Часть 2 Страна Городов

Глава 42 Жди нас, страна городов!

Не искавшему путь вряд ли путь и укажут,

Постучись – и откроются двери к судьбе!

О, Хайям

Весна потихоньку передавала права лету. Сошел снег, позеленели склоны. И с весной мы все больше времени уделяли давно планируемому походу в долину страны городов, где уже стоит, или будет стоять легендарный Аркаим. Племя Кремня и Мамонта принимало активное участие в подготовке каравана – заготовки шли вовсю. Охотники Вновь Рожденные под строгим надзором провели весеннюю загонную охоту совместно с нашими ребятами, уже без ненужного мучительства, с четким определением количества необходимой добычи, ликвидацией следов для того, чтобы не пугать животных на путях миграции. После охоты, набрав припасов, они ушли с экспедицией на поимку молодняка животных для приручения – нам были нужны остро лошади, коза, коровы. Правда предков домашней коровы – туров мы приручать не планировали, а вот яков и коз, если найдем – хотели попытаться.

На пасеке сбирался первый сбор. Елка с Финкелем, в лаборатории пыхтя заготавливали новые порции эликсира и бережно удобряли землю вокруг бесценного дерева с привлечением трудовых ресурсов лоботрясов, получивших наряды на работы от бдительных командиров групп – мониторов.

Дубились на обмен кожи, на восстановленных печах отливался металл, из которого делались примитивные инструменты, шилась одежда на обмен и делались украшения. Даже собачья стая внесла «посильный вклад», предоставив бесценный ингредиент для приготовления мягкой замши – собачье, пардон, дерьмо-с. Ребятня на уроках труда, в основном девочки, пошили из остатков меха забавные меховые игрушки – зайцев, волков, бизонов…

Готовилась атрибутика объединенного племени – бунчук со знаком солнца, и на перекладине под ним четыре искусно вывязанных веревки, на которых – лоскут мамонтовой шкуры, с рисунком мамонта, лоскут змеиной шкуры со стилизованным изображением кристалла, это уже Кремни, поднимающееся солнце – Рожденные вновь, волчья шкура с рисунком Волка, — это уже Дети Волка, куда ж без них – напросились идти в общей группе с нами.

Племена прислали носильщиков для своего и общего груза и охотников-воинов для сопровождения. Эту банду приводили в чувство на тренировочных площадках Федор с помощниками – стражниками из пополнения, влившихся в племя осенью. Парни недоумевающе смотрели на новобранцев, и в упор уже не понимали, почему нельзя с полной выкладкой обежать вокруг острова за час, и потом пройти «тропу смерти», с тем, чтобы всласть подраться строем на строй в такой занимательной и полезной игре, как «Царь горы» – забыли, как сами были такими же. Дикари-с. Своей пользы не понимают. И раздавались команды и понукания расставленных на маршруте забега стражей из племени Мамонтов и Кремней:

— Тафай-дафай! Енот лениффффый!

— Р-р-р-аз! Кута бёшь копьем! Этта ни паллка!

И орали на плацу сержанты из стражников «первого набора»:

— По команде «Вольно!» разрешается ослабить одну из левых ног!

— По команде «Равняйсь!» голова поворачивается резко так, чтобы кадык щелкал, а сопли летели на грудь четвертого! Повторяю специально для дебилов: «По команде „Равняйсь!“ чайник поворачивается вправо!!!»

В доме стражников, для непонимающих распорядок дня,

— Рота! Отбой! По команде глаза за-а-акрыть! Отставить! Щелчка не слышу!

Великий и могучий рулил с неизведанной силой. У новичков особым шиком считалось общаться в своем кругу только на русском языке, который они осваивали все лучше с каждым днем. Я тихо, про себя удивлялся, как проползли казарменные перлы словесности вместе с нами в новый мир, и клянусь, я им никого не учил – до всего дошли сами… Талантливыи-и-и-и! Видимо это заразно и специфический жаргон образуется у лиц определенного рода занятий самостоятельно. Но как эти «перлы словесности» похожи на оставленные мной в казарме двадцатого века!

Снова и снова стоял на поляне, а на меня шла неполная центурия во главе с Федей, мрачно сверкая бронзовыми частями оружия, щетинясь пальмами… Шла стена, пробить которую при сегодняшнем уровне военных знаний, верней незнаний – невозможно.

— Ба-р-р-ра! Теперь можно, пожалуй, сказать, что к неожиданностям мы готовы – у каждого воина стражи еще и по три гранаты светошумового действия. Пусть только какие-нибудь нехорошие личности попробуют изобидеть наш караван.

Караван готовился к выступлению в первых числах мая, чтобы неспешным ходом быть в долине ко дню летнего солнцестояния. Грузы планировали везти невиданным еще способом – вьюками на оленях, которых за зиму неплохо приучили к человеку, и в легких тележках на больших колесах, наподобие дрожек с длинными дугами, в которые можно запрягать оленей, а можно и людям везти. Жить мы должны были в сборных жилищах, за основу конструкции которых взяли киргизскую юрту, а материалом для покрытия – оленьи шкуры, сшитые в полотнища.

Только вот по прибытии я убедился в том, что новое – это порой хорошо забытое старое. И вьючные животные – верблюды например, не такой уж новинкой были в местах, где в наши времена найден Аркаим, и о меновой торговле имели представление, и торговые связи – караванами – налажены. Металлы, соль, полудрагоценные камни, активно менялись на продукты питания – в ближних краях, на разного рода тонкие поделки – издалека. И зачатки письменности существовали. Идеографическое письмо – грубые ситуационные рисунки использовалось сплошь и рядом. А считать аркаимцы, особенно жрецы, умели чуть ли и не лучше моих учеников. У них еще было и чему поучиться в методике быстрого и прочного запоминания материала, безусловно. В общем – жди нас, страна городов!

Мне, как горожанину, конечно, хотелось переселиться в большое общество, так морально комфортнее. Но – чем ближе к походу, тем сильней вызревало во мне решение не вмешиваться напрямую в жизнь города. Помочь, если в чем нужда, научить – пожалуйста. Но ни в коем случае не навязывать свои мораль и представления о добре и зле. Пусть люди придут к нам сами – тогда новое сообщество, создаваемое нами на берегах Тургояка, получит верных друзей и союзников. А «на штыках» нести куда-то самую передовую цивилизацию – увольте. И такая ли она «передовая» наша цивилизация? Что мы можем безусловно полезного принести этим людям? Вопрос, конечно. Новые технологии обработки земли – если захотят. Гигиена и начатки медицины – вещь нужная, но многие шаманы тоже неплохо лечат. Хоть и погибает много людей, но знания накапливаются и без нас. Только, медленнее, разумеется. Вопрос технологического развития и внесения новых технологий – так называемое «прогрессорство» – это вообще даже не та «палка о двух концах» а как бы и не обоюдоострый меч, и самая острая сторона этого меча – обращена к владеющему им. Не получить бы нам обезьяну с гранатой в собственном доме. При безусловных плюсах, улучшающих и облегчающих жизнь человека технический прогресс не только наполняет обиход людей полезными вещичками, облегчающими жизнь и труд – от железного плуга до компьютера, но и приносит в обилии орудия уничтожения себе подобных. Прежде чем внедрять новое – следует подумать о последствиях своих действий. Не в результате ли такого «внедрения» и мы очутились в месте, которое нам по большому счету ни к чему, и только взаимовыручка и дружба, ответственность моих ребят помогла нам вылезти из такой дыры и не загнуться в первые дни.

И что там вообще за город? Тысяча, две? Оно нам надо? Нас вон уже – больше полутысячи собралось, и это – единое племя. А там? Нет, уж, вначале – будем посмотреть, а потом только действовать. Как там говорил Гиппократ врачам «Не навреди» и «Излечись сам». Исходя их этих мудрых мыслей, и будем наблюдать и устраивать, в первую очередь, свою жизнь. А потом только помогать – по возможности и тем, кто этого действительно хочет и того достоин.

Глава 43 В трудах и заботах…

Неусыпный труд препятствия преодолевает.

Михаил Ломоносов

Май уже вступил в свои права. Мы продолжали пользоваться привычным нам календарем, хотя среди нас уже возникла мысль о замене привычного календаря на новый, разделяющий год по признаку положения светила на четыре части – сезоны между солнцестояниями и равноденствиями. На солнечном календаре – ровной площадке в два десятка шагов радиусом, были тщательно размечены отметки тени от положения центрального шеста, высотой около четырех метров, и наклонного, под углом 55 градусов, длины в два раза меньшей для измерения времени. Нехитрая обсерватория вкупе с наблюдениями за природой, позволяла фиксировать все интересные моменты в части движения светил, долготы дня. Заходя на площадку я думал про себя: «сохранить бы эти наблюдения, да вывалить в Интернет через пятнадцать тысяч лет аналитику колебаний метео за 15000-14000 лет до Рождества! Мдяя. Отнесут к шуткам и приколам, а наши записи за миграцией стад северного оленя, оценочные показатели средней численности стад северного сайгака в регионе? Разнообразить их можно было бы записями брачных криков смилодона и мамонтов с носорогами… Но… Магнитофон у нас пока не получался!»

Перед нашим выходом мы провели краткую ревизию пищевых запасов поселения на острове и подконтрольных нам племен Мамонта, Кремня и бывших Медведей – они же «Вновь рожденные». С учетом весенней охоты результат был неплох – если бы эти люди вели прежний образ жизни, и рождаемость была на старом уровне, то наших запасов консервов и сушеных дикоросов хватило бы им на пару, а то и тройку лет безбедной жизни!

Но вот уж фигушки, как любит выражаться моя супруга, когда к ней подкатываются с просьбами об организации внепланового празднества или дополнительной выдачи продуктов и материалов на нужды, допустим, отдаленного поселения. Пока не обоснуют просимое выкладками и расчетами, нормами потребления и всем таким прочим, да в двух экземплярах, да не завизируют у меня, Мады, Федора и еще пары лиц – просителю не видать требуемого как своих ушей. Господи, я собственными руками взрастил на острове пышное древо бюрократии! Простите меня, дети… Но без такого учета мы бы загнулись сразу. Эля в любой момент могла дать справку о количестве одежды и продуктов на складе, приблизительном запасе вооружения и материалов – металлов и сырья – кудели и кож для полотна и замши, по-моему, она была даже в курсе количества банок с вареньем, и того сколько их подчищали на текущий момент неугомонные лагерные сорванцы.

* * *

Племена пережили в эту зиму настоящий «киндер-бум». Если раньше женщина рожала в отдалении от племени, в лесу, так как считалось, что она в этот момент может попасть под влияние злых духов, и ей требуется особый отряд очищения, то и понятно, к чему приводил такой подход – младенцев выживала только пятая часть, а то меньше. До двенадцатилетнего возраста – совершеннолетия доживал один из десяти детишек. Но тут вмешались мы с Элей. Вождям и шаманам было предложено отправлять женщин перед родами не в лес, а под защиту могучего шамана и шаманки племени Рода, наделенных Творцом и женской богиней Гигиеной силой защиты женщины и ребенка. Те спокойно согласились – какая им разница. На самом деле. А матери племен, быстренько оценив возможную выгоду, стали сопровождать своих соплеменниц на остров за две-три недели до срока, а то и раньше, чтобы во-первых, чему полезному поучиться, поменять чего-то из товаров племени, разжиться обновкой или чем-нибудь вкусненьким. Этакий «выезд в столицу за колбасой времен застоя». Результат? Из пациенток нашего импровизированного роддома не помер никто, все дети родились здоровыми и крикливыми. Вопли мелких кроманьонцев и неандертальцев раздавались «из дома женщин» где те были оставлены до тепла. «Жрицы богини Гигиены» – жестко следили за чистотой, и немыслимое доселе дело, помогали в родах и первых днях. Нашими героинями были Леночка Солнцева, неандерталки Маленькая птичка (особа, похожая на вставший на ножки кубик, первое время по прибытии, и вполне себе ничего по меркам неандертальцев, после курса лечения эликсиром), Ветка Клена, а также бой-баба из племени Кремня – несравненная Гюльчатай, которая получила свое имя от Иры Ким (бывшая Матниязова) скучавшей по подружкам своей национальности, и в полушутку, в полувсерьез, принявшей ту «в татары» по причине плодовитости (настоящая правоверная должна иметь много детей) и легких тюркских черт лица. Эти девчонки сделали такое, чего никогда доселе не случалось в истории племен – сохранили в эту, кстати, довольно таки холодную зиму, всех детей и матерей. А наш «музыкальных дел доктор» – г-н Финкель Р. Э., ухитрился даже помочь даме с неправильным предлежанием плода, развернув ребенка в животе матери из поперечного положения в продольное, пока девчачья команда охала и ахала. Если человек талантлив – то он талантлив во всем!

Таким-то образом на острове собралась немаленькая женская коммуна, естественно с детьми. Женщины из союзных племен, распробовав жизнь на острове – в чистоте, с не изнуряющей работой по прядению, выделке и обработке кож (мяли кожаные полотна у нас примитивные валки, от ветряного привода), валом валили с просьбами разрешить им жить здесь. Причем основная часть их были вдовами с маленькими детьми – с точки зрения первобытной экономики – обуза для племени. Для нас это был подарок судьбы с одной стороны, с другой – бр… Представьте себе, что по лагерю носится безбашенная орда мелких оболтусов, различить которую между собой могут только матери, а к делу и учебе их не приставишь – малы, до пяти лет. Посильно, конечно, они помогают, — это общий закон этого времени, закон выживания. Но, господа, за таким помощником (помощницей) отдельно следить надо, чтобы мелкая мелочь не попала в приключения.

Пример? Ради бога. Пяток мелких, кажется двое – неандертальцы, трое – из кроманьонцев, впрочем неважно сие совершенно, полезли за малиной. А самые богатые и неисследованные заросли – естественно, на полигоне – стрельбище лучников. Результаты – стрела, пролетевшая сквозь мишень и окончившая свой путь в заднице у самого шустрого любителя малинки. Также – «микроинфаркт» у старшего на стрельбище и пятьдесят метров новой дорожки от женских бань до учебного корпуса, исполненной отделением стрелявших под руководством того самого старшего, за «раззвиздяйство.» Смотреть надо и стрелять как следует, и видеть не только мишень, но и за ней.

Решение, как это часто бывает, нашли по подсказке Эльвиры сами женщины. Выходом стал детский сад на благодатных просторах восточной части острова. Мы в пятнадцати минутах легкого бега нашли поляну, возвели там прочные хорошие легкие шалаши, крытые изнутри берестой по жердям, а сверху – дерном, сделали столовую, пищеблок и душевые. Наша Лена и Роксана переквалифицировались в нянь-управляющих детского садика, куда и свели всех мелких членов племени. Это было выдающейся идеей! В посильной учебе малышей принимали участие все наши ребята и наиболее цивилизованные члены из первых наших «неофитов». Для них с самого детства не было интересов выше, чем интересы племени атлантов – Рода Смилодона, как иногда, и чем дальше – тем чаще, называли нас, не было большей радости, чем узнавать новое, познавать окружающее, впитывая знания и самостоятельно добывая их с жадностью дорвавшегося до воды путника в пустыне.

Взрослые охотники, вначале поневоле, а потом со все большей заинтересованностью учили мальчиков и даже девчонок скрытно подкрадываться и выслеживать зверя, разбирать и читать следы; неандерталки и их дети, обретающиеся тут же в садике, показывали основы ментального общения, да что там основы – эти мелкие проказы при необходимости могли между собой разговаривать не произнося ни слова, при этом отлично понимая друг друга, и переходя на вербальное общение только при необходимости. Например, выпросить чего-нибудь у добрых взрослых. Стащить, если плохо прикрыта кладовка, в порядке организации индейского налета на форт бледнолицых – склад колбасы, тут звуки не нужны.

Даже вечно недовольные гномы, и те выделяли свое драгоценное время для занятий. А уж про братьев Ким я и не говорю – при каждой возможности они оказывались в саду, уделяя, конечно, большее внимание «перспективным», в отношении единоборств, конечно, малышам. Ирина, бывшая Матниязова которая, не найдя мужа и деверя дома, шла сразу вытаскивать забывших о времени родственничков из объятий малышни.

Ребятишек приобщали к спортивным играм – городкам, лапте, футболу и волейболу с волосяным мячиком – не хуже резинового, и за баталиями команд по вечерам собирались поболеть счастливые родительницы.

Только в рядах взрослых жителей частенько звучали предложения – в полушутку, полувсерьез, обнести строения детсадика забором этак в пяток, не меньше, метров – для защиты, нет, не детишек, а поселения от них. Я резко прекратил эти поползновения на ограничения свободы юных созданий, ограничившись устройством двухметрового плетня. Кто заберется вовнутрь – пусть сам и спасается. А пятиметровый забор, да еще из дубовых бревен… «Нет крепостей, которые нЭ могут взять бАлшАвЫкЫ, правилна, тАвариШ БЭрия, да?» – так кажется, говорил вождь и учитель товарищь Сталин? Ну, а я в подражание великим могу сказать только, что нет такого забора, сквозь который не просочились бы эти вездесущие, значит и нефиг огород городить!

* * *

Этот самый киндер-бум и урезал значительно наши продуктовые запасы, но мы не жалели – степь и лес полны дичи, до урожая продержимся. Основным объектом охоты были карибу, небольшие стада которых задержались на зимних пастбищах. Их отстреливали почти полностью, оставляя только телят, отлавливаемых арканами и боласами, или боло – веревками с камнями, либо шарами из твердого дерева на конце, запутывающими ноги жертвы. Телятами пополнялось оленье стадо, где вскоре молодняка стало больше, чем взрослых особей. Нашим чукчам здорово помогали хаски, без принуждения и обучения взявшие на себя ответственное дело пастьбы стад. И с охраной псинусы справлялись на отлично, атакуя любителей оленинки – шакалов и волков по два-три на одну волчью физиономию. При такой тактике, природной сметке этих собак получалось, что действуя этакими группами, стая наших зверей, не особо напрягаясь, могла порвать втрое превосходящего противника. Псы быстро нападали по очереди на стаю, разрезая ее на части. Тройка-пятерка самых сильных по одному рвала волков, быстро сводя численность этих окрестных хищников к нулю. С убыванием волчьих стай, хаски брались за шакалов и гиеновых собак. Мне рассказывал Длинный Бивень, старший оленеводов, с некоторым недоумением и с сожалением:

— Вчера, однако, десять волков приходили. Оленя кушать хотели. Пока я лук натягивал, зверя выбирал, мои три собака всех волков поели. Плохо, однако.

— Почему плохо?

— Шкуру портить, мех плохой – целый места нет совсем. Мне моя Колючая Шиповник говорить, ругать, что этот шкура годиться только детям игрушка шить, плохой, маленький, рваный, однако…

(Понятно, чьему авторству принадлежит гордое название оленеводов? Естественно, господин Ким поточил тут свою бритву, заменяющую ему язык. Иногда я всерьез беспокоюсь за него с женой – как они друг другу не наносят кровавых ран при поцелуях? «Однако» – тоже его «изобретение», насмешник сумел убедить бесхитростных детей природы, что это словцо – признак великого ума говорящего по-русски! Вот и вставляют теперь к месту и без места наши «водители оленей» свою «однаку», куда надо, и куда не надо.)

С хаски вообще поначалу понять не могли – они что, делением размножаются? С весной на острове появилось с десятка два пушистых шариков, тут же чуть не с боем разобранных женщинами и растащенных по племенам. Но… Собак меньше не стало! Стало даже больше. Я недоумевал, пока сторожевые посты не сообщили, что молодые кобели периодически покидают остров вплавь, на один-два дня, и возвращаются в сопровождении мохнатых «невест», и все стало на свои места. Стая жила немного обособлено от людей, на небольшой площадке, с удовольствием и как должное принимая заботу о себе и отвечая заботой обо всем племени. Отношения хозяин-друг-собака, сложились только у нескольких животных, ко мне прибился вожак стаи, который, разумеется, был окрещен мной Белым Клыком, сократившись потом до Бека. Кстати, имя Бек ему подходило больше – вы посмотрели бы на этого феодала в окружении подданных, когда он возлежит на возвышении у края площадки, а у подножия – валяется его стая мохнатым ковром! Вылитый восточный владыка! Ну или Акела из книги джунглей! Кожевники приучили хаски справлять нужду на одном месте, и регулярно за ними убирали «продукт», используя его потом при очистке шкур от волоса для выделки тонкой оленьей замши и пергамента. Спустя какое-то время мы и понять не могли – как же мы раньше жили без этих преданных и веселых голубоглазых зверей!

На беду кожевников и сохатых окружающих лесов, но к великой радости женской части «попаданцев» моя жена восстановила рецепт получения замши и технологию производства «лосин», которые когда-то носили гусары и прочие кавалергарды. Эти штанишки в изначальном варианте снимались единым куском, гм, с задней части оленя или лося, так целиком перерабатывались в замшу, и потом в сыром виде натягивались усатыми модниками на ноги. Современные женщины носят этот предмет туалета ежедневно. Только из искусственных тканей, конечно. Только лишь появилась возможность, стать обладательницами модного прикида возжелали вначале дамы, которые были знакомы с ним в прошлом. Потом – естественно – подтянулись и другие прекрасные чаровницы. Над лосями и прочими оленями нависла угроза – или быть положенными на алтарь моды, которая, как лесной пожар разлетелась по всему племени Рода, а потом перекинулась на соседей, или добровольно сдавать заднюю часть шкуры на тот же самый алтарь, блин. И с этим сделать ничего было нельзя – увы, оставалось только выполнять капризы наших самых-самых. Поэтому большинство оленьих шкур зимней добычи была переработана на эти, будь они неладны, лосины. Хорошо еще передняя часть шкур использовалась по прямому назначению. А то бы и мы без штанов ходили.

Что касается мод – мы особо не изощрялись. Фасоны парок, унтов, простых рубах и штанов-портов нами были взяты за основу одежды. Племена-союзники одевавшие еще недавно шкуры внаброс, получили роскошные двухсторонние парки и шубы, практичные унты и торбаса, не дающие человеку замерзнуть зимой и привязывающие его на всю зиму к костру в пещере. На лето – мокасины и плетеные лапти, рубахи и порты – мокасины и унты шились одним швом жилами оленя, разбухающими от воды и затыкающими дырки от грубых наших игл, и делающими обувь непромокаемой. Лапти научились плести с невероятной скоростью – пять минут и простейшая легкая обувка готова, хоть соревнования устраивай. По лаптеплетству. Или лаптеплетению? Наш фасонистый народ целые модельные ряды этой обувки понапридумывал – и тапочки – крокодилы типа, как у Хоттабыча, и почти туфельки, и босоножки, и здоровые калоши – это на легкие мокасины, зазря что б по камням мокасин не драть. Целая лаптестроительная промышленность. А брюки-порты и рубахи в охотку украшались вышивкой и бисером. Легкие замшевые куртки, безрукавки и брюки служили одеждой осенью и весной. Без особых изысков, но надежно и практично. Меха изредка добываемых мелких хищников – лисы, куньих, и рыси, при случае использовались как отделка и материал на шапки. Для шуб соболей-хорьков было маловато. Волчьи безрукавки и шубы пользовались бешеной популярностью у Стражи – почти как парадно-выходная форма. По будням стража шастала по лесам в грубом подобии камуфляжа – испятнанном одеянии бесформенном, но теплом, представляющим из себя модифицированные варианты обычной одежды, а модификация касалась в основном карманов и наличия этакой разгрузки, наполненной массой полезных мелочей – кресала, точила, крючки-шила, дополнительные ножи, в том числе – метательные, короче говоря – все, на что мужская фантазия способна, то и таскали с собой, хомяки. Говорили, что если любого стражника взять за ноги, и тряхнуть, как следует – из него выпадет два штатных комплекта оружия и недельный запас провизии. Не знаю, не пробовал, но – кажется, правда. Сверху это «великолепие» прикрывает в любое время года плетеная из крепких веревок сетка-костюм, могущая при случае послужить рыболовной вершей, а в обычном применении – щедро украшаемая веточками, листиками, сучочками, из-за чего оный субъект в лесу похож на шуструю кочку, передвигающуюся по своим делам, а если не передвигающуюся – то… ни на что не похож. Ибо – нет его. Нет – и все.

* * *

Всю зиму шло ударными темпами строительство домов на восточном побережье – туда планировался перенос жилого поселка. В первую очередь делали дома для молодоженов и семейных пар общества. Аккуратно снимались деревья, сразу прокладывалась канализация и водопровод в глиняных глазированных трубах, водосточные канавы отводились к озеру через отстойник, слив канализации планировался через септики для каждого дома. Конструкция домов предусматривала при расширении семей возможность пристройки дополнительных срубов, без нарушения архитектурного стиля. За основу взяли русский стиль, как более отвечающий температурным условиям Урала. Внутри большого двора, обнесенного забором, изготовленным из продольно распиленных нетолстых бревен, располагались изба-пятистенок на первое время, с широким «гульбищем» над первым этажом, куда вел просторный ход со двора. В жаркий день семья могла, к примеру там и пообедать с гостями. Разумеется, внутри двора не забывали о службах и сараях. Конюшни, птичьи фермы, планировались общественными, и построена была только птицеферма. Ребятня постарше должна «была поставить» летом птенцов – слетков уток, гусей, глухаря, перепелок и тетерева. Летнего отлова прошлого года просто пока получилось маловато для бесперебойного функционирования фермы – часть съели, часть – увы, передохла. Отучить пленников от полетов решили самым простым способом – путем подрезки маховых перьев на крыльях.

С началом апреля мы провели посевные работы. Женщины в составе пятидесяти человек, вооруженные бронзовыми мотыгами, споро в пару дней буквально вспахали и засеяли огород около двух гектаров, удобных для посева местах острова. Внесенное в почву содержимое компостных ям и туалетов, перемешанное с солидным количеством золы, давало надежду на серьезный урожай. Земледелие медного-бронзового веков первоначально основано было на палке-копалке, после применения которой в подрытую землю бросались кое-как семена. Мотыги, небольшие грабли и трудолюбивые руки наших женщин сотворили чудо – осень принесла приятные хлопоты, связанные со сбором небывалого урожая. Попробовали пахать простейшим плугом – по типу римского – я его конструкцию хорошо знаю, так как часто на уроках ребятам демонстрировал. Плуг сделали – благо, он в основном – кроме ножа и лемеха деревянный, включая колесо-направляющее. Вспахали около двух десятков соток на подходящей поляне – прекратили – пока – за отсутствием тягла. Нужно срочно отлавливать телят бизонов и делать из них волов – людям просто тяжело. Поэтому, хотя сделали и деревянные многорядные бороны, сеялки-культиваторы, решили дождаться быков-волов, и специально обратились через гонцов к соседям, живущим поблизости к степи с обещанием щедрых даров за телят бизонов и туров.

Сделали вырубки подходящих под пашню полян на восточном берегу острова и ограничились – до срока земледельческими работами, включающими в себя охрану от вредителей, прополку методой народной стройки раз в неделю и удобрением.

Закончив на острове, дамский десант побывал в трех наших племенах, и отправил делегаток-преподавательниц к «волкам». Шаман Падре (бывш. Падла) ноу-хау не понял, однако на эксперимент согласился – тем более, что пришедшая делегация принесла с собой и инструмент. Но если в наших «коренных» племенах земледелие было уделом женщин, то здесь Падре выгнал своих мужиков, и настоятельно «попросил», под страхом гнева духов земли, заняться этим делом. Он даже совершил над посевами в пойме ритуал, связанный с плодородием – станцевал, постучал при скоплении народа в бубен, и уединился в шалаше на поле со своей женой на целую ночь, заявив, что процесс сей принесет урожай и полю племени. Ход мыслей стандартный, но для этих времен он был новатором, давшим начало ритуалу, который обычен во многих земледельческих народах и по день нашего «выпадения из реальности».

Как докладывали в рапортах времен застоя у нас на Родине: «Посевная выполнена досрочно», в общем – слава КПСС, аминь.

Надо срочно развивать, чуть ли не в первую очередь сельскохозяйственное производство у себя – оно обеспечит и устойчивую продовольственную и независимость острова. Мощь Римской империи не только зиждилась на тяжелой поступи имперских легионов – хотя и они не последнее дело. Она – прежде всего в труде римских земледельцев и ремесленников, обеспечивших легионы всем необходимым и создавших систему снабжения, при которой эти легионы не нуждались ни в чем. А как только эта система давала сбой – содрогалась и сама империя от солдатских бунтов, и солдатские императоры заливали Рим кровью.

* * *

Гномы с «к ним примкнувшими» не покладая рук и вылезая со своего «свечного заводика» творили запасные части для телефонной сети. Электроэнергию добыть было проще простого. Электролит – уксусная кислота получалась побочным продуктом при добыче древесного угля – основного пока сырья для нашей металлургии. По периметру озера день и ночь горели ямы для отжига, снабженные посудой для сбора дегтя и угля. Летучая бригада в десять человек углежогов, как «мороз-воевода» дозором обходила «владенья свои», осуществляя профилактическую рубку леса, выбирая под уголь и золу для щелока нестроевой лес, диаметром от десяти до двадцати сантиметров, обрезь строевого, негодную в дело. В таких местах нами были сделаны две стационарные ямы под хвойные и лиственные, а также перегонный куб для скипидара и канифоли. Пока доходил под надзором одного человека уголь в одной из ям, остальные заполняли ямы во втором месте, тушили предыдущие – по сроку готовности продукта и шли дальше. Такой поточный метод не сводил лес под корень, как раньше бывало на том же Урале, расчищал от подроста – молодые деревья пород, годных под жерди, а также рукояти, древки, ратовища и прочую длинномерную деревянную мелочь, аккуратно вырубались и складировались в таких пунктах сбора – для сушки. Пункты были оборудованы землянками с печами и душевыми, и были пригодны для работы в любое время года. Гномы посылали грузовые пироги, которые разбирали готовый уголь и другие нужные материалы. Позже эти пункты превратились у нас в своего рода фактории, где жили одна-две семьи, следившие за угольными ямами, отпускавшими товары на обмен соседним племенам, и ведшие учет. Туда же свозились и добытые полезные ископаемые от руды и минералов до поделочных камней. Получалось удобно – только полезное приходилось прятать от чужих глаз, могли унести проходящие охотники – как ни гоняй, но иногда такие случались.

А с электричеством – еще в феврале мы испытали электрохимические батареи, золото с железом в уксусной кислоте дали вполне приличную гальваническую пару с хорошими напряжением и силой тока. Эльвира вовсю экспериментировала в своей лаборатории, у нее работали ученики, завороженно наблюдая за превращениями элементов, появлением удивительных вещей. Родственникам в племенах во время нередких «увольнительных», мы специально ввели это в практику, рассказывались небылицы о великой колдунье – матери племени Рода. Выросши и поняв природу химических реакций и физику явлений, ученые выпускники, посмеивались над своей же детской наивностью. А легенды… Легенды остались. Нынешние обитатели мира, ставшего нашим, прекрасно знают имя, фамилию и отчество Великой Хозяйки Медной Горы!

Мы были в шаге от создания телефонной связи. Материальная база только была слабловата. С соседними племенами мы уже общались – путем дымовых сигналов наладили первичный обмен, и при необходимости могли вызвать например, помощь, но передавать слова – пока не было технической возможности. Гномы уже тянули проволоку, но за другими делами это выходило не быстро. Но уж проволока у нас была! Рокфеллер обзавидовался бы. Не каждый знает, что золото – самый пластичный, из металлов, не коррозионный, высокой электропроводности. И главное его у нас было очень много – неразработанные россыпи Миасского золотоносного района снабжали нас в количестве более необходимого сейчас. Образовывался запас. Полученный при плавке металл раскатывали или в пластины, толщиной менее десятой миллиметров – шел на производство зеркал, и в проволоку, примерно такой же толщины. По свидетельству Плиния, древние египтяне вообще ухитрялись получить фольгу толщиной четыре микрометра! А мы что, хуже? Фольга шла на зеркала, доспехи и украшения позолачивались гальваникой целиком или частями.

В племенах нашлись художники. Удивительного таланта люди, рисовавшие на стенах пещер животных, на которых не могли наглядеться наши бывшие современники, развернули целое производство. Резьба по мамонтовой кости, узоры, покрывающие одежду и утварь, бисерное плетение девичьих украшений, картины охоты, в которых люди, избавившиеся от суеверного страха изображать людей же, стали рисовать предельно реалистично – изображения окружающих людей и зверей, и фантастично – сюжеты. Чего стоило нарисованное с величайшей тщательностью полотно (убью Маду, ей-Богу – такой кусок холста отдала, и на что), вывешенное в общей столовой – нашем первом «полномерном» доме, с настоящими печами, окнами из прозрачнейшей слюды, размером сорок квадратных сантиметров пластинка, добываемой в районе горы, названной в наши времена Слюдянкой. Полотно изображало с величайшей степенью похожести – как живые, право слово, Учителя и Учительницу, сходящих к людям (племя неандертальцев и Кремней, по сияющему мосту с небес на остров Веры! Рафаэли, блин, Микеладжевичи Репины первобытные мои! Хотел снять – ибо нефиг культ личности за семнадцать тыщ лет до оного, и что вы думаете? Не дали снять – ни старые, ни новые члены нашего коллеФтива. Первый случай такого единодушия! Вот так и рождаются нездоровые религиозные течения, мать их! Бе…

Оттуда же, с района Слюдянки, килограммами перли и золото, в основном крупные самородки, мыть песок Люди Волка гнушались, видите ли. ВолкИ позорные. Никакие убеждения не действовали. Аргумент один – тебе мало, Учитель? Только скажи, мы принесем сколько надо. За совсем ма-а-ленькое копье, ножик, и так далее – по весу! А это – дрянь, мягче камня, только что блестит, если потереть… уговорились принимать золотишко по цене медных изделий – один к пяти. То есть – пять весов золота к одному весу изделия. И ничего я не эксплуататор и не выжига – медь мы вырабатываем «в поте волосатого лица», а «голда на земле валяеццо». Вместе с золотом обильно шла, конечно, и обманка-халькопирит, но ее тоже брали наши скупщики но уже по совсем небольшой обменной цене, так как из пиритов получаются отличные кресала. Я был готов только касситерит забирать по весу, да и еще доплачивая. Но его Чака с бригадой старателей таскал весьма исправно, принося по сотне, а то и больше кило в неделю, командой из пяти человек. Пользуясь своим звериным, прямо слово, чутьем, неандерталец по запаху отыскивал необходимые минералы. Я часто нахваливал его при Маде, говорил, что он – основа нашей металлургии, и, смотрю, авторитет его у Мады вырос чрезвычайно. Эволюция отношений – вначале она подчинялась ему по необходимости, как единственному взрослому мужчине стада, потом – упал наш Чака ниже плинтуса, стал простым прихлебателем на птичьих правах, которого могущественные учителя почему-то не прогнали прочь, но сейчас – шутка ли! Мада – глава пошивочной мастерской, правая рука в этом деле у Матери Рода – Эльвиры, а супруг – главный «металлоискатель» – тоже фигура не из последних!

* * *

Готовили усиленно товары на обмен. Из достижений прогресса, недавно освоенным Хромовым Егором и Эльвирой – как консультантом по изготовлению красителя, стоит отметить получение настоящего бисера, пока больше по размеру приближающимся к бусинкам, но, зато – цветного! Сегодня гончарка отливает этот продукт завоевания Африки килограммами и на достигнутом не останавливается. Получается – чистая вата. Ну, это на мой взгляд, цвет бледноват, стекло мутновато, короче х…вато! Однако, народ считает – блестит хорошо, и дырочки на положенном месте, чего еще бедному крестьянину надо?

Для обмена подготовили и подчистили все возможные запасы металлических изделий – даже железные изделия есть в ассортименте для торговли – наконечники для стрел, ножи с короткими лезвиями, ножницы, иглы, шила. Мы пользуемся ножницами давно – это было первым требованием наших модниц. То, что может пойти в качестве оружия, к обмену предлагаться не будет. Даже наконечники стрел для обмена – охотничьи. Тем не менее, запас вооружения – наконечники копий, ножи и тому подобные орудия – лежат в запасе

«Богатства» наших союзников скромнее, но после долгих обстоятельных споров и дележа, ужимок и прыжков, пуще того – коллективного обещания начистить хитрую… рожу, в общем одному ушлому товарищу из племени Волков, мы договорились с вождями торговать всем и всем вместе, а выменянные вещи потом поделить сообразно вкладу каждого союзного племени в общее дело и по необходимости, все равно живем по сути, одним племенем, такой вот первобытный коммунизм. На пробу в обмен взяты экспериментальные изделия из обрезков шкур и материалов крапивного и конопляного полотна – маленькие девочки наловчились делать из них симпатичные игрушки – зверята получаются очаровательные, с глазками-бусинками, волчата, мамонтята – весь окружающий нас зоопарк эоцена. Часть этих игрушек, не пошедшая в наш детский сад и отдана самоотверженными ребятишками как вклад в дела племени. Целая комиссия мальков отбирала, со вздохом расставаясь с возможным объектом обожания. Но племени надо, и потом, не последнее отдаем, видишь – еще сколько. А как же! Каждый ребенок, с момента как он встал на ноги и начал разговаривать, считает себя полноправным членом племени. Без скидок на возраст, но посильные при этом требования вкупе дают изумительный результат воспитания взрослой ответственности.

* * *

Как-то так оказалось, что традиционное для Мамонтов кожевенное производство, торговля дублеными шкурами мамонтов, тихо сошла на нет. Этот продукт был нами скуплен на корню еще осенью, в процессе переселения к нам, и наверно долго не появится. Но – племена охотников на мамонтов передали клич по степи, что пришельцы готовы научить людей более легкому, безопасному, но тоже достойному настоящих мужчин способу пропитания. Это – пастьба оленей и животноводство вообще. Удастся заменить мамонта бизоном в пищевой цепочке хотя бы части племен – дело спасения мамонта и носорога будет почти исполненным. И количество людей будет расти быстрее. Каждая такая охота уносит жизни от пяти до десяти человек, а косвенно – и больше. И это только в одном племени-семье, что и так невелико по размеру. Животные убивают и калечат людей. Носорогу как-то не хочется, чтобы его ели и всеми силами лохматые горы мяса стараются этому воспрепятствовать. Таким образом, численность племен растет со скрипом.

На примере окружающих нас племен-общин, видим, как начинается производственное разделение и собственно, неолитическая революция – переход от хозяйства присваивающего к производящему. Века практики дали людям-охотникам превосходные самые простые и надёжные способы обработки кож. Люди делают замшу, примитивно дубят в растворах золы, коры дубовой и ивовой, ловко снимают и очищают шкуры от мездры. Кожа, рог, бивни – главный «товар» в обменной торговле. Мы дали лишь улучшение технологии дубления золой и корой ива и дуба, в рамках применения для этой цели посуды из глины и бучильных чанов из дерева, использования экскрементов собак для очистки кожи от волоса при изготовления замши, и здоровенные мужики, раньше слонявшиеся по полям, по лесам в поисках добычи, а потом пировавшие месяцами, теперь заняты большую часть светового дня, обеспечивая производства острова кожей, свои семьи – пищей, участвуя по желанию в зимних охотничьих экспедициях. Сегодня кожевенное производство стараниями людей Мамонта налажено хорошо.

Племя ремесленников – людей Кремня отстает от них, но значительно опережает в обработке камня и дерева.

Кремни «выдают на гора» улучшенные варианты каменных ножей, копий, даже сосуды освоили – водяное колесо на Бобровом ручье обеспечило крутящим моментом огромные шлифовальные круги, токарные станки по камню. Шлифовальные пасты готовятся на основе глины с присадками – долблеными кремнеземами и прочими «секретными добавками». С «секретами» господа шпионы могут ознакомиться в «Березовой книге знаний», библиотека работает в часы работы школы. Добро пожаловать.

К югу – сейчас я уже знаю точно, давно начаты одомашнивание животных – лошадей для использования в упряжи, кажется, есть и овцы, и козы. Верблюды – двугорбые бактрианы на себе, как и десятки тысяч лет спустя, несут грузы от моря до моря, получая от людей пищу, воду и защиту.

Все, что удается нам найти, узнать, вспомнить, — записывается на листы бересты. От неудачного опыта варки варенья, до процесса выплавки чугуна. Курьез – гномов чуть инфаркт не хватил от того, что записи температур, режима плавки и мощности – весь процесс одного из не особенно удачных экспериментов, записанный на бересту, улетел по неосторожности помощника в расплав и сгорел. Пишем всё. Хотя бы для того, чтобы не повторять ошибок и неудачных экспериментов.

