Андрей ДЫШЕВ СТОЯТЬ НАСМЕРТЬ!

Часть I БЕЗ АЛИБИ

Глава 1

Я догадываюсь, зачем она приехала. Только напрасно старалась. Я отвоевался. Все, точка.

У человека, как и у металла, тоже есть свой запас прочности. Гнет, гнет тебя жизнь, ты держишься, сопротивляешься, борешься, но в один прекрасный момент – хрясь! – и готов. И медицина бессильна. Вот этого я боюсь и потому в авантюры не влезаю. Живу тем, что изредка помогаю Климу перевозить бочки с килькой на московский поезд и в сезон сдаю свою, так сказать, дачу отдыхающим. На еду хватает, а больше мне и не надо. Веду здоровый аскетический образ жизни, по-прежнему увлекаюсь круглогодичным плаванием в море и горами. Это намного безопаснее и полезнее для здоровья.

Но вот Анна, по-моему, намерена поставить крест на моей затянувшейся эйфории. Всю зиму и весну звонила из Москвы, намекала, что хочет провести лето в Судаке. Я ей тоже намекал, что, по всем прогнозам, вода будет ледяной и грязной, потому что в километре от берега затонула баржа, в море вылилось тридцать семь миллионов баррелей нефти, и для нее лучше провести лето где-нибудь на Багамах, тем более что как сотруднице преуспевающей столичной торговой фирмы ей это вполне по средствам. Я, конечно, поступил не по-джентльменски, солгав насчет прогнозов и затонувшей баржи, но больше нечем было удержать Анну на дистанции.

– Ты как будто не рад, – сказала она, появившись ранним июньским утром на пороге моей квартиры. Протянула сумку, подставила щеку для поцелуя. – Извини, что так неожиданно, но меня скоропостижно выгнали в отпуск.

Мы не виделись с того дня, как простились на Ленинградском вокзале осенью прошлого года, вернувшись российским рыболовным теплоходом из Лимы. Она мало изменилась, даже каким-то чудом сохранила на лице бронзовый приамазонский загар. Но короткую стрижку, с которой ходила по сельве, менять не стала, и ее светлые волосы, стянутые на затылке заколкой из черного бархата, теперь доставали до плеч.

Я не стал лицемерно суетиться, изображать бурную радость и, даже не предложив кофе, отвел ее на дачу, расположенную под Портовой башней старой крепости, и показал на крышу, хорошо замаскированную плотными зарослями виноградника.

– В домике, к сожалению, уже занято, – сказал я. – Но там тоже хорошо. Когда ты привыкнешь, тебя с крыши силой не стащишь.

Одно из немногих качеств, которое мне нравилось в Анне, – то, что она умела быстро приспосабливаться к любым неудобствам. Я помню, как она босой разгуливала по Ла-Пасу, как мы целые сутки мчались в разогретой солнцем машине в Лиму, как она вытаскивала меня из прибоя, как спокойно отреагировала на взрыв в кузове нашей машины по пути в Пукальпу… Девушка восприняла крышу дачи так же, как и ту мрачную каюту, в которой нам пришлось плыть из Лимы в Питер. Она постучала ногой по деревянной, наполовину прогнившей лестнице, ведущей наверх, ухватилась рукой за ветку ореха и стала осторожно подниматься по ступеням.

– Да-да, конечно, – говорила она. – Здесь тоже неплохо. Вид замечательный. Крепость как на ладони, горы, мусорные баки… На раскладушку я могу рассчитывать? – спросила она минуту спустя, откинув ногой пустую бутылку из-под портвейна, которая с грохотом покатилась по ступеням вниз.

Я затащил наверх раскладушку и натянул на арматурном каркасе большой кусок полиэтиленовой пленки на случай дождя. Анна срывала грозди черешни и стреляла в меня косточками. Я прикручивал край пленки проволокой, и мне некогда было уворачиваться. Она хотела что-то сказать и ловила мой взгляд.

– Через несколько дней мужик с сыном уедут, и можешь поселиться в домике. Душ и туалет внизу, кухня на веранде. Газа, правда, нет, так что пользуйся электроплиткой. За все полдоллара в день.

Я старался не смотреть ей в глаза. Анна же не сводила с меня взгляда и покусывала дужку очков.

– Говоришь, за все полдоллара? Ну хорошо.

Я спускался по скрипучим ступеням, и в мою спину летела очередь косточек. Так-то лучше, думал я. Все, что с нами было, – в далеком прошлом. Не хочу об этом говорить, не хочу вспоминать. Все лишь привиделось в горячечном бреду. Прошло, растаяло, как снег, быльем поросло, мхом покрылось. Баста!

* * *

Два дня мы не встречались. Мне стало известно, что Анна нашла себе подружку из пансионата железнодорожников, и они с утра до вечера пропадали на нудистском пляже под Соколом, а когда темнело, спускались на набережную и подолгу шлифовали ее, попутно сворачивая к белым столикам открытых кафе. Я был занят работой и почти не думал об Анне. Рыбаки засекли косяк кильки и каждый вечер сгружали на причал полные бочки слабосоленой рыбы. Отдыхающих было еще мало, и на набережной торговля шла вяло. Зато у Клима не было конкурентов. Он быстро договаривался с рыбаками насчет цены, покупал несколько бочек и переправлял их в Симферополь на московский поезд. Собственно, я и занимался перевозкой бочек из Судака на вокзал. Все остальное делал Клим.

О том, чем заполняет свой досуг Анна, мне регулярно докладывал Клим. Такая роскошная леди не могла остаться не замеченной им. Он мне завидовал и предлагал переселить Анну в его лодочный гараж.

– Послушай, Кирилл, тебе должно быть стыдно, что девушка живет у тебя в таких условиях.

– Она очень любит черешню, – ответил я. – И вообще она сначала собиралась жить в гамаке на дереве. У многих богатых москвичей бывают причуды.

– Я видел ее с подружкой на «Горке», – докладывал он мне вечером. «Горка» – это открытое кафе на набережной. Сидя за столиком, можно любоваться и крепостью, и коричневыми телесами на пляже. – Ты стремительно теряешь шансы, – продолжал Клим.– По-моему, к ней уже приклеились мужики.

Если бы он знал, какое прошлое связывало нас с Анной!

Я испытывал ее терпение. Конечно, она ждала удобного случая, чтобы поговорить со мной наедине, но меня трудно было поймать в поселке днем и вечером. Лишь однажды, после захода солнца, я встретил ее вместе с подругой Ириной на набережной. Подруга была эффектной девушкой со стрижкой «каре», которая очень шла к ее загоревшему лицу. Анна представила нас, я раскланялся, спросил, хорошая ли сегодня водичка, и, делая вид, что страшно занят, поспешил распрощаться. По утрам же, когда я приходил на дачу кормить кур, Анна еще спала на раскладушке под пленкой, словно парниковый цветок.

Анна, сохраняя чувство собственного достоинства, больше не приходила ко мне домой и терпеливо ждала удобного случая. Я же делал все возможное, чтобы этот случай никогда не наступил, и, появляясь по утрам на даче, выполнял всю работу быстро и бесшумно.

Но в одно прекрасное утро сын моего постояльца, которого я мысленно называл Мальчишом-Плохишом, подложил мне свинью. Набрав на берегу камней, он, едва рассвело, организовал охоту на моих кур и довольно метко обстреливал их, спрятавшись в зарослях виноградника. Когда я появился с ведром размоченного хлеба во дворике, куриный визг достиг своего наивысшего накала и, долетая до моря, наверняка заглушал шум прибоя. Мальчиш-Плохиш ничуть не испугался меня, даже попытался забросить несколько камней мне в ведро, как в баскетбольное кольцо. Я сунул ребенка под мышку и понес чадо отцу, который все еще крепко спал.

Анна проснулась, что, в общем-то, было не удивительно. Не успел я высыпать корм курам, потерявшим от стресса аппетит, как Анна, подкравшись ко мне со спины, приставила указательный пальчик между моих лопаток на манер пистолета.

– Ку-ку, – сказала она. – Попался?

– Попался, – согласился я, не оборачиваясь и поднимая руки вверх.

Глаза Анны были еще полуприкрыты, волосы спутались, и она вялыми движениями пыталась сплести косичку и закрепить ее на затылке.

– Хозяин, я хочу заплатить тебе за три дня проживания.

– Разве ты уже уезжаешь? – Кажется, в моем голосе предательски прозвучала надежда.

– Об этом даже не мечтай.

– Тогда заплатишь за все дни сразу, – ответил я и пошел к калитке.

– Кирилл! – Она позвала меня уже другим тоном, в котором не было веселых нот, и я, понимая, что разговора, которого так не хотел, все-таки не избежать, остановился и повернулся. – Кирилл, мне нужна твоя помощь, – добавила Анна.

– У меня сейчас очень много работы…

Я откровенно, чуть ли не прямым текстом посылал ее, но Анна уже взяла меня за руку.

– Что с тобой, Кирилл? Ты очень изменился.

– Наверное, это так, Анна.

– Тебе не хочется вспоминать о том, что с нами было?

Я рассматривал ее светлые, цвета утреннего неба глаза. Все, подумал я, сейчас она станет вспоминать сельву, я буду внимательно слушать, потом начну решать ее проблемы, втянусь в них, и прошлое, о котором я начал потихоньку забывать, хлынет на мою башку как лавина.

– А у тебя здорово обгорели плечи, – сказал я. – Принести кислого молока?

– Не надо, мне Ирина дала детского крема.

– Детским кремом обычно смазывают другое место.

– А ты поправился. Лицо округлилось.

– Да нет, тебе показалось. Просто я ем много соленой кильки, потому что она достается мне бесплатно, и по утрам опухаю.

Я тянул время, но какой в этом был смысл? Если Анна приехала в Судак ради того, чтобы я чем-то ей помог, то обязательно своего добьется.

– Что ты от меня хочешь? – спросил я, опуская пустое ведро на землю и складывая на груди руки.

Она вдруг усмехнулась, коснулась рукой моих плеч, провела по груди, легко постучала костяшками пальцев, как в дверь.

– Броня. Не достучишься, не пробьешь. – Она опустила руку, и лицо ее поскучнело. – Ничего мне от тебя не надо, Кирилл. Корми своих глупых кур и ничего не бойся. Иди-иди, колхозник, тебя заждались!

Она сняла с веревки полотенце, повесила его на шею и пошла в душевую.

Я поднял ведро. Куры, поворачивая головы то в одну, то в другую сторону, с опаской смотрели на меня.

Есть одна неоспоримая истина, подумал я, и заключается она в том, что ты, Кирилл Андреевич, превратился в трусливое, жалкое создание и место твое в самом деле в курятнике.

Глава 2

Она, наверное, решила поиздеваться надо мной.

– Алло! – раздраженным голосом кричал я в трубку, третий раз подряд реагируя на звонок. На другом конце провода опять молчали, я слышал лишь частое дыхание, нечто похожее на приглушенный голос, затем связь обрывалась короткими гудками. Подняв трубку в четвертый раз, я, не церемонясь, сказал громко и вразумительно:

– Иди в зад!

Ударил пальцем по кнопкам, положил трубку на стол. Теперь пусть названивает сколько душе угодно.

Семь утра. Для отдыхающих, конечно, это время завтрака и выхода к морю. Для меня, если я не занят перевозкой рыбы в Симферополь, это время самого крепкого сна. Но после идиотских звонков диван со смятой постелью уже не казался привлекательным. Меня трудно вывести из себя, но если это все-таки удается, я изменяю даже железным правилам.

Я выпил стакан кефира, кинул в свой пронзительно-оранжевый рюкзак с вышитыми на клапане инициалами «В. К. А.» моток пестрой альпинистской веревки, похожей по окраске на южноамериканскую болотную гадюку, дюжину титановых карабинов, мешочек с крючьями, канифоль, скальный молоток, взвалил рюкзак на плечи и вышел из квартиры.

Каждый сезон под Соколом или же в ложбине на Караул-Обе останавливались лагерем альпинисты. Там вполне приличные скальные стенки. Как только я замечал у нас в Уютном приезжих с тяжелыми бухтами веревок на плечах, со связками карабинов и крючьев на поясе, так сразу же вытаскивал из-под дивана свое скромное снаряжение для скалолазания и шел знакомиться. Обычно приезжали одни и те же люди, и я встречал старых знакомых.

Чтобы случайно не встретиться с Анной, я пошел не по шоссе, а краем поселка по холмам – серо-коричневым застывшим волнам, изредка поросшим можжевеловым деревом, низкорослым, с извивающимся крепким стволом и ветвями, напоминающими женскую прическу-»химию». От быстрой ходьбы у меня немного заныла печень. Тропическая малярия, которую я подхватил в сельве, привела в замешательство врачей нашей местной больницы. Врачи собрали консилиум и очень долго не могли решить, что со мной делать: я оказался первым пациентом в истории больницы с этим диагнозом. Иногда еще побаливала спина – в том месте, куда мне всадили пулю из винтовки «М-16» американского производства. Но об этом я не очень люблю вспоминать. Во-первых, потому, что меня лечили в ла-пасском госпитале за счет российского консульства, а оставаться вечным должником не в моих правилах. А во-вторых, потому, что меня, истекающего кровью, вывезла с плантации Анна. Я был без сознания и о случившемся тогда мог судить только с ее слов. Слишком много в этой истории было натяжек, чтобы я полностью верил Анне.

Солнце припекало уже достаточно сильно, и черная майка на груди насквозь промокла от пота. Я поднимался по сухому руслу к шоссе, изредка спугивая крупнозадых бежевых зайцев, которых здесь водилось великое множество. Залитая лучами солнца гора Сокол со своей скошенной вершиной, северная сторона которой была покрыта плотными зарослями, уже стояла перед моими глазами. Я дважды взбирался на нее по южной стене, а это почти четыреста метров абсолютно гладкой отвесной поверхности. Ощущения неповторимые. Говорят, какой-то скалолаз-любитель поднялся по этой стене без страховки, на одних пальцах. К сожалению, я не был свидетелем этого аттракциона.

Я вышел на шоссе и сел на бетонный бордюр передохнуть. Поселок лежал перед моими глазами, и я сразу нашел желтую коробку своего дома, черную трубу котельной, обеспечивающей пансионат львовских железнодорожников теплой водой, а рядом с ней – край белого домика с плоской крышей, хорошо замаскированной виноградником. Это моя, так сказать, дача. Сюда бы мощный бинокль с восьмидесятикратным увеличением, и я бы раскусил Анну в два счета.

С этой симпатичной феминисткой мы познакомились полтора года назад в самолете, летящем в Боливию. Мы оказались в одной туристской группе, правда, Анна летела развлекаться на карнавалах, а у меня были несколько иные цели. Потом она поссорилась со своим дружком Гошей, которого я окрестил колорадским жуком, и, дабы отомстить ему, оставила группу и увязалась со мной. Я не рассказывал ей всего о Валери, и Анна, как и следовало ожидать, мое странное поведение списала на любовь. Мы потеряли друг друга почти на полгода. Я думал, что Анна вернулась с группой туристов в Россию, и, увлеченный охотой на главного наркодела Приамазонии Волка Августино и его дочь Валери, совсем забыл о ней.

Тогда я был уверен, что в смерти моего друга Бориса виновата Валери – ее почерком была подписана бандероль на его имя, в которой оказалось взрывное устройство, и я шел к Валери, чтобы привести свой приговор в исполнение. Я ворвался в ее прекрасную комнату ранним утром, когда она только встала и принимала душ, и нетвердой рукой связал петлю. Тогда я думал, что мои чувства к ней навсегда угасли…

Мимо меня, дребезжа разбитыми дверцами, оставляя за собой шлейф омерзительного выхлопа, проехал желтый «Москвич». Мне посигналили. Я поднял голову и увидел сверкающую улыбку и гладко зачесанные на затылок волосы на голове водителя. Это Клим. Недавно он близко познакомился с заместителем главного инженера Новосветского завода шампанских вин и теперь закупает коллекционное шампанское по заводской цене, перепродавая его иностранцам за валюту.

Я думал, что Клим проедет мимо, но он, несмотря на то, что еще не въехал на крутой подъем, остановил машину, которая стала напоминать муху, прилепившуюся к стене, высунулся в окошко и махнул мне.

– Куда это ты собрался? – спросил он, кивая на рюкзак.

– Нервишки лечить, – ответил я. Объяснять Климу ничего не надо было, он все знал о моих увлечениях.

– Нервишки лечить, черепушку ломать. – Он кивнул на сиденье рядом с собой: – Садись, снежный барс, покатаю. Тебе под Сокол?

Я не заставил себя долго упрашивать, тем более что Клим очень оживился, встретив меня. Я не ошибся: ему хотелось поговорить об Анне.

– Ну, отвечай, – сказал он, со второй попытки трогаясь с места. – Надумал или нет?

– О чем ты? – Я сделал вид, что не понял его, и высунулся из окошка, подставляя лицо горячему ветру.

– Ты знаешь, о ком, – поправил он меня. – Сколько она тебе платит за крышу?

– Десять баксов в сутки.

Клим недоверчиво покосился на меня.

– Причем уплатила за месяц вперед, – продолжал я. – Так что гони триста долларов и забирай Анну к себе.

Клим покачал головой.

– Она что, сумасшедшая?

– Ей надоел комфорт, она сыта им по горло. Уютными гостиничными номерами ее не удивишь. А вот на крыше под зарослями винограда и черешни… Притормози, я тут сойду.

Мы съехали на обочину.

– Я тебе вот что хочу сказать. – Он барабанил пальцами по рулевому колесу и хитро смотрел на меня. – Ты проворонишь девушку. В итоге ни себе, ни другим.

– Это исключено… Подай, пожалуйста, рюкзак.

– Кирилл, ты, как всегда, излишне самоуверен. Мне тебя жалко. Возьми свой дурацкий рюкзак и ползи на гору – это занятие как раз для тебя, потому что не требует больших умственных затрат.

Он даже не пытался сдержать в себе злость. Нормальный мужик, а из-за бабы стал сам не свой. Я разве мешаю ему ухаживать за Анной?

– Пока ты хлопал ушами, ее уже приласкал какой-то тип, – добавил он.

Если бы Анна была обычной приезжей, каких сотни в поселке, то на это замечание можно было никак не реагировать. Я насторожился, и Клим с удовольствием заметил это.

– Что? Слопал? На «Вольво», между прочим, каталась.

– На какой еще «Вольво»?

– На темно-синей. Ладно, чао! Думай, Кирилл, и принимай решительные меры, пока не поздно.

Он ударил ногой по акселератору, машина взревела, отравляя заповедную экологию, и скрылась за уступом скалы. Я смотрел на сизое облачко, оставшееся от машины, и зачем-то подтягивал и ослаблял лямки рюкзака. На Анну это совсем не похоже, думал я. Вряд ли она начала здесь флиртовать, позволяя незнакомому мужчине катать себя на автомобиле. Но и Клим, похоже, не врет. Не нравится мне все это.

Я старался не думать о ней, но не так-то просто было совладать с самим собой. Уже пробравшись через реликтовые заросли к палаточному городку, я все еще нес на лице выражение рассеянности и озабоченности, и Князев, радиоинженер из Питера, с которым я был знаком уже без малого четыре года, пожав мне руку, вопросительно вскинул брови. Мне нечего было ему ответить, и я спросил первое, что взбрело мне в голову:

– А где Григорий?

Князев, всегда отличающийся стойким немногословием, молча кивнул на стену. Я задрал голову и не сразу разглядел на огромной высоте подвешенный на крючьях гамак с человеком. Напарник Князева по скалолазанию, его бессменный партнер, водитель городского автобуса Гриша, очевидно, провел ночь на стене, приковав себя страховочными крючьями.

Князев тронул меня за плечо и протянул мне бинокль. Я сел между палаткой и мерно гудящим примусом и стал рассматривать стену. Гриша, кажется, уже не спал, ворочался с боку на бок, а потом я разглядел, что он снимает петли гамака с карабинов и сворачивает его. Белая сетка, свернутая в рулон, вдруг полетела вниз, и я от неожиданности вздрогнул, а где-то в животе у меня образовалась холодная пустота. Я досчитал до двенадцати, пока гамак не шлепнулся на камень.

Князев закрыл мне весь обзор, встав передо мной и протягивая пластмассовую чашку с кофе. Зашипела, запищала портативная радиостанция у него на поясе. Он прижал ее к щеке:

– Да.

«Шчч-щщщ-чиуу-шшш», – ответила радиостанция.

– Хорошо, – сказал Князев, почесал короткую бородку, посмотрел на меня и кивнул на стену. Я уже научился понимать его без слов.

– Да, сейчас пойдем, – ответил я. – Хочешь первым?

С Князевым я уже несколько раз ходил в одной связке. Тактика восхождения у него была своеобразной: он поднимался на скалы не прямо «в лоб», а широкими зигзагами, что требовало большого количества веревки, зато он всегда был спокоен, не поторапливал, не учил и не давал советов, что мне очень нравилось в нем.

Пока я готовил страховочную обвязку, мимоходом подумал о том, что в нашем поселке ни темно-синей, ни какой-либо другой «Вольво» ни у кого нет, а это значит, что Анну «приласкал», как выразился Клим, чужой. Тот факт, что Анна проехалась с кем-то на авто, сам по себе ни о чем не говорил. Но вероятность того, что какой-то крутой мужик зарулил к нам в поселок с целью познакомиться с девушкой, нашел ее на крыше под пленкой от дождя и повез кататься, показалась ничтожной. Видимо, она встречалась со знакомым, и, думаю, эта встреча носила деловой характер.

Князев воспользовался двумя веревками, которые Гриша закрепил на стене и сбросил концы вниз. Он поднимался при помощи зажима, который скользил по веревке только вверх, – удобно, как по ступеням. Я ждал, когда он поднимется на достаточную высоту и забьет первый крюк, который будет страховать меня.

Князев свистнул сверху и кивнул головой. Я даже не заметил, как он забил крюк и навесил на него мою веревку. Я ухватился руками за ствол карликовой сосны, которая каким-то чудом выросла на голых камнях, отыскал ногой уступ и сделал первый шаг к вершине. Теперь на стене одновременно работали три человека.

…Это была наша последняя встреча с Валери. Она не умоляла меня пощадить ее, не клялась в вечной любви – все это, наверное, не вызвало бы во мне никаких сентиментальных чувств. Я привязал к карнизному крюку веревку, связал петлю и, подергав, проверил на прочность – точно так же, как и здесь, на Соколе, проверил надежность страховки. Тогда меня поразила ее выдержка. Она смотрела на меня глазами, полными любви, и говорила о дочери, нашей с ней дочери, родившейся на вилле отца. Я обезумел от непреодолимого желания немедленно увидеть девочку и, едва не выломав дверь, побежал к выходу. Анна, дожидавшаяся меня в холле, ничего не поняла из моего путаного объяснения и побежала за мной следом, тщетно пытаясь предупредить меня об опасности. Когда мы сели в машину, со второго этажа коттеджа, где, помимо других, находилась и комната Валери, громыхнул выстрел. Пуля со смещенным центром тяжести разворотила мне спину и едва не задела сердце. Анна сумела довезти меня, еще живого, до небольшого боливийского поселка, откуда санитарным вертолетом меня доставили в ла-пасский госпиталь. Я потерял сознание сразу же, как получил ранение, и до сих пор не понимал, как удалось Анне прорваться через многочисленные посты охраны. Впрочем, она сама не могла толком объяснить это, утверждая, что на нашем пути не оказалось ни одного вооруженного человека.

Неизвестно мне до сих пор, кто стрелял – Валери или же кто-то из ее телохранителей, и в равной мере я могу предположить оба варианта: Валери умеет обращаться с оружием не хуже стрелка-профессионала…

Князев снова свистнул, на этот раз уже снизу. Увлекшись воспоминаниями, я не заметил, как взобрался выше его. Он постучал пальцем по голове, затем по стене, что означало: включи мозги и забей крюк. Он был прав, стоило позаботиться о своей безопасности.

Несколькими сильными ударами, до «малинового» звона, я вогнал стальной «лепесток» в тонкую щель, навесил карабин, пропустил через него веревку и завинтил муфту. Солнце жарило уже изо всех сил, и я на весу стащил с себя майку, бросил ее вниз, наблюдая, как она, судорожно трепеща короткими рукавами, будто пыталась взлететь, падала на можжевеловый куст, похожий на зеленого ежа. Стало немного легче: влажное от пота тело обласкал прохладный морской ветерок. Я поднял голову и посмотрел на Гришу. Из-под его кроссовок сыпался щебень. Прижавшись всем телом к скале, он медленно поднимался к козырьку. Князев страховал его, выбирая веревку.

Несколько минут я мог отдохнуть. Упершись ногами в стену, я покачивался из стороны в сторону, поглядывая туда и сюда. По серой витиеватой ленте новосветского шоссе скользил красный рейсовый автобус. Казалось, он едва движется, хотя я прекрасно знал, что водила лихачит, вписываясь в крутые повороты на большой скорости, и пассажиры визжат от страха и восторга. Ниже дороги, среди россыпи камней, многие из которых были размером с дачный домик, можно было разглядеть розовые черточки и запятые – уже заняли позиции любители «дикого» пляжа. Дальше, за Новым Светом, в теплой дымке темнел мыс Капчик, напоминающий дельфина или кита, выброшенного на мелководье, за ним Царский пляж с изумрудной бухтой, где вода удивительной чистоты и где мы с Климом как-то двумя подводными ружьями за час набили дюжину молодых камбал, увенчанная каменными столбами-сфинксами гора Караул-Оба, ярко-желтая в солнечных лучах, будто покрытая, как церковный купол, сусальным золотом, треугольный мыс Ай-Фока с отвесными и рыхлыми стенами и вечным камнепадом и дальше до самой Алушты – кажущиеся голубыми и призрачными в теплом воздухе горы и скалы, обрамляющие маленькие бухты и заливы.

Снизу до меня долетел пронзительный вой. Я опустил голову, глядя между ног на шоссе. На обгон автобуса стремительно шла легковая машина. Не притормаживая, она входила в виражи, свистела шинами и, не переставая, подавала сигнал. Автобус тем не менее скорости не снижал, продолжая занимать середину полосы. Я не слишком хорошо разбираюсь в марках автомашин, потому как своего авто у меня никогда не было и вряд ли когда будет, но «Вольво» я распознал сразу. Темно-синяя «Вольво», кажущаяся с высоты лакированной моделью, выполненной в мелких деталях. Я открыл рот, наблюдая за гонкой. Сверху что-то прокричал Гриша, но я не мог оторвать взгляда от шоссе. На очередном повороте автобус прижался левым бортом к белому оградительному бордюру, и в это мгновение «Вольво» пошла на обгон, срезая поворот по встречной полосе, легко взлетела на подъем, завизжала шинами об асфальт и, победно сигналя, помчалась впереди автобуса. Я провожал машину до тех пор, пока у самого Нового Света она не нырнула вниз.

– Ты что, уснул? – орал Гриша.

Только теперь я поднял голову. Флегматичный Князев лузгал семечки и сочувствующе смотрел на меня. Пришла моя очередь идти вверх, а Князева и Гриши – страховать. Я машинально ухватился руками за крохотный выступ, повис на одних пальцах, все еще прокручивая в голове только что увиденную картину. Гриша продолжал орать сверху, кажется, он давал мне какие-то советы, но я думал о своем. Жаль, что нельзя было рассмотреть водителя «Вольво». Куда он поехал? В Новом Свете дорога заканчивается, оттуда никуда не уедешь, кроме как назад, в Судак.

Я еще раз убедился в истинности правила: альпинизм не терпит совмещений. Или – или. Нога неожиданно сорвалась с опоры, я почувствовал в животе пустоту, в ушах засвистел ветер, и я, расставив в стороны руки, полетел вниз. Уже через секунду веревка натянулась, меня как следует тряхнуло, и полет прекратился.

Я снова поднял голову вверх. На меня смотрели две пары глаз.

– Все в порядке, до земли не дотянул! – идиотски счастливым голосом сказал я.

Князев сплюнул и зевнул. Гриша, будучи человеком излишне эмоциональным, обложил меня матом. Следующую четверть часа я целиком посвятил себя альпинизму и довольно ловко поднялся на один уровень с Гришей. Коренастый, смуглый, покрытый на груди и плечах черными волосками, обвязанный веревками, он напоминал паука, и это сравнение, неожиданно пришедшее мне в голову, вызвало у меня приступ хохота. Гриша нахмурился, догадываясь, что стал объектом моего веселья, и смотрел на меня исподлобья, пока я содрогался, ударяясь коленями о стену, и вытирал со щек слезы.

В обратную сторону «Вольво» не проехала. Вся пятикилометровая трасса между поселком и Новым Светом была у меня перед глазами, и пропустить машину я не мог.

К полудню мы поднялись на вершину, посидели на ржавой геодезической треноге, любуясь открывшейся панорамой. К голубой поверхности моря приклеились белые треугольники яхт. При большом желании можно было разглядеть прогулочные катамараны и моторные лодки, которые, подобно кометам, оставляли за собой конусовидный след. Странно, но даже на такой высоте мы отчетливо слышали рокот моторов, мерный шум прибоя и даже визг детей на пляже. Гриша, вытирая коричневую лысину платком, начал что-то бормотать о ледяном шампанском и стал готовиться к спуску. Он пропустил веревку через витиеватую стальную «улитку», встал к обрыву спиной, крикнул: «Бляха муха!» – и, отталкиваясь ногами от стены, заскользил вниз. Князев посмотрел на меня из-под полуприкрытых век и слегка склонил голову, как бы одобряя мое желание последовать за Гришей, хотя я не слишком торопился покинуть вершину.

Спускаться с Сокола на веревке, регулируя скорость скольжения, одно удовольствие. В отличие от Гриши, который семенил по стене, я делал огромные прыжки, сильно отталкиваясь обеими ногами и пролетая по десять-пятнадцать метров. Конечно, при таком способе я не был застрахован от удара о какой-нибудь выступ, но ни с чем не сравнимое ощущение полета стоило того, чтобы немного рискнуть.

Глава 3

Больше всего на свете я не люблю мух и ранние телефонные звонки. Крылатые насекомые выводят меня из себя по причине своей наглости и неуязвимости, а ранние звонки обычно прерывают мой сон в самый сладкий момент.

Пять часов утра! Я даже застонал от обиды, зарылся головой под подушку, но телефонный звонок достал меня и там. Можете хоть удавиться на телефонном проводе, но трубку не возьму, подумал я, продолжая лежать с закрытыми глазами. Прошла минута, мои нервы уже гудели, как ЛЭП, а телефон все надрывался, и казалось, что звон, как тонкое сверло, буравит мне череп.

Второй минуты я не вынес и, опрокидывая на ходу стулья, кинулся к телефону, схватил трубку и, едва ли не заглатывая микрофон, прохрипел:

– Ну вот я, вот я! Слушаю очень и очень внимательно!

Треск, шорох, дыхание.

– Пожалуйста, еще раз! – сквозь зубы процедил я. – Если вы нечаянно проглотили свой язык, тогда можете что-нибудь промычать или прохрюкать, я постараюсь понять.

Эта Анна, подумал я, ужасно неприятная девушка. Дура, змея, хитрая и мстительная бестия.

Я мысленно обозвал ее непечатными словами.

– Все? Поговорили? Вы счастливы теперь? Блеск остроумия, нечего сказать…

Мне показалось, что в трубке раздался звук, напоминающий скрип двери, и тотчас побежали короткие гудки.

Я швырнул трубку на аппарат, но вместо того, чтобы упасть на диван и попытаться уснуть, стал быстро натягивать на себя джинсы. Дура-змея-хитрая бестия больше полугода, пока я в поисках Валери шатался по сельве, работала в паре с Альфредом Шраером, одним из туристов нашей группы, оказавшимся впоследствии шавкой, состоявшей на службе у наркомафии. Если верить Анне, никто из охранки Августино даже не заподозрил, что она всего лишь мастерски шпионит, чтобы в нужный момент спасти меня. Если даже латиноамериканские гринперос [1], преуспевающие в наркобизнесе и контрабанде золота, не раскусили ее, то можно представить, сколько лицемерия, фальши, игры и коварства заложено в душе этой миловидной девы, живущей на крыше моей дачи.

Майку я уже натянул на ходу и в домашних тапочках выскочил из квартиры. В такой ранний час на улицах не бывает ни машин, ни отдыхающих, и я, сняв тапочки, побежал босиком по прохладному асфальту. По Приморской до поворота, затем вниз, мимо санатория Министерства внутренних дел, пансионата железнодорожников и, не добегая до реликтового леса, налево, в сторону моря, к Портовой башне Генуэзской крепости.

Калитка оказалась запертой на шпингалет, я громко клацнул им, как автоматным затвором, но был уверен, что никого не разбужу этим звуком: мужчина с сыном вчера съехали.

Я поднялся по деревянной лестнице на крышу лишь для очистки совести. Естественно, Анны там не было. На раскладушке лежало скомканное одеяло и примятая подушка с золотой нитью ее волоса, скрученной спиралью. На стопке кирпичей маленькое зеркальце, расческа, пухлая косметичка, пачка сигарет и банка с торчащими из нее увядшими цветами. Под раскладушкой зеленая сумка, резиновые тапочки. Я поднял голову и сквозь пленку увидел развешанные для просушки купальник и, пардон, некоторые детали женского туалета.

Я вздохнул, мне стало стыдно за этот невольный обыск, и, опасаясь, что Анна вот-вот нагрянет, я быстро спустился во дворик и сел за стол.

Ближайший телефон-автомат – на территории санатория. Следующий – на набережной, у пивбара, но он уже год как не работает. Анна, даже если будет возвращаться очень медленно, уже должна причаливать к калитке. Я еще не знал, что скажу ей, но разговор у нас, по всей видимости, будет не очень приятным. Ей нужна моя помощь. Что именно она хочет?

Я прикидывал варианты, но мой мозг не мог придумать ничего более или менее правдоподобного. Это связано с сельвой? А кто из нас первым заговорил о ней? Кажется, это сделала Анна, она спросила: «Тебе не хочется вспоминать о том, что было в сельве?»

Значит, она намерена просить не о каком-то пустячном одолжении, вроде: «Поухаживай за моей подругой» или «Когда ко мне снова подкатит тот тип на «Вольво», сделай вид, что ты мой муж». Она хочет, чтобы я снова ухватился за нити, концы которых до сих пор не обрублены, и потянул на себя жуткий клубок, в котором сплетены наркотики, бесчисленные убийства, моя дочь и мои чувства к Валери. А этого, как ни стыдно признаться, я боялся больше всего. Но не животное чувство страха за свою жизнь владело мною, а желание как можно дольше сохранить это зыбкое ощущение покоя и равновесия.

Я невольно глянул на часы. Даже если бы Анна продвигалась от телефона-автомата ползком, то уже давно была бы здесь. Возможно, она решила искупаться перед завтраком.

Было бы глупо ждать и тем более отыскивать Анну на пляже. Злость, которая вытолкнула меня из квартиры, улеглась. Собственно, я выяснил, что звонит по утрам действительно Анна, и делает она это, по-видимому, из хулиганских побуждений, чтобы досадить мне и таким глупым способом отомстить за нежелание помочь ей.

Я вернулся домой. Открывая дверь, услышал, как трезвонит в комнате телефон. Богатый сегодня день на звонки, подумал я, и если это опять Анна, то придется высказать ей все, что я о ней думаю. Я поднял трубку, но не стал первым что-либо говорить и лишь молча слушал тишину. Анна – а я был уверен, что это она, – тоже молчала. Я слышал тихое дыхание, шорох, словно трубку перекладывали из руки в руку.

И вдруг, совершенно неожиданно – осторожный мужской голос:

– Алло?..

Я настолько опешил, что не знал, что сказать.

– Вы меня слышите?

Голос показался мне незнакомым. Я кашлянул и наконец ответил:

– Да-да, слушаю.

– Простите, а с кем я говорю? – спросил голос.

Ненавижу подобные вопросы, когда мне звонят и тут же выясняют, кто поднял трубку.

– С автоответчиком, – ответил я. – А хозяин квартиры спит. А с кем имею честь…

– Я ваш доброжелатель, – ответил голос. – Простите, что потревожил вас в такое время, мне трудно было найти подходящий аппарат, так что приходится звонить с этого… Словом, Вацура, я хотел бы вас кое о чем предупредить.

Я молчал. Таким тоном – спокойным, обыденным – не шутят.

– Вы меня слышите?

– Да.

– Вас хотят по-крупному подставить. Будьте осторожны в эти дни. Обеспечьте себе железное алиби.

– Я не понял! – Морщась, я зачем-то шарил рукой по столу в поисках ручки и бумаги. – Кто меня хочет подставить? О каком алиби вы говорите?

– Я вам сказал то, что знаю.

– Кто вы?

– Все, разговор закончен. Здесь посторонние.

Я мельком глянул на дверь, ведущую в коридор, словно она была единственным препятствием.

– Прошу вас, не кладите трубку! – крикнул я. –

Всего секунду! Я должен сказать что-то очень важное и для вас…

Не уверен, что эта фраза, претендующая на скрытую тайну, заставила бы незнакомца простоять у телефона еще несколько минут, но я, кинув трубку на стол, пулей выскочил из квартиры, слетел по лестнице вниз и помчался по Приморской к санаторию, где при входе в бювет находился единственный в округе работающий телефон.

«Я тебя достану, – бормотал я, разрывая грудью встречный морской ветерок. – Я из тебя всю душу вытрясу, ты мне все расскажешь».

У меня был небольшой шанс отыскать незнакомца. В том, что это человек приезжий, я почти не сомневался. Мои знакомые, имеющие домашний телефон, вряд ли говорили бы в столь таинственной форме. А приезжему неоткуда позвонить, кроме как из санаторного автомата.

Бегаю я неплохо, но минуты полторы все же прошло, пока я добежал до центрального входа в санаторий. Там перешел на шаг, глядя во все стороны, но санаторная аллея, разделенная строем пальм и обрамленная пышными клумбами с белыми розами, в этот час была безлюдной – у отдыхающих время пробуждения.

Как ни странно, но у телефона стоял человек. Это была молодая женщина в ядовито-желтом сарафане на тонких бретельках. Трубку она держала так, словно пыталась согреть микрофон своим дыханием, и произносила преимущественно только вопросы:

– Да шо ты говоришь? Да ты шо? Батюшки! Да ты шо?

Не снижая темпа, я подошел к ней и прервал ее разговор, ударив рукой по рычагу. Женщина, все еще не отпуская трубку, отшатнулась от меня, но телефонный провод не позволил ей уйти слишком далеко.

– Я прошу прощения, – сказал я, вытирая со лба пот. – Дело особой важности. Вы должны мне помочь. Только что отсюда звонил мужчина. Вы видели его? Где он? В какую сторону он пошел?

Я полагаю, что в санатории МВД к такой манере общения должны относиться как к норме. Испуг на лице женщины сменился выражением любопытства. Она сразу же забыла про трубку, которую я осторожно извлек из ее руки и повесил на рычаг, и, повернувшись, махнула рукой в сторону моря.

– По аллее. К кортам. Ну, где корпуса.

Я ей не вовремя понравился. Может быть, она приняла меня за отважного оперативного работника, и ее глупая мордашка засветилась улыбкой. Она уже не думала о незнакомце.

– Точнее! – потребовал я. – В какой корпус он пошел?

Она снова повернулась, пожала плечами.

– Да я откуда знаю? Я не смотрела долго.

– А как он был одет?

– В трусы. Ну, в трусах таких, красных, спортивных. Для бега. Он каждое утро бегает по той дороге вверх и обратно.

– Что, кроме трусов, на нем больше ничего не было?

– Ничего. Ну, кроссовки, конечно, были, а здесь, – она показала на грудь, – все голое. А вы его разыскиваете, да?

– Об этом пока никому ни слова. Ясно? – Я улыбнулся и подмигнул ей.

– А вы мне даже договорить не дали! – Женщина вспомнила о телефоне и сняла трубку с рычага. – И жетона у меня больше нет.

Я порылся в карманах джинсов, хотя знал, что телефонных жетонов у меня из-за ненадобности никогда не было. Я развел руками в стороны.

– Можете позвонить из моего дома.

– А вы здесь живете?

– В четырехэтажке. Где продуктовый магазин. – Я смотрел в ту сторону, куда, по словам женщины, ушел мужчина, звонивший мне. – А вы случайно не слышали, о чем он говорил?

– Кто?

– Ну этот, в красных трусах.

– Он? – Женщина выставила вперед одну ножку, чмокнула губами, заморгала, закатила глазки вверх. Она начинала кокетничать, а когда женщина старается понравиться, все ее мысли заняты только собой. – Вы знаете, я не разобрала. Он говорил тихо. И, знаете, мне он тоже показался подозрительным.

– И что в нем было подозрительного?

– Ну, он так бесцеремонно на меня смотрел! Таким, знаете, взглядом, будто раздевал. У меня аж мурашки по коже забегали. И еще он сказал – ну, не мне, конечно, а тому, кто в телефоне, – здесь, говорит, посторонние подслушивают.

Это точно он, подумал я.

– И вы заметили, что он каждое утро бегает по этой дороге?

– Каждое, – кивнула женщина. – Я встаю рано и, знаете, на балконе загораю. Так, по-современному, без купальника. Но нет, он меня ни разу не заметил. Глаза в асфальт и как конь – на гору. А потом с горы. Я за ним давно наблюдаю, как приехала сюда.

– А в каком он корпусе живет?

– Не знаю.

– Может быть, знаете, за каким столом сидит в столовой?

– В нашей смене его нет. А может, он вообще не из санатория.

Дамочка надеялась на развитие отношений. Я сам предложил ей воспользоваться моим телефоном, и ретироваться было уже поздно. Я вынул из кармана ключи и протянул ей.

– Дом третий, первый подъезд, квартира четвертая. Звоните сколько вам надо. А я должен осмотреть парк.

Румянец залил ее щеки. Что она подумала обо мне, не берусь судить, но ее доверчивость к незнакомому мужчине была на уровне безрассудства.

Я спустился по дорожке мимо теннисного корта и открытой танцплощадки к корпусам, раздумывая над тем, что сказал мне по телефону незнакомец. У меня были все основания относиться к его предупреждению достаточно серьезно, тем более что он назвал меня по фамилии. Моя недавняя жизнь была настолько тесно связана с криминальными элементами, как говорят юристы, что было бы верхом легкомыслия относиться к анонимному звонку как к розыгрышу или ошибке.

Внезапно я остановился, будто налетел на дерево. Стоп, дружище! Так если это звонила не Анна, то где же она могла быть в пять часов утра?

Я добрел до пляжа, поднялся на первый ярус солярия, осмотрел топчаны, уже частично занятые отдыхающими, и пошел обратно. Не нравится мне все это, думал я. Анна со своими намеками, какой-то ухажер на «Вольво», анонимный звонок и предупреждение об опасности.

По мосту я перешел к Портовой башне и свернул на улочку, где находилась моя дача. Ничего не попишешь, думал я, придется объясниться с Анной. Пусть выкладывает, что ей от меня надо.

Второй раз за сегодняшнее утро я отворил калитку дачи и вошел во двор.

– Ку-ку! – громко произнес я любимое приветствие Анны и стукнул кулаком по лестнице. На голову посыпались какая-то труха и прошлогодние листья.

Домик по-прежнему был закрыт на замок, и на крыше никого. Анна, похоже, так и не появлялась здесь. «Вот так фокус», – пробормотал я, заглядывая на всякий случай в палисадник. Голодные куры смотрели на меня из-за проволочной решетки.

Несколько минут я вышагивал по дворику, как арестант на прогулке. Ни одной умной мысли не приходило мне в голову, несмотря на то, что я обеими руками заталкивал в рот спелую черешню, содержащую, насколько мне известно, глюкозу и прочие вещества, активизирующие работу мозга.

Надо разыскивать этого козла в красных трусах, думал я, плюясь косточками во все стороны. Возможно, он и есть водитель «Вольво». Предположим, что Анна, потеряв надежду втянуть меня в свои проблемы, попросила своего ухажера припугнуть меня по телефону, что он, после утренней пробежки, и сделал… М-да, бред сивой кобылы.

Я поморщился, так как только что придуманная версия показалась ужасно примитивной, и стрельнул косточкой в петуха, который уж слишком высокомерно смотрел на меня.

Интересно, а где она ночует? – продолжал я умственные упражнения. С ним, в одном из номеров санатория? Зачем тогда надо было затевать весь этот спектакль с крышей и раскладушкой?

Я вспомнил ее золотистый волос на примятой подушке. Один раз как минимум она все же спала на крыше. Собственно, в этом не было ничего удивительного. Удивительным было то, что Анна, раз она живет с ухажером в санатории, не взяла с собой косметичку: такие вещи девушки ее типа держат всегда при себе.

Скоро я понял, что лучше не забивать себе голову наспех сделанными выводами, открыл дверь домика, нашел на кухне огрызок карандаша и на листке от календаря написал Анне записку: «Как вернешься – немедленно разыщи меня. Кирилл». Затем я тут же разорвал записку на клочки и кинул в мусорное ведро.

Крым не знал человека глупее меня! Ну если Анна нарочно скрылась из поля моего зрения, если она не желает встречаться со мной, то какого черта она станет срочно разыскивать меня?

Я подогрел воды и приготовил кофе. Чем сильнее разгорался день, тем все большее волнение охватывало меня. Я уже глубоко порочный человек, думал я, помешивая столовой ложкой в железной кружке – другой посуды на даче не водилось. Я не способен воспринимать ситуацию так, как это сделал бы нормальный человек. Если в курортном поселке у моря пропадает девушка, то в первую очередь предполагают (не дай бог, конечно!), что она утонула, получила травму на прибрежных камнях или же перегрелась на солнце и попала в больницу. А о чем подумал я?

Глава 4

Ирину разыскать было непросто, потому что я видел ее всего пару раз, причем одетой. На «диком» пляже народ же загорал и купался преимущественно в костюмах Адама и Евы. Если бы я знал, где она сняла комнату, то подождал бы до вечера, но «дикий» пляж оставался единственным местом, где я мог наверняка разыскать ее.

Я привлекал внимание обитателей пляжа громким хрустом, который издавала галька. Мне было неловко, потому что приходилось пялиться на обнаженные натуры, в то время как истинный джентльмен непременно бы отвернулся. Впрочем, некоторым экзальтированным от свободы дамам, рядом с которыми не было мужчин, нравилось мое любопытство, и они медленными и ленивыми движениями, будто пытаясь прикрыть наготу, демонстрировали свое тело. Я старался смотреть только на лица, хотя, скажу откровенно, делать это было весьма нелегко.

Мне пришлось дважды обойти пляж, переступая через полотенца и панамы, пока я понял, что Ирины здесь нет. Конечно, можно было бы осмотреть берег повнимательнее, но здесь это выглядело бы как грубое покушение на общечеловеческую нравственность, и я не стал усердствовать, тем более что шел уже одиннадцатый час и солнце при полном штиле жарило особенно сильно.

Не комплексуя по поводу того, что на мне, в отличие от других обитателей «дикого» пляжа, были плавки, я быстро скинул джинсы и майку и бросился в воду. Для купания этот пляж, откровенно говоря, был малопригоден. Глубины у берега нет, повсюду, как кочки на болоте, раскиданы булыжники, о которые, если не соблюдать осторожность, можно повредить голову. Поэтому первые двадцать-тридцать метров я не плыл, а полз между камней, на ощупь отыскивая фарватер.

На глубине я несколько раз нырнул, доставая до дна и хватая первые попавшиеся под руку камни и ракушки, потом полежал на поверхности воды, глядя, как надо мной, на мгновение заслоняя крыльями солнце, планирует в небесной лазури чайка. Поочередно взмахивая руками, я поплыл вдоль берега. Чайка, видимо, принимая меня за крупную рыбу, не отрывалась, парила надо мной, рассматривая меня то одним, то другим глазом, потом вдруг сделала «горку», перевернулась вниз головой и спикировала на меня. Я уже был готов получить удар в голову клювом, как птица опомнилась, сообразив, что вряд ли сможет вытащить меня из воды, пронеслась, как мне показалось, в нескольких сантиметрах от моего лица, мощно взмахнула крыльями и снова воспарила вверх.

– Эй-ей! Осторожнее! – крикнул кто-то над самым моим ухом.

От неожиданности я глотнул воды, перевернулся и только тогда увидел, что едва не протаранил головой надувной матрац, на котором лежала типично одетая для этих мест девушка в темных очках, с прической каре и золотым крестиком на цепочке. Я тотчас узнал ее. Ирина!

– Это вы? – на выдохе спросила она, не зная, какую часть тела прикрыть, и съехала с матраца в воду. – Приветик! Я не ожидала вас здесь увидеть… Б-р-р-р, какая холодная. Цепляйтесь за матрац, а то утонете.

– А я вас как раз ищу, – ответил я.

– Что вы говорите! – наигранно воскликнула она, сдувая капельки воды с верхней губы. – И для чего же вы меня ищете?

