Сто затей двух друзей. Приятели-изобретатели

Есть у меня на примете два занятных вихрастых паренька — Витька Пуговкин и Мишка Ромашкин. Они такие закадычные неразлучники — водой не разольешь.

Взрослые о них отзываются с уважением — правильные, мол, сынки растут, смекалистые, беспокойные, до всего любопытные. Быть им знаменитыми мастерами — золотые руки. А руки у мальчуганов и впрямь примечательные — за что ни возьмутся, все смастерят.

И хотя у одного глаза голубые, у другого карие, но в главном эти глаза схожи: на что ни поглядят, на пустяк какой, который и бросить-то не жаль, тут же увидят, как эту никчемушную пустяковину превратить в полезную вещь.

Другие ребята бывают порой словно вялые мухи осенью, а этим скучать некогда. У них всегда затей вагон и еще маленькая тележка.

Других сердобольные мамы и папы дорогими игрушками задаривают. А Пуговкину и Ромашкину такие подарки ни к чему. Для игр и забав у друзей вечно в запасе есть славные выдумки. Витькина бабушка так и сказала: «Наши-то два смышленыша, ну, сущие Самоделкины».

И еще они очень любят рисование. Ведь если что серьезное затеяли, тут без рисунка, чертежа шагу ступить невозможно.

Товарищи прозвали Пуговкина просто и кратко — БЭС.

Не подумайте, что Витька вроде как бес, бесенок. Совсем нет. А БЭС он стал вот почему. Все знают, что Большая Советская Энциклопедия по первым буквам называется БСЭ. Наш Пуговкин имеет завидную память, прямо ходячий справочник по разные вопросам. Вот он и получил прозвище БЭС — «Большой энциклопедический словарь».

Ну, а Ромашкин знает целый ворох пословиц да поговорок, прибауток да присказок. За это его прозвали «наш Даль». Ведь русский ученый Даль был знаменитый собиратель народных изречений.

Подметив, как Дружат БЭС и Даль, знакомые ребята даже сочинили четверостишие:

Мне не терпится поведать вам об увлечениях и приключениях, о делах и проделках этих двух приятелей.

А я сам — по дворам да по домам

— У кого есть вопросы? Спрашивайте! — в заключение своей речи на первой линейке произнес Петр Ильич, начальник пионерского лагеря.

Вопросы посыпались, как орехи из мешка: а где?.. а..почему?.. а когда?., а можно ли?., а есть ли?., а зачем?..

Ребят интересовало все. Ведь они только что приехали из города в свой районный пионерский лагерь.

— А далеко ли здесь растет орешник? — бойко спросил невысокий ладный паренек.

Это был Пуговкин.

— Ореховых зарослей немало вдоль речки. Только, чур, орехи пока не трогать и не рвать. Ведь они еще зеленые, незрелые. А не то достанется вам на орехи, — пошутил Петр Ильич.

«Интересно, для чего ему понадобился орешник?» — подумал Ромашкин.

Словом, за ореховыми прутьями для удочек они уже шли вместе. Долго ли познакомиться двум мальчуганам? А еще через день они уже сидели, свесив ноги, на пологом речном бережку.

— Рыбак рыбака видит издалека, — сказал Ромашкин, деловито поплевывая на червячка. — Я ведь тоже хотел узнать Про орешник. Но ты меня опередил. Я из него думал сделать не только удочки, но и ракетки для бадминтона.

— Тише, не шуми, — зашептал Витька. — У меня клюнуло… Видишь?

Ребята насторожились и принялись пристально следить за таинственными колыханиями поплавка.

— Эх, сорвалась… и большущая! — горестно воскликнул Пуговкин, выдергивая пустой крючок.

— Ну, не горюй — упущенная рыба всегда большой кажется, — утешил его Мишка.

Рыболовы помолчали.

— Ага, попался, который кусался! — закричал вдруг Ромашкин, вытаскивая из воды колючего ершика. — И костлявы ерши, да уха с ерша куда как хороша. Как бы о него не уколоться. Ведь не зря говорят, как щука ни востра, а не возьмет ерша с хвоста.

— Надо б сменить тебе фамилию на Поговоркина. Ведь у тебя пословиц, что семечек у арбуза… Откуда ты их нахватался? Из книжек? — спросил Пуговкин.

— Не только. Я жил до школы в деревне у бабушки. Там и наслушался. Дед был большой любитель зубастых словечек. Его любимые поговорки: «На Руси не все караси, есть и ерши». И еще: «Умей быть умней!» Затем я книжки по пословицам и поговоркам приобретал. А теперь я их сам записываю, где услышу…

— Тише! Молчи! Поклевка! — зашикал Пуговкин. — Глянь, поплавок-то как кланяется.

Стремительно дернув удилище в сторону, он вытянул маленького пескарика.

— Рыбешка мелка, да уха сладка, — утешительно промолвил Витька. Друзья снова примолкли.

— Когда Гагарин, — произнес вполголоса, чтоб не распугать рыбу. Мишка, — признал, что бадминтон любимый спорт космонавтов, наши ребята со двора с ног сбились, чтоб найти ракетки. А нашли — отшатнулись, цены-то их кусаются. Тут я и Прикинул, нельзя ли самим сделать ракетки. Ведь не боги горшки обжигают. Достал ореховых прутков — в лес за ними пришлось сгонять, — и за дело. Связал в овал один за другим верхушки четырех прутьев. Потом туго обмотал бечевкой концы — получился каркас ракетки. Дал ему посохнуть хорошенько и уж затем на этот каркас натянул бечевки и вдоль и поперек, чтоб получилась сетка.

Рыболовы так увлеклись разговорами, что даже не заметили, как один поплавок два раза юркнул под воду, а потом, качаясь, не спеша сам направился под кусты…

— Тут я призадумался, — продолжал Ромашкин, — откуда взять для бадминтона хвостатые мячики с перьями?

В деревне легко — всяких перьев у хозяек вороха в закромах. А в городе с птичьими перьями беда — днем с огнем не отыскать. И пришлось изготовить особые перья — пленочные и даже резиновые.

Достал ненужных пленочных негативов. Нарезал их на длинные куски и прикрутил нитками к большой пробке. А еще раздобыл резиновую оболочку для надувного шарика, вложил в нее круглый грецкий орех и завязал его поверх ниткой. Такие

— Где же твой поплавок? Щука съела? Снова проворонили улов… — засмеялся Пуговкин.

Мишка подергал удочку. Оказалось, что поплавок неведомая сила уволокла в прибрежные кусты ольхи.

— Видно, не замочившись, рыбки не наловишь, — вздохнул Мишка и полез выручать крючок.

Тем временем Пуговкин сменил наживку. Он решил попытать рыболовного счастья с хлебным мякишем. Теперь и ему не терпелось немного похвастать и поделиться с новым другом своими затеями.

— Прошлый год, — начал он, — мне все лето пришлось в городе проторчать. Мама у меня расхворалась, а сестренка еще ползунок. И стал я нянькой и домашней хозяйкой. Двор у нас большой, ребятишек стая. Моешь на кухне посуду, а сам поглядываешь, что там внизу ребята вытворяют. Бывало, когда соседка поможет, сам погуляешь. И тогда я надумал соревнование устроить с гоночными заводными автомобилями.

— Где ж ты гоночные автомашины взял? В магазинах накупил? — спросил Мишка.

Пуговкин молча выдернул леску из воды. Увидя пустой крючок, сокрушенно покачал головой, насадил свежую наживку, смачно поплевал на нее, со свистом забросил снасть в речку и стал продолжать свой рассказ.

— Знаешь, есть такая детская забава — жужжалка из большой пуговицы, надетой на нитки. Чуть потянешь закрученные нитки в стороны, и пуговка завертится, зажужжит как бешеная. Вот я помозговал, помозговал, да и надумал из такой пуговки мотор состряпать. Взял два карандаша и сделал на их концах зарубки. Потом сточил наполовину у них другие концы и крепко связал ниткой под углом друг к другу. Затем внутрь угла вставил ластик и прикрепил его так, чтобы он все время раздвигал карандаши в стороны.

— Не пойму, зачем тебе пуговичная жужжалка?

— Да надень я ее на мою карандашную рогульку, и моторчик готов! Ясно?

— Пока туман.

— Вот непонятливый. Если закрутить пуговицу этой жужжалки, то ластик сожмется и накопит силу. Затем отпусти пуговку, она как колесо завертится. Обуй теперь это колесико — надень на пуговицу резиновое кольцо хотя б от соски. Такое колесо с резиной уже не станет проскальзывать при опоре о дорогу. Оно стало вроде автомобильной шины. Можно сделать, чтобы такой мотор из ластика вертел сразу и два пуговичных колеса. Их только надо соединить, например, спичками, чтобы они дружно вместе вращались. Пуговки, конечно, возьми побольше, какие на пальто ставят…

— Ну, Пуговкин, оседлал свои пуговки и ни словом не заикнется про сам автомобиль, — заметил Мишка.

— Погоди дай покончить с автомобильной рамой. Спереди рогульки надо воткнуть две булавки. На каждую еще вставь по пуговке. Это будут передние колеса. А теперь сверни бумагу трубкой. Сожми ее спереди и сзади. Прорежь сверху квадратное или овальное отверстие — это будет кабина для гонщика.

Прикрепи этот кузов к моторной раме, и автомашина готова к состязаниям. И стоит она три копейки, а удовольствия на все три рубля. Да еще каждый мальчишка увидит, как можно просто и дешево своими руками смастерить гоночную машину-самоходку.

Гонки мы устраивали на тротуарах. Даже взрослые приходили посмотреть и погадать, чье авто лучше.

— Ну, я вижу, ты, Пуговкин, без устали хвалишь свои пуговичные автомобильчики. А я тебе расскажу про наш дворовый воздушный парад. Было на что поглядеть, чем полюбоваться и старым и малым. Мы долго к нему готовились.

Сначала пошли на почту, узнали все про Посылторг и там наборы готовых деталей выписали: для моделей трех планеров и двух самолетов. Пока мы эти модели строили, наш художник оформление для праздника придумывал.

В субботу весь день писали афиши. Дождались, пока в соседних домах все уснут, и афиши на дворах приклеили: «Ждем в гости к 10 часам. Ребята из дома № 230».

Гостей пришло много-премного. Один дядя нам сыграл на баяне: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью». Наши были все в голубых пилотках из бумаги. Малыши несли бумажных голубей, летающие стрелы. За ними шли планеристы.

Это не просто праздник был, мы устроили соревнования: бумажных голубей пускали на точность, чтобы в круге приземлились. Или возле стены, на высоту полета. Стена дома нагревается, от нее теплый воздух идет и поднимает голубей.

Планеристы запускали модели на дальность, на высоту.

Летали у нас и модели с бензиновыми моторчиками. Их нам принесли юные техники из районного Дома пионеров. Ребята из других дворов шумели, как всамделишные болельщики. Потом, когда взлетели воздушные шары с портретами космонавтов, все стали хлопать. Здорово праздник наш прошел…

Ребята так увлеклись рассказами про автомобили и самолеты, что окончательно перестали следить за своими поплавками. Рыбная мелочь под шумок ребячьих бесед снова дочиста обглодала все крючки и уплыла восвояси по своим рыбьим делам. Рыболовы обновили наживки.

Тишина длилась минут десять-пятнадцать. Вдали глухо куковала кукушка. Из-за соседнего переката, там, где речка прыгала по камням, доносилось монотонное журчанье водных струй. Стало скучно.

Первым заговорил Ромашкин:

— Ну, а дома ты сам что делаешь?

— Да все, — оживился Витька. — Спроси кого хочешь, кто тут монтер. Чтобы электроплитку починить, пробку сменить, утюг исправить, для радиоприемника антенну или заземление поставить, тут разом на меня все укажут. А раковина или умывальник засорится или из крана, сколько ни закручивай, капает?

Снова меня зовут. Осенью ремонт затеют иль рамы на зиму замазать, окна подкрасить, обои на стены подклеить — снова я. Ну, а посуду кому нужно запаять или гвозди где прибить, и тут без меня не обходятся…

— Назвался груздем — полезай в кузов! Назвался юным техником — будь мастер на все руки, — добавил Ромашкин. — И мне приходится домашним да соседям помогать. Без этого нельзя…

— А я раз дома наделал книжных полок без бревен и досок, без фанеры, без брусков, без гвоздей, без винтов и без клея, — похвастал Пуговкин.

— Вот так Витька — хитрый БЭС! Сделал вещь из всяких без, — засмеялся Мишка. — Из чего ж ты их смастерил?

— Из палок и бечевок. Сперва я связал несколько одинаковых рам с перекладинами. Это были полки. А потом подвесил их за четыре стойки веревками на стенку. Вот и вышла у меня висячая этажерка без досок, фанеры, брусьев, гвоздей, винтов и клея.

— А я сам, — сказал Ромашкин, — приспособил табурет для хранения сапожных щеток, банок с гуталином и суконок.

— Небось обил его стенки фанерой, вставил полочки, приладил дверцу и получил тумбочку, — догадался Витька.

— Можно и так, только у меня вдвое-втрое меньше пошло материала. Я приладил изнутри табуретки как бы неглубокий ящик, а сиденье табуретки на двух петлях стало его крышкой. Вот и все…

— А я к Новому году соорудил сестренке елочку… — начал было Пуговкин.

— Наверно, купил иль срубил несчастное деревце где-нибудь в пригородном лесу, — предположил Мишка.

— Нет, и не покупал и не срубал. Моя елка самодельная. Это во-первых, а во-вторых, она стройная, как балерина, притом пушистая и никогда не сохнет. А в-третьих, она без ствола и, главное, складная. Пройдет новогодний праздник, сложишь ее как блин, и пусть лежит до будущего года.

— Теперь я знаю, почему у нас рыба не клюет. Ей просто некогда. Она разинула рот и слушает твои басни о елке без палки, — усмехнулся Ромашкин.

— Не веришь? Ну, слушай! Возьми большой лист плотной бумаги или тонкого картона. Покрась его с двух сторон яркой зеленой краской и скрути из него конус. Нарисуй сбоку конуса очертания веток в виде ромбов. Каждую вырезанную ножницами веточку отогни вбок — в сторону, и елка готова. Повесь на нее игрушки, бусы, побольше конфет, орехов, и она станет у тебя и красивой и вкусной.

Миша тоже припомнил одну новогоднюю затею. Он ни в чем не хотел уступать своему новому другу.

— А я сам однажды украсил елку, — сказал он, — необыкновенными фонарями. Они были разноцветные: красные, зеленые, синие, желтые — и любой величины: с мандарин, с апельсин, с дыню и даже с арбуз. Фонарики эти были мягкие, небьющиеся, если и упадут на пол, то только подпрыгнут, как мячики, а главное, они все были тоже складные. Пройдут праздники, и дюжина таких фонарей прячется в три пустые спичечные коробки.

— Ну, теперь клева не дождешься. Рыбы затаили дыхание и хотят узнать, как такая куча фруктов-фонарей может залезть в три коробочки, — засмеялся Витька.

— Погоди хихикать… Узнай сначала, как устроен хотя б один фонарь, а потом и хохочи над своей недогадливостью. А пока слушай.

Сперва надо припаять проводку к лампочкам от карманного фонарика. А потом вставить лампочку внутрь надувного шарика. Если шар раздуть, а потом завязать да обклеить место завязки пластилином, чтоб не выходил воздух, то и получится мягкий елочный фонарик. Вешай его на елку и любуйся.

Друзья примолкли. Рыбы, может, в самом деле наслушались историй, как украшать зимние елки, и вовсе перестали клевать.

— Тащи! — внезапно крикнул Мишка.

На этот раз Пуговкину повезло. Только удов был уж очень незавидный.

— Ишь, мелочь пузатая, — сказал Витька, — червяком захотел побаловаться. Да ты подрасти, а потом ловись. — Пуговкин бережно снял рыбешку с крючка и пустил обратно в речку.

— А я сам помог маме ухаживать за братишкой, — сказал Мишка. — Он у нас еще был ползунок, и до того шустрый, что за ним нужен был глаз да глаз. Особенно после случая, когда он стянул со стола скатерть с посудой.

Принес я тогда из лесу несколько палок, связал по углам четырехугольником каркас, а стенки затянул рядами веревок. Вот и стал наш детка в клетке. Ползай, малыш, внутри своего заборчика на здоровье.

— Но, пожалуй, всего интересней, — произнес Витька, — мои самодельные домашние автоматы. Они сами открывают и закрывают форточку, сами зажигают и гасят свет, включают и выключают радиоприемник, сами следят, чтобы только три минуты варились яйца на газовой плите, сами будят маму через полчаса или час, когда она ложится отдохнуть, — словом, выполняют самостоятельно множество работ, требующих внимания человека.

— Ну, будят-то твою маму, конечно, часы со звонком, — догадался Ромашкин.

— Нет, у нас будильника нет. И для всех этих домашних дел служат автоматы одинакового устройства. Да какие! Не с мудреной, сложной электронной схемой или хитрым часовым механизмом, а простые-препростые — из камня, веревки, песка и двух консервных банок!

Вот смотри, — и Пуговкин нарисовал чертежик. — Тут внизу, в дне верхней банки, пробито маленькое отверстие. Через него в нижнюю банку медленно сыплется песок. Песок отборный, промытый и просеянный, как в песочных часах. Да ведь мой автомат — это и есть по-своему песочные часы. Сверху на песке лежит увесистый камень, за который привязана веревка, идущая, например, к выключателю света. Песок через определенное время весь высыплется, камень опустится, выключатель сработает, и свет погаснет. Чем больше в банке песка или чем меньше дырочка, тем дольше будет действовать по своей программе мой автомат. И всегда заранее можно рассчитать время работы такого песочного автомата. Ясно?

— А как же эти песочные часы будили маму? Шуршанием падающего песка? — спросил насмешливо Мишка.

— Не шуршанием, а мелодичной музыкой…

— Какой музыкой?

— А такой. Автомат через полчаса или час сам включал электропатефон, и в комнате начинал так громко звенеть бодрый марш, что мама тотчас просыпалась.

— Я бы только заменил в твоем автомате неуклюжий камень подходящей консервной банкой, — посоветовал Мишка. — Она должна свободно вдвигаться в верхнюю часть таких часов. А нагрузить ее можно до нужного веса любым песком или щебнем. А если еще помозговать, то этот датчик времени можно смастерить не с песком, а с водой. Пусть вода через сифон из резиновой трубки капает из верхней банки в нижнюю. Скорость тока воды регулируется бельевой прищепкой. В таком, водяном приборе не надо сверлить дырок. Да и грузом пускай станет тоже банка с водой.

— А не заметил ли ты, Витек, что за разговорами у нас с тобой рыбы кот наплакал? И ведь нам пора обратно. Как говорил мой дед: довольно рыбки половили, пора и удочки мотать. Ну, а ершика с пескарем пустим обратно в речку. Пускай гуляют.

Рыболовы возвращались в лагерь налегке. Разговор шел все о том же — кто что успел намастерить интересного и полезного для двора и для дома.

— Идут с рыбалки горе-рыбаки почти без рыбы, — сказал грустно Витя.

— Зато у них богат улов своих затей, — ободрил друга Ромашкин.

Водяной

Древняя бабка Агафья была охотница порассказать про дивные чудеса давно прошедшего житья-бытья. Особо крупным спецом, даже в районном масштабе, она считалась по всякой мелкой нечистой силе: лешим, домовым, водяным. Тут уж она пускалась в такие дотошные подробности, будто не раз видела всю эту нечисть лично. Самым богопротивным и богомерзким был, по ее уверениям, водяной бес.

— Это, милые мои, первейший дружок лешему, — шептала она ребятам при встрече у колхозной мельницы. — А сидит этот злодей в глубине, в темном омуте. Притаился, значит. Поджидает купальщика какого. А потом, милые мои, он как его, бедного, схватит! И поминай как звали. А с виду он, чертяка, страхолюдный, бородатый, косматый… А борода-то у него вся зеленая-презеленая. И сам-то он весь как есть тиной обросший, будто колода какая старая…

И доверчивые малыши опасливо вглядывались в омут, в жилище неведомой жути.

А бабка, как всегда, добавляла шепотком:

— Ну я, милые мои, пошла. Не ровен час, он-то услышит, как о нем тут болтают, осерчает, поди. Не дай-то бог…

И не спеша, с чувством исполненного долга, постукивая клюкой, старуха опасливо удалялась к себе в избенку.

Как-то раз к стайке мальцов, тихонько шептавшихся после ухода бабки, подошли наши знакомцы: Витька Пуговкин и Мишка Ромашкин.

— Ха, ха! Глянь-ка, ребятня до чего закупалась! Так все охрипли, что шепотом изъясняются! — сказал громко Ромашкин.

Но запуганные ребята замахали руками и зашипели, как гусаки:

— Тише, тише, тише. Он услышит!

— Да кто это он?

— Водяной тутошний. Нечистая сила, в омуте который.

— Кто же про него вам наговорил?

— А бабушка Агафья. Вон она домой потопала.

— И часто она здесь ходит-бродит?

— Да каждый вечер с базара плетется, как семечки свои расторгует.

— Так, так, — протянул Пуговкин и, тихонько посоветовавшись с Ромашкиным, добавил: — Ну, вот что, ребята, приходите-ка завтра сюда еще раз. Других зовите. Не пожалеете. Вашего водяного ловить будем. Только, чур, уговор— бабке ни слова! Ну, ни гугу! Поняли?

И хотя мальчишки и девчонки ничегошеньки пока не поняли, но, конечно, согласились прийти поглядеть на двух отчаянных храбрецов, которые будут вытягивать страшного водяного из омута.

Назавтра к вечеру вся плотина пестрела ребятишками. «Батюшки-светы. Уж не утоп ли кто сердешный? Царство ему небесное», — подумала бабка, подходя к толпе у мельницы.

Первым ее встретил Ромашкин. Пуговкина почему-то в этот раз не было.

— Здравствуйте, бабуся…

— Будь здоров, мой касатик.

— Бабусенька, будьте добренькие, расскажите нам, пожалуйста, про водяного, — вежливо попросил Мишка.

Бабка приободрилась и не спеша начала поучать малышей: Всякая бывает, милые мои, нечистая сила. Есть домовые. Они больше за печкой укрываются, в теплоте и во мраке. Ночью-то проснешься, не спишь и слушаешь, а он себе суршит… суршит…

— Ну, это мыши шуруют или тараканы шастают, — ухмыльнулся Мишка.

— Молчи, греховодник! Мал больно рассуждать-то. А вот еще в лесу, в самой глухомани, леший проживает. Как стемнеет, он как ухнет, ухнет. Аж сердце обмирает…

— Так это ж филин, — не унимался Ромашкин.

— Опять ты за свое, маловер. Послушай лучше, что старые да бывалые люди тебе говорят. А водяник самый из них вредный. Ну, сущий сатана, будь не к ночи помянут. А просыпается он от зимней спячки на Никитин день, что третьего апреля…

— Постой, бабуся, а ты его сама-то видела? — перебил опять Мишка, и ребята придвинулись ближе к бабке.