Глава 44 Были сборы недолги…

«Скоро сказка сказывается…»

из сказки, разумеется

В первых числах мая мы отправили две экспедиции.

Первой отправилась большая объединенная партия охотников от четырех племен. Цель ее была загонной охотой отловить молодняк животных – лошадей, и если получится – бизонов и коз. Об овцах мечтать не приходилось – животные предки этой скотинки бегали пока по просторам современной нам Турции, Сирии и северной части Ирака. А вот коза – одно из первых прирученных животных. Одомашнена на Ближнем Востоке, приблизительно 9 000 лет назад. Предком домашней козы был дикий бородатый безоаровый козёл. Я надеялся на возможность встретить этих предков упрямого, на безусловно полезного домашнего скота у нас на отрогах Уральских гор. Тем более, что данные о козах и овцах, имеющихся уже у некоторых племен, нам были известны. А вот по поводу лошадок, остро необходимого нам транспортного средства, нужно было озаботиться всерьез. И шансы на успех были огромными – стада лошадей в великом множестве кочевали по лесостепи, при раскопках Аркаима нашего времени были найдены части упряжи и повозок. Охотников вооружили по последнему слову техники острова Веры, и «проинструктировав до слез» выставили с наказом не возвращаться без молодняка вон из поселка. Не найдут диких – хоть чего-нибудь наменяют в селеньях. Для этого дали им хороший обменный фонд – посуду, наконечники для стрел, хозяйственные ножи и бисер.

* * *

Вторую экспедицию я отправлял, скрепя сердце. И не хотелось бы – но делать было нечего, необходимо решать проблему генофонда гигантопитеков и неандертальцев. Любой специалист моего времени скажет, что предельное число, при уменьшении которого начинается вырождение – десять тысяч особей одного вида. Пока не завершилась межвидовая война кроманьонца и неандертальца, нужно было спасать – пожалуй, спасать обоих – на примере нашего поселка я с каждым днем убеждался, что межвидовое сотрудничество ведет только к пользе, а не во вред общему развитию. Неандерталки с Чакой уже дали нам много такого, что никогда я себе и представить не мог – хотя бы способность к невербальному общению. Не телепатия пресловутая, но – обмен и понимание на уровне образов и эмоций – это что-то. На больших расстояниях люди племени могли подавать друг другу примитивные сигналы, передавая боль, страх, удовольствие, что тоже немало, согласитесь, для нас, отрезанных от всех видов дальней связи.

Ничего магическо-волшебного я в этой связи не вижу. Мы не удивляемся радио – хотя это по сути улавливание и усиление электромагнитных волн, распространяющихся в эфире с помощью приемников и передатчиков, построенных на принципе резонанса. Если грубо представить – наш организм – тоже приемопередатчик электромагнитных волн, с помощью электричества мозг управляет всеми процессами в нашем организме, нейроны мозга излучают электроэнергию. Чего удивительного в том, что какие-то виды развили эволюционно способность улавливать и усиливать такие волны? Мы не удивляемся электрическому скату, дельфину биосонаром улавливающему направление в мутной воде, летучим мышам, ориентирующимся в темноте при помощи ультразвукового локатора, сами снимаем электроэнцефалограммы – и говорим о сверхъестественной природе телепатии, назовем ее так, хотя на мой взгляд лучшее слово здесь будет именно невербальное общение посредством биоволн. Неандертальцы и высшие млекопитающие в той или иной степени им владеют. Человек разумный сохранил достаточные остатки этого чувства. Кто не слышал или не чувствовал «чужой взгляд на спине», особенно если этот взгляд – недобрый? А владельцы кошек и собак в подавляющем большинстве уверены, что они вполне понимают и общаются с питомцами без слов. Неандертальцы стали для нас кем-то наподобие инструкторов по плаванию, грамотно «бросившими» учеников в водоем, чтобы те «вспомнили» как надо плавать. А потом – немного усовершенствовали врожденное умение, понудив использовать его ежедневно, за что им и спасибо, и наша посильная помощь в том, чем можем помочь.

Уходила в экспедицию и Кла, оставляя Гаврилку на наше попечение. Командиром экспедиции был назначен Костя Тормасов, с обязанностью вести дневник и присматривать «полезности» по дороге в части ископаемых и зверей. Особо, как и первой группе, этой велено было посмотреть, где кочуют стада диких верблюдов – тоже легко приручаемого животного и полезного для нас в качестве источника шерсти, молока, мяса, а главное – прекрасного транспортного средства. Но на ловлю приказано было не отвлекаться. Посмотрели, записали – и пока все. На усилении с ними шли десять охотников из племен Возродившихся, Кремня и Мамонта, чрезвычайно гордые оказанным доверием. Путь предстоял дальний – к Каспийскому морю, по реке Урал, для безопасности водным маршрутом на пирогах. Родственников Кла по ее объяснениям погнали именно оттуда, откуда-то из устья Урала. Ее родня кочевала между дельтой Волги и Уралом. По пути была большая вероятность встретить и стада неандертальцев. Я рассчитывал, что даже если и тех и других явится да хоть и по сотне человек, Тургояк способен прокормить такую прорву народа. Увеличим добычу мяса и рыбы. Ведь сами пришельцы на месте сидеть тоже не будут. Малые охотничьи партии получили задачу разыскать подходящие места для стоянок вокруг озера. Людей, если они появятся, я планировал приобщить к добыче руд и лесозаготовкам, оленеводству, наконец.

Самыми большими у нас были грузовые лодки, поднимающие около тонны груза, или десяток человек. С помощью нехитрых манипуляций, две ладьи можно было, связав, превратить в катамаран, который мог поднять уже до полутора тонн, если нагрузить решетку между ладьями. Мог этот агрегат ходко идти и под парусом. На треугольной мачте крепился подвесной парус на двух жердях, позволяющий судну идти круто к ветру. На переноску катамарана требовалось минимум четыре человека, нести конструкцию нужно было не так чтобы далеко – около двадцати километров, до русла Урала, я полагал – справятся. На помощь в переноске припасов отрядил десять оленей с вьюками и два десятка молодых женщин, помогать в сборке конструкций, когда те освободились от посевной. С окончанием посевной и тронулась экспедиция по поиску родни, вместе с охотниками – «приручателями». На середине Урала их пути разойдутся, каждой группе – свой маршрут. К осени – сезону «Большой Охоты» группы должны были вернуться домой.

Глава 45 Путевые заметки

«Гладко было на бумаге, да забыли про овраги… А по ним – идти….»

приписывается первому картографу в истории

Отправив две «вспомогательные» экспедиции, собрались в поход и сами. Последние наставления, слезы и прощание на берегу озера у нашего причала. Безмолвный строй стражников, который застыл в полных доспехах – при панцирях, шлемах с личинами, кхукри, пальмы и топоры, луки с запасом боевых и охотничьих стрел, щиты, плетеные из тальника, уже усиленные умбонами[24] и обтянутые добротной кожей бизона, кистени засунуты за пояса – на каждом навьючено примерно пятнадцать килограммов, но ребятам такой вес не в тягость – на тренировках и марш-бросках таскают и побольше. Рюкзаки у всех членов от объединенных племен наполнены обязательным набором «первобытного выживальщика» – кремень и пиритовые кресала, с трутом упакованы в кожаные мешочки. Ну, и другие полезности, наличие которых придирчиво проверяет Федор, остающийся за меня руководителем поселка. Эля стоит в стороне от дел руководства – ей хватает дел хозяйственных и ученых. А еще уроки в школе – тоже нагрузка, для женщины.

Гном Док тянет с собой целую полевую кузницу и набор доморощенных реактивов для одному ему, и Эле – естественно, она у нас самый главный алхимик, известных опытов. Грузятся на оленей – они потащат тюки до реки Миасс, по которой спустимся поближе к Аркаиму, наши продукты и тяжелые юрты для житья, а потом олени уйдут к местам пастбищ, а мы потащим оставшийся груз – он должен уменьшиться – припасы ведь израсходуем, на ручных тележках.

Федор суетится и нервничает – такая ответственность ложится на него, что и представить страшно, но он горд оказанному доверию, добавилось солидности. Парень дотошно раз разом снова проверяет – все ли взяли НЗ из продукта типа индейского пеммикана[25] на два дня, удобно, можно перекусить на ходу, глиняные тонкостенные фляги с оплеткой из тонкого тальника, украшенные бисером, и не сожрал ли кто из новеньких свой сухпаек, и у всех ли есть запасные портянки и обувь. Припоминает кому-то мне неведомые грехи, демонстрируя потенциальному «залетчику» кулак, требует не подвести. Малый показывает все признаки добросовестного командира, отправляющего подразделение в длительную командировку. Вроде бы все в порядке. Парни-стражники в десятый раз подпрыгивают, демонстрируя подгонку снаряжения. Наконец удовлетворенный командир подает команду «Смирно!» и докладывает, что в мое распоряжение прибыли столько-то человек, с таким-то вооружением, для таких-то задач, и он передает в мое командование, а сам просит разрешения убыть в расположение. Точка. Последние объятия остающихся и уходящих, даже слезы – у меня ревет на груди Элька, я прямо таки расчувствовался тоже, но виду не подаю, а подаю команду на выход.

* * *

Урггх – так его звали соплеменники, бежал ровной рысью по знакомой дороге – два теплых сезона назад стадо уже проходило в этих местах, и тогда он, впервые получивший копье и дубину, вернее – право на них, так как и то, и другое он сделал сам, шел с охотниками по следам кочующих стад, подбирая ослабевших животных. Его племя было очень большим – больше полной руки, только охотников. Детей не считал никто. Женщины из необремененных на данный момент детьми, тоже считались охотниками, и почти ничем не отличались от них. Благодаря тому, что племя не разбегалось, подобно другим родам и стадам, оно выживало и свободно кочевало по просторам степей и лесов, выбирая дороги по принципу – идем туда, где добыча. Если добыча встречалась – она немедленно убивалась, и если была достаточно велика туша добытого зверя – то племя оставалось около добычи столько, сколько требовалось для того, чтобы ее съесть, или до того, пока мясо не портилось окончательно. «Испорченным окончательно» считалось мясо, от которого отворачивались шакалы, но которое еще могли съесть грифы или гиены. Тогда племя рассылало во все стороны разведчиков, которые искали следы добычи. В обмазанных глиной грубых корзинах племя несло с собой главное достояние – красный цветок, который надо было все время кормить. За этим следило сразу три человека и цветок жил в трех корзинах, среди углей и гнилых деревяшек, как нельзя лучше хранящих его в себе. На привалах люди выпускали цветок на кучи сухих бревен и палок, и тогда цветок жадно набрасывался на предложенное лакомство, согревая людей своим теплом. Ему давали мясо убитой добычи, которое становилось мягким и вкусным, после того как он оближет это мясо своими алыми губами.

Но упаси дух предков, оставить без присмотра красный цветок! Мясо, положенное для того, чтобы сделаться мягким и ароматным, вызывающим обильную слюну куском, он сожрет сам, и оставит растяпе только черные угли, а то и уползет червоной змеей в ближайшие кусты, и дальше – в лес, степь, для того, чтобы ринуться оттуда на неосторожных глупцов пожирающей все живое алой бушующей бурей, и не спастись от этой огненной стены, не убежать!

Ургх был разведчиком, и его задача была все рассмотреть рассказать старшим о том, что видел. Слов у него было немного, и поэтому все заменялось танцем. Руки над головой скрещены с растопыренными пальцами – лось, олень, много лосей – показал на себя, сделал «знак лося», и показал сколько лосей – столько пальцев. У Ургха хорошо получалось рассказывать, его все понимали. Поэтому он был лучшим разведчиком, и ему всегда доставался достойный его кусок и лучшая женщина. У Ургха был низкий лоб и большие надбровные дуги, и назывался его вид – «Человек выпрямленный» (Pithecanthropus erectus или Homo erectus) и сидел сейчас этот эректус в густой кроне ивы на берегу Миасса и с недоумением и любопытством наблюдал за невиданным зрелищем – скоплением странных людей, невиданного им раньше племени. Людей было много, пожалуй, столько взрослых мужчин, сколько людей в его племени, считая женщин – всех, и детей – всех.

Люди, спокойно расхаживали среди оленей-карибу, законной добычи охотника (если его еще удастся поймать, конечно). На карибу были странные мешки, похожие на те, что носило на себе племя, перебираясь на новое место. Освобожденные от мешков, животные, пофыркивая сбились в небольшое стадо, и принялись невозмутимо пощипывать траву и мох. Иногда олени подходили к корытцам, на которых люди рассыпали сушеные грибы, посыпанные порошком, по запаху – солью, этот сладостный аромат тонкое обоняние Ургха не перепутало бы ни с чем. На поляне росли на глазах изумленного дикаря купола сооружений, непохожих ни на что, из виденного им раньше – разве, на пузыри в лужах после дождя, только намного больше, и эти пузыри были из шкур. Зрение у Ургха было хорошее, и за происходящим он наблюдал с подветренной стороны. Широкий расплюснутый нос жадно ловил незнакомые, но вкусные запахи, доносящиеся от людей и животных. Его удивляло присутствие еще одного вида жителей леса и степи – рядом с людьми и животными вертелись собаки! Собаку тоже можно было съесть, при удаче попав в нее камнем, например. Но только при большой удаче – больно ловкая и увертливая тварь. Но мясо ее намного вкуснее волчьего, и уж ни в какое сравнение не идет с мясом носорога, провалившегося в полынью неглубокого болотца, которого племя убило прошлой зимой и благополучно перезимовало около трупа, обглодав до костей – мороз сохранил мясо свежим. Ургх наблюдал, размышлял, но представить себе не мог, что за ним тоже наблюдают. Когда он уже совсем было собрался прыгнуть с ветки, на которой он сидел, и отправиться с докладом на стоянку, его бесцеремонно ткнули в мягкое место пониже спины чем-то очень острым, и осведомились грубым голосом:

— И долго ты собираешься на наш лагерь пялиться, задница мохнатая? Не надоело? Интересно – так подойди, познакомься. Чего шпионишь?

«Хомо Эректус» сказанного не понял, зато понял очень хорошо, что его дела очень плохи. Быть пойманным, когда подсматриваешь за чужим племенем, это… в общем, хуже только оказаться на дороге у разъяренного носорога. У носорога зрение плохое, но это – проблема тех, с кем он встретился на пути, про это еще австралопитеки были в курсе. Спасти его теперь могла только скорость. Птицей он скользнул с облюбованной ветки, рассчитывая броситься наутек, и убежать, конечно. Но… Хомо эректус предполагает, а стражник лесной стражи располагает приспособлением, называемым бола. Чем этот стражник не располагает – так это желанием мараться об вонючую шкуру эректуса, отлавливая его с помощью рук. А посему с гудением раскрученные камни потянули за собой прочный канатик из вяленных оленьих кишок, долетели до шустро перебирающего лапками питекантропа, видно решившего, что опасности встречи с сердитыми дяденьками, находящимися в состоянии численного превосходства и крайнего раздражения, он избежал. А долетев – обвились вокруг «тронутых грязью и загаром волосатых ног», воспетых отцом А. Менем в бессмертном танго, и повергли его наземь. Бинго. Кончился забег. Финиш. Попытавшегося подняться бегуна, не оценившие его резвости и скромности (в смысле – скромно отказаться от гостеприимства нашего) почествовали гирькой кистеня по бестолковой головушке, принявшей опрометчивое решение удрать от стражей. Затем он был упакован со сноровкой пары пауков, готовящих себе сытный ужин, в веревочную специальную для таких случаев сетку, и был доставлен в лагерь пред мои ясны очи.

* * *

Мы с самого начала применяли кистени, шар которых был укатан в войлок – эффективное нелетальное оружие. Братья Ким разработали на основе техники владения нунчаками технику работы боевым кистенем. И нунчаками неопытный пользователь может себя от души отоварить, даже сломав чего-нибудь, а уж неловкий «кистенемахатель» находится в двойной опасности. Движения бойца просты, обучиться им просто, но они должны быть затвержены до автоматизма. Но для столкновений с воинственными охотниками соседних племен, кистень – самое то, что доктор прописал. Доспехов у племен еще не придумано, так что в самый раз – попал по тому, куда едят, и клиент готов к упаковке. А на серьезные случаи у нас имелись кхукри, с пятнадцатидюймовым лезвием, перерубающим с маху десятисантиметровый березовый стволик, при должной сноровке – а она была дядей Федором накрепко вбита с моей скромной помощью в головы Лесной Стражи. Если на пути лезвия кхукри попадалась кость, к примеру, то никакой разницы оно (лезвие) между деревом и костью не делало, с успехом перерубая и то, и другое. Ну, или пальма – копье-меч на рукояти, которым можно и кабана остановить, если оный кабан будет иметь дурость на вас, вооруженного этим девайсом, напасть. И опять – при условии, умения копьем пользоваться, о чем уже сказано выше – «дядя Федор, он как вологодский конвой – шутить не любит.» Эту шуточку, с позволения сказать, с моих слов, не особенно задумываясь над тем, что такое «вологодский конвой», по причине, слава Богу, незнакомства с оным, часто повторяют старички-старослужащие молодым стражникам, нещадно гоняя зеленых по «тропе смерти» и прочим «приятственным» для прогулок тренировочным местам, готовя пополнение к очередному смотру, или просто инспекторской проверке, которую будет проводить этот самый страшный «дядя Федор».

* * *

«Надо же, года не исполнилось, как сами пахли… Ну, если не так же, может чуть-чуть слабее,» — подумал я, выслушивая обстоятельный доклад пары стражников, особенно упирающих на эксклюзивный аромат пленного, приволокших на шесте упакованную бесчувственную тушку. Но подумал я об этом с одобрением, и даже, пожалуй, со скрытой гордостью за наши успехи в цивилизаторской деятельности. К хорошему привыкаешь быстро. К тому же мытье с отдушками делало моих бойцов незаметными в плане запаха даже для животных, чего уж говорить о жителе, задержавшемся в развитии на нижнем палеолите, в ашельской[26] эпохе. Аки духи бесплотные, как вода на голову с небес в рекламе шипучки в нашем времени – «без вкуса, без цвета, без запаха» – свалились мои орлы на горемыку, он и мяукнуть не успел.

Я стоял и рассматривал извивающегося червяком археоантропа. Существо было немного ниже ростом, чем люди союзных племен, но повыше неандертальцев, живших с нами. Человек был значительно шире в плечах, имел развитую мускулатуру, но было видно, что он долго до этого дня голодал. Велел принести ему мяса. Пойманный с жадностью накинулся на кусок, не применяя рук, вцепился в него и сожрал урча и чавкая. Впрочем, руки применить ему было бы сложновато – они были привязаны к шесту. Одет человек был в стиле воинствующего минимализма – кусок грубо выделанной шкуры на бедрах, нитка крученной травы с немногими побрякушками на шее. Грудь украшали симметричные шрамы – очевидно, оставшиеся от обряда инициации. Судя по почти полному отсутствию бороды и усов, малый был, навскидку, лет пятнадцати. Слопав мясо, изучаемый объект уставился на меня одним глазом – второй медленно, но верно закрывался роскошным синячищем, «шедевром» произведений подобного рода, на поллица. «Горазды наши орлы синяки ставить – сразу школа братьев Ким видна – почерк характерный,» — подумал мимолетно.

— Ну что мне с тобой делать, и где твои немытые и небритые сородичи? — осведомился я у нарушителя спокойствия.

В ответ получил нечленораздельное мычание, бормотание, и попытку вцепиться зубами в ногу стоящего рядом стража. Наверное, хотел продолжения банкета. Страж с этим не согласился, бросил взгляд на меня за разрешением и получив оное на ментальном уровне, нагнувшись, резким ударом в область виска, отправил лежащего в глубокий нокаут.

— Не шали, — сурово произнес Молодой Бизон.

* * *

Между тем, сцена пополнилась новыми действующими лицами. По распадку, испуганно крича и подпрыгивая на ходу, валила немаленькая толпа нечёсаных сородичей нашего пленника. Человек сто, примерно, по приблизительным подсчетам, оглядываясь на ходу, и по силам прибавляя ходу, летела на нашу стоянку, а за ними – боже ж мой, какая приятная встреча, неспешно стелились семь смилодонов. Огромные кошаки порыкивали и взревывали противными голосами – этакая смесь низкочастотного утробного мява и хрипа на пределе слышимого диапазона, и гнали человеческую орду прямо на нас. Предводительствовал этим безобразием мой зимний знакомый – матерый самец, встретившийся нам зимой. Прайд явно не бедствовал – кошки были сыты и довольны жизнью, и стремления к убийству питекантропов не показывали – явно тут действовал принцип: «Жрать таких – замучаешься кости из клыков выковыривать, больно надо, а вот выгнать из охотничьих угодий, чтобы дичь не распугали – дело святое, как ни крути.» За тремя мамками замыкая шествие весело задирая друг друга на ходу, скакали три мохнатых котенка размером с взрослого хаски – самки благополучно окотились в эту весну, и вставшие на свои лапы детеныши по меру сил добавляли в творившееся безобразие суматохи. С ловкостью опытных загонщиков четыре взрослых зверя сбивали орду в компактное стадо, не давая разбежаться отдельным троглодитам. Воины стражи, не дожидаясь команды, мгновенно построили перед лагерем заслон из щитов, и наклонили копья, встав на левое колено. Две децимы готовы были двинуться, сминая на пути все живое, не делая разбора между котами и людьми. Охотники, не входящие в строй щитоносцев, неторопко, но споро набросили тетивы, наложили стрелы, и замерли, готовые встретить надвигающуюся опасность стрельбой в упор. У меня, не считая женщин, семьдесят человек, из них тридцать человек – бойцы стражи старые и пополнение, обученное зимой-весной, остальные – просто охотники, получившие в дорогу «луки первого уровня» – такие какие мы делали на первых порах – клееные берестой, рябина, кость в накладках, вполне достойный вариант, на пятьдесят шагов – верная смерть и стрела навылет.

Мои люди сосредоточенно молчали, готовые по команде каждый выполнить свою часть работы. Это было самым трудным в обучении новых наших соплеменников. Повиновение дисциплине строя, четкое знание каждым задачи своего подразделения и своей, безупречный автоматизм приемов, не принимался человеком каменного века изначально. Но стоило лишь довести до сознания воинов, что это необходимо как ему лично, но и всему племени – наступил перелом, и стража и ополчение стали именно военной машиной в хорошем понимании этого слова. Еще тысячелетия в моем мире существовала одна-единственная тактика – стенка на стенку, а там – каждый сам за себя. Именно поэтому военные машины, наделенные четкой организационной структурой, перемалывали орды народов, отличающихся огромной личной храбростью и недюжинной силой. Так поступили египтяне с ливийцами, персы – с народами Азии, но столкнувшись с превосходящей их дисциплиною и структурным совершенством армией греческих полисов, откатились на родину, куда вслед за ними, сияя медным оружием фаланг, пришли воины Александра и бросили к его ногам всю Ойкумену[27]. Сама же Греция склонилась перед непревзойденными легионами Рима. Непревзойденными потому, что послеримская эпоха в отношении военного искусства, является лишь вариациями на тему организации и тактики легионов. Их структура, тыловые и вспомогательные части, те же саперы, так и не были превзойдены на протяжении человеческого средневековья. Варвары, сокрушившие империю, обязаны своим успехом не передовой военной мысли, а внезапности многочисленных нападений и развалу государственного аппарата. Рим пал. Вонючие орды не оставили камня на камне от величественных дворцов и храмов. А дороги, построенные легионерами, стоят и используются до нашего времени. Именно из этих соображений я взял за основу обучения методику подготовки римских легионеров и их пехотную тактику. До конницы у нас пока было далеко, но…

Еще минута, еще мгновение – и произойдет непоправимое. До бегущих остается жалких сто метров. И я принял решение, пропустить бегущую орду внутрь лагеря. Если повалят пару юрт, служащих нам походным жильем – черт с ними, восстановим. Все можно восстановить, кроме человеческой жизни. Пока есть возможность превратить человека в союзника – ей надо пользоваться, «мэртвы бджолы не гудуть, та и мэду не дадуть», так кажется, говорили в наши времена в незалежной Украине.

По команде, стражники резко раздались на две половины, образовав проход, то же сделали и лучники, давая пробежать объятым ужасом людям, чем те и воспользовались – а деваться было некуда. Позади – материализовавшийся ужас эоценовой степи, готовый вонзить именно в тебя когти, а впереди – пока просто безмолвная стена непонятных неподвижных истуканов, отдаленно напоминающих человека (на моих людях были одеты шлемы с «личинами») – возможно, они менее опасны. Во времена моего детства дед рассказывал мне об ощущениях солдата, бегущего в первую атаку – каждый считает, что стреляют именно в него и спасения нет. Примерно так чувствовали себя и питекантропы – за каждым из них бежал, весело скалясь и на ходу прикидывая вкусовые особенности предполагаемого блюда, свой индивидуальный тигр. Шок – это по-нашему, в общем, как-то так. Пропустив последних – маленькую женщину с двумя ребятишками, одним постарше, уцепившимся за шею сзади, и маленьким совсем, прижимаемым ею одной рукой к груди, и мужчиной побольше, отчаянно тянущим ее за свободную руку, воины снова сомкнули щиты перед опешившими, лишившимися приятного развлечения, смилодонами. Резко затормозив и присев на зад, остановился, глава прайда и сердито зарычал, не решаясь, однако, атаковать стену.

* * *

— Где-то я это уже видел! — мог бы подумать самец, если бы мог формулировать свои мысли, подобно человеку. Но он этого делать не умел, и потому перед ним просто пронеслись образы зимнего вечера, когда учуяв кровь и ужас множества копытных, он решил проверить, кто смеет нарушать покой на его территории. Тогда он встретил такую же стену щитов, и также из-за стены вышел странный двуногий, от которого почти ничем не пахло – разве что минералом, встречающимся в руслах рек, совершенно бесполезным, обладающим резким вкусом и запахом. А еще от него слегка пахло кислотой, и что совсем странно – оленями карибу и собаками, изредка встречающимися около стоянок прайда. Но обычными двуногими – точно не пахло. Не было запаха дыма, пропитывающего эти существа насквозь, и запаха несвежего мяса, сопровождающего стада двуногих. Назойливые посетители были изгнаны с территории прайда. Вожак свою задачу исполнил. Но в прошлый раз этот интересный двуногий угостил вожака еще теплым оленем. Конечно, для разросшегося прайда маловато, но может и в этот раз от странного пришельца перепадет что-либо полезное? И смилодон, как громадный пес, присев на задние лапы, застыл в ожидании. Нападать на испуганную орду существ – интересно и занятно. Другое дело – иметь дело с ними же, но готовыми к нападению с его стороны – результат сомнителен и непредсказуем. А пока нет от этих двуногих прямо выраженной агрессии – можно и посмотреть на редкое, с учетом уже виденного зимой, зрелище. И можно окончательно определиться, к какому роду существ их отнести – условно съедобных, но опасных, как те двуногие, которых он прогнал только что, просто опасных, как например, змеи, которых лучше обойти стороной, как подсказывает инстинкт и память предков, или – к движущейся части окружающей природы – ни то ни се, ни съесть, ни испугаться. К бесполезным, в общем. Двуногий стоял перед вожаком и издавал звуки. Тот с интересом прислушивался. Опасности не было.

— Ну и что дальше, хулиган пятнистый? — спрашивал я жмурящегося наглеца, поглядывающего на меня, как собака, — поворачивая башку с боку на бок.

— Ведь добезобразничаешься, получишь копье в бок от одиночного охотника – он с тобой рассусоливать, как я, не станет, увещевал этого проходимца.

— Как дальше жить будем? Ведь если наладишься в моем районе людей гонять, а пуще того – жрать, придется тебя со всем семейством, того, извини, на коврики пустить, моржа ты сухопутная!

Ну раз уж явился, хоть и без приглашения – угостим, так и быть.

Я распорядился отдать прайду сегодняшний трофей – тушу быка, уже со снятой шкурой, но не порубленной для костра и котла. Раздались недовольные голоса:

— Вы ему еще польку-бабочку спляшите, для аппетита, Дмитрий Сергеевич! — ясно, это супруги Ким упражняются в остроумии, новые соплеменники подобной фамильярности себе не позволяют, но тоже улыбаются, поняв смысл шутки.

— Ага, и на барабане сыграю, а ты аккомпанировать на губах будешь, договорились?

Мысль по поводу этих красивых и мощных зверей не оставляла меня с самой зимы. Смилодон вместе с уходом с исторической сцены его обычной добычи – мегафауны эоцена, так называемой «мамонтовой», обречен на вымирание. Можно попробовать в перспективе сохранить мамонтов и «сопровождающих их лиц». Но соседство с людьми этих, безусловно, прекрасных, сильных хищников, видимо, разумом ничем не уступающим собаке – чревато. А если попытаться их одомашнить? Ведь человек, ввиду особенностей строения пасти этих млекопитающих, может стать для них единственным источником пищи, не в смысле блюда – но источником, дающим пищу, пригодную для употребления такими зубами. К тому же, хищники, в силу эволюционных особенностей ставшие жить группами – стаями, прайдами, семьями, приручаются значительно легче, запечатлевая дрессировщика как старшего члена прайда. Так, в наше время, львы, живущие прайдами, дрессируются значительно легче, чем медведи, тигры и леопарды. Даже домашние кошки – это скорее не домашнее животное, а хищник, самостоятельный абсолютно и терпящий по необходимости около себя человека. А хотя бы и гигантопитеки могли бы стать для них кем-то наподобие хозяев… Я на минуту представил себе нашу Кла, выгуливающую по берегу озера на якорном канате-поводке любимую болонку – махайрода Пусика и расхохотался. Сообщил о «видении» ментально товарищам – смех, а верней ржач натуральный, стал всеобщим. А почему бы и нет? Представьте, Клава, расчесывает любимого Пусю, купает его и оттаскивает от Белого Клыка со словами: «Не трогай его, Пуся, он может быть блохастый». Об увиденном мысленно я тут же передавал ментально окружающим, а помощники из числа добровольцев перли ошкуренную тушу к семейству смилодонов, и двадцатилитровую банку – глиняную корчагу с тушёнкой, для установления более тесного контакта, мне под руку.

— Бу-га-га, — заливалось мое воинство, падкое на всякого рода юмор и приколы, всячески обсуждая способы кормления «от пуза» любимых домашних смилодончиков и способов ухода за ними, развивая тему, на предмет того, где больше всего любят эти звери, чтобы их почесывали, и не загонит ли Бек тигра на дерево, как загнал намедни туда самку рыси, по каким-то своим делам заплывшую на остров, и имевшую нахальство – или несчастье встретиться с Беком и его вассалами собачьего племени.

Я тогда оттащил остервеневшего пса от дерева, где нашла себе убежище рысь, а скорее – молодой рысенок, и поощрил его куском сушеной рыбы, по случаю оказавшегося у меня в руках – любимого, кстати, лакомства Бека и его сородичей. Я думаю, возможно это был подросший «мейн кун» встреченный Роксанкой прошлым летом, вернувшийся в родные места. Рысенок порскнул к берегу со скоростью котенка, удирающего под диван от хозяйского тапочка, и был таков, торпедой преодолев расстояние между островом и берегом озера. А гордый Белый Клык, сосредоточенно хрустел предложенной вкуснушкой, и глаза его горели синим пламенем газовой горелки, выражая всем окружающим понятную мысль: «Вот он я каков, герой и победитель злобных рысЁв и прочих вредителей лесов».

Тут в общий ментально-звуковой гул неожиданно вклинились довольно четкие образы, имеющие определенную эмоциональную окраску, но незнакомую «картинку», в том смысле, что когда приходилось мысленно общаться с людьми, передаваемые «картинки» имели вид некоего цветного комикса, сопровождаемого эмоциональным фоном, и выглядели, как если бы у человека между глаз находится цветной стереофотоаппарат и он снимает видимое человеком действие. Образы, получаемые мной имели совсем другой вид. Точка съемки находилась на уровне моего пояса и картинка была исполнена практически в черно-белом варианте, с оттенками красного цвета, изображающими людей и животных. И эмоции были проще, я бы сказал – символы эмоций. Подобное я уже встречал, общаясь с Беком и собаками, но их образы были туманны, и все застилала эмоция всеобъемлющей радости и доверия к человеку. Не буду описывать это подробно – читающий может сам спросить у любого хозяина собаки, любящего и любимого своим четвероногим другом, о том, что он испытывает, общаясь со своим питомцем. Где-то на пути от камня к железу в нашем времени у человеческих особей заглохли способности на уровне чувств понимать своих близких, живущих на одной планете – от животных до человека. И кто в этом виноват – бог весть. Но некоторые отдельные представители человечества нашего времени еще не безнадежны. Только объясняют это всякой мутью типа экстрасенсорики и сверхъестественного. Все гораздо проще, понял я, общаясь еще с неандертальцами – просто стремление понять и отношение равенства между общающимися, «небоязнь» открыть свои мысли ближнему – и все получится. Если у тебя нет желания что-то скрыть от другого – все нормально. Если твоя голова – как чердак, набитый хламом подлости, жадности и стяжательства, готовности предать ближнего и поживиться при этом тридцатью серебряниками – гм, я думаю, твой собеседник сам не полезет в такое… Ну понятно что.

Так вот. Образы, передаваемые мне, были довольно четкими, и носили характер заинтересованности, сопровождаемой настороженностью и сознанием своей силы. Ментальный собеседник меня не боялся, но ясно давал понять, что на поводке он ходить не будет, а варианты возможного сотрудничества – охоты рассмотреть для обоюдной пользы готов. Я встретился глазами с вожаком. Вот те и на. Неужели он пытается наладить контакт? А я-то ему чуть не кис-кис. А этот хитрый котяра моментально просчитал меня и показал, что он – по крайней мере, равный партнер, а не домашняя болонка. Ну что ж, попробуем так. Я вскрыл банку с тушенкой из оленины и пододвинул коту.

— Ешь.

Послал сигнал – удовольствие - еда - лучше чем в степи - рядом со мной – сытно и вкусно… — кот недоверчиво обнюхал подношение. Лизнул. Сигналы в ответ:

— Мясо? Странный вкус, но приятно. Соль в мясе? Необычно. Но вкусно. Готов к сотрудничеству.

Наглею и посылаю следующий ряд:

— Ты – не трогать моих людей – не видеть в них пищу – мы вместе охотиться – мы – тебя угощать – вкусным мясом, гладить – чесать – доставлять удовольствие – дружить.

— Дружить – это что?

— Сотрудничество – совместная жизнь – не ради еды, ради радости общения.

— Зачем общение с другими? Меня все боятся в степи.

— Мы – не бояться тебя, мы – дружим ради дружбы, ради удовольствия, ради помощи. Когда кто-то тебя не боится – друг. Когда помогает тебе ради того, чтобы тебе было приятно – друг, когда готов сделать для тебя то, что не можешь ты – друг, и картинка, взятая мной из иллюстрации к античной истории о рабе, вытащившим льву занозу из распухнувшей лапы.

В ответ получаю неожиданное:

— Получу занозу в лапу – приду к тебе, а пока – волна сдержанной благодарности за лакомство и неожиданный ужин.

Семейство величаво, оставив не обглоданные кости, удаляется восвояси. Даже тигрята не прыгают – сложно резвиться с полным пузом.

Ребята смотрят на меня слегка обалдело:

— Дмитрий Сергеевич, готов поспорить на что угодно, вы с ним разговаривали, — заявляет Антон Рябчиков.

— Похоже на то, а может и мне это только показалось…

— А чего он вам сказал?

— Дружить готов, подчиняться не будет, но и о дружбе еще крепко поразмыслит клыкастой башкой, вот как-то так. А теперь давайте займемся участниками забега от саблезубых тигров.

* * *

Я оборотился к куче питекантропов, оправившихся от первоначального страха.

Нет, мне определенно везет на находки в начале пути, хоть домой опять с полдороги возвращайся. Просто отпустить их «на все четыре» не получается. Представьте только ситуацию: Где-то рядом, я думаю, километрах в двадцати, шатается первобытная орда. «На хозяйстве» в поселке Веры остался Федя с двадцатью бойцами, их количества и выучки хватит отразить любое нападение, но оно им надо? За его спиной еще и детский сад с малышами, и рядовые, так сказать, члены племени, мастерские, склады. Если эти несознательные пока граждане невзначай нападут на члена нашего сообщества… Зная Федора, он не успокоится, пока последнего из них не закопает. Мне по возвращению из похода к Аркаиму будет предъявлены для отчета только земляные холмики и список потраченных боеприпасов… Поэтому надо принимать решение подобное тому, как было принято с неандертальцами – орду силовым методом приводить к подчинению, сажать на постоянное место жительства, где-нибудь рядом в пределах досягаемости с острова, под жесткий контроль. Во внутренние дела не соваться, за сопротивление давать по мордасам… Пристроить к какому-нибудь полезному посильному делу, за которое обеспечивать пищей. В порядке обмена.

Идея, как всегда, пришла неожиданно – в одной из долин, примыкающих к озеру, имеются хорошие выходы гранита. В наше время там обнаружены остатки древних каменоломен. Хороший обработанный камень нам сейчас остро необходим, чтобы обрабатывать камни – большого ума не нужно. Можно попробовать организовать родственников пленника на обработку месторождения камня, а дальше, по прохождению времени, решим, что с ними делать. Пришлось снова разделять отряд, выделив людей племени Кремня, как наиболее знакомых с древней технологией раскалывания камня, для охраны и сопровождения. Руководить этой компанией был поставлен Рябчик. Он, несмотря на молодой возраст – товарищ рассудительный, и по месту прибытия ему окажет посильную помощь Федор с бойцами, и племя Кремня в полном составе с Матерью племени его не оставит вниманием. Принцип должен быть – ты мне каменную плиту – я тебе паек. Много плит нужного размера – много еды. Нет камня – собирай пиявок в озере. Тем более, что они там не водятся.

Отобрав десяток людей из всех племен, назначаю командиром Антона Рябчикова. Ставлю ему задачу на следование в район будущих каменоломен и в обязанность – по прибытии на место – связь с Автономовым и Эльвирой.

Договориться с археоантропами удается неожиданно быстро. Люди, уставшие от постоянной жизни на бегу, выдавливаемые отовсюду племенами Совета вождей, а тут еще и эти кошки нарисовались… Не погибнуть окончательно им позволило только гениально найденная и примененная на практике идея объединенной орды-племени, дающая возможность противостоять воинственным соседям, превосходя их числом настолько, что отдельные стоянки кроманьонцев не связывались с ордой, предпочитая отражать большой кровью неуверенные атаки. Если бы и кроманьонцев посетила мысль объединиться, чтобы раз и навсегда покончить с назойливыми реликтами нижнего палеолита, то сегодняшнего разговора бы не было. Попрыгав и поухав, передав словами и образами свои пожелания, расстаемся довольные друг другом, так, относительно. Напоследок для спокойствия людей орды взамен утерянных плетенок с огнем, выдаю им наскоро связанные Антоном-маленьким корзинки, обмазанные землей, с углями и гнилушками, в которых они привыкли хранить живое пламя. Кремень, кресало, лучковая «зажигалка» – дело последующего прогресса. Орда соглашается пожить на указанном месте, если условия их устроят – готовы помочь с камнем за еду. Если нет – уйдут. Антошке строго наказано после размещения на месте, послать гонца с отчетом по нашим следам.

Я планировал остановиться тут на дневку, чтобы заготовить лес на плоты, на которых затем сплавиться по Миассу – он в паре километров, и спокойно плыть до самого Аркаима, почти, но придется снова собирать пожитки и идти в ночь – благо, что олени поели и немного отдохнули. Отдых еще наверстаем. Так как ночь, лучники идут с попеременно натянутыми луками – треть от всего числа, и один арбалет большой мощности тоже натянут и снаряжен, во избежание. Над колонной, закрепленные на палках, горят слюдяные фонари, задняя стенка внутри фонаря снабжена вогнутым зеркалом, покрытым золотой фольгой, и свет они дают удовлетворительный – не как днем, конечно, но на пяток метров дорогу видно хорошо.

Лесостепь вокруг кипит разнотравьем, густой дух цветов наполняет воздух. Ночами гул живой природы торжественным гимном жизни наполняет пространство вокруг. За ночь прохладный ветер уносит дневную усталость людей и животных. Днем жарко, монотонное движение каравана погружает в какой-то транс. Люди, собаки, олени движутся в едином ритме. Тонкая пыль садится на кожу и запекается коркой – соленой и ломкой. Жара.

