12

До того как на пороге появился нежданный гость, Штубер успел открыть бутылку коньяку и приготовить рюмки. Он лихорадочно пытался понять причину и цель этого неожиданного визита. Почему Ранке не предупредил его? Разве что Ольбрехт сам просил подполковника не предупреждать? Если он приехал с инспекторской проверкой, такое вполне возможно…

Оберштурмфюрер вошел один, без сопровождающего. Резко откинув одеяло, он остановился на пороге и холодно смерил Штубера острым пронизывающим взглядом.

– Хайль Гитлер! – первым приветствовал его хозяин башни, хотя был старшим по чину. – Рад видеть вас в расположении отряда специального назначения, господин Ольбрехт.

– Я тоже… Рад… Очень.

– Прошу садиться, господин оберштурмфюрер. Разрешите по рюмке коньяку?

– Благодарю, – ответил нежданный гость. – По рюмке в такой чудесный вечер не помешает.

Пока Штубер наполнял рюмки, Беркут оценивающе разглядывал его. Спортивная фигура, сильные жилистые руки, выразительное волевое лицо… Да, несомненно, это был тот самый офицер, которого он когда-то взял в плен во время боя за мост. Как давно это было! «Странно, что он не узнал меня. Сбил с толку мундир? Впрочем, при свете этой керосинки… Я-то в более выгодном положении – я знал, кого увижу здесь. А ему доложили об Ольбрехте».

– В ставке гауляйтера интересуются, когда вы намереваетесь развернуть активные действия, господин Штубер, – взял он свою рюмку. – И поймите: это не праздное любопытство…

– Ровно два часа назад я говорил об этом с шефом местного отделения абвера подполковником Ранке. Дело в том, что мне нужен еще хотя бы месяц. Завтра, например, намечено впервые выехать в лес, установить там палатки и переночевать. Кому-нибудь это может показаться смешным, но большинство моих людей никогда в жизни и часа не провели в ночном лесу. Кроме того, накапливаем сведения о партизанских отрядах, действующих в радиусе ста километров.

– Сколько же их?

– Активных выявлено три: «Мститель», которым руководит некий Роднин из офицеров-окруженцев; отряд Иванюка – почти полностью состоящий из местного населения. И отряд Кожуха. Этот, последний, базируется вдали от Подольска, и сведений о нем немного.

– Итак, три отряда?.. – уточнил гость.

– Существует еще небольшая группа Беркута, весьма нагло действующая чуть ли не на окраинах Подольска. Характер ее полностью пока не выяснен. По данным гестапо, это разведывательно-диверсионная группа, ядро которой составляют профессионалы. Операции они проводят уверенно, идут на любой риск. И хотя значительного ущерба не наносят, однако на настроение местного населения влияют весьма отрицательно.

Беркут вдруг заметил, что эсэсовец смотрит на него несколько высокомерно и даже насмешливо.

«Неужели узнал? Он узнал меня и этот отчет – всего лишь игра? Но зачем она нужна?»

– Благодарю, гауптштурмфюрер. Подполковник Ранке уже дал мне кое-какие сведения о группе Беркута. Кажется, вы не согласны с версией гестапо и абвера относительно ее происхождения, не правда ли? – оберштурмфюрер наконец осушил свою рюмку и поставил ее на стол, но не садился. Оба продолжали стоять.

– Не согласен. Полагаю, имеем дело с непрофессионалами. А гестапо не согласно с этим. Вероятнее всего, в ядре этой группы – два-три отчаянных смельчака, владеющих немецким. Допускаю даже, что их руководитель – подлинный немец. Из местных колонистов, завербованных большевиками. Впервые я столкнулся с ним еще в сорок первом. Тогда он был комендантом одного из дотов Подольского укрепрайона.

– О, значит, вы лично знакомы с Беркутом? Почему же тогда гестапо не верит, что он всего лишь бывший комендант дота?

– Почему же, верит. Но прошло много времени. Там считают, что его успели подготовить в разведшколе и опять забросить сюда. Но я в этом сомневаюсь. Замечу, что фигура весьма неординарная, кем бы он ни оказался на самом деле. Анализируя его операции, действительно легко поверить, что имеешь дело с грамотным, хитрым и хорошо подготовленным диверсантом. Отлично подготовленным. С большой практикой. И очень своеобразным почерком.

– Тем не менее вас это не убеждает, – иронично заключил Беркут. – Почему?

– Потому что по натуре своей он остается обычным партизаном. Ну, еще, как их здесь называют, народным мстителем. История Украины знает много таких народных вождей. Тем не менее я ценю его талант и мужество.

– В гестапо даже утверждают, что вы слишком увлекаетесь подвигами Беркута. Вместо того, чтобы обнаружить базу группы и уничтожить ее.

