дыханья

Там душа оживлена!

Полечу туда… напрасно!

Нет путей к сим берегам;

Предо мной поток ужасный

Грозно мчится по скалам.

Лодку вижу… где ж вожатый?

Едем!.. будь, что суждено…

Паруса ее крылаты,

И весло оживлено.

Верь тому, что сердце скажет;

Нет залогов от небес;

Нам лишь чудо путь укажет

В сей волшебный край чудес.

В тени дерев, над чистыми водами

Дерновый холм вы видите ль, друзья?

Чуть слышно там плескает в брег струя;

Чуть ветерок там дышит меж листами;

На ветвях лира и венец…

Увы! друзья, сей холм – могила;

Здесь прах певца земля сокрыла;

Бедный певец!

Он сердцем прост, он нежен был душою —

Но в мире он минутный странник был;

Едва расцвел – и жизнь уж разлюбил

И ждал конца с волненьем и тоскою;

И рано встретил он конец,

Заснул желанным сном могилы…

Твой век был миг, но миг унылый,

Бедный певец!

Он дружбу пел, дав другу нежну руку[19], —

Но верный друг во цвете лет угас;

Он пел любовь[20] – но был печален глас;

Увы! он знал любви одну лишь муку;

Теперь всему, всему конец;

Твоя душа покой вкусила;

Ты спишь; тиха твоя могила,

Бедный певец!

Здесь, у ручья, вечернею порою

Прощальну песнь он заунывно пел:

«О красный мир, где я вотще расцвел;

Прости навек; с обманутой душою

Я счастья ждал – мечтам конец;

Погибло всё, умолкни, лира;

Скорей, скорей в обитель мира,

Бедный певец!

Что жизнь, когда в ней нет очарованья?

Блаженство знать, к нему лететь душой,

Но пропасть зреть меж ним и меж собой;

Желать всяк час и трепетать желанья…

О пристань горестных сердец,

Могила, верный путь к покою,

Когда же будет взят тобою

Бедный певец?»

И нет певца… его не слышно лиры…

Его следы исчезли в сих местах;

И скорбно всё в долине, на холмах;

И всё молчит… лишь тихие зефиры,

Колебля вянущий венец,

Порою веют над могилой,

И лира вторит им уныло:

Бедный певец!

Певец

На поле бранном тишина;

Огни между шатрами;

Друзья, здесь светит нам луна,

Здесь кров небес над нами.

Наполним кубок круговой!

Дружнее! руку в руку!

Запьем вином кровавый бой

И с падшими разлуку.

Кто любит видеть в чашах дно,

Тот бодро ищет боя…

О всемогущее вино,

Веселие героя!

Воины

Кто любит видеть в чашах дно,

Тот бодро ищет боя…

О всемогущее вино,

Веселие героя!

Певец

Сей кубок чадам древних лет!

Вам слава, наши деды!

Друзья, уже могущих нет;

Уж нет вождей победы;

Их домы вихорь разметал;

Их гро́бы срыли плуги;

И пламень ржавчины сожрал

Их шлемы и кольчуги;

Но дух отцов воскрес в сынах;

Их поприще пред нами…

Мы там найдем их славный прах

С их славными делами.

Смотрите, в грозной красоте,

Воздушными полками,

Их тени мчатся в высоте

Над нашими шатрами…

О Святослав, бич древних лет[22],

Се твой полет орлиный.

«Погибнем! мертвым срама нет!»[23] —

Гремит перед дружиной.

И ты, неверных страх, Донской,

С четой двух соименных[24],

Летишь погибельной грозой

На рать иноплеменных.

И ты, наш Петр, в толпе вождей.

Внимайте клич: Полтава![25]

Орды пришельца – снедь мечей,

И мир взывает: слава!

Давно ль, о хищник, пожирал

Ты взором наши грады?

Беги! твой конь и всадник пал;

Твой след – костей громады;

Беги! и стыд и страх сокрой

В лесу с твоим сарматом[26];

Отчизны враг сопутник твой;

Злодей владыке братом.

Но кто сей рьяный великан,

Сей витязь полуночи?

Друзья, на спящий вражий стан

Вперил он страшны очи;

Его завидя в облаках,

Шумящим, смутным роем

На снежных Альпов высотах

Взлетели тени с воем;

Бледнеет галл, дрожит сармат

В шатрах от гневных взоров…

О горе! горе, супостат!

То грозный наш Суворов[27].

Хвала вам, чада прежних лет,

Хвала вам, чада славы!

Дружиной смелой вам вослед

Бежим на пир кровавый;

Да мчится ваш победный строй

Пред нашими орлами;

Да сеет, нам предтеча в бой,

Погибель над врагами;

Наполним кубок! меч во длань!

Внимай нам, вечный мститель!