Дозоров не высылаем, держимся кучно. К утру уставшие, но довольные выходим на хорошее место на миасском берегу, годное для пристани и плотов. Весь день рубим лес, вяжем плоты, гном Док, увязавшийся с нами, как он сказал: «для оценки будущих производственных возможностей», чуть не плачет над каждым бронзовым гвоздем или скобой, загоняемыми в бревна. Отвязаться от него мне удается только пообещав, что каждый гвоздь будет «ворочен взад» по прибытии к месту назначения. Бурчащий рядом Антон Ким поясняет, в чей именно зад он возвернет эти гвозди. Док вроде бы о судьбе драгоценных гвоздей успокаивается, и теперь ведет скрупулёзный подсчет выданного, тяжко вздыхая над безрассудно транжирящимися ресурсами. Мобилизовать его на рубку леса не удается даже Антону Киму. На обещание дать в репу за лодырничество, он отважно подставляет физиономию с выражением: «Всех не перережете», Антон плюет и уходит валить лес, на ходу кляня скупердяя и выжигу, замаскировавшегося лодыря Стокова. Положение неожиданно спасает жена Антона – Ирина. Она, ехидненько этак улыбаясь, обещает Доку, что кормить его тоже будет его же драгоценными «ах, гвоздиками», «ах, скобочками». Севка подхватывается и летит с топором навстречу трудовым свершениям. Тут же из леса долетает его возмущенный визг на тему: «кто так с драгоценными пилами обращается, нужно…» вопль замолкает – видимо угроза «дать в репу» исполнена. Дурдом. Я сижу посреди копошащегося муравейником лагеря и прикидываю итоги трех дней похода и перспективу попасть вовремя. Восседающие со мной вожди-союзники степенно убеждают меня, что все ништяк (дословно, этому выражению они обучились у наших бойцов), и мы на месте будем вовремя.

* * *

По берегу, не особо углубляясь в лес, мы нарубили отличных бревен для плотов. Сейчас, с хорошим инструментом это было достаточно легко. Сложнее было среди двухобхватных великанов сосен выбрать стволы нормального тридцати- сорокасантиметрового диаметра в комле, чтобы тащить к месту сборки плотов не надрываясь. Справились. «На раз» накатали столько материалов, что хватило бы на постройку небольшого поселка. Готовые плоты снабжали местом для приготовления пищи, набивая глиной, камнями и мелкой галькой очаги, и устанавливая котлы на треногах, и из предосторожности снабжая каждый котел «поплавком» из бревна, чтобы найти в случае чего такую ценную вещь, буде плот разбит о камни на перекатах. Река была вполне полноводной, но береженого Бог бережет. На плоты также ставились прочные шалаши из толстых жердей, с хорошими нарами для отдыха людей, и выгородки для груза. За ними можно было укрыться в случае обстрела с берега – никто не знает, что может случиться в пути. Когда было все погружено, установили очередность вахт для рулевых и народа с шестами, задача которого была отталкивать плот от берегов подальше, или наоборот. Получилось десять плотов, разместились с комфортом.

Наутро после постройки плотов, проводили домой людей с оленями, значительно уменьшив количество сопровождающих стадо, потому что непредвиденная встреча с питекантропами сильно уменьшила количество нашего отряда. Решили в дальнейшем организовать здесь постоянный «порт» – уж очень место удобное. Я дал команду трогаться, и потекли томительные дни, скрашиваемые редкими остановками с выходом на берег для редкой охоты, и поиска вождями знакомых ориентиров – стоянок по сухопутной дороге к месту Совета вождей. Мы выходили на берег в удобных для причаливания местах, как правило – галечных пляжах. Док мобилизовал с моего разрешения всех свободных людей на поиски «ништяков» к коим относились медные и железные руды – пириты, колчеданы, и прочие геологические полезности, пригодные для металлургии. Особо интересовало сырье для получения олова – касситерит, и совсем не интересовало, как это может быть кому-то странно, золото. Оно встречалось в нескольких местах, но к западу от Тургояка месторождения были гораздо богаче.

Места стоянок были расположены удобно – как правило, поляны с хорошим обзором, с менгирами – вертикально стоящими камнями, ориентированными по сторонам света, установленными на постаменты из плитняка. Иногда под ними располагались камеры из камня на один-два входа, тоже ориентированные по сторонам света. Лично проверял с компасом – мы уже сделали себе первые образцы этого прибора, с имевшегося образца, найденного в прошлом году, так как ничего сложного в том, чтобы насадить металлическую стрелку на иглу в бронзовый корпус и разбить картушку на градусы, нет.

У таких мест были следы костров, остатки легких строений типа шалашей. Иногда следы были свежими. На середине пути встретили старых знакомых Кремня, племя Детей Лесного Тура, живших гораздо севернее и дальше на восток, в районе впадения в Иртыш реки Исеть. Это была охотничья экспедиция, направлявшаяся за специфическими «трофеями» – бизонами и турами, которые сейчас бродят от Балтики до Гудзона, через Берингов мост. Молодые охотники проходили обряд инициации, требовавший от молодого человека участия в такой охоте с непременной добычей животного. Справиться в одиночку, естественно, человек, тем более – подросток, с такой задачей не мог, но «в зачет» шло участие в этом небезопасном предприятии, старшие же наставники смотрели, чтобы никто не увиливал от дел. Возвращались к родным очагам уже не юноши, а полноправные члены племени. Примерно тридцать человек молодых людей при трех опытных наставниках сейчас направлялось к Аркаиму. Робкие поползновения пристроиться на наши плоты со стороны молодых, неожиданно были оборваны наставниками, требующими исполнять обряд до конца.

Через сотню километров пути стали встречаться поселения земледельцев, явно летнего характера. Я это определил по напоминающим поля участкам неправильной формы в поймах ручьев, с растущими однородными растениями, издалека похожими на злаковые, и овощные культуры типа лука и чеснока. Обитатели, завидев караван плотов, прятались, разумно полагая, что лучше перебдеть, чем недобдеть – в эти времена хорошего от чужаков ждать не приходилось. Около полей были поставлены маленькие шалашики. Члены нашего отряда неоднократно мне говорили, что внутри степи есть большие поселения, которые занимаются земледелием, куда можно заглянуть на обратном пути. В основном, пока плыли, мы питались рыбой. Рыбачили прямо с плотов. Ребята, как более привычные, удили с плотов на обычные удочки с волосяной леской. Попробовали примитивные блесны и спиннинговые катушки. Результат превзошел все ожидания. Непуганая рыба как будто очередь занимала, чтобы попасть на крючок. Наши союзники из первобытных племен, предпочитали ждать крупную добычу с гарпунами у края плотов. Достаточно часто их ожидание оправдывалось крупным уловом – щука и сомы до полутора метров не были редкостью, но после того, как кто-то здоровый уволок под воду бронзовый гарпун, глубоко впившийся в тело подводного монстра, а следом чуть было не отправился сам рыболов-спортсмен, не желавший выпускать из рук дефицитное орудие лова, я велел привязывать гарпуны к плоту веревкой. Самым большим был двухметровый сом, немного не дотянувший до восьмидесяти кило, вытащенный общими усилиями, с использованием сразу трех багров. Багры мы еще с озера Веры применяли на рыбалке, так как рыба плохо реагирует на приглашения посетить званый обед с ушицей, и всячески старается удрать с крючка, да еще и утащить его с собой – под водой бронза и железо в большом дефиците. Багор позволяет решить подобные проблемы. На бедного сома навалились толпой, выдернули чудовище из воды, ценой купания в воде трех рыболовов. Мясо пойманной рыбы не воодушевило – пахло тиной и болотом. По общему решению остатки сома отдали собакам. Те дар приняли охотно, не чинясь.

Глава 46 Цивилизаторы, однако…

Мир нужно изменять, иначе он неконтролируемым образом начнет изменять нас самих.

Станислав Лем

На повороте к Исети плоты оставили на берегу с небольшой охраной. Охранники в первый же день взялись вязать из тальника плетни, ставить их рядом, окружая периметр лагеря двухметровым забором в два ряда. Между рядами плетневого забора оставалось примерно полтора метра, и попасть в лагерь постороннему можно было только, пройдя между рядами плетней. Копытное зверье оставило по берегу у водопоев и на тропах к воде тонны навоза, и строения в лагере решили сделать из саманного кирпича – самого дешевого материала, легко возводимого и добывающегося. К нашему отъезду на следующий день уже сохло на ровной площадке больше двух тысяч кирпичей, а ребята начали класть фундамент саманной стены. В перспективе у лагеря должен был появиться по периметру ров – «водоотвод и защита в одном флаконе». Само поселение я планировал оставить в качестве постоянного форпоста нашего племени в этих краях – торговой фактории и почтовой станции, если удастся завести с местными племенами постоянные взаимоотношения. В проекции для конструкции поселения мы взяли удобную схему аркаимских городищ. Стены из самана послужат внешней стеной жилищ. Внутри будет располагаться площадь с ливневой канализацией. С верхнего течения подведем водопровод в керамике. Крыша единого дома, объединенного наружной стеной и внутренними перегородками, будет служить и площадкой для стрелков, если нападет неприятель. Наружные стены из плетня заменим частоколом, сделав внешнюю стену ниже второй, внутренней. На площади можно будет вести торг, в помещениях хватит места для ста-ста пятидесяти поселенцев с семьями и хозяйственных помещений-складов, столовой-трактира, гостиницы, бани, начальной школы и медпункта. Я планировал поселить в таких поселках большие роды под руководством вождя и шамана, чтобы они стали основой для нашей экспансии в сторону Аркаима.

Время показало, что мы изобретаем уже придуманное – предки были не глупее нас. И похожие постройки, может быть, не с такой совершенной системой канализации и водоснабжения, но такой же схемой расположения помещений мы встретили уже на второй день пути от пристани. Как узнали мы, возвращаясь, нашим оставшимся квартирьерам пришлось выдержать нешуточный бой с тяжелыми ранениями сторон. Помня мое жесткое указание, наши стражники и ополченцы старались не наносить смертельных ранений – с высококачественными рекурсивными луками составного типа это было несложно. Древние охотники «чувствовали» полет стрелы, не хуже мифических эльфов. А вот о подобном милосердии со стороны противников сказать нельзя – если бы не шлемы, мы не досчитались бы половины из оставленных нами десяти человек. Племена Великой Реки – так они себя называли, мастерски пользовались ременной пращей и швырялись камнями на сотню метров, попадая иногда, а на пятьдесят – с ювелирной точностью. Только выдержав град голышей – метательных снарядов за уже готовой плетеной стеной в невидимости, и не отвечая на первую атаку-обстрел, бойцы объединенного племени подготовили неприятный сюрприз нападавшим. Когда волна радостно вопящих захватчиков добежала на пятьдесят метров до нашей импровизированной крепостицы, их встретили стрелы. Рог Бизона – верный друг Федора и один из первых старших командиров Стражи из кроманьонцев, распоряжался своими людьми, как бригадир на уборке репы – никакой суеты и волнения. Бывшие если не враги, то постоянно дерущиеся соперники – Мамонты и Кремни, плечом к плечу отражали нахальную орду. На бросок копья не добежал никто. Правда брошенным с расстояния семьдесят метров – почти олимпийский рекорд – копьем, пробило в центре лагеря котел. Об этой потере Рожок сокрушался больше всего, так как отремонтировать утварь было некому – Док ушел с основными. Пришлось варить пищу в нескольких малых, до прихода нашего отряда в обратный путь.

Когда с ранениями разной тяжести нижних конечностей около сорока нападавших, весь боевой потенциал племени Реки, неуютно расположился на галечнике, из ворот укрепления вышла привычная нам, но невиданная доселе тут «малая черепаха», до зубной боли навязшая воинам на острове, и потому с легкостью и непринужденностью исполняемая «на бис» на берегу Миасса. Следом за семью щитоносцами, одетыми в сияющие шлемы с забралами, римского образца, в сияющих же (попробуй в нечищенном перед Федькой показаться на смотре, а тут его верный зам…, так что – рефлекс, господа, рефлекс на чистку доспехов – как у собаки Павлова на еду, вы же понимаете…) нагрудниках и наручах, с широколезвийными копьями, тоже бросающими блики в глаза побежденных, двигалась «группа сбора трофеев» в три человека количеством. Сегодня главным трофеем были участники экспедиции по захвату нашего поселения. Во избежание неприятностей, раненых увязывали рогожными веревками к шестам, и ровненьким рядком укладывали под стенами крепости, овладеть которой они так стремились. Сложив рядком неудачников (а может быть и наоборот – счастливчиков, легко отделавшихся), Рог Бизона и санинструктор стали оказывать первую помощь недавним врагам. Санинструктором был у нас каждый третий боец стражи, мы специализировали людей по принципу – один стрелок лучник-арбалетчик, один рукопашник и меченосец, один санинструктор и копейщик, примерно так. Бывало распределение ролей в тройках и по-другому, но принцип оставался прежним – каждый третий должен быть медицински подготовленным и уметь оказать первую помощь прямо на поле боя.

По следам пары сбежавших были отправлены все оставшиеся свободными люди. Семерка одоспешенных воинов резво припустила по следам, ведущим в сторону селения агрессоров. «Кто с мечом к нам придет – получит кистенем по наглой харе, и вякнуть не успеет», как-то так в интерпретации бравых стражников звучало бессмертное выражение Невского князя.

На плечах еле ползущих беглецов стражники ворвались в деревню агрессоров, представлявшую из себя обнесенный частоколом круг радиусом около двадцати метров, с выставленными по кругу шалашами с дернованными крышами, примыкающими к стене задней частью. В поселке не было канализации и водопровода, но общая схема поселения была такой же, как и у нас – общая наружная стена, под ней по кругу с общими стенами хозпостройки и жилье. Маленькая площадь, радиусом двенадцать-тринадцать метров, утоптанная до состояния камня, с ливневым стоком по периметру и возвышением от середины к краям, по которым и проходил сток с площади и крыш, наклоненных к центру поселка. Все гениальное, как говорится, просто – люди всегда идут по пути наименьшего сопротивления и оптимизации затрат на труд и материалы. Подобная схема позволяет разместить максимальное количество людей с удобствами при ограниченном количестве материала и пространства. И при этом толкучки не будет. Очень удобно.

В поселке наших стражников встретил шум, гам и смятение – оставленные ждали мужчин с трофеями, а явились за трофеями те, на кого напали с таким явным преимуществом. Из «мужского дома», где жила молодежь во главе с вождем и шаманом, был извлечен духовный наставник племени, и по совместительству – идейный вдохновитель рейда «за головами» – шаман. За дряхлостью, оставленный в поселке надзирать за порядком, сейчас он являл собой жалкое зрелище. Старика нашли под лежанками дома мужчин и достали, облепленного паутиной, пылью, пухом и всяческой прочей дрянью, которая независимо от воли владельцев скапливается в подобных местах. Дед, неказисто выглядевший, однако, не потерял достоинства – поняв, что ему ничего не светит в плане удрать от возмездия, он приготовился достойно встретить смерть и пытки на глазах соплеменников, верней – соплеменниц, потому что окружали его, кроме повязанных беглецов, в основном только женщины племени и малые дети. Они молчаливо стояли по краю площадки, прижимая к себе детей, и пугливо наблюдали за происходящим.

Помощник Рожка – Волчий Хвост, для приятелей из стражи – просто Волчок, наблюдал за стоящим пред ним стариком. Раньше, будучи простым охотником племени Детей Мамонта, он не стал бы задаваться вопросами – что делать в таком случае. Дубина снесла бы голову побежденного, и пошла потеха – женщин помоложе – следом за победителями, постарше – следом за побежденными, дубиной по голове, дальше – раздел скудного имущества побежденных, и домой, к родным стоянкам, праздновать победу. Раньше судьба и не представила ему такой возможности – командовать целым отрядом настоящих уже не охотников, но – воинов. И он, и его дети прожили бы жизнь, при особой удаче – лет до сорока, у костров племени. При большой удаче – он или его сыновья стали бы вождями рода, пока еще больше напоминающего стадо, и водили бы род на охоту за крупными зверями, населяющими эту степь. И так продолжалось бы еще тысячи лет. Через десять-одиннадцать тысяч лет его потомки заняли бы место в туменах монгольской орды, неудержимым потоком стремящимися на запад, или же встали бы на стенах древнерусских городищ, преграждая путь той же орде к своим селам. На границе материков, в сердце Евразии возможно все. Но приход пришельцев в считанные месяцы перевернул его мировоззрение и логику поступков, определяющее поведение – как следствие. Сейчас перед побежденным врагом стоял воин, вождь пусть небольшой, но дружины товарищей-воинов, которому были присущи уже не только боевая ярость берсерка, которой и так хватает в этом мире, но и доселе неведомое милосердие к побежденным, которое поднимает пещерного троглодита до уровня его потомка – человека разумного во всех смыслах.

Волчок опустил занесенную было для решающего удара руку – как все воины стражи, он мог бы отправить к предкам в ближнем бою любого жителя степи, не слишком заморачиваясь оружием. Братья Ким хорошо учили своих товарищей по оружию, и проткнуть пальцами кожаный мешок с песком на тренировке ни для кого трудности не представляло, кроме портних, с руганью ремонтирующих инвентарь после зачетных тренировок.

— Меня кто-нибудь понимает?

Раздавшиеся со всех сторон на общем наречии голоса подтвердили, что да, понимают, и вполне хорошо, пусть великий воин говорит свою волю. Шаман тоже подтвердил, что он понимает хорошо, и готов выполнить волю пришельца, вплоть до понесения заслуженной кары за нападение. Только вот «контрибуцию» выплатить нечем – потому что старший воинский вождь ушел еще с десятью воинами в поход на Совет, в центр степи, в центральный рынок, увел несколько молодых девушек и зерно со шкурами на обмен унес. Если пришельцы удовлетворятся – то пусть заберут то, что осталось, но не надо убивать сдавшихся и есть их, как дикие племена, а лучше пусть заберут пришельцы понравившихся женщин себе, а остальных оставят здесь.

Ничего нового для Волчка и его товарищей в этой речи не было – так и поступали до сих пор во всей степи. Такая тактика не давала угаснуть человеческому роду совсем. До сих пор. Вот ключевое слово. До сих пор так и было, но впитав и приняв философию пришельцев, новое племя не собиралось возвращаться к тому, что было «до сих пор» – к грязи в домах, голоду зимой, несвежей пище, смерти младенцев и женщин. Даже факт того, что старики племен прежде оставляемые умирать на снегу получили шанс закончить свою жизнь в кругу семьи, а сорок лет – теперь, по разъяснению матери племени Рода, стало порой рассвета а не увядания, тоже служило веским аргументом для консолидации племен вокруг поселения на острове Веры, принятия образа жизни и ценностей пришельцев. И одной из ценностей, проповедуемых пришельцами было – пленный может стать потом и другом, или просто союзником. Мертвец – останется врагом навсегда. Поэтому прозвучавшие слова Волчка об этом стали потрясением для женщин, детей и шамана. Слова Волчка стали большим шоком, чем сам бескровный и быстрый захват поселения.

Волчок приказал, чтобы жены нападавших, вместе с шаманом, отправились вместе с ним. Остальные должны были приготовить места для раненых, которых можно транспортировать домой. Шамана закинули на примитивные носилки, и так же быстро, как появились, непонятные пока захватчики направились восвояси.

Племени Детей Реки еще только предстояло понять, что настоящий сильный победитель может себе позволить оставить выживших, чтобы потом превратить их из врагов в друзей и союзников. Что подобное – свидетельство силы, а не слабости. Тот, кто порабощает побежденного – по правилу высшей справедливости – получит нож в спину, раньше или позже, от побежденного или его сына – не так важно, важно то, что это непреложный закон, действующий во все времена. Ставший же твоим другом – отдаст при необходимости свою жизнь за тебя.

В лагере на берегу тем временем незадачливых нападающих уже кое-как накормили, хорошо перевязали, и недавние победители находились в состоянии такого же обалдения от происходящего, как и члены их семей в деревне. А еще в большем – от конструкции форта, выросшего на пустом месте за руку дней, и оружия стражников, невиданной утвари и одежды, поражающей воображение множеством блестящих украшений и явным удобством. Что говорить – брюки явно удобней набедренной накидки, открывающей задницу при каждой посадке, например. Не говоря о рубашках.

Пришедшие женщины взяли на себя заботы о раненых. Среди наших серьезного ухода на первых порах требовало только двое с сильным рассечением мягких тканей лица и сопутствующим сотрясением мозга средней тяжести. Ткани рассеченные камнем, соединили местным способом – поднося к сведенным краям раны крупных древесных муравьев, немедленно вцеплявшихся в края, отрывали им брюшко, в результате чего края раны надежно скреплялись челюстями.

От деловитой суеты собравшихся на минуту отвлек возмущенный рев стражника из племени Детей Кремня, вытащившего копье из котла. Суть монолога сводилась к следующему: «Это же надо! Наконечником моей работы – и мой же котел! Насквозь! Кто бросал? Убью на месте гада! Испортил и наконечник, и котел!» «Автор» решил остаться неизвестным. Скромный, однако.

К нашему возвращению, осенью, мы собственно, застали уже два поселка как союзное объединение. А стражники обнаружены жутко довольными и… женатыми. Вот так. Решив, что таким образом а) – укрепят неожиданный союз, б) – нельзя таким великим воинам быть без женщины, в) – должна же быть по правде какая-то компенсация за набег, а не то вернётся страшный вождь Род, шаман и вождь приняли поистине мудрое решение – выдать за моих мужиков женщин по их выбору. Ни те, ни другие стороны сделки особо не возражали. Замуж пошли девушки, не ожидавшие замужества в этом году по причине отсутствия кавалеров, и три молодых вдовы, вместе с ребятишками – в нагрузку, от которой (нагрузки) никто и не отказывался. Не в обычае такое было у племен – если уходила женщина с детьми, то ей дети были только «в плюс», быстрее вырастут и станут полноправными членами племени. Свежеиспечённые пары дожидались моего решения о регистрации брака. Мужья дам устраивали вполне, за исключением одной, пожалуй, странности – на их взгляд, болезненной страсти к чистоте – разве может нормальный мужчина мыть руки перед каждой едой, и каждый день купаться целиком! Неужели они такие грязнули, что так часто моются? Странные обычаи у нового племени, но… Если привыкнуть – то даже приятно, черт возьми! И через месяц бывшие соплеменницы уже воротили хорошенькие чисто вымытые носики от бывших сородичей. А наличие у них милых каждой женщине побрякушек в виде бус, шитой бисером одежды, кухонной утвари, привело к ожидаемому результату – жены и подруги потащили с мощью паровоза сильную половину своего племени по пути к прогрессу. Змеехитрый Рог Бизона объявил союзникам, что конечно их обучат всему, что знают сами, в части и охоты, и домашнего хозяйства, и добычи металла… но надо соблюдать обряды – например, мыться каждый день, мыть одежду, бороться со вшами и, пардон, глистами – коих у первобытного люда тоже немерено. Парень ухитрился даже произвести нечто вроде обряда инициации, по свежей своей памяти, пропустив всех через баню и накормив причастием из противоглистных средств, пардон, за натурализм. Изгоняющихся паразитов хитрец объявил злыми духами, покидающими человеческое тело, и новые верования были приняты, если не на ура, то, по крайней мере, с пониманием.

Я сравнил бы цивилизацию с некоей закваской веры, по апостольскому посланию к Галатам Павла: «Малая закваска заквашивает все тесто». Так и ростки цивилизованности, будучи брошены на благоприятную почву и насаждаемые через убеждение и демонстрацию преимуществ, а не порабощение, захватывают постепенно все большее и большее пространство. Без каких-либо особых усилий и затрат приобщенные нами люди сознательно делали свой выбор в пользу познания и цивилизации в лучшем ее смысле.

Кстати, слово «цивилизация», неизвестно как просочившееся в оборот местных племен, уже лет через пять означало «воспитание, прогресс, насаждаемый некими неотвратимыми для цивилизуемого способами, пусть поначалу и неприятный, но всегда приводящий к благоприятному для оного результату», примерно так. «Попался, паршивец,» — этак ласково говорил иной дед, изловивший внука у полок с медовым вареньем в общинном складе, при совершении пиратского набега на родовые запасы. «Ну, скидай портки, — продолжал он, тем временем снимая ремень. — Подставляй зад, я тя, засранца, оцивилизовывать буду».

Глава 47 Помнишь питекантропа, соседа…

Господа! Главное – не относительное количество серого вещества, находящееся у вас в приспособлении для употребления пищи вовнутрь, которое вы пока незаслуженно называете головой. Главное – научиться эффективно использовать это богатство, подаренное вам Творцом Вселенной! А теперь приступим к вводному курсу лекций по матанализу. Достали конспекты, ручки, записываем…

Из вступительной речи профессора математики, действительного члена Академии, доктора математических наук на вводной лекции в Академии перед 150-м юбилейным набором студентов Ургха Восьмого, вид – Хомо Эректус

Наш знакомый Ургх плелся в хвосте унылой колонны то ли пленников, то ли работников. Будущее – о нем питекантроп не больно-то и задумывался, предпочитая жить днем сегодняшним. А сегодняшнее особых благ не обещало. Хотя то, как обращались с ними люди, говорящие с Ужасом Степи, противоречило его здравому смыслу. Как поступил бы сам Ургх? Скорей всего, он просто прогнал бы наглецов из угодий орды. Или перебил бы. Или отдал бы Ужасу Степи, чтобы задобрить зверя. Поймавшие не сделали ни так, ни эдак. Вместо всего перечисленного они вели их куда-то, и каждый член орды знал – к привалу его будет ждать восхитительный кусок свежепожаренного мяса, истекающий соком, и главное – посоленный! Уже за это лакомство орда готова была идти, куда прикажут, и делать, что прикажут. До определенного предела. Понятие необходимости работы за хлеб насущный и другие радости бытия у людей племени еще не сформировалось, а «завтрашнего дня», как понятия, у них не существовало.

Проинструктированный Учителем, Антон не особенно гнал людей и не пытался агитировать их за лучшую жизнь. Люди шли целый день. Доходили до пищи, оставленной на зажженном костре идущими впереди охотниками, обычно – бык или пара оленей, и устраивались на ночь и утро следующего дня. Иногда пищи хватало до ночи, но когда была обгрызена последняя кость, племя поднималось и шло к следующей указанной Антоном точке. И так изо дня в день. Наконец Ургху надоела эта монотонная ходьба в никуда. На привале, воспользовавшись беспечностью старейшины, он ухватил огромный мосол – берцовую кость крупного бизона с остатками мяса на ней, и был таков – ухнул в черноту неприветливого леса. Если бы он мог лучше выражать свои мысли, то возможно подбил бы на побег и еще кого-нибудь. Но возможности коммуникации у него были ограничены примерно в пределах двухсот слов. Поэтому беглец был один. Орда потери бойца не заметила, отнеся к нормам естественной убыли стада – ну, поужинал неосторожным ночной хищник – бывает. Антон почесал в затылке, для него побег «из-под стражи» был событием хоть и неприятным, но не фатальным – никто его ругать за это не станет. Посокрушавшись, он велел продолжать двигаться по указанному ему маршруту. Без особых приключений орда достигла распадка, где планировалась каменоломня, и первым делом приступила к сооружению жилищ. Родственники впервые узнали о возможностях не только охоты стадом, но преимуществах коллективного труда. Сообща, под руководством людей Кремня, сведущих в обработке камня, люди орды расчистили две большие пещеры рядом в скалах, сделав их пригодными для жилья. Антон немного поломал голову – из-за привычки жечь костры, в пещеру было не войти, поэтому для костра оборудовали нечто наподобие очага, углубленного в землю, и сделали сбоку дымоход, который вытягивал из помещения дым. Для трубы и дымохода использовали камни и глину, и того, и другого было в достатке. Перед пещерами всем племенем оборудовали площадку, засыпав ее мелким щебнем и песком, а по краю – большими камнями, преграждающими проход к очагам. Особо Антон постарался, сделав просторные лежаки. Как ни странно, это отучило троглодитов справлять нужду поблизости от «спальных мест». Принимая пещеру и площадку перед ней как одно большое гнездо-шалаш, люди волей-неволей стали справлять естественные надобности в одном отведённом для того месте. Первый шаг к санитарии был сделан. Потом началась и работа, с непременным поощрением сделавших больше и лучше. Разбив трудоспособную часть племени примерно на две части – обработчиков камня и переносчиков с тачками, Маленький Антон добился непрерывного потока материала к реке Бобровке, где планировалась плотина с небольшими валунами по тридцать-сорок килограммов, почти нетесаными, и к берегу с материалами двух типоразмеров – плитняка для мостовых строящегося поселка, и камнями для фундаментов сооружений. За остаток летнего сезона «наши лохматые друзья» как их иронично называл командир Стражи, переделали титаническую работу. За эту работу их всячески поощряли, и скоро наши ребята с изумлением увидели, что некоторых людей приходится в прямом смысле гнать с рабочих мест – после пятичасового рабочего дня, да еще и с перерывом, троглодиты норовили остаться, чтобы выработать еще камень-другой и получить дополнительную оплату – украшения, выделанные шкуры. Больше всех в шоке были девчата из пошивочной, когда новоприбывшие женщины в ультимативной буквально форме потребовали обучить их работе с пряжей, вязанию и шитью! Вот это был номер – развернулось этакое каменновековое коммунистическое соревнование (первобытный коммунизм же, как-никак?), в котором результат сложился таким образом: по обработке пряжи из крапивной кудели, от добычи сырья, до прядения конечного продукта первое место принадлежало ловким и невероятно сильным пальчикам женщин-питекантропов. По другим дисциплинам они пока отставали, но несколько мужчин пристроились к кожемякам, и стали вырабатывать на равных отличную дубленую кожу и замшу, имея мощнейшие ладони, они с легкостью мяли шкуры бизонов и носорогов, попадавшие по товарообмену, не прибегая к мялкам и валкам. Троглодитская замша до сих пор, знаете, очень высоко ценится на рынке.

Что самое интересное – как-то так получилось, что питекантропы оказались невероятно способными к счету. Почему так – непонятно, но как только им объяснили десятичную систему сложения, они стали считать в уме, спокойно складывая, умножая и исполняя прочие действия с десяти-, а то и двадцатизначными числами. Один из старейшин, с трудом расспрошенный мной впоследствии на эту тему, очень удивился.

— Ты же сам говорил, что десяток – это количество пальцев на руках, так?

— Так. А теперь – представь себе в уме эти совершенно конкретные числа, например, как количество камушков на глине, разложенные в порядке, десятками… это же так просто…

Поможет мне Творец все это представить – но только при необходимости, сам я заниматься этим не желаю! Я и со счётами-то не дружу!!!

Так и стали потихоньку вживаться в наш союз люди, следа которых уже не должно бы быть с сотню тысяч лет. Последние реликты нижнего палеолита, на деле оказавшиеся не такими уж и реликтами. Как и неандертальцы, эти люди тонко чувствовали и понимали музыку. И в редкие визиты к ним того же Ромки, почти умоляли его сыграть что-либо, застывая в немом восхищении. Посещение наших праздников с концертами стало для них тоже своего рода ритуалом, после того как удалось приобщить людей к основам гигиенических правил. А это приобщение дало результат в виде опять же низкой смертности детей. Палеоантропы не стали дожидаться «официального» отправления экспедиции за родственниками, отправленных мной с Кла и Мадой, а проявили инициативу – племя за одну только осень увеличилось на сотню мужчин и женщин, призванных отдельными гонцами в благодатные и безопасные места при озере Тургояк. Направленные на север, где кочевали редкие семьи питекантропов, старейшинами, археоантропы-посланники быстренько разъяснили сородичам, что есть на свете благодатное место, где не нужно рисковать жизнью, охотясь на сердитых мамонтов и носорогов, а можно получать вкусную еду и теплую одежду за сущую ерунду – перетаскивание и раскалывание камней, копание земли в охотку, где можно научиться интересным вещам, и поиграть в такие интересные игры с соседями, что вовсе не гоняются за тобой с дубиной, а помогают, чем могут.

* * *

Поздней осенью, довольный Маргх возвращался домой «на побывку» с острова Веры, он гордо вез полученные за работу в кожевенной мастерской украшения, на боку его на хорошем ремне находился нож в собственноручно пошитых и украшенных ножнах. Мешок с деликатесами, которых в племени пока было маловато, солидной порцией соли хорошей очистки, например, приятно оттягивал плечи. Он представлял себе радость матери и отца, визг сестренок и братишки, счастье родни при разделе подарков. На душе было легко и радостно. Вдруг с нижней ветви с шумом свалилось что-то мохнатое и вонючее. Ба! Да это дружок детства – Ургх, пропавший летом, когда орда откочевала на эти берега и перестала быть ордой, став частью нового могучего племени. Маргх не стал атаковать первым, он ждал реакции от Ургха. Стоящее на получетвереньках перед Маргхом существо мало напоминало даже того Ургха, которого он знал по детским играм. Ургху его друг детства казался теперь существом из другого мира. Так и стояли – один, сжимающий толстый сук, заменивший сломанную дубину, другой – бронзовое кхукри великолепной островной выделки с удобной рукоятью из мамонтова бивня. Наконец Ургх решился нарушить молчание. В коротких словах полувскриках-полурычании между ними пошел разговор. Ургх, которому изрядно надоело скитание по лесам в одиночестве, пытался присоединить к себе в качестве второго члена нарождающегося (как он думал) стада своего детского приятеля. Прыгая и вскрикивая, он приглашал соплеменника даже – небывалое дело – разделить с ним трапезу, соблазняя лежащим в кустах трехдневной свежести оленем, пугая жестокостями членов племени говорящих с Ужасом Леса. Получалось плохо. Примерно – как если бомж соблазнял бы приятеля, чудом вынырнувшего со дна жизни и не упустившего свой шанс, вернуться к мусорным бакам и вонючим подвалам, от чистой одежды, хорошего питания и заботы близких к полуголодному существованию и страху перед каждым проходящим мимо полицейским. Кончилось тем, что Маргх сказал:

— Хочешь жить человеком – приходи. Тебя не обидят. Не хочешь – уходи далеко совсем. Мы трогать не будем – съедят волки. Я все сказал.

Он развернулся и пошел не спеша к поселку своих родичей. Ургх немного постоял… И поплелся по его следам. Антон, навещающий своих, как он выражался «крестников», довольно часто, и помогающий чем мог, немало удивился нашедшейся пропаже. Но что-то говорило ему, что читать нотации не стоит. Он просто кивнул женщине у общего очага, чтобы путешественника покормили и объяснили порядки в поселке, и сам пошел домой – на остров. Ургх в тот день первый раз за последние времена с момента побега досыта поел и увалился спать в состоянии полной эйфории. На следующий день он уже с удовольствием крушил камни в карьере, и был немало удивлен, когда старшие позвали его к обеду, а вечером пришли соседи из племени Кремней, и за просто так дали ему прекрасную одежду и вместе танцевали у костра под звуки неслыханных ранее инструментов.

Глава 48 По долинам и по взгорьям…

Следуй своей дорогой, и пусть люди говорят что угодно.

Данте Алигьери

День за днем ложились в серую ленту дороги. Пыль, выбиваемая ногами нашего каравана из земли, повисала в воздухе и скрипела на зубах песком. Мы для перевозки груза сделали себе небольшие двухколесные повозки, на которые можно было погрузить пять-шесть десятков килограммов. Вначале эти повозки тащили олени, но после нашего расставания с ними на берегу Миасса мы сами превратились во вьючных животных. Ребята ворчали, конечно, но крепились и шли вперед.

По дороге на горизонте виднелись небольшие укрепленные жилища – как одно, обнесенные крепким частоколом. Ближе к поселениям виднелись и поля с различными культурами. Чтобы не нервировать жителей поселков, я велел не приближаться к ним, и на ночлег останавливались в чистом поле. Вожди рассказали, что поселков, по сравнению с прошлыми посещениями, стало больше. Заселяются самые удобные места. Диких животных же стало гораздо меньше – стада явно изменили пути миграций, на протяжении долгих лет, скольких именно – оставалось загадкой, обходя недружественные места. Если в наших краях проходили пути сезонной миграции оленей, мамонтов, носорогов, то в этой местности я такого обилия не замечал. Встречались табуны диких лошадей – явно предков домашней лошади, небольшие стада сайгаков, больше животных практически не было. Может быть, где-то в перелесках и таились крупные копытные – наша излюбленная добыча и дополнение к скудному походному рациону, но проверять времени не было. Мы перешли на еду, взятую с собой, упрямо стремились к центру, столице загадочной страны городов, около которой проходил Совет вождей.

* * *

Вожди по дороге охотно делились всем, что знали. По их словам, главный город, называвшийся у племен Городом Неба, располагался на холме. Там жили такие же, как они, люди, разговаривавшие на понятном языке. Управлялся город небольшой группой шаманов – жрецов Солнца и Луны. Власти административной, сколько-нибудь оформленной законодательно или опирающейся на военную силу, над окрестными племенами столица не имела, но «Знающие», так называли жрецов, имели непререкаемый духовный авторитет. И обязательным делом для вождей, собирающихся на Совет, было посетить «Знающих» и выслушать их советы и наставления на будущее время. Дани или налогов с окрестных и дальних племен город не взымал. Однако подношения жрецам и вождю делались в традиционном порядке. Опираясь на силу имевшихся в городе воинов – тут я впервые с некоторым удивлением узнал о существовании подобной прослойки среди жителей городов – воинской, «Знающие» могли забрать себе любой приглянувшийся предмет или изгнать того или иного вождя с Совета. Структура организационно напоминала мне совет вождей у объединений разных индейских племен Северной Америки, по времени – середины восемнадцатого столетия, пока пришедшие европейцы не разрушили этот, несомненно, полезный орган самоорганизации и зарождающейся государственности краснокожих.

Сам Совет делился на три этапа, о них я знал и подготовился еще на острове.

Первым был Совет, проходящий на открытом месте, на холме у столба Совета, где можно было обсудить все вопросы, возникающие при общении племен. В Совете традиционно принимали участие только вождь и шаман племени. Решающее слово принадлежало «Знающим» города, их вердикт не подлежал оспариванию. Вождя, решившего не исполнять такие рекомендации, ждало изгнание, вместе со всем племенем, с насиженных мест. Шансов противостоять у мятежного племени не было, как не было в племенах еще организованной военной силы. А в городе – была. Пусть это было в количестве тридцати-сорока человек, но вооруженное формирование, почти на постоянной основе. В основном эти люди занимались домашним хозяйством и ремеслами, но при необходимости брали оружие в руки. И это было хорошее оружие – из меди.

Вторым этапом, проходившим практически одновременно с первым, это был торг, проходивший по принципу «меняем все на все», но при сноровке, можно было выменять нужные вам вещи, сменяв многоступенчатым обменом свои. В цене были искусные украшения, посуда из крепкой глины, оружие, краски, производимые из растений и минералов, бивни мамонта, кожи цельные – как обработанные, так и слегка завяленные, шкурки пушных зверей, причем особо ценились шкуры пушного зверя – большие, крепкие, с прочным и плотным мехом. Так, к примеру, за соболя, пусть и самой лучшей выделки, мало что можно было поменять. Зато большая пусть и необработанная волчья шкура, особенно снятая с лапами и головой, ценилась высоко. Здесь заключались и «контракты», в наше время их назвали бы «фьючерсными» – на добычу следующего сезона, на поставку продуктов следующей охоты. Договаривающиеся стороны становились друг напротив друга, и ударяли по рукам, объявляя условия контракта. «Договор манципации[28], почти в чистом виде, — подумал я. — Не хватает только весов с медью, ну да этот недостаток легко исправить». Охотно брались готовые каменные орудия и «запасные части», типа наконечников колющего оружия. Несмотря на производство меди, каменные орудия хорошей выделки пользовались спросом. После Совета все вожди посещали Верхний город, место жрецов и старейшин, куда допускались строго по одному, для совета и получения аудиенции у старших знающих.

