Страдающий бог в религиях древнего мира

Отношения, которые могут быть твердо установлены

В ответ на религиозно-историческое объяснение происхождения христианства постоянно повторяют одно и то же: аналогии ничего не доказывают. Это положение, конечно, верно в том смысле, что аналогичность (сходство) представлений еще не доказывают их взаимной зависимости. Они могут основываться, независимо друг от друга, на одинаковых или сходных предпосылках. Только вполне определенные характерные черты делают вероятной их более тесную зависимость друг от друга. Приведем пример из установленных нами аналогий. Представление о воскресении Иисуса «на третий день» или «через три дня» после его смерти вовсе не должно быть обязательно сведено к культу Озириса или Аттиса, но может получить самостоятельное религиозно-историческое объяснение, например, из того обстоятельства, что в течение трех дней во время весеннего новолуния луна совершенно невидима, или из каких-нибудь других оснований. Но оно во всяком случае не может основываться на рассказе о том, что в пасхальное утро гроб Иисуса опустел, так как этому не соответствует определение времени. С другой стороны, одинаковое колебание относительно третьего и четвертого дня является столь характерной чертой, что, по крайней мере, относительно этого пункта может явиться предположение о прямом влиянии. Согласно евангелию от Матфея 12, 40 представление о «трех днях и трех ночах», которые пробыл Иисус в сердце земли, навеяно историей пророка Ионы, в свою очередь связанной с культом Аттиса.

Установленные аналогии могут, таким образом, покоиться как на непосредственной зависимости от какой-нибудь восточной религии, так и на сходном религиозно-историческом происхождении. Отношения первого рода, естественно, чаще всего замечаются при дальнейшем развитии веры. Более важными однако являются косвенные отношения, обусловившие при посредстве иудейства самое возникновение христианской веры. Они касаются не только внешних форм, но и самого возникновения этой веры.

Мы уже не раз указывали выше, в каких тесных отношениях были иудеи к восточным культам. Уже во время пророка Амоса, т. е. в VIII веке до Р. X., иудеи были знакомы с культом Аттиса, а пророк Иезекииль упоминает о празднике Таммуза, происходившем перед северными воротами храма. Еще христианский отец церкви Иероним знает о роще, посвященной в Вифлееме Таммузу-Адонису. Из рассказов об Илии известно, что финикийские культы Ваала глубоко проникли при царе Ахаве в северное израильское царство, и что супруга Ахава, финикийская принцесса Иезавель покровительствовала им. Вефсамис был местом старинного культа солнца (I Сам. 6, 14). Далее широко были распространены массебы (солнечные столбы) и ашеры (камни Астарты). Перед храмом Соломона мы находим также, как и перед храмом Мелькарта в Тире, по образцу которого он был построен, два солнечные столба. Храм Соломона был обращен на восток, как и храм Мелькарта. В Иерусалиме не только распространялись слухи о поклонении Соломона языческим богам, но во время реформы культа при Езекии пришлось действительно убрать из официального храма целую кучу языческих божеств, в особенности медное изображение змеи Нехуштан. Адония также приносил жертву каменной змее пред воротами Иерусалима (I Цар. 1, 9); у Иова 31, 26 упоминается о «поцелуях руки в честь солнца и луны», ср. также Второз. 4, 19; 17, 3; II Сам. 12, 2; II Цар. 21, 3, Иезекииля 8, 16. Иеремия неоднократно протестует против культа небесной богини Иштар или Бельти-Афродиты, а книга Есфирь показывает, как вавилонский культ и в более позднюю эпоху воздействовал на образование нового иудейского праздника.

Мы, конечно, не можем здесь перечислить все черты иудейской религии, вытекавшие из восточных религий. По-видимому, израильская литература и религиозная история должны быть рассматриваемы с этой точки зрения в еще большей степени, чем это обыкновенно делается. Так, нельзя не заметить, что Самсон, имя которого означает нечто вроде «нашего милого солнца», был первоначально солнечным богом, иудейским Геркулесом. Как и греческий Геркулес, он был известен своими подвигами. Он был острижен, ослеплен, поставлен между двумя «геркулесовыми столбами»; все это, наряду с его именем, является верными признаками его первоначального происхождения, как солнечного бога. То же самое относится к Еноху, который живым возносится на небо, после того, как прожил 365 лет (по числу дней солнечного года). Илия так же, как и Митра, возносится на небо на солнечной колеснице. В настоящее время еще является спорным вопросом, могут ли быть сведены к первоначальным рассказам о богах известные истории патриархов, Иосифа, Моисея, Иисуса Навина и другие израильские мифы. Но, например, Иошуа (еврейское название Иисуса) играл, по иудейским воззрениям, сверхъестественную роль; это явствует из того, что он есть тот ангел, упомянутый в Исходе 23, 20–23, в котором бог поселил свое имя. Названные в этой главе народы — как раз те самые, которых победил Иисус (книга Иисуса Навина 24, 11). Следы первоначальной божественной природы Иисуса видели также в том, что он начал свою деятельность в праздник Пасхи и избрал себе 12 помощников. По арабской традиции (преданию) он сын Мириам. Еще в вавилонском талмуде его имя играет особую роль. Также указывают на единственное в своем роде значение, которое приписывается в книге Захарии, гл. 3 и 5, первосвященнику Иуеша. Но все эти вопросы еще не созрели для разрешения, и нельзя определенно заключить о дохристианском значании Иошуа — Иисуса. Для нас, впрочем, важно установить здесь только общее отношение израильской религиозной истории к восточным религиям.