— Видала, милые мои, видала, сподобилась. Страсти, что натерпелась по ту пору. Иду я как-то от всенощной из церкви, а он, ну, как утопленник, тут из омута и всплыл при луне.

Неожиданно внизу в воде что-то ухнуло. Из-под кувшинок стала медленно выползать большая зеленая образина. Рачьи глаза ее тускло блестели. Крупные лошадиные зубы оскалились.

Ребята в ужасе шарахнулись к бабке Агафье, как испуганные цыплята к наседке.

Бабка сама обомлела и торопливо стала бормотать побелевшими губами:

— Свят, свят, аминь, рассыпься…

И, словно услыша эти священные заклятья, страшилище медленно погрузилось обратно в таинственную пучину омута. Безмолвие взорвал звонкий голос Ромашкина:

— Вот так водяной!

Сатанинское отродье! Крокодил здешних мест…

— Тише, тише, — снова, как гусаки, зашипели все кругом. — Услышит, опять покажется. Еще утянет кого на дно.

— А хотите, я его позову снова, — вдруг заявил Мишка.

— Что ты, мой голубчик, с ума сошел? Погибели своей не чуешь? — запричитала бабка.

Некоторым ребятам неудержимо захотелось домой. А другие, не робкого десятка, были не прочь еще разок взглянуть на невиданное существо — жителя темного омута. Они даже стали подзадоривать Мишку:

— Как же, послушается он тебя! Только свистани — он и полезет наверх. Держи карман шире…

— Вот и свистану.

— Ой, не надо, не надо, — тихо залопотали девочки.

— А ну, свистани, — просили мальчуганы, которые побойчей.

Ромашкин сунул два пальца в рот, и над омутом трижды разнесся пронзительный молодецкий посвист.

Прошло несколько томительных мгновений. Бабка уже сказала:

— Вот видишь, пострел…

Но тут снова что-то ухнуло, и из омута опять стала вылезать страшная морда водяного беса. Все разинули рты и молча смотрели то на Ромашкина, то на чудовище.

— А теперь мы его словам, — произнес Мишка.

И снова бабка заголосила:

— Не тронь ты его, касатик. Не связывайся с нечистой силой. Отомстит тебе сатана. Помяни мое слово.

Но Мишка кинулся на край плотины, сбросил на бегу тапочки, майку, бултыхнулся в воду и бесстрашно поплыл к водяному.

Завидя пловца, мерзкая морда злобно и глухо ухнула и неспешно стала опускаться вниз в пучину.

— Постой, погоди, злодей! — закричал Мишка. — Я с тобой рассчитаюсь! Я тебя выведу на чистую воду! Я тебе покажу, как ребят и старух пугать.

Но водяник исчезал. Еще несколько секунд, и от злой нечисти остались лишь круги над омутом.

— От меня не уйдешь! Не скроешься на дне, гадюка! Я тебя и там словлю! За ушко да на солнышко! — снова воскликнул Ромашкин и, сверкнув пятками, нырнул вслед за водяным.

Наступило безмолвие. Потом раздались крики ужаса, послышались всхлипывания девчонок. Увы, вместо храброго Мишки всплыли только большие пузыри…

— Пропал, пропал строптивый отрок ни за грош, — злорадно прокаркала старуха. — Уж как я его ноне, грешного, упреждала. Вот и покарал бес его буйную головушку за гордыню, дерзость и ослушание. Да будет мать сыра земля упокойничку пухом. Да сотворится мир праху его…

Однако не успели еще окончиться все скорбные бабкины отпевания, как вновь нахально вылезла одна — без своей недавней жертвы — страшная зеленая морда. Она укоризненно покачивалась из стороны в сторону, словно говоря: «Так навеки сгинет всякий, кто осмелится вторгнуться в наше темное подводное царство». Вслед за ней над бездной, поглотившей юного смельчака, показалась и шея водяного. Шея была бледная и предлинная, как гусиная, а затем вынырнул и сам… Не знаете кто? Да сам живой, целый и невредимый Мишка Ромашкин! Он шумно сопел, плевался и отфыркивался. То, что все было приняли за шею водяного, оказалось Мишкиной рукой, державшей жуткую образину за горло.

— Ну, вот и поймал я вам вашего водяного, — весело произнес он, еле отдышавшись. — Не так страшен черт, как его малюют. Я ему голову начисто оторвал. Сейчас ее приволоку.

И, загребая лишь одной ладошкой, звонко шлепая по волнам зелеными щеками водяного беса, Ромашкин двинулся к берегу.

Бабка Агафья протерла глаза, замотала головой, закрестилась и еле слышно зашептала:

— Господи помилуй…

Все снова в изумлении пораскрывали рты и молча наблюдали, как ликующий Мишка карабкался на откос.

Вскоре всем стало ясно, что чудищем был простой надувной, резиновый шар с заранее намалеванными масляными красками глазами и зубами.

Одна бабка Агафья ничего не поняла. Она машинально крестилась и стояла ни жива ни мертва, что-то бормоча себе под нос. А ребята уже стали понимающе улыбаться и хихикать сначала тихонько, а потом все громче и громче.

— Вот и вся тут ваша нечистая сила, ваша кикимора, — задорно сказал Витька Пуговкин, вылезая из-под кустов. — И чтоб вам бабка зря не туманила ваши малолетние головы, сейчас мы эту нечисть растопчем. А ну-ка, дави, топчи его все, кому не лень…

И всем сразу захотелось пнуть ногой ненавистного водяника. Но круглая голова вдруг с громким треском лопнула сама, словно не захотела дождаться ребячьего возмездия. Вероятно, шар наткнулся на какую-то колючку. На пыльной дороге остались лишь мокрое грязное пятно, рваные куски темно-зеленой резины да кучка водорослей.

Пуговкин и Ромашкин не стали томить ребят и тут же все им рассказали. Оказалось, два изобретательных друга предварительно укрепили разрисованный мяч на длинную бечевку и продернули ее через кольцо, привязанное к большому камню. А камень бросили на дно омута. Витька сидел, замаскированный в кустах, ухал в рупор, сделанный из листьев лопуха, и бечевкой управлял подъемом и спуском головы водяного. Вот и все.

Бабка Агафья как-то вся съежилась, сникла и, еще больше сгорбившись, уныло пошла прочь.

— Видно, пословица недаром молвится — и на старуху бывает проруха! — сказал ей вслед Ромашкин.

И в теплом вечернем воздухе еще долго радостно звенели ребячьи голоса. Так весело щебечут Птицы, когда над лесом пронесется гроза и снова проглянет ласковое солнце.

Художники

С той поры, как лопнул водяник, старухе житья не стало. Ну каково было ей слышать даже от двухлетних карапузов: «Ласскажи подлобно пло стласного пузыля…» Вот до чего осрамили ребята бабку Агафью своим спектаклем у мельничного омута. А теперь двух выдумщиков ждали новые дела.

Ромашкин любил повторять:

«Умелые руки не знают скуки». Он даже стихи сочинил про себя и своих друзей:

В лагерную бригаду затейников и оформителей входили и три девочки. По странному совпадению все они носили вкусные, съедобные прозвища.

Одну звали Пончик, другую — Сарделька, а третью — Плюшка. Случилось это так.

Катюшу Терентьеву прозвали Пончик за румяные симпатичные округлые щечки. Ее подружка Нелли Смирнова была такая упитанная девица, что как только ее увидели в лагере, то тут же присвоили прозвище Нелька-сарделька. Ну, а третья, Нюша Серегина, была большой любительницей поспать. Ее даже сначала называли Соня Серегина. Но с тех пор как она уснула, не успев проглотить плюшку, которую жевала перед сном, и проснулась с куском за щекой, ее тут же стали величать Нюшка-сплюшка-плюшка…

Девочки очень скоро привыкли к своим безобидным, аппетитным прозвищам и перестали обижаться, если кто-либо звал их не по имени.

— Привет художницам! — сказали наши друзья, входя в комнату, где подружки трудились над плакатами и оформлением стенгазеты.

— Ну, что общего, кроме шести букв, в словах «плакат» и «плакать», а мне от множества плакатов хочется захныкать, — пожаловалась Пончик.

— Слезами горю не поможешь, — сказал Ромашкин. — Ты небось забыла золотое правило: прежде чем шевелить руками, пошевели мозгами.

— Я шевелила. Но ничего не нашевелилось.

— Хочешь, твои кучи-тучи плакатов через час рассеются? — предложил Мишка. — Беги на кухню. Выпроси там любого, хотя б испорченного масла.

— Это зачем? Плакаты печь, как блины?

— Вот именно — форму смазывать. А теперь, Пончик, одна нога тут, а другая — там. Без масла не возвращайся.

Катюша побежала на кухню, а друзья стали осторожно острием ножа и ножницами вырезать контуры рисунков и букв из ее самого лучшего плаката. На нем сверху виднелась надпись: «Здоровье в порядке — спасибо зарядке!» А внизу были нарисованы фигурки физкультурников.

Через десять-пятнадцать минут Катя вернулась обратно. Увидев, что ее труд погиб, девочка всплеснула руками:

— И вам не стыдно такие шутки шутить, мастеры-ломастеры! Пока я бегала высунув язык за маслом, вы взяли да нарочно испортили мой самый хороший плакат…

— Погоди расстраиваться. Дай-ка лучше масло» смазать форму, — и Ромашкин тщательно промаслил оставшуюся кружевную поверхность плаката.

— Мы сейчас откроем с тобой, Катеринка, типографию. Пусть тираж экземпляров этого плаката будет хоть двадцать штук. Клади-ка наш трафарет на чистый лист бумаги и закрашивай отверстия, которые мы вырезали, — и Миша показал, как легко и просто размножать с помощью трафаретной формы любые изображения и тексты плакатов.

И в самом деле, через час тучи плакатов уже не висели над бедной художницей. И вместо слез в ее голубых глазах засверкали озорные искорки.

— Что ж это за типография из трафаретов? Вот если бы было можно тексты печатать, а не писать каждый раз, — сказала она.

— А это очень просто, — вмешался Витька. — Давайте устроим настоящую типографию, которая бы печатала заголовки, лозунги и всякие другие тексты. Нет ли в вашем хозяйстве ластиков-стиралок? — спросил он.

— Не успел ничего напечатать, а уж стирать хочешь? А ластики есть, бери сколько надо. Вот они, — ответила Нелли.

Пуговкин забрал все резинки, и друзья вышли.

— Небось втихомолку изобретать пошли, — догадалась Нюша.

Не прошло и получаса, как два наших товарища вернулись.

— Вот она где, вся типография! — И Витька загадочно похлолал себя по карману.

— А ну, выкладывай.

Пуговкин вынул из штанов кучу стиралок и странную картонную линейку.

— Это верстатка, — сказал он, — куда будут вставляться резиновые буквы. Видите, у каждого знака есть сверху и снизу выступы, а в линейке по бокам — пазы.

— Дай-ка я наберу хоть пару слов, — попросила Катя.

Она быстро отыскала нужные буквы, вложила их в верстатку, смазала сверху краской и приложила текст к бумаге.

— АШАН АШАМ, — с удивлением прочитала Катя вслух. — Вот так типография! Что ни слово, то четыре ошибки.

— Ну, ошиблась не типография, а ты сама, — обиделся Пуговкин. — Ведь надо набирать все буквы строки наоборот, тогда слова отпечатаются верно. Вот я наберу снова твои таинственные: АШАН АШАМ, а ты отпечатай.

Девочка снова тиснула текст и теперь прочитала:

— МАША НАША. Правильно!

— Для этой походной типографии не лишне иметь и валик для накатки краски на буквы, — заметил Ромашкин.

— Но где его достанешь?

— Я б взял кусок любой резиновой трубы и надел его на круглую палочку. Потом просверлил в концах развилок дырки, вложил меж них палку, вбил в нее с боков по гвоздю, и валик готов.

— Вот ты и сделай нам такой валик, — попросили девочки.

И Ромашкину ничего не оставалось, как пообещать принести валик к вечеру. «Не дал слово — крепись, а дал — держись», — вспомнил он и сдержал свое обещанье.

— С вашими трафаретами и типографией теперь нам плакаты не страшны, — сказала Нюша. — А нельзя ли придумать что-нибудь такое, чтобы легче было оформлять стенгазету? Вот мне, например, надо писать заголовки. Кисточкой буквы получаются кривыми, неровными, разной толщины, как деревья в лесу.

— Если нет плакатных перьев, то пиши Любой палочкой.

— Без кисти?

— Конечно, — ответил Пуговкин. — Застругай один конец ее так, чтобы получилась лопаточка, окунай в краску и строчи на здоровье.

— А мне надо перерисовать завод, самолет, пароход. Нет ли у вас в запасе способа, чтоб было и побыстрей и поточней? — спросила Нелли.

— Можно под копирку. Знаешь, есть такая копировальная бумага.

— Но так сразу испортишь оригинал, с которого надо срисовывать, — возразила девочка.

— Тогда возьми зеркало-невидимку.

— Где же взять это волшебное зеркало?

— Погоди, сейчас я его Сюда принесу. — Витька куда-то отправился и вернулся с куском обыкновенного оконного стекла.

— Вот так зеркальная невидимка, — засмеялась Нелли.

Пуговкин приладил к стеклу две стойки из картона. Потом поставил его рядом с изображением самолета и сказал:

— Погляди вбок — видишь отражение. Теперь положи рядом бумагу и срисовывай на нее свой самолет.

И верно, с помощью такого простого способа можно было быстро и точно перечерчивать любые изображения, не нарушая целости оригинала.

Девочки тотчас принялись перерисовывать все, что попадалось им под руку. Вот только у них получалось перевернутое изображение.

— Тоже мне волшебство! Что ни копируй, все шиворот- навыворот, — снова фыркнула Катюша.

— У того хороший смех, кто смеется после всех, — ответил Ромашкин. — Во-первых, много вещей, например бутылки, елки, шары, звезды, орнаменты, смотрятся одинаково слева направо и справа налево. Во-вторых, можно перечертить свой рисунок еще раз, и он станет неперевернутым. В-третьих…

— В-третьих, — подхватил Пуговкин, — я знаю, как просто рисовать с зеркалами точь в-точь и пейзажи, и фрукты, и фигуры, и цветы, и дома — словом, все, что видят глаза.

— Погоди, не перебивай. Дай мне сказать, — попросил Мишка. — Сначала я вас угощу своим третьим, а потом и ты накормишь нас своими сладостями.

Ромашкин подошел к окну и повернул одну из рам внутрь комнаты.

— Вот поглядите. В стекле на фоне темной стены ясно видно мое изображение. А теперь я укреплю кнопками на стене лист бумаги. Догадались для чего? Нет? Да чтоб нарисовать свой автопортрет, который смотрит на меня из стекла. — И Мишка моментально сделал на бумаге карандашом набросок своей вихрастой головы.

— Если такой удобной рамы нет, — пояснил он, — то можно бумагу повесить на стенку, а большой кусок стекла вставить в распил толстой доски.

— А можно ли делать сразу два разных дела: копировать и одновременно увеличивать рисунок? — полюбопытствовала Катя.

— Конечно. Только нужно обзавестись пантографом, — тотчас ответил Витя. Его было трудно озадачить почти любым вопросом. — Он все может… Ведь недаром он зовется — «панто», что означает «все», и «граф», что значит «пишу, рисую».

— Эх, нам бы достать или купить такой чудный универсальный, всерисовальный прибор — хотя бы один, — размечталась Катеринка.

— Не купить, а смастерить.

Для резинового пантографа раздобудь: раз — карандаш, два — кнопку, три — нитку резины. Воткни кнопку на доску. Привяжи к кнопке резиновую нить. На этой нитке затяни узелок. К другому концу резины прикрепи карандаш. Узелок — это копир. Чем он дальше от карандаша, тем получится больше копий. Вот и весь пантограф.

— А как же он работает?

— Очень просто. Начни водить узелком вдоль линий контура рисунка, который надо скопировать, и твой карандаш станет сам повторять, вырисовывать все изгибы, очертания увеличенного изображения.

— Но можно ли этим пантографом одновременно и уменьшать рисунок? — поинтересовалась художница.

— Разумеется. Поменяй местами карандаш и узелок и теперь вычерчивай уменьшенную копию. Если же кому лень сделать пантограф, то можно обойтись и без него…

— Каким образом?

— Есть два способа — «квадратно-гнездовой» и негативно-проекционный. Начерти мелкую сетку квадратиков на какой-нибудь прозрачной бумаге или пленке и накрой ею рисунок. Другую сетку крупных квадратов наметь на бумажном листе. Затем переноси части изображения из каждого квадратного гнездышка в большое.

Для второго способа надо взять обыкновенную бумагу, карандаш, фотоувеличитель и негатив рисунка. Положи в затемненной комнате бумагу на столике увеличителя и включи в нем свет. От негатива на бумаге появятся разные светлые и темные пятна. Теперь бери карандаш и начинай тушевать, зарисовывать подряд все светлые пятнышки. Где свет ярче, там клади тень погуще. Через несколько минут освети комнату и увидишь, что у тебя нарисовалась большая «сухая» фотография. Это может быть пейзаж, здания, растения, фигуры. Но всего занятней таким способом получить крупные рисованные портреты друзей и знакомых. Они наверняка ахнут от изумления.

И чтобы уметь сделать точные фотокопии со сложных чертежей, графиков, рисунков, радиосхем, карт и таблиц, полезно обзавестись складным фотоперископом. С ним нетрудно снимать без штатива на домашнем подоконнике или на столе в библиотеке-читальне. Фотоперископ можно приладить к любой фотокамере — «Смене» или «Зоркому».

Для него надо раздобыть зеркальце, металлическую полоску и линзочку для очков к дальнозорким глазам силой плюс две диоптрии. Если укрепить хотя бы пластилином эту линзу на объективе фотоаппарата, то им можно фотографировать на расстоянии вдвое короче, чем метр.

Впрочем, это расстояние следует проверить пробной съемкой. По результатам такой съемки надо вырезать из бумаги треугольник, показывающий ход лучей света от предмета съемки к объективу.

Сложив бумажный треугольник наискось, найдем размеры зеркала, угол и высоту его крепления на планке. Один конец планки теперь можно согнуть так, чтобы он входил на камере в скобу для видоискателя, а другой конец планки приспособить для крепления зеркала под нужным углом. Вот и все.

Если же требуется переснять не одну страницу книжки среднего формата, а сразу две, то фотоперископ надо водрузить на подставку из трех-четырех толстых книг. Ну, теперь, Пуговкин, выкладывай и ты, что у тебя приготовлено на третье.

— На сегодня, пожалуй, хватит нашим девчатам рассказывать разные разности. Зайдем к ним завтра, тогда и покажем, как стать лихим рисовальщиком в одну минуту.

— А завтра, — вздохнула Нюша, — мы должны делать значки для кружка юннатов.

Ребята ушли. Но они решили подготовить художницам неслыханные проекты юннатских значков.

— Легки на помине, — встретила их Катя на следующий день. — Мы только что говорили, как бы избавиться от растекания красок под вашим трафаретом.

— Берите краски совсем густыми или очень жидкими, — ответил Ромашкин.

— Не шути и не болтай глупостей. Чем жиже краски, тем больше потеков, — сказала Нюша.

— Но я говорю всерьез. Густую краску можно наносить на бумагу, если ее торцевать толстой кистью. А жидкую — разбрызгивать пульверизатором.

— Где его тут достанешь?

— А это пара пустяков, — ответил Ромашкин. — Пробка, две соломины — и пульверизатор готов. Да я сейчас его вам принесу.

Минут через пять-десять Ромашкин явился, держа в руках кусок наискось срезанной пробки со вставленными в нее соломинами. Одна соломинка была тонкая, а другая, в которую надо было дуть, — толстая. Он опустил тонкую соломинку в жидкую тушь и показал, как можно разбрызгать краску на трафареты.

— Отправились мы вчера от вас на опушку леса, — сказал Витька, — и видим, как значки натуралистов и порхают и растут. Да не на десятки, а на сотни кружковцев…

— Как это, значки — и вдруг порхают, будто бабочки? — недоумевающе произнесла Нюша.

— А так. Мы даже один значок сорвали, а за другим пустились в погоню и тут же для вас поймали.

— Где, где, покажите, — оживились художницы, — ведь, оказывается, вместо нудного рисования множества значков их можно где-то рвать и ловить!

Тут Виктор торжественно и осторожно вынул из кармана коробок из-под спичек и высыпал из него мертвую желтую бабочку-капустницу и листочек березы.

— Эти капустные бабочки, — сказал он, — хотя и красивые, но зловредные. Накладут яичек, а из них такие обжоры гусеницы полезут, что вместо кочанов капусты в поле одни кочерыжки могут остаться. Так что, чем больше словить и уничтожить этих бабочек, тем лучше. Мы-то и надумали превратить их в значки. Вот смотрите, я кладу бабочку между двумя кусками фотопленки, отмытой в горячей воде от эмульсии. Потом обрезаю эти пленки по контуру бабочки, обшиваю нитками, прикалываю булавку — и значок готов. Если кому не нравится значок с бабочкой, то пусть носит такой березовый листок. Он ведь по-своему тоже красив.

Затея — нарвать в лесу и наловить на капустных грядках юннатские значки — девочкам понравилась, и они тут же отправились на охоту.

С ними пошли и Витя с Мишей. Но вместо того чтобы ловить бабочек, друзья принялись собирать разные цветы.

— Уж не собираетесь ли вы осчастливить кого-нибудь букетом? — полюбопытствовала Катя.

— Я, — ответил Пуговкин, — хочу послать своему учителю необыкновенное письмо.

— А мне хочется нарисовать цветы без кистей, красок и цветных карандашей, — отозвался Миша.

— Девочки, девочки, бегите скорей сюда! — закричала Пончик. — Тут ребята снова что-то придумали.

Когда Нелли и Нюша, запыхавшись, примчались, они увидели в блокноте Пуговкина чертежик. Между двумя кусками прозрачной пленки от фотокамеры 6х9 сантиметров он поместил распластанные листья, травы и цветы.

— Потом, — растолковал Витя, — надо края пленок обклеить бумагой, на которой можно написать названия растений, и открытка-гербарий готова. Клади ее в конверт и отправляй в школу, домой или друзьям.

Ромашкин показал, как он собирался изображать цветы без красок, кистей, карандашей. В его букете были и желтые лютики, и куриная слепота, и листья. Если передавить сок лепестка на бумагу, то цветок отпечатается сам собой. Надо только положить бумагу на фанерку или плотную обложку книги. А нажимать следует чем-либо твердым — черенком перочинного ножа, ложкой, расческой.

— Так можно рисовать не только цветы, — добавил он. — Хотите — и такими естественными акварельными красками можно изобразить фрукты и пейзажи: леса, поля, холмы, здания, дороги, речки, облака, тучи. Нарисуйте сначала карандашом контуры этих предметов, а потом закрасьте их соком цветов.