И третьим этапом был выбор и мена невест и женихов. Даже обычно враждебные друг другу племена могли обменяться молодыми людьми, а то и купить себе невест из племени обильного данным товаром. Я понял, что путем подобных сделок, совершаемыми на таких советах вождями племен, освященных вековым обычаем, племена кроманьонцев избежали вырождения и близкородственного скрещивания. Близкородственное скрещивание у людей опасно именно генетическими отклонениями, уродством потомства. Так как у обоих родителей почти одинаковый набор генов, то увеличивается вероятность проявления генетических болезней, которые есть в генах родителей, но они не проявились. Например ген атрофии мышц есть у каждого 40-го человека, болезнь проявляется когда у человек два таких больных гена, поэтому сама болезнь встречается только у каждого 10000-го человека, а если родители родственники, то шанс родить ребенка с атрофией мышц будет один из 80. Допускается в качестве метода работы при селекции, и то на коротком этапе – до 4-х поколений, обычно… Процедура выбора сопровождалась единоборствами, камланием шаманов, танцами под примитивные бубны, совместными угощениями.

По рассказам вождей и шаманов все получалось просто и незатейливо. Как будет в действительности поживем – увидим своими глазами.

Через неделю пути впереди показалось укрепленное городище – стены возвышались на холме, холм располагался у неширокой, но полноводной реки – по-видимому, в нашем времени, это была речка Караганка. Племена уже прибывали – на широком поле располагались лагеря союзных племен, также приходящих группами, до ста человек, как и мы. Племена занимали места в основном у реки. Для лагеря я выбрал ровную площадку, выше других – чтобы не попадали в воду стоки от других стоянок. По кругу возвели десять юрт киргизского типа, в центре разместив общий очаг – кухню. Я строжайше запретил всем пить сырую воду из реки и у чужих костров. А чтобы не возникло соблазна – каждый член объединенного отряда имел керамическую флягу в ивовой оплетке, ежевечерне наполняемую подкисленным настоем листьев кипрея и ягоды брусники, с малым количеством меда. Это решило проблему для моих спутников и с жаждой и дизентерией – кто в своем уме, будучи будет пить из лужи, имея под рукой вполне себе вкусный напиток, утоляющий жажду лучше воды? Ну, вот так-то.

В город, как и предупреждали вожди, не пускали никого. На вершине холма, окружённая стеной, примерно семи метров собственной высоты, с четырьмя воротами на стороны света, рвом с мостами, ведущими к воротам и убирающимися на ночь, стоял настоящий город. Всю ночь на стенами горели факелы, а может быть – лампы, подобные тем, что мы выделывали у себя на острове. Но света они давали не в пример меньше, хоть и освещали периметр неплохо. Под светом ламп виделись тени ночной стражи. Днем у ворот стояли хмурые неразговорчивые стражи, в кожаных безрукавках, вооруженные устрашающего вида дубинами, которыми пользовались весьма ловко, непринужденно помахивая, как тонкими тросточками.

Из города и в город двигались люди. Одежда людей выполнена была в основном из кожи. Редко встречалось грубое тканое шерстяное одеяние, или растительное, тоже грубой выделки, полотно. У женщин я заметил украшения из меди, возможно – даже бронзовые, представляющие собой круглые диски, диаметром от двух до шести сантиметров, скреплённые цепями. Иногда можно было увидеть и украшения типа шейных гривен, серьги – массивные, типа древнерусских колтов. Только женские колты Древней Руси, виденные мной в музеях Москвы, Суздаля, Новгорода и других городов, отличаются более тонкой выделкой – по понятной причине. Медные перстни носили и мужчины и женщины. Ни у одного человека я не видел раньше медных изделий. Племена – соседи еще не знали меди ни в каком виде. Здесь же – явно было видно, что с медью уже знакомы. Я нашел простое объяснение – просто металла вырабатывается мало, и на его обмен наложено строгое табу.

* * *

До собственно Большого Совета было еще дней десять, по моему календарю солнцестояние ожидалось через десять дней. Но – со своим уставом, да в чужой монастырь – можно и нарваться на неприятности. Люди в ожидании вестей из города потихоньку подтягивались, знакомились, ходили на «экскурсии» друг к другу в стоянки, осматривались на месте. Начался пробный торг. Племена разместили людей в основном в шалашах. Топили хворостом, кизяком, плавником, который сумели выловить в реке. Я своих ежедневно гонял в лежащий за двадцать километров лес, где оставил двоих лесорубов с инструментом. Сменная команда «дровоносов» ежедневно вечером трусцой доставляла на паре тележек отменные дрова для костра. Однажды дровишки попытались отобрать двое амбалов из племени Осетра – оно стояло где-то на Урале, в среднем течении. На их счастье, за дровами, получив наряд вне очереди, в тот день пошли не рядовые члены племен, а стражники из племени Кремня и Мамонта, молодые парнишки, худенькие и низенькие с виду. На счастье – потому что атаковавших недоумков с дубинами, не убили и не ранили, как сделали бы мужики из наших союзных племен – они бы и не задумались, так как вооружены лучшим оружием, и порезали бы бедолаг на шашлык. Никто бы и претензии не предъявил – защищать свое каждый вправе. Мальчики поступили более «гуманно» – основательно поколотив любителей халявы, плотно увязали и привезли дополнительным грузом, чуть было не доведя до инфаркта рачительного гнома Дока, так как еще немного и поломали бы драгоценные тележки. Больше нападений на носильщиков не было. Придя в сознание, граждане племени Осетра не верили вначале, что такие хрупкие мальчики смогли их одолеть, и даже бросились снова на моих детей. Дети добавили по старому адресу, и по старым синякам, и снова руками… В нокауте граждане оставались до самого прихода «уполномоченного для разбора полетов» из племени Осетра.

За нападение с целью грабежа в период Совета следовало серьезное наказание – вплоть до смерти виновника. Но я не стал требовать убийства незадачливых грабителей. Горе-бандиты были направлены на добычу леса на месяц к моим лесорубам, на перевоспитание. А мы получили еще одно благосклонно настроенное к нам племя. Я пригласил вождя и шамана племени посетить нас в свободное время, соблазняя хорошей торговлей, и заодно узнал, что они могут предоставить для обмена – оказалось, графит хорошего качества и горный хрусталь. Где-то в их краях находились и хорошие месторождения рубинов, по их словам – кристаллы были огромны. Какие-то мысли о техническом использовании рубина в промышленности зашевелилась у меня в голове, но была отодвинута насущными проблемами. Уже зимой благодарные Дети Осетра приволокли на обмен больше ста кило рубинов и несчитанное количество графита (вот так вот, килограммами а не каратами мерялись самоцветы, пока их не растащили по отноркам запасливые хомяки человечьего рода). Племя получило все, чего просило от нас – хорошие наконечники, бронзовую и железную посуду, ножи и пилы с топорами. Товарообмен был с этим племенем очень выгоден, несмотря на редкость встреч в первое время. Так же я попросил оказать гостеприимство экспедиции Мады и Чаки, вместе с Кла разыскивающих соплеменников, если они пройдут через стоянки. Мне оно было обещано с радостью.

Для ярмарки я велел сделать примитивные плетеные из лозы прилавки, на которые разложить наши товары. Выполняя роль «выставочных стендов», они еще и служили хранилищами для товара, и дополнительным препятствием, если бы нас надумали, к примеру, атаковать. Я не собирался развязывать «маленькую, но победоносную войну», но в воздухе явственно пахло большими неприятностями. Нас явно обходил ряд членов племен, не позволяя подходить к местам своих стоянок. От ребят сторонились, как от зачумленных, их сверстники. Вожди – Кремень, Мамонт, Волк с каждым часом мрачнели и надувались, умалчивая о причинах такого бойкота. Наконец меня прорвало, и, не выдержав их кислых физиономий, собрал «генералитет» в своей юрте, и прямо распорядился – рассказать мне о том, что их тревожит.

Глава 49 Перестройка может превратиться в перестрелку

Человек, который почувствовал ветер перемен, должен строить не щит от ветра, а ветряную мельницу.

Стивен Кинг

Услышанное не порадовало. «Знающие» представляли собой силу, диктующую окружающим от образа мыслей и правил поведения, до количества детей в семье и порядка погребения. Вблизи Аркаима – для удобства Город Неба я называю именно так, хотя звучание его названия для непривычного моего уха выглядело совсем необычно, слову «знающих» было подчинено все. Но вдали от центра власть столицы ограничивалась расстоянием и несовершенством связи. Племена жили сами по себе, как и тысячи лет назад. Но с каждым годом «знающие» протягивали свое влияние все дальше. На все попытки выяснить причины такого влияния и слепого подчинения обычаям собеседники отвечали – так было всегда. Писаной истории еще не существовало, как не было и письменности, но память поколений передавала, что бывает с ослушниками. Племена изгонялись в никуда, или их вожди заменялись прямо на Совете послушными воле элиты города, и никого это не удивляло.

Знакомые моих союзников под большим секретом сообщили, что мы нарушили естественный ход событий, вызвав гнев Великого Неба тем, что стали пользоваться металлом, который был прерогативой жителей города, причем самой обеспеченной его части. Металл добывался в самом городе в печах, с флюсом из костей выплавлялось малое количество меди из самородного металла и особо богатых рудных тел близлежащих рудников. Рудники эти, правда, скорее напоминали ямы, где куски руды с признаками самородного металла отбирались, а остальное ссыпалось в шлак. И медь была самой мягкой, присадок типа олова, используемых нами для выделки бронзы, не наблюдалось. Хотелось бы мне посмотреть на изделия горожан поближе, но такие попытки строго пресекались стражей города, вступать с которой в конфликт уже не хотелось.

Настал долгожданный день Большого Совета Вождей. По правилам, на Совет должны были идти вождь и шаман племени, без оружия. Место Совета строго охранялось стражей. По сути, мы становились заложниками доброй воли вождей города на Совете. Мне было неприятно, что никто из руководителей города не сделал никакой попытки познакомиться поближе. Но, запертые в центральном доме города, они не вышли, против обыкновения, кстати, чтобы хотя бы навестить приехавших, и до Совета никого не допускали к себе. Это настораживало еще больше.

Утро. Заполненный пылью и голосами людей воздух. С неба жарит солнце, температура воздуха с утра – уже за двадцать пять, к обеду будет больше. Я отдаю последние распоряжения остающимся в лагере, разбиваю людей на боевые расчеты, запрещаю хождение по ярмарке для всех, до нашего возвращения. Оставляю старшего на случай, если не вернусь. Тоскливое чувство сосет под ложечкой. Вот уже появились у нашего лагеря кряжистые фигуры стражей. Мимолетно задумываюсь – антропологический тип стражи напоминает североамериканских индейцев, и разговаривают они на языке, пусть и включающем много местных слов, похожих на славянские, но заметно отличающемся от местного языка. У стражей – короткие копья с добротными каменными наконечниками и сумки, набитые камнями для пращ. Имеются но опять же – и протославянский язык еще не сформировался, скорее всего, и эта «похожесть», скорей всего плод моего воображения. И каменные топоры, и даже медный нож – у старшего группы – медная грубо кованая полоса со скверной заточкой. Без политесов и реверансов нам предлагают пройти к месту Совета. Киваю своим спутникам – мол, пойдем. И мы идем к холму, где все и должно произойти – решиться межплеменные вопросы, раздаться мудрые советы и наставления. Послушаем, подискутируем. Если получится – лучше мирно, но я и союзники уже на нервах – тронь – зазвенят. В качестве шамана я взял с собой Романа Кима. Все равно штатной должности шамана на острове нет, поэтому – пусть будет Рома, он в случае чего прикроет спину надежней скалы. На всякий случай припрятали с ним в карманы по ручному кистеню – гирьке на цепочке, опоясались кнутами вместо поясов, тоже при умелом пользовании – оружие ближнего боя из неслабых, одели легкий доспех-бехтерец[29], но из бронзы и упрощенный максимально. В подобное одеты и мои спутники из вождей племен – на оружие запрет явный, но запрета на одежду нет. Поэтому с легким поддоспешником из вязаной грубой рубашки этот доспех – самое то в нынешней ситуации. Вожди плетутся за мной и Ромой, жарятся в непривычно жаркой одежде, но не бурчат даже – они тоже понимают напряженность ситуации, каждую минуту готовую взорваться.

Глава 50 Долг перед Высоким Небом

Только с верой в Бога можно прокормить его жрецов.

Ослепленные верой в Бога никогда его не найдут, т. к. слепы.

Дозоры доложили жрецам, что в степь вторглись странные люди. Они вооружены странным оружием. Тащат за собой повозки с невиданными вещами. На ночь останавливаются в домах, собираемых из шкур и прутьев. Оружие пришельцев с легкостью рубит кости и дерево, не тупясь. За людьми бегут собаки, которые охраняют лагерь так, что к нему не подойти лазутчикам. Чужое племя, в прошлом теплом сезоне поселившееся на берегу реки, омывающей дальние границы, попыталось напасть на чужаков, оставленных лагерем. Больше нет того племени. Есть племя чужаков. Они втягивают в себя людей, причем, не убивая, а, что самое страшное – делая друзьями. Отведавшим яда чужаков уже не вернуться в Город Неба. Они тоже станут чужаками.

Тысячи лет народ Синташты жил по законам Высокого неба. Изустные предания передавали от отца к сыну знающих правила и ритуалы, в какой день года и в какое время этого дня проводить ритуалы, когда хоронить мертвых и как приносить жертвы Великому Небу, духам земли и воды. Медленно-медленно, следуя 52-летним циклам, по четыре цикла рождения, возмужания, зрелости и умирания, народ возводил на новом месте города, перестраивал, согласно указаниям жрецов каждые 52 года, и сжигал, унося все ценное на новое место, обветшавшие постройки, тщательно выравнивая на пепелище и просеивая землю.

«Знающие» пользовались календарной системой, в которой месяц состоял из 20 дней, причем каждый такой день имел собственное название. Кроме того, каждый такой день имел еще порядковый номер, который ставился перед названием, от 1-го до 13-го. Эти номера и названия были так подобраны, что сочетание именно этого названия и именно этого номера не повторялось на протяжении 260-дневного (13 х 20) цикла, пока снова не начинался следующий годичный цикл. Город строился по определенному плану, ориентируясь на стороны света, чтобы жрецам, за отсутствием письменности было легче определять и дни, и периоды, малые и большие циклы. У «знающих» 260-дневный год назывался «Священный год». Хотя 260-дневный календарь имел особое значение для жрецов, в частности, в смысле предсказания событий и рассмотрения значений, однако простым людям было понятнее деление года на периоды согласно положений солнца на небе. 260-дневный год был важным для солярного периода, связанного с разной скоростью обращений регионов Солнца (37 и 26 дней). Из наблюдений за солнечными циклами складывалась жизнь жрецов, и точные предсказания затмений, времени посева примитивных культур, периодов ураганов и холодов, связанных с активностью солнца, только добавляли им популярности. Система летоисчисления древних майя

Начавшееся приручение лошади и превращение ее в тягловое животное, дающее еще и мясо с молоком, выданное за исполнение пророчества, овладение металлургией в примитивном виде – сделало незыблемым авторитет жрецов. На момент нашего прихода ближайшие племена, связанные лошадями как средством транспорта, уже медленно, но верно превращались в протогосударство – особую историческую доклассовую общность людей.

Для нас за этим мудреным определением стояло то, что своими действиями по введению в обиход новых инструментов, отношением к человеческой жизни как высшей ценности, своей постановкой на первое место интересов собственных родов, мы изрядно напугали элиту Аркаима. И как во все времена, не обладая материальными стимулами для привлечения на свою сторону людей, будучи неспособными превзойти оппонента в материальном плане элита пошла на самый простой шаг – решила, что вопрос надо погасить силой. Просто и эффективно. Вот так.

Долг перед Высоким Небом повелевал – ничто не должно поколебать устоев племен синташтцев. Жрецы не знали, что тысячи лет спустя люди поймут – любая система, если ее не реформировать в соответствии с требованиями времени, идет к смерти кратчайшим путем. Соответственно попытка зафиксироваться в каком-то состоянии – это прямой путь к гибели. Увы, реакционеры это редко понимают. Любая система развивается по своим законам, и все, что рождается, должно когда-то погибнуть.

Жрец Высокого неба был стар, но сохранил живость ума и подвижность членов – здоровый образ жизни и воздержание от излишеств, присущее многим посвященным низшего ранга позволили дожить ему до почтенных пятидесяти четырех лет – малого круга. Он при принятии сана Верховного жреца отказался от собственного имени, посвятив себя служению Великому Небу. И все его помыслы были направлены лишь на служение. Он помнил, как закончился круг рождения города на новом месте и был возведен наружный круг, обложенный кирпичом-сырцом. Он многое помнил. Но не помнил такого – чтобы какие-то пришлые обратили на себя такое внимание. Безымянный не помнил на своем веку ни такого оружия, ни орудий труда. Задумчиво перекладывая разложенные на роскошной пятнистой шкуре барса нож, наконечник стрелы, крючок и иглу из бронзы, жрец раз за разом обдумывал ситуацию. Пришлые – это безусловное зло. Зло не в том, что у них в руках неведомые орудия и знания. Зло в том, что этим знанием пришельцы охотно делятся с окружающими племенами. Безымянный всю свою жизнь потратил на укрепление авторитета Великого Неба среди племен народа городов. Тщательно сберегаемые от посторонних древние знания служили ему и его сподвижникам опорой. А здесь – люди, которые раздают с легкостью, не требуя взамен ничего, знания, позволяющие человеку стать равным богам и духам. Да что там равным! Просто не обращать на них внимания… Человек, который всегда будет сыт и одет, который может позволить себе больше, чем даже элита города – не понесет богатых даров к жертвенному костру в центре поселения и к знающему, сидящему у этого костра богатые дары. Зачем ему просить у духа что-то, если он и сам добудет с легкостью все, что ему надо?

А может все-таки пришлые что-то берут взамен отдаваемых ими знаний и вещей? Вот! Разгадка! Берут, как он сразу не догадался – они берут от племен подчинение и послушание. Если раньше непререкаемыми были жрецы Великого Неба, к ним стекалось богатство окрестных земель – то теперь такого не будет. Не будет. Если вождя-выскочку не остановить!

Жрец махнул рукой младшему посвященному, замершему у входа в дом в ожидании приказов. Распростертое в белой накидке тело вызывало у него столько же эмоций, сколько и немудреное ложе у стены, и маленький столик в центре комнаты, застеленный шкурой, на которой сейчас покоились странные вещи пришельцев.

— Позови ко мне военного вождя – начальника над стражей.

Пятясь и кланяясь, служка задом наперед на коленках выполз из комнаты. Через некоторое время в комнату грузно вполз, тоже на коленях, военный вождь. Стоять перед Безымянным можно было только на площади, в дни проведения обрядов и поклонений Небу.

— Чего изволит Знающий волю Небес?

— Ты слышал о новом племени с полуночи, появившемся недавно у берега Святого Озера, на Острове Неживых?

— Да.

— Ты понимаешь, что они, нарушив волю духов Неба, осквернили приют мертвых, и теперь никому из нас, пока племя осквернителей не будет уничтожено или изгнано, не знать посмертного покоя и не уйти на небеса?

— Да, но…

— Никаких «но». Сколько стражей у тебя сейчас?

— Пятьдесят человек вместе с учениками стражников – младшими посвященными воинского круга, в городе. Двадцать – на дальних выгонах. Они тренируются объезжать коней для боевых колесниц.

— Сколько колесниц в городе в твоем распоряжении?

— Десять, Великий.

— Они готовы?

— Полностью Великий, и ко всему…

— Думаю, что таких мер не потребуется, но… спрячь за стоянками людей с полуночи все колесницы, в готовности разнести гнездо осквернителей. Как только возничие услышат сигнал, они должны быть готовы разнести гнездо скверны своими упряжками, уничтожив всех, кто попадет под колесницу. А пешие воины должны помочь им в этом благородном и богоугодном деле.

Начальник стражи не первый год занимал эту должность. Он прекрасно знал и понимал жреца – хитрый старый хрыч решил как обычно, одним ударом убить двух зайцев – и показать силу Неба, покарав настоящих или мнимых отступников, и добавить в хранилища города новых богатств, отнятых у отступников. Все правильно, город-государство богатеет, отступники-чужаки караются на страх своим возможным еретикам, а про чужаков думать – только голову себе забивать, да и кого их мнение и когда интересовало? Переход к земледелию и приручение лошади на этом этапе сыграл злую шутку с Городом. Разбогатев и набрав силу, народ Города Неба стал давить окружающие племена. Племя Высокого Неба стало своеобразной элитой. Нижний город уже населяли простые работники, зачастую – соседних племен, или плоды смешанных союзов людей племени и соседей. Элита превратилась в верхушку-паразит, живущую за счет старых накоплений знания, сделавшую своей сверхидеей распространение культа Великого Неба окрест.

Богатство и сила государства не всегда на пользу его населению. Иногда они приводят к тому, что народ перестает работать, думать и развиваться, а иногда даже считает себя вправе подавлять другие народы, навязывать им свою волю. И в этом случае против него выступает не только сопротивление подавляемого народа.

Жрецы остановились в развитии. Поселение жадно ловило волеизъявления «знающих», ревностно исполняя ее. В рамках возможностей города элита отказа не имела ни в чем – ни в одеждах, ни в еде, ни в женщинах. И они, зарвавшиеся, избалованные слепым повиновением окружающих, сделали роковую ошибку. Они решили подавить не сделавшее им ничего плохого новое племя и подчинить его себе.

— Ступай, — промолвил Безымянный начальнику стражников. — Подготовь все к завтрашнему дню. На Совете я объявлю вождя Рода отступником, а ты быстро убьешь его – он будет, как и все без оружия, за неповиновение воле Неба. Это послужит хорошим уроком для остальных – последние годы дары от этих племен Совета все меньше, а гонору – все больше. Нужно присоединять области, населенные этими племенами, к стране городов. Это – воля Высокого Неба, — привычно закончил напутствие он.

— Ага, воля, конечно…. — подумал старый страж. Но выражать скепсиса вслух не стал, а пошел готовить исполнение приказанного к подчиненным. К утру каждый воин знал свою задачу. Колесничие были стянуты в балке неподалеку от лагерей приехавших на совет племен, пешая стража и ополчение проверили оружие и спали вполглаза, с назначенным командиром для захвата лагеря, всего около семидесяти человек стражи и ополченцев. Сам начальник с тремя десятками лучших воинов готовился исполнить приказ Безымянного на месте Совета. Долг перед Высоким Небом должен быть исполнен любой ценой.

Глава 51 Кому я должен – всем прощаю…

Закономерность возрастания личностной ценности субъекта после получения травматического опыта.

(за одного битого двух небитых дают)

Слад потер подживающие струпья на заду. «Если каждый день пороть – и ж… научится разговаривать, — тоскливо подумал он. — Дерут каждый день. Молись, молись, молись… Проси у Высокого Неба благ… И оно ответит тебе… В следующей жизни… Непонятно за что бьют! Просто спросил младшего жреца, о пришельцах с полуночи – как они делают такие блестящие красивые вещи? Опять выпороли – неделю не сядешь. Почему не ответил? Неужели не знает? Или это знание запретно для него, младшего послушника? Как тоскливо, и даже пожаловаться некому. Он дружил с мальчиком-обезьяной, пойманным охотниками в глухих лесах. Мальчик, весь обросший серой шерстью понимал его, и даже ласково притрагивался громадной рукой, благодаря его за пищу. День и ночь получеловек вращал колесо привода водяного меха, подающего воду в город, прерываясь только на короткий сон. Слад носил ему еду, выделяемую по приказу старших, и немного – от себя, что удавалось найти на общей кухне внутреннего храма. Но десять дней назад мальчишку увезли по приказу старшего из «знающих», на закат солнца, в один из дальних городов. Его будут бить день и ночь, чтобы он своим плачем привлек других полулюдей, которых можно поймать и заставить делать несложную работу. Полулюди очень сильны. Если получеловека кормить и убирать за ним – он будет годами делать монотонную работу, от которой люди города погибают через год. Например, качать воду в город. Теперь и этого друга не осталось у Слада. А если сбежать к кочевникам на площадь перед городом? Когда приходят караваны – не такие уж и редкие, из отдаленных земель, на площади бывает интересно. Разные люди, разные вещи… Взрослые меняют по распоряжению Знающих на зерно, мясо, кожи… Пришельцы завороженно смотрят на высокие стены Города Высокого Неба, проникаясь величием его строителей. Знающие говорят, что есть еще такие города, что давным-давно, когда люди были похожи на полуобезьян, только меньше ростом, с Великого Неба спустились Великие Учителя, обучили их тому, что они знают сейчас и наказали передавать Знание о ходе светил Великого Неба без изъяна из поколения в поколение Знающих, не допуская его до непосвященных… Для чего так? Слад не мог понять ценности получаемых знаний. К чему знать о движении светил, если не можешь повернуть их ход по небу? Если бы родиться в семье медника – то учили бы, как плавить металл. Огненная струя из печи завораживает и притягивает – что там светилам на небе! Они – далеко, а тут металл – жидкий, но превращающийся потом в твердые вещи! Предания заучивались до слова, и если обучаемый ошибался – наказание было жестоким. Кто не справлялся с учением, ошибался и забывал – отправлялся на нижние уровни города, становился рядовым членом племени. Но смотрели на него родичи хуже, чем на животное – не оправдать доверия родичей страшно даже в мыслях. Его могли послать с вестью Высокому Небу – после сложного ритуала принесения в жертву, включающего многодневные молитвы, обильное питание, подростка – а посылали с вестями чаще всего таких вот неудачников, – укладывали на бок в могильнике недалеко от крепости и тихо умертвляли, не нанося повреждений костям.

Решение поглядеть на таинственных пришельцев давило на Слада все сильней. Воспользовавшись уходом на совет большинства Знающих, вместе со стражей, потомками звероватых полуденных народов, поколениями занимавшихся охраной Знающих, мальчик выскользнул из городища.

Площадь обмена притихла как перед бурей, в отличие от других дней торга и мены. Совет происходил раз в пять лет, но на мену и торг по отдельности племена и караваны издалека приходили ежегодно, поэтому летом площадь не пустовала никогда. С заката приходили длинные цепи навьюченных верблюдов – покорных и усмиренных родичей дикого верблюда, стадами изредка появляющегося на границах поселений страны городов Великого Неба. С восхода появлялись люди, похожие на людей Великого Неба, не всегда с добрыми намерениями – воинственные толпы лохматых людей, одетых в шкуры и вооруженных копьями и пращами, пробовали на прочность стены поселений, получив от жителей отпор – растворялись в степи. Сейчас, даже вечно галдящие становища племен Совета как будто притихли – ожидая судьбоносных решений Совета вождей. Нужное поселение было на отшибе, с краю поля выше по течению реки. Круг куполов, похожих на купола печей города, в которых плавили металл и пользовались по разным другим назначениям, только больше. Из центра поднимался дымок, и тянуло чем-то восхитительно вкусным. Мясное Сладу доставалось нечасто – настоящий последователь Великого Неба должен ограничивать себя в повседневной пище, чтобы тело оставалось легким, а мысли – чистыми. Тогда молитвы дойдут до Неба быстрей. Так, по крайней мере, объясняли младшие жрецы, обучающие юных послушников. Хотя сами не ограничивали в принятии земных яств – вон какое пузо нарастил его воспитатель Рало-Плуг, по-простому. И в женщинах он себе не отказывал тоже – перебывал у всех молодых девок Нижнего города. Их женихи и отцы хмурились, но против слова сказать не смели – откажи, и мигом попадешь в гости к небу. Торопиться туда за обещанными благами взрослые почему-то не хотели.

Воспользовавшись ложбинкой, подросток ужом скользнул к стоянке. Вокруг нее творилось что-то вообще странное – стоянку окружили кругом воины и взрослые мужчины города, среди них были даже жители окрестных городов, привлекаемые стражей для обучения военной науке и для обороны. У окружающих стоянку были наготове пращи, копья, топоры. Что-то затевалось, и затевалось нехорошее. Но пока круг стоял молча. Молчали и со стороны купольных жилищ – подползши поближе, Слад понял, что это – жилые домики и невольно восхитился сметкой пришлых – раз-два, и домик, три-четыре – и дом собран, погружен и готов к новому походу.

В просветы между домиками заглянуть было нельзя – там стояли какие-то квадратные заграждения, в виде пластин, в две трети человеческого роста. Слад не знал, что это были скутумы – по типу римского пехотного щита, мы возродили этот вид защитного вооружения, характеризующийся хорошими защитными характеристиками, относительно малым весом и низкой затратностью при изготовлении. Пластины были богато украшены узором и блестящими накладками. Движения в лагере не наблюдалось. Только посередине лагеря, на возвышении, стояла странная фигура, возможно – принадлежащая человеку. На человеке была одета ярко блестящая под лучами солнца шапка из металла, лицо прикрывала жуткая маска, похожая на морду тигра с длинными клыками, который обитает далеко в степи. Тело покрывалось гибкой чешуей, напоминающей рыбью, но значительно больше, и тоже нестерпимо блестящей. В руках существо держало невиданные подростком ранее орудия – похожую на цеп конструкцию, только увенчанную ядром вместо палки, и длинный кривой нож невиданных размеров – с локоть, не меньше. В городе никто не мог позволить себе сделать такой – из-за расхода драгоценного металла. До сих пор даже ножи старались делать таким образом: на лезвие из кости или твердого дерева насаживалось на клей лезвие по всей длине из меди, затачивалось, и служило до полного истирания. Так же поступали с наконечниками копий.

У существа из-под металла и одежды выступали, впрочем, вполне человечьи ступни, обутые в сандалии и кисти рук из рукавов торчали тоже вполне человечьи. Значит, оно было скорее человеком, чем, к примеру, духом. Слад затаился и стал ждать развития событий.

Ждали чего-то и собравшиеся вокруг лагеря. Может быть – сигнала. От кого и что за сигнал – пока было Сладу непонятно. Жара усиливалась. Напряжение росло. Среди окружающих лагерь уже раздавался недовольный ропот, тогда как от самого лагеря не доносилось ни звука.

Вдруг со стороны холма Совета появился запыхавшийся страж, который что-то сказал командующему осадой. Тот вышел на шаг за кольцо оцепления, и прокричал в сторону лагеря:

— Ваш вождь Род и его шаман Ким низложены! Вы должны оставить все свое имущество здесь и удалиться к своим пещерам, где будете смиренно ожидать нового вождя с указаниями Великих Знающих города! Если вы попытаетесь не исполнить повеление Великого Знающего, вас ждет немедленная смерть!

Со стороны лагеря раздались, в общем-то понятные, но непереводимые в частностях слова:

— А ху не хо? У Знающего харя не лопнет? — вопил из ниоткуда появившийся худощавый подросток, кажется состоящий из одних перевитых жилами мускулов, одетый в набедренную повязку и вооруженный лишь похожим на тот, что был у стоявшего на возвышении цеп, и небольшим диском на руке.

— Олень! Опять ты за свое! Вернется Учитель – получишь верный десяток нарядов, опять будешь мостить великий шелковый путь, теперь уже к хлеву! Забыл наши прошлогодние выкрутасы? — спросил высокий воин, стоящий в круге.

— Ладно тебе, Антош, ты только гля на эти рожи – я счас все бросил и побежал к их Знающим ж… лизать! Пришли тут, понимаешь! Давай команду – мы их быстро тут покрошим, и надо бежать на этот долбаный Совет – смотри, отца моего с Учителем давно нет, как бы чего не вышло!

Пока командир охраны осмысливал этот диалог, косвенно его касавшийся в какой-то степени, существо «Антош» приняло для себя решение, и проревело:

— Три черепахи! Женщины с луками внутрь – вторая линия! Держать строй! Стража – вперед, одиночные схватки, не убивать, по возможности! Копейщики и лучницы – как получится! Сигнал!

Из глубин лагеря раздался низкий рев хищника, морда которого была изображена на личине существа в блестящей одежде, и Слад, парализованный страхом понял – это существо человеком не было! Это – дух саблезубого смилодона, ужаса племен степи, которого считали своим покровителем некоторые племена на восходе солнца, но, тем не менее, хищник этого почтения почему-то не ценил и задирал представителей этих племен, если попадались под жуткую лапу с не убираемыми когтями, не реже, чем других, не поклоняющихся ему.

Под рев саблезубого, в сторону холма двинулась стена пластин – их, как оказалось, держали в руках существа в таких же блестящих личинах, как и дух. Три стены постепенно образовывали похожие на панцирь речной черепахи строй. В две линии выставленные пластины – один над другим. Из-за пластин виднелись широкие хищные жала необычных копий – в локоть длиной, даже издалека видно – остро отточенные, жадно стремящиеся к закрытым только шкурами телам осаждающих. Неуверенно в пластины ударили камни пращ, не нанеся никакого видимого ущерба. Над строем трех "черепах", в ритм шагу, в ритм реву хищника, возвестившего эту атаку, вначале тихо, а потом громче, поднимался клич – не клич, рев – не рев, даже не вопль, а поначалу выдох – рычание множества глоток.

— Ба – Баррррр – Ба – Баррррр – Ба – Баррррр!!! — и, наконец, грозное — БАР-РА, БАР-РА!!!

Обвалом, ревом стада мамонтов обрушилось на опешившую стражу и ополченцев города боевое восклицание римской когорты. Ополченцы еще думали, кто-то покрепче сжимал в руках оружие, намереваясь пустить его в ход, как все три "черепахи" разорвали строй, для того, чтобы выпустить из разрывов шесть человек. Абсолютно голые, лишь с цепами и пластинами в руках, они дикими кошками набросились на горожан. Цепы гудели, разрывая воздух над головами бойцов, и гулким хряском крушили кости оцепления. "Черепахи", не нарушая строя, двигались в сторону холма, а вокруг них на немыслимой скорости крутились эти порождения духов Бездны – противостоящих добрым духам Великого Неба, с каждым ударом страшных цепов выносящих из строя горожан, не успевающих применить свое оружие. Профессиональные воины стражи города оказались слева от трех живых чудовищ, и попытались ударить во флаг. Их встретила та же стена что и с фронта, а по чьей-то резкой команде, не понятой стражей, «Щиты – вниз, стрелой влево – бей», пластины мгновенно упали и над ними прошуршали стрелы, поразив стражей города в основном в конечности – ноги, руки, сделав их непригодными для дальнейшего боя. Не прошло и минуты, а стражи уже «обогатились» каждый на две-три стрелы, аккуратно посланные женщинами лагеря из-за пластин. Стрелы были хороши – в наконечниках – не примитивные камень или медь города, а добрая бронза… Хоть на обмен неси – выручить можно много полезного, жаль только, что не в руках такое богатство, а из руки торчит…., ну или из ноги… «Особо везучим» досталось и до трех штук за раз. Потом щиты снова поднялись, и "черепахи" тронулись дальше – к холму Совета.

Слад почесал в затылке – кажется, Совет ждет небольшая неожиданность. Рев «Бар-ра» прекратился, и составленные из людей животные-черепахи перешли вначале на трусцу, потом – на легкий бег, и почти скрылись из глаз, направившись к холму Совета.

Глава 52 Поход за родственниками

— Я тетушка Чарли из Бразилии, где в лесах живет много диких обезьян!

К/ф «Здравствуйте, я ваша тетя!»

Катамараны скользили по глади Урала. Полноводная река – полноводней, чем в наши дни, легко несла три катамарана с людьми и грузом. Костя Тормасов сидел рядом с Кла и меланхолично перебирал струны банджо, уроки игры на котором давал ему в свободное время Роман Финкель.

Кла в состоянии полного довольства жизнью и равновесия между собой и окружающей природой, внимала игре своего приятеля. Стражники играли в шашки – игру, которой заразили их пришельцы, и турниры по русским шашкам на первенство острова Веры носили самый ожесточенный характер – стояли сразу после волейбола и футбола. Шашки как раз подходили для игр на лодке. Двое играло, остальные болели. За игрой в шашки и на банджо, рыбалкой, для пополнения запаса еды неспешно тянулось время, и вскоре караван оказался в нижней трети Урала.

День был как все дни – неспешный ход реки, неспешные разговоры, неспешные ходы в шашках. Марево солнца над головой. Облака легкими перьями мчались, подгоняемые ветром в вышине. Отголосок дикого крика – явно человеческого, прозвучал откуда-то издалека. Тоска и боль звучали в крике, слова за дальностью разобрать было невозможно.

Кла насторожилась, вскинув голову, она сообщила, как всегда – коротко, сопровождая в основном, слова образами.

— Недалеко – больно – нашему – большому человеку – ребенку. Его мучают маленькие люди. Он – звать на помощь.

— Мы придем.

Костя всегда не отличался многословностью. Молчаливые тени беззвучно скользили над берегом реки, ориентируясь на почти безостановочные крики ребенка, раздающиеся из ложбины у реки. Стража в маскировочных костюмах – «Гилли»[30] местного разлива – крупная сеть, декорированная листьями и ветками, кусочками тряпиц разного цвета, делала стражника невидимым в паре шагов от него. Дозор неизвестных воинов, аккуратно сняли, тюкнув кистенями по макушкам – постарался Коготь Орла – один из лучших учеников Ким Романа. Аккуратно выглянув с берега оврага, Костя и его спутники увидели, как привязанного мальчишку-гигантопитека – в происхождении пытаемого сомнений не было, парень был на голову выше мучителей, тыкают горящими угольями от костра. Ребята совсем уже собрались напасть на палачей, но неожиданно, на головы пытающих мальчика посыпались валуны. Раздались вой и крики, и из-за кустов появилась группа гигантов, ростом до трех метров – явные родичи Кла. Изверги сбились в кучу – они явно не ожидали подобного многолюдства. Пришло с десяток мужчин, и четверо женщин с детьми, сидящими, вцепившись в грудь матерей, совсем маленькими – по виду, ровесники или чуть младше Гаврилки. Раздалась какая-то невнятная команда, и люди решили спасаться бегством вверх по распадку, где и притаились наши люди с Кла.

— Сирприссс! — противным голосом прошипел Коготь Орла.

Дети племен, постоянно живущие на острове, как губка впитывали словечки моих ребят и применяли к месту и не к месту, хвастаясь «грамотной мовой» перед сородичами.

Ломившиеся по распадку мучители встали на месте как вкопанные. На миг зажегшаяся надежда на спасение, угасла в их глазах, когда за спинами бойцов появилась Кла, приветливо оскалившаяся во все тридцать два белоснежных зуба. Наша Кла крикнула что-то неторопливо двигавшимся за отрядом палачей своим родичам, те остановились и начали отвечать рублеными фразами и невербальными образами, которые были понятны и нашим парням.

Пленников решили отпустить на все четыре стороны, предварительно убедившись, что больше у них пленников – как гоминид и так других, впрочем, в ассортименте больше нет. Обладая навыками невербального общения, по смутным образам, принимаемым от допрашиваемых, ребята поняли, что те не врут. Заодно выяснили, что те из Страны Городов, из города Великого Неба. Костя успокоенно сказал – туда как раз собрался наш Учитель, он там порядок наведет. Наше дело – отыскать еще родню Чаки с Мадой. Тогда будут не стыдно в глаза Учителю взглянуть.

— А вот теперь, — обратился Костя к пленным изуверам, — у вас есть одно мгновение, чтобы удрать на все четыре стороны, пока вас не сожрали родственники вашего пленного.

Старший из гигантопитеков на манер Кинг-Конга, заорал и стал гулко стучать себя кулаками в грудь, оскалился и двинулся к людям. Оставляя позади себя густую волну вони, толпа разбежалась по кустам.

Немало удивившись, гоминиды быстро приняли ребят как своих соплеменников – больше общаться таким образом не мог никто. Большой род гигантопитеков переселялся на север, и, услышав вопли соплеменника, решил помочь. Гиганты искали место, где на них не будут давить люди, и можно будет спокойно жить своим обычаем. Но услышали о том, что люди бывают не только злыми и жестокими, но могут и помочь, и дружить с гигантами не из-за какой-то выгоды, а просто из-за приязни. Подтвердил ее слова, совершенно неожиданно, и освобожденный пленник, сказав, что и у него был друг в Стране Городов – Слад, который помогал ему, пока его не утащили по приказу верховного жреца, в качестве живца, сюда. На опасения гигантских людей, что их хотят взять в плен, для использования их силы, заливисто рассмеялась Кла и сказала – что силы-де, у них и своей хватает, и на спор предложила любому из мужчин попытаться победить ее спутников. Гиганты, как дети, повелись на «слабо». Один из мужчин, попытался побороть одного из стражников. Малый легко поднырнул под руку гиганта, зацепив руку, и через мгновение тот лежал на животе, а парень легко удерживал его руку на изломе. Кла спросила незадачливого борца, убедился ли он в ее словах, на что последовал ответ, что вполне и весьма.