Мы, опираясь локтями о матрац, как о стол, демонстрировали друг другу милейшие улыбки. Однако в то же время мне приходилось отчаянно работать в воде ногами, удерживая вертикальное положение, но они все равно всплывали, и в конце концов их затащило прямо между ног Ирины. Получилось ужасно – словно я проделал этот пошлый трюк нарочно. Кажется, я покраснел так сильно, что вода вокруг меня должна была тотчас вскипеть. Удивляюсь, почему Ирина не заехала мне по физиономии. Она молча оттолкнула меня вместе с матрацем и, не поднимая плечи над водой, медленно поплыла вдоль берега. Я, стараясь держаться от девушки на безопасном расстоянии, поплыл за ней, одной рукой загребая, а другой буксируя за собой матрац.

– Ну что вы там? – крикнула, не оборачиваясь, Ирина. – Воды наглотались? Что вы хотели?

Я прибавил немного оборотов и сравнялся с нею.

– Я хотел поговорить с вами об Анне.

– Со мной? – искренне удивилась Ирина. – Кажется, вы знаете ее намного больше, чем я.

– Да, я знаю ее больше, чем вы. Но дело в том, что Анна пропала.

Ирина даже не остановилась и не повернула голову в мою сторону. Я ожидал от нее другой реакции.

– Вот как, – сказала она и, помолчав, добавила: – А с чего вы взяли, что она пропала?

– Она не ночевала… – Я хотел сказать «на крыше», но подвернулось более удачное слово. – Она не ночевала на даче.

– Ну, это еще ни о чем не говорит.

– Вы правы, конечно. – Ирина начинала меня нервировать. – Но я, предоставивший ей жилье, в какой-то мере несу за нее ответственность. Мало ли что с ней могло случиться? Может быть, она утонула.

– Она не утонула, – ответила Ирина уверенно и повернулась ко мне: – Отдайте матрац! Что вы вцепились в него, словно сами тонете?

– Вы знаете, где она?

– Я? – зачем-то переспросила Ирина, будто этот вопрос мог быть адресован еще кому-то. – Я, может быть, и знаю.

– Вы говорите загадками. Это что, такая манера общения, или вы не хотите отвечать мне?

– Я не совсем уверена в том, что знаю точно, а вы хватаете за горло, как прокурор.

Ей было нужно время, чтобы подготовить ответ, и Ирина, сделав глубокий вздох, с головой ушла под воду. Без всякого сомнения, она что-то знает, думал я, глядя на пузырьки, выпрыгивающие из глубины на поверхность. У женщин, конечно, бывают свои тайны, но разве Ирина и Анна настолько близки, чтобы так свято хранить секреты друг друга?

Она вынырнула, откинула назад волосы, провела ладонью по лицу, снимая воду.

– Я думаю, что она на пару дней уехала в Джанкой. Там у нее родственники. Тетка, что ли? Она что-то говорила про Джанкой. Это, по-моему, недалеко.

Я сразу понял, что она лжет.

– Уехала в Джанкой на темно-синей «Вольво», – добавил я.

– «Вольво»? – Ирина часто заморгала и уставилась на мой локоть. – Не знаю ни про какую «Вольво».

Вдруг меня осенило, и я едва не рассмеялся.

– Послушайте, милая! Я не знаю, что рассказывала вам Анна про наши с ней отношения, но, уверяю, мне наплевать на ее любовников, и ваша преданность совершенно бессмысленна, как нелепа и смешна ваша беспомощная ложь.

Ирина легко подняла на меня свои очаровательные глаза, краешек ее губ дрогнул. Она покачала головой и сделала легкий выдох, словно выдувала сигаретный дым мне в лицо.

– Думайте что хотите.

Я промахнулся. Версия с любовником, похоже, была совсем далека от истины. Ирине надоело мерзнуть в воде, и она, сверкнув глянцевитой кожей, выскользнула из воды и легла грудью на матрац, представ перед моими глазами во всей, так сказать, красе. Может быть, она хотела таким образом поставить точку в нашем разговоре? Если бы мне было лет пятнадцать, то так бы оно и вышло: воспитанный бабкой жутким пуританином, я вряд ли бы вынес такой ошеломляющий поступок девушки и моментально наглотался бы морской воды. Сейчас же я спокойно разглядывал ее порозовевшую, покрытую мурашками озноба кожу и думал о том, что с годами я стал чрезмерно придирчивым и мне очень непросто будет найти себе жену. Бог слепил Ирину неплохо, хотя и не без изъянов. Лодыжки, например, немного толстоваты, плечики воробьиные, узкие и слабые, а это не в моем вкусе.

– А вы наглец, – неожиданно сказала она и плеснула мне в лицо водой.

– Должен сказать, – ответил я, отворачиваясь и протирая глаза, – что вы сами запрыгнули в поле моего зрения. Но я успел заметить, что фигура у вас как у богини, – слицемерил я. – Десять лет живу в поселке, но такой ни у кого не видел.

Даже понимая, что это всего лишь беззастенчивая лесть, Ирина не смогла сдержать улыбки.

– Благодарю за сладкие слова, но вы, конечно, говорите неправду. Я лучше вас знаю, какие достоинства и недостатки у моей фигуры.

– Всякая неправда, как и правда, относительна. Я считаю, что ваша фигура совершенна, и мое мнение имеет право на жизнь. Вы говорите, что Анна уехала к тете в Джанкой, и, должно быть, в этой лжи тоже есть свой смысл.

– Вы опять за свое? Я вам сказала то, что знаю.

– И вы сами в это верите?

– Верю!

– В то, что Анна уехала к родственникам, собравшись как по тревоге и даже не взяв с собой косметичку?

Ирина молчала. Мимо промчалась моторка, и нас качнуло на волне. Я осторожно повернул голову. Она смотрела на меня.

– Откуда вы знаете?

– Что знаю? – не понял я.

– Что она не взяла с собой косметичку?

– Потому что видел ее на крыше.

– Анну?

– Да косметичку, черт возьми! Неужели я так путано объясняю?

– Вы мне надоели, – вдруг изменившимся голосом сказала Ирина и отвернулась от меня. – Оставьте меня в покое, – добавила она. – Я вам все сказала, и нам больше не о чем разговаривать.

– Очень жаль, – ответил я и, опустив лицо в воду, поплыл к берегу. Вдох из-под правой руки, выдох в воду, вдох из-под левой, выдох… На вдохе, поворачивая голову, я видел Ирину. Она, все так же лежа на матраце, следила за мной.

Я выбрался на берег не в том месте, где вошел в воду. Нас отнесло течением в сторону, и я не сразу нашел одежду. Джинсы и майку, сложенные на камне на манер подстилки, облюбовала рыжая такса. Ее хозяева – парень с девушкой – отдыхали в стороне, в тени скалы, и коротколапая собачонка, предоставленная самой себе, облаяла меня до хрипоты, пока я стряхивал с майки шерсть и одевался.

Ирина – я хорошо видел ее из-за камня – медленно плыла вдоль берега, наблюдая за мной. Заправляя майку на ходу, я вышел на тропу, но повернул не в сторону поселка, а влево, к Новому Свету. Ирина не могла этого не заметить. Бодрым шагом я поднимался все выше и выше, пока меня не скрыли заросли можжевелового дерева.

Тут я остановился и сел на землю. Моя безумно оранжевая майка, из которой давно пора было сделать половую тряпку, сразу вспыхнет кричащим пятном, и меня будет видно из Турции, как только я поднимусь на шоссе. Пришлось ее стаскивать и подставлять голые спину и грудь колючим веткам и надоедливой мошкаре.

Пригнувшись, я побежал по склону к огромному белому камню, с которого наверняка весь пляж был виден как на ладони. Последние пять метров мне пришлось преодолевать на корточках, так как там не было ни одного деревца. За камнем я выпрямился во весь рост, осторожно заглянул за него, но видеть пляж мешала разлапистая коряга. Я попятился назад, отыскивая более удобное место, как вдруг почувствовал, что коснулся плечом чего-то мягкого.

Ойкнув, от меня отпрянул гражданин в голубой рубашке навыпуск, белой кепке и сандалиях поверх синих носков. В руках он держал бинокль.

– Простите, – сказал он, смущенно пряча бинокль в кожаный футляр. – А я здесь за дельфинчиками… Г-м-м-м… Удобное место, правда? А вы тут, простите, отдыхаете? В пансионате или так, дикарем?

Я заглянул за камень. Гражданин был прав: место очень удобное, не меньше дюжины бронзовых ягодиц как на ладони. Поверхность моря, отсвечивая на солнце, ослепительным светом резала глаза, но я все же разглядел, что Ирины на матраце уже нет.

– Дайте-ка мне бинокль, – попросил я гражданина, и он, приняв меня за единомышленника, с охотой выполнил просьбу. Я приник к окулярам, навел резкость и «поплыл» над камнями и телами.

– Вон там, немножечко левее, – близко над ухом заговорил гражданин. – Великолепный экземпляр. Гляньте, какие роскошные бедра! А бюст!.. И еще правее, на красной подстилочке. Нашли? Как вам это нравится?

Гражданин, наверстывая упущенное в молодости, в которой, как утверждали по телевизору, секса не было, слегка отвлекал меня, но тем не менее я быстро нашел Ирину. Она, уже одетая в купальник и майку, стояла на коленях и давила обеими руками обмякший матрац, выжимая из него остатки воздуха. Она торопилась и время от времени кидала взгляды в ту сторону, куда я ушел.

– Я жалею, что не взял с собой телескоп, – чмокнув губами, сказал гражданин. – У меня в Козельске есть свой телескоп. «Белый карлик» называется, очень удобный для домашних условий, а стократное увеличение, знаете ли, это что-то. А этот бинокль – так, игрушка, память о службе на флоте…

Ирина уже скрутила матрац в рулон, перевязала его бечевками и, сунув под мышку, стала подниматься по тропе. Она то пропадала, то появлялась опять, с каждой минутой все ближе и ближе.

Я отдал бинокль гражданину и бегом рванул на шоссе.

– Приходите завтра часикам к десяти! – крикнул он вдогонку. – Я покажу вам еще один наблюдательный пункт!

Обливаясь потом, я выбежал на шоссе и, вытирая майкой лицо и грудь, стал искать какой-нибудь выступ в скалах, откуда мог бы незаметно проследить за Ириной, но как только я сделал первый шаг, чтобы перебежать на другую сторону дороги, из-за поворота выскочил хорошо знакомый мне «Москвич» и пошел мне наперерез. Только его здесь не хватало!

Машина остановилась рядом как вкопанная.

– Что ты носишься как чумной? – крикнул Клим, высунувшись из окошка.

– Давай рули дальше! – махнул я рукой. – Не до тебя!

– А я видел твою кралю, – сказал он.

– Какую кралю, черт тебя возьми? – Я обернулся. Ирина вот-вот поднимется на шоссе.

– Ну эту, как ее? Анютку!

Я просунул руку в окошко и схватил Клима за плечо.

– Где?!

– Ишь ты, как всполошился! А ведь я предупреждал, что ее уведут.

– Да не трави душу, говори, где ты ее видел?

– Ну, не так чтобы лично Анюту видел, – поправил себя Клим, – А «Вольво», на которой ее хахаль катал. В Новом Свете на стоянке у бывшего мидовского санатория жарится. Только что мимо проезжал… Так-то, братишка.

Среди деревьев мелькнула салатная майка Ирины. Я хлопнул ладонью по горячему капоту.

– Все, проваливай! – И метнулся к скалам.

Клим, к счастью, не стал выяснять, с чем связано мое странное поведение, и тотчас переключился на Ирину. Он проехал вперед метров пятьдесят и, поравнявшись с ней, остановился. В это время я, согнувшись в три погибели, наблюдал за ним из-за придорожного камня и нещадно бил кулаком по песку:

– Вперед! Езжай! Не останавливайся… А-а-ах, ешкин кот!

Ирина прыгнула на переднее сиденье, «Москвич» лязгнул коробкой передач и быстро растаял за облаком выхлопа.

«Ну что за человек! – в сердцах бормотал я, поднимаясь из-за своего укрытия. – Ну откуда он взялся на мою голову!«

Я оглянулся в надежде, что меня подберет какая-нибудь попутка, но шоссе, как назло, было пустынным. Не тратя больше времени на бесполезные раздумья, я побежал следом за «Москвичом» и, поднявшись на перевал, увидел, как машина, стреляя выхлопами, медленно ползет вниз по серпантину. У меня был шанс догнать ее, пробежав со скоростью молодого жеребца наискосок, по бездорожью.

Проклиная в уме Клима, раскаленное солнце и весь этот сумасшедший день, который для меня начался в пять утра, я побежал по знойным, высушенным холмам, стараясь не упускать из виду «Москвич», но после нескольких падений стал смотреть уже только под ноги. Я промчался мимо гаражей пансионата, где, разбрызгивая слюну, надрывались в истерическом лае никогда не знавшие ласки сторожевые псы, затем по тенистым аллеям, где дрожала в воздухе прохладная водяная пыль от поливочных форсунок, и по мосту, перекинутому через бетонированный высохший канал, выскочил опять на шоссе.

Бежать дальше у меня уже не было сил, но, к счастью, необходимость в этом отпала. Когда я, высунув язык, вывалился на шоссе, «Москвич» стоял рядом с улочкой, ведущей к моей даче. Ирина вышла из машины, но Клим, похоже, настойчиво предлагал ей свидание, и она вынуждена была что-то отвечать ему, склонившись над окошком, поворачиваться, отходить на шаг-другой, затем снова возвращаться к машине и склоняться над окошком.

Мне хорошо известно, как бывает непросто отвязаться от Клима, но сейчас эта его особенность играла мне на руку. Пока Ирина с натянутой улыбкой прощалась с ним, я переводил дух, сидя в тени пыльного кипариса.

Наконец «Москвич», отравляя атмосферу, покатил дальше, а Ирина, оглянувшись, свернула в проулок. Когда она скрылась за домами, я покинул свое убежище и, уже не торопясь, пошел следом.

Из-за ствола тополя я увидел, как она приблизилась к калитке дачи, в очередной раз посмотрела по сторонам, привстала на цыпочки, чтобы дотянуться до защелки, открыла дверь и юркнула во двор. Я поторопился, чтобы не упустить самое интересное.

Дверь не скрипнула – каждый год я смазываю солидолом петли. Во дворике Ирины не было, в палисаднике тоже. Остается крыша. Я встал перед лестницей, не зная, как подняться по ней бесшумно. Никаких звуков не доносилось сверху. Я осторожно поставил ногу на нижнюю ступеньку. Деревянная доска прогнулась, но не скрипнула. Поставил вторую, поднял голову, чтобы убедиться, что Ирина не наблюдает сверху за моими стараниями, и тут же услышал тихий шипящий звук, будто вспыхнула спичка, и над крышей поплыл серый дымок.

По-моему, самое интересное уже началось, а может быть, уже прошло. Рискуя обломать своей тяжестью прогнившие ступени, я взлетел наверх, сильно стукнувшись головой о ветку ореха.

Ирина сидела на раскладушке с перекошенным от испуга лицом. Думаю, что она не закричала только потому, что вовремя закрыла ладонью рот. На полу, у ее ног, тлел кусочек бумаги. Я придавил его подошвой.

– Это вы? – с трудом произнесла Ирина, пытаясь вытянуть губы в улыбке. – А я думала…

Она пыталась незаметно отодвинуть раскрытую косметичку за спину. Я схватил ее за руку. Ирина не сопротивлялась. Из ее другой руки я выхватил коробок со спичками.

– Ну хватит! – сказал я. – Ты что, решила поджечь мою дачу?

Она ужасно фальшиво рассмеялась, потом провела ладонью по лбу и опустила глаза:

– Простите, Кирилл. Сама не знаю, что на меня нашло. Умоляю вас, уведите меня отсюда, мне надо что-нибудь выпить.

Я понял, что если она не расскажет мне всего сейчас, то уже через несколько минут, когда я поведу ее что-нибудь выпить, она возьмет себя в руки и я снова ничего от нее не добьюсь.

Ирина взяла себя в руки намного быстрее, чем я ожидал. Она вскинула на меня глаза и уже другим тоном спросила:

– Что ты следишь за мной, как ищейка?

– Ирина, я повторяю свой вопрос: где Анна?

– Я не знаю, где твоя Анна.

– Что ты делала здесь?

– Искала свою помаду в этой косметичке. Позавчера одолжила, сегодня забираю. Что, нельзя? Можешь так сильно не волноваться, я ничего не украла с твоей дачи.

Я убрал ногу и поднял с пола полуобгоревший бумажный уголок. Похоже, это была визитная карточка. Я с трудом разобрал остатки слова, может быть, фамилии: «РОВ», а ниже, более мелким шрифтом: «тор».

– Что это?

– Не знаю, – коротко ответила Ирина и отвернулась, делая вид, что рассматривает Портовую башню.

– Не принимай меня за идиота, – сказал я, чувствуя себя, однако, полным идиотом. – Ты пришла сюда для того, чтобы сжечь эту визитку. Кто такой этот «РОВ»? Какое отношение он имеет к Анне?

– А ты в милиции не работал? – томным голосом спросила Ирина. – Из тебя бы получился хороший мент. – Она поднялась с раскладушки. – Ладненько, я пошла… Ой, черешни сколько! Угостил бы, что ли!

Ну что с ней делать? – думал я, глядя, как Ирина, ухватившись одной рукой за арматурный каркас, свешивается с крыши и тянется к тяжелым ветвям, усыпанным крупной желтой черешней. Не получился бы из меня мент. Ни хороший, ни плохой.

Глава 5

Я плелся по жаре домой, машинально хлопая себя по карманам в поисках ключей, и только когда вывернул их наружу, то вспомнил, что сдуру отдал ключи женщине в желтом сарафане, чтобы из моей квартиры она позвонила по телефону.

Да, Кирилл, сказал я себе, в последнее время у тебя что-то с головой. Женщины крутят тобой как хотят.

Неожиданно я вспомнил, что сказал мне Клим насчет «Вольво», хотел уже было повернуть назад, чтобы немедленно поехать в Новый Свет, но голодное, измученное жарой тело каждой клеткой завопило: «Нет! Только не сейчас! Пообедай, прими душ, а потом отправляйся!» В самом деле, подумал я, раз «Вольво» жарится на стоянке в Новом Свете, значит, и водилу, и Анну следует искать там же.

Я нажал кнопку звонка, но дверь никто не открыл. Я позвонил еще раз, потом постучал. Эта женщина на воровку вроде не похожа, подумал я, прислушиваясь к тишине за дверью. Да и воровать у меня нечего. Может быть, она давно ушла, но куда в таком случае она дела ключи?

Я посмотрел под половиком, на всякий случай позвонил соседу, хотя знал, что в это время он работает, и спустился вниз.

Хорошо, что ей не взбрело в голову закрыть балконную дверь – почти круглый год я держу ее открытой. Во-первых, в квартире всегда свежий морской воздух, а во-вторых, случайно забывая ключи, я легко проникаю в квартиру через балкон.

Так я и сделал. Упражнение для начинающего скалолаза – сначала на бетонную плиту, служащую навесом над подъездом, с нее по газовой трубе, держась за подоконник на втором этаже, – на перила балкона соседа, а оттуда уже легко дотянуться до моего. Раз-два, и я в комнате.

Я ожидал увидеть все, что угодно, но только не это. Кадр из детективного фильма! На минуту мне стало не по себе, и я, все еще находясь в дверном проеме при входе в комнату, невольно обернулся, словно хотел убедиться, что с балкона никто не ткнет мне в спину револьверным стволом.

На стуле, как раз напротив меня, сидела та самая глуповатая женщина в желтом сарафане. Голова ее была безвольно опущена на грудь, глаза закрыты, но, слава богу, она была жива, и при каждом вздохе опоясывающие ее тело веревки врезались в кожу, оставляя на ней красные полосы. Рот завязан кухонным полотенцем, веревочная петля, стянувшая шею, соединена узлом с руками, заведенными за спину, из-за чего женщина не могла ни пошевелить ими, ни опустить их ниже. Ноги несчастной двумя поясными ремнями были прижаты к ножкам стула. Компактно, аккуратно и надежно. Профессиональная работа.

Услышав мои шаги, женщина открыла глаза, и из них выплеснулся безмолвный крик. Она не узнала меня в первое мгновение, приняв, должно быть, за своего мучителя. Должен признаться, что у меня не шевельнулось в душе ни малейшего сострадания к ней, может быть, потому, что сам факт присутствия в моей квартире связанной женщины, оказавшейся здесь совершенно случайно, был невероятен и я еще не воспринимал его достаточно серьезно. Поэтому я не кинулся развязывать ей руки, а с выражением глубочайшего недоумения на лице обошел вокруг моей странной гостьи, заглянул во вторую комнату, затем в коридор и на кухню и снова вернулся в комнату.

Дверки платяного шкафа были раскрыты настежь – отсюда вытащили ремни, из кухонного стола выдвинули ящик, нарочно или в спешке бросив его на пол. Я собрал с пола вилки и ножи, поставил ящик на место. В прихожей сорвана с вешалки моя штормовка и брошена на пол. Ну, это все мелочи. Самая главная потеря – унесли золотого дракона инков с изумрудным глазом, которого я привез из Южной Америки. Вещица дорогая, и не только потому, что золота в ней почти на два кило, но и как память о моем авантюрном путешествии. Я никогда не прятал дракона от посторонних глаз, потому что определить его подлинность и ценность мог только специалист, а этнографы, специализирующиеся на культуре древних инков, пока еще у меня в гостях не были. Друзья же, в том числе и Клим, воспринимали дракона как дешевую латунную безделушку, которую я купил на рынке у цыган, торгующих бижутерией и гипсовыми статуэтками чертей и драконов, и не проявляли к нему никакого любопытства, а я, естественно, не подогревал их интереса.

Я взял табурет и сел напротив женщины, внимательно глядя ей в глаза, молящие о помощи. Что-то не нравится мне весь этот спектакль. Два года назад я был очень доверчивым человеком и на мои уши совсем несложно было навешать лапшу. С лапши и началось мое знакомство с Валери, тогда еще будущей матерью моей дочери. Эта красивая, умная и хитрая метиска возглавила группу мошенников, и они моими руками ограбили инкассатора казино «Магнолия». Впрочем, инкассатором потом оказался сводный брат Валери Глеб, но тем не менее я глубоко заглотнул приманку, подкинутую мне Валери.

Дочь перуанца, крупного наркодела, и литовской артистки драмтеатра, она научила меня иначе смотреть на жизнь. Благодаря ей я стал неисправимым скептиком и любое явление жизни, которое раньше воспринял бы как истину, теперь подвергаю сомнению: а так ли оно есть, как кажется на первый взгляд? Безусловно, такая концентрированная подозрительность стала не лучшим моим качеством, поэтому кое-кто из моих прежних друзей теперь на дух меня не выносит, зато я познал одну очень важную житейскую мудрость: наша жизнь – затянувшийся спектакль, где каждый играет ту роль, которая в наибольшей степени скрывает его истинную суть.

Я молча смотрел на тихие страдания женщины и, прежде чем развязать ей рот и выслушать ее, попытался в общих чертах разгадать, что же произошло. Без всякого сомнения, ее связал кто-то другой, сама она никак не могла связать свои руки за спиной. Предположим, у нее есть сообщник, вместе с которым она решила обчистить мою квартиру. Сообщник звонит мне по утрам, чтобы создать атмосферу таинственности, а также вывести меня из себя, затем в очень лаконичной форме предупреждает о какой-то опасности. Нетрудно просчитать, что я тотчас побегу к единственному телефону-автомату в поселке в надежде найти анонимщика, но встречаю легкомысленную гражданку, щебечущую по телефону. Разумеется, она видела какого-то мужчину в красных трусах и хорошо запомнила, куда он пошел, но у нее больше нет жетончика, а так срочно надо позвонить. Я, как нормальный человек, предлагаю ей ключи от квартиры, а сам иду искать мужчину в красных трусах, звонившего мне, хотя он вовсе не в красных трусах и давно стоит у подъезда моего дома, ожидая женщину с ключами. Затем они быстро обчищают квартиру, мужчина, обеспечивая женщине алиби, связывает ее и завязывает ей рот полотенцем, а сам скрывается.

Ну вот, все склеивается, думал я, разглядывая полные коленки женщины. Красотой тебя бог обделил и, к сожалению, умом и хитростью тоже. Сейчас я развяжу тебя, и ты, нагоняя на глаза слезы, будешь рассказывать мне, как мирно звонила по телефону и вдруг в квартиру ворвался большой и страшный человек в черных очках и как он несколько раз ударил тебя, а потом привязал к стулу и принялся запихивать в мешок все, что ему попадалось под руку, в том числе и дракончика, висевшего на стене. После чего он, естественно, скрылся в неизвестном направлении, а ты, умирая от страха, потеряла сознание.

Я встал, поднял с пола нож, лежащий рядом со стулом, разрезал веревки, развязал ремни, а полотенце, не развязывая, стянул на шею на манер пионерского галстука. Резать жалко, пусть мучается с узлом сама.

– Это ужасно! – произнесла она первую фразу и, точно следуя предсказанному мною сценарию, принялась плакать. Слезы были натуральные, и она вытирала их кончиками «пионерского галстука». Я проявил железное терпение и позволил ей проиграть эту мокрую сценку до конца. Когда слезки иссякли, женщина спросила: – У вас нет какой-нибудь воды?

Готовится к монологу, подумал я и принес ей воды из-под крана. Она выпила весь стакан с такой жадностью, что, уверен, легко справилась бы и с трехлитровой банкой.

– Ну, – сказал я, закидывая ногу на ногу и скрещивая на груди руки, – теперь можно и поговорить. Начинайте! Про то, как в квартиру неожиданно ворвался незнакомец в очках, как он ударил вас, а потом связал.

Женщина судорожно сглотнула и выпучила на меня глаза.

– А вы откуда знаете? – полушепотом спросила она.

– Да такое у меня свойство. Про Вангу читали? Так вот, я ее дальний родственник. Закрою глаза и вижу, что происходило там, где меня не было.

Женщина смотрела на меня с недоверием, даже с опаской. Если она полная идиотка и поверит в этот бред, то, возможно, сейчас же и признается.

– Я жду, – повторил я. – Говорите только правду и в подробностях.

Она вдруг прижала к груди руки и быстро-быстро заговорила:

– Клянусь вам, я думала, что это вы, и не стала спрашивать, но только дверь приоткрыла, он сразу ногу просунул, телом надавил – куда там мне с таким конем справиться! Я бы милицию позвала, голос у меня – будь здоров, но он, паскудина такая, сразу за горло схватил, к лицу какой-то дезодорант подсунул, а потом на стену толкнул. Я только за вашу куртку успела схватиться, да так с ней и отлетела, там, кажется, петелька оторвалась – это я сейчас пришью. У меня от неожиданности, знаете, прямо-таки горло свело, я стою, глазами моргаю, ничего сказать не могу, а он рукой за лицо и повторяет одно и то же, как заведенный: где, мол, Вакула, куда он спрятался?..

– Вацура, – поправил я и подумал, что они молодцы, учли даже такой тонкий момент, как преднамеренное искажение фамилии.

– Извините, я не помню точно.

– Естественно, – закивал я головой. – Ну, и что было дальше?

– Ну, я не буду повторять, что он мне говорил, там все с матом, очень грубо, потом он толкнул меня на стул, достал из кармана веревку и связал, как колбасу. Чтоб он удавился на этой веревке! У меня руки и ноги затекли, я до сих пор пошевелить ими не могу.

Она стала показывать мне свои конечности с малиновыми следами веревки, но я поторопил:

– Ну-ну, а дальше? Он стал обыскивать шкафы…

Женщина покачала головой.

– Нет, он ничего не обыскивал, а только полез вон туда за ремнями да на кухню сходил за ножом – ему концы надо было обрезать. А когда уже уходил – ох, знаете, он так меня предупреждал, чтобы я молчала, чтобы слышно меня не было, щетиной своей все лицо мне извозил! – так вот, когда он уже уходил, тогда только снял какое-то украшение со стены. Я не разобрала, что это было, чеканка, что ли?

– И вы потеряли сознание, – довершил я ее рассказ.

– Если б потеряла, – вздохнула она. – А так все эти три – или сколько там часов прошло? – сидела и дышать боялась. Все думала, что он сейчас вернется и саданет ножом по горлу.

– Вот видите, как хорошо, – сказал я и улыбнулся. – Вы отделались легким испугом. Даже синяков на лице не видно. Только вы забыли сказать о самом главном.

– О чем же? – насторожилась женщина, судорожными движениями пытаясь развязать узел на «пионерском галстуке».

– О том, что этот страшный человек и есть тот самый мужчина в красных трусах, который звонил из санаторного телефона сегодня утром.

Женщина уставилась на меня невидящим взглядом, будто мысленно переводила фразу с иностранного языка на родной, потом медленно покачала головой.

– Нет, это был не он.

Вот так прокол! Я даже расстроился и удивленно развел руками.

– Как же, милая! Как же вы запамятовали? Без всякого сомнения, это был именно тот краснотрусый мужчина! Сначала он позвонил мне домой, выясняя, на месте ли я, а затем пошел меня грабить, но, к несчастью, на моем месте оказались вы и не смогли оказать злодею достойного сопротивления.

Женщина снова уставилась на меня пустыми глазами и опять покачала головой.

– Не, вы меня не путайте. Не тот это был. Тот, что в трусах, я его хорошо запомнила, он каждое утро под моим балконом пробегает. Высокий, рыжий, худощавый, руки и ноги бледные. Бывает такая кожа, знаете, солнце ее не берет – лишь краснеет, а загара нет. А этот, что в квартиру вломился, роста чуть пониже вашего, темноволосый, нос с горбинкой, бородка черная, какие моряки носят.

Зачем так усложнять легенду? – подумал я, и тут в душу ко мне закралось сомнение: а вдруг она говорит правду?

То ли от жары, то ли от хаоса последних событий у меня вдруг нестерпимо разболелась голова. Надоело, подумал я, надоело придумывать загадки и самому их разгадывать. Я мнительный человек, я от безделья стал страдать синдромом криминального ожидания. Эта вертихвостка Анна попросту уехала попить шампанского в Новый Свет с первым попавшимся ловеласом. У ее подруги Ирины свои мелкие тайны, там может быть замешана ревность, зависть или старая любовь. Звонки по телефону? Так мало ли кто может ошибиться номером, мало ли кто решил меня разыграть? Собственно, а почему я исключил Клима? Весной он столкнул меня с пирса в воду, естественно, в одежде. Подобные шутки в его репертуаре. Голос не его? Так голос несложно изменить при помощи кусочка фольги или газеты, скрученной в трубку. И остается сегодняшняя кража без взлома. А почему бы и нет? Почему я так уверен в том, что вокруг меня сплошные идиоты, не способные отличить золото от латуни? Кто-то из моих друзей где-то ляпнул, кто-то услышал, кто-то вспомнил, что я недавно вернулся из Южной Америки, – вот и логическая цепочка, вот и основание для кражи. Два кило золота висят на стене у чудака, который, уходя из дому, даже не закрывает балконную дверь, – иди и бери.

Женщина с тревогой смотрела, как я расхаживаю по комнате и тру рукой лоб.

– Ни о чем не беспокойтесь, – сказал я ей. – Я позвоню в милицию, приедут следователи и во всем разберутся. У вас есть при себе какие-нибудь документы?

– Есть, – сказала она. – Карта гостя. Вот.

Она достала из кармана сарафана потрепанную карточку и протянула мне. Мищук Мария Богдановна. Корпус третий, комната двадцать восемь.

– Хорошо, идите, – кивнул я, возвращая ей карту. – Если что, вас найдут.

Женщина поднялась со стула, на котором просидела полдня, переминаясь с ноги на ногу, попрощалась, извинилась, снова попрощалась и неслышно вышла из квартиры.

Ты вопиюще ленив и нелюбознателен, сказал я себе, даже не в силах выйти на балкон и проследить, в какую сторону пошла Мария Богдановна. А ведь можно было провести ее до санатория, узнать у администратора, проживает ли эта женщина у них, проверить паспорт… Но это забота милиции, говорил во мне другой голос. Пусть следят, пусть проверяют. А мне эта петрушка надоела. Я устал. В конце концов, я просто смешон.

Глава 6

Разумеется, я не стал вызывать милицию. Ну что я скажу следователю? Что у меня украли слиток золота, который я контрабандным путем вывез из Перу? Начнутся расспросы, почему я отстал от группы, чем занимался в Приамазонии почти год, почему, в конце концов, живу здесь без прописки и отчего моя покойная бабуся забыла написать на меня завещание. Если я расскажу ментам все, то у них волосы встанут дыбом и меня моментально депортируют в Россию и передадут в службу безопасности.

Однако я не был намерен так просто расстаться со своей реликвией. Человека, который вломился ко мне, можно просчитать, если в самом деле составить цепочку, по которой слух о золотом драконе просочился в среду домушников. И в этом деле никого нельзя сбрасывать со счетов. Даже Клима.

Я прекрасно выспался следующей ночью, хотя проснулся где-то около шести. Никто мне не звонил, не советовал готовить себе алиби, и хорошее настроение подпортила только голая стенка c одиноким гвоздем, на котором еще вчера висел золотой дракон.

Я взял ведро с размоченным хлебом и пошел на дачу. Похоже, солнце даст нам сегодня передохнуть. При полном безветрии небо было затянуто тучами, и оттого край моря, выглядывающий между Крепостной горой и Болваном, был серым и унылым.

За художественным музеем я свернул налево и пошел вниз. Перед чугунным ограждением санатория на секунду остановился, после чего изменил своей привычке, не стал сокращать путь по его территории и снова пошел по шоссе.

Когда я сравнялся с проулком, мое внимание привлек человек, бегущий по серпантину в мою сторону. Точнее, не сам человек, а его ярко-красные спортивные трусы, горящие, как люминесцентный светильник. Рыжеволосый, кудрявый, с бледной, слегка порозовевшей кожей. Э, да это тот самый тип, который, если верить словам Марийки, звонил мне вчера утром!

Я застыл со своим ведром на обочине дороги, не зная, что предпринять. Как заговорить с бегущим человеком? О чем спросить его? Времени на раздумья у меня не было, человек приближался с каждой секундой.

Я закинул ведро в кусты, отвел руки за спину и стал прохаживаться от одного края дороги к другому. Бегун вильнул в сторону, чтобы не налететь на меня. Я понял по его индифферентному лицу: он меня не знает и никогда раньше не видел. Я сделал широкий шаг и снова оказался на его пути.

– Стой! Стой! – махнул я рукой, как жезлом, будто останавливал машину.

Наверное, у рыжего были неважно отрегулированы тормоза, и он все-таки задел меня плечом, чертыхнулся, хотел было побежать дальше, но я крепко схватил его за влажное запястье. От бегуна пахнуло потом. Он вытаращил на меня глаза и, брызгая слюной, крикнул:

– Чего?! Ты что хватаешь? Взбесился?

– Стоять, стоять, – спокойно ответил я ему, внимательно разглядывая его кроссовки. – Бегаем, значит? Природу топчем?

– Да кто ты такой? – взвизгнул рыжик. – Отпусти руку!

– Я старший егерь судакского лесхоза Бодунко. Еще вопросы есть? Разъяснения не требуются?

– Ну и что? – Рыжик все еще дергал свою руку, но уже не столь агрессивно. – А что я такого сделал?

– Щит перед подъемом видели? Читать умеете?

– Какой щит? – заморгал глазами рыжик, хотя совершенно ясно было, что он знает, о каком щите я говорю.

– Ну, обернитесь и посмотрите. Он и отсюда виден.

Рыжик повернулся, убедился, что щит в самом деле отсюда виден.

– А что там особенного? – зашлепал он мясистыми губами. На кончике его носа дрожала капелька пота. Безбровый, лишенный ресниц, он почему-то напоминал мне верблюда. Убедившись, что он не станет убегать от меня, я отпустил его руку и, расхаживая перед ним, монотонным голосом пояснил:

– На щите написано: «Государственный ботанический заказник «Новый Свет». Посещение леса, разбивка палаток, разжигание костров строго воспрещается». Так?

– А я что, разжигал костры?

– Нет, вы посещали лес.

– Да я только по дороге, – не меняя нагловатого тона, ответил рыжик и показал рукой, по какой дороге он носился.

–Ай-яй-яй! – покачал я головой. – Ну зачем вы обманываете? Все говорят, что только по дороге, а сами в лес ходят. Вот и вы тоже. У вас же кроссовки в глине.

Рыжик посмотрел на свои кроссовки, пожал плечами, но ответил уже другим тоном:

– Да я только на обочину сошел. Там даже трава не росла.

– На обочину, – опять покачал я головой, с удовольствием играя роль егеря. – Да у нас обочина – до самого моря обочина. Это вам не Козельск. Здесь экология, а она у нас одна. А вот вас, приезжих, как собак нерезаных. Каждый сойдет на обочину, и через два года леса не станет. Ясно? Придется жаловаться на вас администратору санатория. Вы ведь из «Сокола»?

– Да, – ответил рыжик, погрустнев.

– И штраф с вас полагается. Триста тысяч купончиков.

– Ничего себе штрафы! – вытянул верблюжье лицо рыжик.

– А вы как думаете? Топтать природу легко. А попробуйте вырастить хоть один кипарис или можжевельник. Не пробовали? Ну вот и молчите.

– А у вас есть какие-нибудь документы? – насторожился рыжик.

– А зачем мне документы? Меня начальник санатория знает как облупленного. Сейчас сходим к нему, составим акт – копию, кстати, вышлем по месту вашей работы, – а потом уже уплатите штраф. Не знаю, какие меры к вам начальник применит. Одного такого марафонца в прошлом году досрочно выгнали из санатория. Гербарий собирал, ботаник хренов.

Рыжик заволновался, завертел кудрявой головой по сторонам, стал почесывать волосики на груди. Вот ведь простофиля, думал я, с некоторым сочувствием глядя на его растерянный вид. Если Марийка сказала неправду и этот верблюд никогда не звонил мне, то я просто заболею от жалости к нему.

– А может быть, – заговорщицки сказал мне рыжик, – обойдемся без начальника? Я уплачу вам штраф, и на этом поставим точку?

Я вздохнул.

– Все вы ищете какие-то пути, чтобы увильнуть от закона. Ладно. В порядке исключения. У вас деньги с собой? – спросил я, хотя было совершенно очевидно, что в трусах спрятать деньги невозможно.

– К сожалению. – Он похлопал себя по ягодицам. – Если вам нетрудно, здесь недалеко.

– Ну идемте, только быстрее, – поморщился я.

Я конвоировал рыжика по санаторной аллее, моля бога, чтобы не повстречался кто-нибудь из знакомых. Мы зашли в жилой корпус, я громко поздоровался с дежурной, которую видел первый раз в жизни, и, не давая ей опомниться, поинтересовался, купалась ли она сегодня в море и какова водичка. Кинув ей напоследок, что обязательно позвоню вечером, я быстро затащил рыжика в лифт.

– Какой этаж?

– Пятый.

У него в номере могут оказаться жена, дети, и поговорить нам не удастся, подумал я.

Дверки лифта разъехались в стороны. Холл с пальмой в ящике, балкон с открытыми настежь дверями. В конце коридора с пылесосом в руках над ковровой дорожкой склонилась уборщица. Дверь в подсобку, заставленную пустыми бутылками, вениками, швабрами и ведрами, открыта. Уборщица – спиной к нам, и, пока она поравняется с подсобкой, пройдет не меньше пятнадцати минут.

Я резко толкнул плечом рыжика в подсобку, но он успел отреагировать и расставил руки в стороны, упираясь в стенки. Слабый аргумент – его руки несложно было вернуть на прежнее место легким ударом в солнечное сплетение. Рыжик негромко вскрикнул, но я уже втолкнул его в подсобку, мягко закрыл за собой дверь и использовал швабру в качестве запора.

– Вы… вы… – пытался он озвучить свой испуг и вялое возмущение. – Я сейчас закричу! Вы ничего не сможете со мной сделать! Я сейчас…

– Тише, – перебил я рыжика и приставил указательный палец к его груди. – Я не причиню вам вреда, если вы ответите на мои вопросы. Отвечаете – и мы расходимся. Все ясно?

– Что вам надо? Я вас не знаю! Я отказываюсь говорить в этом месте!

Мне пришлось дать ему несильную пощечину. Рыжик сразу замолчал, а я, приблизившись к нему почти вплотную, сказал:

– Вы меня не знаете, но тем не менее звоните мне по утрам и пытаетесь запугать какими-то глупыми угрозами. Вы думали, что я вас не найду и ваше хулиганство пройдет безнаказанно?

Вот только сейчас он по-настоящему испугался. Раскрыл рот, выдавил что-то нечленораздельное. У меня отлегло от сердца: звонил он, в этом можно было уже не сомневаться.

– Ну так о чем вы хотели меня предупредить?

– Бога ради, простите меня! – взмолился он, прижимая ладонь к ладони, будто молился на меня, как на икону. – Я совсем не желал вам зла. У меня и мысли не было угрожать вам. Я только хотел предупредить вас… то есть не я, а один молодой человек…

– Говорите спокойнее и внятнее. Вас только на митинги выставлять.

– Я не знаю вас совсем, – начал он, как ему показалось, с самого главного. – А так часто звонил потому, что мне все время мешали. Один раз я звонил из кабинета заместителя по финансам, но не успел ничего вам сказать, так как мне помешали, во второй раз я звонил из библиотеки, но там нельзя было говорить громко…

– Вы больной? Маньяк? У вас навязчивые идеи? – совершенно серьезно спросил я рыжика.

– Да нет же! Как вы не понимаете! Мне до вас вообще никакого дела нет! Я не по своей воле звонил вам. Меня попросили об этом, ну, как оказать небольшую услугу.

– Кто вас просил об этом?

– Один молодой человек. Я совершенно его не знаю, мы повстречались на пляже.

– И о чем он вас попросил?

Рыжик пожал плечами, будто этот вопрос очень его удивил.

– Позвонить вам и сказать, чтобы вы проявляли осторожность и обеспечили себе алиби.

– И все?

– Клянусь: ни слова больше.

– Он вам назвал мою фамилию?

– Да. Вацура, если не ошибаюсь?

– А телефон?

– Телефон он мне продиктовал, чтобы я записал номер своей рукой.

– А почему вы согласились выполнить такую странную просьбу?

Рыжик замялся, и я помог ему:

– Он вам заплатил?

Рыжик с усилием кивнул.

– Да. Простите меня, ради бога! Я думал, что этот звонок вам во благо.

– Как он выглядел?

– Молодой, не больше двадцати пяти. Крепкий, коренастый. «Качок», как их сейчас называют.

– Особые приметы?

Рыжик задумался, наморщил лоб.

– Вы знаете, у него было настолько типичное лицо, что я вряд ли узнал бы его даже сейчас. Короткая стрижка, голова низко посажена. Крупный нос.

– С горбинкой?

– Нет, нос обычный, картошкой.

– Наколки на руках, груди?

Рыжик отрицательно покачал головой.

– Не припомню. По-моему, не было.

– А почему он выбрал именно вас? Что, на пляже больше никого не было?

– Да что вы! Полно людей. А он, собственно, меня и не выбирал. Это я к нему подсел. Рядом с ним место свободное было.

– Он был один?

– Да. Сидел на полотенце, смотрел на море. Спросил о какой-то ерунде, вроде нет ли у меня спичек? А я ведь не курю.

– А как он потом перешел к своей просьбе?

– Поинтересовался, в «Соколе» ли я отдыхаю? Я ответил: да, в «Соколе». А он говорит, что очень хороший санаторий, он тоже в нем отдыхал и вообще любит море, но сегодня уезжает, а до своего дружка, мол, дозвониться не успел, а сообщить ему надо нечто очень важное. И спрашивает, не могу ли я завтра позвонить по местному телефону? Ну и тут же портмоне раскрывает, достает двадцать долларов. Мне, знаете, так стыдно стало…


– Ладно, хватит, мне все ясно, – сказал я, почему-то испытывая к рыжему не самые добрые чувства.

– Только из лучших побуждений, – еще раз заверил он меня.– Так что примите меры и готовьте, так сказать, алиби…

– Я это уже слышал, – перебил я его и вытащил швабру из дверной ручки.

Мы вышли из подсобки и тотчас нос к носу столкнулись с уборщицей. Она воинственно наставила на нас шланг от пылесоса и спросила:

– Чего это вы там делали?

– Туалет искали, – ответил я.

– Туалет в номерах! – завопила уборщица. – Гадят где попало, как коты драные! Взрослые люди, и как не стыдно!

Рыжему стало стыдно, и лицо его покраснело.

– А ловко вы меня насчет штрафа надули, – сказал он мне, когда мы дошли до лестничной площадки. – Я в самом деле поверил, что вы егерь.

Я уже не слышал, что он там бормочет. Коренастый, нос картошкой, голова низко посажена, мысленно повторял я словесный портрет человека, который предупреждал меня об опасности. Таких коренастых десятки только в нашем поселке. А этот рыжий – олух. Если он только не притворяется мастерски.

Глава 7

Я вернулся к тому месту, где тормознул рыжика. Вытащил из кустов ведро с куриной едой, куда успел заползти целый полк муравьев, и пошел на дачу.

Сначала меня предупреждают об опасности, затем в квартиру вламывается неизвестный, думал я. Эти события случайно оказались в такой последовательности или они взаимосвязаны? Может быть, меня хотели предупредить о предстоящем ограблении квартиры? Но при чем здесь алиби? Кто и в чем собирается обвинить меня, чтобы мне понадобилось алиби?

Я вслух выругался. Тоже мне доброжелатель! Если хочешь помочь человеку, то объясни все толком, чтобы было ясно. А туманные намеки ничего, кроме нервотрепки, не дают.

Прежде чем зайти в палисадник и накормить озверевших от голода кур, я поднялся на крышу. Все как было. Раскладушка, тапочки, косметичка, на полу черный след от сожженной визитки. Анна здесь так и не появлялась.

Снова в душу закрался холодок тревоги. Ирина, само собой, говорила неправду. Не похоже на Анну, чтобы вот так неожиданно, не предупредив, она сорвалась с места на несколько дней то ли к родственнице в Джанкой, то ли с любовником в Новый Свет. Про визитку, между прочим, Ирина вспомнила только тогда, когда я ляпнул ей про косметичку. Значит, она знала, что в косметичке Анны лежит визитная карточка, которую я ни при каких обстоятельствах не должен был увидеть. «РОВ», «тор» – не слишком-то богатая информация.

Я нехорошо усмехнулся неожиданно пришедшей в голову мысли: Анна пропала, обеспечивая себе алиби. «Вольво» – в Новом Свете. Ей и ее любовнику – или кто он там? – нетрудно будет доказать, что в момент ограбления они находились далеко от поселка. Я даже сплюнул и чертыхнулся от досады. Как же я мог забыть, что на сегодняшний день единственный человек, который знал, что именно висело у меня на стене, – Анна?

Спустившись вниз, я зашел в палисадник, открыл решетку и выпустил на волю своих отощавших бройлеров. Они вмиг окружили меня большой перовой подушкой и стали клевать кроссовки. Довел птичек до умопомешательства, подумал я, а потом удивляюсь, почему у них мясо жесткое и отдает резиной.

Глянул на часы. Через минут десять от пятачка рядом с кафе «Встреча» отойдет автобус на Новый Свет. Почему бы не прокатиться, не посмотреть на эту «Вольво», если, конечно, Клим не соврал?

* * *

Желтая занавеска трепыхалась на сквозняке и все время норовила дать мне пощечину. Пришлось связать ее узлом и конец отправить за окошко. Водитель, по-моему, не любил пользоваться тормозами, и автобус, ни разу не снизив скорости, ужом скользил по серпантину. Справа возвышалась серая громада Сокола, слева – густая синева моря. На очередном крутом вираже они менялись местами, под колеса автобуса кидался живописный обрыв, и иногда трудно было сказать с уверенностью, едем ли мы или уже летим.

На стене, расчерченной красными альпинистскими веревками, уже висели неугомонные скалолазы, похожие на марионеток. Я не смог разглядеть, были ли среди них мои знакомые. Много я отдал бы за то, чтобы сейчас висеть между небом и землей, глядя на покрытое теплой дымкой море, едва заметных невооруженным глазом людей, мелких, порочных, суетных, нашпигованных своими ничтожными проблемами и уверенных в своей исключительности и значимости. Только там, на высоте, подвластной тебе, становится отчетливо ясно, что человеки – это тлен, блохи, жизнь которых напоминает вспышку молнии, а вечны на этой земле только горы, небо и море, и от прикосновения к этой вечности, к ее простой и великой красоте на многие вещи и явления уже смотришь иначе.

Надо будет завтра утром заглянуть к ребятам, подумал я. Если не отвлечься от грустных мыслей, можно поехать мозгами.

Автобус без остановки проскочил мимо роскошного санатория, когда-то принадлежавшего Министерству иностранных дел, хотя я просил водителя высадить меня рядом с ним. Пришлось от конечной остановки возвращаться обратно.