За гибель – гибель, брань – за брань,

И казнь тебе, губитель!

Воины

Наполним кубок! меч во длань!

Внимай нам, вечный мститель!

За гибель – гибель, брань – за брань,

И казнь тебе, губитель!

Певец

Отчизне кубок сей, друзья![28]

Страна, где мы впервые

Вкусили сладость бытия,

Поля, холмы родные,

Родного неба милый свет,

Знакомые потоки,

Златые игры первых лет

И первых лет уроки,

Что вашу прелесть заменит?

О родина святая,

Какое сердце не дрожит,

Тебя благословляя?

Там всё – там родших милый дом;

Там наши жены, чада;

О нас их слезы пред творцом;

Мы жизни их ограда;

Там девы – прелесть наших дней,

И сонм друзей бесценный,

И царский трон, и прах царей,

И предков прах священный.

За них, друзья, всю нашу кровь!

На вражьи грянем силы;

Да в чадах к родине любовь

Зажгут отцов могилы.

Воины

За них, за них всю нашу кровь!

На вражьи грянем силы;

Да в чадах к родине любовь

Зажгут отцов могилы.

Певец

Тебе сей кубок, русский царь!

Цвети твоя держава;

Священный трон твой нам алтарь;

Пред ним обет наш: слава.

Не изменим; мы от отцов

Прияли верность с кровью;

О царь, здесь сонм твоих сынов,

К тебе горим любовью;

Наш каждый ратник славянин;

Все долгу здесь послушны;

Бежит предатель сих дружин,

И чужд им малодушный.

Воины

Не изменим; мы от отцов

Прияли верность с кровью;

О царь, здесь сонм твоих сынов,

К тебе горим любовью.

Певец

Сей кубок ратным и вождям!

В шатрах, на поле чести,

И жизнь и смерть – всё пополам;

Там дружество без лести,

Решимость, правда, простота,

И нравов непритворство,

И смелость – бранных красота,

И твердость, и покорство.

Друзья, мы чужды низких уз;

К венцам стезею правой!

Опасность – твердый наш союз;

Одной пылаем славой.

Тот наш, кто первый в бой летит

На гибель супостата,

Кто слабость падшего щадит

И грозно мстит за брата;

Он взором жизнь дает полкам;

Он махом мощной длани

Их мчит во сретенье врагам,

В средину шумной брани;

Ему веселье битвы глас,

Спокоен под громами:

Он свой последний видит час

Бесстрашными очами.

Хвала тебе, наш бодрый вождь[29],

Герой под сединами!

Как юный ратник, вихрь, и дождь,

И труд он делит с нами.

О, сколь с израненным челом[30]

Пред строем он прекрасен!

И сколь он хладен пред врагом

И сколь врагу ужасен!

О диво! се орел пронзил

Над ним небес равнины…[31]

Могущий вождь главу склонил;

Ура! кричат дружины.

Лети ко прадедам, орел,

Пророком славной мести!

Мы тверды: вождь наш перешел

Путь гибели и чести;

С ним опыт, сын труда и лет;

Он бодр и с сединою;

Ему знаком победы след…

Доверенность к герою!

Нет, други, нет! не предана

Москва на расхищенье;

Там стены!.. в россах вся она;

Мы здесь – и Бог наш мщенье.

Хвала сподвижникам-вождям!

Ермолов, витязь юный[32],

Ты ратным брат, ты жизнь полкам

И страх твои перуны.

Раевский, слава наших дней[33],

Хвала! перед рядами

Он первый грудь против мечей

С отважными сынами[34].

Наш Милорадович, хвала![35]

Где он промчался с бранью,

Там, мнится, смерть сама прошла

С губительною дланью.

Наш Витгенштеин[36], вождь-герой,

Петрополя спаситель,

Хвала!.. Он щит стране родной,

Он хищных истребитель.

О, сколь величественный вид,

Когда перед рядами,

Один, склонясь на твердый щит,

Он грозными очами

Блюдет противников полки,

Им гибель устрояет

И вдруг… движением руки

Их сонмы рассыпает.

Хвала тебе, славян любовь,

Наш Коновницын смелый!..[37]

Ничто ему толпы врагов,

Ничто мечи и стрелы;

Пред ним, за ним перун гремит,

И пышет пламень боя…

Он весел, он на гибель зрит

С спокойствием героя;

Себя забыл… одним врагам

Готовит истребленье;

Пример и ратным и вождям

И смелым удивленье.

Хвала, наш Вихорь-атаман,

Вождь невредимых, Платов![38]

Твой очарованный аркан

Гроза для супостатов.

Орлом шумишь по облакам,

По полю волком рыщешь[39],

Летаешь страхом в тыл врагам,

Бедой им в уши свищешь;

Они лишь к лесу – ожил лес,

Деревья сыплют стрелы;

Они лишь к мосту – мост исчез;

Лишь к селам – пышут селы.