Кла, беспокоящуюся о сыне, откомандировали к озеру с новичками. Один из мужчин, нашедший общий язык с ребятами, вызвался сопроводить на всякий случай, экспедицию дальше. Если встретятся еще люди – гигантские гоминиды, то он поможет договориться и с ними.

Глава 53 Я тебе советую…

Тот, кто с нами борется, укрепляет наши нервы, оттачивает наши навыки и способности. Наш враг – наш союзник.

Эдмунд Бёрк

На площадку Совета входили вожди племен. Разукрашенные – перья птиц, роскошные меха, украшения из кости, камня, бунчуки с символами тотемов племен – звери, рыбы… ни на ком оружия нет. Чинно рассаживаясь на камни вокруг центрального возвышения, на котором находились Знающие числом всего семь человек. Вожди переругивались между собой, поминая старые обиды, высказывали новые – точь-в-точь Государственная Дума перед началом заседания. Старший Знающий – на вид, «столько тут не живут». Весь в морщинах, но крепкий телом мужик. Если я правильно определил – примерно между пятьюдесятью и шестьюдесятью годами. Пожалуй, на пару лет постарше меня. Но я – продукт другого времени и другого отношения к собственной физической форме. К тому же чудодейственный эликсир, по всему видно, здорово убавил годы из моего внешнего вида. Жрец, украшенный медными бляхами по всей одежде, поднял посох, увенчанный на одном конце символом, наверное, солнца – мохнатой медной звездой с хорошее блюдо размером, и снизу – символом луны, в половинной фазе, и провозгласил звучным, хорошо поставленным голосом:

— Приветствую пришедших в этот трудный час на Совет!

— Почему трудный? Что случилось в великой Стране Городов? — раздались возгласы удивленных вождей.

— Трудные дни наступили для нас всех! — патетически воскликнул жрец, указывая на меня с Кимом.

— Подлые пришельцы захватили священный остров Мертвых, и оставили тем без посмертия всех людей леса и степи!

— Не может быть! — глухо и возмущенно зароптали собравшиеся.

— Это именно так! Нечестивые люди построили на Священном озере постройки, нарушают покой мертвецов. Скоро, скоро они вернутся в родные становища, чтобы наказать забывших о них потомков!!!

Постепенно старый фигляр входил в транс, потрясая своей ритуальной дубиной. Я понимал, что без неприятностей, говоря мягко, уже не обойдешься. Надо было ломать ситуацию.

Я подскочил с места и в противовес словам жреца, пока он набирал воздух для следующего вопля, заорал сам:

— В чем ты увидал нечестивые поступки, если сам не был на Священном озере? В чем вред, если духи предков открыли нам секреты изготовления металла? В чем вред, если они помогают нам во всем? Дети Волка видели, как доволен их старый шаман, с достоинством похороненный по обычаям предков в святых водах! Люди племен слышали, как играют для них музыку небес, лучше которой они не слышали в жизни! Ни одного ребенка, после богатых наших жертв и поклонения, не забрали в эту зиму духи леса! А сколько ушло младенцев в городе в этом году? Почему ты не позволяешь, жрец, общаться своим людям с нашими людьми? Не потому ли, что увидев, как живут объединенные под знаком Рода племена, они захотят сами жить таким укладом?

Я кричал, не давая вставить слова вредному старикану. Но закончился воздух и у меня в груди. А в состязаниях, кто кого переорет, с приоритетом последнего слова, первенство было, разумеется за жрецом. Он продолжил, перекрикивая меня, уже прямыми оскорблениями, и наконец, приказал: – Уничтожить отрыжку гнусных шакалов – вождя нечестивого племени Рода и его шамана!

Ну, что-то подобное и ожидалось, поэтому мы с Кимом были готовы. Роман одним движением добыв из внутреннего кармана кистень без рукоятки, но на метровой цепи, метнул его в лоб подбегающему здоровенному стражнику с каменным топором. Тот, не ожидая от внешне безоружного шамана такой подлости, боднул гирьку, как футболист мячик лбом. Но, в отличие от мячика, гирька, пущенная с пулевой скоростью, влепилась в лоб незадачливого стража, раздался гулкий хруст, и доблестному стражнику стало ни до чьих команд. Распростершись на площадке, он раскинул руки и ноги, и отключился от происходящего – скорее всего – насовсем, ибо Рома стукнул, не сдерживая сил. Гирька, совершив свое чёрное дело, вернулась в широкий рукав. Из рук стражника в нашем направлении вылетели топор и копье, которыми мгновенно завладели вождь Мудрый Кремень и Буйный Мамонт – вожди союзных племен Мамонта и Кремня. За нами встали шаман Кремней – от него по причине старости было мало толка, и безоружные Волки. Причем шаман Падре шептал откуда-то сзади:

— Рома, тресни покрепче еще кого, я тоже копье хочу!

«Тут, что, бесплатная раздача дефицита происходит?» — мельком возмутился я, но все-таки, раскрутив свой кнут, обрушил его на ближайшего воина, подбегающего ко мне с явным намерением нанизать меня на копье, как на вертел. Копье перешло к довольному Падре, который довольно ловко стал им крутить во все стороны. На нас набросилась толпа, и образовалась настоящая куча-мала, из тел вопящих и размахивающих руками. Я осторожненько выполз из-под кучи, посмотрел по сторонам – заинтересованные лица, остервенело посыпая друг друга ударами, самозабвенно принимали участие в драке. Из-под кучи с другой стороны змеем горынычем с золотой чешуёй, но без фасонистого плаща, подаренного ему невесткой – Иркой Ким, бывшей Матниязовой, выполз Рома Ким. Он с огорчением потрогал плетеный шнур, крепивший раньше плащ к плечам, и горестно промолвил:

— Все. Кранты. Ленка прибьет, и заступиться будет за меня, сиротку, некому будет!

— Я заступлюсь. Смотри – эта знающая зараза намылилась куда-то!

Действительно, жрец, увидев, что все люди его задействованы в драке, вплоть до младших посвященных с увлечением мутузят друг друга – а как же, такое не каждый год бывает, решил переждать острые события с сторонке, тихонько намылившись с возвышения в сторону города.

— Куда, сморчок-гнилушка! Несправедливо почествовал Рома Безымянного. Надо сказать, что не вполне справедливо – старик еще был ничего себе, в силе, и скорей напоминал еще крепкий пожилой мухомор, особенно в красной ритуальной шляпе, отделанной горностаями.

— А ну, стоять, бояться!

Возмутитель спокойствия, почувствовал, что дело пахнет керосином, пусть он никогда его и не нюхал. По окрику Ромки он застыл в позе бегущего крыса – уморительно напоминая какой-нибудь мультяшный персонаж, изображающий человекообразную крысу, вставшую на задние лапы – кажется, в Черепашках-Ниндзя такая была. Лапки передние с жезлом поджаты, сгорбившийся, взгляд исподлобья.

— Ну, че? Гитлер капут, да? Ромка деловито повязал главного звездочета Страны Городов его же собственным то ли поясом, то ли шарфом. Все это произошло в считанные минуты.

— Учитель, надо того, когти рвать к лагерю, пацанов поднимать. Это ж жу-жу неспроста, счас они закончат между собой, посчитают выбитые зубы и снова за нас возьмутся. Да и наших друзей из-под этих туш надо выручать. Но было поздно.

В смысле – поздно для городских жрецов и вояк из стражи. Безымянный совершил огромную, фатальную для любого полководца любого времени ошибку – он ввязался в бой, не оценив сил противника, не зная его реальных возможностей. И проиграл, естественно с разгромным счетом. К кругу Совета Вождей приближались три ершащихся копьями малых черепахи по десять воинов в строю и пяток лучников в середине строя. Постепенно переходя с ровного бега на шаг, колонны объединились в одну, и снова раздался размеренный клич-рев.

— Бар-ра, бар-ра – выкрик на каждом шаге рождал впечатление, как будто под неспешным шагом новых легионеров вздрагивает и хрустит земная твердь. В какой-то момент из распадка появились десять колесниц, пропустившие начало боя и решившие поддержать, теперь неизвестно кого. Это выявило еще одну ошибку Безымянного и его военачальника – не налаженное взаимодействие родов войск как следствие откровенно плохой связи.

Черепаха на мгновение остановилась. Стукнули брошенные на землю щиты. Звон тетивы арбалетов и луков. На полном ходу кони как будто наткнулись на невидимую стену, и покатились через голову, падая и калеча в агонии не успевших соскочить колесничих задними копытами.

Строй неумолимо надвигался на холм совета, и вот уже перешел снова на бег, и…

— РРРРРАААА! Волной настоящих воинов в доспехах смело ничего не понявшую кучу-малу, а ополчение Мамонтов и Кремней начало вязать оторопевших драчунов.

Я поднялся на помост Совета. Задумался. Оно мне надо? Но не мы такие – жизнь такая, и снова те, кто решили напугать нас мечом… получили кистенем по наглой морде. Будем считать потери и трофеи.

Глава 54 К светлому будущему

Секрет удачного выбора сотрудников прост – надо находить людей, которые сами хотят делать то, что бы вам хотелось от них.

Г. Селье

Никогда бы не подумал – оказался в роли Кортеса, захватившего богатейшие страны Южной Америки с горсткой авантюристов. Ситуация, по крайней мере, была зеркальной – прогнившее жречество и вожди, неспособные организовать захватчикам сопротивление, забитое местное население, которому по большому счету было все равно, на кого работать, и при первой возможности разбегавшееся по джунглям.

Разбегутся и эти – к бабке не ходи гадать, если только не дать завоеванному населению ясно видимых ориентиров развития, если не объединить их общими ритуалами. Для этого не обязательно устраивать коренную перестройку – достаточно скорректировать курс развития, и, на мой взгляд, этого будет достаточно. Становиться главой Страны Городов мне не хотелось категорически. Но социальная организация была остро необходима. Стоит упустить свалившуюся с небес власть, и за ней – властью – придут другие – не факт, что для Страны Городов они будут лучшими. Поэтому надо было ковать железо, пока оно горячо.

— Слушайте все! — я завопил в принесенный предусмотрительно кем-то березовый рупор. Небывалая громкость голоса заставила притихнуть находящихся на площадке и вождей и горожан – воинов стражи и Знающих, аккуратно увязанных и разложенных в рядок. Ну что ж, становиться самозванцем – так с помпой, фейерверками и театрализованным представлением. Клоунада уже была, теперь – театрализованное представление.

— Слушайте все! Я – вождь племени Рода говорю вам, находящимся на поляне Большого Совета! Я пришел вывести вас из пещер, где вы сейчас находитесь, к настоящему свету – свету познания, свету равных возможностей для всех. Больше не будут умирать ваши дети младенцами. Я и мои люди научим вас делать такие же вещи, как этот меч, — я взял переданный мне мой кхукри и одним махом разрубил толстую жердь.

— За вас будут работать животные. Земля ваша накормит всех желающих и останется еще. Больше никто не будет погибать от голода, старики не останутся в лесу жечь свои последние костры. Ваши женщины получат – каждая такие же украшения и красивые одежды, как и наши!

Я подозвал Иру и попросил продемонстрировать наряд. Ну, и какая же девушка откажется продефилировать по подиуму! Грациозно вскочив на возвышение, тонкая фигурка девушки, облаченная в богато украшенный вышивкой костюм, с многочисленными золотыми украшениями, щедро осыпанными разными самоцветами, вызвала дружный вздох мужского пола. Еще бы – перед заморенными горожанками и жительницами пещер, Ирка имела даже не сто, а тысячу очков перевеса. Наши союзники остались равнодушны – мол, у самих теперь не хуже, а что за собой влечет такой выбор доступных для женщины вкусностей… Ну, вам, мужики, лучше пока не знать – столкнетесь – узнаете! Вожди же только пускали слюну, сраженные небывалой красотой.

— Я могу идти? А то, Дмитрий Сергеевич, они скоро дырки во мне провертят глазами, а я ах – девушка скромная…

— Брысь с подиума, хорош задницей вертеть перед народом, — раздался сердитый голос мужа – Антона Ким, — скромная-скоромная…

Раздались первые неуверенные голоса людей, впечатленных обещаниями сладкой жизни. Надо отдать должное – мою речь приняли с хорошей долей здорового недоверия. До сих пор человеку ничего не давалось задаром. Главное – чтобы цена была адекватной, а хорошо жить – кто ж того не хочет… Все хотят, естественно.

— Зачем это тебе – учить нас тому, что знаешь сам? Разве знание не должно быть закрыто от непосвященных? — спросил кто-то из шаманов.

— Все просто – если знание есть, то им надо пользоваться, либо передавать другим – поступать иначе значит обесценивать его. Если знают многие – знания умножаются, знает ограниченный круг – он сжимается, и знания уходят от недостойных. Познавать – высшее благо для человека. Передать полученные знания – высший долг разумного. Использовать знания с пользой для окружающих – смысл жизни.

— А что нам теперь делать? Безымянный – повержен. Город остался без главы. Люди разойдутся в стороны – их ничего не держит. Некому отправлять ритуалы Великому Небу.

— Жить будет так же, как и раньше. Только лучше. Разве не осталось младших вождей? Воины! Я не держу на вас зла – вы выполняли приказ. Не ваша вина, что выполнить не удалось. Я назначу вам командира – вас поведет теперь наш шаман. Принимаете такого главу?

— Принимаем… Согласны…

— Развяжите их. Сейчас все пойдем в город. Собрать жителей на площади. Знающих, оставшихся в городе – собрать в жилище Безымянного.

Вожди разошлись, слегка воодушевленные услышанным, что теперь им дадут новые знания. Они ожидали и худшего – можно было и без голов остаться. Уныло глядели помощники Безымянного – им пока перспектива не сулила ничего хорошего. Колонна щитоносцев втянулась беспрепятственно в поселение.

Мы шли по городу, в который никогда не впускали посторонних, с любопытством оглядываясь по сторонам, подмечая особенности быта горожан и архитектуру города. Город имел ливневую канализацию. Излишки воды, просачиваясь сквозь бревенчатую мостовую, попадали в канаву и затем – во внешний обводной ров. Наводнений жители этого поселения не знали.

Вдоль узких улиц располагались входы в жилища, состоящие, как соты, из общих стен и крыши, покрытой дерном. Каждое жилище имело, как бы теперь сказали, «все удобства». В импровизированной прихожей был специальный сток для воды, который уходил в канаву под главной улицей. Улицы городов средневековой Европы не имели настолько совершенной канализационной системы, какую имел Аркаим, по свидетельствам, собранным в результате раскопок, вот тебе и каменный век!

В каждом доме находились колодец, печь и небольшое куполообразное хранилище для продуктов. По стенам располагались лежанки для сна и полки для разных предметов хозяйственного обихода. Из колодца ответвлялись две земляные трубы. Одна вела в печь, другая в хранилище. Зачем? Все гениальное просто. Из колодца всегда тянет прохладным воздухом. В печке этот прохладный воздух, проходя по земляной трубе, создавал тягу, но она не позволяла, например, плавить бронзу без использования мехов. Остроумные приспособления в виде мехов непрерывного действия усиливали тягу в печах, приводясь через колеса, в которые при плавке становились члены семьи кузнеца и шли сутками, создавая необходимое давление. Подаваемый воздух по легкой системе глиняных воздуховодов нагревался, чтобы не охлаждать расплав. Кузнецам города еще долго пришлось бы оттачивать мастерство, но мы уже прикидывали, как можно будет развивать производство. Во всяком случае – металлургии в тесных стенах Города Великого неба не место, с ее ядовитыми выбросами. Не от этого ли треть младенцев в городе умирает, а больше половины не доживает до подросткового возраста?

Интересной особенностью жилищ была и другая земляная труба, ведущая в хранилище, обеспечивала в нем значительно более низкую, чем у окружающего воздуха, температуру: своего рода холодильник. Кобылье молоко, например, здесь хранилось более десяти дней и не скисало.

Жители пугливо жались к стенам, не понимая, как попали пришельцы в город. Или это захватчики? Почему же тогда не слышно голосов избиваемых, почему нет звона оружия и не видно пожаров? Наконец, где сигнал тревоги, вызывающий всех на стену? Но мы вели себя мирно, и страх сменяло любопытство. Услышав, что пришельцы приглашают на главную площадь всех, чтобы объявить важные вести, обитатели жилищ тянулись за нашей процессией, увеличивая толпу.

На площади я обратился к горожанам с речью. В ней я объявил и повторил то же, что до этого сказал вождям на площади Совета, а в честь наступления новых времен, объявил о предстоящем через неделю огромном празднике. Для подготовки к празднику сразу же были отправлены группы охотников, с местными колесничими и нашими стрелками из лука и арбалета, за мясом.

Глава 55 Город Неба глазами экскурсанта из будущего

В каком же поселке мы живем, что сюда не то что принцы, сюда и кони очень редко доходят!

Из воспоминаний первой «мисс Аркаим»

Мы проходили сквозь кольцо внутренней стены города. Стены, обложенные сырцовым кирпичом с большой толщиной, с лестницами для защитников. Укрепленные факелы для ночного освещения стен. За стеной этой размещались жилища наиболее знатных и влиятельных горожан. Попасть туда простому смертному было непросто. При ширине три метра стена достигала семиметровой высоты. При этом она нигде не имела прохода. Лишь в одном месте мы увидели крошечное отверстие, достаточное для прохода одного человека. Все «элитные» жилища оказываются изолированными от внешнего мира: чтобы проникнуть во внутреннее кольцо города, нужно пройти по всей длине улицы. Таким образом, входящий в город был вынужден проделать тот же путь, который проходит Солнце. Преодолев путь внутрь главного круга, мы оказались в центре города.

В самом центре города находится площадь – единственное место, имеющее не круглую, а квадратную форму. Судя по каменным чашам и остаткам костров в них, расположенных в определенном порядке, это было место совершения ритуалов, посвященных Великому Небу. На шестах вокруг площади, в строго определенном порядке полоскались на ветру некие флаги, или вымпелы – разных цветов и форм. Стражник, от городской стражи, пояснил – это бунчуки родов, сделаны из кожи. Краску для флагов привезли издалека, что подтвердило мою раннюю догадку о наличии у Страны Городов веками сложившихся торговых связей с населением Сибири, Прикаспия, а может и более дальних краев.

Проходя по городу, я прикинул его обороноспособность, применительно к фортификационной архитектуре. Кольцевая система дает надежную оборону всего периметра городища. Внешняя стена построена из забитых грунтом клетей с сырцовой обкладкой, толщина 4–5 метров, что дает обеспечение максимальной прочности стен.

Я обратил внимание на очевидное сходство конструкции стены Города Неба, со стенами средневековых городов. Я был уже уверен, что нахожусь в древнем Аркаиме, и поэтому и дальше называть этот город именно так. Подобное строение стены говорит о стремлении обеспечить максимальную прочность стены и максимально затруднить возможность создания пролома стенобитными орудиями. Это указывает на то, что защитникам крепости противостояло войско, возможно обладавшее опытом и приспособлениями для пролома стен. А может быть толщина стен обусловлена практическими, отработанными тысячелетиями опыта, требованиями к прочности конструкции из деревянных клетей с сырцовым кирпичом. То есть – сделаешь тоньше – развалятся сами, толще – лишние трудозатраты.

Вполне возможно, что фортификаторы Аркаима явно обобщали опыт предыдущих штурмов и выбрали конструкцию, которая была наиболее прочной при имеющихся материалах. Мощность стены Аркаима вполне сопоставима со стенами ранней фортификации среднеазиатских оседлых городов. А они появились намного позднее этого города. Или я ошибся со временем? Встреченные мамонты четко «говорили», что время сейчас – примерно восемь-двенадцать тысяч лет до Рождества. Но откуда тогда такая необходимость в фортификации? Спутники мои туманно отвечали, что искусство строительства городов взято ими от предков. Но нападения нередки и сейчас.

Северо-западный вход в Аркаим был оборудован ложным входом. Стена прогибалась от стены вглубь крепости на пять-восемь метров, она была окружена более глубоким рвом, башней на мощном фундаменте. Над башней была серьезная надстройка из двух этажей бревенчатой конструкции, для стрельбы сверху вниз. Вход находился в западном фасе ложного входа и представлял собой туннель, построенный внутри стены. За коридором была площадка, на которой были построены «ловчие ямы». В западном жилище, примыкающем к входу, была замаскированная щель для входа в туннель.

Можно было бы подумать, что столь сложная конструкция входа объясняется только обобщением большого опыта штурмов, в которых значительное место занимали штурмы входов. Эти ловушки могли сработать против штурмующего войска, которое обладало серьезным опытом взятия укреплений. Ложный вход и стрелковая галерея на главном входе в Аркаим, обеспечивали наибольшую защиту главного входа и невозможность сделать пролом во внутренней стене. Но откуда у штурмующих могли появиться знания о стенобитных орудиях, если соседи вовсю охотились на мамонтов и носорогов, а основным наступательным орудием, увиденным нами до сих пор, было каменное копье? Или, упаси от этого Творец, «работают попаданцы», такие же, как мы, но имеющие явно более агрессивный характер? Не хотелось бы, но для защиты от возможных неприятностей следует значительно усилить защиту города – наверно, не помешают на башнях крепостные аркбаллисты с разрывными зарядами. Вот и пригодится порох не только для взрывных работ, грустно подумалось мне…

В центральном входе в Аркаим укрепления также были выполнены в виде ложного входа. Реальный вход был в северо-западном фасе главного входа, а в юго-западном фасе был длинный коридор, соединяющий несколько помещений внутри стены. Это стрелковая галерея, которая обеспечивала подошвенный обстрел сектора главного входа в Аркаим.

Наличие столь сложного и продуманного узла обороны говорило мне о высоком уровне развития военной мысли этого времени, по крайней мере о хорошем знакомстве с практикой взятия крепостей, с тактикой нанесения фланговых и тыловых ударов. Это, в свою очередь, наводило на мысль наличия в военном деле культуры построения на поле боя и ведения сражения в строю.

Горожане пока не проявили в бою против нас шедевров тактических построений. Но это не значило, что этими знаниями не владели соседи – пусть и дальние. И стоит городу встать на ноги и разбогатеть, что повлечет за собой развитие торговых связей, нападения серьезные не заставят себя ждать.

Глава 56 Деньги и новая экономика

— Господа судьи! Прошу принять во внимание, что мой подзащитный – жертва методов воспитания, которые применяли его родители. Не было такого желания, которое бы они немедленно не исполняли. Стоило мальчику попросить у отца пятьдесят долларов, как любящий родитель тут же спускался в подвал и печатал новую банкноту…

Я долго думал, но иного средства оживления экономики, кроме введения денег, не видел. Если не доводить до абсурдов финансовой системы двадцатого-двадцать первого века, породившей акционирование и финансовые пирамиды, фондовые рынки, торгующие воздухом – то получится могучий рычаг, стимулирующий развитие. Если не выпускать денежный станок из-под контроля – получим средство развития производительных сил. Если допустим деньги во главу пирамиды человеческих ценностей – получим повторение пройденного пути.

Вечером того же дня я собрал командиров и доверенных вождей у себя в бывшей комнате жреца Безымянного – большом помещении порядка шестидесяти квадратных метров.

— Итак. Мы с вами должны срочно поднять товарообмен, избавить людей от необходимости совершать ряд мен, чтобы получить необходимый им продукт.

— Как этого добиться?

— Только введением денег. Что сейчас самое ценное? Металл для производства оружия и орудий труда. Давайте введем деньги в виде малой монеты – стрелы, из металла которой можно сделать наконечник стрелы, средней монеты – ножа, большой – копья. Пусть десять «стрелок» будут равны «ножу», десять «ножей» – «копью». Для крупных расчетов введем рубль, равный десяти копьям, который будет отрубаться от эквивалентного по весу куска бронзы, либо меди. Цены обмена товаров на деньги рынок установит сам, с течением времени.

Вожди гулко загудели, обсуждая услышанное. Слишком много нововведений для такого короткого времени, но необходимость менять уклад жизни назрела давно. Общее мнение выражено было примерно так – вы теперь власть, вам и решать. А нас ждут заботы сегодняшнего дня.

На следующее утро мы провели ревизию запасов храма. С нами было несколько жрецов, изъявивших желание помогать. Перемена власти была им на руку – каждый продвинулся в иерархии на высоту, о которой и не смел мечтать. Парень с умным взглядом, бывший жрец среднего уровня посвящения, стал Верховным жрецом. Он удивился, когда ему предложили продолжить служение Великому Небу и проводить ежедневные служения.

— Разве вы не хотите отменить культ Высокого Неба? — спросил он у меня, ожидая, по-видимому, жесткой отповеди, если не хуже.

Он, отвечавший за подсчет дней и лет по календарю, жил в мире цифр и сакральных значений, в уме считал огромные числа, но не в силах был записать посчитанное. Оставалось только подивиться памяти этого незаурядного человека. Антон Ким показал ему десятичный способ счисления, знаки и правила арифметики. Он несказанно удивившийся, но освоивший новое знание в один момент, стал смотреть на Антона, как на полубога.

— Я позову Слада, у нас есть исключительно талантливый послушник – но со вчерашнего дня он куда-то пропал, и – умоляю, разрешите, позвольте, передать ему это сокровенное знание! Мы сможем записать все исчисления, которые хранили раньше в памяти, и даже – подумать только – еще раз проверить их!

Молодой человек прыгал, как малый ребенок, получивший вожделенную игрушку. Вопрос с принятием должности Верховного он отмел как незначительный – да, конечно, ничего такого сложного, но подождите, как интересно, а если триста тысяч пятьсот семьдесят три с половиной, разделить… Вашим способом… Он склонился над листом бересты и попытался проверить еще один пример… Еле удалось вернуть фаната математики на грешную землю к житейским делам, в ходе которых этот, несомненно образованный для своего времени, интеллигентный в своем роде человек получил еще один «культуршок» – увидев, как по его словам Антон записывает уже известными ему цифрами данные, сопровождая пока непонятными закорючками, он естественно спросил и об их значении. Антон прочитал. Какой думаете, вывод сделан был?

— Теперь я не засну до тех пор, пока не узнаю значений всех букв, если мне это будет дозволено Посланцами Великого Неба! Вы пришли, чтобы действительно повести нас дальше к сокровенным знаниям!

Пришлось мягко выводить малого из религиозного экстаза, опять напоминая о повседневном. Выводился он с неохотой, все время, ища взглядом «этого несносного Слада, у которого пчела в ж…», чтобы тот тут же садился за изучение знаков. Малый безо всяких сомнений на лице убеждал, что и учить, и отправлять свои обязанности жреца одновременно ему вполне под силу. А Слада он давно хотел забрать себе в ученики, только Безымянный не позволял, вот и подвизался мальчик на побегушках у младших послушников. Наконец, не удержавшись, и убедившись что «мелкий негодник» не появляется на зов, он набрал в грудь воздуху, и проревел: «Слад!!!!» в помещении склада задрожали стены, а я уверился окончательно, что в части голосовых данных гражданин сей должности главного взывающего к Небу подходит стопроцентно. Понятно, за что его задвигали – с таким голосищем он заткнул бы – и еще заткнет за пояс всех конкурентов. Я злорадно ухмыльнулся, поковырял мизинцем в оглушенном ревом ухе, и спросил Антона:

— А что будет, когда его наш Финкель по-настоящему петь научит?

Тот хихикнул, и произнес что-то вроде того, что с этим распространителем, здешний опиум для народу будет самым высококачественным. Жрец, между тем, не замечая наших ухмылок, шел по проходу, скороговоркой называя номенклатуру и количество хранящихся храмовых запасов, тут же берущихся на учет Антоном, и время от времени вопия к «несносному Сладу», которому он – видит Высокое Небо, оторвёт уши, как только его увидит, ибо он все равно ими не пользуется, раз не слушает его зова. Позже Антон показал жрецу еще и счеты – самые обычные, конторские, и рассказал, как пользоваться и ими. Парень ухватился за сердце, и долго сидел, хватая ртом воздух, как рыба на песке, а Антон пару дней прятался по закоулкам от меня – понимал, что просто выговором не отделается, а могут и санкции последовать. Хитрец общался со мной через жену – Елену, отговариваясь неотложными надобностями, и явился на головомойку только после третьего вызова, когда мой гнев по поводу прогрессорства с возможным летальным исходом у прогрессируемого от культуршока несколько угас. Жрец же практически самоустранился – выпал из жизни, общаясь лишь со счетами и цифрами, изредка записывая идеографическими знаками что-то на тонких глиняных пластинах. Я так понял – дай ему волю, он библиотеку подобную древневавилонской, либо – кто там на глиняных таблицах писал – напишет максимум, этак за полгода. Ну, или соберет материала для удлинения крепостной стены на добрые полкилометра при сохранении высоты, и ширины!

Увиденное в кладовой – впечатляло, и я начинал понимать, что хомячество современных мне священнослужителей лежит гораздо глубже во времени, чем полагал я до сих пор. В подземельях хранились тонны меди. Гнили кожа и шкуры. Ряды грубых кувшинов с зерном стояли нескончаемыми рядами вдоль стен в два яруса.

Вопрос с материалом для денег был решен. С припасами для обещанного пира – тоже. Док, получив задание, уже ваял штампы для первых денег этого мира – ромбовидные пластинки с двухсторонним оттиском – на одной стороне герб Рода, летящий сокол в солнечном круге, а на другой – номинал, изображение наконечника стрелы, ножа и копья. К вечеру мы уже имели первый денежный запас, который решили пустить в оборот сразу же. Пластины имели размер, позволяющий сразу крепить их к древку и использовать по назначению – как наконечники для стрелы и копья, как небольшой рабочий нож. Нужно только заточить денежку, — и пожалуйста, пользуйся.

Люди охотно брали деньги как просто товар – безусловно, после небольшой доработки из металла можно было сделать вещи, которые служили названиями монет. Но наблюдатели заметили, что как удобный эквивалент обмена, деньги сразу стали использовать на торговой площади, которую решили сделать постоянно действующей. Какое то время спустя, жители города потребовали сделать более мелкие денежки для удобства мелких расчетов – в обиход вошли «четвертачки» в четверть стрелки, «полтинники» – в половину, а также ноготки и чешуйки – в одну восьмую и одну шестнадцатую. Волки попробовали и устроили на площади первое заведение общепита, рядом с обменным пунктом – прообразом некоего банка, где можно было разменять опять же товар на денежные знаки. Так, хорошая дубленая шкура оленя карибу шла в зависимости от качества выделки от «полтинника» до целой «стрелки». А на «стрелку» можно было приобрести в трактире рядом довольно таки большое количество добротной еды – хлеба, колбас, копченостей, кваса в глиняных горшках, взрослому человеку на три дня вполне хватило бы. Или обменять одну стрелку на четверть кило доброй каменной соли – чистой и без примесей. Приносимую руду хорошего качества принимали с удовольствием в мастерских города, и у нас на острове, без разговоров меняя на деньги, которые уже на рынках можно было обменять на весь ассортимент товаров.

Зная направление, я подсказал его для экспедиций к казахским озерам Эльтон и Баскунчак, а также к Соли Илецкой, куда погнали караван на полусотне едва прирученных верблюдов. Начальнику каравана был дан главный наказ – беречь людей, и если двугорбые упрямцы разбегутся – просто вернуться назад. Забегая вперед скажу, что впоследствии мы отказались от добычи каменной соли для пищи, добывая ее только в качестве подсобного продукта, потому что ежегодные караваны к соленым озерам обеспечили поваренной солью весь край с избытком, и на «экспорт» оставалось немало. А что? Грузоподъемность верблюда достигает до ста пятидесяти килограмм, и караван из сотни животных легко доставляет пятнадцать тонн ценного продукта во вьюках. Верблюды легко приручаются, если пойманы молодыми, являются бесценным источником мяса, шерсти, молока. Приручению верблюдов мы отдали много внимания и времени, и за это они вознаградили жителей Страны Городов сполна. Как только верблюдов развели достаточное количество, караваны этих животных стали обычным явлением на просторах степи, перевозя грузы в тюках между поселками и деревнями. Профессия погонщика верблюдов стала наравне с коневодами и земледельцами очень уважаемой и доходной.

Глава 57 Первые дни нового Аркаима

Ветры перемен, как и любые другие, не бывают для всех попутными.

Серый, откровенно говоря, «проспал Солнце» как говорят в Городе Неба о пропустивших самые важные события и новости. После многодневной плавки, когда пришлось спать у печи, наблюдая через слюдяное окошечко за цветом расплава, он пришел и упал на лежак, не обращая ни на кого внимания, и заснул. Все-таки годы не те – сорок лет это даже не тридцать, когда тело еще молодо, и тем более – не двадцать, когда хочется не стоять у печи, кашляя и задыхаясь от скопившихся газов, а проводить с молодыми девушками вечера у реки. А сейчас – ушли радости молодости, осталась только боль в легких, надрывный кашель и землистый цвет лица. Осталась только одна всепоглощающая страсть – Печь. Она пожирает жизнь и здоровье, но взамен дает наслаждение творчества, ни с чем не сравненное чувство повелителя огненной стихии, мага, движением рук превращающего бурые и зеленые камни руды, белые кости флюса в сияющий поток меди. Медь… Она становится звонким котлом, наконечником копья, украшением женщины – медь стала смыслом его жизни и главным наслаждением – вид льющейся из печи алой струи, становящейся через короткий срок изделиями человечьих рук.

Серый, придя в свое жилище во внутреннем круге, проспал четыре дня, пропустив и перемену власти, и перестановки в городе… Да он пропустил бы их в любом случае, ведь главным и единственным, что интересовало его в этой жизни, и удерживало в ней, было волшебство плавки меди. Серым его звали за сероватый цвет кожи и вечно серые одежды, покрытые налетом пыли. Бесплотной тенью он скользил по улицам и коридорам Великого Города Неба, не обращая внимания ни на поклоны родичей, и не обращал на окружающее никакого внимания вообще. Как бесплотный дух. Сколько-нибудь оживал он только у литейных печей. Сейчас он без удовольствия – просто потому что надо, а не из чувства голода, поглощал свой завтрак, поданный какой-то женщиной – он не различал и их, так как давно не интересовался и этой стороной человеческого бытия, захваченный пожирающей душу властью Меди.

— Серый, ты бы сходил на площадь – у нас новый жрец, новый вождь… Пришли с полуночи новые люди, прогнали Безымянного и его прихлебателей. Теперь жрецом Неба у нас сын Аргира – начальника над полями, помнишь его? У него такой божественный голос, он так пел утренний гимн благодарности Небу – женщины плакали от счастья!

— Нет… А ты – кто? И зачем мне эти люди? Я никогда не зависел от вождя и жреца… Это они зависят от меня – если не будет металла – что они обменяют на те предметы, которые во множестве наполняют кладовые? Из чего сделают плуги, мотыги, копья стражи?

— Совсем с ума сошел, со своей печью? Я твоя жена, Серый, старая Ами! Ты не помнишь за своими печками ни меня, ни своих детей, что ты дал нам, кроме своей меди – дал ты нам любви, заботы, ласки? Что ты помнишь об этой жизни, кроме нескончаемой плавки? Мы заботимся о тебе, беспокоимся о тебе, так обрати на нас глаза свои, пока не выжгло их медное пламя! Ты не помнишь, кто тебе носит к печи еду? Так знай – это дочь твоя Ала, которая тоже спит и видит себя на твоем месте, у проклятой печки! Небо! За что же ты отобрало у меня мужа и единственную дочь, бросив их души в ненасытную медную печь! А пришельцы, между тем, вместо вещей из твоей любимой медяшки, гнущейся как лоза и мягкой, как лепешка, привезли вещи из неведомого металла, который звенит при касании, и может даже резать твою драгоценную медь! Их вождь, который взял нас под свою защиту, присылал к тебе с почтением и подарками посыльного. Знаю, ты ничем кроме медяшек, не интересуешься. Так вот. Великий Род просил показать тебе, несчастный старый гордец, вот эти вещи, и спросить, что ты о них думаешь, медная твоя голова! На стол полетел брусок металла, похожего цветом на медь, и нож из того же материала. Брусок перевернул глиняную миску, в которой была похлебка. Мастер взял металл в руки. Тяжелая пластина неизвестного металла тускло блестела и притягивала взгляд. Он попытался своим ножом прочертить борозду на поверхности. Не получилось. Зато нож из того же металла пробороздил его нож с легкостью.

— Ты сказала, что новый вождь прислал подарки? Странно… Прежние правители умели только требовать – давай, давай… Я пойду туда. Где, говоришь, живут новый глава и жрец?

— Там же где и старые… Только вот что – давай я тебе дам новую одежду, ведь ты глава литейщиков, и должен достойно выглядеть перед новой властью.

— Хорошо. Принеси. Я пойду сейчас же. Только еще немного полюбуюсь на это… Он снова взял в руку брусок, и стал внимательно изучать, видя что-то только ему ведомое.

Старая женщина скорбно покачала головой – муж отдавался своей страсти весь, не оставляя ни капли, казалось бы, ни ей, ни дочке. За годы, проведенные рядом с ним, он возглавил цех литейщиков и не было никакой тайны в поведении медных расплавов, на которые он не знал бы разгадки. Жену главного литейщика уважали в городе, и жизнью своей она в целом была довольна, если бы не так много времени муж отдавал любимому делу. Но не за то ли и любила она своего Серого, что он – просто есть, и он – самый лучший? Вздохнув, она поправила на плече все ещё любимого после долгих лет брака человека парадную рубаху, и легонько толкнула его к двери дома:

— Иди уже, медный лоб! Тебя давно ждут старшие люди нашего города!

— Ладно, ладно, пошел… Вот те на, разве у меня была такая нарядная одежка? И что бы я без тебя делал, любимая моя Амишка! — назвал он ее юношеским прозвищем, данным еще в пору жениховства.

Она зарделась, отвернулась, украдкой смахнула набежавшую слезинку, и гордо выпрямилась перед набежавшими домочадцами – гордая супруга высокоуважаемого соплеменниками человека.

— И что рты раззявили? Быстро за дела! Эка невидаль – нашего хозяина пригласили на Совет Великие вожди и жрецы! Будь у него побольше времени, он бы на Совете руководил сам! А он – днями и ночами от печей не отходит, заботится о вашем благополучии, лоботрясы!

«Лоботрясы» шустро разбежались к оставленным занятиям – крутой нрав жены главы медников знали все.

Мне доложили о приходе главы литейщиков города. Старый по местным меркам – сорока лет, человек, оттолкнув с прохода стражника, двинулся прямо ко мне, признав старшего. Не давая раскрыть рта, сразу спросил:

— Вождь, скажи – где плавят это? — и показал зажатый в кулаке брусок бронзы.

Человек – по имени Серый, как его звали во всем городе, был сгорблен, обладал нездорового вида кожей и кашлял через каждую фразу, но его глаза… В них горел огонь фанатика своего дела – готового ради любимого дела на все.

— Я думал, — сказал он, — в последний раз я превзошел сам себя, отлив совершенно чистый металл, и лучшего добиться не удастся никому… Но это…

Человек сел прямо на пол, и неожиданно заплакал. Вдруг он вскинулся со своего места, подскочил ко мне и встал на колени.

— Вождь! Ты должен хотя бы показать мне того, кто владеет этим великим секретом… Если его нельзя раскрыть, я хочу хотя бы прикоснуться к Знающему, облеченному доверием Высокого Неба, могущему лить это чудо природы.

Я встал с места и поднял его на ноги.

— Ты – мастер, знающий не меньше, а может быть и больше этого человека. Но я попрошу его, и он научит тебя и твой народ делать и такой металл, и лучше. А взамен твои люди будут отливать твой металл, он тоже нужен Стране Великого Неба. В дарах Творца людям нет ничего бесполезного, все дается в свой черед и разным народам. Надо просто объединиться и поделить знания между всеми народами, вместе приумножить их – и тогда мы все вместе станем сильнее. Твоя медь и наша бронза, другие металлы – я покажу тебе их, сделают народ Неба самым великим народом в мире.

Я говорил привычные уже слова, а сам думал – мне просто, наверное, везет вместе с моими учениками на хороших людей. За все время я не встретил ни одного «негодяя в чистом виде», этакого «сторонника темных сил», живущего стремлением «отдать мир Тьме» или «поработить человечество». Даже наши противники, взять хоть бы и Безымянного, были искренни в своих побуждениях, и противостояли мне, по-своему понимая пользу свою и своего племени, даже в мыслях не отделяя себя от него. Кто-то скажет – пережиток родового, первобытно-общинного строя? Ну, раз так – я сделаю, все, чтобы такой «пережиток» стал моральной нормой всего человечества, к какому бы виду хомо оно ни принадлежало. Мастер охотно показал мне «производство», размещенное прямо в домах Аркаима. Печи, в промежутках между плавками используемые как бытовые, даже для копчения рыбы, имели поддув из колодцев холодным воздухом и дополнительный мехами постоянного дутья, приводимыми вручную и колесами, человеческими руками. Оригинальность технических решений была налицо, но – держать и дальше металлургию рядом с жильем было нельзя. Ядовитые пары приводили к высокой смертности детей и подростков. Сам литейщик был наглядным примером длительного воздействия металла – медные окислы в основном ядовиты, на организм. Волосы его даже имели слегка зеленоватый оттенок.

