Стихотворения (ПСС-1)

Лицо бесцветное и взоры ледяные!..

ПОДРАЖАНИЕ БАЙРОНУ

Не смейся, друг, над жертвою страстей,

Венец терновый я сужден влачить;

Не быть ей вечно у груди моей,

И что ж, я не могу другой любить.

Как цепь гремит за узником, за мной

Так мысль о будущем, и нет иной.

Я вижу длинный ряд тяжелых лет,

А там людьми презренный гроб, он ждет,

И до него надежды нет, и нет

За ним того, что ожидает тот,

Кто жил одной любовью, погубил

Все в жизни для нее, а все любил.

И вынесть мог сей взор ледяный я

И мог тогда ей тем же отвечать.

Увижу на руках ее дитя

И стану я при ней его ласкать,

И в каждой ласке мать узнает вновь,

Что время не могло унесть любовь!..

К ДУРНОВУ

Довольно любил я, чтоб вечно грустить,

Для счастья же мало любил,

Но полно, что пользы мне душу открыть,

Зачем я не то, что я был?

В вечернее время, в час первого сна,

Как блещет туман средь долин.

На месте, где прежде бывала она,

Брожу беспокоен, один.

Тогда ты глаза и лицо примечай,

Движенья спеши понимать,

И если тебе удалось... то ступай!

Я больше не мог бы сказать.

Повесь ее в дому против окна,

Чтоб ветер осени играл над ней

И чтоб ему ответила она

Хоть отголоском песен прошлых дней;

Но не проснется звонкая струна

Под белоснежною рукой твоей,

Затем что тот, кто пел твою любовь,

Уж будет спать, чтоб не проснуться вновь.

На темной скале над шумящим Днепром

Растет деревцо молодое;

Деревцо мое ветер ни ночью, ни днем

Не может оставить в покое;

И, лист обрывая, ломает и гнет,

Но с берега в волны никак не сорвет.

Таков несчастливец, гонимый судьбой;

Хоть взяты желанья могилой,

Он должен влачить одинок под луной

Обломки сей жизни остылой;

Он должен надежды свои пережить

И с любовию в сердце бояться любить!

АРФА

ПЕСНЯ

Когда зеленый дерн мой скроет прах,

Когда, простясь с недолгим бытием,

Я буду только звук в твоих устах,

Лишь тень в воображении твоем;

Когда друзья младые на пирах

Меня не станут поминать вином.

Тогда возьми простую арфу ты,

Она была мой друг и друг мечты.

Не знаю, обманут ли был я,

Осмеян тобой или нет,

Но клянуся, что сам любил я

И остался от этого след.

Заклинаю тебя всем небесным

И всем, что не сбудется вновь,

И счастием мне неизвестным,

О, прости мне мою любовь.

Ты не веришь словам без искусства,

Но со временем эти листы

Тебе объяснят мои чувства

И то, что отвергнула ты.

И ты вздохнешь, может статься,

С слезою на ясных очах

О том, кто не будет нуждаться

Пи в печали чужой, ни в слезах.

И мир не увидит холодный

Ми желанье, ни грусть, ни мечты

Души молодой и свободной,

С тех пор как не видишь их ты.

Но если бы я возвратился

Ко дням позабытых тревог,

Вновь так же страдать я б решился

И любить бы иначе не мог.

ПИР АСМОДЕЯ

(Сатира)

У беса праздник. Скачет представляться

Чертей и душ усопших мелкий сброд,

Кухмейстеры за кушаньем трудятся,

Прозябнувши, придворный в зале ждет.

И вот за стол все по чинам садятся,

И вот лакей картофель подает,

Затем что самодержец Мефистофель

Был родом немец и любил картофель.

По правую сидел приезжий

По левую начальник докторов,

Великий Фауст, муж отличных правил

(Распространять сужденья дураков

Он средство нам превечное доставил)

Сидят. Вдруг настежь дверь и звук шагов;

Три демона, войдя с большим поклоном,

Кладут свои подарки перед троном.

1-й демон (говорит)

Вот сердце женщины: она искала

От неба даже скрыть свои дела

И многим это сердце обещала

И никому его не отдала.

Она себе беды лишь не желала,

Лишь злобе до конца верна была.

Не откажись от скромного даянья,

Хоть эта вещь не стоила названья.

"C'est trop commun! ' - воскликнул бес

державный

С презрительной улыбкою своей.

Подарок твой подарок был бы славный,

Но новизна царица наших дней;

И мало ли случалося недавно,

И как не быть приятных мне вестей;

Я думаю, слыхали даже стены

Про эти бесконечные измены".

2-й демон

На стол твой я принес вино свободы;

Никто не мог им жажды утолить,

Его земные опились народы

И начали в куски короны бить;

Но как помочь? кто против общей моды?

И нам ли разрушенье усыпить?

Прими ж напиток сей, земли властитель,

Единственный мой царь и повелитель.

Тут все цари невольно взбеленились,

С тарелками вскочили с мест своих,

Бояся, чтобы черти не напились,

Чтоб и отсюда не прогнали их.

Придворные в молчании косились,

1 Это слишком банально! (франц.)

Смекнув, что лучше прочь в подобный миг;

Но главный бес с геройскою ухваткой

На землю выплеснул напиток сладкой.

3-й демон

В Москву болезнь холеру притащили,

Врачи вступились за нее тотчас,

Они морили, и они лечили

И больше уморили во сто раз.

Один из них, которому служили

Мы некогда, вовремя вспомнил нас,

И он кого-то хлору пить заставил

И к прадедам здорового отправил.

Сказал и подает стакан фатальный

Властителю поспешною рукой.

"Так вот сосуд любезный и печальный,

Драгой залог науки докторской.

Благодарю. Хотя с полночи дальней,

Но мне милее всех подарок твой".

Так молвил Асмодей и все смеялся,

Покуда пир вечерний продолжался.

СОН

Я видел сон: прохладный гаснул день,

От дома длинная ложилась тень,

Луна, взойдя на небе голубом,

Играла в стеклах радужным огнем;

Все было тихо, как луна и ночь,

И ветр не мог дремоты превозмочь.

И на большом крыльце, меж двух колонн,

Я видел деву; как последний сон

Души, на небо призванной, она

Сидела тут пленительна, грустна;

Хоть, может быть, притворная печаль

Блестела в этом взоре, но едва ль.

Ее рука так трепетна была,

И грудь ее младая так тепла;

У ног ее (ребенок, может быть)

Сидел... ах! рано начал он любить,

Во цвете лет, с привязчивой душой,

Зачем ты здесь, страдалец молодой?

И он сидел и с страхом руку жал,

И глаз ее движенья провожал.

И не прочел он в них судьбы завет,

Мучение, заботы многих лет,

Болезнь души, потоки горьких слез,

Все, что оставил, все, что перенес;

И дорожил он взглядом тех очей,

Причиною погибели своей...

НА КАРТИНУ РЕМБРАНДТА

Ты понимал, о мрачный гений,

Тот грустный безотчетный сон,

Порыв страстей и вдохновений,

Все то, чем удивил Байрон.

Я вижу лик полуоткрытый

Означен резкою чертой;

То не беглец ли знаменитый

В одежде инока святой?

Быть может, тайным преступленьем

Высокий ум его убит;

Все темно вкруг: тоской, сомненьем

Надменный взгляд его горит.

Быть может, ты писал с природы,

И этот лик не идеал!

Или в страдальческие годы

Ты сам себя изображал?

Но никогда великой тайны

Холодный не проникнет взор,

И этот труд необычайный

Бездушным будет злой укор.

О, полно извинять разврат!

Ужель злодеям щит порфира?

Пусть их глупцы боготворят,

Пусть им звучит другая лира;

Но ты остановись, певец,

Златой венец не твой венец.

Изгнаньем из страны родной

Хвались повсюду как свободой;

Высокой мыслью и душой

Ты рано одарен природой;

Ты видел зло и перед злом

Ты гордым не поник челом.

Ты пел о вольности, когда

Тиран гремел, грозили казни:

Боясь лишь вечного суда

И чуждый на земле боязни,

Ты пел, и в этом есть краю

Один, кто понял песнь твою.

ПРОЩАНЬЕ

Прости, прости!

О сколько мук

Произвести

Сей может звук.

В далекий край

Уносишь ты

Мой ад, мой рай,

Мои мечты.

Твоя рука

От уст моих

Так далека,

О, лишь на миг,

Прошу, приди

И оживи

В моей груди

Огонь любви.

Я здесь больной,

Один, один,

С моей тоской,

Как властелин,

Разлуку я

Переживу ль

И ждать тебя

Назад могу ль?

Пусть я прижму

Уста к тебе И так умру

Назло судьбе.

Что за нужда?

Прощанья час

Пускай тогда

Застанет нас!

К ПРИЯТЕЛЮ

Мой друг, не плачь перед разлукой

И преждевременною мукой

Младое сердце не тревожь,

Ты сам же после осмеешь

Тоску любови легковерной,

Которая закралась в грудь.

Что раз потеряно, то, верно,

Вернется к нам когда-нибудь.

Но невиновен рок бывает,

Что чувство в нас неглубоко,

Что наше сердце изменяет

Надеждам прежним так легко,

Что, получив опять предметы,

Недавно взятые судьбой,

Не узнаем мы их приметы,

Не прельщены их красотой;

И даже прежнему пристрастью

Не верим слабою душой,

И даже то относим к счастью,

Что нам казалося бедой.

СМЕРТЬ

Оборвана цепь жизни молодой,

Окончен путь, бил час, пора домой,

Пора туда, где будущего нет,

Ни прошлого, ни вечности, ни лет;

Где нет ни ожиданий, ни страстей,

Ни горьких слез, ни славы, ни честей;

Где вспоминанье спит глубоким сном

И сердце в тесном доме гробовом

Не чувствует, что червь его грызет.

Пора. Устал я от земных забот.

Ужель бездушных удовольствий шум,

Ужели пытки бесполезных дум,

Ужель самолюбивая толпа,

Которая от мудрости глупа,

Ужели дев коварная любовь

Прельстят меня перед кончиной вновь?

Ужели захочу я жить опять,

Чтобы душой по-прежнему страдать

И столько же любить? Всесильный бог,

Ты знал: я долее терпеть не мог;

Пускай меня обхватит целый ад,

Пусть буду мучиться, я рад, я рад,

Хотя бы вдвое против прошлых дней,

Но только дальше, дальше от людей.

ВОЛНЫ И ЛЮДИ

Волны катятся одна за другою

С плеском и шумом глухим;

Люди проходят ничтожной толпою

Также один за другим.

Волнам их воля и холод дороже

Знойных полудня лучей;

Люди хотят иметь души... и что же?

Души в них води холодней!

ЗВУКИ

Что за звуки! неподвижен, внемлю

Сладким звукам я;

Забываю вечность, небо, землю,

Самого себя.

Всемогущий! что за звуки! жадно

Сердце ловит их,

Как в пустыне путник безотрадной

Каплю вод живых!

И в душе опять они рождают

Сны веселых лет

И в одежду жизни одевают

Все, чего уж нет.

Принимают образ эти звуки,

Образ милый мне;

Мнится, слышу тихий плач разлуки,

И душа в огне.

И опять безумно упиваюсь

Ядом прежних дней,

И опять я в мыслях полагаюсь

На слова людей.

11 ИЮЛЯ

Между лиловых облаков

Однажды вечера светило

За снежной цепию холмов,

Краснея, ярко заходило,

И возле девы молодой,

Последним блеском озаренной,

Стоял я бледный, чуть живой,

И с головы ее бесценной

Моих очей я не сводил.

Как долго это я мгновенье

В туманной памяти хранил.

Ужель все было сновиденье:

И ложе девы, и окно,

И трепет милых уст, и взгляды,

В которых мне запрещено

Судьбой искать себе отрады0

Нет, только счастье ослепить

Умеет мысли и желанья,

И сном никак не может быть

Все, в чем хоть искра есть страданья!

Я, голову подняв с лафета,

Товарищу сказал:

"Брат, слушай песню непогоды:

Она дика как песнь свободы".

Но, вспоминая прежни годы,

Товарищ не слыхал.

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

В ребячестве моем тоску любови знойной

Уж стал я понимать душою беспокойной;

На мягком ложе сна не раз во тьме ночной,

При свете трепетном лампады образной,

Воображением, предчувствием томимый,

Я предавал свой ум мечте непобедимой.

Я видел женский лик, он хладен был как лед,

И очи - этот взор в груди моей живет;

Как совесть душу он хранит от преступлений;

Он след единственный младенческих видений.

И деву чудную любил я, как любить

Не мог еще с тех пор, не стану, может быть.

Когда же улетал мой призрак драгоценный,

Я в одиночестве кидал свой взгляд смущенный

На стены желтые, и мнилось, тени с них

Сходили медленно до самых ног моих.

И мрачно, как они, воспоминанье было

О том, что лишь мечта и между тем так мило.

ПОЛЕ БОРОДИНА

1

Всю ночь у пушек пролежали Мы без палаток, без огней, Штыки вострили да шептали Молитву родины своей. Шумела буря до рассвета;

Пробили зорю барабаны,

Восток туманный побелел,

И от врагов удар нежданный

На батарею прилетел.

И вождь сказал перед полками:

"Ребята, не Москва ль за нами?

Умремте ж под Москвой,

Как наши братья умирали".

И мы погибнуть обещали,

И клятву верности сдержали

Мы в бородинский бой.

Что Чесма, Рымник и Полтава?

Я, вспомня, леденею весь,

Там души волновала слава,

Отчаяние было здесь.

Безмолвно мы ряды сомкнули,

Гром грянул, завизжали пули,

Перекрестился я.

Мой пал товарищ, кровь лилася,

Душа от мщения тряслася,

И пуля смерти понеслася

Из моего ружья.

Марш, марш! пошли вперед, и боле

Уж я не помню ничего.

Шесть раз мы уступали поле

Врагу и брали у него.

Носились знамена, как тени,

Я спорил о могильной сени,

В дыму огонь блестел,

На пушки конница летала,

Рука бойцов колоть устала,

И ядрам пролетать мешала

Гора кровавых тел.

Живые с мертвыми сравнялись,

И ночь холодная пришла,

И тех, которые остались,

Густою тьмою развела.

И батареи замолчали,

И барабаны застучали,

Противник отступил;

Но день достался нам дороже!

В душе сказав: помилуй боже!

На труп застывший, как на ложе,

Я голову склонил.

И крепко, крепко наши спали

Отчизны в роковую ночь.

Мои товарищи, вы пали!

Но этим не могли помочь.

Однако же в преданьях славы

Все громче Рымника, Полтавы

Гремит Бородино.

Скорей обманет глас пророчий,

Скорей небес погаснут очи,

Чем в памяти сынов полночи

Изгладится оно.