В Новом Свете я бывал часто, хотя этот поселок, отстроенный в реликтовом лесу, меньше всего был предназначен для зарабатывания или траты денег. Райское захолустье, которое очень любили иностранцы и снимали здесь комнаты за относительно большие деньги.

Здесь не было ни одного ресторана, ни одного прибрежного кафе, если не считать тех, которые от посторонних глаз спрятаны в санаторных корпусах, ни одного развлекательного заведения. На весь поселок единственный продуктовый магазин, иногда торгующий хлебом, кефиром и почти всегда шампанским местного производства. Зато здесь чистейшая вода и безумно красивые бухты, где я часто охотился на камбал и любил блуждать среди каменных столбов горы Караул-Оба.

Я спустился вниз по кипарисовой аллее, уже издали приглядываясь к крышам атомобилей на стоянке. Стоянка без ограждения, без охраны. На солнцепеке греют свои крыши два «жигуленка», красный «Икарус-люкс», белый микроавтобус. А вот «Вольво» стоит в тени, под пышной акацией, стоит не первый день, это видно по высохшим листьям, упавшим на капот и крышу.

Я не спеша подошел к машине и сквозь затемненные стекла с любопытством и вялостью зеваки стал разглядывать салон. В районе водительского сиденья не было ничего привлекательного, кроме начатой пачки «Мальборо», лежащей у лобового стекла. На полочке под задним стеклом – атлас автодорог, аптечка, спортивная куртка, две крохотные колоночки стереосистемы – словом, стандартный набор. А вот на заднем сиденье, в диванной складке, темнело нечто более любопытное.

Я обошел машину с другой стороны, чтобы находиться лицом к солнцу. Теперь темное стекло не так сильно отсвечивало, и я разглядел черную плетенку с нитками бисера и золотой стружки. Так и есть, это бархатная заколка Анны.

Я отошел на два шага, опустил глаза. Две семерки, триколор. Машина с московским номерным знаком.


Толстопузый мужчина в белой рубашке наблюдал за мной из дверей кафе. Нет, подумал я, делая вид, что не замечаю его, от скуки таким легавым взглядом не смотрят. Мне было надо, чтобы он первым заговорил со мной, пусть даже матом, и я снова приблизился к «Вольво», погладил ладонью по полированным бортам, смахнул листья с крыши. Никакой реакции, хотя я кожей чувствовал, что толстопузый стремительно наполняется гневом. Его прорвало, когда я постучал ногой по колесу.

– Э! – рявкнул он. – Отвали от тачки!

Я медленно повернул голову.

– Это ты мне? – уточнил я.

– Тебе, тебе! – С плохо скрытой угрозой на физиономии, напоминая носорога, которому браконьер попытался отпилить рог, он двинул на меня. Впрочем, любого носорога можно быстро сделать своим союзником, если убедить его в том, что не претендуешь на его рог, и сунуть ему в пасть пучок соломы.

Я перехватил его влажную руку, которой он намеревался взять меня за грудки, сжал покрепче, показывая, что моя рука работает не хуже его, и, глядя сквозь него, спросил:

– Разве хозяин машины не предупредил, что с его друзьями надо обращаться вежливо?

– Чего? – не понял толстопузый, глядя на мои стоптанные кроссовки.

– Сгоняй-ка за бутылочкой холодной пепси, а потом поговорим, – сказал я, небрежным движением вытаскивая двадцатидолларовую купюру – все, что я заработал за последний месяц на кильке, – и загнал ее в карман его рубашки. Поступок, конечно, безумный, подумал я уже через мгновение, теперь придется сожрать всех своих кур. Толстопузый вытащил купюру, покрутил ее в пальцах, и я с наслаждением заметил, как меняется выражение его лица.

– Щас сделаю, – ответил он, удивительно точно находя грань между унижением и сохранением чувства собственного достоинства.

Когда он вынес из кафе запотевшую бутылку пепси-колы с пластиковым стаканчиком на горлышке, я сидел на бордюре в тени акации и обмахивал лицо носовым платком.

– Когда они машину заберут? – спросил я, отпивая из горлышка.

– Обещали сегодня. Ждем-с. – Его физиономия расплылась в улыбке.

– А подруга его, – я не сводил с толстопузого глаз и понял, что «подругу», то есть Анну, он видел и запомнил, – большую красную сумку с собой не несла?

Сумку я придумал на ходу, лишь бы что-нибудь спросить.

– Не было, – покачал он головой. – Ни большой, ни маленькой. Зачем бабе сумка, когда у мужика бумажник толстый? – добавил он и достаточно гадко улыбнулся.

– Это точно, – подтвердил я, поставил недопитую бутылку на асфальт и поднялся на ноги. – Ладно, пойду поищу их, а то второй день найти не могу.

Вот это я зря сказал. Толстопузый выкатил глаза от удивления, снова посмотрел на мои видавшие виды кроссовки и хмыкнул:

– Где ж ты их искать собрался? Ну и друг! Они ведь на яхте уплыли, – и он махнул в сторону моря. – Иди на пирс, встречай.

– А что, это хорошая идея, – кивнул я и быстро пошел по парку вниз.

– Ну, бля, и друг! – повторил толстопузый, должно быть, раздумывая, связываться опять со мной или нет.

Двадцать баксов отдать только за то, чтобы узнать, что Анна с любовником уплыла на яхте! – мысленно проклинал я себя. Идиот, недоумок! На что, Кирилл Андреевич, теперь прикажете жить?

И все-таки эти деньги я потратил не совсем зря. Я не хотел сам себе признаваться, но камень свалился с моих плеч. Теперь у Анны было железное алиби, и я мог с уверенностью сказать, что к похищению дракона ни она, ни водитель «Вольво» не имеют никакого отношения.

И что совершенно невероятно: во мне проснулось давно забытое чувство ревности.

Глава 8

Я проторчал на новосветском пляже у пирса часа три, ожидая появления яхты, очумел от голода и жажды, и когда мне окончательно надоело заниматься частным сыском, поднялся на шоссе и на попутке вернулся в Уютное. У овощной палатки я встретил Князева, который нагружал рюкзак капустой и огурцами, и пообещал ему, что завтра утром приду к ним в лагерь. Внешне он отнесся к этому сообщению равнодушно, и только по едва дрогнувшим губам я понял, что он не только не возражает, но даже будет рад моему обществу.

Дома я с удовольствием съел две тарелки своего любимого блюда, единственное, которое можно есть в такую сумасшедшую жару, – окрошку на кефире. Блюдо элементарное и недорогое: крошится огурец, пара вареных яиц, картофель, лук и, если имеется в наличии, вареная колбаса, и все это крошево заливается подсоленным кефиром. За уши не оттащишь.

Когда солнце зашло, на землю опустилась блаженная прохлада и во дворе за деревянным столом собралась толпа доминошников, ко мне заглянул Клим. Был он на редкость немногословным, озадаченным какой-то проблемой, предупредил меня, чтобы через два-три дня я был готов закинуть на московский поезд три бочки кильки пряного посола, после чего выпил бутылку ледяного феодосийского пива и поплелся домой.

Спустя пятнадцать минут после его ухода я уже лежал на диване и невнимательно, думая параллельно о последних странных событиях, почитывал скучнейший любовный роман. Как раз в том месте, где инфантильный Крис бросился в океан, чтобы свести счеты с жизнью, по телефону позвонили. Я решил, что это Клим: дома вспомнил что-то важное и не смог дождаться утра. Поэтому я поднял трубку и сразу бросил раздраженно:

– Ну, что еще?

Уже через несколько секунд я отчетливо понял, что это не Клим и что сейчас начнется нечто любопытное: человек, позвонивший мне, молчал.

Я едва не рассмеялся. В самом деле, подумал я, это становится уже просто смешным. Не злость вызвал этот звонок, а сострадание.

– Рыжик, это снова ты? – спросил я ласковым голосом. – Не робей, заяц-побегаец, выкладывай, что тебя еще беспокоит?

Мой абонент подал признаки жизни: он громко засопел, затем кашлянул. И вдруг незнакомым голосом сказал:

– Добрый вечер! Мне нужен Кирилл Вацура.

Вот так номер! Да это вовсе не рыжик. Но кто же? Неужели любовник Анны? По голосу – средних лет. Низкий баритон. Чем-то напоминает голос Высоцкого.

– Я у телефона.

Долгая пауза, шипение, щелчки. Затем:

– Я вчера не застал тебя дома.

Я даже рот приоткрыл от удивления. Вот это да! Сам горбоносый-бородатый, который унес дракона, позвонил! Ну и жизнь пошла, никогда не знаешь, чего от нее ожидать.

– Простите, но я не ждал гостей. Ну, как вам понравилась моя квартира? А зеленоглазый дракончик, которого вы сняли со стены? А брючные ремни? Они были крепки, как бычьи жилы, и женщина…

– Слушай меня внимательно, – перебил он. – Нам все известно о твоих подвигах, ты хитрый, умный и смелый человек. Ты талантлив, но, как последний торгаш…

– Я очень благодарен вам за столь высокую оценку моих заслуг, – попытался я, в свою очередь, перебить его, но мой абонент даже не заикнулся и продолжал шпарить, как по написанному:

– …зарабатываешь на спекуляции рыбешкой. Ты стоишь намного больше, и мы хотим предложить достойную тебя работу. Завтра утром ты получишь аванс, немного позже – задание, которое должен будешь выполнить. Предупреждаю…

– Эй-эй! Как вас там, черт возьми? Помолчите хоть минуту! – снова попытался я остановить словесный поток, но низкий баритон Высоцкого продолжал струиться из трубки:

– …о нашем разговоре никто не должен знать, это в твоих же интересах. Женщину предупреди, чтобы она забыла о нашей с ней встрече. Сделаешь все, как я тебе скажу, – получишь назад своего дракона плюс хороший гонорар…

Я вдруг понял, что слушаю магнитофонную запись, сделанную сымитированным голосом Высоцкого. Монолог закончился, в трубке что-то щелкнуло, и побежали короткие гудки. Я все еще держал трубку у лица, боясь опустить ее на рычаги. Где-то слышал, что если не опускать трубку, то каким-то образом можно выяснить, откуда тебе звонили. Но как это сделать? Бежать на АТС? Или нужен аппарат с определителем номера?

Никуда бежать я сейчас не собирался, определителя у меня не было, и я швырнул трубку на аппарат. Час от часу не легче. Верно говорят: то пусто, то густо. Всю зиму и весну было так спокойно, что я чуть от тоски не умер. Хоть бы один анонимщик позвонил, хоть бы кто-то попытался дверь выломать. Дудки! А сейчас – на тебе! То Анна со своей поджигательницей тумана нагоняет, то какой-то двинутый рыжик за двадцать баксов чье-то предупреждение озвучивает, то какой-то горбоносый бородач в квартиру вламывается и уносит последние два килограмма золота, а потом звонит голосом Высоцкого, говорит столько комплиментов, сколько я за всю жизнь не слышал, и предлагает работу. Чтобы не поехать мозгами в такой ситуации, Валентин Дикуль, к примеру, советует принять стакан водки.

Я вышел на кухню, порылся в своих запасах и вынул бутылку марочного «Сурожа» – водки, к сожалению, не держу. Стакан я осилил, а вот второй не потянул, вылил остатки пойла в раковину и снова лег в постель. Но минут через десять какая-то сила подняла меня на ноги, и я, отчетливо понимая, что совершаю глупость, позвонил Климу. Похоже, он уже спал, потому что долго не подходил к телефону, а когда поднял трубку, голос его был тихим и невнятным.

– Через десять минут вас посетит Фантомас, – сказал я ему жутким голосом, зажав пальцами нос. – Нам все известно о твоих подвигах. Ты храбрый, находчивый, но слабохарактерный и поэтому, как последний торгаш, спекулируешь шампанским…


Не помню в точности, что я еще ему наплел. Но, пока длился мой монолог, Клим не проронил ни слова. Он либо уснул с трубкой около уха, либо потерял дар речи от страха. Я же, оставаясь инкогнито, голосом Сталина завершил: «С вами говорил автоответчик», и мягко положил трубку на рычаги.

Ночью мне снилась моя дочь Клементина. Взрослая темноволосая девушка с голубыми глазами тихо говорила мне: «Отец, зачем ты убил маму?»

* * *

– Ку-ку! – сказала Анна.

Она стояла посреди дворика и энергично вытирала мокрую голову полотенцем. Три дня ее не было, а загорела так, словно мы не виделись месяц. На губах осторожная улыбка, в глазах столько всяких чувств, что их выражение не поддается дешифровке. Кажется, она хотела понять, как я отношусь к ее самовольной отлучке. А я никак не отношусь. Мне нет никакого дела до ее прогулок на машинах, яхтах, до ее шизанутых подруг и любовников с толстыми кошельками.

– Здравствуй, – ответил я как можно сдержаннее и прошел в палисадник.

Она неслышно, как тень, проследовала за мной и, пока я снимал с сарайчика решетку и выпускал живность на свободу, не сводила с меня глаз.

– Ты на меня обиделся? – спросила она.

– Вот еще! – с готовностью усмехнулся я. – Других проблем нет, что ли?

– Ты не подумай ничего плохого, у меня была обычная деловая поездка.

– Меня совершенно не волнуют твои дела… Кстати, комната освободилась, так что можешь переезжать вниз.

– А я тебе привезла бутылку мускатного шампанского.

– Спасибо, но я не пью. Подари лучше своему приятелю.

Анна постояла еще минуту молча, наблюдая за мной, и тихо удалилась. Так-то лучше, подумал я.

По дороге домой я встретил Клима. Он по-прежнему был хмурым, вдобавок под глазами набухли мешки. Выглядел он невыспавшимся.

– Что это ты так плохо выглядишь? – заботливо спросил я его.

Клим криво усмехнулся.

– Какой-то придурок вчера поздно вечером звонил, я так и не понял, что ему надо было, – сказал он.

– Надо же! – покачал я головой. – Кстати, Анна вернулась. Можешь забирать ее к себе, причем бесплатно.

Клим махнул рукой.

– Да ну ее на фиг!

– Разонравилась?

– Не до баб сейчас. Готовься бочки везти.

– Всегда готов! – Я отдал пионерский салют.

– Куда это ты торопишься? Опять нервишки лечить, черепушку ломать?

– Йес, сэр! – признался я и поторопился распрощаться с Климом, потому как время бежало стремительно, а мне еще надо было собрать снаряжение. Дома я постарался не задерживаться надолго: выпил кружку кофе с лимонной кислотой, чтобы не вызвало жажду, оделся соответственно предстоящему занятию и выволок из-под дивана штурмовой рюкзачок. В нем уже лежали бухты веревки и репшнура метров на сто, но мне показалось этого маловато, и я вышел на балкон. Там на крючьях, которые я вогнал в стену, висела еще пара мотков старой, но вполне пригодной итальянской веревки. На балконе у меня, конечно, не всегда царит идеальный порядок, но посторонний предмет под ногами я заметил сразу. Это был газетный сверток, перетянутый обычной черной резинкой, которая используется на бигудях.

Я присел возле свертка на корточках, внимательно осмотрел, не прикасаясь, прочитал отрывок заметки о предстоящих президентских выборах, затем осторожно взял в руки.

С недавних пор подобные штучки стали мне сильно не нравиться. Мой несчастный друг Борис позапрошлой осенью после своего вояжа на берега Пянджа получил маленькую бандерольку, вскрыл ее и тотчас отправился к праотцам.

В отличие от Бориса я имел некоторое представление об адских машинках. В свое время в Афгане мне пришлось по долгу службы обезвреживать и фугасы, и ребристые «итальянки», и мины-ловушки. Занятие это, конечно, отвратительное, все равно что чистить лапки скорпиону или удалять соринку из глаза гремучей змеи, зато кое-какие навыки остались.

Я взвесил на ладони сверток. Если он начинен тротилом, то, судя по весу, его там слишком мало, чтобы разорвать меня в клочья, но достаточно, чтобы сделать меня беспалым или одноглазым.

Ножницами, которые я принес из комнаты, я перерезал резинку и осторожно стал разворачивать газету, стараясь не перевернуть сверток кверху дном. Итогом напряженного труда, от которого у меня мучительно заныла спина, стали мятый экземпляр позавчерашней «Курортной газеты» и худая пачка долларов.

Я присвистнул, хотя за последнее время должен был уже отучиться чему-либо удивляться. Огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что за мной никто не следит, быстро пересчитал купюры, самая крупная из которых была двадцатка. Вышло что-то около пятисот баксов.

Мне известны многие способы зарабатывания денег, но чтобы вот так, прямо с неба на голову – с таким я еще не встречался.

– Медной деньгой годы канут в пучину, – забормотал я стихи, первыми пришедшие в голову, и стал аккуратно заворачивать доллары в газету, – Черного моря… Возможно ль достать?.. Думаю вечную думу-кручину… Кем я хотел, кем пришлось ныне стать…

Такой же резинки, что я порезал ножницами, у меня не нашлось, и тогда я обмотал сверток ниткой, положил его на прежнее место и прикрыл сверху ржавым чугунным казаном, в котором когда-то варил плов. Не видел, не брал, не считал. Если у этих денег есть хозяин и их разыскивают, то я не буду этому препятствовать.

Я свесился с перил, посмотрел вниз, потом наверх. Надо мной живет тетка Шура с мужем и сыном. Сын – алкоголик, отец с матерью – пенсионеры. В этой семье таких денег никогда не было и не будет. Я снова посмотрел вниз и сплюнул. Снизу этот сверток тоже запросто можно закинуть. Вот только покажите мне этого идиота…

Ответ на все эти вопросы у меня был давно готов, просто я все еще сопротивлялся, упирался и не хотел признавать, что эти доллары – и есть тот самый аванс, о котором сказал мне «Володя Высоцкий» вчера вечером, и то был не сон, не розыгрыш. Игра шла по-крупному, только я все еще не мог разобраться в ее правилах.

Ладно, подождем, последим за развитием событий, сказал я себе, снял с крюка бухту в полиэтиленовом мешке и, зайдя в комнату, закрыл за собой балконную дверь на запоры. Это я изредка делал даже зимой.

Глава 9

Конечно, меня не дождались. Когда я пришел в лагерь альпинистов, Князев и Гриша уже оторвались от грешной земли и шли траверсом по стене на высоте метров двухсот. Я сложил руки рупором и крикнул короткое приветствие. Альпинисты, знаю, не любят криков. Громкий голос способен сорвать на головы людей лавину или камнепад. Лавина здесь не угрожала, а вот получить каменюку в лобешник можно было элементарно, особенно если принять во внимание, что у меня никогда не было защитного шлема, кроме каски в армии. Я, пятясь спиной, предусмотрительно отошел подальше от стены и чуть было не повалил палатку, наступив на растяжки. Еще три дня назад этой палатки здесь не было, значит, сезон набирает силу, народ с ускоряющимся темпом рвется к морю и солнцу, и при хорошем раскладе, если Анна перестанет утомлять меня своим присутствием, можно будет сдать дачку по три бакса за койко-место в сутки.

– Я чуть было не лишил вас крыши над головой, – извинился я перед хозяином палатки, который высунул заспанное смуглое лицо наружу, и присел на корточки, укрепляя колышек камнями.

– Ну что вы, бросьте, я сам! – усмехнулся смуглолицый, почесал затылок, продемонстрировав великолепные бицепсы, потом провел влажным платком по гладкому лицу – умылся, значит. – Воду надо экономить, – объяснил он мне. – Кофейку не желаете?

Я согласился, хотя мне хотелось не кофе, а на стену, но я рассчитывал, что в процессе пития мы познакомимся ближе и, возможно, сходим на стенку вдвоем, в одной связке.

– Вы откуда? – спросил я его, кидая рюкзак под ноги.

– Кемерово, – быстро ответил он и протянул мне руку. – Джихангир. Можно просто Джо.

Я, не экономя силу, пожал его ладонь.

– А меня просто Кирилл.

– Очень приятно. Садитесь, не стойте, в ногах правды нет.

Меня удивило, что он готовил не на примусе, как большинство туристов в Крыму, а на костре. Он пошел напролом через колючие заросли в поисках хвороста, и мне пришлось помогать ему. Когда мы сели в жидкой тени сосенки пить кофе, Князев и Гриша уже дошли до карниза и теперь готовили страховку, чтобы преодолеть отрицательный подъем.

– Завидуете? – спросил Джо, наблюдая, с каким вожделением я слежу за работой скалолазов. – Возьмите бинокль.

У него было неплохое вооружение, каким мог бы похвастаться не всякий альпинист. Пока он вынимал из рюкзака, сшитого из камуфлированной ткани, бинокль, я разглядел шикарный охотничий нож, топорик и мачете и, кроме того, отличную портативную радиостанцию размером с пачку сигарет. Но вот скальное снаряжение у него было слабовато. Веревка – от силы пятьдесят метров, пяток крючьев и титановых карабинов, обвязка, ленточная лесенка, жумар и мешочек с канифолью. С таким снаряжением только на Сахарную Головку взбираться, где тренируются дети.

Однако я слишком поторопился с выводами. Джо поинтересовался, сколько метров в моей бухте, и предложил связать наши веревки в одну. Он сам взялся связывать, и я с удивлением увидел, что делает это он профессионально, затягивая один из сложнейших узлов – грейпвайн. В общем, и без слов было ясно, что мы оба не против пойти в одной связке.

В скалолазании я не считаю себя большим мастером, хотя совершенно определенно могу сказать, что нет в Крыму горы, на которую бы я не смог подняться. Я не боюсь высоты, умею разумно рисковать и верю в свои возможности. Но то, что вытворял на стенке Джо, заставляло мои внутренности сжиматься от страха, и часто казалось, что сердце перестает биться. Он брал высоту не мастерством и высокой техникой, а каким-то безумным авантюризмом. Собственно, страховка и я ему были не нужны, он свободно мог подняться на Сокол в одиночку. Джо начисто отвергал общепринятые нормы и правила скалолазания. Казалось, он поднимается на гору при помощи липучек. Он зависал над пропастью на одной руке, делал жуткие прыжки в сторону, хватаясь за невидимый выступ в скале, вбивал крючья, повиснув вниз головой с закрепленными в трещине ногами. Он не пускал меня выше себя, оставаясь лидером, выбирал маршрут наиболее сложный и все время поторапливал меня. Каждую секунду я ждал, что он сорвется и с громким воем пронесется мимо меня, и я с ужасом думал о том, сумею ли остановить его падение при таком незначительном количестве крючьев, которые он загнал в стену, и большом расстоянии между нами. Словом, это был смертельный номер, и уже на середине стены я поклялся себе, что с этим самоубийцей в одной связке больше не пойду.

За полчаса мы догнали Гришу и Князева, которые молча проводили нас глазами. Князев остался внешне безразличным, а Гриша многозначительно постучал пальцем по голове.

Мы завершили траверс среди каменных столбов Сокола, откуда открывалась панорама Нового Света, и спустились на шоссе. Почувствовав под ногами землю, расположенную горизонтально, я, не снимая с себя натершей мне ребра и бедра обвязки, лег навзничь, приходя в себя. Джо, не без иронии глядя на меня, сворачивал веревку в бухту и затем стягивал ее витками марки.

– А на рог слабо подняться? – спросил он.

Мне этот Джо разонравился. Трюк со скоростным траверсом был затеян только ради того, чтобы утереть мне нос. Ну, допустим, что ему это удалось.

– На какой еще рог? – В моем голосе уже не было прежней доброжелательности.

Джо махнул в сторону Голубой бухты, обрамленной с одного края Караул-Обой, напоминающей пьющего воду носорога. Я понял, что он имел в виду. Гигантский каменный круглый столб почти вертикально устремлялся в небо. Со стороны, противоположной от моря, подъем был относительно несложным – крутизна под семьдесят градусов и высота не больше пятидесяти метров. Но вот со стороны моря – почти полтораста метров отрицательного подъема по гладкой, отполированной морскими ветрами поверхности. Мне казалось, что этот рог вообще непроходим. Джо я ответил вопросом:

– Что, прямо сейчас?

Он отрицательно покачал головой.

– Зачем сейчас? Мы устали. Жарко. Можно выбрать и другой денек… Ну так что?

– Пойду, – ответил я, совершенно не понимая, зачем соглашаюсь на эту авантюру.

Джо протянул мне свою крепкую волосатую руку и улыбнулся краем тонких губ.

– Ты живешь в Уютном?.. Я тебя найду.

* * *

У входа в подъезд меня окликнули. Я обернулся и увидел старшину Володю Кныша из нашего отделения милиции. Несколько раз мы с ним уже встречались – по разным, хорошим и плохим, вопросам, но в целом он был добрым малым и, учитывая мое афганское прошлое, неплохо ко мне относился.

– А я тебя жду, Кирилл, – сказал он, обмахивая лицо фуражкой. – Куда это ты с рюкзаком ходил?

Я не стал отвечать, потому как вопрос был дежурный и меньше всего интересовал старшину.

– Зайдем ко мне, что ли? – без особого энтузиазма предложил я, в душе надеясь, что Кныш откажется, но он согласился.

Мы зашли в квартиру. Я первым делом распахнул балконную дверь и, вынося туда рюкзак, незаметно снял с газетного свертка казан.

– Присаживайся, – сказал я, кивая ему на кресло. – Чего пить будем?

– Я, сам понимаешь, на службе, – покрутил головой Кныш. – Ты тоже присядь. Я хоть и не долго тебя задержу, но так будет лучше.

Я, не прогнозируя развитие событий, спокойно сел на диван, снял с себя мокрую майку и принялся вытирать ею грудь.

– Как дела с пропиской? – спросил старшина.

Я пожал плечами.

– Без изменений.

– С новосветского завода на тебя жалуются, что занимаешь ведомственную жилплощадь, которая теперь принадлежит им.

– Она принадлежит мне, – спокойно, потому что уже не в первый раз, ответил я. – И ты это хорошо знаешь. Я ухаживал за бабкой пять лет подряд до ее смерти, весь поселок свидетель этому…

– Да я знаю! – махнул рукой Кныш. – Но почему, черт возьми, она тебя не прописала здесь?

Я пожал плечами.

– У старых людей своя логика.

– Логика, логика, – пробормотал старшина, поднялся с кресла и стал прохаживаться по комнате, рассматривая книги в шкафу, телевизор и картинки на стенах. – А как прикажешь мне эту логику к закону пришпандорить? Ты наследник, тут нет никаких вопросов. Бабкина дача – твоя, мебель – твоя, книги – твои. Но квартира должна уйти заводу, потому что сейчас в ней никто не прописан.

– Ну так пропиши меня здесь, и все дела.

– Пропиши! – развел руками старшина. – Если бы все так легко решалось. – Он остановился перед открытой балконной дверью, скользнул взглядом сверху вниз – не знаю, обратил ли внимание на сверток, – и опять повернулся ко мне. – На каком основании тебя тут прописывать? Ты ведь вообще не гражданин Украины. Ты уволенный из Российской армии военнослужащий.

– Но у меня нет и российской прописки.

Старшина вздохнул. Об этом же, почти дословно, мы с ним разговаривали полгода назад.

– Маразм, – резюмировал он и скривился. – Без отметки в паспорте человек никто. Вот было бы у тебя, скажем, десять тысяч долларов, – так выкупил бы ты у завода эту квартиру к чертовой матери, да еще ванну шампанским наполнил бы!

Я насторожился. Случайно или нет он упомянул про доллары?

– К сожалению, десяти тысяч долларов нет, – ответил я и подумал, что сейчас он спросит: а сколько есть?

Но старшина сказал совсем другое:

– Я вот по какому вопросу к тебе зашел, Кирилл.

Он сделал паузу – все менты обожают в этот момент делать многозначительную паузу, в течение которой собеседник, по идее, должен бледнеть от страха и припоминать все свои грехи. Я же почувствовал жгучее любопытство.

– Я вчера дежурил – мы на сутки заступаем и утром меняемся, – и вот, значит, какой-то шутник подкинул в отделение магнитофонную кассету. Музычка здесь очень любопытная. Есть у тебя какой-нибудь магнитофончик?

Я принес из второй комнаты тайваньский двухкассетник и поставил на стол перед Кнышем. Старшина вынул из нагрудного кармана кассету, вставил в гнездо и нажал на клавишу воспроизведения.

Сначала мы вслушивались в шорохи и шумы, потом отчетливо послышался звук наборного телефонного диска, а затем то, что я уже слышал: «Рыжик, это снова ты? Не робей, заяц-побегаец, выкладывай, что тебя еще беспокоит». – «Добрый вечер! Мне нужен Кирилл Вацура». – «Я у телефона»…

– Здорово! – воскликнул я.

Старшина внимательно смотрел на меня.

– Что это? – спросил он.

– Володя Высоцкий позвонил мне вчера вечером, – ответил я, делая вид, что говорю серьезно. – Разве ты не слышишь?

«Слушай меня внимательно. Нам все известно о твоих подвигах, ты хитрый, умный и смелый человек. Ты талантлив, но, как последний торгаш…»

– Будешь слушать до конца? – спросил Кныш.

– Нет, спасибо, я уже это слышал.

Он отключил магнитофон, вынул кассету и спрятал в карман.

– Что это все значит? – спросил он.

Я пожал плечами.

– Ты думаешь, это розыгрыш?

– Думаю, что да.

– А кто мог тебя так разыграть?

Я снова пожал плечами.

– Аванс получил? – быстро спросил старшина, глядя мне прямо в глаза, и я так же быстро ответил:

– Нет.

Может быть, я поступил неразумно, хотя никакого криминала с моей стороны не произошло. Если бы я признался и отдал Кнышу аванс, то следовало бы сразу поставить крест на моей надежде вернуть дракона. Милиция начала бы шумные и безрезультатные поиски человека, подкинувшего мне деньги, – хотя какой смысл в этих поисках, когда преступление еще не совершено? – и этот человек исчез бы навеки, прихватив с собой и дорогую моему сердцу штуковину. Но, включившись в игру, я не предпринял никаких мер для самозащиты, и с этого момента в моей жизни начался очередной крутой вираж. Меня предупредили, что могут подставить, и эта подставка, похоже, начала набирать обороты.

– Ну хорошо, – сказал Кныш и напялил на голову фуражку. – Если снова будут звонить, ставь нас в известность.

– Хорошо, – ответил я, провожая старшину до двери. – Но думаю, что доброжелатели проинформируют вас намного раньше меня.

Глава 10

Вот уже отчетливо вырисовываются три стороны, каждая из которых ведет свою игру, думал я, не спеша прогуливаясь по набережной. Первая: это те, кто предлагает мне работу. Вторая: кто предупредил о подставке. И третья: кто подслушал телефонный разговор и подкинул кассету с записью в отделение милиции.

Стемнело. Загоревшие люди, кажущиеся в сумерках еще более темными, фланировали по набережной. Терпкий запах хвои стоял в прогретом воздухе. От асфальта тянуло жаром, накопленным за день. Море уснуло и спряталось в ночи. Сейчас оно было беззвучным и без границ сливалось со звездным небом, словно копируя: на его черном полотне горела и перемигивалась россыпь корабельных огней. На набережную волнами накатывала музыка. Тяжелый рок переплетался с вальсом, восточным мотивом и ритмичной трелью цикад. Выше набережной, на взлете, ощетинившемся пиками кипарисов, бегали и перемигивались гирлянды лампочек, между деревьями двигались тени, проглядывали белые столики и стулья под разноцветными зонтами.

Я остановился напротив открытого кафе «Горка», раздумывая, подняться в него или не стоит. Пожалуй, стаканчик пепси-колы я мог себе позволить.

Подставить меня, насколько я понял, собираются как раз по поводу работы, думал я, поднимаясь по ступеням наверх. Значит, все встанет на свои места, как только я категорически и однозначно откажусь от услуг работодателя, если он позвонит мне в следующий раз.

Все столики были заняты, и я сел на бордюр, обшитый полированными рейками, полез в карман рубашки, вынул несколько купюр, пестреющих многочисленными нулями, и пересчитал свой капитал. Так и есть, на пару стаканов колы этих купонов хватит.

Я поймал себя на мысли, что ищу повод, чтобы не принимать торопливых решений и не отказываться сгоряча от выгодного дела. «Высоцкий» что-то бормотал насчет моих способностей. Что он имел в виду? Мои жалкие навыки в скалолазании? Умение выживать в экстремальных условиях? Или мою осведомленность в делах наркомафии? Что я умею делать лучше любого жителя поселка?

Что ж, тому, кто предлагает работу, виднее. Может быть, в ней не будет никакого криминала, а лишь некоторая доля риска и авантюризма. Но к чему тогда такая осторожность – синтезированный голос, магнитофонная запись? Зачем подкидывать аванс на балкон, когда проще зайти ко мне и вручить из рук в руки?

Потягивая холодную водичку из граненого стакана, я пришел к выводу, что пока не следует суетиться, бежать в милицию, посылать подальше голос магнитофонной записи. Это я всегда успею сделать, пока же надо спокойно ждать развития событий и смотреть, какую работу мне предложат.

За столиком, стоящим в дальнем углу площадки, началось какое-то волнение. Послышались оживленные голоса, потом крики, грохнулась и разбилась о бетонный пол бутылка, двое темноволосых парней в белых рубашках, стоявших у окошка ларька, торгующего вином и шашлыками, метнулись к столику и тотчас потерялись среди теней и сигаретных огоньков. Затем на пол упали стулья, звякнули стаканы, привлекая внимание даже самых пьяных посетителей кафе. Неожиданно я увидел Ирину. Растрепанная, размахивая сумочкой, она выбежала из темноты, где разгорался скандал, под луч прожектора, установленного на крыше ларька, бегом пересекла площадку и кинулась, стуча каблуками, по ступенькам на набережную.

Я вскочил, чтобы догнать ее и выяснить, что произошло, как на освещенный пятачок площадки вышла Анна. Она двигалась тоже в сторону лестницы, но намного спокойнее, чем ее подруга, однако из темноты выскочил и догнал ее в три прыжка низенький, кривоногенький молодой человек с короткой, почти под «ноль» стрижкой, в широких черных брюках, из-под которых выглядывали белые носки, и черной рубашке, расстегнутой почти до пупка. Он схватил Анну за руку, рванул на себя и хрипло выдавил:

– Ну постой, да? Куда бэжишь? Я дам тэбе дэнег.

– Можешь засунуть их себе в задницу, – ответила Анна, но ей не удалось вырваться.

В это же мгновение к ним подошел долговязый юноша. В одной руке он нес два стакана, в другой бутылку пепси-колы. Он что-то негромко сказал парню в черном, склонившись над его ухом.

– Я тэбе отдыхать мешаю?! – вспылил кривоногенький и с короткого размаха ударил юношу по лицу. Тот устоял на ногах, но бутылка и стаканы упали на пол и разлетелись стеклянными брызгами.

Тут уже явно подошла моя очередь. Я выскочил из своей засады со спины Анны и сразу же получил сумочкой по балде. Кажется, Анна хотела двинуть ею своего не очень воспитанного поклонника, но сделала слишком сильный замах и меня, естественно, об этом не предупредила. Впрочем, это стало своего рода отвлекающим маневром. Не отпуская Анну, чернявый взглянул на меня, подставляя свою физиономию под мой кулак. Добавить слева я не смог, потому что мешала Анна. Вместо того чтобы отойти в сторону и обеспечить мне оперативный простор, она, почувствовав за собой поддержку, влепила по физиономии нашего общего врага пощечину. Чернявый с опозданием пригнулся, сильно толкнул Анну в плечо, замахнулся еще раз, но я уже был сбоку от него и двумя короткими ударами справа придал его уху малиновый оттенок. Его повело в сторону, но на этом дело не закончилось.

Вот что действительно хорошо умеют делать эти вечные хозяева рынков, кафе и ресторанов, так это быстро сплотиться вокруг своей жертвы – неважно, женщина это или мужчина. Не успел убогенький откатиться в сторону, как из темноты, откидывая ногами битые стекла, выехали сразу три человека. Двое из них были так себе, похожие на копченых кур в белых рубашках, а третий – бугай, рубашка на груди не сходилась, и кучерявые волосы клочьями вылезали наружу. С него я и начал.

Он легко принял мой пробный удар в грудь и задел меня кулаком по скуле, когда я разворачивался для второго удара. Едва я увернулся от очередной кувалды, просвистевшей над моей головой, как мне в живот, обжигая болью и сдавливая дыхание, въехала его скользкая от пота голова.

Удар был сильный, у меня на мгновение даже потемнело в глазах, и я огромным усилием воли устоял на ногах. Но бугай, недооценив мои возможности, не слишком быстро выпрямился, и я сумел достать его по лицу коленом. Он не по-русски выругался, схватился обеими руками за лицо, попятился задом. В это время ко мне подскочил второй, но этого я без особого труда отбросил на стол. Потом на меня обрушился целый град ударов, и я даже не сразу сообразил, что меня тузят с двух сторон сразу двое. Тут же мелькали руки Анны, которая пыталась помочь мне, но лишь мешала, вынуждая прицеливаться, как в тире, чтобы ненароком не задеть ее. Кажется, мне уже расквасили нос, потому что над губой стало мокро и липко. Я озверел и немного потерял над собой контроль. Локтями, кулаками и коленями я работал одновременно и во все стороны, будто задался целью накрутить фарша из черной потной субстанции, атаковавшей меня.

– Да угомонись же ты! – вдруг закричал мне кто-то на ухо, и только сейчас я разглядел подпухшее лицо Гриши. – Два раза мне по уху заехал.

Он заслонил меня спиной, расставил в стороны короткие волосатые ручки, растопырил пальцы и громко объявлял:

– Все! Закончили! Кто подойдет – урою на месте! Господа отдыхающие, конфликт исчерпан! Банкет продолжается.

Недалеко в стороне я разглядел Князева, который что-то говорил бугаю. Тот прижимал к носу окровавленный платок, изредка выкрикивал междометия, но пыл его стремительно угасал. Краснолицая, растрепанная Анна подскочила ко мне, взяла под руку и потащила к лестнице. Я хотел еще высказать альпинистам слова признательности за своевременную помощь, но Анна не дала мне произнести ни слова.

* * *

Мы спустились на набережную, а оттуда к морю. Анна открыла сумочку, достала платок, намочила его и принялась протирать мое лицо.

– У тебя из носа кровь шла, – сказала она. – А под глазом… Ну-ка, посмотри на меня… Так и есть, фингал. Ну, теперь мы квиты.

– В каком смысле?

– Там, в сельве, я спасла тебя, а здесь – ты меня.

– Ну, здесь не в счет. Ерунда! Они плохо себя вели. Странная у тебя, однако, компания.

– Моя компания? – удивилась Анна, снова прополоскала платок и, отжав его, приложила к моему глазу. – Мы с Иркой сначала вдвоем сидели, а потом подвалили эти чурки. Спрашивают: «Свободно, дэвачки?» Мы отвечаем: «Занято». Но ты ведь знаешь, что им наплевать, когда их просят отвалить. Сели, шампанского понатаскали, начали подливать в наши стаканы. Потом один урод положил мне руку на колено. Я, конечно, заехала ему по харе. Ну и началось.

– Все, спасибо, – сказал я, убирая платок с лица. – Мне уже легче.

– Мне показалось, что ты знаком с теми мужиками, которые заступились за тебя.

– Да, это альпинисты из палаточного городка. Мы на Сокол вместе поднимались… Что-то выпить захотелось.

– Правда? – обрадовалась Анна и вскочила на ноги. – Тогда, если мое общество тебя устроит…

– А как же Ирина?

– Да ну ее! Тоже мне подруга! Истеричка.

Мы шли по песку. Анна сняла босоножки и понесла их в руке. Я взял ее за плечо, направляя на бегающие огни «Горки».

– Нет-нет! Только не туда.

Я подчинился, и мы пошли по набережной в сторону ресторана «Волна».

– А почему ты сегодня без своего друга? – спросил я и тотчас прикусил себе язык.

Анна ответила не сразу. Казалось, что она подавляет в себе желание ответить мне грубо.

– Кирилл, если ты чего-либо не знаешь, то лучше спроси, ладно?

– Ладно, – согласился я. Сейчас девушка не раздражала меня, и после потасовки я воспринимал ее едва ли не как родственную душу.

– С меня причитается, – сказала Анна, спасая меня от неловкой ситуации, и я не стал возражать. Мы зашли в маленькое уютное кафе на три столика, отделанное изнутри, как шкатулка, красным драпом. Бармен подозрительно посмотрел на мою побитую физиономию, но ничего не сказал. Анна взяла бутылку коллекционного новосветского шампанского за бешеные деньги и плитку шоколада. Бутылка, должно быть, простояла в морозильнике не меньше часа, и я едва сумел открыть пробку.

– Ну? – Я поднял стакан. В нем бесновались пузырьки. – За что?

Анна смотрела на меня и нервно скатывала из фольги маленькие серебряные шарики.

– Я так соскучилась по тебе, – сказала она едва слышно. – Ты так был мне нужен…

Кажется, она была готова заплакать, и я, опасаясь, что это может произойти в ближайшее мгновение, поспешно взял ее стакан, подал ей и движением головы дал старт. Мы выпили.

– Ну вот, уже легче, – сказала она. – И ты, похоже, немного оттаял.

Я сделал вид, что не понял, о чем она, но Анна, подтверждая свои слова, кивнула. Мы молчали, не зная, с чего начать разговор. Анна снова занялась скатыванием шариков, я снова наполнил стаканы, поднял свой, приглашая выпить. Анна неожиданно сказала:

– Ну спроси: кто этот молодой человек, с которым я плавала на яхте?

– Я не собираюсь вмешиваться в твою личную жизнь.

Ее стакан с грохотом опустился на стол, выплеснулось немного шампанского, и по льняной салфетке расползлось темное пятно. Сию же минуту рядом с нами выросла фигура бармена. Он быстрым движением вытер стол и заменил салфетку.

– Это не моя личная жизнь, – сказала Анна тихо, не поднимая глаз. – Это касается нас обоих. Этот крест нам нести вместе. – Она взглянула на бармена, который усердно протирал тряпкой стойку. – Давай уйдем отсюда, у кого-то слишком большие уши.

Мы вышли на воздух. Я взял Анну за руку и повел к морю. Мы сели на остывший песок у самой воды.

– Первый раз они напомнили о себе зимой, когда я звонила тебе и говорила, что хочу отдохнуть в Судаке, – сказала Анна, пересыпая крупный кварцевый песок из ладони в ладонь. – Ближе к вечеру, когда до конца работы оставался час, пришел этот человек. Хорошо одет, волосы уложены, едва ли не за каждым словом «извините», «пожалуйста». Я сначала подумала, что он из какой-нибудь торговой фирмы – к нам каждый день по пять-семь человек приезжают за оптовыми партиями, – и приготовила бланк накладной. Но он покачал головой и протянул мне свою визитку. Я ни на фамилию, ни на имя не взглянула, а сразу на должность. Референт генерального директора российско-перуанской фирмы «Гринперос».

Анна повернула голову, чтобы увидеть, как я отреагирую на эти слова. Было достаточно темно, чтобы она увидела на нем удивление, и она спросила:

– Как тебе это? Представляешь, о чем я подумала в первое мгновение? Достали-таки!

– И что, достали?

– К несчастью. Этот референт молча кивнул на дверь: мол, надо выйти и поговорить. У нас в комнате еще две девчонки сидят, поэтому особенно не посекретничаешь. Я вышла следом за ним в коридор, а у самой аж ноги подкашиваются. «Что вам угодно?» – спрашиваю. А он: «Мой шеф передает вам большой привет». Я говорю: «Сожалею, но с вашим шефом незнакома». – «Нет, – отвечает, – знакомы. Только заочно. Во всяком случае, о вас он наслышан».

– Как фамилия шефа? – спросил я.

– Я тот же вопрос задаю референту. Он отвечает: «Серж Новоторов».

– Серж Новото-ров, генеральный дирек-тор, – задумчиво повторил я.

Анна снова посмотрела на меня.

– Тебе это имя знакомо?

– В некоторой степени, – ответил я. – Но об этом потом… И что было дальше?

– Он предложил мне встретиться в конфиденциальной обстановке.

– То есть?

– Поехать к Сержу за город, в его резиденцию, как сказал референт.

– Ты, конечно, отказалась.

– Естественно, Кирилл! Я первый раз в жизни вижу этого прилизанного референта, впервые слышу о каком-то Новоторове и должна ехать неизвестно куда, чтобы потом мой труп нашли где-нибудь подо льдом Москвы-реки? Я отказалась.

– А он объяснил тебе, зачем Новоторов ищет встречи с тобой?

– Он сказал так: «Это в ваших же интересах».

– Похоже на скрытую угрозу.

– И я так же подумала. В общем, я его отшила. Он улыбнулся, поклонился и вышел. У меня, сам понимаешь, всю следующую неделю на душе не то что камень, а гиря двухпудовая лежала. Каждую минуту в напряжении, все время жду неприятностей. Даже девчонки на работе заметили, спрашивают: «Влюбилась, Анюта?» Какая тут любовь!

– Через неделю он появился снова, – повернул я рассказ Анны в прежнее русло.

– Да. Подрулил на тачке прямо к дверям фирмы…

– На темно-синей «Вольво»?

– На ней самой. Дождался, когда я выйду, бякнул сигналом – я даже вздрогнула – и открыл дверцу, предлагая сесть. Девчонки уставились на машину и, естественно, подумали, что это мой любовник. Чтоб ты провалился со своей машиной, подумала я, подошла к референту, но в машину не села. «Что вам от меня надо?» – спрашиваю. А он, по-прежнему улыбаясь, протягивает мне пачку фотографий.

– Компромат?

– Да какой компромат! На меня компромат собирать – безнадежное дело. Не имею, не принимала, не состояла, русская, – усмехнулась Анна. – Этот подлец переснимал на фото всех моих родственников и про каждого рассказал: «Это ваша мама, живет она там-то и там-то. Это ваша младшая сестра, она учится в десятом классе такой-то школы. Это ваш папа, он работает инженером в таком-то учреждении». В общем дал понять, что знает про них все и причинить им зло не представляет большого труда.

– И тогда ты решила поехать?

– Я подошла к девчонкам и попросила их сообщить в милицию номер машины, если я не вернусь к завтрашнему дню. Референт засмеялся, когда я села в машину, посмотрел на меня в зеркальце и спросил: «За свою жизнь боитесь?» Ну, тут я в сердцах наговорила ему грубости вроде: «Давай, шестерка, извозчик, трогай с места и засунь свой поганый язык куда подальше». Ему это, конечно, не понравилось, но всю дорогу он молчал.

– Долго ехали?

– Не очень. Это где-то в районе Архангельского, на территории охраняемого коттеджного поселка. Подруливаем к особняку из бордового кирпича – домик, скажу тебе, шикарный. Встречают и сопровождают на второй этаж молчаливые «качки» в униформе. Я поднимаюсь по мраморной лестнице и готовлюсь к самому худшему: сейчас припомнят, как я хлопнула Шраера, как проводила тебя к дому Валери, а потом, раненного, вывезла за пределы плантации. Раскрылись передо мной тяжелые двери с золочеными ручками, и референт ввел меня в кабинет. За столом мужчина лет пятидесяти, в огромных очках в толстой оправе, кучерявый, лохматый – целая шапка нечесаных волос на голове, на плечах перхоть, словом, он произвел впечатление немытого и неухоженного типа. Он тут же встал, вышел мне навстречу, протянул руку, придвинул кресло, а референту сделал быстрый и малозаметный жест рукой: мол, выйди вон. Мы остались вдвоем. «Я Серж Новоторов», – представился он. Я кивнула головой: мол, догадалась. Он немного походил по кабинету, постоял у окна, затем резко повернулся и сказал: «Я думаю, что вы человек умный и вас незачем убеждать. Либо вы работаете на нас, либо… не работаете нигде. И вообще не живете». Снова сел, улыбнулся, придвинул сигареты и пепельницу. У меня в голове не мысли, а какой-то хаос. Не знаю, что ответить. А Серж курит и с меня глаз не сводит. «Вами, – говорит, – интересовался начальник охраны. Беспокоился, что вы внезапно пропали и не успели получить жалованье за август».

– Неужели никого не удивило, что ты пропала при довольно-таки странных обстоятельствах? – спросил я.

– Позже я думала об этом. Мне кажется, что мне помогла проехать через посты твоя красавица Валери. Охранники пропустили машину, полагая, что я выполняю поручение начальства. На эту работу, оказывается, легче устроиться, чем уволиться с нее.

– Ты слишком много узнала, Анна. Этого-то они и боятся… Ну и чем закончился ваш разговор?

– Я сказала Сержу, что должна подумать. Соврала, что собираюсь замуж, а его предложение рушит мои планы на будущее. Он дал мне месяц. Через месяц – еще два. Я звонила тебе, очень хотела встретиться, чтобы нам вдвоем все обсудить, а ты как уж ускользал. Вот и пришлось к тебе приехать без приглашения.

– Ты сама сказала Новоторову, что едешь в Крым?