— А когда же мы начнем кушать Витькино вкусное третье? — спросила нетерпеливая Нелли.

— На всякое хотение имей терпение, — ответил за друга Мишка. — У нас сейчас есть срочное задание: сделать стенды, то есть стенки такие, где можно приколачивать плакаты, рисунки, фотографии. Вот мы и задумали соорудить их, не имея досок, фанеры, гвоздей, красок, клея.

— Словом, из воздуха, — добавила Нелли.

— Ну, не совсем из воздуха, но, безусловно, воздушные. Приходите-ка пораньше утром завтра на аллею, где будет линейка, и увидите.

— Так скоро? — удивились художницы. — Уж не колдуны ли вы, ребята?

— Колдуны не колдуны, а просто начинающие изобретатели. Ведь изобретатели бывают порой похлеще колдунов. Такое иногда придумают — только держись! Ну и мы пока стараемся набраться силенок с пеленок, — усмехнулся Ромашкин.

Наутро любопытная Нюша первая прибежала на линейку. И верно, там стояли шесть стендов, сделанных нашими друзьями. Они раздобыли засохшие, негодные деревца, толстые сухие сучки елок. Нельзя же губить молодую, свежую, живую поросль.

«Растение еще ребенок, а ты его безжалостно под корень!» — рассуждали ребята. Из охапки такого бросового материала они выбрали самые прямые стойки и вкопали их вдоль дорожки. Потом привязали сверху и снизу перекладины. А поперек перекладин сделали обвязку веревками. Эти веревки они перекрутили, чтобы в них можно было вставлять и плакаты, и карты, и картины, и фотографии, и тексты. Стенды получились у ребят быстро, дешевые и воздушные.

— Ну, а когда же Пуговкин даст нам попробовать свое сладкое третье? — снова не унималась Нелли.

— Погодите, лакомки, до вечера, и вы увидите, от чего и девочки и мальчики оближут пальчики, — сказал загадочно Ромашкин.

Настал вечер. Пуговкин нес завернутую в газету какую-то таинственную коробку.

— Тут конфеты? Печенье? Шоколад? Пирожные? Торт? — засыпали его вопросами девочки.

Не разворачивая коробки, Витька произнес маленькую речь:

— Помните, когда вы копировали рисунки с простым стеклом, все получалось шиворот-навыворот? А если начать срисовывать через зеркало, то какое изображение видно в зеркале? На рисунке оно будет точь-в-точь такое, как видит наш глаз. Вот посмотрите. Тут Пуговкин наконец-то развернул свой загадочный сверток, и девочки увидели картонную коробку без дна, в верх и в середину которой были наклонно вставлены два зеркала. Нижнее зеркало было с хитростью — через него все видно насквозь. Оно было исцарапано частыми черточками вдоль и поперек и наполовину отражало и пропускало световые лучи. Витька нарисовал чертеж хода лучей, и стало понятно, как происходит двойное переворачивание изображения в таких зеркалах и почему рисунок получается правильным. Ведь в нижнем, процарапанном зеркале были одновременно видны и неискаженное изображение и лист бумаги с рисующей рукой.

Ребята гордо назвали этот прибор «Друг художника». А девочки тут же, смеясь, добавили:

— Художника-лентяя, которому лень самому рисовать с натуры.

Обидевшись, друзья ушли, слегка охладев к оформительским делам. Их ждали другие увлечения.

День флота

Утро было тихое и безоблачное. В лесу после ночи еще сохранялась душистая прохлада. В густых ветвях звонко чирикали и заливались пичуги.

Два друга спозаранку направились к речке. Шли они, как всегда, рядом. Сначала разговор велся о ссоре с тремя подружками. Решили — обижаться долго на них не стоит, уж такой народ девчонки, на все у них хиханьки да хаханьки, вечно в запасе два хи-хи, три ха-ха. Потом спели на мотив:

«Ах вы сени, мои сени» свою незатейливую песенку:

— Витька, а ты ТНК не забыл? — спросил Ромашкин.

— Еще с вечера в штаны сунул. А сегодня утром взял хлеба с маслом и ниток прихватил.

— Что же ты, Пуговкин, пуговки какие хочешь куда пришивать? Или штопку какую затеял? Или удочку сделаешь — порыбачить собрался?

— Нет, нитки — это тайна! — ответил важно Витька.

И потом, нарочно подозрительно осмотрев все вокруг, прошептал другу на ухо: — И не простая тайна, а военная. Держи язык за зубами, не проговорись, а то плохо будет.

— Ну, и у меня есть не только ТНК, но и свой военный секрет, — и Мишка показал несколько пустых коробок из-под спичек. В одной было с десяток обыкновенных булавок.

— Ха-ха! Вот так военный секрет! Да ты просто букашек и таракашек коллекционировать задумал, — засмеялся Витя.

— И ты отгадчик липовый.

Так и шли они, неся в потертых штанах ТНК, нитки и коробки и в вихрастых головах — необыкновенные тайны и секреты. Лесная тропка то вилась меж кустов орешника, то устремлялась в темный ельник, то выбегала на веселую светлую лужайку.

Да, я забыл сказать, что означает ТНК. Это три вещи: тетрадь в клеточку, ножик перочинный, карандаш простой.

Их ребята вечно таскали с собой.

— Но в чем же твоя тайна? — не унимался Ромашкин.

— А в том, как до обеда наделать штук двадцать-тридцать парусных и моторных лодок и кораблей, — ответил загадочно Витя.

— А твой прапрадед случайно не был немецкий барон?

— Какой еще такой барон?

— А Мюнхгаузен. Вот он врать-то был мастак! Может, по наследству у тебя от него и это вранье, — сказал, улыбаясь, Миша.

— Ну что ж, увидишь, часика через два-три они будут, — упрямо заявил Пуговкин.

— Знаю, знаю. Поймаешь на свою катушечную нитку сказочную щуку. По твоему хотенью, по щучьему веленью все водоемы и заполнятся кораблями, — ехидничал Ромашкин.

— Знаешь что, — произнес Пуговкин, — хватит балаболить! Помоги-ка лучше собрать побольше сухих прутиков и веток.

— И эскадра возникнет из пламени костра, как чудесная птица Феникс. — снова съязвил Мишка. Но все ж стал подбирать по пути валежник.

Они пришли к говорливой лесной речушке, извивавшейся в зарослях ивняка и ольхи.

Тут Пуговкин, вынув нитки, быстро изготовил ив прутиков два одинаковых лука и сказал:

— Наши плавающие модели лодок и кораблей мы сделаем не из бревен и досок, а из прутиков. Гляди-ка, — тут Витька связал концы двух сучков. — Видишь, получилась схематическая плавающая модель любого судна. Хочешь парусную лодку, тогда ставь на нитяных расчалках одну мачту с парусом из бумаги. А если трехпарусный корабль — крепи три мачты.

Пуговкин вырвал из тетрадки пару листков и превратил их в паруса. Вскоре трехмачтовик и лодка гордо закачались на речных волнах.

— Выходит, такой флот можно сделать быстро, как в поговорке: тяп, ляп — готов корабль, — восхитился Мишка. — Ну, а при чем тут особая военная тайна?

— Да при том, что встретил я вчера пионервожатую, а она и говорит: «Подумай-ка, Пуговкин, чем поярче отметить День Военно-Морского Флота». Вот я и решил устроить на пруду. Для всех большую праздничную регату — так называют состязание парусников. Военный день на носу, а носы наши коротковаты, значит близко. Пришлось выдумать лодки и корабли не из досок и бревен или фанеры, а из прутков и веток.

— Да их и делать просто, — отметил Ромашкин.

— Будет просто, коль подумаешь раз до ста. Любое изобретение — дитя терпения. А я не сразу докумекал до таких простейших водоплавающих моделек. Пришлось с вечера дать себе заказ, чтоб утром проснуться пораньше, ведь сам говоришь: утро вечера мудренее. А теперь мы на наши лодочки поставим моторы разных систем: «РП-1», «РП-2», «РП-3», — предложил он.

— А где взять такие моторы тут, в лесу? — недоумевал Ромашкин.

— Не видишь? Эх ты, темнота! А они перед нами. И какие чудесные моторчики, легкие, бесплатные, безотказные, работают без электробатарей, без бензина, без масла, без пружин.

— Резиновые, что ли?

Выдерни резинку из трусов — вот тебе и «РП-1», то есть резиновый походный мотор готов, — догадался Мишка.

— Трусы трогать не будем. Из резинок всякий юнтех сообразит, как моторчик смастерить. Давай-ка сначала вырежем из деревянной крестовники, связанной из двух палочек, винт со скошенными лопастями. Давным-давно тьма наших моторчиков тут в лесу полеживают, на тебя глядят и умоляют: возьми нас, Мишук, мы тебе лодочки подвигаем.

Ромашкин даже потер глаза и сокрушенно признался:

— Ничего не вижу.

— Соображать надо, — укоризненно сказал Витька и вставил лопасти винта между двумя тетивами лучков.

— Вот гляди в оба. Если винт начать закручивать, то тетивы натянут луки. Отпусти винт — он начнет обратно вращаться, и модель лодочки сама поплывет вперед. Вот тебе и наш лесной мотор «РП-1» готов! А «РП-1» — значит, мотор Ромашкина, Пуговкина первой конструкции.

Потом Витя взял развилку, как для рогатки, стянул концы ее двумя нитками и вставил в их середину лопасти из двух щепок. Он закрутил эту крыльчатку несколько раз. Затем отпустил — она сама завертелась.

— Держи, Ромашкин, еще двигатель номер два. И третий лесной двигатель есть рядышком. — Тут неугомонный Витька отыскал в кучке хвороста сухую рогульку, заострил ножом ее концы и привязал нитками сбоку перпендикулярно к ее плоскости один из луков.

Потом в двойную тетиву этого лука он вставил посередине пропеллер с широкими лопастями. Лопасти он сделал из тоненьких щепок, отколотых от старого елового пенька.

Впрочем, как пояснил он Мишке, эти лопасти можно было сделать из стенок спичечного коробка.

— Чем тебе не глиссер с воздушным винтом? — спросил он.

Всем хороши были эти модельки лодок с лесными моторами. И наделать их можно было за два-три часа двадцать-тридцать штук.

— Придем в лагерь, кликнем клич. Организуем кружок «Пионерская судоверфь», и десяток ребят вместе с нами в лесу за день наготовят тьму таких моделей на весь лагерь, — сказал Пуговкин.

— Ты прав, но ведь и я, — сознался Мишка, — встретил вожатую…

— Так давай выкладывай свои коробчатые секретишки.

Но Ромашкин повел свою речь издалека:

— Попалась мне как-то под ноги коробка из-под спичек. Покрутил я ее туда-сюда — и вижу, что если она пустая, то в ней хранятся десятки всяких затей.

— Не пойму я, как это, и пустая и там спрятаны разные затеи? — недоумевал Пуговкин.

— Когда в ней спички, она не пустая, но, значит, ею играть нельзя ни в коем случае! Начнешь баловаться со спичками, считай, что до лихой беды пять минут. А без спичек бросовые коробки — безобидный и бесплатный «Конструктор».

— Какой такой конструктор?

— Не тот, кто сидит в чертежной и чертит, а тот, что продается в магазине игрушек. Вот, гляди, тут и легковая и грузовая автомашины и электропоезд на колесах из пуговиц.

Мишка мигом нарисовал в своей тетради автомобили и электропоезд, сделанные из спичечных коробок.

— Ну, а что можно сделать из них еще?

— Думай сам, если голова на плечах и ум не зачах.

— Но весь твой наземный транспорт совсем ни к чему в наш праздник Дня флота.

— Чудак! Любая коробка — лодка, а несколько их — многотрубные пароходы. Смотри, я начерчу. — Однако Ромашкин не только изобразил проекты своих судов. Он соединил булавками несколько коробок, и теперь на речной глади поплыли спичечные модели лодок, пароходов и теплоходов.

— И это все? — спросил Витька.

— Погоди, это лишь присказка, сказка будет впереди… Но мне, Витек, нужен твой хлеб с маслом.

— Проголодался, бедняжка?

— Нет, мне сейчас нужно масло — пироги делать.

— Вот потеха! Где ж тут взять муку, сковороду? И с чем пироги? С капустой? Или с вареньем? С мясом или с грибами?

— Эх, слушался бы ты маму и не подходил близко к слону, — ответил Мишка.

— К какому слону?

— К зоопарковскому.

Отдавил он, видно, тебе ухо в раннем детстве. Теперь бедному Пуговкину, что пироги, что пироги— все одно. А ведь эти две вещи слегка разнятся друг от друга.

— Какая ж тут разница?

— Одни едят, а на других плавают в южных морях, — засмеялся Мишка и добавил: — Погляди внимательно вот на эту волшебную тетрадь. В ней не пирогов, а пирог десятки.

Витька посмотрел и даже потряс тетрадку.

— Тут ни пирогами, ни пирогами и не пахнет…

Ромашкин свернул из бумаги трубку, сдавил и скрепил булавками ее концы. Затем вырезал в середине овальное отверстие и торжественно изрек:

— Пирога — ее модель готова!

Пуговкин встал и, слегка потянувшись, произнес:

— Все ясно. Эти пирожки можно печь из любой тетрадки, как пирожки. Но зачем им масло?

— И пирожкам и пирожкам масло необходимо. Без масла мои пирожки намокнут и станут подводными — попросту утонут. Вот и надо бумагу для лодок сначала промаслить.

— Окуни свои лодчонки хоть в кило масла, все равно на воде они — кувырк — и набок, — усмехнулся Пуговкин.

— А мы пустим в ход лондонские, или, вернее, лондоновские «Сказки южных морей». Я там читал, как туземцы на своих утлых челноках вовсю плавают по океану. Прикрепят сбоку лодки бревно на двух палках, и никакие им водяные горы не страшны. Давай и мы оснастим нашу модельку таким балансиром, и получится у нас катамаран, то есть непотопляемая лодка, — предложил Ромашкин.

Проткнув двумя палочками бумажные борта, ребята тут же устроили челнок, которому не страшны волны. Они вставили в лодочку мачту с парусом, и туземный катамаран тихо поплыл по речной заводи.

— Теперь мое представление. Прошу убедиться. В тетради тузика нет. — И Витька показал пустую тетрадку Ромашкину.

— А к чему нам твоя собачка? Разве чтоб полаять на наши модели? Гав! Гав! Гав!

Но Пуговкин невозмутимо продолжал:

— Я сворачиваю один листок тетрадки. Прошу искать! Где есть тузик?

Любопытный Мишка сунул нос внутрь трубки, там тоже песиком и не пахло.

— Один момент! — И Витька сжал перпендикулярно друг другу концы трубок, скрепил каждый конец булавками и прорезал сверху отверстие. — Лодка-тузик готова!

— Но почему у твоей посудины собачья кличка?

— А потому, что все моряки такие одноместные шлюпки называют тузиками. А ты еще на эту модель разлаялся, как пес на кота: гав да гав!!!

— Кому нужны твои тузики? — улыбаясь, заметил Ромашкин.

— Погоди, как говорят, вырастешь — узнаешь. А сейчас погляди, как просто можно сделать устойчивую лодочку. Ей и балансира не надо. Иметь бы не бумагу, а непромокаемый гибкий материал, потолще, попрочнее, можно было и большой, хоть для нас с тобой, тузик схлопотать, — размечтался Витька. — А пока на нашу модельку приладим парус. Или укрепим ее на мотор «РП-2».

— А что, если мы смастерим теперь плоты «Кон-Тики»? — предложил Ромашкин. — Из толстущих бревен, на которых можно было переплыть через Тихий океан?

— Ну, конечно, из древесины, только слегка, самую малость, обработанной на фабрике.

— А где ж взять такую древесину?

— А из любой волшебной тетрадки — словом, из любой бумаги. Забыл, что бумага на бумажной фабрике делается из бревен? Промасли ее, отрежь треугольник, пригни парус ниткой. Издали такой плотик ни дать ни взять «Кон-Тики». Плыви хоть на остров Пасхи за Аку-Аку.

— А что такое Аку-Аку?

— Так прозывались священные тайны жителей этого острова, — ответил Ромашкин.

На груди паруса он нарисовал лицо туземного бога солнца, а на плоту наметил очертания бревен и затем пустил колыхаться свой маленький «Кон-Тики» по течению речушки.

Друзья недаром любили обсуждать свои конструкции. Их цель была проста. Нельзя ли так обмозговать модель, чтобы с наименьшими затратами труда, материалов получить от нее побольше пользы и удовольствия? Задача — смастерить за короткий срок модели разных плавающих посудин — их увлекла. Разве не интересно увидеть итоги своих раздумий в действии, на плаву, тут же, а не через два-три месяца? Но на этот раз опять разгорелся спор.

— А ведь если разобраться, твои лесные моторы вовсе не моторы, а типичные Аку-Аку.

Только не священные пасхальные секреты, а АККУмуляторы энергии, — сказал Ромашкин. — С помощью резиновых нитей, стальных пружин или наших деревянных упругих лучков мы впрок запасаем силу. А потом постепенно, медленно ее расходуем. Так и электроАККУмулятор сначала накапливает электричество — стоит на зарядке, а потом движет, например, тележки с мотором на вокзалах. Вот тебе и Аку-Аку… И уж коли речь зашла о моторах, об Аку-Аку и о двигателях, то у меня тут их в одной спичечной коробке целых три штуки! И не обычные какие-нибудь старые двигатели, а новейшие, реактивные. И называются они так: РДВ, РДХ и РДЖ…

— Что же спрятано в коробке за этими буковками? — полюбопытствовал Пуговкин. — Не обозначают ли первые две буквы их названий: Ромашкинский Двигатель?

— Не совсем так. РД — это реактивные двигатели, В — воздушный, X — химический и Ж — жидкостный.

— И все эти три премудрости уместились в простом коробке? Ну, на конкурсе звездочетов и алхимиков получил бы ты, Мишка, первый приз — почетный остроконечный черный колпак с золотыми звездами.

Но Ромашкин скромно открыл свой таинственный коробок, и оттуда выпали на землю три… Что бы вы думали?

Три простые резиновые оболочки для надувных шаров.

— И где же двигатели? — поразился Витька, заглянув в пустой коробок. — Видно, надуваешь ты меня, Мишка, своими надувными шариками…

— Никакого надувательства не предвидится. Но один шарик надуть придется. — И Ромашкин раздул шар величиной почти со свою вихрастую голову. Потом он стал шарить в траве, словно потерял иголку, и, воскликнув: «Нашел! Эврика!» — вытащил простую сухую соломинку от прошлогоднего растения. Быстро вставив эту соломинку в отверстие надутого шарика, чтоб не выходил воздух, он крепко замотал ее ниткой и сказал:

— РДВ готов! Сейчас мы его испробуем в работе.

В тихой заводи речушки, где не было течения и ветер не шелестел прибрежной листвой, шар был спущен на воду. Из соломинки стал пробулькивать воздух, и он медленно поплыл вперед. Затем ребята положили РДВ на сдвоенные бумажные лодки. И катамаран двинулся сам по воде.

— А где ж здесь ты химией обзаведешься для своего РДХ?

— Ну, а химикалиями пришлось накануне запастись на кухне. Насыпал я в резиновый мешок щепотку соды и прикрутил ее поверх ниткой. Потом в ту же оболочку налил уксусу. Чтоб он не пролился, и его сверху завязал. Если теперь развязать среднюю нитку, чтобы соединить соду с уксусом, то начнется бурное выделение углекислого газа. Направь этот газ через соломинку, как направлялся воздух в РДВ, и этот движок готов в дорогу.

— А если бы соды не было?

— Взял бы зубной порошок, мел, известку, крошки мрамора.

— РДХ мне ясен, но РДЖ пока туманен. Что это за жидкость, которая будет давать реактивную силу? Небось нефть?

— Нет!

— Бензин, спирт, керосин?

— Тоже нет. Это вода!

— Ага, ты воду превратишь в пар, пар пустишь через свою соломинку, и РДЖ поплыл.

— Ну нет, где пар, там нужны котел, трубы и все из металла. Словом, пара тут не будет. Вот я налью резиновую оболочку доверху водой и снова вставлю тонкую соломинку.

Прикрепи такой водяной мешок на катамаран. Струйка воды из соломинки станет быстро вытекать назад, а лодка медленно поплывет вперед, — и торжествующий.

Мишка показал, как действовал его простейший РДЖ, двигая водой по воде маленькую легкую лодчонку.

— И еще есть у меня одна затея, — добавил Ромашкин. — Давай с тобой после нынешней репетиции устроим в лагере вечер фокусов и покажем ребятам такие номера, чтоб все пораскрывали рты. А теперь нам пора домой. Ведь нас отпустили на речку для опытов лишь на три часа.

И друзья отправились обратно в лагерь.

На другое утро на линейке было объявлено, что в лесу начнет работать особый кружок. Ему за день надо сделать ко Дню флота полтораста всяческих водных моделей.

Инструкторы кружка — Пуговкин и Ромашкин.

Желающих оказалось множество.

В этот кружок напросился и маменькин сынок увалень Артур Тортиков. Впрочем, в лесу он сразу потерялся. Ему аукали, его искали, а мальчишка как сквозь землю провалился. Наконец Васек Жильцов нашел лентяя в высокой траве на лужайке.

Тортиков мирно похрапывал.

Одни предложили этому лодырю кинуть на живот лягушку и крикнуть: «Змея!» Другие — пощекотать за ухом или в носу длинной соломинкой.

Третьи… Но Пуговкин возразил:

— Так нельзя! Еще это мамочкино чадо заикаться станет. Лучше будет, если все захлопают в ладоши и закричат: «Браво! Бис!» Авось и он сам и его совесть проснутся.

Так и сделали.

Артур испуганно вскочил, густо покраснел и нехотя, уныло принялся за сборку валежника для многочисленных моделей лодок и кораблей.

— Что ты, друг, невесел, свою голову повесил? — спросил его Мишка. — Любое дело надо делать весело да смело. Разве не знаешь — дело скуки не терпит.

— У меня голова болит… и нога… Нет, живот вроде ломит… — промямлил Тортиков.

— А может, у тебя, как у лежебоки Егорки, на все отговорки!

— Ну тебя в болото! — огрызнулся Тортиков. — Пристал как смола. Никакого покоя нет от всяких изобретателей. Вот еще лодчонки наизобретали.

— По-твоему, выходит, изобретатели вредный народ, возмутители спокойствия? А ты знаешь, что твоя одежда, твой дом, книги, тетради да все, что тебя, кроме природы, окружает, — это изобретения и открытия множества изобретателей, которые жили до нас? Ах ты, тля! Ах ты, лопух несчастный! — разошелся Мишка.

— Почему я лопух? — растерянно спросил Тортиков.

— Да потому, что и тля и лопух живут, как ты. Ну погоди, Артур! Сейчас нам некогда, но мы еще до тебя доберемся. А пока хватит маскироваться, играть с нами в прятки да отлынивать. Работай, как все!

И Ромашкин принялся вместе с друзьями собирать сухие ветви и прутья.