Хвала, наш Нестор – Бенингсон![40]

И вождь и муж совета,

Блюдет врагов не дремля он,

Как змей орел с полета.

Хвала, наш Остерман[41]-герой,

В час битвы ратник смелый!

И Тормасов, летящий в бой,

Как юноша веселый!

И Багговут, среди громов,

Средь копий безмятежный!

И Дохтуров, гроза врагов,

К победе вождь надежный!

Наш твердый Воронцов, хвала![42]

О други, сколь смутилась

Вся рать славян, когда стрела

В бесстрашного вонзилась;

Когда полмертв, окровавлен,

С потухшими очами,

Он на щите был изнесен

За ратный строй друзьями.

Смотрите… язвой роковой

К постеле пригвожденный,

Он страждет, братскою толпой

Увечных окруженный.

Ему возглавье – бранный щит;

Незыблемый в мученье,

Он с ясным взором говорит:

«Друзья, бедам презренье!»

И в их сердцах героя речь

Веселье пробуждает,

И, оживясь, до полы меч

Рука их обнажает.

Спеши ж, о витязь наш! воспрянь;

Уж ангел истребленья

Горе́ подъял ужасну длань,

И близок час отмщенья.

Хвала, Щербатов, вождь младой![43]

Среди грозы военной,

Друзья, он сетует душой

О трате незабвенной.

О витязь, ободрись… она

Твой спутник невидимый,

И ею свыше знамена

Дружин твоих хранимы.

Любви и скорби оживить

Твои для мщенья силы:

Рази дерзнувших возмутить

Покой ее могилы.

Хвала, наш Пален, чести сын![44]

Как бурею носимый,

Везде впреди своих дружин

Разит, неотразимый.

Наш смелый Строганов, хвала![45]

Он жаждет чистой славы;

Она из мира увлекла

Его на путь кровавый…

О храбрых сонм, хвала и честь!

Свершайте истребленье,

Отчизна к вам взывает: месть!

Вселенная: спасенье!

Хвала бестрепетных вождям![46]

На конях окрыленных

По долам скачут, по горам

Вослед врагов смятенных;

Днем мчатся строй на строй; в ночи

Страшат, как привиденья;

Блистают смертью их мечи;

От стрел их нет спасенья;

По всем рассыпаны путям,

Невидимы и зримы;

Сломили здесь, сражают там

И всюду невредимы.

Наш Фигнер старцем в стан врагов[47]

Идет во мраке ночи;

Как тень прокрался вкруг шатров,

Всё зрели быстры очи…

И стан еще в глубоком сне,

День светлый не проглянул —

А он уж, витязь, на коне,

Уже с дружиной грянул.

Сеславин – где ни пролетит[48]

С крылатыми полками:

Там брошен в прах и меч, и щит

И устлан путь врагами.

Давыдов, пламенный боец[49],

Он вихрем в бой кровавый;

Он в мире сча́стливый певец

Вина, любви и славы.

Кудашев скоком через ров[50]

И лётом на стремнину;

Бросает взглядом Чернышов[51]

На меч и гром дружину;

Орлов отважностью орел[52];

И мчит грозу ударов

Сквозь дым и огнь, по грудам тел,

В среду врагов Кайсаров[53].

Воины

Вожди славян, хвала и честь!

Свершайте истребленье,

Отчизна к вам взывает: месть!

Вселенная: спасенье!

Певец

Друзья, кипящий кубок сей

Вождям, сраженным в бое.

Уже не при́дут в сонм друзей,

Не станут в ратном строе,

Уж для врага их грозный лик

Не будет вестник мщенья,

И не помчит их мощный клик

Дружину в пыл сраженья;

Их празден меч, безмолвен щит,

Их ратники унылы;

И сир могучих конь стоит

Близ тихой их могилы.

Где Кульнев[54] наш, рушитель сил,

Свирепый пламень брани?

Он пал – главу на щит склонил

И стиснул меч во длани.

Где жизнь судьба ему дала,

Там брань его сразила[55];

Где колыбель его была,

Там днесь его могила.

И тих его последний час:

С молитвою священной

О милой матери угас

Герой наш незабвенный.

А ты, Кутайсов, вождь младой…[56]

Где прелести? где младость?

Увы! он видом и душой

Прекрасен был, как радость;

В броне ли, грозный, выступал —

Бросали смерть перуны;

Во струны ль арфы ударял —

Одушевлялись струны…

О горе! верный конь бежит

Окровавлен из боя;

На нем его разбитый щит…

И нет на нем героя.

И где же твой, о витязь, прах?