МОЙ ДОМ

Мой дом везде, где есть небесный свод,

Где только слышны звуки песен,

Все, в чем есть искра жизни, в нем живет,

Но для поэта он не тесен.

До самых звезд он кровлей досягает,

И от одной стены к другой

Далекий путь, который измеряет

Жилец не взором, но душой.

Есть чувство правды в сердце человека,

Святое вечности зерно:

Пространство без границ, теченье века

Объемлет в краткий миг оно.

И всемогущим мой прекрасный дом

Для чувства этого построен,

И осужден страдать я долго в нем,

И в нем лишь буду я спокоен.

СМЕРТЬ

Ласкаемый цветущими мечтами,

Я тихо спал, и вдруг я пробудился,

Но пробужденье тоже было сон;

И думая, что цепь обманчивых

Видений мной разрушена, я вдвое

Обманут был воображеньем, если

Одно воображение творит

Тот новый мир, который заставляет

Нас презирать бесчувственную землю.

Казалось мне, что смерть дыханьем хладным

Уж начинала кровь мою студить;

Не часто сердце билося, но крепко,

С болезненным каким-то содроганьем,

И тело, видя свой конец, старалось

Вновь удержать души нетерпеливой

Порывы, но товарищу былому

С досадою душа внимала, и укоры

Их расставанье сделали печальным.

Между двух жизней в страшном промежутке

Надежд и сожалений, ни об той,

Ни об другой не мыслил я, одно

Сомненье волновало грудь мою,

Последнее сомненье! Я не мог

Понять, как можно чувствовать блаженство

Иль горькие страдания далеко

От той земли, где в первый раз я понял,

Что я живу, что жизнь моя безбрежна,

Где жадно я искал самопознанья,

Где столько я любил и потерял,

Любил согласно с этим бренным телом,

Без коего любви не понимал я.

Так думал я и вдруг душой забылся,

И чрез мгновенье снова жил я,

Но не видал вокруг себя предметов

Земных и более не помнил я

Ни боли, ни тяжелых беспокойств

О будущей судьбе моей и смерти:

Все было мне так ясно и понятно,

И ни о чем себя не вопрошал я,

Как будто бы вернулся я туда,

Где долго жил, где все известно мне,

И лишь едва чувствительная тягость

В моем полете мне напоминала

Мое земное, краткое изгнанье.

Вдруг предо мной в пространстве бесконечном

С великим шумом развернулась книга

Под неизвестною рукой. И много

Написано в ней было. Но лишь мой

Ужасный жребий ясно для меня

Начертан был кровавыми словами:

Бесплотный дух, иди и возвратись

На землю. Вдруг пред мной исчезла книга,

И опустело небо голубое;

Ни ангел, ни печальный демон ада

Не рассекал крылом полей воздушных,

Лишь тусклые планеты, пробегая,

Едва кидали искру на пути.

Я вздрогнул, прочитав свой жребий.

Как? Мне лететь опять на эту землю,

Чтоб увидать ряды тех зол, которым

Причиной были детские ошибки?

Увижу я страдания людей,

И тайных мук ничтожные причины,

И к счастию людей увижу средства,

И невозможно будет научить их.

Но так и быть, лечу на землю. Первый

Предмет могила с пышным мавзолеем,

Под коим труп мой люди схоронили.

И захотелося мне в гроб проникнуть,

И я сошел в темницу, длинный гроб,

Где гнил мой труп, и там остался я.

Здесь кость была уже видна, здесь мясо

Кусками синее висело, жилы там

Я примечал с засохшею в них кровью.

С отчаяньем сидел я и взирал,

Как быстро насекомые роились

И жадно поедали пищу смерти.

Червяк то выползал из впадин глаз,

То вновь скрывался в безобразный череп.

И что же? каждое его движенье

Меня терзало судорожной болью.

Я должен был смотреть на гибель друга,

Так долго жившего с моей душою,

Последнего, единственного друга,

Делившего ее печаль и радость,

И я помочь желал, но тщетно, тщетно.

Уничтоженья быстрые следы

Текли по нем, и черви умножались,

И спорили за пищу остальную,

И смрадную, сырую кожу грызли.

Остались кости, и они исчезли,

И прах один лежал наместо тела.

Одной исполнен мрачною надеждой,

Я припадал на бренные остатки,

Стараясь их дыханием согреть

Иль оживить моей бессмертной жизнью;

О, сколько б отдал я тогда земных

Блаженств, чтоб хоть одну, одну минуту

Почувствовать в них теплоту.

Напрасно, Закону лишь послушные, они

Остались хладны, хладны как презренье.

Тогда изрек я дикие проклятья

На моего отца и мать, на всех людей.

С отчаяньем бессмертья долго, долго,

Жестокого свидетель разрушенья,

Я на творца роптал, страшась молиться,

И я хотел изречь хулы на небо,

Хотел сказать... Но замер голос мой, и я проснулся.

СТАНСЫ

Мне любить до могилы творцом суждено!

Но по воле того же творца

Все, что любит меня, то погибнуть должно

Иль, как я же, страдать до конца.

Моя воля надеждам противна моим,

Я люблю и страшусь быть взаимно любим.

На пустынной скале незабудка весной

Одна без подруг расцвела,

И ударила буря и дождь проливной,

И как прежде недвижна скала;

Но красивый цветок уж на ней не блестит,

Он ветром надломлен и градом убит,

Так точно и я под ударом судьбы,

Как утес, неподвижен стою,

Но не мысли никто перенесть сей борьбы,

Если руку пожмет он мою;

Я не чувств, но поступков своих властелин,

Я несчастлив пусть буду - несчастлив один.

СОЛНЦЕ ОСЕНИ

Люблю я солнце осени, когда,

Меж тучек и туманов пробираясь,

Оно кидает бледный, мертвый луч

На дерево, колеблемое ветром,

И на сырую степь. Люблю я солнце,

Есть что-то схожее в прощальном взгляде

Великого светила с тайной грустью

Обманутой любви; не холодней

Оно само собою, но природа

И все, что может чувствовать и видеть,

Не могут быть согреты им; так точно

И сердце: в нем все жив огонь, но люди

Его понять однажды не умели,

И он в глазах блеснуть не должен вновь,

И до ланит он вечно не коснется.

Зачем вторично сердцу подвергать

Себя насмешкам и словам сомненья?

ПОТОК

Источник страсти есть во мне

Великий и чудесный;

Песок серебряный на дне,

Поверхность лик небесный;

Но беспрестанно быстрый ток

Воротит и крутит песок,

И небо над водами

Одето облаками.

Родится с жизнью этот ключ

И с жизнью исчезает;

В ином он слаб, в другом могуч,

Но всех он увлекает;

И первый счастлив, но такой

Я праздный отдал бы покой

За несколько мгновений

Блаженства иль мучений.

К**

Не ты, но судьба виновата была,

Что скоро ты мне изменила,

Она тебе прелести женщин дала,

Но женское сердце вложила.

Как в море широком следы челнока,

Мгновенье его впечатленья, Любовь для него, как веселье, легка,

А горе не стоит мгновенья.

Но в час свой урочный узнает оно

Цепей неизбежное бремя.

Прости, нам расстаться теперь суждено,

Расстаться до этого время.

Тогда я опять появлюсь пред тобой,

И речь моя ум твой встревожит,

И пусть я услышу ответ роковой,

Тогда ничего не поможет.

Нет, нет! милый голос и пламенный взор

Тогда своей власти лишатся;

Вослед за тобой побежит мой укор,

И в душу он будет впиваться.

И мщенье, напомнив, что я перенес,

Уста мои к смеху принудит,

Хоть эта улыбка всех, всех твоих слез

Гораздо мучительней будет ночь

В чугун печальный сторож бьет,

Один я внемлю.

Глухо лают

Вдали собаки.

Мрачен свод

Небес, и тучи пробегают

Одна безмолвно за другой,

Сливаясь под ночною мглой.

Колеблет ветер влажный, душный

Верхи дерев, и с воем он

Стучит в оконницы.

Мне скучно,

Мне тяжко бденье, страшен сон;

Я не хочу, чтоб сновиденье

Являло мне ее черты;

Нет, я не раб моей мечты,

Я в силах перенесть мученье

Глубоких дум, сердечных ран,

Все, - только не ее обман.

Я не скажу "прости" надежде,

Молве не верю; если прежде

Она могла меня любить,

То ей ли можно изменить?

Но отчего же? Разве нету

Примеров, первый ли урок

Во мне теперь дается свету?

Как я забыт, как одинок.

"Шуми", шуми же, ветер ночи,

Играй свободно в небесах

И освежи мне грудь и очи.

В груди огонь, слеза в очах,

Давно без пищи этот пламень,

И слезы падают на камень.

К СЕБЕ

Как я хотел себя уверить,

Что не люблю ее, хотел

Неизмеримое измерить,

Любви безбрежной дать предел.

Мгновенное пренебрежешь

Ее могущества опять

Мне доказало, что влеченье

Души нельзя нам побеждать;

Что цепь моя несокрушима,

Что мой теперешний покой

Лишь глас залетный херувима

Над сонной демонов толпой.

Душа моя должна прожить в земной неволе

Недолго. Может быть, я не увижу боле

Твой взор, твой милый взор, столь нежный для других,

Звезду приветную соперников моих;

Желаю счастья им. Тебя винить безбожно

За то, что мне нельзя все, все, что им возможно;

Но если ты ко мне любовь хотела скрыть,

Казаться хладною и в тишине любить,

Но если ты при мне смеялась надо мною,

Тогда как внутренно полна была тоскою,

То мрачный мой тебе пускай покажет взгляд.

Кто более страдал, кто боле виноват!

ПЕСНЯ

Колокол стонет,

Девушка плачет,

И слезы по четкам бегут.

Насильно,

Насильно

От мира в обители скрыта она,

Где жизнь без надежды и ночи без сна.

Так мое сердце

Грудь беспокоит

И бьется, бьется, бьется.

Велела,

Велела

Судьба мне любовь от него оторвать

И деву забыть, хоть тому не бывать.

Смерть и бессмертье,

Жизнь и погибель

И деве и сердцу ничто;

У сердца

И девы

Одно лишь страданье, один лишь предмет:

Ему счастья надо, ей надобен свет.

* * *

Пускай поэта обвиняет

Насмешливый, безумный свет,

Никто ему не помешает,

Он не услышит мой ответ.

Я сам собою жил доныне,

Свободно мчится песнь моя,

Как птица дикая в пустыне,

Как вдаль по озеру ладья.

И что за дело мне до света,

Когда сидишь ты предо мной.

Когда рука моя согрета

Твоей волшебною рукой;

Когда с тобой, о дева рая,

Я провожу небесный час,

Не беспокоясь, не страдая,

Не отворачивая глаз.

СЛАВА

К чему ищу так славы я?

Известно, в славе нет блаженства,

Но хочет все душа моя

Во всем дойти до совершенства.

Пронзая будущего мрак,

Она, бессильная, страдает

И в настоящем все не так,

Как бы хотелось ей, встречает.

Я не страшился бы суда,

Когда б уверен был веками,

Что вдохновенного труда

Мир не обидит клеветами;

Что станут верить и внимать

Повествованью горькой муки

И не осмелятся равнять

С земным небес живые звуки.

По не достигну я ни в чем

Того, что так меня тревожит:

Все кратко на шару земном,

И вечно слава жить не может.

Пускай поэта грустный прах

Хвалою освятит потомство,

Где ж слава в кратких похвалах?

Людей известно вероломство.

Другой заставит позабыть

Своею песнию высокой

Певца, который кончил жить,

Который жил так одинокой.

ВЕЧЕР

Когда садится алый день

За синий край земли,

Когда туман встает и тень

Скрывает все вдали,

Тогда я мыслю в тишине

Про вечность и любовь,

И чей-то голос шепчет мне:

Не будешь счастлив вновь.

И я гляжу на небеса

С покорною душой,

Они свершали чудеса,

Но не для нас с тобой,

Не для ничтожного глупца,

Которому твой взгляд

Дороже будет до конца

Небесных всех наград.

* * *

Унылый колокола звон

В вечерний час мой слух невольно потрясает,

Обманутой душе моей напоминает

И вечность и надежду он.

И если ветер, путник, одинокой,

Вдруг по траве кладбища пробежит,

Он сердца моего не холодит:

Что в нем живет, то в нем глубоко.

Я чувствую - судьба не умертвит

Во мне возросший деятельный гений;

Но что его на свете сохранит

От хитрой клеветы, от скучных наслаждений,

От истощительных страстей,

От языка ласкателей развратных

И от желаний, непопятных

Умам посредственных людей?

Без пищи должен яркий пламень

Погаснуть на скале сырой:

Холодный слушатель есть камень,

Попробуй раз, попробуй и открой

Ему источники сердечного блаженства,

Он станет толковать, что должно ощутить;

В простом не видя совершенства,

Он не привык прекрасное ценить,

Как тот, кто в грудь втеснить желал бы всю

природу, Кто силится купить страданием своим

И гордою победой над земным

Божественной души безбрежную свободу.

Хоть давно изменила мне радость,

Как любовь, как улыбка людей,

И померкнуло прежде, чем младость,

Светило надежды моей,

Но судьбу я и мир презираю,

Но нельзя им унизить меня,

И я хладно приход ожидаю

Кончины иль лучшего дня.

Словам моим верить не станут,

Но клянуся в нелживости их:

Кто сам был так часто обманут,

Обмануть не захочет других.

Пусть жизнь моя в бурях несется,

Я беспечен, я знаю давно,

Пока сердце в груди моей бьется,

Не увидит блаженства оно.

Одна лишь сырая могила

Успокоит того, может быть,

Чья душа слишком пылко любила,

Чтобы мог его мир полюбить.

РУССКАЯ ПЕСНЯ

Клоками белый снег валится,

Что ж дева красная боится

С крыльца сойти,

Воды снести?

Как поп, когда он гроб несет,

Так песнь метелица поет,

Играет,

И у тесовых у ворот

Дворовый пес все цепь грызет

И лает...

Но не собаки лай печальный,

Не вой метели погребальный

Рождают страх

В ее глазах:

Недавно милый схоронен,

Бледней снегов предстанет он

И скажет:

"Ты изменила", - ей в лицо,

И ей заветное кольцо

Покажет!..

ЗВУКИ И ВЗОР

О, полно ударять рукой

По струнам арфы золотой.

Смотри, как сердце воли просит,

Слеза катится из очей;

Мне каждый звук опять приносит

Печали пролетевших дней.

Нет, лучше с трепетом любви

Свой взор на мне останови,

Чтоб роковое вспоминанье

Я в настоящем утопил

И все свое существованье

В единый миг переселил.

ЗЕМЛЯ И НЕБО

Как землю нам больше небес не любить?

Нам небесное счастье темно;

Хоть счастье земное и меньше в сто раз,

Но мы знаем, какое оно.