– Ах, это гестапо… Подозрение – их первая заповедь. Что же касается группы, то операция, собственно, уже началась. Любопытный вариант. Я написал Беркуту письмо и пригласил его сюда.

Ольбрехт в недоумении покачал головой. Он ждал разъяснений.

– Письмо должен передать один из местных крестьян. Бывший связной Беркута.

– Связной согласился сотрудничать с нами?

– Нет. Все несколько сложнее. Старик передаст Беркуту письмо. Только и всего. Передача письма – за свободу. В обычной ситуации такой ход мог бы показаться лишенным смысла. Но в данном случае речь идет не о простом главаре лесной банды. К тому же я хочу предложить условия, на которых Беркут может согласиться работать с нами.

Гость скептически улыбнулся, и Штубер заметил эту улыбку.

– Я готов сотрудничать с этим человеком на любых условиях. И сдержу свое слово. Чтобы избежать провала, Беркут как агент не будет зафиксирован ни в одном из досье абвера, гестапо, жандармерии или службы безопасности. Пока что, разумеется. Зато, имея такого союзника, мы за два-три месяца сумеем проникнуть во все окрестные партизанские отряды и подпольные группы и ликвидировать их. А затем перебросить свои силы в другой регион.

– Размах… – согласился оберштурмфюрер. – Стало быть, рассчитываете, что он отзовется на письмо, положившись на ваше честное слово? Не могу понять, на чем построен ваш расчет.

– Кроме всего прочего, на особенностях характера Беркута, его взглядах на войну и собственное участие в ней. Наконец, на его самолюбии.

– Что ж, вы неплохой психолог, – спокойно произнес Ольбрехт. И только теперь Штубер обратил внимание на то, что кобура его расстегнута и рука лежит на пистолете. – Все рассчитано верно. Позвольте представиться: я и есть тот самый Беркут, – выхватил он оружие. – Спокойно! Снять ремень и бросить в угол.

В то же мгновение закрывавшее вход одеяло приподнялось и на пороге, с пистолетом в руке, вырос высокий русоволосый унтер-офицер.

Руки Штубера легли на пояс у пряжки. Однако трудно было предугадать, как он поступит в следующий момент: расстегнет ее или схватится за оружие.

– К чему все эти предосторожности, господин Беркут? – Громов сразу же обратил внимание, что сказано это было довольно спокойно. Даже несколько небрежно, с вызовом. – Да, вы действительно прибыли в крепость, но, согласитесь, по моему приглашению. Так цените мою элементарную вежливость. Неужели вы полагаете, что я не узнал вас, не понял, с кем имею дело?

– Не поняли и не пытайтесь разубеждать меня в этом, гауптштурмфюрер.

– В таком случае я разочарован, Беркут. По-моему, вы просто не готовы к… новым взаимоотношениям, – помрачнел Штубер. – Вообще не готовы, в силу своего мировоззрения, и в этом ваш недостаток.

– Но есть и некоторые достоинства.

– Есть, конечно, – Штубер медленно снял ремень, отбросил его в угол и тут же выхватил откуда-то из-под полы френча маленький, почти миниатюрный пистолетик; каким-то неуловимым движением выхватил его… – Я не буду стрелять! – предупредил не столько Беркута, сколько стоящего за порогом. – Но учтите: любой выстрел, ваш или мой, – и из крепости вам уже не вырваться. Да и не затем я приглашал вас сюда, Беркут, чтобы устраивать дуэли на швейцарских пистолетиках.

– Вот и отложите его в сторону, – пожал плечами Беркут, демонстративно вкладывая свое оружие в кобуру. – Мой ординарец спустится вниз и подождет там, а мы сумеем спокойно поговорить. Время у меня еще есть.

– Рад, наконец-то мы нашли общий язык, – воинственно ухмыльнулся Штубер.

«А у него это неплохо отработано: пистолетик из-под полы… – подумал Беркут. – И действительно великолепная реакция. Я даже не успел зафиксировать движение его руки».

Чтобы окончательно успокоить Штубера, он придвинул стул поближе к столу и сел. Гауптштурмфюрер недоверчиво покосился в сторону Мазовецкого, вернее, в сторону руки с пистолетом, потому что сам Мазовецкий уже стоял за порогом, втиснувшись в небольшую нишу.

– Подожди меня внизу, – не оборачиваясь, приказал Беркут по-немецки.

* * *

На минуту воцарилась тишина. Видимо, Мазовецкий раздумывал: спускаться или все же подождать у входа. А когда вновь послышались его шаги, Штубер воинственно улыбнулся, положил пистолетик на стол и указательным пальцем отодвинул его подальше. Затем медленно встал, поднял с пола свой ремень и тоже положил на стол.