– Да. Но он никак на это не отреагировал, лишь добавил, что тоже давно не был в Ялте.

Нас прервал какой-то забулдыга в тельняшке и рваных джинсах. Пошатываясь, он брел по полосе прибоя, а когда поравнялся с нами, попросил закурить. Я сказал, что не курю, но Анна достала из сумочки тоненькие дамские сигареты и протянула пьянчуге. Тот при тусклом свете фонарей на набережной долго рассматривал диковинную сигарету, буркнул «мерси» и пошел дальше.

– Ты сказала, что это наш крест. Что ты имела в виду? – спросил я.

– Понимаешь, в чем дело. Когда я сказала Сержу про Крым, он усмехнулся, мол, понимаю, к кому ты едешь, а потом сказал: «Я очень не советую вам поддерживать какие-либо отношения с Вацурой. Этого человека уже давно не должно быть, и живет он пока только благодаря Валери, которая запретила его трогать. Не осложняйте свое положение контактами с ним. Найдите себе кого-нибудь другого».

– А что ты ему ответила?

– Я сказала, что сама буду решать, с кем общаться.

– Ты отважная девушка, – похвалил я Анну. – Только никак не могу понять, какого черта Ирина полезла в твою косметичку и с видом глубочайшей тайны сожгла визитную карточку Сержа Новоторова?

Анна усмехнулась.

– Тебе и об этом известно?.. С Ириной я познакомилась после того, как первый раз увидела на улице Судака «Вольво» референта и поняла, что меня в любой момент могут насильно затащить в машину и увезти куда угодно. Ты наотрез отказывался разговаривать со мной, и надеяться на тебя я уже не могла…

При этих словах я, вполне возможно, густо покраснел, но ночная мгла скрыла это от Анны.

– Оставалось найти себе подружку. Мы быстро сошлись с Ириной, так как я пообещала ей помочь с трудоустройством в Москве и после этого получила некоторую гарантию верности. И вот в один прекрасный день мы с Ириной возвращаемся с рынка, рядом с нами вдруг притормаживает «Вольво», и из окошка высовывается референт: «Подвезти, девушки?» Мы садимся. Референт начинает трепаться: «Серж в Ялте – там один из наших филиалов, банк «Эспаньо», вот он и решил совместить отдых с ревизией. Живет в «Ореанде», спрашивал, как ты себя чувствуешь, не надумала ли уже с решением?» Я молчу, а Ирина вытаращила на меня глаза, понять ничего не может. Когда мы вышли, пришлось рассказать ей тут же придуманную легенду, что Серж – это моя старая любовь, а ты – новая, и в доказательство я показала ей визитку Новоторова. Она, конечно, все приняла за чистую монету.

– Да, она рьяно хранила эту тайну от меня и неумело врала, что ты уехала к родственнице в Джанкой.

– Это она, конечно, перестаралась. На второй или третий день своего появления в Судаке референт снова подкатил ко мне и сказал: «Новоторов хочет тебя видеть и требует твоего решения: да или нет?» Я решила поехать, а Ирине сказала лишь, что меня не будет три дня.

– А она, глупая, вовсю старалась, чтобы скрыть от меня твоего Новоторова и сохранить нашу, так сказать, любовь.

Анна взглянула на меня и каким-то странным голосом спросила:

– Ты в самом деле думаешь, что она поступила глупо?

В вопросе прозвучал скрытый намек, и это меня озадачило. Кажется, Анна собиралась переключиться на тему чувств, и я поторопился сориентировать ее на иные проблемы:

– И о чем вы говорили с Новоторовым?

– С Новоторовым? – как эхо отозвалась Анна, думая о чем-то своем. – Ну да, Новоторов. Сначала мы с референтом приехали в Новый Свет. Он оставил машину на стоянке у санатория, поручив вышибале из ресторана охранять ее, и повел меня на берег моря. Там, у причала, стояла небольшая моторная яхта.

– И на этой белой яхте вы совершили увлекательное трехдневное морское путешествие, – резюмировал я.

– Кирилл! – сердитым голосом отозвалась Анна (я вообще не понимаю, откуда у нее столько терпения, чтобы вынести все мои идиотские шутки?). – Кирилл, мы плыли до Ялты четыре часа, и все это время я просидела одна на корме, на воздухе, потому что меня укачало и мне было плохо. А референт жрал водку в кают-компании, и всякий раз, как он выползал на палубу, его шатало все сильнее и сильнее, будто начинался шторм.

Я засмеялся, живо представляя себе этого референта, дорвавшегося до халявной красивой жизни.

– В порту нас уже встречал «Мерседес» белого цвета. Я думала, что мы сразу поедем к Новоторову, но он был занят и встречу со мной перенес на следующий день.

Анна сделала паузу, встала, вошла в море по колени, приподняв подол сарафана.

– Теплая. А я за эти дни ни разу не купалась. Да и негде было купаться. Ялта мне не понравилась – большой город, порт, корабли, суета у причалов, торгаши на каждом шагу. А здесь спокойно, тихо.

– А где ты ночевала?

– Они забронировали мне номер в «Массандре». Референт устроил меня и сразу же поехал докладывать шефу. На следующее утро я встала рано, но ждала, когда за мной приедут, до обеда. Оказывается, Новоторов каждую ночь проводит в казино, а потом до обеда отсыпается. Подъехали мы к «Ореанде» на том же «Мерседесе», поднялись в апартаменты Новоторова. Двухкомнатный номер с балконом и видом на море. Уютно и красиво. А вот Новоторов все тот же – непричесанный, неухоженный, весь в перхоти. На этот раз он разговаривал со мной жестко, почти грубо. Прямо с порога как залает: «Ну что, долго еще будем комедию разыгрывать, будто я предлагаю тебе вакансию уборщицы в мужском туалете? Отвечай, решила или нет?» Я спокойно говорю: «Вы еще не сказали мне, чем я буду заниматься». Он опять хамит: «Да уж с твоими данными можешь быть спокойна, никто интим тебе не предложит». Вот гадина, а? Мои данные этому импотенту не нравятся! Я ему тоже резко: «Если вы будете со мной разговаривать в таком тоне, то мы ни о чем не договоримся». Он, как ни странно, взял себя в руки, успокоился, предложил сесть, достал бутылку, сигареты и говорит: «Вы будете заниматься тем, что позволят ваши способности. А они немалые. Во-первых, вам известны механизмы и особенности нашего дела». Он сделал ударение на слове «дела» и посмотрел на меня как на дурочку, дескать, понимаю ли я, о чем речь. «Во-вторых, у вас есть опыт работы в инофирме», – это он про кокаиновую плантацию на вилле Августино! Я от смеха чуть со стула не упала. «И в-третьих, – продолжает он, – вы в совершенстве владеете английским и испанским языками, что для нас особенно важно». Я спрашиваю: «И какой же вывод?» – «А такой, что вам вполне по силам должность коммерческого представителя нашей фирмы в странах Европы. Несколько крупных филиалов нашей фирмы находятся в Германии, Нидерландах и Испании. В России будете жить реже, чем за границей».

– Интересно, а чем занимается их фирма?

– Мы с тобой мыслим стандартно. Мне этот же вопрос пришел в голову, и я спрашиваю у Сержа: что, мол, производит ваш «Гринперос»? Новоторов начал мычать, делать многозначительные движения руками, путано объяснять что-то насчет валютных операций, недвижимости и субсидирования крупных отраслевых компаний. В общем, мне стало совершенно ясно, что Новоторов и Августино ведают недвижимостью и предприятиями в Европе, на которых идет «отмывание» наркодолларов.

– А на основании чего такой смелый и однозначный вывод?

– Для того чтобы понять это, Кирилл, не надо быть семи пядей во лбу, а достаточно закончить «Плешку» и поработать по профилю в какой-нибудь торговой фирме. Есть тонкие нюансы, которые заметны только профессиональному финансисту.

– Всего-то? – сыронизировал я, почесывая затылок. – Нет, мне легче Эверест покорить и Ла-Манш переплыть, чем закончить вашу «Плешку». Не дал бог ума математического склада. Ну, так ты разобралась, что будет входить в твои обязанности?

– Проворачивать всевозможные финансовые аферы, «отмывая» грязные деньги. Эта работа – хождение по лезвию бритвы, и получить за эту деятельность пожизненное заключение на Западе так же просто, как нам с тобой распить бутылку шампанского.

– Но, надеюсь, ты не сказала об этом Новоторову?

– Естественно, не сказала. В той ситуации опасно было показывать свою излишнюю компетентность, и я играла роль наивной отличницы: спрашивала, сколько мне будут платить, каким процентом недвижимости я буду распоряжаться и прочую ерунду. Конечно, Новоторов наобещал мне золотые горы, а я, издеваясь над ним, даже хлопала в ладоши от радости. Мы с удовольствием надували друг друга.

– Значит, ты подписала с ним договор?

– На словах да, иначе, сам понимаешь, меня бы по частям вынесли из этой «Ореанды». Новоторов шиканул по этому случаю и велел подать шампанского.

– Вы договорились о новой встрече?

– Да. Через пять дней он вылетает в Москву и уже на следующий день после прибытия желает видеть меня в своей резиденции.

– Обратно тебя отвезли на той же яхте?

– Что ты! Новоторов велел референту нанять частную машину до Судака, а тот, жлобина, купил билеты на рейсовый автобус. В пять утра следующего дня выехали. Толкотня, давка, коробки, сетки, мешки с поросятами на моей голове, духотища – словом, фирма марку не выдержала.

– А теперь послушай, что со мной тут творилось. – И я подробно рассказал Анне про телефонный звонок и совет готовить для себя алиби, про неизвестного человека, ворвавшегося в мою квартиру и унесшего с собой золотого дракона, про анонимного работодателя с голосом Высоцкого и пачку долларов, найденную на балконе.

– Да-а, – глубокомысленно протянула Анна. – У меня свои приключения, у тебя свои.

– Ты считаешь, что здесь нет никакой связи?

– Во всяком случае, пока ее не видно. Но у меня такое чувство, что тебе грозит большая опасность, чем мне.

– Так и должно быть, – отшутился я. – Я ведь мужчина.

– Эх, мужчина, мужчина, – вздохнула Анна. – Вляпались мы с тобой в такое дело, что до конца жизни не отклеимся. И нет других выходов, кроме как служить им или сопротивляться.

– Но ведь ты уже сделала свой выбор?

– Сделала. А ты, Кирилл?

– Конечно. Теперь сам бог велел нам быть с тобой вместе.

Она опустила голову мне на плечо. Мы сидели рядом с уснувшим морем еще долго, но уже ни о чем не говорили.

Глава 11

Только я сел завтракать, как приперся Клим. Возбужденный, с красными кругами под глазами, на щеках полоски пота.

– Запоминай, – сказал он с порога. – «ЗИЛ» сто тридцать первый с кузовом под цемент. Будет стоять завтра в восемь ноль-ноль у развилки на Феодосию. Водитель в курсе, бензин оплачен. Хватаешь его и показываешь, как подъехать на пирс. Там шесть бочек кильки – прямо с баркаса – грузишь и гонишь в Симферополь. К отходу московского успеваешь спокойно. На приемке у грузового вагона свой человек… Что это с твоим лицом? Побили?

– Подожди, подожди, – поморщился я от такого бурного словопада и принялся энергично дожевывать гренки. – Какой «ЗИЛ»? Номер, цвет? Как я погружу бочки? На своем горбу?

– Рыбаки помогут, – отмахнулся Клим.

– Рыбакам за это заплатить надо.

– Ну заплати, черт побери! – Он, не снимая обуви, бесцеремонно зашел в квартиру, пробежался взглядом по мебели, книжному шкафу и сел в кресло. – На этой сделке мы с тобой заработаем как минимум двести баксов. Полсотни твои… Не вижу на лице признаков радости.

Я показал ему признаки радости.

– Ты сначала дай мне полсотни, а потом я заплачу рыбакам.

– Дай! – передразнил Клим. – А где их взять-то? – Он покачал головой и добавил: – Мне бы кредит небольшой раздобыть, такое бы дело провернул!.. У тебя, кстати, в долг не будет долларов триста-четыреста?

– Что ты! – махнул я рукой. – На хлеб не хватает.

– Ну под проценты! – Клим заглядывал в глаза, как кот, знающий про мясо в холодильнике.

– Хоть под проценты, хоть под залог недвижимости! Нет – значит, нет! – зло ответил я, потому что врать не любил и не умел, а у самого перед глазами кружился газетный сверток.

– Жа-аль, – протянул Клим, но без особого сожаления в голосе. – А то бы такое дельце провернули!.. Так что это с твоим лицом?

– Комары покусали. Огромные, сволочи, с кулак величиной. А ты выяснил, куда багажные вагоны подцепят? – постарался я быстрее перевести разговор в другое русло. – В голову или в хвост?

Клим с удивлением посмотрел на меня и пожал плечами.

– Ты как с луны свалился. Естественно, в голову. Как всегда, за почтовым.

Зазвонил телефон. Это могла быть Анна, и мне не хотелось при Климе говорить с ней. Я вышел на кухню – там был параллельный аппарат, плотно прикрыл за собой дверь и поднял трубку.

– Слушаю вас!

– Мне нужен Кирилл Вацура.

У меня от неожиданности даже мурашки побежали по спине. «Володя Высоцкий»!

Я переложил трубку на другое ухо. Нет смысла что-либо отвечать, это опять магнитофонная запись. Необходимая пауза – и потекла речь:

– Слушай внимательно, не перебивай и запоминай, я повторять не буду. Автовокзал, автоматические камеры хранения. Ячейка номер восемнадцать, шифр: Д-семь-три-девять. Там лежат инструмент для работы и деньги на карманные расходы. Задание получишь в течение дня…

Надо молчать как рыба, подумал я, тем более что отвечать магнитофону нет никакой необходимости. Если эту запись снова подкинут в милицию, невозможно будет доказать, что ее крутили именно мне.

Речь оборвалась, будто магнитофон внезапно обесточили, я кинул трубку и, чтобы не забыть, на газетном клочке написал карандашом: «18. Д739». Если это не блеф, то, значит, сегодня, вчера или несколькими днями раньше какой-то человек покупал у диспетчера жетон, открывал дверцу ячейки, клал туда предмет, устанавливал шифр. Ячеек на автовокзале немного, пользуются ими очень редко – словом, он вполне мог привлечь внимание. Шансов мало, но все же они есть. Елизавета Петровна, диспетчер автовокзала, могла запомнить человека, который пользовался ячейкой номер восемнадцать, и, если я сумею раскрутить ее на откровенность, то можно будет начинать охоту.

Я, взволнованный телефонным звонком и предстоящим мне делом, влетел в комнату и остолбенел. Клим стоял на балконе и держал в руке пачку долларов, обернутую газетой.

– А ты у нас, оказывается, подпольный миллионер, – сказал он, как-то странно глядя то на меня, то на доллары. – Под ногами, понимаешь ли, баксы валяются, а говоришь, на хлеб не хватает.

Я не сразу нашел, что ему ответить.

– Это чужие. Надо вернуть. – И протянул руку, чтобы взять сверток, но Клим молниеносно спрятал его за спину.

– Одолжи, – попросил он. – На три дня.

– Я же тебе сказал, что они чужие, – сказал я, едва сдерживаясь, чтобы не обложить его матом.

– Три дня! – продолжал клянчить Клим, на шаг отступая от меня. – Раз, два, три – и все! И я возвращаю тебе все до цента. Хочешь, расписку напишу? Хочешь, пойдем к нотариусу или в милицию?

Мне показалось, что по его губам пробежала не совсем хорошая ухмылка.

– Не могу, – ответил я, чувствуя, что могу не сдержаться и заехать своему коммерческому начальнику по физиономии.

– Ну, не пятьсот, а хотя бы четыреста?

Я, бессильный от его наглости, стоял с протянутой рукой и тихо скрипел зубами.

– Вот гляди, – торопясь, чтобы я не успел опять отказать, сказал Клим, встал ко мне боком, чтобы в случае чего успеть спрятать деньги, и стал отсчитывать сотню. – Это тебе, а это мне. Я ведь своему другу никогда не отказывал. А мы с тобой компаньоны, должны взаимно доверять. И расписочку сейчас состряпаем, в милиции заверим.

Какую еще расписку? – подумал я и сквозь зубы сказал:

– Черт с тобой, забирай все.

– О! Это дело! Это по-мужски! – просиял Клим, поглубже затолкал в карман сверток и протянул мне руку. – По гроб обязан. Через три дня как штык. И еще бутылка водочки сверху.

– Я не пью.

– Тогда шампусик. Лады?

Когда же ты уйдешь? – подумал я и так же мысленно простонал.

Глава 12

В течение дня я должен получить задание, думал я о последнем монологе своего таинственного работодателя. Что мне будет предложено? Каким образом мне передадут информацию?

Автобус был переполнен, и жаркие человеческие тела сдавили меня со всех сторон. Я сказал Климу, что поеду на автовокзал, чтобы заказать билет на Феодосию, там якобы мне надо навестить бывших сослуживцев. Клим ехал со мной до рынка, там сошел, точнее, его выдавила толпа, вывалившаяся из автобуса, как глина из ковша экскаватора. Он помахал мне рукой и пошел на площадку перед входом на рынок – там тусовались менялы.

До следующей остановки, где был автовокзал, я ехал уже сидя. Странно, думал я, что человек, намеревающийся передать мне задание, даже примерно не определил, где мне находиться. Ведь я могу до поздней ночи не вернуться домой, могу нажраться как свинья и остаться, скажем, у Клима. Одно из двух: либо сроки терпят и он поставит мне задачу по телефону, как только застанет дома, либо постоянно следит за мной, готовясь передать задание в удобном месте и в подходящее время.

Вокруг автовокзала царила вечная суета. Подъезжали и отходили автобусы, гнусаво вещал «колокол», установленный над входными деревянными дверями, покрытыми многослойной краской, растерянно крутили головами только что приехавшие курортники, белые, как пельмени, стыдясь, спрашивали, в какой стороне море, а им навстречу, с шумом, свистом, шли на штурм автобусов уже под завязку впитавшие в себя солнце, свежий воздух и морскую соль, коричневые, похудевшие, счастливые и немного грустные люди. Вокзалы вообще место особое. Здесь можно крутиться, ходить из угла в угол, высматривать, наблюдать за кем-либо часами и ни у кого при этом не вызвать подозрения. Идет постоянная смена лиц – кому ты нужен в этом бурном потоке?

Я зашел в зал. Как всегда, здесь было душно, у касс толпился народ, наглецы лезли без очереди, принципиальные пытались с ними бороться и насмерть держались своего места в очереди, флегматичные зевали, пропускали наглецов вперед себя и потухшим взглядом изучали правила поведения в междугородных автобусах.

Ячейки камеры хранения находились здесь же, в этом зале, занимая всю дальнюю стену, но я, кинув в их сторону быстрый взгляд, увидел лишь верхний ярус, где шли номера с первого по седьмой, а остальные заслоняла очередь.

Я открыл дверь с надписью «Диспетчер. Посторонним вход воспрещен» и быстро подошел к Елизавете Петровне, сухонькой седой женщине, зачем-то выкрасившей волосы в фиолетовый цвет. Когда-то она дружила с моей бабулей и до сих пор утверждает, что носила меня на руках. Нависнув над ней и заслонив собой солнечный свет, я сказал:

– А вы говорите, что носили меня на руках.

Диспетчер опустила микрофон на стол, короткий испуг на лице женщины сменился улыбкой.

– Кирилл? Напугал! Что тебе?

– Елизавета Петровна, а у нас камеры хранения работают?

– Камеры хранения? А куда они денутся? Вчера еще работали. А тебе-то зачем? Бабушкина квартира есть, дача есть. – Она засмеялась, машинально приняла у вошедшего водителя путевку, выдвинула ящик стола, достала штамп, хлопнула им по бумажке.

– Да это я так! – Я махнул рукой. – Вон, на площадке, девчонки из Симферополя приехали, спрашивают, можно ли вещи сдать в камеру. А жетончики есть?

– А куда они денутся? – любимым вопросом ответила диспетчер, снова выдвигая ящик. – Вчера еще были. Да, пяток наберется.

– Значит, народ пользуется камерой?

– Да кто там пользуется! – махнула она рукой. – Никто этим камерам не доверяет. Я уже не помню, чтобы кто-нибудь у меня жетон покупал. Может быть, позже, в разгар сезона.

– Ясненько… Так я для чего к вам пришел… Тут ко мне отдыхающие каждый день обращаются, а все места у меня уже заняты. Если не возражаете, я буду их к вам переправлять. У вас комнат побольше, чем у меня.

– Только девочек, мне парней не надо! – ответила диспетчер.– Эти и дом спалят, и за проживание не заплатят. Девочек, и лучше ленинградок.

– Ну, есть! Будут вам ленинградки.

Облом! Жетоны никто не покупал. Я вышел из диспетчерской, пристроился в хвост очереди, незаметно сдвигаясь к камерам хранения. Вот она, восемнадцатая, третий ряд сверху. Ячейка не самая удобная, прежде чем что-нибудь положить туда, надо присесть на корточки. Значит, никто жетон не покупал. А как же, черт возьми, мой таинственный друг, вор поганый, камерой-то воспользовался?

Я стоял в очереди и не знал, что предпринять. Восемнадцатая ячейка, казалось, сама лезет в глаза, кричит мне, сигналит: открой меня, открой! А что я хочу там найти? – спрашивал я сам себя. Деньги? Ключи? Карту? Лопату? Очень любопытно, очень.

Передо мной оставалось человек пять. Если я не выйду из очереди в ближайшие десять-пятнадцать минут, то придется в самом деле брать билет на Феодосию. Ну, предположим, я открою ячейку. Есть ли в этом криминал? Нет. А если не открою, напрочь забуду о ней, не стану ли потом всю жизнь корить себя, что упустил уникальный шанс ввязаться в какое-нибудь авантюрное дело сродни тому, которым я занимался в Южной Америке? К тому же, потеряв связь с этим человеком, я уже вряд ли когда-либо увижу своего дракона.

Я решительно покинул очередь, подошел к восемнадцатой ячейке, присел у дверцы, взялся за первый переключатель кода, как вдруг дверца с протяжным скрипом стала открываться сама. Я остолбенел, еще не понимая, что произошло. Потянул за ручку. Дверца раскрылась. Я заглянул в нишу. На металлическом дне лежал конверт.

Я взял его, незаметно сунул под рубашку и вышел на улицу. Карта? Деньги? – думал я. Записка с номером телефона или адресом, куда я должен прийти?

Я свернул влево, за киоски, торгующие почтой и сигаретами, поднялся на пригорок и, пригнувшись, зашел за большой красочный щит, рекламирующий вина новосветского завода. В этом укрытии я извлек конверт из-за пазухи, надорвал его край и вытащил маленький лист бумаги, на котором принтером было отпечатано:

«ЗАВТРА, ОРИЕНТИРОВОЧНО В 5.00, ПО ТРАССЕ ГУРЗУФ – ЯЛТА В РАЙОНЕ ОСТАНОВКИ ТРОЛЛЕЙБУСА «НИКИТСКИЙ БОТАНИЧЕСКИЙ САД» В СТОРОНУ ЯЛТЫ ПРОЕДЕТ АВТОМОБИЛЬ МАРКИ «БМВ» ЧЕРНОГО ЦВЕТА, НОМЕРНОЙ ЗНАК 555-85. В КАБИНЕ, КРОМЕ ВОДИТЕЛЯ, БУДЕТ НАХОДИТЬСЯ ОДИН ПАССАЖИР. ЕГО МЕСТО – НА ПЕРЕДНЕМ СИДЕНЬЕ. ОХРАНЫ И ОРУЖИЯ НЕ ИМЕЕТ. СТЕКЛА В МАШИНЕ ОБЫЧНОГО КАЧЕСТВА. ПАССАЖИРА ЛИКВИДИРОВАТЬ«.


Я трижды перечитал записку, затем мелко порвал ее вместе с конвертом и подкинул над головой, где обрывки тотчас подхватил ветер.

М-да, не думал я, что мне предложат такое. Грустно, гражданин Вацура, что ваши способности так низко ценят. Но где же обещанные деньги и оружие? И почему ячейка была открыта?

Я вернулся к автовокзалу, но автобуса дожидаться не стал, пошел к рынку пешком, по тропе через пустырь. Мне было досадно. Такова природа человека – он всегда ожидает большего, надеется на лучшее, потому что оптимизм заложен в нем самой природой. Я-то возомнил о себе бог весть что, когда мне сказали о моих способностях. Думал, что имеют в виду мою настойчивость, ну, скажем, надежность – я никогда не предам человека, который мне верит, – или мое умение выживать в экстремальных ситуациях. Оказалось же, что от меня не требуется ничего более, кроме как расстрелять пассажира в машине, причем неизвестно чем. Задание для тупорылого мясника, мокрушника, окончательного выродка, для которого человеческая жизнь намного дешевле, чем пятисотдолларовый аванс, завернутый в мятую газету и брошенный под ноги, как кость псу.

Злость переполняла меня всего, и я невольно сжимал кулаки и бормотал под нос: «Ну, я тебя достану! Я тебе поручу общественные сортиры языком вылизывать». Увлеченный фантазиями на тему мщения, я не сразу заметил, что навстречу мне быстро идут два милиционера. Один из них – Володя Кныш – так торопился, что время от времени подскакивал, будто перепрыгивал через лужи. За ним, отстав метров на пять, плелся незнакомый мне милиционер. Ему было жарко, фуражку он нес в руке, и ветер трепал его выгоревшие, цвета соломы волосы. Я хотел пройти между ними, взмахнув в знак приветствия рукой, но старшина загородил мне дорогу и, стараясь не смотреть мне в глаза, сказал:

– Секундочку! Остановитесь. Опустите руки. Где вы были?

– Ты обыщи его для начала, – сказал белесый, глядя на мои джинсы с таким страдальческим выражением, будто я предлагал ему их купить. Это был младший лейтенант, возможно, недавний выпускник школы милиции. Он еще не привык к нашему климату, ему было жарко, и все на свете вопросы он хотел решить быстро. – Пусть вывернет карманы.

У Кныша явно что-то случилось с глазами. Выше моей груди они не поднимались. Я даже попытался присесть, чтобы наши взгляды встретились, но Кныш вдруг стал косить в сторону.

– Что-нибудь случилось, Володя? – спросил я его. – Опять кассету подкинули?

– Вы были на автовокзале? – спросил лейтенант.

– Конечно, но, кроме конверта, ничего не нашел.

Кныш и лейтенант переглянулись.

– Что значит: ничего, кроме конверта? Где конверт? Что в нем?

– Конверт я выкинул. Там ничего не было. Предлагаю нам всем больше не реагировать на эти дурацкие шуточки.

– Я должен вас обыскать, – сказал Кныш.

Мне было стыдно – на нас смотрели люди. Обыск – всегда унижение, даже когда относишься к нему с известной долей юмора. Я с трудом стерпел руки Кныша, проехавшие по всему моему телу.

– Ничего, – ответил он.

– Что вам сказали по телефону? – спросил лейтенант.

– Наверное, то же, что и вам.

– Точнее! – поморщился он.

– Мне сказали, что в восемнадцатой ячейке меня ждет сюрприз.

– А там оказался только пустой конверт?

– Да. А вы думали что?

Кныш со своим начальником засопели. Я подумал, что если бы был маленького роста, то Кныш вообще не смог бы открыть глаза.


– Вам придется пройти с нами на автовокзал, – сказал лейтенант.

– Причина?

– Поступило сообщение, – нехотя ответил он, – что в камере хранения для вас оставлены оружие и деньги. Мы должны проверить.

– К счастью, ни денег, ни оружия.

– Мы должны проверить, – настойчиво повторил лейтенант.

Мы повернули к автовокзалу. Кныш пошел первым, за ним я, а замыкал конвой перегревшийся лейтенант.

– Стойте, – сказал лейтенант, когда мы зашли под навес с рядами скамеек, и кивнул Кнышу.

Старшина зашел в здание, а лейтенант приказал мне сесть на скамейку между ожидающими автобус пассажирами. Минут через пять Кныш появился на улице с двумя женщинами, но не подошел к нам, а что-то спросил у них, показывая в мою сторону. Очная ставка, понял я и начал невольно улыбаться. Обе женщины, разумеется, сразу меня узнали, стали показывать на меня пальцами, и было бы странно, если бы этого не произошло: они стояли в очереди за мной, и минут двадцать мы были рядом. Кныш отпустил женщин, подошел к нам, почесывая затылок. Я встал.

– Ну? – спросил лейтенант.

– Видели, как он что-то вынимал из камеры, а что именно – не заметили. Спрятал под рубашку и тотчас вышел из кассового зала.

– Пистолет под рубашку трудно спрятать, – сказал я.

– В этом мы и без вас разберемся, – перебил лейтенант, недовольный тем, что я пытаюсь защищать себя и не хочу сознаваться.

А ведь они правы, думал я, глядя на лица, уставшие от работы, где дела никогда не идут гладко. Они профессионально чувствуют криминал, а я упираюсь, недоговариваю, ставлю им препоны вместо того, чтобы помочь, рассказать обо всем, что мне известно. Ан нет, я боюсь, что они лишь спугнут того, кто звонил мне по телефону, и я потеряю свою золотую игрушку. Вот где собака зарыта.

– Когда вам позвонили? – спросил лейтенант.

– Сегодня утром. А вам?

– Полчаса назад, – без особой охоты ответил лейтенант. – Как вы думаете, кто это может быть?

Я пожал плечами.

– Кого-нибудь подозреваете?

– Мало ли на свете людей, которые желают нагадить на голову своему ближнему.

– Вы сейчас никуда не собираетесь уехать? В Гурзуф, к примеру?

– Ну что вы, зачем мне в Гурзуф? Завтра разве что поеду в Симферополь по делам.

– Было бы лучше, – вздохнув, сказал Кныш, – если перед тем, как лезть в камеру, вы бы зашли к нам и спросили совета. Для вашей же пользы.

– В следующий раз так и сделаю, – заверил я.

Глава 13

Я вернулся в Уютное на автобусе. Надо было найти Анну и поделиться с ней новостями, но я неожиданно встретил Джо. Он сидел на скамейке, лузгал семечки и, улыбаясь, смотрел на меня. Его темные волосы были схвачены кожаным ремешком, опоясывающим голову по лбу до затылка, под синей майкой, плотно облегающей тело, двигались бугры мышц, брюки из грубой ткани песочного цвета были закатаны снизу едва ли не до колен, на ногах болтались резиновые шлепанцы. В руке он держал пакетик с семечками.

– Привет! – Джо вскинул над головой кулак и поднялся мне навстречу. Он сдавил мою руку своей мозолистой ладонью, словно одетой в холщовую рукавицу, предложил семечки. Я не большой любитель этого сомнительного лакомства, но, если втягиваюсь, меня уже трудно оторвать от них, поэтому я отказался. Джо высыпал содержимое пакетика в свои широкие карманы, едва ли не по локти сунул туда руки и, шаркая шлепанцами, пошел рядом со мной.

– Вы ждали меня? – спросил я.

– За семечками ходил. – Джо показал мне свои белые, оттененные смуглым лицом зубы. – А потом вспомнил про вас и нашу затею. Что это у вас под глазом?

Черт побери эти вопросы! Темные очки надо было надеть.

– Неужели не передумали? – ушел я от ответа и снова мысленно выругался. Меньше всего мне хотелось ползать с ним по скалам.

– А вы на это надеялись?

– Ничуть, – соврал я. – Но завтра я не могу – еду по делам в Симферополь. Давайте послезавтра?

Джо покачал головой.

– У меня завтра последний день. Отпуск заканчивается.

– Значит, отложим наше восхождение на следующий год.

Джо глянул на меня, прикрыл глаза, тонкие губы дрогнули в усмешке.

– Я понял так, что вы просто испугались?

Я, конечно, уже далеко не мальчик, но подобные заявления всегда вынуждают меня едва ли не рвать на груди рубаху и доказывать обратное. Я остановился, тронул его за плечо и будто прикоснулся к тугому футбольному мячу.

– Джо, вы хотите сказать, что у меня недостаточно смелости, чтобы подняться с вами в одной связке на рог Караул-Обы?

Он приятно рассмеялся, лучики морщинок легли возле глаз.

– Ну-ну, – сказал он, – не горячитесь. Испуг и смелость не исключают друг друга. Даже очень храбрый человек может испугаться и вздрогнуть, если за его спиной кто-то неожиданно чихнет. Так и у вас: первая реакция на мое предложение – отложить восхождение на год… Не желаете по стаканчику сока?

Мы зашли в кафе «Встреча», которое по размерам было меньше моей кухни, но в нем тем не менее гуляла группа парней, сдвинув три столика на середину. Из-за табачного дыма я не сразу разглядел продавщицу. Пожилая женщина уже без всякой надежды, что ее послушают, устало ругалась:

– Вы мне не хамите. Я вам в матери гожусь.

– Закрой, бабка, рот, не порти отдых, – отозвался кто-то из группы.

– Ну вот, научили вас разговаривать со старшими. Уже сколько лет тут работаю, но таких еще не видела.

– Да сунь ты ей сто тысяч, пусть заткнется! – визгливо вставил кто-то. – Она, бля, должна каждые пять минут стол клиентам протирать и пепельницу выносить, а не вякать.

Со звоном к нашим ногам выкатилась пустая бутылка. Десяток красных лиц уставились на прилавок. Продавщица, уже совсем тихо ругаясь, зашаркала к бутылке, подняла ее и отнесла в ведро.

– Вот так надо приобщать к культуре обслуживания, – невнятно, будто с полным ртом, произнес кто-то. Толпа громко засмеялась. – Повторим урок. Запускай снаряд!

По полу покатилась вторая бутылка. Мы с Джо переглянулись. В подобных ситуациях не требуется лишних слов. Я, в общем-то, был уверен, что он так и поступит. В эти дни, однако, мне везет на кулачные бои.

Мы шагнули в темноту. Глаза привыкали к ней медленно, и я не сразу разглядел, что в кругу парней сидели две девчонки. Джо раздвигал собой стулья как танк. Я обошел стол с другой стороны.

– Привет, юноши! – сказал Джо вполне миролюбиво.

– Привет, привет! – отозвался молодой человек с выбритой наголо головой, в черной майке, поверх которой на металлической цепи болтался кулон в виде черепа. В уголке его губ дымилась сигарета. – Только пошел бы ты отсюда на хрен, пока не обидели. По команде «три» ныряешь в дверь. Усек?.. Раз… Два…

Я думал, что Джо ударит его, но он спокойным, плавным движением, будто срывал цветок, вытащил окурок изо рта лысого и затушил о его голову. Лысый подскочил с диким ревом, схватил Джо за волосы, намереваясь ударить его в лицо своей прожженной головой, но не успел.

Это был удар профессионала, я только в кино видел такие. Джо, вовсе не пытаясь освободиться от хватки лысого, двумя короткими ударами снизу заставил его разжать пальцы, а затем, выпрямившись, откинул его от себя локтем. Теперь, когда их разделял метр, он с резким выдохом нанес удар тыльной стороной ладони в челюсть, а когда лысый мешком повалился на стол, ударом двух рук, как гильотиной, свалил на пол.

На мою долю работы не досталось. Когда лидер повержен, стая приходит в замешательство и замы почему-то не спешат проявить себя. Толпа притихла.

– А вы говорите: урок культуры, – сказал Джо и покачал головой. – Освободите кафе и вынесите мальчика на воздух.

Парни не заставили Джо повторять. Через минуту мы остались в кафе вдвоем. Продавщица, охая и вздыхая, ставила столы на место.

– Вам бы здесь работать, а не мне, – сказала она.

– Где вы научились этому искусству? – спросил я, когда мы сели за столик со стаканчиками ледяного морса.

Джо не ответил. Он смотрел на светлый прямоугольник дверного проема.

– Они не знают, что такое сила, – произнес он. – Этот лысый вполне мог бы убить меня голыми руками за несколько минут. Но испугался и потому проиграл… Это самое вредное, губительное свойство человеческой психики – бояться.

– Инстинкт самосохранения?

Джо повернул голову.

– Вы в самом деле думаете, что страх способен продлить нам жизнь?

– Я бы сказал: обезопасить.

– Это заблуждение. Что опасно, а что нет – оценивает только мозг, исходя из жизненного опыта. Вот смотрел я на эту лысую вошь, которая привыкла, что все боятся его бритого черепа. Его очень мало били в жизни, и потому мозг его не способен адекватно оценивать противника. А инстинкт самосохранения как раз развит нормально, потому-то после моего первого удара он думал уже только о том, как бы остаться живым, а не как победить меня… Не бойтесь никого, Кирилл, вот вам мой совет. Боясь, опасаясь, вы лишь расшатываете нервную систему, но отнюдь не строите вокруг себя бастионы. Тот, кто задумал причинить вам вред, добьется того, невзирая на ваши меры предосторожности.

– Вы фаталист?

– В абсолютной степени.

– Значит, вы мало цените свою жизнь?

– Вы считаете, что личная оценка стоимости собственной жизни важнее той, которую дает общество?

– Вы когда-нибудь любили женщину, Джо?

– Нет.

– А мать, отца?

– Я не помню их. Меня воспитывали в детском доме.

– Хорошо, но у вас есть любимые вещи?

– Любимые – это что? Нужные, полезные, незаменимые – это я понимаю.

– Вы уходите от ответа, догадавшись, о чем я хочу вас спросить.

– Да, вы хотите спросить, будет ли меня интересовать мнение общества о той женщине, которую я горячо люблю? Упадет ли в моих глазах ценность собственной жизни, если общество скажет, что она ничтожно мала? Я вам отвечу. Всякая человеческая жизнь в разных местах и обстоятельствах стоит по-разному, но в каждом конкретном случае ровно столько, сколько окружающие готовы заплатить, чтобы сохранить ее либо уничтожить. Вся наша жизнь – стихийный рынок, где мы продаем и покупаем себя, продаем и покупаем других. Процесс этот скрытый, малозаметный. А показательные торги происходят тогда, когда берут заложников – пассажиров вместе с автобусами, кассирш в банках, воспитателей в колониях… Для кого-то мы очень дороги, для кого-то не стоим ничего. Так что, Кирилл, не мучайтесь, оценивая стоимость своей жизни. Ничто не далось вам так дешево, как она.

– А вы сами дорого цените свою жизнь?

– К сожалению, оценить не могу, потому как не могу раздвоиться и вступить с самим собой в противоречие. Да это и ни к чему, потому как я не смогу торговать своей жизнью во благо самому себе. Это нонсенс.

– Мне казалось, что вы оптимист и жизнелюб.

– А вы не ошиблись. Мне никогда не бывает скучно. Я никогда не терзаю себя размышлениями о том, правильно ли живу, так ли поступаю. Я предоставляю эту неблагодарную и рутинную работу выполнять другим. И все время нахожусь в поле зрения тех, кто оценивает мою жизнь достаточно высоко.

Мы допили морс и вышли на улицу.

– Так на чем мы остановились? – спросил Джо.

– На том, что у нас нет времени.

– А если сегодня?

– Сегодня? – Я машинально посмотрел на часы. Без пяти два. Надо еще разыскать Анну, предупредить, чтобы утром покормила кур и до обеда посидела у меня на телефоне, пока я буду в Симферополе – может быть, поступит новая информация.

– Хорошо, – ответил я. – Но часов в пять, не раньше.

– В семь.

– Не поздно ли?

– Нормально. Как раз жара спадет.

– Хорошо. Где мы встречаемся?

– На Царском пляже.

Анне об этом восхождении лучше не говорить, подумал я, прощаясь с Джо. Она девушка впечатлительная, будет волноваться или, что еще хуже, увяжется за нами. Терпеть не могу, когда снизу наблюдают, как я ползу по стене.

Глава 14

Джо опоздал почти на полчаса, что было для меня неприятным открытием. Я считал, что люди его типа весьма пунктуальны и никогда не заставят себя ждать.

Я сидел на пустом пляже, откуда, ошалев от солнца, ушел последний отдыхающий, и смотрел, как на глазах меняются цвета солнечных бликов, скользящих по воде. Солнце зашло за горизонт, за ту воображаемую линию, в которой сливаются небо с землей или морем. Здесь, в бухте, эта линия была и ломаной, бегущей по верхней кромке гор, и ровной, натянутой между морем и небом струной. Вода потемнела, утратила дневной лазурный цвет и уже так не манила, как днем. Слева, над штольней, сквозным ранением пробившей мыс Капчик, цепочкой шла группа туристов. Несколько человек спустились по древним ступеням к воде, постояли, опираясь о сложенный из неотесанных булыжников бордюр, но в черную утробу штольни не пошли. Там хорошо в полдень, в самый солнцепек, а сейчас оттуда тянет сырым могильным холодом, во мраке, между каменных стен, под сводами, изрезанными глубокими трещинами, порхают летучие мыши, шуршат кожаными перепончатыми крыльями, обдувают ветерком на крутых виражах, едва не задевая лицо своими серыми тельцами, покрытыми короткой и холодной, как у персика, шерсткой.

– Извините, меня подвел транспорт.

Я обернулся. Джо подошел ко мне настолько тихо, что мне трудно было догадаться, каким путем он пришел сюда – по сухому водостоку или же по тропе Голицына, нависающей над морем. Он не стал снимать с себя рюкзак и тем более присаживаться рядом, предлагая мне не тратить понапрасну драгоценное время – темнело уже быстро.

– Вершина скалы на большой высоте, – сказал он, словно прочитал мои мысли о сгущающихся сумерках. – Она будет освещена солнцем еще пару часов как минимум.

Насчет пары часов он, конечно, преувеличил, но я сделал вид, что принял его предположение. Спорить с ним – значит дать ему новую пищу для философствования о моей смелости. Черт с тобой, подумал я, будем идти по стене в сумерках. Будем в полной темноте висеть вниз головой, как летучие мыши. Можешь скакать с уступа на уступ, висеть на пальцах, изгаляться как тебе будет угодно, я все равно поднимусь на вершину быстрее тебя. Я иду ва-банк, я бросаю тебе вызов.

Идти с пляжа напрямую к подножию скалы было невозможно. Метров триста или четыреста вправо – и берег как таковой исчезал, стена вертикально уходила в морскую пучину, словно гигантская мостовая опора. Нам пришлось подниматься по тропе вверх через реликтовый лес, растущий на склонах Караул-Обы, через каменные разломы, ущелья и осыпи и затем, обойдя скалу справа, снова спускаться к морю. На это ушел еще час, и мы оказались у подножия каменного исполина, верхушка которого, словно увенчанная золотым шлемом, еще доставала до солнечных лучей, в тот момент, когда от солнца осталась лишь ярко-оранжевая полоса. Поднимаясь вверх по небу, она плавно и без границ окрашивалась в более холодные малиновые, сиреневые и фиолетовые цвета и растворялась в ночном небе.

Я уже не мог разглядеть внутри рюкзака необходимые мне вещи, и его содержимое пришлось вывалить на камни. Экономя время, я надел страховочную обвязку, когда ждал Джо на пляже, и теперь мне осталось навесить на поясной ремень кольца карабинов, крючья, молоток и прикрепить к запястьям, подложив под ладони, стальные пластины, изогнутые в форме цифры 6, – так называемые «небесные пальцы», при помощи которых можно зацепиться даже за самый маленький выступ. Эти штучки мне по спецзаказу выточил один знакомый слесарь. Дважды я уже испытывал их на сложных стенах. Мне казалось, что кошки лазят по деревьям на своих когтях не столь уверенно, как я на «небесных пальцах». Джо, видя, что я уже собрался выходить на стену, стал торопиться, но в сумерках ему не так-то просто было разобраться с обвязкой, и он несколько раз путался, продевая руки и ноги не туда, куда нужно.

Я подошел к стене и поднял голову. Зрелище было фантастическим. Наклоненный в мою сторону каменный колосс, казалось, качается, валится, намереваясь раздавить, как это сделал бы с муравьем ствол многолетнего дуба, спиленного лесорубом.

Джо еще не был готов, и я не стал отвлекать его своей страховкой, вбил на уровне лица первый крюк, привязал к нему свободный конец моей веревки и, протягивая ее понемногу через зажим, полез вверх.

Пока я еще неплохо различал все детали поверхности стены и без особого труда находил выступы и трещины, на которые крепко садились «небесные пальцы», поэтому я сразу задал себе высокий темп – до полной темноты надо было бы пройти как можно больше. С того момента, как мы перестанем видеть трассу, идти придется на ощупь. Не знаю, выполнял ли подобную задачу еще какой-нибудь безумец, кроме нас?

Поверхность стены – пористая, испещренная многочисленными раковинами, словно долгое время подвергалась обстрелу из тысяч автоматов. Подошвы кроссовок к ней будто налипали, и я без напряжения становился на сантиметровый выступ. Со стороны я, наверное, напоминал ящерицу, которая, попеременно переставляя конечности, равномерно поднималась по вертикальной поверхности. На Джо я старался часто не смотреть. Он не мог или не хотел, экономя силы, идти по стене свободным лазаньем и пользовался моей веревкой, продвигаясь по ней при помощи жумара. Это такое кольцо, которое закрепляется на веревке и движется по ней, как по рельсам, только вверх. Подниматься на жумаре несколько утомительно, зато безопасно и просто и под силу любому начинающему скалолазу.

Я оторвался от Джо метров на двадцать-тридцать. В те минуты, когда я вбивал очередной крюк, он приближался ко мне, но мне удавалось снова оторваться от него, и я увеличивал разрыв всякий раз, когда он доходил до крюка, останавливался и, повиснув на одной руке, перестегивал жумар выше.

Первая треть подъема была относительно пологой – градусов семьдесят пять – восемьдесят, поэтому я прошел ее быстро. Далее скала становилась отвесной, как стена высотного дома. Тут уже скорость моя резко упала, я стал подниматься осторожнее и выверять каждое движение. По моим расчетам, веревки должно было хватить до самой вершины, если я не буду делать слишком больших зигзагов. В конце, на самом сложном – отрицательном подъеме в дело можно будет подключить веревку Джо, которую свернутой в бухту он нес за спиной.

Я таращил глаза изо всех сил, но сумерки сгущались настолько стремительно, что я уже начинал сомневаться, удастся ли нам пройти хотя бы половину маршрута до того момента, как станет совершенно темно. Впрочем, у темноты был свой маленький плюс: я не ощущал высоты, потому как не видел ни камней внизу, ни тем более наших вещей, обманутый инстинкт самосохранения не сковывал движения и волю страхом, и я поднимался намного увереннее, чем если бы перелезал через забор в чужой огород.

Тишина стояла вокруг нас. Я слышал только стук своего сердца, учащенное дыхание, да изредка снизу доносился жужжащий звук жумара и металлическое щелканье замка, когда Джо перекидывал жумар через крюк.

Я даже не заметил, как плотная мгла опустилась на скалу. В призрачном свете неполной луны поверхность моря искрилась матовыми бликами, словно смятая фольга. Черные силуэты гор простирались куда хватало глаз. Казалось, что прямо под ногами рассыпаны огоньки Нового Света и чуть дальше – Судака. Я поднял голову. Определить, сколько еще подниматься до вершины, было невозможно. Ее я не видел, а лишь гигантский черный овал, заслонивший треть звездного неба.

Мною вдруг овладело неприятное чувство, словно я потерял свое тело и вместе с ним все ощущения и сейчас, будто растворенный в темноте, медленно плыву в потоке воздуха над уменьшенным, игрушечным миром, утратившим реальность.

– Джо! – крикнул я скорее для того, чтобы услышать собственный голос. – Вы там не уснули?

– Порядок, – не сразу отозвался снизу мой соперник. – Далеко до вершины?

– А черт ее знает! Мне кажется, что мы скоро доползем до звезд.

– У вас когда-нибудь подобное было? – после паузы спросил Джо.

– Нет, Джо, с ума сходят только раз в жизни… Моей веревки, если на ощупь, осталось метров пятнадцать.

– Продолжайте идти, пока она не закончится, потом я передам вам свою.

– Вы не хотите оспорить мое лидерство?

– Я передумал. Ступайте на вершину первым, вы это заслужили.

Я, как мальчишка, на которого смотрят девочки, с удовольствием воспринял лесть. Ну что может быть приятнее осознания своей победы?

Я чувствовал, как с каждым метром стена все сильнее наклоняется в сторону моря. Я висел спиной вниз. Подо мной колыхалась черная немая бездна.

Вдруг тишину пронизал оглушительный крик сотен чаек, разбуженных ударами моего молотка. Я не видел их, но чувствовал движение воздуха от их широких крыльев. Чайки хохотали, пищали, скулили, их вопли то отдалялись, то стремительно приближались, заставляя меня сжиматься в ожидании удара тяжелого клюва, но птицы боялись нападать и кружили вокруг меня до тех пор, пока я не почувствовал на лице легкий ветерок, и, приподнявшись на руках еще выше, я увидел вокруг себя насколько хватало глаз черные холмы, аспидную поверхность моря, россыпи огней до самого горизонта.