Много пришлось потрудиться и нашим художницам. Катя натрафаретила плакаты с морскими волнами, теплоходами, самолетами. Нюша и Нелли наклеили из бумаги матросские бескозырки. Потом нашлось дело и типографии.

Надо было занумеровать все паруса, чтобы при гонках знать, чьи модели добились первых призовых мест. А для малышей октябрят из соседнего подшефного детсада нарезали из цветной бумаги плоты «Кон-Тики». Пришлось пригласить на помощь еще девочек. Ну, а из лесу ребята натащили груду маленьких лодок и кораблей. Даже Тортиков принес три лодочки.

В День флота стояла чудесная погода. Как по заказу, было солнечно и дул небольшой ветерок.

Под морские марши лагерного баяна начался большой парад. Все надели лихие бумажные морские бескозырки. Впереди шли отряды малышей. Они несли желтые, красные и зеленые паруса плотов «Кон-Тики». За ними топали группы с однопарусниками, трехмачтовиками, катамаранами и моторками. Весь парад торжественно направился к пруду у опушки леса.

В этот пруд вливалась та бойкая речушка, где ребята изобретали модели лодок.

Пруд был длинный и извилистый. В одном месте шириной метров 15–20 его пересек деревянный мост. Тут парад остановился. Началось самое интересное: состязание парусников— парусная регата.

Первыми выступили малыши. Они разом пустили плыть свои разноцветные плотики. И все начали волноваться. Десятки цветных «Кон-Тики» поплыли по воде, как стайки осенних листьев. Победу одержали желтые паруса. Их больше всего приплыло на другой берег, Команда «желтых» получила в награду яблоки.

Впрочем, тут же, чтобы никому не было обидно, яблоки получили и «зеленые» и «красные».

— А теперь! — громко в рупор заявил Ромашкин. — На старт вызываются однопарусные лодки!

Надо упомянуть, что все модели были еще заранее разыграны между участниками парада по жребию. Не успели отплыть однопарусники и катамараны и трех метров, как стартовали трехмачтовики.

Это было очень красивое, прямо великолепное зрелище. Будто пруд заполнили не эскадры моделей, а стаи белогрудых утят и лебедей. А у берега плавали моторки и лодочки с реактивными двигателями. Восхищенные участники и зрители разом захлопали в ладоши. А потом неожиданно десятки ребячьих рук потянулись к Пуговкину и Ромашкину и начали их качать.

И, как друзья ни барахтались и ни отбивались, им пришлось выдержать эту морскую качку на суше. Они долго-долго подлетали высоко вверх и только кричали: «Ой, зацеплюсь за небо!», «Ой, улечу в космос!»

Затем пруд стали переплывать сами ребята. В соревновании пловцов выступили две команды: «кролики» и «лягушки». «Кролики» — те, кто плавал стилем кроль, а «лягушата» — брассом. Лучшим «кроликом» оказался Сережа Мовчан. А лучшим брассистом неожиданно стал Ромашкин.

Все знали, что до сих пор он проигрывал двум самым быстрым «лягушкам» — Нине Соколовой и Наташе Ивановой. А сегодня Мишка вдруг оставил далеко позади двух самых резвых пловчих.

Когда он вылез из воды, все увидели секрет его необыкновенного успеха. Оказывается, Миша незаметно надел на пальцы резиновые перепонки из старой негодной футбольной камеры, где для пальцев были прорезаны два ряда дырочек.

— На хитрость пустился. Смотри, Нина и Наташа чуть не плачут от досады, а он гогочет. Гусь лапчатый! — зароптали зрители.

И первые два места единодушно присудили Соколовой и Ивановой.

Потом другие девочки показали прыжки в воду с низкого трамплина. Его ребята сделали из длинной упругой доски, прибитой к вкопанным в берег бревнам. Эти девочки долго занимались в школе плавания и всех порадовали своим мастерством.

А сколько веселья доставила всем старинная матросская забава — перетягивание каната! Ребята разделились на две команды. Затем капитаны команд сказали речь.

— Друзья! — воскликнул Ромашкин. — Вы не забыли сказку — дедка за репку, бабка за дедку, внучка за бабку, Жучка за внучку? Так и мы…

Возьмемся разом дружно, и репка, то есть победа, будет наша.

— Ребята! — кричал Пуговкин. — Видите, перед нами собрались дряхлые дедки да бабки, мелкие внучки да Жучки. Покажем им, что мы, репки, крепки! Пусть узнают, что скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.

Пока Витька разглагольствовал, Мишка что-то хитро шепнул своей команде, и все незаметно скинули свои тапочки и сандалии.

И великая борьба началась. Канат натянулся как струна. Болельщики лезли из кожи вон, чтобы подбодрить своих друзей. Однако босоногая команда Мишки стала мало-помалу перетягивать у противников канат. И как ни вопил Витька: «Давай-давай, тяни!», ромашкинны одержали победу. Но тут же разгорелись споры. Ведь ребята Витькиной команды были обуты. Их ноги скользили по траве, как по маслу. Пришлось опять начать поединок. Снова бесновались, кричали, прыгали, хлопали в ладоши болельщики. Репки уперлись так крепко, что дедкам да бабкам, внучкам да Жучкам пришлось отдать канат, а с ним и победу.

Даже обед в этот день оказался как у моряков — на первое борщ флотский, затем морской окунь, и только на третье был сухопутный кисель из клюквы.

После отдыха начался большой концерт. Пели морские песни, плясали «Яблочко» и танцевали «Севастопольский вальс».

А вечером после костра, когда ложились спать, одна девочка, зевая, пробормотала: — Как жаль, что День флота не бывает каждый, каждый…

Но тут она так внезапно уснула, что так никто и не узнал, что хотела еще произнести Нюша-сплюша…

А я сам — малышам

Есть пословица: «За двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь». Вопреки ей наши друзья затеяли поймать не двух, а сразу двадцать зайчишек. Кроме того, еще и оленей, и по десятку лисиц, собак, кошек, и множество другого зверья. Вот и брели они по лесной чащобе, зорко приглядываясь ко всяким сухим сучкам и веточкам.

Вы, конечно, уже догадались, что речь идет не о поимке больших настоящих животных. Просто ребята решили сделать подарок малышам подшефного детского сада. А то старые покупные игрушки стали скучноваты. Думали, думали наши друзья и надумали… пойти в лес.

В лагерь они вернулись с охапками хвороста.

— Откуда дровишки? — повстречали их знакомые нам художницы со вкусными прозвищами.

— Из лесу, вестимо… — ответил басом Ромашкин.

— А к чему они тебе, мужичок с ноготок?

— Собираемся в печурке, во-первых, подрумянить пончик, во-вторых, подогреть плюшку и, в-третьих, сварить сардельку.

— Снова шутки-прибаутки, — обиделась Нелли. — Не можете уж сказать, зачем вам хворост.

— Он нужен и нам и вам, но, главное, им.

— Опять загадки без разгадки. Кому им?

Тут ребята посвятили девочек в свои планы.

— Ну и выдумщики вы неугомонные. И как вам не надоест изобретать?! — воскликнула Нюша.

— Скучен день до вечера, коли делать нечего, — отозвался Ромашкин.

Малыши, увидя своих друзей, заликовали. Пионеры не в первый раз были в гостях у малышей. Курносый Петя Зайкин сразу заявил:

— А я знаю, зачем вы столько хволоста к нам плинесли…

— Какой догадливый хлопчик, — умилился Мишка. — А ну, расскажи, зачем нам эти ветки?

— Чтоб лазводить костел, жалить калтошку и с нами ласпевать «Здлавствуй, милая калтошка».

— Ну, зайка-всезнайка, на этот раз ты не угадал. Наши веточки не для костра, а для зверят.

— Звелей колмить! — мигом сообразил Петя.

— Погоди, браток, чуток и все увидишь и узнаешь.

Ромашкин и Пуговкин положили сушняк на низенький столик и посадили полукругом всех ребят. Занятие повел Пуговкин.

— Что мы принесли из леса? — спросил он всех.

— Прутья… Палки… Сучки… Ветки… Хворост… Валежник… — послышались ребячьи голоса.

— Ну, а что у меня над головой? — и он приставил ко лбу рогатку.

— Лога, как у балана! — раньше всех выкрикнул Зайкин.

— Молодец, Петя! Теперь надо всем присмотреться к этим веткам и сучкам и постараться разглядеть, где тут скрываются не только рога, а может, и заячья нога. Ну-ка, ну-ка, я вижу, тут в охапке спрятался тихонько рогатый олень.

Тут на виду у притихшей ребятни Пуговкин извлек из хвороста несколько рогулек, обломил их и стянул нитками. И вдруг все увидели, что на Вйтькиной ладошке гордо встал круторогий олень.

— А теперь я вытащу из валежника зайчишку-трусишку и лисичку-хитричку, — предложил Ромашкин.

Покопавшись среди веток, он нашел подходящие сучочки, и через несколько Минут на столе перед собакой остановился, изогнув спину горбом и подняв хвост трубой, испуганный кот. Потом появились цапли, журавли, жирафы.

— Тут есть и кошки на длинных ножках и собаки-забияки, — продолжал Мишка.

Малышам стало весело. Они и не подозревали, что в хворосте скрывается столько забавных игрушек.

А на другой день шефы явились в детсад с глиной.

— Знаю, знаю, — сказал Зайкин, — в пилоги и глибы будем иглать.

— Не везет тебе, Петушок, на отгадки. Пироги и грибы из глины стряпать нам некогда. Сейчас у нас будут дела повкусней, — ответила Катя. Сегодня она повела занятия с детворой. — Поглядите-ка на вчерашние фигурки. Какие они тощие, сухие, одни кости. Вот мы из этой глины и налепим на них мясо, кожу и кому шерсть, а кому перья.

Катя взяла деревянную собаку, хорошенько, чтоб лучше приставала глина, обрызгала ее водой и осторожно вылепила собачью морду, туловище и хвост. Так же она создала фигуру петушка и кошки. Потом поставила рядышком фигурки вчерашние и сегодняшние и спросила:

— Ну, что лучше?

К удивлению наших инструкторов, некоторым малышам больше нравились вчерашние фигурки. Но все решили, что очень интересно попробовать лепить на деревянные кости глиняное мясо. На столы, чтоб не замарать их, положили газеты, и малыши притихли. Все превратились в скульпторов. А через тридцать-сорок минут с площадки детсада внезапно раздались громкие крики:

— Быстрей! Торопись! Беги! Давай воду!

Соседи всполошились, думая, уж не приключился ли в детсаду пожар. Но ни огня, ни дыма нигде не было. Просто шефы вывели малышей поразмяться и предложили им сыграть в смешную игру «По чайной ложке». В саду в одном конце дорожки поставили таз с водой, а в другом — два стакана. Ребят разделили поровну и дали каждой группе по чайной ложке. Надо было как можно быстрей этими ложками заполнить стаканы водой из тазика. Побежать быстро — прольется вода. Пойдешь медленно — обгонят соперники. Вот и возникла в детском саду такая суматоха и кутерьма, как на пожаре.

А после ребята снова вернулись к глине и с новыми силами принялись за лепку.

Получалось не у каждого хорошо. Но Мишка всех подбадривал пословицей: «Лиха беда — начало».

На следующий день друзья прихватили с собой в детский сад пучок прутьев.

— А я знаю, почему вы плуты плинесли, — снова их встретил Петя.

— Какой знаток! Ну-ка, скажи, зачем?

— На плуту будет цветок из лазноцветной бумаги.

— Ну, опять ты не разгадал. Кто ж летом готовит бумажные цветы, когда их, душистых, живых, красивых, на полях и лугах полным-полно? Сегодня у нас будет игра — кто больше накидает колец на оленьи рога и хвост. Награда — песик-черноносик.

— Живой щенок? — обрадовалась детвора.

— Там посмотрим, живой или еще какой, — загадочно ответил Миша. — Но хорошо знаю, что собачень умный — умеет бегать, сидеть и даже стоять на задних лапках.

Из самых толстых прутьев изобретатели связали бечевками силуэты двух длиннорогих оленей и, воткнув их ноги в землю, поставили рядом друг с другом. Потом из ивняка навязали два десятка колец. Дошкольники снова разделились на два отряда, и игра началась. В этом состязании первое место взял знакомый нам Петя Зайкин. Он с пяти шагов из десяти колец ловко набросил семь штук.

— Где ваша наглада? Тепель песик-челноносик будет мой, — сказал гордо победитель.

— Завтра принесем тебе премии, — пообещали наши друзья.

И когда на другой день они принесли с собой коробки из-под ботинок, их снова встретил Зайкин.

— А я знаю, что вы плячете в калтонных колобках. Там сплятан челноносик.

— Теперь ты сказал правильно! Открой коробки, там не только твой песик, но и слон, и носорог, и верблюд, и свинья. Словом, целый складной зоопарк.

Ребят обступили любознательные малыши. Всем интересно было узнать, каким образом столько огромных животных уместилось в трех небольших коробках. Петя развязывал веревочки. В первой коробке лежали ножницы. Во второй — карандаш и шило. В третьей — нитки.

— Куда ж удлали звели? — разочарованно спросил Зайкин.

— Не плачь, сейчас найдутся. Садитесь рядком, поговорим ладком, — пригласил всех Ромашкин. И снова малыши расселись вокруг низенького столика» чтоб посмотреть, как Витя и Миша станут вытаскивать целый зверинец из трех пустых коробок.

На дачной террасе детсада наступила тишина, как в час отдыха.

— Сейчас мы из этих пустых ящиков вызволим всех зверят, как на днях их выловили из охапки валежника, — начал Ромашкин. — Сначала надо достать лапки животных.

Вот так. — Тут он быстро нарезал из стенок коробок разные рогульки. — Потом мы раздобудем самих животных, ну, например, зайца и лисицу. И если теперь соединим лапки и туловище, то увидим…

Тут все увидели, как по столу понесся резвый картонный длинноухий зайчонка от коварной картонной лисы. И только самая маленькая девочка Нина проговорила с укоризной:

— Ваши зайчик и лиса вовсе не знают, как бегать.

— Почему не знают? — удивились все.

— У них глазков нету…

И верно, Ромашкин забыл сделать зверькам глаза.

Пришлось тут же на мордочках животных поставить жирные запятые, и тогда Нина снова произнесла:

— Теперь хорошо, как взаправду.

Мишка опять взял ножницы, и на столе появилось множество зверей, как в зоопарке. Тут были слон, носорог, медведь, лев, свинья, осел, верблюд, лось, жираф, тигр…

Надо сказать, что силуэты всех зверей друзья с помощью художниц заранее нарисовали на картонных коробках. Не у всех зверят были вставлены ноги в виде рогулек.

Чтобы на столе стоял, например, козел, ему просто слегка развели в стороны его четыре картонные ноги. Этот козел понравился ребятишкам больше всего. Уж больно хороши были его изогнутые дугой огромные рога.

— А где ж птицы? — спросила Нина.

Пришлось Ромашкину вырезать и птиц: орла, страуса, аиста, павлина, журавля, лебедя с лебедятками.

— Все есть, — надулся Зайкин, — только песика-челноносика плопустили.

— Доберемся и до твоей награды. Да, я забыл — кто знает, сколько ног у собаки?

— Четыре, — подсказали со смехом несколько голосов.

— Так, сделаем сейчас из картона четыре лапки. Потом два уха, одну голову, один хвост, два бока, и песик лежит перед вами.

— Где, где? Не видим, — заинтересовалась детвора.

— Да тут он, только пока в разобранном виде. Сейчас мы проткнем шилом дырочки. Соединим их тремя нитками так, чтобы узлы были с двух сторон, и песик-черноносик готов.

Ромашкин сложил все детали игрушки, продел в отверстия нитки, и пес встал на ноги. Он был хорош тем, что у него все двигалось: и голова, и уши, и лапы, и хвост. Поэтому щенок мог принять любую позу.

— Теперь давайте знакомиться, — предложил Миша.

Зайкин выхватил пса из Мишиных рук и прижал его к груди.

— Тепель он мой! Я его никому не дам смотлеть.

— Я вижу, что ты зайка-зазнайка, — сказал Пуговкин. — Верни-ка нам щенка. Ты его не получишь до тех пор, пока остальные по его образцу не наделают себе игрушек.

Петя, чуть не плача, возвратил песикд. Но через полчаса появилось много одинаковых черноносиков. И он бегал меж ребятами и растерянно спрашивал:

— Это мой? Нет? Где же он?

— А ты ему посвисти, — посоветовал, смеясь, Витя.

— Я не умею.

— Ну, так я свистну. И песик найдется.

И действительно, песик отыскался в необычном месте — в Витином кармане. Чтобы Петин пес не заблудился в другой раз среди остальных собак, Катя повязала ему красный бантик.

И довольный Зайкин целых два дня ни на минуту не расставался со своим щенком. А на третий день он, запыхавшись, подбежал к своей воспитательнице и наскоро выпалил:

— Сплячьте от меня челноносика, а то я его потеляю.

И тут же умчался навстречу новым забавам.

Чародеи

Началось это с огромной яркой афиши. Она внезапно с утра появилась на самом видном месте, при входе в столовую. И все останавливались, читали и перечитывали:

Если бы средь лета вместе с дождем из тучи выпали леденцы и шоколадные конфеты, то это событие вызвало бы меньше разговоров, чем такое объявление. Лагерь превратился в разворошенный муравейник. Со всех сторон только и слышалось: факир, цыпленок… Индия… спичка… чудеса… Самые хитрые тут же помчались в «худцех» выяснить, кто повесил плакаты.

Но три художницы поклялись, что они ничего знать не знают, ведать не ведают об этой афише. И только оставшись наедине, девочки почему-то лукаво переглянулись.

Стоит ли подробно говорить, что в этот таинственный вечер в клубе не только яблоку, но, пожалуй, и иголке негде было упасть. Да что иголке, микробу и то не нашлось бы места!

На занавесе из двух обширных простынь были прикреплены силуэты двух колпаков — белого и черного, усыпанных звездами. И вот, наконец, раздались глухие удары барабана и мелодичный перезвон колокольчиков. Под эти звуки занавес медленно раздвинулся.

Зрители вытянули шеи и увидели на сцене столик, покрытый темной скатертью. На нем стояли спичечные коробки, стаканчик с карандашами и прочие простые предметы. Затем из-за кулисы торжественно и неторопливо появились два усатых и бородатых чародея. Один — это был Ятив — в черном халате и черном колпаке. Другой — Ашим, как и подобало быть профессору белой магии, облачился во все белое. Одежда мудрецов была усеяна блестящими звездами, планетами, метеорами, кометами, лунами и другими ночными светилами.

Скрестив руки на груди, очкастые старцы церемонно поклонились на три стороны.

Первым заговорил черный Ятив:

— Мы привезли вам горячие приветы наших соотечественников и несколько необычных тайн Востока. Наша мудрость говорит: «От разговоров о халве во рту не становится сладко», поэтому я сразу приступлю к показу непостижимых чудес Индии. Мой друг, кудесник Ашим, будет оказывать мне помощь. Сначала я превращу эти цветные карандаши в волшебные палочки.

Ятив взял полдюжины карандашей, приложил их ко лбу и прошептал странные заклинания:

— Шалда… балда… сигулда… — Затем он засучил длинные рукава своего халата и произнес: — Фокус номер один — «Заколдованный карандаш». Я зажимаю его крепко-крепко в кулак и даже придерживаю одну руку другой. Теперь я раскрываю кулак. И — о чудо! — карандаш повис в воздухе.

И в самом деле, невидимая сила таинственно удерживала карандаш от падения на пол. Он был заколдован! А тем временем Ятив продолжал:

— Второй фокус — «Послушная коробка». Перед вами обычный коробок из-под спичек. Через него продета длинная нитка, укрепленная концом за край стола.

Коробок падает. Но взмах волшебной палочки — и он сразу повисает в воздухе.

Тут все увидели, как коробок сам, неизвестно почему, то падал, то повисал на нитке.

— Третий фокус — «Очарованная монетка». Я кладу в коробок пятачок, слышите, как он стучит?

Фокусник помахал рукой, и все притихшие зрители услышали тарахтение монеты. Затем он взмахнул палочкой, и стук внезапно прекратился, хотя Ятив не перестал трясти рукой. Снова установилась какая-то непонятная связь между заколдованным карандашом и монетой в коробке.

— Четвертая загадка — «Фантастическая спичка».

Чародей завернул обычную спичку в платок и дал ее несколько раз сломать зрителю. Все ясно услышали треск несчастной спички. Потом он махнул волшебной палочкой, развернул платок — спичка была целехонька, без надломов.

— Пятый фокус — «Три таинственных кольца», заранее склеенных из широких полос газетной бумаги.

— Если я разрежу кольцо вдоль, сколько появится колец? — спросил громко Ятив. — Два? Верно. — Он стал резать и получил два отдельных узких кольца из одного широкого. После этого чародей взмахнул своим карандашом, то есть магической палочкой…

— А что будет теперь, никто не знает? Тогда смотрите в оба. — Вновь его ножницы стали кромсать бумажные кольца. К удивлению зрителей, неожиданно из другого кольца получилось не два, а одно узкое длинное. А из третьего широкого кольца странным образом выкроились два узких кольца, причем продетых одно в другое. Опять колдовская палочка оказала свое непонятное удивительное действие.

Шестой фокус — «Волшебный колпак» — был не менее поразительным. Ятив снял свой колпак и бросил в него пятачок. И потом, сколько он его ни тряс, монета из колпака не выпадала. Но взмах палочкой — и послушный пятак тут же выкатился на стол. По требованию зрителей некоторые фокусы пришлось повторять два раза, но никому не удалось отгадать секреты этих древних тайн Востока.

— И в заключение я прошу дать мне полдюжины самых обычных куриных яиц, — торжественно заявил Ятив.

Профессор Ашим тотчас из-за кулис вынес горку яиц на тарелке. Ятив положил яички в ряд на край стола и взмахнул заколдованной палочкой.

И вдруг все услышали, как в тишине кто-то тихонько пискнул.

— Он здесь! — закричал Ятив. — Это сверхъестественное чудо природы — говорящий цыпленок! Сейчас я тебя найду, — и Ятив принялся трогать своей колдовской палочкой яички одно за другим.

Вдруг третье яйцо подпрыгнуло и встало стоймя. Все ахнули.

— Вот где ты, малыш, — сказал профессор. — Прошу вас, дорогой коллега, — обратился он к Ашиму, — принесите мой аппарат для просвечивания. Пусть все убедятся, что тут внутри находится живой цыпленок.

Ашим вынес из-за кулис небольшой черный ящик и поставил его на стол. Потом всюду погас свет, и завороженные зрители увидели, как на заднюю стенку сцены свет из аппарата отбросил увеличенную овальную тень яйца.

Профессор Ятив снова пробормотал волшебные слова «шалда-балда-сигулда», слегка потрогал аппарат палочкой, и в яичной овальной тени внезапно обозначился сидящий цыпленок.