«Неужто и впрямь сразу догадался, с кем имеет дело? – напряженно всматривался в его лицо Громов, словно хотел прочесть на нем ответ. – Нет, если бы догадывался, то и встретил, и говорил бы со мной иначе».

– Итак, жестами вежливости мы обменялись, – первым заговорил Беркут, когда Штубер опять сел на свое место и потянулся к бутылке с коньяком. – А теперь к делу. Хотя я пока что не спешу, времени у нас все равно маловато, поэтому слушаю вас, гауптштурмфюрер, слушаю. Я здесь по вашей инициативе.

– Каким образом старик сумел передать вам письмо?

– У нас отлично налажена почтовая связь.

– И все-таки? – гауптштурмфюрер налил в рюмки коньяку и одну из них пододвинул к Беркуту. Из своей сразу же отпил. Он, как мог, демонстрировал полное доверие.

– Мы ведь встретились не для того, чтобы выведывать друг у друга военные тайны?

– Ну, в любом случае вы уже кое-что выведали, – заметил Штубер. – Однако не будем об этом. Господин Беркут, я самым тщательным образом проанализировал сведения о вас, имеющиеся в досье различных служб. Еще прошлой осенью в окрестных селах, да и здесь, в Подольске, распространился слух, будто бы в наши леса заброшена особая команда парашютистов-диверсантов, то есть группа Беркута. И будто бы в ее составе прекрасно подготовленные разведчики, минеры и вообще ребята-сорвиголовы… Такова легенда. Но это – легенда. А изучив донесения, касающиеся ваших диверсий, я, как вы уже знаете, пришел к выводу, что группа возникла стихийно и состоит из окруженцев и гражданских лиц, не желающих контактировать с новой властью, одним словом, непрофессионалов.

– Из этого следует, что вы считаете себя профессионалом?

– Я не стыжусь этого, господин Беркут. Как не стыдится своего ремесла любой другой профессионал. Мало того, в известной мере я принадлежу к профессионалам международного класса – пусть это не покажется проявлением моей нескромности. Просто в данном случае следует называть вещи своими именами. В этом смысл нашей встречи.

– Несомненно.

– Однако вернемся к моей версии. Группа Беркута возникла стихийно. Но во главе ее – обычный окруженец, бывший комендант одного из дотов «Сталинской линии». Вопреки сложившемуся мнению, его – то есть вас, лейтенант Беркут, – никто не готовил, никто не засылал сюда и никто не уполномочивал создавать такую группу. Тем не менее вы оказались способным организатором. К тому же свободно владеете немецким, хладнокровны, умеете подавлять в себе чувство страха, не задумываясь идете на риск. Даже тогда, когда в этом нет необходимости.

– Но какое это имеет значение: профессионал я или нет? Война, как вы убедились, затягивается и продлится, вероятно, еще года два. За это время все мы, уцелевшие, станем профессионалами. Вот только одни будут по-прежнему называться оккупантами и убийцами, а другие – народными мстителями. Что, согласитесь, не одно и то же.

– Я думаю, что разделимся мы в основном на мертвых и… профессионалов. Однако вернемся к вашему вопросу. Могу понять кадровых разведчиков и диверсантов, которых засылают сюда, в тыл, после соответствующей подготовки. Они работают в течение определенного времени, зная, что в штабах и центрах помнят о них, прикалывают к их парадным кителям ордена, повышают в звании. Словом, они знают, за что рискуют. Будем говорить откровенно: вы исключительно способный диверсант. Но что заставляет вас работать вот так, по собственной инициативе? Почему вы не ушли за линию фронта, не попытались окончить диверсионную школу?

– Я должен объяснять? – поиграл желваками Громов.

– Не обязательно, – согласился Штубер, выдержав длинную, выжидательную паузу. – Мне и так ясно, что для вас борьба здесь, в тылу, – идеальный способ самовыражения, проявления своих способностей. Если вы отбросите свои помпезные политические толкования и спросите себя об этом откровенно, то согласитесь со мной. Впрочем, не будем дискутировать.

– Это все, что вы хотели мне сказать?

– Я хотел предложить то же, что уже предлагал, когда вы были в доте смертников, то есть сотрудничество. Обратите внимание: сотрудничество не с гитлеровской Германией, не с доблестными войсками фюрера, а со мной и такими людьми, как я, как мы с вами, профессионалами войны. Поверьте, как бы ни менялись обстоятельства и политические ситуации, такие люди не теряют своей ценности и ореола славы. Ими будут восхищаться и через много лет после войны. Восхищаться и подражать.

– Божественно. Теперь я начинаю понимать вас. Стало быть, сотрудничество двух профессионалов. И на каких же условиях?