Я был на вершине. Натянувшись, веревка держала меня, не позволяя выползти на самую макушку скалы. Ее хватило, как говорится, в обрез. Я несколько раз позвал Джо, но он меня не услышал. Наверное, мой голос сносило ветром. На самом краю обрыва я вбил последний крюк и, отстегнувшись от веревки, привязал ее к крюку.


Минут пять я лежал на спине, глядя в черное небо. Ветер охлаждал мое тело, и удовольствие, которое я получал от этого, быстро сменилось ознобом. Чайки все еще кружили надо мной, заслоняя крыльями звезды. Я занял их место, этот крохотный пятачок, недоступный для человека, покрытый толстым слоем физиологической извести с кисловатым запахом, перемешанной с перьями и пухом.

Я начинал засыпать и, чтобы окончательно не угодить во власть этого коварного врага, встал на четвереньки и, ухватившись рукой за туго натянутую веревку, посмотрел вниз. Ничего нового я не увидел и на этот раз, и мои крики не принесли никакого результата.

У меня по спине пробежал холодок от мысли, что Джо сорвался. Могла не выдержать страховка – скажем, испортился замок в жумаре. В этом случае у него было мало шансов остаться живым.

Я пристегнул к обвязке «улитку» – приспособление для спуска по закрепленной веревке, встал к обрыву спиной и, отталкиваясь от стены ногами, медленно заскользил вниз.

Я дошел лишь до верхнего крюка. Здесь предстояло отстегнуть «улитку» и закрепить ее на веревке уже под крюком. Прежде чем это сделать, я снова несколько раз позвал Джо. Никакого ответа, лишь слабеющий крик чаек да отдаленный мерный рокот моря, разбивающего свои тихие волны о прибрежные камни.

«Допрыгался!» – бормотал я, испытывая вместе с тем странное чувство удовлетворения. Я не злорадствовал, а еще раз убеждался в том, что жизнь умеет демонстрировать свои коготки и быть беспощадной к тем, кто играет с нею.

Согнувшись, я опустил руку вниз, между широко расставленных ног, чтобы найти под крюком продолжение веревки, но рука наткнулась на короткий обрывок. Вот тут я сразу почувствовал и высоту, и свое страшное положение. Обрыв? Но эта веревка выдерживает динамический удар до полутора тонн! Перетерлась об острый выступ?

Я провел под веревкой рукой, но никакого выступа не нашел, снова взял в руки обрывок, поднес его к глазам.

Луна давала мало света, но его было вполне достаточно, чтобы разглядеть ровный, аккуратный срез. От обыкновенного разрыва такой безупречный край не остается. Значит, веревка обрезана.

Теперь я не мог спуститься ниже верхнего крюка, и мне ничего не оставалось, как снова подняться на вершину.

Что это могло значить? – думал я, ложась на загаженный пятачок, чтобы как-то противостоять сильному ветру. Я представил себя крохотным насекомым, сидящим на вершине огромной скалы, отрезанным от внешнего мира, лишенным возможности спуститься вниз, и захохотал, распугивая чаек, которые уж слишком близко подлетали ко мне. Я еще не испытывал ни страха, ни досады, ни отчаяния. Мне было всего лишь смешно. Я еще не думал над тем, как буду спускаться вниз, если Джо со злым умыслом оставил меня здесь. Я воспринимал себя и ситуацию как забавный комедийный фильм, и это в самом деле было смешно – лезть из кожи вон, рисковать, карабкаться по отвесной стене на вершину, чтобы оказаться там в полной изоляции от внешнего мира. Подобный эпизод был в литературе. Ну да, конечно, «Двенадцать стульев», отец Федор, укравший колбасу.

Давно я так не смеялся. Успокоившись, я перевернулся на живот, подложил под голову локоть и попытался уснуть. Сделать это было непросто. Мысли, как чайки, атаковали меня до самого рассвета. Может быть, в общей сложности я поспал часа два-три.

* * *

Солнце показалось над мысом Меганом около шести утра. Я думаю, что в мощный бинокль можно было увидеть на самом кончике рога человека, похожего на клопа, который, застыв, как каменный сфинкс, уставился в лазурную морскую даль. Я сидел и в самом деле непозволительно долго. Вместо того чтобы предпринимать какие-нибудь меры к своему спасению, я спокойно созерцал землю, покрытую теплым туманным покрывалом.

Не Джо проиграл, а я. Он до деталей продумал сценарий, расставил сети, а я, даже на самую малость не заподозрив подвоха, шел в западню да еще спешил, боясь, что меня опередят. Полное и безоговорочное поражение не вызывает обиды, досады и скорби. Оно напрочь вычищает душу, оставляя ее пустой и усталой.

Для чего Джо понадобилось сажать меня в эту живописную тюрьму, я еще не думал. Я любовался далекими туманными берегами, бухтами и заливами, прикидывал, сколько отсюда по прямой до Аю-Дага и смог бы я при наличии ластов и многоденежного пари доплыть до Алушты. Чайки оставили меня в покое, они уже смирились с насильственным выселением и облюбовали другой рог, возвышающийся на теле горы.

Я встал и подошел к противоположному обрыву. Вот здесь и буду спускаться, подумал я. Отсюда до седловины было не более тридцати метров по высоте, стена не отвесная, а относительно пологая. Но даже здесь можно запросто свернуть себе шею. Подняться по этому маршруту без страховки, пожалуй, можно без особых проблем, но спуститься гораздо сложнее. Когда ноги впереди, а голова, естественно, остается сзади, это все равно что спускаться в полной темноте.

Перед тем как начать спуск, я еще раз съехал на «улитке» до верхнего крюка, где заканчивалась веревка, и отвязал ее нижний край. Поднявшись на вершину, смотал веревку в бухту и повесил на плечо. Метров семь, не больше, но и это может пригодиться.

Я начал спускаться, прижимаясь к скале грудью, не видя ничего, кроме серого камня перед глазами, отыскивал ногами какие-нибудь зацепки, выемки, трещинки. В любое мгновение я мог сорваться и быстро покрылся холодным потом от предчувствия этого срыва. Я бормотал проклятия в адрес Джо, по вине которого я вынужден был выполнять крайне рискованный трюк. Уже спустя минут десять меня начал колотить нервный озноб, пальцы стали липкими и скользкими от пота, «небесные пальцы» ходили под ладонью, как кусок мыла, и я пожалел, что не прихватил с собой канифоль.

Я спускался очень медленно, потому что часто приходилось идти в сторону, обходя глубокие ниши в скале, на которых я не мог отыскать опору для ноги. Как-то наступил даже такой момент, когда я готов был отказаться от этой затеи и снова подняться на вершину.

Когда я почувствовал под ногами горизонтальную опору и понял, что все-таки спустился в ложбину, силы окончательно покинули меня. Я упал в траву и долго не мог подняться на ноги. Мне хотелось целовать землю, я тряс кулаками и ругал скалу, измотавшую меня, самыми скверными словами.

Первое желание – быстрее добраться до подножия Сокола, где разбит палаточный лагерь альпинистов, отыскать Джо и, пусть даже это мне дорого обойдется, отблагодарить его за ночную шутку – угасло под натиском любопытства. Не оставил ли Джо на камнях под рогом, где мы сложили рюкзаки, каких-нибудь следов? К тому же мне жалко было бросать свой рюкзак.

Ноги все еще дрожали от усталости и напряжения, подкашивались на спуске, но я усилием воли заставил себя побежать. По туристской тропе через ущелье, потом огромными прыжками вниз, по сыпучему склону, и влево, к подножию исполина.

Еще за несколько метров я увидел, что плоский камень, на котором мы бросили свои рюкзаки, пуст. Под стеной я нашел лишь обрезки своей веревки, которую Джо, вероятно, обрезал частями, под каждым крюком, опускаясь параллельно на своей.

Я стал припоминать, не было ли у меня в рюкзаке какого-нибудь безумного богатства, ради чего стоило бы затевать весь этот спектакль. К счастью, самое ценное, что было в нем, – это мой свитер толстой вязки из верблюжьей шерсти, который я прихватил с собой на случай холодного вечера. Возможно, по многочисленным карманам рюкзака были рассованы коробочки с солью, сухим топливом, спички, складной нож и прочие туристские принадлежности. Если ради всего этого Джо оставил меня одного помирать на вершине, то он просто безумец или клептоман.

Еще раз я обозвал своего напарника нецензурными словами и, как был, в джинсах, рубахе и страховочной обвязке, позвякивая металлом, прыгнул с камня в море, проплыл через десятиметровую скальную арку, сложенную природой, затем вдоль стены, поросшей зелеными водорослями, качающимися в прибое, как распущенные волосы девушки на сильном ветру, и выбрался на камни уже со стороны Царского пляжа.

Если бы я знал, что уже безнадежно опоздал, то не выматывался бы так на подъеме по сухому руслу, по улочкам поселка и на трассе в Судак. Круги плыли у меня перед глазами, когда я свернул с шоссе к подножию Сокола, где сквозь деревья проглядывали разноцветные пятна палаток. Мокрый от пота, с взъерошенными волосами и безумным взглядом, звеня снаряжением, как заблудшая овца колокольчиком, я приплелся в лагерь альпинистов, вышел на полянку, где, развалившись в шезлонге, читал газету и между делом поглядывал на меня Князев. Я посмотрел растерянно по сторонам, щурясь, будто стал хуже видеть, и произнес:

– Где этот идиот?

Палатки Джо не было.

Князев продолжал вопросительно смотреть на меня, он не понял, кого я имел в виду. Гриша неподалеку пилил какую-то деталь надфилем. Увидев меня, он встал с колен, подошел, с любопытством рассматривая мое лицо.

– Ну вот, фингал уже почти сошел. Только чего это ты такой загнанный?

– Где Джо?

– Какой еще Джо?

– Этот ваш альпинист из Кемерова, юморист трахнутый.

Князев и Гриша молча переглянулись.

– Этот, с которым ты недавно по стенке как блоха скакал? Понятия не имею. Кажется, он еще позавчера съехал.

– Разве он был не с вами?

Гриша посмотрел на меня, как на безнадежно больного человека, повел плечами.

– Так ты ж его сам сюда привел.

– Это кто вам такое сказал?

– Он. Рано утром, за несколько часов до того, как вы на стену пошли, он привалил сюда, спросил, не приходил ли ты, поставил палатку. Мы так и подумали, что это твой товарищ. А что случилось, Кирюша? Тебя, что ли, снова обидели? Может, сходим наверх, нервишки полечим? – И он кивнул на стену Сокола.

– Нет уж, – пробормотал я. – Спасибо. Сыт надолго.

Я уже ломанулся через куст, чтобы вернуться на шоссе, но, вспомнив о важном, снова повернулся к Князеву.


– Послушай, ты помнишь, как мы встретились у овощного ларька и я сказал тебе, что приду к вам? Ты никому случайно не говорил, что утром я буду у вас? Ну, где-нибудь в автобусе или на рынке в запале разговорчивости?

Князев посмотрел на меня тем же взглядом, что минуту назад Гриша. М-да, подумал я, на нервной почве у меня что-то с головой случилось. Где это я видел, чтобы у Князева был запал разговорчивости? Да он лишнего слова под пытками не скажет.

Я вяло махнул удивленным скалолазам рукой и пошел в поселок. Время приближалось к полудню.

Глава 15

У самого подъезда своего дома я вспомнил, что должен был сегодня в восемь утра ехать на «ЗИЛе» к пирсу и грузить бочки с килькой. Я механически глянул на часы, хотя знал, что сейчас уже где-то около двенадцати. В сердцах врезал кулаком по ладони. Клим теперь меня съест. Надо быстро идти к нему, извиняться, объяснять ситуацию и попытаться что-либо исправить. Может быть, удастся перезаказать машину на завтра?

Я круто развернулся и пошел в обратную сторону, как вдруг, к моему удивлению, из кустов выскочил милиционер и, придерживая на голове фуражку, кинулся ко мне со словами:

– Куда драпаешь?! Назад!

Я не то что драпал, я даже остановился от неожиданности, предполагая, что меня приняли не за того, кого надо. Милиционер, счастливо улыбаясь, крепко схватил меня под руку, во вторую мертвой хваткой вцепился Кныш, который подозрительно часто стал попадаться мне на глаза. Оба разом выдохнули воздух, будто приняли по стакану, и повели меня за угол дома.

– Ребята, а вы не ошиблись насчет меня? – спросил я.

– Плохи твои дела, Кирилл, – ответил Кныш, качая головой и по-прежнему не глядя мне в глаза.


– В каком смысле?

Он не стал объяснять мне смысла слов. Мы подошли к милицейскому «УАЗу», который дожидался нас у входа в продуктовый магазин. Отворилась дверка зарешеченной кабины. Меня аккуратно подтолкнули вовнутрь.

Имей в виду, Кирилл Андреевич, сказал я себе, когда дверка с шумом захлопнулась, все на свете развивается согласно законам логики.

* * *

Меня допрашивал следователь из симферопольской бригады. Это был низкорослый, даже миниатюрный мужчина, одетый соответственно курортной местности в джинсы и белую футболку. Он относился к той категории людей, которые умеют и, должно быть, любят неотрывно смотреть в глаза своему собеседнику. За все время нашей милой беседы, а это без малого полчаса, он ни разу не отвел глаз от моего лица. Говорил он спокойно, с чувством доброжелательности и в общем произвел на меня хорошее впечатление, несмотря на то, что поставил передо мной такую проблему, от которой впору повеситься.

– Кирилл Андреевич, где вы были сегодня ночью ориентировочно с четырех до шести утра?

– Спал у моря под Новым Светом. – Я решил не пересказывать подробно всю ночную историю.

– Один?

– Со мной был товарищ, но где-то около полуночи он ушел.

– Куда?

Я пожал плечами.

– А кто может подтвердить, что вы были именно там? – задал следователь очередной вопрос.

– К сожалению, никто. Могу я узнать, почему меня задержали?

– Секундочку. Перед тем как отправиться на берег моря, вы брали с собой какое-нибудь снаряжение? Ну, скажем, рюкзак, палатку или спальный мешок?

– У меня был рюкзак.

– Какого цвета?

– Оранжевого.

– Не было ли на рюкзаке каких-нибудь опознавательных знаков?

– Там были мои инициалы. Машинная вышивка.

– В чем вы были одеты, когда вышли в Новый Свет?

– В том же, в чем и сейчас.

– Была ли у вас еще какая-нибудь одежда?

– Свитер. Но я его не надевал.

– Какого цвета?

– Светло-серого.

Следователь выждал паузу. Мне надоел его пронизывающий взгляд, и я опустил глаза. Должно быть, это выглядело так, будто я солгал, и мне стало стыдно.

– В камере хранения для вас должны были оставить передачу. Вы вскрыли ячейку и что там нашли?

– Я не вскрывал ячейку, она вообще не была заперта. А внутри я нашел конверт.

– Кто может подтвердить это?

Я снова пожал плечами, а следователь выждал паузу.

– Кирилл Андреевич, – сказал он тем же тоном, – мы располагаем большим количеством улик против вас, и я имею все основания задержать вас.

– Может быть, вы мне скажете, в чем меня обвиняете?

Снова пауза. Не моргая, как портрет без рамки, следователь продолжал пытать меня своим взглядом.

– Сегодня рано утром в районе Никитского ботанического сада…

Я уже понял, что он скажет дальше. Вот о чем предупреждал меня некто через рыжего легкоатлета и для чего мне следовало обеспечить себе алиби. Я почувствовал, как моментально вспотели ладони – у меня всегда так бывает, если предстоит боевая работа. Странно, однако, устроен наш человек. Следуя логике, я должен был сейчас первым делом подумать об адвокате, о железных фактах, которые доказали бы мою невиновность, я же почему-то подумал о том, что этого немощного следователя я могу вырубить одним ударом и с легкостью выскочить через окно.

– …было совершено убийство, – продолжал следователь. – Автомобиль, в котором вместе с водителем ехал потерпевший, был расстрелян в упор из пистолета. Водитель в тяжелом состоянии доставлен в больницу, пассажир скончался на месте… Вы пока не смогли доказать мне свое алиби.

– Я должен доказывать свою невиновность?

Следователь поднял брови, слегка склонил голову набок.

– Кажется, вы хотите напомнить мне о презумпции невиновности? Не надо, очень убедительно вас прошу. Вы будете делать то, что принесет пользу следствию. В противном случае у вас достаточно шансов, чтобы отправиться за решетку.

Нет, этот тип мне определенно не нравится. Это не человек, а машина, производящая уголовные дела.

– Ну что ж, – сказал я, – тогда продолжим выкладывать факты по этому делу. Вы забыли мне сказать, что это был автомобиль черного цвета марки «БМВ» с номерным знаком три пятерки – восемьдесят пять, и что пассажир сидел на переднем сиденье рядом с водителем, и что у них не было ни охраны, ни оружия.

Я видел, как прямо на глазах размягчается лицо следователя, будто восковую фигуру внесли в жарко натопленную парную. Тонкие губы стали оплывать по краям, следователь как-то странно улыбнулся, по-рыбьи открыв рот.

– Ну вот видите, как хорошо. И не надо вам рассказывать подробности. Вот вам лист, пишите.

– Что писать?

– Все, что знаете по этому делу.

Я взял лист двумя пальцами.

– Мне может этого не хватить.

– Я дам вам пачку бумаги.

Но я покачал головой и вернул листок.

– Нет, я передумал. Ничего я вам писать не буду. Во-первых, у меня отвратительный почерк, а во-вторых, это займет много времени. Лучше я расскажу, а вы запоминайте.

Он слушал меня молча и ни разу не перебил. В моем рассказе не было тех деталей, которые, на мой взгляд, лишь усугубили бы мое положение.

– А где та записка? – спросил он, когда я закончил рассказ.

– Я ее порвал и развеял по ветру.

– Напрасно.

– Кто знал, что вы настолько серьезно заподозрите меня в преступлении?

– Значит, вы хотите сказать, что кто-то нарочно бросает на вас тень?

– Да, именно это я и хочу сказать.

– Хорошо. – Следователь открыл ящик стола. – Вот, ознакомьтесь и распишитесь.

– Что это?

– Подписка о невыезде.

Ты ночи спать не будешь, ты голодать будешь, но сделаешь все возможное, чтобы доказать мою вину и упрятать меня за решетку, подумал я, глядя в немигающие змеиные глаза следователя.

* * *

Надо как можно быстрее разыскать Анну, думал я, торопливо спускаясь к набережной и толкая встречных прохожих. И неплохо бы рассказать о своих проблемах Климу. Может быть, он подскажет, что нужно делать.

Судьба словно сжалилась надо мной, и я едва не столкнулся с Климом у продуктового магазина. Как я и предполагал, его реакция была бурной:

– Кирилл, в чем дело, черт тебя подери?! Три дня я как дурак носился по всем гаражам, искал машину, договорился, заплатил, а ты завалил все дело… Ну что ты уставился на меня, как невеста на алтарь? Не хочешь работать – так и скажи, я найду другого.

– Клим, у меня беда. Я все тебе объясню.

– Что? Какая беда? Пьяный был? Проспал? Ну в чем дело, я не понимаю?

– Не ори, а выслушай меня.

– Что, прямо здесь?

– Нет, поехали ко мне.

Клим вздохнул, посмотрел на часы.

– У меня пятнадцать минут, не больше.

Как раз подошел автобус, и мы запрыгнули в него. Дорогой мы молчали. Клим, нахмурившись, с деланным вниманием читал газету, я смотрел в окно, надеясь случайно увидеть Анну.

Едва мы вошли ко мне в квартиру, я спросил:

– Клим, я тебя выручал?

Он поморщился и ответил:

– Кирилл, без предисловий! Короче!

Я не сдержался.

– Ладно, проваливай! – сквозь зубы сказал я и потянулся к замку, чтобы открыть дверь. Он перехватил мою руку и подтолкнул меня к комнате.

– Ладно, не психуй. Только без предисловий и по существу. Я готов выслушать и помочь тебе.

Клим сел в кресло, я остался стоять – мне так было легче.

– На меня хотят повесить убийство, – начал я.

– Та-ак, – протянул Клим и нахмурился. – Подробнее.

– Сегодня утром под Ялтой хлопнули мужика, который ехал на «БМВ». Я не ночевал дома. Утром у подъезда меня взяли и отвезли в милицию. Дал подписку о невыезде…

– Стоп, стоп, стоп! – перебил Клим. – Ни хрена не понимаю! Сотни людей в нашем поселке не ночуют дома, но подозревают почему-то только тебя.

– Видишь ли, – я медлил, обдумывая, что рассказать Климу, а о чем лучше промолчать, – несколько дней назад кто-то позвонил мне и предложил хорошую работу, не говоря, какую именно. Потом кассету с нашим разговором подкинули в милицию. Но это чепуха. Вчера снова был звонок, и мне передали, что в камере хранения на автовокзале мне приготовлен инструмент для работы и деньги. Я пошел и посмотрел. Ни инструмента, ни денег. Только короткая записка. Мне предлагалось убить человека, который должен проехать по ялтинскому шоссе около пяти утра. Записку я порвал. Не успел отойти от автовокзала на сто метров, как на меня накинулись менты. Им позвонили и, по-моему, сообщили, что в камере хранения я взял оружие. Я показал им свои карманы – в общем, меня отпустили. А сегодня утром взяли и сразу к следователю. Тот оказался парнем простым: доказывай, что не виноват, и весь разговор.

– Ох, блин! – качал головой Клим. – Какая хренотень! А в самом деле, где ты болтался всю ночь?

Я рассказал ему про Джо: о нашем дурацком пари, о восхождении на скалу и обрезанной веревке, о том, как я спускался утром, а потом искал свой рюкзак.

– Любопытно, любопытно, – бормотал Клим, глядя на меня с прищуром, потом вскочил, буркнул: – Я сейчас, – и вышел из комнаты. Через минуту он вернулся и, вытирая руки носовым платком, громко и возбужденно заговорил: – Режь меня на куски, Кирилл, но тут дело нечисто. И этот твой Джо совсем не случайно предложил тебе восхождение именно в эту ночь.

У Клима был такой недостаток: говорить о банальных или абсолютно ясных вещах тоном первооткрывателя. Я сильно засомневался в том, сможет ли Клим быть мне полезен. Но я его не перебивал, и он продолжал:

– Давай разработаем план действий. Во-первых, надо найти этого Джо.

– А где его найти?

– Вот это действительно вопрос, – умозаключил Клим и, напустив на лоб морщины, глубоко задумался.

Собственно, ничего умного он так и не сказал, но мне стало легче – как-никак, а союзник, человек, который может выслушать и хотя бы посочувствовать.

Мы вышли из квартиры. Клим напомнил, чтобы я держал его в курсе дела, и поторопился на рынок, а я пошел разыскивать Анну.

Глава 16

К счастью, Анна оказалась на даче. Я застал ее с книжкой в руках на раскладушке в тени виноградника. Она была здесь единственной квартиранткой и чувствовала себя вполне вольготно.

– Салют! – сказала она, приподнимая очки и откладывая книгу в сторону. – А я к тебе заходила утром, но тебя не было… Чего это ты такой грустный?

Я не спеша рассказал Анне, отчего мне грустно. Она была шокирована.

– Так, допрыгались. Дождались. Что у меня, что у тебя. Началась вторая серия. А о чем ты думал, когда собирался ползти на скалу с каким-то малознакомым придурком? У тебя голова была на плечах или нет?..

Она ругала меня по классической схеме, как ругает мужа жена за растраченную зарплату. Мне, несмотря на мое безрадостное положение, даже стало весело.

– Чего ты сияешь, как старый алюминиевый таз? – покачала головой Анна. – Надо думать, как тебе выпутаться из этой скверной истории. Начнем с этого Джо. Кто, кроме тебя, его видел?

– Князев и Гриша.

– Значит, надо их допросить как следует.

– Это как? Приставив к голове пистолет?

– Не остри! Они знают его?

Я отрицательно покачал головой.

– Один раз видели.

Мы замолчали. Анна беспомощно посмотрела на меня, на виноград и Портовую башню. Никто из нас не знал, куда протягивать логическую нить. Сыщики из нас получались никудышные.

– Черт возьми! – негромко выругалась Анна. – Тебя же посадят как последнего придурка. Нужен хороший адвокат. Нужно что-то делать!

– Что делать, Анна?

– Этот… второй… – Она пощелкала пальцами. – Ну же, Кирилл! Который вломился к тебе и спер дракона!

– Ну, спер. И что дальше?

– Его надо искать. Он центральное звено. Он украл дракона, он звонил тебе и давал задание… Да! – хлопнула она себя по лбу, причем с такой силой, что лоб тотчас покраснел. – В самом деле! Смотри, как складно получается: некто подыскивает наемных убийц, готовит на всякий случай сразу нескольких человек, звонит им, но оружие получает только один, наиболее подходящий киллер. А ты, как и остальные, пролетаешь.

– Вполне возможно, – согласился я.

Анна, машинально собирая раскладушку, продолжала вслух размышлять:

– Ты говорил, что его видела женщина из санатория. Ее надо разыскать. Как ее фамилия?

– Мищук Мария Богдановна.

– Прекрасно! Считай, что один свидетель уже у нас в кармане. Потом еще этот, рыжий…

– А чем нам поможет рыжий?

– Он разговаривал с человеком, который знал о готовящемся убийстве, и пытался предупредить тебя об опасности. Это тоже свидетель по делу, он тоже в какой-то степени делает тебе алиби… Сейчас я оденусь, и пойдем в «Сокол».

Она зашла в домик, загремела посудой в кухне.

– Кирилл! – позвала она оттуда. – А ведь можно еще привести экспертов к той скале, где ты сидел ночью, осмотреть крючья, чтобы они подтвердили: да, забиты этой ночью. В общем, выходы есть. Главное, не сидеть сложа руки и не дожидаться, когда за тобой приедет машина с решетками на окнах… Сейчас я сварю кофе, и сразу пойдем!

Жизнь уже не казалась мне такой мрачной, какой она выглядела из кабинета следователя. Анна, конечно, иногда бывает излишне эмоциональной, и в ее эмоциях тонет логика, бывает, что она совершает необдуманные поступки, принимает скоропалительные решения, но эти недостатки теряются среди ее главных достоинств – совсем не женской отваги и готовности помочь, даже если это совсем не в ее компетенции.

– Кирилл! – вдруг истошно закричала Анна, и я от неожиданности вздрогнул. – Сюда! Скорее!

Я, сбив по пути табурет, влетел на кухню. Анна, застыв, как статуя, стояла у радиоприемника.

– Тихо! – Она дернула рукой, прижимая палец к губам. Я даже не успел понять, о чем сообщал диктор, и ухватил лишь конец фразы: «…в размере пятидесяти тысяч долларов США». Затем начали передавать прогноз погоды.

Анна смотрела на меня невидящим взглядом, будто я был стеклянным.

– Ну что?! – крикнул я. Меня раздражала ее заторможенность. То кричит так, что уши закладывает, то дар речи теряет.

– Крымское радио, последние новости, – растерянно ответила она и натянуто улыбнулась. – Я не могу поверить…

– Да не тяни же ты резину! – взмолился я.

– Это был Новоторов. Это его убили сегодня утром. Банк «Эспаньо» обещает награду в пятьдесят тысяч баксов за поимку преступника.

* * *

Очень хочется перефразировать известную фразу и выдать ее за свою: если я и понимаю что-то, так это то, что не понимаю ни черта.

– Было бы странно, – пробормотала Анна, – если бы мои проблемы не касались тебя, и наоборот. Слишком многое в наших судьбах переплелось.

Я сел за стол, покрытый изрезанной клеенкой, и неожиданно для самого себя крикнул:

– Ну где твой кофе, черт возьми?! С жажды подохнешь, пока дождешься.

Анна стерпела мою грубость и правильно сделала, потому что мгновение спустя я уже мысленно каялся. Она, конечно, ни при чем. Она, как и я, жертва. Так получилось, что я узнал о Серже от нее, а позже меня заподозрили в его убийстве. Нет ничего хуже, чем иметь какое-либо отношение к людям типа Новоторова, особенно в качестве его убийцы. Меня теперь в порошок сотрут, меня даже в тюряге на Колыме достанут.

– Пошли, – сказала Анна. – И не кричи на меня, как трезвый муж.

– А кофе?

– Кофе убежал.

– Куда?

Обстоятельства делают людей идиотами. Особенно в том случае, когда идиотизм в человеке заложен природой. Еще некоторое время, пока Анна терпеливо ждала меня у калитки, я занимался мысленным мазохизмом, осыпая себя самыми отборными ругательствами – за свою непутевость, за то, что вечно вляпываюсь в истории, что живу без прописки, без постоянной работы, без семьи. Единственный родной на земле человек – дочь Клементина и та живет на другом конце света и понятия не имеет, что у нее есть папочка. А может быть, и хорошо, что не знает.

Я встал и подошел к Анне. Только любящий человек способен терпеть другого бесконечно долго. Об этом мне когда-то давно говорила моя бабуля, под «другим» имея в виду меня. Но, если честно, мы оба мужественно терпели друг друга.

Анна, видя, что я еще пребываю в состоянии мазохистского экстаза, взяла бразды правления в свои руки и уверенным шагом направилась в сторону санатория. Я шел за ней, испытывая лишь одно желание: выйти к морю, нацепить ласты и маску, прыгнуть в воду, лечь на дно и как можно дольше не появляться на поверхности. Но это была всего лишь минутная слабость. Анна еще не успела пройти всю Приморскую и свернуть к главному входу в санаторий, как я догнал ее, переполненный жгучим желанием разорвать Марию Богдановну на части, если она откажется давать показания в милиции.

Мы, сохраняя молчание, быстро миновали парковую аллею и зашли в административный корпус. Анна пропустила меня вперед: с женщинами лучше разговаривать мужчинам, причем более молодым, а с мужчинами соответственно – женщинам. Видимо, мое лицо источало столько импульсивной энергии, что, когда я приблизился к окошку администратора, женщина отодвинулась от окошка подальше, глядя на меня со слабеющей отвагой.

– Вам что?

– Дело очень срочное, – выразительно сказал я, для большей убедительности после каждой фразы прикрывая глаза. – И мы долго ждать не намерены. Немедленно сообщите нам номера корпуса и комнаты, где проживает Мария Богдановна Мищук.

– Вы тоже из милиции? – осторожно полюбопытствовала администратор и сама же кивнула: мол, даже если вы станете отрицать, я все равно не поверю.

– Побыстрее, – напомнил я.

Она потянулась рукой к журналу, открыла его. Страницы были заложены листом бумаги.

– Ею уже интересовались. Вот запрос из симферопольского ГУВД. Мы дали официальный ответ письменно и по телефону. К нам нет никаких претензий. Мария Богдановна полностью рассчиталась с нами три дня назад и уехала. И мы совершенно не причастны к несчастному случаю.

– К чему? – переспросил я. Анна, отталкивая меня плечом, тоже придвинулась к окошку.

– К несчастному случаю… А вы разве не в курсе?

– Не в курсе.

Я почувствовал, как Анна сдавила пальцами мой локоть.

– Ее сбила машина на привокзальной площади. Она скончалась в больнице. ГУВД запросило у нас копию выписного эпикриза. Мы так и ответили, что Мищук прошла курс лечения от сердечно-сосудистых заболеваний и убыла по месту жительства в удовлетворительном состоянии.

Мы с Анной переглянулись. Спрашивать уже было не о чем.

– Ты думаешь, это в самом деле несчастный случай? – спросила Анна, когда мы вышли из корпуса.

– Я почти уверен, что ее сбили нарочно, – ответил я мрачным голосом.

– Но какой в этом был смысл?

– Она видела бородатого, который ворвался ко мне в квартиру.

– Почему тогда он не убил ее сразу?

– В чужой квартире среди бела дня?

– Ну и что? Привязал же он ее к стулу в чужой квартире среди бела дня.

– Ну не знаю, не знаю я!.. Если бы убил, то я сразу вызвал бы милицию. Железное алиби у меня было – я торчал на нудистском пляже и общался с твоей Ириной. Милиция занялась бы поисками бородатого, он не смог бы уже мне звонить, подкидывать деньги и письма.

– Да, ты прав… Куда мы идем?

– Ко мне. Я уже одурел от жары. Надо посидеть в спокойной обстановке и во всем разобраться… – Через минуту я добавил: – Послушай, Анна, я сейчас подумал о том, что если менты узнают про обещанную банком награду, то меня сегодня же, сейчас же, как колбасу, свяжут, завернут в целлофан, обмотают голубой ленточкой и вручат банку. И еще драться между собой будут, кому вручать.

– Тогда, может быть, не пойдем?

– А куда мне идти?

– Ну, есть же у тебя друг? Клим, кажется, его зовут.

– Ладно! – Я махнул рукой. Это русская черта, это во мне неистребимо. – Плевать! Будь что будет. В конце концов, мне надо взять нужные вещи.

Перед домом я стал озираться по сторонам и вглядываться в кусты, но на этот раз обошлось без засады. Я пропустил даму вперед и, пока она принимала холодный душ, приготовил яичницу на сале и разлил по стаканам ледяной квас. Мы сели обедать за журнальный столик перед распахнутой настежь балконной дверью.

– Давай наведем порядок в своих чайниках, – сказала Анна, отчаянно тыкая вилкой в сковородку, как журавль в тарелку. – Итак, Серж Новоторов, генеральный директор фирмы «Гринперос», ведающей предприятиями в Европе, на которых «отмываются» наркодоллары, убит сегодня утром по дороге из казино в гостиницу. Некто пытался предложить это дело тебе…

– Или только делал вид, что хочет предложить, – дополнил я.

– Совершенно верно. Значит, этот некто умело подставляет тебя, чтобы ты был признан убийцей.

– Обрати внимание: подставлять меня начали еще до того, как было совершено убийство.

– Это очень существенное замечание! – Анна подняла вилку вверх и, чокнувшись с моим стаканом, отпила квас. – Исходя из этого, мы можем сделать вывод, что тот, кто совершил убийство, и тот, кто подставляет тебя, – люди из одного лагеря.

– А возможно, это вообще одно лицо.

– Я бы даже сказала, что это наверняка так и есть… Идем дальше. А чего ты не ешь?.. Если покойная Мищук сказала тебе чистейшую правду, то в твою квартиру ворвался, связал женщину и снял со стены дракона именно этот некто.

– Неужели Джо?

– Он или его сообщник.

– Мищук говорила, что он был бородатым.

– Бородку элементарно сбрить либо наклеить фальшивку.

– Послушай… – Я кинул вилку с недоеденным желтком и взялся за голову. – Ну как я мог вляпаться в историю с этой скалой, чтоб ее чайки загадили и с землей сровняли! Если бы я знал – он же был у меня в руках!

– Если бы, если бы! – передразнила Анна. – Молчи лучше, не то лишу тебя последнего яйца…

Получился довольно-таки дурацкий каламбур, и мы оба хрюкнули от смеха. Я смотрел на Анну и удивлялся. Ей не больше двадцати пяти, она милая, с виду хрупкая, она парниковый цветочек, который, прежде чем вынести на мороз, надо обязательно завернуть в бумагу. А в ее жизни было уже столько рискованных кульбитов, сколько не у каждого каскадера наберется. Почти год, проведенный на службе в охранке, причем в приамазонских джунглях, – одно это чего стоит! Предложение от мафиози о совместной работе – это все равно что совершить затяжной прыжок в кипящее жерло вулкана. Но вот сидит напротив меня, яичницу вилкой поддевает и смеется – немного нервно, потому как мы оба стали причастны к двум недавним убийствам, – но как держит себя в руках эта миниатюрная, изящная, женственная леди со скрытой внутри волей и мужеством. Я никогда еще не встречал женщин, которые бы так замечательно совмещали в себе ум, характер и женственность.

– А теперь нарисуем общую картину, – сказала Анна и стала рисовать ее вилкой в воздухе. – Киллер по кличке Джо готовит убийство Новоторова. Ему хорошо известно, что тот каждое утро возвращается по ялтинскому шоссе из казино в гостиницу, где его удобнее всего хлопнуть. И параллельно Джо готовит вторую жертву, на которую навешивает сфабрикованные улики. Он звонит тебе, записывает телефонный разговор, затем подкидывает кассету в милицию, на балкон забрасывает аванс…

– Стоп! – остановил я ее. – С этим авансом неувязка получается.

– Где ты видишь неувязку?

– Зачем надо было платить мне эти деньги? Ведь вполне можно было обойтись без них. Подарить за просто так пятьсот баксов? Смысл?

Анна задумалась.

– Да, ты прав, – сказала она. – Логики нет. Эти деньги, получается, брошены коту под хвост… Но не будем на этом останавливаться. Затем Джо врывается к тебе, заведомо зная, что тебя там нет, но случайно натыкается на эту несчастную.

– А ко мне зачем?

– Ты до сих пор не понял? – удивилась Анна. – Именно за драконом. Это же великолепный крючок! Два килограмма контрабандного золота! Да ты ни за что не пойдешь в милицию жаловаться на анонимные звонки. И Джо об этом знал.

– Но откуда он мог знать про дракона?

Анна усмехнулась.

– Кирилл, не будь наивным. Тебе кажется, что люди вокруг не догадываются о том, где ты был и что именно можно оттуда привезти.

– Почему же, догадываются. А я и не скрываю того, что был в Приамазонии. Даже в Крымском географическом обществе выступал.

– Ну вот видишь! А дракона, пустая твоя голова, на самое видное место повесил.

– Да все думали, что это чеканка, которую можно купить на рынке за бутылку водки.

Анна завыла и закрыла ладонями лицо.

– Господи, до чего же ты наивный! Сколько тебе лет, Кирилл? Любой школьник сразу поймет, что эта штука стоит много. И постарается незаметно сунуть ее себе в портфель… Этим драконом Джо держал тебя все время на поводке, словно пса заманивал куском мяса. Ну признайся, что ты в эту камеру хранения поперся только из-за того, что боялся потерять контакт с человеком, который тебе звонил.

– Да, ты права.

– Вот видишь, Джо все тонко просчитал. И завершилась эта прелюдия прекрасным по исполнению и задумке аккордом – состязанием на скале в момент захода солнца. Он тонкий психолог и сразу понял, чем тебя можно взять – сыграть на твоем самолюбии. Он утер тебе нос на Соколе, а потом забросил удочку: а слабо пойти на вон ту скалу? А ты давай рубаху рвать на груди, доказывать, что не верблюд. И что ж, доказал! – Анна измывалась надо мной как хотела, и мне нечем было защищаться. Я сидел перед ней, как двоечник перед классным руководителем. – Пока ты скучал на вершине, Джо, напялив твой свитер и рюкзак, за пару часов домчался по ночной трассе до Никитского сада, устроил в удобном месте засаду и оттуда расстрелял черный «БМВ» в упор. И оставил на месте преступления твои вещи. Вот теперь, Кирюша, попробуй доказать, что ты не верблюд. Теперь это сделать намного сложнее.

– Гладко все у тебя складывается, – признался я. – Только еще один вопрос мне не ясен. Почему именно меня выбрал Джо? Зачем надо было тратить столько времени и сил, чтобы подставить меня, когда проще было бы найти какого-нибудь бомжа в Гурзуфе?

– Нет, Кирилл, – задумчиво ответила Анна. – Бомж для этой роли не годился. Здесь был нужен именно ты – человек, который в недавнем прошлом был связан с контрабандой наркотиков. Убили ведь не «вора в законе», не дельца, специализирующегося на проституции или аферах с ценными бумагами. Новоторов – дока в наркобизнесе, и не надо об этом забывать. – Она помолчала, словно прислушиваясь к своему внутреннему голосу, и добавила: – Я думаю, что скоро мы получим ответ и на этот вопрос.

Глава 17

Нашу беседу прервал звонок в дверь. Анна вопросительно взглянула на меня. Я пожал плечами.

– Это либо Клим, – ответил я, – либо…

– Либо кто? – крикнула Анна, когда я уже был в коридоре и открывал замок.

На пороге стоял старшина Кныш. Его появлению не стоило слишком сильно удивляться – такое уж наступило для меня время. Без приглашения он зашел в квартиру и, оттеснив меня в сторону, очистил проход для целой бригады милиционеров, которые вдруг хлынули в дверь с лестничной площадки.

– Вот постановление прокурора о вашем аресте, – возбужденно сказал мне белобрысый лейтенант, с которым я уже познакомился вчера утром, и махнул перед моим носом какой-то бумажкой.

Ага, подумал я, услышали про пятьдесят тысяч. Меня аккуратно втолкнули в комнату. Анна встала со стула с таким выражением на лице, словно ее обокрали.

– Вы кем ему приходитесь, гражданка? – спросил лейтенант Анну.

– Невестой, – неожиданно даже для меня ответила Анна.

– Невеста не родственник. Можете быть свободны, – резюмировал лейтенант и, повернувшись к Кнышу, сказал: – Посмотри в туалете. Понятых сюда!

Старшина проскользнул между мной и стеной, как угорь, открыл дверь туалета настежь. В коридор ввели еще двоих – каких-то перепуганных мужика и тетку, по всей видимости, отдыхающих.

– Подойдите ближе к туалету, – сказал им лейтенант.

Понятые друг за дружкой встали на пороге туалета, напротив толчка. Я услышал над ухом дыхание Анны – она подошла ближе ко мне. Кныш зачем-то снял фуражку, отдал ее другому милиционеру, встал ногами на доску, дотянулся до сливного бачка, приподнял крышку. Было слышно, как булькает вода.

– Ну? – нетерпеливо спросил лейтенант.

Кныш слил воду, будто заодно сходил по малой нужде, и вытащил из бачка полиэтиленовый сверток.

– Давай сюда! – сказал лейтенант.

Понятые со страхом наблюдали, как лейтенант его разворачивает.

– Пистолет! – наконец объявил лейтенант и, как фокусник, поднял черный «макаров» над головой, чтобы было видно всем. Тут же ловким движением он отстегнул магазин и тоже поднял его над головой. – Два патрона! – Затем отвел назад ствольную крышку, проверил, нет ли патрона в патроннике, и щелкнул ударником. – Исправный! Все видели!

Дыхание Анны прервалось.

– Беги, – шепнула она едва слышно.

– Ловко, ничего не скажешь, – забормотал я, когда лейтенант и Кныш обратили на меня свои взоры.

– Попрошу! – с трудом подавляя улыбку, сказал лейтенант, показывая мне на дверь. Наверное, он уже планировал покупки, которые сделает с получением вознаграждения. Легко сказать «беги», подумал я. А куда бежать? Внизу, в дверях, наверняка стоят менты, там же, у самого подъезда, машина, и ее дверцы уже гостеприимно распахнуты. Поздно! Мы слишком долго упивались затишьем.

Я взглянул на покрасневшее лицо Анны. Она прикрыла глаза. Это был призыв к решительным действиям.

– Мне надо переодеться, – сказал я, показывая на спортивные брюки и резиновые тапочки, в которые был одет.

– Валяйте! – махнул рукой лейтенант. – Только недолго… Гражданочка! – снова обратил он внимание на Анну. – А вас мы не задерживаем. Освободите помещение!

Я зашел во вторую комнату. Кныш проследовал за мной, осмотрел стены, потолок, окна. Я вытолкал его за дверь и прикрыл ее покрепче. У меня выбора нет, сказал я, призывая себя к мужеству. Подошел к окну, медленно, чтобы не скрипнули петли, открыл его, сел на подоконник, свесив вниз ноги. Второй этаж. Можно остаться без единой царапины, а можно и поломать позвоночник. Все зависит от того, как приземлишься.

Я перевернулся, лег на подоконник животом, медленно съехал вниз, повиснул на руках и разжал пальцы. Свист в ушах, пустота в животе, но только на мгновение. Затем чувствительный удар по ногам, но не настолько сильный, чтобы упасть.

В первую секунду я еще ничего не соображал, в пустом мозгу крутилась лишь одна мыслишка, что-де надо было раньше отработать этот прыжок. Анна – она что, прыгала за мной? – схватила меня за руку и бегом потащила в магазин, у входа в который мы стояли. Там, кстати, толпились люди – в основном пожилые женщины. Привезли сливочное масло – праздник в Уютном. Мы, просачиваясь сквозь очередь, протиснулись к витринам.

– Ноги целы? – спросила Анна, все еще задыхаясь от бега и переживаний. – Как ты думаешь, они уже поняли, что ты сбежал?

– А ты что, тоже из окна вывалилась?

– Тише говори! – шикнула она и повела глазами в сторону очереди, которая в общем-то обсуждала предстоящие выборы президента Украины. – Ты как сказал, что идешь переодеваться, так я сразу все поняла и бегом вниз, под окна, тебя ловить.

– Слушай, Анна, но откуда у меня в гальюне пистолет оказался?

– Вот об этом я сама хочу у тебя спросить. Ты ключи от квартиры Джо не давал?

– Спятила? Зачем ему ключи? Он любую дверь плечом выломает.

– Ты думаешь, что это он подкинул, когда к тебе вломился?

Я отрицательно покачал головой, привстал на цыпочки, глядя поверх голов на окно. Во всяком случае, перед магазином не видно ни ментов, ни машины.

– Я больше чем уверен, что именно из этого пистолета Джо стрелял в Новоторова. Мы еще услышим об этом: проведут баллистическую экспертизу и докажут, что Новоторов был убит из этого «макарова».

– Когда же тебе его подкинули?

Я пожал плечами.

– Может быть, пока я был у следователя?.. Не знаю, Анна, не задавай вопросы, на которые я не могу ответить.

– Давай купим колбасы и хлеба?

– Ты голодная?.. Это на нервной почве. Ты только что ела яичницу.

– У меня эта яичница поперек горла стоит, и все равно я с голоду умираю! И голова ничего не соображает.

– Ну хорошо, хорошо. Я возьму тебе колбасы.

Анна незаметно раскрыла сумочку и протянула мне деньги. Если бы у меня были пятьдесят тысяч долларов, подумал я, принимая деньги, то я подарил бы ей маленькую белую яхту.

Я вспомнил о своей «Арго» – маленькой белой яхте с треугольной «бермудкой» и кливером, с каюткой на четверых и уютным уголком-камбузом. Когда-то я выкупил ее почти за бесценок из ростовского яхт-клуба, а три года спустя продал опять же за бесценок, чтобы купить туристскую путевку в Ла-Пас, откуда и началась моя приамазонская одиссея.

Полчаса спустя мы утоляли нервный голод, сидя на самой верхотуре горы Болван, откуда весь поселок вместе с санаторием и домом отдыха был виден как на ладони.

– Что теперь? – спросила Анна, опускаясь на теплый белый камень и потягиваясь.

Я, осторожно выглядывая из-за каменного бруствера, всматривался в улочки, в заросли кустов, стоящие рядом с моим домом. Бинокль бы сюда, а еще лучше телескоп «Белый карлик».

– Твоей судьбой я не могу распоряжаться, Анна. Ты вне подозрений, здесь ты человек случайный, – ответил я, давая понять девушке, что готов принять ее отставку и даже проводить на московский поезд.

– Что?! – Она привстала и посмотрела на меня. – Случайный человек?.. Значит, ты хочешь, чтобы я уехала, оставив тебя коптиться на этой горе? И ты нормально бы воспринял это? Ты бы смог после этого разговаривать со мной? – Она снова легла и опустила ладонь на глаза. – Мне страшно подумать, Кирилл, что на моем месте ты бы так и поступил.

Вот это удар! В моих руках с сухим щелчком треснула ветка. Ну что ж, она ответила достойно. Я это заслужил. Трусу и подонку никогда не надо указывать на пути отступления, он сам видит их и знает, что ему делать. А вот если сделать это по отношению к верному другу – хуже оскорбления и унижения не подыщешь. Я с опозданием прикусил язык.

Надо было как-то мириться, и я кинул маленький камешек, который щелкнул в метре от Анны. Она не отреагировала. Тогда я подошел к ней, снял ее ладонь с лица. Анна смотрела на меня.

– Прости, – сказал я. – Я не хотел тебя обидеть. Я просто очень боюсь за тебя.

– А тогда, на вилле, когда ты надел форму Шраера и мы шли с тобой к дому Валери под взглядами охранников, тоже боялся?

– Тогда нет, – признался я.

Анна вздохнула.

– Ладно, я тебя прощаю. Но только потому, что ты сказал правду и не стал брехать, как страстно беспокоился за меня. Кот ты, Вацура. Старый, бродячий, неблагодарный кот. Сама не знаю, за что я тебя так люблю.

Это было настоящее признание, но сделанное в форме полушутки, полуприсказки, а значит, с двойным смыслом – иди гадай, правду я сказала или нет. Но я-то знал, что Анна сказала правду. Я сделал каменное лицо и быстро перевел разговор на другую тему. Нет, я не кот, я поганый шакал, плешивый крокодил, бегемот-олигофрен. Такая замечательная девушка признается мне в любви, а мне нечего ей ответить. Лгать не хочу, потому как любви к Анне бог не дал. У него своя логика и свои чудачества. Не знаю, какое именно чувство подразумевается под любовью, но Валери я до сих пор не могу выкинуть из сердца.