В зале не осталось ни одного зрителя, кто бы не разинул рот. Но удивление возросло еще больше, когда Ятив вступил в переговоры с цыпленком, сидящим в яичной скорлупе.

— Кто ты? Курочка? — спросил он.

— Пи…

— Петух?

— Пи-пи…

— Петушок? Да?

— Пи-пи…

— Ага, — сказал профессор, — одно «пи» означает «нет», два «пи» — «да», так?

Цыпленок снова утвердительно пипикнул. Он, этот малыш, явно слышал, о чем его спрашивали, и давал вполне разумные ответы. В зале стало так тихо, словно в нем никого не было.

— Я хотел бы спросить мудрого птенчика кое-что о последних достижениях науки и техники, — вмешался Ашим. — Ну, например, сколько будет дважды два? Три?

— Пи! — отрицательно и сердито пискнуло яйцо.

— Четыре?

— Пи-пи, — утвердительно ответил птенец.

— Удивительно!

Поразительно! Необычайно! Цыпа не успела еще вылупиться из яйца, а уж знакома с важнейшими достижениями таблицы умножения. А еще говорят:

«Яйца курицу не учат»! Да этот чудо-цыпленок уже сейчас может быть учителем математики. Разрешите задать ему другие вопросы?

Профессор Ятив поклонился в знак согласия.

— Тебе хочется бегать?

— Пи-пи, — ответил цыпленок.

— А плавать?

— Пи, — негодующе пикнул он.

— Ты можешь сейчас сам продолбить скорлупу?

— Пи, — отказался птенец…

— Ты еще не подрос?

— Пи-пи, — подтвердило яйцо.

— Вероятно, этот младенец не имеет еще твердого клювика, чтобы освободить себя из заточения, — высказал предположение Ашим и добавил: — Кто еще хочет поспрашивать петушка?

Вопросов было тьма: хочет ли он кукарекать? Драться? Пить молоко? Клевать пшено? Гулять по травке? Повидаться с братьями и сестричками, то есть с другими цыплятами?

Но ответы из яйца слышались все тише и тише. Тогда Ятив сказал:

— Прошу всех соблюдать самую отчаянную тишину! Вопрос задам я.

— Скажи, Петенька, ты устал?

В ответ, когда все сидящие перестали дышать и даже моргать глазами, послышалось еле слышное «пи-пи», и чудо природы смолкло.

— Дальнейшие наблюдения над ним будут проведены научным институтом цыплятоведения. А пока пусть утомленная крошка отдохнет у меня в кармане. Объявляется антракт!

Занавес задернулся. Раздались аплодисменты. Зрители встали. И все стали наперебой обсуждать увиденные чудеса Индии и Востока.

После короткого перерыва началось второе, разоблачительное отделение занимательного вечера. Снова торжественно открылся занавес.

И опять церемонно вошли и поклонились зрителям восточные чудодеи. Но теперь первым заговорил профессор белой магии Ашим:

— Как и почему происходили непонятные явления, которые показывал перед вами наш уважаемый собрат Ятив? Многие думают, что стоит прошептать мудрые слова «шал- да-балда-сигулда», как тут же простые карандаши превратятся в заколдованные палочки. Если мне позволит дорогой профессор Ятив, я раскрою тайну этих слов.

Черный маг стоял неподвижно, со скрещенными на груди руками. Вместо ответа он в знак согласия поклонился.

Тогда Ашим сказал: — Эти слова «шалда-балда» вовсе не волшебные. Этот набор слов — белиберда и ерунда! Правильно я говорю? — спросил он, обращаясь к черному магу.

Наступило молчание. Все ждали, что скажет Ятив.

Некоторые надеялись, что черный чародей постоит за себя и накажет светлого кудесника за его дерзость. Но черный Ятив снова покорно поклонился в знак согласия.

— Ну вот, — обрадованно произнес Ашим, — теперь мы приступим к разгадке всех тайн и фокусов. Итак, загадка первая: чудесный карандаш повисает в воздухе. Такой секрет знает весь свет, о чем уже и собаки не лают. Ведь его Ятив просто придерживал пальцем другой руки.

Тут добрый Ашим повернул руку с карандашом со стороны ладони, и все поняли, как их ловко одурачил черный факир Ятив.

— Чтоб спичечная коробка повисла на любой высоте нитки, надо внутрь коробки вставить дужку из картона. Тогда стоит слегка натянуть нитку, и коробка перестанет ползти вниз. Таково второе чародейство Ятива, — объяснял и показывал добрый Ашим.

Очарованная монета в третьем фокусе была засунута в коробку со щелью. Если зажать щель, пятак при тряске стучит. Отжать щель — монета выскользнет наполовину из коробка. Тут ее можно придержать ладонью, и стук прекратится. Ну, а взмахи палочкой были и тут для отвода глаз.

В зале среди слушателей понемногу воцарилось веселье. Оказывается, каждый фокус был до смешного простым.

Чтобы немного охладить восторг зрителей, Ашим предупредил:

— Всякая разгадка кажется легкой, когда ее знаешь. Если вы сами надумаете стать фокусниками, не забудьте все хорошенько подготовить. Как бы от смеха не было лишнего про вас смеха. — И, взмахнув платком, он стал показывать четвертую тайну Ятива.

— Чтобы спичка осталась цела, надо иметь в запасе спрятанную в какой-нибудь рубец платка запасную спичку. Ее-то и дают изломать зрителям. А положенная в платок на виду у всех спичка лежит пока в запасе. И потом неожиданно появляется из платка невредимой, как будто вы ее восстановили взмахами волшебной палочки.

Во время разоблачений мрачный колдун Ятив стоял невозмутимо, словно и не он морочил головы зрителям все первое отделение.

— Три таинственных кольца, — продолжал любезный Ашим, — заранее склеены, каждый по-своему. В первом — конец ленты просто склеен с другим концом. Во втором — лента перевернута один раз. И в третьем — лента перекручена два раза. Если с такими хитростями склеить все три ленты, то всегда при разрезании их вдоль будут получаться разные кольца.

Шестой фокус — загадочный колпак, где пропадала монета, имеет внутри карман. Если повернуть колпак карманом вниз, монета окажется внутри него. Если карман вверху, то монета свободно выскальзывает из колпака без задержки. Вот и все, — и он низко поклонился зрителям.

Занавес стал медленно закрываться.

— А умный цыпленок? Как он говорит? Расскажите нам петушковую тайну! — забеспокоились ребята.

Занавес снова раздвинулся.

— Прошу прощения. Но эту страшную тайну я могу раскрыть лишь с особого разрешения чародея Ятива. Его надо вам хорошенько попросить.

— Просим! Просим! Даешь Петьку! — закричали и захлопали из зала.

Ятив снова вместо ответа вяло кивнул головой.

— Ну вот, — удовлетворенно промолвил Ашим. — Сейчас распотрошим нашу загадочную птичку.

— Не надо ее потрошить! — послышался умоляющий голосок какой-то сердобольной девочки.

— Не волнуйтесь! Потрошить я буду самого себя, а цыпленка не трону, так как трогать нечего. Ведь его нет.

— Как нет? Куда он делся? Улетел? Украли? — снова зашумели зрители.

— Его нет и не было, — спокойно продолжал профессор белой магии.

— А откуда был писк?

— Пищал медведь.

— Какой медведь? Откуда он тут? Даешь цыпленка! — снова возмутился зал.

— Пикал и пипикал обыкновенный медведь, — начал было Ашим, но его снова прервали.

— Сразу видно, иностранцы с Bостока! He знают, что русские медведи рявкают и рычат, а не пищат, — авторитетно заявил Тортиков.

— Не верите? Медведь у меня под мышкой.

— Под какой мышкой? — засмеялись ребята.

— Медведь и есть цыпленок, и он тут, под мышкой, — упрямо повторил Ашим.

Тут поднялся такой ералаш, что ничего толком нельзя было разобрать. Одни кричали: «Веди мишку!» Другие: «Давай мышку!» А третьи: «Гони цыпленка!»

Ашим поднял ладонь левой руки и, когда наступила тишина, пообещал:

— Сейчас я вам покажу цыпленка, то есть мишку под мышкой. Глядите!

Профессор сунул руку себе под мышку и вынул оттуда маленького резинового медвежонка, который, если его нажать, жалобно пищал, как цыпленок. Ребята примолкли, а потом стали хохотать на все голоса. Ведь оказалось, Ашим был прав.

Остальное стало тоже вскоре понятным. Волшебное яйцо сначала было пустым. Внутрь скорлупы насыпали немного песка и залили песок клеем.

Теперь яйцо могло вставать, как ванька-встанька. В черном ящике лежали два карманных фонарика. Один отбрасывал тень от яйца на экран из простынки. Другой освещал только силуэт цыпленка, вырезанный из картона. Две совмещенные тени производили впечатление, что в яйце сидит птенчик. Когда все выяснилось, Ятив и Ашим снова стали низко кланяться и собрались было уходить, но ребята наизусть помнили афишу, и снова раздались крики:

— А где же третье отделение? Куда вы? От нас так не уйдете!

— Прошу снова прощения, — сказал белый волшебник, — сейчас узнаете, кто приехал к нам на гастроли. Но сначала произнесите вслух наши имена. Только не Ятив и Ашим, а наоборот.

И когда зрителям стало ясно, что Ятив — это Витя, а Ашим — это Миша, чародеи сняли халаты, колпаки, носатые очкастые маски. И тут все окончательно убедились, что профессор черной магии был Пуговкин, а белой магии Ромашкин.

Аплодисменты гремели до тех пор, пока друзья не попросили слова:

— Мы хотим, чтобы вы особо похлопали нашим художницам: Кате, Нюше и Нелли. Это они сочинили, написали и тайком повесили афишу о вечере. Это они украсили занавес. Это они раздобыли у уборщицы черный халат, а у врача — белый, сшили нам колпаки и усеяли наши одежды космическими светилами.

И тут весь зал вновь стал рукоплескать. Однако Ашим — Миша опять поднял руку.

— Я забыл сказать, что девочки были причастны к нашим носам. Ведь наши волшебные носы не случайно такие, как картошки. Это художницы отыскали две похожие на носы картофелины и облепили их кусочками бумаги. А когда эти носы высохли, их покрасили и приделали к ним черные очки, усы и бороду. Правда, Пуговкин предлагал сделать носы побыстрей — ведь на картошке наши бумажные носы просыхали довольно долго. Он просто хотел оклеить на ночь каких-нибудь два обычных носа, которые побольше, повидней…

Последние слова Ромашкина потонули во всеобщем смехе.

Не скоро уснул в этот вечер лагерь. А ночью всем снились говорящие цыплята, Индия, факиры, волшебные карандаши и прочие необычайные чудеса Востока.

ЦИП Пахомыча

С утра, когда начинало припекать жаркое летнее солнышко, из своей избы появлялся дедушка Пахомыч. Он садился на крыльцо, с удовольствием вытягивал ноги, обутые в толстые широкие валенки, и обычно говаривал:

— Пускай мои научные ноженьки всласть погреются, дармовым теплом попользуются.

Однажды странные стариковские речи услышали проходившие мимо два наших приятеля. Они приветливо поздоровались и не утерпели полюбопытствовать, почему дед свои ноги называет научными.

Какая такая наука поместилась у него в его мохнатых валяных сапогах?

— А та наука о погоде, которой ЦИП занимается.

— Откуда ж вашему цыпу-цыпленку известна метеорология? И что, цыпка сводки погоды своим носиком вам по пятке азбукой Морзе выстукивает?

— Эх, мальцы, мальцы, — проговорил с укоризной дед. — А еще городские. И вовсе ЦИП — это не птичье дите, не курицын сын, а Центральный институт прогнозов!

— Опять нам совершенно не ясно, дедусь, как такой обширный институт вместился в ваши валенки. Разрешите в них посмотреть.

Ребята заглянули внутрь сапог, но ни «цыпок», ни ЦИПа, разумеется, там не обнаружилось.

— Вот, мои милые, где он тут, мой ЦИП-то, — показал дед на свои острые коленки, — послушаю я порой научные ноженьки, что они по-своему мне докладывают: ежели мозжит, быть дождю. Вот и вся здесь моя наука. Еще с гражданской войны прицепился этот ЦИП, пристал ко мне этот самый проклятущий ревматизм. Но истинно народ говорит: нет худа без добра. Есть маленькая польза и от этой хворости — она про непогоду наперед понятие дает.

— Это, дедусь, накануне дождя давление воздуха падает, а влажность возрастает. Ваши суставы и начинают поэтому ломить и побаливать, — объяснил многознайка Пуговкин.

— А у нас, — продолжал Пахомыч, — и кот Васька погоду предсказывает…

— Час от часу не легче. То у вас были научные ноженьки. Теперь объявился кот-грамотей. Уж не потомок ли он того знаменитого пушкинского ученого кота, который идет направо — песнь заводит, налево — сказки говорит?

— Нет, нашенский котофей не породистый. Вроде как бы дворняжка. Да и на собачку малость смахивает, — ответил дед.

— Неужели лает? — удивились ребята.

— Ну, лаять не лает, а на свист бежит. Приезжал летом мой сынок из своего вуза в отпуск. Был тогда Васек еще котеночком. Поил его мой сын молоком, а сам всякий раз нарочно посвистывал. Вот мурлыка и попривык. И сейчас только свистнешь, а котище тут как тут. Глядите-ка. — Пахомыч присвистнул, и действительно через минуту появился рыжий Васька и стал важно и просительно ластиться к дедовским валенкам. — Чует кошка, чье мясо съела, — промолвил добродушно дед и, нагнувшись, почесал у Василия за ухом. Кот зажмурился от удовольствия и громко замурлыкал.

— А котик-то ваш умница — и в погоде разбирается и на свист откликается.

— Какой там умник? Ума с наперсток, а спеси воз…

— Погодите, дедушка, одну минуточку, Мне хочется записать эту пословицу в свою тетрадку. Я ведь всякие поговорки и прибаутки повсюду собираю, как другие ребята коллекционируют почтовые марки иль монеты, — сказал Ромашкин.

— Ну что ж, милый, запиши. Народ теперь, я погляжу, пошел образованный, ученый. Всякую букашку строчат на бумажку…

Мишка вынул из кармана штанов тетрадь и стал вслед за балагуром дедом записывать все его поучительнее и забавные словечки и побасенки.

— А как же этот усатый-полосатый о погоде вам дает знать? — спросил Пугрвкин.

— Вся живая тварь на свой манер ненастье чует.

Ласточки и стрижи в вышине летают к хорошей погоде, а понизу росятся — к дождю. Ежели кот Васька и пес наш Тузик лежат всяк клубком, спрятав носы, жди похолодания. Да и петя-петушок по ночам не вовремя раскукарекается — к перемене погоды.

— Вот те раз! — воскликнул Ромашкин. — Выходит, нам в дорогу — «тра-та-та, тра-та-та!» — надо взять с собой кота, стрижика, собаку, петьку-забияку — вот компания такая и станет нашим походным ЦИПом?

— Ну, зачем этих зверей и птиц таскать с собой повсюду? — миролюбиво промолвил Пахомыч. — Есть немало других попутных и путных примет. Конечно, бывают и беспутные, непутевые приметы, вроде такой: перебежал кот дорогу — пути не будет. Это не примета, а просто глупое суеверие, темный предрассудок. А вам надо знать всякие правильные приметы. Да не одну-две. А то получится предсказанье, как у той шалой старухи, которая по двум приметам гадала, гадала да надвое сказала: либо дождик, либо снег, либо будет, либо нет.

И дедушка Пахомыч еще долго-долго толковал о множестве любопытных, не раз им проверенных примет про погоду и ненастье.

— Витька, а что, если нам самые полезные дедовские приметы срифмовать, чтобы их было легче выучить? — предложил Ромашкин, когда они шли обратно в лагерь от Пахомыча. — Послушай хотя б такую примету: стрижи высоко — дождь далеко… стрижи низко — дождь близко… Тут рифмы стоят на месте, как солдаты в строю.

— Что ж, — отозвался Витька, — ведь еще сам Пушкин дал о погоде совет: старайся наблюдать различные приметы…

Трудно передать, сколько было горячих споров, сколько было исчиркано и изорвано бумаги, прежде чем друзья вдвоем закончили сочинять свое стихотворение:

— Ну вот, — с удовлетворением произнес Ромашкин, начисто переписывая стихи. — Чем нам брать в поход для определения прогноза погоды кота, собаку, петьку-забияку, возьмем-ка с собой в дорогу эти десять верных примет ЦИПа Пахомыча. Они в путешествиях всегда пригодятся.

В лагере Мишка первым делом дал стихи Кате.

— Помести их в нашу лагерную стенгазету с подписью: «СКРИП».

— Что за СКРИП? Сами наскрипели стихи, а за какой-то скрип прячетесь?

— Нисколько не прячемся! СКРИП по буквам означает: Специальные Корреспонденты Ромашкин и Пуговкин.

— А хорошо бы вы, скрипачи, соорудили нам при лагере метеоплощадку для наблюдений за погодой, — предложила Катя. — Наши юннаты давно мечтают заняться этим делом. Да вот беда — приборов никаких нет.

— Попробуем обзавестись и приборами, — ответил Ромашкин, а сам подумал: «Легче всего, конечно, закупить всяческие дорогие барометры, гигрометры, термометры, но гораздо интересней их изготовить самим».

Несколько дней все видели вихрастые головы наших изобретателей склоненными над книжками и тетрадками.

Юные конструкторы не только что-то чертили и рисовали, но и изучали всякую нужную литературу. И через неделю в лагере возник свой метеопост. Он был расположен на возвышенном открытом месте. В центре стоял высокий шест с флюгером. Флюгером служил легкий фанерный силуэт самолета ТУ-104, свободно вращавшийся от ветра на вертикальном гвозде. Под самолетом на шесте была прибита крестовина с буквами: С — север, Ю — юг, В — восток, 3 — запад. Самолетик выкрасили, чтобы его не попортили дожди, голубой водоупорной краской.

Из обыкновенной большой табуретки ребята построили метеобудку для приборов. Они удлинили с помощью брусков ножки табуретки, а с боков ее набили ребристые стенки. Ведь на приборы не должны были попадать ни лучи солнца, ни капли дождя. Сверху будку покрасили белой масляной краской. В ней разместились термометр, гигрометры и барометр.

— Известно, — объяснял Пуговкин ребятам, которые пришли полюбопытствовать, как и что устроено на площадке, — что керосин от тепла сильно расширяется. Принесет, бывало, зимой с мороза вечером хозяйка полную бутыль керосина к себе домой — глядь, а утром бутылка стоит в керосиновой луже. За ночь-то он разогрелся, расширился да и вылился. Вот эта его особенность и помогла нам устроить термометр. Растворили мы в керосине немного масляной краски, чтоб он лучше был виден, и налили его в пузырек с трубкой. По его уровню мы теперь и отмечаем температуру воздуха не хуже, чем ртутным термометром.

— А зачем вы в свою табуретку положили большую сосновую шишку? — засмеялась Нюша. — Белок в гости ждете?

— Белочки нам ни к чему. Но не думай, что наша шишка ни шиша не стоит. Если б ты была понаблюдательней, то не трещала б попусту, как сорока. Бродила ли ты когда-нибудь по лесу до и после дождика?

— Ходила, и не раз.

— А не заметила ты, что сухие шишки всюду лежат раскрытые, растопыренные, а влажные везде валяются с прижатой чешуей? Так шишки могут служить влагомерами — гигрометрами. Видишь, мы к чешуе привязали соломенные стрелки, которые и показывают, как изменяется влажность воздуха…

— Тоже выдумали, воздушную воду мерить… А зачем?

— Если эти шишечные гигрометры сморщиваются, значит, в воздухе дождиком запахло. Человеческие носы этот запах заранее плохо чуют, а шишки съеживаются, заботливо прячут под чешую свои зернышки… Так наседки старательно от грозы укрывают под крыльями своих цыплят.

Однажды у лагерной столовой появилось странное объявление: «Пионерок, у которых длинные косы, просят срочно встретиться с Ромашкиным и с Пуговкиным!»

«Для чего им еще понадобились длиннокосые девочки?» — почему-то подумала Катя и, хотя у нее не было кос, тоже направилась к изобретателям.

Каждую пионерку с длинной косой друзья встречали радостно и деловито:

— Вот еще коса — девичья краса! А ну-ка, померяем, у кого она самая длинная.

Результаты измерений косичек Мишка записывал. А после у обладательницы самой роскошной косы ребята выпросили отстричь всего-навсего один волосок. Они его бережно свернули колечком и принялись тщательно мыть с мылом, кипятить с содой — словом, всячески обезжиривать. Потом они еще раздобыли длинную суровую нитку. И волос и нитка понадобились им для других гигрометров.

Нитяной и волосяной гигрометры были устроены одинаково. К нитке, а также к волосу привязали по грузику и перекинули их через блоки из пуговок. К каждому блоку приклеили соломенную стрелку. Влажность воздуха удлиняла волос или нитку, и стрелка отклонялась от первоначального положения. Друзья соорудили и фанерный гигрометр.

От узкой полоски трехслойной фанеры они срезали один слой. Двухслойная фанерка была прибита внутри к крышке будки. Меняющаяся влажность воздуха постоянно искривляла фанерку в разные стороны.

Гигрометры имели шкалы, где на одном конце было нарисовано солнце, а на другом зонтик. А движение стрелок приборов вверх или вниз показывало, какая ожидается погода.

Юннатки ежедневно по три раза старательно отмечали все изменения в положении стрелок своих приборов и регулярно писали мелом на доске у лагерной линейки свой местный прогноз погоды на будущий день. Бывали и ошибки в их предсказаниях — без неудач не обойтись в таком сложном деле. Но один раз случилось событие, которое оправдало все ребячьи хлопоты по сооружению лагерного бюро погоды.

Однажды ранним росистым утром на заливных лугах соседнего колхоза застрекотали конные сенокосилки. Им в помощь вышли и косари.

Пионеры также направились помочь своему подшефному колхозу. Они до обеда ворошили душистые ряды скошенной травы. Было жарко и душно. Но после обеда с лагерного метеопоста прибежали, запыхавшись, встревоженные наблюдатели.

На метеоплощадке моделька самолета от ветра повернулась в сторону северо-запада, откуда чаще всего шли затяжные дождевые облака и тучи. И влажность усилилась — шишки стали сжиматься и прятать свои семечки. И давление воздуха стало падать. По всем этим признакам близились дожди. Многие приметы Пахомыча тоже указывали на грядущее ненастье: скрылись муравьи, стрижи летали над землей, дым шел книзу. Словом, надо было как можно быстрей убрать до дождя сухое сено. И лагерный горнист тревожно затрубил сбор.

Вскоре на сенокосных полях замелькали проворные фигурки ребят. Мало-помалу стали устанавливаться и расти душистые стога. Сено было спасено. А ночью, когда весь утомленный лагерь крепко спал, подкрался тихий, как говорят, обложной дождик, но теперь он был не страшен.

Ненастная сырая погода продержалась почти неделю.

Ромашкин как-то раз в эти дождливые дни повстречал насмешницу Нюшу.