О надеждах и муках былых вспоминать

В нас тайная склонность кипит;

Нас тревожит неверность надежды земной,

А краткость печали смешит.

Страшна в настоящем бывает душе

Грядущего темная даль;

Мы блаженство желали б вкусить в небесах,

Но с миром расстаться нам жаль.

Что во власти у нас, то приятнее нам,

Хоть мы ищем другого порой,

Но в час расставанья мы видим ясней,

Как оно породнилось с душой.

Дай руку мне, склонись к груди поэта,

Свою судьбу соедини с моей:

Как ты, мой друг, я не рожден для света

И не умею жить среди людей;

Я не имел ни время, ни охоты

Делить их шум, их мелкие заботы,

Любовь мое все сердце заняла,

И что ж, взгляни на бледный цвет чела.

На нем ты видишь след страстей уснувших,

Так рано обуявших жизнь мою;

Не льстит мне вспоминанье дней минувших,

Я одинок над пропастью стою,

Где все мое подавлено судьбою;

Так куст растет над бездною морскою,

И лист, грозой оборванный, плывет

Но произволу странствующих вод.

ИЗ АНДРЕЯ ШЕНЬЕ

За дело общее, быть может, я паду,

Иль жизнь в изгнании бесплодно проведу;

Быть может, клеветой лукавой пораженный,

Пред миром и тобой врагами униженный,

Я не снесу стыдом сплетаемый венец

И сам себе сыщу безвременный конец;

Но ты не обвиняй страдальца молодого,

Молю, не говори насмешливого слова.

Ужасный жребий мой твоих достоин слез,

Я много сделал зла, но больше перенес.

Пускай виновен я пред гордыми врагами,

Пускай отмстят; в душе, клянуся небесами,

Я не злодей, о нет, судьба губитель мой;

Я грудью шел вперед, я жертвовал собой;

Наскучив суетой обманчивого света,

Торжественно не мог я не сдержать обета;

Хоть много причинил я обществу вреда,

Но верен был тебе всегда, мой друг, всегда;

В уединении, среди толпы мятежной,

Я все тебя любил и все любил так нежно.

Не медли в дальней стороне,

Молю, мой друг, спеши сюда.

Ты взгляд мгновенный кинешь мне,

А там простимся навсегда.

И я, поймавши этот взор

И речь последнюю твою,

Хотя б она была укор,

Их вместе в сердце схороню.

И в день печали роковой

Твой взор, умеющий язвить,

Воображу перед собой

И стану речь твою твердить.

И вновь мечтанье сблизит нас,

И вспомню, вспомню я тогда,

Как встретились мы в первый раз

И как расстались навсегда.

СОСЕД

Погаснул день на вышинах небесных.

Звезда вечерняя лиет свой тихий свет;

Чем занят бедный мой сосед?

Чрез садик небольшой, между ветвей древесных,

Могу заметить я, в его окне

Блестит огонь; его простая келья

Чужда забот и светского веселья,

И этим нравится он мне.

Прохожие об нем различно судят,

И все его готовы порицать,

Но их слова соседа не принудят

Лампаду ранее иль позже зажигать.

И только я увижу свет лампады,

Сажусь тотчас у своего окна,

И в этот миг таинственной отрады

Душа моя мятежная полна.

И мнится мне, что мы друг друга понимаем,

Что я и бедный мой сосед,

Под бременем одним страдая, увядаем,

Что мы знакомы с давних лет.

СТАНСЫ

Не могу на родине томиться,

Прочь отсель, туда, в кровавый бой.

Там, быть может, перестанет биться

Это сердце, полное тобой.

Нет, я не прошу твоей любови,

Нет, не знай губительных страстей;

Видеть смерть мне надо, надо крови,

Чтоб залить огонь в груди моей.

Пусть паду как ратник в бранном поле.

Не оплакан светом буду я,

Никому не будет в тягость боле

Буря чувств моих и жизнь моя.

Юных лет святые обещанья

Прекратит судьба на месте том,

Где без дум, без вопля, без роптанья

Я усну давно желанным сном.

Так, но если я не позабуду

В этом сне любви печальный сон,

Если образ твой всегда повсюду

Я носить с собою осужден;

Если там в пределах отдаленных,

Где душа должна блаженство пить,

Тяжких язв, на ней напечатленных,

Невозможно будет излечить;

О, взгляни приветно в час разлуки

На того, кто с гордою душой

Не боится ни людей, ни муки,

Кто умрет за честь страны родной;

Кто, бывало, в тайном упоенье,

На тебя вперив свой влажный взгляд,

Возбуждал людское сожаленье

И твоей улыбке был так рад.

МОИ ДЕМОН

Собранье зол его стихия;

Носясь меж темных облаков,

Он любит бури роковые

И пену рек и шум дубров;

Он любит пасмурные ночи,

Туманы, бледную луну,

Улыбки горькие и очи,

Безвестные слезам и сну.

К ничтожным, хладным толкам света

Привык прислушиваться он,

Ему смешны слова привета

И всякий верящий смешон;

Он чужд любви и сожаленья,

Живет он пищею земной,

Глотает жадно дым сраженья

И пар от крови пролитой.

Родится ли страдалец новый,

Он беспокоит дух отца,

Он тут с насмешкою суровой

И с дикой важностью лица;

Когда же кто-нибудь нисходит

В могилу с трепетной душой,

Он час последний с ним проводит,

Но не утешен им больной.

И гордый демон не отстанет,

Пока живу я, от меня,

И ум мой озарять он станет

Лучом чудесного огня;

Покажет образ совершенства

И вдруг отнимет навсегда

И, дав предчувствия блаженства,

Не даст мне счастья никогда.

РОМАНС

Хоть бегут по струнам моим звуки веселья,

Они не от сердца бегут;

Но в сердце разбитом есть тайная келья,

Где черные мысли живут.

Слеза по щеке огневая катится,

Она не из сердца идет.

Что в сердце, обманутом жизнью, хранится,

То в нем и умрет.

Не смейте искать в сей груди сожаленья,

Питомцы надежд золотых;

Когда я свои презираю мученья,

Что мне до страданий чужих?

Умершей девицы очей охладевших

Не должен мой взор увидать;

Я б много припомнил минут пролетевших,

А я не люблю вспоминать!

Нам память являет ужасные тени,

Кровавый былого призрак,

Он вновь призывает к оставленной сени,

Как в бурю над морем маяк,

Когда ураган по волнам веселится,

Смеется над бедным челном

И с криком пловец без надежд воротиться

Жалеет о крае родном.

ГОСТЬ

Быль

(Посвящается.....)

Кларису юноша любил

Давно тому назад.

Он сердце девы получил:

А сердце - лучший клад.

Уж громкий колокол гудет,

И в церкви поп с венцами ждет.

И вдруг раздался крик войны,

Подъяты знамена:

Спешат отечества сыны

И ноги в стремена!

Идет Калмар, томим тоской,

Проститься с девой молодой.

"Клянись, что вечно, - молвил он,

Мне не изменишь ты!

Пускай холодной смерти сон,

О дева красоты,

Нас осеняет под землей,

Коль не венцы любви святой!"

Клариса клятву говорит,

Дрожит слеза в очах,

Разлуки поцелуй горит

На розовых устах:

"Вот поцелуй последний мой

С тобою в храм и в гроб с тобой"

"Итак, прости! жалей меня:

Печален мой удел!"

Калмар садится на коня

И вихрем полетел...

Дни мчатся... Снег в полях лежит..

Все дева плачет да грустит...

Вот и весна явилась вновь,

И в солнце прежний жар.

Проходит женская любовь,

Забыт, забыт Калмар!

И должен получить другой

Ее красу с ее рукой.

С невестой под руку жених

Пирует за столом,

Гостей обходит и родных

Стакан, шипя вином.

Пир брачный весело шумит;

Лишь молча гость один сидит.

На нем шелом избит в боях,

Под хладной сталью лик,

И плащ изорван на плечах,

И ржавый меч велик.

Сидит он прям и недвижим,

И речь начать боятся с ним...

"Что гость любезный наш не пьет,

Клариса вдруг к нему,

И что он нить не перервет

Молчанью своему?

Кто он? откуда в нашу дверь?

Могу ли я узнать теперь?"

Не стон, не вздох он испустил

Какой-то странный звук

Невольным страхом поразил

Мою невесту вдруг.

Все гости: ах! - открыл пришлец

Лицо свое: то был мертвец.

Трепещут все, спасенья нет,

Жених забыл свой меч.

"Ты помнишь ли, - сказал скелет,

Свою прощальну речь:

Калмар забыт не будет мной;

С тобою в храм и в гроб с тобой!

Калмар твой пал на битве - там,

В отчаянной борьбе.

Венец, девица, в гробе нам:

Я верен был тебе!.."

Он обхватил ее рукой,

И оба скрылись под землей.

В том доме каждый круглый год

Две тени, говорят

(Когда меж звезд луна бредет,

И все живые спят),

Являются, как легкий дым,

Бродя по комнатам пустым!..

1832

* * *

Люблю я цепи синих гор.

Когда, как южный метеор,

Ярка без света и красна

Всплывает из-за них луна,

Царица лучших дум певца

И лучший перл того венца,

Которым свод небес порой

Гордится будто царь земной.

На западе вечерний луч

Еще горит на ребрах туч

И уступить все медлит он

Луне - угрюмый небосклон;

Но скоро гаснет луч зари...

Высоко месяц. Две иль три

Младые тучки окружат

Его сейчас... вот весь наряд,

Которым белое чело

Ему убрать позволено.

Кто не знавал таких ночей

В ущельях гор иль средь степей?

Однажды при такой луне

Я мчался на лихом коне

В пространстве голубых долин,

Как ветер, волен и один;

Туманный месяц и меня,

И гриву, и хребет коня

Сребристым блеском осыпал;

Я чувствовал, как конь дышал,

Как он, ударивши ногой,

Отбрасываем был землей;

И я в чудесном забытьи

Движенья сковывал свои,

И с ним себя желал я слить,

Чтоб этим бег наш ускорить;

И долго так мой конь летел...

И вкруг себя я поглядел:

Все та же степь, все та ж луна:

Свой взор ко мне склонив, она,

Казалось, упрекала в том,

Что человек с своим конем

Хотел владычество степей

В ту ночь оспаривать у ней!

СОЛНЦЕ

Как солнце зимнее прекрасно,

Когда, бродя меж серых туч,

На белые снега напрасно

Оно кидает слабый луч!..

Так точно, дева молодая,

Твой образ предо мной блестит;

Но взор твой, счастье обещая,

Мою ли душу оживит?

* * *

Я счастлив! - тайный яд течет в моей крови,

Жестокая болезнь мне смертью угрожает!..

Дай бог, чтоб так случилось!.. Ни любви,

Ни мук умерший уж не знает;

Шести досток жилец уединенный,

Не зная ничего, оставленный, забвенныи,

Ни славы зов, ни голос твой

Не возмутит надежный мой покой!..

ПРОЩАНЬЕ

Не уезжай, лезгинец молодой;

Зачем спешить на родину свою?

Твой конь устал, в горах туман сырой;

А здесь тебе и кровля и покой

И я тебя люблю!..

Ужели унесла заря одна

Воспоминанье райских двух ночей;

Нет у меня подарков: я бедна,

Но мне душа создателем дана

Подобная твоей.

В ненастный день заехал ты сюда;

Под мокрой буркой, с горестным лицом;

Ужели для меня сей день, когда

Так ярко солнце, хочешь навсегда

Ты мрачным сделать днем;

Взгляни: вокруг синеют цепи гор,

Как великаны, грозною толпой;

Лучи зари с кустами - их убор;

Мы вольны и добры; зачем твой взор

Летит к стране другой?

Поверь, отчизна там, где любят нас;

Тебя не встретит средь родных долин,

Ты сам сказал, улыбка милых глаз:

Побудь еще со мной хоть день, хоть час,

Послушай! час один!

- Нет у меня отчизны и друзей,

Кроме булатной шашки и коня;

Я счастлив был любовию твоей,

Но все-таки слезам твоих очей

Не удержать меня.

Кровавой клятвой душу я свою

Отяготив, блуждаю много лет:

Покуда кровь врага я не пролью,

Уста не скажут никому: люблю.

Прости: вот мой ответ.

***

Она была прекрасна, как мечта

Ребенка под светилом южных стран;

Кто объяснит, что значит красота:

Грудь полная, иль стройный гибкий стан,

Или большие очи? - Но порой

Все это не зовем мы красотой:

Уста без слов - любить никто не мог;

Взор без огня - без запаха цветок!

О небо, я клянусь, она была

Прекрасна!., я горел, я трепетал,

Когда кудрей, сбегающих с чела,

Шелк золотой рукой своей встречал,

Я был готов упасть к ногам ее,

Отдать ей волю, жизнь, и рай, и все,

Чтоб получить один, один лишь взгляд

Из тех, которых все блаженство - яд!

* * *

Время сердцу быть в покое

От волненья своего

С той минуты, как другое

Уж не бьется для него;

Но пускай оно трепещет

То безумной страсти след:

Так все бурно море плещет,

Хоть над ним уж бури нет!..

Неужли ты не видала

В час разлуки роковой,

Как слеза моя блистала,

Чтоб упасть перед тобой?

Ты отвергнула с презреньем

Жертву лучшую мою.

Ты боялась сожаленьем

Воскресить любовь свою.

Но сердечного недуга

Не могла ты утаить;

Слишком знаем мы друг друга,

Чтоб друг друга позабыть.

Так расселись под громами,

Видел я, в единый миг

Пощаженные веками

Два утеса бреговых;

Но приметно сохранила

Знаки каждая скала,

Что природа съединила,

А судьба их развела.

Склонись ко мне, красавец молодой!

Как ты стыдлив! Ужели в первый раз

Грудь женскую ласкаешь ты рукой?

В моих объятьях вот уж целый час

Лежишь - а страха все не превозмог...

Не лучше ли у сердца, чем у ног?

Дай мне одну минуту в жизнь свою...

Что злато? - я тебя люблю, люблю!..

Ты так хорош! Бывало, жду, когда

Настанет вечер, сяду у окна...

И мимо ты идешь, бывало, да,

Ты помнишь? - Серебристая луна,

Как ангел средь отверженных, меж туч

Блуждала, на тебя кидая луч,

И я гордилась тем, что, наконец,

Соперница моя небес жилец.

Печать презренья на моем челе,

Но справедлив ли мира приговор?

Что добродетель, если па земле

Проступок не бесчестье - но позор?

Поверь, невинных женщин вовсе нет,

Лишь по желанью случай и предмет

Не вечно тут. Любить не ставит в грех

Та одного, та многих - эта всех!

Родителей не знала я своих,

Воспитана старухою чужой,

Не знала я веселья дней младых

И даже не гордилась красотой;

В пятнадцать лет, по воле злой судьбы,

Я продана мужчине - ни мольбы,

Ни слезы не могли спасти меня.