При наличности такой общей подкладки становится понятным и восточное происхождение иудейского образа Мессии. Теперь невозможно придерживаться взгляда о происхождении его из царского дома Давида. Уже древнейший образ Мессии у Исаии, гл. 9 и 11, характеризуется сверхъестественными чертами. Мессия, который будет править отныне и до века, который называется божьим героем и извечным, который умерщвляет нечистых «духом уст своих», отнюдь не может быть по своей природе «чисто человеческим царем»; это сверхъестественное, мифологическое существо. В особенности характерна последняя черта, которая постоянно повторяется в последующих изображениях Мессии (ср. 2-ое послание к фессалоникийцам 2, 8); Мессия уничтожит своих врагов огненным дуновением своих уст. Эта черта ясно указывает на его первоначальный характер солнечного божества. Иудейский монотеизм, который, конечно, не мог признавать никаких других богов наряду с единым богом, произвел и здесь, как и с Самсоном, Енохом и другими, эвфемистическое преобразование первоначального божества в извечного царя из дома Давидова и тем самым сделал возможным признание его иудейской религиозной историей.

В более позднюю иудейскую эпоху эсхатология (учение о конце мира, о спасении), в особенности благодаря влиянию парсизма (религии Персии), все более и более стала превращаться в апокалиптику, врагами Мессии стали выступать уже не люди, а бесы и демоны. В образе Мессии на первый план стали выступать его сверхъестественные черты, при чем присоединились еще новые добавления. Так. в 4 книге Ездры Мессия является человеком, подымающимся из моря и летающим в небесных тучах, настоящим сыном морской глубины. По Апокалипсису Еноха, имя Мессии дано ему владыкой духов еще ранее, чем были созданы солнце, знаки зодиака и звезды небесные. Мессия является извечным сыном человеческим, который появится в конце времен на божьем престоле в качестве судьи мира. Книга Еноха доказывает, что этот образ сына человеческого не был иудейско-израильского происхождения, в ней сам Енох называется сыном человеческим, который возносится к богу на небо. Ясно, что и образ сына человеческого или извечного человека связан с древнейшими мифологическими воззрениями.

К тому же роду религиозно-исторических понятий принадлежит также образ страдающего и умирающего Мессии, как он нарисован в особенности у Исаии, гл. 53. Теперь не подлежит почти никакому сомнению, что в этом месте под рабом божиим подразумевается не какая либо определенная историческая личность или сам народ Израиль, а тот таинственный Мессия, который умер в позоре за грехи народа, но в конце времен победоносно восстанет и явится заступником за свой народ. Аналогичный (сходственный) образ мы встречаем у пророка Захарии, который сам же проводит религиозно-историческую параллель с одним языческим божеством, смерть и воскресение которого тогда праздновались: «Они воззрят на него, которого пронзили, и будут рыдать о нем, как рыдают о единородном сыне, и скорбеть, как скорбят о первенце. В тот день подымется великий погребальный плач в Иерусалиме, как погребальный плач о Адад-Раммане в долине Мегиддо». (Захар. 12, 10 сл.). По книге Ездры 7,29 Мессия умирает, в то время как по Апокалипсису Варуха он является на землю, по-видимому, вовсе не умирает и снова возвращается на небо. И в новозаветное время в известных иудейских кругах было налицо это представление о страдающем Мессии. Это явствует не только из того, что в новом завете абсолютная необходимость страданий Христа так часто обосновывается ссылками на священное писание; об этом свидетельствует и Иустин, вкладывая в уста иудею Трифону слова: мы знаем, что Мессия будет страдать. Позднейшее иудейство различало между страдающим Мессией — бен Иосиф (сыном Иосифа) и между Мессией, победителем и царем — бен Давид (сыном Давида). Это различение напоминает различение между умирающим и победоносным богом Таммузом и Мардуком у вавилонян и Адонисом и Мелькартом у финикиян.