* * *

Когда солнце скрылось за горбатой, покрытой кудряшками леса спиной Караул-Обы и стало по-южному быстро темнеть, мы с Анной покинули наше убежище и спустились на шоссе. Решили, что она вернется на дачу и будет продолжать там жить, чтобы не вызвать у милиции подозрения своим исчезновением. А я, беглый каторжник, как позже окрестил меня Гриша, спрячусь в лагере альпинистов. Не думаю, что милиции придет в голову прочесывать все палаточные городки на побережье – на это ушло бы слишком много времени. Анна сегодня же предупредит Клима о моем местонахождении, а завтра мы все соберемся под Соколом, включая Гришу и Князева, и решим, как действовать дальше. Кроме как от этих людей, мне больше не от кого было ждать помощи.

Я подошел к палаткам альпинистов как раз в то время, когда Гриша снимал с примуса кастрюлю с супом, и, увидев меня, он издал радостный вопль, несмотря на то, что даже понятия не имел, сыт я или голоден. Мне дали ложку, но я отрицательно покачал головой. Тогда Князев налил мне какой-то крепкой пахучей жидкости. Я выпил и, пока мои товарищи загребали ложками из кастрюли, рассказал им о том, что случилось за сегодняшний безумно огромный день.

Под конец рассказа я уже едва сидел и мои глаза закрывались сами собой. Князев несильно хлопнул меня по плечу, заставляя подняться на ноги, отвел к своей палатке и показал на спальник. Мне именно этого не хватало для счастья. Не помню, как я заполз в палатку, как стащил с себя кроссовки и упал на мягкий синтепоновый спальник, пахнущий еловыми ветками, костром, кипарисом, горами и туманами…

Глава 18

Мне приснился странный сон, будто я без страховки карабкаюсь по отвесной стене вслед за Джо. Он скидывает на меня камни, спускает снежную лавину, на мою голову обрушиваются потоки воды, но я продолжаю каким-то чудом держаться на стене и преследовать его. В конце концов я догоняю его, цепляюсь обеими руками за его горло, моя ладонь скользит по его щеке, и вдруг кожа его лица начинает сморщиваться, собираться в складки и сползать, и я с ужасом понимаю, что это была всего лишь маска. И тут на меня сыплются черные стружки волос, и я вскрикиваю, потому что вижу Валери. Она не похожа на себя, но я точно знаю, что это она. «Кирилл, – говорит она, – я сделала это только ради нашей любви». – «Где дочь?! – кричу я исступленно. – Где моя дочь?!» Но Валери смеется, и мы оба срываемся и с нарастающей скоростью летим в бездну…

– Кирилл! Кирилл!

Я проснулся оттого, что Гриша яростно тряс меня за плечо.

– Ну-ка, быстро, быстро вылезай! – сказал он негромко, но взволнованно.

Я вывалился из палатки с такой скоростью, словно в ней начался пожар, и, напяливая кроссовки, стал крутить головой во все стороны, не понимая, что произошло.

По-моему, было еще совсем рано, и солнце только-только показалось из-за Меганома. Князев стоял недалеко от нас на пригорке, скрестив руки на груди, как Наполеон, и смотрел на шоссе. Я слышал, как оттуда доносятся шум автомобильного мотора и негромкие голоса.

– Что там? – спросил я Гришу.

– Кажется, менты. – Он глянул на меня. – Кроссовки надел? Теперь обвязку!

Я не задавал больше никаких вопросов и стал натягивать на себя страховочную обвязку.

– Сюда идут, – сказал Князев, подходя к нам. – Поторопись.

Гриша подтолкнул меня в спину, и я пошел к стене. Вертикальная веревка, соединяющая подножие горы с вершиной и пропущенная через крючья, так называемые перила, становилась сейчас моим единственным мостом, по которому я мог уйти от преследователей. На стену милиция не поднимется, а стрелять вряд ли станет.

Гриша закрепил на веревке жумар, соединил его карабином с моей обвязкой.

– Пошел! – скомандовал он.

Я сделал первый шаг.

– Гриша! Сюда придут Анна и Клим. Передай им, что я сам их найду.

– Хорошо. Поднимешься наверх, оттуда траверсом влево, до Шторма. Там жди нас с Князем.

Шторм – так мы называли западный склон Сокола, покрытый гигантскими каменными столбами, напоминающими шипы на теле ящера или застывшее штормящее море. Добраться до этих «волн» мог только альпинист.

Через минуту я оглянулся. Две милицейские машины стояли на шоссе. К подножию шли три человека в форме. Гриша и Князев спрятались в палатках. Нет, подумал я, слишком много случайностей. Так не бывает. Никто не мог знать, что я буду здесь, кроме четверых. И нет ничего хуже, когда начинаешь невольно подозревать всех…

Когда менты подошли к палаткам и, задрав головы, стали наблюдать за мной, я был уже на высоте метров ста. Один из них поднес к губам что-то похожее на цинковое ведро без дна.

– Гражданин Вацура! – крикнул он в рупор. – Немедленно спускайтесь вниз!

– Ага, сейчас, – забормотал я себе под нос, в очередной раз перецепляя жумар выше крюка. – Сейчас залезу наверх и спрыгну прямо в вашу машину… Вместо того чтобы преступника ловить, вы… к невинному человеку пристали, хотите на нем… пятьдесят тысяч баксов заработать… Хрен вам, а не баксы!

Я безостановочно бормотал всякие ругательства, какие мне приходили в голову. Они снимали напряжение, и я пока не сделал ни одной ошибки, которая при моей спешке и без внешней страховки могла стоить жизни.

Когда я уже прошел две трети маршрута, менты устали глазеть на меня. Они сели кружочком у очага, сняли фуражки и, кажется, завели милую беседу с Гришей и Князевым. Я помахал им рукой, но этот жизнерадостный жест вряд ли кто заметил. Внезапно потемнело, вдоль стены поплыли матовые рваные струи тумана. Прямо над моей головой с оглушительным треском разорвалась молния. Море, каменистый берег, шоссе с желтыми «УАЗами», палатки и люди рядом с ними исчезли в одно мгновение, словно начался вселенский потоп и их залило серой и мутной водой. Я оказался в середине тучи и моментально промок до нитки. Это было очень кстати, потому что я не умывался с утра и сильно перегрелся, уползая подальше от грешной земли к небесам.

Из моего рта валил пар, как у загнанного коня, на расстоянии вытянутой руки уже ничего нельзя было разглядеть. Серая стена слилась с серой субстанцией, окружившей меня со всех сторон. И вдруг полил настоящий ливень. Грохот падающей и разбивающейся о стену воды сразу заглушил мой дикий хохот. Целые потоки низвергались вниз по стене и свободно падали параллельно ей. С водой скала смывала с себя камни, ветки, песок, все это сыпалось на мою неприкрытую голову и сильно напоминало артобстрел под афганским кишлаком Доши в апреле восемьдесят четвертого, где наш гаубичный дивизион дал залп по своим же позициям. Но тогда я нашел сухую промоину и упал на ее дно, накрыв голову рюкзаком. Сейчас мне негде было спрятаться. Я болтался на веревке, которая, казалось, не была прикреплена ни к чему и висела сама по себе в пространстве, раскачивался под порывами ветра, захлебываясь в потоке воды, заливающей мне лицо. Это была грандиозная природная феерия, торжество сил стихии, и я, оказавшийся полностью в ее власти, не способный даже защититься от падающих камней, смеялся над собственной ничтожностью и всей той блошиной возней, которой люди посвящают свои никчемные, жалкие жизни.

Гроза оставила меня в покое столь же внезапно, как и налетела, но земли я еще не видел – ее по-прежнему закрывали облака. На мокрой веревке, по которой еще сочилась вода, жумар держался не настолько крепко, чтобы можно было продолжать движение, но стоило рискнуть и пройти к Шторму незамеченным.

Прошло еще не меньше часа, прежде чем я добрался до относительно ровной площадки перед одним из каменных «шипов», где в идеально отшлифованной вмятине скопилась дождевая вода – целая ванна. Я жадно пил ее, встав перед этим искусственным озером на четвереньки, а потом залез в нее целиком, прямо в одежде, и лежал до тех пор, пока меня не стал бить озноб. К счастью, солнце снова показалось из-за туч, напоминая, что сейчас июнь, дело происходит в Крыму и здесь правит бал оно.

Щурясь от яркого света, я лежал на горячем камне, как на батарее, и одежда высыхала с поразительной скоростью. Ноги заслоняли высотку мидовского санатория. Стоянку, на которой недавно была припаркована темно-синяя «Вольво», я не видел – она находилась как раз за моими пятками. Анна ездила к Новоторову, думал я сквозь дремоту, и встречалась с ним буквально за пару дней до его смерти. Этот человек поставил ей кабальные условия, собственно, пригрозил, что убьет, если она откажется. Так что у Анны были все основания желать смерти Новоторова. М-да, интересная мыслишка…

Я вроде бы в шутку стал складывать мозаику из фактов, и получилось на редкость удачно. Анну я посадил рядом с референтом в «Вольво», способную домчать ночью до Никитского сада за два часа. Затем я попробовал дать референту имя Джо – и мозаика не рассыпалась, а стала выглядеть еще более привлекательной. Господи! – мысленно воскликнул я и даже привстал от волнения. Как все складно, однако, получается! Приехала Анна из Москвы – начались анонимные звонки. Вернулась из Ялты – и я встретился с Джо.

Я снова лег, продолжая создавать в уме гармонию. Вложил в руку Анны пистолет – и она стала выглядеть лучше, чем раньше. А потом, потом… потом я осторожно придвинул к ней яичницу и туалетный бачок. Стыкуется! Анна действительно выходила из комнаты, когда мы обедали у меня, – то на кухню, то руки мыть. Мало ли что ей надо было – я не следил.

Не хватало маленького штриха, и я представил, как вчера вечером, спустившись с Болвана, она идет по шоссе в поселок, сворачивает в санаторий, подходит к телефону-автомату, подвешенному к стене бювета, и звонит в отделение милиции. «Алло! – говорит она. – Вы разыскиваете Кирилла Вацуру? Можете взять его тепленьким в палаточном лагере альпинистов под Соколом. Только, чур, половина вознаграждения моя!»

Если это так, думал я, то мне откроется одна великая истина: сатана – женского рода.

* * *

Я стоял под ветвью, низко склонившейся к земле под тяжестью еще зеленых, но уже крупных абрикосов, и Клим не сразу узнал меня. Потом он резко взял меня за руку и втащил через открытую калитку во двор. Ни слова не говоря, мы прошли мимо «Москвича», стоящего во дворе, свернули по узкой дорожке из плитки к душевой и снова вправо, в цветник, где стоял столик со скамейками.

– Я тебя жду весь день, – сказал он, закуривая. – Почему так поздно?

Я показал рукой на небо.

– Ждал, когда стемнеет.

– Есть хочешь?

– Не то слово.

– Ну, потерпи минуту.

Он пошел в дом, плотно обсаженный со всех сторон яблонями и абрикосами. Я слышал, как он что-то сказал матери, загремела посуда, и минут через пять он вынес мне сковородку с жаренной на сале картошкой и яичницей.

Я жадно набросился на еду, а Клим, не задавая вопросов, смотрел на меня, и малиновый огонек сигареты с каждой затяжкой освещал его губы тусклым светом.

– Может, выпьешь?

Я отрицательно покачал головой.

– Нет. Побреюсь только и пойду.

– Куда тебя еще несет?

– Есть дело.

– Не сходи с ума, – проворчал Клим. – Постелю тебе на чердаке, выспишься как человек. Ты уже на бомжа похож.

– Я знаю.

– Ну, рассказывай теперь.

– Что рассказывать? – Я пожал плечами. – Просидел весь день на Соколе. Время идет, а я еще ничего не сделал для своей защиты… А вы как?

– Встретились с Анной где-то около восьми утра у котельной дома отдыха и пошли к лагерю.

– Когда, кстати, она передала тебе, где я?

– Вчера. Поздно было, мои уже все спали. Тогда мы и договорились о встрече.

– А почему решили именно в восемь, а не раньше?

Клим пожал плечами.

– Она так сказала, а я не стал спорить, подумал, что вы так договорились. Гроза была жуткая, мы насквозь промокли. И как прошли крутой поворот, так сразу милицейские машины увидели. Подходить, естественно, ближе не стали, сели на бордюр, ждем, чем дело кончится. Гора вся в тумане, ни черта не видно. Где-то полчаса спустя видим: вся кодла возвращается к машинам. Тебя нет – значит, дал деру. Как машины свалили, мы к палаткам. Ну, эти твои друзья все подробно рассказали, как ты от ментов по стенке ушел. Молодец, так и надо. Попадешь к ним в руки – труба. Сожрут.

– По радио ничего нового не передавали?

– Передавали, – кивнул Клим и далеко отшвырнул окурок. – Дело об убийстве этого чувака ведут две следственные бригады Ялты и Симферополя, а также группа из частной сыскной фирмы.

– Круто взяли.

– Не дрейфь! Думаешь, ты один у них в числе подозреваемых? Да таких, как ты, может, уже десяток набирается. Они же работу по всем направлениям ведут, а не только на тебе зацикливаются. Так что, Кирилл, твое дело – выждать, пока они настоящего убийцу не найдут.

– Больше ничего не говорили?

– Про водилу что-то сказали… Сейчас вспомню… Да! Он находится в ялтинской горбольнице, состояние его остается тяжелым, но он уже отвечал на вопросы следователя и вроде бы намерен составить словесный портрет убийцы.

– Мне бы в Ялту, Клим.

– Зачем?

– Провести очную ставку в присутствии свидетелей. Я демонстрирую водителю свою физиономию, а он меня не узнает. Это хоть какое-то алиби, первый шаг.

– Ты хочешь, чтобы я тебя отвез?

– А как же иначе, Клим? Если я поеду автобусом, у меня будет намного больше шансов попасть в лапы ментам.

Клим задумался, покусывая губы. Я понимал, что со мной он рискует: нас могут остановить на трассе, и у Клима будет неприятностей выше головы.

– Хорошо, – твердо сказал он. – Я отвезу тебя в Ялту. Не каждый день такие ситуации выпадают.

Я крепко пожал ему руку. Клим смотрел на меня. Его так и подмывало что-то спросить у меня.

– Кирилл, – медленно произнес он, опустив глаза, – а как же так получилось, что милиция нагрянула к альпинистам?

Ах, Клим, Клим! Этот вопрос не давал ему покоя. Конечно же, он понимал: я первым делом подумал на тех людей, кто знал о моей ночевке под Соколом, в числе которых был и он сам. Мой старый друг Клим мучился потому, что я мог предположить его нечестность, его предательство. Ему было стыдно, но он не мог – это было ниже его достоинства – оправдываться передо мной, и он тихо терпел эту страшную боль от подозрения.

Я положил руку ему на плечо.

– А где меня можно было еще найти, как не у альпинистов? – ответил я, хотя сам не верил в это. – Милиция, дружище, знает намного больше, чем мы с тобой предполагаем.

Я, может быть, немного облегчил его душу. Он снова закурил, принялся с еще большей настойчивостью предлагать мне сеновал на чердаке, но я бы все равно не уснул и не успокоился, пока не увидел бы Анну.

Глава 19

Не думал я, что мне когда-либо придется пробираться на собственную дачу с такой осторожностью, словно я шел с разведзаданием в тыл врага. Я шарахался от каждой фигуры, которую замечал в конце улицы, выбирал самые глухие тропки и постоянно прятался в густой черной тени акаций. Перед тем как подойти к даче, я не меньше двадцати минут наблюдал за ней из-за угла Портовой башни – не мелькнет ли в лунном свете фуражка, не вспыхнет ли сигарета?

Ничего подозрительного я не заметил, но тем не менее посчитал разумным проникнуть внутрь домика не со стороны двора, а через узкую щель в душевой. Ею до этого пользовались разве что беспризорные коты, которых регулярно подкармливали мои постояльцы.

Я прошел по темному коридору к комнате Анны. Там горел свет. Хорошо, что она еще не спала. Боясь ее сильно напугать, я, не открывая двери, негромко позвал ее и чуть не схлопотал дверью по лбу. Анна выскочила из комнаты с такой скоростью, словно давно подкарауливала меня, и кинулась мне на шею.

– Господи, я весь день как на иголках! Если бы ты не пришел, я к утру сошла бы с ума! Слава богу, что тебя не взяли!

Я не сопротивлялся, но стоял как столб, опустив руки, и не сразу обратил внимание, что Анна полураздета, на ней лишь тонкая короткая ночнушка. Наконец она оторвалась от меня, взяла за руку и ввела в комнату. Шторы надежно закрывали окно, и меня никто не мог увидеть.

Анна вспомнила, что не совсем удачно одета, села на койку, накинула на плечи одеяло. Я хотел видеть во всех ее движениях, в выражении лица игру и видел ее. Мое предвзятое отношение она не могла не заметить.

– Что с тобой, Кирилл? Ты как-то странно на меня смотришь.

– Прости, но так уж получается.

– Что-нибудь случилось?

– Да нет, ничего. Сущие пустяки. Утром чуть было милиция не взяла. Какие сообразительные ребята, да, Аня?

– Та-ак, – протянула Анна после небольшой паузы, не сводя с меня глаз. – Начинается.

– Ты о чем?

– Ни о чем. Пошел вон, – ответила она негромко и беззлобно.

Ее трудно обмануть, подумал я. Точнее, с моей физиономией никогда не скроешь того, что внутри. Она сразу поняла, с чем я пришел, и теперь не станет отвечать ни на один мой вопрос.

Ну что мне теперь делать, думал я несколькими минутами позже, машинально поедая черешню, горкой насыпанную в тарелку. Анна как будто позабыла о моем существовании и демонстративно уставилась в книжку, но минуту спустя зашвырнула ее в тумбочку, отвернулась к стене и замерла, будто уснула. Что теперь делать глубоко порочному человеку, который давно и, по-видимому, окончательно утратил веру в порядочность и честность?

Кажется, я глотал черешню вместе с косточками.

– Анна! Анюта! Ку-ку! – позвал я.

Она не реагировала. Пришлось мне сесть на край койки и погладить ее по плечику.

Анна вздрогнула, словно мои руки ударили ее током. Повернулась, села в постели.

– Ты знаешь, Кирилл, одну такую твою выходку я уже пережила, когда мы ехали на попутке в Ла-Пас. Помнишь, в рыбацком сарае, на берегу океана, у тебя начался приступ подозрительности, и ты стал обвинять меня в том, что я за тобой шпионю? Тогда я думала: ты взволнован, мало меня знаешь, устал после бессонной ночи – вот и пришло тебе в голову черт-те что. Но что теперь, ответь мне, тебя не устраивает во мне? Мы знаем друг друга полтора года, мы многое пережили, у нас с тобой одни враги. Чем я виновата перед тобой? Разве я давала тебе повод подозревать меня в предательстве?

– Да угомонись же ты, сорока! – прикрикнул я на нее, прибегая к правилу: лучшая оборона – это наступление. – Я еще слова плохого не сказал, а тебя уже понесло!

– Да у тебя все на лице написано!

– Что у меня там написано? – Я взял с тумбочки маленькое зеркальце и посмотрелся в него. – Нет там ничего.

Она выхватила зеркальце из моих рук.

– Не надо прикидываться. А лучше хорошенько присмотрись к этим твоим скалолазам. Кто они такие? Один – инженеришка, а второй – водитель автобуса? Из бедности лазят по стенам на бельевой веревке и питаются исключительно мидиями?

– Анна, что ты несешь?

– Ты пойми, Кирилл, что здесь они, как и все отдыхающие, временщики. Тебе кажется, что, раз вы знакомы много лет, можете бесконечно доверять друг другу? Я не спорю, на стене они, может быть, храбрые и верные ребята. Но жизнь есть жизнь, отпуск скоро подойдет к концу, и они вернутся в свой Питер, в свои нищие семьи, где жена хочет шубу, а дети – «Денди», и весь долгий год до следующего лета им придется из кожи вон лезть, чтобы прокормить семью и позволить себе двадцать дней полазить по горам.

– Не надо митинговых речей, Анна. Что ты хочешь сказать?

– А то, что для этих людей пятьдесят тысяч долларов – такая сумма, из-за которой они в одно мгновение похоронят понятия чести, достоинства и мужской дружбы. И найдут миллион оправданий в пользу этих похорон. Понимаешь, что я хочу сказать?

– Мне неприятно это слышать. Ты совсем не знаешь их!

– Ну что, что ты о них знаешь? Ты думаешь, что ваша стена способна полностью раскрыть суть человека, обнажить его душу? Это только в песнях Высоцкого можно взять парня в горы и узнать, кто такой. А в жизни, Кирюша, человек удивительно многолик. На стене он совершает подвиги, рискует ради тебя жизнью, а когда стена уже покорена и впереди ждет весьма скромная проза жизни, а на голову вдруг сваливается пятьдесят тысяч баксов – он с такой же самоотверженностью закладывает тебя милиции. И при этом, заметь, абсолютно уверен, что совершил очередной подвиг.

– Я не думал, что ты такая циничная.

– А думал, что подозревать в предательстве можно только женщин, да? У тебя, Кирюша, стойкий комплекс. Синдром аферизма, граничащий с женоненавистничеством. Это у тебя после твоей красавицы Валери. И я тебя понимаю. Она навешала тебе столько лапши на уши, что ты уже не способен отличить, где заканчивается лапша, а где начинаются уши, и дергаешь себя, как клоун, за живое.

Я никогда еще не видел Анну такой возбужденной и жестокой. Щеки ее порозовели, глаза заблестели. Она, забыв о своей наготе, сбросила с себя одеяло, сложила на груди руки, одну ногу положила на другую. В этот момент она была чертовски красива, но мне, понятно, было не до любования ее красотой.

– Ну хватит! – потребовал я пощады. – Суду все ясно. Будь проклят этот банк со своим вознаграждением!

– Ну почему же? – возразила Анна. – Это прекрасная проверка на вшивость. Ни один тест, ни одна скала не раскроют так человека, как эта история с убийством Новоторова. Я рада, что она даст тебе возможность разобраться в друзьях и уяснить, кто чего стоит… Ну ладно. Подай-ка мне халат.

Я отвернулся к окну, пока Анна одевалась. Она вышла в коридор, открыла холодильник и стала выкладывать на стол продукты.

– После таких эмоциональных разминок я не могу совладать с голодом, – призналась она, намазывая на ломоть белого хлеба кабачковой икры. – Ты будешь?

Мы ели бутерброды вприкуску с пучками зеленого лука. Шел второй час ночи.

– Как думаешь действовать дальше? – спросила Анна, намазывая себе второй бутерброд.

– Ты слушала сегодня радио?

– Да. Водитель в тяжелом состоянии.

– Я хочу провести очную ставку.

– Ты поедешь в Ялту?

– Да. Я уже договорился с Климом, он меня отвезет.

– Но тебя сразу арестуют, как только ты заикнешься об очной ставке!

– Там, в районном отделении милиции, работает мой бывший сослуживец. Попрошу, чтобы он сделал все под протокол.

– Формально он будет обязан тебя задержать.

– Буду надеяться, что этого не произойдет.

– Не знаю, – покачала головой Анна. – Мне кажется, что все это мартышкин труд.

Она вернулась в комнату, села на койку, долго смотрела на меня. Я стоял в дверях. Черная кошка Людка протирала собой мои кроссовки и мурлыкала так, что, казалось, дрожат стекла.

Анна развязала поясок халата, и он упал к ее ногам. Она легла, натянула на себя тонкое одеяло.

– Выключи свет, – попросила она. И уже из темноты: – Ты где думаешь спать?

– Пойду на пляж, – ответил я. – Там тепло и места много.

Господи, думал я, выходя через калитку в ночь, избавил бы ты меня от одной любви, но дал бы другую.

* * *

Чем скромнее у человека жилище, тем меньше его стесняют гости. У моих скалолазов на двоих две палатки и один очаг. Из еды – дюжина банок тушенки да десяток пакетиков порошковых супов. А всегда принимают меня так, словно у них особняк из двадцати комнат.

Еще на шоссе я заметил, что рядом с палатками горит костерок. Оказалось, что Гриша не спит, сидит, задумавшись, на каменном стульчике, смотрит в огонь. Я, ломая на своем пути ветки, вынырнул к нему из мрака ночи, ожидая, что он сейчас схватится за топор, но Гриша лишь медленно поднял сонное лицо и, узнав меня, радостно улыбнулся.

– А-а, – шепотом сказал он. – Беглый каторжник! Садись к костру, сейчас твои кандалы распиливать будем. А почему снял полосатую робу?

Юмор у него, надо сказать, еще тот. Я присел рядом, подкинул в костерок ветку.

– Князь спит?

Гриша кивнул.

– Князь рано ложится – рано встает. У меня же все наоборот. А сегодня из-за погоды с обеда до вечера дрых в палатке. Вот сейчас и не спится… А ты ложись на мое место. Утро вечера мудренее, утром будем решать, что с тобой делать.

Я смотрел на освещенное красными бликами круглое, вечно подпухшее и помятое лицо Гриши, и в голове крутились слова Анны: «На стене он совершает подвиги, а потом с такой же самоотверженностью закладывает тебя милиции». Я не хотел, чтобы Гриша по выражению моего лица догадался, о чем я думаю, и, кивнув ему напоследок, полез в палатку.

Прошли те времена, когда я спал по десять часов подряд, не просыпаясь ни разу. Теперь же одна половина мозга спала, а другая следила – не треснет ли ветка под чьими-то ногами, не заскрипят ли тормоза машины на шоссе. Словом, это был не сон, а сплошное мучение, и, как только стало рассветать, я вылез наружу, где чувствовал себя в большей безопасности.

Бодрствующая смена лагеря сменилась. Теперь у очага я увидел Князева. Он сидел на корточках перед примусом и энергично подкачивал в него воздух. Гриша, надо полагать, уже спал в его палатке. Мы молча приветствовали друг друга.

Я сбегал к морю и искупался – не столько ради удовольствия, сколько ради того, чтобы убедиться в отсутствии на шоссе машин, а среди деревьев засады. Когда вернулся, Князев уже разлил по кружкам кофе и намазывал на хлеб шпротный паштет.

– Как будешь выкручиваться? – спросил он.

– В Ялту поеду, – ответил я. Когда я разговаривал с Князевым, то невольно перенимал его манеру и фразы мои становились короткими и скупыми. – Предстану перед водилой. Пусть подтвердит, что не я стрелял.

– Правильно, – кивнул Князев.

На этом, собственно, наша беседа и закончилась. Мы молча допили кофе, любуясь облачком, которое белой шапкой налезло на вершину Сокола, затем Князев встал, закинул за плечи маленький штурмовой рюкзачок и повесил на поясной ремень радиостанцию.

– На рынок, – пояснил он и быстро пошел к шоссе.

Еще некоторое время я видел его вылинявшие шорты и длинные загорелые ноги в белых кроссовках. Простой радиоинженер из Питера, думал я. Мало зарабатывает. Ну и что? Нельзя же все мерить суммой заработка. Может быть, он счастлив уже только оттого, что у него есть верные друзья, что ему покоряются вершины, что он отрывается от грешной земли и, как по ступеням, поднимается до самых облаков. И этот спартанский образ жизни, эта палатка среди деревьев, которые наполняют воздух головокружительным запахом хвои, этот костер в очаге из морских гладких камней – предел мечтаний, который он никогда не унизит банальным земным предательством.

Я посмотрел вверх. Эта стена, это чудо природы, манила меня к себе. За последние дни я несколько раз поднимался по ней, но сейчас вдруг нестерпимо захотелось опять пойти к вершине, ощутить тепло, исходящее от камня, словно от живого существа, увидеть, как постепенно удаляется от тебя земля, расширяется кругозор и все становится игрушечным, несерьезным, безобидным.

Я не стал будить Гришу, воспользовался его снаряжением и по перилам стал подниматься вверх. Горы как наркотик. Чем чаще на них бываешь, тем больше хочется к ним опять. Откуда в них столько притягательной силы?

Я долез до середины – не меньше двухсот метров от подножия, а от уровня моря все двести пятьдесят. Пристегнулся карабином к крюку, оперся ногами о стену, откинул туловище назад, сцепил руки на затылке «замком». Слабый ветер раскачивал меня, как маятник, стая чаек с ленивым криком кружила подо мной, по узкому воздушному коридору, как НЛО, беззвучно скользил обрывок облака, в самом деле похожий на тарелку. И бездна чистого теплого воздуха вокруг. Непередаваемое ощущение.

Я уже начал потихоньку засыпать между небом и землей, как неожиданно услышал снизу крик, который в мгновение нарушил идиллию. Теперь я понимал, как можно ненавидеть приземленную жизнь, находясь на уровне облаков. Пришлось принять вертикальное положение и посмотреть вниз. Рядом с палатками, похожими на огрызки цветных карандашей, отчаянно размахивал мне руками Гриша. Разобрать, чего он от меня хочет, не было возможности, и я решил спуститься, потому как он уж слишком настойчиво махал мне руками. Когда я заскользил вниз, он замолчал – значит, я правильно его понял.

– Привет! – буркнул он мне, когда я приземлился, и стал отцеплять меня от перил. – Сейчас я тебе такое скажу, что ты сразу на Эверест пойдешь.

Он заинтриговал меня настолько, что даже сердце стало биться чаще. Мы подошли к очагу. Гриша взял радиостанцию, стоящую на каменном столе, и сказал:

– Пока ты там ползал, я случайно поймал разговор двух мужиков.

– Каких мужиков? – не понял я.

Гриша пожал плечами.

– Затрудняюсь ответить тебе, но один из них был человек по имени Джо.

– Ты слышал, как он говорил по радио?! – не поверил я.

– У меня сбился диапазон, на котором мы обычно работаем с Князем, я стал крутить настройку и нечаянно поймал, как двое, значит, обмениваются информацией.

– О чем говорили, ну?

– Это, как я понял, был уже конец разговора…

– Гриша, короче! – взмолился я.

– Один, значит, говорит: «Джо, он собрался ехать в Ялту, чтобы водила засвидетельствовал его непричастность». Или что-то в этом роде. А Джо отвечает: «Хорошо, я понял». Первый спрашивает, значит: «Когда опять выходим на связь?« – а Джо отвечает: «Как вчера», – и, значит, дает отбой.

– А что значит «как вчера»? Это во сколько – «как вчера»?

– Да я откуда знаю?

– Слушай, Гриша, а чей голос-то был?

Гриша пожал плечами.

– Я не разобрал.

Я прожигал его взглядом. У меня прямо-таки срывался с языка вопрос: «Не Князя ли это был голос?» – и, опасаясь, что не сдержусь, я стиснул зубы и замычал, как от невыносимой боли.

– Ну чей, подумай!

– Да откуда я знаю, чей! – вспылил Гриша. – Говорят тебе: не разобрал.

– Вот так вот, – произнес я совершенно бессмысленную фразу и даже зубами скрипнул. – Продают с потрохами среди бела дня.

– А кто знал, что ты в Ялту собрался?

– Да все знали!

– А я не знал, – ответил Гриша и развел руками.

– Ну, разве что ты… Вот что мне теперь делать, Григорий?

– Когда ты хотел ехать?

– Сегодня ночью, чтобы рано утром быть там.

– Значит, надо ехать сейчас. Немедленно, пока этот Джо не помешал.

– Да где я сейчас Клима найду? Он наверняка куда-то свалил по своим делам!

– Дуй на автобусе.

– На Ялту единственный рейс уже ушел!

– Хватай частника! Делай что-нибудь!

Но я не шелохнулся, не сводя глаз с радиостанции.

– Послушай, Гриша, а какой радиус действия у этой штуковины?

– Километра три, не больше, и то если луч гора не заслоняет.

– Значит, Джо и его абонент находятся от нас максимум в трех километрах?

Гриша усмехнулся и отрицательно покачал головой.

– Нет, браток, это рация любительская, для рыбаков, чтобы выяснять, клюет у соседа или нет, а у твоего Джо видел какая? Японская, фирменная, у нее мощность раз в десять больше, чем у этой. Так что один из них может быть в Планерском, а другой – в Морском. Иди свищи!

– А у абонента какая станция?

– Да я откуда знаю, какая!

– А если такая же, любительская, то, значит, он от нас не дальше чем в трех километрах?

– Я все не пойму, на что ты намекаешь?

– Да нет, это я так, в порядке бреда.

– Это заметно.

Ну вот, подумал я, на одного меньше. Гришу исключаем. Неужели Князев? Неужели Анна была права и ее женская интуиция подсказала, кто предатель?

Глава 20

Я больше не мог оставаться в лагере ни минуты. Кто знает, о чем была первая часть разговора, которую Гриша не услышал? Может, о том, что я нахожусь в лагере альпинистов, куда надо срочно высылать наряд милиции?

Погода испортилась вконец, небо затянули бесконечные серые тучи, снова пошел дождь, но такая погода меня сейчас устраивала: все отдыхающие, коль на пляже делать нечего, ломанулись в Судак и поселок. Они бродили по магазинам, рынку, выставочным залам, крепости, и в толпе я был не слишком заметен.

Первым делом я заскочил к Климу, надеясь, что мне повезет и я застану его дома. Открыла мать, извинилась, сказала, что Клим рано утром уехал в Грушевку за свининой и до сих пор не возвратился. Я попросил женщину передать, что зайду, как мы условились, вечером, и быстро пошел на дачу, чтобы еще раз посмотреть в очаровательные глазки Анны. Но в домике никого не было. У меня был свой ключ, я открыл замок, вошел в коридор и распахнул дверь комнаты Анны.

Аккуратная девочка, этого у нее не отнимешь. Койка заправлена, на тумбочке порядок, и, кажется, вымыты полы. Мне хватило бы двух минут, чтобы обыскать комнату, но не смог себя пересилить и опуститься до того, чтобы копаться в ее вещах.

Теперь хорошо бы заглянуть домой. Понимаю желание милиции поймать меня, но не могут же они сутки напролет караулить меня в кустах? Для этого всего отделения не хватит. Эта мысль придала мне уверенности, и все же я пробирался к дому самыми путаными тропами – через крепость, ее главные ворота, затем мимо кафе «Встреча» вышел на пустырь и уже оттуда спустился к дому, перебегая из подъезда в подъезд.

Стоит два дня не ночевать дома, как сразу возникает ощущение, что не был в родных апартаментах по крайней мере месяц. Когда я неслышно закрыл за собой дверь, вошел в комнату и увидел знакомую до деталей обстановку, мебель, вещи, книги, то сердце сжалось от нахлынувшей тоски. Теперь все это казалось отдаленным, оторванным от меня, отгороженным какой-то непреодолимой стеной. Правильно говорят: от сумы да тюрьмы не зарекайся. Я еще не в тюрьме, но уже не свободен. Но почему? По чьей воле?

Я бродил по комнатам, бесцельно перебирая вещи, заглядывая под диван, шкаф и стол – если у меня так спокойно можно найти пистолет, не подложена ли на этот раз бомба? В маленькой комнате, из которой я совершил свой отчаянный прыжок, окно было закрыто, штора задернута – милиция оставила после себя порядок, хотя и провела аккуратный обыск.

Я попытался приготовить себе завтрак, но аппетит разгорался намного медленнее, чем усталость, и я выключил огонь под кастрюлей, в которой вода уже почти закипела, лег на диван, накрыл голову подушкой и долго лежал так без движения.

Жалость к самому себе – вот чего надо опасаться в критической ситуации. Это чувство не побуждает к решительным и смелым действиям, а заставляет безропотно страдать и ждать помощи со стороны. Мне никто не поможет, говорил я себе, это тот самый случай, когда совершенно бесполезно кричать: «Помогите!», это все равно что в безлюдной тайге, в непроходимом болоте, где я один, по пояс, по грудь в черной жиже и с каждой минутой меня все глубже и глубже засасывает в трясину. Можно плакать от жалости к себе, можно изорвать все голосовые связки, зовя на помощь, все это лишь ускорит конец.

А самому – оно даже проще. Сам приказываешь, сам исполняешь. Сам себя никогда не предашь – вот что еще очень важно. И задача вовсе не такая сложная – найти человека и обезвредить его. Можно сказать, нет более подходящей для меня задачи, чем эта. Семь лет в разведке этим занимался. Я уже не говорю об Афгане, где был старшиной разведроты, а по сути, командовал разведгруппой. Два десятка парней за спиной, пулемет Калашникова на плечо – и вперед! Найти и обезвредить – такая понятная и привычная задача. И находил, и обезвреживал. Два ордена Красной Звезды, медаль «За бэзэ» – за боевые заслуги, значит, – отхватил и считаю, что заслуженно.

Я лег на спину и подушку положил уже под голову.

Так вот, продолжим. Как говорил Никита Сергеевич, цели ясны, задачи определены. Мне нужен Джо. Это такой клубочек, который не оставляет за собой нити, и схватиться не за что, кроме как за сам клубок. Умеет вовремя обрезать за собой хвосты. Найти такого сложно, но возможно. Во-первых, он все время крутится рядом. Пока меня не посадили и не начали раскручивать уголовное дело, – а ему надо именно это, – Джо будет контролировать ситуацию и по возможности подливать на мою голову помоев. Во-вторых, он здорово засветился, и я его без труда опознаю. И в-третьих, кто-то из моих друзей работает на него, и даже если предположить, что Джо профессионал высочайшей категории, то про двух альпинистов, Анну и Клима я такого сказать не могу и потому уверен, что рано или поздно кто-то из них допустит ошибку и попадется в мою ловушку.

Остается вопрос вопросов: почему именно на меня вешают убийство Новоторова? Предположим, что милиция отлавливает меня и предает суду, а органы правосудия доказывают мою вину. Дело получает огласку. К чему это приведет?

Я встал с дивана и принялся ходить по комнате. К чему приведет? Да ни к чему! Взрыва общественного спокойствия не произойдет, выборы президента не отменят, курс доллара не подскочит. Быть может, где-то в приамазонской сельве шарахнет кулаком по банановому дереву Волк Августино и крикнет: «Он продолжает убивать наших людей!», может быть, Валери устроит маленький скандал, будет бить чашки и кричать: «Я же приказывала не трогать его! Кто упрятал его за решетку?» Может быть, какие-то обиженные, задавленные Новоторовым конкуренты вздохнут и скажут: «Слава богу, нашелся отважный человек!» Ну что еще может случиться?

Я не видел ни логики, ни смысла. Конечно, свой смысл во всей этой истории был, иначе чем еще можно было объяснить столь тщательную подготовку убийства Новоторова и улик, которые сыграли против меня? Шлифуя пол своей комнаты, я, несомненно, к разгадке не приближусь ни на шаг. Шерлок Холмс из меня никудышный, методами дедукции я владею слабо. Значит, надо делать то, что я хорошо умею, – взять Джо. А когда он будет у меня в руках, я найду способы заставить его помочь мне разгадать последний вопрос.

Теперь надо решить, на кого в своей охоте я могу положиться. Первый – Клим. У него есть одно неплохое для данной ситуации качество – он быстро и качественно выполнит любую работу, которая ему выгодна, и наоборот. Надо его заинтересовать, предложить долю из той суммы, которую выплатит банк за поимку Джо. У Клима есть автомобиль – не бог весть какой, но на нем при необходимости можно добраться куда понадобится. Клим, как всякий человек, именующий себя коммерсантом, достаточно осторожен и, прежде чем сделать что-либо, десятки раз обдумает свои шаги. Это все плюсы. Есть еще один нюанс, который является одновременно и плюсом, и минусом. Он единственный из всех моих знакомых, которого я знаю без малого четыре года и в достаточной мере могу ему доверять. Но вместе с тем такой же ход мыслей мог быть и у Джо: раз Клим знаком с Вацурой столько времени, значит, Вацура будет ему доверять и никогда не подумает на него.

Вторая – Анна. Эта фигура посложнее, в ее новейшей биографии много темных сторон. С одной стороны, все ясно: мы познакомились почти два года назад на борту самолета, будучи в одной туристской группе. Молодая привлекательная особа, работающая в московской торговой фирме, поссорилась с любовником, привязалась ко мне, чтобы досадить ему, и легко ввязалась в рискованную игру – кто не знает, что такое смертельная опасность, всегда легко это делает. Потом наши пути разошлись. Я искал Валери в сельве, а Анна искала меня вместе с Альфредом Шраером, который выполнял задание наркомафии и следил за мной. Так, по воле случая, она вошла в круг лиц, занимающихся охраной виллы Валери в Приамазонии, откуда потом совершенно невероятным образом смогла вывезти меня с тяжелым пулевым ранением в спину. Если исключить ложь в недавнем рассказе Анны, то ее до сих пор держат на примете и надеются использовать в весьма опасных мафиозных структурах, находящихся под контролем Августино и занимающихся «отмывкой» наркодолларов. Таким образом, круг людей, к которому косвенно, по своей или не по своей воле – неважно! – принадлежит Анна, является лагерем моих заклятых врагов, которые, дай им волю, с молниеносной быстротой оторвали бы мне голову и зарядили бы ею дальнобойное орудие. И лишь Валери, мой черный ангел-хранитель, мать моей дочери, дочь главного мафиози Приамазонии Августино, держит мою судьбу в своих руках. Так что мне очень хочется верить Анне, но она слишком умна и опытна, чтобы я мог позволить себе раскрыть все свои карты перед ней.

Третий – Князев. Радиоинженер, семьянин, альпинист-любитель. Человек сколь немногословный, столь и загадочный. Мы эпизодически встречаемся уже несколько лет подряд, обошли в одной связке половину горного Крыма, но я сейчас знаю о нем не больше, чем в первый день нашего знакомства. Анна характеризовала Князева с узкопрактической точки зрения. Она права: этот человек не богат, и экономические проблемы наверняка стоят перед ним постоянно, то есть он, как губка, готов впитывать, зарабатывать, подбирать деньги в любом месте и в любое время. Это проза нашей жизни. Но готов ли Князев переступить нравственную черту, чтобы заработать деньги, я не мог сказать с уверенностью.

И четвертый – Гриша. Водитель городского автобуса. Любитель компаний, любитель выпить, любитель рыбалки – одним словом, жизнелюб. В альпинизме он человек случайный и, мне кажется, увлекся скалолазанием только потому, что в среде почитателей этого вида спорта он находит простых общительных мужиков, с которыми с удовольствием проводит свободное время. Гриша производит впечатление человека открытого и бескорыстного, но, как многие болтуны, часто много обещает и мало делает. Кроме того, он не похож на хитрого и расчетливого человека, который мог бы сплести тонкую сеть, заманить туда жертву и использовать ее в корыстных целях. Но я говорю только о впечатлении. Гриша, как и всякий малознакомый мне человек, может оказаться блестящим артистом и разыграть роль простачка.

В два часа дня по радио передавали последние крымские новости. Я вышел на кухню, увеличил громкость приемника. Сначала диктор вещал о готовности избирательных участков, потом о рейтинге кандидатов, выявленном в ходе независимого опроса крымчан, потом о курсе доллара и рубля по отношению к национальной валюте. Я подумал, что в этом выпуске ничего интересного по делу Новоторова не узнаю, но началась криминальная хроника, и слово дали корреспонденту, ведущему репортаж с места события.

«Как нам только что стало известно, – скороговоркой сказал он, – в ялтинской городской больнице номер четыре около часу дня скончался личный водитель бизнесмена Новоторова, получивший сегодня утром тяжелое ранение в голову. Ведущий врач отказался комментировать этот факт, но из надежных источников нам стало известно, что около десяти часов утра раненый был успешно прооперирован и его жизнь находилась вне опасности. Предположительно водитель скончался после непредвиденного сбоя в работе реанимационной аппаратуры жизнеобеспечения, отвечающей за вентиляцию легких и кровообращение. Ведется следствие. Следите за нашими дальнейшими сообщениями».

А вот этого следовало ожидать, подумал я, чувствуя, как немеет спина – так я напрягся, слушая радио. Этого следовало ожидать, раз мое намерение провести очную ставку перед водителем стало известно Джо… Что ж, сильный и быстрый ход, в маневренности ему не откажешь. Это профессионал высокого класса, Кирилл Андреевич, и в охоте за ним ты до конца выяснишь, чего стоишь.

Скончался около часу дня, думал я, машинально уже в который раз подогревая воду в кастрюле. Но это не значит, что около часу дня Джо был еще в больнице. Около часу дня вышла из строя аппаратура жизнеобеспечения. А заложить, запрограммировать этот выход можно было за два, за три часа, за полдня, когда раненый еще находился на операционном столе.

Джо сейчас либо на пути к Судаку, либо уже здесь. И в этом мой очередной прокол. Рано утром, когда Гриша рассказал мне о радиоперехвате, я должен был предвидеть, что Джо поедет в Ялту с целью убрать последнего свидетеля. Надо было организовать две засады – на трассе, идущей вдоль моря к Морскому, Рыбачьему и дальше, в сторону Алушты и на симферопольском шоссе. Гриша и Князев знают Джо в лицо и смогли бы сработать без меня, хотя бы запомнить номерной знак и марку автомашины, в то время как я действовал бы в паре с Анной.

Но что прошляпил, того уже не исправишь. Джо остается на свободе, вне моего контроля, и счет его жертвам продолжает расти. Он опережает каждый мой шаг, обрубая те ветви, за которые я хватаюсь, пытаясь добраться до верхушки.

…Я вздрогнул от телефонного звонка. Омерзительная вещь – пронзительный телефонный звонок в то время, когда ты даже ходить по комнате стараешься бесшумно. Я стоял над надрывающимся телефоном и смотрел на него, как на вредную тварь вроде клопа или таракана. Кто же это мне звонит? Кто может знать, что я здесь? Анна? Клим? Или милиция проверяет? Нет, поднимать трубку не буду, это рискованно.

Стало тихо, но ненадолго, будто звонивший засомневался, правильно ли он набрал номер в первый раз, и тотчас перезвонил. И снова, как бормашиной в темечко – трррры, трррры, трррры… А если это Джо? – подумал я. Если он даст мне единственную нить, по которой я смогу выйти на него?

Я коснулся пальцами трубки и уже не мог оторваться от нее. Поднял ее, поднес к уху.

– Алло! – услышал я знакомый голос. Да это же рыжий! – Кирилл, вы слушаете меня?..

Я молчал.

– Ну хорошо. Меня попросили только передать вам информацию. С вами хочет встретиться малознакомый вам человек. Встреча в ваших интересах. Чтобы никто не помешал, рассчитайте в уме: дата, когда вы перешли реку в сторону юга. Это будет дата встречи в этом месяце. И количество человек, переходивших реку вместе с вами, помноженное на пять, – время встречи. Место встречи – там, где недавно встречались мы с вами. Всего доброго!

Даже если бы я надумал о чем-либо спросить, рыжий вряд ли стал бы прерывать свою речь. Похоже, что он читал по бумажке, чтобы не запутаться в той головоломке, которую предложил мне.

Ну вот, подумал я, опуская трубку на место, я еще ничего не предпринял, а события продолжают разворачиваться. Со мной изъявил желание встретиться малознакомый человек. Не тот ли, который через рыжего предупреждал меня об осторожности? «Качок», как я мысленно окрестил его.

Теперь надо быстро разгадать ребус, чтобы не забыть. Переход реки в сторону юга. Здесь все ясно, речь не о Днепре, не о Волге, а о Пяндже, который я действительно переходил два года назад. В сторону юга – значит, в Афган. Дату помню хорошо: восемнадцатого октября, на седьмой день моего прилета в Таджикистан. Значит, восемнадцатого июня мы встречаемся… Стоп! А какое сегодня число? Восемнадцатое и есть! Сегодня! А время?

Я схватил ручку и на краешке газеты стал записывать числа. Количество людей, которые переходили реку вместе со мной. Считать со мной или без меня? А, черт! Как теперь высчитать время? Был я, Валери, картавый и адвокат. Если себя не считать, то три на пять – пятнадцать. А сейчас четырнадцать пятьдесят три. Осталось семь минут! Не успеваю. Если же считать и себя, то получается двадцать, восемь вечера. Это вероятнее, чем в три. Осталось место. Где мы встречались с рыжим? На новосветском шоссе, при въезде в заповедную зону, где я устроил ему засаду.

Глава 21

О предстоящей встрече я не сказал никому. Анну я так и не встретил, хотя и не очень-то старался ее отыскать. Наверное, девушка решила не принимать слишком близко к сердцу мои проблемы и весь день развлекалась вместе с подругой на пасмурном побережье, где находится неимоверное количество увеселительных заведений. Климу я позвонил и сказал, что наша поездка отменяется, потому как «клиент почил в бозе». Клим не сразу понял эту фразу с претензией на оригинальность, несколько секунд молчал, потом посоветовал мне зайти к нему завтра утром пораньше, так как у него родилось несколько идеек.

Без четверти восемь я незаметно выскользнул из квартиры, пересек стройку, пустырь, по холмам обошел пансионат железнодорожников и подошел к шоссе. На асфальт я не стал выходить, лег на сухую траву за кипарисом, откуда просматривался приличный участок дороги, и стал наблюдать.