— Ну как ты, сорока, все еще зубоскалишь над нашими шишками в табуретке?

— Нет.

— То-то! Ведь нами про шишки многое было, как говорится, в шутку сказано, да всерьез задумано.

А я сам — по полям да по лесам

Что может быть краше дней похода, когда размеренный порядок лагерной жизни вдруг сломан и каждый шаг пути таит встречи с неожиданностями? Еще задолго до похода Ромашкин твердил свой стишок:

К походу готовились и наши умельцы. Им давно хотелось испытать в полевых условиях прочность своих новых, по их словам, непромокаемых идей.

Не раз в лагере замечали, как они с видом заговорщиков что-то задумчиво чертили в своих заветных тетрадках. Не иначе, туристам готовились сюрпризы. Но что затевали друзья, было пока тайной двух.

И вот долгожданный день похода наступил. Стрижи-стражи — верные патрули хорошей погоды — носились в сияющей голубизне неба стремительно, как реактивные самолеты. После особо сытного завтрака еще раз каждый проверил укладку рюкзака…

И вскоре в лесу растянулась цепочка оживленных ребят-туристов. Пуговкин гордо шагал впереди. Ему было чем гордиться. Он для похода смастерил из компаса ручные солнечные часы. Его прибор одновременно показывал, где север, и определял, который час.

На ходу Пуговкин рассказывал:

— Взял я старую соску, отрезал от нее короткую трубочку и эту трубку надел на футляр компаса. Потом засунул под это резиновое кольцо бумажный циферблат часов и вставил в центр его простую канцелярскую кнопку, солнечная тень от острия которой указывала время. Теперь у меня есть свои часы…

— А как ими пользоваться? — спросила Катя.

И Пуговкин показал, как сначала с помощью компаса находится положение севера.

Надо, чтобы синяя стрелка компаса упиралась по шкале в букву «С» — север. Ну, а тень от острия кнопки сразу на циферблате часов определит, который сейчас час. В полдень тень кнопки тоже смотрит на север.

Запасся походными новинками и Ромашкин. Пока всем было видно, как сбоку его пояса свисала микрофляга.

Мишка надумал ее сделать из резиновой оболочки для воздушного шара. Правда, его фляга вмещала воды немного. Но ведь в походе даже глоток воды может быть дороже золота. Тем более что налил он в свою фляжку крепкого, чуть подсоленного чая. Такая жидкость, по его мнению, лучше всего и утоляла жажду и прибавляла бодрости.

— Но водичка из твоей фляжки-баклажки будет теплая-претеплая. Такую и хлебнуть противно. Брр! — сказала, поморщившись, Нелли.

— А мы ее охладим!

— Чем? У тебя холодильник, что ли, в рюкзаке? Или лед с собой тащишь?

Ромашкин вместо ответа смочил слегка водой носовой платок, вложил в него свою микрофлягу, привязал платок к бечевке и стал ее со свистом крутить над головой.

— Задумал теперь свою фляжку раскрутить и забросить? Давно пора…

Мишка перестал вращать свой снаряд и сказал:

— Попробуй на ощупь, как охладилась вода в моей баклажке. Я не так глуп, как ты…

Тут Ромашкин сделал длинную паузу и, видя, что оскорбленная Нелли надувает губы, добавил:

— Не так глуп, как ты… думаешь. Ведь когда мокрое белье сохнет, оно всегда холодное, потому что из него испаряется вода. Когда я крутил сырой платок с фляжкой, он также охлаждал мою воду.

Путь-дорожка туристов пролегала меж кустов. И тут, как нарочно, сразу же перед самыми носами туристок-натуралисток стали дерзко порхать необыкновенные бабочки. А девчата впопыхах забыли в лагере сачки и теперь шли, сокрушаясь и переругиваясь.

Их беде помог Витька.

— Показать вам, как тут же, на ходу обзавестись походными сачками? — предложил он.

Разумеется, предложение было с восторгом принято.

Витька с помощью Ромашкина нашел несколько хворостин с развилками. Потом он привязал к рогаткам майку и платок и сказал:

— Ну, вот вам пока два сачка. Видите, как удлинилась теперь рука и увеличилась площадка ее ладошки. Такими сачками наловите тьму бабочек. Однако бабочки, словно увидя сачки и услыша Витькино бахвальство, все разом исчезли. Может, потому, что тропа подошла к темному лесу.

— Будто в воду канули, — заметил Ромашкин. Но неунывающий Витька успел поймать летящего жука-усача и мигом спрятал его в пустую спичечную коробку.

— На первом привале мы его получше разглядим в лесной микроскоп, — пообещал он натуралисткам.

— Откуда ты в лесу возьмешь микроскоп? — удивились девочки. Однако Витька пока не хотел раскрывать свою тайну.

Из темного леса гурьба туристов вышла к блестящей широкой реке. Сверкающая водная рябь слепила глаза. Все жмурились, прикрывали ладонями глаза. Вдруг Мишка закричал:

— Стойте! Стойте все! Сейчас мы, то есть Витька и я, подарим всем солнечные защитные очки! Подходите по очереди и берите вот из этого пакета.

Ребята запускали руки в пакет и, вытащив какие-то глянцевые цилиндрики, перевязанные нитками, с недоумением смотрели на изобретателей.

— Где же тут очки? — послышались разочарованные голоса. — Это или подзорные, или подозрительные трубки…

Но Ромашкин дернул за нитку, и внезапно трубочка развернулась в очки. Он надел их на нос Нюше и сказал:

— Теперь тебе нечего морщиться и жмуриться от солнышка.

Светофильтры, ослабляющие блеск солнца, наши мастера изготовили из старой негодной пленки для малоформатных фотоаппаратов. Сначала они на свету проявили ее так, чтобы она слегка потемнела. Затем подержали в фиксаже, промыли и высушили. А потом ножницами вырезали три впадины: одну посередке для носа и две по краям для ушей.

— А можно ли сделать такие походные складные очки не только темными, но и цветными? — спросил кто-то.

— Конечно, можно, — ответил Витька. — Надо их дополнительно окунуть в цветную тушь, лучше в зеленую. Этот цвет успокаивает глаза.

Ребята быстро вооружились легкими защитными очками, и поход продолжался.

Вскоре река потекла в сторону, и пионеры снова углубились в сосновый лес, росший на песчаных холмах. Солнце меж тем поднялось высоко над головой. Стало душно… Ребята приустали.

— Ну и жарища… Хорошо бы искупаться… Да жаль, от речки ушли, — послышались недовольные голоса.

— А хотите, мы эту жарынь придушим душистым душем? — предложил Пуговкин.

— Душ в лесу? Да еще душистый? Каким же одеколоном будет пахнуть твой дождик? — недоверчиво спрашивали ребята.

— Да любым, на выбор — цветочным, хвойным, березовым.

— Я хочу цветочный душ, — сказала толстенькая Нелька-сарделька. Она притомилась больше всех.

— Тогда нарви по дороге букет. Сейчас, судя по карте, нам в овражке встретится лесной ручеек. Обмакни букет в воду и потряси его над собой. Вот тебе и душ. И меня заодно обрызни…

Скоро в лесу раздался звонкий смех. Туристы вдосталь набрызгались. Иные так вымокли, словно попали под ливень. Лесной душ всех освежил. Запев бодрую походную песенку, отряд снова дружно зашагал вперед.

Ручные солнечные часы Пуговкина показывали двенадцать часов — тень падала прямо на север. В это время решили на лесной опушке устроить большой привал — отдохнуть, пообедать. Сначала распределили обязанности: одним собирать хворост, другим натаскать воды, третьим готовить обед, четвертым мыть посуду. Работы хватило на всех. Но тут вдруг выяснилось, что спички в кармане у Васи Антонова от лесного душа так намокли, словно их роняли в воду. Выручил всех Ромашкин. Он деловито пошарил в своем обширном карманном хозяйстве и сказал:

— Отгадайте, что я держу?

— Ну, соску, — ответил спецкор походного листка веснушчатый Никита Семин. — Только зачем она? Что-то я не вижу сосунков-младенцев среди туристов…

— Так знай, спецкор, что это спичкор, то есть спичечная коробка.

— Из соски? — удивился Никита.

— Ну да. Тут у меня в ней десяток спичек и кусок коробки, о который чуть чиркнешь, и спичка зажглась. В такой перевязанной ниткой соске спички в сине-море-океан упадут и то сухими из воды выплывут. И соль так сохранять легко.

После обеда и мытья посуды все прилегли отдохнуть. Кто положил ноги на рюкзак, кто на пенек, кто прислонил их к дереву. Ведь в таком положении скорей можно восстановить силы для новых туристских треп. И все было б хорошо, если б не муравьи…

Первым поднялся Ромашкин.

— Хотел я приберечь этот клубок-колобок для другого раза, — сказал он, подкинув вверх шарик из бечевок, — но муравьи доконали. Видно, Придется соорудить себе гамак из этого мячика.

Тут даже не выдержал готовый ко всяким неожиданностям Пуговкин.

— Фокус-покус хочешь нам показать? Был шарик. Гоп! Але! Стал гамак. Так, что ли?

— Не веришь? Ну, гляди!

Тут Ромашкин быстро обмотал стволы двух рядом стоящих деревьев так, что между ними повис пучок веревок.

Потом он привязал все бечевки посредине пучка к палке. И образовался веревочный ромб. Гамак был готов!

Покачиваясь на своем походном гамаке, Ромашкин вслух размечтался:

— Вот если натянуть сверху между деревьями еще одну веревку, а на нее повесить хотя б старую клеенчатую скатерть, получилась бы одиночная палатка для ночлега. Спи без забот. И дождик не намочит, и муравьи докучать не будут.

— А куда же ты рюкзак в своей висячей палатке положишь? — спросил спецкор Никита.

— Да тоже подвешу к верхней веревке, а то укреплю к средней перекладине под спину.

— Ну, а теперь, Миша, пошарь в своей тетрадке. Нет ли там чего веселого? — попросили девочки.

— Что же, — отозвался Ромашкин, — не зря говорят, шутка — минутка, а заряжает на час. Есть у меня тут одна загадка с семью отгадками. На всех хватит. Слушайте внимательно. Жил-был туда-сюда. Звали его туда-сюда. Был он лихой туда-сюда. А жену его звали туда-сюда. Построили они на огороде туда-сюда. И посадили туда-сюда. Но случилась засуха, и вырос туда-сюда. Кто отгадает лучше всех, тому дарю большой орех!

Туристы оживились. Послышались смех, догадки, вопросы. В конце концов общими усилиями загадку разгадали.

«Туда-сюда» оказались те слова, которые не теряли смысла, если их читать с конца. И ответ был такой: дед, Тит, казак, Анна, шалаш, боб, шиш.

— А нам, — вспомнили натуралисты, — Пуговкин грозился показать необыкновенные лесные микроскопы. Где же они?

— А посмотрите вокруг, их здесь видимо-невидимо, — лукаво отозвался Витя.

— Больше, пожалуй, невидимо, чем видимо. Мы не видим ни одного. Ты смеешься над нами, — обиделись девочки.

— Ну, так глядите. — Витя взял плотный листик березы, проткнул в нем сосновой иглой тонкую дырочку и сказал: — Теперь посмотрите через это отверстие на моего жучка-усача, приблизив его к глазу на расстояние в один-два сантиметра.

Первой оказалась Нюша.

Взглянув на жука, она отшатнулась и вскрикнула:

— Да это не жук, а жуть с рогами!

Тут Пуговкин пустился в разъяснения. Недаром он прозывался БЭС.

— Наши глаза видят отчетливо предметы, находящиеся на расстоянии двадцати сантиметров. Чем ближе, тем предмет кажется больше, но он становится расплывчатым. Чтоб увидеть предмет четким, надо поглядеть на него через крохотное отверстие. Через прокол в листке на расстоянии в один-два сантиметра жук-усач покажется вам с носорога. К тому же вы увидите его очень отчетливо.

Отдохнув, ребята разбрелись по живописным окрестностям привала. Ромашкин смотал свой карманный гамак.

Натуралистки направились собирать гербарии и ловить интересных бабочек и жуков. Геологи пошли поискать по речным обрывам полезные ископаемые. Картографы по карте прикидывали, какими путями лучше вернуться в лагерь. Художники и наши друзья присели порисовать новые пейзажи. Словом, все нашли себе занятие по душе.

Через час прозвучали три продолжительных свистка. Сбор — и снова в путь.

Дорога пошла лугами. Неожиданно откуда-то из-за леса подкралась синяя туча, и с шумом хлынул крупный теплый ливень.

— Вот его-то я и поджидал, чтоб испытать свою непромокаемую идею, — обрадовался Ромашкин.

Он вынул из рюкзака пару сложенных промасленных газет. Из одной, где он проделал в середке дырку для головы, получился плащ. А другую Мишка сложил в большую треугольную, как у Наполеона, шляпу. Теперь дождик был ему не страшен.

Заглядевшись на затеи Ромашкина, Катя вдруг вскрикнула. Она поскользнулась в мокрой колдобине и подвернула ногу. Девочка захромала.

— Что, больно? — участливо спросил Миша.

— Ничего, обойдется, — поморщилась от боли Катя.

На глазах у нее проступили слезы. Ромашкин взял себе ее рюкзак и крикнул:

— Ребята! ЧП! То есть, как говорят военные, чрезвычайное происшествие! Терентьева растянула себе ногу и не может идти дальше!

— Ну что ж, — проговорил Артур Тортиков. — Пускай посидит тут на травке, подождет. А потом за ней из лагеря придет машина с доктором.

— Гадко оставлять товарища в беде. А вдруг польется еще дождь? Или не будет машины! — возмутились все туристы.

— Вот что, ребята! — произнес Пуговкин. — Понесем Катю по очереди на носилках. До лагеря осталось километра два-три. Нас много — дотащим. Можно, конечно, сделать ромашкинский гамак и подвесить его на одну длинную жердь. Но легче будет нести нам четверым, если мы соорудим носилки из длинных палок и бечевок. Свяжем из них раму, а ложе оплетем веревками.

— Сказано — сделано, — первым откликнулся Ромашкин. — Пока девочки перевяжут больную ногу, мы айда в лес за палками и пушистыми ветками, чтобы Пончику было помягче лежать.

Не прошло и десяти минут, как первая четверка ребят бережно понесла Катю. Всем теперь не терпелось дойти поскорей до лагеря.

Ромашкин, чтобы поразвлечь Катю, стал рассказывать, как определить расстояние в пути.

Если видны знакомые предметы, то самый простой способ — карандашный. Держи карандаш на вытянутой руке. Если предмет закрывается толщиной граненого карандаша, то расстояние до предмета определить нетрудно. Надо ширину предмета умножить на сто.

— А еще, — добавил он, — я хочу всем туристам задать вопрос: как на ощупь темной ночью без светящегося компаса, без звезд в лесу найти, где север?

— Постой-ка, друг, высунь язык, — и Витька заботливо приложил ладошку ко лбу Ромашкина. — Что с тобой? И ты заболел? Впрочем, это редкий случай в медицине: бред налицо, а температура пациента нормальная.

— И вовсе я не больной, — обиделся Мишка.

— Как же ты хочешь в темноте на ощупь отыскать северную сторону?

— Ну, видно, врач Пуговкин не знает, что у деревьев и на камнях мох всегда растет на тенистой, северной стороне. Значит, и ночью можно по такому мху узнать, где север. А ты, как доктор Айболит, сразу мне лоб трогать… — И Мишка рассмеялся.

Улыбнулась и Катя. Когда до лагеря осталось идти совсем немного, Пуговкин не спеша вынул из кармана какую-то круглую коробку и сказал:

— А теперь мы взглянем в складную подзорную трубу, кто нас встречает.

Витька раздвинул в стороны крышки круглой коробки и приставил ее к глазу.

— Ого, да к нам навстречу вышло чуть не пол-лагеря. Вот посмотрите…

И ребята по очереди стали смотреть в самодельную подзорную трубку.

Витина подзорная труба оказалась очень простой. Ее тубус был сделан из небольшого мотка 35-миллиметровой фотопленки. Его можно было легко сдвигать и раздвигать. В широкий конец мотка была вставлена двояковыпуклая очковая линза. Это был объектив. А в другой, узкий, — двояковогнутая. Это был окуляр. Линзы в трубе были укреплены изоляционной лентой. Такая складная труба была очень удобной для походов. Ведь часто бывает нужно разглядеть, что виднеется вдали.

Туристов встретили торжественно. А Катю тут же уложили в кровать. Опасного у нее ничего не случилось.

— Через два-три дня можно будет с тросточкой идти гулять, — сказал врач.

И когда Пончик, все еще прихрамывая, опираясь на палочку, пошла ковылять по лагерю, то на линейке ее ждал сюрприз.

Оказывается, туристы сделали о походе отчетную выставку на воздушных стендах. Чего тут только не было!

В центре висела большая карта маршрута, где рисунками были обозначены место лесного душа, привал и прочие дорожные происшествия.

Туристы-изобретатели выставили часы-компас, складную подзорную трубу, очки, микрофлягу, «спичкор» и другие полезные вещи. Художники показали свои этюды. Геологи дали с подписями образцы пород. А натуралисты продемонстрировали не только свои гербарии и коллекции бабочек и жуков. На стенде у них был привязан и складной аквариум из прозрачного пластмассового мешка, в котором среди водорослей шныряли какие-то черные жучки.

— Ну, как тебе показалась наша выставка? — спросили Катю наши умельцы.

В ответ она только молча крепко пожала им руки. Ведь и поход, если не считать ее личной неудачи, и выставка удались на славу.

— А не «заболеть» ли нам теперь? — спросил друга, хитро улыбнувшись, Пуговкин.

— Ты что? С ума сошел? — прервал его возмущенный Мишкд. — Сам по себе захворать надумал?

— Я вижу, ты, Ромашкин, забыл, как у нас «болеют» любители футбола и бокса, хоккея и почтовых марок. Я ведь хочу, чтобы мы с тобой стали именно такими здоровыми болельщиками, а не хилыми больными.

«Минька»

— Чем же ты решил заразиться?

— Одним серьезным занятием — фотографией.

— Откуда ты взял, что фотографирование — серьезное занятие?

— Эх ты, Мишка, Мишка, — произнес разочарованно Пуговкин, — а я-то надеялся, что у Мишки есть умишко. Да если б не фотография, никогда б ты не увидал ни кинофильмов, ни телевидения. В больницах не могли бы делать рентгеновских снимков для распознавания болезней. И что узнал бы весь мир о поверхности Луны без фотографии? Есть даже распрекрасная пословица о фотоотпечатках.

— Что за пословица? Почему я ее не знаю?

— Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать!

— Где ж нам раздобыть дорогую и сложную фотоаппаратуру? Ведь без нее фотографией не больно заболеешь.

— И все ж летом на любой лужайке нетрудно получить фотоотпечатки без камеры, объектива, затвора, пленки, проявителя, закрепителя, фотобумаги и всяких фотопремудростей.

— Вот тут ты, Витек, и попался! Таких снимков нет и быть не может, — возразил запальчиво Мишка.

— Никогда не спеши отрицать, чего пока не знаешь. В переводе на русский язык фотография означает светопись. Положи на травку, например, треугольную фанерку. Через неделю погляди — на лужайке появятся очертания этого треугольника. Зелень под фанеркой без света выцветет. Так природа по-своему сделает негатив. Да что ходить на лужайку! Попробуй поброди в июне денек-два в майке, и тут же светопись, то есть загар, увидишь на своем теле. И выходит, ты попался! Только мы станем фотографировать, чтобы не ожидать подолгу снимков, не на травку или свою кожу, а на фотопленку с помощью фотоаппарата.

Надо все-таки сказать, что Пуговкин давно прицеливался к фототехнике. Он уже прочитал о ней несколько популярных книжек и даже успел посоветоваться с лагерным киномехаником дядей Сережей. Поэтому Витька и обнаружил неожиданные познания по фотографии, о которых Ромашкин до сих пор не подозревал.

— Фотоотпечатки на траве и на нашей коже всегда получаются не резкими. А в фотокамерах, где есть линзовый объектив, светопись выходит четкой, — объяснял он Мишке. — Впрочем, хороший рисунок предметов дает и простейший безобъективный черный ящик, который называют камера-обскура.

— Вот бы нам для начала такую камеру, — помечтал Ромашкин.

— Ну что ж, ее проще всего смастерить из обыкновенной спичечной коробки.

Ребята раздобыли пустую прочную коробку. Вырезали сбоку ее окошко и заклеили эту стенку папиросной бумагой. Затем напротив окошка они прокололи в центре стенку коробки тонкой иглой.

Потом Пуговкин поднес свою коробочку к зажженной электролампе. На папиросной бумаге, как на экране, возник светящийся яркий рисунок нити накаливания. Нить была перевернута, и ее изображение было тем больше, чем ближе придвигалась камера к лампочке.

— Примечай, — продолжал он учить Ромашкина, — как вместо сложного, дорогого объектива простая малюсенькая дырочка дает правильные отображения и дальних и ближних предметов.

— Если б можно эти изображения научиться сохранять, — подумал вслух Мишка.

Друзья отправились за советом к киномеханику. Он им показал, как устроен его фотоаппарат. Теперь друзья уже вдвоем проектировали в своих тетрадках различные варианты спичкамер. Прошло несколько дней, и простейший самодельный фотоаппарат был сконструирован. Он был очень несложен в изготовлении. Его можно было смастерить за один-два часа. Фотопленку взяли обычную, для малоформатных камер.

— А как мы назовем нашу камеру? — спросил Мишка.

— Есть такое название «Лейка», но не потому, что из фотоаппарата поливают цветы, — растолковал Витька. — Слово «Лейка» возникло из двух слов названия фирмы — ЛЕЙтц+КАмера, а мы назовем наш аппаратик «Минька», что будет означать Миниатюрная КАмера…

Как же была устроена крошка? К двум концам своей спичечной камеры-обскуры ребята присоединили резиновыми кольцами пару металлических кассет для пленки. Без таких кассет пока не обходится почти ни один маленький фотоаппарат. Ведь с ними можно камеру перезаряжать на свету. Пленка из одной кассеты в другую проходила через бумажную заслонку с кадровым окном. Очень маленькую дырочку пришлось сделать самой тонкой иглой в заранее зачерненном куске пленки. Сначала прокололи несколько отверстий, а потом при съемке выбрали то, которое дало лучшее по резкости изображение. В осях катушек пришлось провернуть отверстия. В них вставили по гвоздику. Так получились рукоятки для перемотки пленки.

Коробки изнутри вычернили тушью, а сверху обклеили черной фотобумагой. Их аппарат не имел ни затвора, ни видоискателя.

Просто «Миньку» направляли в сторону предмета, который надо было фотографировать, и пальцем приоткрывали объективное отверстие. Ведь выдержки при фотосъемке «Минькой» пока были сравнительно большими.