С тех пор я гибну, гибну - день от дня.

Мне мил мой стыд! он право мне дает

Тебя лобзать, тебя на миг один

Отторгнуть от мучительных забот!

О, наслаждайся!-ты мой господин!

Хотя тебе случится, может быть,

Меня в своих объятьях задушить,

Блаженством смерть мне будет от тебя.

Мой друг! - чего не вынесешь любя!

* * *

Девятый час; уж темно; близ заставы

Чернеют рядом старых пять домов,

Забор кругом. Высокий худощавый

Привратник на завалине готов

Уснуть; дождя не будет, небо ясно,

Весь город спит. Он долго ждал напрасно;

Темны все окна - блещут только два

И там - чем не богата ты, Москва!

Но, чу! - к воротам кто-то подъезжает.

Лихие дрожки, кучер с бородой

Широкой, кони черные.

Слезает, Одет плащом, проказник молодой;

Скрыпит за ним калитка; под ногами

Стучат, колеблясь, доски. (Между нами

Скажу я, он ничей не прервал сон.)

Дверь отворилась, - свечка. Кто тут? - Он..

Его узнала дева молодая,

Снимает плащ и в комнату ведет;

В шандале медном тускло догорая,

Свеча на них свой луч последний льет,

И на кровать с высокою периной

И на стену с лубошною картиной;

А в зеркале с противной стороны

Два юные лица отражены.

Она была прекрасна, как мечтанье

Ребенка под светилом южных стран.

Что красота? - ужель одно названье?

Иль грудь высокая и гибкий стан,

Или большие очи? - но порою

Все это не зовем мы красотою:

Уста без слов - любить никто не мог,

Взор без огня - без запаха цветок!

Она была свежа, как розы Леля,

Она была похожа на портрет

Мадонны - и мадонны Рафаэля;

И вряд ли было ей осьмнадцать лет:

Лишь святости черты не выражали.

Глаза огнем неистовым пылали,

И грудь, волнуясь, поцелуй звала

Он был не папа - а она была...

Ну что же? - просто дева молодая

Которой все богатство - красота!..

И впрочем, замуж выйти не желая,

Что было ей таить свои лета?

Она притворства хитрости не знала

И в этом лишь другим не подражала!..

Не все ль равно? - любить не ставит в грех

Та одного, та многих - эта всех!

Я с женщиною делаю условье

Пред тем, чтобы насытить страсть мою:

Всего нужней, во-первых, мне здоровье,

А во-вторых, я мешкать не люблю;

Так поступил Парни питомец нежный:

Он снял сюртук, сел на постель небрежно,

Поцеловал, лукаво посмотрел

И тотчас раздеваться ей велел!

* * *

Как в ночь звезды падучей пламень,

Не нужен в мире я.

Хоть сердце тяжело как камень,

Но все под ним змея.

Меня спасало вдохновенье

От мелочных сует;

Но от своей души спасенья

И в самом счастье нет.

Молю о счастии, бывало,

Дождался наконец,

И тягостно мне счастье стало,

Как для царя венец.

И все мечты отвергнув, снова

Остался я один

Как замка мрачного, пустого

Ничтожный властелин.

Я не унижусь пред тобою:

Ни твой привет, ни твой укор

Не властны над моей душою.

Знай: мы чужие с этих пор.

Ты позабыла: я свободы

Для заблужденья не отдам;

И так пожертвовал я годы

Твоей улыбке и глазам,

И так я слишком долго видел

В тебе надежду юных дней

И целый мир возненавидел,

Чтобы тебя любить сильней.

Как знать, быть может, те мгновенья,

Что протекли у ног твоих,

Я отнимал у вдохновенья!

А чем ты заменила их?

Быть может, мыслию небесной

И силой духа убежден,

Я дал бы миру дар чудесный,

А мне за то бессмертье он?

Зачем так нежно обещала

Ты заменить его венец,

Зачем ты не была сначала,

Какою стала наконец!

Я горд! - прости! люби другого,

Мечтай любовь найти в другом;

Чего б то ни было земного

Я не соделаюсь рабом.

К чужим горам, под небо юга

Я удалюся, может быть;

Но слишком знаем мы друг друга,

Чтобы друг друга позабыть.

Отныне стану наслаждаться

И в страсти стану клясться всем;

Со всеми буду я смеяться,

А плакать не хочу ни с кем;

Начну обманывать безбожно,

Чтоб не любить, как я любил,

Иль женщин уважать возможно,

Когда мне ангел изменил?

Я был готов на смерть и муку

И целый мир на битву звать,

Чтобы твою младую руку

Безумец! - лишний раз пожать!

Не знав коварную измену,

Тебе я душу отдавал;

Такой души ты знала ль цену?

Ты знала - я тебя не знал!

(В АЛЬБОМ II. Ф. ИВАНОВОЙ)

Что может краткое свиданье

Мне в утешенье принести,

Час неизбежный расставанья

Настал, и я сказал: прости.

И стих безумный, стих прощальный

В альбом твой бросил для тебя,

Как след единственный, печальный,

Который здесь оставлю я.

( В АЛЬБОМ Д. Ф. ИВАНОВОЙ)

Когда судьба тебя захочет обмануть

И мир печалить сердце станет

Ты не забудь на этот лист взглянуть

И думай: тот, чья ныне страждет грудь,

Не опечалит, не обманет.

Как луч зари, как розы Леля,

Прекрасен цвет ее ланит;

Как у мадонны Рафаэля

Ее молчанье говорит.

С людьми горда, судьбе покорна,

Не откровенна, не притворна,

Нарочно, мнилося, она

Была для счастья создана.

Но свет чего не уничтожит?

Что благородное снесет,

Какую душу не сожмет.

Чье самолюбье не умножит?

И чьих не обольстит очей

Нарядной маскою своей?

Синие горы Кавказа, приветствую вас! вы взлелеяли детство мое; вы носили меня на своих одичалых хребтах, облаками меня одевали, вы к небу меня приучили, и я с той поры все мечтаю об вас да о небе. Престолы природы, с которых как дым улетают громовые тучи, кто раз лишь на ваших вершинах творцу помолился, тот жизнь презирает, хотя в то мгновенье гордился он ею!..

Часто во время зари я глядел на снега и далекие льдины утесов; они так сияли в лучах восходящего солнца, и, в розовый блеск одеваясь, они, между тем как внизу все темно, возвещали прохожему утро. И розовый цвет их подобился цвету стыда: как будто девицы, когда вдруг увидят мужчину, купаясь, в таком уж смущенье, что белой одежды накинуть на грудь не успеют.

Как я любил твои бури, Кавказ! те пустынные громкие бури, которым пещеры как стражи ночей отвечают!.. На гладком холме одинокое дерево, ветром, дождями нагнутое, иль виноградник, шумящий в ущелье, и путь неизвестный над пропастью, где, покрывался пеной, бежит безыменная речка, и выстрел нежданный, и страх после выстрела: враг ли коварный, иль просто охотник... все, все в этом крае прекрасно.

[Воздух там чист, как молитва ребенка; и люди, как вольные птицы, живут беззаботно; война их стихия; и в смуглых чертах их душа говорит. В дымной сакле, землей иль сухим тростником покровенной, таятся их жены и девы и чистят оружье, и шьют серебром - в тишине увядая душою - желающей, южной, с цепями судьбы незнакомой.]

РОМАНС

Стояла серая скала на берегу морском;

Однажды на чело ее слетел небесный гром.

И раздвоил ее удар, - и новою тропой

Между разрозненных камней течет поток седой.

Вновь двум утесам не сойтись, - но все они хранят

Союза прежнего следы, глубоких трещин ряд.

Так мы с тобой разлучены злословием людским,

Но для тебя я никогда не сделаюсь чужим.

И мы не встретимся опять, и если пред тобой

Меня случайно назовут, ты спросишь: кто такой?

И проклиная жизнь мою, на память приведешь

Былое... и одну себя невольно проклянешь.

И не изгладишь ты никак из памяти своей

Не только чувств и слов моих - минуты прежних

дней!.

ПРЕЛЕСТНИЦЕ

Пускай ханжа глядит с презреньем

На беззаконный наш союз,

Пускай людским предубежденьем

Ты лишена семейных уз,

Но перед идолами света

Не гну колена я мои,

Как ты, не знаю в нем предмета

Ни сильной злобы, ни любви.

Как ты, кружусь в веселье шумном,

Не чту владыкой никого,

Делюся с умным и безумным,

Живу для сердца своего;

Живу без цели, беззаботно,

Для счастья глух, для горя нем,

И людям руки жму охотно,

Хоть презираю их меж тем!..

Мы смехом брань их уничтожим,

Нас клеветы не разлучат;

Мы будем счастливы как можем,

Они пусть будут как хотят!

* * *

Ты молод. Цвет твоих кудрей

Не уступает цвету ночи,

Как день, твои блистают очи

При встрече радостных очей;

Ты, от души смеясь смешному,

Как скуку гонишь прочь печаль,

Что бред ребяческий другому,

То все тебе покинуть жаль:

Волною жизни унесенный

Далеко от надежд былых,

Как путешественник забвенный,

Я чуждым стал между родных;

Пред мною носятся виденья,

Жизнь обманувшие мою,

И не рожденный для забвенья

Я вновь черты их узнаю.

И время их не изменило,

Они все те же! - я не тот:

Зачем же гибнет все, что мило,

А что жалеет, то живет?

HAD WENEVER LOVED S О КiNDLY *

Если б мы не дети были,

Если б слепо не любили,

Не встречались, не прощались,

Мы с страданьем бы не знались.

ЭПИТАФИЯ

Прости! увидимся ль мы снова?

И смерть захочет ли свести

Две жертвы жребия земного,

Как знать! итак, прости, прости!..

Ты дал мне жизнь, но счастья не дал;

Ты сам на свете был гоним,

Ты в людях только зло изведал...

Но понимаем был одним.

И тот один, когда, рыдая,

Толпа склонялась над тобой,

Стоял, очей не обтирая,

Недвижный, хладный и немой.

И все, не ведая причины,

Винили дерзостно его,

Как будто миг твоей кончины

Был мигом счастья для него.

Но что ему их восклицанья?

Безумцы! не могли понять,

Что легче плакать, чем страдать

Без всяких признаков страданья.

* * *

Измученный тоскою и недугом

И угасая в полном цвете лет,

Проститься я с тобой желал как с другом,

Но хладен был прощальный твой привет;

Но ты не веришь мне, ты притворилась,

Что в шутку приняла слова мои;

* Если б мы не любили так нежно (англ.).

Моим слезам смеяться ты решилась,

Чтоб с сожаленьем не явить любви;

Скажи мне, для чего такое мщенье?

Я виноват, другую мог хвалить,

Но разве я не требовал прощенья

У ног твоих? но разве я любить

Тебя переставал, когда, толпою

Безумцев молодых окружена,

Горда одной своею красотою,

Ты привлекала взоры их одна?

Я издали смотрел, почти желая,

Чтоб для других очей твой блеск исчез;

Ты для меня была как счастье рая

Для демона, изгнанника небес.

Когда последнее мгновенье

Мой взор навеки омрачит

И в мир, где казнь или спасенье,

Душа поэта улетит,

Быть может, приговор досадной

Прикажет возвратиться ей

Туда, где в жизни безотрадной

Она томилась столько дней;

Тогда я буду все с тобою,

И берегись мне изменить;

Нет, я не Байрон, я другой,

Еще неведомый избранник,

Как он, гонимый миром странник,

Но только с русскою душой.

Я раньше начал, кончу ране,

Мой ум немного совершит;

В душе моей, как в океане,

Надежд разбитых груз лежит.

Кто может, океан угрюмый,

Твои изведать тайны?

Кто Толпе мои расскажет думы?

Я - или бог - или никто!

РОМАНС

Ты идешь на поле битвы,

Но услышь мои молитвы,

Вспомни обо мне.

Если друг тебя обманет,

Если сердце жить устанет

И душа твоя увянет,

В дальней стороне

Вспомни обо мне.

Если кто тебе укажет

На могилу и расскажет

При ночном огне

О девице обольщенной,

Позабытой и презренной,

О, тогда, мой друг бесценный,

Ты в чужой стране

Вспомни обо мне.

Время прежнее, быть может,

Посетит тебя, встревожит

В мрачном, тяжком сне;

Ты услышишь плач разлуки,

Песнь любви и вопли муки

Иль подобные им звуки...

О, хотя во сне

Вспомни обо мне!

СОНЕТ

Я памятью живу с увядшими мечтами,

Виденья прежних лет толпятся предо мной,

И образ твой меж них, как месяц в час ночной

Между бродящими блистает облаками.

Мне тягостно твое владычество порой;

Твоей улыбкою, волшебными глазами

Порабощен мой дух и скован, как цепями,

Что ж пользы для меня, - я не любим тобой.

Я знаю, ты любовь мою не презираешь;

Но холодно ее молениям внимаешь;

Так мраморный кумир па берегу морском

Стоит, - у ног его волна кипит, клокочет,

А он, бесчувственным исполнен божеством,

Не внемлет, хоть ее отталкивать не хочет.

Болезнь в груди моей, и нет мне исцеленья,

Я увядаю в полном цвете!

Пускай! - я не был раб земного наслажденья,

Не для людей я жил на свете.

Одно лишь существо душой моей владело,

Но в разный путь пошли мы оба,

И мы рассталися, и небо захотело,

Чтоб не сошлись опять у гроба.

Гляжу в безмолвии на запад: догорает,

Краснея, гордое светило,

Мне хочется за ним: оно, быть может, знает,

Как воскрешать все то, что мило.

Быть может, ослеплен огнем его сиянья,

Я хоть на время позабуду

Волшебные глаза и поцелуй прощанья,

За мной бегущие повсюду.

Мы случайно сведены судьбою,

Мы себя нашли один в другом,

И душа сдружилася с душою;

Хоть пути не кончить им вдвоем!

Так поток весенний отражает

Свод небес далекий голубой,

И в волне спокойной он сияет

И трепещет с бурною волной.

Будь, о будь моими небесами,

Будь товарищ грозных бурь моих;

Пусть тогда гремят они меж нами,

Я рожден, чтобы не жить без них.

Я рожден, чтоб целый мир был зритель

Торжества иль гибели моей,

Но с тобой, мой луч путеводитель,

Что хвала иль гордый смех людей!

Души их певца не постигали,

Не могли души его любить,

Не могли понять его печали,

Не могли восторгов разделить.

Поцелуями прежде считал

Я счастливую жизнь свою,

Но теперь я от счастья устал,

Но теперь никого не люблю.

И слезами когда-то считал

Я мятежную жизнь мою,

Но тогда я любил и желал

А теперь никого не люблю!

И я счет своих лет потерял

И крылья забвенья ловлю:

Как я сердце унесть бы им дал!