Я предполагал, что этот человек подъедет на автомобиле и предложит мне сесть в машину, но вместо автомобиля ровно в восемь я увидел рыжего, трусцой бегущего со стороны Нового Света. Несостыковочка, подумал я, сейчас он скажет мне, что встреча переносится.

Я оставил свой наблюдательный пост и вышел на дорогу прямо перед рыжим. Он вильнул, чтобы не налететь на меня, и, не снижая темпа, негромко сказал:

– Он ждет на Девичьей башне.

Так-с, думал я, глядя вслед рыжему, на Девичьей башне он снова встретит меня и скажет, что меня ждут в Портовой башне, а там – что меня уже заждались в милиции.

Встреча – в моих интересах, вспоминал я слова, сказанные по телефону. Но так все говорят. И все-таки любопытно. К тому же вряд ли я имею дело с банальной ловушкой. Меня можно было взять уже здесь или даже в собственной квартире сразу после звонка.

Девичья башня, а точнее, несколько стен, оставшихся от нее со средних веков, короновали вершину крепостной горы. Подняться наверх можно было только из внутренней части крепости по гладким, отшлифованным туристами камням, местами выложенным в ступени. В сторону моря из Девичьей башни можно было только полететь в свободном падении – там гора обрывалась отвесной стеной. Об этой башне ходило много легенд. Одна из них повествовала о неразделенной любви скифской княжны, выбросившейся оттуда в штормящее море.

Деревянные с металлической обивкой ворота крепости, ведущие на барбакан, были уже закрыты, но тем не менее в крепость мог попасть любой желающий, для кого перелезть через каменную стену со ступенчатой кладкой не проблема. Очутившись на внутренней территории крепости, я пошел вверх по правому склону, все время поглядывая на башню. Надо полагать, этот человек уже наверху. Видимо, наблюдает за мной – нет ли «хвоста» или какой другой опасности.

Кто он, этот таинственный доброжелатель? – думал я. К чему такая конспиративность? Малознакомый – это человек, с которым я встречался эпизодически. Ему известно, что я переходил Пяндж и сколько людей со мной было. Может быть, это Глеб – сводный брат Валери, который обеспечивал нам проход через границу?

Это была наиболее правдоподобная версия, и, если бы мой путь наверх был несколько дольше, я стал бы прогнозировать предстоящий разговор с ним, но на склон я поднялся слишком быстро.

Стемнело. Подул ветер – предвестник вершины. Снизу удивительно отчетливо забила фонтаном музыка. Я слышал лай собак, треск мотоцикла. Среди россыпи огней двигались люди. На танцплощадке – казалось, что она прямо подо мной, – толпа народа совершала одновременные ритмичные прыжки, словно на поверхности сита подкидывали зерно.

Я сделал последний шаг и очутился перед входом в башню. В ее темном проеме стоял человек. Я не видел его лица, но сразу понял, что это не Глеб. Тот невысокий, коренастый, а этот ростом с меня, а значит, выше среднего, голова острижена почти наголо, широченная грудь.

– Здравствуй, Кирилл, – сказал он и протянул мне руку. Я ухватился за нее, и он втянул меня внутрь. Я все еще не мог узнать его, и «качок» это понял. Он повернулся, сделал несколько шагов по коридору, свернул и вышел на обрыв, под блеклый свет, исходящий от малинового небосклона. Он стоял в нескольких сантиметрах от пропасти. Тусклый свет упал на его смуглое лицо. Оно было мне знакомо. Я напряг память. Душанбе, Куляб, дача картавого…

– Ну что, въехал?

Мне не нравилось место, которое он выбрал, и я прошел вперед по узкому контрфорсу, напоминающему обрушенный посредине мост, сел на камень, широко расставив ноги. Теперь под правой ногой у меня горел огнями причал, а под левой разбивались о пирс пляжа железнодорожников волны в белую пену.

«Качок» сел напротив меня. Я еще раз посмотрел на его лицо, и память на этот раз сразу выдала ответ. Бывший охранник с дачи картавого! Мы виделись всего лишь раз, когда картавый силой привез меня к границе, а потом вместе с адвокатом и Валери вынудил стать их проводником в Афган.

– Теперь узнал, – сказал я. – Только вот имя…

– Виктор.

– Ну что ж, хорошо. Одной загадкой стало меньше.

– Не думаю, что я был самой загадочной фигурой для тебя.

– Как бы то ни было, но ты заставил поломать голову над телефонными звонками рыжего.

– Плохо ломал.

– Плохо, – согласился я. – Потому что не люблю намеков.

– Не знаю, что передал тебе рыжий, но я считаю, что той информации было вполне достаточно, чтобы не вляпаться.

– Для кого достаточно? Для тебя? Даже если ты сейчас предупредишь меня, чтобы я берег свою голову, то вряд ли я сумею увернуться от кирпича, который в один прекрасный момент скинет на меня злоумышленник.

Виктор не очень приятно усмехнулся.

– Делаешь людям добро, а оказывается, еще и виноват.

Я ответил:

– Если ты в самом деле хотел мне помочь, то мог бы это сделать наверняка.

– А ты думаешь, зачем я назначил тебе здесь встречу? Потрепаться о бабах или предложить распить бутылку?

Я не предполагал, что он так быстро заведется. Бугаев его типа обычно трудно вывести из себя.

– Почему ты не захотел встретиться со мной неделей раньше?

Виктор помедлил с ответом.

– Потому что не мог. Странно, что я вообще еще жив.

Он выплюнул спичку, которую грыз, и уставился себе под ноги, хотя там невозможно было абсолютно ничего рассмотреть. Он молчал слишком долго, и я его поторопил:

– Ну так для чего мы встретились?

– Мне нужна твоя помощь.

Я не ослышался? Ему нужна моя помощь? Это в то время, когда я шел сюда с надеждой, что таинственный незнакомец прояснит обстановку, поможет мне найти выход из положения.

– А чем, собственно, я могу тебе помочь? – спросил я.

– Я хочу жить, – ответил Виктор.

Темнота мешала мне рассмотреть как следует, смеется он или говорит серьезно.

– Виктор, мне кажется, что ты обращаешься не по адресу. Я не господь бог, я такой же смертный, как и ты, и к тому же сам нуждаюсь в помощи.

– Не прибедняйся! – буркнул он, не поднимая головы. – Я все о тебе знаю.

– Интересно, а что именно?

Виктор поднял голову и с недоверием спросил:

– Рассказать?

– Сделай милость.

– Ты когда-то работал с моим хозяином. Твой поход в Афган за кокаином – высший пилотаж, блеск! Так надуть Арикяна! Ты руководил переброской порошка в Таджикистан, водил людей через реку…

Ах, вот оно что! Меня, как писал Хлестаков, приняли за важную птицу, иными словами, конвоира за пленного и наоборот. Я кивнул, как бы подтверждая слова Виктора.

– У тебя прямые выходы на боссов московской группировки и даже еще выше. Я знаю о твоей поездке в Южную Америку. Не станешь же ты утверждать, что летал по путевке встречать Рождество в Колумбии?

– В Боливии, – поправил я Виктора.

– Пусть будет так. А еще я знаю, что тебе покровительствуют очень высокие лица. Достаточно?

– Вполне. Только ответь мне на один вопрос: откуда у тебя эти сведения?

– Есть источники, – уклончиво ответил Виктор.

Тухлые твои источники, мысленно усмехнулся я. Так переврать расклад вещей! Это что же, выходит, что где-то меня принимают за мафиози, в то время как я считаю себя борцом против наркомафии? Анекдот!

– Что ж, – сделал я вывод, – тебе и в самом деле кое-что известно обо мне. И чем, по-твоему, я могу тебе помочь?

– Здесь моя жизнь висит на волоске, и я хочу свалить за границу, куда-нибудь в Южную Америку. К нашим. Но для этого мне нужна твоя рекомендация. Чтобы меня, во-первых, не убили, а во-вторых, доверили работу.

– То есть ты хочешь продолжать работу в наркобизнесе?

Виктора даже подбросило от такой прямоты.

– Ну зачем так?.. – сказал он с легким укором.

– Откуда тебе стало известно, что меня хотят подставить?

– Это долгая история.

– Я не тороплюсь. Пока ты не расскажешь мне обо всем, я вряд ли смогу тебе помочь.

– Зато я тороплюсь.

Я встал, слегка склонил голову.

– В таком случае не буду тебя больше задерживать.

– Ну ладно! – вдруг примирительно буркнул Виктор. – Давай не будем горячиться. Ты нужен мне, а я тебе. Услуга за услугу. Договорились?

Я сел на прежнее место. Минуту мы молчали. Виктор смотрел на пирсы железнодорожников, я – на горящую огнями набережную Судака.

– Короче, – начал он словечком, в современном звучании обозначающим не столько краткость, сколько решимость изложить суть дела ясно и четко, – своего бывшего хозяина Арикяна я не любил. Мы с ним часто цапались, и он грозился меня замочить. Когда ты наказал его с кокаином, я тебя зауважал.

Интересно, подумал я, знает ли он о том, что картавого больше нет на свете, а его искусственный глаз до сих пор валяется у меня в качестве трофея в ящике для инструментов?

– Когда хозяин свалил в Южную Америку, – продолжал Виктор, – друзья вывели меня на более прибыльное дело. Я с хорошей рекомендацией поехал в Азербайджан, где сопровождал товар, а потом еще три месяца воевал по контракту в Карабахе, командовал группой. Хорошие бабки там платили, не сравнишь с той подачкой, которую давал Арикян.

Он снова замолчал, будто увлекся рассматриванием в лунном свете камешка, перекатывая его по ладони.

– Раз чуть армяне в плен не взяли, но я чудом ушел, – продолжал Виктор. – Короче, мне надоело башку под дурные пули подставлять. А тут еще мною людишки с определенным родом занятий заинтересовались.

– Наркотики?

– Не только. Предложили работу в Чечне.

– Какую работу?

– Сначала по профилю, – усмехнулся Виктор. – В охранке у одного босса. Недалеко от Грозного, место тихое, работа не пыльная, мне до поры до времени нравилось, тем более что платили валютой и почти втрое больше, чем у Арикяна. Но эта халява недолго продолжалась. Скоро меня начали кидать на ночные работы. В час ночи поднимают, ничего толком не объясняют, гонят в машину и везут в район аэропорта Грозного. Ладно, я бы не возникал, если бы меня использовали просто как грубую физическую силу. Грузил бы я, скажем, ящики с бананами и помалкивал.

– А что ты грузил?

– В том-то и дело – что! – ответил он, делая ударение на последнем слове. – Железки. Большие и маленькие. Тяжелые и не очень.

– Оружие?

Мой вопрос на какое-то время повис в воздухе. Виктор оглянулся, хотя за его спиной ничего нельзя было различить, кроме темного пятна Девичьей башни. Мы находились на достаточном расстоянии от нее, и нас никто не мог подслушать, это было исключено.

– Не совсем оружие. Траки, катки, движки, цилиндры для танков и боевых машин пехоты. Там без особого труда можно было понять, что запчасти не новые, то есть не с завода, а сняты с техники, которую уже некоторое время эксплуатировали.

– И что тебя забеспокоило?

– Как что? – слегка откинувшись назад, спросил Виктор. – Неужели ты не понимаешь, что всякие нелегальные манипуляции с запчастями к боевой технике дурно пахнут?.. Ну ладно, это еще полбеды. Недели две я занимался только разгрузкой запчастей с машин в самолетный ангар. Механизации никакой. Руки, ломик, цепи, доски, бревна – вот и весь наш арсенал. К утру я еле передвигал ноги. Днем отсыпался, а в следующую ночь снова гнали на разгрузку.

– Тебе, естественно, ничего не объясняли?

– Ты что! Какие объяснения? Я там боялся лишний раз рот раскрыть – прибьют же. Чтобы попасть к тому ангару, надо было пять постов пройти. У меня было два удостоверения с фотографиями, каждую ночь новый пароль, запросы по радиотелефону. Старик, мне казалось, что на ядерный полигон проще попасть, чем к тому ангару… Слушай дальше. Через две недели характер работы поменялся. Мы стали загружать запчасти в самолет. Его подогнали прямо к ангару, и через опущенную рампу мы все это на своем горбу таскали. Работа была авральная, число грузчиков увеличили до десяти, и за три ночи мы упаковали железо в большие ящики, перетянули их ремнями и забили самолет до отказа. Ну, я перекрестился, думал, теперь дадут отдохнуть. Черта с два! Меня и еще троих парней закинули в самолет, и этой же ночью мы вылетели.

– Куда?

– Тогда я мог только предполагать. Рассчитал: три часа полета на юго-восток. Думал, Ирак или Афган.

– Вы приземлялись?

– Нет. Я забыл тебе сказать, что к каждому ящику мы пристегивали грузовые парашюты. Когда рампа открылась, мы по ней протащили и сбросили все ящики вниз.

– Ты говоришь, что тогда не знал, куда вы сбрасывали запчасти? А сейчас?

Виктор взглянул на меня несколько снисходительно, словно ему приходилось разъяснять элементарные вещи.

– Конечно же, в Афган.

– Но назад, в Грозный, самолет шел порожняком?

– Я успел трижды слетать на сбрасывание. Мы возвращались пустыми.

– И каждый раз сбрасывали запчасти?

Виктор отрицательно покачал головой.

– В последний раз, кроме запчастей, были патроны калибра пять–сорок пять к «калашникову» и гранаты к РПГ.

– Это уже серьезно, – вслух подумал я. – Интересно, а чем расплачивались афганцы за эти подарки?

Виктор снова замолчал, словно раздумывая, говорить или нет.

– В общем, – сказал он медленно, словно тщательно обдумывал каждое слово, – меня потом еще пару раз кидали в Баку для сопровождения груза. Откуда он поступал – мамой клянусь, не знаю. Мы грузили его в вертолеты «Ми-8» и вывозили в Чечню.

– Что за груз?

– Был порошок, были ракеты «стингер». Были люди.

– То есть?

– Ну, толпа, человек сто. Бородатые, в круглых шапочках. По-русски из них никто не понимал.

– Афганцы?

– Да. Они были без оружия и почти без вещей. В Чечне, куда мы приземлились, их тут же разбили на группы, поставили в строй и повели, по слухам, в полевой лагерь. В общем, этой работой я занимался до мая, а потом меня сняли с сопровождения и вернули назад, в пригород Грозного, на дачу. К тому времени я уже столько увидел и услышал, что ощущал себя бочкой, доверху заполненной порохом. Мне уже и баксы, которые мне платили, были не в радость, и я уже придумывал план, как незаметно свалить из Чечни. Но тут меня знакомят с Джихангиром и говорят: «Это твой напарник, будете работать вместе». Какая работа – не говорят. Ну, я на этого Джихангира внимательно посмотрел и сразу понял, что заниматься мы с ним будем отнюдь не интеллектуальным трудом… Подожди секунду!

Виктор встал, повернулся и побежал к башне. Некоторое время я его не видел, его силуэт растворился в черном прямоугольнике. Вскоре он вернулся, сел на камень.

– Никого. Так, на всякий случай посмотрел. Так слушай дальше. Отправляют нас в Крым. Живем мы сначала в Алуште, затем в Ялте, бегаем утрами по трассе, вечером ходим в казино, рестораны – после Чечни не жизнь, а рай. Но я уже чувствую, что здесь предстоит не какая-нибудь ерунда вроде погрузки-разгрузки, от которой всегда можно отмазаться, прикинувшись дурачком, а криминал чистейшей воды, за который не то что тюряга, а сразу вышка светит. Я такие штучки очень не люблю, скажу откровенно. Вот наконец и Джо раскрыл карты. Смотри и запоминай, говорит. Ты мой дублер. Если со мной что-то случится, будешь выполнять задание сам. А заплатят за него столько, сколько за пять лет на охранке не заработаешь. Я вообще-то не трус, но тут у меня очко сжалось, как печеное яблочко.

Виктор замолчал, высморкался, извинился, убрал платок в карман.

– Потом, значит, Джо посвящает меня во все планы. Показывает фото Новоторова, ведет в казино в Гурзуфе, проводит по трассе, ведущей в Ялту…

Виктор или Джо стрелял в Новоторова? – подумал я, как будто это имело принципиальное значение. Виктор рассказывал слишком подробно. А мне хотелось сути и выводов.

– Короче, – перебил я его, используя любимое словечко Виктора, – вы должны были убрать Новоторова. Зачем? И почему решили подставить меня?

– Это решили не мы. О том, что мы будем клеить на тебя улики, я узнал за два дня до приезда Новоторова в Ялту. Джо никаких разъяснений не давал, но я допетрил сам. И вот в чем смысл всего этого: чеченская группировка намерена перехватить основной поток наркоты из Афгана у московской группировки. На кого работаешь ты, а на кого я – два конкурирующих лагеря. Теперь понятно?

– Ничего не понятно.

– Порошок из Афгана идет своими каналами к Новоторову, а затем в Прибалтику, Европу и далее. Чеченцы хотят повернуть эту реку в их сторону, и они убивают влиятельную фигуру в московской наркомафии, на которой многое замыкается – транспорт, перевалочные базы, склады, «окна» на таможне. Но чтобы замести следы и не вызвать ответных жестоких разборок, они подставляют тебя. И вся картина теперь выглядит так: Кирилл Вацура в борьбе за власть отправляет на тот свет Новоторова, оставаясь под защитой зарубежных партнеров. Это всего лишь внутренние распри, и чеченская мафия здесь ни при чем. А результат между тем уже достигнут. Пока вы будете выяснять отношения, чеченцы напрямую выйдут на переговоры с пуштунскими наркоделами. Нормально?

– Нормально, – ответил я. – Ловко.

– Джо очень опасен. Первые дни он вообще не спускал с меня глаз. Мне трудно было найти какой-нибудь канал, чтобы предупредить тебя. Вот только на пляже и подвернулся один чудак.

– Где сейчас Джо?

– Не знаю. Со вчерашнего дня я живу в гостинице «Сурож», в номере люкс. Он сам звонит мне и назначает встречу. – Виктор помолчал и добавил: – Боюсь, что ему прикажут убрать меня как ненужного свидетеля. Я готов свалить за рубеж хоть завтра, если бы только меня кто-нибудь там ждал.

– Сегодня в ялтинской больнице неожиданно скончался водитель Новоторова.

– Я знаю. – Виктор понял, что я хотел сказать. – Но милиция никогда не возьмет Джо. Он хитрый, он просчитывает на десять ходов вперед. И ты не отмажешься.

– Ты считаешь, его взять невозможно?

Виктор как-то странно взглянул на меня.

– Не будь дураком. У тебя есть бабки, связи – исчезни на время, что тебе стоит? И не пытайся встать на пути у Джо – вот мой тебе совет. Это суперпрофессионал, за ним трупов – как за опытным грибником срезанных ножек. Если не будешь ему мешать, он тебя не тронет, просто сдаст милиции.

– Послушай, Виктор, кто-то из моих знакомых наводит Джо на меня. Ты случайно не знаешь этого человека?

Виктор отрицательно покачал головой.

– Тебе показалось. Он привык работать в одиночку.

– Нет, мне не показалось. Я подслушал радиоперехват. Мои слова кто-то почти дословно передал Джо.

– Не знаю, что тебе посоветовать. – Виктор пожал плечами. – Разберись в людях, которые тебя окружают.

– Ты говоришь, что Джо звонит тебе по телефону. Значит, он где-то в Судаке?

– Мне кажется, что он живет в палатке.

– А где, хотя бы приблизительно?

Виктор снова покачал головой.

– Никто этого не знает. Он меняет места ночевок внезапно и непредсказуемо. Палатку, сам понимаешь, легко собрать за считанные минуты и поставить в другом месте.

– Почему вы не возвращаетесь в Чечню, раз задание выполнено?

– Я же тебе говорил: он контролирует ситуацию. Как только тебя возьмут менты и предъявят обвинение, он исчезнет с побережья.

– Ты можешь вывести меня на него?

– Тебя на Джо? Нет! Проси что угодно, но только не это! Я умываю руки и сваливаю.

– Я прошу тебя только о том, чтобы ты известил меня, как только Джо позвонит тебе.

– Повторяю: я очень дорожу своей жизнью.

Я встал.

– В таком случае, Виктор, я не смогу тебе помочь.

– Ах, вот как! – Он стиснул кулаки, и я услышал, как хрустнули суставы его пальцев. – Я рискую головой, отыскиваю тебя, предупреждаю, назначаю встречу…

– Ты пока не сделал ничего, что хоть немного облегчило бы мое положение.

– Но я хотел тебе помочь! – крикнул он.

– Я прошу тебя понять меня правильно.

Я сделал шаг к Девичьей башне, но Виктор мгновенно преградил мне дорогу.

– Стой! – сказал он, хватая меня за воротник рубашки. – Так дело не пойдет.

Я сыграл ва-банк – и попал в десятку. Виктор в самом деле очень дорожил своей жизнью, и, когда я несильно ударил его кулаком в грудь, как бы призывая к поединку на этом узком каменном мостике, окруженном с двух сторон пропастью, он стушевался и быстро отскочил от меня к башне.

– Идиот! – закричал он. – Нашел место, где драться. Мы же оба свалимся вниз!

– Мне терять нечего, – ответил я. – Все равно вышку дадут.

– А мне есть что терять! И я пока ценю свою жизнь. Ясно тебе, невротик?

– Тогда можно мирно разойтись.

– Что ты хочешь? – наконец сдался он.

– Чтобы ты позвонил мне, как только Джо даст о себе знать.

– Он дает о себе знать почти каждое утро.

– Значит, позвонишь завтра утром – немедленно.

– Хорошо, – тихим голосом ответил Виктор. – А что ты мне обещаешь взамен?

– Я дам тебе адрес одного плантатора, который выращивает коку в Боливии. Его зовут Хуан. С письмом от меня он тебя примет.

– Когда будет письмо?

– Ты мне звонишь, сообщаешь, что тебе сказал Джо, после чего мы встречаемся, и я пишу Хуану письмо.

– Хорошо! – Виктор угрюмо кивнул головой. – Черт с тобой! Можешь охотиться на это чудовище, только, боюсь, эта охота тебе боком выйдет.

– Это уже мои проблемы.

– Безусловно. Желаю здравствовать!

В башне мы и расстались. Виктор пошел вдоль крепостной стены к Консульскому замку, а я вернулся прежним маршрутом.

Это был мой самый удачный день, если считать с момента приезда Анны.

Глава 22

Было уже около одиннадцати вечера, и толпы отдыхающих, как с митинга, возвращались с танцплощадок. В этой разношерстной толпе я был неприметен и поэтому шел спокойно и неторопливо.

Все, о чем рассказал мне Виктор, с трудом укладывалось в голове. Было такое ощущение, словно я долгое время плыл на крохотном кусочке льда, где едва умещался, а потом оказалось, что это гигантский айсберг, на многие десятки метров уходящий вглубь. Такое со мной случилось впервые в жизни – приняли за крупную фигуру в наркобизнесе. Интересно, думал я, а как это расценить? Мне это льстит или претит?

Выйдя на шоссе, я решительно свернул к даче. Хотелось встретиться с Анной и обсудить с ней все то, что мне стало известно. В какой-то степени я снял с нее подозрения. Джо и ее референт не имели ничего общего, и вряд ли когда Анна могла иметь контакты с чеченским киллером.

Анна сидела во дворике под тусклой лампочкой и кормила нескольких котов сразу. Задрав разноцветные хвосты, они старательно бодали ее ушами и без толкотни и суеты поглощали тушенку с блюдца. Увидев меня, Анна обрадовалась, взмахнула руками, но не произнесла ни звука, быстро взяла меня за руку и ввела в домик.

– Все в порядке? – спросила она. – Я только что звонила тебе домой.

Она хорошо загорела за эти дни, и я с удовольствием смотрел на ее милое лицо, в котором было что-то лисье – глаза, что ли?

– Слушай! – сказала она, подталкивая меня к койке и сама садясь рядом. Она была возбуждена, глаза ее горели. – Я раскусила твоего Гришу!

– Прости, – не понял я. – Что ты раскусила?

– Твой Гриша – стукач. Чем, думаешь, я занималась полдня?

– Раскусывала Гришу.

– Я следила за альпинистами. И теперь мне многое стало ясно.

Я еще не совсем хорошо понимал, что она имеет в виду, а когда смысл ее слов дошел до меня, то я не смог сдержать возгласа удивления.

– Гриша?! Не может быть! Ты ошиблась, Анна! Гришу как раз я подозревал меньше всего.

– Вот-вот. Это принцип Агаты Кристи. Меньше всего в ее книгах подозреваешь преступников… А меня, значит, ты подозревал больше всего?

Я постарался уйти от этой щекотливой темы, коснулся ладонью ее смуглой щеки и поторопил:

– Ну, давай, выкладывай! Поверить не могу тому, что ты мне сказала.

Анна несколько путано, перемежая слова междометиями и восклицаниями, рассказала мне про свои приключения. В результате мне стало ясно следующее.

Около семи часов утра она заняла позицию недалеко от палаток альпинистов, укрывшись среди камней и деревьев, и стала наблюдать. Сначала она видела у палаток только Князева – он возился с примусом. Потом показался я. Мы пили кофе, затем Князев взял рюкзак и пошел в сторону поселка – должно быть, за продуктами. Я – что Анна, по ее словам, предвидела – тотчас надел страховку и полез по стене к прилепившимся к ней плотным облакам.

Через некоторое время из палатки выполз сильно припухший Гриша. Сначала он бесцельно бродил по лагерю, растирая ладонями лицо, затем взял радиостанцию, сел на камень и стал настраивать ее как транзисторный приемник. Полчаса спустя он принялся кричать мне, я быстро спустился вниз, и мы минут десять о чем-то говорили – я-то знаю, о чем.

– После того как ты ушел, – продолжала Анна, – Гриша стал вести себя как-то странно. Он нацепил на пояс радиостанцию, занес в палатку все вещи, которые лежали у очага, застегнул «молнию» и трусцой побежал вслед за тобой. Я едва успевала за ним. Он бежал по серпантину, а я срезала через лес и потому не потеряла его из виду.

Затем, как сказала Анна, Гриша стал все ниже и ниже пригибаться к земле, словно на его плечи накладывали мешки с мукой. Постоянно озираясь по сторонам, он дошел до Портовой башни, пристроился у ее стены и не меньше часа наблюдал в бинокль за моей дачей и соседними домами. Дважды он снимал с пояса радиостанцию и выходил с кем-то на связь.

Анна находилась выше его – на склоне Болвана. Она видела, как я вышел из дачи, поднялся по тропе к крепостной стене, перелез через нее и спрыгнул на ту сторону. Гриша снова вышел на связь, но за мной не увязался, а медленно, время от времени останавливаясь и прячась за деревьями, пошел к моему дому, покрутился недалеко от магазина, затем вышел на Приморскую и стал спускаться к морю. Он прошел через санаторий «Сокол», снова свернул к Портовой башне и там снова надолго застрял с биноклем, на этот раз наблюдая за пляжем.

– Он вернулся в свой лагерь не раньше двенадцати часов. Там я и отстала от него, – завершила свой рассказ Анна. – И что ты об этом думаешь?

Я пожал плечами.

– Если честно, то ты меня шокировала. Меньше всего я ожидал, что Гриша будет следить за мной.

– Учись, мальчик! – Анна легонько щелкнула меня по носу. – Теперь тебе ясно, откуда Джо известен каждый твой шаг?

– Выходит, – вслух размышлял я, – это был вовсе не радиоперехват. Просто Гриша передал мне содержание своего разговора с Джо. Ясно теперь и то, почему он так расплывчато отвечал мне на вопрос о радиусе действия радиостанции. А как ловко он кинул тень на Князева!

– Постой, постой! – поморщилась Анна. – Какой радиоперехват?

Тут уже я, ничего не утаивая, рассказал Анне о том, что Гриша якобы поймал радиопереговор Джо с незнакомым мужчиной, который предупредил о моем намерении ехать в Ялту, как я пробрался домой и там услышал сообщение о внезапной смерти водителя Новоторова, как мне позвонил Виктор и назначил встречу и о нашем с ним разговоре на Девичьей башне.

– Вот, – сказала Анна и от волнения принялась ходить по комнате. – Я так и думала. Борьба кланов. А ты случайно попал между этих жерновов, как зерно… Ну что, мафиози Вацура? Зачем пристрелил Новоторова?

Анна иногда так неузнаваемо меняла тон, что трудно было сразу разобрать: шутила она или спрашивала серьезно.

– Вот теперь картина немного проясняется. Пока ты не в милиции, Джо будет кружить вокруг тебя. Собственно, это крючок – пусть слабый, ненадежный, но все-таки крючок. А как ты думаешь, чего Джо опасается больше всего?

– Самому загреметь в милицию.

Анна скорчила гримаску и покачала головой.

– Нет, Кирилл, это очень маловероятно, к тому же людей типа Джо органы правопорядка волнуют в такой же степени, как нас тараканы. Он опасается двух вещей. Первое: чтобы ты не заполучил железное алиби. И второе: чтобы с тобой не дай бог чего-нибудь не случилось.

– В каком смысле?

– Чтобы тебя не грохнули какие-нибудь левые преступники, чтобы ты не попал в аварию, которую можно будет расценить как имитацию убийства. Представь: воротила теневого бизнеса Кирилл Вацура убирает своего конкурента, чтобы подняться выше по иерархической лестнице, а спустя несколько дней сам становится жертвой убийства. Это можно расценить только так, что в игре принимает участие третья сила. Два убийства в одной группировке моментально высветят истинного противника, которому эти смерти были выгодны, то есть чеченскую сторону.

– Логично. Я всегда говорил, что у тебя светлая головушка.

– Не надо грубой лести! Ты всегда думал, что я шпионю за тобой. Ну ладно, тебе все зачтется… Однако вернемся к нашим баранам. Представь себе ситуацию, что я, любовница Новоторова, поверившая в то, что моего возлюбленного убил ты, возвращаюсь из Ялты в Судак с целью отомстить тебе. И эту легенду через Гришу мы ненавязчиво подкидываем Джо.

– Нет! – Я неожиданно сильно хлопнул рукой по тумбочке, и косметический набор, стоящий на ней, подпрыгнул как живой, а потом многозначительно постучал себя пальцем по виску. – Девочка, ты хоть понимаешь, что предлагаешь? Чтобы я использовал тебя в качестве приманки?

– Но ведь ты и, скажем, Клим будете постоянно подстраховывать меня.

– Мы и глазом не успеем моргнуть, как он отправит тебя на тот свет!

– Но подставлять на эту роль кого-нибудь другого мы не имеем морального права, Кирилл.

– Значит, мы вообще откажемся от этой идеи!.. Все! – еще раз отрезал я. – Не хочу слушать твой наивный лепет!

– Тогда похорони надежду выловить Джо и доказать милиции, что ты не верблюд, – нахмурилась Анна.

Мы так ни к чему и не пришли. Я со спокойной совестью пошел спать домой, чтобы с раннего утра начать дежурить у телефона, ожидая звонка от Виктора, и даже не предполагал, что Анна все-таки кинется ломать дрова. Позже от Князева мне стало известно, что рано утром следующего дня она нагрянула в лагерь альпинистов и разыграла леденящую душу сцену. «Где этот подонок? – кричала она, обыскивая палатки под недоуменными взглядами скалолазов. – Где вы его спрятали? Это дерьмо погубило самое дорогое, что было в моей жизни! Его кровавые руки перечеркнули всю мою жизнь! Он не жилец на этом свете, клянусь всеми богами! Не позднее чем завтра его труп будет протухать на жаре!» В общем, она постаралась на совесть, и мои товарищи безоговорочно поверили ее угрозам. После этого Анна вернулась на дачу, надела ярко-красное платье, чтобы ее было хорошо видно, и несколько часов подряд фланировала по набережной, заставляя толпы мужчин обращать на себя внимание.

К счастью, этот эксперимент прошел благополучно. К Анне клеились лишь поклонники, среди которых не было ни одного даже приблизительно похожего на Джо. Правда, она без труда заметила две знакомые перепуганные физиономии, которые на протяжении всей ее долгой прогулки на подиуме выглядывали из кустов. Это скалолазы на всякий случай крутились рядом, видимо, на тот случай, если Анна повстречает меня и попытается устроить кровавую расправу.

Глава 23

Виктор позвонил в четверть восьмого, когда я уже давно кругами ходил вокруг телефона, как кот вокруг рыбных консервов, которые хозяин почему-то забыл вскрыть.

– Привет! – сказал он немного охрипшим голосом. – Джо только что звонил, сказал, что будет у меня через пятнадцать минут.

– Что?! – не поверил я своим ушам и в удачу. – Через пятнадцать минут? У тебя в номере?

– Да. Но ты мне скажи, что ты собираешься делать?

– Потом, Виктор, потом! – От нетерпения я даже пританцовывал у телефона. – Слушай меня и запоминай! Когда он войдет, постарайся не закрывать за ним дверь на замок. Сам держись поближе к окну, лицом к двери, но не стой напротив нее! Ты понял?

– Понял, понял.

– Какой у тебя номер комнаты?

– Триста шестая. Как поднимешься на третий этаж – налево, в конец коридора.

– Все будет хорошо, не волнуйся! Гуд бай, до встречи! – И я кинул трубку на аппарат.

Что я, собственно, говорил Виктору? – думал я, напяливая на себя черную футболку с изображением какого-то дурацкого орла. Я предупреждал его так, словно намерен ворваться к нему в номер с «калашниковым» в руках. А у меня нет даже газового баллончика.

Я позвонил Климу, но его мать ответила, что он с утра уехал в Феодосию за товаром. Бежать под Сокол за Князевым у меня не было времени. Я посмотрел на часы. Пять минут уже прошло, пять минут потеряно!

Я выскочил из квартиры, еще совершенно не представляя, как буду брать Джо. Но почему у нас такие идиотские законы? Почему я должен идти на особо опасного преступника с голыми руками, в то время как у Джо пистолетов в рюкзаке, наверное, как у Деда Мороза подарков?

Посреди улицы на меня снизошла вроде абсурдная, но спасительная идея, и я даже остановился, не зная, в какую сторону двигаться дальше. Свернул к санаторию, побежал со спринтерской скоростью к бювету. У телефона-автомата остановился как вкопанный, сплюнул, выругался – у меня не было с собой жетона. Но уже через мгновение я хлопнул себя ладонью по лбу и решительно поднял трубку – в милицию звонят бесплатно.

Мне ответил дежурный по отделению, и я, задыхаясь от бега, попросил срочно позвать к телефону старшину Кныша по делу особой важности.

– Старичок, привет! – радостно сказал я, когда Кныш гукнул в трубку. – Вацура тебя беспокоит.

– А-а, – тоже радостно протянул он. – Это ты? Очень хорошо. Откуда звонишь?

– Только не торопись меня выдавать, – предупредил его я. – А то за вознаграждением поедет все ваше отделение. Бери пистолет и гони к гостинице «Сурож». Я сам подойду к тебе. Если приведешь «хвост», мы не увидимся и ты многое потеряешь. Договорились?

– Договорились, – растягивая звуки, ответил старшина, попутно обдумывая мое предложение.

Ну вот и хорошо, подумал я, вешая трубку на рычаг и снова устремляясь бегом по шоссе. Автобус на Судак, как назло, только что отошел, и я, срезая, побежал через старое немецкое кладбище. Пятнадцать минут прошло, думал я. Допустим, Джо уже вошел в номер. Сколько они будут разговаривать? Ну пусть пять, десять минут. Лишь бы не подвел Кныш!

Я подбежал к гостинице без двадцати восемь, перешел на противоположную сторону улицы, заскочил на бордюр и спрятался за пропыленным кипарисом. Только я стал наблюдать из-за своего укрытия, как к остановке подкатил автобус и из него выпрыгнул Кныш. Я мельком взглянул налево-направо. Похоже, он один.

Я вышел из своего укрытия, свистнул. Кныш обернулся, сдвинул фуражку на затылок, подбоченил руки. Он встретил меня широченной улыбкой, пожал мне руку, похлопал по плечу.

– Ну молодец! – сказал он, с интересом разглядывая мое лицо. – Ловкач!

– Володя, – обратился я к нему по имени, – мы с тобой раньше были в хороших отношениях?

– А мы и сейчас не в плохих.

– Ну, слава богу! Тогда я предлагаю тебе заработать денег и заслужить досрочно очередное звание. В этой гостинице, в триста шестом номере, находится убийца Новоторова – профессиональный киллер по кличке Джо.

– Откуда информация? – Улыбка моментально сошла с лица старшины.

– Потом, Володя, потом! Сейчас наша задача – взять его, а потом мы все вместе придем в отделение и я очень подробно обо всем расскажу.

– Ладно, я тебе поверю. Хотя за это мне могут и башку оторвать.

Смелый парень, подумал я, следуя за старшиной, который, опять нахлобучив козырек фуражки на самые глаза, быстро зашел в фойе. Его рука уже непроизвольно потянулась к кобуре, и администраторша, увидев это, тотчас вскочила со стула.

– Сколько выходов из гостиницы? – крикнул Кныш.

– Этот! – кивнула администраторша на двери, через которые мы вошли. – Единственный. Есть еще, но там двери заперты.

– Вход запереть на замок! – приказал Кныш. – Никого не выпускать!

Мы побежали по лестнице на третий этаж. Я второпях пояснял:

– Там сейчас двое. Ты сгоряча не хлопни второго – такой здоровый, молодой, «качок». Он ни в чем не виноват.

– Я сгоряча ничего не делаю, – сквозь зубы ответил Кныш. – Иди за мной и не высовывайся!

– Понял, понял!

Мы выбежали в коридор и свернули влево. Кныш перешел на шаг. Теперь он держал пистолет в одной руке на уровне бедра. Наша милиция всегда держит оружие именно так. По-моему, намного удобнее, чем полиция в американских фильмах: обеими руками, на уровне лица и стволом вверх. Черт знает что!

У триста шестого номера он остановился, беззвучно пошевелил губами, приказывая мне прижаться к стене, сделал глубокий вздох и толкнул дверь свободной рукой.

Дверь с грохотом припечаталась к внутренней стене. Кныш слегка присел, выставив пистолет вперед. Прошла секунда, похожая на вечность. Старшина медленно выпрямлялся. Склонил голову набок. Нахмурился.

– Та-ак, – протянул он. – Опоздали…

У меня екнуло сердце. Я подскочил к старшине и заглянул внутрь. Виктор находился там, где я ему и посоветовал находиться, – у окна. Только он не стоял, а сидел в кресле, уронив голову на колени. Руки его были опущены вниз, словно он пытался счистить ладонью с ковра темную лужу крови.

Я со стоном врезал кулаком по стене.

– Я должен был это предвидеть! Это произошло только что, я полчаса назад говорил с Виктором по телефону.

Кныш покосился на меня.

– Хреново дело.

Он присел рядом с убитым, слегка приподнял его голову за подбородок. Пуля вошла точно в переносицу, вышла через затылок, выбив полчерепа. На спинке кресла отвратительное пятно, будто разбилась банка с вишневым вареньем.

– Кто этот парень? – спросил меня Кныш.

– Дублер Джо. Он подстраховывал его.

– Ликвидация свидетеля?

Я отрицательно покачал головой.

– Мы встречались вчера с Виктором. Он пообещал мне помочь вывести на Джо. А тот, может быть, догадался…


Кныш убрал фуражку на затылок, стал вытирать лоб платком.

– И чего я в отпуск не пошел? – пробормотал он. – Предлагали же. Нет, отказался.

– Володя, но ты хоть веришь, что Новоторова убил не я?

– Я-то верю, а симферопольская бригада, которая сейчас у нас работает, не верит. Ищи себе алиби, мне больше нечего тебе посоветовать.

– А это, – кивнул я на труп, – не алиби?

– Нет, это еще одно незаурядное убийство, которое вряд ли будет раскрыто. Работа киллера, браток, это не убийство кухонным ножом на почве бытового пьянства. У него все до мелочей просчитано.

– Может быть, он еще в гостинице?

– Вряд ли. Что тебе сказал по телефону этот… несчастный?

– Что ему звонил Джо и зайдет он через пятнадцать минут.

– Ну, что тут еще не ясно? – Он развел руками. – Эта информация предназначалась для тебя… И как ты еще догадался меня вызвать? Представляешь, что было бы, если бы ты сам влетел сюда? Второе убийство. Попробуй докажи, что не ты хлопнул парня! Администраторша тебя видела, посторонних отпечатков пальцев, уверен, здесь нет. Нашлись бы еще свидетели, которые видели вас вчера вместе. И все! Труба. Вышка.

Кажется, у меня вспотела спина и между лопаток защекотала тонкая струйка.

– Володя, неужели так просто осудить невиновного?

– Проще пареной репы… Ну ладно. Я тебя не видел, ты сюда не заходил. В отделение милиции поступил анонимный сигнал. Сейчас вызову бригаду, пусть начинают копать.

– Послушай, но ведь я уже засветился у администраторши! – с ужасом воскликнул я. – И алиби у меня нет.

Кныш снова стал прятать глаза.

– Ну чем я могу тебе помочь, браток? Ты крепко вляпался. Если попадешься, я, так и быть, смогу подтвердить, что без двадцати восемь ты находился на улице рядом с гостиницей.

– Как? И все? Так ты же, наоборот, сразу могилу мне выроешь этим подтверждением! Ты что, всерьез думаешь, что…

– Ничего я не думаю, – оборвал меня Кныш. – Топай, браток, отсюда, пока я добрый. Ищи алиби. Спасение утопающего – дело рук самого утопающего. Понял?

– Уж куда понятнее, – пробормотал я, спиной выходя из номера. – А как мне выйти-то из гостиницы? Двери ведь заперты.

– Это твои проблемы! – Старшина потянулся к телефону, поднял трубку и стал набирать номер милиции.

Я почувствовал, как мои ноги становятся тяжелыми, ватными, и с большим трудом заставил себя побежать по коридору. Мне она откроет, думал я, спускаясь по лестнице в фойе. Она видела меня рядом с Кнышем и наверняка приняла за оперативного работника.

Глава 24

С Анной я встретился вечером на даче, уже зная от Князева, что она намерена не позднее завтрашнего дня лишить меня жизни и весь сегодняшний день разыскивала меня на набережной. Ни о чем не догадываясь, она снова надела красное платье, навела броский макияж, заколола на затылке волосы и сказала мне, что хочет погулять с подругой. Я без лишних слов отволок отчаянно сопротивляющуюся даму под душ и тщательно выкупал ее прямо в одежде.

– И чтобы больше никакой самодеятельности! – выговаривал я ей, обертывая мокрую, трясущуюся в ознобе Анну большим банным полотенцем. – Гриша, между прочим, вместо того чтобы выйти на связь с Джо и сообщить ему о твоем коварном замысле, весь день вместе с Князевым пас тебя. Они боялись, что ты и в самом деле зарежешь меня.

Она согрелась лишь после того, как я напоил ее горячим портвейном.

– Что это ты делаешь? – спросила она, глядя, как я извлекаю из князевской радиостанции аккумуляторы и подсоединяю контакты к сетевому адаптеру.

– Музыку будешь слушать круглые сутки, – ответил я, втыкая вилку адаптера в розетку. Послышался тихий шум.

– Ну и музыка! – недовольно сказала Анна и потянулась рукой к радиостанции. Я успел перехватить ее руку.

– Не прикасаться! – предупредил я. – Иначе собьешь настройку. Ничего здесь не крутить, договорились?

– Договорились. А для чего это?

– Сейчас мы настроены на волну, на которой Гриша якобы слышал разговор с Джо. На всякий случай проверим эту версию. Пусть рация будет все время включена на прием. Сегодня ночью, но особенно завтра утром постарайся находиться рядом с ней. И внимательно слушай все, что услышишь.

* * *

Я ночевал у альпинистов. Интуиция подсказывала мне, что после встречи с Кнышем ко мне домой или на дачу может вломиться бригада правоохранителей и безопаснее будет провести ночь в непосредственной близости от стены Сокола, где меня никто никогда не догонит.

Я поднялся раньше Князева и Гриши, с удовольствием искупался в море, так как утро было ясным и безветренным и вчерашние тучи растаяли за ночь.

Анна ждала меня, выглядывая из-за калитки. У нее было выражение лица ребенка, который разбил тарелку.

– Ну, что еще? – спросил я, заходя во двор.

– Кирилл! – проскулила она. – Ты меня убьешь!

– Настройку сбила? – предположил я.

Она отрицательно покачала головой.

– Я пропустила, о чем они говорили.

– Ну как же так, Анна! – произнес я с возмущением. – Я же просил! Когда они выходили на связь?

– Полчаса назад. Я все время была рядом, а там только шипело. Я только на минутку сбегала в душевую, а когда вернулась, они уже заканчивали разговор.

Я простонал от досады.

– Ну хоть что-нибудь услышала?

– Да! Смотри, я даже все записала дословно! – Ей очень хотелось чем-нибудь искупить свою вину.

Я взял из ее рук листок, на котором было написано:


«…КТО ОН, ОТКУДА ЗНАКОМЫ…»

«ХОРОШО. СДЕЛАЕМ ПО-ДРУГОМУ. СКАЖЕШЬ ЕМУ, ЧТО ВЫШЕЛ НА МОЙ СЛЕД, НАЗНАЧИШЬ ВСТРЕЧУ, ГДЕ ОН САМ ПОЖЕЛАЕТ, И СРАЗУ ЖЕ СООБЩИШЬ МНЕ. В 21.00 Я НА ПРИЕМЕ. А ЗАВТРА ВСТРЕТИМСЯ. ОТБОЙ!»


– Это что? – показал я на верхнюю строчку.

– Это? – Анна взглянула на листок. – А это первый человек говорил.

– Чей голос, не разобрала?

Она отрицательно покачала головой.

– Я бежала из душевой и только эти слова расслышала. Зато этого второго я записала, как стенографистка.

– Эх, Аня, Аня! – вздохнул я. – Если бы не душевая, мы бы уже знали намного больше.

Я спрятал листок в карман.

– Что мы с этого имеем? – подумал я вслух. – Кто-то из моих товарищей должен сегодня сказать мне, что вышел на след Джо, и для чего-то назначить мне встречу.

– Ну вот! – обрадовалась Анна. – А ты говоришь, что этого мало.

Я взглядом дал ей понять, что не принимаю ее защиты.

– И в девять вечера, – добавил я, – он выйдет на связь с Джо… Ну что ж, может быть, сегодня нам откроется эта таинственная вторая фигура. Только вот как мне вести себя? Искать встречу с каждым из троих? Князев собирался сегодня идти за авиабилетами – он в кассе полдня проведет. У Гриши поведение вообще непредсказуемое. Клим наверняка уже уехал куда-нибудь за товаром.

– Значит, надо сделать так, чтобы зверь сам бежал на ловца, – подсказала Анна.

– А как это сделать?

– В девять часов он должен связаться с Джо и сообщить ему о месте встречи. Значит, до девяти – кровь из носу – этот человек обязательно тебя разыщет.

– Логично.

– А потому тебе лучше всего часикам к восьми появиться там, где тебя наверняка можно найти, скажем, у альпинистов. Предупреди всех, что будешь там, что ждешь всех на большой совет. И когда пробьет девять, мы, так сказать, наглядно увидим, кто есть ху.

Я сменил гнев на милость.

– Ладно. Ты искупила свою вину. А теперь надо побыстрее позвонить Климу, пока он не уехал куда-нибудь.

Мы уже были готовы открыть калитку, как Анна схватила меня за локоть.

– Тихо! – негромко сказала она. – И не делай резких движений. Я его вижу.

– Кого?

– Гришу.

– Где ты его видишь?

– Только не крути головой. У башни.

Я скосил глаза. В самом деле, сидит на корточках, прижавшись плечом к стене, в руках блестит оптикой бинокль.

– Ах ты мой родненький! – пробормотал я. – Сейчас же мы его тепленьким возьмем. Пошли за мной!

Я зашел в домик, по коридору – в душевую. Показал Анне на лаз, прикрытый виноградником.

– Я подсажу. Вперед!

Ловкая и сильная, Анна почти не нуждалась в моей помощи. Встала на раковину, закинула ногу и юркнула в лаз. Мы спрыгнули со стены вниз, оказавшись на территории санатория.

– Теперь так. Ты его отвлекаешь, а я подойду сзади.

Анна пошла напрямик – по мосту, перекинутому через глубокую расщелину, а мне пришлось бежать по кругу, подняться до середины на Болван и уже оттуда спускаться к башне. Мы замкнули кольцо почти одновременно. Ну вот и все, подумал я, и не надо ждать до девяти часов.

Я не беспокоился по поводу того, смогу ли справиться с Гришей, и был почти уверен, что он вообще не станет сопротивляться. Когда берут, как говорится, с поличным, какое уж тут сопротивление.

Я добежал до стены башни, выложенной из булыжников неопределенной формы коричневого цвета, немного напоминающей заполненные медом соты, и заглянул за угол. Анна с торжествующей улыбкой приближалась к Грише. Он продолжал сидеть, подавая ей какие-то сигналы рукой.

