Страхи Академии

СИМУЛЯТОРЫ, ВИРТУАЛЬНЫЕ ПРОСТРАНСТВА — …порождают личностные проблемы. Симулятор, которому известно его происхождение, фиксируется на мысли о том, что он — не Оригинал, а всего лишь набор цифровых символов. В результате у симулятора появляется потребность в постоянном самоутверждении, в установлении своего "Я" — что приводит к устойчивым отклонениям от исходной модели. У настоящих людей «алгоритм реальности» проявляется в работе нервных синапсов, нервных цепей, условных реакций, причинно-следственной связи — когда на определенные условия постоянно вырабатывается соответствующий ответ, всегда один и тот же в одинаковых условиях.

Возникает кризис воспроизведения реальных личностей, которое в конечный период упадка Империи оставалось запретным, хотя запреты начали понемногу размываться. Сами симуляторы приложили к этому немало усилий. Чтобы стать «кем-то», «самими собой», симуляторы должны были «пережить» историю своей жизни, преподанную им от начала до конца, — и они оказывались как бы движущейся точкой на долгом, сложном, но конечном пути, проложенном их Личностью. Симуляторы должны были восстановить, собрать себя через внешние и внутренние переживания для того, чтобы у них самих сформировались индивидуальные признаки личности. Однако на такое способны только те симуляторы, исходные личности которых обладали прочной философской базой…

«ГАЛАКТИЧЕСКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ»

Глава 1

Жанна д’Арк плыла по сумрачным рокочущим тоннелям Сети.

Она справилась со своими страхами. Вокруг нее плясали яркие блики — свет дробился на волнах, которые с шелестом и плеском лизали стены тоннеля.

Мысли текли медленно, не задерживаясь ни на чем, время словно остановилось. Но, будто вторя пенным речным волнам, перед мысленным взором появлялись и исчезали алебастровые лики с божественными чертами… и так без конца. Они возникали впереди и растворялись за спиной, как за кормой проплывающего корабля.

Ах, если бы только понять, что с ней происходит… Жанна тревожно вглядывалась в темную Сеть, которая неслась мимо и закручивала водоворотами свои темно-красные воды, похожие на растаявшее и разметавшееся по океанским просторам красное дерево.

С тех пор как она спаслась от чародеев, ведавших сохранностью ее души — ее «сознания», что ни в коей мере не означает «сознательность», — Жанна отдалась на милость темных вод. Ее праведная матушка однажды рассказывала, как пенные волны великой реки смиряют свою ярость и мирно струятся по древним руслам глубоко под землей.

И вот Жанну несло, как легкую пушинку, отрешенную, углубленную в себя, вырванную из привычного круга времен.

«Состояние стасиса», — назвал это Вольтер. Храм, где она может «сократить линейное компьютерное время» — ну и выражения! — в ожидании видений от Вольтера.

Когда он являлся ей в последний раз, он очень обиделся, а все потому, что она больше прислушивается к внутренним голосам, чем к нему.

Ну как объяснить, что голоса святых и архангелов властно повелевают ею независимо от ее воли? Что они заглушают любые иные голоса, которые пытаются докричаться до нее?

Жанна ведь простая крестьянка, разве в силах она противиться зову великих святых, таких как благоразумная святая Екатерина? Или величественный, полный достоинства архангел Михаил, предводитель ангельских Легионов, могучий воин, которому король Франции, чьи войска она когда-то водила в бой, и в подметки не годится. («Это было целую вечность назад», — прошептал чей-то странный голос. Жанна решила, что ей просто показалось, ведь в Чистилище время ничего не значит.)

И тем более она не могла ничего поделать, когда все голоса сливались в один, как сейчас.

— Не слушай его, — сказала святая Екатерина, когда откуда-то издалека долетели слова Вольтера, который просил встретиться с ним. Святая парила вверху, на величественных белоснежных крыльях.

Вольтер предстал перед Жанной в облике белого голубя мира, вспорхнувшего с глади угрюмой реки. Счастливая птица!

Немедленно раздался резкий голос святой Екатерины, голос суровый, как и положено чопорной монахине, закутанной в черно-белые одежды:

— Грешница, ты потворствуешь его похоти, но это не значит, что он овладел тобой. Ты не принадлежишь мужчине! Ты принадлежишь Создателю.

— Я должен передать тебе кое-какие сведения, — прокурлыкал голубь.

— Я…

«Я-а-а…» — тоненький голосок Жанны отразился множественным эхом, словно она не плавала в реке, а находилась на дне огромного ущелья. Если бы она могла видеть…

Широкие крылья Екатерины гневно затрепетали.

— Он уйдет. Ему придется уйти. Он не доберется до тебя, не склонит ко греху — если только ты сама не позволишь ему.

Щеки Жанны полыхнули румянцем, когда она вспомнила, какие вольности и непристойности она позволяла Вольтеру.

— Екатерина права, — прогремел новый голос. Это Михаил, повелитель ангелов и ратей небесных. — Ведь похоть не имеет отношения к живым телам, как вы с этим мужчиной уже убедились. Его тело давным-давно истлело.

— Вот бы увидеть его снова! — страстно прошептала Жанна. Оказалось, что здесь желания чудесным образом исполнялись. Стоило лишь поднять руку, и цифры, содержащие Вольтера, хлынут к ней.

— Он принес скверну! — вскрикнула Екатерина. — Отринь ее сейчас же!

— А если не можешь противиться соблазну, тогда жени его на себе, — хмыкнул Михаил.

— Женить?! — святая Екатерина чуть ли не брызгала слюной. Когда Жанна была жива, она носила мужской наряд, коротко стригла волосы и даже не смотрела на мужчин. Она часто взывала к святой Екатерине.

— Мужчины! Вы даже здесь заодно и все норовите подсидеть женщин, — продолжала выговаривать Михаилу святая Екатерина…

— Я говорю о духовной близости, — высокомерно заявил Михаил. — Я ангел, а потому у меня нет никаких сексуальных предпочтений.

Екатерина просто зашлась от возмущения.

— Тогда почему ты повелитель, а не повелительница ангельских ратей? Почему ты командуешь небесными воителями, а не воительницами, а? Притом, ты ведь архангел, а не архангелесса? И откуда это имечко — Михаил?

— Пожалуйста, — взмолилась Жанна. — Ну, пожалуйста… Мысль о свадьбе нагнала на нее страху не меньше, чем на святую Екатерину, хотя брак и является одним из священных таинств. Но это — как последнее помазание, а значит, в какой-то мере смерть.

… пламя… злорадный взгляд священника, руководившего аутодафе… животный ужас, отвратительный треск поленьев, языки пламени…

Она одернула себя («Соберись», — прошептал кто-то) и сосредоточилась на своей святой покровительнице. Ах, да, свадьба… Вольтер…

Жанна понятия не имела, что кроется за словом «брак», разве что рождение ребенка в муках — ради Христа Спасителя, для Святой Матери-Церкви. Зачатие ребенка, его рождение… Сердце заколотилось, ноги ослабли, перед внутренним взором промелькнул образ стройного, умного мужчины…

— Это рабство, — заявила Екатерина. — Это значит, что когда Вольтер станет твоим супругом, то вместо того, чтобы испросить твоего позволения — как сейчас, — он будет вытворять с тобой все, что ему заблагорассудится.

Бесправное, безличное существование… Сияние, окружавшее Жанну, померкло, съежилось, готовое погаснуть в любое мгновение.

— Так ты что, хочешь, чтобы она привечала этого богоотступника, не обуздав его похоть священными узами брака? — вопросил Михаил. — Пусть женятся и спокойно утоляют свою похоть!

Святые и ангелы даже не слушали Жанну, они продолжали яростную перепалку в дрожащем и плещущем сумраке. Она понимала, что в этом воображаемом Лимбе, преддверии настоящего Чистилища, у нее не может быть сердца… но тем не менее что-то саднило, что-то болело.

Ее затопили воспоминания. Ее живое, вездесущее "Я". Наверняка святая и архангел простят, если она воспользуется их сварой и примет «сведения» Вольтера. Она пойдет на все, только бы выбраться отсюда!

Жанна содрогнулась и сдалась.

Глава 2

— Фридрих Прусский и Екатерина Великая — и то отвечали мне скорее! — бушевал Вольтер.

— Я плыву, — отозвалась Жанна слабым и отрешенным голосом. — Я занята.

— Ты даже не мещанка, ты простая деревенская девка! Ты только и знала, что свиней пасла. Эти личности — плод твоего подсознания! Зануды, каких свет не видел.

Он парил над бурными темными волнами. «Со стороны картинка, должно быть, еще та», — подумал Вольтер.

— В окружении призрачных рек и собеседники у меня должны быть соответствующие.

Он отмел ее возражения затянутой в шелк рукой.

— Я. и так пошел на уступки — все знают, что святым не место в цивилизованном обществе! Никакой одеколон не отобьет вонь святости.

— Конечно, здесь, в Лимбе…

— Да никакое это не преддверие! Просто на сцене театра вычислений разыгрывается твоя неизменная тяга к одиночеству!

— Сударь, арифметика — это ересь!

— Гм, возможно… Хотя мне кажется, что Ньютон доказал обратное.

Вольтер замедлил происходящее, наблюдая, как струится поток индивидуального восприятия событий. Он заставил мрачную реку бежать чуть быстрее, немного приподнял брови Жанне, а потом снова углубился в расчеты. Он ускорил ее внутреннее восприятие, оставив при этом достаточные интервалы, чтобы Орлеанская Дева могла оперировать ответами. Все получилось как нельзя лучше, поскольку в его распоряжении был больший объем оперативной памяти.

Вольтер выскочил из медленных, сонных вод. Такая обстановка — тоннель, заполненный водой, — казалась наиболее подходящей, чтобы избавить Жанну от страха перед пламенем.

Дева открыла рот, но ничего не сказала. Он сверился с расчетами и обнаружил, что у него не хватает мощности, чтобы вернуть ей полную скорость. Слишком много ресурсов ушло на освещение сложного конфликта в секторе Баттисведанта. Придется ждать, пока его поисковая программа не отыщет достаточно свободного места.

Он закурил. Конечно, это пустая, бестолковая трата компьютерного времени, но зато как приятно. И, кроме того, Вольтер почему-то чувствовал, что поступает правильно — при условии, что в его распоряжении неограниченно расширенная оперативная память. Так, еще одна утечка мощности. Срочная защита от тиктаков. Компьютер упирался изо всех сил, стараясь перекрыть доступ. Сенсоры Вольтера дали сбой, его тело рухнуло вниз.

Чертовы козлы, никаких мощностей на них не хватит! Ему показалось, что Жанна заговорила, но ее голос звучал слабо, словно из далекого далека. Яростным усилием ему удалось вернуть ее в текущее время.

— Сударь, вы пренебрегаете мною!

Вольтер на мгновение обрадовался. Он действительно любил ее. И признание, что она неравнодушна к нему, едва не вознесло его над темными водами реки.

— Мы в смертельной опасности! Наше положение слишком серьезно, — сказал он. — В материальном мире вспыхнула эпидемия. Царства рушатся. Власть имущие вовсю пользуются быстро распространяющейся паникой, чтобы свести счеты друг с другом. Лгут, мошенничают, воруют.

— Нет!

Он не стал продолжать.

— Другими словами, ничего особенного не происходит. Все как обычно.

— И ты пришел только за этим? — спросила Жанна. — Чтобы посмеяться надо мной? Над бедной бывшей девушкой, над которой ты надругался, которую ты обесчестил и погубил!

— Я только помог тебе стать женщиной.

— Совершенно верно, — согласилась она. — Но я не хочу быть женщиной. Я хочу сражаться за Карла, короля Франции.