Мы договорились, что под руководством Дока, на которого оставим переоборудование и пуск новых печей и цехов с хорошей вентиляцией – соединения меди изрядно ядовиты, на пустыре за городом, наладим производство меди из местной руды. Сам же мастер с семьей и подмастерьями съездит на остров Веры, чтобы, во-первых, подлечиться – это немедленно было оформлено прямым приказом жреца как «воля Великого Вождя и Великого Неба», в одном флаконе. Понимайте, как хотите, но я не мог позволить себе потерять этого самородка и фанатика, в хорошем смысле этого слова. (Заодно противовес гномам будет – а то совсем разбаловались, хотя… Кто знает… думал я), во-вторых, мастер поможет обучить рудознатцев на предмет поиска медных руд в нашем районе, и вместе придумаем что-либо в части отливки и ковки железа.

Также Серый уговорил «на служебную командировку» отправить своих помощников глав кузнецов, полеводов, коневодов вместе с ткачами. Оказалось, что ремесленники ближе общались между собой, и лучше понимали друг друга, чем жреческая и военная элита города, что, впрочем, и понятно, мастера всегда найдут общий язык друг с другом. Караван мастеровых отправился, не дожидаясь ни праздников, ни пира – лица горели энтузиазмом и жаждой нового знания, за которым не страшно и за тридевять земель.

Чтобы занять людей, приехавших с вождями на Совет, затеяли большую стройку металлургических цехов на пустыре. От цехов провели неглубокий подземный ход – траншею, присыпанную землей, до стены внешней части города. За работу платили новыми деньгами. Док сработал пресс, и монетный двор неолита работал и день и ночь. По месту размещения цехов были соображения следующие. Если случиться нападение – цеха не страшно будет оставить врагу, пока будут грабить – люди сбегут по подземному ходу к городу. Народ работал с энтузиазмом, потому что впервые в этом мире общий труд был объединен не только общественной необходимостью, но и стимулом оплаты за труд.

Работникам обещали за неделю выплатить по стрелке, а «ударникам труда – больше». На рынке уже вовсю ходили «стрелки», «копья-копейки», «ножи-ногаты», кто-то по непроверенным данным, наторговал на целый рупь, кажется это были неугомонные мои друзья Дети Волка, которым я всерьез хотел предложить сменить тотем на лису – уж очень хитры и изворотливы, прирожденные купцы-деляги.

Но денежный обмен, надо признать, носил со всех сторон характер больше эксперимента, чем серьезного торга на деньги. Но я помнил из истории, на Руси вплоть до революции, да и после нее в трудные годы натуральный обмен никогда не прекращался – то затихая, то возобновляясь в трудные для страны времена. Даже в современном мне Гражданском кодексе понятие мены имеет равную юридическую силу в части приобретения права собственности вместе с куплей-продажей. Поэтому особо и не заморачивался – приживется – хорошо. Насильно прогрессорствовать я не собирался. Главное – чтобы количество денег в обороте было обеспечено товаром. Если нарушить этот принцип в экономике сразу появятся «пирамиды», «фондовые рынки» и прочая дрянь – финансовые инструменты и биржи изобретут и без нас.

Две новости промелькнули одна за другой – первая меня не обеспокоила, а даже заставила вздохнуть с облегчением. Сбежал из-под стражи – а верней, вместе со стражей, прихватив домочадцев и немногочисленных приверженцев Безымянный. Ну, и бес с ним. Может и было бы верней для собственного спокойствия придушить гада в темном углу, но не хотелось начинать с казни. Пусть это проторенный и испытанный тысячелетиями путь для новой власти, но тащить к светлому завтра по трупам сегодня общество древнего города – не хотелось категорически.

Вторая – нашелся юный вундеркинд Слад. В нашем лагере. Женщины приютили парня, заглянувшего по любопытству посмотреть на необычных пришельцев, да так и оставшегося, ни в какую не желая вернуться. Он на коленях умолял Иру Ким оставить его и позволить учиться, еще даже не зная об изменении своего положения с бесправного младшего послушника на ученика самого Верховного. Но узнав – своего решения не изменил, и все-таки упросил молодого жреца отправить его на учебу, с обещанием вернуться на родину позже, как только узнает побольше от пришельцев. Парень впитывал новое как губка, и, пользуясь неизвестными нам пока приемами запоминания, рвался к знаниям неудержимо, как носорог на врага. Чадо ходило хвостом за взрослыми – верней такими же почти как он, моими учениками, въедливо вопрошая: «А это как? А это почему? Из чего сделано это? А как записать это слово? А как сказать?» и так далее. Сказанное один раз парень запоминал намертво. Мое удивление было безмерным, хотя вроде бы и пора бы удивляться перестать возможностям людей нового мира, когда за неделю паренек научился писать и читать, и, не откладывая дела в долгий ящик, к удовольствию Верховного, принялся записывать изустную историю своего народа, систему счисления, преподанную ему жрецами. Когда же он с помощью примитивной подзорной трубы с линзами из горного хрусталя – не говорил ли я, что люди Кремня великолепно освоили шлифование? Еще до нас?

Так вот. Стоило показать им принцип колеса и круга, которого они пока не знали, и мы получили великолепные линзы для оптики и прозрачные стекла для маленьких оптических приборов. Слад поглядел на небо в эту самую трубу, увидел там подтверждение своим расчетам, затем – смог снять на сделанную по его заказу астролябию[31], и записать углы склонения светил – я понял, что за вакансию преподавателя астрономии в задуманной мною академии, беспокоиться не приходится. Как и за точность координат при составлении будущих топографических карт. А вот за прибор разгорелась настоящая битва между учителем – Верховным и сияющим изобретателем – учеником. Каждый хотел оставить чудо себе, и я понял, что пока держать эту пару вместе просто нельзя. Ибо и тот и другой, отдавая должное повседневной жизни лишь постольку поскольку существовать как-то надо, что-то есть и чем-то тело прикрыть, были фанатами научного познания, и не будь необходимости исполнения как повседневных обязанностей, так и просто необходимости пить и есть – они все бы отдали в жертву науке, не отрываясь от нее ни на миг. За примером далеко не пойду – в час вечернего обращения к Великому Небу с благодарностью за прожитый день, нечто вечерней молитвы для горожан на площади, исполняемой жрецами, ко мне прибежал начальник городской стражи, оставленный на должности, как и многие другие. Доложил, что нет всех жрецов! И куда пропали – неизвестно. Саботаж, что ли? Еще чего не хватало! Я спросил, каков порядок поклонения в таком служении. Мне было пояснено, что люди выходят на площадь, поклоняются небу стоя и глядя в небеса, а жрец или вождь за всех зажигает священные костры в постаментах, и благословляя людей, читает проповеди, ставит задачи, в общем, ничего сложного, но – я на проповеди обычно не ходил, уматываясь донельзя, и сейчас не собирался, а сейчас – жрецов просто нет!

Пришлось выйти на площадь и произнести нечто вроде проповеди, поблагодарив Творца за блага, посланные нам и порекомендовав пастве пореже беспокоить Всевышнего пустыми просьбами, а решать свои проблемы самим. После того, как люди разошлись – мобилизовал таки стражу и своих молодцов на поиски. Жрецы нашлись. Все семеро и еще сколько-то помощников. Вся гоп-компания сидела в колодце (!) и ругалась по поводу неверно исчисленного на данный исторический момент положения Сириуса, каковая ошибка была установлена только теперь, с помощью совершенных инструментов. Причем спор высоколобых был безо всяких авторитетов, как и положено в настоящих компаниях энтузиастов от науки, и грозил перейти на личности, сопряженные с тасканием за волосы и постановкой на выступающие части тела фонарей. Наклонившись над местом коллоквиума, я поинтересовался, собирается ли почтенное общество жрецов-астрономов исполнять свои прямые обязанности, а следить за небом – с помощью специально назначенных лиц и в свободное время. Общество посмотрело на меня затуманенными взорами, дескать, кто еще посмел спустить их с горних высей, но узнав грозного вождя Рода, повыскакивало из глубоченного колодца, из которого и днем видны звезды, с проворством пингвинов, выскакивающих на льдину от морского льва, и смущенно потупилось. Прочитав нотацию о небрежении своим пастырским долгом, и недопущении впредь оного, я сурово развернулся, и быстрой рысью удрав за дальние какие-то кустики, долго хохотал. Право слово – научный фанатизм и тяга к знаниям – штука заразная! И от кого бы ожидать слов о долге пастырском! От дипломированного, так сказать, атеиста! И слава Богу – ей-Богу.

Все постепенно вставало на свои места и находилось всему самое простое объяснение. Я понял, почему окрестные племена не знали металла – знание процесса изготовления меди было тайным знанием, и вооружать соседей медными изделиями элита не спешила, даже от приближенных племен сохраняя тайну. Медь уходила с караванами в дальние стороны – на восток и на закат, а значит, свои союзники и данники поблизости намеренно держались в каменном веке. Мудрый Кремень в свое время как ребенок удивлялся медным и бронзовым орудиям, между тем, не раз видел на советах вождей медь на жителях города. Он не мог представить, что обладатели драгоценного металла могут появиться в его глуши, и тем более – поделиться с ним этими сокровищами! Сколько столетий могло продолжаться такое положение? Неизвестно. Но появился в нашем лице дестабилизирующий фактор, катализатор развития – и история покатилась вскачь. Теперь главным было – не потерять темпа.

Наполненные событиями дни приближали к началу праздник. Мы решили его отпраздновать с помпой, познакомив жителей Страны Горо

дов с музыкой и танцем, для чего ребята подготовили небольшую программу с использованием взятых с собой инструментов. Охотники вернулись с богатой добычей. Из малых поселений и городков приходили с изъявлениями покорности делегации старейшин – я отправил военного вождя с миссией объявить, что власть в городе переменилась, а времена повернули к лучшему.

Я решил на празднике произвести церемонию принесения присяги новому руководству и объединения всех в единое племя Рода, под покровительством саблезубого тигра и сокола. Про встречи с саблезубыми уже не знал только глухой – гордые силой нового объединения людей Кремни и Мамонты с Волками рассказывали всем и каждому о доблести вождя объединенных племен, запросто беседующего с духом-покровителем, не скрывая это от всех, как делают какие-то мелкие шаманы, а показывая его.

Праздник удался на славу. С раздачей подарков и танцами, торжественным молебном Великому Небу и большим угощением для всего города. Жители уже умели коптить рыбу и мясо, горячим способом, но наша технология изготовления копченого мяса и рыбы способом холодного копчения имела большой успех. Мясо и рыба горячего копчения долго не хранятся, а копчености «холодной готовки» сохраняются надолго. Народ притащил на праздник запасы местного слабоалкогольного напитка – этакой браги из зерен, и «благодаря» тому, что к употреблению алкоголя люди были еще совершенно непривычны, некоторые личности ухитрились упиться до полного изумления и свалились там, где их застал сон. К великому моему расстройству были среди этих личностей и мои воспитанники – как старые, так и новые. Пришлось озадачить любителей спиртного дополнительными работами по обустройству лагеря – за неимением в арсенале на текущий момент более действенных средств наказания.

Потянулись дни, наполненные повседневной рутинной работой. Нужно было срочно повернуть коренным образом жизнь горожан к лучшему, так, чтобы окончательно население перестало даже в мыслях видеть в нас неких завоевателей, пусть и с добрыми намерениями – но чужих, по сути. На помощь пришел совместный труд. Строились новые печи – более мощные и с механическим дутьем. Запас меди шел на выплавку бронзы – небольшие, обнаруженные в хранилищах запасы олова, определенные первоначально главным металлургом как «бесполезные» и оставленные «на всякий случай», пошли на выплавку бронзовых сплавов. Много деталей делалось из меди простой, чистой, и так называемой «черной» – с большим количеством ненужных примесей. Мастерские под руководством Дока и старейшины кузнецов быстро обеспечили земледельцев сошниками и мотыгами с медной оковкой, а коневодов – медными и бронзовыми деталями сбруи. Серпы из дерева с медным острием должны были дать серьезное по времени ускорение уборки урожая.

В долине росли овощи, похожие на предка репы – отличающиеся более резким вкусом корнеплоды, хорошо росли ячмень и рожь, много овощей я просто не знал, как назвать, но по вкусу они вполне, после тепловой обработки, были ничего себе.

Земля здесь обрабатывалась ручной двузубой сохой с сошником, усиленным роговыми насадками подобными тем, что в некоторых местностях России дожили буквально до века восемнадцатого – начала девятнадцатого.

Я подозревал давно, что палеолитический мир обладал серьезными меновыми – не назову их пока торговыми связями. Это вполне подтвердилось при посещении Аркаима. За лето прошли несколько караванов из далекой Сибири и Дальнего Востока, а также пришел караван откуда-то с предгорий Кавказского хребта. К обмену предлагались вещи, как тамошнего производства, так и выменянные в дороге. Караван на Дальний Восток отправлялся обратно, планируя через год вернуться – если хорошо сложится дорога. Привезли они для обмена на мамонтовую кость и металл – медь и грубое полотно, готовые изделия из меди, домашнюю посуду с тонкими стенками, подобие бус – грубые стекловидные окатыши, немного олова. Медные изделия делались из нашей, синташтинской меди, но были выше по качеству, чем изделия местных ремесленников – котлы, кувшины, светильники греческого типа – с открытым фитилем. Глаза городских старшин загорелись, когда увидели они бусы и посуду. Я быстро погасил вожделение, показав наш бисер, и напомнив, что скоро у нас будет, что самим предложить на обмен в этом плане, а древних купцов озадачил поиском олова, обещая дать за нее эквивалентную по весу медь и полотно – как сторгуемся. Меня интересовали и бабочки тутового шелкопряда, а именно – сама шелковая нить. Тутовника, возможно, где-то в Китае уже и приручили. Шелк мог пригодиться как в целях изготовления тканей, так и в промышленности ему тьма применений. Не местных же пауков ловить и доить, верно? Последние раскопки в Китае отодвинули и дату первых керамических мастерских до восемнадцати тысяч лет назад. Вполне возможно, что и шелководство там уже имеет место быть. После ожесточенного торга мы расстались с караванщиками, дополнительно выменяв у них пару самок-верблюдиц, на развод для улучшения породы. Авось, наши горбатые кавалеры, бегающие по окрестным степям, соблазнятся. А там, глядишь, и местную породу выведем.

Пошли экспедиции и из города, вооруженные новыми знаниями и оружием. Нужны были олово, слюда в больших количествах, чем те, что давало племя Волка, нужен уголь и желательно было найти изумруды, необходимые для изготовления вальцов, для протяжки проволоки.

Чтобы не беспокоить оставшихся на острове, я собирался уже вернуться, назначив на зиму кем-то наподобие наместников чету Кимов. Только хотелось организовать хорошее почтовое сообщение между Аркаимом и островом Веры. Если поселения Страны Городов виделись как промышленная область, то остров Веры я мечтал сделать Академией – кузницей кадров для окружающих мест. Возможно, и примется на этой доброй почве моя мечта о государстве, где главным будет наука и благо человека, а не золото и интересы кучки знати. Утопия? Возможно. Но – возможно, и не утопия. Ведь можно же попытаться. Под лежачий камень вода не течет.

Глава 58 Эх, ярмарка, да раскрасавица!

Ехал из ярмарки ухарь-купец,

Ухарь-купец, удалой молодец.

народная песня

— Нет нигде лучших наконечников для копий и стрел! Нет лучших ножей! Нет лучших инструментов, чем у нас! — надрывался изо всех сил парнишка у прилавка с металлической мелочью.

— Покупайте, меняйте – только наши мастера делают такой вкусный и не портящийся долго хлеб! Порадуйте свои семьи небывалым лакомством – пряники медовые, прямо с Острова! А наши калачи! Эти калачи благословила сама богиня Гигиена – у них есть ручка, чтобы не тащить грязь себе в пасть, а есть как все нормальные люди Страны Городов! Налетай! Всего одна стрелка – и калач твой! — заливался его товарищ поодаль, у ларька с выпечкой.

— Эй, борода! В этом году оружейник Мечеслав продает с разрешения Совета города свои изделия в первый раз! Ты можешь их сменять на шкуры или зерно, посмотри – у себя в лесу ты точно не видел таких! — это уже от стеллажа с разрешенным к продаже оружием из меди тянул лесного жителя к себе мальчишка-зазывала кузнечного мастера.

— Ткани, ткани! Для мужчин, для женок, для детей! Распашонки, рубашонки – для мальчишки, для девчонки! Звенел колокольчиком девчоночий голосок из дальнего конца рынка, где нашли свое место ткачи с их ходовым товаром.

Люди степенно прогуливались по рядам, прицениваясь к иным товарам, а иногда – просто перебрасываясь со знакомыми-соседями, принесшими товары на торг. Приезжие из дальних краев ходили выпучив глаза. Слухи по лесу и по степи разносятся быстро, но никто не ожидал, что они окажутся не просто правдивыми, а превзойдут ожидания. Вещей на обмен было выставлено небывало много.

Вот прилавок с наконечниками для охотничьих стрел. Три типа – и все одинаковые. А у торговца и весы имеются, на которых он покажет, что все наконечники одного типа имеют еще и одинаковый вес. Значит, не нужно прилаживаться к каждой стреле – все полетят одинаково.

А вот и древки для стрел – можно взять на один наконечник несколько, все подойдут идеально, они тоже одинаковой формы и веса. Если хочешь – художник тебе нанесет на древко родовой знак, а кузнец выбьет тот же знак на наконечнике – чтобы отличать свои стрелы от соседских. Только стоят эти вещички дороговато. Но они того стоят. Стрела – вещь не на один раз. А яркое древко не даст ей потеряться в зарослях. И окупит себя такая покупка быстро.

А еда? Странное, невиданное дело – за маленькую шкурку белки можно налопаться, как на племенном празднике осенней охоты или на пиру по случаю добычи особо крупного зверя. И еда невиданная – терпкие ароматные куски мяса, тающие во рту лепешки из муки, пористые и пышные, а сладости… Мед не враз найдешь и добудешь в лесах – пчелы ревниво охраняют свое богатство. А тут даже на продажу выставлены глиняные тонкой работы горшочки с медом, сами по себе – вещь не из дешевых, да еще и мед…

Споры по меновой цене возникали редко, но если и возникали, то всегда можно подойти к добротному зданию обменного пункта – он же склад, где рассудительный жрец Великого Неба успокоит разгоряченных спорщиков, и определит справедливую цену, никому не отдавая предпочтения. Горожане после таких споров иногда даже местных денежек не брали на руки – жрец просто записывал в толстую книгу количество денег и принимал их на хранение. У него же можно и взять себе нужную сумму, он запишет ее в долг, или спишет со страниц книги, если у горожанина деньги уже лежат на хранении. Удобно! «записывались» деньги и долги местным идеографическим письмом. Так, изображение кривого гриба с надломленной ножкой, рядом с кругом перечеркнутым полосой и пять стрел и нож справа могли означать только одно – Кривой Мухомор взял в долг на полгода пять стрелок и ногату (почему-то название «нож» для денежки не прижилось, вытесненное «ногатой», что впрочем одно и то же).

Прохаживаясь по торгу и цепко подмечая обычаи и особенности местной жизни, удивлялся окружающему приехавший издалека сын вождя большого племени, кочевавшего далеко к востоку от Страны Городов. Если перевести название на язык аркаимцев, то племя называлось Благословенный народ – дети Великого Моря. Вот, как-то так. Люди эти жили в районе побережья озера Байкал и уже представляли зарождающийся народ – общность людей с едиными традициями, религиозными верованиями, едиными зачатками культуры и самосознания. Что-то подобное представляли и аркаимцы, но их было меньше, и процесс объединения только начинался, хотя мы его уже и подстегивали изо всех сил.

Народ Моря водил караваны. Водил он их на Восток и на Запад. С Востока – теплых краев у желтой реки, везли посуду и украшения, камни зеленого цвета, обточенные в виде дивных фигурок. Конечно же – везли и зерно – вкусные белые и серые зерна. Туда везли кожу, мех, металлы. В Аркаиме привезенное с Востока меняли на металл и соль. Соль оставляли себе, на металл торговали с Востоком. Народ не бедствовал, пополняя свои закрома богатствами. А еще – охота на нерпу и рыбалка в Великом море, давали пропитание людям.

Мужчину близкие звали Караванщиком, признавая этим именем за ним право водить караваны вьючных животных и авторитет предводителя. Сейчас он шел по торгу, и с каждым шагом мрачнел все больше и больше – ему почти нечего было предложить. Встретившиеся ему в пути караваны, идущие за товарами для мены в родные края уже рассказали о переменах в Стране Городов, что власть в ней захватило сильное племя, готовое равноправно сотрудничать, но стойко охраняющее свои права. Он не особенно поверил – жизнь не менялась на протяжении поколений, как было раньше – рассказывали деды у родных очагов, и сейчас не было никакой разницы с тем, что было раньше… Но вот, поди-ка, выходит разница есть. Нет больше в городе Безымянного, кому он отдавал привозимые камни, загущенный сок цветов, растущих в горах – товар, занимающий мало места, но высоко ценимый жрецом. Разбежались и помощники верховного жреца, остался только начальник стражи на своем месте. Может, к нему и пойти? М-да… Дела… Надо было послушать встречных, и заглянуть к соленым озерам – там можно взять соль с земли, она здесь неплохо ценится, и дома имеет высокую обменную стоимость. Одним весом металла, полученного за нее, можно окупить поход. А если еще и поменять на местные изделия… Надо искать старшего стражника – спросить совета, может он и подскажет.

Караванщику было почти все равно, куда вести свой караван – все свое имущество и семьи и он, и люди его возили с собой. Жили меновой торговлей, охотой по случаю. Не задерживались нигде надолго, кроме стойбищ народа Великого Моря.

Глава городской стражи нашелся неожиданно быстро – он находился с обратной стороны меняльного дома, в комнате с отдельным ходом. Сидя за здоровенным столом, он внимательно выслушивал рассказ двух стражников, державших под руки дергающегося мужичонку – охотника из лесных людей. В углу чинно сидела горожанка, одетая в платье, подпоясанное плетеным ремешком с медными вставками и брюки, заправленные в мягкие замшевые сапожки, изукрашенные затейливой бисерной вышивкой. На голове молодой женщины была шапочка из той же замши, с такой же вышивкой, на шее – красивое ожерелье из камней и золотистых металлических вставок.

Одежда женщины вызывала легкую зависть – Караванщик не мог позволить приобрести такую даже собственной жене. Но он пришел сюда не за тем, чтобы рассматривать чужих женщин.

— Послушай, Старший, обратился он к начальнику стражи, — я привел своих людей поменять свои вещи на ваши. Но в этот раз мои камни с гор у Великого Моря не вызывают интереса, удалось выменять совсем немного. И Безымянного нет – кому я могу передать заказанное им – камни, сок алых цветов, — он где, этот ваш глава шаманов?

— Безымянного нет больше с нами…

— Умер?

— Нет. Его прогнали – пришельцы прогнали его, установив справедливые порядки в городе. Они сейчас возглавляют город, ими довольны. За это время, что они с нами мы узнали много нового. У моих стражников – новое оружие, мастера по металлу теперь отливают новый металл – лучше и прочнее прежнего. Наши женщины получили красивые новые украшения, и никто не запрещает поменять излишки своих изделий на другие вещи – не нужно идти к жрецам за разрешением. Раньше даже стражники не могли получить необходимого – сейчас не так. Ремесленники делают вещи из металла, земледельцы возделывают поля, урожай и металл меняют по справедливой цене.

— А что за куски металла, на которые меняют все и всё?

— Пришельцы называют их деньгами – очень удобно. Если у тебя есть металл, ты, чтобы получить ткань для одежды, не бежишь к кузнецу, поменять медь на серп для земледельца, который даст тебе зерна – обменять на ткань. Сейчас можно просто поменять металл на деньги у ремесленника, или сдать за те же деньги в городскую казну. Положить в казну – хранилище – дорогие вещи. Тебе запишут в книги, сколько у тебя чего есть. Или просто купят… С приходом вождя – его зовут Род – многое устроилось по-новому, но люди довольны.

— Но ведь ты был приближенным Безымянного? Почему ты не пошел за ним?

— Приближенным? Ха! Приближался на карачках ближе других к его Божественности – вот и все. Всю мою жизнь он разговаривал со мной как с червяком, а я защищал его шкуру. Пришельцы могли просто поубивать нас, когда по приказу жрецов мы напали на них – жрецы думали, раз стражи больше, мы с ними легко расправимся. Эти люди победили нас в честном бою, и после этого – не убили, а стали лечить раненых, учить тому, что знают сами, дали оружие, научили многим вещам, которых мы не знали. Они общаются с нами, как с равными, и не задирают нос. А наши женщины! — страж слегка поморщился, — да они глотку перервут тому, кто скажет плохое о пришельцах! Эти пришлые молодые тетки спелись с нашими за один день. Представляешь – устроили баню, это место где можно отдохнуть и помыться, кстати, ты не был? Замечательная штука, после нее чувствуешь себя вновь родившимся! Перенимают от них наряды, ткани – я например, только сейчас понял, как удобно ходить в жару в полотне – раньше считал баловством… Да много нового, не сосчитать. Жрецы наши взялись учить детей – всех, представляешь – тому, что знают сами. А их главные учат и детей и взрослых счету, и умению записать на бумаге речь значками. Я пока не ходил на эти уроки, но молодые стражники ходят охотно – дубиной не выгонишь. Ты спрашиваешь так, будто я должен жалеть о старых временах – вот уж нет! Помнишь нашего Серого?

— Он разве не ушел еще по тропе предков? Рад буду увидеть его, наверное, старик совсем плох?

— Ну да! Сам Род вылечил его от кровавого кашля, и теперь наш главный металлист бегает по городу и окрестностям, как со стрелой в… ну там, на что садятся – строит печи, собирает руду – говорит, что скоро металла пришельцев у нас будет очень много, так что приезжай, поменяем… А то что ты принес с собой, сейчас я разберусь с этими – и пойдем к вождю он недалеко, на печах, может и приглянутся ему твои камешки и сок этих цветов… Кто знает их, этих пришельцев – глядишь, и твои вещи приглянутся им. А еще они могут дать тебе своего металла в долг – договоритесь, привезете, что закажут – не обидят при расчете.

— Странные твои, эти пришельцы… Ты знаешь, у меня в караване есть такие же странные люди – с год назад к каравану, еще у берегов Великого Моря, прибились два человека. Странные – странно одеты. Один – громадный как… как медведь, а другой – невысокий, но очень сильный боец! Мы нашли их у берегов Моря, они жили в шалаше, и охотились каменными копьями на тюленей и рыбу. Большой и старший из них говорил, что может тоже делать разные вещи, если ему дать металл, и знает где найти эту, как ее – руду. Предлагал мне ему с товарищем помочь в этом – но я не согласился. Нам это ни к чему, знаешь сам. Если все возьмутся лить металл, зачем тогда мое племя? Просто разрешил им идти с караваном, помогать в дороге, и если они найдут людей своего племени, то – останутся, а если нет – то они не обуза для меня и моих людей, пусть живут с нами, но по нашим обычаям. Может быть, твои пришельцы и мои – одного племени? Я пошлю за ними, приглашу с собой – как думаешь, ваш вождь согласится побеседовать с ними? Глядишь, за то, что приютил соплеменников, он мне уступит в обмене…

Караванщик не водил бы своих караванов, если бы не умел находить выгоду повсюду.

* * *

Мне с утра было как-то беспокойно – ощущение, что ожидается чего то этакое, не покидало. Казалось бы – начало налаживаться взаимодействие с местной властью. Пусть я встал во главе города – но это не надолго, для меня и ребят было важнее сохранить влияние, а не забрать в свои руки бразды правления. Нужно показать, как можно жить – и жизнь наладится, если она устраивает большинство. Я не строил утопических иллюзий на построение некоего государства в чистом виде – общественное сознание – если его можно так назвать – до этого, понятно, не доросло, и я четко помнил – что высший по отношению к каменному веку этап общественного развития – рабовладельческое общество. Типа: «Да здравствует рабовладельческий строй – светлое будущее человечества – лозунг на палеолитической пещере». Этого хотелось бы избежать, как и отрыжек феодальной системы, в нашей стране принявшей особо уродливые формы, и мало отличавшейся к моменту отмены крепостного строя от рабства – с порками на конюшнях и продажей семей порознь, системой барщины и прочими «прелестями быта».

Меня, мягко говоря, удивляет, когда историки нашего времени идеализируют средневековье и готовы чуть не со слезами на глазах возносить дифирамбы батюшке барину-дворянину с особыми понятиями о чести и достоинстве, наделяя его небывалыми нравственными качествами и делая отцом и народным печальником, пекущемся денно и нощно о своих крестьянах. А на конюшню отправиться за недоимку в семь копеек оброка не желаете ли, господа поборники пасторального средневековья, буде направленными туда тем самым батюшкой-барином с высокой дворянской честью и образованностью? Он-то, батюшка за людей Ивашек и Микишек не считал, а девок ивашко-микишкинских пользовал по своему усмотрению. Или в ту пору все были барами, а холопов как бы и не было? Забавно, знаете ли, что в стране победившего крестьянства и рабочих в наши времена – куда ни кинь палкой – попадешь, минимум, в особу чуть не княжеского происхождения. Но я не о том. Просто пока на вопрос – как избежать рабства и феодальной системы ответа не находилось. Разве что – скакнуть из первобытного коммунизма прямо в коммунизм, о котором мечтали социалисты-утописты. Хотя там тоже не все в порядке – взять хоть ту же Утопию. Во главе государства Томас Мор ставил «мудрого» монарха, допуская для чёрных работ рабов. Рабство в коммунистической упаковке – каково? Было, было, и это было, ничего нет нового под луной, говорил мудрый старик Екклезиаст – колхозники со справками из пятидесятых нашего столетия и нашей России-СССР, вот они.

У нас заработал некий прообраз рынка, пункт обмена давал возможность поменять без хлопот разные вещи на единый эквивалент обмена. Стали со скрипом развиваться ремесло и первые здравпункты – называйте их хоть храмами богини Гигиены – а по сути это были бани русского типа, соединенные с медпунктом и родильным отделением. Заведения такие набирали бешеную популярность, особенно у женщин – как женский клуб, а называйте их как хотите – суть не изменится. Только за первый месяц после совета их построили три штуки – два в километрах двадцати от Аркаима, а один – рядом с торговой площадью, у реки.

Я не ставил задачу ни себе, ни ребятам совершить коренную перестройку сложившейся системы – любая мгновенная ломка чревата разрушением сложившейся системы и ухудшением положения всех без исключения слоев общества на первом этапе преобразований. Поэтому на всех постах практически остались старые люди, заменились только наиболее одиозные фигуры типа старого жреца и его окружения, да сбежало пяток стражников – впрочем, если верить начальнику стражи, приступившего к обязанностям, вернее продолжившему их исполнять, к его немалому удивлению, после переворота – он и сам собирался их гнать из стражи, только не решился до поры испытывать терпение Безымянного – ведь эти люди были чем-то вроде личной гвардии жреца. Город освободился на мой взгляд, от тормозов на пути развития ремесла и земледелия, люди в основном поддерживали нас, но… Откуда же это чувство, что что-то должно произойти – не обязательно плохое, но… Не люблю неожиданностей, ей-богу.

* * *

Я сидел над «бумагами» в виде подготовленных листков бересты, записывая в них, что сумел вспомнить в плане технологий и заодно – ведя дневник. Как вдруг, в комнату быстро вошел один из стражей города. Коротко кивнув, он доложил, что начальник стражников с заезжим караванщиком и еще тремя людьми просит принять его. Стражи города не утруждали себя низкопоклонством, только в последнее время их «нагибал» старый жрец, заставляя падать ниц перед ним, каковой обычай мы сразу и отменили, как и обычай вставлять в обращения всякого рода предикаты (титулование) перед именем – типа – Великий, Несравненный и тому подобное, к общему удовольствию.

Вот оно – то, что беспокоило меня в последнее время. Это самое „что-то“ пришло с этими людьми. Чувство напряжения мгновенно отпустило – сейчас я все узнаю сам. На входе в тамбуре послышались шаги, шум падающей утвари, и кто-то… Чертыхнулся по-русски! Потом – добавил совсем уж нецензурное выражение, заходя вовнутрь помещения. Перед моими глазами предстали четверо – начальника стражи я знал, второй носил знаки племенного вождя, имея богатую одежду из хорошо выделанных шкур. За ним стоял гигант ростом, пожалуй, чуть пониже нашей Кла, согнувшийся под низковатым для него потолком, одетый попроще второго – стоял и молчал, а вот сзади, не прекращая вполголоса материться, в комнату вошел сухощавый, странно знакомый повадками и движениями опытного рукопашника парень лет двадцати пяти – точней из-за приличного размера бороды и не сказать. Еще раз с чувством, но вполголоса выругавшись матом по адресу низкой притолоки и высокого порога, он уставился на меня, изучая – что же это за чудо местное, туземное невиданное тут разместилось, наверно ожидал увидать вождя племени мумба-юмба, с берцовой костью мамонта в ноздре. Ан нет. Мы – люди прилично одевающиеся даже по меркам оставленного нами двадцать первого века, богато, и такими словами не выражаемся. И поэтому, строгим голосом я спросил пришедшего:

— Молодой человек, а вас не учили в школе, в институте, или где вы там науки постигали, в училище военном? Что выражаться нецензурной бранью в общественных местах – по крайней мере, неприлично, а по большей – является просто мелким хулиганством, административно наказуемым правонарушением, а?

Забавно, знаете ли, было видеть, как у молодого человека, услышавшего эту фразу на русском языке отвалилась челюсть, и с трудом подобрав ее он прошептал:

— Мня… статья двадцать точка один КОАП РФэ до пятнадцати суток, однако…

А другой, здоровый, укоризненно поглядев на него, пробасил:

— Я же вам говорил, Сергей Сергеевич, найдем, кого-ни то, из наших – позвольте представиться, Еремин, Иван Петрович, бывший кандидат технических наук, бывший директор завода, бывший механик, бывший инженер, ну, и бывший зэка, из песни слова не выбросишь… А этот невоспитанный товарищ – Сергей Сергеевич Платонов, начальник оперативного отдела нашей колонии-поселения, бывший командир спецвзвода ОМОН, бывший капитан внутренних войск…

— Бывших капитанов не бывает – бывают или служащие, или в запасе, или в отставке, или – никто, — строптиво поправил его тот, что помоложе, — а за выражения – извините, гражданин, или как вас теперь называют – товарищ вождь, или ваше величество – Род, чего уж там, просим пардону, извините за непрошеный визит… Пойдем наверно, тут нам не рады…

— Насчет «бывших не бывает» – я согласен, конечно. А вот по поводу «радости»…. Вы, господа-товарищи, надеюсь не полагали, что вам на шею бросятся и посадят на престол за ваши необыкновенные – кстати, какие, интересно бы знать – достоинства? Извините, что грубовато выходит – но по существу. Со мною еще двадцать подростков – я за них отвечаю в первую очередь.

Вам, конечно, рад – люди из наших, кстати, поясните, — из насколько наших – времен. Рад, конечно, и по возможности – доверю вам ответственные участки работ. Мы все тут работаем – причем на равных с местными – они не хуже и не лучше нас – просто другие. Как-то так получилось, что с нами есть и неандертальцы, — слышали про таких? Даже племя питекантропов вон, прибилось, и гигантские гоминиды – слыхали про йети? Вот, и они тоже… Эти йети… ети их… с нами, короче говоря, вот. Как вы сами-то думаете, в чем вы этим людям помочь можете?

Мужики, было увядшие после первых моих слов, постепенно приободрились. Молодой извиняющимся тоном, промолвил -

— Вы извините, конечно. Но нам уже с Ереминым настолько на… слов не нахожу приличных – как надоело шататься по свету. Шли и думали, когда авария на шахте приключилась – вот бы встретить своих современников, чтобы не вдвоем только… И прибиться не к кому. Вот, в районе Байкала встретились с караваном этого гражданина – только ему наши предложения, когда их Петрович озвучил, до одного места оказались… Слава богу, вот до вас дошли – получается, целый год добирались. Восточнее отсюда – почти незаселенные места. Только в этом районе, какие-то поселения. Видели несколько раз людей, но те удирали, как увидят. Примерно в районе верховьев Енисея и Оби останавливались надолго – меняли товары, вещи, охотились, зиму пережидали… Увязались за караваном только потому, что старший сказал, что в ваших краях металл делают, за которым он и идет… Думали, что здесь пригодимся. Все-таки со своими легче… Если примете на работу… на службу… или, как это там у вас организовано – пока не знаю них… простите… в общем, как у Грибоедова, помните: «Служить бы рад, прислуживаться тошно.» На условиях службы общеполезному и взаимовыгодному делу готовы присоединиться к вашей команде, если примете, если наши навыки – о них сказано уже – пригодятся.

— Пригодитесь, конечно. Меня зову Дмитрий Сергеевич Родин, я учитель старших классов, тоже вот – влетел в эти времена против своего желания, и со своими учениками на озере Тургояк год примерно, проживаю. Тут вторую неделю обретаемся с частью ребят. Там у нас нечто вроде базы – жилье, кой-какое производство. Сюда прибыли на Совет Вождей – я там некто наподобие вождя племени, вот с союзниками и явились, а этот старый дурак Безымянный – был тут такой жрец, от слова жрать, решил нас перебить… Ну, и вот результат – стал вождем и тут… Если есть желание – идемте со мной. Там на озере у нас все-таки база, и места побогаче. Дело найдем. Вам, Сергей, дивизию ОМОНА не обещаю, но толковый начальник штаба к нашему главе Стражи, мастер по обучению бойцов – ой как нужен. Если гражданин… Господин… или все-таки – товарищ – Еремин согласится, возглавит наших гномов – весьма непоседливое и инициативное, иногда слишком инициативное племя. Задора много, а тормозов – по случаю возраста, маловато. Возьметесь? Это на первых порах, а там – сами определитесь.

— А как же с местными?

— А что с местными? Вот определимся, кому передать полномочия главы города – и домой. Нам там еще Академию создавать надо – есть такая задумка. Места преподавателей вам там обеспечены. Так как вам такая перспектива? Согласны?

— Да, конечно, какой разговор, — раздался дружный ответ.

Я практически не сомневался в положительном ответе этих неожиданно свалившихся современников – мало того, понравились они мне сразу, было видно, что люди они положительные вполне. А что вначале «наехал» на них – просто хотел сразу определить положение вновь прибывших и нацелить именно на совместный труд в общем коллективе, а не на этакое высокомерное снисхождение с их стороны к моим ребятам и местным людям, окружающих нас. Ни в коем случае я не желал такого противопоставления. Особенно учитывая молодость моих парней и девчонок.

* * *

С точки зрения наших новых друзей, для воспитателя я был непростительно молод – они оценили мой возраст, как немного старше, чем братьев Ким – лет восемнадцати. Эльвира у них вообще вначале котировалась как шестнадцатилетняя «свиристелка», как о ней выразился Петрович:

— Глянь-ка, сопля какая, свиристелка шестнадцати, самое большее, лет, а как ее местные жалуют – против слова не скажут… — удивленно воскликнул он, увидав, как моя супруга рулит строительством помещения для здравпункта.

Я только посмеялся про себя – то ли еще будет, когда попробуете тисового эликсира – сами побежите как молодые олени… Но сразу им давать эту панацею поостерегся – мало ли, да и как лекарство здесь она нам была необходима в первую очередь – случись чего, запас в шестистах километрах. Новеньким же срочное вмешательство, как тому же Серому – не требовалось.