— А теперь, — увидев «Миньку», сказал дядя Сережа, — вам надо обзавестись и бачком для проявки пленки, и фотоувеличителем, и фонарем, и ванночками для обработки фотобумаги. Без этих приспособлений не видать вам фотографий, как своих ушей без зеркала. Когда я служил в авиации, — продолжал киномеханик, — там у нас широкие длинные негативы от аэрофотосъемок проявлялись без пластмассовых спиралей.

Я вам посоветую проявлять пленку так же, попросту с беспрестанной перемоткой ее в растворах с катушки на катушку.

Друзья склеили коробочку из картона и выкрасили всю ее масляной краской. В нее входили две катушки от кассет. Катушки головками торчали из крышки этого бачка. Внутрь коробки по очереди заливали проявитель, воду и закрепитель.

Для зарядки кассет, проявки пленки и других дел девочки сшили ребятам черный мешок из плотной двухслойной ткани. В нем были два рукава с вставленной в края резиновой тесьмой для большей светонепроницаемости.

Дядя Сережа предложил для начала нашим фотолюбителям пользоваться своим покупным фотоувеличителем.

— Что же, «Минька» будет свой, самодельный, дешевый, а увеличитель ваш дорогой и магазинный? — горячо возразили конструкторы. — Нет, пусть все наше фотооборудование будет самодельное.

И они сами склеили себе фотоувеличитель из картона наподобие камеры-обскуры с маленьким отверстием вместо объектива. Вверху черного ящика было кадровое окошко, куда прикладывали негатив. Внутри коробки укрепи ли промежуточную стенку для своего дырчатого «объектива». А вниз, на дно этого увеличителя, вставляли в темноте фотобумагу. При печати этот увеличитель негативом направляли на северную сторону ровно освещенного неба.

— Если наставить такой увеличитель на кучевые облака или к солнцу, то они тоже могут получиться на отпечатке, — объяснил Пуговкин.

Ребята смастерили себе и красный фонарь, затянув неяркую лампу двойным слоем красной материи. А три кюветы для проявки бумаги они склеили тоже из картона. Как и бачок для проявки пленки, их хорошенько покрасили водоупорной краской.

— Ну вот, — с удовлетворением сказал дядя Сережа, — теперь можно заняться всем фотографией и даже кликнуть клич: «Даешь фотокружок «Минька»!»

Пока шла запись в кружок, «Миньку» общими усилиями значительно усовершенствовали. Камеру аппарата сделали из двух поставленных рядом коробок. Это позволило получить нормальный фотокадр, как в «Зорком», «Киеве» и других аппаратах.

«Минька» обзавелся видоискателем из белого треугольного куска бумаги, приклеенного сверху. Если поглядеть вдоль сторон этого треугольника, то можно было представить границы будущего кадра.

Потом к «Миньке» приладили затвор в виде заслонки, укрепив ее на упругой резиновой нитке. В этой заслонке посередине была щель, через которую и проникал свет, когда снимали с рук с короткой выдержкой на высокочувствительную пленку хорошо освещенные предметы.

Впрочем, чаще ребята фотографировали «Минькой» со своего штатива из трех связанных вверху палок. Иногда штатив им заменяли пень, забор, окно, край стола и другие неподвижные подставки.

Лучшие снимки получили почетные дипломы. Всех удивил снимок молнии, которую удалось заснять Пете Орехову во время грозы ночью.

Петя выставил своего «Миньку» на окно в сторону грозовых туч, и яркая молния сама себя запечатлела на негативе.

Понравился зрителям и портрет маленького лягушонка. Лягушонок был сфотографирован вблизи и при увеличении казался солидной жабой. Но больше всего внимание привлек большой пронзительный глаз. Он провожал всех посетителей, зорко следя за ними, куда бы они ни шли. Это был глаз Пуговкина. Он снял его «Минькой» с расстояния в пять сантиметров, а потом сильно увеличил. И, возвращаясь с выставки, Витька не без гордости произнес:

— Погляди, Ромашкин, сколько с нашей легкой руки развелось фотолюбителей!.. Болезнь-то оказалась и прилипчивой и полезной.

Толчок мозгам

Небывалый случай — Мишка и Витька не виделись днем несколько часов подряд. В этот день в лагерь приехали их родители, и каждый из друзей был занят семейными делами.

К вечеру, когда ребята встретились, не обошлось без легкого бахвальства.

— А мне мама гостинец привезла — плитку шоколада, — сообщил, облизываясь, Ромашкин.

— Небось за рубль?

— Да, не меньше, не дешевле. Вкусный, чуть язык не проглотил.

— И мне отец привез подарок, и хоть стоит он совсем не дороже рубля, но полезней твоей сладости раз в десять!

— Так уж и в десять? — усомнился Мишка.

— Скорей в двадцать! Ну, слопал ты сразу свою шоколадину, а что проку? На много ли ты стал от нее умней или сильней? А вот моя штуковина толчок мозгам дает.

— Неужели сама дерется, сама щелкает по лбу?

— Чтоб дать толчок мозгам, не обязательно щелкать по лбу, — обиделся Витька, — в наши дни такой толчок можно сделать мягко, безболезненно — электромоторчиком.

— Так, значит, тебя электромотор подзатыльниками будет награждать? — насмешничал Мишка.

— Фу, какой непонятливый. Никто меня бить не собирается. Просто папа дал мне не шоколадную плитку, как дарят сластенам и лакомкам, а микродвигатель с батарейкой. И стоит все это хозяйство меньше рубля.

— Так бы сразу и сказал. Ну покажи скорей свой моторчик.

Пуговкин бережно раскрыл маленькую коробочку. В ней лежали золотистые детали.

— Да он сломан!.. — протянул разочарованно Ромашкин.

— Не сломан, а просто не смонтирован. Из этих частей его собрать две минуты. Смотри-ка: вставим в корпус якорь, попробуем, легко ли вращается ось, затем укрепим мотор на основании, прижмем крепежные лапки, и малютка готов хоть куда.

Ребята подключили провода к батарейке, и моторчик заработал. Друзей особенно поразила его скорость вращения; судя по описанию, свыше тысячи оборотов в минуту.

— Ого, — сказал Мишка, — мал золотник, да дорог. Вот и мне б такой. Вместо маминой шоколадки.

— Не горюй, этот моторчик можно выписать через любое почтовое отделение с помощью Посылторга. У меня возник план, как с этим моторчиком открыть школу изобретателей, — сказал задумчиво Витька.

— Я вижу, что этот мотор все же дал толчок твоим мозгам. Ишь, чего надумал! Двигатель один, а должен потянуть всю школу, да еще изобретателей!

— Почему один? Покажу ребятам, и им могут папы и мамы прислать или привезти моторчики вместо пирожных. Это первое, а во-вторых, насколько мне помнится, у нашего лагеря есть шефы. Пускай раскошелятся и купят нам для нашей школы изобретателей десятка два-три микродвигателей.

— Но в школу летом ребят калачом не заманишь. Им отдохнуть охота, а тут снова уроки, звонки, тетрадки… — сказал Ромашкин.

— Что ты, — засмеялся Витя. — В нашем учебном заведении обычной школой и не запахнет. Мы эту школу даже школой не назовем. Она будет невидимая.

— Значит, все будут сидеть в погребе?

— Да нет же. Неприметная она в том смысле, что ребята сами собой, незаметно будут втягиваться в изобретательские дела. Чтобы всем было интересно, мы объявим большой лагерный конкурс на лучшее применение крошки моторчика и в моделях и в наглядных пособиях. Да еще назначим премии. А предложения пусть они дают с девизами. Например, приносит в штаб конкурса кто-нибудь свою модель, ставит ее на стол, а на модельке изображен девиз, то есть значок, цифра, буква, слово. А кто скрывается под девизом, станет известно, когда распечатают конверт, на котором тоже есть такой девиз. Тут уж не подкопаешься: мол, он получил премию за милые глаза или по знакомству. Все одинаковы, все равны. Пусть модели говорят сами за себя. А придет время, конверты торжественно вскрывают, и выясняется, что, например, лучше всех задачу решили не старые изобретатели вроде нас с тобой, а группа тихонь девчонок или Артур Тортиков!

— Может, тогда не устраивать закрытого конкурса? — сказал было Мишка.

— Струсил? Оробел? — засмеялся Пуговкин. — Ну нет, приятель, отступать нам некуда. Я поговорил с начальником лагеря, и он уже наметил из двух вожатых и киномеханика жюри конкурса.

— А что, жюри — это от слова «журить»? — спросил Мишка друга, зная, что он БЭС, как БСЭ.

— Никто укорять тебя не собирается. Это словечко иностранное, означает группу судей, которые определяют, кто какое место занял при соревнованиях и состязаниях. Вот только нам с тобой бы в этом конкурсе с девизами не участвовать.

— Вот те раз! Соперников испугался? Сдрейфил? Что ж, все станут изобретать, а мы эти дни будем сидеть сложа руки? — разозлился Ромашкин. — А я-то размечтался нарисовать в виде девиза на своих моделях ромашку, а на твоих пуговку…

— Ну, подобные значки — такой прозрачный намек, что за ним и слепой разглядит и тебя и меня. Уж если взять девиз, то чтоб и комар носа не подточил. Начерти на моделях хотя бы знак вопроса иль изобрази слона, самолет, глаз, луну, треугольник, мышь. Вот тогда пусть попробуют разгадать, кто скрылся за этими значками. Но нам девизы не нужны. Мы с тобой станем, — сказал важно Пуговкин, — ка-та-ли-за-то-ра-ми!

— Чем, чем? — переспросил Мишка.

— Катализаторами. Они в ходу у химиков. Это особые вещества — ускорители химических превращений. Сами они остаются вроде неизменными, но в их присутствии все химические изменения убыстряются во много раз.

— Мудришь ты, Пуговкин! Сказал бы проще: ты и я будем инструкторами по моторчикам. Так, что ли?

— Ну так… — согласился Витька.

— Тогда держись. Отберу я себе группу девчат — есть среди них бойкие и толковые, — и мы обставим по моделям твоих мальчишек. Идет? Согласен?

Не согласиться Пуговкин не мог. Не в его правилах было увиливать от вызова, даже если этот вызов делал лучший его друг.

Друзья ударили, как водится при споре, по рукам и разошлись.

Мишка первым делом направился повидаться с Катей Пончиком. Как-то само собой получилось, что они последнее время стали встречаться чаще. Такие встречи не остались незамеченными. Однажды Пуговкин внимательно пошмыгал носом возле Мишки и, усмехнувшись, заявил:

— Пахнет… И давно пахнет…

— Чем пахнет? — удивился Ромашкин.

— Маслом. Жареным или вареным маслом. Ведь пончики приготовляются на масле. Ну, а ты стал что-то очень часто видеться с Пончиком, отсюда и запах масляный…

Девочки высказались иначе. В присутствии Кати Нюша и Нелли словно невзначай заговорили, что ромашка симпатичный цветок, вот только, когда гадаешь, всегда дает разные ответы…

Но Мишка и Катя от таких насмешек не перестали дружить. Наоборот, их дружба, выдержав первые испытания, стала крепче и уверенней.

— Знаешь, Пончик, — сказал Мишка Кате, — давай с тобой наладим среди девочек цепную реакцию…

Первоначально Катя ничего не поняла. Но понемногу ей стала ясна мысль Ромашкина. Он хотел, чтобы каждая девочка вовлекла в изобретательство по две подруги. Так камень, падая с горы, ударяется о два, эти два увлекают за собой уже четыре, и лавина разрастается. В физике и химии такое нарастание ударов, толчков от одной частицы к другой и называется цепной реакцией.

Катя пообещала ему поддержку.

Не дремал и Пуговкин.

В первый же вечер ребята долго не могли уснуть в своей спальне. Он стал рассказывать им о моторчике, о конкурсе, о девизах.

— Колоссально! — прервал его голос Тортикова. — Кому нужны твои дохленькие жужжалки мощностью в одну комариную силу?

— Дохленькие? В комариную? — вскипел Пуговкин. — Да ты знаешь, пижон в рассрочку, что эта крохотуля тянет груз весом в шесть-восемь килограммов, то есть почти в полпуда. Да ты сам-то такую гирю еле-еле поднимешь.

— Тогда дай, Пуговкин, нам спать. Хватит на ночь страшные сказки о своем моторчике рассказывать.

— Еще один вопрос, ребята, — сказал Мишка. — Сознавайтесь, кто свистнул у кинономеханика последнюю пару папиросок. Из взрослых курит он один, значит, это дело кого-то из ребят.

— А может, из девчат? — предположил Артур.

— Ну, нет уж. Девчата наверняка не брали, а вот у нас в комнате чувствуется, что кто-то папиросой порой балуется.

— Давайте спать, — послышались сонные голоса, и наступило молчание.

Утром наши друзья, как всегда, вдвоем отправились за содействием к дяде Сереже. Они бывали у него частенько — то за материалами, то за инструментами, то просто за советом.

Пока шефы приобретали моторчики, друзья вместе с дядей Сережей поразмыслили над небольшим плакатом, который назвали «Может-поможет». После долгих споров они решили на плакате поместить простейшие образцы гибких валиков, без которых было трудно к моторчику подключать модельки. Валики были всякие: из резиновой трубки для ниппелей от колес велосипеда, из пластмассовых оболочек медных проводов, из тугих пружинок, навитых из проволоки на тонкий гвоздь.

Были даже соединительные валики из соломинок — они легко надевались на ось мотора. Тут же на плакате ребята показали способ, как уменьшить блоками скорость вращения двигателя.

Разные по величине блоки оказалось нетрудно сделать из двух пуговиц, на которые надевалось резиновое кольцо, вырезанное из соски. В этих блоках приходилось только шилом, хотя бы из гвоздя, просверливать отверстия по центру. Те же пуговицы могли быть хорошими колесами для моделей всевозможных видов наземного транспорта.

Оформлением плаката занялись три юные художницы.

Потом они написали такое объявление о конкурсе, что раз прочтешь — три раза ахнешь.

Победителям были обещаны в награду и особые грамоты и много премий. Тут говорилось, что моторчик для модели получит каждый желающий, у кого есть предложение, как пустить его в работу.

И всем захотелось повидать и чудо-микродвигатель и попытать свою смекалку в таком необычном деле.

Понравилась ребятам и затея с девизами. Это придавало всему конкурсу некоторую заманчивую таинственность.

Главным консультантом по применению моторчиков был назначен дядя Сережа. Но только он пока запускал мотор от особого трансформатора, выпрямляющего и понижающего ток до четырех вольт.

— На вас, — заметил он, — на первых порах надо столько карманных батареек, что никакой карман не выдержит.

А на следующий день у Ромашкина случилось неприятное происшествие. Когда он утром надевал брюки, неожиданно из кармана выпали два окурка. Первым их заметил Тортиков.

— Глядите! Вот кто у киномеханика папиросы стреляет! Хорош дружок — виноватых ищет, а у самого нос в табаке!

И как ни оправдывался бедный Мишка, что он понятия не имеет, откуда к нему попали злосчастные окурки, и как ни уверял Витька, что они оба никогда никаких папирос в рот не брали, все ж многие ребята стали на них посматривать косо. Ведь выходило, что Ромашкин и Пуговкин стремятся на кого-то другого свалить свою вину.

Слухи поползли по лагерю.

После завтрака Мишка поздоровался было с Катей, но она отвернулась. Сурово и хмуро встретил их обычно приветливый дядя Сережа.

— Был у меня тут Тортиков. Значит, если вот уже несколько раз пропадало по паре папирос, то только потому, что вас двое. Вы и бывали чаще других… Нехорошо, очень нехорошо, — сказал он.

День помрачнел. Даже летнее яркое солнце не могло разогнать ту черную, тяжелую тучу подозрений, которая надвинулась на Мишку и Витьку. В дыму двух папиросок горела их изобретательская слава, их дела на пользу всем, их дружба с веселым цехом художниц. Как радужный мыльный пузырь, лопается вся школа изобретателей, конкурс, девизы… А их вечный недоброжелатель Артур Тортиков теперь ликует, гордо ходит во главе ватаги ребят, хвалится и сравнивает себя со знаменитым сыщиком Шерлоком Холмсом.

И положение наших друзей стало очень незавидным. У дяди Сережи они бывали чаще, чем кто-либо из ребят. У Ромашкина обнаружились два окурка. Они первые стали искать виновных. Все, все было, ох, как не в их пользу!

Через день-два ждали приезда начальника лагеря, и тогда должно было состояться обсуждение этого происшествия на совете дружины…

Первым нашелся Пуговкин. Он предложил снова пойти к киномеханику и на месте разузнать подробности пропажи проклятых папирос. У него понемногу созревала мысль, как найти настоящего воришку.

На этот раз дядя Сережа был в лучшем настроении:

— Погорячился я с вами, ребята. Уж больно с жаром Тортиков наговорил мне про вас. А если вдуматься, может статься, что вы тут ни при чем…

— Честное пионерское, мы не брали. Разве мы себе позволим проделывать такие пакости? — разом заговорили ребята.

— Все эти дни, когда были кражи, вы держали коробку на подоконнике? — спросил его Пуговкин.

Дядя Сережа ответил утвердительно — есть такая у него привычка: держать папиросы на видном месте, а окно при хорошей погоде — всегда настежь. Бери кому не лень…

— Тогда тот, кто таскает папиросы, попадется, как мышь в капкан! — воскликнул обрадованно Витька, и он принялся тихо-тихо шептать им о своем плане ловли мышки-воришки.

— Только вы, дядя Сережа, не берите пока свои папиросы из коробки. Заведите себе на время другие… А эти, на окне, пусть будут приманкой, как сало в мышеловке.

План Пуговкина киномеханик одобрил — он давно питал симпатию к нашим любознательным и неугомонным на выдумки друзьям. С разрешения дяди Сережи Витя взял ненадолго пачку папирос. Он что-то с ними проделал, потом положил их обратно так осторожно, словно это была теперь мина или бомба с сильной взрывчаткой, которая должна была неминуемо разорваться, если кто до нее дотронется.

Затем они все осторожно ушли из комнаты, где жил киномеханик, оставив лежать пачку папирос точно на том же месте, где она была все эти дни. И вечером бомба взорвалась! Впрочем, расскажем все по порядку.

На совет дружины были вызваны четверо причастных к происшествию лиц. Тортиков явился, задрав нос, как герой дня. Пуговкин и Ромашкин были чем-то озабочены, и лишь дядя Сережа сразу подошел к Артуру и почему-то спросил:

— А ну, покажи язык. Ты не больной? Так… Все ясно, — и сразу попросил себе слова и стакан воды. Ему дали воду. И многие подумали — небось сейчас дядя Сережа собирается говорить долго-долго, для чего и запасается заранее водой.

К общему удивлению, дядя Сережа осторожно вынул из коробки папиросу и молча стал ею размешивать воду в стакане. И тут все увидели, как в стакане появилась лиловая, как школьные чернила, жидкость.

— Дело в том, — объяснил он, — что папиросы из этой пачки, из которой и сегодня пропали еще две штуки, слегка припудрены серым порошком из грифеля чернильного карандаша. Кто такую папироску выкурит, у того станет рот, как грязная чернильница.

А теперь пусть Пуговкин, Тортиков и Ромашкин встанут рядом и разом покажут нам свои языки.

И тут все неожиданно увидели, что у лагерного Шерлока Холмса был такой язык, словно он старательно вылизал с десяток хороших клякс.

И потом раздался взрыв… разумеется, не бомбы или мины, а взрыв хохота. Один Тортиков ничего не понимал до тех пор, пока к его носу не поднесли зеркало.

Через две минуты покрасневший сыщик, чуть не плача, признался во всем.

Завидуя успехам Пуговкина и Ромашкина и боясь, как бы они не раскрыли, кто таскает у дяди Сережи папиросы, он ночью подкинул Ромашкину два окурка и стал всюду позорить друзей. Но не на таковых напал!

— Не рой яму другому, — сказал ему потом Ромашкин, — сам в нее угодишь…

За этакое дело решили было выгнать Тортикова из лагеря. Но тут опять попросил слова дядя Сережа:

— Выгнать его всегда успеете, это дело нетрудное — гораздо труднее проследить, чтобы толчок мозгам, который получил сейчас Артур, не остался бесследным. Пусть он даст свое честное пионерское, что не будет никогда ни курить, ни жульничать. Это во-первых, а во-вторых, пусть он попросит прощения у Виктора и Михаила. И, в-третьих, хватит ему лодырничать, неужели он, например, не мажет придумать что-нибудь дельное для конкурса с микромоторчиком?

Стоит ли описывать тихий виноватый лепет Артура, когда он выпрашивал прощение, когда он давал свое честное пионерское исправиться!

Гораздо интересней вернуться снова к школе изобретателей, к конкурсу и к нашим повеселевшим друзьям.

Мрачные тучи, которые было нависли над их вихрастыми головами, рассеялись, и они с удвоенной силой занялись организацией школы изобретателей.

Снова Мишка стал чаще встречаться с Катюшей. Им надо было вместе напридумать позанятней моделей и утереть нос Пуговкину. Ну, а Тортиков, чтобы побыстрей избавиться от своего лилового языка, пытался даже втихомолку жевать мыло… Но бесполезно — все равно несколько дней его рот был фиолетовым. Он даже временно получил прозвища «чернильница» и «клякса»… Но его взял под свою защиту Витька.

— Посмеялись — и хватит, — сказал он ребятам, — дайте и Артуру спокойно поизобретать…

Многие юные конструкторы тут же потребовали моторчики, но дядя Сережа образумил таким рассуждением:

— Заметьте себе, ребятки, на автозаводах, где изготовляются, например, грузовики, сборку машин начинают не с мотора. Вы покажите сначала мне каркасы своих машин и приборчиков, а потом уже прилаживайте к ним микроэлектродвигатели.

У Ромашкина и Пуговкина настали хлопотливые дни. Они были нарасхват. С ними беспрерывно советовались ребята и поодиночке и небольшими группами. Пока все конструкции держались в тайне, ведь конкурс был с девизами. И все хотели придумать что-нибудь понеобычайней, позанимательней… Задача была трудной — ведь в летнем лагере нет тех мастерских, как при школах или станциях юных техников. Значит, надо было поостроумнее использовать всевозможные скромные средства. Друзья позаботились и об оформлении выставки-конкурса. Помимо красивой вывески у входа, укрепили плакат со стихами Ромашкина:

Затем разослали приглашения на открытие к пионерам соседних лагерей, и, наконец, торжественный день показа всех моделей настал.

Изделия ребят разместили на четырех длинных столах. На первых двух были такие модели, которые могли работать с током, получаемым от сети через трансформатор.

Множеству моделей потребовались батарейки. Эти модели должны были двигаться совершенно свободно, независимо от сети, в любую сторону.

Каких только не было девизов! И рисунки, и знаки, и слова.

У гостей глаза разбежались при виде такого обилия экспонатов. Экскурсоводами выставки были, конечно, Пуговкин и Ромашкин. Кто же лучше их знал выставку?

— Прошу всех для начала посмотреть экспонаты, — приглашал любезно Мишка, — например, под девизом «Нас трое»…

— А кто эти трое? — поинтересовались гости.