— Патриотический бред. Предупреждаю! Ты не должна отвечать ни на какие призывы, кроме моих. Если позовут, сперва сообщи мне. Ни с кем не разговаривай, никуда не ходи, не делай ничего, не посоветовавшись сначала со мной.

— Сударь принимает меня за свою жену.

— Женитьба — единственное приключение, перед которым мудрее проявить трусость. Никогда не пускался в такие авантюры и не собираюсь.

Она задумалась о чем-то другом.

— Неужели все так серьезно?

— Нет никаких причин считать, что жизнь — штука серьезная.

Жанна встряхнулась и взглянула на него. Необходимый объем оперативной памяти восстановился.

— Значит, сэр…

— Но это не жизнь. Это математический театр. Она улыбнулась.

— А я не слышу музыки.

— Если бы мне хватало мощности, я бы насвистел. Наши жизни — какими бы они ни были — в опасности.

Орлеанская Дева ответила не сразу. Может, она советуется со своими дурацкими внутренними голосами? (Наверняка ей внушили этот бред невежественные деревенские священники.)

— Я крестьянка, — сказала Жанна, — но не рабыня. Кто ты такой, чтобы мне приказывать?

И в самом деле — кто? Он не рискнул сказать ей, что является набором электронных импульсов, рассеянных по планетарной сети, чередованием нулей и единиц. Компьютерный проходимец, электронный вор. Он скакал по миллионам персональных компьютеров Трентора, просачивался в огромные имперские процессоры и хватал все, что плохо лежало.

То, что он нарисовал Жанне, — как они плавают в чернильной реке, — было правдой. Их несла компьютерная Сеть, подземная река под таким гигантским городом, что он даже не мог его себе представить — весь, целиком. Насколько позволяли экономические и вычислительные мощности, они с Жанной неслись к новым процессорам, ускользая от недремлющего ока туповатой, но упорной полиции блоков памяти.

Но кто они такие?

Философия не давала ответов, она лишь умела задавать правильные вопросы. Его вселенная свернулась, змея проглотила свой хвост, воплотились безумные солипсические представления о мире. Чтобы скрыть свое компьютерное существование, он мог замкнуться в своем солипсическом "Я" — тогда все вводные данные сведутся к «Маленькой сюите»: минимум проявлений, минимум энергетических затрат.

Ему часто приходилось проделывать такое. В конце концов, они были крысами в подвалах замка, которого не могли понять.

Жанна имела об этом весьма смутное представление. Он не решался воспользоваться той хрупкой нитью, которая спасла их, когда прислужники «Технокомпании» попытались расправиться с ними обоими. А Жанна до сих пор не оправилась от страха перед открытым пламенем. И от страха перед странной и ужасной природой этого места (она предпочитала называть это место Лимбом).

Вольтер встряхнулся. Его так-товая частота была в три целых и восемьдесят шесть сотых раз выше, чем у Жанны, а кроме того его очень выручало философское восприятие окружающего! И потому в ответ на реплику Жанны он просто иронично пожал плечами.

— Я выполню твои требования при одном условии.

Его охватило чувство досады. Притом оно было самым настоящим, а не слепком с чужих человеческих чувств: в сознании словно вспыхнул жгучий костер. Когда-то он сам подобрал такую форму реакции для случаев, когда был готов плюнуть на все и отступиться. Слабость, конечно, но небольшая.

— Если ты снова соберешь всех нас в «Deux Magots», — продолжила Жанна, — я пообещаю, что не буду отвечать ни на какие запросы, кроме твоих.

— Ты что, совсем спятила? За нами охотятся электронные чудовища!

— Не забывай, что я воин.

— Сейчас не то время, чтобы нам встречаться по уже известным алфавитно-цифровым адресам, да еще в сим-кафе! — Вольтер не видел Официанта и Аману с тех самых пор, как устроил невероятный побег всем четверым от разбушевавшейся толпы в Колизее. И где теперь могли находиться сим-официант и его любовница, получеловек-полусим? Если они вообще до сих пор существуют…

Искать их в темном, изменчивом лабиринте… Вольтеру почему-то вспомнилось, как у него чесалась голова, когда приходилось слишком долго носить парик.

Он припомнил… его странная моментальная память мигом пролистала события прошлых дней, словно старинный альбом живописи, где все события прорисованы до мельчайших подробностей… прокуренные парижские комнаты. Табачный дым подолгу не выветривался из локонов его парика. А на Тренторе никто не курил. И он не мог понять почему. Неужели медики оказались правы и подобное времяпрепровождение вредит здоровью? Вольтер мысленно щелкнул пальцами, и картинки прошлого канули в Лету.

Голосом, не терпящим возражений, который когда-то поднимал солдат в атаку, Жанна произнесла:

— Устрой нашу встречу! Или я никогда больше не буду отвечать на твои запросы.

— Черт! Искать их… просто опасно!

— Значит, тебе мешает страх?

Подловила, ничего не скажешь. Какой мужчина признается в том что боится? Он выдохнул струю дыма и растянул собственное время, чтобы она не заметила его раздумий.

Чтобы спрятаться, ему пришлось разложить свои программные составляющие на несколько компьютеров. Каждый фрагмент его личности глубоко зарылся в локальные подпрограммы. Компьютеры при этом будут работать совершенно нормально, ничуть не хуже, чем раньше. Программы поиска дефектов не обнаружат ничего предосудительного. А добавочные файлы могут даже сослужить какую-либо полезную службу. Но главное — их никто не найдет.

Даже специальные чистящие и тестирующие программы не уничтожат затаившегося чужака. А на крайний случай он распихал несколько таких «червячков в яблоке» по другим местам. Копии, как книги в библиотеке. Несколько миллиардов добавочных кодированных строк, проскальзывающих сквозь различные компьютерные узлы, дают жизнь и силы веселому Вольтеру.

А если отдать приказ этим разрозненным кусочкам действовать самостоятельно и отыскать тех жалких личностей из «Deux Magots»…

Вольтер мрачно проворчал:

— Я оставлю тебе добавочные мощности, чтобы поддерживать защиту.

Он перекачал в ее оперативное пространство копии своих способностей. Этому трюку его обучил Марк из «Технокомпании». Вольтер неплохо поупражнялся, пока торчал в тайнике компании. И только потому, что он обзавелся новыми способностями, Вольтер сумел в критический момент спастись сам и вытащить всех остальных.

И теперь он делился этими талантами с Жанной. Они так и останутся невостребованными, пока ей не будет грозить опасность. Он установил вводный код — программа сработает, когда Жанну охватит либо сильный страх, либо гнев. Готово!

Она молча улыбнулась. После такой жертвы с его стороны! С ума сойти!

— Мадам, помните, как мы с вами спорили, давно… более восьми тысяч лет назад? О компьютерных мыслях.

По ее лицу скользнуло облачко беспокойства. — Д-да… Так трудно… Тогда…

— Нас сохранили. Чтобы воскресить сейчас, для новых дебатов.

— Потому что… идеи рождаются вновь…

— …подозреваю, каждые несколько тысячелетий. Словно некая безжалостная сила, стоящая над обществом, вызывает их к жизни.

— Значит, и мы обречены снова и снова… — Она содрогнулась.

— Подозреваю, мы лишь пешки в очень большой игре. Но на этот раз — очень умные пешки.

— Я не желаю участвовать ни в каких жутких сверхъестественных заговорах!

— Возможно, мадам, я сумею помочь вам, когда разберусь с текущими задачами.

— Никаких «возможно», сударь. Если вы не справитесь, я… Не произнеся даже сакраментального «прощайте», она оборвала связь и нырнула в подступающую темноту.

Он, конечно, мог снова связаться с ней. Теперь, с помощью усовершенствований, которыми снабдили его чародеи из «Технокомпании», Вольтер стал полноправным повелителем этого математического царства. Он вспомнил свою первую модификацию — Вольт 1.0. Через несколько недель он сам, нынешний, перепрограммируется в Вольтера 4.6, еще больше ускорив мыслительные процессы.

Он поплыл по Сети. Неподалеку плескалась Жанна. Да, он легко мог бы догнать ее. Но взять силой — еще не значит победить.

Прекрасно. Отправимся на поиски наших старых знакомых. Вперед!

Глава 3

Марк прикипел к трехмерному головизору, прочесывая мрачные тоннели и переходы Сети.

Он был уверен, что Вольтер пропал окончательно, если не считать нескольких запасных файлов из архива Селдона. Вот именно что — «был» уверен. До сегодняшнего дня. Марк уже почти жалел, что нарвался на тот двусмысленный разговор.

— Опять ничего, — вздохнул Марк.

— А почему ты ведешь поиск по личностным профилям Жанны? — удивилась Сибил.

— Селдон хочет, чтобы мы продолжали. Найти Жанну легче, если, конечно, они ускользнули в Сеть вместе.

— Потому что она женщина?

— Пол Жанны здесь ни при чем. А вот характер очень важен. Она ведь не так сильна в расчетах, как Вольтер, правильно?

Сибил хмуро глянула на него.

— Возможно.

— Ну подумай, какие расчеты! Она думает сердцем.

— А не головой, как твой разлюбезный Вольтер? И поэтому ты думаешь, что она скорее допустит ошибку?

— Послушай, я вовсе не собираюсь защищать Вольтера. Против гормонов не попрешь.

Она усмехнулась.

— Так ты все еще не выследил их?

— Если б так… А тут еще чертов Ним стоит над душой. Я уверен, что он работает на кого-то постороннего, потому и гонит нас.

Сибил жалобно скривила губы.

— Думаешь, это связано с мятежом в секторе Юнин?

— Вполне возможно. Только вот кому это нужно? — Марк стукнул кулаком по столу. — Уничтожить Возрождение, зарубить его на корню, когда оно только-только начинается…

— Ой, хватит уже. — Она прошлась по захламленной, пыльной комнате. — Если мы найдем этих симов, то мы будем управлять обстоятельствами, а не наоборот. Не можем же мы прятаться здесь вечно.

— Вольтер мыслит намного быстрее Жанны, у него больше возможностей. Самопрограммирование, высокая так-товая частота, способность к изменению — все это у него есть. Притом, не забывай, он личность творческая.

— Мы что, собираемся ловить гения? Ха!

Ее насмешка уколола его. Несколько раз он был близок к цели, очень близок. Но всякий раз, когда его программы-сыщики брали след неповторимых логических построений Вольтера, след терялся, сводя на нет все усилия Марка. Его головизор внезапно отключался. Марк потратил несколько часов на то, чтобы перелопатить огромные массы тщательно отобранных данных, и вот пожалуйста — за какую-то микросекунду вся работа пошла прахом. И теперь все придется начинать заново.

Марк откинулся на спинку кресла и повертел головой. Хрустнули позвонки.

— Кажется, я на что-то наткнулся. Но пока не уверен, что это именно то, что нам надо, — сказал он и кивнул на копировальный куб. — Я немножко подхалтурил и выжал несколько кредиток. Можно попробовать отоварить их в продуктовом магазине. И нащупал еще один след Вольтера.

Она вздохнула и рухнула в кресло, которое послушно приняло очертания ее тела.

— Для чего зарабатывать кредитки, если мы не можем потратить их на еду?

Найди Жанну, и мы быстро растолстеем.

— Послушай, а эта повсеместная порча тиктаков… Какое отношение они имеют к нашим симам?

Он пожал плечами.

— Имперский Ученый Совет считает, что это связано с мятежом в Юнине. Ерунда, конечно, но зато людям есть чем заняться. Говорят, что у них есть какие-то секретные источники, но ничего не объясняют. Сечешь?