Какою взят могилой?…

Пойдет прекрасная в слезах

Искать, где пепел милый…

Там чище ранняя роса,

Там зелень ароматней,

И сладостней цветов краса,

И светлый день приятней,

И тихий дух твой прилетит

Из та́инственной сени;

И трепет сердца возвестит

Ей близость дружней тени.

И ты… и ты, Багратион?[57]

Вотще друзей молитвы,

Вотще их плач… во гробе он,

Добыча лютой битвы.

Еще дружин надежда в нем[58];

Всё мнит: с одра восстанет;

И робко шепчет враг с врагом:

«Увы нам! скоро грянет».

А он… навеки взор смежил,

Решитель бранных споров,

Он в область храбрых воспарил,

К тебе, отец Суворов[59].

И честь вам, падшие друзья!

Ликуйте в горней сени;

Там ваша верная семья —

Вождей минувших тени.

Хвала вам будет оживлять

И поздних лет беседы.

«От них учитесь умирать!» —

Так скажут внукам деды;

При вашем имени вскипит

В вожде ретивом пламя;

Он на твердыню с ним взлетит

И водрузит там знамя.

Воины

При вашем имени вскипит

В вожде ретивом пламя;

Он на твердыню с ним взлетит

И водрузит там знамя.

Певец

Сей кубок мщенью! други, в строй!

И к небу грозны длани!

Сразить иль пасть! наш роковой

Обет пред богом брани.

Вотще, о враг, из тьмы племен

Ты зиждешь ополченья:

Они бегут твоих знамен

И жаждут низложенья.

Сокровищ нет у нас в домах;

Там стрелы и кольчуги;

Мы села – в пепел; грады – в прах;

В мечи – серпы и плуги.

Злодей! он лестью приманил

К Москве свои дружины;

Он низким миром нам грозил

С кремлевския вершины.

«Пойду по стогнам с торжеством!

Пойду… и всё восплещет!

И в прах падут с своим царем!..»

Пришел… и сам трепещет;

Подвигло мщение Москву:

Вспылала пред врагами

И грянулась на их главу

Губящими стенами.

Веди ж своих царей-рабов

С их стаей в область хлада;

Пробей тропу среди снегов

Во сретение глада…

Зима, союзник наш, гряди!

Им заперт путь возвратный;

Пустыни в пепле позади;

Пред ними сонмы ратны.

Отведай, хищник, что сильней:

Дух алчности иль мщенье?

Пришлец, мы в родине своей;

За правых провиденье!

Воины

Отведай, хищник, что сильней:

Дух алчности иль мщенье?

Пришлец, мы в родине своей;

За правых провиденье!

Певец

Святому братству сей фиал

От верных братий круга!

Блажен, кому Создатель дал

Усладу жизни, друга;

С ним счастье вдвое; в скорбный час

Он сердцу утешенье;

Он наша совесть; он для нас

Второе провиденье.

О! будь же, други, святость уз

Закон наш под шатрами;

Написан кровью наш союз:

И жить и пасть друзьями.

Воины

О! будь же, други, святость уз

Закон наш под шатрами;

Написан кровью наш союз:

И жить и пасть друзьями.

Певец

Любви сей полный кубок в дар!

Среди борьбы кровавой,

Друзья, святой питайте жар:

Любовь одно со славой.

Кому здесь жребий уделен

Знать тайну страсти милой,

Кто сердцем сердцу обручен:

Тот смело, с бодрой силой

На всё великое летит;

Нет страха; нет преграды;

Чего-чего не совершит

Для сладостной награды?

Ах! мысль о той, кто всё для нас,

Нам спутник неизменный;

Везде знакомый слышим глас,

Зрим образ незабвенный!

Она на бранных знаменах,

Она в пылу сраженья;

И в шуме стана и в мечтах

Веселых сновиденья.

Отведай, враг, исторгнуть щит,

Рукою данный милой;

Святой обет на нем горит:

Твоя и за могилой!

О сладость тайныя мечты!

Там, там за синей далью

Твой ангел, дева красоты,

Одна с своей печалью,

Грустит, о друге слезы льет;

Душа ее в молитве,

Боится вести, вести ждет:

«Увы! не пал ли в битве?»

И мыслит: «Скоро ль, дружний глас,

Твои мне слышать звуки?

Лети, лети, свиданья час,

Сменить тоску разлуки».

Друзья! блаженнейшая часть:

Любезных быть спасеньем.

Когда ж предел наш в битве пасть —

Погибнем с наслажденьем;

Святое имя призовем

В минуты смертной муки;

Кем мы дышали в мире сем,

С той нет и там разлуки:

Туда душа перенесет

Любовь и образ милой…

О други, смерть не всё возьмет;

Есть жизнь и за могилой.

Воины

В тот мир душа перенесет

Любовь и образ милой…

О други, смерть не всё возьмет;

Есть жизнь и за могилой.

Певец

Сей кубок чистым музам в дар!