— Пока тайна! Через пять дней вскроем конверты, и все тайное станет явным.

«Нас трое» выставили наглядные пособия, показывающие смешение красок. Цветок имел четыре лепестка: два желтых и два синих. Стоило этому цветку завертеться, как он становился зеленым.

Красные и синие лепестки при вращении превращались в фиолетовые. Эти же «Нас трое» придумали к оси моторчика приставлять с помощью куска резины различные кривые проволочки. И на глазах зрителей из таких искривленных проволок возникали воздушные очертания сосудов: кувшинчиков, бутылок, бокалов и даже фруктов — яблок и груш. Яблоко было красное, а груша зеленой, для этого проволочки были предварительно обмотаны красной и зеленой бумагой.

Кто-то с девизом «Квадрат» начертил маленький рисунок, с одной стороны которого была изображена птица, а с другой — клетка. При вращении казалось, что птичка сидит в клетке.

Еще один юный конструктор показывал, как с помощью микроэлектродвигателя можно сделать взамен звонка электротрещалку. Кусочек надетой на ось резины, вращаясь, громко стучал по краю плотной бумаги. Эта моделька была украшена девизом, изображающим молоток.

— Здесь же, — продолжал свой рассказ Ромашкин, — вы можете посмотреть наше «кино» и послушать «патефон».

— Вот так кино, — засмеялись было гости. — А где же экран?

— Наше бесплатное кино обходится без проекции на экран. Ему не нужен и темный зал. Но, как в настоящем кинотеатре, бы видите движущиеся изображения, — пояснил экскурсовод. — Прошу зрителей просмотреть лучшие фильмы нашей выставки:

«Полет птицы», «Беспокойный червяк», «Живой глаз», «Мячик-попрыгун» и «Извержение вулкана», — пригласил он.

Поперек полосок бумаги были аккуратно прорезаны длинные окна. Между ними находились изображения. Каждый рисунок представлял какой- либо один момент движения.

Если эту полоску бумаги свернуть в кольцо, а кольцо начать вращать, то, глядя через прорези, можно было увидеть, как птица машет крыльями, ползет, извиваясь, червяк, глаз поводит зрачком, мячик прыгает вверх, а клубы вулканического дыма беспокойно летят к небу.

Проще всего эти мультипликационные кинокартины было ставить на круглый диск патефонной пластинки. Они вращались от приставленного сбоку моторчика, на ось которого была надета тоненькая резиновая трубочка. Такие трубочки есть в ниппелях колес велосипеда. А сама пластинка была укреплена на оси из гвоздя.

— Кстати, это устройство, — продолжал Ромашкин, — одновременно служит у нас и патефоном.

— А где же звукосниматель с иголкой? — нетерпеливо спросил Вася Строгий — гость из соседнего лагеря.

Но Мишка вместо ответа вставил острый угол открытки в звуковую бороздку пластинки, и, к изумлению ребят, все явственно услышали мелодию популярной песни. Устройство было настолько простым, что каждому захотелось подержать поющую, звучащую карточку.

— А ведь если к середине патефонного диска укрепить ваши кольца, — предложил Вася, — то, выходит, можно показать фильмы в сопровождении музыки, то есть почти звуковое кино!

Как видно, цепная реакция, о которой говорил Ромашкин когда-то Катюше, распространилась и на ребят из других лагерей. И они были не прочь устроить такой занимательный конкурс.

А экскурсия шла своим чередом. Ромашкин, вооруженный указкой, перешел к следующему столу.

— Здесь конструктор, выступающий под девизом «Стрела», дал модель троллейбуса, сооруженного из четырех спичечных коробок. Внутри них легко уместился наш малютка моторчик. Тут колеса сделаны из пуговиц.

Рядом другая модель — линия наземного метро. Вы знаете, в метро электроток, движущий поезд, подается к двигателям не по воздушным проводам, как у троллейбуса, а с особого рельса. В нашей модельке в микродвигатель идет ток с рельсов из двух проволок, по которым катятся жестяные колеса вагончиков. Вагончики наш конструктор тоже смастерил из спичечных коробок, оклеенных бумагой.

Далее экскурсию гостей по выставке продолжал Пуговкин.

— Переходим к разного рода вентиляторам. Стоит на ось двигателя нацепить пропеллер, сделанный из ластика, а сам моторчик прикрепить к батарейке, как вы тут же обзаведетесь настольным переносным вентилятором. У нас есть даже шляпный вентилятор.

Поглядите, вот в обычную летнюю панамку вставлен проволочный каркас. К каркасу привязан моторчик с винтом. Батарейка хранится в кармане. За хотите, и вам в щеку будет дуть легкий ветерок.

Повернули панаму, и ветерок стал попутным. Конструктор так и назвал свой вентилятор «Попутный ветерок».

Отдельный стол был отведен разным автомашинам. Тут были и грузовики, и автобусы, и легковые и гоночные автомашины.

Особенно всем понравился простотой устройства гоночный автомобиль под девизом «Скорость». Кузов был склеен из бумажного цилиндра, сжатого спереди и сзади. Внутри него лежала батарейка, к которой был пристроен мотор. От мотора вращение пуговиц передавалось на колеса автомобильчика. Благодаря легкости всей конструкции машина развивала хорошую скорость — ей, видно, недаром дали ее девиз.

Рядом с автомобилем находились всевозможные лодки. На некоторых стояли вентиляторы. Другие имели подводные винты. Все винты, которые работали под водой, были сделаны из ластиков. Винты воздушные — с лопастями из фанеры из спичечных коробок. Моторчики были и на бумажных тузиках. Был даже электрокатамаран — батарея лежала на двух бумажных промасленных цилиндрах. Удлиненная ось моторчика из соломинки оканчивалась маленьким резиновым винтом.

Не обошлось и без воздушных моделей. На рейке с одной стороны, как противовес, была укреплена батарейка, с другой — электросамолет.

От воздушного винта двигался и воздушный подвесной вагон однорельсовой дороги. Рельс изображала тугая бечевка. И всем этим десяткам моделей давал жизнь, движение микроэлектродвигатель.

Экскурсия подходила к концу. Напоследок Пуговкин сказал:

— Теперь посмотрите на девиз этого устройства — «Электричество». До сих пор вы видели, как моторчик работал, забирая ток от батареи или трансформатора. А здесь наш двигатель не берет, а сам дает ток! Он становится не потребителем тока — мотором, а источником тока — динамо-машиной. Работает это устройство так — на другом конце стола лежит знакомый всем простенький компас. Он слегка обмотан изолированной проволокой. Концы этого мотка соединены с моторчиком. Стоит мне покрутить ось мотора вправо, как синяя стрелка компаса послушно также отклонится вправо. Кручу валик двигателя против часовой стрелки, и стрелка вращается также влево. А знаете, почему это происходит?

— Нет. Не знаем.

Расскажи, — заговорили юные экскурсанты.

— Наш моторчик, если вращать его ось, сам начинает вырабатывать ток. Электроток, проходя по обмотке проводов, которые на компасе, превращает ее в электромагнит. Ну, а этот электромагнит и отклоняет стрелку компаса. Вот каким удивительным оказался крошка моторчик!

Выставка была открыта пять дней. В книге отзывов гости «за толчок мозгам» оставили много хороших отзывов и благодарностей. В заключение показа устроили соревнования электроавтомобилей и гонки электромоторных лодочек. Но все с нетерпением ждали часа, когда будут вскрыты конверты с девизом. И этот час наступил…

В торжественной обстановке жюри конкурса распечатывало конверты с девизами. За девизом «Электричество» скрывался пионер второго отряда Костя Баранов. За девизом «Скорость» оказался Вася Семенов из первого отряда. Кино сделал Боря Турин, патефон — Илюша Рогов. Каждая фамилия встречалась аплодисментами. Довольные, смущенные победители получали в награду свою модель, грамоту и книжку по электричеству. Под девизом «Нас трое» таились Катя, Нюша и Нелли. И они получили премии.

Одну из третьих премий получила конструкция под девизом «Попутный ветерок». Когда разорвали конверт, то неожиданно выяснилось, что автором был не кто иной, как Тортиков. Поаплодировали и Артуру. Никто не знал, что мысль пристроить вентилятор к панаме была ему великодушно подсказана Витькой…

Поединок двух наших друзей окончился победой Витьки. Его мальчишки напридумали больше всяческих моделей.

В конечном счете успех был общим. Ведь много новых ребят и девчат впервые испытали свои силенки в техническом творчестве и решили и впредь не расставаться с электротехникой.

Почетные грамоты получили и Ромашкин и Пуговкин. Но их ждала и другая награда.

Какая? Об этом вы узнаете в самом ближайшем будущем…

А я сам — по морям да по волнам

Передо мной лежат три толстых Мишкиных письма с рисунками на полях. Каждое из них писалось с перерывами в несколько дней. Все они адресованы Кате Терентьевой.

Письмо первое

«Здравствуй, Пончик!

Я пишу тебе с дороги… Вагоны поезда слегка пошатывает, поэтому не все буквы и строчки моего письма получаются ровными. Едем мимо светлого Каховского моря. Кое-где по берегам из воды торчат наполовину погруженные деревья. Ведь это море совсем молодое. Значительно моложе нас с тобой. Но оно огромное — больше любой реки, которую я видел до сих пор. А потом будет еще море, Азовское, и, наконец, Черное! И колеса под нами день и ночь выстукивают одну коротенькую, но такую чудесную песенку: «В Артек, в Артек!» То я, то Витька уже не раз просили друг друга ущипнуть, чтобы убедиться, не сон ли нам снится. Но щипки не помогают! Нет, не во сне, а наяву мы едем в край своей мечты. Впечатлений так много, что их не опишут и сто моих писем.

А пока… пока продолжаю свое письмо уже из Артека.

С вокзала голубой артековский автобус повез нас на юг. И снова мы увидели еще одно море — симферопольское. Его образовала запруженная река Салгир. А после дорога стала взбираться в горы. Рядом с нами мчались троллейбусы и автомашины. И все спешили, торопились к морю. Навстречу нам ехали загорелые, как негры, отдохнувшие люди, не то что мы, белолицые, с севера… После перевала шоссе попетляло несколько раз, и, наконец, все закричали: «Море! Черное море!»

Попробую теперь тебе изобразить словами вид Артека.

Если встать лицом на юг, к необъятному морю, то слева синеет Аю-Даг, или Медведь-гора. Этот каменный медведь лежит на берегу и ненасытно тысячи лет пьет соленую воду. Спина его покрыта короткой шерстью. Но эта шерсть зеленая — ведь на горе растет курчавый лес.

Впереди в море торчат два скалистых островка — Адалары — жилище чаек и стрижей.

Перед нами в море выдвинулись два мыса — Шаляпинский и Пушкинский. А справа, на зубчатой скале, развалины древней генуэзской крепости и под ней внизу городок Гурзуф.

Сзади нас стеной до неба возвышаются зеленые горы. Ну, а по берегу моря среди парков высятся белые здания Артека.

Мы живем в лагере около Гурзуфа, в душистом и тенистом парке. Он называется «Кипарисный». Если перейти по висячему железному мостику над гурзуфской улочкой, то можно попасть к нашей технической станции. Мы уже узнавали — тут есть всякие кружки.

Пока не решили, в какой нам податься. Охота сразу во все!

Но… снова перерыв…

Мы невольно засмеялись, когда впервые окунулись в морскую, соленую, теплую, ласковую воду. Волны без устали плещут на берег и с шорохом, оставляя пену, скатываются обратно. Еще в поезде нам захотелось попытать в море наше рыбацкое счастье.

Но рыбу на пляже удить трудновато — мелко. Разве что медуз можно подцепить… Их порой в море столько бывает, сколько клецок в густом супе.

Можно, конечно, ловить рыбок с камней, но лучше с лодки, которой…

Опять был перерыв в письме к тебе. Зато нам удалось в артековском столярном кружке смастерить лодку не лодку, плот не плот, а такую штуковину, которая хотя ни на что не похожа, но для дела сгожа.

Впрочем, она тихоходная. Но ведь нам, старым рыбакам, скорость передвижения по воде не особенно нужна.

На рыбалках в лагере я и Витька не раз видели, как по воде бегают на четырех лапках водомерки. Наше устройство видом напоминает водомерку, только у него три ножки. Называется он «шароплав».

Сначала мы сделали длинноногий складной стул. Чтоб его ноги не разъезжались в стороны, их внизу связали веревкой. Сверху из бечевок сплели треугольное сиденье. А потом обзавелись тремя веревочными мешками для шаров. Они плетутся просто.

Надо свесить с деревянного кольца ровные куски бечевок и попеременно связывать их друг с другом. Кстати, так же легко изготовлять и корзинки для игры в баскетбол.

В каждую из трех сеток мы вложили по три хорошо раздутые резиновые камеры от баскетбольных и волейбольных мячей. И шароплав был готов.

Да, еще нам понадобилось весло, и тут Витька предложил пустить в ход сачок. Помнишь рогульку с привязанным платком? Казалось бы, сачок и весло — две вещи разные… Но тут Витька с помощью простого стакана доказал, что изобретатели могут и должны всегда находить новые применения обычным вещам.

Он рассуждал так: ведь стакан — это не просто стеклянный сосуд для питья. Им еще можно отмерить крупу, раскатать, как скалкой, тесто, наштамповать из теста печенье, поточить изнутри о его круглые стенки бритву-безопаску, накрыть им жука, устроить небольшой аквариум, использовать его в виде вазочки для цветов. «Вот видишь, — сказал в заключение Пуговкин, — и сачок может стать веслом. Ведь нельзя же весла для шароплава выстругивать из дерева дольше, чем мастерить сам шароплав… А у нашего сачка есть и рукоятка, как у весла, а платок будет лопастью».

А после мы отнесли наш шароплав к морю и по очереди попробовали на нем поплавать по волнам. Внизу к его двум стойкам для удобства привязали перекладину — подставку для ног. Желающих покататься на шароплаве оказалось столько, что Витька сказал:

— Придется шароплав ребятам отпускать по песочным часам, как лечебные процедуры в поликлинике.

Взял он два пузырька из-под духов, всыпал в один через узкое горлышко горсть сухого песка. А потом соединил изоляционной лентой два пузырька один над другим. Теперь по таким часам ребята плавали ровно по пять минут, пока песок не пересыпался из верхнего пузырька в нижний. А затем…

А затем, Пончик, я заканчиваю свое первое письмо. Передай привет из Артека всем, кто нас помнит. Скоро напишу еще».

Письмо второе

«Здравствуй, Катя!

Только что высадились из катера после прогулки по морским волнам. Ух, как на нем здорово мчаться, оставляя позади бурную пенистую дорогу!

Мимо, как в кино, проплывают скалистые веселые берега с белой каймой прибоя. В лицо бьет вкусный соленый ветерок. Мы пели песни, ловили брызги, глазели по сторонам до тех пор, пока кто-то не крикнул: «Дельфины!»

Впереди из воды выпрыгивали черные, блестящие, остроносые туши. Дельфины играли. Говорят, их во всем Черном море сотни тысяч.

Неожиданно навстречу нам стремительно пронесся лыжник. Он держался за длинные лямки и, стоя на широких лыжах, быстро двигался вслед за глиссером. Вблизи гора Медведь стала Медведищем. Медвежий нос был из скал, стоявших в волнах.

Сейчас в Крыму стоят жаркие дни. Но здесь дуют постоянно днем и ночью приморские бризы. Днем с моря на сушу, а ночью, наоборот, с земли на море. Эти ежедневные ветры дают всем прохладу. Они же и помогли высоко в небо взмыть нашим бумажным змеям. Только я с Витькой не стал их клеить в виде прямоугольников. Из легких планочек мы связали нитками каркасы, оклеили их бумагой, покрасили, и в воздух взлетели орел с широко распластанными крыльями и большая рыба вроде дельфина. Хотя дельфины вовсе и не рыбы, а животные млекопитающие…

Снова получился перерыв в письме. А недавно побывали в Никитском ботаническом саду. Из всех растений нам особенно понравился скромный, быстрорастущий бамбук. Из него, оказывается, делают не только удочки для рыболовов. В южных странах, там, где всюду растет бамбук, из его толстых стволов строят здания, мосты, плоты, навесы, заборы, водопроводы. Из тонких палок плетут корзины, мастерят шторы, каркасы для вееров и зонтиков.

Но и это не все… Из него изготовляют музыкальные инструменты, посуду и бумагу. Кроме того, бамбуковые молодые побеги едят, а из семян пекут хлеб. И еще — из него добывают сахар и лекарства. Вот так злак! Это не злак, а универмаг!

Кстати, строением он схож с простой соломой. Поэтому он такой легкий и прочный. При виде бамбука у меня и Витьки руки зачесались. Так и захотелось что-нибудь из него смастерить.

А недавно мы усовершенствовали наш шароплав. Был он легкий, и сделать его нетрудно, но плохо то, что он возит одного седока. Теперь шароплав превратился в шароплот. Из трех стоек сперва связали треугольник, в середине которого наплели вдоль и поперек из веревок сетку.

Эта сетка — палуба будущего шароплота. Концы треугольника положили и прикрутили на мешки с шарами. Только шаров пришлось добавить еще несколько штук. Теперь на шароплот может сесть и свесить ноги не один рыбак, а несколько. Шароплот стал для нас вроде плавающего острова с пляжем. Пока Пуговкин сидел на носу острова и греб, я разлегся, как в гамаке, над волнами и загорал.

Так шароплав стал шароплотшаропляж! С шароплота удобно и ловить рыбу, и рисовать, и наблюдать подводную жизнь.

Чтобы можно было ясней рассматривать водоросли, крабов и рыбок, мы склеили из картона трубу с прозрачным дном из стекла. Картон, чтоб он не размокал, несколько раз хорошенько покрасили.

Опустишь такую трубу в воду и глядишь, как через стенку аквариума, в сине-зеленое подводное царство. Вот видишь, Пончик, мы и тут, у моря, не растерялись и продолжаем придумывать разные разности.

Недавно в лесу я и Витька неожиданно повстречались с голубой змейкой. Нам змея показалась огромным удавом.

А мы в ее глазах, вероятно, были ростом с великанов. Ведь у страха глаза велики. Вот почему мы и она с испуга тотчас, стремглав удрали в разные стороны.

А сколько мы за эти дни завели друзей и новых знакомств! Ведь тут живут ребята со всего света. И всем хорошо-прехорошо. Живем мы дружно и весело. И каждый день что- нибудь случается интересное, неожиданное. То на Пушкинской скале читаем звонкие пушкинские стихи о Черном море и о Гурзуфе. То мирное море вдруг разбушуется, и водяные горы начнут грозно ухать о берег. То карабкаемся, пугая прытких ящерок, на спину Медведь-горы и фотографируем «Миньками» пейзажи. То слушаем концерты самодеятельности. То в скалах около стен генуэзского замка потрескивает наш пионерский костер. А внизу под нами видна уютная чеховская бухточка. То в Артек прилетит с гор большой черный гриф. Он приручен ребятами, жившими до нас.

Его зовут, как и меня, Мишка. И Пуговкин шутит: «Редкое совпадение! И гора — Медведь, то есть Мишка, и птица — Мишка, и пионер — Мишка. И все трое рядом…»

Письмо третье

«Спасибо тебе, Пончик, за ответное письмо. Продолжаю бегло и неполно описывать наши счастливые артековские дни.

Я уже писал, что мы с Витькой чуть не разорвались на части от желания посещать разом все кружки станции юнтехов. Но пока чаще других бываем в столярном. Как-то раз Пуговкин заявил:

— Давай обзаведемся тузиком!

— Да, только тут нам песика в Артеке не хватает, — ответил я.

— Не о собачке речь, а о лодке, — сказал Витька. — Помнишь наших тузиков из листа волшебной тетради? Есть такая хитрая конструкция, — что ни фанерный лист, то лодка! Да какая! Грузоподъемность две сотни килограммов. Сколотить ее можно за несколько часов, и плыви, мой челн, по воле волн!

Склеим сначала модельку из бумаги — и за работу.

Как говорят, сказано — сделано… Отрезали мы с ним от листа фанеры два треугольника. Они нам пригодились для кормы. Затем набили в трех местах, чтобы укрепить на сгибе фанеру, жестяные полукруги. Выстрогали брусы: кормовой и носовой. А пока строгали, фанера у нас лежала, обложенная мокрой бумагой вдоль будущих изгибов.

К двум брусьям фанеру, согнув ее, приколотили мелкими гвоздями. Сзади пристроили корму из отрезанных треугольников. Обили реечкой борта, все прошпаклевали, покрасили, и лодка была готова.

Да, забыл сказать, на носу у нас торчала голова собаки с глазами из пуговиц. На то он и тузик. А весло сделали, как для байдарки. Сбоку борта прибили буквы «Артек». А на втором тузике на носу сделали голову чайки. И когда тузики плавали вдоль берега, все отдыхающие, заслонив ладонью глаза, старались разглядеть нашу флотилию.

А как приятно себя чувствовать моряком! И одновременно капитаном морского корабля!! Куда хочешь, туда и плывешь.

Впрочем, мы плавали на наших лодках только строго вдоль берегов. Ведь вдруг подует сильный береговик — береговой ветер, тогда тузик может унести в открытое море.

Но и вдоль берега было занятно поплавать, и половить рыбок, и понаблюдать жизнь скал, увитых водорослями, где таились крабы и другие морские существа. Тебе интересно, как вел себя тузик на суше?

На земле, по дорогам, тузик катился на колесиках» пристроенных нами к кормовому бруску. С такими колесами он мог свободно двигаться за велосипедом. Потом еще мы при делали к его носу небольшую мачту с парусом, и нас по волнам моря возил ветер. И еще, когда были связаны две кормы двух тузиков, то получилась одна большая лодка вроде байдарки. В этой лодке мы гребли по-переменке, отдыхая по очереди. И снова многим ребятам хотелось поплавать на тузике. Опять пошли в ход песочные часы Пуговкина, чтобы никому не было обидно.

Ребята, приехавшие из-за рубежа, как гости, катались первыми. Пусть они увезут побольше хороших воспоминаний о нашей дружбе.

Самое большое впечатление у нас осталось от плавания в таинственные пушкинские гроты. Представь себе, Пончик, большие мрачные пещеры, вход в которые есть только со стороны моря. В эти высокие пустоты свободно вплывали наши тузики. Мы на несколько минут задержались внутри, под нависшими черными сводами скал. По сторонам шныряли крабы. А потом, когда выплыли наружу, то до чего хорошо оказалось все вокруг! Снова всюду сверкали зеленые волны. Впереди горбатился близкий Аю-Даг…

И рядом, слева, раскинулся наш милый приветливый Артек.

Как жаль, что скоро с ним придется расстаться! Загорится большой прощальный костер, и мы с грустью возьмем его остывающие угольки. Этими угольками мы разожжем в своих отрядах новые пионерские костры дружбы».

Это письмо Ромашкина Кате было последним.

Нашим артековцам предстоял обратный путь домой.