* * *

Караванщик привез, что бы вы думали? Опиум и лазуриты, надеясь здесь обменять их на металлы у старшего жреца. Теперь стал ясен механизм воздействия его на ближайших приверженцев – старик добавлял к курениям опиум, после такого «ароматизатора» во что угодно поверишь. Я забрал этот «товар», добывавшийся из опийных маков, и велел выдать ему требуемое, на следующий раз, рекомендовав уменьшить значительно количество опиума и лазурита, но увеличить количество соли и если будет возможность – привезти соду, горное мумие, каустик и селитру, ежели найдет, подробно описав их свойства и внешний вид. Караванщику я предложил приехать ко мне в академию напрямую, на что он с удовольствием согласился.

Поговорив с визитерами, я слегка успокоился, но полностью тревога не ушла. Явно надвигались крупные события и это влияло на нервы.

Глава 59 Гроза собирается на севере

Удивительно, как это жрецы-прорицатели, взглянув друг на друга, могут еще удерживаться от смеха.

Марк Туллий Цицерон

Безымянный с двумя приверженцами шел уже долгие дни, пока не добрался до известных ему пещер на восходе солнца. Здесь жило многочисленное племя, которое не один раз присылало богатые дары в Город Высокого Неба. В последний раз от них не было делегатов на Совет Вождей, поэтому о произошедшем на Совете, Люди Пещеры Звуков и Огня – так они называли себя, не ведали. Племя проживало в цепи пещер на берегах большой реки, промышляя в основном рыболовством и охотой на пушного зверя. В Город на обмен от них шла рыба – осенью по первым холодам привозили огромных осетров и пушнину. Взамен брали керамику, полотно. Беглецы добрались до главной пещеры-святилища уже в темноте. Старый жрец уже бывал в этом месте, совершая службы для племени, а в молодости даже прожил в пещерном племени несколько лет. Главная пещера – пещера Духов имела интересные природные особенности. В полностью затемнённой, даже в самый солнечный день, несмотря на широкий вход вовнутрь, на задней стене пещеры танцевали разноцветные тени, и танец сопровождался гулкими и громкими утробными звуками. Звуки напоминали рев крупных зверей, местные шаманы утверждали, что это танец духов и их голоса, а они, шаманы, умеют толковать волю духов. Люди верили.

Безымянный знал, что если говорить из глубины грота, человеческий голос преображается в громоподобный звук, что для каждого из дикарей звучит по-особому… Да, это несомненно должно сработать. Он призовет их именем Великого Неба к мести, воздаянию за совершенное святотатство. Дикари отольют под его руководством несокрушимое оружие, которым повергнут в прах наглых Детей Рода, и имя их исчезнет, как пыль сметает ветер со стен Великого Города Неба. Он расскажет и пообещает величие и могущество, говоря от имени небесных богов и духов, которое будет ждать их в городе.

На самом деле не чувствовал он никакого величия, было и смешно, и слегка стыдно, как в детстве, когда, тайком забравшись в отцовские покои, одевал на голову церемониальный головной убор и воображал себя великим жрецом и колдуном, на равных говорящим с богами, и даже – приказывающим духам. По-хорошему, боги Высокого Неба должны были покарать его за дерзость, за кощунственное уподобление им, настоящим владыкам сущего. Но Безымянный знал – не покарают. В конце концом, не по своей же воле он разыгрывает этот спектакль, а из-за дерзких святотатцев с полуночи. Когда речь идет о спасении Города Неба, не грех и поколебать устои. Ведь и они, светлые боги, Высокие Господа, тоже нуждаются в нем, им тоже без верных жрецов придется несладко, им тоже надо спасаться бегством.

В ночь перед выступлением он приготовил особые порошки, используемые в ритуалах Высокого Неба. Одни давали огню невиданные цвета. Другие производили дым разных оттенков. А еще у него были и порошки, которые могли навеять галлюцинации, подчиняющие волю, и даже – вызывающие краткий паралич. Накопленный опыт жрецов Неба он хотел использовать для восстановления их же могущества. Его люди и гонцы племен Пещеры Звуков и Огня оббежали за короткий срок все соседние роды, сзывая старейшин на совет.

* * *

Жаркое, досыта накормленное хворостом пламя взвивалось из камней наскоро сложенного очага к потолку, и от самого Безымянного исходили тени, из-за которых он казался огромным медведем, шарящим лапами по потолку и стенам грота. Огромная, блистающая красными всполохами-молниями фигура, двигалась на фоне расписанных сценами древних охот стен. Придется ведь объявить умершими здешних духов – они, к счастью, пока еще слабы и вера в них не набрала силы. Опираясь на мощь и мудрость Вечного Неба, следует слепить из толпы дикарей племя, построить святилища, ввести законы и установить подобающее правление – и тем самым провернуть застоявшееся колесо жизни племени. Перенести все лучшее, что накоплено жрецами Высокого Неба, сюда. И никакой вождь Род не дотянется, по крайней мере, несколько лет можно жить спокойно. Но… Ждать несколько лет – не по нраву Безымянному. Проживет ли он эти годы? Надо срочно собирать поход, и забирать так глупо упущенную власть. Он нисколько не сомневался, что поселения и сам Город Неба упадут к его ногам, тем более, что он знал и потайной ход в город – захватчики легко возьмут поселение изнутри.

Собранные помощниками жреца люди сидели и смотрели на разворачивающееся перед ними действо.

— Духи довольны Людьми Пещер, — говорил жрец на примитивном наречии племени. — Жертвы были обильны, люди – покорны. Духи, живущие над звездами, решили возвысить Людей Пещеры Звуков и Огня над прочими племенами. Вас обижали живущие за великой рекой люди Высокого Неба, но теперь будет иначе. Вы убьете их. Ваши мужчины возьмут себе их женщин, из черепов их младенцев вы отныне будете пить напиток духов, их копья и луки станут вашими, их земли – вашими угодьями. Племя Серого Мамонта вытеснило вас из лесов на закате, где хорошая охота и сладкие коренья. За то Серый Мамонт будет подвергнут мору, и закатные леса вернутся к вам. Великие Духи Неба научат вас многому. Ваши луки станут посылать стрелы дальше, земля будет родить вам сладкие коренья, и голод перестанет грозить людям Пещеры Звуков и Огня. Духи дадут вам наставников, и те исцелят вас от болезней, которые никто из вас не умеет лечить. Так будет, и так говорю я, посланец неба, дух солнечного Ветра.

Он сделал паузу, внимательно разглядывая лица племени. Сюда, в священную пещеру, по обычаю допускали только мужчин, да и то лишь тех, кто, прожив двадцать, а то и двадцать пять лет, давно расстался с молодой глупостью, чьи шаги были неспешны, советы – мудры, а дела – известны всему племени. Здесь приносились жертвы кровожадным местным духам, здесь вершилось правосудие, здесь проходили обряды посвящения мальчиков в мужчины и здесь на костре провожали умерших в страну духов, чтобы потом отнести их прах к Священному озеру.

— Вы слышали волю духов, люди Пещеры Звуков и Огня? — пророкотал Безымянный. — Преклоните же колени в знак покорности!

Он скучающе глядел, как один за другим падали ниц пораженные его величием дикари, как тыкались они лбами в холодные камни пола. Иначе и быть не могло. Проникающий до сердцевины души голос не должен был оставить ни малейших сомнений в его небесном происхождении. В сущности, почти никаких сил и не пришлось тратить, так, обыкновенные фокусы, доступные любому средней руки шаману. Наведенные грезы, навеянные брошенным в костер порошком особого сорта грибов и конопляного масла. Для этих полулюдей-полузверей более чем достаточно.

Поэтому, когда низенький, толстый старик в накинутой на плечи шкуре росомахи не упал, как было велено, ниц, а встал и гневно протянул к нему руку, жрец обомлел. Такого просто не могло быть. Быстро порывшись в памяти, он понял, что старик – нынешний шаман племени людей Пещеры Звуков и Огня.

Ну чего можно ждать от дикарского шамана? Ну, лечить может – возможно, ну, иногда ему удается договориться о каких-то мелочах со стихийными духами (которых не существует на самом деле, но об этом – молчок!) Но явленных чудес, которые вызывают в непривычных мозгах галлюцинации, навеянные порошком, с лихвой достаточно, чтобы убедить не только шамана, но и целую свору таких же немытых стариканов! Так почему? Что ему не нравится?

— Обман! — обернувшись к соплеменникам, заявил старик, и презрительно сказал:

— Люди Пещеры Звуков и Огня знают, что духа Солнечного Ветра нет. Но ты сказал – ты дух Ветра. Мы не знаем такого духа, значит, этого духа не должно быть. Не должно быть того, кто назвался духом, а сам имеет теплую кровь.

Шаману было нечего терять – жалка судьба служителя низвергнутого бога. За влияние в племени надо было бороться и рвать власть, так легко уходящую, всеми силами – к себе, к себе. Шаман вдруг дернулся, втянул ноздрями воздух и метнулся к подножию каменного уступа, на котором стоял Безымянный. В руке его неожиданно возник бубен, вытащенный им из-за спины, шаман ударил по плотно натянутой коже жирными пальцами, и по пещере пронесся странный звук. Не то стон, не то вой.

— Слышу! Слышу! Дух камня хочет напиться кровью самозванца! Идет, идет из-под земли, шаги его тяжелы, рука его неотвратима!

Гремя погремушками из рыбьих пузырей, ударяя в бубен, бешено тряся головой, руками, притопывая ногами, жуткий косматый дед закружился возле Безымянного.

— Люди Пещеры Звуков и Огня! — приплясывая, воззвал он к распростершимся дикарям. — Вы видели невиданных животных, слышали невиданные звуки! Но это лишь морок, этого не было. Я вижу! Вижу, как оно забирает ум у достойных людей Пещеры Звуков и Огня, опомнитесь!!!

Для Безымянного наступил критический момент – если не использовать решительного средства, будет поздно. Махнув рукой себе за спину, жрец бросил порошок в костер. Вслед за раздавшимся громом и ослепительной вспышкой, молнией озарившей пещеру, по пещере поползли клубы удушливого дыма. Приплясывавший шаман схватился за грудь, и упал, задыхаясь. Люди – старейшины потеряли сознание. А Безымянный, выхватив тонкий медный стилет в ладонь длиной, пронзил упавшему шаману сердце. Задержав дыхание, он выбежал ко входу, у которого подождал, пока исчезнут ядовитые клубы. Смрад утянуло из пещеры вниз и внутрь – в гроте была сильная обратная тяга. Когда люди племени стали приходить в себя, они увидели лежащего на плите старого шамана, с отпечатком когтистой лапы на лбу, синего цвета – Лапы Синего Пещерного Медведя, духа и покровителя племени Пещеры Звуков и Огня.

— Вы видите – дух Медведя покарал лгуна – вашего старого шамана! Я теперь ваш главный шаман, а это – мои помощники, — показывая на молчаливую группу своих приспешников, кричал Безымянный дикарям, брызжа слюной и приходя во все большее неистовство.

— Идите и передайте всем людям – пусть собираются, я поведу вас на новые места, где вас ждет богатая добыча, мягкие женщины, теплое жилье! Я проведу вас коротким и надежным путем! Собирайте воинов, упаковывайте шатры – мы идем к городу Великого Неба!!!

Глава 60 Разборки «по понятиям»

— Варан! Прикинь – к нам бакланы какие пожаловали!

Голос Шныги доносился из-за ватного одеяла похмелья. Варашников завозился на куче шкур, куда он вчера после бурного застолья упал, как подкошенный. Слабенькая ягодная брага, заправленная по рецепту шамана грибами, валила с ног почище самогона.

— Че там?

— Посыльные от Верховного жреца какого-то, прикинь?

— Че за жрец, почему не знаю?

— Там, короче, в сторону Урала есть целая Страна Городов! Жрец собирает поход туда – его поперли какие-то новые, прикрутили город под себя, держат мазу за основных. А он раньше был там типа, за главного. Обещают нехилый навар, если поддержим на стрелке этого, как его – Безымянного, во.

— А че за город?

— Не объясняют. Треплют, типа, до самого неба, все там есть – и женщины, и шмоток море, и все, короче. Он, жрец этот уже всех окрестных гопников собрал и подписал под это дело – типа, дело осталось за нами, у нас нехилое племя, сам знаешь. Слышь, Варан, будем подписываться, или ну его нах?

— Не барагозь, притухни. Надо разобраться – че к чему. А до всего раньше – рамсы развести с самим этим жряком, и ржецом…

— Жрецом, Варан!

— Ну да. Давай, братву собирай ко мне – че как будем голову парить. Ты, это… Посыльных куда подальше ткни, — пусть пока серьезные люди базарят, в теньке попухнут, ага.

Шныга побежал выполнять повеление. Варан с братвой на удивление спокойно прижился в каменно-вековом быту. Пришелся ко двору, так сказать. После победы на поединке над старым вождем, шаманом и другими, оказавшимися в недобрый час прихода Варана у пещеры мужчинами племени, его банда с легкостью подмяла под себя все племя. Не желающие и не умеющие ни работать, ни охотиться, урки, тем не менее, использовали на полную катушку право сильного – заставляя оставшихся рыбаков и охотников племени Бобра и охотиться и работать за себя. Надо сказать, что эта методика действовала.

Результатом нескольких походов по окрестностям пещеры стало пополнение племени новыми членами – скорее, рабами, чем полноценными охотниками и воинами. Река и лес давали достаточно пищи для присваивающего хозяйства племени, и племя могло прокормить полтора десятка дармоедов. Со скрипом, но носили добычу к пещере охотники – Дети Бобра, тащили улов рыбаки. Никуда не денешься – в пещере дети и женщины, после того, как нажрутся зеки, вечером что-то доставалось и им. Варан не давал своим сожрать всю добычу – он прекрасно понимал, что гайки закручивать до конца нельзя – лес большой – плюнут охотники на такую жизнь, и никакие женщины их не остановят, уйдут – «лови их потом по лесу майками». Идея объединить племя общей целью похода за большой добычей ему понравилась. Поэтому он пригласил поучаствовать в совете племени и лучших охотников – ранее уважаемых людей, а ныне рядовых добытчиков на службе новоявленного рабовладельца.

У пылающего костра вечером собрались пятнадцать бригадников во главе с Вараном, двое посыльных – один из племени Пещеры, одетый по случаю летнего времени только в набедренные шкуры, и второй – в полотняных штанах и рубахе, со знаками жреца – амулетами и оберегами поверх одежды. Некоторые были сделаны из меди, некоторые – из золота, на что сразу обратил внимание Карась.

— Слышь, Варан – голда! Бля буду, жрец-то весь в золоте. Может его, того, а?

— Цыц. Если выгорит то, о чем он толкует, у тебя будет этой голды – как булыжников у реки. Ты прикинь – целый город, три тыщщи рыл, никаких войск, только сотня стражи, а? прикрутим по понятиям, обложим налогом, сами там сядем, а жрец скажет, что мы типа – с Неба, нас надо слушать. Заживем, конкретно. Не то, что с этими г…едами.

Варан нисколько не ценил людей приютившего его племени. Впрочем, кого он вообще ценил в этой жизни?

Приняв решение, бывшие зэки погнали племя к месту сбора – в планируемом походе они намеревались принять если не участие, то, по крайней мере, поиметь с него выгоду – воспользоваться плодами побед, присоединившись в нужный момент. Самим бежать с дубиной, отвоевывая то, что неизвестно к кому перейдет – ищите фраеров, мы не лохи.

Варан, придя к месту сбора, имел долгую беседу с Безымянным жрецом. Неясно, о чем они договаривались, но племя Варана заняло место в аръергаде орды, которая должна была двинуться на город.

Соблазненные призраком богатой добычи, к пещерам племени Огня собирались воины племен, живущих севернее по реке Ишим. Приходили охотники на мамонтов, каждый год собирающие все более скудную добычу со стад гигантов тундры, в былые времена встречавшихся на каждом шагу, а теперь – все реже и реже.

Наступил, наконец, момент, позже которого откладывать нападение было нельзя – приближалась осень, племена, собранные в одну орду, успели извести крупную дичь в округе. Хотя люди еще прибывали, задерживаться на одном месте уже было нельзя. И орда покатила с юг, к оставленной Безымянным и его спутниками Стране Городов, по пути обрастая новыми участниками похода. Жрец не сомневался в успехе – натиск такой толпы не выдержит ни одно из поселений, даже город Великого Неба, который заняли святотатцы, а местное население слепо пошло у них на поводу. Но – олицетворение гнева Великого Неба, будет его орудием. А идущие с ним толпы – его новыми подданными, паствой, воздающей хвалу ему – жрецу и вождю, и Великому Небу. По ночам грохотали бубны у костров, примкнувшие к войску шаманы обещали успех походу.

В недобрый час накатилась волна племен на Страну Городов – на окраинах запылали первые пожары.

Глава 61 Кто к нам придёт с дубиной, тот получит по наглой роже…

1945 год. Урок в немецкой школе.

— Ганс, проспрягай глагол «бежать».

— Я бегу, мы бежим, ты бежишь, вы бежите, он бежит, она бежит…

— А «они»?

— А они наступают, господин учитель!

Первым из особо важных дел в организации управления союзными племенами стала организация связи между городами и поселками. Старейшинам, пришедшим на совет и для «принятия присяги», были розданы пластины со штампом герба Страны Городов. Получив из рук вестника-скорохода с такой пластиной известия, старейшины были обязаны отправить свежих гонцов с сообщаемой им вестью, а посланника – отправить назад, откуда прибыл. Впоследствии мы заменили такую связь организацией полноценной почты по типу монгольской, когда на станциях-ямах ждали уже подменные лошади, либо олени, либо упряжки собак и, конечно, гонцы, а вести передавались в письменном виде. Но связь с помощью гонцов из поселков и городков тоже позволяла оповестить большое количество народа одновременно. Ее и учреждать было не надо. Обычай предупреждать соседей и союзников существовал очень давно.

Такой гонец и предупредил город о приближении беды.

Впоследствии мы учредили плановую почту, то есть: Гонцы с острова Веры прибывали еженедельно, и отправлялись также еженедельно назад. Гонцы от поселков приносили вести тоже еженедельно, собирая новости со всей Страны Городов, и разнося распоряжения по поселкам, при необходимости. Если у какого-то поселка возникала нужда в инструментах или продовольствии, в мастерах для постройки – помощь отправлялась по возможности вместе с гонцом, знающим дорогу.

Сергей Платонов, не забирая из рук начальника бразды правления, стал инструктором при местной страже и смог вместе с братьями Ким добиться больших успехов в подготовке стражников буквально за месяц. Мы не собирались воевать ни с кем – не было, на мой взгляд, на планете ни государств, ни воинских формирований. Но… Береженого – Бог бережет, сочтите это паранойей, но лучше быть живым сумасшедшим, чем мертвым идеалистом, понадеявшимся на «авось». Тем более, жители рассказали, что набеги на город все-таки случаются – не слишком организованными толпами, но все-таки… а стены города, башни и прочие оборонительные ухищрения просто кричали – держать нос по ветру! Поэтому стража и занималась, совершенствуя действия в строю и парами, сходясь и расходясь на небольшом поле, отражая атаки кавалеристов на колесницах, метая стрелы на дальность и в цель. Много времени отдавалось рукопашной, в которой Сергей показал настоящим мастером, и даже мне доставляло большое удовольствие в свое свободное время побороться с ним. А вот во владении длинным клинковым оружием мои ребята на голову превосходили капитана ОМОНА, не было у него такой практики. Вот нож, арбалет – тут он равных себе не знал. Мои парни научились метать ножи, а методика стрельбы плутонгами, применявшаяся на ранних стадиях развития огнестрельной тактики – пошереножная стрельба из арбалетов по команде, при которой отстрелявшиеся шеренги на колене перезаряжают однозарядное оружие – позволяла нашпиговать стрелами-болтами любую толпу с расстояния от двухсот метров с максимальным эффектом.

* * *

В один из последних дней августа, к городу прибежал, задыхаясь, гонец, и упав у ворот прохрипел: «Идут толпы с севера. Они в пяти переходах от города». Когда бегун отдышался и немного пришел в себя, он рассказал, что является третьим в цепи вестником. Другие отправились предупредить соседей и с пути неведомой орды уходят люди и бросают скарб, урожай на полях и свои поселки, стремясь сохранить хотя бы жизнь – первые пограничные селения по Ишиму были сметены валом орды за пару дней. Нападающие не оставили в живых никого, из тех, кого сумели поймать. Погибали женщины, дети, и, само собой разумеется, мужчины, отважившиеся встать на защиту родных очагов. Скороход бежал, не останавливаясь, целый день, но подробностей не мог сообщить, потому что узнал о беде от второго гонца, который сам слышал ее от очевидца, ставшего гонцом поневоле – перед тем как закрыть ворота, его отослал старейшина городка на Ишиме, чтобы он предупредил соплеменников. Люди ближних поселков подойдут под защиту стен завтра-послезавтра. Орду ведет, по слухам бывший главный жрец – Безымянный.

— Вот же зараза! Надо было прикончить его сразу и нечего играть в гуманизм! — хлопнув в сердцах ладонью по столу, сказал Роман Ким.

— Я вообще не понимаю, что вас заставило оставить Безымянного жить, — согласились с ним нынешний глава жрецов и старый командир городской стражи.

— Но-но, по такой логике я должен был и вас прихлопнуть как мух, но не сделал же этого,— урезонил я новых союзников. — Командиры, доложите, сколько у нас оружия и людей, могущих им владеть.

Результаты были неутешительные – в строю из старой стражи стояло пятьдесят пять человек. Каждый из них стоил, конечно, в бою пятерых дикарей, но оружие… Оружие у стражи было только наступательным – копья и подобия мечей. Про дубины я не говорю – этим «добром» был вооружен каждый. Но «мечи» такого названия не заслуживали – простая полоса меди, но порой с богатой рукоятью из кости. Защитного вооружения – нет. Концепция пехотного щита сюда не дошла, верней, еще не родилась на свет. Еще были колесницы – старых пять, и новых мы сделали еще пять. Дооборудовав эти «тачанки» местами для лучников, мы получили неплохое оружие против масс пеших. Правда, тачанки наши были пока без грозных серпов, украшавших ободья парфянских и египетских колесниц, но все-таки… Моих – обученных одоспешенных воинов, вместе с союзниками, знакомыми с нашей тактикой, было сорок четыре человека в строю – полных четыре децимы, половина центурии, если на «древнеримские деньги». Противников было больше четырех сотен, не считая женщин и детей, бредущих нестройным табором за ордой. Эти сведения мне принесли уже через день разведчики, отправленные мной к орде на лошадях, запряженных в колесницы.

Покрошить захватчиков было несложно – но мне не хотелось лишнего кровопролития и не хотелось брать на душу гибель их женщин и детей, что останутся в преддверии зимы без мужчин и защитников. Но тут я вспомнил о своем милицейском опыте, и в оставшиеся дни начал серьезно тренировать защитников города и ополчение. За основу были взяты приемы действий полицейских сил против массовых скоплений и несанкционированных демонстраций.

Основную роль в организации взял на себя Платонов – если я в основном знаком был понаслышке с тактикой бескровной борьбы с большими массами народа, то для Сергея это было основной специальностью. Тактика такой борьбы тоже напоминала тактику римской центурии, но отличия были, и существенные.

Массовые мероприятия – головная боль для всех спецслужб, в особенности – для милиции. Во-первых, плохо организованную толпу необходимо удержать в рамках определенного пространства (площади, улицы и т. д.). Во-вторых, органам нужно защитить граждан и их имущество от посягательств со стороны митингующих (любимая российская забава – под шумок что-нибудь украсть или кого-нибудь погромить, а у нас в городе много чего было интересного для них). В-третьих, защитить самих митингующих – как от террористов, так и от их политических или спортивных оппонентов.

Техника разгона проста. Прежде всего, толпу нужно напугать. Для этого подразделение обучают действовать слаженно и с максимальным психологическим эффектом. Еще до того, как толпа приблизилась к оцеплению, бойцы первой шеренги делают три удара дубинкой по щиту и один удар по воздуху. Никакой разницы с тактикой действий римской пехоты. Подобные телодвижения, которые проделывают полсотни здоровых мужиков, закованных в доспехи, производят впечатление на первые ряды митингующих и заставляют их замедлить движение. Параллельно группы захвата, находящиеся за основной шеренгой, удаляют из толпы активистов и лидеров. За лидеров толпы примем вождей и жрецов, непосредственно командующих ордой. Оцепление раскрывается и выпускает каре из десятка-другого бойцов, которые выхватывают из толпы особо активного зачинщика, «выключают» его, а дальше транспортируют за линию основного оцепления. На роль загонщиков пошли мои ученики, с которыми я прибыл сюда. Кто-то скажет – легко судить, придя из века техники, когда к услугам полиции спецмашины с водометами и слезоточивый газ.

Вот уж нет. В разгоне толпы решающую роль играет не техника, а тактика. Существует несколько правил, которые нельзя нарушать, если вы стремитесь к бескровному разгону митинга или шествия. Во-первых, в толпе нельзя создавать панику, иначе затоптанных людей не избежать, даже если акция проходит в чистом поле. С демонстрацией необходимо обращаться, как с грузовиком на скользкой дороге, то есть управлять без резких движений. Толпа обладает огромной инерцией, поэтому правило номер два гласит: движущуюся толпу нельзя останавливать внезапно, иначе задние ряды затопчут передние или вся масса снесет любой кордон, какие бы Рэмбо в нем ни стояли. Шварценеггеру тоже перепадет, проверено. Из этого вытекает третье правило: движущейся толпе необходимо всегда оставлять пути к отступлению, которые позволят расчленить ее на несколько потоков. Площадь с митингующими оцепляется милицией, которая постепенно начинает выдавливать толпу в сторону достаточно широкой улицы. Из такой тактики и решили исходить.

Мы и планировали встретить орду в поле. Потоки, действиями децим, построенных «черепахой», раздробят на более мелкие, а затем отфильтруют. В нашем случае оптимальным будет построение двумя клиньями, середина между которыми будет направлена в открытые ворота города. Бывший жрец должен знать, что там вход в город, и направит туда массу атакующих. В тесном коридоре, ведущем от входа в город между стенами, мы приготовили орде много сюрпризов – на нужды обороны были реквизированы почти все глиняные горшки, с гарантией возврата и оплатой, разумеется, несмотря на возражения жителей – они не понимали, как можно брать что-нибудь за то, что нужно для их обороны.

Горшки под завязку были набиты муравьями и осами из близлежащих лесов. Также на стенах лежали бревна, грелся кипяток, смола и лежали кучи булыжников. Если захватчики прорвутся вовнутрь, не до гуманизма – их придется истребить.

Я мог навязать бой как у стен города, не выводя воинов в поле, расставив лучников на стены с дальнобойными луками, а мог испробовать как раз вышеописанную тактику.

Мне казалось, и как выяснилось – правильно казалось, что если подпустить орду ближе, ордынцы воспользуются каким-нибудь, к примеру, тайным ходом внутрь города – лови их потом по улицам. Так оно и оказалось – мы их отыскали целых пять, о которых никто в городе и не знал – даже жрецы.

Разница между разгоном несанкционированного митинга в наше время и текущей ситуацией, состояла только в том, что «демонстранты» были настроены решительно, и мирно разбегаться не собирались, отнюдь – они и пришли именно за тем, чтобы убивать.

Чтобы грамотно разогнать массовое мероприятие, необходимо досконально знать местность. У нас это знание было. А чтобы закрепить преимущество, на выбранном месте у стен рядом с главным входом, ударным трудом всей небоеспособной части населения были вырыты два расходящихся глубоких рва, длиной более двухсот метров каждый, и глубиной до двух человеческих ростов с отвесными стенками. Рвы отрыли металлическими мотыгами быстро, так же быстро накрыли снятым ранее дерном, поместив его на тонких жердях.

Пока копались рвы и велась разведка, ополчение и штатная стража городища тренировались в полном доспехе перестраиваться, бегать, наступать единым строем. Силу строя все воины познали на опыте – и печальном, как воины стражи, когда пара десятков разогнала их по полю, так и мои бойцы, не в первый раз применяющие его. Антон Ким допытывался про Платонова – как узнать его секрет оказываться одновременно в разных местах, проверяя и направляя занятия? Этому тоже учат в военных училищах? Обычно ироничный Антошка интересовался данным вопросом на полном серьезе. Для полного устрашения были приготовлены оставшиеся не применёнными гранаты на стрелах и ручные, а также наша легендарная «дуделка» – имитация атакующего рева саблезуба. Кожевенники готовили недостающие щиты для пехоты. Иван Петрович Еремин с металлургами неплохо постарался, изготовив в короткие сроки множество холодного оружия, на скорую руку слепив, как он сказал, механический тяжелый молот. Этот самый «слепленный на скорую руку», по моим данным, верно служил городу еще лет пять, как минимум, приводясь в движение парой лошадей или пятерыми дюжими подмастерьями, штампуя такие нужные в хозяйстве котлы и сковородки из меди.

Местность перед входом в город немного изгибалась, позволяя скрыть пеших воинов, если бы на ней были какие-нибудь кусты. Кусты и выросли – за одну ночь, и такие густые… В утро решающей битвы волна орды накатилась на город. Не тратя времени на подготовку, дикари, озлобленные отсутствием серьезной добычи, с воплями плотной массой атаковали. Чтобы направить их энтузиазм в нужное для нас русло, всю ночь их обстреливали лучники у костров, не нанося особого урона, но серьезно беспокоя. Небольшая группа ополченцев – из наиболее быстроногих, встретила ордынцев километров за пять от города, и закидала толпу дротиками с тупыми деревянными концами и наконечниками из камня, опять же затупленными, как будто бы не специально, наносящими серьезные синяки, а не смертельные раны. Дикари взревели, и бросились за новоявленными велитами[32], резво удиравшими от них в сторону кустиков.

Из-за кустов, к удивлению дикарей орды, молча поднялась ровная шеренга закованных в медь и бронзу фигур. Сопровождая каждый шаг гулкими ударами в щиты – обтянутые толстой кожей, что гудели не хуже барабанов, под рев где-то притаившегося саблезубого тигра, они начали свое движение в сторону толпы. Шаг, еще шаг… из-за голов шеренги вылетели речные голыши, описав дугу, обрушились на головы атакующих. Рассечённые головы, переломы и синяки – невелик результат от камнепада, но несколько человек все-таки упали, потеряв сознание от метко прилетевшего с неба «подарка». В гуще разорвалось несколько гранат, прилетевших навесом. Глиняные гранаты не дают убойных осколков – но грохот и пламя получаются изрядные. Толпа начала замедлять шаг, еще не сойдясь в рукопашной. И тут произошло самое страшное – как одна глотка, непробиваемая даже с виду, что там несколько робких копий, прилетевших от толпы на излете – шеренга взревела: «БАР-РА!!!» рев разнесся над землей, такой мощности, что даже спрятавшиеся в резерве кони в упряжках колесниц присели на землю.

Что такое вопли толпы? Ну да – грозный гул, сливающийся в угрожающее гудение – но не более. А что такое соединенный в одну-две ноты боевой клич, подкрепляемый единым звуком удара? Пробирает до костей и заставляющий человека, до того чувствовавшего частью толпы – слепого беспощадного чудовища, снова почувствовать себя одиноким, маленьким и слабым против чудовища – строя, где каждый норовит дотянуться до тебя – именно до тебя! Таким страшным всепронзающим оружием. Куда тут сопротивляться! Нужно бежать – мчаться сайгаком к родной пещере, куда угодно, лишь бы подальше от этой жути!

Так и поступил каждый из толпы. Особенно, когда шеренга распахнулась, на секунды обнажив свое нутро, и оттуда, как живые зубы дракона, выбежали существа полностью из меди, ловкими ударами повергающие из-за щитов воинов, попадающихся им под руку, и неожиданно слитно устремившиеся к группе вождей и шаманов. Накатившись живым ежом из бронзы на войско Безымянного, на союзных вождей и шаманов, существа откатились назад, забрав с собой всех вождей до единого. И до того слабо управляемая орда, превратилась в безумное скопище. И тогда, медленно преобразуясь в два клина, шеренги бойцов города, так же, не произнося ни слова, стала оттеснять деморализованных противников ко рвам, прикрытым дерном, куда те и ломанулись, как тараканы от тапочка. Увидев судьбу исчезающих в яме собратьев, последние попытались было сопротивляться, но были подстегнуты уколами копий в мягкие места и уже поневоле попрыгали в яму. В общем-то, битва была окончена. Вождей упаковали в веревки и поместили до суда в «зиндан» – глубокую яму, выкопанную в районе старого могильника, понуро сидящих лохматых дядек в ямах сгруппировали по десяткам, и плотно увязали веревками. Женщины и дети орды, расположившиеся, в ожидании добычи на расстоянии шести километров от города, были загнаны в разоренный, но сохранивший стены поселок.

Варан со своими людьми на поле битвы так и не появился. Метнувшись было обходом к городу, он нашел у потайного прохода только Безымянного, поджидающего его с небольшой группой особо преданных сторонников. Поняв, что разгромить защитников не удастся, Варан повел оставшихся на запад, забирая к югу – там по слухам и рекомендациям образованных спутников, находились более богатые места – то же Каспийское море, к примеру.

Глава 62 Приключения богини Гигиены…

Урок гигиены.

Учительница рассказывает о том, что вредно целовать животных.

— Кто может привести пример? — спрашивает она.

С места поднимается мальчик.

— Ну, Вовочка, расскажи, что ты знаешь.

— Моя тетя часто целовала свою собаку.

— И что случилось?

— Собака сдохла.

Вы видели «палеолитических Венер» в музеях? До нас, по крайней мере, покровительница плодородия и женского начала изображалась толстой, лысой, с огроменными, гм, титьками, толстож…й бабищей. Ага. Знаете, как сейчас их изображают художницы? Правильно – эти изображения женская прерогатива на все времена, и стоящие у очагов и печей в поселках фигурки длинноногих, длинноволосых красавиц, с ребенком на правой руке, веником и мочалом в левой, любовно расписанные и позолоченные, а порой и просто золотые – прямые их наследницы. И зовут их, в зависимости от диалекта – или Ги, либо – Гигия, либо, щеголяя знанием культурного языка Академии – Гигиеной. Иногда рядом с ней располагают семь помощниц, явно неандерталоидного и питекантропного типа женщин с атрибутами банно-медицинского назначения – насколько помню, популярны стилизованные изображения тазика, мочала, мыла, таблеток величиной (относительной) с хорошую сковороду (или это тоже тазик – не помню, Финкеля спросить надо) и этакого конского шприца, вкупе с ведерной клизмой!

Культ этой богини особенно распространился с момента неудачного похода северных племен на Аркаим.

Я находился в состоянии, близком к психическому кризу, вопрос – куда девать напавших, надо было решать незамедлительно. Судите сами – с полтысячи с небольшим мужиков – грязных, голодных и злых в ямах. Поселок Ближний – до двух тысяч женщин и детей орды. Что с ними делать? И тут небо сжалилось надо мной, послав мне… Не ангела – Эля с сопровождением, наскучив ожиданием, явилась в Аркаим.

Как только первые гонцы с известиями добежали до дома на озере, она решила, что без женского догляда в Стране Городов не обойтись, и явилась. Жена прихватила с собой эскорт из неандерталок, и – чудо, из трех питекантропок, всего семь женщин, легкой трусцой, за четыре дня преодолев пятьсот километров, тем самым поставила первый марафонский рекорд и подтвердила аксиому о лучшей предрасположенности женского организма к длительному бегу. С «прибегом» благоверной начались настоящие чудеса. Вначале отругав меня за редкие, по ее мнению, вести о себе, осведомилась о делах. Узнав о произошедшем, и главное о том – что около двух тысяч женщин и детей сидят взаперти в поселке, она… Не буду передавать эпитетов – не слишком цензурно. Она смысл речи свела к тому, что мы только и знаем, что убивать себе подобных, а как дойдет до самой простой задачи организовать нормальный быт – тут мы пас. И кто после этого сильный пол? Мада, явившаяся за своей подругой и начальницей – обожаемой Эле – мамой всех племен, порекомендовала хоть одного родить, а потом и подумать – браться за дубины или нет. Я прекратил дискуссию, указав, что автором идеи тут все отнять и поделить был, собственно, говоря, не я, а жрец Безымянный, которого сейчас усиленно ищет Стража как Города, так и Острова. Тогда Мада предложила после поимки подвесить его над муравейником за ногу – чтобы было неповадно, так у них нарушителей законов племени и трусов наказывали. Добрая женщина.

После того, как женщины города преодолели шок от вида Элькиных спутниц, да еще и разодетых, украшенных небывалыми и невиданными нигде, кроме как на спутницах Великого Рода, украшениями, Эльвира собрала весь женских пол на площади. Были беспощадно изгнаны, включая меня и жреца, не говоря о младших членах племен, все мужики из города. Женсовет заседал недолго. Вооруженная мыльно-рыльными принадлежностями, толпа теток разного возраста повалила в окруженное селение с женщинами и детьми. Странное дело. Предводительствовали женским войском неандерталки и женщины питекантропов, за которыми их мужья прежде гонялись по всей степи, нещадно истребляя.

Я еще не говорил о том, что женщина с женщиной всегда договорится, на каком бы языке они ни разговаривали? Теперь повторю, если уже говорил – эти создания договорятся между собой всегда. Единая высшая цель и смысл жизни – продолжение рода – дети, и дом – очаг, дают им эту возможность. Может быть в этом и есть высшая правда. Женщин и детей напавших быстро отмыли, накормили и приставили к посильным делам, планируя позже отправить по родным пещерам, или пристроить к делу здесь.

Две тысячи женщин, за вычетом небольшого количества, ушедших вместе с рыбаками и охотниками, дали огромный толчок ткачеству. Крапивы росло и в Аркаиме – не оборвать никаким стадам мамонтов, благо мамонтам она и не нужна. На заготовки вышла вся страна – верней женщины. Крапиву вязали в снопы, вялили, трепали, давили, вымачивали, чесали. На всю долгую зиму ткачей обеспечили заготовкой для нити.

Так же большими командами выходили на уборку полей и огородов, что давало возможность быстро управиться. Женское царство владычествовало на обработке кож и любой другой работе, не занимающей серьезных физических усилий, но занимающей внимание и требующей усидчивости и точности движений – того, в чем женщина всегда превосходила мужчину.

Эльвира со спутницами постепенно стала центром женского коллектива и в Стране Городов. К ее словам прислушивались, за советами обращались. Так как многие свои требования и наставления она снабжала ссылками на неведомую Гигиену, то у простых людей эта самая Гигиена стала каким-то могущественным женским духом, покровительницей здоровья, рода и семьи, охранительницей матери и ребенка. А если добавить, что выгоды от соблюдения гигиены были явственно видны всем, то очень скоро образовался культ этой самой богини, ставшей глубоко почитаемой в окрестностях Аркаима и озера Тургояк, и заменившей культы женских богинь. Поэтому сейчас Гигиена, так похожая на Эльвиру, стоит почти у каждого очага, а уж в роддомах и больницах – на самом видном месте, и цветы и плоды у её подножия не засыхают круглый год, только зимой заменяясь на свежую хвою, с шишками.

Глава 63 Гномы мечтают о будущем, а неприятности приходят сегодня

Приходит изобретатель в патентное бюро:

— Быстрее зарегистрируйте мою машину времени

— Машина времени была зарегистрирована 3 мая 1994 года

— Ну блин, вот влип. Скажите, а ваше бюро работает 2 мая 1994 года?

Игорь Семенович Светланкин, в обиходе – гном Гимли, Сергей Петрович Степин, кузнец, металлург и хороший следопыт-охотник, лучник от Бога, бойкий на язык паренек, Марк Игнатович Фаин, умница, главный металлург и слесарь и кузнец на все руки, иначе – гном Фалин, и с ними Всеволод Сергеевич Стоков, металлург и слесарь и кузнец на все руки, он же – гном Док, собрались у закончившей плавку домны, походя раздавая ценные указания стайке помощников, поговорить о делах насущных. Ребят объединяла не только проявившаяся любовь к металлу и природное чутье, позволившее им стать лучшими механиками в племени, но и общая судьба – в интернат «Звезда» они попали из мотострелкового полка, где воспитывались в военно-музыкальной команде, по давней традиции. До сих пор в частях случается, что мальчишек, потерявших родителей, берут на воспитание военные оркестры – это полуофициальная практика, но она продолжается со времен едва ли не царской армии, сохранившись и в Красной Армии, и в годы Великой Отечественной, и благополучно существует до сих пор. Малые не объедят солдат, справедливо судят сердобольные командиры, а у пацаненка будет шанс построить свою и так поломанную отсутствием близких жизнь. И не всегда эти воспитанники – образец благонамеренности и воспитанности. Скорее наоборот. А то, что каждый военный от рядового до полковника считает своим долгом побаловать пацанов (часто – втайне от других) это закон жизни. Вот и подрастают во многих уголках России такие ребята – с детства впитавшие в себя армейскую дисциплину, и в то же время готовые на такие проделки, которые их «гражданским» сверстникам и не снились, и не приснятся – с силу ограниченности средств к осуществлению.

