Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 2

Глава 2

Известие сообщает мне Женька. Его при этом аж распирает от нетерпения.

– Студентки приехали, – выпаливает он с порога.

– Какие студентки? – удивляюсь.

Моя голова забита сейчас другим. Шоколад шоколадом, но отдавать поляну без боя нахальной Прокофьевне я не собираюсь. Для этого и прихожу к Женьке на следующее утро сразу после пробежки. Но сбить его с темы невозможно. Приходится слушать.

– Практикантки, – таращит он глаза, – на раскопки, ты чё, забыл?!

Понимаю, что "Штирлиц близок к провалу". Очевидно, такое событие никак не могло сгладиться из моей памяти.

Я не первый раз ловлю на себе удивлённый Женькин взгляд. Мои новые поступки далеко не всегда укладываются в характер прежнего Алика Ветрова.

Многое списывает инерция сознания. Намного легче поверить, что твой знакомый зазнался, "словил звезду", начитался странных книжек или повёлся не с теми людьми. Выражение "как подменили" мало кто понимает буквально.

На дворе не средневековье. В одержимость бесами никто не верит. К тем немногим, кто верит, особо не прислушиваются. Атеизм на дворе.

Тем более что перемены во мне приходятся Женьке по душе. Авантюрная натура приятеля с восторгом одобряет любой кипеш. Так что все сомнения растворяются в новых впечатлениях.

А после обретения мопеда, новой работы и фотосессии со стервой Лидкой, которая меня слушалась как паинька, я пользуюсь у Женьки неограниченным кредитом доверия.

– Не до них сейчас, – говорю максимально уклончиво.

Нужный эффект достигнут. Женька краснеет от волнения и взахлёб объясняет ситуацию.

Несколько лет назад недалеко от Берёзова археологи нашли стоянку древних людей. Каких именно и насколько древних – Женька не знал. Его интересовали исключительно наши современники. Точнее, современницы.

Каждое лето в небольшом перелеске за рекой начинались раскопки. Туда приезжали на практику студенты-историки областного универа. Если верить другу, по большей части женского пола. Как говорится, все стареют, кроме второкурсниц.

В нашей области где ни копни, наткнёшься на каких-нибудь сарматов, абашевцев и прочих протославян. Я уверен, что археологи выбирают место для раскопок, ориентируясь не на ценность находок, а на близость леса, речки и источника самогона. Наш райцентр в этом плане подходил идеально. Тишь и гладь.

– Пошли позырим на них! – притопывает на месте Женька.

– Зачем?! – изумляюсь.

– Ты чё?! – не понимает он, – городские же.

По мнению Женьки, городские девушки созданы нам, парням, на погибель. Они носят узкие джинсы и короткие шорты. Они бесстыдно раздеваются на жаре до купальников. Они кокетливо хихикают и стреляют глазами. Словно сердцеедка Лидка на максималках. Только их ещё и много.

Практиканток всегда сопровождает несколько старшекурсников. Они хранят наивных дев от назойливого внимания местных. Прецеденты были, но черенки от штыковых лопат оказались весомым аргументом. Теперь принцип "смотреть можно, трогать нельзя" крепко вбит в головы Берёзовским ловеласам.

Раскопки стали бесплатным цирком для всего пубертатного населения Берёзова. В этом они превосходят даже стоянку поезда Адлер-Гомель.

– Зырить зачем? – говорю, – знакомиться надо.

Да нуу… – разочарованно тянет мой приятель, – они студентки же.

– Не вешай нос, Жендос! – хлопаю его по плечу, – мы ведь для них аборигены.

– Что ты гонишь! – возмущается Женька, – аборигены в Африке.

– "Абориген", это местный житель! – объясняю, – женщины падки на экзотику.

Женька нифига не понимает, но вдохновляется.

– Сейчас пойдём? – с готовностью предлагает он.

– Позже, – сдерживаю его, – сейчас у нас другое дело. У тебя деньги есть?

– Есть, – честно кивает Женька. – Пятнадцать рублей. Я на джинсы коплю. На "фирму".

Коротко объясняю ему ситуацию с книгами. Коммерческая жилка в Женьке Ковалёве сильна. В моём будущем он нырнёт в бизнес, как только откроют первые кооперативы. Со временем откормится там в настоящую акулу. Так что мою мысль он ловит с полуслова.

– Я по знакомым пробегу, – говорит он, – занять попробую. А ты пиши список, что брать.

Через час Женька стартует на мопеде. У него список магазинов, которые отдала мне заведующая и семьдесят два рубля денег. Всё, что мы сумели набрать методом "быстрого чёса".