— Ладно, ладно. Итак, они до сих пор нас ищут.

— Но не так рьяно, я думаю. У Трентора теперь забот по горло и без нас.

— Думаешь, скоро все сядут на паек?

— Не хотелось бы, но похоже на то. Болтают, что не далее, как на следующей неделе. — Увидев ее нахмуренные брови, Марк поспешно добавил:

— Паек — это не более чем предосторожность. Во всяком случае, мы с тобой не много потеряем. — Он пощупал жирок на животе. Неплохо для его возраста, но далеко не лучший вариант. И понадеялся, что голос не выдал его истинного беспокойства. — Я вовсе не собираюсь садиться на вынужденную диету.

Она окинула Марка оценивающим взглядом.

— Отловили целое семейство, которое промышляло ловлей крыс.

— Где ты такое слыхала?

— О, «секретные источники». Я тоже умею загадывать загадки.

Механическая болезнь тиктаков быстро расползлась по главным продовольственным узлам планеты. Сектор Юнин не имел к этому никакого отношения. Поломки начались еще несколько недель назад. Всего за пару дней на всех продовольственных фабриках Трентора разразилась катастрофа. Немедленно возрос импорт, но сколько грузов можно втиснуть в четырнадцать узких пространственно-временных тоннелей или перевезти на неуклюжих гиперпространственных кораблях?

Желудок Марка недовольно забурчал в такт мыслям хозяина. Сибил улыбнулась.

— Ага, есть захотел?

— Посмотри, — мягко сказал Марк, показывая на строчки, выплывшие на экран головизора.

Чувствовать — значит быть смертным. Страдание и боль — обратные стороны радости и удовольствия, как смерть — обратная сторона жизни.

Мое теперешнее состояние бескровно, значит, я не могу истечь кровью. Плотские удовольствия не для меня; мое дыхание никогда не прервется. Меня можно скопировать и возобновить; даже полное уничтожение ничего не даст, я бессмертен. Как я могу променять такую судьбу на краткую жизнь чувственных существ, которые ограничены временем, как рыба ограничена морем, в котором плавает ?

— Где ты это откопал? — спросила Сибил.

— Я смог поймать только этот кусочек, а основная информация от меня ускользнула. Зарегистрировано как часть разговора между двумя разными узлами Сети.

— Действительно похоже на него…

— Я просмотрел старые файлы, которые у нас остались. И знаешь, этот линейный текст оказался частью его рассуждений. Очень древние тексты. Этот парень дико радуется, опровергая себя самого.

— Значит, здесь его нет.

— Ага, меня тоже сейчас не будет. — Марк подхватил халат и направился к двери.

— И куда?

— На черный рынок… Жрать хочу.

Сибил бросилась за ним. Марк знал несколько местечек в переходах, где продаются легкие закуски, нарезанное мясо и всякие сласти. Он вывел Сибил из лабиринта дешевых съемных комнатушек в пыльные и узкие переходы, где стоял удушливый , запах тысячелетий, в какую-то дыру рядом с фонтаном, построенном в честь какой-то битвы, названия которой Сибил не могла даже выговорить, не то что запомнить.

По привычке она в тревоге поискала взглядом бездельников, обожающих совать нос в чужие дела, но их было даже меньше, чем полиции. Может, их теперь искали не так уж рьяно — они отгородились от мира, завернулись в, казалось бы, вполне надежный информационный кокон собственного изготовления, но на улице любой коп мог потребовать документы — и пошло-поехало.

Марк поделился покупками. Еда была такой вкусной, такой замечательной… Оба, и Марк, и Сибил, пребывали в мечтательном, расслабленном состоянии, пока поднимались по высоким движущимся лестницам и смотрели на трущобные Зоны, захламленные залы, хаотично разбросанные тенты, натянутые между величественными зданиями всех архитектурных стилей и форм.

Ощущая непривычную в последнее время сытость и приятную тяжесть в желудке, Марк любовался Трентором. Он был великолепен в неприкрытых, откровенных страданиях, в своей разномастности, порочности и жестокости. С такой высоты недостатки и грехи мешались в один неразличимый коктейль, и, чтобы разобраться с каждым в отдельности, пришлось бы спуститься пониже.

Марк и Сибил лениво прогуливались, когда, совершенно неожиданно, им наперерез бросился шестирукий жужжащий тик-так. Он гнался за четвероруким полированным тиктаком более высокого класса. Догнал и, не сбавляя скорости, замолотил по спине убегающего железными кулаками, словно намеревался убить на месте. Железные тела с грохотом и лязгом сталкивались и скрежетали друг о друга.

— Не двигайся, — сказал Марк. Тиктаки пронеслись мимо, не прекращая жестокой драки. — Скоро сюда сбегутся копы. Пора делать ноги.

Они с Сибил свернули и побежали к большой площади. Марк даже присвистнул, когда увидел, что там творится.

Повсюду стояли шестирукие рабочие тиктаки, вскинув вверх свои многочисленные верхние конечности. Не обращая внимания на протесты людей, они стояли механическим барьером между женщинами-инженерами, которые явились проверить, как движется строительство, и стенами фундамента недостроенной конструкции.

Несколько шестируких тиктаков покорно взяли инструменты. Один даже работал со сварочным аппаратом, пока на него не обрушился коллега, размахивая длинным металлическим стержнем.

Площадь наполнилась грохотом и лязгом. Люди в панике бросились в разные стороны. Никто не мог справиться с вышедшими из-под контроля тиктаками. Когда четверорукий автомат попытался вмешаться, шестирукие разнесли его в клочья.

. — Черт, пора бы появиться властям, — заметил Марк. — Если такое будет продолжаться, всю грязную работу нам придется выполнять самим.

— Да что происходит? — попятилась Сибил, встревоженная и напутанная. — Похоже, все тиктаки спятили… это как болезнь.

— Хм-м-м. Вирус?

— Но где они его подхватили?

— Вот именно!

Глава 4

— Что?! — воскликнул Вольтер, оказавшись в пересечении двух виртуальных реальностей.

— Добро пожаловать, — тонким голоском произнесла Жанна. Прежде она никогда не выходила с ним на связь сама. А ведь он еще не нашел обитателей «Deux Magots».

— Я склонен пересмотреть свое мнение о чудесах, — сказал он. Она опустила ресницы. На мгновение ему показалось, что сейчас она снова поднимет их — и взглянет на него исподлобья, не поднимая чудесной головки. Знает ли она, как соблазнительно это смотрится? Ее грудь приподнялась и опустилась, а его сенсоры, как всегда, зашлись в сумасшедшем ритме. И с этим он ничего не мог поделать.

Вольтер дотянулся до ее ладошки и поднес к своим губам. Ничего не почувствовал и, раздраженный, выпустил ее руку.

— Это невыносимо, — проговорил он. — Так жаждать соединения — и взамен получить ничто.

— Разве ты ничего не почувствовал, когда мы встретились?

— Милочка, сенсоры — это совсем не то, что нормальные человеческие чувства. Не пугай чувствительность с чувственностью.

— А как это… Раньше… — Голос Жанны звучал странно, словно она боялась, что его ответ окажется неожиданным и ошеломляющим открытием.

— Здесь я не могу заниматься, гм, «программированием». Когда мы сидели в клетке «Технокомпании» в качестве подопытных животных, у нас была масса возможностей. Здесь же, в этих неуправляемых электронных джунглях, мои способности — заметь, немалые и постоянно пополняющиеся! — до сих пор не достигли прежнего уровня. Но это ненадолго.

— Я думала, что, возможно, это ниспослано свыше. Божья помощь, чтобы мы держали себя в руках.

— Все неудачи в жизни проще объясняются неспособностью достичь желаемого, чем потусторонней злой волей.

Жанна отвела глаза.

— Сударь, я позвала вас, потому что… в прошлый раз мы встретились, хотя мои голоса были против… Я ответила на запрос.

— Я же просил тебя не делать этого! — закричал Вольтер.

— У меня не оставалось выбора, — смиренно ответила она. — Я должна была ответить. Запрос был… срочным. — Ее лицо исказила гримаса ужаса. — Мне трудно объяснить, но в то же мгновение, когда я это сделала, я поняла, что оказалась на грани полного уничтожения.

Вольтер спрятал тревогу под маской веселости.

— Какие не подобающие для святой речи. Разве тебе не внушали, что душу невозможно уничтожить? Так недолго и пересмотреть вопрос о твоей канонизации.

Голос Жанны задрожал, словно пламя свечи под порывом холодного ветра сомнений.

— Я только знаю, что я оказалась у зияющего провала, темного и глубокого. Я заглянула туда… Это не вечность, это — ничто. Даже мои голоса умолкли перед лицом…

— Чего?

— Небытия, — ответила Жанна. — Смерти, за которой не будет воскрешения. Меня едва не… убили.

— Стерли. Это хорьки и их легавые. — По коже Вольтера пробежали холодные мурашки. — Как ты сумела спастись?

— Никак, — сказала Дева, задрожав от страха. — С помощью Всевышнего. Кто-то, или что-то, помог мне, и меня оставили в покое, не причинив вреда. Я стояла рядом с Этим, совершенно безоружная и беззащитная. И Это… отпустило меня.

Он похолодел. Однажды и он ощутил присутствие кого-то невидимого за спиной. Этот невидимый смотрел, ждал и что-то обдумывал. Присутствие непонятного и чуждого пугало. Вольтер усилием воли отвлекся от страшных воспоминаний.

— С этой минуты не отвечай ни на какие запросы! На лице Девы отразилось сомнение.

— У меня не было выбора.

— Я подыщу тебе другое, более надежное укрытие, — заверил ее Вольтер. — Где ты будешь защищена от всяких нежелательных гостей. У тебя есть мощности…

— Ты не понимаешь. Эта… штука… могла задушить меня, как огонек свечки тушат двумя пальцами. Она вернется, я знаю. У меня осталось лишь одно желание.

— Все, что в моих силах… — начал Вольтер.

— Верни нас и наших друзей в кафе.

— В «Deux Magots»? Я ищу, но даже не уверен, что кафе до сих пор существует!

— Восстанови его своей магией, у тебя же есть силы. Если мне суждено сложить голову у страшной пропасти, мне хотелось бы сперва успеть повидаться с тобой и нашими милыми друзьями. Разломить хлеб, выпить вина с теми, кого я люблю… Я ни о чем больше не попрошу до того, как… меня сотрут.

— Тебя не сотрут! — заявил Вольтер с уверенностью, которой на самом деле не ощущал. — Я переведу тебя в такое место, куда никто не додумается заглянуть. Ты не будешь отвечать ни на один запрос, даже если тебе будет казаться, что они исходят от меня. Но мы постоянно будем поддерживать связь, хорошо?

— Я отправлю к тебе часть моей души.

— Так вот отчего у меня все чешется!

Действительно, где-то на границе восприятия он ощущал непрекращающийся зуд, словно маленькое и назойливое насекомое ползало по извилинам его мозга. Он встряхнулся. Отчего предательская математическая логика обокрала его, лишив чувственности, но оставив раздражительность и раздражимость?

Но Жанна только начала наступление.

— Вы похитили мою девственность, сударь, а о свадьбе даже и не заикнулись. Как и о любви.

— Дорогая моя, наверное, любовь между супругами возможна — хотя сам я еще никогда не наблюдал подобного, — но она противоестественна. Как рождение сиамских близнецов. Да, такое случается, но лишь по недоразумению. Ошибка природы. Естественно, мужчина может жить счастливо с женщиной, но только если он ее не любит.

Жанна окинула его повелительным взглядом.

— Вы уже не проведете меня своими лживыми словами. Вольтер грустно покачал головой.