– Об условиях я уже говорил. Но появился один нюанс. Да не волнуйтесь вы, Беркут, – неожиданно рассмеялся гауптштурмфюрер, чувствуя, что замысел его близок к осуществлению. – Права рисковать жизнью мы вас не лишим, прекрасно зная, что без этого жизнь теряет для вас всякий смысл. Но вы понимаете, что партизанщина – явление временное. Рано или поздно все, кто находится сейчас в лесах, будут перебиты, вымрут от эпидемий или попросту выйдут и сложат оружие.

– Ну, положим, исход партизанского движения видится мне иначе.

– Сложат, сложат, лейтенант: кто оружие, кто головы… Но даже те, кто сдастся, уже не будут иметь надежды на будущее. Независимо от того, какими подвигами они прославились перед местным населением – кучкой старых женщин и стариков из окрестных сел. Правда, кое-кто попытается перейти линию фронта. Но поверьте, как только вы перейдете ее, вас сразу же посадят в концлагерь и будут долго выяснять, почему сразу же не вышли из окружения и не вернулись в часть и, вообще, чем все это время занимались. А потом в лучшем случае – штрафная рота. Так зачем вам ввязываться в эту историю? Я предлагаю сотрудничество на рыцарских условиях. При которых не пострадает ваше достоинство.

– Каких же?

– Группа остается в лесу. Но действуют в ней лишь те, кто примет наши условия. Полагаю, Беркут достаточно авторитетен, чтобы к его мнению прислушались. Ну а тех, кто не прислушается…

– Понятно.

– Итак, вы будете руководителем группы. В свою очередь, мы всеми возможными способами пропаганды будем поддерживать легенду о бесстрашном Беркуте, приписывая ему даже те подвиги, которых он никогда не совершал. Конкретнее – диверсии, проводимые другими партизанскими отрядами и группами.

– Это уже интересно.

– Прослышав о вашей славе, в группу будут стекаться все, кто сочувствует большевикам. Ну а мы, естественно, будем вовремя нейтрализовывать их, отводя при этом от вас малейшие подозрения.

«Ишь как: “нейтрализовывать”! – возмутился про себя Громов. – Изобрел-таки термин! Чтобы не шокировать ранимого лейтенанта Беркута».

– Что же касается будущего, то давайте пофантазируем. Почему бы не допустить, что вы станете здесь, у себя на Украине, национальным героем, как, например, Хмельницкий, Кармелюк, Наливайко… Или кто там еще? Вы знаете их имена лучше меня. Героем, который сразу же после поражения Москвы, во избежание бессмысленного кровопролития, с достоинством капитулирует перед победителем. А потом, по воле правительства рейха, отдающего должное его мужеству, будет назначен на какой-нибудь высокий государственный пост.

– Простите, гауптштурмфюрер, какого государства?

– Украинского. В составе рейха. Впрочем, не следует принимать меня за чиновника, раздающего посты и кресла.

– А в случае поражения Германии?

– Поражения? – удивленно переспросил Штубер, несколько замявшись. Такой вопрос Беркута явно не был предусмотрен в его подробно разработанном плане встречи с мятежным лейтенантом… – В случае поражения вы или останетесь на Украине и будете продолжать борьбу с большевиками, или же присоединитесь к нам, к группе Скорцени, и станете разведчиком и диверсантом международного класса. Отто обещал, что я пробуду здесь в крайнем случае до осени. А когда в Подольске миссия моя будет закончена, влиятельные друзья предложат место с более подходящим климатом, например, Италию, Францию или Испанию.

– Скорцени? Мне это имя ни о чем не говорит. Кто-то из итальянских фашистов?

– Вот видите, как все просто! Будь вы профессионалом, это имя, конечно же, было бы вам известно. Он – немец, но сомневаюсь, чтобы он был ревностным национал-социалистом, демократом или еще кем-нибудь. Он верит в Гитлера лишь как в личность, равную себе. Подчеркиваю: как равную. Я убежден в этом. Впрочем, вскоре вы узнаете о Скорцени значительно больше. Со временем его будут почитать и на Украине.

– До сих пор нам вполне хватало своих национальных героев, – поднялся Беркут, считая, что разговор окончен. – Скажите, ваша группа подобрана из таких же профессионалов, как этот Скорцени?

– Разумеется. И вы сможете убедиться в этом, – в свою очередь поднялся Штубер. Фраза прозвучала несколько двусмысленно. – Если вы согласны, связь будем поддерживать через особо проверенных людей. Кстати, как вы отнесетесь к такому варианту: несколько моих сорвиголов вливается в вашу группу и действует там под вашим командованием? Мне же отводится скромная роль комиссара. Гауптштурмфюрер – комиссар СС! Как вам такой чин?! Зря мои и ваши фюрер-социалисты развязали эту войну, зря! – рассмеялся Штубер. – Если я стану комиссаром, тогда уж возможность разоблачения будет совершенно исключена. Не так ли?

Загрузка...