Мы с приятелем решаем собрать "сливки" с книжных сельмагов, прежде чем до них добрались лапки "гламурной мымры". Так я про себя начал называть Людмилу Прокофьевну.

Пока она понятия не имеет, какие книги брать. В этот раз просто собезьянничала, повторив мою покупку. Но у неё есть связи и знакомства. Нащупав непыльный источник заработка, она его уже не отпустит.

Торговцы в моём понимании, это особая категория людей. Они мыслят прибылями. Они что угодно продадут, потом купят и снова продадут, но уже дороже. Нельзя на них за это обижаться. Они просто такие есть. Главное, самому в их глазах не оказаться товаром.

В будущем собираюсь перекинуть эту тему полностью на Женьку. Я фотограф, а не барыга. У того от азарта аж веснушки побелели. Сегодня будет летать от магазина к магазину как медовая пчёлка.

Тем временем я иду приобщаться к науке.

Лагерь археологов спит. На боках палаток блестит роса. К чахлому костру тоскливо жмутся дежурные. На длинном дощатом столе под брезентовым тентом видны остатки праздника. Кружки, стаканы и подозрительно знакомая ёмкость, объёмом в три литра.

Дело ясное. До утра изгиб гитары жёлтой обнимали. Сразу видно, выучка не селянская. Я начинаю привыкать, что в восемь утра день уже перевалил в фазу деловой активности. А эти дрыхнут.

Дежурные поднимают голову. Приветливо машу им и поднимаю фотоаппарат. Щёлк! Они выдавливают из себя кислые улыбки. Отхожу чуть дальше, чтобы захватить весь лагерь. Щёлк!

Главное вид при этом сохранять максимально невозмутимый. Если фотографирую, значит, так надо. Положено, значит.

Палатка рядом со мной начинает шевелиться и из неё высовывается коротко стриженная голова. Не пойму, мальчик или девочка?

Голова поднимает ко мне заспанную мордашку. Вскидываю камеру. Щелкаю.

– Ой, вы кто?!

Девочка. И очень симпатичная. Блондинка со стрижкой "под мальчика", строгим прямым носиком и пухлыми губами. Бомбическое сочетание. Вид милый и помятый. На щеке отпечатались контуры рюкзачного кармана.

– Альберт Ветров, корреспондент районной газеты, – представляюсь по всей форме, – делаю репортаж о раскопках. А вы кто?

– Надя… ой! – девушка вдруг резко прячется.

– Надя, я не кусаюсь, – говорю терпеливо.

– Я сейчас, – раздаётся из палатки.

Изнутри слышится возня и громкий шёпот.

… Кто там?!.. фотограф… молодой?.. вроде да!.. вроде?.. да я не разглядела… дура ты, Надька… симпатичный? да я его не видела толком!

Надя появляется вновь. За эти две минуты она успела привести в порядок волосы и подкрасить реснички.

– Здравствуйте, Альберт, – она прикусывает губку от любопытства, – А почему вы так рано? Мы на раскопки только после обеда пойдём… И почему не предупредили… мы бы подготовились…

Надя засыпает меня словами. Пытается перехватить инициативу в разговоре и вернуть себе уверенность. На ней белая спортивная маечка с короткими рукавами и голубые шорты. Длиннее, чем позволяли себе модницы двадцать первого века, но тоже очень эффектные.

– Не надо готовиться, – говорю, – я за естественную красоту. Что естественно, то не безобразно.

– Как вы это хорошо сказали! – из палатки выныривает ещё одна девушка. Жгучие тёмные локоны. Спортивная фигура. Почти с меня ростом. – Юлия, – протягивает она ладошку.

– Альберт, – с серьёзным видом отвечаю на рукопожатие, – и это не я сказал, а Сенека. Римский философ. Не проходили ещё?

– Мы пока больше по славянам и древней Руси, – морщит носик Надя, – "Лепо ли бяшите братие… "

Юля фыркает от смеха.

– Что копаете? – интересуюсь.

В дни юности я достаточно покатался по раскопкам, чтобы поддержать разговор. Это прекрасный способ выпить на природе. Приятели-историки оборудовали себе на государственные средства загородные берлоги и не вылезали оттуда месяцами. У одного даже лЕдник был. По технологии шестнадцатого века. Про полевые бани я вообще молчу.

– Мезолит, – к нам присоединяется третья студентка. – У неё русая коса и немного простодушное округлое личико.

– Скука, – вздыхает Юля.