Я быстро подошел к нему, сдавил рукой горло, повалил на траву. Бинокль выпал из его рук. Гриша, слабо сопротивляясь, дикими глазами уставился на меня.

– Ну все, Григорий, поиграли, и хватит! – сказал я.

– Вы что?! – произнес он хриплым голосом. – Очумели? Помирились и взбесились, что ли?

– Не валяй дурака, – сказала Анна, поднимая с травы бинокль. – Нам все про тебя известно.

– Это мое личное дело! – крикнул Гриша и заерзал подо мной.– Да отпусти же ты!

– Иуда! – сказал я ему. – Учти, что у нас с Князем хватит сил затащить тебя на стену и сымитировать трагический срыв.

– Придурок! – заорал Гриша. – Моралист! Это мое личное дело, и не тебе учить меня морали!

– Твое личное дело? – усмехнулся я. – Стукачей надо давить, как вшей.

– Ну кому, кому я буду на нее стучать, недоумок? – взорвался Гриша и постучал себя по лбу. Моя рука ослабла, он выскользнул из-под нее и сел, застегивая пуговицы рубашки. – Хахалю ее? Или ей на работу? Да эту стерву только могила исправит!

Мы с Анной посмотрели друг на друга, затем снова на Гришу.

– Так ты… э-э… за кем… – с ужасом произнес я, подозревая страшную ошибку.

– Что – за кем? – Гриша яростно стряхивал с себя прицепившиеся соломинки. – Если вы так сильно интересуетесь моей супругой, я могу доставить вам удовольствие и рассказать, как она в очередной раз тайно от меня приезжает в Судак и проводит целый месяц с какой-то волосатой обезьяной в человеческом образе.

Анна вдруг ахнула, прижала ладони ко рту и расхохоталась.

– О боже! – простонал я, с состраданием взглянул на Гришу и стал помогать ему отряхивать рубашку.

– Эта стервоза поселилась, между прочим, рядом с твоей дачей, – продолжал выкрикивать слова Гриша. – Спит с ним в одной комнате! Жрет с ним из одной тарелки! Распивает с ним винишко! И думает, что я ничего не знаю. Но я представлю ей подробный отчет!

– Гриша, – сказал я, заискивающе глядя ему в глаза и кидая испепеляющие взгляды на Анну, – мы пошутили. Мы всего лишь хотели тебя разыграть. Ты ради бога не обижайся.

– Ничего себе шутки! – Гриша покрутил шеей. – Чуть не придушил.

Мы с Анной чувствовали себя полными болванами, и это слово подходило нам куда больше, чем живописной горе, названной так явно несправедливо.

Глава 25

Остаток дня мы провели в Новом Свете на Царском пляже. При помощи заточки мне удалось подцепить двух камбал, прятавшихся на обросших рыжими водорослями камнях. Приготовил я их дикарским способом – на большом круглом камне, разогретом в костре. Анна утверждала, что никогда не ела ничего более вкусного. Около восьми, когда солнце закатилось за Караул-Обу и от потемневшего моря повеяло прохладой и крепким запахом водорослей, мы пошли в Новый Свет, чтобы не позднее восьми тридцати быть в лагере альпинистов. По дороге мы обсудили все нюансы предстоящей операции.

– А ты не будешь ревновать? – спросила Анна.

Я ничего не ответил ей, хотя поймал себя на мысли, что смотреть, как Анна будет обнимать кого-то из мужчин, мне будет достаточно неприятно.

Но что поделаешь? Ради дела можно и потерпеть, подумал я.

Дойдя до обсерватории, мы остановились. Я пощупал рукой пристегнутую к поясу радиостанцию, взглянул на Анну, наверное, так же, как когда-то Королев на Гагарина, и пошел вверх, через лес к стене Сокола, а Анна – дальше по шоссе.

Мне надо было найти то место, откуда Анна вчера следила за мной и Гришей. Очень удобный камешек, с него отлично видны и лагерь, и шоссе. А когда стемнеет, можно будет подползти еще ближе, чтобы слышать разговоры.

Я уже был недалеко от лагеря – об этом мне подсказал слабый запах дымка от костра. Я поднял глаза и посмотрел на стену. Перила все еще навешаны. Это хорошо, они могут пригодиться для какой-нибудь неординарной ситуации.

Я шел беззвучно. В этом редком лесу, где почвы как таковой не было и под соснами и можжевельником белел лишь камень, местами присыпанный желтыми иглами, можно было не беспокоиться, что тебя вдруг выдаст треснувшая под ногой ветка. Тем не менее по мере приближения к лагерю я становился все более осторожным, все ниже склонялся к земле и к своей засаде приблизился уже ползком.

Анна была права. Если не считать двух сосен, ветви которых, как плечи богатырей, росли горизонтально в стороны и немного закрывали палатки, ничто больше не мешало наблюдению. Только я успел устроиться на каменном ложе, подперев подбородок кулаками, как на шоссе из-за поворота показался «Москвич», притормозил, прижался к бордюру и остановился. Клим неторопливо вышел из кабины, взял с сиденья ветровку, полиэтиленовый мешочек, захлопнул дверцу, закрыл ее на ключ. Посмотрел по сторонам, затем на часы, постучал ногой по колесам, несколько раз надавил рукой на багажник, и машина закачалась на рессорах. Последний гость прибыл.

Анна уже сидела у костра, подкидывая в него хворост. Князев что-то ремонтировал в страховочной обвязке у своей палатки, и красные отблески костра скупо освещали его лицо, наполовину скрытое черной бородой. Вот если о ком с полным основанием можно сказать, что чужая душа – потемки, так это о Князеве. О чем сейчас думает этот человек? Почему всех людей держит от себя на дистанции, никогда не идет на откровенность, не рассказывает о себе, не проявляет ни бурной радости, ни глубокого сожаления?

Вскоре я увидел, а точнее – сначала услышал и Гришу. Под стеной, где было много сухого хвороста, он выкорчевывал поленья и коряги для костра, и треск, разносящийся по лесу, напоминал ружейную стрельбу. Он подошел к Анне, скинул перед костром охапку дров, о чем-то спросил ее, посмотрев на часы. Анна пожала плечами, что-то сказала, показывая рукой на поселок. Должно быть, речь шла обо мне, и Гриша сердился, что меня так долго нет.

Я тоже посмотрел на часы. Без двадцати пяти девять. Нет ничего хуже ожидания, это точно.

Клим подошел к костру, пожал мужчинам руки, поклонился Анне, выдал ей какую-то шутку и сам же рассмеялся. Что-то он слишком веселый сегодня. Присел у костра на корточки, высыпал из полиэтиленового мешочка картошку и стал закидывать ее в костер. Эх, дурила, ее надо в золу закапывать, а не в огонь кидать!

От нетерпения у меня стали сами по себе ходуном ходить ноги. Еще двадцать минут! После меня Гриша проявлял наибольшее волнение. Он, сложив свои коротенькие волосатые руки на груди, ходил взад-вперед по лагерю, и физиономия его была искажена крайним недовольством. Представляю, какими словами он называл меня в уме! Анна, похоже, тоже на нервной почве перестаралась с дровами, закинула в костер все, что принес Гриша, и пламя теперь взметнулось на двухметровую высоту, разбрызгивая вокруг себя огненные брызги. Анне стало жарко, она отсела подальше от огня, а Клим внезапно исчез из поля моего зрения.

Я привстал на колени. Мать честная, ушел из-под самого носа! Я крутил головой во все стороны, но Клима нигде не было видно. Анна, кажется, тоже насторожилась.

Я глянул на часы. Без четверти! Почему так рано? Я уже был готов выскочить из своего наблюдательного пункта, как Клим столь же неожиданно снова появился у костра с длинной палкой в руке. Я облегченно вздохнул. Клим присел у огня, прикрывая рукой глаза, и стал поддевать палкой картофелины и выкатывать их из костра.

Князев сидел в палатке, но я видел его руки и ноги. Он продолжал что-то зашивать на обвязке. Гриша угомонился, заскучал. Он стоял за костром, и мне казалось, что уже вспыхнула его одежда, но Гриша, не замечая этого, продолжал неотрывно смотреть на мечущиеся языки пламени. Анна подняла с земли черную картофелину, стала перекидывать с ладони на ладонь, дуя на нее.

Осталось десять минут! Я вдруг подумал, что ничего не произойдет. Придет девять часов, но эти люди как сидели у костра, так и останутся на своих местах. Потому что нет никакого греха у них за душой, ни в чем не виновны они передо мной и все мои подозрения – лишь плод больного воображения и повышенной мнительности.

Князев исчез в своей палатке. Что ж, при желании можно выйти на связь и оттуда. Правда, его радиостанция у меня, но разве проблема взять на время Гришину? Полог палатки раскрыт, Анна смотрит прямо туда. Ее губы беззвучно шевелятся. Похоже, что она разговаривает с Князевым.

Осталось четыре минуты! Я уже не мог сдержать волнения и стал барабанить кулаками по камню. Анна и Клим давятся полусырой картошкой, снимают черную кожуру руками, что-то выгрызают. Очень сомневаюсь, что это вкусно. Гриша от тоски полез в свой рюкзак и достал металлическую плоскую флягу. Что-то раньше я не замечал у него этой штуковины. Теперь понятно, почему у него по утрам припухшие глаза. Князев выполз из палатки, подошел к Грише. Что-то сказал. Гриша трясет перед его глазами флягой, Князев отрицательно качает головой, наклоняется над Гришиным рюкзаком и берет в руки радиостанцию. Вот и началось!

Я снова привстал на корточки, как спринтер на старте. Князев рассматривает рацию, что-то включает, Гриша размахивает руками, показывает на Сокол.


Без двух минут! Сейчас он отойдет в сторону! Анна напряжена. Она уже не сводит глаз с Князева. Клим пытается всучить ей еще одну картофелину, но она не реагирует на его слова.

И вдруг Клим резко выпрямился, похлопал себя по карманам, потом схватился за голову, что-то сказал Анне и быстро пошел к шоссе. Клим? Но этого быть не может, почему-то с уверенностью подумал я. Так за кем следить? За Климом или Князевым?

Но Князев уже вернул рацию Грише и сел у костра на место Клима. Анна вскочила, побежала, ломая ветки, за Климом, догнала его, смеясь, схватила за руку. Он стал уговаривать ее, я расслышал, как он сказал: «Я только схожу за сигаретами. Иди, я сейчас вернусь». Но Анна вцепилась в него мертвой хваткой. Повиснув на его плече, она смеялась как полоумная и пыталась затащить его в кусты. Я глянул на часы. Одна минута десятого!

Я снял рацию с пояса, откашлялся, щелкнул тумблером включения и обернул рацию подолом рубашки – так голос будет казаться приглушенным и невнятным.

Клим уже не рвался к машине. Он стоял почти вплотную к Анне, опустив одну руку ей на бедро. Анна подбоченилась, выставила грудь вперед и слегка откинула голову назад, демонстрируя нежную шею.

– Джо! – сказал я в микрофон, почти не двигая губами, чтобы было похоже на голос Клима. – Это я! Ты слышишь? Прием!

Щелчок. Эфир шипел, потрескивал, и в первое мгновение я подумал, что Джо не ответит, что он на другой волне или вообще не собирается выходить на связь. Но тотчас услышал отчетливый голос:

– Да, Клим, я слушаю. Ты выполнил то, что я тебе сказал?

Откуда мне знать, что Джо поручил Климу! Но надо что-то ответить!

– Конечно!

– И когда же?

Задает, сволочь, провокационные вопросы! Что значит «когда же»?

– Ну-у, сегодня, – наудачу ответил я.

– Сегодня? – несколько удивленным голосом переспросил Джо, и я понял, что сказал что-то не то. Он выждал паузу, потом как ни в чем не бывало сказал: – Хорошо! Завтра, как договаривались, на том же месте в то же время. Отбой!

Я отключил радиостанцию и посмотрел на парочку. Клим начал наглеть и уже пытался повалить Анну на землю. Она увернулась, отбежала в сторону. Я пристегнул рацию к поясу, испытывая непреодолимое желание высморкаться и набить Климу рожу. «Подонок, – сказал я вслух, глядя на него. – Сволочь, ничтожество, мерзавец».

На душе было пусто и грязно. Мне хотелось утопиться в море и никогда не всплывать. Для этого надо просто привязать себя к большому камню, подумал я, причем стальной проволокой. А перед этим нажраться сырого бетона. И сделать клизму из ртути.

Первый раз в жизни меня предал друг.

* * *

– Что ты думаешь делать дальше? – спросила Анна.

Была полночь. Мы сидели на крыше под огромным звездным небом и смотрели на луну, серебряным светильником повисшую над черной зубчатой каймой крепости. Кофе, который Анна сварила полчаса назад, давно остыл, но мы так и не притронулись к чашечкам, стоящим на кирпичном «столике». Не было необходимости прогонять сон и взбадриваться – после всего, что нам стало известно сегодня, ни мне, ни ей спать не хотелось. Анна сочувствовала мне, хотя ни единым словом не высказала своих чувств. Не знаю, приходилось ли ей в жизни испытать то же, что и мне, но, кажется, она хорошо понимала, что творится в моей душе.

– Можно было бы прижать к стенке этого дегенерата и заставить показать нам место встречи, – ответил я, – но мне что-то не хочется марать о него руки. К тому же Джо достаточно хитрый и осторожный, в разговоре со мной он почувствовал – что-то не то, и, если Клим припрется на место встречи с перепуганной и напряженной рожей, Джо попросту не выйдет к нему.

– Тогда, может быть, сдать Клима в милицию? Пусть они сами с ним разбираются.

– А что это даст? На Климе нет никакого криминала. Его тут же отпустят. А Джо мы уже навсегда потеряем.

Анна встала, ухватилась за арматурный каркас, потянулась рукой к большим ягодам, тяжелыми гроздьями свисающим с ветки.

– Вот ответь мне, Кирилл, почему так бывает? – спросила Анна, протягивая мне горсть черешни. Ягоды были прохладные и влажные от росы. – Нам все ясно как днем. Задача, можно сказать, решена. Но мы не можем доказать это милиции и сейчас ломаем голову, как сделать так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. – Она запустила косточку в звездное небо, и та исчезла, будто растворилась в нем или превратилась в звезду. – Ты говоришь, что на Климе нет никакого криминала и его тотчас отпустят. Предположим, что мы высчитаем место встречи, скрутим Джо и приволокем его к ментам. И что мы скажем? Вот особо опасный преступник? А Джо обложит нас матом, скажет, что мы психи, что он мирный отдыхающий, и приведет массу доказательств в пользу своих слов. А мы как идиоты будем хлопать глазами.

– Ты права. Вину Джо еще надо доказать. И это задачка посложнее, чем его выловить. Нам ее, откровенно говоря, не решить… И все-таки выход есть.

– Привлечь частное сыскное агентство?

– Дорого. К тому же на это уйдет слишком много времени, а Джо может уже в ближайшее время уехать в Чечню.

– Где же выход?

– А выход в том, – медленно проговорил я, – что все мы станем свидетелями еще одного убийства, которое совершит Джо.

Анна оторвалась от черешни и подсела ближе ко мне.

– Ты что? Откуда ты знаешь, что Джо намерен совершить еще одно убийство?

– Пока не намерен. Но он пойдет на это.

Анна всматривалась в мои глаза, которые, должно быть, призрачно блестели в холодном свете луны.


– Кирилл, ты меня пугаешь.

Я обнял ее и почувствовал, что плечи Анны дрожат от озноба.

– И как ты все это время не боялась ночевать здесь одна?

– А разве я говорила, что не боялась?


– Что же делать?

– Надо искать мужчину, с которым было бы не страшно.

– Вот как, искать мужчину? – переспросил я и неожиданно подхватил Анну на руки.

– Лестница не выдержит двоих, – обреченным голосом сказала Анна, крепко обхватывая меня за шею.

– На все воля господня, – ответил я и стал спускаться во дворик. Прогнившие ступеньки прогибались подо мной, скрипели, но все-таки выдержали. Я подошел к распахнутому окну комнаты Анны и посадил ее на подоконник.

– А почему не через дверь? – прошептала она.

– Так романтичнее…

За все надо расплачиваться. Я намеревался встать в шесть утра, а проснулся лишь в восемь, когда солнце стояло уже высоко и толпы отдыхающих с ластами, ковриками, тентами и бутылками тянулись на свою «работу».

– Ты чего? – спросила Анна, когда я как ужаленный подскочил в кровати.

– Восемь часов! – Я хлопнул себя по лбу, спустил на пол ноги и стал собирать раскиданную повсюду одежду. – Не дай бог Клим уже куда-нибудь уехал!

– А зачем тебе Клим? – Спросонок Анна плохо соображала.

– Потом объясню! Вставай, одевайся, побежали!

– Кирилл, родненький, мы же не в казарме! – взмолилась она, но этот аргумент я не принял к сведению и протянул ей джинсы и футболку.

До моего дома мы бежали, и если учесть, что дорога шла все время в гору, то Анна вошла в подъезд, покачиваясь от усталости, как мачта на ветру. С трудом переводя дыхание, она сказала, что у нее в жизни еще никогда не было не только такой сумасшедшей ночи, но и такого безумного утра.

Войдя в квартиру, я велел Анне приготовить какой-нибудь завтрак, потому как умирал от голода, а сам сел рядом с телефоном.

Итак, подумал я, прежде чем поднять трубку и набрать номер, всю неделю Клим ездил за товаром в первую половину дня. Значит, он мог встретиться с Джо лишь после обеда. Начнем с этого.

Я набрал номер Клима. К счастью, он еще был дома.

– Привет, старина! – крикнул Клим, жуя что-то. – Мы вчера ждали тебя два часа! Где ты болтался?

Мне стоило огромных усилий ответить ему обычным тоном:

– К друзьям в Веселое ездил. – Это была заранее оговоренная с Анной легенда.

– И, конечно, навеселился там от души?

– Да, только вернулся. Голова раскалывается, сейчас за пивом пойду… Я вот по какому делу тебе звоню, Клим. Ты к трем часам не подкинешь меня на Перевальное?

– Нет, в три у меня дела.

– Ну хотя бы до автовокзала!

– Мне в другую сторону.

– А в четыре?

– Да, в четыре я уже вернусь. Можем выехать даже в половине четвертого.

– Хорошо, договорились! Я подойду!

Я опустил трубку. Анна стояла в дверях с кухонным ножом в руке.

– Ну, что выяснил?

– Кое-что есть, – ответил я, не скрывая улыбки, и тут же изобразил возмущение: – Да ты не о том думаешь! Где завтрак?

– Ты когда последний раз заглядывал в свой холодильник? – отпарировала Анна.

– А чего мне туда заглядывать? Я и так знаю, что он пустой.

Это удел профессионала – приготовить вкусный завтрак из ничего. Ума не приложу, как Анне удалось сварганить великолепный рыбный салат из консервов, которые в обычном виде меня не заставишь съесть даже под пытками, и горячие бутерброды с сочной ароматной начинкой. Налегая на еду, я рассказал ей:

– За полчаса Клим успевает доехать до места встречи и обратно, включая время на короткий разговор. Значит, это в трех, от силы в пяти километрах от его дома. Я попросил его подкинуть меня до автовокзала. Клим отказал, говорит, ему не по пути. Не по пути – это только в сторону Нового Света. Считаем пять километров от дома Клима. Место встречи – в районе Шторма, где-то рядом с обсерваторией. Там есть одна очень миленькая бухточка, где любят отдыхать дикари.

– Ты не ошибаешься, Кирилл?

– Ошибаюсь в радиусе двусот-трехсот метров. Когда мы увидим машину Клима, его самого разыскать будет уже несложно.

– Значит, ты решил все-таки брать Джо?

– А вот этого как раз мы делать и не будем.

Я снова придвинул к себе телефон, набрал короткий номер и попросил:

– Старшину Кныша будьте добры… А-а, это он и слушает? Очень хорошо! Ну так как, дружище, ты еще не раздумал заработать деньги и очередное звание?.. Не передумал? Молоток! На вашем желтом «уазике» можешь покатать меня?.. С удовольствием?.. Нет-нет, ты не понял, до вашего отделения мне как раз не надо. В сторону Нового Света… Идет? Тогда жду тебя на пятачке у кафе «Встреча» ровно в четырнадцать сорок пять… Нет, пистолет на этот раз брать не обязательно, а вот рацию захвати.

Я опустил трубку и затолкал в рот последний горячий бутерброд.

– Зачем он нам нужен? – не поняла Анна.

Я молча замотал головой, тщательно двигая челюстями. Не мог, не мог я ответить на этот вопрос!

Глава 26

– Поднимись настолько, чтобы ты мог хорошо видеть «Москвич» на повороте над обсерваторией, Клима, который будет сидеть где-то рядом, и все тропки, ведущие к морю. Как только увидишь, что Джо идет к Климу, тотчас передай мне. Я буду все время на связи. Есть?

– Есть! – кивнул Гриша и, вооружившись биноклем и радиостанцией, полез на стену.

Я подошел к Князеву.

– Оставляю Анну под твоим присмотром, – сказал я ему. – Надеюсь, вам не будет скучно.

– Мы вчера вечером, между прочим, очень мило пообщались, – ответил Князев.

– Что-то ты слишком разговорчивый сегодня, – заметил я.

– Такая красавица кому хочешь развяжет язык, – улыбнулся из-под бороды Князев.

– Тебе пора, – напомнила Анна. – Осталось пятнадцать минут.

– Он добежит! – успокоил ее Князев, взял Анну под локоть и повел к стене. – Идем, я научу тебя покорять горы.

Вот тебе и молчун, подумал я, быстрым шагом направляясь в поселок. Еще отобьет Анну у меня и прощения не попросит.

Кныш, как всегда, был пунктуален. Его «уазик» вырулил на пятачок ровно без четверти три, а за пару минут до этого я увидел «Москвич» Клима, который продребезжал мимо меня в сторону Нового Света. Я едва успел спрятаться за деревом, но, даже если бы Клим и увидел меня, не думаю, что это помешало бы моим планам.

Я сел в милицейский «уазик» рядом с Кнышем. Он по своему обыкновению рассмеялся, пожимая мне руку, пробормотал себе под нос: «От артист!» – и тронулся с места.

– Куда изволите везти? Насколько я понял, к нам вы не желаете?

– Только не сегодня. Пожалуй, завтра.

– Завтра так завтра, – согласился Кныш. – В Новый Свет?

– Да, но только не гони. Впереди нас один дряхлый «Москвичок» трясется, как бы ненароком его не боднуть.

Мы медленно покатили по витиеватой дороге между ограждений санатория и дома отдыха.

– Как продвигается следствие по делу об убийстве в «Суроже»? – спросил я.

Кныш скривился.

– Неважно.

– Чего ж так?

– Приблизительно за десять минут до убийства администраторша видела человека, который поднимался по лестнице на третий этаж. Мы пробовали вместе с ней составить его фоторобот. «Какие у него были волосы?» – спрашиваем. «Черные, – отвечает, а через минуту: – Ой, не черные, а светлые!» – «А глаза какие?» – «Глаза карие. – А потом: – Нет, не карие, а голубые, я спутала!..» По-моему, она просто боится. На внешней дверной ручке нашли отпечатки пальцев, которые не принадлежат убитому. Но это еще ни о чем не говорит… Боюсь, что придется тебе проходить по этому делу как свидетелю.

– Постой! Так я же прохожу по другому как обвиняемый!

– Насчет другого, я думаю, ты отмажешься. Вон какую деятельность развернул!

Мы въехали на подъем. Я едва ли не прижался лицом к лобовому стеклу, наблюдая за дорогой, снял с пояса рацию, включил ее на прием. Кныш молча покосился на нее. Как только мы миновали первый поворот, на другом конце гигантской подковы, которую образовывала дорога, мелькнул «Москвич» и сразу же скрылся за уступом скалы.

– Не гони лошадей, – попросил я Кныша. – На цыпочках, тихонечко.

Кныш делал все возможное, чтобы машина шла на цыпочках. В рации что-то зашуршало, и я услышал голос Гриши:

– Кирилл! Ответь. «Скала» вызывает.

– Слушаю, Гриша.

– Вижу, как в сторону Нового Света едет желтый «Москвич«, а за ним метрах в пятистах – милицейский «уазик».

– Надо же, какое совпадение, и мы тоже это видим. Продолжай, Григорий! Я на приеме.

– Неплохо, – сказал Кныш. – Откуда он нас видит?

– С орбитального комплекса, естественно, – ответил я. – Связь-то у меня космическая!

– Да ладно тебе свистеть!.. Вон твой «Москвич»-то тормознул!

– Стоп! Задний ход! Он пока не должен нас видеть.

Кныш остановился, отъехал метров на десять назад и вырулил на обочину. Я вышел из машины и пересел на заднее сиденье.

– Ну, давай, руководи, великий комбинатор, – сказал Кныш.

– Я лягу, чтобы меня не было видно, – сказал я, – а ты на скорости подлетишь к «Москвичу», дашь по тормозам, выйдешь со своей рацией из машины и подойдешь к водителю – он будет недалеко сидеть. Подойди к нему как к старому знакомому, поздоровайся за руку, сядь с ним рядом, фурик свой на затылок сдвинь, как ты это любишь делать, спроси, не знает ли он, как переделать рацию, чтобы ловить музыку с Марса, – словом, неси какой-нибудь бред. Две-три минуты – больше не надо. Снова пожми ему руку, помаши фуражечкой напоследок – и в машину. Вот и все задание.

– Понял, – кивнул Кныш. – Это называется скомпрометировать человека на глазах у другого. Прием известный.

– Хорошо, что ты догадливый. Трогаемся по моей команде.

Через минуту моя рация снова затрещала, и Гриша доложил:

– Клим вышел из машины и спускается к морю. Язык такой голый там есть, справа от обсерватории, помнишь?

– Помню, помню. Рядом никого больше не видно?

– Пока никого… Стоп!.. Сейчас, резкость поправлю… Ага, идет, красавец.

– Кто идет, Гриша?

– Кого ждем. Поднимается по тропе с бухты. В белых шортах, вьетнамках, голый торс… Клим его не видит, садится на камень, закуривает… Джо остановился, смотрит назад… Снова идет вверх.

– Заводи, – сказал я Кнышу.

– Сейчас он выйдет на язык… Скачет с камня на камень… Клим курит, смотрит на море.

– Погнали!

Машина рванула с места и сразу набрала скорость. Я лег на сиденье.

– Вижу вас! – несколько возбужденно сказал Гриша. – Очень хорошо, шоссе уже в поле зрения Джо… Клим еще его не видит. Между ними метров двести…

Я не ожидал, что Кныш домчится до «Москвича» так быстро. Завыли тормоза, я едва не свалился с сиденья.

– Я пошел! – буркнул Кныш и вышел наружу.

– Джо остановился! – почти прокричал Гриша. – Присел. Прячется за кустарником… Смотрит на мента. Мент спускается к Климу. Тот пока его не видит, все еще любуется морем…

Комментарий Гриши мне уже был не нужен. Осторожно приподняв голову, я мог видеть все происходящее своими глазами. Единственное, я не видел Джо – он находился немного ниже, на спуске к морю.

Кныш, отдаю ему должное, сделал все как надо. Это он артист, а не я. Подошел вразвалочку к Климу, хлопнул его по плечу. Тот обернулся, хотел встать, но Кныш, предупреждая эту естественную реакцию человека перед незнакомым милиционером, схватил его руку, стал трясти, быстро сел рядом, сдвинул фуражку на затылок – как по сценарию. Клим недоуменно заморгал глазами, но старшина уже подсунул ему под нос рацию, стал что-то спрашивать, размахивать руками, показывать на небо, на море.

– Джо все еще смотрит, – продолжал вести свой репортаж со скалы Гриша. – Пятится назад. Уходит… Большими прыжками спускается к морю… Все, я потерял его из виду, он где-то под обрывом.

– Все, Гриша, спасибо! – ответил я ему. – Можешь дальше штурмовать вершину.

– Спасибо! – передразнил Гриша. – С тебя пузырь.

Я снова взглянул в окошко. Старшина уже возвращался, а Клим провожал его таким взглядом, словно к нему только что подходил йети.

– Порядок! – сказал я Кнышу, когда он сел в машину. – Можно гнать обратно.

Кныш рванул рычаг передачи, круто развернулся и поехал в поселок.

– Если не ошибаюсь, – сказал он, не оборачиваясь, – ты приговорил человека.

Я сделал вид, что не расслышал.

– И по закону я должен предупредить преступление, – добавил старшина.

– Высади меня здесь, – попросил я, когда мы поравнялись с лагерем альпинистов.

– Я тебе больше не нужен?

– Нужен, – ответил я.

* * *

Не знаю, что движет людьми, когда они идут под пистолетный ствол, но в глазах Гриши и Князева я не увидел ничего другого, кроме желания помочь мне.

– Это опасно, – предупредил я, будто они и без меня этого не понимали.

– Не пугай, – ответил Гриша, успокаивая сам себя. Князев вообще ничего не сказал.

Обе радиостанции мы подвесили на ствол сосны. Одна из них была включена и работала на прием, другая должна была заменить первую, когда там сядут аккумуляторы. Под радиостанциями скучала Анна. Это был наряд вне очереди за провинность, которую она совершила вчера. Я ходил по лагерю от одной палатки к другой, время от времени кидая на нее взгляды.

– Ну что там? – в нетерпении спрашивал я, и она в ответ отрицательно качала головой.

Я был уверен, что Клим обязательно попытается связаться с Джо в ближайшее время, чтобы выяснить, по какой причине тот не пришел на встречу. Но после того, как мы с Кнышем спутали им все карты и Клим ни с чем вернулся в Судак, прошло два с половиной часа, а эфир по-прежнему молчал. Меня это начинало волновать.

У меня часто так бывало: я сначала сделаю что-то, а потом жалею. Разум тысячу раз подтвердит, что я поступил правильно, а сердце все равно жалеет, сочувствует моему врагу. Такова моя суть, и бороться с этим бесполезно.

Дикая злость на Клима бесследно прошла, а вместо нее на сердце лег камень. Жалкий человечишка, в общем-то совершенно безобидный, недалекий, наивный. Возомнил себя преуспевающим коммерсантом, купил подержанный «Москвич» и поклялся мне, что в ближайшем будущем отстроит себе трехэтажный особняк с видом на море и парком. Не от жизни хорошей он продался – наверняка Джо заплатил ему за услуги… Заплатил? Стоп!

Я вдруг совершенно отчетливо вспомнил, как нашел у себя на балконе газетный сверток с долларами и оставил его на том же месте, лишь прикрыл чугунной кастрюлей. Аванс, который выплатил мне Джо, на удивление быстро нашел Клим, когда был у меня. Совпадение? Клим просил в долг только на три дня. Почему на три? Да потому, что он был абсолютно уверен в том, что максимум через три дня я буду уже за решеткой.

Ай да молодец! – думал я о Джо. Одной и той же суммой расплатился сразу с двумя людьми. В самом деле, Джо, как тонкий психолог, мог с полной уверенностью предположить, что я, дабы не создавать лишних улик, не притронусь к этим подозрительным деньгам, во всяком случае, оставлю их где-нибудь на балконе, чтобы в непредвиденном случае успешно от них откреститься. Так он и сказал Климу: поищи у него на балконе, попроси в долг дня на три. Отдавать не придется. Деньги твои.

Нет, он все-таки сволочь, снова назвал я Клима нехорошим словом. Хотя и не заслуживает столь сурового наказания, добавил я. Надо его послать на все четыре стороны и никогда больше не подавать ему руки.

Я снова посмотрел на Анну. Она лежала в тени сосны и грызла соломинку.

Черт возьми, снова подумал я, как бы Джо втихаря не прикончил Клима где-нибудь рядом с его домом. Надо попросить Кныша подежурить там.

Вдруг Анна громко взвизгнула, словно под нее подлез еж. Я кинулся к рациям. Уже подбегая, я слышал нервный голос Клима: «Джо, что случилось? Почему ты не пришел? Я ждал тебя пятнадцать минут». – «Обстоятельства, – ответил Джо. – Нам надо встретиться в другом месте». – «Куда мне подойти?» – «По этой же дороге поднимешься до указателя заповедника, там оставишь машину и пойдешь вверх, на гору. Рацию возьми с собой и будь на приеме, я скажу, куда дальше». – «В котором часу, Джо?» – «Сейчас же».

Коротко, но ясно. Я сразу же связался с Кнышем, затем передал содержание разговора Грише и Князеву, которые уже подбежали к нам.

– Джо уже на той скале, – уверенно сказал Князев.

– И оттуда, естественно, будет наблюдать за Климом, не притащит ли тот за собой «хвост», – добавил Гриша.

Анна отошла немного к шоссе, подняла голову, стала крутить ею в разные стороны.

– Эта скала отсюда не видна, – сказал Князев. – Она чуть севернее, за Чертовым Пальцем. В прошлом году – да, Гриш? – мы на нее без страховки поднимались.

– Командуй, командир, – демонстрируя полную готовность подчиниться, сказал Гриша. – Время идет.

– Да, время идет, – машинально повторил я, думая, впрочем, о другом. У меня теперь из головы не выходил Клим. Нет сомнений, человек идет на смерть. – Сделаем вот как: я побегу к указателю и там перехвачу Клима. А вы поднимайтесь на скалу с противоположной стороны. Только незаметно и тихо, себя не выдавать. Предупреждаю, у Джо пушка и стреляет он, думаю, очень метко.

– Не пугай, – снова сказал Гриша, и я понял, что он уже действительно здорово напуган.

– А я? – вдруг подала голос Анна.

– А у тебя наряд вне очереди! – напомнил я. – Так что сиди в лагере и охраняй палатки.

– От кого?

– От бешеных медведей. Они толпами шастают по этому лесу.

– Святая обязанность женщин – сидеть дома и беречь очаг, – добавил Князев и удивительно приятно улыбнулся из-под густых усов. – А мужская – воевать и добывать пищу.

– Ты, оказывается, домостроевец, – покачала головой Анна.

– Я просто русский человек…

Я не дослушал, чем закончилась их словесная перестрелка, и побежал на шоссе. За поворотом я увидел белую иномарку, стоящую на обочине, но не придал ей никакого значения. Наивный, я полагал, что еще минут пять-десять буду ждать Клима в засаде, но, когда добежал до большого щита с нарисованными на нем елкой и медведем, увидел стоящий рядом желтый «Москвич».

Я остановился, будто налетел на заповедного медведя, и почувствовал, как по телу пробежал холодок. Как же так? Он не мог так быстро доехать от дома до этого места! Этого быть не может! Значит, черт возьми, он выходил на связь с Джо уже из машины!

Пот ручьями лился по мне, будто я только что вылез из моря. Я устал, потому что бежал слишком быстро, рассчитывая потом минут пять передохнуть. Но отдых, как сказал бы Гриша, накрылся медным тазом. Вытерев майкой лицо, я перебежал на другую сторону дороги и стал подниматься по тропе в гору. Он не мог уйти далеко, думал я. Клим горы не любит, сразу задыхается, как старик, потому что выкуривает по пачке в день, и даже в магазин за сто метров предпочитает поехать на машине.

Рация снова заговорила голосом Клима, только на этот раз он, задыхаясь, едва выговаривал слова: «Джо… я поднимаюсь… Прием!» – «Да, Клим, я тебя вижу. Возьми чуть левее. Дерево прямо перед тобой стоит, вот прямо на него и иди».

Голос у Джо спокойный, даже какой-то заботливый. Убийца, труподел, мразь, думал я про него, обильно поливая потом камни. Я дышал тяжело и хрипло, кровь стучала в висках, и мне казалось, что эти удары разносятся по всему склону и Джо непременно заметит меня. От этой мысли, несмотря на ее абсурдность, было нелегко отвязаться, и мне приходилось бежать, как зайцу, от дерева к дереву и пригибаться.

Клим, опровергая все мои расчеты, успел подняться достаточно высоко. Я видел его согнутую фигуру. На каждом шагу он упирался обеими руками в бедра, помогая себе идти. Поднялся на белый с ломаным краем взлет, где росло одинокое дерево, спрыгнул вниз, как с бордюра, и снова исчез из виду.

Так, наверное, я не бегал еще никогда в жизни. Моя грудь раздувалась, как мехи в кузнечном цехе, и жар полыхал в моих легких, перед глазами плыли и вспыхивали черные круги, в ушах звенело, словно я опустился на большую глубину, горло свело судорогой, казалось, оно стало узким, как соломинка для коктейля, и я задыхался, с хрипом втягивая в себя воздух. Только бы не упасть, думал я, только бы удержаться на ногах!

Я добежал до дерева, когда, казалось, у меня больше не осталось сил, ухватился за ствол, шатаясь как пьяный и пожирая кислород лошадиными порциями, и несколько секунд не видел ничего, кроме красных и черных кругов. Потом, как из тумана, проступили очертания ближнего хребта Сокола, его северный склон, поросший зеленой шерстью леса, каменный цирк, полого спускающийся к Чертовому Пальцу, и две фигуры людей, застывшие на краю обрыва. Это были Джо и Клим.

Я сделал вздох, на какой вообще был способен, и, сложив ладони у рта рупором, закричал:

– Кли-и-им!!! Уходи!!! Кли-им!!!

Он услышал меня, обернулся, поднял руку, чтобы помахать мне, но не успел сделать больше ни одного движения. Джо, стоящий вплотную к нему, быстро положил руку ему на плечо и несильно толкнул. Мгновение – и Джо остался стоять на краю огромного цирка один, будто никого рядом с ним и не было.

Я схватил и сжал в кулаке воздух, закрыл руками глаза, в бессильной ярости раскачиваясь из стороны в сторону. «Нет, – бормотал я, – тебя не сдавать властям надо, тебя надо казнить здесь же, немедленно! Расплющить твою рожу булыжником и скинуть вслед за Климом! И поплевать, и помочиться вслед твоему поганому телу!»

Я поднялся на ноги и, пошатываясь, пошел к обрыву. Джо, не обращая на меня внимания, опустил голову и, как мне показалось, стал застегивать поясной ремень. Я не сразу разглядел, что у него в руках веревка, а когда смысл его действий дошел до меня, было поздно. Он прищелкнул веревку к амортизатору, закрепленному на страховочной обвязке, встал лицом к обрыву и, расставив руки в стороны, прыгнул вниз.

Спотыкаясь, я побежал к тому месту, где только что стояли два человека, а теперь один из них наверняка был мертв, а другой скользил по перилам вниз, уходя от преследования. И тут, прямо как в кино, на противоположной стороне цирка появились Гриша с Князевым. Они тоже бежали к месту драмы, и Гриша при этом отчаянно размахивал руками. Они сидели в засаде, думал я, и ждали, когда я погоню к ним Джо, как кабана на охотников. Вовремя подоспели, помощники хреновы!

Зря я, конечно, пытался переложить вину за случившееся на этих ребят, которые и без того слишком много для меня сделали. Но усталость и шок, вызванный увиденным зрелищем, несколько пригасили мое природное чувство справедливости.

Гриша, разбрызгивая холодные капли со своего тела, едва не сбил меня с ног.

– Ну?! – крикнул он.

– Чего ты нукаешь, как пьяный извозчик! – грубо ответил я. – Не видел, что ли?


– Не кипятись, – сказал мне Князев. – Он далеко не уйдет.

– Конечно, не уйдет! Зачем ему далеко? Ему и в Чечне нормально! – ответил я и, встав на корточки, подполз к краю обрыва. Карниз мешал мне увидеть Джо, но начало веревки я увидел. Вот же хитрая бестия! Я мог бы сейчас перебить камнем веревку, на которой Джо спускался, и тогда бы он разделил судьбу своей жертвы. Но Джо навесил перила не от края обрыва, как я предполагал, а в метрах пяти ниже. Дотянуться до крюка без страховки я не мог.

– Говорю тебе, далеко не уйдет, – повторил Князев. – Мы половину перил снизу обрезали.

– Князь… – только и смог произнести я и прижался к его плечу.

– Теперь всем вниз! – принял на себя командование Гриша. – Как бы он по второй половине стены на руках не спустился.

Мы рванули к тому месту, где мои друзья поднялись без страховки. Приходилось делать небольшой крюк, но я надеялся опередить Джо, если он решится спускаться на руках. Стена там – будь здоров, отрицательный подъем метров пятьдесят. Как раз для самоубийц, но у Джо не оставалось другого выхода.

Мы словно по ступеням уже бежали вниз, как вдруг Князев остановился и крикнул, показывая на стену:

– Смотрите!

Такого я не видел даже в цирке. Прижавшись всем телом к стене и каким-то чудом удерживаясь на ней, словно он был вымазан клеем, Джо медленно спускался вниз.

– Сорвется, – сказал Гриша.

Мы были словно заворожены этим зрелищем, и я на некоторое время даже забыл, кто этот человек и что он совершил.

– Точно, сорвется, – повторил Гриша.

– Не каркай, – попросил Князев, – не то спустится.

Чудес не бывает. Джо потерял опору под ногами, повис на пальцах одной руки, попытался ухватиться за выступ другой рукой, сделал слишком резкое движение и беззвучно полетел вниз. В воздухе его развернуло спиной, и он с треском вонзился в крону сосны, вывалился оттуда ногами вниз и съехал, как с горки, уже по пологому склону.

– Финита ля комедия, – сказал Гриша. – Накаркал-таки. А сначала мне казалось…

Он замолчал, и все мы, ошеломленные, уставились на Джо, который медленно, как должны это делать покойники в фильмах ужасов, поднял туловище, покрутил головой, встал на ноги и, сильно прихрамывая, заковылял к лесу, а спустя мгновение исчез среди деревьев.

– Не может быть, – прошептал Гриша.

Глупцы! Мы потеряли слишком много времени, пока, как мальчишки, раскрыв рот, следили за Джо. Мы не преодолели еще и половины склона, а Джо уже быстро приближался к белой иномарке, стоявшей на шоссе неподалеку.

– Уйдет! – заорал Гриша и чуть было не сорвался вниз. – Эх, бля, конопля! Костей не соберешь.

Пока он ругал скалу и камни, «которые здесь какой-то козел накидал», мы с Князевым стали свидетелями неожиданного финала этой драмы. Как будто прямо из-под земли за спиной Джо вырос Кныш, одним прыжком догнал его, шарахнул по затылку рукояткой пистолета, повалив на землю, тотчас придавил его коленями, ловко скрутил руки и накинул на них наручники.

Казалось, не меньше сотни растревоженных чаек кружило над нами, но мне отчего-то представилось, что это стая стервятников, которые уже заметили труп человека, лежащий у подножия скалы, и птицы закручивают свою спираль, опускаются все ниже и ниже, нацеливаясь на глаза и грудь.

– Ты чего? – спросил Гриша.

Я сел на камень и стал растирать ладонями лицо.

– Что-то голова кружится…

Князев тронул Гришу за плечо.

– Пойдем. Он догонит.

Они пошли вниз, хватаясь за ветви сосен и скидывая ногами мелкие камешки.

Глава 27

– «Они опечалились и стали говорить Ему, один за другим: не я ли? И другой: не я ли? Он же сказал им в ответ: один из двенадцати, обмакивающий со Мной в блюдо»…

– Что это? – спросил Гриша.

Анна опустила книгу, кинула сухую ветку в костер.

– Евангелие от Марка. Предательство Иуды.

– Э-э, – протянул он. – Нашла что читать.

– Я ищу ответ на один вопрос, который меня волнует.

– Какой тут ответ! – махнул рукой Гриша. – Предатель – он и в Африке предатель.

– Если бы Иуда не предал своего учителя, человечество утратило бы один из важнейших уроков нравственности, – сказал Князев, прилаживая над костром перекладину из стального уголка. – Поэтому глупо проклинать его. Этому апостолу досталась самая неблагодарная роль.

– Да и раньше, до Иуды этого, предательство считалось самым дрянным поступком. Разве не так? – отозвался Гриша. Он лежал на пенопленовом коврике, подперев рукой голову. В другой руке он держал плоскую флягу.

– Деяния апостолов – не просто поступки, – возразил Князев. – Это была грандиозная драма, разыгранная ими перед народом по божественному сценарию. Иисус знал заранее, что Иуда предаст его, но ничего не предпринял, чтобы помешать этому, – вот доказательство того, что апостолы действовали по сценарию. Не проклинать же Иуду за то, что ему выпало сыграть такую роль?

– Все это ерунда: учителя, апостолы, – зевнув, сказал Кныш. В свете костра его и без того смуглое лицо казалось вылитым из бронзы. – Все это красивые сказки. А у нас все реально: Клим – подонок, который продал друга за пятьсот баксов. О чем еще говорить?

– Так что, Анюта, не пытайся отыскать ответа на свой вопрос, – сказал Князев. Он помешал кипящее в котелке варево, попробовал его на вкус. – Будь добра, подай соль – она рядом с тобой в банке… Спасибо!.. На все вопросы рано или поздно дает ответы сама жизнь. И не торопись расставить все точки. Когда человеку все ясно, ему становится скучно жить. Да, Кирилл?

Я не слушал эти навевающие тоску философствования о предательстве Иуды. Меня больше занимало немое гигантское звездное небо, втягивающее в себя розовый дым от нашего костра. Глядя в него, я думал о том, что потерял друга не сегодня, а в тот день, когда Клим прикоснулся к деньгам, подкинутым мне на балкон, и в одно мгновение между нами гильотиной упала стена, навеки разделившая наши судьбы и разлучившая нас.

– Интересно, а где сейчас Джо? – вслух подумал Гриша.

– Ничего интересного, – ответил Кныш, обрадовавшись тому, что наконец-то подняли вопрос, в котором он был компетентнее других. – В ялтинском следственном изоляторе.

– А разве не вы будете вести его дело? – спросила Анна.

– Да я бы с радостью, – махнул рукой Кныш. – Но ялтинцы перехватили.

Ему было стыдно признаться, что для ведения уголовного дела ему не хватает образования и опыта.

– Кстати, я сделал официальный запрос в банк «Эспаньо», – перешел на другую тему Кныш. – Мне подтвердили, что как только суд признает Джихангира виновным в убийстве Новоторова, так сразу выплатят премию в пятьдесят тысяч баксов.

– Кому?! – в один голос спросили Гриша и Анна.

– Я передал все данные Кирилла Вацуры.

Я повернул голову, с искренним удивлением посмотрел на Кныша.

– Мои данные? Но это не совсем справедливо.

– Деньги получишь ты, – сказал Кныш, – а дальше можешь распоряжаться ими как тебе вздумается.

– Ты бы лучше не премию мне выбивал, а помог вернуть золотого дракона.

– Ну я же пообещал тебе, что сделаю все, что смогу. Докажешь, что он твой, получишь свою игрушку обратно.

Я пробежал глазами по лицам друзей.

– Сколько нас? Пятеро? Как раз легко делится.

– По десять тысяч баксов на брата! – хлопнул в ладоши Гриша и зачем-то крякнул, словно выпил водки.

– А что ты будешь делать со своей долей? – спросила Анна.

– Не бойся, найду им применение! – Гриша поднял вверх ладонь, как бы подчеркивая, что он давно уже решил этот вопрос. – Во-первых, дочку замуж надо выдавать. А во-вторых, бинокль помощнее куплю, чтобы за своей стервозой следить.

Мы дружно рассмеялись.

– А ты на что потратишь деньги? – спросила Анна Князева.

Князев снимал пробу и ответил не сразу:

– Куплю хорошее снаряжение и осуществлю свою давнюю мечту.

– Какую?

– Попробую свои силы в высотном альпинизме. Поеду в Гималаи.

– Неужели прямо на Эверест?

Князев усмехнулся:

– Нет, Эверест я, наверное, еще не потяну.

– А вы как распорядитесь премией? – спросила Анна у Кныша.

– Теплицу поставлю под помидоры и огурцы, – ответил старшина, почесывая затылок. – И моторку куплю, если деньги останутся.

– А ты, Кирилл?

Я пожал плечами.

– Ему квартиру надо выкупать у новосветского завода, – подсказал Кныш. – А то живет без прописки уже четыре года.

– А теперь ты сама ответь на свой вопрос, – предложил я Анне.

– Я? – Она задумалась. – Если по справедливости, то меня следовало бы лишить этой премии за то, что я немножечко ошиблась…

И она виновато взглянула на Гришу.

– Ай-яй-яй! – покачал головой Гриша. – Что обо мне подумала!

– Не вышибай слезу, – сказал я, – а отвечай прямо.

– Прямо? На эти деньги я еще раз приеду в близкий моему сердцу Судак и снова поселюсь на крыше у Кирилла.

– За полдоллара в сутки? Не много ли десяти тысяч для этого?

– Так ты же не знаешь, как долго я хочу здесь пробыть.

– Браво! – воскликнул Гриша и пустил флягу по кругу.

Анна смотрела на меня через костер, и мне казалось, что тепло и свет идут от ее прекрасных глаз и нежной улыбки.

Загрузка...