Как бы вечность им бросил мою!

* * *

Послушай, быть может, когда мы покинем

Навек этот мир, где душою так стынем,

Быть может, в стране, где не знают обману,

Ты ангелом будешь, я демоном стану!

Клянися тогда позабыть, дорогая,

Для прежнего друга все счастие рая!

Пусть мрачный изгнанник, судьбой осужденный,

Тебе будет раем, а ты мне - вселенной!

Оставь напрасные заботы,

Не обнажай минувших дней;

В них не откроешь ничего ты,

За что б меня любить сильней!

Ты любишь - верю - и довольно;

Кого-ты ведать не должна;

Тебе открыть мне было б больно,

Как жизнь моя пуста, черна.

Не погублю святое счастье

Такой души и не скажу,

Что недостоин я участья,

Что сам ничем не дорожу;

Что все, чем сердце дорожило,

Теперь для сердца стало яд,

Что для него страданье мило,

Как спутник, собственность иль брат.

Промолвив ласковое слово,

В награду требуй жизнь мою;

Но, друг мой, не проси былого,

Я мук своих не продаю.

БАЛЛАДА

(С немецкого)

Из ворот выезжают три витязя в ряд,

увы! Из окна три красотки во след им глядят:

прости! Напрасно в боях они льют свою кровь

увы! Разлука пришла - и девичья любовь

прости! Уж три витязя новых в ворота спешат, увы!

И красотки печали своей говорят: прости!

БОИ

Сыны небес однажды надо мною

Слетелися, воздушных два бойца;

Один - серебряной обвешан бахромою,

Другой - в одежде чернеца.

И, видя злость противника второго,

Я пожалел о воине младом:

Вдруг поднял он концы сребристого покрова,

И я под ним заметил - гром.

И кони их ударились крылами,

И ярко брызнул из ноздрей огонь;

Но вихорь отступил перед громами,

И пал на землю черный конь.

Я жить хочу! хочу печали

Любви и счастию назло;

Они мой ум избаловали

И слишком сгладили чело.

Пора, пора насмешкам света

Прогнать спокойствия туман;

Что без страданий жизнь поэта?

И что без бури океан?

Он хочет жить ценою муки,

Ценой томительных забот.

Он покупает неба звуки,

Он даром славы не берет.

Смело верь тому, что вечно,

Безначально, бесконечно,

Что прошло и что настанет,

Обмануло иль обманет.

Если сердце молодое

Встретит пылкое другое,

При разлуке, при свиданье

Закажи ему молчанье.

Все на свете редко стало

Есть надежды - счастья мало;

Не забвение разлука:

То - блаженство, - это мука.

Если счастьем дорожил ты,

То зачем его делил ты?

Для чего не жил в пустыне?

Иль об этом вспомнил ныне?

* * *

Приветствую тебя, воинственных славян Святая колыбель! Пришлец из чуждых стран, С восторгом я взирал на сумрачные стены, Через которые столетий перемены Безвредно протекли; где вольности одной Служил тот колокол на башне вечевой, Который отзвонил ее уничтоженье

276

И сколько гордых душ увлек в свое паденье!.. - Скажи мне, Новгород, ужель их больше нет? Ужели Волхов твой не Волхов прежних лет?

ЖЕЛАНЬЕ

Отворите мне темницу,

Дайте мне сиянье дня,

Черноглазую девицу,

Черногривого коня.

Дайте раз по синю полю

Проскакать на том коне;

Дайте раз на жизнь и волю,

Как на чуждую мне долю,

Посмотреть поближе мне.

Дайте мне челнок дощатый

С полусгнившею скамьей,

Парус серый и косматый,

Ознакомленный с грозой.

Я тогда пущуся в море,

Беззаботен и один,

Разгуляюсь на просторе

И потешусь в буйном споре

С дикой прихотью пучин.

Дайте мне дворец высокой

И кругом зеленый сад,

Чтоб в тени его широкой

Зрел янтарный виноград;

Чтоб фонтан не умолкая

В зале мраморном журчал

И меня б в мечтаньях рая,

Хладной пылью орошая,

Усыплял и пробуждал...

Мой друг, напрасное старанье!

Скрывал ли я свои мечты?

Обыкновенный звук, названье,

Вот все, чего не знаешь ты.

Пусть в этом имени хранится,

Быть может, целый мир любви...

Но мне ль надеждами делиться?

Надежды... о! они мои,

Мои - они святое царство

Души задумчивой моей...

Ни страх, ни ласки, ни коварство,

Ни горький смех, ни плач людей,

Дай мне сокровища вселенной,

Уж никогда не долетят

В тот угол сердца отдаленный,

Куда запрятал я мой клад.

Как помню, счастье прежде жило

И слезы крылись в месте том:

Но счастье скоро изменило,

А слезы вытекли потом.

Беречь сокровища святые

Теперь я выучен судьбой;

Не встретят их глаза чужие,

Они умрут во мне, со мной!..

Печаль в моих песнях, но что за нужда?

Тебе не внимать им, мой друг, никогда.

Они не прогонят улыбку святую

С тех уст, для которых живу и тоскую.

К тебе не домчится ни слово, ни звук,

Отзыв беспокойный неведомых мук.

Певца твоя ласка утешить не может:

Зачем же он сердце твое потревожит?

О нет! одна мысль, что слеза омрачит

Тот взор несравненный, где счастье горит,

Безумные б звуки в груди подавила,

Хоть прежде за них лишь певца ты любила.

ДВА ВЕЛИКАНА

В шапке золота литого

Старый русский великан

Поджидал к себе другого

Из далеких чуждых стран.

За горами, за долами

Уж гремел об нем рассказ,

И померяться главами

Захотелось им хоть раз.

И пришел с грозой военной

Трехнедельный удалец,

И рукою дерзновенной

Хвать за вражеский венец.

Но улыбкой роковою

Русский витязь отвечал:

Посмотрел - тряхнул главою..

Ахнул дерзкий - и упал!

Но упал он в дальнем море

На неведомый гранит,

Там, где буря на просторе

Над пучиною шумит.

Прости! - мы не встретимся боле,

Друг другу руки не пожмем;

Прости! - твое сердце на воле...

Но счастья не сыщет в другом.

Я знаю: с порывом страданья

Опять затрепещет оно,

Когда ты услышишь названье

Того, кто погиб так давно!

Есть звуки - значенье ничтожно

И презрено гордой толпой

Но их позабыть невозможно:

Как жизнь, они слиты с душой;

Как в гробе, зарыто былое

На дне этих звуков святых;

И в мире поймут их лишь двое,

И двое лишь вздрогнут от них!

Мгновение вместе мы были,

Но вечность - ничто перед ним;

Все чувства мы вдруг истощили,

Сожгли поцелуем одним;

Прости! - не жалей безрассудно,

О краткой любви не жалей:

Расстаться казалось нам трудно,

Но встретиться было б трудней!

* * *

Слова разлуки повторяя,

Полна надежд душа твоя;

Ты говоришь: есть жизнь другая,

И смело веришь ей... но я?..

Оставь страдальца! - будь покойна:

Где б ни был этот мир святой,

Двух жизней сердцем ты достойна!

А мне довольно и одной.

Тому ль пускаться в бесконечность,

Кого измучил краткий путь?

Меня раздавит эта вечность,

И страшно мне не отдохнуть!

Я схоронил навек былое,

И нет о будущем забот,

Земля взяла свое земное,

Она назад не отдает!..

* * *

Безумец я! вы правы, правы!

Смешно бессмертье на земли.

Как смел желать я громкой славы,

Когда вы счастливы в пыли?

Как мог я цепь предубеждений

Умом свободным потрясать

И пламень тайных угрызений

За жар поэзии принять?

Нет, не похож я на поэта!

Я обманулся, вижу сам;

Пускай, как он, я чужд для света,

Но чужд зато и небесам!

Мои слова печальны: знаю;

Но смысла их вам не понять.

Я их от сердца отрываю,

Чтоб муки с ними оторвать!

Нет... мне ли властвовать умами,

Всю жизнь на то употребя?

Пускай возвышусь я над вами,

Но удалюсь ли от себя?

И позабуду ль самовластно

Мою погибшую любовь,

Все то, чему я верил страстно,

Чему не смею верить вновь?

Она не гордой красотою

Прельщает юношей живых,

Она не водит за собою

Толпу вздыхателей немых.

И стан ее не стан богини,

И грудь волною не встает,

И в ней никто своей святыни,

Припав к земле, не признает.

Однако все ее движенья,

Улыбки, речи и черты

Так полны жизни, вдохновенья,

Так полны чудной простоты.

Но голос душу проникает,

Как вспоминанье лучших дней,

И сердце любит и страдает,

Почти стыдясь любви своей.

* * *

Примите дивное посланье

Из края дальнего сего;

Оно не Павлова писанье

Но Павел вам отдаст его.

Увы! как скучен этот город,

С своим туманом и водой!..

Куда ни взглянешь, красный ворот

Как шиш торчит перед тобой;

Нет милых сплетен - все сурово,

Закон сидит на лбу людей;

Все удивительно и ново

А нет ни пошлых новостей!

Доволен каждый сам собою,

Не беспокоясь о других,

И что у нас зовут душою,

То без названия у них!..

И, наконец, я видел море,

Но кто поэта обманул?..

Я в роковом его просторе

Великих дум не почерпнул;

Нет! как оно, я не был волен:

Болезнью жизни, скукой болен

(Назло былым и новым дням),

Я не завидовал, как прежде,

Его серебряной одежде,

Его бунтующим волнам.

ЧЕЛНОК

По произволу дивной власти

Я выкинут из царства страсти;

Как после бури на песок

Волной расшибенный челнок;

Пускай прилив его ласкает,

Не слышит ласки инвалид;

Свое бессилие он знает

И притворяется, что спит;

Никто ему не вверит боле

Себя иль ноши дорогой;

Он не годится - и на воле!

Погиб - и дан ему покой!

* * *

Для чего я не родился

Этой синею волной?

Как бы шумно я катился

Под серебряной луной,

О, как страстно я лобзал бы

Золотистый мой песок,

Как надменно презирал бы

Недоверчивый челнок;

Все, чем так гордятся люди,

Мой набег бы разрушал;

И к моей студеной груди

Я б страдальцев прижимал;

Не страшился б муки ада,

Раем не был бы прельщен;

Беспокойство и прохлада

Были б вечный мой закон;

Не искал бы я забвенья

В дальнем северном краю;

Был бы волен от рожденья

Жить и кончить жизнь мою!

Что толку жить!.. Без приключений

И с приключеньями - тоска

Везде, как беспокойный гений,

Как верная жена, близка;

Прекрасно с шумной быть толпою

Сидеть за каменной стеною,

Любовь и ненависть сознать,

Чтоб раз об этом поболтать;

Невольно узнавать повсюду

Под гордой важностью лица

В мужчине глупого льстеца

И в каждой женщине - Иуду.

А потрудитесь рассмотреть

Все веселее умереть.

Конец! Как звучно это слово,

Как много - мало мыслей в нем;

Последний стон - и все готово,

Без дальних справок. А потом?

Потом вас чинно в гроб положат,

И черви ваш скелет обгложут,

А там наследник в добрый час

Придавит монументом вас,

Простит вам каждую обиду

По доброте души своей,

Для пользы вашей (и церквей)

Отслужит, верно, панихиду,

Которой (я боюсь сказать)

Не суждено вам услыхать.

И если вы скончались в вере,

Как христианин, то гранит

На сорок лет по крайней мере

Названье ваше сохранит;

Когда ж стеснится уж кладбище,

То ваше узкое жилище

Разроют смелою рукой...

И гроб поставят к вам другой.

И молча ляжет с вами рядом

Девица нежная, одна,

Мила, покорна, хоть бледна...

Но ни дыханием, ни взглядом

Не возмутится ваш покой

Что за блаженство, боже мой!

ПАРУС

Белеет парус одинокой

В тумане моря голубом!..

Что ищет он в стране далекой?

Что кинул он в краю родном?..

Играют волны - ветер свищет,

И мачта гнется и скрыпит...

Увы, - он счастия не ищет

И не от счастия бежит!

Под ним струя светлей лазури,

Над ним луч солнца золотой...

А он, мятежный, просит бури.

Как будто в бурях есть покой!

БАЛЛАДА

Куда так проворно, жидовка младая?

Час утра, ты знаешь, далек...

Потише - распалась цепочка златая,

И скоро спадет башмачок.

Вот мост! вот чугунные влево перилы

Блестят от огня фонарей;

Держись за них крепче, - устала, нет силы!.

Вот дом - и звонок у дверей.

Безмолвно жидовка у двери стояла,

Как мраморный идол бледна;

Потом, за снурок потянув, постучала...

И кто-то взглянул из окна!..

И страхом и тайной надеждой пылая,

Еврейка глаза подняла,

Конечно, ужасней минута такая

Столетий печали была.

Она говорила: "Мой ангел прекрасный!

Взгляни еще раз на меня...

Избавь свою Сару от пытки напрасной,

Избавь от ножа и огня...

Отец мой сказал, что закон Моисея

Любить запрещает тебя.

Мой друг, я внимала отцу не бледнея,

Затем, что внимала любя...

И мне обещал он страданья, мученья,

И нож наточил роковой,

И вышел... Мой друг, берегись его мщенья,

Он будет как тень за тобой.

Отцовского мщенья ужасны удары,

Беги же отсюда скорей!

Тебе не изменят уста твоей Сары

Под хладной рукой палачей.

Беги!.." Но на лик, из окна наклоненный,

Блеснул неожиданный свет,

И что-то сверкало в руке обнаженной,

И мрачен глухой был ответ.

И тяжкое что-то на камни упало,

И стон раздался под стеной,

В нем все улетающей жизнью дышало,

И больше, чем жизнью одной!

Поутру, толпяся, народ изумленный

Кричал и шептал об одном:

Там в доме был русский, кинжалом пронзенный,

И женщины труп под окном.

ТРОСТНИК

Сидел рыбак веселый

На берегу реки,

И перед ним по ветру

Качались тростники.

Сухой тростник он срезал

И скважины проткнул,

Один конец зажал он,

В другой конец подул.

И будто оживленный,

Тростник заговорил

То голос человека

И голос ветра был.

И пел тростник печально:

"Оставь, оставь меня!

Рыбак, рыбак прекрасный,

Терзаешь ты меня!

И я была девицей,

Красавица была,

У мачехи в темнице

Я некогда цвела,

И много слез горючих

Невинно я лила;

И раннюю могилу

Безбожно я звала.

И был сынок любимец

У мачехи моей,

Обманывал красавиц,

Пугал честных людей.

И раз пошли под вечер

Мы на берег крутой

Смотреть на сини волны,

На запад золотой.