– Не скажи, – спорит с ней третья, – вчера Ленка трапецию нашла, так ей одной банку сгущёнки выдали! В одно лицо!

Судя по тону девушки, лицо у Ленки после такого непременно должно треснуть.

Сгущёнка – третья по значимости валюта советской эпохи после водки и колбасы. Особое хождение имеет среди туристов, геологов и прочего бродячего народа. Заветные синие баночки даже в нищие 90-е можно было найти на турбазах. А ещё её можно варить…

Страдания третьей девушки по сгущёнке понятны. Фигура выдаёт в ней сладкоежку. Она не толстая, но пухлая в нужных местах, а грудь просто роскошна. Для местных была бы идеалом красоты. Берёзовская Венера.

В этот момент вспоминаю Женьку. Ему бы понравилась.

– А вас как зовут? – обращаюсь к ней.

– Татьяна, – та слегка краснеет

Лагерь просыпается. Из большой шатровой палатки тянутся на водопой сутулые хмурые фигуры старшекурсников. Один, привлечённый шумом, сворачивает в нашу сторону.

– Посторонний? – оглядывает он меня, – кто такой.

Старшаку тяжко. Глаза у него красные, волосы всклокоченные. На тощей шее подпрыгивает кадык. Пивка бы ему сейчас. Смотрит недружелюбно. У него есть надежда сорвать всю свою похмельную боль на ком-то конкретном. Но я уже обзавёлся лояльным лобби.

– Серёж, это корреспондент! Из газеты! – повисает на нём Юля, не стесняясь тесного физического контакта.

– Не корреспондент, а фотограф, – встревает Надя, недовольная, что её опередили. Она, вообще-то, меня первая встретила.

– Серёж, а может его чаем напоить?! – предлагает заботливая Татьяна.

Серёжа морщится оттого, что его встряхивают. Его явно мутит.

– Дежурным скажите, – мотает он головой, – пусть напоят и накормят. Завтракать будешь? У нас оладушки. – Он протягивает мне ладонь, – Серый!

– Алик! – я принимаю правила игры и представляюсь неформально. – От оладушков не откажусь.

– К Николаичу его проводите потом, – говорит Серый и теряет к нам интерес.

Его куда больше притягивает двадцатилитровая фляга с водой, которая стоит недалеко от костра дежурных. Пожар внутри требует влаги.

– Да что там за оладушки! – проявляет неожиданную хозяйственность Юля, – небось горелые всё.

По её виду понятно, что она бы такого точно не допустила.

– Зато со сгущёнкой, – мечтательно добавляет Татьяна.

– Куда тебе ещё! – щиплет её за бочок Надя.

Девчонки резвятся вокруг меня, с гордостью поглядывая на остальных. Они ведут меня по лагерю, показывая камералку, "лежбище слонов", так называется шатёр, где обитают старшаки, продуктовый склад, лопаты и прочие достопримечательности.

Время от времени я вскидываю камеру и щёлкаю. Мои спутницы в этот момент почтительно замолкают. Официальный статус и то, что я "при деле", а не шляюсь просто так, поднимает меня в их глазах на серьёзную высоту.

Оладушки действительно плоские и подгоревшие. Юля тут же обращает на это внимание и затевает перебранку с некой Ленкой, одной из дежурных. Это привлекает ещё больше внимания и пока я завтракаю, свита вырастает как минимум втрое.

Самые первые, Надя, Юля и Татьяна заключают между собой военный союз и дружно обороняют меня от окружающих.

Парни на раскопках тоже присутствуют, но их оттёрли на задний план. Во-первых, их явно меньше. Девушки в этом возрасте вообще более склонны к авантюрным поступкам, таким как спонтанные поездки, сомнительные знакомства и ранние браки.

Мужской пол уже в это время больше ценит уют, комфорт и мамины котлетки. Большинство их однокурсников сейчас чихают в пыльных архивах. А девушки любят простых романтиков.

Те немногие, кто всё же приехал на раскопки, старательно изображают равнодушие и скуку, чтобы сберечь остатки хрупкой самооценки.

К палатке руководства я подхожу во главе небольшой толпы. Профессор Аникеев, про которого я уже наслышан, похож на лешего. Лохматый, с большой всклокоченной бородой. Принадлежность к цивилизации в нём выдают только очки. Профессор подслеповато оглядывает нас, кажется, опасаясь стрелецкого бунта. Известие, что я из районки его заметно успокаивает.

– Так, ваши уже были, – говорит он и описывает даму, в которой я узнаю Нинель.

Поражаюсь её расторопности.

