Стихотворения и переводы

На тайном берегу, когда

белел прибой, как птица,

хотелось вдосталь нам напиться,

но солона вода.

Там на песке, как приговор,

мы написали имя.

Но ветер крыльями своими

мгновенно надпись стер.

С дыханьем, распиравшим грудь,

решительно и страстно,

мы шли по жизни. Все напрасно!

Мы изменили путь.

Губы, моей любви отгоревшей стража,

руки, путы лет, улетевших без счета,

в мире живом лица моего пропажа,

птицы… деревья… охота…

Тело чернеет в жару как гроздь винограда,

тело, корабль мой, куда ты отправиться хочешь?

После полудня, когда задохнулась прохлада,

я устаю в бесконечных поисках ночи.

(И жизнь с каждым днем все короче.)

“В Платрах не дают тебе спать соловьи.”

Ты, застенчивый соловей среди лиственных вздохов,

даришь певучую влагу лесов

телам и душам расставшихся и тех, кто уверен,

что уже не вернется.

Слепой голосок, осязаемый памятью,

словно шаги и касанья, я б не решился сказать поцелуи;

и беспомощный бунт разъяренной рабыни.

“В Платрах не дают тебе спать соловьи.”

Что это — Платры? Кто видел этот остров?

Я всю свою жизнь небывалые слышал названья:

новые города и безумства людей и богов;

моя судьба, бушевавшая

между смертельным оружьем Аякса

и каким-то другим Саламином, принесла меня

к этому берегу. Луна

выходила из моря, как Афродита.

Вот заслонила звезды Стрельца,

вот направляется к Скорпионову сердцу

и все изменяет.

Так где же правда?

Я тоже был на войне стрелком,

И в этом суть для тех, кто промахнулся.

О соловей, певец!

Такой же ночью на берегу Протея

тебе внимали спартанские рабыни,

вплетя в песню стоны

и среди них — кто б мог сказать! — Елена!

Та, за которой мы годы гонялись по Скамандру.

Она была там, на губах у пустыни. Я подошел

и она закричала: “Это неправда, неправда!

Я никогда не всходила на синий корабль,

я никогда не ступала на землю воинственной Трои!”

Глубокий лиф, и солнце в кудрях,

и эта осанка,

тени и блики повсюду,

на плечах, на коленях, на бедрах,

живая кожа, глаза

с тяжелыми веками.

Она была там, на родном побережье. А в Трое?

А в Трое лишь призрак.

Парис с тенью ложился в постель,

словно с живым существом,

и мы десять лет погибали из-за Елены.

Огромное горе постигло Элладу.

Столько раздроблено тел

челюстями земли и воды,

столько душ

размолото жерновами, словно пшеница!

Реки вздулись от жижи кровавой

ради льняных колыханий,

ради дрожания бабочки, ради лебяжьей пушинки,

ради пустой оболочки, ради Елены.

Может быть, даже мой брат?

Соловей, соловей, соловей…

Что есть Бог? Что не-Бог? И что посредине?

“В Платрах не дают тебе спать соловьи.”

Заплаканная птица,

сюда, на Кипр, лелеемый волнами

и воскрешающий в душе отчизну

приплыл я с этой сказкой,

если правда, что это сказка, и люди снова

не попадутся в старую эту ловушку; если правда,

что некий новый Тевкр спустя десятилетья,

или Аякс, или Приам, или Гекуба,

или какой-то неизвестный безымянный,

увидевший забитый трупами Скамандр,

вновь не услышит вестников, пришедших объявить,

что столько боли, столько жизней

пропало в бездне

из-за бесплотной тени, из-за Елены.

Здесь, в этих темных комнатах,

где длятся мои тягостные дни,

я шарю по стенам, чтобы найти окно.

Открытое окно

мне будет утешеньем.

Но окон нет. Или я не умею

их отыскать. Но может быть, и лучше,

что я не нахожу их.

И может быть, свет стал бы для меня

еще одним насилием. Кто знает,

какие новые событья он покажет.

Стоят перед нами будущие дни

чредою выжидающих свечей —

живых, горящих, золотистых.

Дни прошлые остались позади:

ряд горестных свечей погасших.

Те, что вблизи, еще чуть-чуть дымятся,

оплывшие, холодные, кривые.

Я не хочу смотреть, их вид меня печалит,

печалит мысль об их начальном свете.

Гляжу вперед на золотые свечи.

Нет, я не оглянусь, чтоб ужаснуться,

как быстро потемневший ряд длиннеет,

как быстро множатся погаснувшие свечи.

Смерть, меня корчуешь снова, —

Я как дерево стою.

Не набросишь ты покрова

на живую жизнь мою.

Не сведешь меня в могилу,

мне сраженье по плечу,

и пока еще есть силы,

я сдаваться не хочу.

Пусть немало почвой этой

Выпито кровавых рек,

но лишь вспыхнет искра света —

ждет спасенья человек.

Не хочу, чтобы другие

шли к вершине без меня,

чтоб боролись со стихией

без меня мои друзья.

Будем праздновать все вместе

первый солнечный восход,

и своих посланцев чести

к нам пришлет любой народ.

Враг людей ненасытимый,

прочь с пути, грядет Весна!

Все мы — словно ствол единый,

Вся Земля — одна Страна!

Ошибка первая: ты — раб с начала жизни.

Вторая: рабский век владел твоей судьбой.

Ошибка третья: ты старался быть собой.

Четвертая: врагу не продавал Отчизны.

Когда б ты жил как все, — пусть даже нищим рваным, —

ты не был бы убит, не стал бы безымянным.

Ты не таскал бы на себе проклятья гири,

а мог бы стать подобным первому визирю!

Не оскорбляли бы тебя дельцы наживы,

кладя на гроб венок роскошный и фальшивый.

Но, сам палач, сам черный среди черных,

в наградах высших ты купался б — и позорных!