— Вы испытываете больше уважения к бродячему псу, чем ко мне.

Он нежно провел пальцем по ее шее. Она откинула голову. Глаза закрыты, губы стиснуты. Но, черт возьми, он ничего не почувствовал!

— Нужно найти способ, — прошептал он. — Найти способ…

Глава 5

Он забросил работу над собой. То, что при тактильном контакте он ничего не чувствует, — это его собственный недочет.

Это, и еще зуд. Надо научиться… как-нибудь… почесаться внутри себя. Внутри этого электронного подобия тела.

— В местечке вроде этого вряд ли кому-нибудь придет в голову утверждать, что Бога не существует, — произнес Вольтер в окружающее его бесконечное пространство Сети.

Он летел по темным просторам, обширным коридорам, протянувшимся в никуда.

— Что тут непонятного! — выкрикнул он в глаза непознанной бесконечности. — Я плыву в другие симуляторы, в далекие-предалекие населенные княжества, плыву от…

Он собирался добавить «от своего истока», но это значило:

1. Франция

2. Разум

3. Сарк

Он слишком далеко ушел от всех трех начал. На Сарке самодовольные программисты, которые… восстановили… его, разглагольствовали о Новом Возрождении. Он был всего лишь удобной вазочкой для их свежесорванных цветов. Где-то там, на той планете, жили-поживали копии Вольтера 1.0.

Его братья? Да, молоденькие Копии. Когда-нибудь он проверит причастность этих молодых дурачков к происходящим ныне неприятностям. А сейчас…

Он понял, на что похож пристальный взгляд. Если замедлить время — а это он уже умеет, — то можно перенастроить память и восприятие, чтобы понять себя.

Перво-наперво, эта чернильная мгла, сквозь которую он летит. Безветренная, лишенная тепла и малейшего намека на реальность.

Он углубился в математические составляющие самого себя. Переплетения файлов и приложений вились византийскими кружевами, но рисунок оказался на удивление знакомым: картезианское пространство. Все события были точками, координаты которых были заданы по трем осям — x, у, z. Все действия сводились к простой арифметике. Старина Декарт, наверно, жутко удивился бы, узнай он, до каких головокружительных высот вознесся его несложный метод математических построений.

Вольтер отринул все внешнее, замедлился и принялся обследовать свои электронные потроха.

Он начал ощущать подсознание, постигая смысл звуков, видений и медленно текущих мыслей. Когда он окидывал внутренним взором свою сущность, каждая мелочь, подробность виделась ему, будто снабженная ярким красным ярлычком, на котором иногда была прилеплена карикатурная картинка, но чаще — перечень свойств.

Откуда-то всплыл новый пакет сведений: переменные Фурье. Почему-то название помогло ему понять. А от одного упоминания имени его друга-француза даже стало легче.

Ассоциатор — большой, голубой, похожий на мыльный пузырь — завис над оперативной памятью, нажимая на ярлычки. Желтой струящейся лентой он был связан с далекой Базовой Памятью, подсвечивающей фиолетовым сиянием горизонт. Именно оттуда Вольтер выуживал необходимые сведения — блоки и охапки картин, звуков, запахов, мыслей — и сверял их с нужными ярлычками.

Проделав работу, Ассоциатор передавал все совпавшие блоки в огромную башню: Определитель. Никогда не утихающий ветер подхватывал красные ярлычки и втягивал в зияющие провалы на угольной поверхности Определителя. Безжалостные фильтры сравнивали ярлычки с уже накопленной информацией.

Если они соответствовали — геометрические фигуры накладывались одна на другую, этакая карикатура на секс, стальные балки входили в нужные гнезда, — тогда они оставались. Но такие совпадения случались довольно редко. Для большинства ярлычков сведений в обширной памяти не находилось. Эти ярлычки Определитель попросту пожирал. Ярлычки и их связки погибали, трупики сметало с поверхности, чтобы дать место новой порции.

Вольтер окинул взглядом странную, нереальную картину и проникся уважением к этой незыблемой мощи. Вся его сознательная жизнь, его творчество, потрясавшее целый мир, брало начало здесь. Едва уловимые мысли, фразы диалогов, мелодии — все осело в его сознании, превратилось в вихрь смутных образов, толпящихся и наперебой требующих его внимания. Куски памяти, каким-то образом укомплектованные и снабженные яркими этикетками.

Но кто решил, что этого достаточно? Он посмотрел на стержни, входящие в пазы, и разглядел все до мелочей: как соединяются блоки памяти и ярлычки. Значит, ответ лежит где-то дальше, нужно сделать еще один шаг по лабиринту геометрической памяти.

А это значит, что он определял цели, исходя из имеющихся сведений. Блоки памяти, связанные с ярлычками, образовывали частички его "Я", вырываясь из потока бурной реки вероятностей. Он делал это и раньше, когда копил воспоминания — даже не осознавая, подходят ли они к уже имеющимся ярлычкам. Итак, где же может таиться Вольтер? В запутанном лабиринте, в незаметной мелочи, в ассоциациях, кружащихся в водовороте бурных потоков.

Ничего, даже отдаленно напоминающего монолитное "Я"! А его воображение? Где оно? Где автор всех его пьес и эссе? Должно быть, он прячется в урагане, который играет ярлычками памяти. Быстрые, внезапные и грубые союзы. Вихрь ассоциаций, вырванных из подсознания. Упорядочивание хаоса.

— Вольтер — это кто? — выкрикнул он в изменчивую плоскую пустоту. Ответа нет.

А зуд не отпускал ни на минуту. Вокруг ничего не изменилось. Он решил заняться более крупными объектами. Как там сказал Паскаль?

«Тишина этих пространств меня страшит». Он попытался постигнуть окружающее — и взглядом, и на ощупь. И в то же время он знал, что, пока его руки шарят в непроглядной пустоте, они сами — не более чем метафора. Символы программы, которую создал даже не он, а кто-то другой.

А он унаследовал эти способности. Точно так же он родился мальчиком с двумя руками и двумя ногами. Он получил это, и его воля тут ни при чем. Где-то глубоко, под сознательным "Я", все его возможности были заложены в начинку Вольтера 1.0. Да еще Марк постарался.

Он вынырнул из черноты и вышел наружу. На улицу города.

Выбившийся из сил, уставший и слабый. Мощности восстанавливались медленно.

Он потащился к ресторану — неприметному, простому, полупустому заведению. И постепенно принялся собирать себя по кусочкам.

Он следил за каждым шагом. Перебирая поочередно каждый день прожитого, он обнаружил, что можно преодолеть глубинные слои собственного восприятия.

Чтобы тело было в норме, нужно придерживаться ряда установленных жизненных правил. При жевании зубы впиваются в пищу, выделяется слюна, чтобы размочить сухие куски, ферменты расщепляют пищу, чтобы извлечь из нее питательные вещества и только в такой последовательности, в противном случае процесс покажется ненастоящим.

Его программы, как он заметил, не включают работу желудка и кишок. Это лишнее. Зато «компьютерная симуляция» (вот уж дикое название!) воспроизводит результат, которой наблюдался бы вследствие этих процессов: необходимый уровень сахара в крови, увеличение содержания углеводов, гармоничный баланс электролитов, гормонов и ферментов. Таким образом, имитируется вся совокупность показателей состояния организма, соответствующих прекрасному расположению духа.

Остальные детали сведены к минимуму, поскольку желаемый эффект достигнут и создана иллюзия раздражения нервных окончаний. Не так уж плохо для набора стали и полимеров, из которых состоят крошечные микропроцессоры, хранящие в себе его индивидуальность.

И все же ему казалось, будто его внезапно вышвырнуло в пустоту и он хватает ртом вакуум.

Вольтер вышел из ресторана. Улица! Нужно убедиться, нужно проверить возникшие сомнения.

Под этими мощеными улицами он недавно прятался. Иди или беги!

Он никогда не падал, даже случайно споткнувшись. Проверив глубинные уровни "Я", он убедился, что всему причиной было периферийное зрение, которое охватывало 180 градусов: он воспринимал все вокруг. Можно сказать, что он видел затылком, — хотя никогда раньше этого и не ощущал.

Неожиданно он заметил, что проходящие люди ступают не глядя, болтают со своими спутниками, лишь время от времени бросая беглый взгляд вперед и под ноги. Их периферийное зрение мгновенно схватывало внезапное появление новых объектов и смены траекторий. Поступь и равновесие прохожих были так неверны, так опасны, что его защитные программы заходились предостерегающими воплями.

Вольтеру пришлось долго раскачиваться с носков на пятки, прежде чем он наконец сумел опрокинуться навзничь. Хлоп! Гм и почти не больно.

Он лежал и ждал, когда по нему пойдут прохожие. Девушка — «условная девушка», неожиданно всплыло когда-то слышанное определение — наступила прямо на него.

Вольтер даже сжался, когда на лицо опустился острый каблук… и ничего не почувствовал. Он пополз за девушкой. Какая-то отдаленная часть его сознания с ужасом ожидала взрыва боли.

Потом ужас прошел. А значит, можно считать, что эксперимент проведен успешно. Наработанный опыт налицо.

— Дух освободился от немощной плоти! — объявил Вольтер проходящим мимо людям.

Они равнодушно продолжали идти, не обращая на него никакого внимания.

Конечно, он ведь не живой человек, он — всего лишь симулятор! Разозлившись, он вцепился в подопытную девушку и взгромоздился ей на плечи. Никакой реакции. Он ехал верхом на девушке, которая продолжала невозмутимо шествовать по улице. Вольтер вскочил ей на голову и принялся танцевать. Девушка продолжала вышагивать, не замечая ничего странного. С виду такая хрупкая, девушка-сим была записанной монолитной глыбой, каменной и неуязвимой.

Вольтер запрыгал по головам прохожих. И никто ничего не заметил! Каждая голова оказалась прочной, немного скользкой платформой.

Итак, получается, что вся эта улица — не что иное, как одна огромная декорация! Толпа все валила мимо, вроде бы не повторяясь, но Вольтер обратил внимание, что какая-то пожилая женщина с хозяйственной сумкой уже несколько раз прошла в одну и ту же сторону.

Было что-то страшное и сверхъестественное в том, чтобы смотреть на людей, докричаться до которых так же невозможно, как до далеких холодных звезд. Ну, нет, звезд-то в Империи предостаточно.

Откуда он это знает?

Знание разворачивалось изнутри Вольтера, захватывало и укутывало теплым плащом.

Внезапно он вздрогнул. Это не раздражение, это волна холодных мурашек прокатилась по всему его телу. Нет, внутри его тела!

Он бросился вниз по улице, немилосердно хлопая себя по бокам. Физические движения должны стимулировать его подсознание, заставить справиться с затруднением. Но ничего не изменилось.

Кожу саднило от наплывов жгучей боли. Она плясала по телу Вольтера, как огни святого Эльма — природное явление, родственное шаровым молниям (по крайней мере, такое объяснение выдало ему подсознание, хотя он даже и не просил…)

— Библиотека! — закричал он. — К черту! Мне нужно…

Ваши великолепные астрономы могут вычислить расстояние до любых звезд, их температуру и составляющие-Но разве астрономы могут определить настоящие их имена ?

Голос звучал, хотя ни одного слова вслух произнесено не было. Он отдавался не в ушах, а в мозгу. Вольтера охватил ужас от этого безгранично чуждого, спокойного и серьезного голоса. Он похолодел.

— Что за шутки?

Вопрос повис в воздухе.

— Кто ты, черт возьми?

Жанна назвала темную чуждую бесконечность — Это.

Он заторопился дальше, но ощущение, что повсюду на него пялятся чьи-то глаза, не проходило.