Моей любви просил он,

Любить я не могла,

И деньги мне дарил он,

Я денег не брала;

Несчастную сгубил он,

Ударив в грудь ножом,

И здесь мой труп зарыл он

На берегу крутом;

И над моей могилой

Взошел тростник большой,

И в нем живут печали

Души моей младой.

Рыбак, рыбак прекрасный,

Оставь же свой тростник.

Ты мне помочь не в силах,

А плакать не привык".

Он был рожден для счастья, для надежд

И вдохновений мирных! - но безумный

Из детских рано вырвался одежд

И сердце бросил в море жизни шумной;

И мир не пощадил - и бог не спас!

Так сочный плод до времени созрелый

Между цветов висит осиротелый,

Ни вкуса он не радует, ни глаз;

И час их красоты - его паденья час!

И жадный червь его грызет, грызет,

И между тем как нежные подруги

Колеблются на ветках - ранний плод

Лишь тяготит свою... до первой вьюги!

Ужасно стариком быть без седин;

Он равных не находит; за толпою

Идет, хоть с ней не делится душою;

Он меж людьми ни раб, ни властелин,

И все, что чувствует, он чувствует один!

РУСАЛКА 1

Русалка плыла по реке голубой,

Озаряема полной луной;

И старалась она доплеснуть до луны

Серебристую пену волны.

И шумя и крутясь, колебала река

Отраженные в ней облака;

И пела русалка - и звук ее слов

Долетал до крутых берегов.

И пела русалка: "На дне у меня

Играет мерцание дня;

Там рыбок златые гуляют стада;

Там хрустальные есть города;

И там на подушке из ярких песков

Под тенью густых тростников

Спит витязь, добыча ревнивой волны,

Спит витязь чужой стороны.

Расчесывать кольца шелковых кудрей

Мы любим во мраке ночей,

И в чело и в уста мы в полуденный час

Целовали красавца не раз.

Но к страстным лобзаньям, не знаю зачем,

Остается он хладен и нем;

Он спит - и, склонившись на перси ко мне,

Он не дышит, не шепчет во сне!.."

Так пела русалка над синей рекой,

Полна непонятной тоской;

И, шумно катясь, колебала река

Отраженные в ней облака.

ГУСАР

Гусар! ты весел и беспечен,

Надев свой красный доломан;

Но знай - покой души не вечен,

И счастье на земле - туман!

Крутя лениво ус задорный,

Ты вспоминаешь стук пиров;

Но берегися думы черной,

Она черней твоих усов.

Пускай судьба тебя голубит,

И страсть безумная смешит;

Но и тебя никто не любит,

Никто тобой не дорожит.

Когда ты, ментиком блистая,

Торопишь серого коня,

Не мыслит дева молодая:

"Он здесь проехал для меня".

Когда ты вихрем на сраженье

Летишь, бесчувственный герой,

Ничье, ничье благословенье

Не улетает за тобой.

Гусар! ужель душа не слышит

В тебе желания любви?

Скажи мне, где твой ангел дышит?

Где очи милые твои?

Молчишь - и ум твой безнадежней,

Когда полнее твой бокал!

Увы - зачем от жизни прежней

Ты разом сердце оторвал!..

Ты не всегда был тем, что ныне,

Ты жил, ты слишком много жил,

И лишь с последнею святыней

Ты пламень сердца схоронил.

1833

ЮНКЕРСКАЯ МОЛИТВА

Царю небесный!

Спаси меня

От куртки тесной,

Как от огня.

От маршировки

Меня избавь,

В парадировки

Меня не ставь.

Пускай в манеже

Алехин глас

Как можно реже

Тревожит нас.

Еще моленье

Прошу принять

В то воскресенье

Дай разрешенье

Мне опоздать.

Я, царь всевышний,

Хорош уж тем,

Что просьбой лишней

Не надоем.

1833 - 1834

На серебряные шпоры

Я в раздумий гляжу;

За тебя, скакун мой скорый,

За бока твои дрожу.

Наши предки их не знали

И, гарцуя средь степей,

Толстой плеткой погоняли

Недоезженных коней.

Но с успехом просвешенья,

Вместо грубой старины,

Введены изобретенья

Чужеземной стороны;

В наше время кормят, холют,

Берегут спинную честь...

Прежде били - нынче колют!..

Что же выгодней? - бог весть!.

x x x

В рядах стояли безмолвной толпой,

Когда хоронили мы друга;

Лишь поп полковой бормотал - и порой

Ревела осенняя вьюга.

Кругом кивера над могилой святой

Недвижны в тумане сверкали,

Уланская шапка да меч боевой

На гробе дощатом лежали.

И билося сердце в груди не одно,

И в землю все очи смотрели,

Как будто бы все, что уж ей отдано,

Они у ней вырвать хотели.

Напрасные слезы из глаз не текли:

Тоска наши души сжимала,

И горсть роковая прощальной земли,

Упавши на гроб, застучала.

Прощай, наш товарищ, недолго ты жил,

Певец с голубыми очами;

Лишь крест деревянный себе заслужил

Да вечную память меж нами!

1834 - 1835

Опять, народные витии,

За дело падшее Литвы

На славу гордую России,

Опять шумя, восстали вы.

Уж вас казнил могучим словом

Поэт, восставший в блеске новом

От продолжительного сна,

И порицания покровом

Одел он ваши имена.

Что это: вызов ли надменный,

На битву ль бешеный призыв?

Иль голос зависти смущенной,

Бессилья злобного порыв?..

Да, хитрой зависти ехидна

Вас пожирает; вам обидна

Величья нашего заря;

Вам солнца божьего не видно

За солнцем русского царя.

Давно привыкшие венцами

И уважением играть,

Вы мнили грязными руками

Венец блестящий запятнать.

Вам непонятно, вам несродно

Все, что высоко, благородно;

Не знали вы, что грозный щит

Любви и гордости народной

От вас венец тот сохранит.

Безумцы мелкие, вы правы.

Мы чужды ложного стыда!

Но честь России невредима.

И вам, смеясь, внимает свет...

Так в дни воинственные Рима,

Во дни торжественных побед,

Когда триумфом шел Фабриций

И раздавался по столице

Восторга благодарный клик,

Бежал за светлой колесницей

Один наемный клеветник.

Когда надежде недоступный,

Не смея плакать и любить,

Порски юности преступной

Я мнил страданьем искупить;

Когда былое ежечасно

Очам являлося моим

И все, что свято и прекрасно,

Отозвалося мне чужим,

Тогда молитвой безрассудной

Я долго богу докучал

И вдруг услышал голос чудный.

"Чего ты просишь? - он вещал,

Ты жить устал? но я ль виновен;

Смири страстей своих порыв,

Будь, как другие, хладнокровен,

Будь, как другие, терпелив.

Твое блаженство было ложно;

Ужель мечты тебе так жаль?

Глупец! Где посох твой дорожный?

Возьми его, пускайся вдаль;

Пойдешь ли ты через пустыню

Иль город пышный и большой,

Не обожай ничью святыню,

Нигде приют себе не строй.

[Когда тебя во имя бога

Кто пригласит на пир простой,

Страшися мирного порога

Коснуться грешною ногой;

Смотреть привыкни равнодушно..."]

1836

УМИРАЮЩИЙ ГЛАДИАТОР

I see before me the gladiator lie...

Byron '.*

Ликует буйный Рим... торжественно гремит

Рукоплесканьями широкая арена:

А он - пронзенный в грудь,- безмолвно он лежит,

Во прахе и крови скользят его колена...

И молит жалости напрасно мутный взор:

Надменный временщик и льстец его сенатор

Венчают похвалой победу и позор...

Что знатным и толпе сраженный гладиатор?

Он презрен и забыт... освистанный актер.

И кровь его течет - последние мгновенья

Мелькают, - близок час...

Вот луч воображенья

Сверкнул в его душе...

Пред ним шумит Дунай...

И родина цветет... свободный жизни край;

Он видит круг семьи, оставленный для брани,

Отца, простершего немеющие длани,

Зовущего к себе опору дряхлых дней...

Детей играющих - возлюбленных детей.

Все ждут его назад с добычею и славой...

Напрасно - жалкий раб, - он пал, как зверь лесной,

* Я вижу пред собой лежащего гладиатора.,

Байрон (англ.).

Бесчувственной толпы минутною забавой...

Прости, развратный Рим,- прости, о край родной.

Не так ли ты, о европейский мир,

Когда-то пламенных мечтателей кумир,

К могиле клонишься бесславной головою,

Измученный в борьбе сомнений и страстей,

Без веры, без надежд - игралище детей,

Осмеянный ликующей толпою!

И пред кончиною ты взоры обратил

С глубоким вздохом сожаленья

На юность светлую, исполненную сил,

Которую давно для язвы просвещенья,

Для гордой роскоши беспечно ты забыл:

Стараясь заглушить последние страданья,

Ты жадно слушаешь и песни старины,

И рыцарских времен волшебные преданья

Насмешливых льстецов несбыточные сны.

ЕВРЕЙСКАЯ МЕЛОДИЯ

(Из Байрона)

Душа моя мрачна.

Скорей, певец, скорей!

Вот арфа золотая:

Пускай персты твои, промчавшися по ней,

Пробудят в струнах звуки рая.

И если не навек надежды рок унес,

Они в груди моей проснутся,

И если есть в очах застывших капля слез

Они растают и прольются.

Пусть будет песнь твоя дика.

Как мой венец,

Мне тягостны веселья звуки!

Я говорю тебе: я слез хочу, певец,

Иль разорвется грудь от муки.

Страданьями была упитана она,

Томилась долго и безмолвно;

И грозный час настал - теперь она полна,

Как кубок смерти яда полный.

В АЛЬБОМ

(Из Байрона)

Как одинокая гробница

Вниманье путника зовет,

Так эта бледная страница

Пусть милый взор твой привлечет.

И если после многих лет

Прочтешь ты, как мечтал поэт,

И вспомнишь, как тебя любил он,

То думай, что его уж нет,

Что сердце здесь похоронил он.

* * *

Великий муж! здесь нет награды,

Достойной доблести твоей!

Ее на небе сыщут взгляды

И не найдут среди людей.

Но беспристрастное преданье

Твой славный подвиг сохранит,

И, услыхав твое названье,

Твой сын душою закипит.

Свершит блистательную тризну

Потомок поздний над тобой

И с непритворною слезой

Промолвит: "Он любил отчизну!"

СТИХОТВОРЕНИЯ НЕИЗВЕСТНЫХ ГОДОВ

* * *

Ах! ныне я не тот совсем,

Меня друзья бы не узнали,

И на челе тогда моем

Власы седые не блистали.

Я был еще совсем не стар;

А иссушил мне сердце жар

Страстей, явилися морщины

И ненавистные седины,

Но и теперь преклонных лет

Я презираю тяготенье.

Я знал еще души волненье

Любви минувшей грозный след.

Но говорю: краса Терезы...

Теперь среди полночной грезы

Мне кажется: идет она

Между каштанов и черешен...

Катится по небу луна...

Как я доволен и утешен!

Я вижу кудри... взор живой

Горячей влагою оделся...

Как жемчуг перси белизной.

Так живо образ дорогой

В уме моем напечатлелся!

Стан невысокий помню я

И азиатские движенья,

Уста пурпурные ея,

Стыда румянец и смятенье...

Но полно! полно! я любил,

Я чувств своих не изменил!..

Любовь, сокрывшись в сердце диком,

В одних лишь крайностях горит

И вечно (тщетно рок свирепый

Восстал) меня не охладит,

И тень минувшего бежит

Поныне всюду за Мазепой...

* * *

Никто моим словам не внемлет... я один.

День гаснет... красными рисуясь полосами,

На запад уклонились тучи, и камин

Трещит передо мной.

Я полон весь мечтами

О будущем... и дни мои толпой

Однообразною проходят предо мной,

И тщетно я ищу смущенными очами

Меж них хоть день один, отмеченный судьбой!

* * *

Мое грядущее в тумане,

Былое полно мук и зла...

Зачем не позже иль не ране

Меня природа создала?

К чему творец меня готовил,

Зачем так грозно прекословил

Надеждам юности моей?..

Добра и зла он дал мне чашу,

Сказав: я жизнь твою украшу,

Ты будешь славен меж людей!..

И я словам его поверил,

И, полный волею страстей,

Я будущность свою измерил

Обширностью души своей;

С святыней зло во мне боролось,

Я удушил святыни голос,

Из сердца слезы выжал я;

Как юный плод, лишенный сока,

Оно увяло в бурях рока

Под знойным солнцем бытия.

Тогда, для поприща готовый,

Я дерзко вник в сердца людей

Сквозь непонятные покровы

Приличий светских и страстей.

Из-под таинственной, холодной полумаски

Звучал мне голос твой отрадный, как мечта,

Светили мне твои пленительные глазки

И улыбалися лукавые уста.

Сквозь дымку легкую заметил я невольно

И девственных ланит и шеи белизну.

Счастливец! видел я и локон своевольный,

Родных кудрей покинувший волну!..

И создал я тогда в моем воображенье

По легким признакам красавицу мою;

И с той поры бесплотное виденье

Ношу в душе моей, ласкаю и люблю.

И все мне кажется: живые эти речи

В года минувшие слыхал когда-то я;

И кто-то шепчет мне, что после этой встречи

Мы вновь увидимся, как старые друзья.

* * *

Тебе, Кавказ, суровый царь земли,

Я посвящаю снова стих небрежный.

Как сына, ты его благослови

И осени вершиной белоснежной;

От юных лет к тебе мечты мои

Прикованы судьбою неизбежной,

На севере - в стране тебе чужой

Я сердцем твой всегда и всюду твой.

Еще ребенком робкими шагами

Взбирался я на гордые скалы,

Увитые туманными чалмами,

Как головы поклонников аллы.

Там ветер машет вольными крылами,

Там ночевать слетаются орлы,

Я в гости к ним летал мечтой послушной

И сердцем был - товарищ их воздушный.

С тех пор прошло тяжелых много лет,

И вновь меня меж скал своих ты встретил.

Как некогда ребенку, твой привет

Изгнаннику был радостен и светел.

Он пролил в грудь мою забвенье бед,

И дружно я на дружний зов ответил;

И ныне здесь, в полуночном краю,

Все о тебе мечтаю и пою.

Не плачь, не плачь, мое дитя,

Не стоит он безумной муки.

Верь, он ласкал тебя шутя,

Верь, он любил тебя от скуки!

И мало ль в Грузии у нас

Прекрасных юношей найдется?

Быстрей огонь их черных глаз,

И черный ус их лучше вьется!

Из дальней, чуждой стороны

Он к нам заброшен был судьбою;

Он ищет славы и войны,

И что ж он мог найти с тобою?

Тебя он золотом дарил,

Клялся, что вечно не изменит,

Он ласки дорого ценил

Но слез твоих он не оценит!

ЭПИГРАММЫ, ЭКСПРОМТЫ, ШУТОЧНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

ЭПИГРАММА

Дурак и старая кокетка - все равно:

Румяны, горсть белил - все знание его!..