Подросших военных музыкантов отправили из полка «от греха» по двум причинам – во-первых, полк окончательно расформировывался, а во-вторых, чашу терпения командира переполнил последний «залет» огольцов – гонки на реактивных корытах, организованные пацанами. Светланкин, Степин, Фаин и Стоков, набрав где-то пороховых пластин от ракетных ускорителей противотанковых ракет, сделали из водопроводных труб реактивные двигатели, пристроили их к саням (обыкновенные детские), на сани водрузили корыта (для защиты, как пояснили потом герои) и устроили гонки по замерзшему пруду, в сопровождении балдеющих от зрелища учеников гарнизонной школы. Командира части едва не хватил инфаркт, когда он узнал о происшествии. В суворовцы парням было рановато, а профильный интернат, как подумало командование – в самый раз.

Пусть с интернатом не свезло. Верней – нас всех «свезло», да не в ту сторону.

Еще весной эти энтузиасты технического прогресса собрались на тайное совещание. Сейчас решался животрепещущий вопрос – путь человечества к звездам, посредством постройки летательного аппарата. На первый случай решили ограничиться самолетом.

— А что? Запустили же амеры в 1933 году паролет? Чем мы худей? То бишь – хужей? Тьфу на вас – хуже! — горячился Марик Фаин, — сделаем, паровой самолет, все ахнут, точно говорю! Че нам, слабо, че ли?

Действительно, 12 апреля 1933 года американские изобретатели братья Джордж и Уильям Бесслер совместно с инженером Натаном Прайсом продемонстрировали широкой публике вполне обычный с виду самолет под названием Airspeed 2000. Хотя самолет представлял собой просто переделанную классическую модель биплана, «начинка» его была весьма необычной, потому что пропеллер приводился в движение паровым двигателем.

И коварный «заговор» с целью поразить свет, и возвысить гномов до небес как в прямом, так и в переносном смысле, был организован. Заговорщики решили: старших – не извещать и не привлекать ни в коем случае, «все лавры – только в наш суп», как витиевато выразился Светланкин. Было решено за лето-зиму собрать и высушить материалы, подготовить детали, а потом, на будущий год – подарить обществу аэроплан.

Тем паче ожидался поход в Страну Городов Учителя с большой командой – значит лафа и значительное ослабление контроля. Гномы, загоревшись очередной идеей, забыли о сне и отдыхе. Заготовка деталей, накопление металлов, полотна для крыльев даже на один планер – задача нешуточная. Предстояло и еще собрать приемлемый двигатель из достаточно легких материалов, мощный и безопасный.

Энтузиасты не подозревали, что внешне простая задача – каждый день видим же самолеты в небе – чего тут сложного, летают же? Требует огромной материальной базы. Нужны легкие прочные материалы, для двигателей необходимы подшипники, для всего «содержимого» летательного аппарата – серьезные точные расчеты.

Но главное для моих «энтузязистов» – это великая цель! И к возвращению нашему в лесу на поляне созрело огромное страховидло деревомедное, вида самолетного, с малость недоделанным движком, с деревянными деталями из сосны, крепежом заклепочно-медным, и двигателем – двухтактным паровым.

Как там у Ильфа и Петрова? «Мотор был очень похож на настоящий, только не работал».

Печально только то, что множество важных вещей из-за глупой идеи пошло «коту под хвост», оставшись недоведенными до ума в это лето.

Оставшиеся в лагере гномы, ссылаясь на жуткую занятость, стали проводить чуть ли не все время на поляне, оставляя одного подмастерья на стреме в мастерских, наблюдать – мало ли, вдруг объявится крутой на расправу Федор и вычислит их, занимающихся не тем, что поручено.

* * *

После жестокого разгрома пятнадцать сидельцев забайкальских под водительством Варашникова с примкнувшими к ним Безымянным и его помощниками в числе четырех человек, устремились вверх по течению Ишима. Поселенья и городки обходили дальней стороной, поднимаясь выше и выше. Жрец знал дорогу к Острову Веры – пришельцы не скрывали ничего – по глупости – решил жрец. Раз основные силы пришли в Аркаим, то оставшиеся женщины и дети в городке на острове серьезного сопротивления не окажут, а там много хороших вещей, можно неплохо поживиться! Старый жрец не заметил, как перенял от своего случайного союзника всю бандитскую мораль и мировоззрение. Впрочем, еще вопрос, кто от кого дряни больше нахватался!

Банда, пользуясь проторенной дорогой, и сторонясь даже посыльных и гонцов – они уже часто ходили этим маршрутом, для соблюдения скрытности, незаметно подошла к берегу озера Тургояк. Елка уже убежала с помощницами-целительницами мне на помощь, экспедиции еще не вернулись, племя питекантропов осваивалось в новой жизни на берегу озера под чутким руководством Рябчика. В поселке оставалось две децимы стражников – частично распущенной на побывки к родне, частично занимающейся рыбалкой поблизости от городка, гномы маялись дурью на своей поляне с самолетом, работал в четверть силы кухонный блок. Мелкий народец детсадика рассредоточился на противоположной стороне острова от лагеря и наслаждался жизнью среди осенних ягодников, обирая редкие уцелевшие брусничины, лакомясь при случае переспевшей черникой, пробуя на вкус раннюю клюкву – известно всем, что ее лучше брать битую морозом весной. Урожай – собран. Кожи – обработаны. Поля подготовлены к новому севу весной. Люди, пользуясь коротким теплом бабьего лета, занимаются повседневными делами, а больше – отдыхают. Начнется Большая охота – переход стад на зимние пастбища, станет не до отдыха, лагерь наполнится шумом и суетой, мельканием новых и старых лиц. А пока – можно отдохнуть, занимаясь повседневным вполсилы.

Посреди лагеря, на скамеечке около «точки выброса» с утоптанной глиняной площадкой, увенчанной огромными часами-ходиками с маятником и гирями в прочном дубовом корпусе, покрытом листами золота от сырости, сидел Федор Автономов. Он тоже использовал для отдыха свободную минуту. Но его деятельной натуре было не по нутру праздное сидение, и он прикидывал, за что бы взяться в первую очередь – то ли пойти, проверить, чем занимаются хитрые гномы, последнее время занимающиеся спустя рукава на обязательных утренних тренировках – как будто ночами не спят (Федор не подозревал, что он попал догадкой прямо в цель – гномы по полночи сидели в мастерских, ваяя детали двигателя к «ероплану»). А может, плюнуть на гномов – общение с безалаберными механиками не доставляло ответственному человеку Феде никакого удовольствия, и он большой дружбы с ними не водил, и общался лишь по необходимости. Федька почти уже решил – пойти в каптерку и проверить организацию хранению запаса доспехов для Стражи – гномы сделали двадцать нагрудников и шлемов при помощи пресса, но к ним еще надо было закрепить поддоспешники, промазать салом и поставить на отведённые места, а еще и ремни крепежные получить у кожевников – те еще не вроде бы не готовы? Да… дел – немерено, он же расселся! Мысленно выругав себя, юноша встал, и сделал первый шаг к воротам, чтобы идти в сторону кожевенной мастерской. Ворота, по случаю ясного осеннего дня были открыты, и в створе была видна противоположная от лагерной пристань на галечнике – мы взамен разрушенной людоедами давно отстроили капитальный дубовый причал для плота-парома. Паром был оборудован килем – большим веслом и гребными колесами по бокам, на манер старинных пароходных. Только в движение колеса приводились мускульной силой паромщика – колеса закреплены были на единой медной оси, которая была изогнута на манер ручки коловорота, для двух «движителей», соответственно. Если гости торопились – кто-нибудь помогал стражу, а чаще страж подпрягал к нудной работе гостей. На галечнике стояли сараи-хранилища, лавки для приходящих торговцев, и находился постоянный дежурный – обычно стажер стражников, управляющий паромом и надзирающий за порядком среди приезжающих к нам в гости. Гости появлялись, понятно, не часто, но – служба должна быть организована как положено.

Глазам командира стражников предстала любопытная сцена – десяток людей, вооруженных кирками и лопатами выкатилась на пляж у пристани. Они что-то сказали стражнику. Он им ответил. Десяток погрузился на плот. После короткой перепалки стражник ухватился за рычаг, и плот медленно двинулся к острову.

«Что за народ? Для возвращения наших еще долго – минимум месяц. Посыльные? Вряд ли – учителя посыльных грузят, как тех еще ишаков – по два веса, и у наших тележки ручные для груза,» – думал Федя: «Ведут себя вроде мирно – да сейчас издалека намерений не определишь… на всякий случай надо послать на полигон-стрельбище за свободной, и в казарму – за отдыхающей сменой.» Сняв часовых с башен, он коротко приказал им собрать всех свободных бойцов, назначив за себя в собирающемся подкреплении десятника из «мамонтят» – Ёжика, носившего это имя, странноватое для людей, охотящихся на мамонтов, с гордостью. Ежиком он стал за успехи в фехтовании – на равных бился с самим Тормасовым и Тереховым – признанными авторитетами племени в этом искусстве. Терехов ему как-то и сказал – ты как тот ежик – куда ни атакуй, везде на иголку наткнешься. Любимым видом оружия у него был короткий бронзовый гладиус – полтора локтя длиной. Булат гномы пока только обещали, хоть в целом закаленная легированная сталь получалась уже… но над годной для шпаг и боевых сабель, мечей и плеч арбалетов надо было еще работать и работать. Гладиусом же можно фехтовать – лучше, и рубить не намного хуже чем кхукри. Он был у многих стражником вторым, а то и первым оружием – кхукри в фехтовании сложней и «своевольней» из-за того самого смещенного центра тяжести, позволяющего с легкостью рубить этим ножом, нанося страшные раны. Ежик, получив команду «сбор», не стал сразу нестись с имеющимся личным составом на площадь. Парень поступил именно так, как его учили – надо собрать силы в кулак? Надо. Значит – двое посыльных полетели в разные стороны по острову, предупреждая встречных-поперечных о возможной опасности, стражей направляя к месту сбора – оврагу у гимнастической площадки, где можно укрыться, женщин и детей – в укрытие на дальней стороне острова.

Через десяток минут, пока плот ни шатко, ни валко, полз к берегу острова Веры, население острова сработало по не раз отрепетированному плану – боевые силы накопились в укрытии, позволяющем атаковать пришельцев на территории лагеря, медицина – женщины под руководством Лены-Солнышка на всякий случай собрались в чаще с запасом перевязочных средств, а медпункт был закрыт блоком из тяжеленных дубовых бревен с хитрой закладкой внутри – не враз вытащишь, если не знаешь откуда. Дети и свободные женщины, услышав переливы пения сорокопута – это в осеннем-то лесу! – шустро со всех сторон устремились к потаенному укрытию в глубине леса, чтобы там вооружиться припрятанным оружием и по сигналу – пороховой черной ракете – следовать к поселению союзников – племени Кремня, самому близкому, вызывать оттуда подкрепление, звать на помощь Волков и Мамонтов. Учитель называл это народным ополчением и подчеркивал, что любого врага можно одолеть совместными усилиями.

На площадке оставался и наблюдал за приближающимися один Федор. Парень понимал уже – приехали, по крайней мере – не друзья. Среди прибывших выделялись один старик с надменным видом, с золотой гривной на шее, обручем на голове и серповидным ножом у пояса, и стоящий рядом, на голову выше его громила с киркой в руке, которой он помахивал с легкостью, как тросточкой. Одежда – лохмотья остальных что-то напоминали Федору. Вот! Вспомнил! Когда плот подплыл ближе, он увидел, что одежда многих – шитая на машинке! Ну, или верней – остатки одежды.

Чем дальше смотрел он на эту гоп-компанию, тем меньше она ему нравилась. По-хорошему – расстрелять бы эту шайку-лейку с берега, но среди них был, и явно – под арестом, его человек, и терять его молодой командир не хотел ни при каких обстоятельствах. Стражник, не вполне еще освоивший язык, видимо не понял первоначальных намерений этих людей, но чем дальше – тем больше ему не нравился груз на плоту. Который он везет в ставшее своим племя. Когда плот прошел треть расстояния между островом и пляжем, приплывающие загомонили, а самый здоровый закричал… по-русски!

— Эй, на острове, принимайте… гостей! Короче, есть базар по делу, зовите своего, этого – старшего, учителя или училку, да быстренько – в ваших интересах.

Федор стоял и молчал, быстро прокручивая в голове варианты поведения. Пришельцы были явно из времен, близких к тем, откуда пришли и мы все. Но только с добром ли пришли пришельцы? И могут ли они, к примеру, вернуть их назад? Ну, тут все понятно – скорей – никак не могут, если бы могли – не были бы такими ободранными. Да и разговор этих… скорее, блатной жаргон, явно. «Бля» через слово за слово, матерки. Довольный говорок ясно показывал, что остров – конечная цель путешествия этой банды. Краткий ментальный анализ по методе неандертальцев, как только позволило расстояние, показал, что в настроениях людей – явная агрессивность, сексуальные желания и голод. Были еще разные, скажем, не слишком человеческие чувства, но глубже «нырять» в сознание парень поостерегся – на себе знал, что ментальный контакт вызывает настороженность по меньшей мере у людей, на которых он направлен. А вот со стражником… со стражником можно и «пообщаться». Федор взглянул на подчиненного и мимолетного взгляда хватило, чтобы передать ему картинку. Страж оттолкнул стоящего рядом здорового лба, и рыбкой нырнул в холодную осеннюю воду, сразу уйдя на дно, а затем, мощным рывком вырвавшись на поверхность, резкими гребками поплыл в стороны от плота. Несколько минут, пока на плоту разбирались, кому крутить колеса, дали населению острова дополнительное время на подготовку «к торжественной встрече». Молодой страж, проплыв в хорошем темпе метров пятьдесят в сторону от плота и ворот с фырканьем, как лось выбрался на мелководье (Федор еще подумал – а на занятиях все ломался, мол, плаваю как каменный топор! Вернется – вздую. Как паршивого порося гонять буду). Стражник тем временем ломанул по кустам дальше, в сторону схрона с женщинами. Приказ, данный ему Федором рядом образов, гласил: «Прыгнуть. Нырнуть как можно глубже. Вынырнув в стороне как можно дальше, не заходя в лагерь, доплыть до берега и бежать к женщинам. Взять на себя их охрану и эвакуацию к Кремням. Все.» Что и было выполнено с возможной пунктуальностью, впрочем, эвакуация не состоялась, и вот почему.

Пока компания на плоту разбиралась с кандидатурами на роль приложения к гребным колесам, ором и матершинными воплями пыталась выяснить у невозмутимо стоящего на берегу Феди, почему от них уплыл этот ё…ный карась-паромщик, на берегу появились новые действующие лица. Примерно равная толпа так же одетых людей появилась на галечнике, и скандируя, принялась кричать на русском и ломаном языке племен Страны Городов (все языки были просты и незатейливы, насчитывали от пяти сотен до трех тысяч слов, и различались не слишком – ударениями, акцентами и прочим). Толпа орала:

— Не-пус-кай-те-их! О-ни-вас-убъ-ют! Убъ-ют!

На берегу было слышно плохо, но находившиеся на плоту все слышали гораздо лучше и оттуда посыпались недвусмысленные угрозы разобраться с отступниками по-свойски, натянув им всем глаз на ж…, и тому подобные благие пожелания.

Федор стоял не сходя с места, статуей Командора.

— Эй, пацан! — раздалось с плавсредства.

Федя молчал. Вот уже больше года его никто пацаном не называл. Уважаемый командир Лесной Стражи, по положению равный вождю немаленького племени – какой, к черту, пацан? Он думал. Кажется, пришел для него тот самый момент истины, о котором рассказывал ему прошлым летом Дмитрий Сергеевич – когда надо взять на себя ответственность за происходящее, и нести ее перед людьми, и главное – перед собой. Сейчас можно еще убежать, но тогда эти, мягко говоря – подозрительные личности расползутся, как вши, по острову, начнут гадить и грабить. Оставлять им все, что с такими трудами добыто руками ребят и их новых друзей, для которых попаданцы стали не только примером и учителями, но и настоящими друзьями – причем на самой равной основе.

— Че стоишь, как столб? Беги, зови главного! Кому сказано – быстро, а то уши надерем, как высадимся! — уголовники «били понты», стремясь словесно запугать и по крайней мере озадачить непонятного подростка.

Федор стоял и молчал. Когда до плота с вопящей толпой осталось всего пять-шесть метров, он спокойно сказал:

— Не надо орать. Старший – я.

— Че гонишь, сопляк! Зови своего учителя – а лучше училку! Если будешь слушаться – тебе ничо не будет… Почти! Гы-гы-гы-гы!!!

— Вы без разрешения пересекли границу острова Веры. Я командир Лесной Стражи. От имени Вождя племени Рода предлагаю вам покинуть воды озера и его окрестности. Если вы сейчас же уйдете – вам ничего не будет. Если вы без разрешения ступите на землю Острова – будете наказаны!

Спокойные слова мальчишки вызвали одновременный приступ бешенства и дебильного веселья.

— Он пожалуется воспиталке! А-га-га-га!!! Она нас в угол поставит!!!

Федор положил руки на рукоять кхукри и кистеня. Оружие стало для ребят привычным – как лишняя, нет – не лишняя, а просто вторая пара рук. И пользовались они им как своими собственными пальцами – сказались ежедневные тренинги. Без ножа жители острова не ходили уже начиная с пяти лет. И оружие на поясе означало ступень в общественной иерархии. Мальчик пяти лет торжественно перед всеми членами племени – или большинством – получал свой первый небольшой нож для бытовых нужд. Десятилетнему вручался кхукри как символ взросления и ответственности за племя и признание готовности племя защищать. Таких «мини-инициаций» мы уже провели несколько с прибывшими ребятишками из неандертальцев, мальчишками и девочками из племен Кремней и Мамонтов, учащихся у нас. Девочки получали в пять лет набор из ножниц, небольшого, острого как бритва хозяйственно-кухонного ножа пригодного для готовки и разрезания кож, материи, срезания растений в лесу. Мои ребята не делали из обладания оружием культа, но и носили его при себе постоянно. А уж Феде, как командиру, оно было положено по штату.

— Э, малый! Брось железки на землю! Брось, кому сказано! Я же тебе счаз твою ковырялку в ж… засу…

Соскочивший с плота первым и метнувшийся к парню, замахивающийся киркой Варан вдруг остановился, согнулся, выронил свое оружие, которым раздробил к этому моменту не один череп. Сбоку от него – слева, спокойно стоял уклонившийся от удара Командир Стражи. Банда замешкалась на плоту. Происходящее на берегу действо явно шло не по задуманному сценарию. Варашников утробно замычал, зажимая живот обеими руками крест-накрест. Из под рук сочилась черная кровь, изо рта шла кровавая пена.

— Ты чо ему сделал, ты чо… — сорвавшийся голос помощника главаря – Дуба выдавал его неуверенность.

— Вспорол брюхо, — коротко ответил юноша. — Еще желающие есть?

Кхукри после удара уже вернулось в ножны, руки так же спокойно – для зрителей – лежали на рукоятях оружия. Федор рванул рукоять кистеня и сделал «восьмерку» над головой, потом по бокам тела. Шипастый шарик с гудением описал положенную по упражнению траекторию, нырнул успокоившись, в ладонь владельца, и кистень нырнул в чехол.

— Могу и этим отоварить. Кистень называется.

Глава бандитов выл на одной тонкой ноте, уткнувшись мордой в песок.

— Ты, того, сдавайся, тогда не тронем, — решили попробовать расшатать спокойствие молодого воина бандиты. — Ты один а нас много – забьем!

— Кирки и лопаты – на землю, аккуратно. Тихо сходим на берег, становимся на колени, руки за голову, мордой – в песок, как ваш дружок! Одно неверное движение – превратитесь в ёжиков! Верно, Ёжик? — спросил, уловивший подход своих бойцов, Федор у своего зама.

— А то-о! — вынырнувший из кустов впереди полной децимы, Ежик был в самом радужном настроении – еще бы – оставшиеся в лагере были обижены, что им не удастся почувствовать в захватывающих приключениях в Стране Городов. За ним щетинилась пальмами черепаха. Сам зам командира был в легком «фехтовальном панцире» и глухом шлеме.

— Волокотский конфо-ой шут-тить не лю-юпит!

Услышавшие знакомую присказку бывшие, верней, уже и нынешние зэка вначале впали в ступор. Потом Шныга сквозь зубы прошипел:

— Сразу видно – кого сюда еще забросило, щенки легавые вокруг какого-то вшивого мента крутятся!

Не слишком понимающий еще язык, но с удовольствием собезъянничавший присказку Федора «про конвой», Ежик, тем не менее, вызверился на «нарушителя порядка»:

— Тих-ха, малшать! С-зу-пы сцелый путут! Тих-ха не мол-шать – зуп-пы гуляй – не вернулс-ся!

Пока расслабленные легкой победой пацаны препирались с повергнутыми наземь зэками, старый жрец Безымянный, оставленный на какие-то минуты на плоте без внимания, ухватил свой посох, с нижней части снабженный медным шипом и криком отчаяния запустил его, как копье, в спину Федора, смотревшего, как вяжут агрессоров. Посох пробил панцирь сзади и застрял в нем, попутно разорвав мышцы спины. Федя выгнулся, и закричал от дикой боли. Старик мерзко засмеялся и совсем уж было собрался прыгнуть с плота и податься наутек, но мелкий Бобер из зимнего пополнения Стражи плавно размахнулся и послал, как учили, кхукри в зловредного деда, уже принесшего столько неприятностей сообществу острова Веры. Вокруг Фёдора суетились стражники, закончившие дела с упаковкой бандитов в приличествующую им тару, — конопляные веревки, а Безымянный с разрезанной наискосок шеей хрипел и сучил на краю плота ногами. Отошел в мир иной и его подельник Варан, с которым так быстро, несмотря на разность времен и цивилизаций ему удалось найти общий язык. Так закончились бесславные пути этих авантюристов, волей неясных нам пока сил природы встретившихся на этом клочке пространства-времени.

Убитых оттащили в сторону, а пятерых пленников, увязав веревками, определили до срока в погреб. Федор поместился в здравпункте, где им всерьез занялась Лена-Солнышко, прилетевшая с выпученными глазами, как только узнала о его ранении, и тот самый «кхукри-метатель», уложивший жреца. Бобер пришел к нам зимой вместе с охотниками из племени Мамонта на общую охоту, и умолил Федю взять его на обучение. Выяснилась интересная деталь – он уверял, что именно эти отморозки напали на его племя на Ишиме прошлой осенью, а ему удалось удрать к родне матери – племени Мамонта, куда он худо-бедно знал дорогу. Увидев стражников в деле, мальчишка не отставал ни от вождя, ни от меня, пока его не приняли в отряд. Поклявшись отомстить когда-нибудь насильникам и грабителям, мальчишка вцепился в учебу, как клещ в собачье ухо, удивляя сослуживцев и командиров. В рукопашной ему мало было равных – малек дрался как зверь, бился за победу любой ценой и его приходилось порой останавливать, чтобы не зарывался. Теперь он не отходил от постели своего командира, и утверждал, что в неоплатном долгу перед ним, так как тот прикончил предводителя бандитов, убивших его отца и уничтоживших его племя. А вот жизни сдавшихся в плен удалось отстоять от маленького мстителя с большим трудом, под угрозой отлучения от Стражи и Острова – малый так «добро» смотрел на пленных, что те прятали глаза и прятались друг за друга, даром, что мальчишка был ниже каждого из них мало, что не на голову.

Десяток мужиков, оравших на другом берегу, когда «группа захвата» атаковала остров, оказалась сокамерниками Варана. В колонии они были так называемыми «мужиками» – теми, кто работает за ворье и прочих отморозков, которые захватывают теневую власть в исправительном учреждении. В ночь перед нападением они попросту удрали от вожаков, решив больше не участвовать в авантюрах вожака и не обагрять руки кровью. Как пояснил Никита Фролов, тракторист, осужденный за пьяные художества и мелкие хищения в родном совхозе, они решили ночью бежать от главарей. Но потом совесть заела, и мужики решили хотя бы предупредить население, как они считали, очередного племени, подвергнувшегося нападению, вышли на берег и стали блажить хором, привлекая к себе внимание, надеясь хоть так помочь жителям.

До возвращения нас из похода, группу «агрессоров» верней, то, что от нее осталось, засунули в погреб под охрану, правда, охранять их нужно было скорей от Бобренка. Но малый дал слово, что до прихода Учителя не тронет никого – и ему поверили.

«Мужиков» после мучительных раздумий, Федя решил поселить около пляжа, недалеко от поселения питекантропов. Когда бывшие зэки увидали этих зверовидных людей, коренастых и широкоплечих, недобро поглядывающих на них из-под выступающих надбровных дуг, они слегка струхнули. Тем более, что словоохотливые стражи, не упускающие возможности потренироваться в речи Учителей, ломаным языком объяснили, что до прихода Учителя с Матерью Племен – жрицей великой богини Гиги – друзья-питекантропы посторожат их лагерь. Но дальше обозначенных границ отходить отрекомендовали. Почесывая затылки, мужики принялись обустраивать принесенными с собой лопатами и кирками лагерь – втайне надеясь, что хоть пресловутый Учитель с его какой-то матерью окажется хотя бы более человекообразным. Когда я разбирался с этими современниками, первое их выражение на физиономиях было – изрядное облегчение – мол, наконец-то кто-то взрослый, а не толпа юных отморозков с колючими железками, которыми они весьма ловко пользуются. Это выражение держалось ровно до тех пор, пока на поляне «разбора полетов» не появились Кла с приятелем – из найденной ею с Тормасовым дороге семьи она приятельствовала с могучим черным гигантом, отзывавшемся на имя Рой. Когда же вызванный от дел, явился Платонов, настроение упало ниже плинтуса – в компании с Варашниковым они все-таки натворили немало дел. Спасли их, как ни странно, люди племени Бобра, которые рассказали, что эти люди не отличались ни жестокостью, ни издевательствами, работали вместе с ними и рыбачили. На испытательный срок бывших зэков-мужиков решено было определить к племени Бобра, разместившемуся на месте бывшего Золотого пляжа. Тем все равно мужчин не хватало. Хоть и просились они в поселок – ближе к цивилизации, доказывая, что могут быть полезны, но общее решение было единодушным – прежде пусть докажут свою полезность в простых делах на благо общества.

Обрадовала встреча маленького стражника-бобренка с матерью, пережившей ужасы пленения и подневольного труда на бандитов. Бобренок, впрочем, категорически отказался вернуться в племя и сказал, что остается в Страже, потому что имеет неоплатный долг перед командиром – Федей, с которым он познакомил мать в первый же день, благо командиру вставать больше чем на пару часов не позволяла Солнышко, а еще потому, что племя надо защищать – и кому, как не ему это делать – потомку великих вождей и шаманов? Ребятня племени смотрела на Бобрика с восхищением, и по глазам видно было, что каждый отдал бы что угодно, за то, чтобы оказаться на его месте. А как же – герой, целого верховного шамана за рану своего вождя – одним ударом!

* * *

А вот с гномским коллективом у меня был серьезный разговор. И только Ивану Петровичу удалось меня несколько утихомирить, обещанием взять эту отвязанную банду жадных технофанатиков под неусыпный контроль и возглавить – во избежание «скипидарных бомб» и «еропланов на полянах». Петрович, правда, как мне было доложено разведкой, на производственном совещании не стеснялся в выражениях, но гномы простили ему все – за необъятные знания и огромную силу. Кстати, отлынивания гномов от зарядки прекратились сразу же – на следующее утро Петрович не говоря ни слова, вышвырнул своих подопечных из землянки, и сам побежал во главе «хирда». Хоть эта проблема упала с моих плеч. При всем своем таланте и энтузиазме, гномы были самыми, наверно, трудными ребятами – высокая самооценка и ясное понимание своей необходимости приводили к повышенному самомнению и задиранию носов перед коллективом.

Глава 64 Как шестью хлебами накормить шесть тысяч хлебал…

Можно накормить и шестью хлебами шесть тысяч человек.

Но для этого надо быть или богом, или иметь хлеб из книги рекордов Гиннеса

замечание неизвестного повара

Если бы я знал, разгоняя орду, что у меня творится за спиной! Сколько раз мы с Элей потом винили себя в том, что рванули устанавливать связи, как следует не позаботившись о своем поселении. Хоть и все кончилось относительно благополучно, но сосущее чувство вины долго мучило нас, и меня – в первую очередь. Но нужно было решать проблемы в городе, а о проблемах на Острове мы пока не знали.

С пленением орды, у меня была еще «проблемка». С присваивающим хозяйством, как вы думаете, сколько стрескает толпа пленных? Даже если их кормить по усеченным нормам российского солдатика-пехотинца, то на две-три тысячи немытых гавриков, в один только день требуется: хлеба – около трех тонн в день, мяса – полтонны, овощей – тоже, примерно, около трех тонн. Даже такой «мелочи» как соль, и то они высыпают себе в супчик порядка пятидесяти кило. А всякого рода сахар-пряности? Нет, я не живодер, но от понимания этой проблемы меня прямо-таки за руки тянуло к лопате – самолично засыпать ров с мужской частью дикого населения, пожаловавшей на халявные харчи, и к спичкам – чтобы поджечь злополучный поселок с тетками и детками. Но проклятое чувство ответственности за тех, кого даже еще не приручили, а тупо изловили, это самое мое понимание перевело в плоскость – где эту прорву жратвы взять, не оставив своих в зиму без еды – что делать, привык к горожанам сразу, и для нас они сразу стали своими. Даже всплески-отголоски древней звериной сущности, говорившей: «Если бы они победили, то твоими проблемами не мучались,» – давились мною на корню. А делегации несознательных горожан, впрямую озвучивших этот постулат, и предложивших попросту укокошить пленных по месту, так сказать их дислокации, глава стражи города по имени Меч Неба, оставленный нами на своей должности, и Рома Ким – быстро спелись, голубчики, впрочем, настоящие воины тоже всегда поймут друг друга, если они действительно настоящие, зверовато оскалившись, практически в один голос предложили делегатам самим заняться этим делом. Получив отрицательный ответ, Меч, еще больше вызверив украшенную ритуальными шрамами физиономию, сообщил делегации доморощенных умников, что лично заменит каждого из делегатов на пленника, отправив заботливого к праотцам, а пленника оставит жить на его месте в городе, если даже тень настроений подобного рода появится в Аркаиме. Начальника стражи и его кипяточный характер хорошо знали в городе и окрестностях, и «настроения» не появлялись. Но проблему это не сняло. Высокой нравственностью сыт не будешь.

Пока женщины отмывали и чистили, устраивали быт под руководством Елки, проявившей свой полководческий талант во всей красе, дамскую и детскую часть орды, я занялся устройством заготовки мяса как на город, так и на «ордынцев». Миграция стад на южные пастбища должна была начаться еще через месяца полтора-два, и проходила она намного севернее Страны Городов, ближе к нашим местам. Поэтому охотничьи экспедиции пошли на север. Вместе с ними двигались бригады рыболовов, а в городе плавильщики и кузнецы лихорадочно трудились над изготовлением технологического чуда под названием «мясорубка». Этих девайсов повышенной производимости требовалось не менее шести штук.

Среди пленников оказались женщины рыболовного племени Бобра, единственные среди нападавших, кто специализировался на чистом рыболовстве. Число женщин было около тридцати. А вот мужчин их племени, которых можно было использовать как искусных инструкторов для отправляемых рыболовных партий, было всего пятеро – от других членов орды, и так не слишком упитанных, они отличались совсем уж вопиющей худобой – в чем только душа держалась. Племя Бобра принялось уверять, что их заставили, насильно пригнали к городу какие-то пришельцы, вызвав здоровый скепсис у Платонова.

— Все вы такие – не хотел, меня обстоятельства заставили,— хмыкнул офицер в усы.

— А где эти ваши пришельцы?

— Они пришли с восхода солнца, прожили в племени год. Перед приходом убили всех мужчин, а эти остались живы только потому, что были на ловле в тот момент. Потом пришлые стали использовать мужчин как добытчиков пищи, потому что сами не умели почти ничего, только дрались со всеми, заставляя подчиняться. Перед нападением на город пришельцы во главе с их вожаком шли за ордой, подгоняя отставших членов орды. Вожак часто общался с Безымянным, и может быть сейчас с ним. Если возможно – то племя хотело бы присоединиться к людям страны городов или к племени Рода, и просит дать возможность искупить вину работой. Если им позволят жить у берегов реки или озера, они заплатят за защиту и гостеприимство рыбой, которую они умеют хорошо ловить и знают привычки рыб, а также могут строить легкие лодки-челны из бересты для ловли. Бобрам я пообещал подумать над предложением, а на заметку взял сведения о бродящих где-то отморозках, за один раз уничтоживших десяток местных мужиков и обративших в рабство целое племя. «Откуда бы такие таланты?» – размышлял себе я.

Для нейтрализации воинов племен, уютно расположившихся в ямах, потребовалось привести всего лишь делегацию жен и детей из первой партии отмытых в поселке. Нет, все-таки правильно сказал Киплинг – человек никогда бы не стал человеком, если бы не женщина!

Нашим воинам пришлось против ожидания, сдерживать не пленников, а наших неожиданных союзниц. Намерения совершить самосуд над обитателями ям были совершенно очевидными. Я еще раз понял – времена меняются, но реакция женщин, обнаруживших своих благоверных в яме, была примерно такой же, как и у моих современниц, выявивших муженька в компании приятелей, собирающихся у дверей, к примеру, скажем, пивной, чтобы продолжить развлечения, чисто мужского характера. Четко зная, что половина, может и не так виновата, а просто соблазнилась на посулы некоторых нехороших товарищей, увязавшись за дурной компанией, тем не менее женщина четко понимает – чтобы подобного не повторилось, любимого надо призвать к порядку, чем строже и экспрессивнее – тем лучше. И у края ямы раздавалось примерно следующее:

— Бешеный Бык! Бешеный Бык! Покажи свою наглую рожу – я точно знаю, что ты здесь! Хромой Шакал, не прикрывай своего приятеля! Бык! Покажись на мои глаза! Скажи матери своих детей – чем она будет сегодня их кормить! Ты кого послушал – Бешеный Бык! За кем ты пошел! За проходимцами! Тебе только побегать по лесу с копьем, а потом, нажравшись мухоморов всю ночь плясать со шлюхами из племени Зеленой Рыбы у костра! Ты совершенно не думаешь о своем роде, Бешеный Бык! Подойди поближе, чтобы я могла, если не выцарапать твои наглые глаза, то запустить тебе камнем по башке! Чтоб ты сдох, Бешеный Бык, и дети твои уже не будут детьми Быка, а моими – детьми Серой Змеи, и я-то сумею их вырастить так, чтобы даже память об их недостойном папаше не сохранилась у них в головах! Чтоб тебе достойного посмертия не видать, помет слабоумной коровы! Почему всегда только я должна думать о том, чем накормить и во что одеть наших детей! Бешеный Бык! У тебя нет совести! Не зря мама говорила, что нельзя отдавать свой брачный пояс охотнику племени Енота!

После такой идеологической обработки мужику всех времен и народов хочется двух вещей сразу – и испариться в неизвестном направлении, чтобы не видеть перекошенную физиономордию суженой, и в тоже время – инстинкт защитника и добытчика, который гораздо сильнее мимолетного желания начистить рожу любимой и показать, кто все-таки в доме хозяин, жестко требует совершенно другого – немедленно бежать, во поля, во леса, и притащить к пещере самого жирного мамонта, бросить его к ногам самой вредной в мире бабы, и в то же время – единственной и любимой женщины, и гордо выпрямившись, сказать: «Ну вот! А ты говорила – я тебя недостоин!» И, утвердив, свое мужское достоинство таким образом, уже тогда, может быть, и оттаскать свое сокровище за волосья по просторам родной пещеры, ибо нефиг на мужа и добытчика голос поднимать. Вот, как-то так. В таком порядке – и никак иначе.

А пока мужи и добытчики тихо сидели как картошка в грядке, в ямах, и обтекали под дождем справедливых претензий, до тех пор, пока градус раскаяния и обиды не дошел до точки кипения. Из ямы раздались требования о немедленном забое их, потому как в соответствии с требованиями первобытного гуманизма милосерднее их сразу добить, чем подвергать моральным пыткам.

Подойдя к одной из ям, я прекратил вопли теток, и глухие отбрехивания несостоявшихся Атилл, предложив перевести «дискуссию» в конструктивное русло.

— Вы еще компенсацию морального вреда потребуйте, убогие! — сурово предложил я им, — вас кто сюда приглашал? Кого вы послушали? Ополоумевшего старого сморчка, что за свою жизнь не добыл даже тушканчика? Чем он вам задурил и без того бестолковые головы? Когда шаман говорил охотнику, где ему сесть в засаду, и какого зверя бить? Шаман просит для охотника покровительства духов, а не бьет зверя сам! Шаман не ведет воинов – для этого нужен военный вождь! Кого вы послушались! Что он вам обещал? Чужие богатства? Чужие запасы? А вы не думали, что у этих запасов есть свои хозяева? Вот ты, обратился я к Бешеному Быку, на которого так яростно наседала его Серая Змеюка (вот имечко – лучше не придумать) — ты об этом подумал? Если к тебе придут чужие, и захотят отнять твою жену, твои шкуры, твое копье и твое мясо, что ты будешь делать? Ты все отдашь?

— Не-е-е-т! — взревел Бык (тоже имечко говорящее, прослушав мощный вопль, решил я для себя).

— А почему ты решил, что другие тебе отдадут все и забесплатно?

— Ну… — замялся детина.

— Теперь убедился?

— М…

Скорбное молчание было ответом. Из соседней ямы вытягивались любопытные рожи пленников, горящие желанием услышать, что говорят второй половине пленных.

— Так вот. Вас здесь не ждал никто. Никто кормить вас за просто так не будет. Охотничьих угодий, чтобы прокормить вашу ораву – просто нет.

— Мы уйдем… Отпустите?

Я понял, что мой собеседник – или из вождей племен, или из лидеров оппозиции, бывающей в любом человеческом обществе, и как следствие – пользуется определенным влиянием. Поэтому нужно было срочно «вербовать» его в свои ряды.

— А там вы что делать будете? Кто для вас там приготовил запасы еды? И как вы думаете рассчитаться за все гадости, что у нас натворили?

Мужик основательно задумался, но ответа не выдавал – было о чем подумать. Я над приемлемыми вариантами целым Советом Города ломал голову всю ночь.

— Мы поможем восстановить все, что поломали.

— А пока вы помогать будете, кто будет кормить ваших жен и детей?

— Не знаю.

— Значит так, убогие. Слушайте меня. Сейчас вас вымоют, накормят, и выдадут вам новое охотничье оружие. Под командой наших охотников часть из вас уйдет в края, где много животных. Там вы вместе с ними заготовите мяса на зиму для себя и для городов и поселков, которые вы разрушили. С вами пойдут. Позже. Ваши и наши женщины, которые умеют сохранять мясо надолго.

Другие пойдут на реки – Ишим и Тобол, на Миасс. Они будут ловить рыбу. Много рыбы – чтобы накормить всех, и чтоб хватило на год – опять же всем. И там вашим помогут наши рыбаки и женщины, чтобы рыба не пропала зимой.

Еще часть останется помогать мастеровым города – делать оружие взамен того, что вы возьмете на охоту, делать снасти – чтобы обеспечить рыболовов, делать посуду, вещи, помогать строить разрушенные городки. Всем ясно? А пока вы будете заниматься заготовками – ваши женщины и дети подождут вас в городке, куда мы их временно поселили, что вы не успели, к счастью разрушить.

Нестройный гул голосов дал понять, что люди свою задачу поняли, и в принципе согласны с такой постановкой вопроса. Были и недовольные из приверженцев Безымянного, но им очень быстро надавали по шее, и недовольство прекратилось, так сказать, «на корню задавленное здоровыми силами».

А потом потянулись беспокойные будни. Я не боялся предательства или побега. Нам дали торжественное слово, что будут подчиняться старшим команд и выполнять любые их приказы. В каменном веке слово тоже было твердокаменным и нерушимым. Дай Бог, чтоб так и оставалось впредь.

Загрузка...