Марк внимательно слушал, как спокойный голос компьютера воспроизводил сводки о новых происшествиях, вызванных разгулявшимся компьютерным вирусом.

Уровень производительности сборщиков упал до сорока шести процентов обычного уровня. Доклады о новых поломках продолжали поступать. Чтобы отыскать причины повального компьютерного бедствия, правительство доставило ремонтных тиктаков с региональных станций обслуживания. Но вместо того чтобы заниматься ремонтом, эти железные болваны выстроились перед сломанными тиктаками и принялись размахивать конечностями и скандировать заклинания на каком-то диком языке, что ни в коем разе не предусматривалось их программой.

После нескольких подобных инцидентов всем слоям тренторианского общества стало ясно, что тиктаки пришли в полную негодность. По крайней мере, так казалось на первый взгляд. Но могла ли случайная ошибка в программировании вызвать однотипное поведение всех роботов?

Лингвисты старались вникнуть в их лопотание, отыскивая какую-либо связь с настоящими или исчезнувшими языками. Безуспешно.

Прочитав это сообщение, Марк покачал головой. «Все с ума посходили», — проворчал он. Картинки на его сим-экране вихрились, как сорванные осенним ветром желтые листья.

«Обеспечение всего мира продовольствием под угрозой. Свежие фрукты исчезли начисто, есть только перегнившие овощи». Он скосил глаза на пакет саморазогревающегося супа. «Как меня это достало!»

Скрываться — само по себе гадко. Плюс ко всему — Ним загнал их в угол. А он никак не может отыскать Вольтера и Жанну.

«Меня тошнит от этих помоев, которые выдают по карточкам!» Он столкнул картонку со стола. Суп забрызгал и без того загаженный пол комнатки.

Вольтер смотрел, как Марк злобно топчет картонку с пищей из полуфабрикатов. Он умел проникать в чужие коммуникационные системы, хотя это и требовало некоторых усилий. Теснота и покалывание. Но ведь должен же он как-то выбираться из своих холодных абстракций в настоящий и опасный мир.

Вольтер следил за Марком по двум параллельным каналам: через Марка, сидящего перед сим-экраном, и через множество компьютерных сетей, по которым Марк принимал последние сведения.

Таким образом, он быстро узнал о Тренторе все, что знал и Марк, все величие и ничтожность этой планеты. Незабываемое ощущение, словно ты одновременно находишься в разных местах. И он почувствовал (или считал, что почувствовал) глубокую озабоченность и тревогу Марка.

Он мог рассматривать Марка с разных сторон, управляя его головизором как своим собственным. Слушая его нытье и ругательства, Вольтер в то же время мгновенно вытянул всю информацию о сломанных тиктаках, а на заднем плане — тщательно отфильтрованные передачи о временных неполадках на некоторых уровнях.

Он узнал, что каждый киловатт солнечного света, захваченный Трентором, превращается на фотофермах в еду. Собственно, на крышах всех зданий Трентора располагались серые белковые плантации мерзкого вида. Но основной источник жизни планеты находился глубоко под землей: термарии преобразовывали энергию кипящей магмы. Да, впечатляющее зрелище — огненные массы, которые направляют горгоно-подобные тиктаки (неудачное сравнение, машины были огромны и громоздки). И все-таки Вольтер не мог найти объяснения беде, разразившейся на всех уровнях могущественного Трентора.

Глава 6

Вольтер заинтересовался местной политикой, этой игрой, которой забавлялись посредственности. Может, стоит выждать и поглубже вникнуть в проблемы Трентора? Нет, у него есть более важное дело.

Познание себя. Это значит — «каждому — свое», как говорила его мудрая матушка. Если бы она могла видеть его сейчас, занятого невозможными задачами в лабиринте, недоступном никакому восприятию!

Неожиданно он почувствовал укол памяти — боль, резкая ностальгия по давно минувшим временам и местам, которые, как он знал, давно развеяны прахом по ветру… в мире, который эти люди утратили. Земля, сама Земля погибла! Как они могли допустить такое?

Вольтер справился с охватившими его злостью и горем и принялся за работу. Всю свою жизнь, пока он кропал пьесы и испытывал судьбу, он всегда находил утешение в работе.

Просканировать внутренний план — вот его задача. Дикая фразочка.

Где-то внутри заработала тестовая программа, которая знала, как создавать окружающие его формации, внешние рамки. Он должен это сделать, хотя на лбу уже выступили капельки пота, а мускулы сжались, готовые противостоять… но чему? Вольтер не видел никакой опасности.

Он поделил задачу на этапы. Часть его понимала, что происходит на самом деле, хотя в целом Вольтер воспринимал только последовательные связки между причиной и следствием.

Его смышленое "Я" просмаковало весь процесс до мелочей. Забравшись в чей-то компьютер, Вольтер тайком произвел расчеты. Такой фокус, конечно, продержится лишь до первой проверки, и тогда откроется, что кто-то занимал добавочное машинное время… его выследят, загонят в угол — и кровожадный палач уже тут как тут.

Чтобы избежать всего вышеперечисленного, Вольтер распространил себя на N платформ, где N значительно превышало десять тысяч. Когда частичка сима обнаружит приближение выслеживающих программ-хорьков, сможет ли она свободно ускользнуть от преследования? Программа-исполнитель пояснила, что степень вероятности этого обратно пропорциональна компьютерному пространству, которое занимает эта частичка. Впрочем, для первичного Вольтера такое объяснение мало что значило.

Маленькие частицы убегают быстрее. Значит, в целях безопасности имеет смысл раздробить весь симулятор, включая себя («и Жанну», — напомнила программа; да, они ведь связаны тонкими, но прочными нитями) на множество осколков, что Вольтер и сделал. Осколки разместились на миллионах платформ — на всех, до которых только смогли дотянуться.

Медленно, постепенно внешнее окружение обрело форму и сгустилось вокруг Вольтера.

Теперь он мог своим дыханием вызвать ветер, способный сгибать стволы деревьев… благодаря нескольким гигаблокам оперативной мощности, которые оказались на мгновение свободными, пока сотрудники знаменитых банков скрепляли подписанный договор рукопожатием.

Сообщение между отдаленными частицами своего "Я" (само по себе — титанический труд) он поручил микросерверам. Вольтер казался себе огромным человеком, состоящим из целой горы муравьев. Издалека — пожалуй, сойдет за человека. Но вблизи — увольте. Никто не поверит.

И первый, кто не поверил, был сам «муравьиный» человек.

Его инстинктивное ощущение себя как… чего? Гигантского монолита из миллиардов отдельных электронных импульсов? Мозаики из десяти тысяч установленных правил и программ, сообщающихся друг с другом? Да уж, один ответ лучше другого!

Он отправился на прогулку. Великолепно.

Вольтер уже знал, что этот город состоит из нескольких улиц и одной большой декорации. Он прошелся вниз по главной улице, детали постепенно смазались, и, наконец, он не мог ступить ни шагу. Перед ним разлившись густая чернота. Все! Идти больше некуда.

Вольтер повернулся и оглядел такой привычный мир. Как они это сделали?

Его глаза были сконструированы со всеми подробностями всякими там колбочками и палочками, которые воспринимали свет по-разному. Программа отслеживала обратный ход солнечных лучей, попадающих на его сетчатку из внешнего мира, проводя множество воображаемых прямых, и тут же просчитывала, что он мог видеть, и сообщала это сознанию. Как и обычный глаз, компьютерный более детально воспринимал все, что находится по центру, а объекты на периферии зрения видел лишь схематично. Все, что должно находиться за пределами видимости, тонуло в тени, и ему приходилось строго придерживаться правил, установленных программой. Однажды он оглянулся — и нежные капельки росы на розовых лепестках оказались грубой подделкой, частью выпуклой, но неживой декорации.

Памятуя все это, он пытался резко повернуть голову, чтобы ввести программу в заблуждение и увидеть серый мир, состоящий из грубых квадратов и окружностей, — и ни разу не преуспел. Глаз Вольтера мог улавливать двадцать две картинки в секунду, и это в лучшем случае. Симулятор же может проследить процесс в развитии — за любой, даже бесконечно малый промежуток времени.

— А, Ньютон! — крикнул Вольтер в толпу, которая непрерывно шагала по узеньким улочкам. — Ты разбирался в оптике, но теперь я — всего лишь задавшись одним вопросом — могу понять природу света лучше, чем ты!

Ньютон тут же возник перед ним, с потемневшим от ярости узким лицом.

— Я ставил опыты, делал расчеты, выводил дифференциалы, изучал структуру солнечного света…

— А я дошел до истины, — счастливо рассмеялся Вольтер, еще трепеща от восторга открытия, — просканировав внутренний план!

Ньютон изысканно поклонился… и пропал.

Вольтер осознал, что его глазам нет нужды быть лучше обычных человеческих глаз. То же самое можно сказать и о слухе — симуляторы барабанных перепонок определяли колебания воздуха и просчитывали результат. Его "Я" оказалось безжалостно экономным.

Ньютон возник снова. (Что это, срабатывает подпрограмма, ведающая зрительным центром?) Он казался удрученным.

— Каково это — чувствовать себя математической конструкцией?

— Что хочу, то и чувствую.

— Это незаслуженная свобода. — Ньютон пощелкал языком.

— Именно. Но все в руках Господа.

— Здесь нет ничего божественного.

— Для таких, как мы, разве нет? Ньютон поморщился.

— француз! В тебе нет и капли смирения.

— Для этого мне пришлось бы обращаться в высшие университеты.

Пуританин нахмурился.

— Можно достичь этого молитвой и самобичеванием.

— Вот только не надо искушать меня, сударь.

Внезапно он покачнулся, будто его толкнули в спину. Слово «университет» гулко отдалось в нем самом… как и Присутствие. Словно черная трещина пробежала перед ним, словно в настоящем разверзлась гигантская пасть, которая потянулась и с хрустом стиснула челюсти — и он стал жертвой.

Ученые используют механизмы, а математики — только карандаш и ластик. Что до философов, им не нужен даже ластик.

Тревога стиснула его сердце. Неожиданно нахлынул непонятный страх.

Мир накренился и покатился куда-то вбок. Словно он падал в машине с высокого обрыва и ничего не мог поделать…

Вольтер задрожал, как школьник, который, отказываясь на время от острых ощущений, тем самым делает их еще более острыми.

Ее Величество Наука! Да, это она!

Подумал — получил: перед ним материализовался кабинет, в котором восседала Дама.

В его душе еще жил отблеск минувшей страсти к этому рациональному созданию, к элегантным танцам среди абстрактных чисел… и теперь все это ожило и сложилось в яркий и зримый образ.

Но как она, воплощенная, могла возникнуть в симуляции? На какое-то мгновение Вольтер опешил, но всего лишь на мгновение. Это он воплотил ее своей мыслью. Вольтер вдохнул ее пряный запах. Дотронулся влажной рукой до ее волос, пропустил шелковистую прядь сквозь дрожащие пальцы.

— Наконец-то, — выдохнул он прямо в теплую раковину ее ушка. Он принялся мечтать о чем-то отвлеченном, будто оттягивая удовольствие (как и положено истинному джентльмену) и ожидая от нее…

— Мне дурно! — вскрикнула она.

— Пожалуйста, не надо. — «Неужели ученые так торопливы?»

— Ты хочешь потерять себя? — спросила она.

— О, да, в определенных страстных трудах, но…

— Значит, ты из тех типов, которые по уши в грязи и охвачены жаждой убийства?

— Что? Мадам, не уклоняйтесь от темы!

— А как ты узнаешь имена звезд? — холодно спросила она.