МАДРИГАЛ

"Душа телесна!" - ты всех уверяешь смело;

Я соглашусь, любовию дыша:

Твое прекраснейшее тело

Не что иное, как душа!..

ЭПИГРАММЫ

Есть люди странные, которые с друзьями

Обходятся как с сюртуками:

Покуда нов сюртук: в чести - а там

Забыт и подарен слугам!..

x x x

Тот самый человек пустой,

Кто весь наполнен сам собой.

Поэтом (хоть и это бремя)

Из журналиста быть тебе не суждено;

Ругать, и льстить, и лгать в одно и то же время,

Признаться - очень мудрено!

Г-ву И...

Аминт твой на глупца походит,

Когда за счастием бежит;

А под конец так крепко спит,

Что даже сон другим наводит.

Стыдить лжеца, шутить над дураком

И спорить с женщиной - все то же,

Что черпать воду решетом:

От сих троих избавь нас, боже!..

Дамон, наш врач, о друге прослезился,

Когда тот кончил жизнь; поныне он грустит

(Но не о том, что жизни друг лишился):

Пять раз забыл он взять билеты за визит!..

К ГРУЗИНОВУ

Скажу, любезный мой приятель,

Ты для меня такой смешной,

Ты муз прилежный обожатель,

Им даже жертвуешь собой!..

Напрасно, милый друг! коварных

К себе не приманишь никак;

Ведь музы женщины - итак,

Кто ж видел женщин благодарных?..

В ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ N.N.

Чего тебе, мой милый, пожелать?

Учись быть счастливым на разные манеры

И продолжай беспечно пировать

Под сенью Марса и Венеры...

МОЯ МОЛЬБА

Да охранюся я от мушек,

От дев, не знающих любви,

От дружбы слишком нежной и

От романтических старушек.

ЭПИТАФИЯ

(Утонувшему игроку)

Кто яму для других копать трудился,

Тот сам в нее упал - гласит писанье так.

Ты это оправдал, бостонный мой чудак,

Топил людей - и утопился.

А. Д. 3 ...

О ты, которого клеврет твой верный Павел

В искусство ерников в младенчестве наставил;

О ты, к которому день всякий Валерьян

На ваньке приезжал ярыгой, глуп и пьян,

Которому служил лакеем из лакеев

Шут, алырь, женолаз, великий Теличеев,

Приветствую тебя и твой триумвират:

И кто сказать бы смел, что черт тебе не брат?

(НОВОГОДНИЕ МАДРИГАЛЫ И ЭПИГРАММЫ)

н. Ф. и.

Дай бог, чтоб вечно вы не знали,

Что значат толки дураков,

И чтоб вам не было печали

От шпор, мундира и усов;

Дай бог, чтоб вас не огорчали

Соперниц ложные красы,

Чтобы у ног вы увидали

Мундир, и шпоры, и усы!

БУХАРИНОЙ

Не чудно ль, что зовут вас Вера?

Ужели можно верить вам?

Нет, я не дам своим друзьям

Такого страшного примера!..

Поверить стоит раз... но что ж?

Ведь сам раскаиваться будешь,

Закона веры не забудешь

И старовером прослывешь!

ТРУБЕЦКОМУ

Нет! мир совсем пошел не так;

Обиняков не понимают;

Скажи не просто: ты дурак

За комплимент уж принимают?

Все то, на чем ума печать,

Они привыкли ненавидеть!

Так стану ж умным называть,

Когда захочется обидеть!

[Г-ну] ПАВЛОВУ

Как вас зовут? ужель поэтом?

Я вас прошу в последний раз,

Не называйтесь так пред светом:

Фигляром назовет он вас!

Пускай никто про вас не скажет:

Вот стихотворец, вот поэт;

Вас этот титул только свяжет

С ним привилегий вовсе нет.

АЛЯБЬЕВОЙ

Вам красота, чтобы блеснуть,

Дана;

В глазах душа, чтоб обмануть,

Видна!..

Но звал ли вас хоть кто-нибудь:

Она?

Л. НАРЫШКИНОЙ

Всем жалко вас: вы так устали!

Вы не хотели танцевать

И целый вечер танцевали!

Как, наконец, не перестать?..

Но если б все ценить умели

Ваш ум, любезность ваших слов,

Клянусь бессмертием богов

Тогда б мазурки опустели.

Толстой

Недаром она, недаром

С отставным гусаром.

ВАРТЕНЬЕВОЙ

Скажи мне: где переняла

Ты обольстительные звуки

И как соединить могла

Отзывы радости и муки?

Премудрой мыслию вникал

Я в песни ада, в песни рая,

Но что ж? - нигде я не слыхал

Того, что слышал от тебя я!

МАРТЫ НОВОЙ

Когда поспорить вам придется,

Не спорьте никогда о том,

Что невозможно быть с умом

Тому, кто в этом признается;

Кто с вами раз поговорил,

Тот с вами вечно спорить будет,

Что ум ваш вечно не забудет

И что другое все забыл!

Умеешь ты сердца тревожить,

Толпу очей остановить,

Улыбкой гордой уничтожить,

Улыбкой нежной оживить;

Умеешь ты польстить случайно

С холодной важностью лица

И умника унизить тайно,

Взяв пылко сторону глупца!

Как в Талисмане стих небрежный,

Как над пучиною мятежной

Свободный парус челнока,

Ты беззаботна и легка.

Тебя не понял север хладный;

В наш круг ты брошена судьбой,

Как божество страны чужой,

Как в день печали миг отрадный!

ВАШИЛОВУ

Вы старшина собранья, верно,

Так я прошу вас объявить,

Могу ль я здесь нелицемерно

В глаза всем правду говорить?

Авось, авось займет нас делом

Иль хоть забавит новый год,

Когда один в собранье целом

Ему навстречу не солжет;

Итак, я вас не поздравляю;

Что год сей даст вам - знает бог.

Зато минувший, уверяю,

Отмстил за вас как только мог!

КРОПОТКИНОЙ

Я оклеветан перед вами;

Как оправдаться я могу?

Ужели клятвами, словами?

Но как же! - я сегодня лгу!..

ЩЕРБАТОВОЙ

Поверю ль я, чтоб вы хотели

Покинуть общество Москвы,

Когда от самой колыбели

Ее кумиром были вы?

Что даст вам скучный брег Невы:

Ужель там больше веселятся,

Ужели балов больше там?

Нет, как мудрец, скажу я вам:

Гораздо лучше оставаться.

ВУЛГАКОВУ

На вздор и шалости ты хват

И мастер на безделки.

И, шутовской надев наряд,

Ты был в своей тарелке;

За службу долгую и труд

Авось наместо класса

Тебе, мой друг, по смерть дадут

Чин и мундир паяса.

САБУРОВОЙ

Как? вы поэта огорчили

И не наказаны потом?

Три года ровно вы шутили

Его любовью и умом?

Нет! вы не поняли поэта,

Его души печальный сон;

Вы небом созданы для света,

Но не для вас был создан он!.

УВАГОВОЙ

Вы мне однажды говорили,

Что не привыкли в свете жить:

Не спорю в этом; но не вы ли

Себя заставили любить?

Все, что привычкою другие

Приобретают - вы душой;

И что у них слова пустые

То не обман у вас одной!

Вы не знавали князь Петра;

Танцует, пишет он порою,

От ног его и от пера

Московским дурам нет покою;

Ему устать бы уж пора,

Ногами - но не головою.

(Н. Н. АРСЕНЬЕВУ)

Дай бог, чтоб ты не соблазнялся

Приманкой сладкой бытия,

Чтоб дух твой в небо не умчался,

Чтоб не иссякла плоть твоя;

Пусть покровительство судьбины

Повсюду будет над тобой,

Чтоб ум твой не вскружили вины

И взор красавицы младой;

Ланиты и вино нередко

Фальшивой краскою блестят;

Вино поддельное, кокетка

Для головы и сердца - яд!

(ЭПИГРАММА НА Н. КУКОЛЬНИКА)

В Большом театре я сидел,

Давали Скопина: я слушал и смотрел.

Когда же занавес при плесках опустился,

Тогда сказал знакомый мне один:

"Что, братец! жаль! - вот умер и Скопин!..

Ну, право, лучше б не родился".

(ЭПИГРАММА НА Ф. Б УД ГАРИН А, I)

Россию продает Фадей

Не в первый раз, как вам известно,

Пожалуй, он продаст жену, детей

И мир земной и рай небесный,

Он совесть продал бы за сходную цену,

Да жаль, заложена в казну.

(ЭПИГРАММА НА Ф. БУЛГАРИНА, II

Россию продает Фадей

И уж не в первый раз, злодей.

* * *

Се Маккавей-водопийца кудрявые речи раскинул как сети,

Злой сердцелов! ожидает добычи, рекая в пустыне,

Сухосплетенные мышцы расправил и, корпии

Вынув клоком из чутких ушей, уловить замышляет

Слово обидное, грозно вращая зелено-сереющим оком,

Зубом верхним о нижний, как уголь черный, щелкая.

Остаться без носу - наш Маккавей боялся,

Приехал на воды - и с носом он остался.

(А. ПЕТРОВУ)

Ну что скажу тебе я спросту?

Мне не с руки хвала и лесть:

Дай бог тебе побольше росту

Другие качества все есть.

( А. А. ОЛЕНИНОЙ)

Ах! Анна Алексевна, Какой счастливый день! Судьба моя плачевна, Я здесь стою как пень. И что сказать - не знаю, А мне кричат: "Plus vite!" ' Я счастья вам желаю, Et je vous felicite2.

( Э. К. МУСИНОЙ-ПУШКИНОЙ)

Графиня Эмилия - Белее чем лилия, Стройней ее талии На свете не встретится. И небо Италии В глазах ее светится. Но сердце Эмилии Подобно Бастилии.

( К И. И. Д Е И Д Л Е Р У )

Русский немец белокурый Едет в дальную страну, Где косматые гяуры Вновь затеяли войну. Едет он, томим печалью, На могучий пир войны; Но иной, не бранной сталью Мысли юноши полны.

ПОРТРЕТУ СТАРОГО ГУСАРА)

Смотрите, как летит, отвагою пылая... Порой обманчива бывает седина: Так мхом покрытая бутылка вековая Хранит струю кипучего вина.

316

Посреди небесных тел

Лик луны туманный, Как он кругл и как он бел,

Точно блин с сметаной.

Кажду ночь она в лучах Путь проходит млечный.

Видно, там на небесах Масленица вечно!

(ЭПИГРАММА)

Под фирмой иностранной иноземец Не утаил себя никак - Бранится пошло: ясно немец; Похвалит: видно, что поляк.

1 Скорей! (франц.)

2 И я вас поздравляю (франц.).

317

И. П. МЯТ Л ЕВУ

На наших дам морозных С досадой я смотрю, Угрюмых и серьезных Фигур их не терплю. Вот дама Курдюкова, Ее рассказ так мил, Я от слова до слова Его бы затвердил. Мой ум скакал за нею, И часто был готов Я броситься на шею К madame de-КурДюков.

(А. А. УГЛИЦКОЙ)

Ma chere Alexandrine, Простите, же ву при, За мной армейский чин Все, что je vous ecris;

Меж тем, же ву засюр, Ich wunsche счастья вам, Surtout beaucoup d'amour Quand vous serez Мадам.

* * *

Расписку просишь ты, гусар,

Я получил твое посланье;

Родилось в сердце упованье,

И легче стал судьбы удар;

Твои пленительны картины

И дерзкой списаны рукой;

В твоих стихах есть запах винный

А рифмы льются м... .ей.

Борделя грязная свобода Тебя в пророки избрала; Давно для глаз твоих природа Покров обманчивый сняла; Чуть тронешь ты жезлом волшебным Хоть отвратительный предмет, Стихи звучат ключом целебным, И люди шепчут: он поэт!

Так некогда в степи безводной

Премудрый пастырь Аарон

Услышал плач и вопль народный,

И жезл священный поднял он,

И на челе его угрюмом

Надежды луч блеснул живой,

И тронул камень он немой,

И брызнул ключ с приветным шумом

Новорожденною струей.

Надежда Петровна, Отчего так неровно Разобран ваш ряд, И локон небрежный Над шейкою нежной... На поясе нож. C'est un vers qui cloche l.

1 Вот стих, который хромает (франц.).

318

Он был в краю святом, На холмах Палестины. Стальной его шелом Иссекли сарацины.

Понес он в край святой Цветущие ланиты; Вернулся он домой Плешивый и избитый.

319

Неверных он громил Обеими руками - Ни жен их не щадил, Ни малых с стариками.

Встречаясь с ним подчас, Смущалися красотки; Он п.... их не раз, Перебирая четки.

Вернулся он в свой дом Без славы и без злата; Глядит - детей Содом, Жена его брюхата.

Пришибло старика...

ПРИЛОЖЕНИЯ

КОЛЛЕКТИВНОЕ

21*

ЮГЕЛЬСКИЙ БАРОН

БАЛЛАДА

(Ал. М. В-ой)

До рассвета поднявшись, перо очинил

Знаменитый Югельский барон. И кусал он, и рвал, и писал, и строчил

Письмецо к своей Сашеньке он, И он крикнул: "Мой паж!., мой малютка!..

скорей!..

Подойди!., что робеешь ты так!" И к нему подошел долговязый лакей,

Тридцатипятилетний дурак. "Вот!., возьми письмецо ты к невесте моей

И на почту его отнеси! И потом пирогов, сухарей, кренделей

Чего хочешь, в награду проси!" "Сухарей не хочу, и письма не возьму,

Хоть расплачься, высокий барон, А захочешь узнать, я скажу почему,

Нет!., уж лучше смолчать", - и поклон. "Паж!., хочу я узнать!.." "Нет!., позволь

мне смолчать!.."

"Говори!" - "За невестой твоей Обожателей рать кто бы мог сосчитать?

И в разлуке ты вверился ей! Не девица ль она?., и одна ли верна?

Нам ли думать: на Севере, там, Все вздыхает она, одинока, бледна;

323

Нам ли веровать женским словам? Иль один обольщен, изумлен, увлечен

Ты невестою милой своей? Нет!., высокий барон, ты порой мне смешон,

И письма не отправлю я к ней!" Рассмеялся барон - так уверен был он.

"Ты малютка, мой паж молодой! Знай!., ты сам ослеплен! Знай! у северных жен

Не в размолвке обеты с душой! Там девица верна, постоянна жена;

Север силой ли только велик? Жизнь там веры полна, счастья там сторона,

И послушен там сердцу язык! Мелких птиц, как везде, нет в орлином

гнезде,

Там я выбрал невесту себе, Не изменит нигде; ей как вечной звезде,

Ей вверяюсь, как самой судьбе! Так!., снегов в стороне, будет верною мне!"