Если, однако, в этих случаях еще нельзя твердо установить взаимные отношения, то тем яснее они выступают при дальнейшем развитии христианского культа. Прежде всего, древнехристианское искусство образовалось под влиянием восточных религий. Мы уже выше говорили о мадонне с младенцем. Наряду с Изидой с ее младенцем Гором в данном случае также важно одно изображение Иштар: она прижимает левой рукой ребенка к своей груди и в то же время благословляет его правой рукой[29]. На древнейших изображениях Христа, как известно, он представляется безбородым юношей и пастухом, как Адонис, Аттис или Митра. Также Христос, несущий агнца, является подражанием Гермесу Криофору, Гермесу, несущему агнца. И как можно иначе объяснить древнейший символ Христа, каковым являлась рыба, если не влиянием тех религий, в которых рыба являлась символом божества? Здесь не так важны отдельные детали, как тот огромный факт, что все древнехристианское искусство основывалось не на истории Иисуса, а на восточной мифологии.

То же самое приходится сказать о христианских праздниках. Мы уже упоминали, что воскресение (Sonntag) и до Христа было днем солнечного божества. Также и в славянской редакции иудейской книги Еноха (33, 1) восьмой день ставится выше субботы. В Гиезе, священном кодексе мандеев, говорится: «как жизнь древнее смерти, как свет древнее тьмы, как день древнее ночи, так и воскресение древнее субботы». Точно также 25 декабря было праздничным днем Митры, раньше чем оно стало днем рождества Христова. Но в особенности важно возникновение и развитие христианского праздника пасхи. Известно, что пасха Сначала была нехристианским праздником и перешла к христианам вместе с праздником пятидесятницы из иудейской религии. Христиане удержали также иудейское название праздника и иудейское время его празднования. Древнейшие споры по поводу пасхи между квартодециманами (сторонниками празднования пасхи 14 числа месяца Нисана) и их противниками также не имели ничего общего с евангельскими разногласиями относительно дня смерти Иисуса. Наоборот, и противники квартодециманов считали пасху приходящейся на 14-е нисана, но праздновали ее только в наступившее после этого числа воскресенье. Самый праздник состоял из трех частей: поста перед пасхой, пасхального бдения, прекращения поста в пасхальное утро. Продолжительность и формы поста были разнообразны. Ночное пасхальное бдение заключалось в совместном — отдельными семьями или всей общиной— бодрствовании, в молитве и пении псалмов. В полночь или при крике петуха пост прекращался и начиналась трапеза любви. Воскресение было особенно радостным днем, dominicus gaudii, радостное воскресение. Обыкновенно объясняют пост перед пасхой в смысле траура по поводу смерти бога. Не таков был его первоначальный смысл. В древнее время это был скорее траур по потерянным братьям из дома Израиля. Пасхальное бдение также не находит себе объяснения в христианской истории; оно скорее было заимствовано из иудейских и языческих обычаев. Как же мы должны объяснить себе возникновение этого пасхального праздника? Противоположения иудейской пасхе, как объяснял происхождение этого праздника Епифаний и как теперь опять объясняют его, является слишком недостаточным основанием, хотя известного влияния его нельзя отрицать. А между тем, аналогичные языческие праздники, с которыми мы познакомились выше при изображении культа Аттиса, дают нам столько поразительных параллелей, что мы должны предположить здесь известную связь- И это предположение находит себе двойное подтверждение. Во первых, 25 марта, великий праздничный день культа Аттиса, стал во многих местах днем христианской пасхи, и как раз в тех местах, где культ Аттиса достиг особого процветания, как во Фригии, Галлии, может быть и в Риме. Это сходство по месту и времени до того поразительно, что трудно подыскать для него другое объяснение, кроме влияния языческого празднества. В католической церкви сохранилось пасхальное празднество, которое так же трудно отличить от известного нам праздника Аттиса, как одно яйцо от другого. Изображение мертвого Христа кладут в церкви на катафалк. Все постятся и оплакивают его громким плачем. Затем хоронят его в торжественной процессии и приносят обратно в церковь. В пасхальную ночь зажигаются свечи. Раздается голос: «бог воскрес, воистину воскрес». И громкий плач превращается в самую дикую радость. Раздаются пушечные выстрелы и зажигается фейерверк.

Но если праздник пасхи имеет таким образом нехристианское, иудейско-языческое происхождение, то является вопрос, не ведет ли свое начало из того же источника и содержание этого праздника. Но с этим вопросом мы уже переходим из области отношений, которые подлежат точному установлению, в область лишь возможных следствий.