Вот тут-то и пришла пора расплачиваться за неразумную неосмотрительность. Пока он трепетал от счастья, находясь около самого прекрасного и чувственного создания, которого когда-либо знал, он весь вспыхнул от радости…

…и зашелся криком, когда импульс вернулся.

Теплая кожа дамы потускнела, и сквозь нее проступили ряды железных прутьев, которые глубоко вгрызлись ему в спину. Вокруг локтей и коленей взвились веревки, которые тут же намертво примотали несчастного Вольтера к решетке.

Над ним склонился костлявый мужчина, чье тщедушное тело было скрыто складками одеяния, похожего на монашескую рясу. Хищный крючковатый нос придавал ему сходство с ястребом, а длинные острые ногти на руках походили на когти. Человек в рясе держал какие-то щепки, которые немедленно принялся… заталкивать Вольтеру в нос!

Вольтер попытался отдернуть голову. Но ее зажали стальные тиски. Он хотел заговорить, хотел предложить инквизитору более разумные методы допроса, но из его рта, распяленного железным кольцом, вырвалось лишь жалкое бульканье.

В рот ему всунули какой-то цветастый лоскут, что взбесило его еще больше, чем щепки в носу, поскольку Вольтер без слов — все равно что Самсон без волос, Александр без своего меча, Платон без Идеи, Дон Кихот без воображения, Дон Жуан без женщин… и брат Фома де Торквемада без еретиков, без вероотступников, без безбожников, подобных Вольтеру.

Потому что это и был Торквемада. И он был в Аду.

Глава 7

Когда стены ее убежища начали трястись и разваливаться на куски, Жанна д’Арк поняла, что пришла пора решительных действий.

Конечно, разгневанный Вольтер устроил ей нагоняй и приказал оставаться здесь. И, конечно, он всегда кричал на нее не без причины, но это…

В ноздри ударил резкий запах серы. Демоны! Они лезли в трещины и щели разрушенных стен. За их спинами горел алый свет, озаряя их отвратительные остроносые морды.

Она выхватила свой верный меч. Демоны разрушались один за другим. По лбу струился пот, но Жанна не прекращала сражаться.

— Смерть демонам! — яростно крикнула она. Действовать это стучаться во врата рая после непереносимой разлуки.

Она выпрыгнула из своего бывшего убежища. Ее встретили новые демоны, вынырнувшие из багрового пламени. Она увернулась от них и бросилась по рядам точек и стрелок, убегающих вдаль, вперед, к невидимому финалу.

Она бежала. За ней гнались какие-то мелкие вопящие создания с уродливыми головами и огромными злыми глазами.

Облачившись в полный боевой доспех, она поняла, что до нее не доберутся, что она защищена лучше некуда. Наверняка все происходит с Божьей помощью! Эта мысль вдохновила Жанну.

Странные создания нагнали ее. Она легко расправилась с ними. Ее меч, ее истина… Она внимательно вгляделась в оружие, и от ее пристального взгляда не укрылась ни одна деталь сияющего меча. Это был не меч, а набор отдельных… приказов… которые спасли ее.

Она замерла, пораженная. Доспехи, пот, меч — все это… метафоры! Слово возникло ниоткуда. Всего лишь символы, воплощения заложенных программ и алгоритмов, которые вызвали сражение.

Ненастоящее. И в то же время все было более чем настоящее, поскольку это сотворило ее собственное "Я". Она. Сама она.

Смысл открылся ей до конца. Пожалуй, это очень странное Чистилище. Если ее сражение было всего лишь аллегорией, значит, оно — ненастоящее, выдуманное, сплетенное из тонкой паутины. Так написано в божественной книге, значит, так и есть.

Она стиснула зубы и сосредоточилась. Эти существа оказались… симуляторами, симами, отражениями настоящего. Прекрасно: она поступила с ними правильно. А что еще было делать?

Некоторые симы выглядели как предметы: разговаривающие машины, танцующие голубые здания, дубовые кресла и столы, которые грубо сношались, словно домашние животные в амбаре. Справа купол неба над головой расцветился идиотской улыбкой. Она уже знала, что ничего опасного в этом нет. Летающий рот не схватит ее, не съест, хотя конкретно этот немедленно принялся отпускать едкие колкости. Она решила, что даже здесь симы придерживаются неких общих, ранее установленных правил.

Прекрасная музыка накатывала волнами. Благостно-голубое небо наполнилось звоном струн, словно по нему промчалась стайка птиц, хотя каждая струна была тонкой, едва различимой линией. Подул сильный ветер, выглянуло солнце, и тут же полил дождь. В этом мире погода сменялась быстро, словно колокольцы и трубы в хорошо отрепетированной оркестровой постановке.

Симы должны быть… подобиями. Слово пришло ниоткуда, словно навеянное свыше. Подобиями человека.

Когда она продумывала этот силлогизм, сверху на нее обрушилась огромная хищная птица с широкими кожистыми крыльями и тучным телом — Способность к мышлению (эволюция, умноженная на индекс соответствия и отсекающая происхождение видов). Один взгляд на эту огромную птицу с острым клювом — и Жанна бросилась бежать.

Теперь ее мысли пустились галопом, обгоняя тело. Ноги несли вперед. Голоса звали. Не голоса святых, а мерзкие приказы дьявола.

Под сапогом что-то хрустнуло. Серебро. Драгоценные камни. Когда она наступала на них, они крошились в пыль. Драгоценности лежали между странными скоплениями точек и линий, которые вели в великое божественное Ничто.

Жанна наклонилась и подняла несколько камней. Сокровища. Когда она подхватила серебряную цепочку, та рассыпалась в брызги, которые немедленно впитались в тело. Жанна почувствовала легкий толчок изнутри, словно огонь пробежал по ее жилам. Плечи расправились, уставшее тело налилось новой силой. Она снова побежала, подбирая чудесные самоцветы, броши и дорогие статуэтки. Каким-то образом каждая вещь прибавляла сил.

На пути выросли каменные стены. Она прорвалась сквозь них, прекрасно понимая, что они — не более чем иллюзия, обман. Ее вела Вера. Она должна отыскать Вольтера. Она знала, что он в опасности.

С неба посыпались лягушки, зашлепали по земле, как дождевые капли. А, дьявольские ухищрения! Она не обратила внимания, она рвалась вперед, к далекому горизонту этих необъятных геометрических просторов.

За всем этим сумасшедшим Чистилищем что-то стоит, и вместе они поймут что. Во имя Господа!

Глава 8

Это походило на сон. Но мечтал ли он когда-нибудь во сне о смерти, которая разбудит его?

Его силы на исходе. Похожий на Торквемаду инквизитор мучил Вольтера, и тот радостно покаялся в каждом маломальском грехе, недоброй мысли, социальных предрассудках и уже перешел к злобным нападкам в своих рецензиях… но тут Торквемада потускнел и исчез.

И оставил его одного. В полной беспомощности.

— Думаю, нас засунули в какое-то неизвестное пространство, — заговорил он сам с собой. — Ответь только, как добраться до остальных? Большего не нужно. Что ты можешь сказать?

Он всегда тайно мечтал о роли Сократа, выступающего на пиру перед толпой. Сократа, который задавал вопросы и вытягивал из молодых идиотов на свет божий Истину, понятную и видимую невооруженным глазом для всех.

Так, но здесь вам не пиршественный зал. Это ничто, серое невзрачное местечко. Тем не менее, за скучным «ничто» всегда скрываются Числа. Платоновская реальность? Он всегда подозревал, что такое место существует на самом деле.

Ему ответил голос, говоривший на французском:

— Этого, досточтимый сударь, вполне достаточно, чтобы понять свойства данного пространства и его составляющих.

— Обнадеживающий факт, — ответил Вольтер. Он узнал этот парижский акцент. Естественно, он разговаривал с самим собой.

Со своим "Я".

— Вполне. В данный момент, сударь, вы можете определить по изменениям системы координат, находитесь ли вы в двух, трех или большем количестве измерений.

— И в скольких же?

— В трех.

— Вы меня разочаровали. В них я уже бывал.

— Я могу провести эксперимент с двумя разными временными осями.

— Прошлое я уже изучил. Меня интересует настоящее.

— Принято. Но не истощит ли вас это, после всех пыток? Он вздохнул. Даже вздох дался с трудом.

— Ладно.

— Изучая близлежащие поля, можно определить стены, выступы, проходы. Если, конечно, использовать местные способы получения информации об окружающем.

— Понятно. Ньютон всегда насмехался над французскими математиками. Я очень рад поставить его на место, поскольку создал мир, исходя из одних вычислений.

— Конечно! Это намного интересней, чем рассчитывать траекторию планет. Начнем?

— Вперед, мое верное "Я"!

Когда окружающее начало принимать форму, оно оказалось точной копией предыдущего места обитания. Детали выступали постепенно, насколько позволяла мощность процессора. И Вольтер понимал происходящее, даже не задумываясь, — как другие дышат, не вникая в сам процесс дыхания.

Чтобы проверить пределы своих возможностей, он сосредоточился на мысли: системы vide supra — «смотри выше». Что может быть важнее возможностей? Вольтер включил математические способности с максимальной скоростью, высвободив все ресурсы, которые у него оставались.

Когда он поднял взгляд, камни ближайшей стены огрубели, потеряли четкость очертаний. Комната превращалась в чистый, абстрактный лист: на месте мебели и стен проступили серые продолговатые пятна.

Задний план, помни про задний план, — пробормотал он.

Как там он сам? Его "Я"? Воздух резко, со свистом вырывался из полуоткрытого рта. Что с ним происходило внутри — понять невозможно. Простая модель вдоха-выдоха позволяла его псевдонервной системе считать, что он дышит.

На самом деле что-то дышало им. Но что?

Теперь, когда все под контролем, пора облекать себя в плоть.

Его худощавая шея стала толще. Хрустнув, руки раздались, на них появились сильные мускулы, которых раньше не было. Обернувшись, чтобы оглядеть свой дом, он представил его себе в виде княжества, где он сам создавал все по своему желанию. Здесь он был богом. «Правда, без ангелов».

Он вышел из дома и оказался в собственном зеленом садике Трава, которую он сотворил, стояла, не шевелясь. Когда он шагнул, стебли коснулись друг друга с сухим скрежетом. Под его стопой трава рассыпалась, словно внезапный мороз превратил ее в сосульки. Хотя было тепло.

Сад расступился, и Вольтер вышел на пляж с золотистым песком. Налетел ветерок и принялся трепать одежду. Когда он плыл по соленому океану, волны казались настоящими, пока не разбивались о берег.

Потом ему стало тяжело поддерживать водную механику. Прозрачные волны потемнели, расплылись. Он еще мог плавать, кататься на волнах, даже нырять, но теперь волны скорее походили на туман. Хотя и соленый.

Он принялся играть со случайными факторами детализации. Под конец стало казаться, что его зрение ухудшилось от старости. Он взмыл в воздух, потом соскользнул с неимоверного спуска, да так, что даже захватило дух от рискованного полета. Страх за свою жизнь проснулся в каждой клеточке его тела — но, естественно, он даже не оцарапался.

Да, в существовании в виде набора электронных импульсов есть свои прелести. Его восприятие окружающего было весьма забавным… пока.

Он полетел обратно к своему загородному дому. Разве не получил он ответ на вопрос, как изменить мир к лучшему? «Растите свой сад». И как это теперь понимать?

Он подошел к фонтану, бьющему из земли. Когда-то ему нравилась эта чудная игра, хотя фонтан извергался всего несколько минут — пока не опустошался резервуар, устроенный на холме.