Паж невольно барону внимал, И без слов, в тишине, он сознался в вине И на почту с письмом побежал!

СТИХОТВОРЕНИЯ НА ФРАНЦУЗСКОМ ЯЗЫКЕ

Non, si j'en crois mon esperance, J'attends un meilleur avenir. Je serai malgre la distance Pres de vous par le souvenir. Errant sur un autre rivage, De loin je vous suivrai, Et sur vous si grondait 1'orage, Rappelez-moi, je reviendrai.

* * *

О, как прохладно и весело нам

Вечером плыть по заснувшим волнам.

Солнце погасло в туманной дали,

Звезды лампады ночные зажгли.

Резво играя в вершинах холмов,

Ветер приносит дыханье цветов.

О, как чудно, прохладно с песнями плыть

И влажные кудри над морем сушить.

Остался ли кто в морской глубине?

Луна, улыбаясь, глядится в волне.

И звезды, украсив чертог голубой,

Сверкают и гаснут одна за другой. Радостно, весело поплывем по волне, Видишь в водах, как дрожат и как гаснут оне.

* * *

Quand je te vois sourire, Mon cceur s'epanouit, Et je voudrais te dire, Ce que mon cceur me dit!

Alors toute ma vie A mes yeux apparait; Je maudis, et je prie, Et je pleure en secret.

Car sans toi, mon seul guide, Sans ton regard de feu Mon passe paratt vide, Comme le ciel sans dieu.

325

Et puis, caprice etrange, Je me surprends benir Le beau jour, oh mon ange, Ou tu m'as fait souffrir!..

L'ATTENTE

Je 1'attends dans la plaine sombre; Au loin je vois blanchir une ombre, Une ombre qui vient doucement... Eh non! - trompeuse esperance - C'est un vieux saule qui balance Son tronc desseche et luisant.

Je me penche et longtemps j'ecoute;

Je crois entendre sur la route

Le son qu'un pas leger produit...

Non, ce n'est rien! C'est dans la mousse

Le bruit d'une feuille que pousse

Le vent parfume de la nuit.

Rempli d'une amere tristesse, Je me couche dans 1'herbe epaisse Et m'endors d'un sommeil profond... Tout-a-coup, tremblant, je m'eveille: Sa voix me parlait a 1'oreille, Sa bouche me baisait au front.

НАБРОСКИ И ОТРЫВКИ

* * *

Забывши волнения жизни мятежной, Один жил в пустыне рыбак молодой. Однажды на скале прибрежной, Над тихой, прозрачной рекой, Он с удой беспечно

Сидел

И думой сердечной К протекшему счастью летел.

* *

В старинны годы жили-были

Два рыцаря друзья; Не раз они в Сион ходили,

Желанием горя, С огромной ратью, с королями

Его освободить... И крест священный знаменами

Своими осенить...

* * *

Лилейной рукой поправляя

Едва пробившийся ус,

Краснеет, как дева младая,

Капгар, молодой туксус.

На бурке под тенью чинары Лежал Ахмет Ибрагим, И, руки скрестивши, татары Стояли молча пред ним.

И, брови нахмурив густые, Лениво молвил Ага: - О слуги мои удалые, Мне ваша жизнь дорога!

* * *

Это случилось в последние годы могучего Рима. Царствовал грозный Тиверий и гнал христиан

беспощадно;

Но ежедневно на месте отрубленных ветвей, у древа Церкви Христовой юные вновь зеленели побеги. В тайной пещере, над Тибром ревущим, скрывался

в то время Праведный старец, в посте и молитве свой век

доживая;

Бог его в людях своей благодатью прославил. Чудный он дар получил: исцелять от недугов телесных И от страданий душевных. Рано утром, однажды, Горько рыдая, приходит к нему старуха простого Звания, с нею и муж ее, грусти безмолвной исполнен. Просит она воскресить ее дочь, внезапно во цвете Девственной жизни умершую... "Вот уж два дня и две

ночи,

328

Так она говорила, - мы наших богов неотступно Молим во храмах и жжем ароматы на мраморе

хладном, Золото сыплем жрецам их и плачем... но все

бесполезно! Если б знал ты Виргинию нашу, то жалость

стеснила б Сердце твое, равнодушное к прелестям мира! Как

часто

Дряхлые старцы, любуясь на белые плечи,

волнистые кудри,

На темные очи ее, молодели; и юноши страстным Взором ее провожали, когда, напевая простую Песню, амфору держа над главой, осторожно

тропинкой

К Тибру спускалась она за водою... иль в пляске Перед домашним порогом подруг побеждала

искусством, Звонким ребяческим смехом родительский слух

утешая...

Только ь последнее время приметно она изменилась: Игры наскучили ей, и взор отуманился думой, Из дома стала она уходить до зари, возвращаясь Вечером темным, и ночи без сна проводила... При

свете

Поздней лампады я видела раз, как она, на коленах, Тихо, усердно и долго молилась... кому?..

неизвестно!.. Созвали мы стариков и родных для совета; решили..."

ПРИМЕЧАНИЯ

Поэзия Лермонтова, связанная с поэтической традицией Пушкина и декабристов, вобравшая опыт мировой поэтической культуры, представляет собой великое явление русской и мировой литературы. Имя Лермонтова давно уже стоит рядом с именем Пушкина.

Продолжая традиции гражданской лирики Пушкина и декабристов в новых исторических условиях, Лермонтов открывал в поэзии собственный путь.

Уже в юношеской лирике сложилась центральная для всего творчества Лермонтова тема трагической судьбы человека в условиях николаевской России. Его юношеские стихи - это романтическая исповедь, поэтический дневник, непрерывный монолог героя, выражение сложных противоречий мыслей и чувств передового интеллигента той эпохи, человека последекабрист-ского поколения, поколения Герцена, Огарева, Белинского.

Неудовлетворенный окружающей действительностью, лермонтовский герой мечтает о счастье и о свободе; они немыслимы для него без счастья и свободы всего человечества. Наделенный силой духа и мысли, громадной жаждой жизни, непримиримой ненавистью ко лжи и несправедливости, он - человек действия, борьбы.

В поэтическом дневнике Лермонтова нет резких границ между личными и общественными темами: в интимных стихотворениях поднимаются философские вопросы; в послании, обращенном к любимой женщине, звучат политические мотивы, говорится о высоком назначении человека, о гибели в борьбе за общее дело,

333

В юношеский период сложилась и другая особенность творчества Лермонтова: "резко ощутительное присутствие мысли в художественной форме" (Белинский). Развитие мысли, "борение дум" служат композиционной основой многих лермонтовских стихотворений. И это придает поэзии Лермонтова особое своеобразие. Однако юношеские стихи - поэзия во многом еще условная, романтически отвлеченная.

Ранние стихотворения не предназначались поэтом для печати, хотя и распространялись в кругу его друзей и товарищей. С 1837 года Лермонтов начинает выступать со своими стихотворениями в печати. Этим годом открывается период творческой зрелости поэта. Намечаются существенные изменения в подходе к явлениям жизни, расширяется круг тем в творчестве Лермонтова. Это сказывается в языке и стиле поэзии.

Герой лермонтовской лирики по-прежнему противостоит окружающему обществу, однако его взаимоотношения со средою рисуются теперь конкретно и получают социально-историческое осмысление. Трагедия одинокой личности, неудовлетворенной существующим порядком вещей, рассматривается поэтом уже как судьба целого поколения. Это сразу отметил Белинский. "...Кто же из людей нового поколения, - писал он о стихотворении "Дума", - не найдет в нем разгадки собственного уныния, душевной апатии, пустоты внутренней и не откликнется на него своим воплем, своим стоном?.."

Лермонтовское беспощадное отрицание, отвергавшее всякие надежды на примирение противоречий действительности, играло в эти годы прогрессивную роль.

В лирике последних лет (1840-1841) усиливаются мотивы одиночества, разрыва связей с окружающим обществом. Такие стихотворения, как "Завещание", "Они любили друг друга", "Листок", не означали утраты интереса к общественным темам: наоборот, они свидетельствовали о социальном неблагополучии. В последние годы жизни Лермонтов выступил со стихотворв' ниями, содержащими суровое обвинение современному обществу ("Последнее новоселье"). Такое стихотворение, как "Спор", полно большой исторической значимости. В эти же годы все отчетливее проявляются истинные симпатии Лермонтова. Если "Прощай, немытая Россия..." лаконически точно и беспощадно характеризует политический строй и систему феодально-крепостнических отношений "страны рабов, страны господ", то стихотворе

334

ние "Родина" воссоздает образ русской земли, столь дорогой сердцу поэта.

Многие юношеские стихотворения, представлявшие собой раскрытие с разных сторон единого сознания героя, воспринимаются как часть лирических циклов. Особенность зрелой лирики - в идейной значимости каждого отдельного стихотворения. Недаром Белинский утверждал, что в них "выразился исторический момент русского общества". Отличаясь законченностью мысли и чувства, они обладают громадной силой воздействия. Такие стихотворения, как "Смерть Поэта", "Бородино", "Дума", "И скучно и грустно", сразу же становились событием в сознании передовых людей русского общества.

Многие стихотворения Лермонтова были напечатаны в самом прогрессивном русском журнале того времени -"Отечественных записках". Они читались и горячо обсуждались молодежью наряду со статьями Белинского и Герцена. В 1840 году на страницах этого журнала появилось стихотворение "Журналист, читатель и писатель" - размышление о судьбах русской литературы. К этому произведению Лермонтова вполне применимы слова Белинского по поводу "Театрального разъезда" Гоголя: кВ этой пьесе, поражающей мастерством изложения" автор "является столько же мыслителем-эстетиком, глубоко постигающим законы искусства, которому он служит с такой славой, сколько поэтом и социальным писателем".

Наряду с "субъективными" (по выражению Белинского) стихотворениями, такими, как "Дума", выросшими из юношеских монологов, Лермонтов все чаще и чаще обращается к объективным стихотворениям - эпическим и фольклорным, - в которых глубокая философская мысль часто выражена в аллегорических образах ("Три пальмы", "Утес", "Листок", "Дары Терека", "Пленный рыцарь" и др.).

Поэзия Лермонтова сыграла громадную роль в дальнейшем развитии русской лирики, отразилась в творчестве многих поэтов - от Некрасова до Маяковского, до современных советских поэтов, лучшие из которых унаследовали от классической русской поэзии - в том числе и от Лермонтова - глубокий психологизм, силу мысли, высокий гражданский пафос.

335

Основными источниками текстов стихотворений Лермонтова являются: сборник "Стихотворения М. Лермонтова", вышедший в Петербурге в 1840 году; прижизненные публикации в журналах и альманахах; автографы и авторизованные копии; наиболее авторитетные копии, сделанные при жизни поэта и после его смерти, посмертные публикации стихотворений, автографы которых не сохранились.

Для сборника стихотворений 1840 года Лермонтов произвел самый строгий отбор. Сборник открывает "Песня про царя Ивана Васильевича..." и завершают "Тучи" - последнее стихотворение, написанное Лермонтовым в Петербурге перед отъездом на Каьказ во вторую ссылку.

Вскоре после смерти Лермонтова были опубликованы стихотворения, написанные им в последние месяцы жизни. Большая часть автографов этих стихотворений находится в записной книжке, подаренной Лермонтову его другом - писателем В. Ф. Одоевским 13 апреля 1841 года, перед последним отъездом поэта на Кавказ. На книжке надпись: "Поэту Лермонтову дается сия моя старая и любимая книга с тем, чтобы он возвратил мне ее сам, и всю исписанную. К[нязь] В.Одоевский. 1841 г. Апреля 13-е.Сиб". В настоящем издании для краткости она называется "Записная книжка Одоевского". Хранится в отделе рукописей Государственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина. Там же находится альбом, который Лермонтов заполнял на Кавказе в 1840 году и в начале 1841 года в Петербурге.

Из рукописных источников текстов стихотворений Лермонтова следует назвать еще тетрадь Чертковской библиотеки (ныне Государственного исторического музея в Москве). Историю тетради раскрывает надпись ее владельца Л. И. Арнольди на первом листе: "Собственноручные, черновые бумаги покойного Лермонтова, доставшиеся мне от его двоюродного брата Шан-Гирея". В "Чертковскую тетрадь" переплетены отдельные автографы Лермонтова разных лет.

Многие автографы Лермонтова сохранились в альбомах современников и в письмах поэта.

Источником текста для юношеских стихотворений являются автографы и авторизованные копии, содержащиеся в тетрадях Лермонтова, пронумерованных позднее собирателями архива поэта (хранятся в отделе рукописей Института русской лите

336

ратуры Академии наук СССР) Эти тетрааи позволяют довольно точно датировать ранние стихотворения на основе помет на обложках, сделанных рукой Лермонтова, дат в заглавиях стихотворений или, наконец, по их содержанию.

Тетради II, 111 относятся к 1828-1829 годам, тетради V, VI, VII, VIII-к 1830 году, X, XI -к 1831 году, тетрадь IV-к концу 1831 - началу 1832 года (рубежом является цикл новогодних стихотворений, относящихся к маскараду в Московском благородном собрании в ночь на 1 января 1832 года).

Наиболее трудно датируются стихи, тексты которых известны нам по XX тетради, представляющей собою писарскую копию избранных стихотворений Лермонтова 1829-1832 годов. Автографы целой группы этих стихотворений, относящихся к 1830- 1831 годам, до нас не дошли, и поэтому тексты их точной датировке пока что не поддаются. В настоящем издании, как это принято и в других изданиях, они печатаются под рубрикой "1830-1831". Исключение составляют те стихотворения из этой группы, заглавия которых содержат даты их написания - "1831-го января", "1831-го июня 11 дня".

Часть стихотворений 1832 года в автографах содержится в так называемой "казанской тетради", представлявшей прежде одно целое с XX тетрадью, последние листы которой Лермонтов использовал для черновиков. Листы эти впоследствии затерялись и только недавно были обнаружены в Казани (см. статью Б. Эйхенбаума в "Литературном наследстве", тт. 45-46).

В связи с тем. что год, под которым печатается то или иное юношеское стихотворение, сам по себе указывает, что его текст воспроизводится по одной из юношеских тетрадей - в примечаниях к разделу ранних стихотворений источник текста и аргументация датировок не указываются. Исключение составляют те случаи, когда текст воспроизводится по другим источникам.

Датировка зрелых стихотворений определяется по авторским пометам в автографах, по палеографическим признакам, по прижизненным публикациям, мемуарам современников, по содержанию. В каждом отдельном случае это отоваривается в примечаниях.

Что касается публикации юношеских стихотворений, то при жизни Лермонтова были опубликованы только "Весна" ("Ате-ней", 1830), "Ангел" ("Одесский альманах на 1840 г.") и "Русалка" (в сборнике 1840 г., с датой "1836"). Другие остались неизвестными современникам и большими группами появлялись