– Руководство приняло решение дополнить фоторепортажем, – импровизирую, – советское студенчество на передовых рубежах науки… уникальные находки… популяризация быта пролетариев доисторической эпохи…

Аникеев, слушая эту чушь, морщится как от зубной боли. Девушки в восторге.

– Вы, надеюсь, в статье это писать не будете? – говорит он.

– Я только фото делаю, – поясняю, – статьи другие люди пишут. Специально обученные.

– Хвала небесам, – облегчённо вздыхает профессор, – тогда делайте свои фото. Только на раскоп мы ближе к вечеру пойдём, когда жара спадёт. Вас это устроит?

– Мне так даже лучше, – отвечаю, – освещение больше подходит.

– Ну вот и ладушки, – профессор обводит мою свиту строгим взглядом, – девочки, а вы что столпились? На завтрак, а потом быстро в камералку!

Сзади меня раздаётся печальный стон. Праздник закончился, наступают трудовые будни.

– Можно, я пока быт поснимаю? – спрашиваю.

– Сколько угодно, – великодушно разрешает Аникеев.

Получив верительные грамоты и оставшись в одиночестве, я, наконец, заряжаю плёнку. Да, всё это время я ходил и щёлкал пустой фотокамерой. Зачем мне фотографии палаток и лопат? Люди и только люди.

Дежурная наливает половником чай в эмалированные кружки. Брюнетистая Юля кусает оладушек, недовольно морща нос. Надя скармливает свой завтрак приблудившейся местной собаке.

Эти снимки не пойдут в газету. Я набиваю руку. Привыкаю к камере. Заодно тренируюсь, подмечаю, ищу особенные черты их научно-походного быта. Это любитель доволен собой. Профессионал учится всю жизнь, получая кайф от самого процесса.

Фото потом Аникееву отдам. Это сейчас он молодой, да ранний. Скитается по задворкам и копает всякую ерунду. А в моём будущем заматереет, всерьёз займётся охраной исторических памятников и станет серьёзной фигурой. Хорошие отношения с таким человеком не повредят.

С фоторепортажем, думаю, тоже проблем не будет. Дам Подосинкиной хорошую фактуру, вряд ли она откажется. Так что я, получается, даже не соврал.

Ко мне тем временем привыкают. Только видно, что девчонки немного позируют. Но это их обычное состояние. В камералке они быстро приходят в себя. Работа там кропотливая и требует внимания. Найденные осколки каменных орудий надо отмыть, промаркировать и записать в журнал.

Мезолит – действительно скучнейшая эпоха. Даже топора каменного не найдёшь. Мамонты уже вымерли. За оленями и зайцами народ бегает с копьями и луками, а ножи делали наборными, вставляя в деревяшку каменные зубья как у пилы. С виду и не догадаешься, что эти обломки камня шлифовала человеческая рука многие тысячи лет назад.

– А как вы тут вообще время проводите? – снова завожу разговор.

– Да мы только позавчера приехали, – говорит Татьяна. – Песни поём… землянику собираем… на речку ходим… – перечисляет она.

На словах о землянике Надя с Юлей обмениваются быстрыми взглядами. Домашние девочки вырвались из-под родительского крыла и спешат быть взрослыми.

– А вы фото нам покажете? – спрашивает Юля.

– Могу даже подарить, если хотите, – говорю.

– Конечно, хотим! – они даже про находки забывают. – А когда?

– Через несколько дней, – объясняю, – я к вам ещё вечером сегодня приду. На раскоп.

– Спасибо, что предупредили! – Юля самая бойкая и переходит в наступление, – А то рухнули сегодня как снег на голову. Мы даже подготовиться не успели.

– Вы и так красивые, зачем готовиться? – говорю, – и давайте на "ты", а то я себя стариком чувствую.

– Никакой ты не старик, – заявляет Надя, ревниво поглядывая на подругу.

– Вы на речку куда ходите? – резко меняю тему.

– Прям за рощей, там пляж небольшой есть. Только лепёх коровьих много, – жалуется Татьяна.

– Ну кто ж там купается?! – заявляю, – хотите, я вам нормальный пляж покажу? Его только местные знают. Приезжим мы не рассказываем. И вы молчите, это тайна!

– Покажи, – загорается Надя.

– Нас не отпустят, – вздыхает Татьяна.

– Выкрутимся, – решительно говорит Юлька, – когда, завтра?

– Завтра я на работе занят, – прикидываю свои планы, – давайте послезавтра. Вечером уточним ещё.

Когда я ухожу, чувствую спиной три девичьих взгляда.