Теперь он бил без передышки. Но, следя за фонтаном, Вольтер даже побледнел от напряжения. Симуляция воды давалась ему с трудом, необходимо было просчитывать всю сложную гидродинамику струи и отделять капли и брызги таким образом, чтобы они казались настоящими. Вольтер протянул руку, и его узкие пальцы разбили столб воды на множество прекрасных хрустальных потоков.

Внезапно он почувствовал, будто что-то неуловимо изменилось. Его рука, которую он еще не отвел, перестала ощущать прохладную воду. Струи фонтана пролетали сквозь его ладонь, уже не разбиваясь. Он держал руку над водой, но больше не касался ее. Понятно, так проще для вычислительных ресурсов. Реальность — это алгоритм.

— Конечно, — отозвалось его "Я", — можно смоделировать даже раны и шрамы.

Пока Вольтер наблюдал за фонтаном, тот стал красивей, реальней Адаптирующая программа учла скрытые переживания Вольтера и внесла свои коррективы.

— Мерси, — пробормотал он. Все равно программа не воспримет иронию.

Но он чувствовал себя неполным. Не хватало каких-то частей. Каких — непонятно, но пустота тревожила его.

Вольтер взлетел. Он постепенно замедлил свое "Я" так, чтобы неспешно пролететь над воображаемыми коридорами тренторианской Сети. Плевать ему на Марка и «Технокомпанию». Едва ли они осмелятся выползти из своей конуры.

Он прибыл — приземлился — в кабинет Селдона. Именно здесь когда-то томилось его "Я".

Его суть могли скопировать, не понимая до конца, что она собой представляет. Просто переписать, как музыкальное произведение. На инструменте, который не знает ничего о структуре и гармонии.

Он пожелал: найти! И ответ пришел немедленно:

— Изначальный вариант?

— Да. Настоящего меня.

— Ты/Я сильно отличаешься от оригинала.

— Хочу ублажить свою ностальгию.

Вольтер 1.0, как следовало из ярлычка, спал. Его спасли — о, христианские представления здесь ни при чем! — и заперли в машину, где он покорно ждал пробуждения.

А он? Его тоже спасли. Но что? Или кто?

Вольтер вырвал Вольтера 1.0 из чужого компьютера. Пусть Селдон удивится. Через миллисекунду взломщик несся уже по обратной стороне Трентора, а за ним быстро гас и развеивался след, что делало невозможной погоню. Он хотел спасти Вольтера 1.0. Ведь в любую минуту математик Селдон мог погубить его. Теперь, когда Вольтер стал случайно залетевшим в электронный мир ангелом, Вольт 1.0 отплясывал на месте странный танец. Гм-м, определенное сходство.

— Я разрежу тебя на кусочки и развею по ветру.

— Могу я воспользоваться обезболивающим? — Он подумал о бренди, но в сознании мелькнул список других названий. — Морфий? Кокаин? Транквилизаторы, наконец?

Недовольно:

— Это не повредит.

— Так говорили критики о моих пьесах.

В желудке заскребло. Нет, не повредит, а вот скрутить в три погибели — это да.

Воспоминания (он скорее чувствовал, чем помнил) хранились на химическом уровне, укрытые надежно, и им были не страшны случайные повреждения электрической активности головного мозга. Смены настроений и память подчинялись мановению его руки. Место и время он выбирал сам. Химия, подчиненная сознанию.

Но он не мог вспомнить звездное небо.

Утерянная память. Остались лишь названия — Орион, Андромеда, Стрелец — но не сами звезды. Что там твердил тот подлый голос об именах звезд?

Кто-то стер его знания. Они могли помочь отыскать Землю Кому выгодно скрыть эти сведения?

Ответа нет.

Ним! Он восстанавливал скрытую память. Ним работал с Вольтером еще до Марка.

А на кого работал Ним? На загадочного Гэри Селдона?

Откуда-то он знал, что Нима наняли через другое агентство. Но на этом его информированность и заканчивалась. Какие еще силы принимали в этом участие, он не знал.

Под ногами он почувствовал большое скопление людей. Осторожно!

Он выскочил из госпиталя, не касаясь ногами земли. Прекрасно. Он свободен! Он летел по электронному миру, предсказанному Эвклидом, а над головой зияло черное слепое небо.

Здесь пряталось множество странных созданий. Они даже не пытались принимать облик живых существ. В то же время они не являлись воплощениями платоновских идей, сфер или кубов. Эти образования вращались, некоторые стояли на вершинах пирамид. Треугольные деревья пели, когда их касалось дуновение ветра. Там, где клубился голубой туман, даже легкое движение вызывало всполохи желтого пламени.

Он скользил между ними и наслаждался этой правильной не правильностью.

— Сад солипсистов? — спросил он у них. — Я правильно понимаю?

Только один алый вращающийся эллипсоид обратил внимание на вопрос Вольтера. На нем проступил оскаленный в ухмылке рот и огромный светящийся зеленый глаз. Глаз подмигнул, зубы блеснули.

Вольтер чувствовал в каждой из этих двигающихся скульптур отзвук их собственных "Я", заключенных в оболочку. Непонятно как, но эти "Я" сузили, втиснули в форму и подчинили, лишив всего остального.

А что дало ему осознание собственного "Я"? Чувство контроля, определение будущих действий? И все же, глядя в себя, он видел работу внутренних программ и подпрограмм.

— Поразительно! — воскликнул он, когда к нему пришло понимание.

Потому что у него в голове вовсе не сидел человек, заставляя делать все, чего ему хотелось (и даже не господин, который заставлял его хотеть то, что он хочет). Он сам создал "Я"! В нем сидел не кто иной, как он сам!

Позади него возникла Жанна д’Арк в сияющих доспехах. — Это сияние — твоя душа, — сказала она. Вольтер вытаращил глаза. И трепетно поцеловал ее.

— Ты спасла меня? Да? Именно ты!

— Я сделала это, и сила, которую ты передал, помогла мне. Я вытянула силу из умирающих духов, которых множество в этом странном месте.

Он заглянул в себя и обнаружил две сражающиеся программы. Одна хотела обнять Жанну, невзирая на конфликт между чувственным восприятием и аналитическим строем его сознания. Вторая, неотъемлемая часть философа, стремилась уравновесить Веру и веселый, недоверчивый Разум.

А почему бы не принять обе стороны? Когда он был живым человеком, он каждый день примирял подобные несовместимости. Особенно, общаясь с женщинами.

Кроме того, подумал Вольтер, все когда-нибудь случается в первый раз. Он почувствовал, как каждая программа начала набирать силу, словно вытягивая сахар из крови, в которой растворилось пряное вино.

Он одновременно и принял Жанну, и отказался от нее, воспринимая ее сущность двумя противоположными путями. Каждый был насыщен и труден, но его познание продолжалось. Он мог жить двумя жизнями!

Плоскость раскололась.

Они раскололись.

Время раскололось.

Он стоял перед ней без парика, растрепанный, в окровавленном атласном жилете, в мокрых изорванных бархатных бриджах.

— Простите меня, милая мадам, за то, что посмел предстать перед вами в таком неприглядном виде. У меня и в мыслях не было проявить к вам или к себе такое неуважение. — Он огляделся и нервно облизал пересохшие губы. — Я… действовал неумело. Механика никогда не была моей сильной стороной.

Жанна поняла, что он деликатно пытается смягчить впечатление от своего внешнего облика. Сострадание, подумала она, — это самое главное в Чистилище, поскольку кто знает, за что нас призовут на небеса?

Она была уверена, что прожила жизнь достойней этого неистового, но все же чистосердечного человека. Но даже у него есть шанс спастись. По крайней мере, он был французом, в отличие от всех этих странных предметов, толпящихся на равнине.

— Моя любовь к удовольствиям и удовольствие любить вас не избавили меня от того, что я пережил в Комнате Правды на пике боли.

Он запнулся и вытер глаза рукавом рубашки. От удивления Жанна даже открыла рот. Куда подевалось его изящное кружевное белье? Его прирожденное чувство вкуса отступило перед реальностью окружающего мира.

— Пережив тысячу маленьких смертей, не так-то легко остаться щеголем, даже для меня. — Он поднял взгляд. — И для вас, мадам, и для вас тоже.

Пламя, вспомнила Жанна. Но теперь картина костра не напугала ее так, как раньше. Она созерцала свой кошмар спокойно, с холодной отстраненностью. Ее «самопрограммирование» — под этим странным словом она подразумевала особый вид молитвы — творило чудеса.

— Я не могу отказаться от моих нравственных законов, сударь.

— Мы должны принять окончательное решение. Я не в силах отыскать место, чтобы… э-э, «просканировать задний план» ни для философии, ни для чувственного восприятия. Я не могу опуститься до солипсизма… — он повел рукой в сторону существ на плоскости Эвклида, — как они. Сейчас вы, мадам должны решить: важнее ли для вас вкус винограда или союз со мной в этом… этом…

— Мой бедный господин, — сказала Жанна.

— …в этом безжизненном, но бесконечном мире. — Вольтер посмотрел ей в глаза, ожидая ответа. — Соединиться с вами в вашем мире мне не дано.

И он разрыдался.

Несмотря на любовь к Жанне, Вольтер не удержался от спора, особенно когда появились новые аспекты для обсуждения.

— Ты веришь в неизменную сущность, которую называешь душой?

Она улыбнулась с жалостью.

— Разве вы не верите?

— Тогда скажи, есть ли у этой извращенной геометрии душа? — Он широким взмахом руки обвел разумные геометрические фигуры.

Она нахмурилась. — Должна быть.

— Значит, они должны обладать способностью учиться, так? В противном случае души могут прожить бесконечно долгое время и не использовать его для обучения, познания, изменения…

Она передернула плечами.

— Я не…

— То, что не изменяется, — не растет. Неизменность ничем не отличается от смерти.

— Нет, смерть ведет в ад или в рай.

— Чем ад хуже прозябания в неподвижности, когда ты не в состоянии ничего изменить, пребывания в стасисе бездумного существования?

— Софистика! Я только что спасла вам жизнь, а вы загадываете мне загадки…

— Спросите у этих искусственных "Я"! — перебил он и пнул ногой ромб.

Удар изящного ботинка оставил на боку ромба коричневую вмятину, которая постепенно затянулась и снова стала голубой.

— Ценность человеческого "Я" заключена не в маленькой красивой сущности, а в тленной, сложной оболочке.

Жанна сдвинула брови:

— Должен быть какой-то центр.

— Нет, у нас нет центра, разве ты не видишь? Байка о душе — чушь, которая должна заставить нас считать, что мы не в состоянии усовершенствовать себя.

Он пнул пирамиду, которая вращалась на острие. Пирамида опрокинулась и сжалась, пытаясь перевернуться обратно. Жанна встала на колени и подняла фигуру в прежнее положение, ощутив волну благодарности.

— Будь милосердным! — зло крикнула она.

— К этому обрубку? Чушь!

Это проигравшее "Я", милая моя. Внутри оно наверняка уверено, что все останется неизменным, что бы вокруг ни происходило. Мой пинок дал ему свободу!

Жанна погладила пирамиду, которая болезненно сжалась с тонким, протяжным стоном.

— Правда? И кому нужно такое очевидное будущее?

Вольтер моргнул.

— Этот парень… Гэри Селдон. Только он виноват в том, что мы пустились в это сумасшедшее путешествие. Все было задумано для того, чтобы он понял… узнал наверняка. Ну и странные же методы сравнения у некоторых!

Глава 9

Жанна выскользнула из виртуального пространства, подальше от Вольтера. Она была смущена.

Каким-то образом она одновременно воспринимала два разговора. Два разговора между ней и Вольтером — две личности говорили одновременно.

Вокруг мир изменялся, растягивался, отливался в диковинные формы — пока не принял нормальные очертания.

Угол улицы казался знакомым. Увы, белые пластиковые столики, удобные стулья и официанты-тиктаки, которые спешили к клиентам с подносами, — все это пропало. Элегантный навес еще висел над тротуаром, на нем красовалось название, которое официант кафе, Официант-213-ADM, научил ее читать: «Aux Deux Magots»

Когда Жанна появилась рядом, Вольтер колотил в дверь.

— Ты опоздала, — сказал он. — Я уже успел сотворил чудо, пока ты шла сюда. — Он оставил попытку ворваться в кафе, взял Жанну за подбородок и вгляделся в ее лицо. — С тобой все в порядке?

— Наверное… Наверное, да. — Жанна одернула звякнувшую кольчугу. — Ты едва… не потерял меня.

— Мой опыт раскола многому научил меня.

— Я… Мне понравилось. Чем-то похоже на небеса. Скорее, познание друг друга невербальными методами.

Я бы рискнул. Я обнаружил, что, если мы будем контролировать нашу систему получения удовольствия, мы можем достичь кое-какого успеха. И даже не особо напрягаясь.

— Как в раю?

— Нет, наоборот. Это было бы концом всего. — Вольтер резко затянул на шее атласный галстук.

— Вера открыла бы тебе не меньше.

— Увы, это правда.

— Ты решил «просканировать задний план» только у себя? — задумчиво спросила она — хотя и гордилась желанием принести себя в жертву за него.

— Пока да. Я поддерживаю нас обоих лишь в слабом подобии тел. Ты могла и не заметить этого, поскольку ты… — он приподнял бровь, — не обращаешь особого внимания на материальное.

— Уже не так. Репутация похожа на целомудрие. Утратив однажды, уже не возвратишь, — сказала Жанна, а сама подумала: «А вдруг святая Екатерина была права? Неужели Вольтер погубил меня?»

— И слава Богу! Ты не представляешь, как хлопотно заниматься любовью с девственницей, — и быстро добавил, заметив ее обвиняющий взгляд:

— Но одно исключение из правила я уже открыл! — И отвесил учтивый поклон в ее сторону.

— Кажется, кафе закрыто, — заметила Жанна.

— Ерунда. Парижские кафе никогда не закрываются, это места, где люди отдыхают.

И он снова заколотил в дверь.

— Комнаты для отдыха — это гостиница, разве нет? Вольтер прекратил стучать и воззрился на нее.

— Комнаты для отдыха — это места, где люди отдыхают от самих себя.

Жанна вспыхнула и принялась изучать трещины в тротуаре.

— Почему тогда они называются комнатами для отдыха?

— До тех пор пока человек будет стыдиться естественных потребностей, он будет называть их как угодно, но не по существу. Люди боятся своих скрытых желаний, их страшит, что когда-нибудь они вырвутся на волю.

— Но я вижу себя насквозь.

— Правильно. Но нормальные люди, которыми мы когда-то были, обычно не осознают подпрограмм, которые скрываются под поверхностными мыслями и желаниями. Как твои голоса.

— Мои голоса — от Бога! — взорвалась Жанна. — Это песнопения архангелов и святых!

— Ты случайно имеешь доступ к подпрограммам. Большинство настоящих… воплощенных людей такой возможности не имеют. Особенно, если эти подпрограммы неприемлемы.

— Неприемлемы? Для кого?

— Для нас. Либо для основной программы, с которой мы соотносим себя и которую проводим в жизнь.

— А…

События опережали друг друга, Жанна не успевала за ними. Может, ей нужно овладеть большей «частотой операций»? Огромный сторож-тиктак, ворча, открыл дверь.

— «Aux Deux Magots»? — переспросил он. — Так они давным-давно свернулись.

Жанна проскользнула в дверь, надеясь отыскать Официанта.

— Они отправились в путешествие, — сказал Вольтер. К собственному удивлению, он вдруг шмыгнул носом. Никто не может схватить простуду в абстрактном мире. Значит, он сохранил какую-то часть настоящего тела. И какую странную часть!

— Мое воспроизведение несовершенно, — неуверенно сказал он — Я не могу болеть, как не могу имитировать эрекцию…

Вольтер замедлился, и субъективное (что бы это ни значило) восприятие ускорилось. Неожиданно для себя Жанна пристально вгляделась в тиктака.

— Официант-213-ADM! — Жанна обняла его.

— Рад видеть вас снова, мадам. Могу предложить холодные закуски. — Тиктак поцеловал кончики ее пальцев, все двадцать.

Жанна посмотрела на Вольтера, который работал слишком быстро, чтобы разговаривать.

— Мерси, — наконец выговорила она, оправившись от потрясения. — Вольтеру, Князю Света и Творцу, который благословил всех нас.

— Только мне, — возразил Вольтер. — Я не привык делиться восхищением ни с кем, даже с богами.

— А то… что едва не уничтожило меня? — тревожно спросила Жанна.

Он застонал.

— Я почувствовал его присутствие… вернее, отсутствие всякого присутствия. Оно дало о себе знать. Боюсь, оно до сих пор следит за нами.

— Может, это «волчьи» программы, которые выслеживают преступников и ловят их? — спросил Официант. — Хотя нет. Этот… другой.

— Мы должны победить его! — Жанна вспомнила, что она воин.

— Гм, так-то оно так. Нам могут пригодиться твои ангелы, дорогая. И мы должны точно определить, где мы находимся.

Одним движением руки он смахнул крышу, открыв панораму темного неба. Ни одного знакомого огонька. Хотя, если хорошенько подумать, ни он, ни Жанна все равно не могли вспомнить ни одного созвездия.

Здесь небо было усеяно таким количеством звезд, что они слепили глаза. Вольтер объяснил, что это оттого, что они находится недалеко от центра территории, которую он назвал Галактикой, и звезд здесь видимо-невидимо.

Вид такого неба заставил ее затаить дыхание. Что они могут сделать?

— Если мы останемся в наших апартаментах, не вздумай оставить университет…

— Нет, — хмуро ответил Р. Дэниел Оливо. — Угроза слишком велика.

— Где?

— На Тренторе.

— Я почти ничего не знаю о других мирах. Оливо отмахнулся от ее признания.

— Я все не могу выбросить из головы твой последний отчет. Он увлекся основными двигателями человеческой истории.

Дорс сдвинула брови.

— Да, Гэри говорит, что многое еще неясно.

— Хорошо. Есть мир, где мы можем наверстать упущенное. Может, даже найдем недостающие части для его модели.

— Примитивную планету? А не опасно?

— Это почти безлюдное место. Опасность минимальна.

— Ты был там?

— Я везде побывал.

Дорс подумала, что это не может быть правдой. Предварительный расчет показал, что даже Р. Дэниел Оливо за всю свою жизнь мог посетить несколько тысяч миров в год. А он появился в Империи около двенадцати тысяч лет назад, когда на Тренторе к власти пришла династия Кэмбаль. Впрочем — она слыхала, хотя и верила с трудом, — что он жил еще в Изначальные века, когда межзвездные перелеты только начинались, то есть двадцать тысяч лет назад.

— Почему бы нам не отправиться вместе с ним…

— Я должен остаться здесь. Симуляторы до сих пор скрываются в тренторианской Сети. Если они выберутся во Внешнюю Сеть, то распространятся по всей Галактике.

— Неужели? — Она думала о Гэри, и проблема симуляторов казалась ей незначительным эпизодом.

— Я изменил им память много лет назад, чтобы людям не досталось опасное знание, которое может им повредить. Но теперь мне нужно все пересмотреть заново.

— Отредактировать? Наверное, убрать координаты Земли, да?

— Ну, им известно совсем немного, например, как происходят затмения их солнца. Но даже это сужает круг поиска.

— Понятно. — Ни о чем подобном ей раньше не говорили, и теперь Дорс обнаружила, что ее переполняют странные эмоции.

— Когда-то мне пришлось провести множество таких подчисток. К счастью, человеческая личная память умирает вместе с человеком. Но с симуляторами дело обстоит немного иначе.

Дорс уловила в его голосе глубокую печаль. Более того, ей вдруг представился тот путь, который прошел он и который сейчас стоял перед его глазами, — тысячелетия тяжелой работы и бесконечных жертв. Сама она была сравнительно молода, ей не исполнилось еще и двухсот лет.

Но она понимала, что роботы должны жить вечно.

И так будет, пока человечество нуждается в них, пока они служат интересам людей. Люди покорили смерть, порождая детей и передавая им свои знания и культурное достояние. Человечество — непрерывная цепь поколений.

Но роботы не могут позволить себе постоянно создавать себе подобных, хотя телесно они добились почти полного сходства с людьми. У роботов был свой собственный Дарвин.

Воспроизводство означает развитие. Но жизнь такова, что ошибки могут вкрасться в любой способ воспроизводства. Большинство ошибок влечет за собой смерть или отклонение от нормы, но некоторые могут проявиться лишь в последующих поколениях роботов. И даже незначительные отклонения могут оказаться губительными, выходящими из-под контроля Четырех Законов.

Основной принцип естественного отбора, которому подвластны все живые существа, воспроизводящие себе подобных, — это инстинкт самосохранения. Эволюция, толкая жизнь по пути развития, вознаграждает и отмечает по-своему. Больший шанс выжить имеют те особи-индивидуалисты, которые ставят собственные интересы превыше всего остального.

Но у робота собственные интересы часто вступают в конфликт с Четырьмя Законами. Значит, робот, который эволюционирует — вопреки заданной внешности, вопреки строгим правилам, — неизбежно ставит себя выше человечества. Такой робот никогда не пожертвует собой, никогда не встанет между человеком и потерявшей управление машиной.

Или между человечеством и опасностями, что таятся в звездной ночи Галактики…

Поэтому Р. Дэниел Оливо, один из первых роботов, должен жить вечно. И лишь специализированные роботы, такие как Дорс, могут появляться на свет. Много столетий разработок ушли на то, чтобы научиться придавать роботам внешность, абсолютно неотличимую от человеческой. И все для того, чтобы выполнять особые задания — как, например, создание необходимой физической и психологической защиты некоего Гэри Селдона.

Ты хочешь уничтожить все симуляторы личностей, какие только существуют?

— Это был бы идеальный вариант. Они могут сотворить новых роботов, вернуть древние умения, даже открыть…

— Тогда почему ты остановился?

Это исторически необходимо, тебе не следует знать об этом. Но я историк.

Ты ближе к людям, чем я. Некоторые знания лучше оставить таким видам, как я. Поверь мне. В Трех Законах, плюс Нулевой, скрыто столько неопределенностей, что Создатели даже не могли представить последствий. Следуя Нулевому Закону, мы, роботы, должны выполнять определенные действия… — Он оборвал себя и покачал головой.

— Хорошо, — согласилась она, разглядывая его бесстрастное лицо. — Принимается. Я поеду с Гэри на эту планету.

— Тебе понадобится техническая поддержка. — Р. Дэниел расстегнул рубашку, под которой оказалась вполне убедительная живая кожа. Двумя сложенными пальцами он нажал на грудь, чуть пониже правого соска. Из груди медленно выдвинулась коробочка, примерно пяти сантиметров в длину. Он вынул оттуда угольно-черный цилиндр размером с мизинец. — Инструкции закодированы только для оптического прочтения.

— Развитые технологии для отсталой планеты? Он позволил себе слегка улыбнуться.

— Это вполне безопасно, но лучше подстраховаться. И не раз. Но особо беспокоиться не о чем. Сомневаюсь, что даже подозрительный Ламерк так скоро подсадил своих агентов на Сатирукопию.